Над грехом и смертью

Да воскреснет Бог, и расточатся врази Егo, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут грешницы от лица Божия. (Пс.67:2–3)

Страх жизни часто чернит образ. Доблесть есть царь любого зла.

(Горный венец)²

Дорогие братья, хочу сказать вам о доблести. Если где-либо и приличествует говорить о доблести, то в том месте, где жил Карагеоргий³. И если когда-либо в Сербии после Карагеоргия и было время говорить о доблести, то оно сейчас наступило.

Доблесть есть царь любого зла, говорит великий сербский поэт. Это значит: там, где присутствует доблесть, зло – подданное. Там, где нет доблести, зло суверенно. Или: там, где доблесть царь, зло – раб. Там, где зло царствует, доблесть рабствует.

А как у нас? – зададимся вопросом. Как у нас? В нашей жизни доблесть царь над злом, или зло царствует над доблестью?

Истина часто обидна, но никогда не вредна. Истина – яд, который лечит, но не отрава, которая губит. Будем брать как можно чаще это лекарство, оно целебно. Скажем далее свободно истину: зло воцарилось над нашей доблестью.

Зло воцарилось в наших душах; в наших душах зло утвердило себе престол, и с этого престола управляет всей нашей жизнью, как личной, так и общественной. Наше зло нигде кроме нас, оно в нас самих.

Спросите первого встречного: «Как тебе?» Он вам скажет одним словом: «Зло». Не только больные, нищие и необразованные вам так ответят, но так вам скажут и здоровые, и богатые, и ученые.

Почему здоровый человек у нас сегодня говорит о зле? Разве не одно большое благо – здоровье? Разве здоровье не лютый враг зла? Да, здоровье – одно большое благо, и здоровье заклятый враг зла. Но недостаточно быть здоровым только телом, чтобы добро царствовало, но подобает быть здоровым и душой. Здоровые телеса могут быть только оружием, здоровые души – вожди и творцы. Здоровые телеса сыты, но больные души голодны. Наши души больные, потому что голодные. А голод – всегда готовность служить любому господину. Наши души голодные, потому и предались на службу злу. Наши души голодны верой и надеждой. Верой в себя и надеждой на Бога насытим души наши, и нашей службе злу придет конец. И доблесть воцарится в душах наших. У меня есть подтверждения тому, о чем говорю. Доказательства у меня – это те здоровые души, насыщенные верой и надеждой, у которых в один из дней сто лет назад на этом месте мелькнула в голове сия мысль: четыреста лет зло царствовало над нашей доблестью, отныне доблесть будет царствовать над злом!

И было так. И, как плод доблести, родилась нынешняя свободная Сербия.

И мы все видим, что было благо. Как же мы, наследники таковой доблести, в доблести обнищали?

Отчего богатый человек сегодня у нас говорит о зле? Разве богатство – не одно большое добро? Да, богатство – одно из великих благ и одно мощное оружие против зла, но только богатство даже и моль не сделает сильнее, оно ничто без доблести. Чего стоит острый меч в руках того, кто не может вынуть его из ножен? Богатство – благо тогда, когда может обратиться в доброе дело. Богатство – зло, когда оно вместо того, чтобы дать свободу человеку, ставит своего собственника на службу. Наша земля терпит много от таких людей, которые стали рабами своего стада и своего кошелька. Такие люди не представляют, что существует одно богатство, лучше, чем у них. Они не представляют, что богатство душевное лучше серебра и золота. А богат душой тот, чья душа осияна верой в себя и надеждой на Бога. Такой, между тем, и герой, ибо такой царствует над любым злом. Я не говорю без подтверждений, у меня есть доказательства о сказанном. Доказательства у меня – это те богатые крестьяне из этих мест, которые сто лет назад свое богатство обратили в одно великое дело. Богатство не было ни их господином, ни идолом, но оружием и силой их отважной души.

Отчего ученые люди у нас говорят о зле? Разве образованность – не одно великое благо? Нет сомнений, что образованность – одно великое благо, но образованность многих наших ученых людей походит на очаг, на котором наложено много дров и сухих, и сырых, но на котором нет огня. Чего стоит очаг без огня? Ученость многих образованных стоит не больше, чем богатство в руках скряги. Ученость, которая не может обратиться на дело, стоит столько же, сколько богатство, которое обращается в идолопоклонство. У многих наших ученых душа голодает, как и у многих телесно здоровых и богатых голодает и жаждет. И потому голодает, что предается на службу злу. Человек может быть и менее образованным, но более отважным, и, отсюда, более счастливым, и полезным. У меня есть подтверждения этому. Сербы сто лет назад не были так образованы, как ныне, но всё же не роптали на зло, но боролись против него. Сегодняшние сербы более образованы, но только жалуются на зло. Доблести не хватает сегодняшним сербам. Наши люди – большой очаг без огня. Лучше одна головешка, которая горит, чем ворох дров в снегу, который холоден, как снег. Чем помогут негорящие дрова озябшим? Доблесть есть огонь, который распаляет наше сердце и греет нашу душу.

Доблесть есть царь любого зла.

Я не говорю без оснований. У меня есть миллион доказательств тому, о чем говорю. Этот храм ваш является доказательством того, о чем говорю. Эта свободная земля, на которой вы живете, является доказательством этому. Она – дело рук доблести. Эта церковь, которая у вас наивысшая святыня, дело рук доблести. Этот храм не только место вашей молитвы, но в то же время памятник доблести, и при этом самому высшему на свете. Христос – победитель всего зла, Он – «Царь любого зла», Он – герой над героями. Этот храм – памятник Его героизму. Для чего этот храм между вами, как не для напоминания о доблести и вдохновения на героизм?

Посмотрите на этот иконостас – на нем сухие и серьезные лица! Эти святые лики – свидетели того, о чем вам говорю. Все верные последователи Христа, все апостолы и святители, все мученики и великомученики были великими героями, достойными восхищения и подражания. Самым большим их богатством была доблесть их души. Часто они имели слабое здоровье, мало золота, мало учености, но всегда у них было одно неисчерпаемое богатство, которое и сделало их царями над злом. Они имели доблесть, которая проистекала из их веры и надежды. Они жили на тысячи лет назад во времени от вас и на расстоянии тысячи километров от вас, и показали свою доблесть. Их героизм победил время и расстояние. Далеко от этого места их распинали на кресте, или раздирали звери, или варили в смоле. Почему они здесь, хотя они не из этих мест? Они пришли и незваными, и пришли в добрый час. Хотите прогнать их из вашего окружения? Напрасно ваше желание – их и по жизни гнали, но они пережили своих гонителей. Они были победителями в жизни, и остались победителями и в смерти. Они здесь не для того, чтобы просить милости от вас, но чтобы вам, бедным, душу вдохновить героизмом. Они на вас смотрят молящим взглядом, но не для того, чтобы вы им что-либо дали, но для того, чтобы вы что-нибудь взяли от них. Возьмите их пример, ибо для этого они вас молят; возьмите их доблесть, ибо это они вам предлагают!

Когда вы нищие, когда больные, когда неправедно гонимы и обвинены, когда вы презрены и забыты, вспомните эти серьезные святые лики. Они здесь для того, чтобы каждый миг служить вам лекарством и утехой. В каждое мгновение, когда зло воцарится над вами, они вас энергично окликают: «Не поддайся, будь героем, мы терпели больше тебя, мы боролись больше тебя, и победили доблестью». Доблесть есть царь любого зла.

Если вы здоровы и богаты, и образованны, но все же из малодушия жалуетесь, знайте, что в этой церкви стоят лики великих христианских героев, которые вам служат в укор.

«Мы с меньшим богатством, чем у вас победили большее зло, чем ваше». – Сие они вам говорят в каждом припадке вашей слабости и малодушия. Они – совесть ваша, когда вы свою совесть потеряете. Они – храбрость ваша, когда ваша храбрость вас предаст. Они – судьи ваши, каждый раз, когда вы пойдете путем неправды.

Думайте, братья, в каждый осознанный миг жизни о героях своей веры и своего народа. Не истина, что мы не можем быть героями. Мы не хотим этого. Мы обленили свою волю. Но пришло время собраться с духом, пришло нам время забыть слово «не могу», и научиться только слову «хочу». Помысел о героях будет спасителен для вас и для ваших детей. Примеры героизма заразительны. Этот помысел запалит сырой очаг в вашей душе, согреет вас доблестью, доблестью, которая сделает вас «царями любого зла», и которой прославите себя и свой народ. Аминь.

Произнесена в Тополе перед войной 1912 года⁴

Господь муж брани. (Исх.15:3)

Многа сотворил еси Ты, Господи, Боже мой, чудеса Твоя и помышлением Твоим несть кто уподобится Тебе: возвестих и глаголах, умножишася паче числа. (Пс.39:6)

Война – основа любого искусства, основа любой высшей добродетели и человеческой способности.

Мир и общественные пороки процветают вместе.

Все великие нации рождены в войне, а умерли в мире.

(John Ruskin: The Crown of Wild Olive, Lecture on the War)⁵

Старые и немощные, к вам одним сегодня могу обращаться. Смотрите, вы сегодня единственные жители этого города. Вы, старые и немощные, одни сейчас жители и целой Сербии.

Где молодая и сильная Сербия? Ушла на юг, на землю, где солнце ярче светит, но где меньше света и тепла, чем у нас.

О матери, где ваши статные сыновья, которыми вы так гордились? Ушли, чтобы показать достойное вашей гордости.

О сёстры, где ваши сноровистые братья, в лице которых вы видели Ангелов Божьих и в чьих душах вы находили свою душу? Я вам скажу: ушли на землю, полную сестринских слез по убиенным братьям и полную братского отчаяния из-за обесчещенных сестёр.

О деды, где ваши внуки, чьим здоровьем вы любовались и чьей силе радовались? Вы знаете: ушли туда, куда и вы ходили в вашей молодости, ушли на землю, где не знают людей, но ведают только тиранов и рабов.

Старая Сербия и Македония называется эта земля холода и мрака, слез и отчаяния, тирании и рабства. Эта земля – цель, к которой отправились ваши родственники и друзья; освобождение этой земли является задачей, которую взяли на себя они, ваши охранители и защитники.

Не бойтесь за себя: Бог будет вас охранять и защищать до их возвращения. Не бойтесь за них: Бог их не вернёт к вам, пока они все не достигнут цели и не выполнят всю великую задачу.

Как сон, такова вся история этой земли, которая сейчас будет залита кровью от крови вашей и забелена костями от костей ваших.

Если вам приснится одна земля с прекрасными лесами, реками и озерами, земля, над которой солнце ещё ярче светит, чем здесь у нас, земля, о которую плещется море своими водами, которые знают все части мира, ибо они их всех умывают, земля апельсинов и маслин, – если вам приснится такая земля, то знайте, что ваш сон – явь, знайте, что это та земля, на которую отправилась вся молодая и здоровая Сербия.

Если вам приснится земля, на которой был рожден величайший герой меча и величайший герой мысли в истории мира, знайте, что это родина Александра Великого и философа Аристотеля, родина благородства и мудрости, и знайте, что это та земля, на которую ушли те, за которых вы в сей час возносите самые теплые молитвы к Богу. Воистину достойно посетить эту землю, хотя нас и разделяют двадцать два века со времени, когда она была освящена гением Александра и Аристотеля. Воистину великая честь принадлежит тем, которые поставили себе задачу поднять эту землю из варварства и мрака, в котором она ныне находится. Радуйтесь, ибо эта честь принадлежит вашим сыновьям и вашим братьям. Гордитесь, ибо с такой задачей и перешла границу молодая и сильная Сербия.

Если вам приснится земля, на которой проповедовал христианский идеал братства и добродетели величайший христианский апостол братства и добродетели, Святой Павел, знайте, что эта земля явь, а не сон, и она вблизи нас, а не далеко. На эту землю ушла сейчас молодая и сильная Сербия, на крестовую войну, за христианский идеал, который проповедовал апостол Павел, идеал, помраченный господством над этой землей тех, чей ум и сердце отупели, и которые годятся на рабов, но не на господ.

Если вам приснится земля, украшенная белыми церквями и монастырями, с богатыми городами, с пышными, доблестным дворянством, во главе с королями и царями из одной славной династии, которая по-домашнему и по-христиански встречала и провожала крестоносцев Западной Европы против турок-сельджуков, осквернителей христианских святынь, которая и сама боролась с этими турками, то знайте, таковой была земля, о которой сегодня больше всего говорят на свете, земля, куда направляются днем и ночью ваши мысли. Таковой была эта земля семьсот лет назад, шестьсот лет назад и пятьсот лет назад. Таковой она была тогда, но она уже не такая, начиная с тех пятисот лет до сегодняшнего дня.

Если вам приснится земля, на которой господствует страх и живут в страхе, земля скрежета зубов, непросвещённых господ и рабского унижения подданных, земля разнузданного хохота гайдуков⁶ и кровавого плача осиротевших райя⁷, земля неправедной власти и подкупных судей, земля безнаказанных преступников, замолчанных преступлений, земля огня и кимвалы⁸, и длится это не со вчерашнего или позавчерашнего дня, но пятьсот лет, – если вам приснится такая земля, то знайте, что ваш сон только бледная картинка яви, знайте, что такая земля граничит с вашей землей. Её границу перешли ваши братья, чтобы принести братьям свободу и свет. В эту землю «крайней тьмы и скрежета зубов» ушли ваши родственники и друзья, чтобы объявить мертвым воскресение.

Вам жаль, что вы расстались со своими родственниками? Не жалейте, ибо это означало, что вы жалеете о том, что рабы получат свободу. Не сердитесь ли вы, что ваши друзья ушли и вас оставили? Не сердитесь, ибо это означало, что вы сердитесь на то, что люди из тьмы входят в свет.

Не жалей, дедушка, о своём внуке: он вернётся и принесёт радостную весть, что развеял тьму с земли Аристотеля и Александра.

Не жалей, мать, о сыне своём: он вернётся с радостным возгласом: «Ходил я, мать, по стопам великого апостола Павла».

Не жалей, сестра, о брате своём: он принесёт тебе радостную весть, что был в Скопье и Прилепе, в городе великого царя и великого героя, и завоевал победу этим славным городам.

Не жалей, сын, о своём отце: он тебе расскажет, когда вернётся: «Был я, сын, участником великих событий, сражался за крест и свободу. Смерть, сын, бессильная перед славной жизнью».

Не жалейте, старые и немощные, о молодой и сильной Сербии; она взяла на себя боевой крест и пошла путем правды, путем Христа, узким, тернистыми путем, которым только и ходят боги. Только сим путем ходят прославленные. Не жалейте, что ваши магазины стоят закрытыми, что ваша промышленность стала, что фабричные колёса перестали вращаться, и что замолкла песня рабочих. Труд заменён войной, а песня рабочего песней солдата.

Пусть стоят закрытыми ваши магазины, пока одно более важное дело не свершится, пока не дастся рабам свобода. У вас есть свобода и торговля, тогда как миллионы ваших братьев не имеют и простой свободы.

Пусть остановится ваша промышленность, пока не свершится одно более важное дело, пока не вытрутся слезы вдов, и не вылечатся раны раненных, и не восстанут мертвые из могил, и не закроют тиранов в гробах. Пусть умолкнут фабрики и мастерские; их шум каждый день нам надоедает, мы захотели другую музыку. Шум фабрик заменён шумом оружия, так бережно выкованного фабриками.

Не жалейте, что поля стоят неоранными и пшеница не посеяна, и что созревшие фруктовые плоды падают со своих ветвей под каплями осеннего дождя и тумана, и что нет человеческих рук, чтобы их собрать и обрадовать ими детей в зиму. Пусть отдыхают поля и пусть фрукты падают на землю вместе с осенним дождем и гниют под листьями и грязью; ничего не пропадет, земля удобрится и на следующую осень даст двойную жатву тем, которые вернутся со сражения голодные и уставшие.

Не плачьте по миру, в котором мы до вчерашнего дня жили. Нет ничего недостойнее ваших слёз, чем вчерашний мир.

Недостоин ваших слёз мир, который уравнял всех людей и всех их сделал подлецами. Пусть будет далеко от вашего сожаления мир, над которым царствовал эгоизм и раздор, и в котором господствовала паутинная филистерская философия.

Разве вы не помните тех, кого вчерашний мир считал своими героями? Это были партийные сплетники и журналистские преступники. Это были герои биржи и великособственники затхлых домов с Дорчола и Савамала⁹, которые шесть дней творили безбожные дела, а на седьмой день приходили в сей храм и зажигали толстые свечи Богу.

Да, этот вчерашний мир недостоин ваших слёз!

Этот вчерашний мир означал злобную и тайную войну: войну всех против всех. Лучше одна великая и буйная река, чем бесчисленное количество маленьких струек, которые на морозе легко замерзают, а на солнце легко смердят. Лучше война, которая объединяет всю нацию в одно целое, чем мир, который имеет столько ничтожных целей, сколько и людей, который разъединяет брата от брата, соседа от соседа, человека от человека. Да, верьте, этот вчерашний безбожный мир недостоин ваших слез!

Мелочные цели были в нашей вчерашней жизни, во вчерашнем мире, оттого и все люди делались мелочными. Сегодня, когда выдвинута одна великая цель целой нации, посмотрите ныне, как выросли эти самые мелочные люди, на которых вы вчера с высоты смотрели и презирали! Не можете их узнать; не можете узнать Белград, не можете узнать Сербию. Всё как будто некой волшебной силой поднято на высоту, на гору Фавор, и преображено. Мы все были словно не включенные электрические лампочки. Не было электричества, и мы все были мрачные и холодные. Внезапно пущено электричество, и мы все начали гореть. Электричество – это воодушевление на великую задачу, которая поднялась перед всей нашей нацией. Мы все просветлели воодушевлением от освобождении рабов; это воодушевление созиждело во всех нас одно сердце и одну мысль. О, как велико стало наше сердце и как велика наша общая мысль!

Великая задача, которая и нас делает великим, – это освобождение и объединение нашего прекрасного полуострова. Мы беремся из слабых, разделенных и униженных Балкан создать одну единственную мощную державу, которая станет в один ряд с великими силами, но не для того, чтобы Балканы угнетали малых и решали судьбу других стран, а потому, что они не должны допустить, чтобы их судьбу кто-то решал кроме них.

Будьте спокойными, старые и немощные. Молодую Сербию Бог приведет к победе. Кто не верит в это, тщетна вся остальная его вера. Будьте спокойными, молодая Сербия борется за святые и праведные дела вместе с Болгарией, молодой Грецией и Черногорией. Будьте спокойными: Христос, Который больше всего пострадал за святыню и правду, будет с молодой Сербией и воодушевит её Своим Духом.

Будьте спокойными, когда слышите, что балканские христианские союзники проливают свою кровь на войне. О, да знаете, как это нужно! Только тот союз имеет ценность, который скреплен кровью. Так хочет Бог, чтобы балканский союз скрепился кровью, чтобы он был долговечен, поэтому мы не противимся и этому.

Будьте спокойными, старые и немощные. Ваши милые и дорогие, ведомые Богом, вернутся с поля боя и расскажут вам одну историю, более правдивую и красивую, чем все истории, которые вы ранее слушали. Они вам скажут: «Мы были в крестовой войне 1912 года, мы – сербы, болгары, греки. Мы боролись за свободу человека и честь христианина. Все христианские фарисеи всего света помогали туркам-сельджукам; нам христианам помогал Христос, и мы победили.

Мы пролили свою кровь за порабощенных братьев, но не жалеем – из этой крови взошёл цветок. Мы были на Голгофе, но не жалеем – пришло Воскресение. Раненый серб падал на грудь брату греку, раненый грек на христианские славянские груди. Опираясь один на другого, мы прошли тернистый путь борьбы и страдания, который ещё более сблизил единоверных братьев и сделал их одной великой силой. Мы поздравляем эту новую великую моральную силу, поздравляем свободные и великие Балканы! Пусть милость Божья с этого времени ведёт наш освобожденный и объединенный полуостров».

Будьте спокойными, старые и немощные. Обратите свои молитвы к Богу: «Боже, осуществи эти слова! Боже, Который сразу после Голгофы дал Воскресение Своему величайшему Сыну, ускорь Воскресение христианским Балканам, которые с крестом за Твою правду пошли на Голгофу! Аминь».

Произнесена в день объявления войны 1912 года.

И увидел я отверстое небо, и вот, конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует.

Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим. Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого.

Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: «Слово Божие».

И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый.

Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. (Откр.19:11–15)

За крест частной готовы вы умирать,

За него и сейчас умирать поднимаетесь,

Ярости Божией храбрые мстители.

(Смерть Смаил-аге Ченгича.)¹⁰

Пали первые жертвы войны, пролита на землю кровь, запричитали матери и зарыдали сироты.

Мы, которые родились тридцать лет назад, боялись умереть и не увидеть войны. Наш страх исчез; мы смотрим на кровь и трогаем горячие раны раненых, и слышим грохот пушек и звуки выстрелов ружей – война заговорила своими звучными словами, которые слышатся через многие холмы. Протест войны громче протеста мира.

Мы протестовали в мире столетиями и наш протест оставался не услышанным и не выслушанным.

Мы протестовали во имя Христа против угнетения и рабства, но полумесяц оставался глухим к мирному протесту креста.

Мы протестовали во имя Божьей правды против неправды одних сыновей Божьих к другим, но на наш протест безбожники отвечали резней стариков и детей, а небо и земля глубоким молчанием.

Мы протестовали во имя просвещенности и гуманизма нашего века, но на наш протест албанцы отвечали поджогом христианских сёл и убийством христианских священников, а небо и земля глубоким молчанием.

Мы протестовали во имя написанного и признанного международного права, но цареградские великие властители с презрением высмеивали наши протесты.

Все протесты мира остались неуспешными, и нам ничего другого не оставалось, как прибегнуть к военному протесту, который в этот час наполняет горы и долины своим страшным голосом.

Мы протестуем войной не потому, что мы ненавидим турок как турок, но оттого, что ненавидим их неправду.

Мы протестуем войной против османцев не потому, что презираем их веру, но оттого, что презираем их преступления.

Мы воюем против турок не потому, что презираем их как своих братьев, но оттого что считаем их беззаконными братьями.

Мы воюем против турок не потому, что мы их не признаём за людей, но оттого, что они давно отвыкли нас считать людьми.

Мы не ведем мстительную войну, но освободительную войну. Мы не будем мстить туркам, мы хотим только поставить конец их власти над одним народом, который созрел, чтобы властвовать над самим собой.

Наш враг горд, но наше право стоит над его гордостью.

Наш враг отважен, но мы помимо отваги несём в себе и правду.

Наш враг отважен, как захватчик, но мы будем отважнее, как освободители.

Нашему врагу помогают многие мировые силы, нам же поможет Бог.

Мы верим, что Бог через нас совершит своё дело. Бог, который пятьсот лет назад прислал из Азии известное героическое племя, чтобы наказать раздорных и разрозненных балканских христиан, опустившихся морально и интеллектуально, поднимает сейчас этих же самых христиан, перерожденных и объединенных, возвратить чужеземцев, которые выполнили свою миссию на Балканах, в их азиатский очаг. Подобающе выполнили турки данную им Богом миссию; никто бы лучше их этого не сделал. В то время, когда наш полуостров загнивал в своей слабости и греховности от Босфора до Савы и Дуная, никто на свете не мог послужить более страшным оружием Божьей правды, чем турки. Никто не мог в то время лучше владеть оружием и огнем, чем турки. Никто в то время не имел такого господского нрава, как турки. Ни один народ тогда не имел столь определённые и непоколебимые понятия о правде и неправде, о добре и зле, о чести и подлости, какие имели турки. Ни один народ тогда не ставил свои дела настолько в зависимость от воли Божьей, как турки. Чего скрывать? Ни один народ тогда не стоял ближе к Богу, чем турки.

Оттого Бог и избрал этот народ со старозаветной моралью наказать христианские Балканы, во всем ослабевшие, кроме преступлений. Бог выбрал турок не для нашего просвещения, но для нашего наказания. Турки не пришли на Балканы, чтобы быть нашими учителями, но чтобы стать нашими судьями. Власть турок не означала для балканских народов обучение, но огненное чистилище.

Пятьсот лет горели балканские христиане в этом огненном чистилище. Пятьсот лет искупления следовали моральному падению. Дошло время для воскресения.

Посмотрите, братья, на все великие исторические события через призму падений, искуплений и воскресений, и поймете их. Каждому падению следует искупление, каждому искуплению – воскресение. Один грех неминуемо вызывает терпение, терпение ведет неминуемо к новой жизни – воскресению. Нет силы, которая может нарушить сей исторический закон. Ибо что есть исторический закон, как не воля Божия? А мы и турки верим, что воля Божья сильнее любой иной воли.

Пришло время, чтобы искупление балканских христиан завершилось воскресением. Этого не могло бы произойти, если бы турки были так же сильны верой и моралью, а балканские христиане такими слабыми, как когда-то были. Но сейчас обстоятельства совсем противоположные.

Пришло время, чтобы окрепнувшие рабы прогнали с власти своих ослабевших господ. Напрасен весь труд дипломатов, чтобы спасти ослабевшего господина, ибо спасти его, означало бы нарушить исторический закон, который есть воля Божья. Смешно, когда человеческая воля противится воли Божьей, как смешон один птенец, который своими крыльями пытается остановить вихри ветра.

Пришло время, чтобы отыгрался последний акт великой национально-религиозной драмы, чье начало было положено пятьсот лет назад. Завеса поднята вверх мощной рукой Провидения. Многие маленькие руки тянут эту завесу вниз, но рука Провидения сильнее. Кто тянет вниз то, что Бог поднимает вверх, тот может изломать себе руки.

Пришло время, чтобы пятисотлетние осужденные вышли из темницы, выдержав срок своего заключения. Некоторые великие мировые силы стараются удержать осужденного и дальше в темнице, и ревностно охраняют его могилу, чтобы он не воскрес. Но напрасен труд сих великих сил перед величиной правды и силы Божьей. Треснет плита и мертвец воскреснет, и охранник могилы упадет без сознания, ослеплённый от неожиданного света.

Пришла война. Пусть будет мирной ваша совесть, христиане, война – это одно из средств в руках Божиих, как и мир.

Пали первые жертвы. Не скорбите, матери и сёстры, ваши погибшие в войне будут жить в раю, ибо отдали свою жизнь из своей любви к ближним, к порабощенным своим братьям. Большей такой любви ничего нет, сказал Христос.

Пролита на землю кровь. Земля даёт кровь своим детям и впитывает её снова в себя. Кровь только тогда святая, когда проливается за святые дела, иначе кровь не что иное, как красная вода.

Запричитали матери. О чём? О благой смерти своих детей? Подобает желать тому, кого любим, так же точно благую смерть, как и хорошую жизнь. Погибнуть на войне, на одном великом общем деле, это благая смерть. Умереть от долго длящейся болезни – это злая смерть. Умереть в сумасшествии или в беде, или позоре, это несравненно хуже, чем погибнуть на войне.

Зарыдали сироты. О чём? Об отце, который им каждый день давал хлеб? Пусть не рыдают: смотрите, в их жизни остался Небесный Отец, Который каждый день им показывает солнце и каждую ночь звезды. С этим Отцом никто никогда не будет ощущать сиротство; без этого Отца все мы бедные сироты.

Пришла война, долгожданная. Мы, которые её первый раз проживаем, видим, что славная смерть – самое страшное, что приносит собой война. Мы видим, что война – яд, который отравляет, но который и лечит, и молодит.

Балканские славяне, вместе с греками, пошли в битву, которая всеми четырьмя христианскими королями названа святой битвой. Почему эта война более святая, чем другие европейские войны, которые ведутся в последнее время? Потому, что эта война освободительная, более совершенная, поскольку те войны торговые и захватнические.

Почему ещё эта война более святая, чем другие войны? Потому что это народная война. Народ веками готовился к этой войне, народ ощущал неминуемость этой войны, поэтому сейчас пошел на войну весь, как один человек. Народный инстинкт повел эту войну, а не дипломатия.

Почему ещё эта война более святая, чем другие войны? Потому что на ней совершается одно великое Божье дело, дело искупления и воскресения правды.

– Откуда вы это знаете? – спросят нас народы Запада.

– Мы вам не можем это доказать, – ответим мы. Мы все это на Балканах ощущаем, мы, которые пережили одну пятисотлетнюю трагедию. Мы это ощущаем всем своим существом. Влечёт нас какое-то историческое притяжение на дело, которое совершаем. Как влечёт притяжение Земли воду буйного потока с верха горы вниз. Мы ощущаем, что должны воевать. Не гонит нас на войну ни какой-то человек, ни какая-то держава, но один внутренний инстинкт народа. А кто даёт инстинкт, как не Бог? А всё, что даёт Бог, разве не свято?

Помолимся, братья, Богу, пусть Его дело нами быстрее и полнее совершится:

«Боже, Который нас многие столетия карал из-за грехов наших предков, дай нам храбрости, чтобы мы сегодня показали своё совершеннолетие в Твоём деле. Боже, Ты, Отец турок, как и славян, и Господь Азии и Европы, умягчи ужасы войны; сотвори, Боже, чтобы наши враги с как можно меньшими жертвами и мучениями покинули нашу землю, на которой они, по воле Божьей, отыграли свою роль.

Дай нам, Боже, столько храбрости, сколько наш враг имеет ненависти к нам, и Твоё дело будет быстро выполнено! Аминь».

Произнесена после первых сражений, перед битвой под Куманово.

Я дал повеление избранным Моим и призвал для совершения гнева Моего сильных Моих, торжествующих в величии Моем. (Ис.13:3)

Балканские христиане – гиены.

(Pjer Loti, La Turquie agonisante)¹¹

Сему месту и моему званию, братья, принадлежит обязанность подчеркивать и клеймить не только неправду человека к человеку, но и беззаконие народа к народу, и несправедливость веры к вере. Ибо по отношению к народу и вере происходили и происходят ныне на наших глазах такие великие несправедливости, какие редко могут случиться по отношению к отдельным людям.

Какова бы это была вера, если бы она возражала против меньшего беззакония, а оставалась бы слепой и глухой перед большим?

Каковы бы это были проповедники Бога и Божьей правды, которые бы на каждый праздник размахивали значимыми словами и горящими анафемами против несправедливости, от которой может потерпеть один человек, а молчаливо переступали бы через беззакония, от которых терпят миллионы людей, одной народности и одной веры?

Оцените, каковы эти проповедники, которые видят соринку, а не видят бревна неправды? А я вам скажу, что таких проповедников много, и в церквях, и в мечетях. И в христианском мире их больше, чем бы этого хотел Христос, а в мусульманском мире Мухаммед. Такие проповедники похожи на докторов, которые ревностно лечат натертый палец, а печень оставляют разлагаться. Главное: таких ревнителей правды много. В этот момент, когда все христианские Балканы решают умственной и физической силой вопрос справедливости одного народа по отношению к другому народу, и одной веры по отношению к другой вере, в зданиях церквей не могут слышаться проповеди, индифферентные по отношению к такому гигантскому явлению. Между тем, вообразите сами, если можете: что есть вся несправедливость, которую один человек может причинить своему ближнему, по отношению к той беспрецедентной несправедливости, которую мир, весь мир, причинил христианским Балканам? Не за пятьсот лет – это оставьте, это не вообразится, – но только за последние сто лет, когда народы Балкан начали шевелиться в своей могиле и показали знаки жизни и стремления к свободе!

Есть ли на свете кто-нибудь, кто бы балканского узника ни заталкивал в его многовековую тьму, закрывая все окна, через которые его мог бы осветить свет?

Есть ли кто-нибудь, кто балканскому рабу не затягивал бы цепи?

Есть ли кто-нибудь, у кого на совести не лежит нераскаянный грех по отношению к балканскому рабу?

Есть ли такой в христианстве?

Есть ли такой у мусульман?

Есть ли такой в Израиле?

Почему бы не было? Являются ли Балканы Каином между народами, так что каждый может бросить в него камень? Являются ли Балканы весами, на которых каждый может измерять размер своего греха, и местом, на котором великие народы измеряют силу своих прегрешений? Являются ли Балканы сиротой, о которой каждый имеет право расплакаться? Какая это загадка Балканы? Усматривает ли кто тайну в истории?

Балканы много грешили, оттого Балканы много страдали. Истина, что на каждом уголке земли, населенном людьми, с грехом приходит страдание, но нигде не распознается так ясно причинная связь между грехом и наказанием, как в истории христианских Балкан. Пятьсот лет назад на Босфоре жил один народ, утомлённый от делания, утомлённый от ревности к истине и морали. В своей утомлённости и изнурённости этот народ растоптал весь кодекс законов правления своих предков и выдвинул одно оправданное устремление жизни: власть, услаждение, и узаконивание всех без исключения способов, которые ведут к этим двум, прямо или косвенно. На прекрасном Босфоре, под теплыми лучами солнца, беззаботно долго живя, долго загорая, византийский народ загнивал, как гниёт перезревший фрукт. Вся величина прошлого служила ему только для декорации его пигмейского настоящего, как большая вывеска относится к пустому магазину, как здоровая скорлупа к испорченному ореху. Великой манере соответствовало малое содержание. Все великие творения прошлого не могли ни оживить, ни вдохновить порочное декадентское поколение. Великая греко-римская архитектура, предназначенная для великой жизни, скрывала за собой преступления и извращённые сласти. Законы Юстиниана не имели граждан, которые бы им следовали; христианские религиозные церемонии были лишь устаревшей забавой, как и ипподромные игры; а из Собора Святой Софии звучали колокола, как при отпевании умершего, а не как гимн Богу и жизни.

На севере от Византии жили славянские народы, молодые, неутомленные в культурном созидании, не потерявшие силы к вере и морали. Они были только на великом начале своего пути. Их начало в культуре, от которого до сих пор стоят памятники, свидетельствуют о величине культурного строения, которое бы они построили, если бы их развитие не было бы резко пресечено и задержано. Сии малые народы из-за своего соприкосновения с Византией были и сами заражены моральным загниванием от последней, как часто молодой и здоровый организм заражается от старого и больного. Свой кодекс веры и морали, которым все народы до тех пор жили, они заменили, как и византийцы, на безразличие к правде и неправде, и на стремлением к власти и услаждению.

И так все Балканы пятьсот лет назад представляли одну и ту же мораль, то есть один порок и одно безбожие, которое по историческим порядкам должно было быть наказано.

Народ, который был определен для наказания Балкан, ни к чему другому, кроме как к наказанию, не был приспособлен. Турки, взяв от арабов их веру в форме фанатизма и фатализма, не были способны принять от арабов и их трудолюбие, и энергию, и их творческий дух. Турки, с арабской верой, но без арабского ощущения культуры, имели только две способности кочевых народов: воевать и лениться. Много пролетевших столетий не были способны ни заменить, ни изменить турецкий народ. И сегодня, как и пятьсот лет назад, турки обладают двумя основными способностями: воевать из фанатизма и лениться из фатализма.

Огнём и мечом турки наказывали Балканы четыреста лет, огнём и мечом они разоряли всё, что противилось их нраву и их прихоти, огнём и мечом они душили на Балканах и песню, и речь, и даже плач. И смолкшие Балканы не представляли для Европы никакого вопроса. Всегда недостаточно извещенная о слабых и угнетенных, христианская Европа совсем было потеряла счёт балканских христиан. Она все Балканы считала законным турецким царством, а балканцев бесповоротно и безнадежно утопленных в турецком море.

Между тем, балканский раб не был ни утоплен, ни забыт Богом; он ждал конца своего искупления. Сто лет назад балканский раб помыслил о своем освобождении. Его азиатские государи заострили колья, обтесали вертела, и раб, набитый на кол, или придвинутый к огню на вертеле, ощутил, как дорого стоит свобода. Прежде всего это ощутили сербы, которые раньше всех совершили опасную попытку освобождения; то же самое потом ощутили греки, потом болгары, и снова сербы, потом все вместе. Одна за одной части балканского организма с мукой освобождались из оков, и своей кровью становились свободными.

За одно столетие четыре части с четырех сторон Балкан завоевали себе свободу. Сегодня эти четыре острова свободы тяготеют соединиться в одну территорию; эти четыре части одного и того же организма поставили ныне и свою свободу и своё существование на кон, чтобы завоевать свободу ещё не свободным частям своего национального организма.

Долгим терпением балканские христиане окрепли, омолодились и очистились от грехов своих предков. Они стали способными снова к свободе и культуре. Терпение было для них чистилищем и закалкой. Чистые и закалённые, они боролись за свободу. Но в этой борьбе они всегда имели, и сегодня имеют, двух врагов: варварский ислам, с одной стороны, и развращенное христианство, с другой стороны. Каждую попытку освобождения на Балканах душил красный ислам резнёй и подпаливанием, а красно-желтое европейское христианство своими спекуляциями и фарисейским притворством.

Варварский ислам Азии и развращённое христианство Европы – вот Сцилла и Харибда, между которыми мы, балканские христиане, никогда не могли провести свой корабль свободы. Всякий раз, когда мы направляем свой корабль через опасный проход, оба чудовища всегда возносились над ним, угрожая с обеих сторон его потопить или погубить. Это случалось бесчисленное число раз в минувшие столетия, это же случается и в сей момент, когда христианские Балканы делают последнюю и решающую попытку окончательно освободиться. Как только послышалось о союзе балканских народов, Сцилла и Харибда зарычали своими чудовищными голосами, и своим криком взволновали все народы на земном шаре. Ислам, которому другое название Кровь, и западный вырожденный гуманизм, которому другое название Ложь, мигом встретились на одном деле, на котором всегда находились вместе, – на удушении движений к свободе. Распахнули свои гигантские рты одновременно Сцилла и Харибда: одна начала извергать кровь и огонь, другая – угрозы и клевету.

Одно чудовище рыкнуло против нас: «Изменники! Неверные!»

Другое чудовище рыкнуло против нас: «Гиены!»

Первому чудовищу имя Кровь, второму – Ложь.

Неверные ли мы, братья?

Гиены ли мы, друзья мои?

Неверные – это те, которые пять раз в день молятся Богу и столько же раз режут детей Божьих. Такие ли балканские христиане?

Неверные – это те, кто хулит Бога своей животной нечистотой и ленью. Такие ли мы, братья?

Неверные – это те, у которых Бог непрестанно на поверхности языка, а кровь невинных непрестанно на поверхности меча. Нет, мы не неверные.

Мы не неверные, которые несем такой развитый Божественный инстинкт свободы, но неверные те, которые для каждого, кроме себя, оспаривают право на свободу.

Гиены ли мы, друзья мои?

Гиены – это звери, которые достают мёртвых людей из могил и едят.

Мы созданы по образу и подобию Божьему, значит мы не гиены по образу своему. Мы боремся за свободу, за наивысший идеал всех времён и народов, значит мы не гиены по поступкам своим. Мы тянемся к моральному и культурному совершенству, как и все передовые и не вырождающиеся народы; тянемся к нашим порабощенным братьям, осуществляем это наше стремление, значит мы не гиены по устремлениям своим. Мы верим в Бога и Божью правду, как и все народы, которые растут, мы за пять столетий нашего рабства жили только этой верой, значит мы не гиены по вере своей.

Знаете ли, кто нас называет гиенами? Так называют нас люди, чье имя – ложь, чье занятие – ложь. Называют нас так люди, чья ложь носит гиенский характер и имеет гиенское действие. Много гиен в человеческом облике, под головным убором гуманизма, под плащом, который называется цивилизация, в обуви, которая называется прогресс, в перчатках, чье имя – дух модерна. Через всю эту мягкую и гладкую одежду временами выглядывают зубы и когти, и людоедский гиенский аппетит. Есть гиены в облике дипломатов, есть гиены в облике торговцев, есть гиены в облике литераторов и гиены в облике миротворцев. Никто не ощутил так сильно зубов и когтей этих человеческих гиен как мы, балканские христиане. Смотрите, мы были пять столетий во тьме, в гробу, мёртвыми, а гиены с наибольшей охотой ходят по кладбищу и с наибольшей охотой показывают свою силу над мертвыми.

Дипломаты, которые нас называют гиенами, желают, чтобы на Балканах остался статус кво, то есть, чтобы Балканы и дальше оставались кладбищем. Мы кричали из своей могилы:

– Во имя гуманности, во имя Христовой любви, во имя прогресса, во имя всех ваших святынь и идеалов, измените статус кво, или позвольте нам его изменить, ибо, смотрите, зверь, чье имя Кровь, жарит живых людей на вертеле и высекает у матерей детей из утробы, и сдирает кожу с живых людей!

А дипломаты в мягкой и теплой одежде, в удобно освященном кабинете, застрахованные и тучные, погруженные в приведение в порядок своих канцелярских амбиций, восклицали:

– Пусть остаётся статус кво.

– Ради Бога, – отвечали мы, – переведите эту фразу с дипломатического на человеческий язык! Смотрите, она значит сжигание, и сдирание кожи, и сечение живых людей!

Дипломаты, вдыхая довольно нюхательный табак, отвечали:

– Пусть выдерживается статус кво любой ценой!

Торговцы, которые нас называют гиенами, желают, чтобы на Балканах оставался статус кво. Торговцам легче всего эксплуатировать незнание, а Турецкая империя синоним незнания. Торговцы-гиены так рассуждают:

– Пока длится турецкая власть, до тех пор наши доходы застрахованы, как и наш экспорт и импорт. Наши экономические и торговые интересы более всего гарантируются незнанием и непросвещённостью. Оттого мы все: торговцы, и фабриканты, и банкиры, и спекулянты, – должны поддержать своим авторитетом, который измеряется золотом, статус кво на Балканах.

– Но, – кричим мы с Балкан, – этот статус кво означает голод и вопли христиан, и кутеж разбойников, и триумф бесчестности, и неправды, и грязных дел, и упадка!

Но, вопреки, европейские христианские торговцы спокойно открывают и прикрывают наполненные карманы, и бросают небрежно через плечо с презрением:

– Мы хотим статуса кво.

Литераторы, которые называют нас гиенами, хотят на Балканах статус кво. Почему? Для того чтобы находить поблизости оригинальные типы и как можно более оригинальные зрелища для своих романов и драм. Смотрите, пересыщен западный свет своей западной жизнью. Жителю запада всё монотонно на Западе. Западный литератор не может найти темы своего произведения: другие до него всё описали, и спели, нарисовали. И снег на вершине Монблана описан, и истлевшие листья в пещере. Нужны новые типы, новые сцены, новые темы, и нужно жить для него, ибо он голоден хлебом и славой. Турция – представитель Азии и Европы, она одна может дать пищу голодному стаду недаровитых литераторов Запада. Турция означает выставление напоказ тюрбанов и турецких шаровар, и ятаганов, и минарет.

– Но, – кричим мы, – Турция представляет и выставку поджаренных и ободранных живых людей, и выставку оборванных дикарей албанцев, которые называют себя государями нашей судьбы, и которые ценят человеческую жизнь менее, чем одна оловянная пуля; и выставку грязных дел, и выставку насилия и разбоя.

– Очень хорошо, вот это наш хлеб и зрелища, – кричат голодные литераторы, которые нас называют гиенами, – это всё великолепный материал для трагедий и для рассказов а-ля Эдгара По, это для нас золотой рудник, пусть всё останется на своих местах, мы за статус кво.

Пацифисты, которые называют нас гиенами, думают, что статус кво – идеальный мир, к которому стремится человеческий род, оттого живо агитировали за статус кво на Балканах.

– Но, – окликаем мы этих современных миротворцев, – статус кво на Балканах и издали не означает мира, но наиболее дикую и гнусную войну, войну из засады, войну мучительную и преступную, войну необъявленную, в которой одна сторона вооружена, а другая нет, в которой одна сторона только и делает, что кладёт свои головы на эшафот, а другая рубит секирой и рассекает. Вы, неосведомленные и невежественные миротворцы земли, потерпите войну на Балканах, которая уничтожит сто тысяч жизней, потерпите, потому что не знаете, что кровавый мир на Балканах до сих пор уничтожил миллионы жизней. Вы, декаденты, сироты, заблудшие люди, которые свое декадентство называете идеализмом, боитесь героической войны, а не боитесь трусливого, оборванного, подпаленного мира! Когда бы вам, великим апостолам мира, албанцы отсекли бы одно ухо, вы бы быстро преобразились в великих апостолов войны. Но албанцы отсекают уши нам, балканцам, чего вы в Вене и Париже не можете ни увидеть, ни ещё меньше ощутить; поэтому вы называете гиенами нас, потому что мы нарушаем ваш патрицианский мир.

Так мы окликаем западных дон кихотов мира, которые своё донкихотское искусство не смогли показать к сему времени ни на одной своей разбойничьей войне (как Триполитанской), какие Европа вела, но прятались старательнее шутливого Дон Кихотового спутника, и которые осмелились кричать во имя своих декадентских идеалов, когда ныне мы, балканский народ, ведём освободительную войну. Так мы окликаем этим потомков якобинцев-головорезов, а они отвечают: «Вы балканские христианские гиены!»

Мы ли гиены, друзья мои, или те, которые до сих пор топтали балканские могилы, и в этом находили себе пищу?

Нет, мы не гиены, но мореплаватели, которые целое столетие с мукой и в поте лица, пробирались своим маленьком корабле между Сциллой и Харибдой. Как только мы пригрозим Харибде, Сцилла ей приходит на помощь. Всякий раз, когда мы побеждали кровавый ислам, гиенский гуманизм запада спасал формулу статуса кво. Всякий раз, когда мы протестовали против несправедливости с Запада, кровавый ислам был союзником Запада. Кровавый ислам, братья, и красно-желтое гиенское христианство Запада, это одна и та же вера.

Пусть отступят от Балкан все гиены, которые до сих пор на нем находили достаточно трупов! На Балканах с этих пор не будет трупов, ибо все гробы открылись, и мертвые ожили, а живые люди не дадутся гиенам.

Пусть нам не дают моральных поучений те, которые спустились на ту низкую ступень, на которой находилась старая Византия, когда Бог послал на неё страшное наказание! Мы, балканские христиане, ощущаем себя сегодня физически моложе и морально сильнее тех незваных учителей и больших друзей азиатского варварства.

Пусть умолкнут все эти европейские дипломаты и торговцы, и литераторы, и миротворцы, которые в последнее время так гиенски шипели против балканских христиан, и так усердно молились Богу о победе османского оружия! Мы им всё же благодарны. Никто никогда так, как они, глубоко не открывал падение западного христианства и такую нищету морали этих народов, у которых мы учились. Мы, ученики, с великим сожалением и ещё большим презрением смотрим сегодня на своих учителей. Никто никогда так не воодушевлялся западными идеями, как балканская молодежь. Никто в будущем не будет сдержаннее и скептичнее относиться к всевозможным «декларациям прав человека», чем новая балканская молодежь.

И это хорошо. Балканцы, которые до сих пор перенимали чужие идеалы, научатся думать самостоятельно, и сами будут создавать свои идеалы, соответственно своему возрасту. Балканцы, которые напрягли всю свою интеллектуальную и физическую силу, чтобы освободиться от Сциллы, напрягут ещё сильнее всю свою мощь, чтобы освободиться и от Харибды, т. е. от дипломатическо-литературного гуманизма, т. е. от детского придерживания за порочный подол Европы. Балканцы будут и отныне, как и до сих пор, доверяться Богу, одному своему праведному Судии. Простим врагам нашим, ибо они не знают, что говорят и делают, простим им, а доверимся Богу!

Доверимся Богу, братья, Которому доверялись и все те герои, которые титаническим трудом в течение одного столетия создали на Балканах четыре острова. Бог, Который умел наказать, когда мы грешили, сумеет нам помочь, когда Его славим. Он, Который нам помогал дойти до корабля и вёсел, несомненно, поможет нам переплыть опасное ущелье между двумя противными и Ему, как и нам, чудовищами – между Сциллой и Харибдой. Аминь.

Беседа направлена к тем, чьи интересы освобождением рабов попраны.

Утверждает Господь вся низпадающая и возставляет вся низверженная. (Пс.144:14)

Воскресенья не бывает без смерти.

Уже вас вижу под блестящим покровом,

Где честь, народность воскресла.

– Беги, окаянная клятва с рода,

Завет сербы исполнили.

(Горный венец)

То, что на языке простых смертных называется великими событиями, дорогие братья, будет вписано и в историю этого поколения. На наших глазах и при нашем содействии происходит разрушение старой и построение новой империи. Примеры военного героизма, показанные в наше время, никогда не были настолько великими, и никогда не смогут быть больше. Ибо в чем военный героизм, если не в добровольном пожертвовании своей жизни? Такой героизм наши люди, между тем, показали как единолично, так и массами, показали его учёные и необразованные, показали его и бедняки и богатые, показали его крестьяне и господа, показали его рядовые и генералы, показали его роты и полки.

Примеры пожертвования своим имуществом на одну великую общую цель никогда не были настолько большими, да и не могли быть в истории большими, чем этот пример, который мы переживаем. Гражданин, от которого государство просило только платье, дал и рубашку. Тот, кто даёт всё, что имеет, тот даёт больше всех; это слова Христа. Вы все свидетели, братья, что у нас в сии времена есть такие совершенные дарители, и их больше, чем мы предполагали. Вы не читали в последние время заявления отдельных людей, и целых городов, адресованные нашему королю или председателю правительства, заявления, в которых граждане отдают в распоряжение и свои жизни, и свои имения на благо и славу Отечества? Эти примеры так велики, что они своим размером в состоянии затенить все те случаи мелкого эгоизма и скупости мирного времени, против которых я столько раз скорбел перед вами и вместе с вами перед Богом.

Или разве думаете, что случится когда-нибудь превзойти нынешние примеры пожертвования своего времени и труда, комфорта и спокойствия? Никогда. Сходите только здесь в столице в наши многие больницы, и увидите картины, которые носят называние «великих» в истории человеческого рода. Увидите, прежде всего, больницы, открытые для раненых частными лицами. В больницах встретите как членов нашего королевского дома, дам из наиболее уважаемых и наиболее богатых домов, так и простых бедных женщин; встретитесь с министрами и священниками, с людьми науки и литературы, с людьми известных имён и большого дара. Весь этот свет, разнообразный по званию и талантам, собран на одном и том же деле, отчасти очень напряженном, отчасти очень грубом. Это дело – лечение и забота о раненых. Дамы, привыкшие всегда быть обслуживаемыми, сейчас с утра до ночи служат раненым воинам, без жалобы, без вздохов. Госпожи, чьи руки никогда не переутомлялись работой, сейчас без устали шьют, готовят, убирают. Бывшие министры, советники и церковные сановники служат в больницах экономами и комиссарами. Величавый белградский свет, который часто сердился на то, что в трамваях нет двух классов – одного для простого, а другого для изысканного общества, чтобы величавые не вынуждены были сидеть возле взмокших, оборванных и без парфюма, – этот величавый белградский свет уже во бдении два месяца около постелей многих и многих незначимых пастухов, поденщиков и слуг.

Смотрите, только месяц нас отделяет от того времени, наполненного общественными жалобами на наше поколение, как на поколение павшее и пропавшее, без героизма, без самопожертвования, без способности к великим чувствам и великим делам.

Где сейчас те многочисленные критики нашей нации, из-за которых человеку и солнце становится немилым, не говоря уже о прозвании сербами? Нет их больше: преобразились в гимнопевцев, дабы избежать названия клеветников.

Где сейчас те многочисленные пессимисты, при взгляде которых и сочное яблоко становилось гнилым, а быстрое течение – застойной водой? Они между нами, но уже больше не как пессимисты, но как суеверные люди, которые верят во всемогущее чудо. Они оборачиваются вокруг себя, но уже без старого пессимистического сумасшествия, и вопрошают: что всё это?

Что случилось в эти дни? Кто перекрестил гнилые яблоки и сделал их сочными и спелыми, и застойную воду, и сделал её питьевой?

Кто пробудил народ от его блудного и ленивого сна и вдохновил наивозвышенным, немыслимым и наисовершенным героизмом?

Возможно ли, чтобы это были герои из Куманово и Приелпа, наши современники?

Возможно ли, чтобы между нами жил отец, который на похоронах своего сына хвалит его героическую смерть?

Возможно ли, чтобы между сербскими дочерями нашлись амазонки, которые припасли саблю и боролись параллельно со своими братьями четниками¹²?

Возможно ли, чтобы наши меланхоличные студенты и нежные доктора, магистры и все те бледные господинчики, которые увлекались декадентством Запада, воевали в Косово, Карадаге и на полях Македонии, как неустрашимые четники, ночуя на камнях, маршируя под дождём и метелью, питаясь часто сухим хлебом и ещё чаще только надеждой на хлеб?

Возможно ли, что тот вчерашний эгоистичный и спекулятивный мир показывает сегодня столько щедрости и приносит такие неожиданные и незапрашиваемые жертвы?

Возможно ли, наконец, чтобы сербские государственные деятели, которые отбросили заботы и раздражали весь интеллигентный свет этой страны своим несерьезным парламентерством и импровизированной деятельностью, могли вместить в своей голове такую великую идею о балканском союзе, который собой объял бы все национальные и человеколюбивые идеалы всех балканских народов вместе и порознь?

В самом деле, для пессимиста всё это вчера было невозможно, да и сегодня для него это возможно не иначе как чудо. Для пессимиста же, который верит в смысл и закон истории, то, что происходит, чудо не больше, чем чудо электричества, которое находится в области суммы и деления, пока не случится, в конце концов, взрыв при свете и при громе. Для него это не большее чудо, чем упавшее яблоко, которое долго росло и созревало, пока, наконец, не сорвалось из-за своей тяжести и слабости ветки, на которой держалось.

Что есть великое чудо, а что малое чудо? Существует, в действительности, только одно чудо, перед которым все чудеса бледнеют. Это чудо – сей свет как целое. Все остальные великие и малые чудеса только более или менее известные части этого великого и единственного чуда. Чудо одного явления перекрывается чудом света. Попробуйте объяснить одно явление. Чем больше внимания отдадите этому явлению, тем больше оно растет. И вырастает, наконец, таким, что соотносится с размерами мира во времени и пространстве. Чудо одного события в человеческой истории покрывается чудом общей истории.

Историки делят события на две группы. Одну считают событиями узкого, локального значения, другую – событиями более широкого, общечеловеческого значения. Но как можно поставить границу между этими двумя видами событий? Разве малые события не сливаются в большие, как потоки в реке? Смотрите, один турецкий подданный убил другого турецкого подданного. Это событие не попадает в общую историю, не так ли? Но это событие вызывает ссору и вражду между двумя племенами. И это уже событие локального значения. Но эти два племени начнут с оружием вести расчёты между собой, это вызовет ссору и вражду между двумя народами в одном государстве. И это ещё событие внутреннее, локальное. Но эти два поссоренных и охваченных ненавистью народа перенесут свой раздор и ненависть на своих соотечественников из других государств. И теперь разворачивается конфликт между многими государствами. И только сейчас событие приобретает широкое и общее значение, из-за чего переходит в другой вид исторических событий. Но когда одно событие настолько вырастает, что его видит и ощущает весь мир, тогда историки возвращаются к той ранее незначительной и слабо видимой прелюдии этого великого события, и та незначительная прелюдия этого великого события выносится в общую историю, как и само великое событие, которому оно предшествовало. Историки, которые не спускаются до этого малой, начальной причины великого события, но стараются объяснить его ближайшим окружением, похожи на древних необразованных египтян, которые верили, что река Нил не имеет истока, потому что никто из них не смог дойти до него. Читайте какую хотите писанную общую историю, и вы удивитесь неполноте и недостаточности каждой их них. Если не будете постоянно дополнять своим воображением то, что читаете, и не будете разными аналогичными предположениями заполнять пустые места, или, другими словами, не будете иметь достаточно сил, чтобы перепрыгнуть через рвы, которые каждое мгновение попадаются на пути, по которому вас ведут историки, вы не сможете собрать понятие об общей истории, как едином целом. Вы удержите в памяти только один хаос несвязанных картин, сцен и представлений, подобно тому, как прочитаете одну антологию, или услышите один ряд музыкальных попурри. Поймёте историю, как антологию или как попурри, а это значит, что не поймёте её как одно осмысленное целое, с началом и концом, но как один несвязанный ряд неожиданностей и фантазий.

Для кого наши победы неожиданность? Только для того, кто не знаком с прошлым и душой сербского народа, и с великим пророчеством, которое несколько столетий теплилось, бушевало в этой душе?

Какое это пророчество? Пророчество о последнем триумфе народной правды, пророчество о воскресении, свободе и величии. Косово дало начало этому пророчеству, начало и обоснование. Тот, кто будет писать историю нынешних великих побед, ничего не поймёт, не разумно напишет, если не кинет взгляд на Косово и не углубится в народное пророчество, которому Косово послужило началом.

Косовское поражение означало для сербского народа окончание бурного дня и начало мрачной и скорбной ночи. Но народ не мог бы пережить такую долгую ночь, если бы не имел и луч света. Один луч света у него был, и это была вера в Бога и в себя, и надежда на будущее. Это было пророчество о дне посреди темной ночи.

– Взойдёт день, великий как Видовдан¹³, но светлее, чем он.

Это был луч во мраке, это было пророчество о дне среди ночи. Кто раньше всех высказал это пророчество? Напрасно перевернёте всю историю, не сможете понять. И это пророчество не одного человека, но целого народа. Где-то в глубине вселенной неизвестный нажал на кнопку, некую кнопку питания, и весь порабощенный народ ощутил в себе лёгкое электричество, которое его поддерживало, чтобы он не наклонился и не упал. Откуда-то позади этой действительности, из середины мира, от его души, пришёл, как легкий ветерок шёпот народной души: «Выдержи, не пропадешь».

Кто порабощенному народу дал это пророчество в ночи? Тот же, Кто и дал петуху способность каждую ночь в определенное время объявлять о дне; Тот же, Кто молодой неопытной ласточке дал способность готовить гнездо для ещё невыношенного птенца.

Кто дал порабощенному народу пророчество, которое на пять столетий было отдалено от исполнения? Творец и Податель всех пророчеств, которые когда-либо на земле слышались и воспринимались. Кто дал рабам пророчество, которым и жили рабы? Тот, Кто даёт жизнь.

В Косово сербское войско было сломлено. Царь посечён, воеводы погибли. Несколько слуг вернулось с пустыми конями своих господ. Эти слуги шёпотом разносили рассказ о двух вещах, которые видели: о гибели и невидимом сербском героизме. Страна окуталась в черное, сербская земля залилась слезами.

– Отчего плачешь, мама? – спрашивал её сын.

– Поплачь и ты, сыне, – отвечала мать, целуя его, – поплачь и возрадуйся: отец твой погиб, но погиб как герой.

Погиб как герой – в этих словах стояло пророчество. Ни один народ не заканчивает свою историю геройством. И самый сильный народ может падать и терять, как и устоять и приобрести. Падение и выстраивание, потеря и приобретение – это история одного народа на этом земном игровом поле. Но сильный народ показывает себя героем, как при падении, так и при подъеме. Сильный народ может показать большую доблесть при своём падении, чем слабый народ при своём подъёме. Сильный падает сам и встаёт сам, слабый падает, опираясь на другого, и встаёт, опираясь на другого.

Народ, который при своём падении показывает Обиличей и Юговичей¹⁴, приписывается к живому, хотя выглядит мертвым. Падение этого народа не означает смерть. Сухое дерево ломается, живое – только гнётся.

Смерть Лазаря¹⁵ и Милоша вызвала не только сожаление, но и пример для подражания. Героям всегда подражают: в жизни и в смерти. Подражание героям рождает уверенность в своих силах, уверенность в своих силах является жизнью.

Но косовское геройство ещё обрамлено нимбом небесной правды. Царь Лазарь упал с коня, и в величественной схватке ему отсекли голову. Ночью, когда под звездами воцарилась тишина, голова царя засветилась и осияла всё поле и своим сиянием фатально связала поле с Божьим престолом на Небе. Это светилась Лазарева правда.

– Почему погиб царь, мама? – спрашивал её сын.

– Не спрашивай много, сыне. Потому что возлюбил Царство Небесное, Царство истинной правды. Оттого и погиб праведный царь.

Возлюбил Царство Небесное – в этом состояло второе пророчество. Всякий, кто когда-то возлюбил Царство Небесное, тот и в своей погибели нёс победу. Всякий, кто умирал за Небесную правду, правда его жила и его воскресала. Небо сильнее земли. Земная правда несёт короткие и быстрые победы; долговечная и окончательная победа принадлежит Небесной правде. Небесная правда приходит медленно, но она достижима. Небесная правда потребовала наивысшей жертвы от царя Лазаря и его народа, и эта жертва принята. За эту жертву небесная правда уготовляла в далёком будущем награду измученному народу.

Мы, братья, свидетели этой награды Лазаревой правды, награды, которая пришла только сейчас. Смотрите – пришёл великий день, как Видовдан, но светлее его. Долго и упорно прорекался сей день. Всё было потеряно, кроме веры в это пророчество. Все блага народа перешли в руки завоевателей, народу осталось только одно благо, которым он жил. Это благо было ни серебро, ни золото, ни алебарды, ни булавы, но пророчество об одном великом дне, великом как Видовдан, но светлее его; дне, на котором дастся последняя награда правде Лазаря и доблести Милоша.

Ничего, кроме сего пророчества и службе тиранам не мог оставить отец сыну, ни поколение поколению, ни столетие столетию. Всегда одно и то же: темная ночь с одним лучом света, который с одной стороны освещал Лазаря и Милоша, а на другой стороне уходил в необозримую даль.

Тёмной ночью сын спрашивал отца:

– Отчего мы так долго в рабстве, отче?

– Из-за грехов, сыне, – шептал отец.

– Будет ли наше рабство вечным, отче?

– Нет, сыне, не будет.

– Что у тебя этому доказательство?

– Правда Лазаря, сыне, и Милошева доблесть.

И сын был ободрён и укреплён сими словами, и с большим сиянием в глазах сгибал плечи под бременем рабства.

Рабы, презренные и преследуемые, собирались ночами по всем дарованным монастырям Неманичей и подавлено спрашивали своего пастыря:

– Скажи нам, отче, не готовится ли скоро рассвет?

– Рассветёт, чада, один день, великий, как Видовдан, но светлее него.

– Где об этом написано, отче?

– На Косовском поле своей кровью написали Лазарь и Милош. Лазарь возлюбил Небесную правду, которая всегда побеждает правду земную. Милош показал доблесть, которая всегда побеждает тиранию. Наши государи господствуют над нами земной правдой и тиранией. Оттого их господство не может быть долгим.

И рабы уходили на службу и страдания, ободрённые и укреплённые этими пастырскими словами.

Приходящее столетие вопрошало уходящее:

– Что мне оставляешь в наследство?

– Рабство и надежду, – был ответ.

– Какое рабство? – спрашивало новое столетие.

– Рабство, тяжелее ада, – был ответ.

– Какую надежду?

– Надежу на осуществление народного пророчества об одном великом дне, как Видовдан, но светлее Видовдана.

Мать успокаивала сына в колыбели песней о пророчестве, которому доказательство Милош и Лазарь.

Священник утешал народ перед Причастием напоминанием об известном пророчестве.

Народный певец напрягал всю свою лирическую душу, чтобы подтвердить старое пророчество из древних книг, одной из которых было Косовское поле, исписанное кровью героев с проставленными точками из голов воевод.

Многочисленные монастыри Неманичей, построенные на самых труднодоступных местах, служили не только убежищем, но и пророчеством о будущем.

Народная поэзия из периода рабства ни о чём другом так не пела, как о народном пророчестве. Какой народ пел до тех пор, пока находился в рабском ярме и смотрел на конец своей истории? Никакой. Песня – доказательство надежды и веры; песня в окружении зла – пророчество. Турки – государи – даже приблизительно не пели сколько, сколько сербы – их рабы. Наш народ пел в наитяжелейшем рабстве, потому что был далёк от мысли, что рабство – конец его истории, и потому что жил верой, что его рабство – только мост между двумя великими днями. Один день был Видовдан. Другой нужно было с надеждой ожидать. Вся наша поэзия – народное пророчество, или нет, она вся – пророчество.

Все наши лучшие поэты проникли своим гением в сие народное пророчество, и слились с ним. Все наши негодные поэты сторонились Косово, боялись гигантских творений народного духа, скрывали свою душу перед народным пророчеством, и прятались со своим Пегасом под гниющие желтые осенние листья.

Должно удивить человека, как косовское пророчество в наше время получило выраженное предсказание. На прошлогодней международной выставке в Риме косовские памятники из сербского павильона оценены как наилучшие творения из показанного искусства. И весь мир тогда вспомнил еще один раз о Косово и о великом пророчестве сербского народа, которое сто лет назад встало на порог своего осуществления. Сегодня это пророчество большей частью уже осуществлено. Скептики только сейчас начинают верить в это пророчество. Те, которые заняты изучением сербской народной поэзии, с этих пор должны оценивать не только её художественную красоту, но и её пророческое значение.

Являются ли, следовательно, наши нынешние победы чудом? Нет, они только исполнение давнишнего пророчества, с которым все сербские поколения от Косова до сегодняшнего дня жили и умирали. Упоённое этим пророчеством, наше войско шло, как вихрь, от победы к победе. Никогда ни одно войско не шло радостнее на войну, и никогда войско не было увереннее в победе! Много сказано о фанатизме турецкого солдата. Если фанатизм означает веру солдата, что с ним Бог, то в этой войне наш солдат был большим фанатиком, чем турок. Разговаривали ли вы с ранеными в больнице? Заверяли ли они вас, как и меня, что их Сам Бог вёл к победе? Скажете: и турки молились Богу, как и мы, как им Бог не помог? Мы молились Богу об этой победе несколько столетий, турки начали молиться 17 сентября этого года. Но нам Бог присудил победу не только потому, что наша молитва старше их, но и потому что наше дело праведнее.

Наша победа основана на правде и доблести. То, что было сном целых пять столетий, мы сегодня видим явью. Одна из самых больших невозможностей из перечня наших национальных пессимистов стала ощутимой реальностью. И все остальные невозможности из нашей национальной программы, которая объята древним народным пророчеством, несомненно, скоро станут ощутимой реальностью. Еще один ковёр должен размотаться, как уже один размотался, чтобы сербы могли выткать на нём свою национальную ткань. Одна империя упала, ещё одна должна будет рухнуть, чтобы косовское пророчество полностью исполнилось.

Уверяю вас, что не падёт ни одна империя, которая управляется по принципу свободы и правды.

Только старое и ветхое тканье редеет.

Тирания должна в конце сама себе пересечь кровавые артерии, потому что долго питалась чужой кровью.

Эгоизм должен сам себя съесть, потому что ест всё около себя.

Неправда должна сама себе выкопать глубочайший гроб, потому что творит вокруг себя кладбище.

Малыши, которые играют в диктатуру над большими и лучшими чем сами, должны в конце концов дорого поплатиться за свою глупую шутку.

Политики, которые ведут политику на началах «разделяй и властвуй», не будут смеяться последними.

Монархи, которые в своей надутой гордости больше чтят пыльные формы и изветшавшие гробы своих династий, чем права народа, могут легко стать предметом сожаления своих слуг.

Система террора и шпионажа – это чудовище, которое никогда не имело более длительного века, чем век одного человека. Умрёт один человек, а народ жив.

Власть устрашением – отчаянное и последнее средство в руках немощных правителей любого государства. Видели ли вы, как испуганная овца становится на дыбы и энергично брыкается ногами перед опасностью, которая ей угрожает? Овца делает это не от храбрости, но от отчаянного страха. С момента её энергичного вздымания и брыкания до разворота и бешеного побега часто проходит один миг. Устрашением правят те, кто сами устрашены, как испуганные и неразумные овцы. В нашей сербской истории было времена, – и многие из нас это помнят, – когда люди, неразумные и испуганные, как овцы, пытались управлять народом через устрашение. Конец таких устрашителей, как это знаете, был таким же страшным, как и их жизнь смешной. Нас отчасти может извинить молодость и неопытность, но что бы могло оправдать старую монархию, в которое устрашение стало уставом, из которого исходят все законы? Монархия, которая разлагалась на нашем юге, пожала плоды своей долговременной политики устрашения. Монархия, которая до вчерашнего дня была на нашем юге, и которой больше нет, предсказала своей судьбой судьбу любой монархии, в которой управляются схожим режимом, режимом страха и лжи. Разумному, да и нерадивому, нашлось бы чему поучиться от судьбы турецкой монархии. Нерадивость может, в самом деле, до известной меры, руководить разумностью, но когда Бог захочет наказать нерадивого – Он у него отнимает разум. И тогда нерадивость без разума быстро тонет, как олово на тонком льду.

Пусть каждый извлечёт какое может поучение из нынешних балканских событий. Что касается нас, то мы через них помпезно вошли в общую историю человечества. Все события из нашего прошлого получают сейчас совсем иные размеры, чем мы их имели вчера. Сто восемь лет назад сербами был сожжен один турецкий хан в селе Жабарима, и на кол насажены турками несколько сербов-революционеров. Эти события сами по себе были локального значения. Сегодня эти события мирового значения, так же как и Гарибальдиево героическое сражение против Австрии в Ломбардии, и как авантюры из жизни Наполеона, которые сформировали его характер, так влияющие на ход мировой истории. Все великие исторические события имеют один зародыш, маленький, как горчичное зерно. И как горчичное зерно постепенно вырастает и развивается в дерево, так и события, с виду локальные и незначительные, постепенно приводят к великим мировым событиям. Сожжение хана в селе Жабарима и насаждение на кол нескольких революционеров – только искры этого пламени, которое в эти дни объяло все Балканы, пламени, которое согрело многие души, но и сожгло многие нечистые совести и этого мира. Так постепенно свершилось народное пророчество. Как пророчество постепенно укоренялось в народной душе, так оно постепенно и осуществлялось. И как пророчество о Мессии поддерживало столетиями еврейский народ, чтобы они не согнулись под страшными ударами судьбы, так же и сербский народ столетиями поддерживало пророчество о новом народном воскресении. Это пророчество, с которым мы, так сказать, рождались; которое мы наследовали от своих родителей; пророчество, которое нас вдохновляло и взращивалось в наших домах, школах, войске, церкви с детства и до сегодняшнего дня, – это пророчество и подняло весь наш всенарод как одного человека, это пророчество и сегодня нас гонит на эти самопожертвования, которым иностранный мир дивится, не зная нас.

Иностранный мир никогда не знал нас достаточно, и долго нас ещё не узнает. Но важнее этого, что мы сами себя правильно познали.

Познаем же сегодня свою физическую и моральную силу лучше, чем знали вчера. Мы сами себя вчера подчиняли. Сегодня это не нужно делать; сегодня можем без оценки себя воскликнуть всем тиранам нашего рода, которые, как испуганные овцы, вздыбливаются и брыкаются на нашем пороге:

– Тираны, мы незначительные перед вами в мучениях и унижениях людей; в этом вы – великая сила.

– Мы незначительные перед вами в лукавстве, лицемерии и фарисействе; в этом вы – великая сила.

– Мы незначительные перед вами в эгоизме и алчности на чужое имущество; в этом вы – великая сила.

– Мы незначительные перед вами в неуважении чужих прав и непризнании чужих потребностей; в этом вы – великая сила.

– Мы незначительные перед вами в сеянии несогласия и ненависти между людьми; в этом вы – великая сила.

– Но есть одна область, в которой вы меньшая сила, чем мы: эта область героизма.

Героизма в борьбе за свободу.

Героизма в самопожертвовании.

Героизма в признании и уважении человеческих прав каждого человека.

Что бы вы ни отважились, тираны, сделать в этой области только помыслом и словом, мы вас превзойдём делом. Косовское пророчество, которое нам дал Бог, и которое через нас Он исполняет, придаёт нам силу, которую вы не знаете откуда черпать. Наша борьба с самого начала носит религиозный характер, ваша – спекулятивный. С нами Бог, с вами страх. Бог нам помогает, чтобы мы совершили поступки, которые превосходят нашу численность, они приведут вас в удивление и страх. Вы думаете, что нас меньше – обманываетесь: с нами и все героические духи наших предков от Косова до Куманово, которые многочисленнее вашего войска. И еще: с нами Бог, с вами страх. Аминь.

Произнесена зимой 1912 года.

Итак, стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства. (Гал.5:1)

Никто не свободен, если он не господин самому себе. (Эпиктет)

Кому из вас направляю сегодня свои слова – вам, освободителям, или вам, освобождённым? Вам, которые принесли свободу этой стране, или вам, которые ожидая эту свободу, сохранили через века своё христианское имя? Вам, которые одним ударом на Куманово сломили грозную мощь мусульман, или вам, которые вместе со своими предками, давали отпор этой неприятельской силе пятьсот лет? Вам, которые весь свой век, колеблясь по бурному мусульманскому морю, вели отчаянную борьбу, чтобы в нём не утонуть? Или вам, которые своими мужскими грудями оттолкнули это море, и вернули его в его старое мусульманское корыто? Кому из вас направить сегодняшние слова?

Направляю их одним и другим как победителям. Ибо вы, посмотрите, победители – и одни, и другие. Победители и вы, которые 13 октября 1912 года проживали на этой земле, завоевывавшие каждый день свободу от своих господ страданиями и слезами и каждый миг своей жизни, но победители и вы, которые пришли со свободой в сей город Великого Царя путём терний и мучений, через Косовское и Куманово поля.

Хочу говорить одним и другим как братьям по крови в вере. Кровь не вода, а вера не сказка. Одна и та же кровь побудила вас, чтобы при встрече вы заплакали, одна и та же кровь побудила вас, чтобы вы со слезами обнялись. Ибо кровь, которая течёт в ваших жилах и объединяет вас, не какая-то сомнительная жидкость, но это кровь сильного и свежего славянского племени, кровь юношеская и кровь благородная. Ваша кровь не какого-то сомнительного и низкого происхождения – вы наследники Святого Царя, который пал в Косово, как последний защитник сербской и балканской свободы, Великого Царя, по чьим стопам мы ходим, когда гуляем по этому городу, из которого он управлял всеми христианскими Балканами правдой и свободой.

Ваша вера не в камень и деревянных идолов, но в живого, великого и доброго Бога, и в живого и великого сына Божьего, Христа.

Ваша вера не в увядший василёк, который случайно хранится в каком-то углу комнаты, но ваша вера – один вечно свежий цветок, который благоухает своим запахом.

Ваша вера не есть вера наихудших, но наилучших на свете.

Ваша вера двигает не только горы, но и звезды, и воскрешает не только людей, но и народы.

Ваша вера, освобождённые, светилась вам в течение пяти столетий во тьме этой земли; ваша вера, освободители, привела вас, как огненных херувимов, через опасные поля Косова и Куманова.

Ваша вера, братья, сделала вас – и одних, и других – победителями.

Ваша вера, братья, это ваша вторая кровь.

Хочу вам сказать ещё и как братьям по голоду и жажде. Хочу вам сказать о том, почему ваша душа дольше всего и страшнее всего ощущала голод и жажду. О свободе!

Свобода – наирадостное, но и наигрозное слово, которое когда-либо слышалось на земле. Это слово опаляло человечество, как огонь, и колебала его, как буря тростинку, на протяжении всей его истории. Это слово согревало сердца рабам и леденило душу тиранам. Это слово всегда была бальзамом для раненой правды и отравой дерзкой неправде.

Борьба за свободу наполняет всю человеческую историю.

Сначала человек вёл борьбу с природой вокруг себя, ибо первое его рабство было рабство природе.

Вторая борьба – борьба человека с другими людьми, себе равными, которые его притеснили своей властью и силой, как господа и тираны.

Третья борьба – это вечная борьба человека с самим собой, с худшим собой, за лучшего себя; с рабским существом в себе за свободное существо в себе.

Каковы методы и результаты многосотлетней человеческой борьбы с природой – об этом нас учат науки о природе.

Каковы методы и результаты долговременной борьбы человека с человеком – об этом нас учит политическая и военная история.

А каковы методы и результаты борьбы человека с самим собой – об этом нас учит религия.

Из борьбы с природой человек вышел разумнее. Из борьбы с людьми человек вышел гуманнее. Из борьбы с самим собой человек вышел возвышеннее и благороднее.

И всё же ни из одной борьбы человек полностью не вышел.

Человек ещё ведёт борьбу с природой, со своим ближним и с самими собой. Ещё природные науки усовершенствуются; ещё история создаётся, и ещё религия возвышает человеческий род. Мы ещё находимся в середине этого общечеловеческого и общеисторического процесса освобождения.

Свобода – самая привлекательная вещь на земле. И когда её ненавидят, люди ей восхищаются. К каждому акту освобождения мир относится с уважением. Мир восхищается учёным, который объявляет какой-либо новый успех в науке, который означает новую победу человека над природой. Мир восхищается угнетённым народом, который восстаёт против своих тиранов и завоёвывает свободу. Миру импонирует человек, который совладает со своими слабостями, и ходит как свободный человек по отношению к своей высшей природе.

И сербская армия вызывает восхищение в сие время и уважение всего мира. Сербская армия завоевала свободу этой земле. Может быть, это не мило всему миру, но весь мир это оценивает и уважает. Сербская армия принесла свободу этому несвободному, по всей вероятности самому несвободному, уголку нашей планеты.

Сербская армия дорого и предорого заплатила за свободу этой земли. Не серебром и золотом, но кровью, многой и дорогой своей кровью.

Не буду говорить о многочисленных жертвах, павших на Куманово, Прилепу и Битольу, – об этом хорошо известно. Но тяжело найти и один городок или одно село во всей освобождённой Македонии, в которых не были бы могилы сербских воинов-освободителей. Сербское войско было последнее, которое пятьсот лет назад в обороне Македонии пало перед турецкой силой. Сербское войско было первое, которое в прошлом, 1912 году вошло в Македонию, чтобы бороться за свободу угнетённых христиан. Дорого стала Сербии свобода этой земли! Тысячи матерей в Сербии, которые прошлой осенью провожали своих сыновей на эту землю, напрасно ждут их возвращения. Тысячи сестёр закутались в чёрное по братьям, которые закланы в жертву свободы этой земли. Друзья печалятся по своим друзьям, вдовицы плачут по своим мужьям, сироты пищат по своим отцам. В Сербии нет дома, который бы не отдал золота, слёз и крови за выкуп этой земли. Нет человека в Сербии, которому и одна могила в Македонии так ни дорога, как его собственная жизнь.

О, как дорога каждая свобода! Но особенно дорога свобода этой земли! Она дороже золота и слёз, и человеческой жизни.

И хотя Сербия так дорого заплатила за вашу свободу, наши освобождённые братья, всё же она не требует от вас ничего большего, чем от остальных своих сыновей. Она не требует от вас ни большую службу, ни больший налог, ни большую благодарность, чем то, что ей дают другие её дети. Но что больше, Сербия ощущает к вам больше любви и больше нежности, чем к остальным, которые рождены и выросли под её свободным крылом. Ибо вы те её сыновья, которые были потеряны и нашлись; которые были мертвыми и ожили; которые были далеко от нее, но снова вернулись в её объятия!

Через слёзы по своим многочисленным детям Сербия радуется по вам, найденным и воскресшим. И мы, которые приходим сюда, чтобы посетить могилы своих погибших братьев, находим утешение в том, что видим вашу свободу, проросшую из милых нам могил. – Не напрасно погибли! – говорим мы на ещё свежих могилах и утираем слёзы с глаз.

Радуется и Церковь Христова, что вас видит такими объединенными в свободе, что без страха и стыда славите великого Творца мира, Который попустил на ваш край искушения и унижения.

Радуется Христова правда, которая снова засеяла после долгого мрака и презрения.

Радуется и сербская народная правда, которая после долгого народного искупления и очищения, поднялась триумфально на свой престол.

Радуйтесь и вы, освобождённые братья, что Бог удостоил вас среди стольких поколений, которые от Косова до сегодняшнего дня стонали в рабстве, вкусить свободу и увидеть осуществлённый косовский залог.

И тень Великого Царя радуется, что видит сей город свободным. А с царём Душаном радуются и все, погибшие и умершие борцы за свободу сей царской столицы и царской страны. Радуйтесь и вы, живые, когда и у мёртвых сегодня есть причина радоваться!

Освободители и освобожденные братия! Вы уже обладаете свободой, к которой тяготели, и за которую боролись. Вы свободны от человеческой тирании. Но я говорил, что вся жизнь исполнена борьбой за свободу. Вам сейчас предстоит новая борьба за свободу, на которую вас призывает церковь Христова. Это свобода религиозная, свобода внутренняя, к которой Христос призывал мир. Церковь Христова зовёт вас на борьбу против тирании низшего человека над высшим (до вчерашнего дня вы были заняты другой борьбой, сегодня эта на повестке дня). Церковь Христова призывает вас на борьбу против тирании греха, за свободу добродетели, на борьбу против эгоизма, но за свободу милосердия, на борьбу против ненависти, но за свободу человеколюбия, и на борьбу против безбожных помыслов и неправедных желаний в себе, но за свободу возвышенных и праведных желаний. Одним словом: Церковь Христова призывает вас на борьбу против рабов в вас самих, но за свободного человека. Никто не свободен, братья, кроме того, кто придет к сознанию своей зависимости от Бога. Ибо кто ощущает зависимость от Бога, тот ощущает независимость от всего остального; кто же ощущает независимость от Бога, тот вынужден ощущать зависимость от всего остального. А кто смеет отрицать, что лучше быть зависимым от Бога, Который Сам разум и Сама правда, чем быть зависимым от суровости природы, от неразумности людей, и от своего греха? Свобода в наилучшем и наивысшем своём смысле – значит зависимость от Бога. Эта зависимость не рабская, но зависимость сыновья.

Первоначально человек был зависим от природы, потом от человека, потом от греха. Первая борьба есть борьба с природой, вторая с человеком, последняя с грехом. Мы можем начать и обратным путём. Освободим себя от греха и слабости, и тогда легко нам будет освободиться от тирании людей и тирании природы. Ибо тирания греха самая худшая тирания на свете.

Освобождённые братья, Сербия – ваша освободительница – призывает вас к свободной политической жизни, а Церковь Христова призывает вас к свободной душевной жизни. Политическую свободу Сербия вам завоевала, но свободу Христову каждый из вас сам должен завоевать. Мы призваны, чтобы все вместе с этих пор на полученной политической свободе построить свободу Христову, а на свободе Христовой характер и культуру этой страны. Характер и культура этой страны будет демократическими и христианскими. Демократия и христианство же требуют свободных людей, внутренне свободных людей.

Поэтому, пусть вас Христос напоит Своим Духом, Который попалит в ваших душах всё рабское, всё нечистое и грешное. Пусть вы станете свободными людьми от зла в себе, и свободными трудящимися на благо этой прекрасной и многострадальной страны, чтобы вы, ставши свободными внешне, были свободными и внутри, ибо как в Сербии не будет рабов, но будут свободные люди, так и в Церкви Христовой не будет рабов, но свободные люди.

Уважайте, братья, свободу, которую вам принесла Сербия. Но помните и свободу, которую Христос принёс в мир. Стойте в одной и другой свободе и славьте Бога, Который до сих пор хранил эту страну, Который и с этих пор будет её охранять, ведя её к миру, культуре и счастью.

Произнесена в освобождённом Скопье.

Ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал. Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак, вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе, и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься. (Откр.2:3–5)

Кайтесь, пока располагаете днями; Кайтесь, пока не позвана Душа к Тому, Кто сотрясет небо; Кайтесь, ибо земного стана Пока время, дитя, кайтесь; Ток бежит отодвигаясь, кайтесь; Кайтесь, ибо заря найдет рано К какому месту ей всегда стремиться. Кайтесь.

Смерть Смаил-аге Ченгича

После слов уважаемого г. Вайлса, слов полностью библейских и глубоко религиозных, которые ясно свидетельствуют, что душевная культура оратора имеет основание и вдохновлена Библией так же, как и душевная культура великой английской нации, которой он принадлежит. Вам покажется странно, уважаемые братья и сёстры, что я, хоть и не мирской, как г. Вайлс, но буду больше говорить на мирскую тему. В самой сути предмет моей речи будет таким же библейским, как и предшествующего оратора. Я хочу вам рассказать о прошлом годе, который посреди страниц нашей истории представляет одну поистине библейскую страницу. Хочу вам поведать о событии, которое подтвердило ещё раз многочисленные библейские истины, такие как:

правда в конце побеждает;

что и для самого чёрного рабства в один день засияет свет свободы;

что для любой тирании приходит расплата в унижении и позоре.

В это самое время, триста шестьдесят пять дней назад, наши солдаты мерзли во рвах под Адрианополем и Скадаром. А сейчас все мирно, как после бури. Одна лужа, у которой никто не измерял дно, потому что оно казалось на уровне поверхности, сильно заволновалась. И когда волны сошли, свет снова осветил эту лужу. И удивляешься, как никто раньше не заметил, что это не лужа, но глубокое озеро. Одна нация, которая, как вавилонская грешница, посыпанная пеплом, вырывала на себе волосы и причитала над своей жалкой судьбой, и в согласии со всеми соседями и мимо прохожими изливала проклятия и брань на себя, засияла в этом году библейской, старозаветной добродетелью, да так сильно, что смутила всех своих обвинителей и клеветников; но и сама себя нашла смущенной и устыженной, как молодая девица, которой в первый раз сказали, что она красивая.

Сегодня, спустя триста шестьдесят пять дней, когда мы все пришли в себя, когда коснулись руками ребра воскресшего сербского народа и по образу неверующего Фомы поверили в произошедшее недавно, поверили, что это не сон, но явь, не воображение, но реальность, и это наибольшая реальность, какую пережило наше поколение. И я хочу вам поведать об этой реальности.

Хочу поведать о войне и мире, о Вчера и Сегодня, о том, что произошло триста шестьдесят пять дней назад, и о том, что происходит сегодня, спустя триста шестьдесят пять дней. Хочу рассказать о нашей победе и о том, что получилось после победы.

– Мы победили, не правда ли?

– Как победили? – вопрошаем мы один другого и себя, как бы просыпаясь ото сна. – Как?

Первый ответ: ибо у нас были хорошие пушки.

В самом деле, наши пушки были великолепны. Кто только видел эти блестящие, массивные машины, должен был ощутить страх и дрожь. Неизвестно, что было внушительнее, сама ли машина или её огромное снаряжение: артиллерийские ящики, повозки, амуниция, металлические и деревянные изразцы, конное обмундирование. Все было ядрёно и крепко, хорошо стянуто, крепко связано, вычищено и отполировано. Всё двигалось с торжественностью одной процессии, с точностью одного механизма и с грохотом тяжести горных облаков. А кто ещё слушал и смотрел на эти страшные машины в действии!

Наши высокогорные пушки заполонили все горные котлованы и заставили молчать или превратили в шёпот своим повелительным тоном все остальные голоса людей и животных, от Шар-Планины до Средиземного моря на несколько месяцев, да, на целых несколько месяцев. Наша полевая артиллерия на Куманово косила врагов, как судьба, которая косит во время сбора свои богатые жатвы. Наши гаубицы с Кочана точно поражали вражескую артиллерию и пехоту на Калеманском поле. Каждый снаряд вырывал целые колодцы. Так много вырыто таких колодцев, что Калеманское поле выглядит как оспа на лице. Городские пушки перед Битолом и Райчанским Ридом пламенели с вулканическим ужасом и распахивали и смешивали с землёй всё, что находилось на месте, куда они были направлены.

У нас были и пушки, и пулемёты, и сабли, и ножи. Всё было превосходно, всё наточено и отполировано. Мертвые предметы служили как живые. Когда сегодня посмотрим на пушки, ружья и пулемёты, нам покажется, что мы смотрим на живых воинов, которые отдыхают в неподвижности и тишине. После победы солдаты с благодарностью целовали свои оружия, особенно пушки. Иностранные корреспонденты хвалили наши оружия, иностранные фабрики, которые изготовляли эти оружия, сделали себе огромную рекламу, приписывая все наши победы своим железным творениям.

Сейчас государства будут заказывать оружия от этих фабрик с уверенностью, что с ними связана победа.

И так, далее, слушая от специалистов и неспециалистов похвалы нашему оружию, мы бы могли подумать, что мы победили благодаря этому оружию. Могли бы сказать: пушки в этом году нам принесли победу над всеми врагами.

Воистину, если бы наша армия была вооружена палками, как первое войско средневековых крестоносцев, не могло бы быть и речи о победе. Но, с другой стороны, разве не обладали болгары под Чаталджи такими же хорошими пушками? И разве греки под Лерином не оставили неприятелю двенадцать своих пушек, точно таких же хороших и блестящих, какими были и наши в этой войне? И разве турки, в конце концов, не достаточно разуверили через своих генералов и своих европейских инструкторов весь мир в снисканной вере, что их пушки хуже, и их амуниция не годится для употребления? Должны мы, следовательно, дать другой ответ.

Другой ответ бы говорил: мы победили числом. Наша численность удивила и нас самих: как числом людей, так и числом скота, так и числом материала. Мы жили в обмане, что нас в этой стране было немного меньше трех миллионов. Так писалось в статистике, и так учили в школах. На самом деле нас было намного больше трех миллионов. Мобилизация демонтировала нашу старую статистику. Наш народ вырос и умножился, и наполнил эту землю, и не знал своего числа. В первый момент мобилизации утверждалось, что мобилизовано несколько больше двухсот тысяч, в следующий момент – несколько более трёхсот тысяч. В самой сущности же мобилизовано было несколько больше четырёхсот тысяч. Мы были более сильны, чем неприятель и в Косово, и в Куманово, и в Битоле. Не всегда намного более сильнее, но всё же сильнее. Число наших людей было несколько выше, но число наших животных было намного большее. Наш удивительный скот! Он заслужил памятник и бессмертие. Если бы турки пробили наши боевые ряды, обрели бы большой трофей в скотине. Наш же трофей в турецкой скотине, который мы получили, пробив их боевые ряды, не заслуживает упоминания. У турок одни лишь люди были на сцене при разыгрывании великой трагедии, как будто при игре драмы. А у нас? У нас один целый микрокосмос: и люди, и животные, и инвентарь. Всё в огромном числе, всё как на состязании, кто кого превзойдет. Один роскошный сценарий, как у современной драмы.

Выглядит, что мы победили числом. И даже сам Наполеон старался на каждом боевом месте превосходить числом своего врага. На первый взгляд кажется, что число – самый важный фактор в войне. Однако, это только кажется на первый взгляд.

Численное превосходство никогда не было надежной гарантией победы. Филистимляне имели большее войско, чем Саулово, однако, были побеждены.

Ксеркс имел в десять раз большее войско, чем греки, однако, потерпел поражение.

Дарий был побеждён меньшим войском Александра. На Куликовском поле Дмитрий Донской победил намного большую монгольскую силу Мамая.

Наполеоновская большая численность распылилась в России в ничто. И в битве при Мишаре меньшее число победило большее. Но так же и прошедшая война показала, что часто меньшее число объявляет шах большему числу, или же его побеждает и прогоняет. В Албании турки с албанцами были значительно мощнее наших Дринцев второго и Шумадийцев первого созыва.

В войне с болгарами наше число было меньшим болгарского.

Даже и на Куманово меньшинство отняло победу у большинства. Я имею ввиду Младо Нагоричан, где два наших полка, воюя по одиночке один за другим с несравненно большей вражеской силой, главным образом, вынесли битву на своих плечах.

Не удовлетворенные этим вторым, мы должны искать третий ответ на поставленный вопрос.

От экспертов слышится третий ответ вопрос: победили воодушевлением и сознательностью.

В самом деле, были воодушевление и сознательность. Но я настаиваю, что было намного больше сознательности, чем воодушевления. Мало, очень мало воодушевления войной в современной Европе. Современный культурный мир вооружается больше из страха, чем от желания войны. Чем более человек культурен, тем менее воодушевляется войной. Ибо чем более человек культурен, тем он больше придает значение мозгу, а не крови в регулировании отношений между людьми. Там больше воодушевления, где кровь сильнее мозга. Если мы культурнее турок и албанцев, а также и болгар, что выглядит несомненно, тогда у нас должно было быть меньше воодушевления, чем у них. Однако это только не в нынешнем случае – это известно. Наш воин был не менее воодушевлен, чем у неприятеля. Если буйную кровь неприятеля подогревало воодушевление, нашему войну мысли наэлектризовывали кровь. А мысли есть сознание. Турки имели много воодушевления, но это воодушевление поддерживалось кровью. Наше воодушевление поддерживалось сознательностью. Турки вступили в войну против нас со значительно большей ненавистью к нам, чем мы имели к ним, когда перешли границу и начали борьбу. Ненависть, как и любовь, как и всё на свете, стареет и слабеет. Наша старая ненависть к туркам от возраста уже была ослаблена. Если бы турки на нас напали, та старая ненависть разожглась бы по новой в своём кошмаре. Но на них напали мы. А нападающие никогда не имеют в своём сердце столько ненависти, сколько её имеют подвергшиеся нападению. Подвергнувшиеся нападению приходят в бешенство, тогда как нападающие рассчитывают. У нас было больше осознанности и расчёта, у турок же больше фанатичного воодушевления. Во второй войне у нас было ровно столько воодушевления и затаённого фанатичного гнева, сколько у болгар расчёта. Ибо в первой войне мы были нападающие, а во второй подверглись нападению. Наше воодушевление в первой войне было подстёгнуто больше осознанностью, во второй – больше кровью.

Осознанность нашим народом необходимости войны была довольна велика. Ещё во время мобилизации в народном сознании возникла одна дилемма, которая всё наше войско и каждого воина в отдельности сопровождала в течение обеих войн. Эта дилемма гласила: победить или исчезнуть. Едва ли нашелся хоть один воин, который накануне войны не был осведомлён в главных чертах о политическом положении Сербии. Каждый знал, что Сербия стеснена соседями и должна быть огорожена. Знал каждый о главном, северном неприятеле, об Австрии, которая днём и ночью только и мечтала о несчастье и поражении Сербии. Знал каждый, что будь Сербия побеждена, Сербия бы исчезла.

Кроме того, в душе каждого нашего воина была жива народная традиция. Эта традиция вмещала народные заветы, которые переходили от отца к сыну как самая важная реликвия. Косово в той традиции было самое отчётливое и самое звучное слово, которое не могло быть произнесено без отклика из одного до другого конца Сербии. Косово было неоплаченной облигацией, которая, как и каждый долг, давила на каждого серба, как на должника. Объявление войны 1912 года означало вызов в суд, чтобы оплатить долг. Так народ и понял. Великий был суд и великие судьи, к которым наше поколение было позвано. В 1912 году мы были вызваны на суд перед Неманем и Святым Саввой, перед Душаном и Лазарем, Милошем и Карагеоргем.

«Долг нужно оплатить, перед такими судьями сербское имя не может быть опозорено», – такова была самая светлая мысль каждого мобилизованного сербского воина. Могли вы в то время сказать всякому, кто поспешно готовился на место сборов: «Послушай, за тот косовский долг ты должен будешь положить свою жизнь». Получили бы всегда одинаковый, безропотный, но решительный ответ: «Знаю, ведь так должно быть».

Повторяю: понимание о победе и необходимости войны было велико. Но это понимание имели и болгары во время своего известного столкновения с англичанами. Но всё же это понимание само по себе не могло им принести ничего похожего на наше Куманово или Битоль.

Существует и четвертый ответ: победила историческая правда.

Своим вторжением из Азии турки покорили Византию, которая к тому времени была созревшей к падению. Но они пошли ещё дальше и поработили молодые славянские народы, которые грешили и из-за прегрешений страдали, однако были ещё достаточно молоды и желали жить и творить. Косово стало наказанием наших грехов – политических и моральных. И Косово, более того, стало неотвратимой исторической правдой. И наше порабощение было заслуженным наказанием за прошлое и закалка на будущее.

В каждом наказании существует некая негативная и некая позитивная сторона. Наше рабство – наказание, чья негативная сторона в искуплении вины прошлого, а позитивная сторона – закалка и омоложение для будущего.

Однажды пришёл конец ношения наказания, наказание стало равно греху, и тогда взбухшая и помолодевшая народная сила неодолимо потребовала разрешения в свободе. Но свободу нужно было завоевать. Для этого, прежде всего, должна была быть употреблена сила народа.

Как народная свобода постепенно терялась, так она постепенно и возвращалась. Сто лет назад начала возвращаться свобода сербскому народу. Она ещё не вполне вернулась, но она должна вернуться. Меня этому учит история и неумолимая правда, которая в ней царствует. История не пишется иероглифами, но очевидными фактами. Но самые очевидные вещи люди меньше всего видят. Астроном, который изучает величину колец Сатурна, не вспоминает, что дважды два – четыре. И если историческая правда колет глаза каждому, всё-таки не каждый в состоянии её разглядеть. Захваченные далёкими предметами, мы не видим близкие, и, глядя во тьму на горизонте, мы не видим свет под ногами.

Ход нашей истории ясен как день. Мы уже сто лет находимся в процессе освобождения и восхождения. Нет таких земных сил, которые этот процесс могут остановить. Он начат и к настоящему времени доведён до половины. Он должен прийти к своему концу. Кто бы это отрицал, тот бы отрицал законы в человеческой истории. А кто отрицает законы в истории, тот не может без непоследовательности и противоречивости признать ни законы физики, ни химии. История не некая бессмысленная смесь, но очень искусное и последовательное тканье. Кто имеет духовные очи, чтобы видеть, может заметить, куда ведёт каждое движение невидимого челнока, который без остановки поворачивается туда-сюда.

В частности, наша история более понятная вышивка, чем какая-либо другая история в Европе. Классическая по ясности и определимости линия! Царствование, рабство и освобождение. Такова наша история. Кто бы пожелал изучать исторические законы, наша история послужила бы ему для этого лучшей моделью. Исторический закон – это историческая правда. Историческая правда была бы неправдой, если бы народ, который жил в рабстве и четыре столетия готовился к свободе, жил бы в нём и дальше, в одно из столетий не освободившись от рабства до конца. Это была бы историческая ошибка, непоследовательность. А исторические законы непогрешимы и последовательны, как все законы.

Мы были праведной стороной в нынешнее время, в Куманово и Брегальнице, и в это время правда торжественно увенчана лавровым венцем через нашу победу и благодаря нам.

Но историческая правда была бы только пустым звуком, если бы она не представляла живую силу. Она бы олицетворяла только фатальный камнепад со склона. Один камень толкнул другой, ещё один, третий, четвёртый, пока не осыпалась целая масса, которая всё больше росла и чем дальше катилась, тем быстрее устремлялась в пропасть, в бездну, и была всё большей. Сие бы означало, что правда – мертвая сила. Поэтому неудовлетворителен ответ, что мы победили исторической правдой.

Вот и пятый ответ: победили верой в живую правду, которая управляет историей. Победили верой в Бога.

Если бы этот ответ дал кто-нибудь из тех, кто с большого расстояния и с удобных мест смотрел на войну как на представление в театре, тогда ответ не имел бы большого значения. Данный ответ, однако, имеет большое значение, когда он исходит из уст тех людей, которые пережили ту страшную ночь на Кумановом поле с 10 на 11 октября. И этот ответ становится ещё гораздо значительнее, потому что он исходит из уст тех многих, которые до войны никогда ничего не изрекали, кроме хулы на веру и Бога.

«Помоги нам, Господи», – говорили в больницах раненые, которые были способны говорить; говорили это как офицеры, так и рядовые.

Всё произошло, как сновидение, невероятно быстро и невероятно успешно. Год прошёл и превратил людей в сто тысяч пессимистов и оптимистов. Целый год в Сербии верили в Бога. Опасность была перед дверями, и мы все искали Бога в союзники. Мы пустили Его в наши дома и наши души. Целый год Сербия была храмом Божьим. Каждый из нас представлял зажжённую свечу, которая горела перед лицом Божьим, как жертва на алтаре. Душа каждого из нас целый год представляла одну непрерывную молитву. Но год закончился, молитва услышана, жертва принята, и – многие сейчас начинают гасить свои свечи и поворачиваются спинами к алтарю!

В великих и чрезвычайных обстоятельствах весь мир ощущает присутствие Бога: на войне, в солнечных затмениях, в катастрофах.

Великие духом так же ощущают Бога в каждый миг и на каждом месте.

Ставили ли вы воинами такой вопрос: «Когда вы, воины, особенно ощутили присутствие Бога?»

Я лично их спрашивал. Мне сказали: «В Куманово, Албании и Брегальнице».

В Куманово, несмотря на значительное наше численное превосходство над турками, в какой-то момент мы были ближе к поражению, чем к победе. На левом крыле наша ситуация была наподобие человека, который нагнулся телом над бездной и держится, хватаясь руками за камни, которые осыпаются.

В Албании, при марше у моря, албанцы могли отсечь наши колонны, перегородить их и полностью уничтожить.

После боя у Бердици наши были поражены и смущены. 28 января ситуация перед Скадаром была такой: перед нашей группой более сильный враг, имеющий успех с прошлой ночи, позади нас вооруженные албанские сёла, а также и море: сёла без дорог, море без кораблей. Если бы турки использовали свой успех 27 января, чего не случилось, наши бы все погибли или утонули в море.

В Брегальнице 17 июня Австрия и Болгария держали в руках ситуацию, могли неожиданным нападением на сербские войска побить их и отбросить.

Однако во всех трёх случаях ситуация разрешилась намного удачнее, чем можно было этого пожелать. Куманово стало символом сербского героизма и военного успеха. Скадар взят, и его взятие прославило весь славянский мир от Адриатического моря до Тихого океана. Брегальница принесла позор нападающим и честь защитникам. Во всех трёх судьбоносных случаях, не упоминая и другие бесчисленные, невидимая помощь Божья становится совсем очевидной. Как по иронии, наше бытие в трех главных событиях было доведено до обрыва, и от него решительно отодвинулось и спаслось. В двенадцатом часе, когда самые тяжелые облака отбрасывали мрак на наши глаза и на нашу душу, солнце неожиданно появлялось в своём невиданном блеске. Живая Божья правда появлялась в двенадцатом часу на своей огненной колеснице и бросала гирю на ту часть весов, на которой была написано имя правды.

– Значит, победил Бог?

– Над грехом и смертью.

– Победил ли Бог?

Те, кто столько раз смотрели на своё лицо в зеркало смерти во время сражений, они в этом не сомневаются, они такой вопрос себе и не ставят.

Скажем: «Победил Бог». Но как бы победил Бог без людей? Без людей не было бы и войны. Как бы люди воевали без расчёта и возбуждения? Чего бы стоили расчёт и возбуждение без оружия? И наоборот: чем поможет оружие без физической силы? Чего стоит война с физической силой без сознания и искусства? Снова – что всё это без невидимой помощи исторической правды, живой правды Божьей? Как оружие, в сравнении с людьми, мёртвая и неподвижная машина, так и люди, в сравнении с Богом, мёртвые и неподвижные машины.

Далее, не может быть приписана победа исключительно одному из упомянутых фактов. Только все удачно собранные в один момент и на одном месте дали результат, который мы называем победой. Ни одна победа не такое простое явление. Каждая победа – результат сложных условий. Чтобы засветилась молния, недостаточно только облаков и разновидности электричества, но необходимо соединение негативных и позитивных элементов в облаке, их носителе. Чтобы взошло растение, необходимы известные условия: гумус, влага, свет и тепло. И победа, на войне или в мире, в борьбе физической или духовной, есть растение, которое состоит не только из одного корня и которое не только питается одной пищей. Все благоприятные обстоятельства сложились к нашей победе и сделали её возможной. Это и живая историческая правда, и сознательный и воодушевлённый народ, и большая численность, и безупречное оружие.

Сейчас я бы поставил другой, более узкий вопрос: кто из нас, людей, может назваться победителем? Те, кто пережил 1912 и 1913 годы, или те, которые сражались? И те ли только, которые погибли, или те, которые остались живыми?

Настоящие и полные победители – это те, которые погибли в войне. Таков мой ответ. Те, кто погиб славной смертью за славный идеал, они победители. Тем, которые остались ещё жить, ещё нельзя вынести окончательный приговор. Победители – только те люди, которые живут доброй жизнью или умирают славной смертью. Человек злой жизни побеждён злом, как и человек со злой смертью побеждён злом. Никогда не может быть назван побеждённым тот человек, который погиб в борьбе за праведное дело. Побеждён, между тем, тот человек, который живёт ради неправедного дела. Все мы к тому же, которые в последних войнах боролись за праведное дело, можем назваться настоящими победителями, если и будем ныне жить ради правды. Мы остались в мире, чтобы донести ему ещё одну победу, чтобы, будучи победителями, быть равными тем, кто погиб.

Но посмотрите: мы, оставшиеся после войны, мы – свидетели стольких чудес, которые с нами и через нас случились в сие последнее время. Мы, как посланники, вернувшиеся с войны, чтобы воспеть своей жизнью славу, которую видели наши глаза и слышали наши уши, мы же уже начали терпеть поражение. Наша старая предвоенная оргия снова начинается. Старая грязная будничность вздымается, как прилив, и в нас, и около нас, и угрожает завалить глаза и ум, чтобы в темноте мы потеряли путь, которым шли, а в сумасшествии забыли то, что происходит. Показывается в нас снова старое самолюбие и старая чёрствость. Мы начинаем снова предаваться маловерию и пессимизму. Восстаёт снова старая погоня за наслаждением и старая демоническая идея-фикс об обогащении. Завязываются снова старые интриги во вред ближним и государству; снова продолжаются сговоры, которые, состоявшись, ведут к незаслуженным наградам или вредят бедным гражданам.

Я думал, что в Сербии будет объявлен годовой траур – хотя бы один год. Когда официально объявляется траур по какому-то испанскому принцу, – мне казалось, – как не учредить годовой траур по каким-то двадцати тысячам погибшим гражданам этой страны, которые принесли большую пользу, чем какой бы то ни был умерший испанский принц?

Я считал, что по всей стране в городах и сёлах будут витать черные флаги, по крайней мере на один год Белград заслонится чёрным от Славии до Калимегдана, в знак пиетета по двадцати тысячам верных друзей, которых сейчас спокойно разъедают черви. Ведь они стряхнули толстую пыль с сербского имени. И я думал, что будет установлен общенародный пост, на каждый, или по крайней мере на этот год, пост в печали и экономии. Ибо у нас есть по кому горевать, и есть для кого беречь. Горевали бы по тем, которые не вернулись с бойни, и берегли бы для тех, которые вернулись калеками в пустые и холодные дома.

И я думал, что будут служить ежедневные Литургии за упокой о тех, чьи души соединились с душами косовских героев. Думал, скажу, что наше поведение по крайней мере на один год будет похоже на поведение человека на кладбище. Ибо, посмотрите, мы живём на кладбище, на прекраснейшем и светлейшем кладбище. Шумадия – одно кладбище. Македония также кладбище. Свежие могилы в Македонии – это новые основания нашей жизни. По этим могилам мы будем пахать и от них питаться. Эти кладбища долго будут пищей нашему телу и духу. Кто из нас сегодня может похвалиться сербским именем, а не вспомнить этих могил в оправдание своих похвал?

Думал одно, а вот, вышло другое! Наш Белград сегодня полон безумного и развращенного хохота, как и раньше. Людей охватывает дрожь от этого хохота на кладбище. Дрожь не испытывают только те тупые души, которые никогда не знают, где они находятся.

Вместо траура со всех сторон Сербии приходят вести о забавах и маскарадах.

Вместо поста каждый удвоил свой аппетит и свою прожорливость.

Вместо бережливости нас обуяли два гадаринских беса: один – скупость, другой – роскошь.

После войны разразился голод по жизни, но не по высшей и лучшей. Те, кто целый год размышляли чужой головой и носили два сердца в груди, сейчас вообразили, что имеют большее число ртов и желудков.

И эта болезнь расширяется. Нужно как можно скорее её предупредить, чтобы она перестала расти. Нужно запретить на этот год оргию на святом кладбище, которое называется Сербией. На этот год нужно специально прописать, что является добродетелью, а что – грехом.

Добродетель в этом году – рассматривать сербскую землю святым кладбищем, это наполнит душу печалью и героизмом. Грехом же является полагать Сербию зверинцем, в котором по теплой крови борются за провизию вырвавшиеся звери.

Добродетель в этом году – рассаживать цветы на пролитой человеческой крови. Грех – сеять плевела и тернии и на воде, не говоря уже на свежей человеческой крови. Наши мысли, наши ощущения и наши дела могут являться как семенами цветов, так и семенами белены. Придержим семена белены на другое время и для других нив, а в этом году мы будем сеять по Сербии, по сей кровавой ниве, но только семена цветов.

Добродетель – почувствовать себя больше человеком, быть более человечным. Грех – пользоваться и ныне, в мирное время, своими военными инстинктами над немощными и незащищенными. Война несёт беду и порок так же, как черепаха панцирь. Постараемся нашу войну освободить от таких гуннских последствий. Объявим войну злым последствиям войны. Очеловечимся и объединимся в нынешнее время и на нынешнем месте, как это было вчера в Куманово.

Добродетель – работать, беречь и поститься. Грех – лениться, растрачивать и быть прожорливым в нынешнее время. Работой мы прокормим себя, бережливостью – инвалидов, постом научимся работать и беречь. Не работает, не бережёт и не постится тот, кто воображает, что мир должен на нём и с ним окончиться.

Добродетель для нашего склерозного поколения – есть меньше мяса, чтобы множество бесхлебных заимели достаточно хлеба. Грех – ухаживать за псами, как за людьми, а за людьми, как за псами. Нужно глядеть на людей как на людей, а на псов как на псов. Нельзя путать эти два понятия.

Добродетель для нынешнего ревматического поколения – беречься, чтобы озяблость костей не перешла на душу. Наибольший грех – иметь прозябшую, ревматическую душу. Для прозябших костей существуют множество бань. Но где находятся бани для прозябших душ, которые могут разгореться только от внутреннего огня?

Добродетелью для сего нашего аэропланного и трусливо-индустриального поколения будет, без сомнения, посмотрев на небо, признать, что оно не образовалось от фабрик. Грех – настолько спрятаться в мелочные обыденные дела, чтобы никогда не посмотреть на звёзды и не задаться вопросом: «В какой из европейских фабрик эти сияющие великаны были произведены?» Однако, без шутки, братья, добродетель – иметь веру тех людей, которые в прошлых годах летали как метеоры от победы к победе.

Я сам видел, как такие метеоры медленно гасли. В Албании, на расстоянии многих ночей вдалеке от своих, они часто умирали без восковой свечи, но всегда с зажжённой свечой в душе, с верой в Бога. Со дня мобилизации и до смерти такая свеча у них не гасла. С ней они ушли и на тот свет. Один тот свет их согревал и освещал во многих страшных днях и ночах: когда промокшие и голодные они просиживали в болоте, задерживая дыхание, со скорченными мускулами и холодным железом в руках. В своём измятом одеянии, запачканные телом, молчаливые и спокойные, они походили на неладные статуи из глины. От своей душевной нищеты у них ничего не было таким бодрым, только вера в Бога.

– Вот мы, Судьба! Делай с нами всё, что хочешь!

Так шептал каждый из них. То же выражали и их лица.

Сразу после происшедшего кораблекрушения у острова Халкиды я встретился с нашими воинами, его потерпевшими. Полагал, что встречу их взволнованными и обеспокоенными. Нимало от этого. Они были спокойны, как будто бы не выдержали двадцати часов страшной морской бури и не висели на волоске между жизнью и смертью. Казалось, что они гладко, как бы по маслу, проскользнули из Салуна на Халкиды. Для них жизнь и смерть стали совершенно одинаковыми. «Жизнь или смерть – все равно!» Когда человек так говорит, тогда нет границы его бесстрашия. Обе в руках и власти Божией.

Такова была вера воинов. Я восхищаюсь такой верой. Я бы никогда не согласился участвовать в оргии на кладбище у тех, кто с такой верой перешли из жизни в смерть, или правильнее сказать, из жизни в жизнь.

Добродетель – иметь подобную веру, ибо она ведёт к победе. Грех – не иметь её, ибо это ведёт к поражению.

Для каждой победы нужна вера, вера в Бога и вера в себя. Такая вера нужна для победы культурной и физической.

Нам предстоит победа культурная. Эта победа завтрашнего дня будет лучшим памятником, который мы можем воздвигнуть вчерашней победе. Ложно и дерзко сие утверждение: «Они вчера победили для того, чтобы мы сегодня и завтра жили в наслаждении». Абсурд. Не так, но иначе: «Они победили, дабы и мы победили». Их победа – условие нашей победы. Аттила и Тамерлан вели войну, чтобы после войны наслаждаться. Современные народы ведут войны, чтобы после них трудиться и создавать. И мы воевали не с тем, чтобы воевать и после наслаждаться, но прийти к благоприятным условиям для работы и созидания.

И мы пришли к таким условиям. Но это не крайняя, а только точка отчёта. И нам удалось достичь новой точки в национальном труде. Когда приобретут машину, разожгут угли, смажут колёса, закрутят шурупы, и шофёр станет на своё место, и – это всё сделано не для того, чтобы она стояла на месте, но чтобы двигалась. Войной машина смазана, начинена, огонь разожжён, войной поставлены все колёса на рельсы, войной расчищен путь. И разве нам сейчас стоять, отдыхать и предаваться оргии?

Нет, но вперёд! Вперёд – это единственное и достаточное слово, программное слово наших дней. Наша государственная, религиозная и социальная программа написана кровью и костями мучеников и великомучеников, на чьи могилы мы станем, куда бы ни двинулись по земле. Каждая могила – целая программа, ибо каждая могила может нам сказать: «Я лежу здесь, чтобы вы шли вперёд».

Если бы поднялись двадцать тысяч скелетов, которые ныне гниют в Македонии, Албании и Фракии, и стали в крест от Белграда до Битоля, и от Призрена до Пирота, как часовые, судьи, – мы бы стали лучше. Такой крест из скелетов мог бы получиться на улицах в каждом сербском городке. В старых греческих городах на улицах стояли пенаты в виде мраморных статуй. Представьте наши пенаты из скелетов на улицах! О, как бы такое зрелище стало страшным напоминанием и страшным укором совести! Мы все бы при таком зрелище пришли в разум и сознание. Наша страна тогда стала бы союзом рабочих, союзом воодушевлённых, энергичных и набожных трудящихся. Страна бы наша тогда стала идеальным подлинником, а не банальной копией. И приезжали бы люди со всех концов и удивлялись нашей стране и говорили: «Воистину, эта земля – великий храм на кладбище. Каждый человек на ней – пылающая свеча, и каждый гражданин в то же время священник, который своей верой, своим трудом и своей любовью приносит жертву на великом жертвеннике, под которым лежат мощи тысяч святых мучеников. Они положили жизнь за эту землю, от Косова до сегодняшнего дня». У нас есть возможности сделать таковой нашу землю. Но прежде возможностей у нас есть обязанности. Обязанности дают и возможность.

Наша обязанность из этой дорогой земли сделать не постоялый двор, а храм. Возможности для этого у нас есть.

Наша обязанность посмотреть с большей верой в себя и большим доверием один на другого, в сравнении с тем, как мы смотрели прежде сих эпохальных годов. Возможности к этому в наших руках.

Обязанность родителей не смотреть на своих детей как на свою исключительную собственность, но воспитывать их мало для себя и много для общества. Мать природа достаточно научила детей эгоизму, мать же Сербия такое не даёт, но берёт. Матери, всесильные сербские матери, имеют для этого силы.

Обязанность учителей и всех просветителей – этих генералов культурной борьбы – приучить себя днём и ночью бдеть над своим войском, только бы не претерпеть поражения в мирной и культурной войне, которая объявлена в тот день, когда провозглашено прекращение прошлой войны, физической и кровавой. Генералы нынешней войны пусть возьмут пример с генералов прошлой.

У нашей молодежи обязанность петь и работать. Тяжело молодёжи, которая не поёт, и тяжело молодежи, которая не работает. Молодежь, которая не воспринимает жизнь как поэзию, путь и трагическую, никакая не молодежь. Но, в самом деле, если и какая молодежь имеет что-либо и кого-либо воспеть, то это сегодняшняя сербская молодежь. Быть молодым и быть ленивым – всё же это противоречие, как одновременно быть и не быть. Леность – это Нирвана, небытие, от которого настоящая молодежь бежит.

У сербских священников обязанность не забывать общечеловеческий идеал мира, любви и братства, этому поможет и сербский национальный идеал. Борьба за национальные идеалы в наше время – это только ступень, на которую мы должны встать, чтобы с неё смогли шагнуть выше, вверх к общечеловеческому идеалу. Нельзя с нижней ступени запрыгнуть на самые высокие. Национальные войны нашего времени – это огонь, через который все народы и страны должны пройти, чтобы очищенные и закалённые смогли войти в Царство Божие. Национальная борьба – это пресс и полировальная человечества.

Поймём время, в котором мы живём. Каждая эпоха накладывает особенные обязанности. Если будем размышлять об обязанностях тех, которые будут жить через тысячу лет после нас, мы не сможем исполнить обязанности этого времени и места, куда Провидение нас поставило. Если мы не исполним своих обязанностей, не смогут и потомки через тысячу лет исполнить своих.

Мы не можем жаловаться на Провидение, что оно нас поставило в сие время и место. Наш век – всё же век не меньшей величины, не меньшей славы прошлых веков. Он вершина всего прошлого и фундамент всего будущего.

Не можем жаловаться ни на место, где мы есть. Сие место – великое и славное кладбище. Народ, который мы составляем, воистину народ великого прошлого и великого будущего. От нас зависит, чтобы и настоящее народа было великим.

Оставим оргии для жен тех, кто больше не хозяйничает в Косово. Оргии на нашем кладбище – преступление и бесчестие. Мы всё ещё в тесноте, хотя Сербия и расширилась. Наше стеснение является трагедией и величеством. Но над нашей трагедией началось просветление. Поэтому мы можем быть оптимистами. Расширены границы Сербии, расширим и мы свою душу. Для каждого сербского гражданина должны быть в Сербии место и работа. Никто не смеет иметь место без хоть какой-либо работы, а какую-либо работу без места. Потеснимся, чтобы все имели места. Не будем спутывать друг другу руки, ибо много рук нужно для работ и созидания. Не будем высмеивать убеждения друг друга, поищем то, что общее для всех, и на том будем создавать. Нужно иметь различные убеждения как в мире, так и в каждом народе, чтобы избежать чрезмерного развития в одном направлении.

Будем уважать друг друга как современники и помогать каждому как сонародники.

Вытрем слёзы у сирот тех, чьи дела мы должны воспевать. Как мы станем петь, если эти сироты будут возле нас плакать? Наша радость будет нам горькой, если мы не поделимся ей с теми, кто на костылях и в бинтах проходит возле нас на улицах и напоминает собой о войне. Хлеб наш превратится в камень, если мы допустим, чтобы эти покалеченные герои просили у нас крошки, которые падают с нашего стола.

Нет, братья, мы не можем этого допустить.

Мы все должны поучаствовать, чтобы на этом святом кладбище, которое мы называем своим Отечеством, уменьшились оргии неправды, а из наших праведных дел построился памятник, достойный тех, которые победили и оставили победу нам в награду, как капитал, который не смеет тратиться, но должен быть увеличен. И только тогда мы можем надеяться на милость Того, Кто к нам и раньше был милостив. И только тогда можно будет сказать как на Небе, так и на земле о нашей стране:

– Сербия не является Отечеством великих людей. Сербия нечто большее: она – Отечество великого народа.

Произнесено в мирное время, через год после войны, в пользу инвалидных сирот

Науку и ремесла мы можем перенять от Запада, но не веру, ибо её Запад не имеет.

Христианство является и должно навсегда остаться главнейшим, жизненным основанием просвещения нашего народа.

Славянское единение возможно только во имя Христовой истины.

Славянство скажет миру новую, здравую и доныне не слышанную речь. Речь эта будет произнесена на благо человечества. Эта речь будет касаться братского, общеславянского союза, начало которого лежит в гении славян.

Будьте братьями, но не из-за экономической выгоды, а ради полноты радости жизни, и ради полноты любви.

Достоевский

Рождественское слово

Поднимите голову и осмотрите небо: се, и над вами сияют звёзды! В пещере были рождены, в пещере взросли, были презренными от западных и восточных иродов и фарисеев, убежденных, что только у них сила и мудрость. «Разве может что-либо доброе появиться из этой славянской пещеры?», – говорили они. «Разве господство и разум могут свить себе гнездо ещё где-нибудь вне нашего Иерусалима?»

Пусть себе спрашивают и пусть дают себе ответы, а вы молча выходите из своей пещеры с верой и смирением. Выходите, славяне, и над вами разверзлось небо, и Ангелы небесные сходят и восходят над вами, поя: «Слава Богу, а людям мир и добрая воля!»

Выходи из пещеры, ты, великий русский народ. Сияющая звезда блистает над тобой, блестящая-преблестящая. Твоя мессианская роль между народами земли становится всё яснее и отчетливее. Твои непочитатели и незнающие тебя напрасно точат свой язык клеветами: «Этот народ в пещерной тьме, с волами и за яслями проживает». Они не видят сияющей Вифлеемской звезды над тобой, оттого и не познали твоей мессианской роли между народами. Но твои пророки видели их и познали, твои Исаия и Иеремия – твои Достоевский и Толстой. Да пребудет с тобой мир!

Отчего бы ты обеспокоился? Твоё прошлое – страдание за правду. Если бы и твоё будущее не было бы таким, ты бы создал избу на мраморном основании прошлого. Мир тебе и хорошее расположение духа! Как тебе не быть в хорошем расположении, когда веруешь в Бога и в себя? Верь в Бога своих отцов, своих царей и пророков, и будь в хорошем расположении духа. Имей доброе расположение духа к униженным и оскорбленным, ибо ты сильнее их. Имей доброе расположение духа к угнетателям и безбожникам этого мира, ибо ты лучше их. На великой ярмарке мира продаются и покупаются многие мёртвые души, они такие дешёвые оттого, что многочисленные. А ты дорог, ибо у тебя живая душа.

Выходи из пещеры, благородный польский народ. Твоё настоящее сбивает с толку, но твое будущее будет большим, чем твоё прошлое и нынешнее. Так говорил великий Мицкевич. Так тебе говорит великий Сенкевич. Так говорят твои вдохновидцы. Твоё величественное тело лежит в оковах – это правда. Но кто скуёт твою великую душу? Твоё государство перестало существовать, но творческая сила твоей души никогда не истощалось. – Quo vadis? – вопрошает ныне твой пророк народы Европы и показывает им путь ко Христу, точно такой же, какой указали человечеству и братские тебе пророки севера. Одни и те же вдохновленные братья. Будь в хорошем расположении души, ибо бездарные и ничтожные в этом мире не страдают... Да пребудет с тобой мир, ибо только благородные проносят страдания с душевным миром, который приходит от веры и доверия себе.

Выходи из тьмы и ты, прилежный чешский народ. Народ во зле, полный оптимизма, ты тот, которому тяжелее всего в этом мире, – ты оптимист среди зла. Война тебя сделала оптимистом. Твои соседи толкают тебя в пещерную тьму и не дают тебе выйти. Но даже если и не можешь выйти сразу, будь спокоен, звезда сияет над твоей пещерой. Да пребудет с тобой мир, как с твоими отцами, которые горели на сожжении с божественной возвышенностью над глупостью и нетерпимостью. Пусть тебя никогда не оставляет добрая воля, твоя стальная, гуситская воля. Будь доброго произволения к врагам, которые тебя стесняют и душат. Их будет душить злая их воля, а ты будешь жить от своего мира и доброго произволения.

И над вами сияет Вифлеемская звезда, бдящие хорвато-словенцы. Толкают вас во тьму враги ваши, в пещерную тьму и холод. Вяжут вас за ясли ваши воловские государи. Питают вас сточной едой вражеские пришельцы в вашем же доме. Но пусть мир наполнит вашу душу – героический, Христов мир. Ваша звезда всё яснее восходит, ваши ироды пребывают всё более смущенные и израненные, фарисеи ваши всё меньше могут пророчествовать. Да пребудет с вами мир! Пусть волнуются те, кто из-за вашего малолетства навязались вам в государи и патроны. И у них есть много причин волноваться. Неправда всегда волнительная.

Ирод не мог спать, когда услышал о новорождённом Царе в Вифлееме. А для вас родилось нечто большее царя – для вас родилось новое царство. Оно на вас отбрасывает своё сияние со своей балканской кровавой высоты. Будьте благого расположения. Простите тем, кто тонет и, утопая, вонзает свои звериные ногти в ваше тело, чтобы удержаться. Позвольте им, пусть ещё раз перед смертью насытятся вашим мясом. Ваше мясо точно так отравлено, как их душа. Наедятся и умрут, а вы будете жить. Мира вам и хорошего настроения!

Выходи из пещеры, многострадальный болгарский народ. И к тебе приближается Вифлеемская звезда. Твой Ирод толкнул тебя на каинское преступление против брата твоего. Но тебе прощено. Твой Ирод долго пировал на твоей крови и твоих ранах. Ты невиновный, народ многострадальный, ибо не знал чьё дело было этот кровавый пир, на который ты был приглашён, и не знал, кто был его организатором. Проснись, болгарский народ, от гипноза лукавых тиранов-пришельцев. Спроси своего Ирода: «Откуда ты явился? И чья кровь в твоём развратном сердце?» Скажи ему: «Ничего не узнаю́ у тебя, ничего славянского». Будь, однако, спокоен, заблудший народ, ибо и ты член великого и богатого содружества. Имей доброе произволение, ведь славянское небо больше не закрыто.

Мир и тебе, сербский народ! Ты молчал, когда тебя презирали и недооценивали. Почти все! Когда ты заговорил, все пришли в удивление. Но переноси это спокойно, как и презрение, и гляди на свой путь. Ты теперь вышел из пещеры и видишь свою звезду. Не сомневайся больше в ней. Твои ироды разъедают раны изнутри тебя. Оставь их судьбе, а ты имей благое произволение души, ибо ты сотворил доброе дело: дал рабам свободу и показал неправедным правду. Верь в себя и в славянство, трудись для славянства и для себя. Не презирай врагов своих – отчего бы ненавидел победитель? Одних ты победил вчера, остальных победишь завтра. Всё твоё прошлое и настоящее – оракул твоей будущей победы.

Как может ненавидеть победитель? Ты имеешь всего одного врага, одного-единственного. Один был вчера, тот же один перешёл на завтра – всё время один-единственный. Все стали его оружием, его рабами и слугами, его плательщиками и его наёмниками. Ты это знаешь. Будь мирного настроя, ведь это ты знаешь, ибо Бог с тобой. Будь в хорошем настроении, ибо твоих иродов оставил Бог. Грейся на солнце под кровью своих погибших сыновей, грейся и призывай своих братьев, которые скучают по солнцу. Лучше греться на солнце в своей крови, чем в чужом шёлке. Радуйся – Косово отныне является не твоей Голгофой, а твоим Воскресением! Радуйся, народ долготерпеливый, радуйся, народ большой веры!

Мир всем вам, разъединенные братья! Разъединенные горами и реками, вы сегодня соединены душами и сердцами. Ваше соединение означает не комплот против мира, а один шаг ближе к общечеловеческому братству. Вы – новорождённый мир, вы – младенец между племенами и народами, поэтому народы-старцы испугались за свои заплесневелые престолы. Вы не ищите их иродских престолов, от того они вас не понимают. Ваша роль мессианская.

Поймите сами себя и свою роль. Это необходимо: когда всё закончите, тогда вас поймут. Вифлеемская звезда блистает над вами. Судьба приходит к вам с дарами, чтобы вас ущедрить и вывести из тьмы. Довольно были в пещере – выходите! Одно, лучшее христианство вы несёте миру. Одну, широкую гуманность и более теплую любовь. Другие с Христом приносили меч, а вы позваны, чтобы с Христом принести человечеству мир и благую волю. Не будьте славолюбивыми. Оставьте славу небу, ибо только там она не портится и не проходит. Мир и доброе расположение души – это самое желаемое благо людей. Принесите им их, вы, с Христом.

Мир вам, мироносцы!

Христос родился, для вас, новорожденные!

Размышление всей жизни

Простёрся некий широкий, широкий океан, в котором происходят только приливы, без отливов. Это славянская земля.

Вашего прилива боится мир, славяне. А вы боитесь ли?

Океан имеет приливы для расширения и отливы, чтобы становиться глубже. А у вас есть только приливы. Ваша ширина не соответствует глубине. Не боитесь ли вы своего прилива, своего переливания и разливания, заботясь о глубине? Не боитесь ли вы, что ваш океан разольётся в ширину настолько, что превратится в лужу?

Ваша душа, говорите, широка. Да. Широка и становится всё шире. Ваша душа ещё тянется к берегам, которых не может обозреть.

Но когда ваша душа станет тянуться к глубине?

Есть некая зелёная степь, на котором пасётся породистое стадо, она привлекательна из-за своих широких размеров.

Есть в пустыни некий холодный колодец, около которого собирается усталый караван, он привлекателен из-за своей глубины.

Но небо привлекательнее и степи, и колодца, ибо имеет и ширину, и глубину.

Не будьте только широкими, как зелёная степь, не будьте только глубокими, как пустынный колодец. Будьте широки и глубоки, как небо. Углубите своё корыто, углубите его ревностно, ибо если разольётесь в мелководье, пересохните.

То, что делает жизнь наиболее глубокой, есть религия. Не наука, а религия. Наука – это светильник, который будет идти перед вами и освещать вам путь. Не будьте как неразумные девы, которые забыли о своих светильниках. А религия – это свет, который возникнет внутри вас, согревая и освещая вашу душу. Если будете иметь в себе свет, всё около вас будет светло, и светильник, который находится перед вами, будет вам светить с удвоенной силой.

Не искусство, а религия. Ибо религия – благоговение перед всеобщим универсальным искусством, которое является светом и связующим звеном между нами, малыми художниками, и Тем, Кто несравненный и недостижимый Художник. Когда искусство ведёт к породнению, или когда оно молчаливо, оно близко к религии, потому что религия – это породнение и молчание: породнение со Вселенной и молчание перед Художником Вселенной. Когда религия дает вдохновение художеству, она дарит самые широкие и самые прозрачные крылья. Религия всегда открывает глаза, художество их часто затмевает. Искусство является или вспомогательным предметом религии, или сатирой.

Не экономика, а религия. Ибо экономика может накормить и одеть ваше тело, но не душу. Человек живёт одним хлебом тогда, когда хочет быть несчастным. Потому что хлеб без религии безвкусный и застревает в горле.

Чего стоит одеть холодное тело, которое не согревается душой? Или чего стоит иметь утеплённое тело, если в нём живёт замёрзшая душа? Религия делает бедняка богатым, и богатого – бедняком. Экономика – овладение и культивация природы. Экономика – глубокая вспашка. Религия – то же самое в жизни души. Очень многие имеют пересохшую экономику и пересохшую религию. Но где те, кто глубоко пашут?

Этими должны быть вы. Религия – наиболее глубокий плуг. Таким плугом вы должны обрабатывать свою душу и душу всего в мире. Без такого плуга у вас всё будет поверхностно и мелководно, как многие были до вас и ныне возле вас.

Ваша религия должна иметь три признака, по которым будет узнаваться: святость, соборность и апостольство.

Святость. Поднимите свои глаза ночью на небо и пересчитайте все зажженные лампадки, что блестят и мигают перед лицом Всевышнего. И ощутите глубокую тишину, какая наполняет бескрайний алтарь. Тихий эфир витает около молчаливых пламенных языков! Священная дрожь найдёт на вас, ибо осознаете то, что при шуме дня редко осознаётся. Осознаете, что вся вселенная окружена нимбом святости. Обыденные, мелкие предметы кажутся вам профанными, но, когда святыня войдёт в вашу душу, эти мелкие вещи попадут под великий нимб вселенской святости. Все предметы, крупные и мелкие, пронизывает дружеское, творческое электричество. Своим взглядом Бог прикасается ко всем предметам, и они мигают и светятся, как проволока, которая прикоснётся к электричеству. Вечно тихий Чудотворец прикасается к небытию, и из небытия являются Его дела. Всё небытие, что не прикасается к Богу. Всё ничто, что отстоит далеко от Бога.

Наука далека от Бога. Это один кладбищенский музей, полный костей мертвецов, связанных и прошитых золотыми нитками.

Искусство далеко от Бога. Это заполнение живота и головы одной и той же пищей. Всё ничто, что удалено от Бога.

Поднимите свои глаза: если от этого ваша душа ощутит сама себя чужой, или же если для неё и далекое солнце покажется близким и родным, тогда опустите глаза и посмотрите на землю и на всё, что на ней. Се, земля свята и все, что на ней! Се, и грязь свята, ибо из грязи Бог создаёт себе рабов. Свят человек, ибо человек самый старший Божий священник на земле. Святы и животные, ибо приносятся в жертву Богу. Свят и камень, ибо служит жертвенником великому Богу. Свят и воздух, ибо проводит молитвы от земли на небо. Свято и рождение, и венчание, и умирание. Солнце непрестанно горит, как жертвенник, перед Господом. Смотрите, и земля непрестанно горит. Всё на земле горит и греет: всё, что живёт и что мёртво, означает горение, греяние. И земля, следовательно, является огненным жертвенником перед Богом, как и солнце.

Это сознание повсеместной святости зажжёт в ваших сердцах всеобщую любовь. Мирская любовь быстро проходит, а любовь сакральная остаётся. Сакральная любовь любит Бога в каждом предмете.

О любви мир говорит много, и под любовью подразумевается всякое. О любви священной, основанной на святости, мир говорит меньше всего. Вы будете проповедовать миру эту любовь. Вы научите мир другому языку любви, так же как научите его другому взгляду на вещи.

Вы устроите свою всеобщую любовь на видении повсеместной святости. Станете созерцателями вселенского алтаря Божьего! Существо предметов свято. Станете созерцателями Божественной электричности существа предметов, вы будете наэлектризованы, и будете обладать видением Всевышнего. И сила Всевышнего осенит вас, и Дух Святой найдёт на вас, оттого всё, что родится от вас, будет свято.

Святость – первый признак, по которому узнается ваша религия.

Соборность – второй признак.

До каких пор великая Божья религия будет дробиться на секты?

До каких пор сектанты будут разорять духовное здание Божье на земле, и тем унижать людской род?

До тех пор, пока вы не начнёте проповедовать свою религию миру.

До каких пор человек будет отгораживаться от человека, ссылаясь на имя Божье?

До каких пор малое творение – человек будет плевать на святыню своего брата?

До каких пор ненависть одного алтаря к другому будет считаться служением Богу?

До каких пор храмы Божьи будут наполнены холодными речами и холодными сердцами?

До каких пор люди не без сердца и не без разума будут спасаться от сектантской вражды из-за Бога на острове, называемом Атеизмом?

До тех пор, пока вы не придёте; пока не придёте и не провозгласите соборную религию, которая соберёт и объединит, и из получеловека сделает богочеловека.

Люди шепчутся о соборности религии, а вслух препираются о сектах.

Люди ссорятся не о Боге, но о перчатках Божьих.

Людей делит не вера в Бога, а вера в ведьм.

Гордость, которая появляется от воображенного всезнания, разодрала и измельчила великую церковь Божью.

Единоспасающей церкви ещё нет. Все полуспасающие. Вы придёте и создадите между людьми и между народами соборную церковь, единоспасающую. Вас ожидают. На вас смотрят.

Вы возьмёте то, что главное. В главном люди могут быть согласны. А то, что главное, это и спасает. То, что главное, стоит над грехом и смертью. Если только человек запутается во второстепенном, погрязнет в грехе и смерти.

Вы покажете сектантам далёкий горизонт святости, и они ощутят озон, без которого задыхаются в своих тесных хижинах.

Вы соберёте своей соборной религией разъединенных братьев. Вы сотрёте границы между людьми, между народами и племенами, между верами и философиями. Вера каждого найдёт тон на вашей арфе, и в веру каждого вы внесёте по звучному и глубокому тону. Ваша религия должна являться палатой, в которую сможет войти и богатый и убогий, и философ и скудоумный. Ваша религия должна быть широка, чтобы все земные племена смогли найти в ней своё лучшее духовное благо. Она должна быть и глубока, чтобы смогла напоить и самые жаждущие души, и при этом не пересохнуть.

Возьмите от философа то, что лучшее в философии, и философы станут последователями вашей религии.

Возьмите от учёного то, что наиболее истинно в науке, и учёные станут ценить вашу религию.

Возьмите наиболее здоровое искусство, и вы этим соберёте художников под крышу своей религии.

Возьмите всю правду во взглядах на раздел земного богатства между братьями, и этим вы соберёте всех голодных и жаждущих.

Возьмите всех тех, которые в малом расходятся, а в большом соглашаются, и вы соберёте все церкви и все секты.

Возьмите всех тех, которые скверно мыслят, и из-за скверных мыслей возненавидели, и научите их лучшим знаниям и большей любви.

Соберите все народы и скажите им: пусть их патриотизм будет распространяться до границ государств, но не до человеческой любви и правды.

Вас вызывают собирать, а не рассыпать. Доныне люди и народы созидали культуру. Сейчас должна наступить эпоха, в которой весь человеческий род будет соборно созидать. Хорошо было доныне, но отныне должно быть лучше. Вы позваны к наилучшему. Культура, которая будет создана под вашей звездой, станет венцом силы и разума человека. Наилучшим миром между мирами станет тот, который вы сотворите.

Святость – первый признак вашей религии.

Соборность – второй.

Апостольство – третий.

Апостольство – это убеждение и жертва. Апостольство пришло с востока. Европа о нём не знала. И сейчас апостольство ищет святость и тепло на востоке.

Посмотрите, от чего больше всего страдает мир! От заблудших и ленивых убеждений. От заблудших фанатиков и ленивых доброжелателей мир страдает больше всего.

Но после них, от чего больше всего страдает мир? От притворных убеждений. От лживых уверителей, от полуубеждённых или квазиубеждённых.

А после этого, от чего больше всего страдает мир? От холодных огней. От огней, красивых для глаз, но не годных для прозябших душ. Ибо, как будто нарисованные, они ничего другого в себе не содержат, лишь цвет огня. Холодные огни – это очень многие учителя веры, они призывают мир на пламя, на котором сами не могут согреться.

Апостольство пришло с востока. Сегодня Запад владеет миром. Но в холоде запада пожилось достаточно. Сегодня сам Запад ожидает новое апостольство с востока. А вы на востоке. Солнце всегда рождалось на востоке, а заходило на западе. Все убеждения полопались, и воля к жертвенности усохла. Все в ожидании, что вы придёте и скажете новое слово. Это новое слово должно стать религией. Не думайте о победе мечом, ибо кто мечом победит, тот может от меча поразиться. Не думайте о победе политикой, ибо то, что для старых было политикой, то для молодых аморально. Размышляйте только о победе религией. Эта победа долговечна. Ибо это победа не над телесами, а над сердцами.

Опущены сердца у людей. У простых от простоты, у учёных от науки. Вам нужно прийти и всем возгласить: «Горе́ имеем сердца!»

Заплесневели души от пессимизма. Вы должны прийти с бодрым и крепким оптимизмом.

Философии удалились в архив, и люди смотрят на них с болью и презрением, как на многостолетнюю напрасную муку. Вы должны прийти с религиозной философией, которая будет разумным и природным основанием одной общечеловеческой культуры.

Искусство стало чудовищным. Болезненное стремление за гипериндивидуальностью и гипероригинальностью произвело редкостное уродство, которое должно прославить красоту во вкусе современности. Вы должны будете реабилитировать красоту и оздоровить болящие вкусы людей. Религия, соединяющая художника с Богом, людьми и природой, здесь может послужить единственным надежным лекарством.

Экономика стала чудовищной. Один человек владеет большей пищей, чем миллион его ближних. И пока он ест пищу миллионов других, миллион других делит обед одного. Как один человек съест еду, приготовленную от Отца Небесного для миллиона Его сыновей? И как миллион голодных наестся от обеда одного человека? Вы должны прийти с лучшей экономической правдой. Земное царство принадлежит Царству Небесному, и нельзя отделить одно от другого. Земное царство кроме земной правды должно руководиться правдой небесной. Как и в Небесном Царстве не до конца оставлена земная мера ценностей. Правда небесная – это любовь. Вы больше привнесёте сию небесную правду между людьми, и будете чудотворцами: сможете пятью хлебами накормить пять тысяч голодных. Ибо пять хлебов с любовью образуют больше пищи, чем пять тысяч хлебов и ненависть. Однако только с помощью религии сможете любовью согреть охлаждённые сердца. Религией, потому что любовь образует три четверти религии.

Чудовищным стал и брак. Посмотрите, какой чудовищной стала самая близкая связь между смертными! По первозданной заповеди Божьей человек поистине оставляет отца своего и мать и прилепляется к жене своей, и становятся двое одной плотью. Но люди односторонне поняли Твою заповедь, Господи! Ты не замышлял соединения одного только тела, но и души. Об этом забылось, и это забвение является несчастьем мира. Два тёплых тела с холодными душами так же быстро разлучаются, как и соединяются, поскольку они охлаждаются так же быстро, как и согреваются.

Брак стал всегдашней скукой. Две пары глаз, которые когда-то горели при встрече страстью, позже при свиданиях лениво закрываются, выражая тем скуку и презрение.

Брак стал безнравственным явлением. Рядом с университетскими кафедрами, с которых излагается порнографическая философия брака, и рядом с консисториями, стражниками нерасторжимости брака, и рядом с церковью, освящающей брак, брак стал не святым. Неродящую женщину мужчина презирает. Женщину со многими детьми мужчина презирает. Многоплодная женщина, дабы избегнуть мук рождения и презрения мужа, губит плод в своей утробе. Тщеславная женщина душит в себе целое поколение людей, ради сохранения вида своего тела. Женщина, связанная санкциями своего мужа, стремится ко всем другими, кроме мужа.

Преступление – презирать неродящую женщину.

Преступление – презирать многочадную женщину.

Преступление – губить плод своей утробы.

Преступление – душить человеческое существо ради удовлетворения своего тщеславия. Ложь и вероломная сплетня – стремиться к другим, вне брачной ограды, так же – модное обряжение ради других.

Разве брак не стал преступлением?

Преступление и ложь, гнездо сплетен и источник лжи и скуки, а также глубочайшее разделение между телами!

Достойны ли все эти явления строгой меры канониста, и охраны со стороны консистории, и освящения со стороны церкви?

Заповедано: рожайте и умножайтесь, и наполняйте землю, и владейте ей.

Человеческий род умножился, земля наполнена людьми. Нужно ли прекращать рождение и умножение?

Нет, ибо человек ещё не овладел землёй.

Природа вокруг человека ещё сильней человека, как и природа в человеке сильнее самого человека. Человеческий род должен умножаться. Культурой овладевается и облагораживается природа, и материальный мир восходит в духовный. Культура даёт душу каждой вещи, и увеличивает размер души в человеке. Но культура требует бесчисленных слуг и батраков, требует перенаселения и тесноты.

Необходимо, далее, ещё соединение телес. Но соединение телес есть наиболее отвратительное и наиболее презренное явление на земле, если оно происходит без соединения душ.

Вы придёте и полностью освятите жизнь. Вы придёте, чтобы освятить и отношения, при которых люди рожают. Над подобными отношениями бдит весь небесный свод, и изрекает санкции вечность и бесконечность. Величественная душа мира присутствует при этом событии, ибо начало нового человека для вселенной является началом причины, новой драмы. Как же души тех, чьи тела соединяются, не будут присутствовать?

Вы придёте, чтобы придать истинный смысл браку и дать правильное его определение. Могут ли души венчаться? Могут ли души оплодотворяться? Вы придёте, чтобы ответить на эти вопросы.

Чудовищным стало и воспитание. Полностью всё сегодняшнее воспитание молодёжи основано на мысли: человек живёт одним хлебом. Три ядовитых растения буйно восходят на этом основании: эгоизм, прожорливость и пессимизм.

Первое как полевой мак, который под привлекательной краской скрывает убийственную отраву.

Второе как белая омела, которая лежит на дубе и непрерывно сосёт.

Третье как гриб говорушка, водящий в темноте и влаге свою ядовитую жизнь.

Природа всё же больше заботится о своих детях, чем люди о своих. Природа наставляет свои растения так, чтобы они одной частью росли в земле, в другой на солнце. Сегодняшние люди наставляют своих детей расти только на земле. Оттого очень многие темны и приземлены. Мало детей солнца.

Вы придёте, чтобы всех сделать детьми солнца. Вы поставите воспитание нового человечества на мысли, что человек не должен жить одним хлебом и ради хлеба. Вы наставите новое человечество расти выше, к светлости, к Богу.

Вы поставите целью воспитания не самосохранение и борьбу за выживание, не эти кошачьи и обезьяньи цели, но героизм. Самосохранение и борьбу за выживание проповедуют самые тупые и самые трусливые «апостолы», не решающиеся совершить ни одного шага вперёд. Ибо самосохранение и борьба за выживание – это начальная точка. Героизм – последняя точка. К крайней точке следует спешить, а не стоять на начальной.

Эгоизм – мать страха. Вы воспитаете бесстрашное поколение, для которого свобода будет состоянием всей души.

Прожорливость – мать болезней. Слишком долго земля была больницей. Вы донесёте здоровье. Вы уничтожите причину болезней, и их больше не будет. Есть надежда, что здоровое человечество придёт вместе с вами, станет рабом Бога, одного Бога, и через Бога будет господствовать землёй.

Пессимизм является неосуществлённым решением самоубийства. Тысячи человеческих голов ежедневно наполняются этими намерениями. Вы придёте спасателями для тех, кто стоит на этой грани, и будете непроходимым препятствием для тех, кто уже к этой грани идёт.

И культ стал чудовищным. Он, словно гардероб, чрезмерно заслонивший Господа. Это призма, через которую нужно видеть Бога, но она помутнела, и слабые человеческие глаза не просматривают через неё, но задерживаются на ней, как на самом Божестве. Кусок металла и край ткани оценивается стоимостью, которая принадлежит только Богу. Священный обряд больше не считается новой связью с Богом, новой обязанностью по отношению к Богу, но кажется уплатой Богу неоплатного долга.

Когда суть веры тонет в культе, вера за ним больше не видится, и тогда ликуют суеверные и неверующие. Суеверные радуются тому, что не нужно ломать голову и искать сути за внешним культом, а неверующие радуются, ведь им тогда легче критиковать Божью веру и глумиться над ней неразумным глумлением.

Культ есть дивное явление. Вся культура, в конце концов, является культом Бога. Этот культ создают и ему следуют и те, кто верует, и кто не верует – осознанно и неосознанно, вольно и невольно.

Вся человеческая культура есть культ Богу. Но удивительный и особенный, художественно устроенный и мудро исполненный церемониальный культ будет только тогда, когда в нём присутствует как можно больше смысла, как можно больше истинной теплоты души и возвышенной красоты.

Вы принесёте новый культ миру. Ваша культура будет культом Богу. Но вы, кроме того, принесёте и особенный культ, который будет искренен как наука, прекрасен как искусство, возвышен как Бог, и пространен как души всех сыновей Небесного Отца.

Раскинулся широкий, широкий океан, где существуют только приливы, без отливов. Это земля славян.

Вы, славяне, являетесь сфинксом для остальных племён и народов. Вы ещё не отчётливо заговорили. Всякий раз, когда вы начинали говорить через своих величайших сыновей, вы обращались в болезненном экстазе и оставались непонятыми миром, вы разливались в слезах об униженных и оскорблённых в мире, о самых маленьких и самых мелких, о бедных Божьих людях. Ваши гениальнейшие речи заканчивались слезами и всхлипываниями.

– Кто вы? – спрашивает вас мир.

Одни вас боятся, другие презирают, а третьи всё ещё в недоумении, бояться ли вас или презирать.

Вы самый младший брат европейских народов. Одни добавляют: «И самый глупый». Но этому «самому глупому» сыну Отец дал самое большое на земле наследство. От того ли, что он самый глупый, или же от того, что Отец имеет к нему особенное доверие?

Вы только высовываетесь из-за горы. Вы ещё заря. Какой день принесёте? Достаточно было облачных и пасмурных дней. Принесите ясность и тепло! Пусть же всякие глаза, которые на вас посмотрят, станут светлее и всякие лица радостнее.

Пусть Бог идёт перед вами, и пусть Сын Божий будет носим над вами в блеске и славе.

Мир хочет Бога. Если имеете Бога, тогда у вас есть что принести миру, и будете обладать тем, ради чего выходить на сцену истории.

– Кто вы? – спрашивает вас мир.

Ответьте прежде всего себе. Не будьте сфинксом для самих себя. Углубите взгляд в себя. И не отвечайте, пока не ощутите себя религиозными. Если придётся ждать этого и тысячу лет – не отвечайте. А когда ощутите себя наполненными Богом, когда дух религии овладеет вашими сердцами и мозгом, тогда ответьте себе и другим пламенным языком:

– Мы самые молодые и самые недостойные рабы Божии, посланные Богом в мир ради спасения всех.

Vocati sumus ad militiam Dei vivi

(Тертуллиан)

Симон Петр сказал Ему: Господи! куда Ты идешь? Иисус отвечал ему: куда Я иду, ты не можешь теперь за Мной идти, а после пойдешь за Мною. (Ин.13:36)

Ist Christus Traum, dann ist das Leben Ein Gang durch Wusten in der Nacht, Wo niemand, Antwort uns zu geben, Als eine Horde Bestien wacht Lenau, Savonarola

Неспешно шагает Христос, дорогие братья.

Он ищет место, куда ступить Своей святой ногой, ибо не хочет становиться на кровь. На земле Он выбирает узкие дорожки, потеснённые грехом, ибо не может идти широким путём, имеющим беззакония. Он протискивается между разбойников, толкаемый их локтями, ибо должен пробиться вперёд.

Се, скажем, приходит Христос к нам в гости, и спрашивает у нас дорогу: «Покажите Мне дорогу без крови, без греха и без разбойников!»

Каков ответ мы бы могли Ему дать? Где бы мы нашли дорогу, достойную Его стоп? Если бы из земли хлынула вся усохшая кровь, она бы представила собой океан крови. Если бы вспыхнул пламень от каждого места, оскверненного грехом, земля бы превратилась в пламенный ад. Если бы воскресли все мёртвые разбойники и стали парами на земле с живыми, земля представляла бы непроходимый лес человеческих тел.

Мы не смогли бы Ему сказать: «Иди, Господи, через города». Ибо города означают совокупность и близость. А совокупность и близость вызывают и усиливают грех.

Мы не смогли бы Ему сказать: «Иди, Господи, через деревни». Ибо нет деревень, которые не напоминали бы Гадаринскую страну, убежище злых духов.

Мы не смогли бы Ему сказать: «Иди, Господи, через лес». Ибо лес является древним союзником и укрывателем разбойников. В лесу Каин убил Авеля.

Мы не смогли бы Ему сказать: «Иди, Господи, по морю». Ибо море является кладбищем пиратов, авантюристов и гробницей военной славы.

Мы не смогли бы Ему сказать: «Иди, Господи, по воздуху». Ибо и с воздуха человек совершал преступления над своим братом.

Мы, обычные смертные, шагаем без страха и стыда стопами собак, тигров, гиен и верблюдов. Но кто бы из нас посмел предложить Христу: «Иди, Сын Божий, по следам, которыми мы идём?» Никто. Единственное мы бы могли произнести: «Не приходи, Господи, пока мы не проложим для Тебя путь!»

Мы, обычные смертные, можем провести день в любом доме. Но кто бы их нас смог дать ответ на вопрос Христа: «В каком доме Я могу провести день?»

Я, ты и он дали бы Ему три разных ответа.

Я бы ему сказал: «Ты – Царь, Господи, пойди в царские палаты». Но я бы ошибся. Разве царские палаты не были гадаринскими странами, убежищами бесов? Разве у иродов и неронов гостит Христос?

Ты бы Ему сказал: «Пойди в храм, Господи. Ты – Первосвященник». Но ты бы ошибся. Как бы мог провести день Христос в храме, окруженном костями мертвецов и запачканном нечистыми молитвами и глупыми желаниями?

Он бы Ему сказал: «Ты, Господи, друг бедноты, пойди в дом к рыбакам, как приходил к Петру и Андрею». Но кто ручается, что рыбаки предложат Ему рыбу, а не змею? Или, возможно, он бы сказал: «Пойди, Господи, в дом к богачам, как к Закхею и Никодиму». Но кто знает, в домах, загромождённых мебелью и грехом, найдётся ли воздух для Христа? Кто знает, в домах, полных лакомств, найдётся ли кроха хлеба для Христа?

И так бы ошиблись и я, и ты, и он. Куда бы Христос ни стал ногой, от Его следа ожила бы вся история того места от начала существования. Если бы Его ввели в царский двор, и Он бы обозрел всё, что оживает при Его взгляде, я бы устыдился. Устыдился бы и ты с Христом в храме, устыдился бы и он с Христом среди бедноты.

Но и я, и ты, и он, если бы хорошо осмотрелись вокруг себя, могли бы дать единственный ответ Христу: «Отойди от нас, Господи, ибо у нас ещё не построено жилище, достойное Тебя».

Не меньше бы мы мучились с ответом на вопрос Христа: «В какое время к вам прийти?»

Ибо какое время на земле было без крови, без греха и без разбойников? И само время появления Христа на земле не было Христовым временем, но было временем преступления и Голгофы. Только одно мы бы могли ответить Христу: «Не приходи, Господи, ибо ещё не время Твоего пришествия».

Таким образом, если бы объявилось время пришествия Христа, мы бы не могли бы показать Ему пути, ни предложить дома для проживания, ни обозначить времени. Мы бы смутились и постыдились, как смущаются и стыдятся жильцы маленького городка, когда становится известным прибытие правителя в их общество. До сих пор беззаботные и самодовольные провинциалы возносили свою провинцию и хвалили её прелесть и изобилие. Но только при словах о прибытии правителя у них открываются глаза, и они видят то, что до сих не видели, и ощущают то, что до сих пор не ощущали. Только теперь они увидели ничтожество и скудость своего общества, видят непобеленные дома, проваленные улицы, грязные дворы, сплетни крестьян, неуклюжих служителей, смешных провинциальных модниц, босоногих детей и всё, всё остальное, что образует совершенную убогость и ничтожество места. И глубокое ощущение стыда нашло бы на несчастных хозяев. И они бы с радостью передали правителю сообщение не приходить, если бы это могло его задержать.

Точно такой случай с Христом и нами. Пока ещё не объявилось пришествие Христа, мы гордо помышляем: «Пусть приходит в любое время – у нас имеются чистые дороги, по которым мы будем Его вести, и чистые дома, в которых будем останавливаться. У нас имеются более красивые улицы, чем были в Иерусалиме, и более красивые дома, чем в Тире и Сидоне. Может быть, Христос удивится оборудованию наших улиц и отменности наших жилищ. Пусть приходит Он и все Его двенадцать апостолов, мы не постыдимся. Пусть приходит как Он, так и Бог Отец, и Дух Святой – мы не постыдимся».

Но, скажем, объявится пришествие Христа, и мы тогда задумаемся глубже. Перед взглядом Христа на всех тайнах сокрушаются печати, и по Его стопам воскресает история всех следов земли от первоначала до сегодняшнего дня. И Христос бы рассматривал вместе с нами грехи и кровь каждого следа земли, которые мы застелили гладкой мостовой.

Мы бы вспомнили, что нужно Ему бросать цветы и постилать ковры. Но напрасно. Это совершалось и в Иерусалиме при входе Христа, но Христос к этому остался равнодушен. Сегодня, спустя двадцать веков после того, разве будем опять встречать Христа по-детски, цветами и мишурой? Разве бы мы не могли вынести на встречу с Ним чистые сердца и возвышенные души, и добрые дела, как созревшие люди?

Следовало бы Его приветствовать при встрече единственным заявлением, одним-единственным, которое принесло бы Ему радость: «Господи, у нас нет невинно пролитой крови, и нет греха, ни разбойников», – но этого мы бы не смогли сделать, не солгав. А кто посмеет лгать перед Тем, Кто не только знает, но видит истину?

Будем ли мы Ему возводить триумфальные ворота? Какая это жалкая мысль в отношении Христа. Триумфальные ворота делаются для тех, кто может протиснуться через них. Но разве Христос не выше самых больших триумфальных ворот? Носители земной славы требуют триумфальных ворот, а Христос – носитель небесной славы. Небесный свод – Его достойные триумфальные ворота.

И мы обернулись бы направо и налево, ища какой-нибудь дом, куда могли бы завести Христа. Дом должен быть украшен чистыми сердцами и возвышенным духом, и добрыми делами. Где найти такое жилище? Есть много домов с пёстрыми тряпками и пёстрыми сердцами, поверхностными дарованиями и жалкими делами. Но где найти дом, полный того, что любит Христос?

Но тогда кто выйдет вперёд и станет перед лицом Христа? Перед земными царями и королями вперёд выходят богачи, и воины, и священники. Они ещё препираются о том, кто станет ближе к их величеству. Но перед Христом никто бы из них не вышел. Напротив, они бы толкались назад и искали место как можно дальше и в стороне от Его взгляда. Ибо кто может выдержать взгляды, быстрые, как источники в Альпах, и пламенные, как молнии в черных облаках?

Но тогда кто протянет свою руку и поздоровается с Христом во имя всех? Чья рука настолько чистая, что может дотронуться до руки Сына Божьего? Чья рука настолько сильная, чтобы дотронуться до Христа, и при этом не затрястись всем телом, как при прикосновении к гальваническому току?

«Протолкнём вперёд детей!» Может быть, мы бы пришли к такой мысли.

Но не это было бы достойно. Две тысячи лет назад Христос находил радость только в детях. Сегодня Он хочет видеть зрелых людей, которым бы обрадовался, как детям.

И мы бы смутились. И стыд бы охватил нашу душу из-за неожиданной нищеты мира. И мы бы гневались на людей и на себя, на тех, которые идут впереди, и на тех, которые шагают позади. И, ломая руки, мы бы с опущенным взглядом и уроненной головой вскрикнули: «Господи, не приходи к нам, ничего не готово к Твоему приходу! Мы нищие и грешные».

Но до каких пор держать Христа в изгнании? Не является ли эта земля больше Его домом, чем нашим? Не стоит ли Он ближе к Богу, Хозяину мира, чем мы? Не являемся ли мы слишком дерзкими, когда ведём себя господами в чужом доме, из которого прогнали хозяина и его самых любимых и самых родственных лиц.

А Христос – самый любимый и самый родственный Богу Отцу.

Кто есть Христос? Кто Этот Человек, что нам спустя двадцать веков нужно Его принимать во внимание?

Это основное благо, которым люди живут. Без сего блага мир бы снова вернулся в первобытный хаос. Когда зло угрожало поколебать равновесие мира и всё существующее отбросить во мрак хаоса, появился один Человек, посланный Богом, вскормленный землёй, непризнанный людьми; Человек, легитимизированный Сыном Божьим по сильным словам и делам. Пришёл к своим, но свои Его не приняли и презрели, и отвергли. Однако Бог создал из Сего Отвергнутого каменное основание всей человеческой истории.

Сей Человек не был подобным другим людям, которые рабски относятся как к себе, так и один к другому. Нет. Это был свободный Человек, Который ходил по земле. Он обходился по-отечески с добрыми, и господски – со злыми. Он передвигался по этому миру не как наёмник, а как настоящий хозяин в своём доме. Наёмника волнует то, чтобы наесться и напиться, а все остальные вокруг него пускай голодают. Ибо наёмнику всё равно, останется дом или пропадёт. Хозяин же заботится о всём доме, и о домочадцах в доме, и о их благосостоянии больше, чем о себе.

Христос! Сие имя стало синтезом всех наивысших идеалов мира. Свобода, разум, любовь, вера, труд – всё это находится в одном имени – Христос. Сие имя стало символом и покровителем каждой возвышенной мысли, каждого благородного чувства, каждого усилия, которое служит общему благу. Сие имя – пророчество, ещё не осуществлённое, пророчество всего идеального. Все идеалы мира реализуются – сие означает имя Христос. Все люди однажды почувствуют себя сыновьями одного Отца.

Свобода воцарится между людьми, и любовь завладеет ими. Рабские души пробудятся, и свобода войдёт в них.

Придет время, когда прокажённым будет считаться человек, который не верит в Бога.

Придёт время, когда все люди будут думать и трудиться для блага всех. Слабые вдохновятся силой, а мышцы сильных ослабеют. Маленькие посмотрят на звёзды и вырастут, а высокие увидят Бога и снизятся.

Зарастут раны раненых, и утешение придет к неутешным.

Вернутся из изгнания изгнанные правды ради, и миротворцы будут вождями людей.

Заблудшие сыновья оставят свиней и свиную пищу, и с сокрушённым сердцем направятся к своему Отцу, чтобы найти лучшее общество и лучшую пищу. Заблудшие дочери возвратятся со скользкого пути, куда их толкает тьма в глазах и в сознании, и повернутся к Востоку, откуда солнце осветит их лицо и преобразит их мысли.

Могилы ростовщиков не будут знаться на земле, ни имена скряг между сыновьями человеческими.

Убийцам кровь помутит разум, а златожоры сгниют в золотых сундуках. И если могильщик откопает гроб златожора, он вытрясет смрад из сундука, а сундук возьмёт домой.

Под землёй клеветникам наполнятся уста червями, а интриганам змеи обовьют ноги, и змеиные яйца будут лежать на их языках.

Мёртвые гурманы будут служить пищей живым гурманам, пресмыкающимся по земле и пирующим на могилах.

Новые люди родятся на земле, и о старых людях будут рассказывать, как о страшилищах.

Головы этих новых людей будут высокими и блестящими от мыслей, а сердца тёплыми от любви.

Похотливое мясо перестанет походить на негашеную известь, которая тем больше разбухает, чем больше в неё льётся вода. Разум укротит красную бестию в кровеносных сосудах и запряжёт её в свою повозку.

В мире смолкнут все диссонансы, и одна несказанная гармония разольётся по этой огрубелой планете.

Благородство выступит из своей темницы на поверхность, а невежество утонет на дне.

Зло будет побеждено, и добро триумфует.

Это пророчество Христа.

Осуществилось ли оно? Нет.

Осуществится ли? Посмотрим.

Не опровергло ли время Христа? Приостановим его.

Стены одного восточного города были в ширину девять, а в высоту пятьдесят метров. Над воротами висела надпись: «Город Ниневия», которого другое имя – Будущее. Но время стёрло эту человеческую гордость. Сегодня и самый слабый ветер если подует, то носится с прахом этого бывшего города. Тысячи городов в Азии и Европе сегодня могут назваться Будущим и мёртвой Ниневией.

Наш двадцатый век начал походить на старую Ниневию. Как только взошёл, он представился миру: «Моё имя – Будущее». Он рекламировал себя веком мира и культуры. Между тем, на каждых три ушедших года приходилось по одной войне. На своих стенах он тотчас же показал надпись: «Труд и человеколюбие». Однако, самой занимательной его работой было человекоубийство.

Разве не опровергнут Христос нашим веком? Не были ли и мы в прошлом году свидетелями всего того, что опровергает Христово пророчество? Не переживали ли мы во втором десятилетии двадцатого века дохристианские времена?

В самом деле, повторилось ещё раз всё то, о чём мы, входя в XX век думали, что оно безвозвратно ушло в прошлое, как и слава Ниневии. Поднялся человек на человека, и народ на народ. Нагромоздились железные машины, полные скрытого огня, нацеленные на неприятельские груди. Человек убивал человека, и от этого убийства ощущал особенную сладость. Земля затоплена кровью и потолстела от человеческого мяса. Уже год как замолкли человеческие языки, и люди разговаривают бряцанием железа. Год вороны высматривают матерей в чёрном и гаркают: «Мы знаем плоть ваших сыновей!» Сёстры переносят раненных, и между бледными лицами ищут своих братьев. Вдовицы с кровавыми от слёз глазами наблюдают, как у них разрушается только что свитое домашнее гнездо, и убегают от мыслей о прошлом, пряча взгляды в будущее. Сироты ещё шепелявят имена мертвых отцов и, словно иглами, жалят матерей вопросами: «Когда вернётся отец?» Старцы храбрятся перед детьми, но в одиночестве всхлипывают и вкушают свою боль. И вся боль становится глубже, когда её углубляет и неправда. Дипломаты играют народом, как шахматными фигурами. Безработные придвигаются к трудящимся, и покупают из крови серебряные и золотые кольца. Спекулянты из войны создали торговлю, которая приносит им богатство и радость. Несправедливые с криками поднимаются над справедливыми. И боль становится ещё тяжелее, если посмотреть на пустоши от огня, который сжёг человеческие жилища, и на пустоши от болезней, которые мученически уморили тысячи жертв, и на страшную процессию людей с выбитыми глазами и сломанными ногами, отсечёнными руками, выдавленными рёбрами, и на отёкших и промёрзших, на изголодавшиеся и дряхлые тела, которые год назад были свежими и сильными. А самая большая боль бывает, когда человек вспоминает, что всё это происходит в XX веке. И мы тогда с бесконечной болью поднимаем вопрос: «Где Христос?» И ещё: «Не остался ли Он от нас на расстоянии двадцати веков? Не распяты ли вместе с Его телом на Голгофе навсегда и Его мысли? Означает ли что-либо для людей, вообще, сие имя – Христос?»

Посудим, братья, спокойно и посудим правильно. Под давлением временной боли мы заслоняем своим пессимизмом всю человеческую историю. Если боль окрашивает нам солнце черной краской, тогда мы через эту краску смотрим на всю жизнь. Будем судить не спеша, ибо и Христос шагает не спеша по истории. Не спеша, как глубокая река, о которой бы ребёнок подумал, что она не двигается, но на которой люди не смогли бы построить плотину. Не спеша, как пшеница, которую посеешь осенью, однако зимой считаешь, что она мертва. Ещё не пришла весна семенам Христовым. Долгий путь Христов, он простирается до конца человеческой истории. Если бы спешил, то устал бы, и на полпути остановился. А если тихо идёт, идёт уверенно. Долгий Его путь, поэтому Его шаги легки.

Но и тяжёл Его путь. Поэтому шагает не спеша. Через лужи из крови, через мрак от греха, и через колючки от разбойников Он пробивается. Узок Его путь, и многие павшие грешники находятся в бездне по обоим сторонам Его пути. Он должен нагибаться по обе стороны, чтобы их поднять и потянуть за собой, и идти вперёд. Поэтому шагает не спеша.

Он шагает не спеша, ибо Его идеал далеко. Его идеал – конечный идеал истории, и ему место в конце истории. Христос не проповедовал такой идеал, который постигается за двадцать четыре часа. Нет. Его идеал притязает на весь век человеческой жизни и на весь век человечества. Человек может за свою жизнь достигнуть Христова идеала. Но человечество ещё далеко до своего завершения, поэтому ещё далеко до него. Христова идеала достигли апостолы и мученики, и все те герои, которые свою мысль и своё сердце поставили на службу Богу и для счастья людей. Но сколько их всего? Сотни, тысячи – не больше, а это значит: они ещё в мире в меньшинстве, поэтому в мире перетягивается ненавистью любовь, и неразумностью разум. Оттого не ощущается, что Христос идёт. Но когда Христово меньшинство станет большинством, тогда на весах жизни перетянет любовь и разум, и Христово пророчество будет осуществлено.

Один человек строил дом. Строил пять-шесть недель и построил пять-шесть этажей. И мир открыл рот от чуда и осыпал хвалой хозяина этого дома. «Укрась наш город», – говорили все. Но проходит пять-шесть месяцев, и дом проломился и обрушился. Мир проходил мимо жалкой груды материалов и ворчал: «Так случается, когда строится на быструю руку и ради ренты!»

Не так с домом, который строит Бог, и которого основание – Христос, а все люди – кирпичи. Огромны размеры этого дома. Материал отобран. Каждый кирпич нужно рассортировать и отесать. Если бы человек прошёл мимо этой великой стройки, сказал бы: «Она никогда не закончится». Но стройка идёт неспешно и постоянно. Это не дом ради ренты, но дом ради дома. Поэтому не трудно поверить, что он будет выглядеть красиво.

Христос борется, поэтому шагает не спеша. Он борется с грешниками и безбожниками, и после каждой победы делает шаг вперёд. Его меньшинство – это Церковь воинствующая, потому что она воюет вместе с Христом против зла в мире. Бог помогает этому меньшинству, ибо оборачивает любое зло в добро. Так, временный триумф неправды, или неразумности, или ненависти в мире не вредит, а только останавливает на время Христа и Его меньшинство. Церковь Христова выступает против войн на земле, но от того, что она ещё представляет меньшинство, не может их предотвратить. Однако если и случится война против её воли, она становится на сторону более праведного борца. А Бог, который из самой гнилой почвы позволяет расти самым ароматным растениям, поворачивает и войну во благо, допуская на ее ужасах расти кое-каким хорошим растениям. Война этого года принесла свободу сей земле, на которой Христос был больше всего унижен, на которой Он больше всего дрожал и останавливался, так что и возле крови, и боли, и военных ужасов, Христос всё-таки и в этом году сделал один неспешный шаг вперёд.

Не спеша шагает Христос, но, если бы мы Ему позволили, Он бы пошёл быстрее.

Я и ты виноваты, друг мой. Я и ты заградили путь Христу. Я – своей выгодой, а ты – своей сластью. Я ищу от каждого предмета прибыль, а ты ищешь сладость. Разве не так? И пока мы процеживаем и поглощаем этот мир, Христос стоит за нашими плечами и не может пройти.

И виноваты нераскаявшиеся тамары и магдалины – непогашенная известь, которая дымится и смердит. Посреди дороги вырыта яма для гашения извести, которая испускает дым и гнилую вонь. Христос стоит и ждёт, и не может пройти.

И виноваты иуды и борджиа, противники добра Христова. Они, требующие максимального добра от мира, дают максимальное зло. Христос не будет неспешно шагать, но полетит как утренний луч через эфир, если каждый человек будет делать на земле максимально добра, а требовать от мира добра минимально.

И виноваты твердые головы и твердые сердца. Твердые головы, которые свою твердолобость называют гениальностью, и твёрдые сердца, называющие свою окостенелость характером. В твердые головы не входит причина Христова, а в твёрдые сердца не входит Христова любовь.

Виноват царь, который жаждет чужой короны, и муж, влекущийся к чужой жене, и богач, который протягивает руку за сиротским грошом.

Виновата ненависть, которая вонзила колья на пути Христовом, и интрига, которая переплетает эти колья прутьями, и ложь, которая является крышей над частоколом, и тупое зазнайство, которое смеётся над Христом через забор.

Пройдёт ещё двадцать веков, и израненный и окровавленный Христос сделает ещё двадцать шагов, не спеша и осторожно проберётся через частокол разбойников. И словно старая Ниневия, ляжет наш гордый век в развалины, на которые сороковой век будет смотреть с ужасом и сожалением. Однако наш пепел упадёт на лица живых и прошепчет им: «Вы – наши дети, не бойтесь нас! Вы счастливы оттого, что мы были несчастны. Вы праведные оттого, что мы были неправедными. Вы христиане оттого, что мы были не христианами. Вы люди оттого, что мы были обезьянами. Вы научились на нашем опыте. На нашем неразумии вы вразумились».

Перетянет ли тогда добро зло – Христос воцарится в мире в царстве Божием. Будет ли тогда ещё зло сильнее добра – Христос будет шагать медленно шаг за шагом вперёд, идя своим путём, как сегодня. И, как сегодня, будет ходить Он, словно тень, за немилостивым, наступающим ногами на лица своих братьев, говоря им Своим кротким голосом: «Блаженны милостивы, ибо они помилованы будут».

И будет стоять Он на поле войны, словно призрак, среди рычания оружия и говорить: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими».

И последует за праведниками, гонимыми за правду, последует за ними как Ангел-хранитель, и будет утешать их: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» .

И смело станет перед теми, кто гонят и презирают Его имя, и бросит им в их злобные лица: «Такие убили всех пророков, и всех благодетелей оскорбляли».

О, Христе, велик Твой оптимизм! Когда у нас разболится мизинец, мы становимся пессимистами. А Твоя вера в победу добра не ослабевает ни тогда, когда все мы забиваем в Твоё тело по гвоздю.

Маленькие и близкие наши цели, поэтому мы их достигаем бегом. А Твоя цель велика и далека, и Ты шагаешь шаг за шагом. Господи, наставь нас к Твоей цели. Брось хотя бы тень Твоего разума на наш разум, и мы будем достаточно разумными. И брось хотя бы тень Твоего благородства в наши сердца, наши сердца станут чистыми. И мы увидим Бога, как Ты Его видел, когда ходил по земле под крестом и терновым венцом. И мы будем жить Богом, как ты Им жил, и в единстве с Богом сотворим великие чудеса, как были Твои. Уже время созревания мира. Освяти нас Твоим светом, потому что в тени ничего не видно. Под Твоими лучами наш разум станет зрелым, и наши души вырастут в величество. И мы будем с Тобой одно, как Ты, Господи, одно с Отцом Небесным. Аминь.

(Произнесено не терпеливым в ожидании царства Христова)

Господня земля и исполнение ея, вселенная и вси живущии на ней. (Пс.23:1)

Если бы кто-нибудь из нас, смертных, дорогие братья, поднялся на высоту Божью на одни двадцать четыре часа и оглядел жизнь всех людей на земле, ему пришлось бы двенадцать часов смеяться, а двенадцать часов плакать. Потому что люди полжизни смешные, а полжизни жалостные. И когда смешные, не осознают насколько они жалостные, а когда жалостные, не осознают насколько они смешные. Смешные люди тогда, когда слишком полагаются на свою мудрость, богатство и счастье; жалостные тогда, когда отчаиваются из-за бедности, неправды и смерти. Смешные тогда, когда храбрятся и грозятся небу своей силой. Жалостные, когда сбитые и растоптанные посыпают пеплом головы и причитают: «Благо червям и муравьям под нашими ногами, ведь они могут терпеть и молчать!» Смешные люди в мире, жалостные на войне, и смешные, будучи государями, и жалостные, являясь слугами. Но ни в чём так не смешны люди и ни в чём так жалостны, как в вечном сутяжничестве в том, чья земля.

Брат толкает брата: «Уходи с моей земли!» Каин убивает Авеля, ибо не могут терпеливо относиться друг к другу два хозяина земли.

Младшее поколение выталкивает старцев с земли с надменностью: «Пора идти, наша земля!» Старцы с досадой сопротивляются и защищают своё право: «Зачем приходите вы, дерзкие новички, на нашу землю?»

Современность оттесняет прошлое: «Иди, я один здесь хозяин!» Будущее толкается в современность с громыханием: «Уходи, я по своему праву прихожу!»

Один господин мира исчезает за другим, а земля остается. В то время, когда один бьёт о землю ногой и говорит: «Это моё!», и пока эхо его голоса ещё не затерялось, приходит смерть и делает его немым. Приходит второй, третий, четвёртый. За Рамзесом Дарий, за Дарием Александр; потом Карл, потом Пётр, потом Наполеон. Каждый бьёт ногой и именует землю своей. Но как приходит, так и отходит. Приходит с гулом, на самой быстром поезде, на крыльях времени, и на этом же поезде спешит в обратную сторону. Только сели, только написали себе документ о собственности на землю, только расположились и водворились, когда вдруг невидимые крылья, которые их принесли, неощутимо их подхватывают и уносят с той же скоростью. Где сейчас те, которые признавали их документы о собственности? Нет их, умчались и они. Где те, которые их сменили и на их документах написали свои имена? Нет их, умчались и они. Сейчас другие сидят на их месте, водворённые за их столами, с их документами в руках. Сидят и говорят: «Земля наша!» И миллион других стоят возле них и подтверждают: «Это так!» И пока они так говорят, невидимые крылья складываются и около одних, и около других, и неощутимо их поднимают, чтобы унести далеко, далеко в неизведанное.

Но как люди, так и все земные существа предъявляют своё право на землю. Вол доказывает своё право на землю рогами, змея отравой, тигр когтями, ёж колючками, растение своим хорошим местом, скалы своей твёрдостью и распространением, море своими бурями, огонь своей опустошающей яростью. Каждый по-своему произносит своё убеждение: «Моя земля!» И каждый толкает другого: «Удались отсюда!»

Но если бы каждый на земле знал и хотел говорить истину, ни один бы не повторил слова: «Моя земля!» Если бы спросили у моря: «Се, твоя ли земля, где у тебя наибольшая ширина и глубина?» – оно бы ответило: «Я испарюсь, а земля останется». А если бы у животных спросили, ваша ли земля, они бы ответили: «Мы – гости за чужим столом; мы уйдём, а стол останется».

Если бы вопросили траву и цветы в поле: «Может быть, земля ваша?» – получили бы ответ: «Мало-помалу и мы завянем, а земля будет украшаться другими цветами и покрываться другой травой».

А если бы спросили человека? Если бы и ему поставили тот же самый вопрос, и если бы он размыслил и дал ответ, то этот ответ должен был гласить: «Я являюсь странником на кладбище. Где те, кто были до меня? Действительно, и я пойду их путём: нагим пришёл, нагим и уйду. По могилам хожу, из могил питаюсь: ем прах мёртвых, и тело моё растёт, и чувствую, что души мёртвых поднялись из могил и прикасаются к моей душе. Чья земля, спрашивайте другого, она не моя, и я не свой!»

Но такой ответ мало кто знает, а ещё меньше тех, кто хочет его дать. Не дают его ни неживые, ни полумёртвые, ни живые. Человек сегодня не только не отвечает так, но молчаливо остаётся в уверенности, что земля его. Он умирает и оставляет сыну это убеждение; умирает отец, и тяжбу о земле наследует сын. И не только мёртвые не служат доказательством для живых, что земля не их, но, напротив, живые ссылаются на мёртвых, чтобы доказать своё право на землю. «Здесь умер мой отец, следовательно, это моё!» Или: «Здесь могилы моих предков, следовательно, эта земля моя!» И так доказывается. И чем больше мёртвых, тем больше доказательств собственности. Люди говорят и о вечной собственности на землю. Сосед продаёт соседу землю в «вечную собственность и вечное пользование». И чем сильнее земля превращается в одно густое кладбище, тем новорождённые поколения с большей дерзостью говорят: «Эта земля наша!» И всё с большей решительностью распоряжаются и торгуют ей.

Между тем земля никогда не могла бы признаться собственностью людей. Земля могла бы сказать людям: «Кто вы, что по поводу меня сутяжничаете? Я существовала и тогда, когда вас не было, и буду существовать тогда, когда вас не будет. Было время, когда я вся была одета водой. Блистала я тогда, как гладкое, круглое зеркало, в которое смотрелись солнце и звёзды. Кроме картин солнца и звёзд на мне тогда не было других обитателей. Когда я потеряла свой первоначальный блеск, только тогда вы появились на мне. Приходили один за другим, как гости. Приходили и уходили. Сменялись один другим постоянно и быстро, как день сменяется ночью. И не знали, откуда приходили и куда уходили. Спрошу я вас: «Чьи вы?» Я знаю, чья я. Я не ваша, и это могу сказать. Я только ваш стол и ваша могила. Ещё немного, и я буду только вашим кладбищем. И снова тогда ко мне придёт мир, мир и разглядывание небом моего лица. Я знаю своего господина, а вы его не знаете. Почему всё больше заботитесь о том, что принадлежит вам, а не о том, кому принадлежите вы? Скажите мне: «Чья вы собственность?»

Сие бы могла сказать земля тем, которые препираются за право господства над ней. Человек враждует с человеком из-за границы между одним и другим полем, и не ощущает, что он со своим телом стоит на границе между жизнью и смертью, и со своей душой на границе между своими делами и судом. Один простой человек растёт, растёт пока однажды ему не покажется, что он дорос до неба, что ударил головой о небо, и с неба раздался звук пустоты. После этого почудившегося опыта обычному человеку кажется, что он совсем необычный. И так начинает считать себя хозяином земли. И мертвецы проносятся каждый день перед ним, и он видит в каждом мертвеце себя и свою судьбу, но не может расстаться с мыслью, что земля его. На самом деле не небо – пустое суждение, а его голова, и пустота его головы ему показалась, по обману, пустотой неба.

Иначе виделась собственность земли в старину. В старину человек говорил: «Божья земля и моя!» Поэтому в старину больше жертвовали Богу и больше молились. На востоке короли были священными лицами. Короли всегда ощущали себя зависимыми от воли Божьей. Так и все граждане. Перед большими предприятиями разными способами вопрошалась воля Божья. После каждого успеха возносились благодарения Богу. После каждого поражения приносилась жертва Богу для утешения Его гнева и возвращения Его благосклонности к народу или к отдельным лицам. В каждом событии толковалась воля Божья; в каждом образе на земле виделось присутствие меньшего или большего бога. В то время, во время многобожия и молодости человечества, люди ощущали себя второстепенными личностями на земле. Главными личностями были боги. Они господствовали на земле. Земля являлась их собственностью. Они знают о земле всё: её начало и её назначение. Люди на земле только временные слуги богов. Земля, которая держит людей, принадлежит не им, а богам. Но люди по смерти могут стать и богами. Тогда они могут быть полными собственниками той земли, на которой жили как люди, и будут сильными защитниками своих потомков. Живые ощущали зависимость от мёртвых. Мёртвые были большими господами земли, чем живые. Вся земля была святой: освящена могилами и жертвенниками.

От этой древней веры, которая, по существу, вера человеческой молодости, многое сохранено и у простого народа в деревне, исключительно в деревне. На вопрос: «Чья земля?» – простой крестьянин и сегодня отвечает: «Божья и наша!» В городах, где человек под крышей своих дел не видит дела Божьи, и где только краешек неба выглядывает за грязным дымом, дают в большинстве два разных ответа.

Один ответ гласит: «Земля наша».

Другой ответ гласит: «Земля моя».

И первый, и второй ответ находятся за пределами мыслей о Боге. Первый ответ дают обычно те, у которых мало земли или совсем безземельные. «Земля наша, – говорят они, – и не только твоя или его. Земля наша, ибо все мы рождены на этой черной земле вместе с животами, которые просят от земли еду. У меня есть желудок, имеет его и мой сын, и моя дочь. Все они требуют хлеба, который берётся от земли. Откуда мы его возьмём, как если не от земли, или от тебя, землевладельца? Взять его от земли нам нельзя, ибо ты эту землю присвоил исключительно себе. Взять его от тебя не смеем, ибо закон это называет кражей. Обрести новую землю не можем. Переселиться на некую новую планету – ещё меньше. Изменить отношения прошлого, которые тебя сделали землевладельцем, а меня безземельным? На это ты не соглашаешься, а без твоего согласия я не в силах. Работать? Не могу заработать сколько мне нужно. Экономить? Нет от чего. Наследовать? Не от кого. В моём доме имеются две рабочие руки, а пять животов. Ты не работаешь совсем, а владеешь едой для пятисот животов. Что делать? Если правда, что земля только твоя, тогда тебе одному нужно было и родиться. Но поскольку и я родился рядом с тобой, тогда земля не только твоя. Земля, следовательно, общая. И я, и ты должны договориться, без внимания на прошлое и происхождение, как собирать и делить плоды от земли. Если этого не хочешь, тогда один из нас лишний в этом мире: или я, или ты. Тогда или я должен погибнуть от голода, или ты от меня. Но поскольку смерть придёт и ко мне, и к тебе в своё время, то в моём и твоём интересе договориться. Поделим, таким образом, нашу землю по разуму и по справедливости!»

Так говорит нищий, современный пролетариат, который не имеет ни стопы земли, ни чего-либо другого, что стоило бы одной стопки земли. А современный капиталист, или землевладелец, или вельможа, молчаливо стоя на своей точке зрения, дают ему негативный ответ. А главная, по умолчанию точка зрения одного и другого есть та, что человек – господин земли. Творения ниже человека не способны оспорить у него эту собственность, а над человеком нет никаких высших созданий, которые могли бы предъявить право на землю.

Что говорит второй ответ, лучше всего видно из исповеди капиталиста, которая недавно была опубликована на немецком языке. Вот о чём она:

«Я издавна ощущал глубокое презрение к слабым и голодным, которые единственно требуют экономическую и правовую реформу, предоставляющую им хлеб и прав столько, сколько имеет каждый благородный человек. На чём основывают пролетарии это своё требование? Они говорят: «На человечности и природном праве». Если на этом, тогда они проиграли партию. Поскольку, на чём они основывают человечность и природное право, спросил бы их я. Если человечность и природное право – последний принцип, который их призывает, то тогда они должны умереть, ибо человечность моложе человека, а природное право слабее природной силы. Человек определяет, и что есть человечность, и что есть природное право. Но если так, тогда я имею свою человечность и своё природное право, основанное на моей силе и богатстве. По этой моей человечности, по которой я не признаю высшие принципы, мне нужно жить, а сотням тысяч пролетариев умереть от голода, и мне нужно жить хорошо, а сотням тысяч жить несчастно. Кто предаст меня за это суду? Волы и кони, известно, что нет, они неразумные. Люди – нет, они бессильные. Моя совесть – нет, потому что её не ощущаю. Некая надприродная сила – нет, потому что её не вижу. Весь вопрос между мной и тобой, пролетарий, поставлен на конкретную основу. Это вопрос хлеба и желудка. Хорошо только когда, когда ты это не вмешал в метафизику. Эта вещь совсем простая. Спросим следующее: буду ли сыт я, или ты, или оба будем полуголодные? Мой ответ простой: я не желаю быть полуголодным, ещё меньше хочу голодать. Хочу быть сыт только я, даже ценой твоего голода и твоей смерти. Меня совсем не касаются мотивы, из-за которых мне потребовалось бы делить с тобой хлеб и землю. Никакой порыв к этому меня не привлечёт, и никакая внешняя сила не принудит. Мне ничего не указывает, что земля наша, а всё говорит, что земля моя».

Это ответ некоего человека, который держит землю в собственности и думает, что держит её с неопровержимым правом. Таким был бы сегодня ответ многих и многих сытых и пересыщенных на отчаянную критику очень голодных. Голодные требуют землю на основании своего голода, сытые из рук им не дают землю на основании своей силы.

Чья земля?

Только один ответ точный: ничья. Земля никого из нас. Она собственность Того, Кому принадлежит и весь остальной мир.

Она не может быть собственностью того, кого она сильнее и старее. Она собственность Того, Кто существовал до неё, и Кто будет существовать после нее.

Она не может быть собственностью того, кто без неё не может существовать ни живым, ни мёртвым: кто живой, от неё питается, и кто мёртвый, в ней гниёт. Не может земля принадлежать тому, кто зависит от неё, а принадлежит только тому, кто от неё независим. Тот, кто от неё зависит, является её собственностью, а не она его. Поэтому не земля – собственность людей, а люди – собственность земли. Господин земли выше, сильнее и вечнее человека, и выше, сильнее и вечнее самой земли. Бог – Его имя, и вся вселенная Его дом. В старину люди обладали этим великим пониманием и не имели других мелочных знаний. В нынешнее время люди наполнили свой дух многими другими мелкими знаниями, так что им тяжелее приходить к этому великому пониманию. Божья земля, и всё, что на ней. Это сознание старой эпохи. Это самое главное понимание, к которому каждый человек должен и может прийти, ибо от этого понимания зависит мир и благое расположение на земле. Мира и благого волеизъявления никогда не было много на земле, но никогда не было больше, чем когда люди признавали Божье господство над землёй, и никогда не было меньше, чем когда люди отрицали у Бога это господство и присваивали его себе.

Ибо не признавать господство Бога над землёй – значит, отрицать Бога, а отрицать Бога означает беспокойство и злое произволение. Но чего стоит отрекаться от Бога? Богоотречение никак не повредит Богу. Пусть даже все люди каркнут со своим прахом: «Нет Тебя, Боже!» Что случится? Их карканье затеряется в прахе, в котором теряются и их тела, а Бог продолжит посылать земле росу и светлость. Будет ли земля меньше Божьей, если все люди возмутят Бога и землю назовут своей? Никогда. В любом случае земля будет одинаково Божьей и не человека.

Такова судьба самозваных господ земли. А настоящий Господин земли постоянный, как вечность. Чего стоит к тому же, если мы, смертные, воскликнем: «Земля наша или земля не наша? Существует ли некий господин земли или его нет?» Такие наши восклицания произведут ли какие-либо изменения в мире? Смешно было бы поверить в это. Точно так же, как смешно поверить в возможность изменить наполняемость музея шёпотом: «Нет здесь людей!» – и что люди вслед этого шёпота исчезнут. Бог не наказывает богоотречение, а богоотречение наказывает само себя.

Так ли, что сегодня Бог меньший хозяин в своём доме, чем был в время постройки индийских пагод, или нильских святилищ, или иерусалимского храма, или жертвенника в акрополе? Нет. Бог одинаково хозяин в своём доме как тогда, когда его гости трезвы и богобоязненны, так и тогда, когда гости пьяны и безбожны. С одинаковым терпением и величеством смотрит Хозяин на одних и на других, и с одинаковой неумолимостью посылает Он смерть и одним, и другим. Один за другим гости приходят и уходят, а Хозяин остаётся. Каждый гость съедает свою порцию и уходит. Приходят по очереди второй, третий. Некоторые оплачивают свою порцию трудом, некоторые леностью, некоторые молитвой, некоторые хулением, некоторые страхом, а некоторые развратом. Лишь только каждый должен что-то оставить на столе. Хозяин доволен, лишь бы что-нибудь кто-нибудь ему оставил. Он непрестанно наполняет свой стол, и непрестанно зовёт новых гостей. И всё это происходит быстро, головокружительно быстро. Пустые дни попадают в машину, а полные выходят из неё. Тысячи люлек вносятся в одни ворота, тысячи ящиков с мертвецами выносятся в другие. Плач рождения смешивается с плачем смерти. Ворчание сытого и писк голодного, дрожание слабого и брюзжание сильного – всё это наполняет часы и минуты, которые движутся, летят, относя с собой всё, что в них попало. Нужно наполнить чем-нибудь каждый час и каждую минуту, хоть чем-нибудь. Ибо сколько этот мир нам даёт, столько от нас и требует. Все часы и минуты нашей жизни кричат: «Наполните нас чем бы то ни было, мы уходим в вечность, наш желудок переваривает всё!» И в спешке берут у нас всё, что мы им предлагаем: наш облик в данное время, наши мысли, наш гнев или смех, брань или богоисповедание, кражу или убийство. Поспешно делают фотографию текущую нашего тела и нашей души, и убегают в вечность. Летят вторые, за ними торопятся третьи, прикасаются к ним четвёртые, за этими летят пятые. Все они мимо нас, около нас и через нас пробегут, и, сделав нашу фотографию, затеряются. И, наконец, придут и те последние минуты, которые сфотографируют наше пожелтевшее и охладевшее лицо, над которым будет гореть посмертная свеча, и около которого будут стоять заплаканные родственники и наши друзья. В душах родственниках и друзей останется одно воспоминание о нас. Но и это воспоминание постепенно будет умирать, раз за разом, со смертью наших родственников и друзей. Может быть, останется ещё наша слава, государственная, военная или литературная. Минута за минутой будут спешить и фотографировать этот облик нашей земной славы и уносить снимок в вечность. И облик этот будет всё бледнее и бледнее, пока, наконец, единственная минута не отнесёт с собой последнюю тень нашей славы, совсем потеснённую светом новых солнц.

Более сильного государя требует земля, дорогие братья, чем люди, которые от земли растут, от земли питаются и в земле гниют. Земля требует государя, который знает о её пути и ведёт её своим путём. Государя, который может дать ей дождь и свет, который может своим дыханием оживотворить даже и пыль от неё, определить дорогу и цель каждой ожившей соринки! Земля знает и признаёт своего Государя. Если бы мы, люди, Его познали и признали, мы бы приобрели от этого две пользы: мир и благую волю.

1. Мир бы сошёл на наши души. Но не тот мир, который бы замедлил наше движение, но тот, который бы его задал и усилил. Такого мира не даёт ни наука, ни культура, ни искусство, ни деньги. На самом верху, над всеми этими высотами, которые привлекают людей, обитает мир. Без Бога можно иметь и науку, и культуру, и искусство, и деньги, но мир душевный никогда. И наука, и культура, и искусство, и деньги приходят от человека, но мир приходит только от Бога. Когда человек имеет мир душевный, он идёт свободно навстречу опасности и смерти. Мир душевный усиливает энергию и духа, и тела. Ничего нет на земле внушительнее человека, который с миром душевным смело шагает через муки и бедность, через ряды ложных друзей и ядовитых врагов, через мрак неведения и заблуждения. Таковой человек полон удовлетворения от жизни и полон любви к смерти, ибо он знает, что над одним и другим господствует Бог, его Отец.

2. Благая воля. Человек с миром душевным всегда в добром настроении и благой воле. А человек с добрым настроением и благой волей является наивысшей благодатью, которая может появиться среди людей. Такой человек всё делает и всё переносит в хорошем настроении. Он до конца выслушает нищего и поможет бедняку. Он простит грешнику и приобнимет трудящегося. Он готов каждое праведное дело поддержать, и каждую неправду исправить. Он любит строить и создавать. Он не осуждает, а исправляет; он не ранит, а лечит. С таким человеком нужно дружить, и жить, и создавать. Все социальные проблемы были бы легко и быстро решены, если бы в мире было больше людей доброго настроения и благой воли. Но злая воля сейчас главный путеводитель людей. Злой волей руководствуется капиталист против пролетариата, и пролетариат против капиталиста, и набожный человек против безбожного, и безбожный против набожного, и сильный против немощного, и немощный против сильного, и молодой против старого, и старый против молодого. Все противоречия в мире обострены злой человеческой волей, и все хоть немного различные предметы раздуты до полных противоречий.

Но как смогут приобрести благую волю и доброе настроение те, которые не имеют мира душевного? А как обретут мир душевный те, которые не пришли до осознания Бога Господином мира?

Помолимся, братья, и ныне, и присно только об одном-едином – о том, что создаёт основу человеческой силы, красоту души и счастья, – помолимся, чтобы у нас на каждый час жизни в сознании было ясное понимание, что Господня земля и исполнение ея. Если к нам это придёт, придёт и всё остальное. Сие будет нас защищать от всякого зла, и придёт благо над всеми благами. Аминь.

(Произнесено для бесправных, которые сутяжничают о земле.)

Продолжение следует.