Критический анализ главнейших учений об отношении между церковью и государством. Обзор книг. Обзор книг

Автор брошюры не задается мыслью – разрешить сложный и трудный вопрос об отношении между церковию и государством. Он предполагает в своем исследовании – «показать образование и развитие начал» которых разнообразно разрешен означенный вопрос в истории христианского мира, но с критическою их оценкою.

В настоящем выпуске автор изображает происхождение, историческое развитие и отличительные черты двух первоначальных в христианском мире систем отношений между государством и церковью. Одна система названа автором системою «господства государства над церковью» или «цезаре-папизмом»; другая – системою господства церкви над государством или римским папизмом. Под первою системой автор разумеет византийскую, сложившуюся в течении первых девяти веков христианства. Он изображает ее (на стр. 9–68) в историческом развитии коротко, ясно, беспристрастно, отчетливо. Результатом исторического изображения и критического разбора ее является у автора положение: отношения между церковью и государством могли бы быть правильны и благоприятны и для церкви, и для государства и не вели бы к различным запутанностям, если бы не отличались непоследовательной и внутренними противоречиями, уничтожившими их добрые плоды, которые можно было бы ожидать от них при совершенно иных условиях». В изображении (стр. 68–113) системы «господства церкви над государством» или «римского папизма» автор брошюры разъясняет связь и образование ее с историческим положением папы в первые века христианства; показывает характеристические особенности ее сравнительно с византийским цезарепапизмом; затем выесняет сущность средневековой идеи императорской власти и влияние ее на развитие римского нацизма. – Брошюра не имеет претензий внести вклад

в науку; но, при недостатке русской литературы об этом предмете и при чрезвычайно богатой, разнообразной и – можно сказать – запутанной в этом деле литературы Западной Европы, брошюра г. Сретенского весьма полезна для лиц, желающих ознакомиться с существом той части предмета, которая представлена автором. Исторические и юридические сведения брошюры довольно полны; автору представляются они ясно и изложены удобно для читателя. В критическом анализе систем отношений между церковью и государством г. Сретенский стоит на основании того воззрения, по которому признается, что церковь, как своеобразное общество, может и должна быть самостоятельной в государстве в пределах своих целей. – Желательно, чтобы автор продолжал свой труд.

Книга г. Лебедева в некотором отношении может быть названа продолжением вышерассмотренной брошюры г. Сретенского и может служить пособием для знакомства с положением отношений между церковью и государством в период времени, последующий за тем временем, которое изображено в книге г. Сретенскаго. В «Очерках» г. Лебедева, состоящих из 4-х отделов, первый из них (1–93) имеет заглавие „Церковь, государство и общество» и изображает «теоретически высокое, практически уничиженное положение церкви в государстве», в рассматриваемый автором период, – когда «церковь была на службе государству» и в тоже время испытывала неуместное «вмешательство императоров в ее дела». К разъяснению отношений между государством и церковью в рассматриваемый г. Лебедевым период может служить и второй отдел его книги, в котором изображаются «смуты в иерархии» и, между прочим, «ученье о пантархии патриаршей», попечение церкви о дисциплине клира, ее борьба с ересями и условия развития церковного законодательства. В остальных двух отделах книги автор обрисовывает состояние образованности, науки и религиозно-умственной жизни византийцев в течение означенных трех веков. Книга г. Лебедева полезна не только для знакомства с историческим состоянием константинопольской церкви в рассмотренный им период, но и для подготовки к рассмотрению того влияния, какое могла византийская церковь оказать на народности, среди которых распространялись и утверждались в этом периоде, под зависимостию константинопольской церковной власти, христианская вера и церковь. Поэтому, книга г. Лебедева имеет немаловажное значение при изучении первоначальной истории русской церкви. Очерки г. Лебедева написаны живо, бойко и с достаточным указанием источников и литературы.

Эта небольшая брошюра составлена на основании раскольнических рукописей и журнала «Истина», который сначала (1863–1868 г.) был органом одного из толков Федосеевцев, а затем единоверия. В брошюре излагаются разногласия о значении и существе брака, существующие между двумя толками Федосеевцев. Приверженцы «Преображенского кладбища» держатся таких понятий о браке, которые могут быть представлены в следующих положениях: «брак должен быть таинством; но таинства с низведением благодати на приемлющих их могут совершаться лишь при существовании истинного священства; а истинного священства теперь нет в церкви; стало быть, не может быть теперь ни таинств вообще, ни брака в частности; и поэтому все истинные христиане (т. е. Федосеевцы) должны быть безбрачны».

Противники Федосеевцев, прихожане Покровской в Москве часовни, также безпоповцы, сохраняют, защищают и распространяют воззрения на возможность и необходимость брака в следующем виде: «брак не есть только таинство, совершаемое чрез венчание, но и сочетание; он может установиться и помимо священства, хотя и не сделается без венчания таинством; следовательно установление брака законного, по гражданству, возможно. Мало того; брак – необходим; потому что он установлен Богом в природе человеческой для размножения рода человеческого и царства Божия и для избежания беспутной жизни, которою так отличаются приверженцы Федосеевского кладбища». Борьба указанных двух воззрений на брак и представлена в брошюре г. Надеждина. Таким образом, содержание ее дает материал для знакомства с существующими в некоторых слоях нашего общества воззрениями на существо, значение и формы заключения брака. Эти воззрения представлены в брошюре в виде извлечений из сочинений раскольнических писателей. Лица, занимающиеся исследованием или изучением русского брачного права и существующих в народе понятий о различных сторонах брака, не должны игнорировать брошюры г. Надеждина, хотя она не отличается ни богатством содержания, ни обширностию и полнотою изложения.

Сочинение г. Заозерского заслуживает особенного внимания тех лиц, которые интересовались движением в последние годы в нашем обществе, в печати и законодательстве вопроса о так называемой «духовно-судебной реформе». Известно, что этот вопрос занимал русское общество, печать к «ведомство православного исповедания» более десяти лет сряду и до сих пор остается неразрешенным и нисколько неизмененным против того положения, в каком он явился в наследие нашему времени от времен дореформенных. Много было толков о духовно-судебной реформе в нашей публицистической литературе; не мало времени, энергии и труда посвятили на подготовку реформы «светские» и «духовные юристы», приглашенные к законодательным работам по «ведомству православного исповедания», и сами высокопоставленные лица этого ведомства. Но, к сожалению, следует сознаться, что шум и толк, с которым разрешался «вопрос», обнаруживали, что значение церковно-судебного права недостаточно ясно и верно сознается в той среде нашего общества, которая силится иметь и оказывает свое преобладающее влияние на законодательные реформы нашей церкви. Недостаточность ясного сознания и понимания значение православного церковно-судебного права происходит между прочим от того, что в означенной сфере не оказывается внимания к научной разработке вопросов церковного нрава; от этого и сама разработка их посредством научных приемов идет медленно, встречает множество препятствий. При таком положении науки и литературы «церковного права» в православной Россия появление всякого, какого бы то ни было нового, «историко-канонического исследования» – весьма редко и внимательно приветствуется всеми, кто желает успехов этой науке и развитию правосознания в русской церкви. Ученое же исследование о таком предмете церковного права, который возбуждает споры в нашей публицистической печати и перед законодательным разрешением вопроса о нем, есть своего рода подвиг со стороны автора. Такой подвиг и совершил г. Заозерский.

«По поводу вопроса о церковнослужебной реформе, говорит автор в предисловии своего исследования, не мало было уделено трудов на отыскание и истолкование тех данных практики и законодательства церкви, которыми так или иначе представители нашей канонической литературы думали обосновать свои суждения и проекты преобразования современного нам церковного суда, который бы вполне удовлетворял, с одной стороны, современному положению церкви и ее потребностям, с другой – в тоже время согласовался бы и с основными началами суда древней вселенской церкви. Таким образом затронут был вопрос о суде древней церкви, и наша литература представила несколько исследований о нем»... Но «представление о церковном суде первых веков христианства, какое дала нам литература наша по этой части», по справедливому замечанию автора, «не полно», едва ли верно и во всяком случае не свободно от оспаривания; «ибо оспарившие между собою исследователи разошлись c противоположными воззрениями на этот предмет: одни нашли древний суд церкви нисколько не противоречащим с выработанным проектом реформы нашего суда, другие, напротив, нашли их несогласующимися между собою». В виду этого «автор и поставил себе задачу издать такое «исследование, которое, отрешившись от всяких практических задач, представило бы по возможности полное и точное изображение церковного суда первых пяти веков христианства».

Задача, которую старался выполнить автор в своем исследовании, почтенная; наша литература, церковная жизнь и законодательные работы по «духовно-судебной реформе» нуждаются в «полном и точном изображении церковного суда первых веков христианства». Такое исследование крайне важно и необходимо в каждой поместной церкви, в каждом вероисповедании – и независимо от требований какого бы тο ни было времени. – Как же выполнена автором предположенная им задача? Это можно видеть из обзора содержания его исследования и критической его проверки.

После небольшого введения (стр. 1–6), в котором показываются отличительные черты внутреннего (internum) церковного суда от внешнего (externum), открытого, церковно-общественного суда, составляющего предмет его исследования, автор делит само исследование на две неравные части. В первой части (стр. 7–53) автор говорит «о церковном суде по учению Спасителя и апостолов, изложенному в свящ. писании нового завета, и по апостольским правилам. «Во второй части (стр. 54–349) излагает, по трем отделениям и в многочисленных главах, историческое развитие церковного суда в течении II, III, IV и V веков христианства.

В той и другой части автор следит за развитием трех главных сторон церковного суда: он старается показать 1) объем ведомства церковного суда за рассматриваемое им время, 2) главные основания и черты церковного судоустройства и 3) формы и порядок церковного судопроизводства. В первой части, все эти предметы излагаются автором без всякого разделения на отделения и главы; но вторая часть сочинения, по количеству главных вопросов, разрешаемых автором, делится на три отделения, а каждое отделение на несколько глав.

Объем ведомства церковного суда в первом веке определяется в исследовании подробным исчислением преступлений, подлежавших суду церкви по «апостольским правилам» (стр. 36–40); преступления исчислены автором по категориям, но без анализа их состава, без определения каждого преступления и без всякого указания на степень их наказуемости. В исследовании ведомства церковного суда за время II–V вв. автор старается (в двух главах) определить объем его на основании апостольских постановлении, правил св. отцов этого времени, церковно-судебной практики и законодательных памятников церкви, и указывает (в третьей главе второго отделения) пределы и отношения между церковной и государственной подсудностью по законодательным памятникам римских императоров от Константина до Юстиниана.

Исследование автора о церковном судоустройстве состоит – в первой части его труда – из разрешения, на основании слов Мф. 18:15–18 и 1Тим. 5:19–20, вопроса – кто имеет власть производить суд в церкви. Во второй же части сочинения посвящены разъяснению церковного судоустройства в период времени II–V вв. четыре главы. В первой главе этой части он говорит об епархиальном суде, его составе и пределах власти; во второй – о вспомогательных епископу органах того же епархиального суда; в третьей – о составе и пределах власти соборного суда; в четвертой – о судебной власти патриарших и вселенских соборов.

О церковном процессе автор в первой части исследования говорит два раза: при объяснении (на стр. 8–16) известных слов Спасителя (Мф. 18: 15–18: «Аще согрешит к тебе брат твой и пр.») и при своде результатов своих исследований первой части (на стр. 52–53). Во второй части автор изображает церковный процесс, за время II–V вв., весьма подробно, – в шести главах. Здесь он указывает и на общие положения о церковном судоустройстве; трактует и о формах и порядке церковного процесса в первой инстанции; излагает правила епархиального и соборного судопроизводства; говорит и об апелляционном процессе, и о влиянии римского обвинительного процесса на церковный процесс IV и V вв.; приводит и образцы церковно-судебных процессов V века.

Исследование автора заканчивается заключением (347–349), в котором он вкратце излагает очерк своих исследований о предмете, составляющем содержание книги.

Очерк содержания исследования г. Заозерского убеждает читателя, что автор, действительно, старался выяснить прёдположенную им задачу– «представить по возможности полное изображение церковного суда первых пяти веков христианства». Им собрано много материала по предмету его работы, – материал хотя известного и без его книги, но разбросанного по разным памятникам церковной письменности, им подобранного в одну книгу и расположенного по частям, отделениям и главам. Книга г. Заозерского содержит в себе, действительно, столь полное собрание материала по его предмету, какого мы не встречаем ни в немецкой, ни во французской, ни даже в латинской (средневековой) литературе. Отдел о предметах ведомства церковного суда за первые пять веков христианства представляет первый опыт исчисления преступлений, подсудных церковному суду, на основании апостольских правил и других памятников, – исчисления столь подробного, какое сделано Бингамом в его «Древностях» и И. Ветринским в его Памятниках церковных древностей, но по иной системе. Но, не смотря на старания г. Заозерского о полноте изображения церковного суда за первые пять веков христианства, нельзя сказать, чтобы он изобразил в своей книге все стороны церковного суда. Он вовсе не говорит в своем исследовании, наприм., о церковных наказаниях, об условиях наказуемости виновных, о применении церковных наказаний и т. п. Между тем, при старании о полноте исследования, не следовало бы, кажется, игнорировать и оставлять без внимания указанных других сторон церковного суда. Правда, автор ограничивает полноту изображения церковного суда за рассматриваемое им время возможностию (в предисловии стр. 3); и эту возможность на стр. 343-й он ставит в зависимость от данных истории и церковного законодательства. Но этою оговоркою едва ли устраняется возможность упрека автору за неполноту; даже тех материалов, которые собраны в книге автора, было бы достаточно для того, чтобы опущенные им стороны церковного суда могли быть представлены в полноте, соответственной рассмотренным в его книге сторонам.

Действительное объяснение того, почему г. Заозерский занят изображением рассмотренных им сторон церковного суда с опущением других, заключается в весьма заметном при чтении большей части его книги старании – в виду споров о церковном суде, бывших по поводу проекта духовно-судебной реформы, «окончательно» и «полно» представить в смысле одной из спорящих сторон те стороны древнего церковного суда, которые составляли предмет споров.

Это старание автор усиливает замаскировать в книге, но, по нашему мнению, неудачно. Если бы автор не только упомянул о той нашей «литературе касательно суда древней церкви, которая старалась установить правильное отношение к нему предполагаемых церковно-служебных реформ», но перечислил ее произведения, показал бы их содержание и направление и отнесся бы к ним с критическим разбором; то читатель книги г. Заозерского без всякого труда мог бы заметить, что его книга по своему направлению примыкает к тем произведениям литературы, которые явились со стороны иерократического направления в разрешении вопросов о церковном суде, и что она как бы и написана для поддержания этого направления. Мы весьма далеки от мысли – упрекать автора за направление. Но его сочинение имело бы более ученых достоинств, если бы он, «отрешившись от всяких практических задач», рассматривал и разрешал вопросы, его занимавшие, по степени своего понимания, со своей точки зрения, но в связи с различными решениями их в литературе. Его решения и разъяснения спорных предметов вышли бы тогда более основательны и обставлены были бы с большей ясностью, точностью и убедительностью, чем теперь. Автор, по видимому, «отрешился» от указания и рассмотрения русской литературы по исследуемому им предмету и от споров с «неверным представлением об исследованных в ней сторонах древнего церковного суда» для того, чтобы явиться независимым от всякой полемики и беспристрастным исследователем предмета по первым источникам. Но желание его быть беспристрастным от влияния литературы не устранило его от ссылок в некоторых местах, в подтверждение своих воззрении, на сочинения таких иностранных писателей, с которыми он сближается в разрешении спорных у нас предметов более, чем с другими писателями, русскими и иностранными, незаслужившими подозрений относительно ученого беспристрастия. За отсутствием в книге г. Заозерского обзора ученой литературы предмета его исследования, ссылки его лишь на некоторые иностранные сочинения, относящиеся к разряду одного направления, представляются свидетельством и признаком того, что автор недостаточно знаком с ученою литературою по своему предмету.

Недостаточно внимательные отношения автора о «церковном суде» к литературе своего предмета объясняют отчасти и то, почему автор, поставивший для себя задачею представить в своем исследовании «точное изображение церковного суда первых веков христианства», оказался в

некоторых случаях не очень-то точным. Неточность автора обличается самой книгой его, благодаря приемам автора в исследовании и его склонности направить, быть может под влиянием со стороны, свои мысли в пользу одной из упомянутых выше спорящих сторон.

Приемы автора в исследовании многих отдельных частей предмета состоят в следующем: он целиком приводит такие места из письменных памятников, которые заключают в себе мысли о предмете, им исследуемом; за тем он анализирует эти места, объясняет им и в своих объяснениях или в результате своих объяснений приводит положения, изображающие ту сторону церковного суда, которой автор занимается в данном месте своей книги. – Приемы автора, сами по себе, имеют в отношении изображения исследуемого предмета свои достоинства и недостатки. В избрании тех или других приемов исследования всякий автор, конечно, совершенно волен. Но прием, избранный г. Заозерским, если не всегда удобен для ясной, цельной, юридической конструкции рассматриваемых им предметов, то открывает удобства для проверки точности положений и объяснений автора и для сличения их с подлинными мыслями текста памятников, на которых он утверждается в своих положениях. – Позволяем себе сделать проверку некоторых положений г. Заозерского текстом тех мест из приводимых им источников, из которых он выводит свои положения.

Для изображения учения Спасителя о церковном суде, автор приводит известное Его изречение: Если брат твой согрешил против тебя, пойди и обличи его между тобою и им одним. Если послушает тебя; то приобрел ты брата своего. Если же не послушает; возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово. Если же не послушает их; скажи церкви, А если и церкви не послушает; то да будет он тебе, как язычник и мытарь (Мф. 18:15–18).

В приведенных словах Спасителя «ясно различаются, говорит г. Заозерский, собственно три суда: суд наедине, суд при посредстве свидетелей и, наконец, суд пред церковью?» Значит, автор находит указание здесь на три инстанции. Но сейчас же автор продолжает: «но, очевидно, первые два вида суда по внутреннему своему характеру совершенно одинаковы и разнятся лишь по внешнему, количественному составу лиц, производящих суд», и затем старается доказать, что второй суд ничем не отличается от первого суда и что в словах Спасителя говорится лишь о двух судах. Итак, нельзя понять из объяснений г. Заозерского: о двух или трех судах говорится в приведенных им словах Спасителя, которых смысл ясен до очевидности.– Еще пример. Продолжая анализ тех же слов Спасителя, г. Заозерский выражение «скажи церкви» старается объяснить так, чтобы читатель церковь понимал здесь не как общество, а разумел бы только «предстоятелей ее» (13–14). Спустя две – три страницы (на 16-й), автор, забыв о братском суде, выводит из объяснений слов Спасителя положение, что в церкви есть особенные лица, уполномоченные исключительным правом и властью производить церковный суд; впоследствии же он приписывает это исключительное право, на основании некоторых слова Спасителя, одним епископам·, а на стр. 31-й замечает: «в учении Спасителя мы видели только два основных элемента, составляющие суд: церковь, то есть всех верующих, и апостолов». Итак, г. Заозерский в одном месте своего сочинения заставляет понимать под церковью одних предстоятелей, а в другом – всех верующих. Которому же толкованию его должен следовать читатель? – В приведенных примерах «неточность» автора доходит до противоречий. – Не менее характеризует «неточность» автора еще пример, который мы встречаем в его книге. Автор во многих местах своей книги (стр. 31, 51 и др.) с чрезвычайным усердием и рвением усиливается доказать, что в первые века христианства «суд епископа есть первая постоянно существующая инстанция, обладающая исключительно ей одной принадлежащей юрисдикции». Но сам же автор (стр. 145) приводит из «Апостольских постановлений» места, в которых говорится: «на судилище пусть присутствует с вами (епископами) и диаконы и пресвитеры, судя, как люди божии, с справедливостию и нелицеприятно» и так далее. Приведя это и другие, подобные ему, места, автор на стр. 147-й выводит из них следующее положение: «Не трудно видеть по постановлениям апостольским, кто производит суд? Епископ церкви, – один только епископ: другого здесь не представляется – Приведенные примеры приемов исследования г. Заозерского показывают, что слова из памятников он приводит «точно», – а в объяснении их и в выводах из своих объяснений отступает от «точности изображения» тех предметов, которые он изображает. Таким образом он нередко в своей книге противоречит сам себе. – Приведенные противоречия автора происходят от того, что он в своем «точном и полном по возможности изображении древнего церковного судоустройства» старается отыскать, во что бы то ни стало, доказательства и свидетельства в подтверждение спорного, но автором признаваемого за единственно верное, мнения, по которому предполагается, что в древней церкви епископ был таким же единственным и исключительным судьёй в своей области, каким является он в некоторых (например, в нашей русской) церквах и теперь. Такою тенденциозностью отличается весь отдел книги г. Заозерского о судоустройстве.

В своих стараниях возвысить или усилить исключительное значение судебной власти епископа в епархии в ущерб канонического соучастия с ним пресвитеров и церковного общества, г. Заозерский не щадит ни логики, ни собственного плана своего сочинения, ни очевидности исторических свидетельств. Это видно из обзора второго отдела второй части его исследования. Посвятив в этом отделе первую главу изображению «епархиального суда, его состава» и прочее (стр. 144–181), он нашел нужным отделить от нее в особую главу «о вспомогательных органах епархиального суда» (стр. 182–201). Это выделение сделано автором с нарушением не только исторической «точности» но и требований логики. В отделении о церковном устройстве суда в II–V веках (стр. 144–244) автор рассматривает это устройство по инстанциям. В устройстве древнецерковного суда он находит существование трех инстанций. Рассмотрению устройства каждой инстанции он посвятил особую главу. Таким образом логика требовала от г. Заозерского, чтобы в отделении его книги об устройстве церковного суда во II–V вв. состояло три главы; но он поместил в нем четыре и особую главу (вторую) посвятил исключительно рассмотрению «вспомогательных епископу органов епархиального суда», о составе которого он говорит в первой главе. Такое обособление «вспомогательных органов» епархиального суда от «состава» того же суда, сделанное автором вопреки требованиям логики и исторической точности, объясняется исключительно стремлениями автора – принизить значение пресвитеров в отношениях их к епископу. Автор был бы более «точен» в историческом изображении древнего церковного судоустройства и избежал бы противоречий сам с собою, если бы он, «отрешившись» от предвзятой мысли – поддержать своим исследованием одну из спорящих относительно «известного проекта» духовно-судебной реформы сторон, представил бы по литературным исследованиям «спорящих сторон» различные объяснения приведенных им в его сочинении мест из памятников древней письменности, сопоставил бы их, сравнил бы степень согласия разноречивых мнений с свидетельствами памятника и в итоге сравнений и сопоставлений подвел бы результаты своих наблюдений. Такой прием в исследовании соответствовал, бы и личным наклонностям автора, на сколько мы можем понимать их по его исследованию, и придал бы этому исследованию строгий научный характер, чуждый тенденциозности.

Намеренное старание г. Заозерского игнорировать различные мнения о разных сторонах древнего церковного суда, излагаемые в ученых об этом предмете исследованиях писателей разных вероисповеданий, особенно невыгодно отразилось на той части его исследования, которые посвящены разъяснениям церковного судопроизводства. В нашей литературе об этом предмете весьма мало было говорено. Автор собрал и свел в одно место очень много материалов относительно предмета; изобразил, на основании их, некоторые частные стороны и отдельные моменты процесса весьма подробно; высказал несколько своих оригинальных мыслей. Все это – заслуги автора в исследовании его церковного процесса первых пяти веков христианства. Но все исследования автора о процессе не имеет цельности, основной мысли, юридической конструкции, связности в частях и логичности в изложении. Такие недостатки исследования произошли от того, что автор незнаком с теорией судопроизводства, с литературными исследованиями церковного процесса и с его историей. Автор удовольствовался в исследовании процесса собранием материалов и успел представить лишь внешнюю его сторону; но существо видов канонического процесса в первые века христианства от него ускользнуло. Этого никак не могло бы произойти, если бы он познакомился с исследованиями о церковном процессе немецких (Винера, Маркса, Гильдебранта, Мюнхена и др.) и французских (Буи и Андрэ) исследователей. При пособии и посредстве наблюдений этих авторов о первых началах развития церковного процесса, г. Заозерский в тех самых материалах, которыми он располагает в своей книге, заметил бы без труда, что церковный процесс с самых первых времен христианской церкви стал различаться не только по внешним формам (полной и сокращенной) и отдельным моментам (процесс из первой инстанции, – апелляционное судопроизводство), которые замечены и г. Заозерским, но по существу и по предметам. По существу канонический процесс, в первых веках христианства, является в нескольких видах, которые называются процессами обличительным (demmtiatio ἔλεγ ἑξις), обвинительным (κατηγορία, accusatio) и исследовательным (ἑξέαξις, inquisitio). По предметам, к которым церковный процесс был прилагаем, он различается на дисциплинарный, который имел применение в отношении к проступкам и преступлениям членов церкви, и состязательный, употреблявшийся в спорах и пререканиях между членами церкви. Автор исследования «о церковном суде», не имея в виду указанного разнообразия церковного процесса в первые века христианства, смешивает в своем сочинении различные его виды и поэтому не мог с научной ясностью и отчетливостью представить «точного» изображения церковного процесса в первые пять веков христианства.

Мы откровенно указали на некоторые главные недостатки труда г. Заозерского и оставляем без указаний мелкие недосмотры и промахи, а также и ошибки, которые в значительной части являются следствием крупных или главных недостатков его исследования. Наши указания могут показаться строгими. Но эта откровенная строгость оправдывается тем, что в первом труде г. Заозерского по каноническому праву, представленном, как видно из цензурной пометки на книге, на ученую степень в совет московской духовной академии, работавшего, следовательно, под руководством бывшего профессора А. Ф. Лаврова (ныне преосвященного), мы находим надежные задатки для предположения, что в лице г. Заозерского может выработаться ученый русский канонист, который с приобретением самостоятельности в своих работах и с расширением своих сведений будет в состоянии освободиться в своих ученых трудах от недостатков, присущих первой его ученой работе, и обогатит весьма небогатую каноническую литературу «полными» и «точными» изображениями разных предметов церковного права. К выражению такой надежды позволяем себе присоединить желание, чтобы г. Заозерский встретил на первых порах своей ученой жизни и деятельности поддержку и ободрение от кого следует и приобрел бы положение, нужное для продолжения своих ученых занятий по церковному праву.

Автор «Опыта» поставил для себя специальной задачей – «показать степень и размер богатства монастырей» (стр. 381) православной русской церкви или привести, по возможности, в известность их имущества и доходы (стр. 1–3). Задача – почтенная и заслуживающая серьёзного внимания русского общества и власти – церковной и государственной. Для выполнения предположенной задачи, автор с величайшим усердием и с благородной настойчивостью старался собрать сведения о количестве движимых и недвижимых имуществ, принадлежащих в настоящее время русским православным монастырям, о ценности этих имуществ и об ежегодных окладные и неокладные доходы монастырей. Много усилий употребил автор «Опыта» для собрания этих сведений. Он обращался в монастыри и консистории, и к официальным и частным лицам, от которых он мог получить нужные ему сведения: ему удалось пересмотреть много документов, в которых заключаются официальные сведения о доходах и богатствах монастырей; получить, кроме того устные сообщения от знающих лиц и собрать несколько материалов для своего труда, но личным наблюдениям. Собранные таким образом сведения автор «Опыта» старался дополнить просмотром, печатных описаний многочисленных монастырей, извлечением из отчетов обер-прокурора Св. Синода и газетных известиях, и заметках. Несмотря на усиленные и настойчивые труды автора собрать все, требуемые им, сведения, он не мог достигнуть вполне своей цели. Ему пришлось встретиться с многочисленными затруднениями и препятствиями в собирании сведений. Оказывается, что духовные власти и монастыри намеренно скрывают и считают тайной для сторонних лиц доходы монастырей и архиерейских домов (стр. 7). В этом «скрывательстве» и заключается главная суть всех затруднений автора в его собираниях, затруднений, из которых некоторые оказались для него непреодолимыми, выше его сил. Тем не менее автору посчастливилось скопить в своем распоряжении такое богатство сведений о количестве имуществ и доходов русских монастырей, каким не обладает в настоящее время никто. По отчетам обер-прокурора Св. Синода, в России числится ныне, за исключением грузинского экзархата, православных монастырей: мужских 340, женских 145, архиерейских домов 57, всего 542. Автор «Опыта», после многолетних усиленных трудов собирания сведений о количестве их имуществ и доходов, получил «более или менее подробные, хотя и не полные, сведения слишком о двух ста (200) и довольно удовлетворительные – с небольшим о 90 монастырях» (стр. 9). «Частному, особенно же не влиятельному, лицу невозможно, по словам автора, предотвратить все встречающиеся в знакомстве с экономическим составом монастырей затруднения» (стр. 9). «Конечно, совершенно верно замечает автор «Опыта», лучше было бы, если б мы ознакомились с экономическим состоянием, если не всех, то хотя бы половины наших монастырей и архиерейских домов, но что же делать».

Итак, задача, избранная автором, была чисто статистическая. Если бы автор выполнил ее успешно, он оказал бы великую услугу русской церкви, государству, обществу и самим монастырям. Но он, как сам сознает, не мог ее выполнить. Он не собрал даже половины тех сведений, которые отыскивал. К тому же, от лица, занимающегося статистикою, требуется, чтобы он представил научное статистическое исследование того предмета, о котором он собирал «статистические данные». Первые и основные качества научно-статистического исследования – точность, определенность, полнота и наглядность изображения собранных исследователем сведений. Но в «Опыте» исследования об имуществах и доходах наших монастырей» нет и следа указанных качеств научно-статистического «исследования». Автор, впрочем, и не думал ограничиться только статистическим «исследованием» имуществ и доходов монастырей.

Статистические сведения автора «Опыта», собранные и вовсе не обработанные по научным приемам статистики, послужили в его «Опыте исследования» материалом для разъяснения одной стороны финансового состояния наших монастырей, а именно разъяснения – источников и видов монастырских доходов. Финансовая точка зрения и есть преобладающая, хотя и не исключительная, в «Опыте исследований» финансовые соображения, рассуждения и сопоставления составляют главное содержание «Опыта». Если называть рассматриваемое сочинение «опытом» исследования, то это исследование следует отнести по преимуществу к тому, что можно назвать церковно-финансовым правом. Из ХVІІІ-ти глав, из которых состоит «Опыт», 14 составляют, по преимуществу, финансовые соображения и наблюдения автора книги. Вот в каком виде представляется содержание «Опыта».

Показав в предисловии (стр. 1–10) задачу своего труда и изложив любопытные затруднения, с которыми приходилось бороться автору «Опыта» при собирании статистических сведений о предмете, он в первой главе крайне неполно и односторонне излагает способы происхождения монастырских имуществ (стр. 11–23), коротко, а также односторонне изображает (во второй главе, стр. 24–51) финансовое и нравственное состояние наших монастырей и представляет (глава III-я, стр. 51–68) несколько известных уже в печати сведений об отобрании монастырских имений в казну при Екатерине II-й. Предисловие и четыре первые главы «Опыта» составляют как бы введение автора в «исследование» о доходах русских монастырей. В главах IV-XII автор рассматривает источники доходов, которые получают русские монастыри. Классификация его не отличается последовательностию и точностью. Он говорит, что наши монастыри получают доходы: 1) от «так называемых угодий» (т. е. от недвижимых имуществ – земель, лесов, рыбных ловел, мельниц), при чем автор сообщает несколько весьма любопытных сведений о количестве земельных владений многих монастырей (стр. 69–87), 2) от пособий из государственного казначейства (стр. 88–102), 3) от богомольцев (стр. 103–141), 4) от часовень, сборных книжек и молебнов вне монастырей (142–173), 5) от кладбищ, (174–195), 6) гостиниц, постоялых дворов и других промысловых заведений (стр. 208–231) и 7) от капиталов (стр. 232–249). В XII и XVI главах, «исследователь» подводит итоги ежегодным доходам монастырей (250–280), а в XIV главе сравнивает доходы монастырей с доходами соборных и приходских церквей (281–301). Для вящего и полного изображения богатства наших монастырей автор опыта посвящает целую главу (ХV-ю, стр. 306–346) описание «обширных зданий», богатства «престолов и жертвенников», священных сосудов, евангелий, напрестольных крестов, священных одежд, икон, царских врат, гробниц или рак для мощей св. угодников, лампад, кадил, подсвечников и других принадлежностей св. храмов. И все это автор представляет для своих финансовых соображений, «изумляется многоценности всего этого» и находит, что «самый громадный, неисчислимый капитал положен в священных и церковных предметах» (стр. 343). При «исследовании» каждого источника монастырских доходов, автор «Опыта» старается, прежде всего, объяснить существо доходного источника, большей частью излагает историческое происхождение источника, потом описывает способы получения доходов, показывает степень доходности источника в различных монастырях, нередко определяет количество получаемых от него доходов, и весьма часто обрисовывает отношение доходного источника к нравственному и религиозному состоянию монашествующих, большею частью в анекдотической, иногда «пикантной» форме. Надобно отдать автору справедливость: он старается правдиво изобразить «заботливость» монашествующих об умножении своих личных и монастырских доходов. Нет в нашей литературе ни одной книги, в которой бы с такою подробностью, откровенностью и критикой с религиозной и нравственной стороны описывались способы, практикуемые современными нам русскими монашествующими – приумножать доходы свои (братии) и монастырские. При изображении способов добывания доходов, автор становится не столько исследователем финансов монастырей, сколько простым правоописателем. Из его описаний оказывается, что русскими монашествующими допускаются средства добывания денег незаконные (стр. 152), неодобрительные (стр. 72, 206 и др.), неприличные (стр. 176), с нарушением обетов монашества (стр. 3 59), благопристойности (стр. 157, 176), справедливости и выгод приходских церквей (стр. 157 и след.), городов и казны (стр. 190, 208, 229); в иных же, случаях и в некоторых монастырях монаха пускаются в спекуляции, неприличные для монахов (стр. 172), производится неправильная торговля с бесчинством (стр. 135) и из-за денежных доходов ненравственно эксплуатируется религиозное чувство православных богомольцев. Справедливость заставляет нас сказать, что автор «Опыта» начертал довольно отчетливую и, к прискорбию, верную во многих чертах картину «заботливости» монашествующих о приумножении монастырских доходов. Тяжело читать те страницы книги, на которых изображается мрачными, но правдивыми чертами картина неприличного и неодобрительного добывания доходов русскими монахами; но чувство справедливости и благоговения пред верою внушает сказать: «нужно же наконец сознавать и видеть язвы, наносимые русской церкви, русскому обществу, лицами, под прикрытием монашеской рясы и благочестия, ищущими только доходов и наживы для себя». Читатель, просматривая эти страницы, думает, что автор «Опыта», изображая упомянутую мрачную картину, конечно, имел целью разъяснить необходимость – предпринять меры к исцелению язв, наносимых монашествующими русской церкви вследствие их заботливости о преумножении доходов дозволенными, недозволенными, неблагопристойными, неприличными, незаконными и т. п. средствами. Читатель тем с большей надеждой ожидает видеть эту цель автора, что изыскание и приложение мер к устранению описанных им средств вовсе не затруднительно ни для церковной, ни для государственной власти. Закон и правила закрыли и учреждениям и частным лицам эти средства добывания денег. Но читатель, дойдя до последних глав «Опыта», совершенно разубеждается в намерениях автора «Опыта». Оказывается, что автор «исследования» собрал сведения о доходах монастырей для разрешения общегосударственного финансового вопроса. Он озабочен изысканием средств для народного образования. В доходах монахов и монастырей он и видит источник материальных средств для учреждения и содержания народных училищ. Вся книга «Опыт исследований», в существе своего содержания, представляет ход следующих соображений ее автора. Монашествующие и монастыри пользуются такими доходами и богатствами, которые далеко превышают их потребности и несовместны с монашеским обетом нестяжательности. В священных и церковных предметах, принадлежащих монастырям, положен «неисчислимый капитал»; в совокупности русские, мужские и женские, монастыри (542), в которых числится теперь около 25.000 монашествующих и послушников, по примерному исчислению автора, получают ежегодно более 9 миллионов р. сер. За монастырями состоит ныне около миллиона десятин земли. Ценность всех монастырских зданий (оград, церквей, домов, келлий и т. д.) превышает возможность определить ее. Одних денежных капиталов, положенных монастырями в процентные запасы, простирается, по соображениям и исчислениям автора, до 23 миллионов рублей. «Все монастырские богатства, доходы и капиталы, и прежде составлялись, и ныне составляются, по его мнению, главным образом, из тех приношений, которые жертвуются православными христианами в монастыри» (стр. 11). Скопление и увеличение таких богатств в монастырях – не только бесполезно, но и положительно вредно для них в религиозном и нравственном отношениях (стр. 381). Для русского народа необходимо ныне образование; но для учреждения народных училищ средств не имеет ни государственное казначейство, ни земство. Монастыри обязаны теперь отблагодарить русский народ за его щедрый, в течение веков продолжавшиеся, пожертвования уделением части своих доходов и богатств на устройство и содержание народных училищ. Правительство должно образовать из богатств монастырских общее церковное казначейство и распоряжаться ими по своим соображениям.

Итак, автор предлагает, чтобы доходы монастырские, собираемые средствами, по собственным его выражениям, часто незаконными, неприличными, ненравственными и так дал., послужили бы источником для народного образования. Едва ли такое предложение автора может быть принято, по его внутренним достоинствам. Автор, совершенно справедливо порицающий практикуемый монахами средства добывания доходов, не только не предлагает запретить и искоренить

такое хозяйство монахов, но своим предложением думает навсегда связать эти средства с источниками содержания учреждений для народного образования. Более странное предложение трудно придумать. Не лучше этого предложения желание автора, чтобы «монастырские ценности», состоящие, между прочим, в священных сосудах, иконах и тому под. предметах, обращены были в такой капитал, который бы служил фондом для различных оборотов в пользу народного образования: такое обращение соединилось бы непременно не только с нарушением принципов нравственности и права, но и с оскорблением религиозных чувств народа; оскорбление же религиозных чувств народа из-за некоторых незаконных поступков монахов, полагаем, крайне несправедливо. Основание, приводимое автором для доказательства возможности обращения «ценностей» монастырей на образование народа, крайне шатко. Это основание состоит в том, что «ценности» монастырей составились главным образом из приношений народа. Но народ делал приношения монастырям не для тех целей, на которые предлагает автор обратить приношения; изменение воли приносителей относительно цели приношений (или дарений), без согласия их, юридически несправедливо; при том «ценности монастырские приобретались и не только от приношений, но и другими средствами, в числе которых нельзя игнорировать и личного труда монаствующих.

Мысль автора об образовании общего церковного хозяйства или общего религиозного фонда вовсе не нова. Она не раз приводилась в исполнение как в России, так и в других странах. Но, случалось, что ценности церковных установлений секуляризовались для образования фонда, а фонд или вовсе не являлся, или он образовывался вовсе не для тех целей, для которых происходило отчуждение от церковных установлений ценностей. Примеры секуляризации, предлагаемые автором, были уже и у нас при Петре I, Екатерине II и Александре I. Но при Петре и Екатерине II вовсе не явилось церковного фонда. При Александре I образовался этот фонд из сумм приходских церквей под именем церковностроительного капитала; но этот капитал впоследствии исчез, так что теперь названия от него не осталось. История же представляет примеры и того, что управление и употребление общецерковного фонда чиновниками государства отнюдь не лучше хозяйственного управления тех церковных установлений, от которых перешли к ним капиталы.

Приводя к итогу результаты «Опыта исследований» автора, мы должны сказать, что факты, им собранные, драгоценны, а его соображения и предложения лишены всякой ценности.

М. Горнаков.

(ПРОФЕССОР ИМП. С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА).