Иерусалимы или Сионы Софийской ризницы в Новгороде

С незапамятных времён в старой ризнице Новгородского Софийского собора находятся два памятника отдалённой Новгородской старины. Это так называемые Иерусалимы или Сионы. Они привлекают к себе всеобщее внимание любителей и знатоков церковной старины; но до сих пор не получили научного освещения. В старых соборных описях они отмечаются лишь кратко, и, как само собою понятно, здесь, кроме некоторых внешних отличий их, нет никаких разъяснений по вопросам художественно-археологическим; нет здесь указаний ни на происхождение Иерусалимов, ни на их назначение, нет даже точного описания их внешних форм. Самый смысл их наименования «Иерусалимами и Сионами» – терминами, относящимися к историческим памятникам Палестины и применёнными в данном случае по соображениям особого порядка, составляет доселе загадку. Представители научного знания в продолжении целого столетия предлагали и предлагают попытки так или иначе осветить эти памятники, но попытки по увенчались успехом. Строго говоря, специального обследования Иерусалимов до сих пор не было ни одного. О них говорили попутно, при случае, иногда смешивали их с реликвариями и дарохранительницами: Ахенский Иерусалим до сих пор считается реликварием; в древностях Российского Государства Новгородские Иерусалимы помещены в главе о дарохранительницах. До последнего времени все обычно старались скорее просто отгадать смысл и назначение Иерусалимов, а не разрешить вопрос путём исследования самых памятников. В атом отношении удивительный успех имела случайно брошенная архиеп. Амвросием Орнатским странная гипотеза, объясняющая происхождение Иерусалимов тем, что они должны были заменять архиерейскую митру в церемонии великого выхода на литургии. Узость учёного кругозора и привязанность к старым символическим тенденциям и шаблонным формулам, которые часто, вместо прямого ответа на вопрос, только закрывают истинный смысл памятников, задержали живое движение научной мысли более чем на 50 лет. Для успешного разрешения вопроса об Иерусалимах необходимо отказаться от предвзятых взглядов и суждений и привлечь к делу для сравнения и учёного освещения предмета всю наличность относящихся сюда художественно-археологических и исторических данных. План нашего исследования таков: первоначально мы должны представить описание Новгородских Иерусалимов и определить время и место происхождения их: потом рассмотреть аналогичные памятники, находящиеся в других местах: путём сравнения Иерусалимов или Сионов со стороны их художественных форм с подобными же памятниками, хотя не относящимися к категории Сионов, но сходных с. ними по своим формам и историческому смыслу, решить вопрос о генезисе и историческом значении их. Строго придерживаясь почвы художественно-археологических данных, мы используем также и памятники исторического характера в той мере, в какой они необходимы дли уяснения существа дела. Результат нашего исследования не сходится ни с одним из мнений, высказанных по этому предмету нашими учёными предшественниками.

Иерусалимы в Софийской ризнице

В Софийской ризнице два Иерусалима или Сиона – большой и малый (Табл. I)¹; оба они по своему архитектурному строению представляют модели круглых (в плане) церквей; увенчаны крестами; сделаны из серебра и поставлены на поддоны в виде серебряных блюд. На блюдах (на наружных поверхностях) обозначена ценность Сионов: на первом и҃і гривенок, на втором ѕ҃і гривенок. Первый из Иерусалимов или Сионов не только по весу, но и по размерам, больше второго; в деталях их строения заметны также некоторые различия. Степень Сохранности первого такого выше, чем второго.

1) Первый Иерусалим или Сион. Высота вместе с крестом 0,74 м., объём 1 м. Остов его составляют 6 серебряных пустотелых колонок с базами и капителями (точнее – абаками), украшенными волютами с тёмно-зелёной эмалью. Между колонками 6 двустворчатых серебряных дверей, на которых помещены 12 апостолов: чеканные фигуры апостолов сделаны особо и припаяны к гладким и дверям. Апостолы стоят на подножиях; возле голов их вертикальные надписи их имён: о агиос Истрос, о агиос Павлъ, о агіос Маѵѳѣос и далее в том же роде – Марк, Иаков, Варфоломей, Фома, Филипп, Симон, Андрей, Лука и Иоанн Богослов. Над всеми дверями Сиона в арках – красивый прорезной орнамент в виде ремённого плетения. В промежутках между арками по три сердолика в оправах, в форме сердечек. Вверху по окружности купола расположен большой деисус медальонных изображения Иисуса Христа, Богоматери, Ионна Предтечи, арх. Михаила, арх. Гавриила и Василия Великого (о агиос Вали). На куполе четырёхконечный крест с кружками и шариками на концах, утверждённый на подставке с двумя маковицами. Медальонные изображения на куполе чеканены не отдельно, как апостолы на дверях, а на том же самом металле, из которого устроен купол. На поддоне Иерусалима, – на внутренней поверхности блюда, нацирован восьмиконечный процветший крест с надписью Ис. Хс. ни ка.

2) Второй Иерусалим меньше первого: высота его с крестом 0,63 м.: объём 0,93 м. Все серебряные двери его выломаны, и остались лишь следы их прикреплений на колонках: колонии гладкие без всяких украшений: камни на куполе повреждены, медальонные изображения вынуты и заменены цветными стёклами: прорезной орнамент под арками в виде колютов и бутонов. На внутренней поверхности поддона начертан четырёхконечный византийский крест с расширенными концами, к которым примыкают круги и шарики; в центре креста медальонный образ Иисуса Христа.

Таким образом, хотя общее архитектурное строение обоих Иерусалимов одинаково, но в деталях они различаются между собой: орнаментика их в арках между колонками не одинакова, не одинаковы и корпусы колонок и базы крестов. Второй из этих Иерусалимов более архаичен, чем первый; однако разница их хронологическая едва ли превышает одно столетие. К какому же времени относится изготовление их?

Иерусалимы или Сионы в Великом Новгороде должны были появиться вместе с построением первого соборного храма. И хотя до нас не дошло никаких сведении о первоначальном устроении их, однако от XI века мы имеем свидетельство Летописи, удостоверяющее, что полоцкий князь Всеслав Брячиславич ходил на Новгород и взял (в Софийском соборе) Ерусалим (Сион) церковный и сосуды служебные². Как сосуды служебные, так и «Ерусалим» или Сион были серебряные и как предметы материально-ценные захвачены были Всеславом. Это был первый Иерусалим Новгородского Софийского Собора, устроенный, вероятно, вместе с сооружением самого собора в половине XI в. византийскими мастерами. Никаких сведений о форме этого Иерусалима мы не имеем. На смену его явился, конечно, второй, и если эта замена произошли в XI–XII в., то этот второй Иерусалим дошёл до нас: оба Иерусалима ризницы с полною вероятностью могут быть отнесены к XII–XIII в.; причём второй, как уже замечено, несколько старше первого. Предполагая, что, при сооружении Иерусалимов в Новгороде, свято оберегались древние традиции, полученные от греков, мы имеем основание думать, что настоящие Софийские Иерусалимы или Сионы в своих главнейших архитектурных формах повторяют формы древнейшего Новгородского Иерусалима.

При этом мы не можем допустить заманчивого предположения, что уцелевший Иерусалим № 2, как древнейший, был первоначально единственным в Софийском Соборе, а потом, когда он устарел, на смену его явился другой – лучший № 1: тот и другой долгое время были одновременно в употреблении и, как показано будет ниже, в праздники большие выносились на литургии оба, в праздники меньшие – один Иерусалим.

В древностях Российского Государства Новгородские Иерусалимы отнесены к XV–XVI в., а именно – меньший к XV в., а больший к XVI в.³, и это определение ничем не мотивировано. Архим. Макарий в Археологическом описании Новгорода повторяет почти то же самое, относя без всяких оснований оба Сиона «по крайней мере, к XV веку»⁴. Гр. А.С. Уваров считает их одновременными с Московскими Сионами и таким образом относит их происхождение к концу XV в.⁵. Прот. А.И. Конкордин, согласно с мнением гр. М.В. Толстого, относит Сионы также к XV веку⁶. Авторы «Русских древностей» гр. И.И. Толстой и Н.П. Кондаков не упоминают о них ни единым словом. Так как никаких исторических известий о происхождении Софийских Иерусалимов нет, то нам остаётся отыскивать хронологические приметы в самих памятниках. Общий характер их архитектуры – греческий: центрический план, форма купола, крест на куполе, медальонные изображения большого деисуса, характерный орнамент в арках – всё это указывает на искусство греческое; даже обработка колонн и характер их орнаментики стоять в генетической связи с тем же искусством. В изображениях апостолов на наружных поверхностях стенок большого Иерусалима или Сиона выступают черты смешанного характера: в целом старые иконографические формы здесь удерживаются; костюмы и атрибуты святых также удовлетворительны, если смотреть на них с точки зрения древних традиций. Но в руках ап. Павла находятся уже три ключа, – деталь, выработанная преимущественно на западе; сверх того в руках того же апостола посох – эмблема главенства апостола: она встречается преимущественно в памятниках на западе, хотя бы эти памятники и были исполнены греческими мастерами⁷; но иногда и на востоке⁸. Оставляем в стороне ту сомнительную иконографическую деталь, – что ап. Павел держит книгу обнажённой рукой, так как она допускалась не только на западе, но и на востоке, как напр., на иконе свв. ап. Петра и Павла греческом XI в. в том же Софийском соборе в Новгороде и на реликварии Sancta sanctorum⁹; но обратим внимание на иконографические типы, иконописные подобия: тип ап. Петра выдержан довольно строго, если не в выражении лица, то, по крайней мере, в фактуре волос и бороды; у ап. Павла выдержан только овал лица, всё остальное изменено; ап. Фома представлен не юным, а средовеком с бородой... Всё это показывает, что художник, изготовлявший отдельно чеканные фигуры апостолов на особых пластинках, не мог или не считал нужным строго соблюдать основные требования «истинности» в иконографических подобиях. Предположить, что эта часть сделана иностранным мастером, подобно тому, как было поступлено при изготовлении Московских Иерусалимов или Сионов, трудно¹⁰: в Московских Сионах «сольячные» фигуры все безусловно романской работы; это очевидный факт, не требующий доказательств: в Новгородских же – едва заметные следы западничества: а потому мы склонны думать, что они исполнены русским мастером, работавшим по греческому образцу, но уже под влиянием иностранным: это вполне естественно для эпохи сношений Новгорода с Ганзой. К этому именно времени и следует отнести Новгородские Иерусалимы. К тому же заключению приводят и греко-русские надписи имён апостолов. Шрифт их XII–XIII века. Предположение графа А.С. Уварова о западном происхождении Новгородских Сионов основано на ошибочно прочитанном слове ПЕТРОС, где он усмотрел латинскую букву R: в действительности здесь не R, а обычная лигатура греко-славянских букв Т и Р.

3) Редкий памятник греческого серебряного Иерусалима или Сиона находится в настоящее время в Ахенском соборе (рис. 1). Он известен здесь, а также и в науке, под именем Ахенского реликвария (capella reliquiarum). Он имеет форму небольшого (0,38 м.) греческого однокупольного храма¹¹, оклад его четырёхугольный.

Рис. 1. Ахенский реликварий

Над кровлей возвышается трибун (ротонда), украшенный колонками, соединёнными между собою арочками. На одной стороне – алтарная апсида, на трёх остальных – створчатые двери, украшенные четырёхконечными, расширенными на концах, крестами. Внутри сохранился старый лоскуток пергамента, на котором старинным шрифтом написано: caput ba Anastasi ni...y. Надпись эта показывает, что здесь, в этом ковчеге, хранились когда-то мученические останки (голова) мученика Анастасия, быть может, того самого, который пострадал за Христа в Персии при Хозрое (VII в.). Отсюда и усвоено ковчегу название реликвария. На всех сторонах ковчега находятся греческие надписи, имеющие чрезвычайную важность.

а) На апсидальной стороне: ΚΥΡΙΕ ΒΟΗΘΕΙ TΩ ΣΩ ΔΟYΛΩ ΕΥΣΤΑΘΕΙΩ ΑΝΘΥΠΑΤΩ ΠΑΤΡΙΚΙΩ ΚΑΙ ΣΤΡΑΤΗΓΩ ΑΝΤΙΟΧΙΑΣ ΚΑΙ ΛΙΚΑ ΔОΥ.

б) На стороне, противоположной апсиде: ΑΝΑΣΤΙΘΝ ΚΕ ΕΙΣ ΤΗΝ ΑΝΑΠΑΥΣΙΝ ΣΟΥ ΣΥ ΚΑΙ Η ΚΙΒΩΤΟΣ ΤΟΥ ΑΓΙΑΣΜΑΤΟΣ ΣΟΥ (Пс.131:8).

в) На стенке с правой стороны: ΔΕΔΟΞ Α ΜΕΝΑ ΕΛΑΛΗΘΗ ΠΕΡΙ ΣΟΥ ῌ ΠΟΛΙΣ ΤΟΥ ΘΕΟΥ ΗΜΩΝ (Пс.86:3).

г) На стенке с левой стороны: ΕΞΕΛΕΞΑΤΟ ΚΥΡΙΟΣ ΤΗΝ ΣΙΩΝ, ΗΡΕΤΙΣΑΤΟ ΑΥΤΗΝ ΕΙΣ ΚΑΤΟΙΚΕΙАΝ ΕΑΥΤΩ (Пс.131:13).

Ст. Кэнтцелер в своём специальном исследовании об Ахенском реликварии¹² объяснил, что упоминаемый в первой надписи Евстафий, проконсул, патрикий и табуллярий – военачальник или министр был тот самый Евстафий, который был послан императором Ираклием в Персию для заключения мира с Сироем, преемником Хозроя. Посольство это прибыло к персидскому царю через два месяца после мученической кончины Анастасия; глава мученика была отсечена и послана Хозрою. Заключив мир с только что вступившим на престол Сироем (628 г.), Евстафий, как полагает Кэнтцелер, воспользовался этим случаем, чтобы взять голову мученика и передать её христианам. Затем, спустя некоторое время, мощи отправлены были в Константинополь, потом оказались в Риме и наконец «глава» попала в Ахен. Во всём этом рассказе нет никакого упоминания о реликварии. Автор не считает нужным объяснить – когда и где сделан был этот реликварий? В Персии он не мог быть сделан, так как, если предположить, что сам Евстафий увёз с собой из Персии мощи, то это было спустя лишь всего несколько дней после получения мощей. Да и работа реликвария совсем не персидская. С тех пор история мощей становится тёмной, и имя Евстафия в связи с ними не упоминается; не упоминается также и реликварий; да этого и не могло случиться, так как рассматриваемый реликварий, как видно по его архитектурному стилю, явился гораздо позднее VII века. Несмотря на это, Кэнтцелер, увлечённый своей остроумной догадкой и принимая за несомненный факт, что Ахенский реликварий по своему первоначальному назначению был именно реликварием главы мученика Анастасия, пытается с этой предвзятой точки зрения объяснить и все другие надписи на реликварии. Конечно, попытка эта оказалась неудачной и даже прямо странной, так как надписи эти имеют не исторический смысл, а пророчественный. Он с чрезмерною смелостью предлагает исправить не точное, по его мнению, выражение в 4-й надписи и читать: Ἀναστάσιος, вместо κύριος, так как в этом ковчеге обитает, будто бы, не Господь, а мученик Анастасий (Пс.131:13: избрал Господь Сион, возжелал его в жилище себе). Затем, полагая, что в псалтирных текстах возможно искать указаний на имя мученика Анастасия, он останавливается на выражении 2-й надписи: Αναστιϑη и видит здесь намёк на это имя (Пс.131:8: Стань, Господи, на место покоя Твоего). Нужно ли доказывать, что всё это – грубое заблуждение, объясняемое полным незнакомством с элементарными требованиями методологии. В действительности совершенно ясно, что все приведённые псалтирные тексты не имеют никакого отношения ни к мученику Анастасию, ни к мученичеству вообще и относятся прямо к Иерусалиму или Сиону, т. е. к кивоту, на котором они находятся и который, очевидно, должен быть признан, по первоначальному назначению, не реликварием, но Иерусалимом или Сионом, однородным по своему происхождению с Иерусалимами византийскими и русскими: сперва он был Сионом, а потом, во времена сравнительно позднейшие, превращён в реликварий, и в нём положены были мощи мученика Анастасия.

Первая из приведённых надписей указывает на имя Евстафия: она даёт понять, что Евстафий принимал участие в строении Сиона; но кто был этот Евстафий? Тот ли самый, который был при императоре Ираклии, или другой? Вернее последнее. Уже Кваст, в своём редакционном примечании к статье Кэнтцелера, заметил, что могли быть и другие табуллярии с тем же именем в позднейшее время¹³. Один из таких табулляриев и устроил Ахейский Сион. На присутствие мощей муч. Анастасия в этом Сионе указывает особая запись, но она сделана на пергаменте и относится к позднему времени, и, во всяком случае, трудно сказать – находятся ли здесь мощи мученика Персидского¹⁴ или другого святого. Предположение Кэнтцелера, что Евстафий привёз с собой из Персии мощи Анастасия не доказано. Дальнейшая история мощей также темна: перенесены ли они были из Персии сперва в Кесарию, Константинополь или в Рим, – всё это вопросы тёмные и едва ли разрешимые при наличности тех источников, которыми располагает современная агиология. Наконец и самый Сион претерпел некоторые изменения в устройстве дверей с романским мыском. Несомненно одно, что по первоначальному назначению – это не реликварий, а именно богатый Иерусалим или Сион, – серебряный, украшенный чернью (niello) с греческими надписями, прямо относящимися к Иерусалиму или Сиону, – и только к нему одному, а отнюдь не к реликварию.

В виду этого мы склонны думать, что Ахенский Сион вывезен был с Востока во время крестовых походов, как военная добыча. Он не древнее X–XI в. В Персии этот Сион никогда не был. Сион – эмблема церкви Иерусалимской, мемориальный знак, указывающий на неразрывную связь церкви, которая владеет им¹⁵, с «матерью всех церквей – Сионом святым»; но Христианская церковь в Персии уже в V веке уклонилась в несторианство, прервала сношения с митрополией и едва держалась среди плотной массы язычества¹⁶. В самом характере Ахенского Сиона, как памятника искусства, нет ни одного признака, указывающего на Персию. Изготовлен он был, вероятно, в Иерусалиме или Антиохии и предназначен для Антиохийского собора.

Когда были уже написаны все приведённые строки об Ахенском «реликварии», мы получили возможность познакомиться с заметкой Шлюмберже о надписи на этом реликварии¹⁷. Шлюмберже исправляет чтение Кэнтцелера и читает не Λικα δουλω, а Λικανδου. Ликанда – небольшая азиатская фема, явившаяся в конце царствования Льва VI или при малолетнем сыне его Константине VII около 915 г. Антиохия возвращена была от арабов при Никифоре Фоке в ноябре 969 г. Следовательно, реликварий не может быть древнее этой последней даты. Затем в 1085 г. Антиохия вновь подпала под власть арабов, а фема Ликандос ещё за несколько лет до этого пала, вследствие завоевания Малой Азии сельджуками. Итак, изготовление реликвария нужно относить ко времени 969–1080 г. Из надписи видно, что реликварий был подарен какой либо церкви Антиохийской одним из правителей или дуков греческих, обязанных защищать крепость от нападений с юга. В период времени от смерти Константина Порфирородного до Исаака Комнина в 1057 г. в числе знатных воинских чинов мы здесь не видим ни одного с именем Евстафия; но список этих чинов ещё доселе не полон. С другой стороны – с 1057 до 1085 г. мы имеем полный таковой список, но здесь нет имени Евстафия; следовательно, нужно искать имени Евстафия в конце X или в начале XI в. Автор обращает внимание на упоминание в надписи об Иерусалиме и Сионе и полагает, что купол реликвария напоминает мечеть Омара (sic!). Реликварий сделан в Иерусалиме для отсылки мощей в неизвестную местность.

Вопрос о времени изготовления реликвария, таким образом, подтверждается и надписью; по его происхождение и первоначальное назначение остаются не выясненными.

4) В синодальной ризнице в Москве находятся два Иерусалима или Сиона – большой и малый, принадлежавшие Московскому Успенскому собору.

Рис. 2. Большой Московский Иерусалим

Большой имеет (рис. 2–5) 0,94 м. высоты с крестом; высота стенок корпуса до шатра 0,43 м.; объем 1,50 м. Верх Сиона обработан наподобие усечённого шатра, на котором утверждён трибун и четыре маленькие маковицы (уцелели две); на трибуне – маковица с четырёхконечным крестом. В целом Сион имеет вид центрического храма. По всей вероятности, он имел поддон в виде массивного серебряного блюда, подобно Новгородским Сионам, но он отломан; внутри Сиона виден железный штырь. Наружные поверхности его изобильно украшены изображениями апостолов, пророков: в орнаментике широкой полосой проходит тератологический элемент. На корпусе Сиона – апостолы. Пётр – с ключами (голова утрачена), Павел, Яков ап., Филипп ап., Симон, Иоанн, Марк, Лука ап., Фома ап., Матфей ап., Варфоломей ап., Андрей ап. Выше корпуса на четырёх фасах – пророки: Моисей с двумя животными, Валаам с крылатыми животными. Даниил с откинутой в сторону десницей с двуперстным жестом, с двумя крылатыми животными, и Иван (Предтеча) с двумя фигурами зверей или животных. На стенках трибуна расположены фигуры со змеиными хвостами. На куполе, имеющем форму маковицы, мелкие орнаменты: маски мужские и женские, звери, птицы, животные, змеи, отчасти фантастические. Все фигуры трибуна и купола, равно как в корпуса, отделяются колонками с арочками и, следовательно, представлены в чертогах.

Рис. 3. Большой Московский Иерусалим

Рис. 4. Большой Московский Иерусалим

На внутренней стороне двери Сиона чеканная надпись: «В лето 6994 (1486) сделан бысть сей Иерусалим повелением благоверного и христолюбивого великого князя Ивана Васильевича Господаря всея Руси в лето 25-ое господарства его в церковь Успения Пречистыя и ко гробу чудотворца Петра на Москве».

Рис. 5. Большой Московский Иерусалим

Если архитектура этого Сиона представляет черты смешанного характера – романские и русские, то все наружные фигуры и звериный орнамент имеют романское происхождение. Следов древнерусского предания нет здесь в типах и подобиях святых: западная лепка фигур, фактура волос и костюмов, даже характер жестов, всё это указывает на романские источники. С этой стороны мнение гр. А.С. Уварова, высказанное ещё в 1805 г. о романском стиле Московских Сионов, совершенно верно. Верно и то предположение, что большой Сион изготовлен, вероятно, итальянцами, вызванными в Москву Иоанном III-м¹⁸; но Иерусалимы или Сионы пришли к нам первоначально всё-таки не с запада, как полагал гр. А.С. Уваров, а с востока, и лишь в XV веке, благодаря наплыву иностранцев в Москву, подверглись столь резким изменениям в стиле. Заметим, наконец, что эти изменения с такой силой и последовательностью обнаруживаются только в большом Московском Сионе; менее значительны они в малом Сионе.

5) Малый Иерусалим Московской синодальной ризницы (рис. 6–9) имеет вид одноглавого храма Московской архитектуры. Основание его квадратное; над ним кокошники, трибун, маковица и восьмиконечный крест. Высота его с крестом 0,63 м.; высота корпуса до карниза 0,21 м.; широта стенок 0,20 м. Алтарной апсиды нет; нет также и дверей. На стенках корпуса расположены 12 иконографических фигур (по три на каждой стенке), отделённых друг от друга колонками, украшенными чернью, с базами и капителями (одна колонка утрачена). Иконографические триады расположены в следующем порядке: 1–3 деисус (Иисус Христос, Богоматерь и Предтеча), 4–6 ап. Павел, Иоанн, Марк, 7–9 Яков, Симон, Андрей, 10–12 Лука, Матфей, Пётр.

На кокошниках нацированы ангелы с чеканными головками; такие же четыре головки ангелов помещены у основания трибуна. Поддон утрачен. По карнизу расположена чеканная надпись: «В лето 6994 (1486) сделан бысть сий Ерусалим повелением благоверного и христолюбивого великого князя Ивана Васильевича Господаря всея Руси в 24 лето господарства его в церковь Успения Пречистыя и ко гробу чудотворца Петра на Москве». – Основные архитектурные мотивы этого памятника – русские, точнее Московские, навеянные Московскою архитектурою эпохи возрождения. Но все иконографические фигуры, вся орнаментика, имеют западный характер: все фигуры, головки и жесты, весь стиль декоративный, составляют уже продукт западного творчества – вероятно Итальянского, внесенного сюда приезжими художниками.

Рис. 6 и 7. Малый Московский Иерусалим

Рис. 8 и 9. Малый Московский Иерусалим

Рассмотренными памятниками ограничивается вся наличность древних Иерусалимов, сохранившихся до настоящего времени. Сверх того, мы имеем несколько отдельных указаний на Иерусалимы или Сионы греческие, русские и, по-видимому, западноевропейские. Известный русский паломник начала XIII в. архиепископ Новгородский Антоний в своём Путешествии упоминает, между прочим, и об Иерусалиме или Сионе. Описывая великолепие богослужения в храме св. Софии в Константинополе, он говорит: «и как понесут светозарный Иерусалим и рипиды, и тогда воздыхание и плач бывает людем о гресех. Кий ум и какова душа иже не помянёт тогда о царствии небесном и о жизни бесконечной»¹⁹. Последнее выражение указывает, очевидно, на то, что здесь идёт речь о великом входе на литургии. Как видно, Иерусалим, в св. Софии был «светозарный», т. е. блестящий, – вероятно, золотой; он, наравне с рипидами, выделялся из ряда других предметов торжественной церковной процессии.

В стенописях Афонских храмов, где между прочим иногда изображается великий литургийный вход, Сион в ряду других предметов, выносимых на этом входе, замечен был нами при личном осмотре Афонских стенописей в 1888 г.²⁰ только один раз в Ватопеде. Ввиду того, что ни подобных Сионов в афоно-монастырских ризницах, ни указаний на существование их в афонских монастырях нет, мы не можем утверждать, что Сионы действительно находили здесь практическое применение; возможно, что его воспроизведение в ватопедских стенописях, представляющих идеальную литургию, указывает не на местную монастырскую практику, а на практику Константинопольскую – св. Софии. То же самое, по-видимому, нужно предполагать и по отношению к скульптуре Реймского собора. Дидрон здесь отмечает любопытную иконографическую композицию, которую прямо называет литургией. Основные черты её те же, что и в афонских стенописях; но художник ввёл в эту композицию атрибуты верховном власти небесной и земной: ангелы несут здесь солнце и луну, державу и скипетра царский, воинский меч и эмблему церкви – идеальный храм²¹. Храм этот, очевидно, – Иерусалим или Сион, выносимый на великом литургийном входе в Константинополе и у нас в России. Дидрон не сомневается, что основной мотив этой композиции реймский художник заимствовал из Константинополя. И это вполне вероятно.

В западной церкви, после её отделения от восточной, своих Сионов, в смысле моделей храма, по-видимому, не было. До нас не дошло ни одного такого памятника. В памятниках средневековой письменности наименование «Сион» и Иерусалим встречается нередко, но прилагается оно к различным предметам и не имеет нашего терминологического значения. В тестаменте Еверарда «Сионы золотые» (Sia anrea) становятся рядом с филактериями и составляют собственность частного лица: ни о форме их, ни о назначении неизвестно ничего²². То же в тестаменте Рикульфа (alium calicem cotidiannm, Sion argenteum optimum unum, incensaries duos etc.)²³. Иногда Сион означал ветвь или прут²⁴; иногда маленький сосуд – vasculum, носимый диаконами вместо «manipulum»: это известие, заимствованное из древнего ритуала западной церкви, сообщено Мартенем²⁵; в том же ритуале название Сион употребляется в смысле сосуда, посредством которого вино наливается в чашу²⁶. Всё это показывает, что название «Сион» на западе прилагалось к различным литургическим предметам и строго-определённого значения не имело.

У нас в России Иерусалимы были не только в Новгороде и потом в Москве, но и в некоторых других великокняжеских городах. Известно, что Андрей Боголюбский во Владимире Кляземском устроил три Иерусалима для Успенского собора и один Иерусалим для церкви Рождества Богородицы в Боголюбове. В г. Владимире он устроил прекрасную церковь Успения Пресвятой Богородицы и «всякими различными виды украси ю от злата и сребра, жемчугом многоценным, паникадилами золотыми и серебряными, а трие Иерусалима вельми велицы иже от злата чиста, от камения многоценна устрои»²⁷. Сверх того: «сий князь благоверный Андрей сотвори церковь сию²⁸ в память себе и украси ю иконами... златом и каменьем драгим и жемчугом... сосудами златыми... и всякими сосуды церковными и Иерусалим злат с каменьи драгими»²⁹. Итак, для соборной церкви Андрей Боголюбский устроил три Иерусалима ради вящшаго великолепия, а для Боголюбовой – один. Последняя из этих церквей была также княжескою придворной церковью: здесь находился дворец Андрея Боголюбского: остатки этого дворца, в котором Андрей Боголюбский был убит, сохранились доселе. Вот почему и для этой церкви, – не соборной, был всё-таки устроен великолепный Иерусалим.

В деле строительства церковного и гражданского Андрей Боголюбский, как известно, подражал Киеву. А потому вполне вероятно, что и Владимирские Сионы явились под влиянием Киева, следовательно, возможно предполагать, что и в стольном городе Киеве – в Софийском соборе были Иерусалимы или Сионы³⁰.

Иерусалимы или Сионы, как видно из приведённых уже фактов, принадлежат к числу явлений, если не обычных и широко распространённых, то, во всяком случае, и не редчайших. А потому все существующие ученые попытки разрешить вопросы о назначении и происхождении Сионов, на основании лишь Сионов Новгородских и Московских, по необходимости имеют характер односторонний и могут быть названы лишь догадками более или менее остроумными, но не соответствующими исторической действительности. Только наличность памятников, взятых вместе во всей совокупности, притом в связи с историческими данными, может создать почву для разрешения этих вопросов.

Архиепископ Амвросий Орнатский в своих записках о Софийской ризнице³¹ мимоходом заметил, что «Сионы в древности употреблялись на великом выходе при архиерейских церемониальных служениях, а вместо сего ныне на великом выходе выносится архиерейская митра». Эта случайно брошенная мысль, очевидно, навеяна мнимым сходством форм Сиона и митры, какого в действительности нет. Неверно и то, что митра на великом входе заменяла Сион: те и другие находили место одновременно в этой церемонии.

То же самое, лишь с некоторыми подробностями, повторено в Древностях Российского Государства. «Сионами или Иерусалимами назывались ковчеги, имеющие подобие церкви. Происхождение и подлинное их значение в богослужении нам мало известно... В соборных церквах Киева, Новгорода, Пскова, Владимира и Москвы такие Иерусалимы выносимы были во время архиерейского служения на малом выходе пред Евангелием и на великом выходе вместо митры (опис. Новгор. Соф. соб. в Новгор. губ. вед. 1848 г. № 9), также в крестных ходах, и ставились на престоле в алтаре (Древн. росс. Вивл. т. X, 169)». Очевидно, автор повторяет мнение, критически не проверенное и ничего не разъясняющее. В другом месте, в главе о дарохранительницах, Новгородские Сионы прямо приписаны к этим последним и отнесены – первый к XV–XVI в.³², а второй (без стенок) к XV в.³³, также без всякой мотивировки.

Известный немецкий учёный Бок, упоминая об Ахенском Сионе³⁴, относит его к числу ковчегов евхаристических. Архим. Макарий признает Софийские Сионы дарохранительницами³⁵. Однако ни тот ни другой не считают нужным мотивировать свои отзывы более или менее определённо, а наоборот – арх. Макарий, равно как и автор статьи о Сионах в Древностях Российского Государства, допускают двойственность в объяснении: то относят они Сионы к числу предметов церемониального обихода, то признают их дарохранительницами. Строже и определённые высказывается по этому предмету академик Е.Е. Голубинский. В своём капитальном труде – Истории русской церкви – Е. Е. Голубинский полагает, что Сионы были дарохранительницами, – именно дарохранительницами праздничными, употреблявшимися только в торжественных случаях (в Москве) и хранившимися в ризнице; тогда как обыкновенные дарохранительницы находились постоянно на престоле. Наименование их «Сионы или Иерусалимы», по-видимому, указывает, на Иерусалимский храм Воскресения или на Сионскую горницу³⁶.

Последнее из этих замечаний, касающееся наименований Сионов, как увидим ниже, вполне вероятно. Решение же вопроса о назначении Сионов едва ли может считаться решённым правильно.

1) В самом деле, если Сионы были дарохранительницами и заключали в себе освящённые дары, то едва ли могли быть они переносимы во время великого входа на литургии, в торжественной процессии, в которой переносятся на престол дары для «тайной жертвы», ещё не освящённые? И чем возможно было бы оправдать подобное явление?

2) Почему ни в одном из Сионов, – ни Московских, ни Новгородских, нет никаких приспособлений, даже следов приспособлений, для хранения здесь св. даров?

3) Появление Сионов в Москве только при Иоанне III, а не ранее, заставляет искать другую причину их устроения в современных условиях церковной и государственной жизни; между тем дарохранительницы, даже золотые, были в Москве и ранее того времени.

4) Почему Сионы мы видим не во всех церквах, а только в древнейших соборах?

Если бы Сионы были дарохранительницами, то они были бы и в знаменитых, и в богатых древних монастырях. Дарохранительницы нужны для каждой церкви. Однако здесь мы не видим их; Иоанн III, сооружая два Сиона для Москвы, руководится примером Новгорода, где были в Софийском соборе два Сиона. А.П. Голубцов в своём прекрасном исследовании о Соборных чиновниках предполагает, что Сионы могли заменять собою дискосы при перенесении даров на великом входе, или – что дискосы переносились в Сионах³⁷. Соображение весьма остроумное, и с ним, возможно, было бы согласиться, тем более, что и самая форма Сионов, как увидим ниже, вполне гармонирует с этим объяснением. Тем не менее оно вызывает возражения:

1) если Сионы заменяли дискосы, то почему мы не видим их в Афонских стенописях в изображения великого входа, за исключением, быть может, стенописей ватопедских;

2) притом, в стенописях ватопедских находятся в указанной процессии также и дискосы, отдельно от Сиона;

3) для дискосов средней величины двери Сионов не только Новгородских, но и Московских, недостаточно широки;

4) помещение дискоса внутри Сиона в торжественной церемонии великого входа скрывало бы от взоров присутствующих дискос, звездицу и покров и тем ослабляло бы пышность церемонии;

5) наконец, к числу указанных неудобств Сионов для данной цели следует отнести массивность Сионов, особенно Московских: большой Московский Сион едва ли сможет нести на известной высоте один диакон; его носили двое за особые ручки.

6) А.П. Голубцов, при этом, ссылается на сообщение Германа, еп. Парижского, о Галликанской литургии, где евхаристический сосуд назван башнеобразным (turris). Аналогичное известие находим у Григория Турского, который прямо называет евхаристический сосуд башнею³⁸.

Но «башня» не то же, что Иерусалим или Сион. В форме башни и церкви устраивались в древности церковные ковчеги различного назначения; в данном случае turris ближе подходит не к Сиону, а к пиксиде – πυξίον, которая была дарохранительницей и имела иногда форму башни³⁹. Пиксиды составляли обычную принадлежность всех церквей, хотя не всегда изготовлялись из слоновом кости. От этих пиксид, вероятно, произошли католические «mostrantia, ostensorium».

Сионы по своему назначению не были ни реликвариями, ни дарохранительницами. Если Ахенский Сион превращён был в реликварий, то это превращение есть дело позднейшего времени. Быть может, со временем найдутся и другие реликварии и даже дарохранительницы, которые были первоначально Иерусалимами. Надпись о находящихся в нём мощах св. Анастасия (персидского?) сделана не на самом Сионе, а на особом листке пергамента, – притом она – на латинском языке. Псковская серебряная дарохранительница (в Троицком соборе), устроенная в XVII в.⁴⁰ всегда была дарохранительницей. Правда, она имеет вид храма, но своим размерам близко подходящего к Московскому малому Сиону, а отчасти и по архитектурному плану; но она никогда не называлась, да и не могла, как увидим ниже, называться Иерусалимом или Сионом. Находящееся на ней, между прочим, изображение тайной вечери прямо указывает на её евхаристическое назначение. Скиния Московского Архангельского Собора⁴¹, устроенная при Петре I в форме трёхглавой церкви – также дарохранительница: прозрачное указание на такое именно назначение её находим как в названии её, так и в изображении тайной вечери в типе Миланской вечери Леонардо да Винчи на лицевой стороне. Если бы мы предположили, что Иерусалимы были дарохранительницами, то естественно было бы ожидать встретить их не только в соборных церквах, но и в монастырских и даже в приходских храмах более или менее богатых; однако ж этого нет: не только не сохранилось до нас ни одного памятника этого рода даже в древнейших знаменитых монастырях – Киево-Печерском, Троице-Сергиевом и др.; но нет даже и никаких упоминаний о них, никаких следов в памятниках древней письменности. Не было их даже и в обыкновенных древних соборах, где отправлялись торжественные архиерейские служения. Вот почему в Чиновнике Холмогорского Преображенского собора, при описании торжественных богослужений, нигде нет никаких упоминаний ни об Иерусалимах, ни о Сионах; в чиновниках же Новгородских и Московских они упоминаются часто, как принадлежность пышного праздничного богослужения. Таким образом, происхождение и назначение Иерусалимов остаётся пока неизвестным. По нашему мнению, для изъяснения смысла Иерусалимов необходимо подойти к делу с другой стороны. Если бы даже и удалось уяснить их назначение путём исторических соображений и справок, всё-таки останется нерешённым вопрос о художественно-археологических формах Иерусалимов и их генезисе, что составляет главнейшую сторону в рассматриваемых памятниках. И если мы рассмотрим Иерусалимы с этой последней точки зрения, – как выражение известного художественного типа, опирающегося в своём генезисе на реальные художественные основы, введём их, путём анализа форм, в среду однородных памятников христианской древности, то найдём крепкую базу для установки и решения вопроса о происхождении и назначении Иерусалимов. Основная архитектурная форма Новгородских Сионов – форма храма – круглого в плане; это общая форма древнехристианской ротонды или круглого храма. Но в форме храма в христианской древности, особенно на востоке, строились многие предметы церковной утвари: дарохранительницы, реликварии, кадила, фонари, кивории и т. п. В некоторых отдельных случаях трудно отличить со стороны формы реликварий от Сиона или от кивория. Реликварий византийский XI в. в Московской Синодальной ризнице мы распознаём только по греческой надписи, из которой видно, что он представляет миниатюрную копию большого кивория, бывшего над мощами св. Димитрия в известном Солунском храме⁴². Венецианский киворий в храме св. Марка (VI–VII в.), по своим архитектурным формам напоминающий церковь с куполом, имеет четырёхугольную форму без добавочной ротонды, а потому мы не решаемся отнести его к категории Сионов; тем более что и находящаяся на нём греческая надпись: ὑπὲρ εὐχῆς καὶ σωτηρίας τῆς ἐνδοξοτάτης Αναστας⁴³, не даёт для этого никаких оснований. В таких случаях иногда оказывает помощь предание, смысл которого отражается в наименовании предметов. Мы отнюдь не хотим сказать, что наименование предмета само по себе имеет решающее значение и что на столь скользкой почве возможно обосновать учёный взгляд на предмет. Наименование, – и только одно древнее наименование, важно лишь постольку, поскольку оно стоит в гармонии с другими данными, относящимися к тому же предмету.

Наименования «Иерусалим» и «Сион», как в применении к нашим Сионом, так и в древней библейской и христианской письменности, употребляются иногда как синонимы и относятся то к городу Иерусалиму, то к храму Соломонову, то к храму Воскресения в Иерусалиме, то к кувуклии гроба Господня, то к Сионской горнице и храму там построенному.

В Библии Сион означает Иерусалим и холм, на котором он построен: в Сионе живёт Господь (Зах.8:3; Пс.2:6, 75:3); от Сиона спасение Израиля (Пс.13:7); Богу подобает хвала в Сионе и обет в Иерусалиме (Пс.64:2); в Сионе явится Бог богов (Пс.83:8); Господь в Сионе высок (Пс.98:2); в Сионе возвещается имя Господне и хвала Его в Иерусалиме (Пс.101:22); Господь избрал Сион и возжелал его в жилище себе (Пс.134:13)⁴⁴; Иерусалим город и дом Господа Бога (Пс.121:3, 9); Бог живёт в Иерусалиме (Пс.134:21); Сион – град Бога живого – Иерусалим небесный, церковь первенцев, написанных на небесах (Евр.12:22); вышний Иерусалим свободен; он матерь всем нам (Гал.4:26). Места эти имеют характер общий, и только два последних места из нового завета имеют некоторое отношение к нашему предмету, – поскольку Иерусалиму усвояется здесь название «церкви первенцев» и «матери всех церквей». В смысле конкретном наименования эти приложимы к Сионской горнице, где совершена тайная вечеря, где сошёл на апостолов Св. Дух и где впоследствии построен был храм.

Паломники и церковные песнопения говорят по нашему вопросу глухо. Сильвия неоднократно упоминает о Сионе и о Сионском храме⁴⁵, но никогда не усвояет им наименования «Иерусалим». Другие паломники о Сионском храме говорят: на верхней плоскости горы Сиона находится большая церковь, основанная апостолами, потому что тут они прияли Дух Свят; тут же успе просв. Мария и тут указывают также место вечери Господней⁴⁶. И ещё: в Сионской горнице произошло успение Богоматери: тут успе пресв. Мария, тут Господь возлежал на вечери со своими учениками и тут ниспослал на них Духа Святаго⁴⁷. В церковных песнопениях Иерусалимом или Сионом называется церковь Христова Иерусалимская и город Иерусалим: светися, светися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе воссия, ликуй ныне и веселися, Сионе⁴⁸! На гору Сион взыди благовествуяй, и Иерусалиму проповедуяй в крепости вознеси глас: преславная глаголашася о тебе, граде Божий⁴⁹. Решительное очищение грехов, огнедухновенную приимите Духа росу, о чада светообразная церковная: ныне от Сиона бо изыде закон, языкоогнеобразная Духа благодать⁵⁰.

Ни сообщения паломников, ни церковные песнопения не дают достаточных разъяснений по вопросу о происхождении и назначении Новгородских Сионов или Иерусалимов. Тот факт, что эти Иерусалимы или Сионы по своему происхождению имеют какое-то соотношение с горой Сионом и городом Иерусалимом, а также и с Иерусалимскою церковью, бесспорен; но указанные памятники письменности не дают оснований приурочить наши ковчеги к той или другой Иерусалимской церкви. Церковь на Сионе паломники называют Сионом, но никогда не называют Иерусалимом, новым Иерусалимом; последнее название встречается в церковных песнопениях, но оно относится вообще к церкви Христовой в Иерусалиме, а но к одному какому-либо храму. Но паломники разъясняют нам одно любопытное явление, прямо не относящееся к нашей задаче, но искусственно связанное с нею в Древностях Российского Государства, где приведено известие А.Н. Муравьева, что в Грузии наименование «Сион» усвояется соборным храмам в честь Успения Богоматери, потому что Богоматерь преставилась на Сионе⁵¹. Известие это правдоподобно, хотя не во всей полноте. По словам Д.З. Бакрадзе, в Грузии Сионами назывались многие храмы: Тифлисский Сионский собор, храмы самшвилдский, болниский, эрцойский, кавказский у Казбека, атенский, уцерский, шилдский и другие⁵². А.А. Цагарелли сообщил нам, что у царевича Вахуштия, грузинского географа первой половины XVIII в., который служит главным и даже единственным письменным источником наших сведений о грузинских Сионах, прямо названы Сионами только Тифлисский, атепский и уцерский соборы во имя Успения Пресв. Богородицы, а Болнисский назван Сионом только на основании древней надписи на колокольне при храме. По тому же вопросу получены нами от графини П.С. Уваровой следующие сведения:

1) Сионы встречаются только в западной Грузии, в восточной же их вовсе нет, и если Бакрадзе называет церковь в Уцери «Сионом», то это ошибка.

2) Иоссельяни говорит, что «Сионами» в древней Грузии назывались храмы без куполов, но это мнение ни на чём не основано, так как большинство храмов, теперь носящих это название, все с куполами.

3) Большинство храмов, называвшихся «Сионами», всегда были соборные.

4) Почти все храмы, так называемые, посвящены Божией Матери.

5) Кроме указанных Вами «Сионов», существует ещё храм в селении Чхиквта, недалеко от Белаго Ключа, который тоже называется «Сионом». Храм итог построен в 1679 г.

6) В Армении указывают на два храма, носящих название «Сионов»: Сурб-Сионский Монастырь и Сурб-Сионская Пустынь⁵³.

В виду приведённых данных становится вполне достоверным, что Сионские храмы или Сионы на Кавказе и во главе их Тифлисский Сионский собор явились под влиянием Сионского храма в честь Богоматери в Иерусалиме. Косвенное подтверждение этого находится в том, что рядом с этим храмом на Сионе находился храм св. Иакова, принадлежавший прежде, по словам А.А. Цагарелли, грузинам, а теперь занятый армянами. Отсюда, казалось бы, естественно предположить – не стоят ли в родстве с этой Сионской церковью в Иерусалиме и наши русские, в частности, Софийские Сионы и не оттуда ли заимствовали они свою форму? Нет. Предположение это совершенно расходится с наличностью исторических и художественно-археологических данных. Древнейшее и первое наименование наших ковчегов было не – «Сионы», а Иерусалимы. И не только все Новгородские Сионы, начиная с Сиона, взятого Всеславом Брячиславичем в св. Софии, называются в летописных известиях «Ерусалимами», а не «Сионами», но также и Владимирские и Московские; даже Сион храма св. Софии в Константинополе архиеп. Антоний назвал «Ерусалимом». Название «Сион» в применении к рассматриваемым ковчегам, если оставить в стороне пророчественное указание на Сион (Ис.131:13), начертанное на Ахенском Иерусалиме, становится употребительным по ранее XVI–XVII в. у нас в России: его встречаем обычно в соборных чиновниках того времени (XVII в.). В Чиновнике Новгородском уже повсюду употребляется одно только наименование «Сион» большой-малый, «Сионы», и ни разу не встречается наименование «Иерусалим»; следовательно, в Новгороде в XVII в. старое наименование было уже забыто и заменено новым. В Московском Чиновнике, наоборот, чаще всего употребляется старое наименование «Иерусалим» в приложении к обоим ковчегам – большому и малому, и лишь в двух местах встречается наименование «Сион, Сионы»: в праздник Успения Пресвятой Богородицы на великом литургийном выходе «диаконы носят 4 рипиды да еросалим да св. Сион»⁵⁴; а 20 декабря в неделю св. отец (166 года⁵⁵) «на великом выходе в херувимскую песнь носили диаконы Сион большой и меньший». Таким образом, сравнительно позднее наименование «Сион» само по себе не даёт никакого основания ставить в связь (по происхождению) наши древние (не позднее X–XI в.) Иерусалимы ни с Сионской горницей, ни с храмом на Сионе. С другой стороны, – и это самое главное, Сионский храм, по своей архитектуре, никогда не был ротондой и, по словам русского паломника Даниила (XII в.), был построен клепски⁵⁶ т. е. в виде четырёхугольной клети; между тем как наши древнейшие Новгородские Иерусалимы копируют архитектурные формы круглого храма. Это крупное различие невозможно оставить без внимания, не нарушая основных методологических требований в данном вопросе.

Представление о Сионе матери церквей с течением времени расширилось, и если в апостольский период явилась в Антиохии церковь, где верующие во Христа впервые стали называться христианами, то и в Иерусалиме наряду с этой первой Сионской церковью в IV веке стала другая церковь, которая своею пышностью и великолепием отвлекла общее внимание от бедной Сионской горницы. Это был знаменитый храм, построенный императором Константином Великим на месте спасительных страданий Иисуса Христа. Все царственные заботы приложены были к сооружению прекрасного здания. Император желал, чтобы не только сам храм был великолепнее всех храмов, где-либо существующих, но и другие при нём здания были бы гораздо превосходнее самых прекрасных по городам строений. Найдены были лучшие художники и мастера, драгоценнейшие мраморы для колонн, заготовлена мозаика и золото. Живой свидетель этого историк Евсевий оставил нам восторженное описание храма: «На месте спасительного страдания воздвигнут новый Иерусалим в противоположность так называемому древнему, который, после беззаконного господоубийства, для наказания нечестивых его жителей, подвержен крайнему опустошению. В противоположность этому-то Иерусалиму, царь на счёт богатых и многочисленных взносов построил храм в ознаменование победы Спасителя над смертью, – может, быть тот самый храм, который пророческое слово называет новым и юным Иерусалимом, и во славу которого, по внушению Духа Божия, так много говорится в Писании. Впрочем, наперёд, как главу всего, царь украсил священную пещеру, – божественную гробницу, у которой светоносный ангел некогда возвестил всем о возрождении, дарованном чрез Спасителя. Эту-то пещеру, как бы главу всего, христолюбивейшая щедрота царя наперёд одела отличными колоннами и многочисленными украшениями. Из пещеры есть выход на обширную площадь под открытым небом: эта площадь выстлана блестящим камнем и с трёх сторон обведена длинными непрерывными портиками. Рядом с пещерой на восточном стороне её стоит базилика – здание чрезвычайное, высоты неизмеримой, широты и длины необыкновенной⁵⁷»... Описание это с нашей точки зрения представляет выдающуюся важность.

Историк Евсевий прилагает, наименование «Иерусалим» к храму Воскресения Иисуса Христа в Иерусалиме. Это, по словам его, «новый Иерусалим», глава его – Αναστάσς; он воздвигнут на месте спасительного страдания Иисуса Христа... в противоположность старому Иерусалиму, подвергнутому крайнему опустошению; «Иерусалим новый и юный», предвозвещённый пророком. Он имел вид ротонды или круглого христианского храма; был богато украшен. Ротонда находилась над пещерою и гробницею, у которой светоносный ангел возвестил св. жёнам о воскресении Иисуса Христа. К ней примыкали портики и базилика⁵⁸. Сильвия упоминает об этом Константиновском сооружении: иногда она различает здесь Martirium или ecclesia maior⁵⁹ и Anastasis⁶⁰, иногда оба эти сооружения именуются Anastasis, basilica Anastasis и представляются сопредельными: basilica quae est loco juxta Anastasim, foras tamen⁶¹. Заметим кстати, что пещера гроба в храме Воскресения, по словам Сильвии, отделена была решёткой⁶² и внутри её горела неугасимая лампада⁶³; множество лампад и свечей горело в храме⁶⁴. Итак, ротонда храма Воскресения имела округлую форму, и ей усвоено было уже Евсевием наименование «нового Иерусалима». Но к этому храму приложимо вполне также и наименование Сион. Ещё и до сих пор здесь (в православном кафоликоне) находится надпись: Χαῖρε Σιὼν ἅγια, μητὴρ τῶν ἐκκλησιῶν, Θεοῦ κατοικητήριον. Σὺ γὰρ ἑδέξω πρώτη ἄφεσιν ἀμαρτιῶν διὰ τῇ; ἀναστάσεως⁶⁵. Те же наименования прилагаются и к Новгородским Сионам; приложимо оно и к Ахенскому⁶⁶ и к Московским. Но в нашем вопросе важно не столько наименование, сколько основные формы: там и здесь основная форма круглая. Отсюда вытекает не только возможность, но и обязательность, при выяснении вопроса о генезисе Иерусалимов или Сионов, сравнивать их с ротондой храма Воскресения в Иерусалиме. Сравнение это необходимо вести в порядке историческом.

Рис. 10. Ротонда Гроба Господня по Тоблеру

Рис. 11. Ротонда по Вогюэ

Рис. 12. Ротонда по Шику

Храм Воскресения в Иерусалиме за продолжительный период своего существования потерпел несколько разрушений и перестроек и совершенно уже изменил теперь свой прежний вид. Никаких чертежей и рисунков его первоначального вида до нас не дошло, и новейшие архитектурные репродукции его Виллиса, Тоблера, Вогюэ, Сепна и Шика опираются главным образом на сообщения Евсевия⁶⁷. Для образца приводим здесь реставрации Тоблера (рис. 10), Вогюэ (рис. 11)⁶⁸ и Шика (рис. 12). Но до нас сохранилось множество памятников древнехристианского и византийского изобразительного искусства, в которых передаются основные архитектурные мотивы его. Пусть в задачу этих художников не входило точное копирование храма Воскресения; всё же они показали и наблюдательность, и понимание архитектурных мотивов и форм. Мы имеем в виду те памятники скульптуры в мраморе и слоновой кости (авории), мозаики и миниатюры, на которых находится изображение воскресения Христова, – точнее явление ангела св. жёнам у гроба Господня. Известно, что древнехристианские художники до IX в. не оставили нам ни одной попытки изображения самого факта воскресения Иисуса Христа: да таких попыток выразить в реальных формах чудесное событие, стоящее вне сферы человеческих познаний и представлений, у них не могло и быть. Для выражения мысли о воскресении Иисуса Христа они изображали ротонду храма Воскресения в Иерусалиме, а иногда, по-видимому, кувуклию и возле них – стражем упавших, и ангела, возвещающего св. жёнам о воскресении, что вполне соответствует вышеприведённым словам Евсевия. Допускаемый в этой иконографической композиции анахронизм (ротонда устроена в IV в.) – явление обычное в восточной иконографии, где историческая точность нередко приносится в жертву требованию полноты выражения идеи. В данном случае замена пещеры гроба Господня построенным на том месте в IV в. храмом была почти неизбежна, потому что пещеры этой в её первоначальном виде в средние века уже не было, а вместо неё в сознании художников естественно выступала ротонда храма Воскресения и кувуклия. И это было тем легче, что и самая форма ротонды по своему происхождению и назначению была формой гробничных сооружений. Нет нужды говорить о древнейшем применении её к устройству мавзолеев; достаточно обратить внимание на широкое применение её, главным образом, к целям погребальным в древнехристианском мире; таковы: надгробный памятник Елены, матери Константина Великого, в Кампанье (Torre pignaterra), церковь Констанцы в Риме, церковь св. Георгия в Солуни, баптистерий Латеранский в Риме, церковь св. Стефана (Rotondo), мавзолей Галлы Плакиды в Равенне, храм Феодориха в Равенне и др.⁶⁹ К этому же архитектурному типу ротонды относится и ротонда храма Воскресения в Иерусалиме; она же – и кувуклия проходит и в указанных памятниках изобразительного искусства.

Приступая к характеристике этих памятников, мы должны сделать одно предварительное замечание: художники в указанных группах памятников не дают, да и не могли дать, не только точной копии храма, но и подражания; они дают формы, выработанные ими самими под влиянием ротонды храма Воскресения; поэтому во многих случаях они допускают крупные отклонения и добавления, а иногда, как напр., на ампулах Монцы и авориях, передают даже, по-видимому, не формы большой ротонды, а лишь кувуклию или пещеры, находящейся в этом храме. Евсевий в своём описании храма Воскресения говорит только о большой ротонде, «украшенной отличными колоннами и многочисленными украшениями»; об отделке же самой пещеры гроба Господня умалчивает. Его дополняют в этом случае паломники. Неизвестный автор сокращённого описания Иерусалима (ок. 350 г.), упомянув о круглой церкви Воскресения, где находится гробница Христова, замечает: «над самой гробницей покров из серебра и золота, и кругом стены обложены золотом»⁷⁰. Антонин Пьяченцский (ок. 570 г.) говорит, что «гробница сделана из серебра наподобие пирамидального столба и под золотой сенью пред гробницей поставлен алтарь⁷¹». Игумен Даниил подробно описывает как храм Воскресения, так и гробницу. «Есть же церковь Воскресения Господни сяка: образом кругла создана, столпов имать облых 12, а в задних (зданных?)... двери же имать шестеры… Верх же кровный не до конца сведен верхом каменным⁷², но тако сперт досками, деревом тесаным плотничим образом и тако есть без верха и не покрыта ничем же. Под тем же верхом самем непокрытым есть Гроб Господень сим образом: яко печерка мала изсечена в камени, дверцы имуще малы и вся мокачна (округла) 4 локоть в длину и ширину... Висит же во гробе Господни 5 кандил великих с маслом древянным... И есть печерка та отделана яко амвон красным мрамором и столбцы мряморяны около стоят числом 12. Вверху же над печерою тою создан яко теремец красный на столпцех и вершень ему сперт кругло и серебряными чешуйками позлащенными покован, а на верху теремца стоит Христос, сделан сребрян... И то суть фрязи сделали и поставили (под самым верхом тем непокрытым). Суть же дверцы трои у теремца того учинены хитро, яко решето хрестцы и теми дверцами влазят люди ко Гробу Господню... Есть святая церковь та Воскресения Христова кругла образом вся мокачна (округла) в длину и ширину сажен 30»⁷³. Судя по этому описанию, отделка пещеры напоминала по крайней мере в XII в. формы ротонды храма Воскресения, и, несомненно, некоторые детали, здесь указанные, встречаются у Сильвии и на ампулах Монцы. В конце XVI в. Трифон Коробейников замечает также, что верх у великой церкви «не сперт [ὔπετρον] над гробом Господним. А над самым гробом стоит приделец в той же церкви камен, аки церковь же на двое переделана⁷⁴». На основании этих данных, нужно полагать, что кувуклия или пещера Гроба Господня обработана была также применительно к общим архитектурным формам Анастасиса; это было миниатюрное подобие его: округлое основание с 12-ю колоннами, мерой 4 локтя в диаметре; вверху над этим сооружением теремок (трибун на колонках) с куполом, с тремя решетчатыми дверями. В виде ротонды планируют эту кувуклию Сепп, Вогюэ, Гюбт, Шик и др. – иногда лишь с небольшим отрезком со стороны входа. Близко подходит к этому описанию изображения на некоторых ампулах Монцы, где видим также колоннадное центрическое здание с покрытием округлым и вместе шатровым, с решетчатыми переплётами и дверями, увенчанное крестом (рис. 13–15), даже с лампадами, о которых упоминают Сильвия и игумен Даниил. Иные из ампул совершенно утрачивают этот вид кувуклии. Ротонда на Миланском диптихе (рис. 16–17) напоминает пирамидальный столп Антонина Пьячецнцского, но не имеет других примет, указанных игуменом Даниилом. На Британском авории (рис. 18) имеется теремок, но он не на колонках.

Рис. 13–15. Ампулы Монцы

Рис. 16. Часть Миланского диптиха

Рис. 17. Часть Миланского диптиха

Рис. 18. Британский аворий

Теремок Бамбергского авория (рис. 19) на колонках, но цельное сооружение – базируется не на круглом, но прямоугольном основании. Иные изображения подходят ближе к большой ротонде, как и Новгородские Иерусалимы. Для большей наглядности, отметим важнейшие из относящихся сюда памятников.

Рис. 19. Бамбергский аворий

В скульптуре христианских саркофагов, – в изображении явления ангела св. жёнам, гробница Иисуса Христа имеет вид ротонды с куполом⁷⁵; на дверях Сабины в Риме⁷⁶ – вид здания с фронтоном в одной части и арочным верхом в другой.

Рис. 20. Аворий Тривульци

На ампулах Монцы формы представления ротонды не одинаковы. Чаще ротонда эта является здесь в виде округлой колоннады с шатровым низким покрытием, увенчанным четырёхконечным крестом; на переднем плане – вход, снабжённый решёткой; иногда внутри видны лампады⁷⁷; иногда в виде прямоугольного здания, напоминающего базилику, с фронтоном и решёткой, с крестом на фронтоне⁷⁸: причём в одном случае ясно видны 4 колонны. На Миланском диптихе, как мы уже видели, ротонда представлена дважды, – в одном случае – со стражами Гроба Господня, – в другом – с явлением ангела св. жёнам, и в обоих случаях она имеет вид округлого здания⁷⁹. Особенность ротонды здесь заключается в том, что она поставлена на другом округлом здании большего диаметра. На миланском окладе Гробница имеет вид простого навеса на четырёх колоннах, с фронтоном и с подобранною спереди драпировкой⁸⁰. На авории Национальной библиотеки в Париже – ротонда с куполом на узком трибуне⁸¹. На авориях Британском, Мюнхенском и Тривульци (IV в.)⁸² (рис. 20), а также на апории Квэдлинбургского собора западного происхождения (XIII в.) ротонда является, по-видимому, на прямоугольном основании с колонками, и украшена медальонами (imagines clypeatae⁸³). Видеть здесь два отдельных здания едва ли возможно⁸⁴. На авории Нарбоннском X в.⁸⁵ высокая ротонда узкого диаметра с куполом, с открытым входом; на отваленном камне сидит ангел. На авории Мецском⁸⁶ прямоугольное здание с двускатной кровлей. На серебряном реликварии в Sancta Sanctorum IX в.⁸⁷ гробница – ротонда с куполом. В мозаиках церкви св. Аполлинария (S. Apollin. Nuovo) в Равенне (рис. 21)⁸⁸ ротонда представляет купольный моноптерос, с коринфскими колоннами, на круглой базе, с открытым входом, в котором виден отваленный камень.

На пряжке от пояса, приписываемого Кесарию Арелатскому (VI в.) – роскошная ротонда на прямоугольном основании⁸⁹. На бронзовом медальоне Иерусалимского происхождения, найденном в 1600 г. в Риме, – ротонда с куполом с открытой дверью⁹⁰. В миниатюрах Сирийского Евангелия Раввулы (586 г.)⁹¹: среди роскошного пальмового сада Иосифа Аримафейского стоит ротонда (?) с античными колоннами, с вычурным куполом в виде колокола; из открытых дверей вырываются лучи и поражают стражей. В позднейших греческих лицевых Евангелиях уже довольно редко встречается изображение гробницы Иисуса Христа в виде особого здания (Ев. Импер. публ. библ. в СПб. № 21 л. 7 об.; № 105 л. 67). В греческой псалтири Лобкова (пс. XXX:14, VII:8. CI:14) гробница Иисуса Христа имеет вид будки с шатровым (!) покрытием, а в афоно-пантократорской псалтири – вид византийского кивория. В средневековых миниатюрах Запада гробница имеет вид иногда купольного здания (Ев. Бернарда), или фасада прямоугольного здания. В греческих лицевых Евангелиях с XI в., вместо отдельного здания ротонды, выступает пещера, согласно прямому смыслу Евангельского текста. Очевидно, древние иконографические предания, с развитием иконографии, стали изменяться: идея воскресения Христова обычно стала выражаться в формах сошествия Иисуса Христа во ад.

Рис. 21. Мозаика ц. св. Аполлинария в Равенне

Целый ряд памятников изобразительного искусства показывает, что общие архитектурные формы храма Воскресения в Иерусалиме и кувуклия были общеизвестным явлением в христианском мире: знали их в Сирии и Палестине, откуда шли, вероятно, ампулы Монцы, знали и в Константинополе, и в Александрии, откуда шли авории, и на Афоне, откуда шли лицевые рукописи, и в Италии. Возможно предположить, что существовали и миниатюрные модели его из драгоценных материалов. Однако наблюдение этих памятников показывает, что их нельзя рассматривать, как точные копии храма Воскресения. Разнообразие их весьма значительно, и его можно было бы ещё усилить ссылками на памятники нумизматики и сигиллографии⁹². Обычно здесь проходит основная форма ротонды, но иногда ротонда стоит в связи с четырёхугольным зданием; иногда видим здесь различие диаметров ротонды внизу и вверху её и в некоторых случаях прямоугольное здание без ротонды. Вот почему до сих пор, не удалось ещё разрешить важный вопрос о том: какие из приведённых выше памятников могут быть рассматриваемы, как подражания храму Воскресения. Гарруччи считал таковыми ампулы Монцы, но мотивировал это единственно тем соображением, что последние идут из Иерусалима, где находится их прототип. Мессмер и Бок предпочитали Бамбергский аворий, с чем, однако, не согласен де Росси⁹³. По нашему мнению, точной копии храма Воскресения нет ни на одном из этих памятников, хотя все формы храма на Бамбергском авории, по верному замечанию Мессмера, соответствуют эпохе Константина Великого⁹⁴; значительная часть приведённых памятников относится ко времени после персидского разгрома (614 г.). И время, и место, и личное настроение, и неодинаковая осведомлённость художников сделали здесь своё дело. Как ротонда, так и кувуклия, и соседние постройки подвергались разрушениям и изменяли свой вид. Художники, по тем или другим причинам, вносили сюда такие детали, которых в действительности никогда не было. В их сознании нередко выступали то специальные особенности большой ротонды, то кувуклии, то, наконец, позднейшего храма. И разобраться во всех деталях этого вопроса, особенно в вопросе о том, что именно держал в мысли художник – большую ли ротонду, или маленькую кувуклию, или то и другое вместе, – как явления сродные по духу и характеру форм, едва ли возможно. Но для наших целей решение этих вопросов не представляется необходимым. Достаточно и того, что в сознании художников так или иначе отражалась главнейшая часть храма – ротонда, уцелевшая до сих пор, и она представлялась в виде округлого здания. Ротонда эта, как по её назначению, так и по архитектурному строению и убранству, была главной частью всего сооружения, на которую обращено было внимание строителей. В этом смысле отзывается о ней и Евсевий. И нельзя не согласиться с мнением проф. Д.В. Айналова, что «круглое здание Гроба Господня без нижнего базиса является первоначальной стадией в развитии и осложнении ротонды Гроба Господня на христианских памятниках»⁹⁵. Эта характерная черта остаётся в сознании художников и передаётся в скульптуре даже и в тех случаях, когда здесь выступает на первый план прямоугольное здание, как на авориях Бамбергском и Тривульци, а ротонда представляется в виде трибуна и купола этого здания. Художники, твёрдо помня, что здесь главная часть – ротонда, помещают стражей спящих именно у её подножия, а не внизу у прямоугольного здания; явление же ангела св. жёнам – внизу у дверей здания, согласно со словами Евсевия.

Но что такое представляет собой прямоугольное здание в связи с ротондой? По этому предмету возможны лишь более или менее вероятные предположения. Главное затруднение здесь заключается в том, какой именно храм Воскресения имели в виду художники – Константинов ли, или другой, устроенный после персидского разгрома? Если второй, то прямоугольное здание и есть именно этот храм, построенный в связи с ротондой, которая выступает вверху в виде купола. Если же это постройка Константина Великого, то здесь возле входа в ротонду не было другого храма; базилика отделена была от ротонды обширным крытым портиком. А потому нужно видеть здесь домысел художника, трудно объяснимый: к ротонде в то время примыкала стена портика, и если предположить, что именно она дала художнику повод представить прямоугольное здание, за которым видна ротонда, то возможно будет признать здесь некоторую вероятность лишь по отношению к британскому аворию, на котором видны колонны (портика?) у входа. По отношению к другим памятникам – это будет художественный домысел или условная репродукция позднейшего храма. Возможно наконец и то, что здесь оказала своё влияние и форма кувуклии, бывшая, в разные времена, то формой округлой, то четырёхугольной. Вероятно, под влиянием той же кувуклии явилась ротонда на Миланском диптихе, где нижняя расширенная часть означает подземное сооружение, а верхняя – его продолжение внутри ротонды храма Воскресения. Главнейшей и древнейшей частью храма Воскресения остаётся всё-таки ротонда. Репродукцию её мы видим и в основных архитектурных формах Новгородских Иерусалимов. Там и здесь округлый план и округлые стенки с колонками, там и здесь – купола низкие, диаметра равного с диаметром корпуса храма, как в древнейших храмах-ротондах; там и здесь двери. Сильвия упоминает о дверях ротонды глухо: aperiuntur omnia hostia (вм. ostia), aperiuntur hostia omnia⁹⁶; видно, что в ротонде было несколько дверей; но Беда (Venerabilis) определённо указывает здесь две четверицы дверей т. е. 8 и 12 колонн⁹⁷. Игумен Даниил свидетельствует, что в Иерусалимской ротонде было 6 дверей; то же и в Новгородских Иерусалимах 6 дверей двустворных с изображениями 12 апостолов. Возможно, что число колонн в ротонде храма Воскресения – 12, сокращённое в Новгор. Иерусалимах (вм. 12 только шесть), оставило свой след в 12 половинках шести двустворчатых дверей – с изображениями апостолов. В трибуне Ахейского Сиона 12 колонн. Были ли какие-либо изображения на дверях храма Воскресения, неизвестно; но достойно внимания то, что на дверях британского авория в Тривульци находятся изображения воскрешения Лазаря и др. На Бамбергском авории показаны и входы ротонды и над ними imagines clypeatae – бюстовые изображения в медальонах. Imagines clypeatae находятся также и на куполе Новгородского большого Иерусалима – это большой деисус: Иисус Христос, Богоматерь, Иоанн Предтеча, арх. Михаил и Гавриил и св. Василий. На блюде Иерусалима против центра купола находится крест в медальоне: он указывает место пещеры гроба Господня, согласно с указаниями паломников и с идеальными реставрациями Константиновых сооружений в Иерусалиме. Все эти признаки сходства в формах рассмотренных памятников показывают, что они находятся в близком художественном и историческом родстве между собой и что Новгородские Иерусалимы или Сионы в частности представляют собой модель ротонды храма Воскресения в Иерусалиме. Все основные формы их стоят в полном согласии с изображениями ротонды и кувуклии на многочисленных памятниках христианства, и в них находят своё художественно-археологическое изъяснение. В сознании художника, изготовлявшего Новгородские Иерусалимы, носился образ того же храма Воскресения Христова. Иерусалим или Сион Ахенский, уклоняясь от новгородского типа, стоит в то же время весьма близко к авориям британскому, Тривульци и особенно к Бамбергскому. Но что в сознании его художника был именно храм Воскресения (Ἀναστάσις) в Иерусалиме, а не Сионский храм, это доказывается находящимися на нём надписями, из которых одна говорит прямо о воскресении Христовом (Ἀνάστιϑῃ·Κύριε...), а другая удостоверяет, что тот храм, эмблемой которого является Ахенский ковчег, Господь изволил избрать своим жилищем. Двух мнений по этому предмету не может быть. Из Иерусалимов или Сионов Московских один приближается к округлой форме Новгородских, другой имеет вид прямоугольного храма. Но оба они относятся узко к концу XV в., когда древние предания об Иерусалимах были совершенно забыты и осталось в памяти народной лишь «великолепие» Сионов, как украшений в церковном церемониале. И несомненно, что художник, изготовлявший их, совсем не помышлял о родстве их с Иерусалимской ротондой со стороны архитектурных мотивов, и создал две модели храмов – одну в стиле романском, а другую в стиле Московской архитектуры того времени. Идеальные памятники утратили свой первоначальный смысл и свою художественную форму, подчинились современному архитектурному шаблону и стали декоративными предметами. Предположение, что Московский малый Сион копирует прямоугольный Сионский храм, может находить некоторую опору в наименовании его «Сион»; но наименование это не древнее, и нет никаких основании предполагать, что в данном случае художник руководился именно этим мотивом; тем более что, наряду с наименованием его Сионом, чаще всего он называется Иерусалимом. В виду этого мы склонны думать, что как Московский малый Сион, так и Ахенский передают вместе с чистой ротондой и другую часть (прямоугольную), выраженную на некоторых авориях.

Новгородские Иерусалимы или Сионы в своих основных формах передают архитектурный тип ротонды храма Воскресения в Иерусалиме, – весьма распространённый в средневековом изобразительном искусстве. С какой же целью они изготовлены были? Теоретические соображения наводят на мысль об их евхаристическом назначении, – по крайней мере в древнейший периода, их истории: если Иерусалим в своих формах повторяет основные формы ротонды храма Воскресения, где был погребён Иисус Христос, то и Иерусалимы, быть может, предназначались для евхаристического «тела Христова». С этой стороны догадка П. Голубцова представляется теоретически правдоподобной. Но, переводя решение вопроса на почву историческую, мы лишены возможности указать для этого какие-либо основания. Никаких известий о древнейших Иерусалимах и их назначении в памятниках письменности до XI в. нет. А с этого времени мы имеем сведения об Иерусалимах только русские, и эти сведения не подтверждают мысли об их евхаристическом назначении. Так как Иерусалимы у нас встречаются в очень немногих храмах, то их нельзя относить к числу обычных богослужебных предметов, одинаково необходимых для всех храмов. В России они были в Софийском соборе в Новгороде, в Успенском соборе во Владимире и в церкви Рождества Богородицы в Боголюбове (придворная), в Успенском соборе в Москве и, вероятно, в соборе Киево-Софийском. Большая часть их – княжеские и царские подарки (во Владимире и Москве). Очевидно, это – предметы особого порядка, редкие, составлявшие своего рода привилегию соборных церквей, бывших на особом попечении русских князей и царей. С этою привилегией едва ли соединялись какие-либо канонические или юридические прерогативы; вернее – это просто лишь внешние знаки, указывающие на первенство церкви в данном княжестве или царстве. В Киеве и Новгороде они появились, вероятно, в X–XI в. вместе с первыми русскими храмами; во Владимире только в XII в., после перенесения сюда столицы из Киева. В Москве до конца XV в. не было Иерусалимов; но в 1486 году Иоанн III сооружает два превосходных Иерусалима для Московского Успенского собора, как видимые знаки церковного возвышения Москвы. Новгород к тому времени уже утратил свою самостоятельность. Новгородские владыки течением исторических событий поставлены были в зависимость от Москвы и вынуждены были получать своё посвящение в Москве при гробе св. Петра митрополита; они были крайне стеснены в своих епископских правах, подвергались лишениям монастырей и наказывались лишением кафедр. Между тем Московская митрополия, опираясь на покровительство государственной власти, сильно поднялась и, вместе с развитием своей просветительной деятельности, развивала свой внешний блеск и церковное благолепие. Иерусалимы и Сионы, как наглядное выражение церковной помпы, оказались теперь нужными для Москвы, и они не замедлили здесь явиться. Примером для Москвы в данном случае послужил Новгород, как для Владимира – Киев. Ясно, что Сионы были у нас явлением довольно редким, – княжеским или царским даром в соборную церковь. Дары эти во Владимире к Москве стоят в связи с сооружением храмов: во Владимире и Боголюбове Иерусалимы изготовлены Андреем Боголюбским для вновь построенных тем же князем храмов – Успенского собора и княжеского храма в Боголюбове; в Москве Иоанн III подарил Иерусалимы в новый Успенский собор, только что сооружённый по приказу царя Аристотелем Фиоравенти. Нельзя не припомнить здесь древний обычай – в мозаиках и фресках вновь сооружённых церквей изображать ктиторов этих церквей с моделями построенных ими церквей. Обычай этот был распространён как в Византии, так и в России, и на Кавказе, и в западной Европе в средние века. Ктиторы здесь подносят Господу Вседержителю или Богоматери модели построенных ими храмов; русские князья и царя в сооружённые ими храмы приносят модель храма Воскресения Христова в Иерусалиме. Что живая связь с Иерусалимской церковью через посредство памятников искусства поддерживалась повсюду в средние века, доказательством тому служат ампулы с елеем «от св. мест и в частности от крестного древа жизни»; значительное количество их сохранилось в Монце. Они шли из Иерусалима. Как надписи их⁹⁸, так и изображения ротонды и кувуклии св. Гроба, напоминали о св. местах. Вероятно, эти ампулы расходились по всему христианскому миру. Возможно, что своей художественной и иконографической стороною они влияли на авории, повторяющие те же темы. Так распространялось влияние сиро-палестинского искусства и поддерживалась связь с Иерусалимской церковью. Той же цели служили и Иерусалимы: они напоминали о живой связи Русской церкви «с матерью церквей – Сионом святым, Божиим жилищем». Казалось бы, что в данном случае естественно ожидать встретить здесь модель не храма Воскресения, но – храма на месте Сионской горницы; но уже вскоре после IV в. великолепный храм Константина Великого с ротондой Воскресения затмил предание о бедной Сионской церкви; слава о нём быстро распространилась по всему христианскому миру: ампулы и авории разносили повсюду его архитектурный образ; с ним неразрывно соединялось представление о новом и юном Иерусалиме, выразительной эмблеме матери церквей и Божием жилище, церкви – Сионе; ей первой возвещено «оставление грехов, дарованное Воскресением Христовым». Возможно предполагать, что подобные эмблемы в церкви восточном ведут своё происхождение из глубокой древности. Если и для церквей, основанных Апостолами – самовидцами Христа и их ближайшими сотрудниками, не излишни были эмблемы, напоминающие о живой связи их с ecclesia matrix; то тем большее значение имели они для церквей сравнительно позднейших. Иерусалимы или Сионы, как видимые знаки союза с матерью церквей, ставились, вероятно, в соборных церквах, служивших центрами церковной жизни данной местности; быть может, ставились они на видном месте, – на престоле, а на торжественных выходах на литургии и в крестных ходах выносились первоначально не только для пышности церковной процессии, но и для наглядного указания на живой союз с матерью церквей, каковая наглядность имела важное значение для непосредственного чувства народа, особенно в первый период ого церковной жизни и при наличности церковных общин, порвавших связь с матерью церквей. Эмблемы этого рода на первых порах, вероятно, шли прямо из Иерусалима, а потом и через Константинополь. Строителями их могли быть как сами новые церкви, так и ктиторы главных церквей и даже видные попечители их. В этом смысле можно понимать запись на Ахенском Иерусалиме с именем табулярия Евстафия – строителя этого Иерусалима. Явления этого рода вполне допустимы с точки зрения церковно-практической.

Но, напоминая о союзе церквей, – Иерусалимы в то же время напоминали о Голгофе и Голгофской жертве. Новгородский архиепископ Антоний подтверждает это ясно, когда говорит о плаче, рыдании и воздыхании о грехах: вся церемония великого входа на литургии с Иерусалимом светозарным, с рипидами, украшенными изображениями херувимов, являлась действительно наглядным выражением церковной песни: «Да молчит всякая плоть человеча... Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным. Предоходят же сему лицы ангельстии со всяким началом и властию, – многоочитии херувими и шестокрылатии серафими». Вот почему следует думать, что светозарный Иерусалим Софийского собора в Константинополе, виденный Антонием, представлял собой модель ротонды Иерусалимского храма Воскресения и что ему в Константинополе в XIII в, а также и у нас, всё ещё усвоилось значение но только эмблемы – союза церковного, но и конкретного напоминания о храме Воскресения в Иерусалиме. – Однако смена поколений, воспитанных под сенью церкви, мало-помалу ослабляла значение этих эмблем, и Иерусалимы, наконец, перешли в разряд пережитков, утративших свой первоначальный смысл и пригодных только для церемониальной пышности. Уже давно вошла в церковное сознание и окрепла та истина, что каждая поместная православная церковь, – русская, славянская, грузинская и др., суть «новые Иерусалимы», и внешние напоминания об этом, эмблемы союза, оказались излишними. В 1486 году Иоанн III сооружает два Иерусалима для Московского Успенского собора только для пышности и по подражанию Сионам Новгородской Софии. Для него не было никакой нужды напоминать кому-либо о связи русской церкви с Иерусалимской, но Сионы нужны были для напоминания о церковном возвышении Москвы. В Новгородских и Московских .обрядниках или Чиновниках постоянно упоминаются Сионы, как принадлежность богослужебных церемоний в праздники, однако нет здесь ни одного намёка на их древнее мемориальное значение на великом входе литургии они всегда выносятся, по прекрасному выражению проф. А.П. Голубцова, лишь «лепоты ради». Приведём несколько выдержек из этих Чиновников.

В праздник Рождества Богородицы 8 сентября, по Чиновнику Софийского собора, несут на переносе (на великом входе) Сион един, да плащаницу, образ Иоанна архиепископа сенние попы⁹⁹; то же в день празднования обретения мощей св. Иоанна архиепископа Новгородского¹⁰⁰; обретения мощей св. Никиты еп. Новгородского¹⁰¹ и в пятницу 2-й недели Петрова поста – празднование памяти св. Никиты епископа Новгородского¹⁰². В некоторые большие праздники выносились в Софийском Соборе на великом входе два Сиона: в праздник «Новолетия» в службе ключари полагают Сионы и плащаницы и судари большие¹⁰³; в праздник Рождества Христова «на большом переносе» Сионы и плащаницы носят¹⁰⁴, то же 14 сентября в праздник Воздвижения креста Господня¹⁰⁵; Происхождения честных древ креста Господня 1 августа¹⁰⁶, в праздник Успения Пресв. Богородицы 15 августа в день совершения пещного действия¹⁰⁷, в праздники – Рождества Христова¹⁰⁸ и Богоявления¹⁰⁹, в Вербное воскресенье¹¹⁰ и Пятидесятницу¹¹¹. По Чиновнику Московского Успенского собора также полагается вынос на великом входе литургии то одного Сиона, то двух: в праздник Богоявления 6 января выносили один Сион меньший; а в праздники Успения Пресв. Богородицы 15 августа, в Вербное воскресенье, в Пасху, в праздник перенесения мощей св. Петра митрополита 24 августа – два Сиона¹¹². Любопытно здесь то, что иногда большому Сиону Успенского собора усвояется название «Еросалим», а малому «Сион»¹¹³. В обычном порядке, в большие праздники выносили два Сиона, в меньшие один; хотя бывали, в зависимости от причин случайных, напр. незначительного состава служащих, – и отступления: сюда относится указанный случай выноса одного меньшего Сиона в праздник Богоявления.

Приведённые показания Чиновников не оставляют никакого сомнения в том, что Иерусалимы или Сионы в XVII в., как в Новгороде, так и в Москве, уже утратили своё мемориальное значение. Даже старое первоначальное наименование их – Иерусалим – стало забываться и постепенно заменялось другим наименованием – Сион. Но это последнее наименование не имело терминологического значения: оно означало не только Иерусалим, но и Сионскую горницу, даже могло применяться иногда к ладоницам, в виде церкви, напр., к ладонице Софийской ризницы инока Феогноста и др. Обрядники или Чиновники вместе с тем ясно показывают, что Иерусалимы или Сионы в XVII в., ни в Новгороде, ни в Москве, не были ни дарохранительницами, ни реликвариями: хранились они в библиотеках старых книг и в старых ризницах вместе с предметами, вышедшими из церковного употребления. Отсюда они выносились для «переноса» на литургии в дни торжественных богослужений. Старый, установленный ещё в Византии, обычай совершения литургийного великого входа с наибольшей помпой нашёл широкое применение и в России, особенно в столичных соборах: так как количество священнослужащих было здесь весьма значительно, то вместе с евхаристическими дарами и их необходимыми принадлежностями выносились «лепоты ради» – иконы, Евангелия, лжица, копье, губа, кратири (в день Богоявления), предносный Патриарший крест (при Патриаршем служении), омофор, шапка епископская, воздухи, плащаницы, покровы с мощей и т. п. Здесь нашли себе почётное место и Иерусалимы или Сионы. Прекращение патриаршества и постепенное ослабление пышной богослужебной церемониальности привели к совершенному изъятию их из богослужебной практики.