Современное состояние татар-мухаммедан и их отношение к другим инородцам

Ни для кого не тайна, что мухаммеданская про­паганда с давних пор велась среди инородцев Поволжья и конечно должна была усилиться и дей­ствительно усилилась за последнее время при объяв­ленной свободе вероисповедания, толкуемой нередко татарами в смысле права пропаганды своего вероучения. В одном из всеподданнейших отчетов Обер-прокурора Св. Синода констатируется, что “оказываясь самыми косными и упорными в заблуждениях своей религии, мухаммедане, сверх того, стараются совратить в нее инородцев, принявших христианство, и употребляют для этого все средства систематической пропаганды”¹. Другой отчет того же Обер-прокурора указывает, что эта пропаганда сильно развита не только в муллах, но и в каждом последователе ислама². В отчете обер-прокурора за 1884 год замечается: „из всех инородцев, населяющих восточную часть России, наименее доступны воздействию христианства маго­метане. Их фанатизм опирается на ложном, но, тем не менее, определенном религиозном мировоззрении, которое последователи его считают более высоким сравнительно с христианским учением. Магометанское духовенство, по-своему образованное, достаточно владеющее словом и диалектическими приемами и пользующееся в народе уважением и авторитетом, поддерживает эти заблуждения, вос­прещая магометанам в то же время какое бы то ни было образование, кроме исключительно религиозного. Таким образом, установился тот замкнутый круг магометанской исключительности, который надолго отнимает у христианства всякую надежду проникнуть в среду последователей этого учения, как путем миссионерской проповеди, так и посредством просветительного влияния науки. В виду этого, православная миссия направляет свою дея­тельность не столько на приобретение последователей из среды коренных магометан, сколько на удержание от вероотступничества тех из них, кото­рые однажды примкнули к христианству. Но даже и в этих пределах усилия миссий не находятся в соответствии с приобретаемыми ею результатами, ибо крещеные татары, вследствие различных бытовых связей со своими единоплеменниками-магометанами, воспитывают подрастающие поколения в магометанских понятиях и обычаях, и приуготовляют из них тот класс вероотступников, которые в течение нескольких десятилетий напоминают о себе своими непрерывными движениями к отпадению от православия, не прекратившимися и до сих пор“³.

Таким образом, многомиллионное мухаммеданское население России⁴ не только упорно сохраняет свою привязанность к исламу, но и деятельно стре­мится расширить сферу своего влияния на других инородцев, или язычников, или еще не укрепив­шихся в христианстве, полагая тем самым почти непроходимую преграду влиянию христианства на этих инородцев и отчасти культурному и государствен­ному, по крайней мере, слиянию с коренным русским населением. Устная проповедь ислама и об­ширная татарско-мухаммеданская литература в самых широких размерах применяются мусульма­нами для пропаганды своих понятий и верований среди инородцев. Татары-мухаммедане представляли и представляют из себя одну сплоченную массу, проникнутую духом рьяной пропаганды, столь по­ощряемой основным учением ислама, а наряду с ними стоят крещеные и язычествующие инородцы, представляющие собою благоприятную почву для сеяния семян всякого вероучения, принадлежащем ведении дела пропаганды; меры борьбы христианства принимались и принимаются не везде усердно и умело и не редко предвзятые взгляды пастырей и даже архипастырей направляли дело христианского воздействия не так, как учило показание опыта, а так, как внушало предубеждение, – разумеем не применение инородческих школ с установившимся уже их характером инородческого преподавания на родном языке и с природными учителями, и природных пастырей.

Вследствие таких благоприятных для мухаммеданской пропаганды условий, образовалась большая масса отступников христианства, которая по существовавшим до последнего времени законам не могла быть принята официально в лоно ислама, а потому составляла собою нечто обособленное от христиан, но не причисленное к мухаммеданам, хотя и жившие уже совершенно мухаммеданской жизнью. Свобода вероисповедания, объявленная в манифестах 17 октября и 17 апреля (1905 г.) открыла этим отпавшим надежду официально перечислиться в число мусульман, и целые тысячи отпавших заявили о своем переходе в ислам, т. е. существо­вавшее раньше свое вероотступничество de facto по­старались сделать таковым de iure и стать полными мусульманами. А наряду с этим, пользуясь сво­бодой религии, мухаммеданская пропаганда особенно усилилась среди вотяков, бесермян, черемис и чуваш, живущих вблизи татарских селений. Главным рассадником этой пропаганды явились конфессиональные школы татар, имеющиеся в каждой татарской деревне. Школы эти, находящиеся под руководством татарских мулл и тщательно оберегаемые мусульманством от какого бы то ни было русского влияния, а тем более контроля, преследуют главным образом религиозные цели, развивая в учащихся ревность к своей вере, и помимо того и преследуя интересы татарского национализма и подготовляя горячих фанатиков ислама и ревностных пропагандистов его учения среди менее культурных масс других инородцев⁵. После объявления свободы вероисповедания по данным департамента духовных дел иностранных исповеданий, как сообщает “Россия” отпало в мухаммеданство 50.000 человек⁶, т. е. такое количество бывших раньше отступников официально перечи­слилось в ислам. Это не только не скрывают сами мусульмане, но даже преувеличивают значение этого факта, выставляя его в таком виде, будто бы эти 50.000 человек являются вновь отпавшими от христианства, а не просто перечислившимися к мусульманам уже издавна отпавших. Так один мусульманский казанский корреспондент в la Turquie пишет: „исламизм со времени манифеста о веро­терпимости делает в России поразительные успехи. Его пропаганда особенно усиленно идет среди северо-восточных губерний империи. Здесь целые деревни переходят в мусульманство. Мусульмане открыли в этих местах множество школ, и це­лые отряды проповедников ходят из села в село. Здешние крестьяне совершенно язычники; они радостно слушают слово веры Магомета и стано­вятся в ряды правоверных мусульман. Богатые мусульмане усиленно поддерживают пропаганду и на помощь новообращенным дают десятки тысяч рублей. На северо-востоке России на деньги богачей-мусульман издают десять мусульманских газет, которые бесплатно распространяются среди русского населения“⁷.

Такова была и такова в настоящее время про­паганда ислама среди инородцев Восточной России. Почти с такою силою шла пропаганда этой религии и среди племен, населяющих Кавказ. Так, по словам „Черноморского Вестника»⁸, в Гудаутском участке, Сухумского округа, мусульманство сильно укореняется. Хотя в каждом приходе с давних пор находятся православные священники, но деятельность их весьма ограничена, так как против них стоит целая масса фанатических мулл, беспрестанно занимающихся религиозною про­пагандой. В каждом приходе найдется лже-мулла, да не один, а 2–3, а потому очевидно, что одному приходскому священнику преодолеть нескольких мулл не под силу. Не довольствуясь борьбой с деятельностью православных священников в области обращения мусульман ко святому крещению, муллы принимают меры к совращению самих православных, в чем успешно достигаюсь цели. Муллы, занимающиеся пропагандой,– преимуществен­но турки, приезжие из Турции, хотя и кроме них имеются муллы абхазцы, но первые становятся пред­водителями других. Встречаются турки, выдающие себя за плотника или чернорабочего, а между тем занимающиеся религиозною пропагандой. Затем многие, „торгующие“ турки, помимо своей торговли, за­нимаются и распространением мусульманства⁹. Эта пропаганда ислама на Кавказе за последнее время так усилилась, что по газетным сведениям¹⁰, в виду массового перехода абхазцев сухумской епархии в мусульманство совет общества восстановления православного христианства на Кавказе возбуждает пред Синодом ходатайство об открытии в епархии духовно-учебного заведения на средства казны.

Подобная пропаганда мусульман особенно идет в тех инородческих деревнях, которые окру­жены мухаммеданскими деревнями, или же в тех, в которых крещеные или язычествующие инородцы живут совместно с татарами. Все подобные ино­родцы подвергаются сильной пропаганде татар, ко­торые пользуются всяким случаем, чтобы завести знакомство или хлебосольство с ними и распростра­нить среди них учение ислама. Этому много способствует сродство или близость языка. Посему особенно крещеные татары подвергаются наиболее сильно пропаганде татар-мухаммедан. Мы уже имели случай сообщать свои личные наблюдения об этом ревнителям миссии, сгруппировавшимся около Братства Св. Гурия¹¹, а именно, что одинаковость языка, одинаковость образа жизни, тожественность вековых обычаев, близость сношений, словом весь быт способствует тесному сближению татар-мухаммедан с крещеными татарами и, при настойчивой пропаганде первых, имеет крайне дурные последствия, влечет отпадение последних от христианства в мухаммеданство. Но эта легкость пропаганды ислама относится не к одним крещеным татарам, она проявляется и среди других инородцев волжско-камского края. И здесь сравнительная близость языка инородцев более с татарским, чем с русским, а также и большее сходство в образе жизни с татарами, чем с русскими, при смешанности жительства, но большей части с татарами вдали от русских,– все это имеет своим следствием, что эти инородцы плохо зная по-русски, имея мало сношений с русскими, отлично говорят по-татарски и находятся с татарами в самых близких и очень частых сношениях, а вместе с этим испытывают на себе и все давление мухаммеданской пропаганды. В прежнее время до усиления христиан­ской инородческой просветительной деятельности, ум их, не получая ни откуда нового заноса христианских понятий, с каждым годом все более и более наполнялся идеями и легендами исламического характера, и, наконец целые деревни отатаривались и отпадали в мухаммеданство. Всюду, где более тесно и близко инородцы окружены татарами- мухаммеданами, мы видим явные следы мухаммеданской пропаганды, особенно среди крещеных татар, на которых мухаммедане, как единопле­менники, всегда могли оказывать влияние. Стоило только сойтись мухаммеданину с крещеным татарином, тотчас начинался между ними разговор о вере на языке совершенно понятном для крещеного. Мухаммеданин излагал крещеному на его родном языке истины своей веры. Крещеный слушал и часто увлекался словами мухаммеданина до того, что совершенно оставлял малоизвестное ему христианство. К сожалению этому способствовала большая разобщенность между русскими с одной стороны и кре­щеными татарами с другой. Это нерасположение заставляло крещеных еще теснее сближаться с мухаммеданами и у них искать наставления в деле веры. Мухаммедане конечно с радостью спешили поделиться своим знанием в мухаммеданстве. Благодаря таким советам и наставлениям, креще­ный татарин нередко становился мухаммеданином если не явным, то, по крайней мере, тайным. Человек не может жить без религии, жить, не зная чему и как веровать. Посему крещеный татарин, не имея в прежнее время познаний в христианстве хоть, сколько-нибудь удовлетворительных, должен был искать удовлетворения природной своей любознательности, своему религиозному чувству. Не имея возможности получить этого удовлетворения от русских, крещеный татарин должен был обращаться к мухаммеданам и у них искать решения религиозных вопросов. Вследствие этого мухаммедане имели в прежнее время громадное влияние на кре­щеных татар в делах веры, и даже до настоящего времени это влияние еще не устранено совсем. Влиянию этому много способствовало и то, что кре­щеный татарин был когда-то сам мухаммеданином и сохранил много мухаммеданских понятий. Таким образом, мухаммеданское влияние имело уже для себя почву и не встречало противодействия извне. Между тем русскому, если бы даже он забыл свое нерасположение к крещеному татарину и вздумал наставлять последнего в деле религии, предстоял здесь огромный труд,– ему нужно было сначала уничтожить следы мухаммеданства в сердце крещеного, а потом уже сеять семена христианства. Мухаммеданину же приходилось только увеличивать в крещеном наклонность к мухаммеданству¹².

Особенно в деле упрочения ислама среди татар и возбуждения их религиозной ревности и фанатич­ности большую роль играли и играют муллы, потому что деятельность мулл охватывает всю жизнь му­сульманина с юного его возраста до самой его смерти. В мусульманских школах, при мечетях учительствуют непременно муллы. И здесь с самых юных лет внедряется в детях слепая привязанность к мухаммеданству и ненависть ко всему иноверному. Здесь все проникнуто духом ислама и поставлено так, что воспитывается в ребенке убеждение, что каждая черта ислама неиз­бежна для того, чтобы быть истинным мусульманином и таким образом получить спасение. Когда ученик оканчивает школу и вступает в дей­ствительную жизнь, влияние на него муллы не прекращается. Все сколько нибудь выдающиеся события в жизни татарина дают случай влиянию муллы. Рождается ли ребенок, обязательно приглашают муллу наречь имя, причем за, обычно устраиваемым угощением идет продолжительная беседа на религиозно-мусульманские темы. Заболеет ли кто, опять приглашают муллу прочитать, что-либо из Корана, твердо веря в спасительное и даже целебное действие подобного чтения. Умирает кто-либо в семье, опять мулла неизбежное лицо при обрядах похорон и затем при раздаче имущества между членами семьи, если умер глава дома. Задумал ли татарин жениться, неизбежен мулла, а иногда у богатых на свадьбу для большей торже­ственности приглашают не одного муллу, а несколько, причем, эти последние, всегда любители поговорить на религиозные темы, начинают нередко вести беседы по разным вопросам вероучения и религиозной практике; присутствующие слушают и усваивают содержание этих бесед, не редко проникнутых духом крайнего фанатизма и нетерпи­мости. Развод, домашние недоразумения, начало какого либо предприятия, даже простая отправка в путь на более или менее продолжительное время редко обходится без участия мулл. Таким образом, муллы, как и естественно, было ожидать, являются главным фактором в деле упрочения ислама среди татар и фанатизации этих последних. Между тем имя им легион, потому что редко можно встретить сколько-нибудь людную та­тарскую деревню, где не было бы мечети, а в более многолюдных деревнях можно видеть две, три и даже более мечетей и, следовательно, несколько мулл. Усердие татар к построению мечетей отчасти объ­ясняется религиозным настроением татар, а отчасти заманчивым обещанием Мухаммеда, что за по­стройку мечети мусульман ожидают в раю богатые палаты¹³. Поэтому татары усердствуют строить мечети даже обходя русский закон, требующий опре­деленное число мусульман для разрешения постройки мечети, приписывая к предполагаемому приходу татар смежных деревень совершенно фиктивно, причем, иногда бывает, что жители одной и той же деревни в разное время дополняют своим числом недостающее количество для законного разрешения постройки мечети. В случае же, если не удастся испросить разрешения на постройку установленного вида мечети, татары легко могут обойтись и без этой формальности, так как для совершения мусульманского богослужения не требуется какого-либо особо освященного места, наподобие христианских храмов,– оно может быть совершаемо во всем его объеме во всяком поместительном доме и вообще на всяком месте¹⁴. То же самое нужно сказать и о муллах: всякий более или менее поч­тенный мусульманин может исполнять обязанность муллы, для этого не требуется ни большой учености, ни особого посвящения; правительственный указ нужен только для официально назначенного муллы при формально устроенной мечети.

Влияние этих мулл на татар огромное, потому что татары вообще фанатичны в деле веры, чему способствовало и их положение в русском госу­дарстве: находясь под владычеством иноверного народа, с которым они не могут слиться в одно государственное целое по принципам своей религии, внушающий дух ненависти или презрения к иноверцам, татары, так сказать, замкнулись в своей фанатичной среде, упорно не допуская сюда проник­нуть не только христианству, как религии, но и христианским общечеловеческим идеям о братстве всех людей; они всеми силами старались сохранить не только свои религиозные верования и обычаи, но и унаследованные от предков особенности жизни, не допуская сюда влияния со стороны русских. Это – замкнутая община, доступ в которую всякому постороннему влиянию, даже благодетельному, совершенно закрыт, если не считать несколько десятков культурно-развитых татар, приобщившихся к евро­пейской жизни благодаря особенным благоприятным обстоятельствам. В такой замкнутой среде, конечно, царит крепко дух религиозной общины, каждый член которой считает своею обязанностью блюсти интересы этой общины, чего, к сожалению редко можно встретить среди русских христианских приходов. Такую прочность религиозного общинного духа татар не скрывают и сами татары, и даже выставляют ее в печати. Так известный редактор татарской газеты “Тарджуман” (переводчик) г. Гаспаринский прямо заявляет: „Хотя магометане и ли­шены высокой европейской культуры, как силы для самосохранения, но они в своей религии и проистекающем из нее своем общественном быте имеют весьма крепкую, почти непреоборимую силу сопротивления всяким чуждым влияниям во вред национальной индивидуальности... Обратите внимание и изучите все функции любой мусульманской общины в наименьшей ее единице, представляемой приход­скою общиною. Всякая такая община представляет собою миниатюрное государство с прочною связью частей с целым и имеет свои законы, обычаи, общественные порядки, учреждения и традиции, поддерживаемые в постоянной силе и свежести духом исламизма. Община эта имеет свои власти в лице старшин и всего прихода, не нуждающиеся в высшем признании, ибо авторитет этой власти – религиозно-нравственный. Каждая мусульманская община имеет свою школу и свою мечеть, содержимые или общиною, или на завещанные на то капиталы и иму­щества. Мусульманское мектебе близко соприкасается с общиною и служит дополнением школы семейной, где чуть не с пеленок дитя подвергается неотра­зимому влиянию отца и матери в деле воспитания в духе ислама, так что ребенок 7–8 лет уже имеет столь сильную мусульманско-племенную за­кваску, что удивит всякого новичка-наблюдателя и заставить задуматься всякого рьяного русификатора... Такая мусульманская община в 10–20 семейств, куда бы ни была заброшена судьбою, сейчас группируется вокруг мечети или школы, совмещаемых не редко в одном и том же помещении, и немедленно для питания себя высшими познаниями примыкает к сфере действий какого либо ближайшего медресе. Такие небольшие мусуль­манские общины, разбросанные отдельными посел­ками, наблюдаются во многих губерниях России, и, несмотря на вековое сожительство в массе русского народа, не утратили никакой татарско-мусульманской черты... Пример весьма поучительный и доказы­вающий племенную устойчивость татар представляют литовские татары, рассыпанные чуть не в десяти губерниях Юго-Западного края в числе 8–9 тысяч“¹⁵. Эти слова мусульманского публициста, не в интересах которого было сгущать краски в этой картине, ясно показывает, какую силу представляет собою замкнутая татарско-мусульманская об­щина в деле фанатизации татар и упрочения ислама среди инородцев.

Благодаря такому влиянию и религии, и семьи, и общины, татары не только муллы, но и обычные члены общества проникаются вследствие фанатизации необыкновенным духом прозелитизма и не пропустят, ни малейшего случая посеять семена ислама там, где видят, что они найдут для себя восприимчивую почву: всякий татарин-мусульманин считает себя обязанным по мере сил и средств своих содействовать распространению и укреплению ислама, не оставляя этого дела на попечение одних только мулл, как к несчастью русское дело распространения и утверждения христианства оставляют на долю только духовных лиц. Напротив татарин всегда отличается особенною религиозною ревностью и старается распространить свою веру, особенно, между своими единоплеменниками–крещеными татарами; его религиозный энтузиазм простирается до того, что он не пропустит ни одного случая указать крещеным на превосходство мухаммеданства пред христианством. Мне лично известны случаи, что мухаммедане останавливали мимоидущих крещеных татар и вступали с ними в споры о вере. Нужно посмотреть и послушать, как мухаммеданин проповедует свою веру, чтобы оценить тот энтузиазм, которым дышат его речи, почувствовать тот жар, с которым он ораторствует о превосходстве своей веры пред христианством. Тут льется речь, про­никнутая глубоким религиозным чувством. Можете себе представить, как могущественно действует эта речь на простолюдина – крещеного татарина, который, часто не сознавая силы доводов, увлекается только одним одушевлением говорящего мухаммеданина и после двух трех подобных бесед стано­вится уже далеко не таким христианином, каким был прежде, если только школа и церковь за по­следнее время не укрепили его в вере. Характером энтузиазма запечатлена вся история мухаммеданства и благодаря этому энтузиазму поклонников Мухаммеда оно существует до настоящего времени и притом довольно непоколебимо. Русский крестьянин как-то спокойно относится к тому, что кругом его живут мухаммедане; он не заботится заняться при случае пропагандой христианства между ними. Не таков мухаммеданин. Для него неприятно звучит самое слово „христианин“. Он желал бы всех обратить в мухаммеданство, не пренебрегая никакими средствами. Особенно неприятно татарину христианство среди его единоплеменников, которые прежде были мухаммеданами,– и он посвящает свои труды и ученость при всяком удобном слу­чае на совращение этих последних в ислам¹⁶. Даже татарки не отстают от мужского населения в деле распространения ислама и при бытовых сношениях с женским населением крещеных инородцев или язычников стараются по мере своих сил и умения с одинаковою ревностью содей­ствовать распространению и укреплению ислама. Таким образом, все татары, мужчины и женщины, во главе со своими муллами усердно работают в деле пропаганды ислама.

Укреплению этого духа пропаганды мусульман способствует самое отношение ислама к христианству: ислам выступил не просто как положитель­ная религия, основанная арабским законодателем, но явился как критика на существовавшие до него религии, в том числе и христианство. В Коране во многих местах Мухаммед выступает обличителем христиан, будто бы уклонившихся от истин­ной религии и дошедших чрез признание божества Иисуса Христа почти до многобожия; много мест Ко­рана содержат сильные нападки на христиан, ко­торые и противопоставляются верующим мусуль­манам. Естественно, мусульманин с детства про­никнутый этими идеями Корана об искажении христианами истинной веры, становится рьяным врагом христианства и фанатично старается посеять ислам среди христианских инородцев, где это возможно, или, по крайней мере, совершенно обосо­бить себя от всякого религиозного влияния христиан, столь сильно заблуждающихся по его мнению. Дух критики, к христианству приданный учению ислама в Коране мухаммедан, успел сделать мухаммедан непримиримыми врагами всего христианского, даже такого, что укоренилось среди христиан про­сто как народный обычай.

Этот религиозный дух, проникающий всех му­сульман, не ослабевает с развитием образован­ности у татар, как к несчастью нередко бывает среди русской интеллигенции, а напротив, видоизменив несколько внешний вид, придает татарам особенную сплоченность, которая благодаря харак­терной разрозненности русской интеллигенции, в большинстве случаев дает татарам перевес да­же там, где они по своей численности не должны были бы иметь господствующего положения: возьми­те выбор на разные общественные должности: русские по своей разрозненности представят несколько кандидатов, голоса разобьются и кандидаты их получают меньшинство шаров, между тем как татары сперва единогласно наметят одного канди­дата и все подают голоса за него, и в результа­те их кандидат оказывается избранным, а русские кандидаты забаллотированными. Ставленник же татар, конечно, всегда и во всем будет на их стороне и будет способствовать их деятельности, в области которой пропаганда ислама занимает далеко не последнее место.

Крайней сплоченности татар и их замкнуто­сти от русских содействует и установленная нашим правительством организация мусульманской общины. Все татары России объединены под выс­шею властью одного лица,– муфтия, имеют свои особенного характера школы, в которых они с раннего детства проникаются идеями мусульманской обособленности, в каждой деревне имея мулл, ко­торые, не говоря уже о религиозном фанатизме, и по расчетам чисто материальным стремятся как можно сильнее нафанатизировать своих прихожан.

Такая обособленность и замкнутость татар не есть только наше личное наблюдение,– о ней говорят все, имевшие прямое и продолжительное сопри­косновение с татарами. Так, один уже довольно послуживший и опытный миссионер пишет: „маго­метане везде остаются магометанами, на них ни одна народность не может оказывать своего влияния; где бы они ни жили – среди ли русских, или среди других народностей, они ведут совершенно обособленную жизнь и строго охраняют себя от влияния кого бы то ни было. Напротив, мелкие на­родности, как напр., чуваши, вотяки, черемисы, во­гулы и др., живя около магометан, сами подвер­гаются влиянию их и отатариваются. В прошлом 19 столетии многие крещеные и некрещеные инород­цы сделались жертвой магометанской пропаганды и целые инородческие селения, как то: чувашские, вотские, черемисские превратились в татарские»¹⁷.

При объяснении причин, способствующих влиянию мухаммедан на крещеных, не следует забы­вать также и о том, что до последнего времени первые превосходили последних в умственном развитии. Крещеные татары, оторванные от магоме­танской письменности, оставались до развития школьного инородческого дела в казанском крае в самом жалком невежестве. Мухаммеданская пись­менность была у них отнята, русской же они не могли пользоваться за незнанием языка. Таким образом, мухаммедане, пользуясь письменностью, стояли в то время и должны были стоять гораздо вы­ше крещеных татар в умственном отношении. А известно, какое огромное влияние имеет превосход­ство в умственном развитии. Грамотные магомета­не прямо могли говорить крещеным инородцам, что они находятся в заблуждении, потому что не умеют читать, а русские их обманывают. На себя же мусульмане могли ссылаться, как на авторитет¹⁸. В то время как даже в русских селениях редко можно было встретить школы, а инородцы не имели их совсем, у татар в каждой деревне была школа, а в больших деревнях и несколько школ с их исключительно религиозным духом и фанатическими идеями. По словам одного опытного миссионера¹⁹, огромное развитие среди татар магометанской грамотности и магометанского вероучения сильно поддерживает в татарах ревность к распространению своей веры среди инородцев. Татары магометане, получая в своих школах исклю­чительно религиозное образование и воспитание, выходят из них если не с достаточным знанием своей веры, то, по крайней мере, искренне убежденными в правоте ее и с умением рассуждают на религиозные темы. Каждый татарин, при встрече с чувашенином считает долгом завести с ним беседу религиозного характера. В этой бесе­де он непременно начнет хвалить магометанскую религию, ее обряды, обычаи, духовенство и будет порицать христианскую веру, русское духовенство; в подтверждение своих слов приведет пример из жизни магометанских святых, расскажет о будущей жизни праведников, сообщит какой-ни­будь анекдот, тут же прочитает магометанскую молитву с исполнением внешних ее обрядов и проч.

Такая религиозная воодушевленность татарина, стремление его распространить и утвердить испове­дуемый им ислам и безусловная убежденность в правоте одной только его веры утверждается в та­тарине с самых детских лет в его первичных школах, которые мало просвещают человека, ма­ло дают ему сведений и новых понятий, но зато изо дня в день вкореняют слепую приверженность к исламу, гордое самомнение, заставляющее смот­реть на исповедников других вер, как на неверных, уже обреченных на вечную гибель. Вследствие этого самое помещение школы становится в глазах мусульманина делом благочестия и набож­ности и после посещения мечети для молитвы занимает первое место в религиозном сознании и ува­жении татарина. Вынося из школы мало знаний, но твердо усвоив это немногое и считая это единственным правым путем, который ведет к спасению, татарин при всяком случае старается вы­сказать свое внутреннее убеждение, если находит, что слушатели охотно выслушают его; а если нет, то вступает с ними в спор, и благодаря приобретенному в школе искусству совопросничества если не убедит слушателя, то все же произведет на него известного рода впечатление.

Благодаря примитивной обстановке школ и ничтожному вознаграждению учителям и отсутствии всяких формальных ограничений и требований, по крайней мере на практике, такие школы у мусуль­ман-татар являются в огромном числе и, поль­зуясь симпатиями стариков, делают свое дело в смысле укрепления ислама и отчуждения от всего христианского и русского.

Так как все первоначальные школы татар-мусульман (мектебы) носят характер исключитель­но религиозный, то татарский школьник, проучившись два-три года, является достаточно усвоившим свою веру и религиозную практику вместе с их особенным направлением и считает это как нечто бо­гоугодное. Многие юноши не ограничиваются этой школой, а поступают в другие сравнительно выс­шие школы–медресе, которые отличаясь сравнитель­но большим объемом преподавания, тем не менее, носят тот же исключительно религиозный дух, ха­рактерный для ислама. Здесь они учатся не только познавать истины своей религии, но и защищать их и доказывать превосходство их довольно сложным методом мусульманской силлогизации и искусства полемизировать, касаясь при этом нередко христианства, против которого они на школьной скамье заучивают все существующие наиболее ходкие возражения, относящиеся к догматам и практике христианским, дурно понятым им же искаженным самими мусульманами. Таким образом, кончившие курс в медресе являются уже вполне подготов­ленными пропагандистами ислама среди инородцев-христиан, далеко не имеющих такой своеобразной диалектической подготовки для защиты истин испо­ведуемой ими религии. Нередко можно встретить у татар и лиц, получивших высшее богословское образование мусульманское в наиболее уважаемых и известных медресе Египта, Константинополя и Бухары,– ученых, имеющих за последнее время даже некоторое общеобразовательное, хотя довольно не глубокое развитие.

Для того чтобы иметь понятие о том духовном кругозоре, с каким выходит учащийся татарин из этих медресе, достаточно бросить толь­ко один взгляд на программу этих учебных заведений, в сущности одинаковую во всех заведениях этого типа и отличающихся друг от друга учебниками, впрочем, совершенно сходными по духу. В первоначальных школах учатся читать по-арабски по Гафшиану, как называется изборник из Корана, учатся писать и изучают молитвы и разные обряды, особенно омовение. В высших шко­лах, или медресе изучается мусульманское законоведение (фики), толкование Корана, арабская грам­матика, логика, диалектика и еще кое-что входящее в круг этих наук. Во всех медресе ста­раются выработать из учеников особый тип изу­вера и ханжи, обращая внимание даже на мелочи внешнего чисто характера. Здесь, по замечанию од­ного наблюдателя, близко стоявшего к этим школам в Средней Азии: “складывание рук на животе, напускание на себя смиренного вида, опускание глаз долу, деланная мягкость и даже слащавость речи, в качестве слепого подражания персам былого вре­мени, зачастую доводятся до степени неимоверной приторности”²⁰.

Хотя эти мусульманские школы официально стояли под надзором то становых приставов, то инспекторов училищ, но в действительности на­ходились вне правительственного ведения, что можно читать даже в официальных документах. Так в 1907 году в одном из докладов Бугульминской уездной земской управы говорится следующее: “…о существовании магометанских училищ почти в каждом татарском селении земство знало давно, но оно совершенно не было осведомлено – при каких обстоятельствах и по каким разрешениям они от­крывались. Точно также не было известно и об источниках их содержания и о программах, которых они придерживаются при обучении детей. К сожалению, на эти вопросы, как прежде, так и теперь, не имеется под рукой никаких определенных ответов и в данном случае представляется вероятным одно, что магометанскими школами, по крайней мере, существующего в уезде типа, кроме обучения грамотности, главным образом пресле­дуются задачи духовно-религиозного образования и что эти школы содержались всегда и исключительно на общественные средства. Национальная обособлен­ность и замкнутость преподавания в наших магометанских школах, конечно, делали их совершен­но недоступными для людей других наций, не обладавших знанием татарского языка, и они, в силу таких особенностей, очевидно, находились и нахо­дятся в ведении их областного управления”²¹.

Такое отсутствие фактического надзора над мухаммеданскими школами, при фанатизме и обособ­ленности татар, отразилось и на характере книг и рукописей, какие находились в руках учеников этих школ. Еще в 1892 году М. Н Просвещения было известно, что в магометанских школах упо­требляются, кроме печатных книг религиозного содержания, рукописные книги и тетради, заключающие в себе стихи и песни на татарском языке, в которых оплакивалась зависимость татар от русского государства, восхвалялись турки и другие мусульманские народы востока, умалялось значение русского народа, выражалось сожаление об участи му­сульман, призванных к исполнению воинской по­винности, прославлялась сила ислама, внушалась на­дежда на будущее торжество магометан над не­верными и т. п. В числе печатных книг, употребляемых в школах мусульман, встречались нередко константинопольские издания, в коих проводились мысли прямо враждебные русским государственным началам. Так, напр., в некоторых из них доказывалось всемирное падишахство турецкого султана, высказывалось мнение, что все мусульмане, где бы они ни были, состоят его подданными²². Такой дух мусульманской школы сглаживает особенности разных народностей и создает единое целое сплоченное мусульманское общество, стремящееся не только отграничить себя от всего русского, но и приобрести себе новых адептов, где предоставляется возможность: ислам производит нивелировку всех национальных особенностей и соз­дает однообразный тип мусульманина, плохо вмещающегося в рамки русской гражданственности.

Естественно при таком характере мусульманских школ татары стремятся, во что бы то ни стало не допустить сюда русского влияния и даже правительственного надзора. Когда в 1904 и 1905 году по Высочайшему повелению приступлено было к пересмотру узаконений относительно иноверных исповеданий, то явились уполномоченные мусульман разных местностей Российской Империи и ходатай­ствовали именно в указанном сейчас направлении. Уполномоченные мусульман Крымского полуострова выразили желания, чтобы: а) всем русско-подданным мусульманам на общем основании разрешено было открывать общеобразовательные и профессиональные училища с преподаванием на татарском язы­ке; б) чтобы открытие мектебе и медресе, а также закрытие их, исходили исключительно от Мухаммеданского Духовного Правления; в) чтобы определение и увольнение мударрисов и ходш (учителей) зави­сели также от этого правления. Уполномоченные мусульман Казанского общества пояснили, что преподавание в мектебе и медресе составляет “дело чисто духовного свойства”; поэтому они ходатайствуют, чтобы открытие мектебе и медресе, определение для них учителей и весь надзор за преподаванием лежал бы исключительно на Оренбургском Мухаммеданском Духовном Собрании. Те же уполномоченные ходатайствуют, чтобы было разре­шено лицам и обществам мусульманского исповедания открытие частных общеобразовательных и профессиональных мектебе, но с преподаванием только на татарском языке. Уполномоченный от татарского населения Симбирской губернии, Буинского уезда, ходатайствовал, чтобы открытие духовных школ было поставлено в зависимость только от мусульманского Духовного Управления без всякого вмешательства администрации и с изъятием этих школ из ведомства Народного Просвещения. Во­обще же уполномоченный выразился категорично, что мусульманам “ранее всего необходимо иметь духовно-воспитательные школы в духе религии, а не общеобразовательные школы, хотя и сближающие на­родности России, но не дающие возможности изучения основ религии”²³.

Благодаря своим школам мухаммедане достигли того, что большая часть из них грамотны. А так как грамотность у мухаммедан заключается исклю­чительно в знакомстве с книгами религиозного содержания, то легко понять, какое громадное влияние имели мухаммеданские школы на религиозное разви­тее мухаммедан. Благодаря также школам среди татар было и есть много грамотных женщин. И нужно удивляться, с какою набожностью и благоговением берет мухаммеданка в руки и начинает читать какую-нибудь книгу религиозного содержания. Какое прочное религиозное воспитание может полу­чить дитя под руководством такой матери²⁴.

Рука об руку со школами идет и мусульман­ская пресса, которая до последнего времени выпу­скала сотни тысяч экземпляров разных религиозно-мусульманских книг, всегда находивших большой сбыт среди татар благодаря необыкно­венной дешевизне; особенно много сделала в этом отношении Казань с ее разными типографиями. За последнее время к этому религиозному содержанию присоединилось и иное стремление,– слить разные мусульманские народности России в единое национальное целое, поглотив их в татарском эле­менте, другими словами к общемусульманской тенденции присоединилась тенденция общетюркская, и средоточием книжной деятельности является уже не одна Казань, а с последней начинают конку­рировать Уфа, Оренбург, Троицк, Ташкент, Баку и другие города. Усилилась периодическая мусульманская пресса, и постоянно являются новые татарские газеты и даже журналы с направлением в большинстве случаев далеко не ведущим к сбли­жению татар с русскими в общегосударственных интересах. Все это придает татарам особую энергию в деле усиления и распространения мусульманских и татарских идей среди других инородцев, с которыми они имеют бытовые сношения.

В волжско-камском районе на помощь татарам-мусульманам в деле распространения ислама среди крещеных татар выступает на первый взгляд довольно незначительное явление, но име­ющее важное значение в деле пропаганды ислама, именно портничество. В деревнях татары-му­сульмане сами редко занимаются ремеслом порт­ного,– это дело исполняют крещеные татары. Порт­ные из крещеных татар обыкновенно каждую зиму отправляются для занятия своим ремеслом по другим деревням. Так как численность мухаммедан гораздо больше, нежели крещеных татар, то портные из крещеных естественно должны бывают проживать дольше среди мухаммедан, неже­ли среди крещеных, занимаясь шитьем, и отсюда возвращаются совершенными мухаммеданами. Занятие шитьем составляет среди крещеных одно из самых выгодных ремесел. Шитье доставляет крещеному татарину десятки рублей за зиму. Притом пища некупленная, следовательно, к заработкам нужно прибавить еще рублей 20, чтобы полу­чить сумму всех доходов, которые приносит среди крещеных и мухаммедан занятие ремеслом портного. Эта выгода побуждает крещеных та­тар отправляться на зиму заниматься шитьем. Крещеный, отправляясь шить, останавливается для работы у мухаммедан. Здесь он тотчас прихо­дит в столкновение с мухаммеданами; ему со всех сторон сыплются увещания оставить христианство, как религию ложную, и принять мухаммеданство. Слова мухаммедан, воодушевленные энтузиазмом и религиозным жаром, мало-помалу овладевают совершенно душой крещеного-портного. Он на первую же зиму начинает сильно симпатизировать мухаммеданству, на другую зиму становится тайным поклонником его, а на третью и открыто оставляет христианство и переходит в мухаммеданство при благоприятных условиях. Тут он ста­новится самым сильным приверженцем новой ре­лигии. Трудно бывает после искоренить семена, посеянные мухаммеданами, а в большинстве случаев и совершенно нельзя, потому что шитьем обыкновенно начинают заниматься с самых молодых лет. Религиозное учение мухаммеданства, привитое к молодой почве, успевает чрезвычайно сильно укрепиться, так что уже никакие усилия не могут искоренить его в сердце этого отпавшего. Замечательно, что всегда, во всех крещено-татарских деревнях, портные бывают склонны к мухаммедан­ству. Отпавшие обыкновенно бывают самыми рьяны­ми приверженцами новой религии и потому не до­вольствуются тем, что сами отпадают в мухаммеданство, но стараются и других привлечь к нему. Чрез это они становятся опасными для христианской веры в целой деревне, особенно если порт­ные люди богатые и пользуются весом во мнении своих однодеревенцев. В последнем случае чрез несколько времени не замедлит появить­ся в деревне много приверженцев у этих портных и отпадение быстро будет распростра­няться более и более. Это один из самых опасных врагов христианства в Казанском крае среди крещеных татар. Притом – это зараза неотразимая до тех пор, пока христианство не противопоставит ей поколение людей, получивших должное, при том солидное воспитание в христианской школе, специально приспособленной для инородцев-христиан²⁵.

Можно указать еще на одно явление обществен­ной жизни инородцев, имеющее, хотя и меньшее значение, но все же очень вредное для христианства, именно на некоторые деревенские базары. На эти ба­зары съезжается много крещеных инородцев, та­тар- мухаммедан и отступников из окрестных деревень. И здесь при упорной наклонности мухам­медан и отступников к прозелитизму, крещеные инородцы подвергаются сильному мухаммеданскому влиянию. Если в деревне, где происходит базар, есть более или менее зажиточные отступники, то к ним в базарные дни съезжаются муллы из ок­рестных деревень, а также многие мухаммедане и отступники и составляют, так сказать, тесный кружок ревнителей ислама. Нет сомнения, что в этом кружке приверженцы мухаммеданства отступ­ники еще более укрепляются в своем упорстве и симпатии к мухаммеданству, а неотпавшие креще­ные инородцы, подвергаются самому гибельному влиянию ислама, из этого кружка мухаммеданская про­паганда распространяется по окрестным деревням²⁶.

Успеху мухаммеданской пропаганды среди крещеных инородцев способствует и некоторая сво­бода, какая им представляется в отступничестве сравнительно с православными христианами. Я уже имел случай обратить на это внимание в одном из составленных мною отчетов Братства св. Гурия²⁷. Живя в отпадении, отступник свободен от всех формальностей и обрядов, какие он непре­менно должен исполнить, будучи членом церкви. Ставши снова христианином православным, отступник, напр., при браках должен соблюдать совершеннолетие жениха и невесты и другие, поло­женные при браке узаконения: оглашение, свидетель­ство о совершеннолетии, о бытии у исповеди и Св. Причастия; на случай болезни родственника должен пригласить священника для напутствования больного, а при смерти члена своего семейства продержать его двое-трое суток, а потом вести в приходскую церковь для отпевания и проч. Материальное обеспечение духовенства, случайные денежные сборы на перестройку и починку церкви,– все это для слабого в вере отпадающего или совершенно отпавшего кажется обременительным и тяжелым, и он остается в своем отпадении, хотя в душе своей иногда совершенно индифферентно относится к христианству и мухаммеданству.

Так представляется дело относительно индифферентных или колеблющихся в религии инородцев,– относительно нее инородцев, которых успели нафанатизировать в отпадении мухаммедане-татары или прежние рьяные отступники поборники ислама, об этих и нечего говорить. Они являются крайними фанатиками в своем заблуждении. Все убеждения приходского священника пропадают напрасно,– отступник их обыкновенно не слушает, стараясь даже во время убеждений и не думать о предмете речи, а о чем либо другом, чтобы тем устранить самую возможность зарождения в уме каких либо сомнений и колебаний в вере. Мы лично имели случай убедиться в этом; о том же свидетельствуют и местные священники, которые имели дело с отпавшими и старались убеждениями и увещаниями подействовать на них и снова привлечь их в лоно церкви.

„Отступники, пишет один из таковых священников, как бы увещевающий просто и ясно ни говорил, всеми силами стараются не слушать того, что им говорится, вероятно, опасаясь, как бы уче­ние христианское не произвело на них своего благотворного действия. Поучаемый отступник, во время, назидания, обыкновенно отворачивается лицом в сторону и шепчет, что-нибудь про себя. Я спрашивал менее фанатичных отступников, для чего они отворачиваются от меня, когда я с ними бе­седую? И что значит это их шептание? Наш закон такой, объявляли они всегда, ты говоришь о своей вере, а я про себя говорю о своей. Отступ­ник только тогда изменит таковое свое положение, когда повествовательная речь священника переходит в убеждения и доказательства того, что поу­чаемому следует веровать в Господа Иисуса Христа и быть истинным христианином. Нет этого нельзя, ответит тогда отступник. И опять замолчит. Та­ким образом, все собеседование кончается, не при­ведя ни к чему полезному²⁸.

Мы указали главные причины успеха мухаммеданской пропаганды среди инородцев Восточной России, все это приводилось нам лично наблюдать, или слышать во время бесчисленных поездок по инородческим селениям в течении более, чем тридцатилетнего периода времени. К этим же выводам приходят и другие лица, имевшие случай продолжительно наблюдать наших инородцев. Так бывший в Самаре в 1906 году съезд инородческих священников, рассматривая причины отпадения крещеных и некрещеных инородцев в мухаммеданство, указал большую часть тех же, какие и выставлены нами²⁹.

Рассмотрим теперь в частности, какие средства и способы употребляют татары для распространения ислама среди инородцев и для укрепления его среди них. Мусульманская пропаганда среди инородцев раскинулась широко по России; она действует не только в Поволжье, но охватывает собою Кавказ и Сибирь. Черкесы уже обращены в ислам, боль­шая часть осетин тоже омусульманились, киргизы, еще не давно бывшие почти шаманистами, под влиянием татар, стали истыми мусульманами и даже фанатичными там, где особенно сильно влияние та­тар; в Поволжье в пятидесятых годах целые десятки селений разных инородцев открыто отпали в ислам и до настоящего времени случаи совращения в мухаммеданство поволжских инородцев нередки. Мухаммедане все средства пропаганды считают хорошими: то действуют на инородцев насмешками над разными христианскими обрядами и обычаями, то разъяснениями своей веры, то раз­ными пособиями лицам, склонным к исламу, то угрозами, притеснениями и даже побоями в случае упорного противления со стороны инородцев пропа­ганде мусульманства, особенно когда татарину удается захватить в свои руки ту или иную власть в сельском обществе в качестве старшины, сборщика податей и т. п. Отпавшим в ислам или склонным к отпадению оказываются всевозможные послабления и снисхождения, а со стойкими в христианстве поступают со всею беспощадностью там, где можно при этом прикрыться законом, напр., при сборе налогов и требовании исполнения разных повинностей. Прикрытые маской закона по­добные пропагандисты ислама остаются естественно безнаказанными за свои действия и даже выставляют это на вид, как доказательство того, что будто бы само правительство питает тайное сочувствие к мусульманству, чем приводят в крайнее смущение наивных инородцев язычников или крещеных. Самые разрешения начальства на переход некоторым давнишним отпавшим в мухам­меданство истолковываются пропагандистами в смы­сле одобрения со стороны правительства такого пере­хода в ислам, особенно при этом случае свое­образно толкуют в свою пользу пропагандисты слова, какими обычно начинаются подобного рода бумаги: “по указу Его Императорского Величества и проч.”,– они ссылаются на эти слова, как выражение сочувствия самого Государя Императора такому переходу инородцев в ислам. Как ни нелепо подобное толкование, оно находит к себе доверие в умах детски наивных инородцев. Пропаган­дисты-татары поступают несколько иначе: к другим средствам присоединяют и метод полемики, – приобретая изданное на татарском языке Евангелие и разные богослужебные книги и молитвенники, они стараются отыскать в них, что-нибудь такое, что разными казуистическими и превратными толкованиями можно объяснить в пользу мусульманских верований и обрядов; а бывшие ученики мусульман­ских медресе большие искусники в логомахии и опытного в этом деле могут поставить в затруднение своими софистическими приемами. При сношении с инородцами пропагандист ислама старается и наружно представить превосходство ислама: он точно и по мере возможности явно и с видимою ревностью исполняет предписанные обряды пяти­кратной повседневной молитвы в установленное время, строго наблюдает пред людьми свой пост, частовременно совершает свои омовения, давая ясно понять простодушным инородцам, что стремится быть чистым и телесно и душевно, а последний, не зная того, что скрывается у мусульманина за этой показной стороной дела, увлекается этой чисто­той, особенно чувашенин, при его грязной обстановке,– является симпатия, а там уже не далеко и до более глубокого чувства при дальнейшем содействии пропагандистов, пропагандистами же являются при случае все мусульмане и даже мусульманки.

Относительно частных способов и средств пропаганды мы уже показали, как татары пользу­ются базарами в некоторых инородческих деревнях для распространения ислама, указали также и на портничество, как средство заноса мусульманства в инородческие деревни чрез портных. Не только базары служат ареной пропаганды, но и частные мелкие торговцы-татары, разъезжающие по инородческим деревням с небольшим запасом раз­ных товаров, являются органами мусульманской пропаганды и везде, где представится случай, ста­раются посеять семена ислама или выставить пре­восходство мусульманства над христианством. Этому способствуют и постоялые дворы в инородческих деревнях, где часто останавливаются на ночлег разные инородцы совместно с татарами, и здесь за чаепитием или едой вы часто услышите юркого татарина, важно беседующего об истинах религии и конечно выставляющего ислам в самых привлекательных чертах и притом, как единствен­ную религию, в которой можно получить спасение. Русские же, за исключением старообрядцев и раскольников, редко в подобных случаях пускаются в беседы на религиозные темы, особенно с целью пропаганды христианского учения среди инородцев, чему, кроме того, препятствует и незнание или малое знание языка. Татарину же открыт большой простор, так как съезжающиеся на таких постоялых дворах инородцы почти всегда достаточно знают татарский язык, чтобы быть слушателями татарской пропаганды ислама.

Не ведущие лично пропаганды татары богатые делают значительные денежные пожертвования на дело этой пропаганды среди инородцев. Если инородец склонный к исламу, нуждается в средствах, ему татары стараются помочь и этим уско­рить его переход в ислам; отступники в бедственных случаях находят помощь также у та­тар; большие суммы жертвуются на поддержку медресе,– этих рассадников фанатичных проповедников ислама, открываются даже целые торговые предприятия иногда не с целью наживы, сколько с целью усиления пропаганды ислама среди инород­цев, которые в качестве рабочего люда массами стекаются сюда на заработок, и успех часто бывает громадный: примеры можно видеть в Казан­ской губернии, где мусульманские фабрики и заводы имели своим следствием отпадение в ислам целых деревень инородцев. Кроме того такие щедрые пожертвования на религиозные цели придают татарам богачам особенное значение в глазах массы татар и голос их является авторитетом для этих последних, а голос этот всегда направляет на дело пропаганды, и таким образом небо­гатые непосредственные пропагандисты ислама чувствуют за собой могучую помощь богачей и тем еще более ревностно предаются своему делу. В этом деле на помощь им идут и раньше отпавшие, которые, как обычно все ренегаты, особенно фанатично относятся к делу своей новой религии и стараются содействовать ей по мере своих средств. Правда, среди отступников не слышно о богачах, но зажиточных всегда найдется много, и при ревности помощь их в деле распространения и утверждения ислама окажется далеко немаловаж­ной, так как они могут удовлетворить многие мелкие нужды окружающих инородцев, склонных к исламу.

В тех местах, где, почему либо невозможно или неудобно вести личную пропаганду ислама, во­жаки сего последнего прибегают к посредству сочувствующих им тайных отщепенцев от христианства и чрез них стараются распространить ислам среди инородцев христиан или язычников, руководя своими знакомыми и снабжая их при случае нужными книгами, если они люди книжные в татарско-мусульманском смысле, а также ока­зывая им денежную помощь на открытие какой ли­бо торговли и т. п., чтобы доставить им влияние на окружающих их инородцев³⁰. Эти посредники мухаммеданской пропаганды носят наименование татарсымак, что значит “отатарившийся, симпати­зирующий татарам” и они во внешнем своем бы­ту имеют отличительные признаки в домашней обстановке, костюме, коротко остриженных волосах и пр. Чем больше в какой либо деревне таких татарсымаков, тем больше представляется путей проникнуть в это селение для мусульманской пропаганды. При этом татарин, не смотря на свою племенную гордость, готов вступить в самые дру­жественные сношения с другими инородцами, чува­шами, черемисами, вотяками, чтобы снискать их симпатии с религиозной целью и заручившись друж­бой какого либо инородца, иметь в нем опору для своей пропаганды среди его однодеревенцев, или чрез этого самого инородца посредствен­но, или же непосредственно, лично, приезжая в го­сти к нему и во время угощения находя желатель­ный для себя кружок слушателей. Если случится какое либо столкновение между инородцами христианами и отступниками явными или тайными, влиятельные мусульмане всегда окажут посильную по­мощь последним и даже постараются в правительственных сферах теми или иными способами на­клонить дело в пользу своих единомышленников и во вред христианам и христианству. Где воз­можно, татары в присутствии инородцев креще­ных или язычников пускают в ход насмешки и издевательства над христианством, представляя разные стороны его в карикатурном виде пред слушателями, а когда и эта мера не удается, то нередко применяются даже и грубое насилие и побои по отношению особенно лиц, энергично защищающих христианство и могущих по своей опытности дать отпор мухаммеданской пропаганде, что не раз случалось с покойным здешним деятелем на поприще инородческого служения о. Василием Тимофеевым, подвергавшимся даже опасности быть убитым от мусульман и притом не за пропо­ведь христианства среди них, а только за противодействие их пропаганде среди крещеных уже ино­родцев; иногда эти насилия принимали такой характер, что дело доходило до суда и виновные под­вергались положенному за это наказанию³¹. Особенно это насилие проявляется в тех случаях, когда совращается в мухаммеданство старший или более влиятельный член семьи, между тем как другие члены остаются христианами. В свое время я докладывал Совету Братства Св. Гурия, что бывают случаи, что старшие дети, отпав от христианства, насильно и даже побоями склоняли к тому же своих престарелых родителей; лишали их возможно­сти в предсмертный час исповедаться и прича­ститься св. Таин, на все просьбы и мольбы умирающих упорно отказывались пригласить местного священника, а по смерти погребали их не по христианскому обычаю, а без отпевания хоронили их где-нибудь в совершенно отдельном от христианского кладбища месте³².

Словом, отпавшие и мухаммедане считают все средства, даже насилия, хорошими, лишь бы они успешно вели к цели мухаммеданскую пропаганду. Какие средства измышляют в этом отношении фа­натики можно видеть ,напр., из того, что многие вятские татары, перешедшие из православия в мухаммеданство, препятствуют оставшимся в православии соплеменникам исполнять религиозные по­требности, умышленно собирая сходы во время церковных служб, приказывая являться на них под угрозой возмездия. Дело наконец дошло даже до того, что православные татары деревни Сардама, Уржумского уезда, составили приговор об удале­нии сельского старосты, помогавшего отпавшим в притеснениях, чинимых над православными³³. Та­кому способу мухаммеданской пропаганды нечего удивляться, так как Мухаммед орудием распространения ислама положил меч и последователи ислама от самых первых времен его и до последнего времени никогда не отказывались от применения этого средства, если обстоятельства благоприятствовали³⁴.

На ряду с насилием мухаммеданские пропа­гандисты часто прибегают к самым нелепым обманам, выставляя ислам такой религией, кото­рой сочувствуют не только высшие чины Империи, но даже сам Государь Император. Так, напр., в официальном представлении одного из Казанских губернаторов указывается, что ревнители мухаммеданства, зная наклонность некоторых крещеных татар к мухаммеданству и шаткость их христианских понятий и верований, чрез людей более меж­ду ними зажиточных и склонных к мухаммедан­ству уверили остальных в том, что будто бы Государь Император даровал всем крещеным татарам право и свободу переходить из православия в мухаммеданство, и эти остальные, не смотря на объявленный на их прошение отказ, остаются в том убеждении, что отказ этот последовал не от Государя Императора, а от местного Губернского начальства³⁵. И это в шестидесятых годах прошлого столетия, когда еще не была объявлена свобода вероисповедания. Конечно, за последнее вре­мя эти слухи распространяются татарами-мухаммеданами еще в усиленной степени, подтверждаясь превратным толкованием Высочайших манифестов.

С целью распространения ислама среди ино­родцев татары прибегают даже к средству, зап­рещенному их шариатом. Так в Коране воспре­щается брак мухаммеданина с язычницей, или мухаммеданки с язычником³⁶. В одном учебнике шариата также прямо говорится, что недозволителен брак с неверной, за исключением женщины, имею­щей писание, т. е. христианки или иудейки³⁷. Не­смотря на это запрещение татары-мусульмане допускают брак с язычницами чувашками, черемисками и проч. и при том не только как негласное отступление от шариата, но даже с санкции Оренбургского духовного магометанского собрания, которое разослало муллам указ о дозволительности этих браков, а также браков с еврейками, кладя в основание распоряжение Уфимского Губернского Пра­вления, сделанного на основании предписания Ми­нистра внутренних дел от 11 августа 1881 года за № 3861 на имя начальника Уфимской губернии³⁸. Конечно, вышедшая замуж за татарина язычница чувашка или черемиска в скором времени становится настоящей мусульманкой и тем не только увеличивает число последователей ислама, но и со­действует успеху последнего среди своих родственников и прежних знакомых, соплеменных ей. По другому случаю Оренбургское духовное магоме­танское Собрание в отношении в Самарское губернское Правление от 28 июля 1905 года за № 4132, высказалось, что оно находит не противоречивым шариату переход в ислам язычника с оставлением у себя жены язычницы³⁹. Это дает татарам преимущество пред христианами в деле пропаганды своей веры. Христианство не дозволяет брак с лицами не христианского вероисповедания, за исключением бывшего до обращения; следовательно русские христиане лишены одного из средств к рас­пространению своей религии среди инородцев-язычников,– средства, которым пользуются татары-му­сульмане, хотя и с явным нарушением своего мухаммеданского закона. Как видно, татары не стесняются даже нарушить свой закон с целью, пользы для своей религии: цель оправдывает средства.

Зная по собственному опыту, насколько заманчивы для неразвитого человека чувственные описания рая с его грубо-плотскими наслаждениями, татары в своих беседах с инородцами не пропускают случая представить им те картины мухаммеданского рая, какими полон их Коран, а тем более разные книжки, описывающие будущее состояние лю­дей. При этом самые чувственные черты своего рая татары стараются представить инородцам примени­тельно к их вкусам. Так, священник села Туармы, Самарской епархии о. Феодор Петров сообщает, что недавно появился один фанатик татарин и в каждом доме рассказывал о мусульманском рае. Рай этот описывает он весьма заманчивыми чертами и при том в чисто чувашском вкусе: напр., он говорит чувашам, что в раю будут такие именно кушанья, какие они любят и употребляют, как-то: кислое молоко, творог с маслом, чиртан (копченое мясо), блины йусман (лепешки), яйца, мед, пиво, вино и т. д. и затем говорил, что каждому чувашину, исповедующему ислам, будет дано в раю по нескольку красивых жен, он будет спать на пышных пуховых перинах с 12 подушками⁴⁰. До последнего вре­мени татары свою пропаганду среди инородцев вели более или менее тайно, или косвенными путями, не осмеливаясь открыто выступать с проповедью ис­лама, что бы не подвергнуться каре закона. Но со времени объявления свободы вероисповеданий, та­тары, толкуя по своему Высочайшие манифесты, пе­решли уже к открытой пропаганде ислама и заходят в этом отношении очень далеко. Так из Бугульминского уезда, Самарской губернии сообщают в Московские Ведомости, что татары уже недовольствуются теперь тайной и открытой пропагандой ис­лама среди инородцев, но стараются насаждать среди них магометанское образование и тем сильнее привязать их к себе. Такие школы татарами от­крыты в настоящее время в деревне Старом Афонькине, где население чувашское, среди которого есть чуваши язычники и отпавшие от христианства; затем в селах Рысойкине и Булантановке. Население первого составляют опять чуваши, а второго– вотяки. Первая школа была открыта 3 февраля 1908 года. Попечителем ее и главным организатором является отпавший от христианства чуваш Стюха Косым Ишманаев, а учителем приглашен татарин фанатик Абдулла Галим Микмухаиров, ко­торый должен заниматься с детьми, а по ночам устраивает в своей квартире сходы. На них обыкновенно присутствует не малое количество взрослых и стариков, ведется усиленная агитация против православной религии и православной части населения деревни. Результатом этой агитации являет­ся притеснение оставшихся верными православной вере и постоянные обиды⁴¹. Эта школа, как от­крытая без всякого разрешения начальства, хотя вскоре и была закрыта, но учитель ее остался в деревне и стал ходить по дворам и учить на дому, что для православия было вреднее, чем занятия в школе, потому что татарин теперь имел полную возможность пропагандировать мухаммеданство сколь­ко и где ему вздумается. Под предлогом зани­маться с учеником, он бывал в таких домах, где раньше не приходилось ему быть и говорить по целым дням о мухаммеданстве, о его спаситель­ности, говорил против христиан и христианской веры, называя ее “русской верой” и тем возбуждал как отпавших, так и язычников против христиан и христианской веры⁴². Муллы за послед­нее время, разъезжая по окрестным инородческим деревням по разным своим делам, нисколько не стесняются выступать открыто проповедниками ислама среди инородцев и нередко не без успеха. Мусульмане не довольны тою полною свободою вероисповедания, какая им предоставлена в настоящее время в России; им хочется получить еще и сво­боду пропаганды ислама, наравне с правом пра­вославной христианской веры. Мы увидим это далее при рассмотрении разных постановлений и петиций мусульман и их съездов.

Инородцев, еще колеблющихся относительно пе­рехода в ислам, татары-пропагандисты подстрекают к скорейшему открытому переходу в ислам и побуждают их подавать прошения начальству о перечислении их к мухаммеданам. Так в конце 1905 года и начале 1906 года от крещеных и некрещеных чуваш Самарской губернии начали поступать прошения о перечислении их в мухаммеданство к разным лицам и учреждениям: ми­нистру внутренних дел, губернатору, исправникам, в губернское правление и проч. И все это было делом татар, которые торопили чуваш скорее по­давать прошения; богатые принимали на себя расхо­ды по ходатайству о переходе в мухаммеданство, нашлись сочинители и писатели этих прошений из самих татар. Многие чуваши подписались к прошениям или под давлением мухаммедан, или под влиянием мимолетного увлечения мухаммеданской пропагандой, так что впоследствии когда опомнились, поняли всю ложь татар, отказались от своих прошений и пожелали остаться в прежней вере⁴³.

Для удобства перехода в ислам инородцам татарские пропагандисты позаботились при посредстве опытного лица заготовить образец для прошений о перечислении к мухаммеданам и копии такого об­разца широкой рукой распространяют среди ино­родцев. Это можно заключать из одной корреспонденции Нового Времени, в которой из Казани сообщается о многочисленных заявлениях касатель­но перехода в ислам, в которых прежде всего поражает то, что подают их по большей части люди простые: крестьяне, мелкие торговцы и т. п., а написано заявление всегда бывает вполне литера­турно. Затем заявления поступают от лиц, жи­вущих в противоположных концах губернии и, по-видимому, не имеющих между собою ничего общего, а между тем весь текст их заявлений совпадает от первой до последней буквы. Видимо, замечает корреспондент, для таких бумаг какая то услужливая посторонняя рука заранее изготовила общий шаблон и теперь услужливо подсовывает его всем желающим. И в самом деле, в одной из соседних губерний удалось напасть на след, показывающий, что эта фабрикация „добровольных заявлений“ дело рук одного адвоката⁴⁴.

Само собою разумеется, что татары в глазах русских и особенно правительства, желают устра­нить от себя всякое обвинение в пропаганде исла­ма среди инородцев и даже печатно стараются уве­рить, что они тут нипричем. Так, напр. Ахун Баязитов в Новом Времени в свое время уверял, что миссионерская пропаганда ислама не только не существует в России, но даже и в Турции нельзя найти какого либо организованного устройства подобной миссии⁴⁵. За самое последнее время член Государственной Думы г. Еникеев тоже заявляет что он даже принципиально против подобной про­паганды; но прочитав всю заметку его, ясно усмо­тришь в ней, что она направлена только против миссии православной и только прикрывается стремлением к единению будто бы с русскими. Так меж­ду прочим г. Еникеев заявляет: “религиозная агитация, или вернее навязывание своей религии другим, принципиальным противником чего я был всегда (следовательно такое направление все же су­ществовало и существует у мусульман!), в настоящее время является особенно недопустимой, что она создает и разжигает национальную рознь в то время, когда все нации нашей разноплеменной ро­дины должны тесно и дружно соединившись, отдать все свои силы общему братскому делу мирного государственного строительства и обновления. Какое же может быть в самом деле обновление, возможно ли тут строительство, когда народы России будут между собою враждовать и злобствовать друг против друга. По моему глубокому убеждению попущение в настоящее время всякой религиозно-миссионерской агитации, от кого бы она не исходила: от православных, от мусульман, от католиков, или от лютеран, является крупной государствен­ной ошибкой, могущей повлечь за собою весьма серьезные последствия для страны”⁴⁶. Очевидно, все эти пышные слова направлены против православной миссии, потому что открытой мусульманской миссии не допускается в России основными законами; по­неволе г. Еникееву пришлось ораторствовать против миссии вообще, раз мусульманской миссии офи­циально быть не может, а тайная и даже явная, но не санкционированная миссия ислама среди иноверцев всегда была и существует в настоящее вре­мя, поэтому о ней и нечего было заботиться г. Еникееву.

Рьяных деятелей для пропаганды ислама подготовляют мусульманские школы, особенно высшего типа,– медресе. За последнее время появился новый тип татарских школ, так называемых новометодных, о которых речь будет в другом месте. В настоящий раз мы имеем в виду школу старого типа, характера исключительно религиозного, метода старинного, проникнутую духом крайнего фанатизма. С самого поступления в эту школу и в течении многих лет пребывая учащийся в ней (шамирд) погружается в мусульманскую мудрость в средневековом арабском виде, изучает более или менее пространно арабскую грамматику по си­стеме самих же арабов, крайне своеобразной. Потом переходит к логике (мантык) с разными способами диалектики. Потом изучают фикг или мусульманское законоведение; ильм-эль-акаид или иначе ильм-эль-калям, мусульманскую догматику, изложенную в схоластическом виде и построенную на логическо-философских доказательствах догмы ислама; толкование Корана, некоторые предания Му­хаммеда с толкованиями на них и в завершение всего Усуль-эль фикг, основы мусульманского законоведения, куда входят и те предметы, какие у нас рассматриваются в так называемом основном богословии. В свободное от классных занятий время шакирды наполняют свои головы разными диалектическими сочинениями, рассказами легендарно-мифического характера, относящимися к Корану и преданиям Мухаммеда. Вот тип мусульманско- татарской книжной образованности, с какою являют­ся в жизнь шакирды, нередко пробывшие в подобных школах 15–20 лет,– являются муллами, учителями школ и частными пропагандистами исла­ма. Являясь фанатиком до мозга костей, подобный татарин “ученый”, смотрящий с презрением на все не согласное с его познаниями, выходящее за пределы его узкого кругозора, старается и в других утвердить те же понятия, которые стали его плотью и кровью в медресе, проповедует религиозную нетерпимость ко всему иноверному и презрение ко всем иноверцам и естественно ближе всего к русским. А так как подобные медресе бывают переполнены учащимися и выбрасывают на поле мусульманской деятельности ежегодно сотни таких рьяных деятелей, то можно составить себе понятие о том, с какою огромною силою приходит­ся иметь дело при насаждении христианских понятий среди инородцев и укреплении у них православия в противовес этой мусульманской пропа­ганде: с одной стороны два-три христианских миссионера и несколько ревностных священников и учителей, с другой–целые сотни рьяных фанатиков, часто скитающихся по разным инородческим местам с целью упрочения ислама,– силы количе­ственно далеко не равные, поэтому и результат иногда получался печальный; целые деревни креще­ных инородцев в 60–70 годах отпали в ис­лам. Видя такую религиозную ревность таких шакирдов, татарин-мухаммеданин, фанатик в ду­ше, смотрит с особым уважением на школу, подготовляющую таких ревностных мусульман,– школы, медресе, и подготовительные к ним, мектебы заручаются полными его симпатиями и он ста­рается по мере сил поддерживать эти школы и по­мочь им и такими школами покрывается весь район местожительства татар и создаются повсюду очаги пропаганды ислама.

Подобные школы татары стараются открывать не только у себя, но и у отпавших или колеблю­щихся в христианстве инородцев; открывают ко­нечно негласно, без всякого разрешения, открывают не только среди отпадающих татар, но и у чу­ваш и др.⁴⁷. Конечно, в этих школах учение все ведется в мухаммеданском духе, где изучается это мухаммеданство по мухаммеданским книгам и где тайно приготовляются будущие отъявленные враги всего христианского. По естественному психо­логическому закону всякая тайная пропаганда везде и всегда сопровождается большим или меньшим фанатизированием своих прозелитов,– и в данном случае не может подлежать сомнению, что эти школы приготовляют рьяных противников христианства. Само собою понятно, что эти школы негласные и содержатся в тайне преимущественно в тех селениях, где много отступников. Потому проникнуть в эти школы чрезвычайно трудно, так как их существования постороннему лицу не откроет ни один отпавший, а даже напротив предупредит учителя или учительницу при малейшей попытке постороннего, а тем паче официального лица, проникнуть в эту школу. И всякий посторонний человек, который бы сделал попытку проник­нуть в эти подполья мухаммеданской пропаганды, ничего и никого здесь не нашел бы, кроме голых стен да старика учителя или старухи учительни­цы, преимущественно мухаммеданки, которые бы явились пред посетителем не в качестве лиц учащих, а в виде обыкновенных обывателей или лиц, приезжих по частным делам. К довершению крайнего зла этих школ в них обучаются не только дети совершенно отпавших, но часто дети еще не отпавших инородцев. Можно себе пред­ставить, какими православными христианами они от­сюда выйдут?! Мало того, в эти школы отдают на учение своих детей не только однодеревенские жители, но и отпавшие из окрестных деревень, где малочисленность отпавших или другие какие либо причины не позволяют им открыть своей школы, даже крещеные инородцы из близ лежащих де­ревень, где нет никаких школ, тоже отдают своих детей этим фанатикам. Так я, в каче­стве делопроизводителя Братства Св. Гурия, имел в свое время докладывать совету этого Братства⁴⁸, и в настоящее время дело не изменилось, но даже ухудшилось благодаря теперь большей свободе в деле религии.

В замене подобного старинного типа школ образованные татары последнего времени стремятся открыть нового типа школы, так называемые новометодные, в программу которых входят обычные предметы преподавания в русских министерских школах, не входит лишь только дух русских школ: здесь на смену религиозного мусульманского фанатизма является дух татарской изолированности и стремление создать из всех народностей России, исповедующих ислам, нечто единое целое не в религиозном только отношении, но и в политическом и государственно-гражданском. Которого ти­па мусульманские школы, старометодные или новометодные, вреднее для русского дела,–судить не беремся.

На ряду со школами орудиями укрепления исла­ма является мечети. Татары, как мы уже видели, большие любители строить мечети, имея между прочим в виду и великую награду за это дело в будущей жизни, обещанную им Мухаммедом. Ме­чети созидаются при самом малочисленном коли­честве мусульман в обход действующего закона. Все же, не смотря на это татары еще стремятся что­бы им была предоставлена бесконтрольная свобода в этом деле, хотя и в настоящее время они в этом отношении пользуются большею свободою, чем православные христиане. В самом деле, чтобы построить христианский храм, сколько требуется предварительных, иногда довольно трудных условий: нужно выхлопотать утвержденный план, до­биться открытия нового прихода чрез епархиальное начальство у Св. Синода, отвести землю для храма и для причта в установленной норме десятин, построить кроме храма дома для священно и церковнослужителей, дать обязательство отапливать и охранять храм и еще много других более мелких хлопот, часто сопряженных с большими затруднениями. Ничего подобного почти не встречают татары при своем желании построить мечеть: разрешение от подлежащего начальства достать не трудно, особой строгости при составлении плана не существует и во внешнем виде мечети предостав­ляется большой простор, не требуется ни отвода официального количества земли для мулл, ни по­стройки им домов, ни каких либо других обязательных при этом расходов. Число душ, по­требное для получения разрешения на постройку ме­чети тоже сравнительно с числом душ православного прихода сведено до минимума 250 душ, да, и это последнее условие ловко обходится чрез фиктивную приписку к новому мусульманскому приходу жителей соседних деревень, которые в сущности никогда и не будут составлять членов прихода этой мечети, и пишутся на бумаге только для счета при ходатайстве о разрешении постройки мечети. Если и этого им не удается сделать, то ходатайствуют о разрешении в порядке изъятия из общих законов, и почти всегда успешно⁴⁹. Татары стараются строить эти мечети не только в селениях чисто мусульманских, но и в деревнях отступников, а также в деревнях со смешанным населением, христианским и мухаммеданским, и в результате получается иногда такое положение: православные инородцы иной деревни удалены от своего приходского храма верст на десять и более, а мухаммедане той же деревни имеют у себя ме­четь, конечно, с муллой и школой. Первые остаются под слабым, за отдаленностью, воздействием сво­их пастырей, а последние находятся под постоянным влиянием своего муллы; первые остаются сла­быми в христианстве, а последние крепнут и фанатизируются в мусульманстве, и наконец, часто бывало, что первые сливались с последними в одну общину – мусульманскую.

Где есть мечеть, там, конечно, есть и мулла, т. е. лицо, заправляющее ходом общественной мо­литвы и несущее некоторые другие обязанности, возлагаемые на него русскими уже законами, напр., ведение метрик. Кроме молитв в мечети мулла принимает участие и в других важных моментах жизни мусульманина: он нарекает имя новорожденному, читает Коран над больным, совершает молитвы при погребении, заключает браки своих прихожан и т. п. В виду этих религиозных функций мулл, этих последних называют русские мухаммеданским духовенством и это название даже вошло в наши законы, тем не менее, оно совершенно неправильное, так как в исламе вовсе нет духовенства, как особого рода лиц имеющих особенное посвящение, являющихся совершителями таинств и проч., потому что в исламе нет ни посвящения, никаких таинств и предстоятелем на молитве может быть всякий мусульманин,– и молитва будет правильна. Мулл в осо­бое сословие выдвинул русский закон, нужно ска­зать, во вред русской идее, создав сословие лиц, наиболее фанатичных и наиболее отчужденных от всего русского. Впрочем, хотя мулла не есть какое либо духовное лицо у мухаммедан, тем не менее, он является могучим фактором в му­сульманской общине: к нему, как духовному ру­ководителю, обращается татарин во всех важных случаях жизни, мулла следить за нравственностью своих прихожан и за соблюдением ими предписаний мусульманского закона, открыто и энер­гично обличает явные нарушения этого последнего и иногда прибегает даже к решительным мерам,– публичной брани и даже побоям, особенно когда увидит какого либо татарина пьяного на улице, и в этих действиях находит сочувствие и поддержку в старших членах своего прихода. Поэтому мулл татары не только уважают, но и боятся; а муллы, чтобы не лишить­ся своего престижа, никогда не допустят себе явиться пред прихожанами в каком либо отно­шении, не благоприятном для них в глазах его прихожан, напротив, даже на самую внешность обращается муллами особенное внимание: мулла всегда является пред обществом в степенном и важном виде, преисполненном сознанием своего до­стоинства и важности, его речь, походка, манера держать себя,– все проникнуто важностью. Будучи сам из народа, знакомый не только со всеми нуждами и интересами своих прихожан, но даже со всеми симпатиями и антипатиями своих прихожан, наклонностями и стремлениями, идеалами социальными и религиозными, мулла сам живет жизнью своих прихожан и принимает к сердцу все, что имеет интерес в глазах этих последних,– он как бы сливается со своею общиною, будучи заправителем ее духовных интересов; прихожане смотрят на него как на своего человека, только более развитого, более понимающего и в большин­стве случаев беспрекословно слушаются голоса сво­его духовного руководителя. Так как мулла не получает какого-либо определенного жалования, а количество его доходов зависит от усердия его прихожан, которое обусловливается подъемом религиозной настроенности, то мулла лично крайне заинтересован в усилении религиозной ревности их и даже в деле их фанатизации: чем религиознее его прихожане, чем больше они нафанатизированы, тем щедрее их пожертвования, тем лучше материальные средства муллы. Поэтому фанатизм татар входит в расчеты мулл. Со своей стороны та­тары на слова мулл смотрят как на изречения своего закона, т. е. как на нечто такое, что вполне соответствует их религиозному закону, знатоком которого представляется мулла во мнении прихожан, хотя часто знания его в области своего закона идут очень недалеко. Тем не менее к голосу его при­слушиваются, и не редко бывали случаи, что по слову мулл поднимались народные волнения и охватывали большие районы⁵⁰. Кроме того нужно иметь в виду, что мулла всегда является и учителем школы, каковая имеется при всех мечетях в деревнях. Таким образом, татарин с самого юного возраста стоит под влиянием своего муллы, который вырабатывает из него тот религиозный фанатичный тип, какой представляется нам в татарах; а в женских школах при мечети ту же роль играет жена муллы, оказывая такое же влияние на женскую половину татарского населения. Таким образом, школа и мечеть, с ее муллами и их женами, действуют согласно в фанатизации татар, а чрез этих последних в распространении исла­ма у других инородцев.

В деле крайней фанатизации мусульман в России важную роль играют ишаны, т. е. выродившиеся мусульманские мистики–суфии, носящие также общее название дервишей. Их немало находится среди татар Восточной России, но особенно благо­датной почвой для них являются киргизские степи и Средняя Азия. Это в большинстве случаев бродячие члены, какого либо дервишского ордена. Г.Аран­даренко, по личным наблюдениям своим в Туркестане, так сообщает о деятельности ишанов в киргизских степях. “Прежде всего, говорит он, ишан устанавливает свой авторитет среди простодушных киргизов, которые заявляют ему о своей преданности до готовности пожертвовать все – и тело и жизнь,– и затем он начинает показы­вать киргизам свое духовное могущество – лечить болезнь, изгонять нечистого духа и давать разные наставления для спасения души. Таким образом, ишаны приучали киргиз навертывать на голову чалму, завели им мулл для отправления мусульманского богослужения и в некоторых местах устроили мечети. При этом ишаны фанатизируют киргиз, внушают им нелепые опасения и даже прямо подстрекают к неповиновению властям. Так в 1868 году ишаны подстрекнули акмолинских кир­гиз не принимать знаков, установленных тогда для должностных туземцев – биев, волостных управителей и старшин. Влияние ишанов сказалось и в непринятии оренбургскими киргизами нового положения об управлении кочевым народом”⁵¹. В хивинском оазисе ишаны или дервиши действуют под неопределенным именем „ходшей». Это пре­имущественно местные уроженцы, узбеки и каракал­паки, получившие образование в Бухарских медресе. По окончании курса они отправляются в степи для пропаганды мусульманской религии и обирания кочевников. Навязав белые тряпицы поперек высоких черных каракалпацких шапок, эти дервиши партиями разъезжают по кочевкам туркмен и киргизов, проникая даже в Кызылкумскую пустыню, а также в Манчишлак, Эмбу и в Казалинский уезд. В более или менее богатых и людных аулах они проживают по неделе и по две, поу­чая правилам мусульманской религии, известных дикарям пустынь часто только понаслышке, устраивают молитвенные сеансы в духе своего ордена, проповедуют отчуждение от иноверцев и, к довершению всего, обирают их слушателей и почи­тателей. Такие ишаны возбуждали беспорядки в наших степях⁵². Таким образом, ишаны прини­мали и принимают самое деятельное участие в фанатизации киргиз, а эти последние, еще недавно бывшие наивными детьми степей, почти ничего не знавшими из ислама и несоблюдавшими никаких уставов этой религии, а только номинально числив­шимися мухаммеданами, являются теперь, благодаря подобной фанатизации, во многих местах уже рья­ными мусульманами и, следовательно, более и более удаляются от слияния с русскими в единое госу­дарственное целое. Если не столь явная, то все же значительная деятельность ишанов проявляется и среди татар на востоке России, и здесь есть немало ишанов, получивших большую известность и имеющих огромное влияние на темные массы та­тар⁵³. Что такое вредное влияние ишанов не есть преувеличение с нашей стороны, и вообще со сто­роны русских писателей, доказательством могут служить отзывы об ишанах и их влиянии самих передовых образованных мусульман. Так один мусульманин в газете Уралец № 147 пишет, между прочим: “все мы знаем, что такое ишанизм. Мы знаем, что в страхе и трепете держат нас ишаны. Приверженность к безграмотным ишанам граничит у нас с полной готовностью в угоду произвольному обычаю ишанов нарушать предписания Магомета. А какими толкователями му­сульманского учения являются ишаны, можно судить из того, что большинство их даже не умеют читать и писать. Мы знаем ишанов, как консерваторов духа, как противников всякого рода нов­шества. И так, если мы желаем, а в этом желании я не сомневаюсь, если мы желаем идти по блестящему пути прогресса, по которому стремятся все культурные народы, все нации, мы должны, прежде всего, покончить с ишанизмом, этим первым препятствием на пути наших культурных стремлений. Мы должны покончить с ишанизмом, чтобы нас не называли слепыми фанатиками... Пе­чатное слово, проникающее и в нашу среду, дает нам примеры наших ошибок, сделанных под влиянием ишанизма. Безграмотные богачи-татары по совету ишанов несут тысячи на алтарь про­свещения мусульман. В прошлом году один из казанских богачей пожертвовал 5000 рублей на нужды мусульманского населения в Мекке. Один из саратовских богачей пожертвовал 10000 руб. в пользу учебных заведений в Медине. Все эти жертвы являются плодом недоразумений, продуктом современного ишанизма и суфейства, наиболее распространенного среди российских мусульман. Не желательнее ли было, чтобы эти суммы остались на местах проживания богачей, где школьная нужда ощущается более остро?.. Не являются ли указания на этот счет ишанов плодом их собственного невежества, тормозящим наше духовное развитие, наше стремление к моральным и материальным благам русских мусульман”⁵⁴. Это вредное влияние невежественных ишанов стало даже предметом сатиры со стороны образованных татар. Так один из таких татар язвительно замечает: “европейские народы изобрели себе телефоны и беспроволочные телеграфы, а у нас появилось открытие еще почище. Вы спросите: какое? Я вам скажу – ишанство. Это, я вам скажу, такая вещь, что куда тебе открытия всего мира! Если оно (ишанство) есть у человека, то оно дает ему и богатство, и знатность, и красивых женщин и чего только по­желаешь. Европейские ученые называют нас, восточных людей, хитрецами, но я этому до сих пор не верил; теперь же я поверил. И действительно, по телеграфу можно только разговаривать с людьми, а обладая ишанством, можно забрать себе в руки весь народ”⁵⁵.

Делу укрепления ислама среди мусульман России, их сплочению между собою и пропаганде мухаммеданства много содействовала и содействует обширная мусульманская печать в России. Татары в России, за немногими исключениями, почти все грамотны и следовательно могут сколько-нибудь читать и понимать книги и особенно брошюры, сотнями выходящие ежегодно. До последнего времени татарские издания почти исключительно состояли из религиозных книг⁵⁶ и только за последнее время в числе их стали появляться книги и брошюры отчасти научного, отчасти художественно-литературного содержания⁵⁷. С объявлением же свобод, у мусульман России появилась обширная периодическая пресса появилось множество газет и постоянно открываются еще все новые. Некоторые из этих газет имеют направления старого характера, проникнутого религиозным фанатизмом и стремящегося поддержать традиционные нравы и обычаи татар, другие идут в либеральном направлении и иногда носят социалистическую окраску⁵⁸. Если газеты татарские выходят не в слишком большом количестве экземпляров, то наряду с ними издаваемые брошюры печатаются в огромном количестве экземпляров: в большинстве случаев такие бро­шюры печатают в 5000–10000 экземпляров и пускают в продажу по крайне дешевой цене 1–5 коп.; книги большого объема тоже продаются очень дешево вследствие печатания большого коли­чества экземпляров и невысокого сорта бумаги. И в правых русских газетах справедливо было замечено, что свободу совести и печати татары по­няли своеобразно,– в желательном смысле только для мусульман: мусульмане могут печатать что угодно и распространять ислам где угодно, не счи­таясь со свободой совести других, ни с интересами православного населения и без всякой боязни вы­звать волнения в русском обществе. А “распро­странить христианство среди татар-мусульман” – о! это другое дело,– это может вызвать “брожение” и другие нежелательные последствия, как заявляет об этом постановление III всероссийского мусуль­манского съезда в Н.-Новгороде от 16–21 авгу­ста 1906 года⁵⁹. И действительно, татарско-мусуль­манская периодическая пресса иногда не брезговала, прибегать к крайне неразборчивым средствам для возбуждения мусульманского фанатизма. Как на образчик подобного приема мусульманской прессы можно указать на заметку, помещенную в казан­ской татарской газете „Юлдуз“ в № 401-м под заглавием „Мечеть на выставке», где при описании павильона Наследников Александрова, между прочим говорится, что этот павильон напоминает мечеть с минаретом, а потому представляется крайне неприятным для мусульман, особенно когда мусульмане узнают, что в этом павильоне поме­щается пивное зало. Это будто бы оскорбляет религиозное чувство мусульман. Между тем павильон имел вид гигантской бутылки и мог напоминать минарет мечети разве только расстроенному вообра­жению какого либо мусульманина, фанатичного до психоза. В дополнение к газетам, издающимся на татарском языке, многие татары выписывают газе­ты из Турции и Египта на турецком и арабском языках,–газеты, в которых проводятся часто идеи, явно враждебные ко всему христианскому и к русским, появляется часто корреспонденция от русских мусульман в искаженном виде, пред­ставляющая будто бы угнетенное положение мусуль­ман в России и призывающая русских мусульман сплотиться воедино и образовать таким образом как бы государство в государстве. За последнее время появились за границей два мусульманских журнала даже на русском языке: “Мусульманин” и “Стамбульские Новости”; первый издается в Па­риже, второй – в Константинополе. Цель их оче­видно представить в глазах русских идеи и стремления русских мусульман в таком освещении, какое желательно для этих последних. Все татарские газеты преследуют интересы часто далеко не­совпадающие с интересами объединения русских с татарами в одно государственное целое. Газеты, рассчитанные на старое положение и питомцев медресе старого закала, проникнуты нетерпимым духом идей панисламизма; газеты, имеющие в виду молодое, так называемое прогрессивное мусульман­ское поколение, проводят идеи пантюркизма, желание объединить все мусульманские народности, слив их в один общетатарский тип с одним языком и одним специфическим характером татарина-мусульманина; а если иногда и говорится о слиянии с русскими воедино, то разумеется при этом уступки не со стороны татар в пользу господствующей народности, а напротив уступки господствующего русского народа в пользу татар⁶⁰. Зная могущественное влияние прессы на общественное мнение и настроение, татары-мусульмане, конечно бо­гатые, не скупятся на щедрую поддержку периодических татарских изданий, помогая издателям, и если случится, что администрация, заметив появление в газете какой либо вредной статьи, наложит штраф на редактора, то тотчас находится какой-либо богач-татарин и вносит этот штраф, ко­нечно негласно, или же богатые татары составляют подписку и собирают нужную сумму на уплату штрафа,– и газета продолжает существовать далее. В большинстве случаев субсидирование какой-либо газеты татарином-богачем остается неизвестным, но иногда и открыто печатают это на столбцах самой газеты. Так, напр., редактор “Переводчика” прямо заявил, что такой-то пожертвовал на его газету 500 рублей⁶¹. Помимо обычной подписки и розничной продажи газет и брошюр в городах, как это практикуется с русскими изданиями, тата­ры пользуются для распространения этих изданий сельскими базарами в инородческих селениях, где являются татарские книгоноши и распродают в большом количестве газеты и дешевые издания татар.

В виду явного несоответствия ислама с научным и социальным прогрессом человечества, что конечно замечается передовыми мусульманами, среди этих последних явилось новое направление, вы­званное уже европейскою культурою и перенесенное с христианской почвы на мусульманскую. Мы уже имели случай обратить на это внимание в одном из журналов. Именно, после многовековой спячки мухаммедан более культурных стран, столкнув­шись с явлениями общественной и умственной жизни просвещенных христианских народов, проснулись и увидали, что многое в жизни мусульман давно отжило свой век и уже не может удовлетворять требованиям, обусловленным новейшей культурой. Униженное положение женщины в исламе, вред многоженства и легких разводов, несоответствии су­ществующего строя обучения и образования требова­ниям духа времени и многие другие явления жизни мусульманского общества невольно привели более интеллигентных мусульман к сознанию, что все это нужно видоизменить, преобразовать и улучшить по образцам, представляемым им европейскою куль­турою. Но как же этого достигнуть, коль скоро сам Коран дает санкцию этим устарелым и вредным явлениям общественной жизни? Нельзя же быть мусульманином и отвергнуть свою основную религиоз­ную книгу – Коран, содержащий в себе, по вере ислама, все, что требуется человеку не только в его чисто религиозной, но и общественной и домашней жизни. Прогрессисты ислама прибегают здесь к давно испытанному средству поддержать упадающую одряхлевшую естественную религию путем применительного к современному состоянию общества и культурным идеям толкования основной религиозной книги. Всем известно, что ученые язычники греко-римского мира в эпоху начала христианства, видя недостаточность и неудовлетворительность современного им язычества, старались аллегорическими толкованиями учения и обрядов приблизить его к тому культурному уровню, до которого достиг тогдашний образованный мир, особенно после появления и рас­пространения христианства. Точно такой же путь избирают и современные нам мусульманские прогрес­систы: они сами толкуют Коран и от других требуют толкования его, согласного со всеми данны­ми современной жизни и господствующими воззрениями на устройство социальной жизни, что можно сделать только посредством иносказательного понимания многочисленных мест и выражений Корана, идущих прямо в разрез с нынешними идеями. Они отрицают многоженство, стремятся положить преграды к легкости разводов, проповедуют ги­бельность рабства, требуют почти равноправности женщин с мужчинами, настаивают на уничтожении религиозно-схоластического образования и замене его образованием по образцу систем воспитания, выработанных современною культурою, хотя и с сохранением здесь духа ислама,– полное разобщение школы с религией, к чему стремится маловерная христианская Европа, мусульманскими прогрессистами не допускается. Конечно, и все содержание ислама, как догматическое, так и нравственное, под пером этих прогрессистов получает совершенно иной вид, чем оно имеет в общераспространенных до последнего времени мусульманских трактатах и учебниках по догматике и религиозному законоведению. Все, что не мирится с требованиями здравого разума и результатами науки, по возможности от­сюда устраняется или толкуется в том смысле, который соответствует новейшим требованиям. В некоторых случаях прогрессисты ислама пользуют­ся стихами Корана отмененными, оставляя без внимания стихи отменяющие, идя в данном случае про­тив установленных правил понимания текста Ко­рана. Все странные легенды, хотя и санкционированные самим Мухаммедом в его Коране и особенно предании, ими рассматриваются как народные представления, или, если можно, объясняются в аллегорическом смысле. Таким образом, ислам в сочинениях этих прогрессистов является чем-то новым, очень мало похожим на своего прародите­ля,– древний ислам, хотя общий дух этой религии заметен и во всех измышлениях прогрессивных мусульманских писателей. Правда, такое понимание ислама еще не нашло себе доступа в массе мусуль­манских народов, а ограничивается только наибо­лее культурными слоями мусульманского общества, однако лица, призванные к просветительной дея­тельности среди наших инородцев, должны иметь его в виду, тем более, что старые приемы борьбы с исламом чрез подбор текстов Корана здесь окажутся совершенно неудовлетворительными. Здесь нужны другие приемы,– приемы научные и культур­ные, основанные на тех принципах, которые заим­ствованы мусульманами-прогрессистами из христианской культуры, чтобы таким образом привести мусульман к слиянию с христианами на научной, культурной и гражданской почве и тем подготовить к переходу в христианство⁶². Русско-мусульман­скую прессу восполняет и заграничная на турецком и отчасти на арабском языках, так как Константинополь и Каир снабжают русских му­сульман ежегодно выпускаемыми сотнями изданий и широко распространенными мусульманскими газетами и журналами; татарские книжные лавки в России полны заграничными изданиями, в которых, как печатанных в мусульманском государстве, идеи ислама проводятся с большею энергией и в которых попадаются не редко самые нелепые и лживые измышления, направленные к унижению христианства и христиан.

Все мусульманско-татарские книги и брошюры доселе печатались исключительно арабским алфавитом, но вот недавно явилась книга, содержащая краткое изложение учения и практики ислама, в рус­ской транскрипции, с очевидною целью пропаганды ислама среди крещеных татар, чего нисколько не скрывает и сам автор этой книги. Мы разумеем брошюру под названием „Исьлям дини“ на татарском разговорном языке, напечатанную в Казани в 1906 году. На первой же странице автор прямо заявляет, что он имел в виду крещеных та­тар, знакомых с русской грамотой, но незнакомых с мусульманской татарско-арабской транскрипцией. Издатели брошюры называют крещеных та­тар старыми мусульманами и своими братьями, советуют им теперь открыто исповедовать мусульманскую религию со всеми ее догматами и обрядами, причем для убедительности намеренно допускают искажение фактов в жизни крещеных татар и не редко позволяют себе оскорбительные выражения не только против истин христианства, но и против русской власти, называя последнюю кефир (невер­ною). В самой брошюре идут нередко полемические опровержения христианского учения. Далее реко­мендуется крещеным татарам ревностно заняться изучением ислама: “до постройки мечети и мектебе не годится жить ничего не делая, но, пригласивши шакирда, надо начинать учить молодых людей мусуль­манской грамоте, старикам вашим нужно учиться от того шакирда молитвам в роде намаза согласившись вместе, надобно начинать совершать намазы; в более маленьких деревнях, где недостаточно имеется (душ) для постройки мечети, также нужно пригла­сить шакирда, от которого дети ваши будут брать уроки, старики ваши будут учиться истинам и обрядам религии, приставши к нему, сделавши его муллою, будете совершать намазы. Этого шакирда надобно женить, взять за него грамотную женщину, и жена шакирда девочек ваших наставит в вере и научит молодых девушек чтению и письму”. Таким образом, в этой брошюре начертана даже самая программа омусульманения крещеных татар.

Когда русский священник Громов за разные проступки был запрещен в священнослужении и, дойдя до крайней степени нравственного упадка, перешел в ислам, то татары постарались исполь­зовать этот случай в свою пользу, насколько воз­можно. Была выпущена татарская брошюра об этом вероотступнике с его портретом в священническом облачении и в виде муллы с чалмой на го­лове. Были сняты даже фотографические карточки Громова в обоих этих видах и распространялись и распространяются массами не только в приволжских и прикамских местностях, но и в отдаленных глухих местностях Кавказа, заселенных инородческим населением, и слабым в вере крещеным инородцам говорят: “что вы смотрите, вот уж их священники принимают мусульман­ство”⁶³.

Для удовлетворения усилившемуся спросу на книги, среди татар за последнее время откры­лось множество татарских типографий в России, и все они работают весьма успешно и ежемесячно выпускают сотни названий татарских изданий и в старо-мусульманском направлении и в новом ду­хе, где под видом прогрессивных идей проводятся идеи объединения всех мусульман России под общим именем татар⁶⁴. Отпечатанные в этих типографиях книги и брошюры или поступают в книжные татарские лавки, имеющиеся во всех городах, где живут татары в более или менее значительном числе, или распространяются в народе чрез многочисленных татарских книгонош, разъезжающих по инородческим селениям. Один священник Мамадышского уезда, сообщая свои наблюдения, говорит, что на каждом базаре в инородческих селениях встречаются торговцы мухаммеданскими религиозными книгами, картинами, изображающими Мекку, Каабу и пр. стенными ли­стами религиозного содержания. На базарах такого захолустного села, как Танькино, Мамадышского уезда, производится даже розничная продажа Ка­занской татарской газеты „Юлдуз“⁶⁵.

С целью также большего распространения среди татар тех идей, какие проводятся в периодической мусульманской прессе и в отдельных изданиях, интеллигентные татары стремятся основывать общественные библиотеки и читальни, на которые поступают богатые пожертвования со стороны му­сульман деньгами и книгами. Такова, напр., большая библиотека в Баку⁶⁶ и Елизаветполе, где получаются и турецкие газеты⁶⁷; существует публичная мусульманская библиотека в Казани и в некоторых других городах. Для облегчения изда­тельской деятельности, татары образуют общества, как, напр., Бакинские мусульмане “издательское об­щество”⁶⁸. Некоторые из подобных обществ ставят своею целью более широкую задачу. Так, напр., “Крымское общество распространения просвещения среди мусульман” имеет целью поднятие образования и умственного развития татар⁶⁹. Неко­торые благотворители устраивают при университетах стипендии для студентов мусульман, как напр., Хусаиновым завещан капитал на несколько таких стипендий. Газеты татарские также обращаются к добровольным жертвователям на эту цель, и призывы их не остаются без последствий: в редакции поступают пожертвования⁷⁰. Являются среди татар и особые благотворительные общества. Так в Петербурге существует благотворительное обще­ство, имеющее целью вспомоществование и призрение беднейших из мусульман как в существующих богадельнях, так и находящихся в лечебницах и в других благотворительных учреждениях, а также содействовать беднейшим ученикам к поступлению или довершению образования в средних и высших учебных заведениях⁷¹. Подобное же общество существует в Казани⁷². За последнее время учреждается даже в России мусульманский банк для обслуживания финансовых и торговых предприятий мусульманского населения. Банк этот будет иметь отделения в Хиве, Бухаре и других городах⁷³. Конечно, такой банк придаст особую силу исламу в России, потому что всякое предприятие, направленное к упрочению мухаммеданства и к доставлению мусульманам лучших средств, срав­нительно с христианами, для разных предприятий, встретит в этом банке широкую поддержку. На это уже обратила внимание русская духовная печать⁷⁴. Конечно, и другие благотворительные мусульманские учреждения и общества, являющиеся, по-видимому, пло­дом любви к страждущему и нуждающемуся че­ловечеству, несомненно, явятся одним из сильных факторов в деле усиления ислама в России и даже его пропаганды, а особенно будут содей­ствовать делу объединения всех мусульман России в одно прочное целое, изолированное от коренного русского населения. Мы не говорим уже о разной, при посредстве этих обществ, тайной пропаганде идей, преступных с точки зрения русского государ­ства и русских законов. На это уже было обраще­но внимание русского православного общества одним из ученых иерархов⁷⁵. Для пропаганды ислама среди инородцев, не мусульман, татары, особенно прошедшие мусульманские медресе, рассеиваются по инородческим деревням, где под тем или иным благовидным предлогом останавливаются на вре­менное житье и начинают постепенно и вкрадчиво вести пропаганду. С тою же целью проникнуть в среду крещеных инородцев, пользуясь последним законом о праве каждого члена общества требо­вать себе выдела причитающейся ему земли, многие мухаммедане, давно покинувшие свое общество в деревнях крещеных инородцев, ныне возвраща­ются в эти селения и требуют себе отвода земли. Напрасно христиане просят не нарушать их мира и оставить их в покое,– мусульмане не обращают на это внимания и начинают судебные про­цессы⁷⁶. В газетах и очень солидных и хорошо осведомленных сообщалось даже, что по разным       инородческим селениям ходят под видом батраков или портных мусульманские пропагандисты, получающие жалованье из Турции⁷⁷. Ученые тата­ры, в виду очевидных фактов, не могут отри­цать существования таких выходцев из Турции, которые странствуют по мусульманским селениям России, но эти ученые стараются представить дело в виде простого побора с легковерных мусуль­ман. Так ахун Баязитов в “Новом Времени” по поводу Андижанского восстания писал: „что касается до мусульманских монахов – выходцев из Турции, о влиянии которых некоторые вспоминают среди этих обстоятельств, то это лишено всякого основания. Они занимаются мелкими побора­ми с лиц верующих и считают за особое счастье, если им удается получить более или менее круп­ный выкуп с родных умершего мусульманина, не успевшего съездить в Мекку на поклонение; в этом смысле он и ведет свое проповедничество и агитацию. Здесь уместно было бы указать на то, что вообще миссионерская пропаганда не имеет развития ни в Мекке, ни в Медине. В Турции нельзя разыскать ни одного учреждения миссионерского характера, с задачами более или менее агитационными“⁷⁸. Факты, наблюдавшиеся как в Рос­сии, так и в английской Индии служат опровержением мнения г. Баязитова. Как русские, так и англичане должны были иногда прибегать к мерам удаления подобных эмиссаров или пропагандистов, являвшихся из Турции.

С объявлением свободы вероисповеданий, в последнее время татары особенно воспрянули духом и, вместо простой веротерпимости, домогаются в некоторых пунктах, можно сказать, привилегированного даже положения. Оружием для достижения этой цели они избрали, между прочим, коллективные петиции в высшие государственные учреждения. Все эти петиции в высшей степени харак­терны и ясно показывают, куда направлены стрем­ления татар. Так, по сообщению „Каспия“, уфимские татары подавали в комитет Министров петицию, содержание которой вкратце таково: изъятие духовных мусульманских школ из ведения Мини­стров Народного Просвещения и передача их ведению мухаммеданского духовного собрания; разре­шение употреблять в духовных школах учебники заграничного издания; предоставление права преподавания в школах лицам, получившим образование заграницей; необязательность русской грамоты для мулл; предоставление некоторых прав и привилегий лицам мусульманского духовного звания: из­бавление мулл от воинской повинности и т. д. Казанские татары в записке, поданной бывшему председателю Комитета министров С. Ю. Витте, просили, чтобы муфтий и кадий духовного собрания избирались населением; все дела брачные, семейные и наследственные решались магометанским духовным собранием; разрешение строить мечети, открытие мектебов, медресе и назначение учителей зависело от духовного собрания, как то было до 1870 года; учреждение вакуфов и заведывание ими было в ведении духовного собрания: дано было пра­во свободного возражения и обсуждения в случаях неосновательных толкований и нападок на ислам; дано было разрешение приписаться к мусульман­скому обществу так называемым, отпавшим от православия татарам; духовные лица были осво­бождены от воинской повинности и во время нахождения в духовном звании, в отличие от сельского населения, пользовались правами почетных граждан; незнание русской грамоты не служило препятствием к избранию на духовную должность пожилых людей; мусульманской печати были даро­ваны общие права; наконец, записка просит, при обсуждении этих ходатайств и других дел, касающихся мусульман, призывать к совещанию представителя Оренбургского духовного собрания и всего мусульманского общества. Московские мусуль­мане в своем прошении ходатайствовали, чтобы муфтий и кадий выбирались собранием представите­лей от всего муфтиата на определенное число лет (не более пяти) из лучших и достойнейших мусульман, религиозно образованных; рассмотрение и решение всех дел, вытекающих из семейных, брачных и наследственных отношений мусуль­ман, были подчинены исключительно Оренбургско­му духовному собранию; Оренбургскому духовному правлению предоставлено было право разрешения на постройку мечетей, на открытие мектебов и медресе, на определение в эти школы учителей, а также на ведение и контроль над вакуфами; мусульманам была дарована такая же свобода слова и печати, какая будет дарована законом общей прессе, но с одним ограничением, а именно: чтобы всякие рассуждения о религии магометанской, о тексте Ко­рана и т. п. не подвергались светской цензуре, а рассматривались исключительно составом Оренбургского мусульманского духовного собрания; тем из мусульман, предки коих были крещены и зарегистрованы христианами, но для которых учение пра­вославной церкви остается чуждым и непонятным разрешить, им открыто и без боязни исповедовать ислам; на судах и по отбыванию воинской повин­ности мусульманские духовные лица должны быть уравнены с православным духовенством; преподавание в мусульманских школах профессиональных и общеобразовательных происходило на родном языке, самое же открытие таких школ было бы предоставлено лицам и обществу мусульманского вероисповедания по явочной системе, чтобы закон урегулировал деятельность миссионеров; в войсках, чтобы нижним чинам мусульманам предоставлен был отдельный котел. Ходатайство московских мусульман завершается просьбой, чтобы в число избранных от населения людей для участия в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений были и избранные от мусульман. Кавказские мусульмане в представ­ленной депутатами Эриванских мусульман петиции просили об уравнении прав мусульман со всеми остальными подданными России во всех отношениях, с отменой всех существующих для мусульман ограничений: по городскому обществен­ному самоуправлению, по государственной службе; о предоставлении лицам, принадлежащим по рож­дению к высшим мусульманским сословиям (ха­ны, беки, олагары, сеиды и дети духовных лиц) всех прав и преимуществ по поступлению в учебные заведения и на государственную службу, кои предоставлены христианам тех сословий; о назначении духовных лиц по выбору мусульман­ского общества и утверждение в должности приходских мулл, уездных и приходских кадиев и членов губернских меджлисов закавказским муфтием и шейх-уль-исламом, которые должны изби­раться съездом депутатов из духовных и светских лиц от населения края; об основательном преподавании учащимся мусульманам во всех учебных заведениях Закона Божия и родного языка, причем назначать на должности законоучителей непременно лиц духовного звания и предоставить преподавателям этих предметов права и преимущества наравне с остальными народностями, об устранении всяких стеснений в вопросе об открытии мусульманскими обществами и отдельными лицами всякого рода школ, с допущением приема в эти школы учащихся без различия национальностей; о допущении мусульман к занятию должности пре­подавателей во всех низших, средних и высших учебных заведениях, с отменой всех су­ществующих ныне в этом отношений ограничений; об отмене всех стеснений в вопросе о по­стройке мусульманами мечетей и молельных домов вообще; расходовании доходов с вакуфных имений исключительно согласно воле жертвователей, на настоятельные нужды мечетей и на благотворительные дела. Кроме петиций от частных мусульманских обществ, поступила петиция и от оренбургского муфтия, в которой указывается якобы на притеснения мусульман в России, а именно: 1) ма­гометане, окончившие курс наук в русских учебных заведениях и имевшие, по своему образованию, право преподавания, фактически лишаются этого пра­ва – исключительно за то, что они исповедуют магометанскую религию, а именно: им воспрещается преподавание научных предметов кому бы то ни было, кроме своих единоверцев; цель такого вос­прещения более чем непонятна; 2) Магометане, обу­чающиеся в высших учебных заведениях, лише­ны права на получение стипендий и пособий, чем в значительной степени преграждается доступ магометан к высшему образованию; 3) Магометане, служащие в войсках, лишены возможности испол­нять обряды своей религии, за упразднением долж­ностей военных мулл. Говорится еще о даровании разных льгот при постройке мечетей⁷⁹. Кроме этих петиций было подано множество других; чи­сло их превышает пятьсот, причем в этом числе не имеется ходатайств по Туркестанскому генерал-губернаторству, Закаспийской области и Закавказскому краю. Все они проникнуты желанием усилить ислам и даже создать удобные средства и почву для пропаганды его⁸⁰. Особое совещание, рассматривавшее эти петиции, пришло к заключению, что они не результат проявления общего желания мусульман России, а дело подстрекательства нескольких агитаторов среди русских мусульман. Доказательством сему служат: а) множество про­шений, преимущественно из пределов Оренбургского муфтиата, поступило отпечатанными на машинах Ремингтона, о которых аулы или селения про­сителей не имеют и представления. Бланки этих прошений воспроизведены с дисциплинарной точностью по преподанным кем-то образцам: причем бланки, очевидно, рассылались только для приложения печатей и подписей или начертания танги; б) писаные прошения повторяют с пунктуальною точностью и обороты речи, и грубые писцовые ошибки. Бессмыслица в той или другой части одного прошения повторяется в целом ряде других прошений; так напр., просьба об освобождении рус­ских школ от “русификации” повторена многими сельскими обществами, не имеющими и понятия о русской письменности. Вообще, в числе заявленных ходатайств заключается громадный процент не сознательного их подписания или утверждения тангами и печатями; в) Значительная часть хода­тайств, представленных “уполномоченными” отдельных групп и обществ, не подкреплена ни приговорами, ни иными актами, которые убеждали бы в действительном существовании данных полномочий; г) Благодаря дисциплинарному отношению к воле и помыслам народной массы со стороны лиц и учреждений, преподавших образцы прошений, достигнут общий тон большинства ходатайств, который справедливо характеризовать так: “все и все для так называемого духовенства и все от того же духовенства и ни от кого более”⁸¹.

Что действительно подобные петиции совсем не выражали желаний масс мусульманского населения, а были составляемы муллами и другими запра­вилами, иногда даже вопреки воли народа,– это под­тверждают и сами мусульмане. Так, один мусульманин из Уральска в “Саратовском Дневнике”, во время составления этих петиций заявил: “вместо того, чтобы помочь населению стараться о расширении “общих” прав, у нас стараются выработать пети­ции втихомолку от населения в замкнутом духовном собрании, без единого представителя от при­хожан. В апреле месяце (1905 г.) в г. Уфу, в духовное собрание был вызван ахун 3-й ураль­ской иногородней соборной мечети Тухфатуллин. Все думали, что ахун вызывается по своим служебным делам, как это обыкновенно бывает. Но к удивлению прихожан оказалось не то. 29-го апреля, возвратившийся из своей поездки в Уфу, ахун Тухфатуллин прочел собравшимся мусульманам текст петиции, выработанный на Уфимском духовном собрании. Быстро прочитав текст петиции, ахун предложил присутствовавшим помолить­ся об успешном окончании благого начинания. Вы­слушали мусульмане и запротестовали. Во-первых, петиция была прочитана на половину на татарском, на половину на арабском языке, так что большин­ство толком и не поняли ничего; затем некоторые параграфы были и совсем опущены. Были возму­щены и тем, почему при разработке вопросов о нуждах мусульман не пригласили представителей всего населения? Почему, спрашивали они, руководствуются лишь только мнением духовного собрания? Ведь, заботясь об увеличении власти духовенства и оставляя без внимания интересы большинства мусульман, ахун Тухфатуллин, играя роль предста­вителя мусульманского общества г. Уральска, поступил, несомненно, самовольно, так как его никто не уполномочивал на это. Ахун в этом случае пошел в разрез с большинством прихожан и на их протесты не обратил никакого внимания. “Жалуйтесь кому угодно и сколько угодно, гордо отвечал протестующим молодой сын ахуна, ни­чего из этого не выйдет”. Теперь представьте положение прихожан: без их ведома, от их лица, просят различных привилегий и льгот, не забо­тясь о том, считает ли просимое льготами само население”⁸². Вот каковы были петиции мусульман в эпоху провозглашения разных свобод!

Для той же цели мусульмане устраивали много­численные съезды для выработки тех правовых положений, каких им нужно добиваться разными способами. Постановления всех этих съездов про­никнуты одним духом, – духом обособленности, создания единой мусульманской общины в России из всех последователей ислама, желанием обра­зовать как бы государство в государстве. Одним из наиболее выдающихся этих съездов был съезд в Нижнем Новгороде. Здесь присутствовали представители разных местностей, населенных му­сульманами, преимущественно татарская интеллигенция,– редакторы и издатели татарских газет и др. Главным вопросом, обсуждавшимся на этом съез­де, был вопрос о необходимости борьбы с ино­верными исповеданиями, с точки зрения ислама. Борьба признана возможной и притом с надеждой на успех. Все дела, касающиеся мечетей, мулл, школ, вакуфных имений и всего прочего, имеющего, хотя отдаленное отношение к этим предме­там, должны быть изъяты от всякого вмешатель­ства власти, а находиться в ведении вновь проектированного съездом общемусульманского Синода. Власть этому вновь проектированному учреждению предоставляется огромная⁸³. Особенно заслуживает внимания постановление этого съезда о создании в России должности Раису-ль-Улема, что по христиан­ской терминологии можно передать словами “патриарх всех мусульман России”, которому наравне с министрами предоставляется право личных докладов Государю Императору. Этому Райсу-ль-Улема помогают четыре шейху-ль-ислама, которые ежегодно собирают поместные соборы из мулл и прочих мусульман. Раису-ль-Улема есть глава всех му­сульман России. Здесь уже не прикровенно, а пря­мо видна тенденция татар к образованию из всех мусульман России нечто особого, живущего в госу­дарстве отдельною жизнью от прочих христианских членов этого последнего.

Такого же характера, но с более сильной известного направления политической окраской, был съезд мусульман в Петербурге. Замечательно, что главным агитатором как на нижегородском, так и петербургском съезде был некий татарин Ибрагимов, проводящий повсюду ясно выраженные идеи объединения всех мусульман России, особен­но в газете Ульфат. Конечно, это объединение му­сульман, проповедуемое Ибрагимовым и подобны­ми ему агитаторами, не есть соединение русских мусульман на почве общечеловеческих принципов этики, культуры и гражданственности, позволяющее последователям Мухаммеда брататься с христианским миром; нет, совсем иное соединение заботит этих господ, проповедующих соединение мусульман во имя ислама; с мечтами о торжестве панисламизма и призывом к единоверцам спло­титься для борьбы и отпора под сенью знамени Мухаммеда⁸⁴. В Уфе был съезд мулл под председательством муфтия. Главное внимание его было обращено на школы и мечети, конечно тоже с большими претензиями на независимость от государ­ственного контроля и вмешательства даже в области, не имеющей прямого отношения к религии⁸⁵.

В январе 1906 года был довольно людный съезд мусульман в Тобольске от 22 мусульман­ских волостей в количестве 59 человек. Про­грамма его была почти общая и другим съездам. Между другими постановлениями любопытно одно, пря­мо заявляющее об обособленности мусульман от коренного русского населения и нежелание сблизиться с ним; а именно, по вопросу о волостях съезд постановил: селений с мусульманским населением не присоединять к русским волостям, в виду коренных различий интересов населения, быта и образа жизни, и признал необходимым именовать волости с мусульманским населением „мусуль­манскими инородческими волостями“⁸⁶.

По образцу этих больших съездов происхо­дили меньшие собрания „митинги» татар даже в захолустных деревнях, как, напр., в январе 1906 года был такой „митинг» мусульман в де­ревне Таней-Тураево, Тетюшского уезда. На собрании было более 400 человек. Происходили горячие дебаты, и говорило много ораторов. Здесь общее направление речей скорее сводилось на политическо-либеральные темы, впрочем, с мусульманской окрас­кой⁸⁷.

С учреждением Государственной Думы, в ней, как известно, образовалась мусульманская партия, которая, помимо вопросов, касающихся мусульман, примыкает вообще к партии кадетов. Деятель­ность ее в Думе пока еще не выразилась в какой-либо осязательной форме, но, конечно, долю влияния она, несомненно, должна оказать везде, где вопрос будет касаться положения православной церкви. В делах же, касающихся мусульман, партия их в Думе предположила держаться следующей програм­мы: 1) полная религиозная автономия и независимость мусульманских духовных советов (муфтиатов); 2) преподавание в низшей школе на татарском языке; русский язык остается лишь в качестве одного из предметов преподавания; 3) в местностях со сплошным татарским населением судьи должны избираться из татар; 4) удовлетворение земельной нужды башкирского населения сообразно с историческими и местными особенностями их землевладения и землепользования⁸⁸. К этой-то партии в Государственной Думе и поступают многие ходатайства мусульман от разных местностей России, особенно муфтии и муллы хлопочут пред этой партией о поддержании их интересов, иногда даже в обременение и ущерб простых мусульман, как это можно видеть из ходатайства муфтия и мулл пред членом Думы Махмудовым об уве­личении “брачного сбора” с магометанского населения, который предназначался на канцелярию духовного собрания, на денежные пособия муллам и на прочие нужды мусульманского, так называемого духовен­ства, и другие подобные ходатайства⁸⁹.

Стремление к объединению не ограничивается у мусульман одною Россиею,– оно простирается даль­ше, чем это показывает общемусульманский съезд в Каире в 1907 году. Существующий „Союз му­сульман» созвал этот съезд со всего мусуль­манского мира. Это уже не первый подобный съезд, таковых было уже несколько; но на этот раз съезд был особенно многолюдный; в нем при­нимало участие свыше 500 представителей разных мусульманских народностей, в том числе и та­тар России. По сообщению газет, необыкновенно ра­душный и сочувственный прием встретили в Каире депутаты из России, которых с момента их приезда в этот город взяла на свое попечение и покровительство редакция наиболее распространенной местной арабской газеты аль-Муаяд⁹⁰.

Наряду со стремлением объединить в одно целое всех мусульман России, у татар проявляет­ся еще другое стремление – создать из всех му­сульман России одну татарскую мусульманскую на­родность, слив с татарами всех других ино­родцев, менее численных и менее устойчивых. Такая идея у татар существовала уже давно и на нее много раз было обращаемо внимание русских лицами, близко стоявшими к инородческому делу; но особенно она усилилась за последнее время под влиянием политических событий в России. Такую задачу взяли на себя в России именно татары, как народность среди других мусульманских народно­стей сравнительно более развитая и которая стояла всегда во главе всякого движения, какое проявлял ислам в России.

Это отатаривание простирается не только на ино­родцев, давно уже числящихся мусульманами, но оно захватывает собою языческие народности, как то: чуваш, черемис и пр. и отчасти тех креще­ных инородцев, которые не окрепли в христианстве. Священник К. Прокопьев, из чуваш, о чувашах в Симбирской губернии сообщает, что в Буинском и Симбирском уездах есть деревни, где крещеные чуваши не только перешли в мусульманство, но и совершенно отатарились, так что уже и говорят и одеваются по-татарски. Таковы, между прочим, селения: Буинка, Сиушево, Чепкасы, Ильметево, Чакилдым, Дуваново, Шаймурзина и село Трехболтаево. Деревня Буинка отатарилась вся целиком, а в остальных селениях – более или менее половины жителей. Во время неоднократных отступнических движений в Казанской губернии, чуваши перечисленных селений всегда присоединялись к Казанским отпавшим татарам в их ходатай­стве и перечислении к мусульманам. В посемейных списках, а также и во всех официальных документах они значатся теперь под татарскими мусульманскими именами. Они ревниво оберегают себя от всякого русского и христианского влияния и даже больше, чем коренные татары-мусульмане⁹¹. Другой священник А. Иванов об отатарившихся чувашах деревни Артемьевки, Бугурусланского уезда, замечает, что здесь не проходило ни одного дня, чтобы чуваши не виделись с татарами. А все татары в сношениях с инородцами не удовлетво­ряются одною сделкою по чисто житейским надобностям, но постоянно имеют целью свою пропа­ганду и отатаривают инородцев с ужасающею силою. Пользуясь племенным сходством, знанием инородцами татарского языка, а также относительно низшим уровнем их умственного развития, татары говорят с ними тоном авторитета, не дающим места сомнению или возражению. Татары стараются, прежде всего, завербовать в свое учение богатых и видных инородцев, на которых остальные при­выкли смотреть как на передовых, коим следует во всем подражать. Татары, при своей любимой привычке толковать о вере, всячески стараются уни­зить христианскую веру в глазах крещеных инородцев, для чего они прибегают к разным выдумкам и обманам, чтобы помешать усвоению ино­родцами христианских обычаев. Татарин с инородцем говорят, как учитель веры с учеником. Отатарившиеся чуваши этого селения до того нафанатизированы татарами, что являются в сто крат хуже коренных татар в обращении с православ­ными. Дерзости, грубости, издевательства, насмешки, иногда даже побои – вот что видят православные чуваши от отпавших. Они заявляли о. Иванову: “от отатарившихся чуваш нам нет никакого житья; когда мы идем в церковь, они выходят на улицу и смеются над нами, говоря, что мы идем служить не Богу, а диаволу. Когда наш ба­тюшка ходит по нашим домам со святой водой, то они говорят нам, что мы принимаем диавола. Нашим детям нельзя стало ходить в школу, по­тому что над ними смеются, бьют их и бросают в них камнями”⁹². Из Белебеевского уезда студент чувашин Охотников, между прочим, писал в свое время, что в Уфимской губернии татарское влияние на чуваш проникает и таким образом: татары нанимаются к чувашам в работники и привозят с собой все семейство; живут совсем по-татарски, восхваляя все татарское и презирая православие и язычество. Проходят годы, и татарщина оказывает свое действие,– меняют костюм и убе­ждаются в татарских доводах⁹³.

Такое сильное отатаривание охватывает и чере­мис, живущих по близости татар в разных губерниях. Среди таких черемис татарский язык понятен так же, как свой родной. По наблюдениям г. Ерусланова⁹⁴, заимствования бытовой обста­новки и костюма, сглаживая внешние бытовые отличия, подготовляют почву для сближения черемис с татарами и предрасполагает их к восприятию проявлений духовной деятельности магометан – язы­ка, верований и обычаев. Язык не застрахован от внешних влияний; он так же, как и народ, не отличается устойчивостью; отражая в себе все изменения в судьбе народа, он подвергается быстрым и значительным переменам; и на языке восточных черемис могущественным образом сказалось влияние татарского языка; принятие новых звуков для новых понятий, усвоение фонетических и грамматических особенностей сближает черемисский язык с татарским до значительного сходства обоих языков, не смотря на их различие по кор­ню. Неудивительно поэтому, что черемисы, от мала до велика, отлично говорят по-татарски. Дитя, с младенчества слыша от взрослых речь, пересыпанную татарскими словами, оборотами и образными выражениями, в одинаковой степени усваивает элементы обоих языков. Бессознательно заменяя в своей речи черемисские слова татарскими и наоборот, он свыкается с тем взглядом окружа­ющих, что между обоими языками разница не зна­чительна и не существенна. Таким образом, одна из самых важных и характерных особенностей всякой народности – язык, стирается и этим путем подготовляется полное слияние двух народностей. Последствия усвоения черемисами татарского языка громадны; прежде всего, оно способствует быстрому распространению среди них устных произведений татар – песен, сказок, легенд, стихов и пр. Так как магометане неизменно воспитываются в одних и тех же началах и все стороны своей жизни и духовной деятельности приурочивают к целям и правилам своей веры, то чрез устные их произведения естественно прививаются черемисам религиозные, нравственные и умственные представления магометан. Среди черемис широко распространены легенды; они большею частью представляют переделку, сообразно с духом и характером татар и башкир, магометанских сказаний с поучительною целью; они содержат в себе сведения из жизни Мухаммеда и его потомков, возвышают личность основателя религии ислама, рассказывают о мусульманских святых и их подвигах. Легенды пользуются большим доверием черемис; на всякий житейский случай любой черемисин мо­жет привести 2–3 легенды и сделает из них нравственный вывод и приложение к жизни. Таким образом, легенды, предлагая черемисам уроки мухамеданского вероучения, заменяют им Коран; сближая язычников с мухаммеданами на почве религиозных взглядов и понятий, они способствуют совращению черемис в мухаммеданство.

Под влиянием татар значительно изменился также взгляд черемис на брак, отношения мужа к жене и ее правам. В то время как у черемис, не подвергшихся влиянию татар, женщина во многих случаях является полноправной хозяйкой дома, у отатарившихся черемис она не пользуется почти никакими правами. Она должна слепо повиноваться мужу, исполнять все его прихоти и желания. Муж может нанести жене какое угодно оскорбление, мо­жет бить ее, даже отнять ее имущество, может собственною властью прогнать ее из дому и за все это не подвергается, почти никакой ответственности. Зависимое и приниженное положение черемиски, обу­словливающееся мухаммеданским взглядом на женщину, обнаруживается и в мелочах обыденной жизни, которая уже устраивается по татарскому ша­блону.

Такому отатарению черемис способствуют сами русские своею отчужденностью от инородцев. Русский простолюдин всегда смотрел и смотрит на инородца, как на человека низкого по происхожде­нию; ставя себя гораздо выше, он не скупится на всевозможные оскорбительные для инородца проз­вища. Инородец в глазах русского остается в некотором отношении “крещеной лопаткой”, “собакой”, “поганой мышью”, не смотря даже на принятие христианства. Такое презрительное и брезгливое отношение не сближает инородца, в частности черемисина с русским, напротив действует отталкивающим образом, исключает возможность обоюдного доверия, тем более что окружающее мухаммеданство стремится привить черемисам все то, что способствует его собственной отчужденности. Как сами татары живут особняком, без крайней нуж­ды не входят в сношения с русскими, не только не любят их, но и презирают, так и черемис оберегают они от сближения с русскими, всеми мерами поддерживают и развивают их обособленность, и окружают истинно отеческою заботливостью инород­цев, обратившихся в ислам.

До последнего времени татаризация наших инородцев шла как бы бессознательно вслед за омусульманиванием их. Но в недавнее время это стремление татар слить с собою все мусульманские народности России в единое национальное целое, стало проявляться все сильнее и сильнее среди бо­лее интеллигентных татар и даже весьма прозрач­но выражаться в тех правах, каких они доби­ваются. Известный туркофил Вамбери прямо заявляет о неожиданном даже для него подъеме в русских мусульманах, т. е. татарах, „национального самосознания“. Он находит, что в этом отношении русские татары «политическим тактом и выдержкою, настойчивой энергией, культурностью и особенно патриотизмом (татарско-национальным)» далеко превосходят своих единоверцев в Турции, Персии и Индии. Кроме веры, русских мусульман, говорит Вамбери, объединяет еще язык и народ­ность; язык этот он называет тюркским. Пантюркское движение справедливо является ему заслуживающим весьма серьезного внимания. До сих пор знали только о панисламическом, представи­тели которого старались по-арабски писать совершенно языком Корана и наводняли персидский и турецкий языки арабскими словами и фразами. Русские же мусульмане, напротив, последовательно выбрасывают персидские и арабские слова, заменяя их словами из местных татарских наречий и еще более из османского наречия, на котором говорят в Турецкой империи. Таким образом, создается ими литературный язык, понятный всем отраслям тюрков, настоящий пантюркский язык! Либе­ральные Турки приветствуют пантюркизм в России как зарю возрождения общей народности⁹⁵.

Объединение всех мусульманских народно­стей России на почве единого пантюркского языка татары предположили начать со школы и потому стараются ввести в мусульманских школах этот объединяющий язык и далее стараются получить на это право путем законодательной санкции. Все же существует много наречий тюркского языка, на ко­тором говорят инородцы России; нужно было для татар установить какой-либо один язык из всех этих наречий,– и они в основу положили османский язык, как имеющий уже богатую срав­нительно литературу. Поэтому, настаивают они, что­бы в мусульманских школах было обращено должное внимание на изучение литературного турец­кого языка в качестве обязательного предмета⁹⁶. Крымские татары даже нарочито посылали своих представителей в Петербург просить, кого следует о разрешении преподавать в татарских школах на татарском языке, разумея под этим не свой лютеранский язык, а османское наречие. Да на прак­тике в крымских мусульманских школах преподавание уже ведется по учебникам на османском наречии⁹⁷. Наряду со школой к той же цели стре­мится в настоящее время большинство повре­менной татарской печати в России, а также и масса книг и брошюр на татарском языке.

Особенно сильно омусульманение и отатарение распространяется в киргизских степях. Разные татарские проходимцы всегда наполняли и наполняют киргизские степи, даже разные преступники, бежавшие от кары русских законов, искали себе приюта у простодушных киргиз. Эти татарские про­ходимцы; вместе с городскими татарами – мещанами и купцами, имеющими постоянные сношения с Ка­занью и среднеазиатскими центрами мусульманства, являются по отношению к киргизам живыми, самы­ми деятельными проводниками ислама и татарских обычаев и понятий, чему способствуют их широкие торговые и родственные связи с киргизами. Татары же снабжают степь и всевозможными атрибутами мусульманства и татарства, начиная с Ко­рана и кончая узкогорлым кумганом,– кувшином для омовений. Один старый киргиз рассказывал, что киргизы, чтобы снискать себе расположение та­тар, стали чаще упражняться в омовениях, соб­людать пост, совершать намаз и учиться у тех же татар их грамоте. Достойно примечания, что сами киргизы привыкли смотреть на татар, как на людей лучших себя, более умных и ученых, чем они,– призванных быть их учителями и на­ставниками. В степь направляются большею частью такие татары, которые не могли на родине зарабатывать хлеб, пренебрегая трудом. Являясь в степь, они тотчас же выдают себя за мулл: держать себя солидно и строго, при малейшем возражении со стороны киргиза, называют “кефиром” (неверным)⁹⁸. Генерал-адъютант К. П. Фон-Кауфман во всеподданнейшем отчете по управлению Туркестанским краем, между прочим, писал: “сообраз­но с резкими особенностями, отличающими характер татарина от прочих мусульманских народ­ностей, сложилась и особенная культурная роль местного татарского населения, водворившегося в киргизской степи. Поселение в киргизской степи та­тар, выходивших из русского Поволжья и татар­ских центров прежних пограничных окраин Империи, было результатом коммерческих сношений их с кочевниками и шло, опираясь на торго­вые города бывших передовых линий – Орск, Оренбург, Троицк, Петропавловск, Семипалатинск… и на города Сергиополь, Копал, Верный… Татарские муллы стремятся создать себе как можно более прочную иерархическую роль в кочевьях... их лучшее средство к умножению выгод своих состоит в увеличении числа степных мечетей, управляющих духовным воспитанием паствы под их фанатическим руководством. Оттого именно ближе к татарским передовым линиям можно видеть почти повсеместно, уже вполне организован­ное мусульманство, с присяжными вероучителями из Уфимских и Оренбургских татар, со значительным числом мечетей татарского типа, мусуль­манство, все более и более приближаемое к своему образцу, по духу стойкой вражды к христианству и вообще к иноверным религиям”⁹⁹.

Успевшая уже достаточно отатариться и омусуль­маниться часть киргизского народа стремится под влиянием татаризма укрепить в степи шариат, вместо народного киргизского суда по “адату”. По словам представителей этой части населения, народ­ный суд руководствуется устаревшим обычным правом, не удовлетворяющим более требованиям правосудия. Обычное право вырабатывалось в течение многих столетий; при устной передаче оно представляет обширное поле для юристов-правотолков. Отсюда, по словам отатарившихся киргизов, возникает необходимость перейти к писаному за­кону – шариату, а, следовательно, перейти от народного судьи к казию, совмещающему в своих правообязанностях элементы духовной и граждан­ской власти. Татарская пресса прилагает особые старания к тому, чтобы киргиз-кайсаки призна­вали себя издревле мусульманами и требовали, по­этому, замены адата шариатом, что включило бы их уже на вечные времена в семью строгих му­сульман. Проводниками этой идеи являются муллы-татары, торговцы-татары и ученики татарских школ, просвещающие в течение летних каникул наивное юношество кочевого мира. Прививка этой идеи идет с наглядным успехом, окрыляющим все миллионы исповедников мусульманского куль­та надеждою на сильно сплоченное ядро мусульман­ской, а вернее татарской в России политической партии¹⁰⁰.

В Букеевской орде татаризация и пропаганда ислама идет быстрыми шагами чрез массовое распространение среди киргиз татарами татарских, религиозных книг; вместе с книгами влияние рас­пространяется и чрез устные беседы. Помимо того, что татары и в лавках и на улице при случае ведут религиозные беседы с киргизами, они выезжают еще с товаром прямо в степь, где уже и стараются обнаружить всю свою мудрость и знания пред киргизами, имея в виду чрез это по­больше поживиться от киргизов: здесь они и лежат, и отчитывают, чем и наживают больше, нежели продажей товара. Успешнее же всего татарская пропаганда распространяется здесь чрез сеть мусульманских школ, всюду во множестве разбросанных по степи под разными наименованиями. И все эти школы преследуют одну цель – татаризацию киргизского края: во всех их дети, руко­водимые фанатичными муллами, воспитываются в строгом духе ислама, в ненависти к христианам и вообще ко всему не мусульманскому; киргизы, посту­пая в татарские школы с покрытыми волосами голо­вами, начинают брить головы, носить тюбетейки и пр. Вообще татары, замечает один местный наблюда­тель, поработили орду духовно, порабощали ее сна­чала и материально, пока не понаехали сюда русские и не стали добросовестнее продавать киргизам товары, что татарам, конечно, крайне неприятно и за что они сильно злобятся на русских, хотя и сдерживают свой гнев, но были случаи, когда некоторые из них и вслух проявляли свой гнев: “избить бы здесь всех русских”, кричал один татарин зимою 1896 года, когда вышла неприятность между русскими и татарами. Понятно, при всяком удобном случае, хотя очень скрытно, со свойственным татарину лукавством, стараются они внушить киргизам ненависть к русским. Кажется, уже все киргизы, благодаря татарам, знают, что там, где-то у султана хранится знамя Мухаммеда и меч Алия, которые в свое время будут употреблены в дело, и тогда уже все после­дователи Мухаммеда должны соединиться под власть султана, своего повелителя и сражаться против неверных, о чем мне, пишет автор заметки, при­ходилось слышать самому лично от здешних му­сульман. Из сказанного видно, насколько сильно влияние татар и мулл на киргиз, каким большим авторитетом пользуются они среди этих де­тей степей. Для киргизов, знающих пока веру му­сульманскую еще плохо, татары, в особенности же муллы, представляются настоящими столпами исла­ма, устами которых говорит сама мудрость. По­сему во всех более или менее важных случаях жизни, некоторые киргизы рады зазвать к себе та­тарина, а особенно муллу, и готовы уже во всем следовать его совету,– последние же умело из это­го извлекают для себя пользу и все меры прилагают, чтобы еще более усилить и расширить это влияние. Для этого они стараются подорвать уважение и доверие киргиз к русским, наговаривая на них разные небылицы и представляя их непримиримыми врагами ислама¹⁰¹. Местные ахуны и указ­ные муллы посылали нередко и сами разных проповедников ислама к киргизам. Вызывая из Бухары или Ташкента беглых ученых татар, они выхлопатывали им паспорта торговцев из Бухары или Ташкента и потом рассылали их с про­поведью по киргизской степи. Так из одного официального дела мы узнаем, что ахун г. Пет­ропавловска Серазеддин Сейфуллин в половине прошлого столетия писал к одному бухарскому имаму Абдулле Рашиту: “носятся слухи об одном татарине, сведующем халифе; если человек этот действительно мюрид, то хорошо было бы приехать ему сюда; ежели не имеет паспорта от русского правительства, то взял бы вид от казиев, назвав себя родившимся там татарским сыном и приехал бы сюда. Бог милостив! Такой человек не может подвергнуться игу неверных. Одним словом, пусть он не опасается русских, и когда бу­дет иметь вид от казиев, то если бы и случи­лось доказательство, что он татарин, то от этого ничего не будет; или пусть возьмет из находя­щихся на пути приказов билет, назвав себя ташкенцем. Такого человека в Петропавловске необ­ходимо иметь, без которого просвещение покрыто мраком невежества”¹⁰². Благодаря такой пропаганде татар в степи, в кочевниках этой последней трудно узнать тех киргиз, которые в первой по­ловине прошлого века выражали даже крайнее не­довольство к мусульманскому духовенству. Так напр. известно, что в 1830 году являлась к Госу­дарю Императору депутация киргизов из Средней Орды и в то же время подала в Азиатский Департамент прошение, в котором просила, между прочим: “укреплений и деревянных домов не строить, пашен не пахать, мечетей и школ не заводить, ахунов и указных мулл не определять”¹⁰³. Как ни странно, но, тем не менее, это факт, что кир­гизы, когда жили самостоятельно, только номиналь­но числились мусульманами, а были на самом де­ле чем-то вроде шаманистов, а под владычеством православной христианской России они нача­ли столь быстро омусульманиваться и отатариваться, что чрез полсотни лет стали неузнаваемы в этом отношении. На опасность такого положения вещей в степи обратил внимание и полуофициозный орган местного туркестанского управления и нашел, что подобное явление крайне нежелательно в государственных интересах, потому, что татарские пропо­ведники ислама среди киргиз внушают этим последним, согласно требованиям своей религии, враждебность к последователям других вер, не исключая и христианства, и распространяют среди них прямо преступные политические понятия, что ведет к печальным последствиям, вроде пресловутого андижанского восстания. Официоз придает этой пропаганде за последнее время направление в сторону панисламизма¹⁰⁴.

Помимо государственного вреда такие пропаган­дисты-татары в степи наносят и большой имуще­ственный вред наивным еще киргизам. Так из Актюбинска в Тургайскую газету пишут: “в сре­де киргизов в некоторых волостях проживают татары, которые, занимаясь преимущественно торгов­лею и обучением киргизских детей, наживают себе состояние еще следующими способами: татары-торговцы, хотя и держат у себя мелочной товар,      но большею частью торгуют лекарствами. Отлично зная, что киргизы имеют крайнюю нужду в лекарях, и в тоже время, сознавая, что баксы и дар­геры, имеющие у себя лекарства, проживают не везде, то понятно, что торговля медикаментами, несомненно, приносит татарам большие выгоды. При заболевании простудою, кашлем и даже коклюшем, киргизы обращаются за помощью к татарам-торговцам, которые в данном случае играют роль лекарей, и покупают у них корень „дар-дармак“, вместо которого получают один и два стручка простого перца; за эти стручки киргизы уплачивают татарам при урожае два или три пуда проса, а при неурожае – полпуда проса. Перец больные киргизы пьют с чаем до испарины всего тела. При заболевании же наружными болезнями киргизы по­купают от торговцев дегтярное мыло, которое продается татарами не целыми кусками, а по 40 и 50 коп. за золотник. Дегтярное мыло больные при­кладывают к ранам как пластырь. Татары обу­чают киргизских детей преимущественно летом, за что родители учащихся платят им с собран­ного хлеба одну десятую долю, т. е. если кибитко- владельцем в общем итоге собрано 1000 пудов хлеба, то татарин получает 100 пудов. Кроме этого, в силу обычая, и все прочие киргизы, обучающие своих детей, приносят тому же татарину подаяние или подарок (ушур). Помимо сего, мул­лы пользуются от киргизов шкурами скота, зарезанного в летнее время для угощения влиятельных и должностных лиц, а также и для принесения в жертву (кудайжул). За совершение обряда похорон муллы получают с богатых киргиз одного верблюда или лошадь, с киргизов среднего состояния – рогатый скот, а с бедных барана или козу. Больным лихорадкой муллы дают небольшой клочок бумаги, на котором написана молитва „ту-жар“. Больной носит этот клочок зашитым в материю или сафьян поверх одежды. За это мулле, конечно, платится известное вознаграждение. Таким образом, проживающие среди киргизов татары, занимающиеся торговлею, лечением больных и обучением киргизских детей, в течение нескольких лет обогащаются и приобретают себе сравнительно солидное состояние”¹⁰⁵. Такие торговцы-та­тары с пропагандой ислама заходят далеко по всем степям и простирают свою деятельность даже на Алтай¹⁰⁶.

Усиление ислама, сопровождаемое почти всегда отатариванием других инородцев России, вредит не только делу христианства, но и должно обратить на себя государственных деятелей, так как идет в ущерб русским государственным интересам. Татары, фанатичные в своей вере, считают вся­кое общение с русскими, даже на житейском по­прище, грехом и как сами стараются избежать сближения с русскими, так и другим внушают ненависть к ним, как к неверным, которые в глазах фанатичного мусульманина занимают место едва ли выше собаки¹⁰⁷. Такому отношению мусульман к иноверцам нечего удивляться, по­тому что сам основатель ислама, Мухаммед, под конец своей жизни, озлобленный на иудеев и христиан и отчасти язычников, не желавших стать в ряды его последователей, начал проповедовать против них самую беспощадную войну: “сражай­тесь с ними дотоле, покуда не будет уже вам искушения, и покуда не установится ваше поклонение Богу”¹⁰⁸. “Убивайте многобожников, где ни найдете их старайтесь захватить их, осаждайте их, делайте вокруг их засады на всяком ме­сте, где можно подстеречь их”¹⁰⁹. Последний стих Корана называется у мусульман „стихом меча“ и считается отменяющим собою все другие стихи Ко­рана, в которых проповедовалось более или менее гуманное отношение к иноверцам. Это последнее об­стоятельство всегда нужно иметь в виду, потому, что прогрессивные мусульмане, желая представить ислам в гуманном освещении пред христианами, обычно замалчивают «стих меча» и цитируют другие стихи, проповедывающие смирение и кротость и вызванные разными обстоятельствами жизни Мухаммеда, когда он сам находился в угнетенном положении. Оста­вим в стороне потоки крови на пути исторического распространения ислама и миллионы людей, падших от меча фанатичных мусульман. Современное даже отношение мусульман в христианских государствах ясно показывает, что внутреннего единения между мусульманами и христианами никогда не бывает. В Индии, под английским владычеством, многомиллионное мусульманское население за последнее время составило крепко сплоченную силу, делающую положение англичан в Индии вы­зывающим опасения¹¹⁰. Когда в последние годы прошлого столетия турки производили резню среди армян, то индийские мусульмане вполне сочувст­венно относились к туркам и считали их по­ступки вполне законными¹¹¹. Объявляемая Турцией священная война против неверных всегда вызыва­ла некоторое брожение среди наших мусульман. Этим мы не хотим сказать, что все русские му­сульмане сочувственно относились к священной вой­не против русских; но, тем не менее, иногда эта война вызывала и прямое восстание среди некоторых из них. Особенно ненависть мусульман возбуждается, когда какой-либо мусульманин принимает христианство, и в этом случае затаенная злоба долго преследует христианского неофита. Во Владикавказе один перс принял христианство и это вызвало страшную злобу персиян, которые дол­го преследовали его, чтобы покончить с ним, и наконец, несколько таких фанатиков напали на него среди дня на бульваре и кинжалами смертель­но ранили его¹¹². В последние годы, как извест­но, была большая резня на Кавказе,– в большин­стве случаев татары резали армян. Конечно, были мотивы этой резни экономические, но несомненно, что видную роль здесь играл и религиозный фанатизм, и ненависть к иноверцам. Татары только искусно прикрывали последнюю, выставляя себя как бы людьми вполне лояльными и ведущими борьбу с мятежными армянами¹¹³. Жестокости турок про­тив армян достигали уже таких размеров, что вызвали порицание даже со стороны более просвещенных мусульман. Так Константинопольский корреспондент „Daily News“ писал в свое время: “по частным известиям из Армении, мусульман­ское население там находится в состоянии сильнейшего возбуждения вследствие антихристианских проповедей разных фанатиков, а также вследствие тайного подстрекательства правительственных чиновников. Во многих округах мусульман с большим трудом удерживают от прямого нападения на христиан. Опасаются, что новые беспорядки возникнут с еще большею силою. Султан получил замечательную петицию, подписанную му­сульманскими улемами Индии, в которой говорится, что жестокости, которым подвергнуты были хри­стиане в Армении, унижают и позорят религию ислама в глазах всего мира”¹¹⁴. На всеобщее сплочение мусульман всего мира и поднятие среди них духа фанатизма и ненависти к иноверцам оказывает сильное влияние св. путешествие мусульман в Мекку, так называемый Хадж. Голландский ученый Спук Хургронье, долгое время проживший в Мекке под видом мусульманина, говорит о хаджиях – мусульманских паломниках, что они “представляют легковоспламеняющийся элемент. Их интересы большею частью противоречат интересам христианских правительств, так как хаджии иногда приносят из Аравии на родину панисламские впечатления, легко развивающиеся в фанатизм”¹¹⁵. Лица, долгое время бывшие в постоянных и близких сношениях с мусульманами Сред­ней Азии, относительно влияния хаджиев на массу мусульманского населения замечают: “каждый хад­жи, чувствуя себя в значительной мере священным и душевно обновленным, путем прикосновения к мусульманским святыням, возвращается на родину, где его встречают с чувством особого почтения, где, по крайней мере, среди своих со­родичей и знакомых, он, удостоившийся не только лицезреть, но касаться стольких святынь, сразу занимает положение человека, окруженного ореолом некоторой святости, снабжающей его, в зависимо­сти от уменья пользоваться своими прерогативами, большей или меньшей степенью авторитетности в делах веры и благочестия. Это в свою очередь, в виду малого развития громадного большинства лиц, удостоившихся звания хаджи, превращает их, в сущности, в святош и изуверов, весьма часто пользующихся исключительностью своего положения не только для эксплуатации народного невежества, но и для воздействия на умы окружающего их темного люда. Не только во времена ханов и эмиров, но и за время нашего владычества в Сред­ней Азии, было немало случаев, когда возвращавшиеся из Мекки хаджи, нафанатизированные общением с мусульманскими святынями и окруженные в глазах толпы ореолом святости и авторитетно­сти, распускали самые нелепые слухи, надолго приводившие умы в состояние брожения”¹¹⁶. Таким образом, хадж есть как бы религиозный съезд мусульман со всего мира, которые напитав­шись здесь нестерпимым фанатизмом, разъезжа­ются обратно домой, и развозят с собою идеи па­нисламизма, всеобщего единения мусульман не толь­ко на религиозной почве, но и на политической. Ту­земные же арабы Мекки и Медины, конечно, всеми мерами стараются подогревать в них этот фанатизм по побуждениям и чисто материального расчета, помимо религиозных,– чем сильнее фанатизируются мусульмане, тем больше можно надеять­ся на наплыв хаджиев. Хадж является средством фанатизации мусульман и распространения среди них панисламических политических идей. И дей­ствительно, вождями мусульманских восстаний у нас в России являлись обыкновенно лица, побывавшие в Мекке; а таких лиц отправляется из России ежегодно от 20 до 25 тысяч: Кавказ, волжско-камский район, Крым, Бухара и другие населенные мусульманские местности России ежегодно отправляют в Мекку целые полчища пилигримов¹¹⁷. Кроме того при этом нужно обратить внимание еще на одно явление, которое тоже имеет значение, а именно: по учению ислама каждый мусульманин обязан хоть один раз в жизни со­вершить св. путешествие в Мекку, если не встречает к тому неодолимых препятствий. Случается, что какой-нибудь религиозный татарин желал бы исполнить эту обязанность, но разные случаи задерживают его от исполнения ее; при таких обстоятельствах закон ислама дозволяет ему нанять вместо себя кого-либо исполнить хадж от его ли­ца. В виду этого учения мухаммеданских ученых, в Россию прибывает довольно значительное число арабов и турок с целью наняться совершить за кого-либо хадж. Конечно, общение с подобными выходцами, во всяком случае, уже не может содействовать сближению татар с русскими, так как такие выходцы бывают обычно люди крайне фана­тичные и изуверные, по крайней мере, всегда ста­раются казаться таковыми в глазах татар, что­бы обеспечить доверие этих последних к себе.

Под влиянием разных религиозных, а также народных и исторических мотивов, татары в России являются крайне щепетильными в деле ре­лигии и национальности и возбуждаются при малейшем подозрении. Такая щепетильность татар обна­руживается иногда в крайних мелочах. Так напр., раз в Казани в воротах гостиного дво­ра стоял татарин; проходивший мимо него русский крикнул ему: “посторонись, Николай Иваныч!” “Какой мы Никулай Иваныч!” закричал татарин и ударил при этом русского. Когда разбиралось это дело у мирового судьи, то на вопрос судьи татарину: “что же ты нашел оскорбительного в имени Николая Ивановича?” татарин отвечал: “мы правоверный мусульман, а не Николай Иванович”¹¹⁸. Другой случай: в Казани в одном ресторане сидела компания русских. За соседним столом занимались чаепитием мусульмане. У русских зашла речь о просвещении; говорили сначала о русском невежестве, потом перешли к тата­рам; говорили, что они противники всего культурного, нового. Татарам не понравился такой разговор. Их сначала слабый протест превратился в резкое требование прекратить разговоры о татарском просвещении. Русские отвечали им, что они не выходили из рамок правды, что раньше шел разговор о русских, пожалуй, более обидный для последних, но никто из русских посетителей ре­сторана не ломился в амбицию. Татары не хоте­ли ничего слушать и с пеной у рта твер­дили одно: „ты наша не трогай». Дело едва не до­шло до драки¹¹⁹. Немирович-Данченко в одной из своих статей¹²⁰, говоря об удалении из заседаний Государственной Думы депутата Шульгина, сравнил это с переселением Мухаммеда из Мекки в Ме­дину, конечно, без всякой задней мысли, обидной для мусульман. Но щепетильные татары подняли целую бурю. Газета Беянуль-Хакк страшно возмути­лась подобным сравнением. “Немирович-Данченко, заявляет она, дорогое для мусульман имя, культ 300 миллионной нации, бросает как ребенок игруш­ку в такое жалкое ультра-чудовищное по своей несообразности сравнение, как сравнение с удалением депутата Шульгина”. В заключение Беянуль-Хакк заявляет: “мы горячо протестуем против подобного поношения наших исконных верований и национализма. Наше национальное самолюбие глу­боко уязвлено таким к нам отношением, и, не желая брататься с депутатом Шульгиным и оста­ваться безучастными к освещенному нами факту, мы предлагаем всем органам мусульманской пе­чати присоединиться к нашему протесту”¹²¹. Иногда возбуждают эту щепетильность не действительные какие-либо факты, а нелепые слухи и толкование распоряжений правительства. В апреле 1896 года Букмышское волостное правление, Мамадышского уезда, получило от губернской земской управы предложение возобновить на предстоящее трехлетие страховые ведомости и от станового пристава поручение соста­вить для предстоявшей всеобщей народной переписи списки населений. Население этой волости, состоящее из татар, заподозрило в этих распоряжениях тайную мысль со стороны начальства обрусить и крестить детей татар. Приехавший поэтому мамадышский исправник и земский начальник напрасно старались разубедить татар,– они остались при сво­ем убеждении. А некоторые татары сделали даже открытое нападение на исправника, за что и понесли кару закона, наложенную судебной палатой¹²².

С объявлением свободы вероисповедной в России, татарские газеты зорко следят за успехом ислама среди наших инородцев и с торжествующим видом оповещают о разных отпадениях инородцев в ислам, причем не редко сильно преувеличивают число отпавших, чтобы показать торжество ислама. Следя за такими успехами ислама, татарские газеты в то же время подробно обсуждают, где и что следует сделать для распростране­ния ислама, где можно надеяться на успех в этом отношении и где нельзя надеяться, указывают местности, где мусульмане уже имеют перевес и где для достижения этого следует еще много по­трудиться. Понятно, что при таком приподнятом настроении татар, всякое, даже вполне законное и естественное противодействие, встречаемое исламом в его наступательном движении, кажется, в глазах мусульман обидой и в их газетах начи­нают раздаваться яко бы жалобы на притеснения и несправедливости¹²³. Это заявления более передовых татар; татары же старого закала преследуют вся­кое знакомство с русской культурой и сближение с русскими, что ясно можно видеть из одного инци­дента, бывшего года три тому назад с шакирдами Айтугановского медресе в Казани. Это медресе считается одним из лучших по постановке преподаваемых предметов и культурному развитию. За такое либеральное с точки зрения фанатичных та­тар, направление шакирдов этой школы, мусуль­манское общество злобно настроилось против них. И вот в одну из пятниц, после полуденной молитвы, шакирды этого медресе были приглашены в приходскую мечеть на собрание мусульман, при­хожан этой мечети, где предположено было сделать постановление об исключении из медресе троих шакирдов за то, что они иногда ходят в рус­ских костюмах, изучают русский язык в учи­тельской татарской школе и читают газеты на татарском и русском языках. Известие об этом предположении дошло до шакирдов, и они едино­гласно решили не являться на собрание в мечеть. Тогда чрез короткое время самовольно в здание Айтугановского медресе вошла толпа именитых мусульман, приблизительно в количестве человек пятидесяти, бывших на собрании в мечети, и не­которые из них осыпали шакирдов бранью за то, что они сближаются с русскими и т. п.¹²⁴. Против всяких нововведений в жизнь, взятых от христиан, особенно восстают муллы, которых во мно­жестве поддерживает невежественная масса татар­ского населения. Иногда возбуждение против всего, идущего несогласно с укоренившимися обычаями доходит до крайности и приводит даже к преступным средствам. Так в деревне Старой Ибрайкиной два муллы составили даже заговор против прекословившего им татарина Хуснутдинова и уби­ли его¹²⁵. Особенно татары фанатики стараются уни­чтожить все то, что вошло в жизнь их единоплеменников из русских народных обычаев, имеющих какую-либо христианскую окраску. Так один образованный татарин, Ахмиров, рассматривая разные обычаи татар, взял под свою защиту на­родный татарский праздник Сабан, языческого происхождения, так как, по его словам, старинные татарские обычаи нужно не уничтожать, а поддержи­вать. „Народ, забывающий свои обычаи, со временем утрачивает свой национальный облик и сливается с другими народами. Это может случиться и с татарами, если они не будут заботиться о сохранении своих обычаев, как празднование „Сабантуя“. Но тот же Ахмиров сильно восстает против празднования мусульманами некоторых русских праздников. Так в Свияжском уезде жители деревни Утяк празднуют день Тихвинской Божией Матери. В селе Индырчах мусульмане празднуют Петровки. Деревень 20–30 Тетюшского уезда празд­нуют Покров. В Елабужском уезде в дер. Биктау в рождественские праздники мусульмане ходят друг к другу в гости, пользуясь взаимным угощением. Дело в том, что в эти престольные праздники в упомянутых местностях бывают ярмарки, на которые собираются русские и мусуль­мане. В силу совместной жизни, постоянных сношений и деловых знакомств с русскими, мусуль­мане и усвоили обычай праздновать означенные праздники. Г. Ахмирову, при его обычном татарском фанатизме, не нравится даже это безвредное сближение мусульман с русскими, которое можно было бы только приветствовать. В этом он видит отклонение татар от старинных обычаев предков, вследствие чего старательно убеждает мусульман уклоняться от празднования русских праздников¹²⁶. Пример Ахмирова показывает, что не только муллы и старые татары фанатично чужда­ются всего русского, но и татарская интеллигенция тоже стремится отмежевать себя от русских и их влияния и создать единое татарское целое, чуждое всему русскому¹²⁷. Татарские интеллигенты, пожалуй, и готовы допустить среди татар нечто выработан­ное европейской культурой или русской общественной жизнью, но под непременным условием, чтобы это новое было переделано на мусульманский лад. Так в «Переводчике» приводятся слова Ахмед-Бека-Агаева, высказанные им в газете „Кавказ”, что все формы европейской жизни могут быть проведены в мусульманскую среду с условием, чтобы эти формы были предварительно исламизированы (курсив подлинника)¹²⁸. В этом случае г. Агаев был совершенно верен принципу ислама: уничто­жить всякое национальное различие народов, вступающих в недра мухаммеданства, обезличить их национально и создать единый „мусульманский народ“. Но так как понятие „мусульманский народ» есть только форма, которую нужно еще пополнить содержанием, то это содержание и давал истори­чески исламу наиболее культурный из мусульман­ских народов: в средние века Арабы, стоявшие во главе просвещения культуры того времени, прида­вали арабское содержание этой форме; у нас в России татары, как наиболее развитая народность мусульманская, стремятся придать татарскую окраску всему мусульманскому и, преследуя цели исла­ма, в то же время отатаривают всех дру­гих инородцев, завлеченных в ислам и тем ставят непроходимую преграду между этими инородцами и коренными русскими для государственного и общественного слияния. Мало того, такое стремление к омусульманению, в смысле отатарения, создает в душах татар непримиримую ненависть не только к нравам и обычаям русских, но и к самим русским. Не особенно давно был слу­чай, который ярко иллюстрирует такую фанатич­ность татар. Один из мухаммедан вследствие безработицы и беспомощности со стороны своих единоверцев решился попросить милостыни у мелких торговцев Толкучего рынка из православ­ных христиан. Те по силе возможности помогли татарину, а один из торговцев колбасой дал ему с полфунта вареной колбасы, которую татарин тут же и съел. Спустя дня три этот татарин повторил свой обход, и результат оказался тот же самый. Татары возмутились этим, и когда го­лодный бедняк ел поданную ему колбасу, накинулись на него и жестоко избили его и может быть убили бы его, если бы его не выручили русские¹²⁹.

Особенно большую опасность для себя татары видят в русском языке, который фанатикам ка­жется каким-то жупелом, готовым спасть с неба и уничтожить их татарскую изолированность, столь желательную для них. Множество ходатайств по­ступало от разных мусульманских обществ об освобождении от требования знания русского языка от кандидатов на должности мулл. Уполномочен­ные Казанского общества и согласно с ними пред­ставители других обществ заявили, что „в среде мусульманства имеются личности, кои усердием и ревностью к религии довели себя до совершенства, желательного видеть в мулле. Но как люди по­жилые, уже утратившие лингвистическую способность, они не в состоянии усвоить русский язык и гра­моту в той программе, какая требуется от лиц, ищущих звания муллы. Такой дефект, в сущности, для религиозных целей малозначащий, препятствует этим лицам стать в отправление функций муллы, усвоенных ими в большем совершенстве, чем молодыми людьми, изучившими русскую гра­моту». Поэтому уполномоченные ходатайствовали, чтобы незнание русского языка не служило препятствием к вступлению в должности муллы, если только испытанные мусульманским духовным собранием лица будут признаны достойными к от­правлению богослужения и треб в качестве имамов. Уполномоченные киргизы Тургайской об­ласти заявили, что от избранных и выдержавших соответственный экзамен к занятию должности хатыпов (хатибов), имамов, мулл, муэдзинов „не должно требовать знания русского языка и грамотности. Подобное требование служит только,– по словам уполномоченных,– стеснением свободы верования. Мусульмане Кураковской волости, Елабулгского уезда, ходатайствовали „об освобождении мулл от обязательного изучения русской грамоты, которая совершенно непроизводительно требует от них много времени, в ущерб изучению прямых духовных наук“. Оренбургский муфтий, хотя лично от себя и не ходатайствовал об освобождении мулл от знания русского языка, но в составленном по его поручению законопроекте совер­шенно умолчено о русском языке. Вообще не менее 4/5 всех поступивших заявлений указывают на желательность освобождения хатыпов, мулл, имамов и всех служителей мечети от изучения русской грамоты. В некоторых заявлениях поясняется, что изучение русской грамоты приносит ущерб духов­ной стороне мусульманского культа¹³⁰.

Полагая преграды к изучению русского языка татарами, фанатики из последних стараются также воспрепятствовать и проникновению русских книг в мусульманскую среду. Вот один любопытный факт из числа многих подобных. Малмыжское уездное земство ежегодно отпускало некоторую сумму на приобретение книг беллетристического содержания и учебников для распространения их по мектебам. Но на очередном Малмыжском земском собрании 1908 года мусульманский гласный Ахкям заявил собранию, что пользование русскими книгами для мусульман является греховным, так как противоречит учению шариата, а потому дальнейшее ассигнование на книги земских средств было бы нежелательно. В виду такого заявления собрание от ассигнования воздержалось¹³¹.

Даже в городах татары стараются обособиться от русских и вести жизнь совершенно изолирован­ную от них. Так татары, живущие в гор. Цари­цыне вошли в Думу с ходатайством об отводе им дворовых мест в числе 8 кварталов с тем, чтобы между мухаммеданами не появились жители христианского вероисповедания. При обсуждении этого ходатайства гласные справедливо заметили, что нет нужды в такой изоляции татар, которые могут селиться между русскими,– и ходатайство было отклонено¹³². Даже служба в войсках, кото­рая обычно тесно сплачивала между собою солдат одного и того же полка или роты, не оказывает такого действия на татар и они по-видимому чувствуют себя чуждыми среди русских. Так в „Салгире» г. С. 3. приводит свою беседу в ко­фейне с крымскими татарами, выселяющимися в Турцию. Татары причиной эмиграции выставляют воинскую повинность. “Видите ли, в чем дело, – говорил один мулла, – наших татар берут в солдаты, хорошо, пусть берут, но если бы солдаты из татар оставались в Крыму и служили бы на месте все в одном полку, если бы там был у них свой мулла-имам мечети, то первым долгом я сам служил бы”¹³³. Что такое мнение было не личным только взглядом этого муллы, а более или менее общим взглядом татар, служит доказательством тот факт, что бывший в Симферо­поле съезд представителей крымского мусульман­ского духовенства, изыскивая меры, могущие остано­вить эмиграцию татар в Турцию, постановил хода­тайствовать пред правительством, между прочим, о группировании отбывающих воинскую повинность татар в одном специальном полку¹³⁴. Почтенное мусульманское собрание не приняло в соображение того, что если уважить претензию татар отбывать воинскую повинность в особом полку, то придется по справедливости и для прочих инородцев устро­ить особые полки. Во что же обратится тогда рус­ская армия?

Особенный вред татаризация может нанести русским государственным интересам в киргизских степях. Киргизы и сами по себе народ добро­душный, значительно доверчивый и чуждый фанатического враждебного отношения к русским, но под влиянием татар совершенно преобразуются и стано­вятся такими же фанатиками, как и татары. Бывший генерал-губернатор фон-Кауфман во всеподданнейшем отчете по управлению Туркестанским краем с 7 ноября 1867 года по 25 марта 1881 года горячо ратовал за то, чтобы предохранить киргиз­ское население от разлива в него общемусульманского направления и стремлений, не согласных с основными задачами нашей государственной политики по отношению к киргизским степям. Конечная цель русской политики по отношению к киргизской степи – закрепление степи за Россией и воспитание кочевников в духе русских стремлений и граж­данственности окажется, по словам отчета, надолго недостижимою без изолирования киргиз от влияний татарских и сартовских. Мусульманские оседлости разрастаются и завоевывают киргизскую степь прямо в ущерб русской колонизации, не умеющей проти­вопоставить никакого противовеса крепко укоренив­шемуся уже в степях мусульманству, с его про­тивогосударственными и враждебными для наших стремлений тенденциями. Ибо татарин, сумевший переселением в степь избежать воинской повинности, является в степи агитатором, распространяющим в умах кочевников убеждение, что их будут брать в солдаты и со временем обращать в христианство, что для этого и заводятся в степи русские школы и поселения и т. п. Генерал-губернатор особенно опасался татарского влияния на киргиз. Татарский элемент он признавал “до такой сте­пени вредным, что предпочитал бы лучше, в видах государственной пользы, видеть на их месте самых отъявленных фанатиков Бухары”. Действительно, фанатики-бухарцы только фанатизировали бы киргиз, между тем как татары, про­никнутые сверх фанатизма еще национальной идеей, стремятся к объединению всех мусульманствующих инородцев России¹³⁵. Такое опасение оправда­лось в андижанском восстании, бывшем в 1898 году. Нафанатизированные татарами кочевники на­пали на русский лагерь и произвели резню и только благодаря тому, что быстро были приняты меры к подавлению бунта, дело обошлось сравнительно с ничтожным кровопролитием; при малейшем промедлении можно было бы ожидать крупных беспорядков в степи, вызванных уже не стремлением кочевников к бывшей раньше безграничной коче­вой вольности, но изуверным фанатизмом¹³⁶.

Приведенные выше факты ясно показывают неверность оправдания интеллигентных татар в такой отчужденности от всего русского только тем, что это отчуждение было вызвано будто бы вековою борьбою, какую должны были вести русские мусуль­мане за свою религию, вследствие чего они остались в стороне от просвещения, искусства, ремесел и прогресса идей,– русские мусульмане боялись всего русского и всякого русского движения. Что только ни делала Россия, мусульмане в этом видели покушение на свою религию и потому стояли против этих мероприятий. Поэтому только и боялись мусульмане не только русского языка, русской литературы и школы, но и обычаев русских и русских костюмов, даже тех занятий, которыми русские занима­лись. Но что теперь при объявлении религиозной сво­боды татары будут без боязни относиться ко всему прогрессивному¹³⁷. Самые новейшие явления в жизни русских мусульман, указанные нами выше, ясно показывают, что свободой вероисповедания татары хотят воспользоваться совершенно не в том на­правлении, а, напротив, в духе полного изолирования себя от русских и создания одной замкнутой в себе общины, чуждой общерусских интересов,– стремления к слиянию с русскими на общеграждан­ской и государственной почве мы не замечаем со стороны татар, за исключением немногих лиц, столь немногих, что они в общей массе татар совершенно теряются.

Не станем обвинять всех татар; тем не менее, о многих из них справедливость требует сказать, что сердце их не лежит к России, а тяготеет к Турции, что доказывается неоднократной эмиграцией крымских татар в Турцию по мотивам совершенно вымышленным и часто крайне нелепым. Иногда эти переселения принимали мас­совый характер¹³⁸. Подобные переселения татар наблюдались преимущественно в Крыму, как мест­ности, близко лежащей от Турции. Но попытки к массовым переселениям в Турцию были и у казанских татар: в Чистопольском уезде не раз наблюдалось появление среди татар идеи об эмиграции в Турцию,– идеи, которая возбуждалась раз­ными агитаторами-татарами, даже муллами и при­водила не раз последних на скамью подсудимых за подстрекательство к подобному переселению. Так напр., были в Казани подобные судебные дела в 1894 и 1896 годах¹³⁹.

Это же тяготение татар к Турции выражается и в посылке детей своих учиться в Константи­нополь, так что это явление даже обратило на себя внимание нашего правительства, которому в последние годы прошлого столетия стало известно, что некоторые мусульмане отправляют своих детей в Константинопольские училища. Между тем нару­шается этим ст. 15 кн. I т. III Св. Закон. изд. 1876 г., которою установлено, что российское юноше­ство должно быть воспитываемо всегда в России и что изъятия из этого правила могут быть допу­скаемы единственно по каким-либо важным причинам и не иначе, как с Высочайшего разрешения. В виду этого по азиатским областям под­тверждено строгое соблюдение требований упомянутой статьи 15-й¹⁴⁰. Действительно, подобная отправка детей в Константинополь учиться крайне нежела­тельна в русских интересах. В свое время один корреспондент сообщал из Турции в частном письме покойному Н. И. Ильминскому, что русская магометанская учащаяся молодежь пользуется особенным покровительством турок. Сам султан снисходит до посылки им на селямликах особенного поклона. Известно, что очень многие мечети имеют значительное имущество (вакуф); на это имущество содержатся при мечетях училища; все учащиеся при этих мечетях получают содержание от мечетей. Все русские мусульмане, приехавшие учиться, ставятся в такое же положение, но воображают, что они получают содержание от щедрот султана, что конечно должно усиливать их симпатии к последнему и без того почитаемому за верховного главу всех мусульман-суннитов. “Нельзя не признать, замечает корреспондент, что пребывание русских мусульман на востоке, а особенно в школах, вне влияния русской власти, заставляет мусульман отвыкать от русского авторитета и задерживает сближение мусульман с русскими”¹⁴¹. К тому же вредному результату приводит и обучение та­тарами, главным образом крымскими, своих детей у странствующих турецких учителей, принимающих на себя обучение мусульманских детей. На такое аномальное явление обратило внимание даже Таври­ческое губернское правление, предписавшее отнюдь не допускать иностранно-подданных к занятию должностей учителей в татарских школах. Предписание это по мере возможности, конечно, исполня­лось, но, тем не менее, оно далеко не искоренило зло, так как турецкие софты ходят по домам и учат детей¹⁴². За последнее время такое зло даже усилилось. В 1909 году из Крыма сообщали, что с объявлением свобод у нас и объявлением конституции в Турции, наплыв этих учителей в Крым стал все более и более увеличиваться, так что министерство народного просвещения и внутренних дел обратили особенное внимание на общеоб­разовательные мектебы нового турецкого типа в Таврической губернии, открываемые этими выходца­ми из Турции, так называемыми муаллимами. Таврическое магометанское духовное правление, которое ведает только вероисповедные мектебы, отказалось от этих новых мектебов, о чем Таврический муфтий заявил официально Таврическому Губерна­тору. Очевидно, муфтий не ручается за благонадеж­ность турецких учителей¹⁴³. В виду такого крайне нежелательного наплыва разных выходцев из Турции, русское правительство за последнее время решило выслать за пределы России всех турецких подданных, проживающих в России без тре­буемых видов на жительство. Посему турецкий консул в Петербурге обратился ко всем оттоманским подданным, проживающим в России и не имеющим паспортов, визированных русским генеральным консулом в Турции, представить до­кументы, доказывающие их оттоманское подданство; срок назначен не позже 1 мая¹⁴⁴.

Мусульмане всех стран всегда сознавали се­бя братьями, соединенными между собою самыми тес­ными узами. Конечно, если эти чувства не выходят за пределы сознания религиозной общности, то про­тив них направлять какую-либо деятельность не приходится. Но когда такое чувство переходит в идею единства политических интересов всех мусульман и объединения всех их в единое поли­тическое целое, то картина меняется и пред христианами является уже грозный враг, от которого нужно принять все меры предосторожности. А такая идея панисламизма не нова; особенно она уси­лилась в конце прошлого века. Журнал Hellenisme, стоящий на страже христианских интересов на востоке, констатируя пробуждение панисламизма, предупреждал недавно о новой грядущей опасности под влиянием систематической деятельности бывшего султана Абдул-Гамида, стремившегося к возрождению мусульманских народностей и сплочению их под одним знаменем „наместника Божия“; вследствие тяжких потрясений России и покровительственного отношения к Турции Западной Европы панисламизм кует втайне свой меч против христианства¹⁴⁵. В последней войне турок с греками, уже после первых турецких побед в Констан­тинополе Эдхемом-Пашей были получены поздравительные телеграммы из Египта, Туниса и Индии. Впоследствии такие же поздравления были присланы из Алжира, Марокко, острова Явы, Бухары, Афганистана и из других более отдаленных стран. В Египте была открыта подписка в пользу ту­рецкой армии, причем суммы подписывались осо­бенно щедро. Точно также немало денег и подарков посылалось в пользу раненых. Султан приказывал повсюду посылать его благодарность. Вид­но было, что этот подъем престижа халифата в лице султана Абдул-Гамида будет способствовать его излюбленной идее – увеличить силу ислама сближением разных магометанских народов и слиянием всяких сект и воспользоваться этой силой при первом же благоприятном политическом мо­менте¹⁴⁶. Даже, по словам татарских газет в Россию, конечно по известным соображениям не рас­пространяющихся о панисламических тенденциях, приводятся иногда сведения, указывающие на подобные тенденции, напр., об основании в Египте му­сульманского общества, задачею которого служат не только укрепление, но и распространение мусуль­манской веры¹⁴⁷, и что в Индии мусульмане усиленно заботятся о распространении мусульманской ве­ры среди иноверцев, не исключая и христиан¹⁴⁸. По сообщению то же татарской газеты, в Судане англичане вынуждены были прибегнуть к запрещению некоторых газет, носивших панисламический характер¹⁴⁹.

Наши татары стараются представить это панисламическое движение только общностью религиозных интересов мусульман, не имеющей в себе поли­тической подкладки. В панисламическом духе, как его понимают европейцы, пропаганды среди мусульман будто бы никогда не было, и быть не может. Панисламизм в его истинном виде буд­то бы есть не что иное, как взаимная поддержка мусульманами друг друга. При этом с течением времени круг взаимопомощи должен расширяться. Мусульмане рано или поздно будто бы придут к сознанию, что в единении и общем согласии долж­ны пребывать не мусульмане только между собою, но все люди, как единая семья. Так заявляет газета Ноядуз¹⁵⁰. Но автор этой статьи опустил из виду, что ислам не знает всеобщего братства людей, и знает только братство одних мусульман, по отношению к которым все другие люди являются, по крайней мере, чужими и даже врагами. Нап­расно татарская газета „Вакт“ утверждает, что панисламизм и пантюркизм до того устарелые понятия, что о них и говорить нечего; что в на­стоящее время девиз мусульман всего мира “про­свещение и прогресс”¹⁵¹. Факты и явления политического мира красноречиво говорят против таких заявлений. По поводу англоафганских событий один дипломат заявлял, что он видит в происходящих на индо-афганской границе событиях одно из проявлений пробуждения мусульманского мира. Для объективного наблюдателя ясно, что в мусульманском мире замечается сильное брожение, которое, все более и более распространяясь, является постоян­ной угрозой для европейцев. Конечно, между сами­ми мусульманами существует в настоящее время слишком сильная рознь и обособление, чтобы можно было ожидать общего плана организованного выступления, по крайней мере, в ближайшем будущем. Но не следует забывать, что над уничтожением этой розни работают опытные агенты, получающие свои инструкции из Константинополя или Александ­ры – этих культурных центров мусульманского мира. Во всяком случае, мы, заявил дипломат, думаем, что национальное движение в Египте, рез­ня в Марокко, брожение среди магометан в Индии и, наконец, неожиданное вторжение афганцев на индийскую территорию находятся в некоторой связи между собою и представляют отдельные по­ка, быть может, слабые вспышки собирающегося с силою мусульманского фанатизма¹⁵². По сообщению „Голос Москвы», мусульманский съезд в Каире постановил, чтобы отдельные мусульманские организации вошли в наиболее тесное общение друг с другом, энергично проводя идеи панисламизма. В Каире уже вышел на арабском языке первый (в то время) номер газеты „Пробуждение“. Всеми мерами решено стремиться к освобождению мусульманских народов из-под власти иноверцев¹⁵³. Есть много и других новейших фактов¹⁵⁴.

Особенно сильную поддержку панисламизм имел в бывшем султане Абдул-Гамиде. По сведениям „Allgem Zeitung“ из Константинополя, этот султан оказывал чрезвычайно заметную поддержку панисламической пропаганде. Число агентов, посланных в Азию и Африку для распрост­ранения между живущими там магометанами стремлений к всеобщему объединению, при нем было очень большое. Совещания о распространении этого движения велись между шейх-уль-исламом, араб­скими и курдскими шейхами и виднейшими улема­ми, которые сплотились вокруг султана, когда ста­ло известно, что он горячо сочувствует этой идее¹⁵⁵. Обратил также на себя внимание в свое время прием, оказанный этим султаном эмиру Занзиба­ра, прибывшему в Константинополь; ходили слухи, что между султаном и эмиром велись переговоры о распространении ислама в Африке; этому же стремлению султана приписывали и большое панисламическое движение в Египте, которому не чуж­ды Константинопольские эмиссары¹⁵⁶. Сильное влияние пропаганды панисламизма обнаружилось в голландских колониях. Мусульманское население голландских владений начало смотреть на Константинополь не только как на религиозный центр, но еще как на средоточие политической власти. Мусульмане ста­ли там массами обращаться за разрешением при­нять турецкое подданство. Само собой разумеется, что эти просьбы не были исполнены голландским правительством, которое очень встревожилось этим явлением и даже запретило получение некоторых Константинопольских газет на острове Яве. Но множество молодых яванцев отправилось в Кон­стантинополь для обучения в турецких школах. Голландское правительство ясно видело, что эти яванцы вернутся домой, превратившись в самых ревностных пропагандистов панисламизма, т. е. объединения всех мусульман под главенством турецкого султана, как верховного имама. По это­му поводу возникли недоразумения между голландским правительством и Портой¹⁵⁷.

Татарская пресса в России тоже прилагает большие усилия к сплочению между собою, по край­ней мере, всех мусульман в России и притом как в религиозном отношении в духе ислама, так и в народном, слив все инородческие мусульманские народности с татарами, до уничтожения всяких отличительных их народных черт¹⁵⁸. Нынешние прогрессивного направления татары постоян­но высказывают пожелание, чтобы никакая национальность в России не была подавляема. Но это вы­сказывается ими только тогда, когда речь идет о слиянии инородцев с русскими; лишь только дело доходит до инородцев, исповедующих ислам, и их татаризации, то тон речи татар совершенно меняется; малейшее стремление мусульман не та­тар к свободному проявлению своей национальной жизни вызывает или нападки, или, по крайней ме­ре, сожаление татарской прессы, что эти инородцы обособляются от татар. Так, например, Тарджумак выражает свое неудовольсвие по поводу того, что киргизы стремятся к некоторой обособлен­ности от татарской национальности, испрашивая для себя отдельного от татар муфтия и особый суд. Господин Гаспринский при этом откровенно заявляет: сорок лет мы пишем о том, чтобы му­сульмане прониклись сознанием своего единства и действовали единодушно, и все-таки они не могут проникнуться этими мыслями,¹⁵⁹ т. е., проще гово­ря, отатариться. Конечно, в газетах, издающихся в России, татары, по весьма понятным причинам, не могут быть вполне откровенными относительно своего стремления отатарить всех мусульманских инородцев России и создать государство в госу­дарстве. Но в заграничной мусульманской прессе они уже не скрывают своих тенденций. Так в сборнике „Иджтигао», издаваемом в Египте, предлагаются мероприятия, на осуществлении которых русские мусульмане, прежде всего, должны останавливаться в целях переустройства и улучшения своей жизни. Из этих мероприятий обращают на себя внимания следующие: 1) русские мусуль­мане должны выработать общемусульманский литера­турный язык, усвоить общемусульманские обычаи и на этой почве объединиться; 2) на этот общемусульманский язык перевести литературные памятни­ки и сочинения, которые должны быть распростране­ны повсюду среди русских мусульман; 3) наиболее способных из мусульман нужно отправлять за­границу для обучения языкам, искусствам и разным мастерствам; 4) по окончании учения, ученые мусульмане должны подвизаться на служебном поприще, не только в городах, но и в деревнях и селах; 5) средства для осуществления этих мероприятий могут давать вакуфные имения и имуще­ства¹⁶⁰. Эти же стремления татар отатарить все инородческие народности России заставляют их вооружаться и против школьной системы Ильминского. Здесь получается весьма странное явление: татары кричат, что они желают, чтобы дети му­сульман обучались на их родном языке, а не на русском; Н. И. Ильминский тоже настоятельно требовал, чтобы первоначальное обучение производи­лось на родном языке инородцев. По-видимому, полное совпадение требований мусульман и Ильминского, а между тем татары очень враждебно отно­сятся к системе Ильминского. В чем же секрет? Ящик просто открывается: когда татары кричат о необходимости для инородцев преподавания на род­ном языке, то вовсе не разумеют язык каждой народности в отдельности, а язык общетатарский, на котором по их желанию и должно вестись де­ло преподавания; а Ильминский требовал употребления для каждой народности ее родного языка, а не общетатарского. Конечно, татары ясно видят, что система Ильминского не посягает на национальность инородцев, следовательно, поднимать шум под этим предлогом нелепо. Но они понимают, что эта система ставит татарам преграду к татариза­ции других мусульманских инородцев, и поэто­му бьют в набат об опасности, будто бы угро­жающей народности инородцев.

Особенно рельефно характеризовал задачу и дух общемусульманского единения один арабский шейх Абдул-Хакк в статье „Последнее слово ислама Европе» помещенной во французском жур­нале „La Revue» за 1902 год, где автор от ли­ца мусульман заявляет: “ненависть ислама к Европе непримирима. Для нас в мире существуют только правоверные (т. е. мусульмане) и невер­ные; любовь, благотворительность, братство по отно­шению к правоверным; презрение, отвращение, не­нависть и война для неверных. Знайте, христианские завоеватели, что никакой расчет, никакое со­кровище, никакое чудо не в состоянии будут когда-либо примирить нас с вашим нечестивым господством. Знайте, что один вид вашего знаме­ни в наших пределах доставляет мучение ду­ше мусульманина, ваши величайшие благодеяния – только пятно, налагаемое на нашу совесть и, не сомневайтесь в этом,– самое горячее желание на­ше – это дожить до того счастливого дня, когда мы будем в состоянии изгладить последние признаки вашего прежнего владычества… Мы знаем теперь, что нас триста миллионов. Нам недоставало организованного единства, и вы указали нам крайнюю его необходимость. Мусульманский союз поднимает­ся с одного края света до другого, и одно таинст­венное воодушевление толкает нас к исполнению нашего святого предначертания”¹⁶¹. Абдул-Хакк с откровенностью, какой не достает у других му­сульман, заявил о стремлении общемусульманского союза к всемирному господству и о тех чувствах, какие мусульмане питают к христианам. Мы питаем надежду, что не все мусульмане уже так яростно ненавистно настроены к христианам, но, тем не менее, общий характер отношений мусульман к иноверцам слова Абдул-Хакка выражают совершенно верно.

Это стремление русских мусульман к обособ­ленности от русских проявляется и в характере их разных союзов, обществ, специально мусуль­манских, в обособлении себя в разных депутациях в качестве представителей от городов и т. п. Это явление среди мусульман, наряду с другими народностями России вызвало даже циркуляр, с которым министр внутренних дел об­ратился к губернаторам, где говорится; “с изданием Высочайше утвержденных 4 марта 1906 года временных правил об обществах и союзах, среди инородческих элементов, населяющих Россию, стало наблюдаться особое движение к культур­но-просветительному развитию отдельных народно­стей на почве пробуждения узкого национально-политического самосознания и образование для этой цели целого ряда обществ, под самым разнообразным наименованием, имеющим целью объединение ино­родческих элементов на почве их исключитель­но национальных интересов. Преследуя вышеуказанные цели, такие общества, несомненно, ведут к усугублению начал национальной обособленности и розни и потому должны быть признаны угрожаю­щими общественному спокойствию и безопасности, как то и разъяснил правительствующий сенат в целом ряде решений. В виду сего, я признаю учреждение подобных обществ, на основании п. 1, ст. 6 закона 4 марта 1906 г. недопустимым”¹⁶². Точно также и, конечно, по тем же скрытным мотивам, представители мусульманского населения г. Казани в 1896 году ходатайствовали пред правительством о разрешении им ко дню коронования Их Императорских Величеств избрать одного свое­го депутата. Министр внутренних дел, по сношении с министром двора, нашли эту просьбу не подлежащей удовлетворению в виду того, что в составе гласных Казанской городской думы есть не малое количество мусульман и от городского управления зависит выбор тех или других лиц в качестве ассистентов к городскому голове для участия в означенном торжестве¹⁶³.

Повременная пресса, которая как зеркало отра­жает в себе настроение известного народа в из­вестную эпоху, может свидетельствовать о том духе, каким проникнуты мусульманские народы на­стоящего времени. В начале второй половины прошлого столетия английское правительство предста­вило было полную свободу печати в Индии. В первые же годы количество и распространенность периодических изданий на туземных мусульманских языках размножились до крайности и сделались притонами, в которых молодые пи­сатели выражали свое неудовольствие и злобу. Понемногу их направление, сначала честное и за­конное, начало делаться возбужденным, раздражительным. Подбавляемые издателями, сделавши­мися истинными создателями возмущений, упреки и клеветы против Англии более и более накоплялись. Члены правительства преследовались и осмеивались беспощадно и даже употреблялись шантажи для вы­могательства денег от лиц, приверженных Анг­лии. В виду этого в 1878 году правительство было вынуждено сделать стеснение местной прессе¹⁶⁴. В России, с отменой предварительной цензуры и дру­гих стеснений для повременной печати, в самое же первое время во всех крупных центрах русского мусульманства появилось множество газет. Татарские газеты заговорили о нуждах русского мусуль­манства. Панисламизм, пантюркизм, потребность в общеевропейской цивилизации, тяготение к объеди­нению,– вот вопросы, которые тотчас же появились на столбцах татарских газет¹⁶⁵. Само собой по­нятно, что всех своих затаенных помыслов и надежд татары не могли выразить в легализован­ной прессе, в виду часто антигосударственного направления их идей, и потому на ряду с этой прес­сой является подпольная пресса и нелегальная лите­ратура татар, в значительном количестве распро­страняемая среди мусульман, как это можно видеть из многих судебных процессов по таким делам.

Для того чтобы придать особенное значение русским мусульманам, татары прибегают даже к преувеличениям, желая сильнее импонировать на читателей. Так в арабской газете “Сямарат-эль-фунун”, издающейся в Бейруте, один казанский татарин сообщает крайне преувеличенные сведения о числе мусульман в России; все статистические правительственные сведения в этом отношении он считает неверными и увеличивает число мусуль­ман почти вдвое, а именно доводит до тридцати миллионов¹⁶⁶, не указывая конечно того, какие основания для такого подсчета у него имеются. Между тем мусульмане стараются добиться полного уничтожения цензуры на их книги и повременную прессу даже и заграничную. Так от татар поступило много ходатайств по этому предмету, правда, несогласных между собой. Одни уполномоченные, самые скромные, просят об изъятии от цензуры только священных книг, издаваемых в пределах русского государства. Другие расширяют это требование до пределов освобождения от цензуры тех же книг, ввозимых в Россию из-за границы. Наконец, третья группа подняла вопрос о современной бесцензурности всякого рода изданий, как священных книг, так и светской литературы и повсе­дневной прессы на всех вообще восточных наречиях¹⁶⁷.

Напрягая такие усилия к сплочению мусульман России и их отатарению, татары при малейшей по­пытке русских к утверждению христианства среди инородцев, конечно, путем убеждений, а не насилия, уже поднимают шум. Так уже обычная поездка по инородческим христианским селениям Казан­ской епархии в 1905 году Преосв. Алексия, в со­провождении одного священника и диакона, вызвала тревогу в татарах, которые раздули ее в целую комиссию, отправившуюся обращать в христианство отпавших татар, потому только, что эти отпавшие иногда живут совместно с христианами¹⁶⁸.

Таким образом, татарская пресса в последнее время в полноте обнаружила те свои цели, которые в зачаточном виде в свое время заметил глубокий знаток инородцев, покойный Н.И.Ильминский, а именно: во-первых, распространить между мухаммеданами, подданными Русской Империи, евро­пейское просвещение на мухаммеданской основе, мухаммеданкие идеалы подкрасить европейским образованием; во-вторых, все многомиллионное и разно­местное и частно разноязычное население мухамме­дан России объединить и сплотить, попросту отатарить; в-третьих, уложить, посредством повременной прессы и книг для всех в России мухам­медан тюркского корня, язык османский, долженствующий стать со временем одним общим языком этих мусульман¹⁶⁹.

Немедленно после обнародования свобод в России жизнь мусульманской интеллигенции, как со­общали в свое время газеты, пошла усиленным темпом. Не проходило дня, чтобы интеллигентный мусульманин не участвовал в том или ином собрании. Освободительное движение России едва ли не глубже захватило мусульман, чем русских. Му­сульмане вообще быстро стали реагировать на политические события дня, каждое такое собьтие ими горячо обсуждалось и комментировалось самым тщательным образом. Такое состояние охватило и деревню, и в деревнях беседы татар на полити­ческие темы стали общим явлением. На первых же порах симпатии татар склонились к партиям кадетов и социал-демократов, с образованием, впрочем, особой мусульманской партии¹⁷⁰.

Направление образованных мусульман ясно показало, что надежды на то, что образование сольет мусульман с христианами в одно государственное целое, как членов одной великой семьи, далеко не оправдались, по крайней мере, в большинстве случаев, так что действительно справедливо замечание уже покойного Н И. Ильминского, что мусульмане университетского образования далеко не сочувственны не только православной вере, но и светскому русскому народному образованию¹⁷¹. Такие лица, по его словам, “соединили русскую светскую выправку и видимую либеральность со строгою маго­метанскою ревностью, с татарскою национальною твердостью и житейскою умелостью; а в настоящее время татарская, т. е. магометанская, внешне-обруселая интеллигенция начинает, кажется, воспитывать в себе национальные мотивы. Сколько можно ви­деть, магометане чиновные и по-русски образован­ные практикуют такого рода политику. По побуждениям религиозным, а иные, наиболее передовые и либеральные,– национальным, они внутренне со­лидарны с муллами и народом и оставляют магометанскую массу при ее ортодоксальном суннитском догмате и обряде, со всеми гуриями и леген­дами. Но перед глазами русских те же самые интеллигентные татары надевают личину и показывают вид рационализма и любви к просвещению, даже прямо и настойчиво стараются доказать, что Коран и Магомет – в пользу разума и научного знания”¹⁷². Мы уже сказали выше, какими средствами мусульмане стараются согласить требование совре­менной культуры и социальной жизни со словами Корана и преданием Мухаммеда.

Ведя такую агитацию, татары-мухаммедане пред русскими стараются прикрыться маской лояльности и преданности интересам России наравне с рус­скими. Так редактор “Переводчика” заявляет: “нашим читателям хорошо известно, что очень много гадостей было писано в газетах про мусуль­ман разными “просветителями”, чтобы дискредитировать это смирное, но стойкое население в глазах русского общества и центрального правитель­ства. О фанатизме мусульман, о вреде их мектебов, об антигосударственности их книг и т. п. жарились на патриотическом масле длинные статьи и доклады, которые были нами своевременно опро­вергаемы. Жизнь и выдержка самих мусульман подтвердили их лояльность и добропорядочность. Это важное обстоятельство блестяще очерчено золо­тыми словами журнала Комитета Министров, где, между прочим, читаем: “Проживая в составе России уже в течение многих столетий, мусульман­ское население внутренних губерний исполняло всегда долг свой пред государством, наравне с корен­ными подданными и не доставляло правительству каких-либо особых забот в отношении политическом¹⁷³. Будучи затем весьма твердым в правилах своего вероучения, население это никогда, од­нако не проявляло стремления к прозелитизму среди русского (еще бы??!) народа. Кроме того, несмотря на сохранившиеся еще некоторые отличия внутреннего и внешнего быта, население это сроднилось с Россией и вполне ей дружественно”¹⁷⁴. Все эти “патриотические” заявления г. Гаспринского и других составляют не что иное, как маневр, довольно искусный, для того, чтобы закрыть глаза правитель­ству и русскому обществу от действительных стре­млений, какие одушевляют большинство подобных лиц. Конечно, есть и среди мусульман истинно преданные России лица и желающие братского единения на почве государственности,– отрицать это – значило бы оскорблять подобных лиц в их лучших чувствах по отношению к государству. Од­нако приведенные выше факты и явления из жизни мусульман России,– а таких фактов нами приве­дена лишь ничтожная доля,– ясно говорят о том, что число таких лиц, по крайней мере, среди та­тар, очень ограниченное.

Такой дух русских мусульман не только явился прямым плодом самой их религии, проповедующей религиозную нетерпимость, но и усиливал­ся в течение долгих времен многими другими фактами. В числе этих последних на первом месте нужно поставить влияние татарских медресе, внедряющих в своих питомцев далеко не те чувства, которые так старается подчеркнуть г. Гаспаринский. По рассмотрении множества материалов, дающих возможность судить о характере этих школ, покойный Будилович так характеризовал эти школы: “совершенное игнорирование всех требований здравой педагогики и дидактики в системе воспитания и преподавания, основанного на чтении по целым годам непонятных арабских текстов; исключительность религиозного образования, при полном почти отсутствии наук светских; отсталость предлагаемого ученикам псевдонаучного материала; своеобразность проводимой здесь ученикам морали и, как результатом всего этого, выносимое ими от­сюда исключительное фанатическое настроение. В последнее же время к этим недостаткам конфессионального характера стали еще примешиваться крайности татарского национализма, задавшегося целью отатарить путем мектеб и медресе все магометанские народности России, в роде, напр., чу­ваш, мещеряков, башкир, киргиз, черемис и других народов как тюркского, так и финского происхождения, – очевидно, для каких-то политических целей”¹⁷⁵. Понятно, какими отсюда выходят ученики, проучившиеся здесь много лет¹⁷⁶. Такое явление вполне понятно; многолетнее изучение ис­ключительно Корана, преданий и разных руководственных книг ислама, проникнутых духом край­ней нетерпимости к иноверцам, естественно долж­но выработать из шакирда фанатика. Поэтому-то ученость в строго мухаммеданском духе и фанатизм всегда и везде шли рука об руку. Г. Радлов, которого наши татары едва ли могут обвинять в преувеличенных стремлениях к русификации, пишет о среднеазиат. магометанах: “чем более кто-нибудь предался науке, тем более он магометанин-фанатик и высшие, ученые между ними – проповедники нетерпимости. Они вечные причины всех смут в Средней Азии... Они возмутили жи­телей Самарканда против русских и причинили этому городу все те несчастья и бедствия, которые он перенес. Они неизбежно принудят всякого владетеля правоверных уничтожить договор, за­ключенный с неверными; в их глазах всякий мир, заключенный с неверными, есть уже преступление против веры”¹⁷⁷.

Самое деятельное участие в фанатизации чрез эти школы принимали, конечно, муллы, как главные руководители этих школ, а в низших – и их единственные преподаватели, прямые и непосред­ственные чрез хальфя, т. е. старших учеников, заступающих по временам их место. Но кроме школ муллы и прямо прилагают и прилагали все старания к фанатизации мусульман. На такое вредно-фанатизирующее влияние мулл указывают и сами татары, несочувствующие такому фанатизму. В 1904 году в Казани вышла на татарском языке книжка Мухаммед Гаяза Исхакова: „Чрез двести лет – исчезновение». Автор этой книжки заявляет, что первыми врагами прогресса татарской массы является духовное сословие, которое забрало в свои руки решительно все и к которому простой народ обращался во всех своих делах – „начиная с покупки штанов и кончая женитьбой сыновей, вы­дачей дочерей и починкой старых самоваров». Когда муллы замечали, что некоторые из нас, по примеру русских, стали изучать необходимые науки или учиться в правительственных школах, то стали кричать, что настали последние времена, и таким образом внушали народу, что учение в правительственных школах влечет к потере ве­ры. Начались нескончаемые споры о том, грешно или нет учиться русскому языку, стали распростра­няться ложные слухи о том, что изучение русского языка будет обязательно для всех, что медресе и мечети будут закрыты и детей будут брать силою и учить по-русски и т. п. В городах народ стал собираться в мечети, в деревнях собирать сходы. „Давайте подадим прошение», подадим са­мому царю! Вешай, режь, мы не оставим своей веры! Приговор! Депутатов! В Петербург!» Администрация этим была весьма удивлена и послала особое лицо разъяснить народу, что подобных намерений у правительства нет. Однако волнение не прекращалось, и опять пошли разные слухи. В та­кой-то деревне требовали приговора для постройки церкви, в такой-то деревне построено русское училище! Опять слезы, опять вздохи, опять горе! Высе­ляться, выселяться! Разве можно здесь жить?! Вешай, режь, мы не оставим своей веры!¹⁷⁸. В дру­гой книжке на адербаджанском наречии, автор в олицетворном виде выводит ислам и мусульман­ское духовенство и изображает тлетворное влияние этого последнего на ислам. Ислам, представлен­ный в виде слабого беспомощного человека, приходит к упитанному и разбогатевшему яхунду, олицетворяющему собою все мусульманское духовен­ство вообще, и между ними завязывается разговор.

Ислам упрекает духовенство, что оно сделало его таким безмощным и слабым, совершив про­тив него такое, чего не сделал бы и самый лю­тый враг ислама. „Подобно волку вы набросились на мое тело, горько жалуется ислам, и разорвали его на части. Что сталось с моими деятельными рука­ми, не знавшими устами ногами, все озаряющими очами и говорящими языками?

На всем моем огромном теле, голова которого достигает отдаленных пределов Африки, а ноги находятся в центре Китая, найдется ли хоть один член, который был бы не изранен, не болен? Кто это сделал? Есть ли в мире, хотя одна нация, так униженная и обездоленная своим духовенством, как мухаммедане. Увы, прошедшие дни! Увы, великие ученые! Далее ислам выставляет духовенство главным виновником разных нестроений внутри ислама¹⁷⁹. Таким образом, сами об­разованные мусульмане признают гибельное фанатизирующее влияние мулл на мусульманское насе­ление России.

Между тем мусульманское духовенство и осо­бенно высшее средоточие его власти, муфтиат, не только не довольствуется представленными ему пра­вами, но ходатайствует о расширении их, придавая муфтиату значение высшего государственного присут­ственного места. Так оренбургский муфтиат представил проект законоположения о муфтиате, содержащий в себе много статей, из числа которых особенно любопытны: ст. 4: „Мусульманское духовное собрание (в г. Уфе) ведает всеми духовными делами мусульман-суннитов всего муфтиата; в округ его входят в материальном отношении все мусуль­мане-сунниты, обитающие во всей европейской России (за исключением Таврического полуострова, западных губерний и Закавказья), северной части Кавказа, всей Западной и Восточной Сибири (за исключением Акмолинской области)». Ст. 46: „Лицо, удостоенное Высочайшего утверждения в должности муфтия окру­га мусульманского духовного собрания, этим самым возводится в высший мусульманский духовный сан, сопряженный с сопричислением его в этом высшем духовном звании к числу высших государственных членов, как пользующихся особым доверием главы государства Государя Императора и высших государственных учреждений». Ст. 47... „Муфтий непосредственно доводит о духовно-религиозных нуждах мусульман до Высочайшего Го­сударя Императора благовоззрения». Ст. 49 п. в. „Муфтий назначает вероучителей в гражданские и военные учебные заведения всех ведомств из числа духовенства, служащего и из лиц не духов­ного звания“. Ст. 12: „Мусульманское духовное собра­ние по религиозным делам подведомственного ему муфтиата решает окончательно все дела по вопросам о богослужении и об исполнении обрядов ве­ры». По ст. 14: „Все делопроизводство в управлениях муфтиата ведется на татарском языке и толь­ко при сношениях с правительственными учреждениями и должностными лицами других ведомств употребляется русский язык. Прерогативы собрания в проект тоже очень велики. Собрание проектиро­вано с тремя присутствиями: одним общим и дву­мя по отделениям собрания; присутствия по отделениям должны: ст. 21. Производить испытания на звания: хатыпа, мюдарриса, имама, муалима и даже муэдзина и выдавать им дипломы на это звание. Ст. 22. Разрешать дела, поступающие из низших инстанций (меджлисов, ахунов) по жалобам, возникающим в сфере брачных отношений. Ст. 23. Определять права и порядок наследования по шариату. Ст. 24. Разрешать дела по жалобам, возникающим в сфере семейно-родственного союза. Ст. 25. Рассматривать ходатайства об образовании новых приходов, о постройке и ремонте мечетей и об упорядочении кладбищ. Ст. 26. Наблюдать за всеми учебными заведениями, преследующими ду­ховно-нравственное и духовно-религиозное воспитание детей. Ст. 27. Заведовать имуществами, пожертвованными на духовно-религиозные нужды, наблюдать за доходами с сих имуществ и расходами из них на духовные учреждения. Ст. 28. Заготовлять и рассылать приходские метрические книги и наблю­дать за правильностью их ведения. Ст. 29. Утверж­дать лиц, избранных в местные приходские по­печители и ревизовать их отчетность. Затем обще­му присутствию собрания предположено предоставить: истинное истолкование шариата, надзор и суд над духовенством (от замечания до отрешения от должности), утверждение в духовных должностях и, сверх многих других обязанностей,– издание периодического органа по программе выработанной самим присутствием¹⁸⁰. Таким образом, проект домогается для муфтия прав, какими далеко не обла­дает первоприсутствующий член Св. Синода и едва ли будет обладать и сам патриарх, в случае патриаршества в России; а для собрания при муфтии проект желает тоже прав, какими во многих случаях не обладает Св. Синод. Цель проекта ясна – обособить мусульман России от русских, составить из них одно целое не религиозное толь­ко, но и государственное, и подчинить их одному верховному главе – муфтию, который явился бы сре­ди них абсолютным патриархом. Однако и таким муфтием не все мусульмане довольны, потому что, не смотря на все свои полномочия, он все же утверждается русским правительством и, следовательно, является как бы русским чиновником, чего никак не хотят приверженцы полного обособления мусульман России. Так в 1907 году в газете „Урал“ была помещена большая статья, в которой автор говорит, что муфтий поставлен не для того, чтобы заботиться о мусульманах, а просто для отвода глаз, что бы мусульмане думали, что у них есть представитель, который заботиться о их нуждах; вместе с тем чрез муфтия легко держать му­сульман в руках. Нужно привести какое-нибудь мероприятие в среду мусульман, муфтий к услугам правительства¹⁸¹.

На пути своем к укреплению ислама, распространению его среди инородцев и к отатарению этих последних, татары естественно сталкиваются, прежде всего, с христианскими миссионерами. И как ни мало и даже ничтожно число этих последних сравнительно с количеством фанатичных пропагандистов ислама и ревнителей отатарения инород­цев, тем не менее, и эта горстка бесправных и поставленных часто в самое жалкое положение лиц вызывает вражду и озлобление в фанатичных татарах. Так в 1905 году по случаю обыч­ной поездки преосвящ. Алексия в Мамадышский у. татары забили тревогу и один из них в газете „Нур“ писал, между прочим: “Сам Монарх с высоты престола призывает к гражданскому еди­нению, дарует своим верноподданным свободу совести, призывает благомыслящих русских лю­дей придти на помощь в совместном с Царем труде для успокоения родной земли. Россия для всех истинных ее граждан под скипетром вождя мо­нарха единая родина, но г.г. миссионеры думают, по-видимому, совсем иное. Давно ли на их глазах в самом центре г. Казани из-за какого-то татарского мальчика произошла драка, дошедшая чуть не до исторического кулачного боя купца Калашникова? Это случилось в среде развитых жителей города. Миссионеры решают перенести свои деяния в г. Мамадыш,– центр татарского фанатизма! Что же можно ожидать там от темного населения, когда оно увидит, что в его доселе покойную среду брошена искра? Это ли желательно! Неужели только этого не доставало, чтобы из-за одного-двух заблудших татар вспыхнул во имя православия пламенный пожар, зарево которого и по сей час стоит на горизонте дикого Кавказа?... Пора бы, наконец, враждебные термины противомусульманского и противораскольнического миссионерства изъять из обыденного употребления, если уже нельзя их вы­черкнуть из специальной литературы. Какую пользу принесли миссионеры доселе государству теми прие­мами, какими они обыкновенно руководствовались? Несомненно, один только вред, в смысле разъединения граждан одной и той же общей родины”¹⁸². Нужно иметь при этом в виду, что казанские миссионеры и вообще-то не простирали своей деятельно­сти на татар-мухаммедан, а держались тактики оборонительной, чтобы защитить от поглощения мусульманами-татарами других инородцев православных или язычников. Следовательно, к чему же направлены стремления автора этой статьи и других подобных им? Очень ясно: нужно устранить христианских миссионеров, чтобы дать простор деятельности татарским мусульманским миссионерам среди крещеных и язычествующих инородцев края. Между тем поступало много ходатайств об устранении миссионеров из тех местно­стей, где живут мусульмане¹⁸³. Отсюда вытекает, что никаких миссионеров инородческих быть не может, потому, что обычно крещеные и язычествующие инородцы живут или совместно с мусульма­нами или со всех сторон окружены последними, следовательно, в местностях, населенных му­сульманами. Таким образом, здесь открывалось бы свободное поле для деятельности пропагандистов ислама по омусульманению и отатарению этих ино­родцев.

Далее, так как многие священники, особенно инородческих приходов, обнаружили большую де­ятельность к охране крещеных инородцев от мухаммеданской пропаганды и к утверждению их в христианстве, делая из них оплот против ислама, то мухаммедане, главным образом тата­ры, распространили свою ненависть к миссионерам на всех православных священников вообще, ви­дя в них естественно своих главных противников.

Все сказанное о деятельности мусульман, пре­имущественно татар, с целью укрепления ислама, распространения его среди других инородцев и отатарения этих последних, как мы видели, не ограничивается татарами старого закала, но в оди­наковой мере относится и к более прогрессивным татарам последнего времени. Разница только в том, что старые татары и их муллы шли к этой цели под явно выкинутым знаменем своей ре­лигии; нынешние же образованные татары прикрывают свои стремления громкими фразами о братстве народов, о культурном единении всех, об общих государственных интересах, об улучшении быта всех и т. п. Но если мы пристальнее всмот­римся в деятельность этих лиц и их речи, то ясно увидим что под общими интересами, они понимают интересы только мусульман, а общее братство и единение в конце сводится к слиянию всех инородцев в единое целое, национально обесформенное и превращенное в общую татарскую массу с сохранением всех черт и строя жизни, круга идей и характера взаимоотношений, какие резко отличают татар от русских. Таким образом, цель их не общее слияние всех членов русского государства, а только частное слияние му­сульман в среде другого населения Российской Империи. Поэтому нанося православно такой же вред, как и старые мусульмане, младо-татары, несомненно, более опасны в государственном отно­шении, чем старо-татары с их фанатизмом, но без явно сознанного политического единства мусульман в русском государстве. Мы только слегка и попутно касались этого нового направления мысли и деятельности среди нового народившегося, более развитого слоя татар, так как это составляет особую рубрику в числе предметов, подлежащих рассмотрению миссионерского съезда и так как этот вопрос достаточно выяснен в цитованной выше статье преосв. ректора академии Алексия, „Современное движение среди русских мусульман.

В виду такой энергической деятельности му­сульман среди наших инородцев, обязанность укреплять христианство среди этих последних и предохранять их от совращения в ислам, а также охранить язычников от захвата татарами,– эта обязанность не только специальных миссионеров и не одних даже священников, но это долг каждого христианина, так как кто глубоко убежден в истинности своих верований, тот старает­ся сделать и других соучастниками в этой истине и вывести его из того заблуждения, в каком тот находится¹⁸⁴. Помимо общехристианских оснований, ино­родческая миссия в России имеет огромное значение, которое не ограничивается только церковью, но и ка­сается государства. Мы видели, что стремление татар в конечном своем результате имеет антигосудар­ственную тенденцию, поставляя целью отатарить ино­родцев, сплотить их в одно целое, стоящее про­тив русского христианского населения империи. Таким образом, по отношению к инородцам дея­тельность церкви и деятельность государства не только не противоречат друг другу, но взаимно дополняют одна другую: будучи различны и по задачам и по средствам, оба они проводят к одному и тому же конечному результату. Едва ли кто-либо станет оспаривать, что ядро и основа на­шего государства составляет христианский русский народ; цель государства сплотить с этим ядром все народности России в одно политическое и госу­дарственное целое, живущее одною государственною жизнью, имеющее одно стремление – счастье отечества. Цель церкви по отношению к инородцам лежит в ограждении их от поглощения исламом и слияния с мухаммеданскими татарами в одно целое, противоборствующее христианству. Охра­няя с религиозной точки зрения инородцев от поглощения мусульманами, церковь оказывает громадную услугу государству в его зада­че уничтожить всякое стремление, направленное к образованию государства в государстве. Поэтому дело инородческой миссии должно вызывать сочувствие во всяком русском, желающем прочности и ненарушимого единства государства.

Напрасно некоторые публицисты представляют миссию очагом раздоров между русскими и инород­цами иноверцами. Конечно, бывали случаи, когда миссионеры прибегали к средствам, которыми не может обратить истинный христианин; но такие случаи в русском инородческом миссионерстве были как бы исключения,– а где же не бывает отступлений от общего правила, общей нормы жизни, тем более от правила высокого идеала миссионера?

Эти незначительные и редкие уклонения миссионеров от своего идеала должны быть, поэтому трактуемы с некоторым снисхождением. Миссионером должны всегда руководить дух христианской любви и братское попечение о всех инородцах, не только христианах, но и язычниках и мусульманах; христианская любовь сблизит с нами этих инородцев, а свет веры и добрых дел этих миссионеров западет в душу инородцев и подготовит почву для положительного насаждения религиозной истины, какая хранится в недрах христианства. Прекрасно выразил этот характер рус­ской миссии высокопреосвященный митрополит С.-Петербургский Антоний в своей речи на пастырском миссионерском собрании в Петербурге: „я считаю, сказал он между прочим, постыдным делом и признаком бессилия прибегать к принуждению и насилию в деле веры. Мы должны опираться исклю­чительно на свою нравственную силу“. Такой характер отношений к инородцам тем более должен быть отличительным признаком миссионера, что русский народ вообще по своему национальному духу в высшей степени прост в отношении к инородцам.

Эта простота отношений настолько характерна для рус­ского народа и настолько выгодно в этом отноше­нии отличает русского человека от других народов западной Европы, что подмечена даже ино­странцами. Так одно сведущее лицо освещало в „Voss. Zeitung» различие в поведении русских и англичан по отношению к туземным племенам в Азии тем, что совершенно противно англичанам русские никогда не выставляют себя высшими су­ществами пред туземцами, которые находятся под их господством. Русский человек или офицер не мо­жет проявлять большей власти, чем соответствует чину, мундиру и посту, которые дал ему „Ак Падишах» Белый царь. Простой русский ест, пьет и спит на железной дороге в одном ваго­не, на одних скамьях с сартом в чалме и с туркменом в маховой шапке, но старается, конеч­но, о том, чтобы рассказы о высокомерии и гру­бости англичан по отношению к последователям пророка переходили из уст в уста... Россия удивительным образом сделала из обращения со сво­ими магометанскими подданными систему, которая в одно и тоже время служит и трамплином и тараном для достижения власти над всей Азией¹⁸⁵.