Протестантский «тренинг» христианской любви

И здесь всплывает проблема с еще одной христианской ценностью, со святостью, или праведностью, к которой люди призваны. Слишком часто под одними и теми же словами люди понимают совсем разные реальности. Например, за одним и тем же словом Бог в разных религиях на уровне конкретного опыта переживания встречи с Ним встает настолько разный Его образ, что мы вправе вместе с иеромонахом Серафимом (Роузом) усомниться, действительно ли один и тот же Бог у христиан и, например, у мусульман? Проблема идентификации опыта, связанного с одинаково употребляемыми словами, в особенности остро касается понятий праведности и святости.

Как внести ясность в то, какой смысл вкладывается в эти понятия? Весь вопрос в том, какое место в системе ценностей занимает понятие праведности. Что является главной ценностью: моя личная праведность (добропорядочность, мой имидж ит.д.), или главная ценность все же – Бог?

Если целью жизни считать праведность (святость), то Бог автоматически низводится до средства к достижению этой цели, а взаимоотношение с Богом принимает «торгово-юридический» характер. Если же правильно расположить всю систему ценностей: Бог – единственная цель, абсолютная ценность, то сами собой отпадут поиски «более праведной праведности», единственно чего стоит искать – это Бог! То, что называют праведностью или святостью, это – преображенность человека, приблизившегося к Богу. Святость – следствие, а не самоцель.

Потребительское отношение к Богу, то есть, когда Бог воспринимается в качестве средства для достижения некоей цели, пусть даже праведности, возникает на основе юридического понимания греха и спасения. Только на этой основе становится возможным объявить смысл христианства в том, чтобы больше не ощущать своей греховности и наслаждаться жизнью, как это делают протестанты: «Получив прощение, человек освобождается от чувства вины и тяжести совершенных ошибок – всего того, что мешает ему воспитать сильный характер и жить полноценной, созидательной жизнью.»³ Но под полноценной, созидательной жизнью ими понимается, разумеется, не встреча со Христом и единение с Ним во взаимной любви, а гедонистические ценности сегодняшнего дня. Поскольку если бы смысл жизни виделся в общении с Богом, то тогда бы чувство вины и тяжести совершенных ошибок, напротив, не мешало бы воспитать сильный характер, но принесло бы ни с чем не сравнимое блаженство нищих духом (Мф.5,3).

Все христиане, естественно осуждают прямое поклонение гедонистическим ценностям, то есть, когда наслаждение в этой жизни становится единственной целью. Авторы протестантского учебника дают просто прекрасное изложение гедонистической психологии: «Многих из нас привлекает обещание вечной жизни на небесах, но мы боимся, что не сможем наслаждаться жизнью на земле, если она будет построена на строго христианских принципах. Мы склонны полагать, что сумеем гораздо лучше распорядиться собственной земной жизнью, не полагаясь на Бога. Мы боимся, что, доверившись Богу, упустим что-то важное и интересное, что наши потребности останутся неудовлетворенными. Все это заставляет нас откладывать момент обращения к Богу на будущее, когда мы станем «слишком старыми», чтобы думать об удовольствиях.»⁴

Однако и здесь надо еще разобраться, что при этом под «вечной жизнью на небесах» понимается составителями протестантской этики. Ведь себялюбца «на небесах» привлекает то же, что и на земле – найти радость и удовольствие для себя одного.

В нравственном сознании западных христиан особенное размывание претерпело именно противоречие между христианскими и гедонистическими ценностями. Протестантские нравоучители утверждают, что человек, став христианином, уже по-другому относится к работе, отдыху, экологии, собственности⁵. Но как по-другому? Из наставлений протестантов можно понять, что – глубоко серьезно. Во всяком случае авторами слишком углубленно для учебника этики разбирается вопрос о преимуществах и недостатках работы по найму и свободного предпринимательства. При чем разбирается не столько с позиций того, как то и другое влияет на нравственность, сколько – с позиций деловой эффективности того и другого.

Американские протестанты даже в учебном курсе этики не в силах сломать систему ценностей, в которой на первом месте стоит не дух человека, а производственный результат и «истеблишмент». Авторы учебника одинаково серьезно относятся и к работе, и к отдыху, и к экологии, и к собственности, и... к Богу. Либо они сами не чувствуют, что до конца последовательный христианин не может одинаково всерьез почитать Бога и маммону – «никто не может служить двум господам» (Мф.6,24), – либо хотят затушевать это противоречие для своих (или наших?) учащихся, еще не твердых в вере.

Однако христианство не нуждается не только в маскировке, но даже в разрешении этого противоречия! Человек, призванный к служению одному Богу, обречен на необходимость заботиться о своем земном существовании – «в поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт.3,19). Это – извечное напоминание о трагичной неудаче сотворенного Богом человека, его выборе поклонения себе, а не Богу. В нем – часть <4> христианской доктрины и оно должно всегда звучать, поскольку несет важный воспитательный смысл. Христианин не может закрывать глаза на трагичность собственного существования. Именно сознавая его, христианин открывает для себя блаженство нищеты духом перед Богом (Мф.5,3).

Между тем, реформаторы христианства в XVI в. протестовали именно против духовного подвига – то есть против необходимости жить в постоянном сознании собственной трагедии. По сути дела протестанты пошли по линии снятия этого противоречия. Маммону они переименовали в задание человеку быть попечителем мира, которое ему дал Бог. Особенно удачные условия для пышного расцвета подобного сознания сложились в Северной Америке, заселенной в основном бежавшими из Европы протестантскими сектантами. Установка на приоритет ценности труда ради благополучия принесла там весьма ощутимые плоды. И это не могло не сказаться на национальном характере – сегодня бросается в глаза, что с чувством юмора у американцев плоховато.

Ведь чувство юмора, это – оптимистичное восприятие ясно сознаваемой трагичности жизни, это – смех сквозь слезы, это всегда – самоирония. А в Америке все должно быть только «о’кей», какие могут быть трагедии! Американцы слишком серьезно относятся к своей работе, своему отдыху и т.д., они слишком уважают себя. Вместо подлинного юмора, который всегда – улыбка над собой – масс-медийная продукция из Голливуда демонстрирует либо грубый напор «казарменных» шуток, либо поклонение удовольствиям. Уважение к себе, право на все блага американского образа жизни наряду с прочими ценностями уравнено с религиозной верой и воспринимается в американском менталитете не меньшей святыней, чем Сам Бог.

Атеисты, как, например, экзистенциалисты, честно признают, что жизнь не имеет высшего смысла, что она трагична. Пожалуй их признание способно вызвать большее сочувствие, чем откровенное принятие христианами-протестантами гедонистического поклонения творчеству, отдыху, собственности и т.д. в качестве основной ценности.

Американский учебник дает примерные ответы о цели жизни атеиста и христианина:

Ответ атеиста: «Я живу, чтобы самостоятельно отыскать смысл жизни». Для атеистов жизнь исполнена трагической героики: бессмысленная вселенная все равно уничтожит найденный нами смысл. Пока живешь, считают они, надо преодолевать хаос».

Христианин называет три цели: 1. «Я существую для общения с Богом». 2. «Я существую, чтобы приблизиться к совершенству Бога». 3. «Я существую, чтобы развивать способности, данные мне Богом»⁶.

Две последние цели в ответе христианина о смысле жизни перечеркивают первую, если только человек на них перенесет свое основное внимание или, хотя бы, если как-то отвлечется от этой первой цели, что бывает не так уж редко. Стремление к «совершенству Бога» без непрерывного общения любви с Ним и смирения перед Ним, это – грех Адама, захотевшего стать как Бог (Быт.3,5). Если человек всецело отдается развитию в себе способностей, полученных от Бога, но Самого Бога при этом оставляет как бы безучастным к своим усилиям, то ни к чему, кроме гордыни это не приведет.

Предлагаемая протестантами постановка трех целей жизни имеет право на существование, но только в случае, если каждый раз будет оговариваться, что реализация двух последних целей проходит непременно одновременно с первой. Православная традиция такой подход назвала синергизмом – содействием Бога и человека. Это значит, что все и любые свои усилия в стремлении к духовному совершенству и даже просто бытовые заботы о земном существовании человек должен совмещать с обращением к Богу за помощью. Общение с любящим и любимым Богом должно наполнить внутреннюю жизнь души человека до мельчайших движений.

Протестанты, игнорируя реальную греховность человека, представляют развитие человеком в себе угодных Богу качеств наподобие того, как спортсмен развивает в себе физическую силу. В их понимании нравственное совершенствование – это некое прямое поступательное движение, обусловленное только желанием человека. Древняя Церковь и православная традиция, между тем, имеют разработанную науку духовной жизни, которая во-первых констатирует то, что человек весь опутан сетью греховных страстей, и во-вторых предлагают конкретные пути борьбы с страстями для его освобождения.

Протестанты предпочитают видеть только позитивный аспект укрепления связи человека с Богом: «По мере того, как наша связь с Богом крепнет, мы постепенно открываем для себя все новые милости, дарованные Им. – Утверждается в американском учебнике этики. – Изменяются и наши переживания. Некоторые люди при мысли о Боге испытывают чувство глубочайшей благодарности, любви и душевного покоя. Переживания других не столь выражены, и это естественно, ведь все люди разные.»⁷

Отчего и как крепнет наша связь с Богом, ведь не от проповедей же в протестантской кирхе! Очевидно, что факт некоторого развития, внутреннего совершенствования человека здесь предполагается как сам собой разумеющийся. Для протестантов, как мы видим, «возрастание веры и умножение любви» (2Фес.1,3) представляется прямой восходящей линией, не имеющей колебаний и падений. Однако личный опыт любого человека вновь и вновь подтверждает вывод апостола Павла: «все совратились с пути, до одного негодны; нет делающего добро, нет ни одного» (Рим.3,12). <5> За протестантским пониманием греха стоит явная недооценка греховной поврежденности человеческой природы. Православная аскетика, напротив, основным предметом своего изучения имеет область отрицательных факторов, препятствующих чистому, незамутненному общению человека с Богом.

Американские авторы учебника этики предпочитают рассматривать не то, как бороться со злом в себе самом, но – позитивные качества, составляющие «цельность характера»⁸. Однако, всякая попытка достижения этих качеств неминуемо сталкивает человека с практическими препятствиями – страстями, раскалывающими «цельность». Как с ними бороться? Об этом нет и речи у протестантских авторов. В уроке, специально посвященном мотивам нравственного поведения⁹, названы два способа управлять своими побуждениями: 1) добровольное покорение необходимости; 2) тайная добродетель. Этим и ограничивается протестантская «аскетика».

По каким же резонам протестанты отвергают аскетику? «Поскольку Иисус Христос обещал никогда не оставлять нас, сколько раз нужно приглашать Его войти в наше сердце? – ставят они вопрос и отвечают, – Христос не покинет того, кто искренне верует в Него, поэтому человеку достаточно обратиться к Нему один раз.»¹⁰

Довольно любопытное утверждение. Получается, что обращение Бога к человеку, которое так любят приводить протестанты: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною"(Откр.3,20), – актуально для человека только однажды. Это значит – однажды впустив Христа в свое сердце, человек на всю оставшуюся жизнь гарантирован иметь в нем Христа, не смотря на свои падения и даже, может быть, преступления. Остается ли Христос в сердце, в которое вернулся эгоизм и греховные страсти? Разумеется, нет. Если так, то человек, осознавший, что в его сердце Христа уже нет, снова должен Его приглашать в свое сердце.

Именно с этой повторной попытки открыть дверь сердца Христу, согласно древним и новым православным отцам, начинается подвиг духовной жизни-борьбы, начинается аскетика. Утверждение протестантских нравоучителей, что человеку достаточно обратиться к Христу один раз, противоречит элементарной логике. Представьте себе, Вы отправились в длительное неведомое путешествие, и только сделали два шага, Вас тут же останавливают: стоп! ты уже пришел, дальше пути нет. А что же тогда делать, если не идти по дороге, которая лежит перед тобой, куда себя девать? Такого абсурда не было даже в «Стране чудес» Льюиса Кэрролла.

Основное сотереологическое утверждение протестантов в следующем: «Став христианином, человек может быть уверен, что его грехи будут прощены и он вновь обретет связь с Богом, а это позволит ему воспитать в себе черты подлинно христианской нравственности.»¹¹ «Уверенность», к которой стремятся протестанты, невольно вызывает вопрос, а как же в таком случае понимать Евангельские блаженства нищеты духовной, плача и т.д. (Мф.5,3–9)? Ведь они слишком недвусмысленны! Сознание нищеты духовной, а не уверенность в своей прощенности, – вот что все считали главной чертой подлинно христианской нравственности до Реформации!

Но вот, что удивительно, блаженства Нагорной проповеди, взятые в американском учебнике отдельно от «уверенности», трактуются на первый взгляд все же вполне православно: «В христианстве важно понять парадоксальную истину: лишь тогда, когда мы признаем тщетность своих устремлений к праведности, сила Божия начнет преображать нашу жизнь. Именно в этом смысл первой заповеди блаженства: «Блаженны нищие духом...» (Мф.5,3).»¹² Совместима ли эта заповедь с «уверенностью»? У протестантов остается единственная возможность снять неустранимое противоречие: «нищету духовную» следует поместить в контекст того их утверждения, что Христу достаточно только один раз войти в сердце человека. Только в этом случае всю оставшуюся жизнь протестант может быть уверен, что владеет «нищетой духовной» как собственным банковским счетом.

Итак, протестантская этика признает, что, став христианином, человек должен воспитывать в себе черты подлинно христианской нравственности. Но вот методы того как вести это самовоспитание в протестантизме совершенно не разработаны, да и не могут быть принципиально разработаны внутри подобного мироощущения. Ведь если идти путем бытовых стереотипов, то самовоспитание заключается в моих и только моих усилиях. В то время как Евангелие и патристическая аскетика постоянно учат, что оно состоит в признании собственного бессилия и в просьбах Бога о помощи, не совместимых с протестантской «уверенностью».

Вопрос о нравственных ценностях – это не простая проблема, поскольку это вопрос не о словах, а о внутреннем опыте, обозначаемом словами. Поэтому так не прост межконфессиональный диалог христиан, принадлежащих к разным деноминациям. Опыт не передать одними только словами. Однако не всё так безнадежно – духовный опыт можно получить и вообще без слов, только соприкоснувшись с жизнью того, кто его имеет! Тем не менее, очень важно раскрывать в словах смысл духовного опыта. Суть православного мироощущения в том, что молитвенные просьбы к Богу – это не средство к достижению некоей абстрактной праведности, это – конечная цель жизни. В них реализуется общение с Богом уже в этой жизни прежде наступления нового эона. Бог – главная ценность нравственного сознания христианства.