Единоверие за время столетнего существования его в Русской Церкви

27 Октября текущего 1900 года исполняется ровно сто лет со времени учреждения в Русской церкви, так называемого «Единоверия». 27 октября 1800 года Императором Павлом I были утверждены как основные, для желающих соединиться с православной церковью раскольников, условия московских раскольников, с сделанными на них замечаниями митрополита Московского Платона. В изданном от этого числа именном указе¹ говорилось: «По прошению Московских старообрядцев об устроении в Москве церкви, представление Московского митрополита Платона, находя сообразным указу Нашему в 12 день Марта 1798 года, коим дозволили Мы по всем Епархиям таковое старообрядческих церквей устроение, повелеваем церковь старообрядцам дать, и впредь дозволять устроения на подобном основании».

Условия эти, вместе с замечаниями м. Платона, или, точнее говоря, пункты условного соединения раскольников с Православною церковью, с этого времени получили значение и наименование правила Единоверия, хотя этим именем они не были названы ни в Высочайшем указе, ни в Синодальном представлении их к утверждению Государя. Правилами они и доселе именуются и в официальном языке различных ведомств и учреждений, и в литературе как у православных ― духовных и светских писателей, так и у раскольничьих апологетов, и в обычном просторечии, в обыденном разговорном языке. К ним, как правилам, возводится все хорошее и все дурное, кому что желательно видеть в Единоверии, так что мысль об Единоверии является всегда нераздельной с представлением об этих правилах.

Что же это за правила, и чем определяется такое их значение?

Оставляя до времени речь о самих правилах, о их содержании, тем более, что они общеизвестны, остановимся на выяснении их значения. Да и выяснять значение их, как правил, и как, следовательно, основания для существования Единоверия, по-видимому, может казаться трудом излишним: раз они ― основания, то и значение их чрез это самое громадно и понятно. Но здесь дело несколько иначе обстоит.

Как известно, издание правил Единоверия 1800 года почти на целых 20 лет предупреждено было существованием того, что потом стало известно под этим именем. Еще от 11 Марта 1784 года последовало, по ходатайству известного старообрядческого инока-старообрядца Никодима, Высочайшее повеление на имя митрополита С.-Петербургского Гавриила, с разрешением епископу Могилевскому и Славянскому давать старообрядцам просимое ими благословенное священство, давать им священников по их желанию. С этого времени не одна тысяча старообрядцев воспользовалась этим разрешением и приняла православных священников. Не в одни церкви стало отправляться этими священниками богослужение по старопечатным книгам с соблюдением старинных обрядов. Точно так же не в первый раз, не в новость для духовного начальства московскими старообрядцами были выставлены определенные условия для соединения с церковью. В первый раз такие условия были представлены чрез Никодима Стародубскими старообрядцами в Апреле 1783 года. С более обширным содержанием и точной формулировкой они были выражены в 1797 году в прошении нижегородских старообрядцев епископу Нижегородскому Павлу². Значит, в 1800 году они появились уже в третий раз.

После этой небольшой исторической справки не только естественным, по прямо-таки неизбежным для обозревателя судеб Единоверия за столетний период существования его, является вопрос: если то, что именуется Единоверием, существовало еще до 1800 г., если правила 1800 г. были предварены условиями единения от других предыдущих лет, то почему же, и каковое значение должно принадлежать правилам именно этого 1800 года, и какое их отношение к условным пунктам 1783 и 1797 годов?

Не напрасно приписывают правилам 1800 г. громадное значение как раскольники, так и православные, не без основания и история Единоверия ведется с этого года.

1) В 1800 г. появляется самое название «Единоверие». Доселе соединившиеся с церковью старообрядцы не носили. Да и не искали никакого отдельного от православных своего особого названия. Наименования «согласие, согласники», появилось уже позже, и появилось в литературе об Единоверии конца XVIII столетия. По крайней мере в прошениях старообрядцев того времени о даровании им благословенного священства, мы не встретили нигде ни одного из этих наименований. В делах, веденных епархиальными архиереями и Св. Синодом по поводу этих просьб, такие согласники именуются просто старообрядцами, а общества их, или вернее, храмы ― старообрядческими церквами. И они сами просят о разрешении им старообрядческих церквей для служения в них поставленным от епископа священникам. Таким образом, с 1800 г. согласные с православною церковью старообрядцы самым именем выделяются из старообрядцев-раскольников как уже старообрядцы-единоверцы, и объединяются под этим названием в одно особое, самостоятельное общество, выражающее свою тесную связь с православною церковью держанием с нею единой веры, и, следовательно, единых, т.е. одних и тех же общих им средств спасения.

2) До 1800 года не было определенных для всех желающих соединения с Православной Церковью обязательных правил единения. Стародубские старообрядцы просили одних условий соединения с Церковью, и остановились на дарованных им. Нижегородские старообрядцы выставили свои собственные условия и при некотором их ограничении сначала от еп. Нижегородского Павла, а затем от Св. Синода, приняли благословенное им священство. Другие старообрядцы, как например, Казанские и Петербургские, никаких условий не выставляли и не домогались, а просто просили принять их «в соединение с Греко-российскою или Восточною церковью» при условии сохранения ими древлепечатных книг и дониконовских обрядов. Таким образом, к 1800 году было уже несколько соединившихся с Православною Церковью старообрядческих обществ в разных епархиях, и все почти эти общества соединялись на своих собственных условиях.

Далее, разумеется, так дело не могло же продолжаться. Должна же была быть выработанной одна, общая для всех, определенная норма соединения, должны были явиться определенные правила. Не подлежит сомнению, что необходимость в таких правилах сознавала и сама духовная власть, которая и воспользовалась условиями Московских старообрядцев, чтобы им, с сделанными на них митрополитом Платоном замечаниями, придать через Высочайшее утверждение значение правил Единоверия. Появившиеся так в 1800 году правила стали уже для всех желающих из раскольников соединения с Православною Церковью обязательными условиями. Теперь не старообрядцы выдумывали свои условия, а сами должны были соглашаться или нет на уже определенные правила. Теперь не могло быть единоверческих обществ с разными основаниями соединения их с Православною Церковью, а должно было явиться одно, целостно-определенное, самостоятельное старообрядческое единоверческое общество. Теперь, поэтому, Единоверие неизбежно стало мыслиться неразрывно, нераздельно с правилами 1800 г.

Таким образом прежде не имевшее даже наименования, разрозненное по условиям соединения с церковью, и в будущем содержащее в себе неизбежную возможность все более и более разнообразиться в зависимости от условия места, характера лиц и т.п., теперь в 1800 г. явилось определенное, однообразное по условиям соединения в настоящем и для будущего времени Единоверие, с нераздельными от него правилами 1800 г. В этом заключается значение 1800 г. и условий его для Единоверия, поэтому и история Единоверия начинается собственно с 1800 же года.

Признавая надлежащее значение за этими правилами Единоверия, некоторые православные писатели утверждают, что не на пользу только для Церкви Православной, не к облегчению только соединения с нею раскольников послужили эти правила, а поэтому издание их было совсем не нужно. Писатели эти рассуждают, что дело живое, дело единения раскольников, где высказывается личное желание соединяющихся чрез правила оформилось, потеряло жизнь и дух личного дела, так что желающий присоединиться обязан стал не рассуждать и разбивать, а прямо-таки только соглашаться с уже данными, известным, хотя быть может для него и чуждым. Прежде был «договор», а теперь стало подчинение «казенщине»³.

Ошибочность этих и подобных им рассуждений по нашему мнению кроется в нежелании их авторов поглубже вникнуть не только в смысл самого Единоверия, но и произносимых ими фраз. Ни от кого и никакого подчинения правилам Единоверия не требуется, если на практике когда и было оно, то в результате являлось не Единоверие, а тот же раскол под личиной Единоверия, почему давным-давно признано нежелательным и оставлено. Единоверие-то само именно и требует от каждого старообрядца личного рассуждения и согласия на принятие правил, т.е. требует того же договора только не в унизительной форме купли-продажи, с запрашиванием с одной стороны, и с ограничениями с другой, а в естественной форме желания с одной стороны ― известных условий для соединения, и ручательства за сохранность их с другой. Остается при этом и дух личной инициативы, с принятием или отклонением этих правил, и жизненность самого Единоверия. Правда, теперь нет уже возможности каждому лицу или обществу выставить свои условия.

Но не в смешную ли игру обратилось бы это в самое ближайшее время?! Не могла же Церковь Православная ныне соглашаться принимать раскольников на одних условиях, завтра ― на других?! Конечно, сразу же она поставила бы известные границы этим условиям, сразу же выработала бы известные правила для этих соединений. Вся разница была бы только в том, что правила эти не были бы опубликованы, хотя были бы ведомы всем. К чему бы тогда свелось представление каждым обществом старообрядства своих условий? Не к одному ли бы бессодержательному утешению?!

Да собственно говоря, еще до издания правил 1800 г. условия Единоверия были уже выработаны практикой. Уже в 1797 г., при присоединении Нижегородских раскольников, условия соединения их были почти те же, что и правила 1800 г. Тогда они только для одних Нижегородских старообрядцев были даны и не опубликованы, а теперь ― для всех, и во всеобщее сведение. Поэтому, если бы даже в 1800 г. и не были утверждены правила Единоверия, Св. Синод, принятием Московских старообрядцев на почти тожественных с нижегородскими условиях, показал бы всем, на что, т.е. на какое соединение он может дать свое благосостояние. К чему бы после этого свелось представление старообрядческими обществами своих собственных условий?!! Наконец, правила Единоверия 1800 г. как показывает столетняя история их, не были мертвым, неизменным содержанием. В зависимости от потребностей времени и других условий, они развивались и изменялись. След., опять исключали «подчинение казенщине».

Вышеприведенное возражение против правил Единоверия 1800 г., и некоторые другие обвинения и нападки на них, лучше всего, и легче всего, будут обличены в их несостоятельности, когда будет выяснено отношение как условий Московских старообрядцев к условиям других, искавших соединения с Церковью старообрядцев в 80-х и 90-х годов XVIII столетия, так равно и замечаний на них митрополита Платона к замечаниям на прежние условия со стороны Св. Синода.

Как уже сказано было, условия для соединения с Православною Церковью впервые были выставлены иноком Никодимом в прошении в Св. Синод в 1783 г.⁴, а затем Нижегородскими старообрядцами в прошении их на имя Павла, епископа Нижегородского⁵. Чтобы нагляднее и яснее было отношение условий 1800 г. к условиям 1783 и 1797 гг., мы представим их в следующей сравнительной параллельной выписке.

Из предоставленного сопоставления условий ясно, что в условиях 1800 г. только три пункта новых сравнительно с выставленными в 1797 году ― это:

1) относительно допущения православных к таинству Св. Причащения в единоверческих храмах и единоверцев ― в православных

2) относительно разрешения венчать смешанные браки единоверцев с православными по общему соглашению брачующихся или в греко-российской или единоверческой церкви

3) о приношении молений о Высочайшем здравии и благоденствии Высочайшей фамилии.

Впрочем, последний ― третий пункт, явился в силу требования его предъявленного к Нижегородским единоверцам Св. Синодом. Остальные пункты заимствованы иногда даже с буквальной точностью из условий 1797 года. Очень много общего, особенно касающегося самой сущности Единоверия, его главного содержания, условия 1800 года имеют с условиями инока Никодима 1783 года. Следовательно, условия 1800 года, как в глазах самих старообрядцев, так и для духовной власти, не были новостью. Они были не только известны им, но уже и обсуждены по делу искания соединения с церковью нижегородскими старообрядцами. А отсюда само собой понятно, что и замечания м. Платона на условия 1800 г. не могли быть новыми. Они неизбежно должны были состоять в тех или иных отношениях к суждениям духовной власти по поводу нижегородских старообрядцев. Чтобы в этом убедиться, достаточно только ознакомиться с последними. В виду того, что эти суждения не известны у нас в печати, и в виду их важности для рассматриваемого нами вопроса, мы позволим привести их в подлинной выписке из дела Св. Синода.

Св. Синод дозволяя нижегородским старообрядцам иметь церковь и священников на просимых ими условиях, почел необходимым «исключить из условий их:

1) Прописанное в 6-м пункте присоединение впредь к церкви их незаписанных старообрядцев, усердствующих в содержании древне-церковных обрядов, которого им, согласно мнению преосвященного нижегородского, не дозволять.

2) Относительно требуемого ими в 10-м пункте подтверждения учиненных до сего ими священнодействий, между прочим, монашеского пострижения, если не будет препятствий со стороны гражданского правительства, а в 11-м ― чтобы священники, впадшие в вины, к исполнению епитимии посылаемы были в их же старообрядческие монастыри, объявить им, что поскольку монастырей вновь строить духовным Регламентом запрошено, да и самых монашествующих количество именными Высочайшими указами ограничено, то покуда не будут они иметь дозволения о устроении у себя особых монастырей и в них содержать монахов, до тех пор нынешних монастырей к монашествующих за действительных признать не можно. Когда же им на то дозволение последует, и о том, откуда подлежит, епископу нижегородскому дано будет знать письменно, тогда в принятии в монастыри их желающих из старообрядцев и к пострижению их в монашество, поступлено быть имеет по силе духовного Регламента и в подтверждение оного последовавших именных Высочайших указов. а до того священников их, оказывающихся в преступлениях, подлежащих духовной епитимии, не посылая в монастыри, исправлять ему ― преосвященному, другими, по рассмотрению своему, средствами.

3) Что следует до требования сих просителей в 12-м пункте, чтобы старообрядцев по каковым-либо иногда встретившимся обстоятельствам не бывших во время постов у исповеди и причастия Св. Таин, ко взысканию за то штрафных денег в будущих при старообрядческих церквах метрических книгах не писать, и куда надлежит о том, не представлять, по объявляемой ими якобы данной старообрядцам Высочайшими узаконениями от того свободе, то внушить им, что хотя именным указом 1765 г. сентября 30 дня, за небытие у исповеди штраф возложен на тех только жителей, кои в расколе не окажутся, то... (за изменением этого указа и самих обстоятельств)... просители от платежа за небытие ими у исповеди положенного... штрафа свободны быть не могут и не должны тем паче, что и дозволение им по желанию их иметь у себя особую церковь и своих священников, дается единственно для того, чтобы они не были удалены от исполнения всех церковных таинств. Исповедываться же и приобщаться Св. Тайнам, в рассуждении промыслов их могут и кроме постов в другие времена года.

Сверх сего 4-е) взять с них ― просителей письменное обязательство, чтобы во всех отправляемых ими по старопечатным книгам церковных служениях воспоминаемы были, где следует, Высочайшие имена..., равно Св. Синод и епархиальный архиерей, по изданной на то от Св. Синода форме.

5) Если же по сему делаемому им снисхождению усмотрено будет каковое-либо с их стороны злоупотребление, в таком случае епископу Нижегородскому репортовать Синоду немедленно со всеми обстоятельствами для принятия подлежащих мер»⁶.

Сопоставляя эти замечания Св. Синода с замечаниями м. Платона, не можем не видеть, что первый их пункт вошел в замечания м. Платона на пятый пункт условий московских старообрядцев, а третий, почти в буквальном переложении, вошел в замечания м. Платона на 13-й пункт. Второй пункт имел временный случайный характер, потому в замечаниях м. Платона опущен, а четвертый содержится в условиях московских старообрядцев. Оставляя в стороне замечания м. Платона на пункты 1‒4, 6‒9, 14‒16, содержащие или простое его согласие на условия, или общие рассуждения, перенесенные им опять почти с буквальною точностью из рассуждений Св. Синода по поводу нижегородских старообрядцев⁷, и всеми единоверцами без всякого прекословия приемлемые, как новое можем отметить замечание м. Платона на пункт 11-й по вопросу о допущении православных к причащению в единоверческих храмах. Но новым является в условиях московских старообрядцев и самый этот пункт. Значит новизна замечания на него вполне естественна?

Вывод из всех, сделанных нами, сопоставлений, кажется ясен. Правила Единоверия 1800 года, объединяя содержащих их старообрядцев в одно самостоятельное общество с определенным наименованием, объединяя чрез известные для всех них обязательные пункты условного соединения их с православной церковью, и в виду этого всего имея значение главным образом формальное, в содержание Единоверия, сравнительно с «согласием» конца XVIII столетия, нового привнесли очень немного.

Внутренне содержание Единоверия определилось еще в XVIII столетии, определилось с одной стороны ― чрез условия старообрядцев, и с другой ― чрез замечания на них, и чрез ограничение их от духовной власти. Теперь только содержание это отлилось в отчетливые формулы обязательных пунктов соединения.

При таком, представляющемся для нас единственно верным взгляде на происхождение и значение правил Единоверия 1800 года, сами собой падают некоторые нападки и нарекания на самое Единоверие.

1) Невозможно противопоставлять Единоверие 1800 г. «согласию» прежних лет, и несправедливо видеть в первом ― условия к процветанию, а в последнем ― к жалкому существованию Единоверия. Не в противоположности, и след., отрицание первым последнего, а вполне естественно, генетически выродилось Единоверие из «согласия». А поэтому, какие условия и к чему, т.е. к процветанию или увяданию, заложены были в первом, такие, естественно, должны были проявится и во втором.

2) Не совсем согласно с действительностью толкование, соединяющее правила единоверия с именем м. Платона. Ему, как видели, принадлежит лишь формулировка суждений св. Синода об условиях возможного соединения старообрядцев с православною церковью. Сами же правила были постепенно, по мере надобности, выработаны и обсуждены Св. Синодом. Значит, Единоверие, по крайней мере, 1800 г., не произведение лично м. Платона, не лично его дело.

3) И совершенно несправедливо нарекание некоторых. преимущественно, раскольников, что Единоверие «дано только по Императорскому повелению: быть по сему, против желания нашего духовного коллегиума, Именуемого Синодом»⁸. Император в данном случае утверждает лишь то, о чем ходатайствует пред ним Св. Синод, утверждает лишь после этого ходатайства, и утверждает лишь на тех основаниях, на которых его находит возможным призвать к бытию Св. Синод.

Для полноты нашего выяснения отношений правил Единоверия 1800 года к условиям «согласия» прежних лет, считаем делом весьма необходимым уяснить происхождение и истинный смысл единоверцами и раскольниками сильно и часто пререкаемого выражения м. Платона в его «мнении»: «церковь рассудила за благо учинить снисхождение»..., в другом месте: «церковь ныне творит таковое снисхождение»... Для выяснения этого опять обратимся к истории «согласия» 1800 года.

Здесь опять открываем, что выражения «о снисхождении» ― старообрядцам, искавшим «согласия» с православной церковью еще до 1800 года. Эти употребляли их в своих прошениях и в Св. Синоде, и к митрополитам Московскому и Петербургскому, и к своим высоким покровителям Потемкину и Румянцеву, и к другим епархиальным архиереям. Так, инок Никодим, подавая в 1783 году м. Платону прошение с приложением известных уже нам 12 пунктов, просил его: «не соблаговолите ли посредством такого снисхождения к немощнейшим (курсив наш) излиять на нас нижайших высокую свою милость и продолжать навсегда, подражая учителю Христу Спасителю... и Того вернейшему ученику Павлу святому весьма вся бывшему во всех (курсив подлинника) даже и до законопреступных в пользу других терпеливо снисходившему, всех высочайшему по опаству, всех нижайшему по снисхождению»...

Почти до буквальности тожественное писали в 1784 году, после смерти инока Никодима, монах Иосаф, монах Евдоким и белец Еван Кузнецов в прошении их к м. Гавриилу, прося его принять их как продолжателей дела Никодимова: «благопризри на наше усердие и прошение, читаем между прочим в их прошении, покажи нам снисхождение (курсив наш) кое послужить может и к славе святей соборней апостольской церкви и к пользе многих душ христиан»⁹.

О том же снисхождении просили и других мест старообрядцы. Так Казанские, в прошении от 1797 года 22 июня на имя Казанского архиепископа Амвросия писали, что они, «видя высокомонаршее всемилостивейшее снисхождение для старообрядцев в Таврической области и Новогородско-Северской губернии... желают усердно таковою высокомонаршею милостью воспользоваться»¹⁰... О том же просят и Петербургские старообрядцы в прошении на имя м. Гавриила. Упомянув об известном им «снисхождении» Его Императорского Величества к старообрядцам, они пишут, что таковое снисхождение (курсив всюду наш) возбуждает их прибегнуть с прошением, дабы и они удостоены были всыновления святыя соборныя церкви¹¹...

Это же выражение «о снисхождении» встречаем и в позднейших, после 1800 г., прошениях единоверцев. Так, единоверцы некоторых Стародубских слобод от 30 июля 1802 года писали: «Св. Синод снисходительствуя нам за присоединение наше ко святой церкви»¹².

Итак, упоминаемое м. Платоном в его мнении выражение о снисхождении к единоверцам заимствовано им у самих же старообрядцев просителей о единоверии. А поэтому, что само собой понятно, и смысл этому выражению нужно придавать не такой, какой кому хочется, или кому какой в нем видится, а тот, какой ему придавали, и какой в нем разумели сами просители о снисхождении. Эти же разумеется прося о снисхождении к ним, просили о принятии их не в неполное или несовершенное какое-либо православие, а в единение с Российской и Греческой церковью при содержании ими старообрядчества, вот почти подлинные обозначения просимого ими Единоверия. Следовательно и выражению «о снисхождении» нужно придавать только его надлежащий смысл, а не навязываемый по желанию, и далее, толкуя его по своему, нельзя делать на этом основании вывода о Единоверии, как только ступени к православию, как только унии или ловушка и т. под. Единоверия с православной Церковью добивались просители-старообрядцы полного, целостного, прямого, а не двусмысленного, частичного, такого, какое существует у всех православных поместных церквей, при всем многоразличии у них в обрядовых действиях и буквенных выражениях.

Правила единоверия 1800 г., как имевшие своею целью формулировать в принципе общие отношения единоверцев к православной церкви, разумеется, не могли предусмотреть всех возможных дальнейших, более мелких недоразумений и вопросов, и определить то или иное их разрешение. Это разрешение, естественно, предоставлялось времени, по мере возбуждения самих недоумений и затруднений. К тому же и самые правила, недомыслящими или хитромыслящими из старообрядцев, могли перетолковываться и пониматься не по разуму самого единоверия, а по хотениям сердец их. Необходимо, поэтому, должны были возникнуть вопросы к разрешению и из этой причины. Разрешение имеющихся появиться таким путем недоумений и затруднений необходимо, конечно, должно было принадлежать Св. Синоду или Епархиальным архиереям как власти церковной, признанной за таковую самими единоверцами. И действительно, на протяжении столетней истории единоверия этой церковной властью, одною, или вместе, с десяток распоряжений, определений и постановлений касательно единоверия.

Оставляя пока в стороне определения, постановления церковных властей, касающиеся внутренней сущности самого единоверия, его отношений к православной церкви в этот раз на рассмотрении единоверческих определений, касающихся благоустройства и организации единоверческих обществ, т.е. внешней стороны единоверия.

Не ошибемся, кажется, если скажем, что первым по времени, да и по важности, недоуменным предметом был вопрос о единоверческих священниках. В п. 2 правил единоверия избрание их предоставлено епархиальному архиерею и «желанию прихожан». Вероятно, на основании последних слов, и своего расширенного их толкования, настоятель Высоковского старообрядческого скита Костромской епархии инок Герасим с братией входили 1802 году в Св. Синод с просьбой дозволить им в случае их присоединения к прав. церкви на правилах единоверия, «избирать настоятеля (скита) самим, священников же единственно из старообрядческой братии их». Требование это, как не соответствующее п. 2-му правил единоверия и как ограничивающее в пользу самих просителей власть епархиального архиерея, было отклонено как одно из доказательств, «подтверждающее прежнее их ожесточение, вовсе противное тем основаниям, на коих дозволяется старообрядцам иметь церкви и особенных священников»¹³.

Насколько нам известно, подобного требования не возникало потом более ни у единоверцев, ни у желающих присоединиться к прав. церкви раскольников. Чаще возникало другое желание ― это, чтобы дозволено было иметь священниками, прежде уклонившихся от прав. церкви, и бежавших к раскольникам российских священников. Насколько известно, и это желание не удовлетворялось. Беглых же попов, по принесении ими раскаяния, обыкновенно после испыта определяли на праздные священнические места в православные приходы. И едва ли не единственный был случай, когда м. Московский Филарет в 1854 году, с разрешения св. Синода, оставил беглого попа Петра Русанова, по присоединении его к единоверию, при новоучрежденной на Рогожском кладбище в Москве единоверческой церкви в качестве уволенного от действительной службы, с правом однако, совершать литургии и некоторые требы по силам, в помощь местному священнику, по желанию прихожан. И это разрешение дано было м. Филаретом едва ли не в виду преклонной старости и близкой смерти П. Русанова¹⁴.

Едва ли не принимались в качестве законных священников беглые попы, то тем более не могли быть признаны за таковых лжесвященники австрийской поповщины. Об этом, впрочем, не возникало даже и вопроса. Первые, пожелавшие из них присоединиться в 1865 г. к единоверию, лжеепископы Пафнутий Коломенский и Онуфрий Браиловский, иеромонах Иоасаф, архидиакон Филарет и др., сами же почли за незаконное дело оставить за собой приобретенные ими в поповском расколе от Амвросия саны, почему и отказались от них, сохранив лишь монашество, что разрешалось самими правилами 1800 г. (п. 10). Такова была и дальнейшая практика, допускавшая только согласно словам м. Филарета этим первенцам единоверцам из австрийской лжеиерархии, возможность искать им после присоединения к единоверию постановления в священные степени¹⁵.

Такая разборчивость духовной власти в определении единоверческих священников, с несомненностью показывает, что эти священники в глазах церковной власти были такие же православные священники, как и их собратья в Великороссийской церкви. В силу такого взгляда высшей власти, единоверческое духовенство должно было пользоваться, и действительно, пользовалось всеми правами, принадлежащими Великороссийскому духовенству. А в 1853 г. от 1 мая права, приобретаемые вступающими из раскола в единоверческое духовенство, «видах поощрения раскольников к присоединению в единоверие», были распространены и на тех детей духовенства, кои родились в прежнем их звании, исключая детей, находившихся в крепостном состоянии, пока они не будут освобождены их владельцами¹⁶.

Еще несколько ранее этого, внимание Св. Синода было обращено на причетников (или, как чаще их называют ― уставщиков) единоверческих церквей. В 1847 году от 15 марта. согласно заключению Св. Синода, причетники единоверческих церквей в посадах Черниговской епархии, из числа прежних уставщиков и начетчиков раскольничьих, были освобождены от казенных повинностей, общественных раскладов и постоя. А от 31 октября 1853 г. эти привиллегии Черниговских единоверческих причетников были распространены на всех причетников, без испрашивания на то каждый раз особого от Св. Синода распоряжения¹⁷. После этого единоверческое духовенство стало во всем в его правах уравненным с Великороссийским духовенством.

Наделяя единоверческое духовенство свойственными ему правами, Св. Синод в то же время следил, чтобы ничто из прежде данного ему не нарушалось. Это видно из следующего весьма любопытного дела от 13 февраля 1853 года.

Генерал-адъютант Кокошкин, член Черниговского секретного совещательного комитета, в представленном по начальству в св. Синоде отзыве, изъяснил, «что для более успешного хода дела присоединения раскольников, все сношения единоверческих священников с епископами должны быть производимы чрез гражданские власти, что всего удобнее исполнить при посредстве секретного совещательного комитета так, чтобы наставления, даваемые епископами священникам, исходили из означенного комитета, и самые священники в посады были бы выписываемы о определяемы не иначе, как посредством сношения начальника губернии с епархиальным начальством назначаемого священника. При таком порядке, по мнению Кокошкина, влияние епархиального начальства на единоверческих священников в сущности не нарушается, ибо местный епископ состоит членом секретного совещательного комитета»...

Св. Синод, обсудив это предложение генерал-адъютанта, нашел...«поставлять священников единоверческих вне зависимости от епархиального архиерея было бы нарушением основных церковных законов об иерархии, а скрывать сию зависимость под внешними формами независимости было бы противным истине, уклонение от которой недостойно ни церкви, ни правительственной власти. Самое же единоверие получило бы тогда внешнее свойство раскола, и присоединение к нему раскольников не имело бы значения. Подобная мысль могла бы породить многие затруднения и недоразумения, в делах веры всегда опасные»... В виду этого, предложение генерал-адъютант Кокошкина не было принято св. Синодом¹⁸.

Другим весьма важным делом по устроению единоверческих обществ, требовавшим опять распоряжений со стороны церковной власти, было дело по организации единоверческих приходов. В правилах 1800 года на этот счет ничего не было упомянуто, а существовавшие в то время постановления Св. Синода и Правительствующего Сената от 10 августа 1722 г., 19 января 1723 г. 8 октября 1778 г. и 16 марта 1795 г., требовали для образования отдельного прихода с его собственной церковью, определенное количество дворов, именно: для однокомплектной церкви от 100 до 150, для двухкомплектной от 2 до 250 и для трехкомплектной не менее 300 дворов. Вот ту-то и встретилось немалое затруднение. Если бы строго придерживаться этих постановлений о количестве дворов, то образование приходов единоверческих пришлось бы ждать очень долго и с большим вредом для самого распространения единоверия. Но и игнорировать совсем этих постановлений тоже было нельзя, как утвержденных высочайшей властью.

И действительно, первые годы Св. Синод придерживался этих постановлений. Так, в 1803 году от 4 сентября, отказал старообрядцам разных селений Сычевского уезда Смоленской губернии в просьбе их об устроении у них отдельной церкви, главным образом потому, что за исключением не природных старообрядцев настоящих, действительных раскольников из них оказалось только 23 обоего пола¹⁹. Но скоро, впрочем, одно обстоятельство дало возможность церковной власти выйти из этого затруднения, и отчасти разрешить его на пользу Единоверия.

В 1807 году бывший Пермский епископ Иустин доносил Св. Синоду, что старообрядцы Невьянского Быньговского и Петрокаменского заводов просят об устроении у них единоверческой церкви. Причем владелец заводов, коллежский советник Яковлев, соглашается построить таковую церковь каменную собственным своим коштом, и на своем же иждивении содержать священника с причтом. Представлена была при этом справка, что священно- и церковнослужителям при тамошних православных церквах их господской суммы производится в жалованье: ― священникам по 150 руб., диаконам ― по 100 и причетникам от 36 до 84 руб. в год, сверх получаемых ими доходов за требоисправления. Обсудив все это, Св. Синод постановил, что «не может он сам собою сделать никакого удовлетворения вышеизъясненному прошению старообрядцев, при вышеупомянутых заводах находящихся, ибо их всех просителей только 65 человек, что составит только 16 дворов, а потому весьма далеко отстоит от того количества определенного в указах. Но как владелец оных заводов, Яковлев, обязуется и построить каменную церковь, и содержать весь притч, при ней имеющий, на собственном иждивении, и как желание старообрядцев устроять храмы Божии есть довольное сближение, или паче, соединение с прав. церковью».

То и было предоставлено г. обер-прокурору Св. Синода доложить Государю о том, испрашивая его дозволения «устроять старообрядцам однокомплектные церкви, хотя бы число их и не соответствовало положению», именными указами определенному, если «православные священно- и церковнослужители от учреждения единоверческого прихода не потерпят оскудения, и ежели старообрядцы, кроме отведения священно- и церковнослужителям земли указанной пропорции, на основании межевой инструкции, и кроме построения надлежащих домов для всего причта, дадут еще обязательство в вознаграждение недостатка приходских дворов, производить священно- и церковнослужителям денежный оклад, по взаимному их между собой согласию на законном основании.

Несколько месяцев спустя, г. обер-прокурор объявил Св. Синоду, что по всеподданнейшему его докладу, Государь изъявил свое изволение на постановление Св. Синода об основаниях к устроению однокомплектных церквей²⁰. Это утвержденное Высочайшею властью постановление Св. Синода с этого времени стало законом. И на основании его, в 1812 г., Св. Синод уже отказал в просьбе построить единоверческую церковь старообрядцам некоторых селений Новоладожского уезда, С.-Петербургской губ., которые не согласились «взамен недостатка дворов, в узаконенное для учреждения однокомплектного причта количество, производить сверх полагаемых ими для священника 300 руб., двум причетникам по 300 руб. в год, также внести в опекунский совет Императорского воспитательного дома, взамен указной пропорции земли, коей они не отводят достаточную денежную сумму для обращения процентов на содержание их священно- и церковнослужителей»²¹.

Кроме вновь устроенных единоверческих церквей немало, конечно, было их особенно в первое время существования единоверия, перестроенных из раскольнических моленных. Какие на этот счет существовали распоряжения, т.е. при каких условиях возможны были обращения моленных в единоверческие церкви, узнать нам не удалось. По крайней мере до 1834 года мы не встретили распоряжений по данному вопросу. Только в 1834 году, от 5 декабря, по поводу ходатайства Пермского епископа, чтобы устроение единоверческих церквей не подвергались общим правилам, Государь повелел: «в тех случаях, когда раскольники изъявят намерение присоединиться к православию или единоверию, то позволить им с разрешения главного духовного начальства строить на первый раз церкви, соответственно их желанию, с обращением на сей предмет их часовен»²².

Это общее постановление было разъяснено частнее в 1837 году по поводу ходатайства Пермского губернатора о передаче раскольнической часовни в деревне Горскиной в ведение единоверцев, согласно Высочайшему повелению 5 декабря 1834 года. Было разъяснено, «что дабы на основании приведенного Высочайшего повеления, обратить часовню в единоверческую церковь нужно изъявление общего на то желания принадлежавших к ней раскольников», а не части тем более меньшей, как в деревне Горской²³. Разъяснение это едва ли всюду и всегда принималось во внимание при возникновении подобных дел. По крайней мере, практика, хотя бы обращения московских или стародубских раскольничьих часовен в единоверческие храмы, говорит противное.

Начиная с 30-х годов, когда особенно усилились заботы правительства о распространении единоверия, на постройку единоверческих церквей стали выдаваться немалые субсидии из казны²⁴.

В 1839 г. состоялось постановление, кажется, единственное во всей истории единоверия, о месте для погребения единоверцев. Рижские раскольники обратились с жалобой на местных единоверцев, что эти погребают своих покойников на их кладбищах. Государь, до сведения которого доведена была жалоба, нашел, что единоверцы, как сыны греко-российской церкви, и, имея духовенство от архиерея, могут быть погребаемы на православном кладбище, если кто из них пред смертью пожелает, чтобы бренные его останки были преданы земле в одном месте с его родителями и предками. Согласно с этим состоялось и постановление от 17 марта 1839 г. о погребении единоверцев на том или другом кладбище, сообразно с желанием, изъявленным пред смертью умирающим, или согласно с просьбой ближайших его родственников²⁵. В настоящее время во многих местностях единоверцы имеют свои собственные кладбища.

Особенно много хлопот и занятий от Св. Синода потребовало дело об устроении единоверческой типографии²⁶. Возникло это дело в первый же год учреждения единоверия, возникло в виду почувствовавшейся большой нужды в книгах печати первых пяти патриархов для богослужения в единоверческих церквях. Правда, в первое время эта нужда могла быть и не столь ощутительной: вступавшие в единоверие раскольники в большинстве случаев обращали свои прежние моленные в храмы, и след. пользовались и изменившимися в моленных книгами. К тому же старопечатными книгами снабжало единоверческие храмы и правительство нередко отбиравшее в пользу единоверцев книги у раскольников. Но такой порядок был непрочен и не надежен, да и продолжаться долго не мог. Необходимо должен был возникнуть вопрос о типографиях для печатания книг издания первых пяти патриархов. Типографии таковые, правда, кое-где в Стародубе существовали, но после именного указа от 27 июля 1787 года, должны были закрыться. Указом этим книги «богослужебные, или к св. писанию, к вере, либо к толкованию закона и святости относящиеся», повелено было печатать исключительно только в синодальной или в иной типографиях, под ведомством Синода состоящих, с строгим запрещением делать это частным типографиям. На основании этого указа в 1799 году закрыта была давно уже существовавшая старообрядческая типография в посаде Клинцах, Мглинского повета Малороссийской губ., у купца Феодора Кардашева. Тогда-то вот и возникло дело о печатании книг для единоверцев. Возбудитель его был Петербургский единоверец Никита Феодоров.

Этот Никита Феодоров в марте 1801 года докладывал г. Генералу-Прокурору Обольянинову «о крайней и необходимой необходимости» в старопечатных книгах после закрытия Клинцовской типографии. Он же, Феодоров, при этом представлял, что для пресечения этого недостатка, а также и для предупреждения могущих вкрасться в употребление развратных книг «не найдено ли будет возможным для Св. Синода потребное число экземпляров тех книг, совершенно сходных с оригиналами, напечатать в состоящих в ведомстве Св. Синода в С.-Петербурге и Москве типографиях, и оными (единоверческие) церкви снабжать».

Это представление Феодоров, чрез Петербургского митрополита Амвросия, было передано на обсуждение Св. Синода. Синод, найдя, что печатание в подведомых ему типографиях старопечатных книг полезно для единоверия, потребовал от единоверцев Петербурга и Москвы необходимые для их богослужения книги представлять для печати в синодальные типографии, а Московской типографии предписал начать самое печатание на казенный счет имеющихся быть представленными к ней книг, «но не более одного завода каждого наименования».

Делая это ограничение в количестве печатных книг, Св. Синод, кажется, хотел узнать, как дорого будет становиться это новое для него типографское дело, чтобы потом можно бы было ему определить ценность каждой книги для продаж. А так как для печатания единоверческих книг должны были потребоваться другие новые типографские станки, то Св. Синод распорядился, чтобы по сношении с кем следует, были взяты из закрытой Клинцовской типографии имевшиеся там, и доставлены в Москву.

После такого постановления Св. Синода, казалось бы, дело о печатании для единоверческого богослужения потребных книг должно было бы закончиться, вопрос был разрешен. Но на самом-то деле это было только начало длинной истории об открытии особой единоверческой типографии.

Это постановление прежде всего не было утверждено Государем, и потребовало вторичного обсуждения дела и уже в Высочайшем ЕГО Императорского Величества присутствии. Причины к кассации его неизвестны. Но судя по результате вторичного скандального обсуждения, едва ли будет ошибочным предположение, что причиной были единоверцы. Печатание книг в синодальной типографии у них, при их недоверчивом отношении к Православной церкви, естественно, могло породить подозрительную мысль о возможности со стороны синодальной типографии изменений в содержании книг, а потому и постановление Св. Синода не могло не возбуждать их к протесту.

При вторичном обсуждении в Высочайшем присутствии 22 мая 1801 г.было уже поставлено другое, а именно: «типографии в посаде Клинцовском быть по прежнему с тем, чтобы печатание ею книг производилось с ведома и дозволения Св. Синода, и для того назначить Св. Синоду с своей стороны надзирателей». На Св. Синод возложено было озаботиться о самом устройстве типографии. На синодальном докладе о сем последовала от 2 июня 1801 г. Высочайшая резолюция: «Быть посему». После этого Св. Синоду оставалось приступить к устроению в Клинцах, или где найдет возможным гражданское начальство, типографии на указанных началах.

С этой целью им были затребованы сведения:

1) от синодальных библиотек в Москве и Петербурге, какие книги печати первых патриархов, к церковному богослужению относящиеся, имеются у них

2) от правительствующего Сената о состоянии, в каком в то время находились Клинцовская старообрядческая типография.

В августе были получены в Св. Синоде нужные ему справки ― и из библиотеки, и из малороссийского губернского правления. Несмотря на то, что присланные в Св. Синод справки были благоприятны для учреждения дозволенной типографии ― из библиотеки был прислан список имевшихся книг, а из губернского малороссийского присутствия сообщалось, что типография Клинцовская находится под надзором и в ведении Черниговского городничего. Св. Синодом к устроению типографии пока ничего не было предпринимаемо и дело как бы замолкло, а единоверцы остались опять без типографии.

Следствием такого положения было то, что старопечатные книги стали печататься в различных потаенных типографиях раскольничьих и привозиться из-за границы, но и те, и другие были часто извращены в раскольничьем духе. С одной стороны, такая ненормальность в деле снабжения единоверческих церквей книгами, а с другой ― желание иметь типографию у себя, побудило некоторых мест единоверцев обратиться через гражданскую местную их власть в Св. Синод с просьбой о дозволении устроить типографию у них. Так в апреле 1802 г. хлопотали об этом Московские единоверцы, а в августе того же года с подобной просьбой от имени единоверцев стародубских слобод обратился Зыбковский купец Козин. Но обе просьбы Св. Синодом оставлены без удовлетворения. Св. Синод отказывал, ссылаясь на Высочайшее постановление от 2 июня 1801 г.

В мае 1803 г. дело о типографии снова возникает. Малороссийский Генерал-Губернатор, князь Куракин, представил на Высочайшее усмотрение свои соображения по данному делу. Он предлагал:

1) сделать типографию, дозволенную в посаде Клинцовском, собственностью не частного лица, как было прежде, а целого общества единоверцев

2) дозволить книги, напечатанные в ней, продавать раскольникам

3) к цензору от духовенства, в виду недоверия к нему со стороны единоверцев, присоединить цензора гражданского «для водворения в них надеяния, что уже ничто из стеснять не будет».

По утверждении этих соображений Государем, Св. Синоду осталось только принять это к сведению и надлежащему распоряжению. Это бы он и сделал, если бы по поводу утвержденных Государем соображений Новороссийского Генерал-Губернатора не последовало особливого мнения от Синодального члена Архиепископа Ярославского Павла.

Архиепископ Павел, придавая большое значение этим соображениям, находил необходимым выставить на вид:

1) кого разуметь под обществом, собственностью которого должна быть типография? не вообще ли Клинцовское общество, и следовательно, раскольническое?

2) через умножение от печати старопечатных книг не увеличится ли упорство раскольников?

3) а) какие книги первых пяти патриархов могут быть печатаемы в типографии: богослужебные ли то, что и как явствует из правил 1800 г. или вообще всякие книги, включая сюда различные цветники и челобитные?

б) кто будет отвечать за неправильность в печатаемых книгах ― случайные или злонамеренные?

Обязанности учреждаемых теперь цензоров существенно отличны от обязанностей предполагавшихся по указу от 2 июня 1801 года надзирателей ― если первые рассматривают только предлагаемые к печати книги, то вторые следят за тем, чтобы не печаталось никакой неодобренной книги.

Св. Синод, найдя «означенное мнение синодального члена преосвященного Павла, Архиеп. Ярославского, заслуживающим уважения», в своем заседании 22 и.ля 1803 г. постановил: «сообщив Малороссийскому Генерал-Губернатору о бывших в Св. Синоде суждениях по делу о Клинцовской типографии:

1) постановить ему на вид означенные в записке Архиеп. Нила обстоятельства

2) рекомендовать, чтобы печатание книг производимо было одних только дозволенных и необходимых для отправления богослужения, без малейшей в них перемены; по напечатании представлять по два экземпляра каждой книги в Св. Синод для проверки с прежними, а книги, не принадлежащие к служению в церквах, а относящиеся к каковым-либо повествованиям или толкованиям веры и священного писания, не печатать ни под каким видом, представлять в Св. Синод самые их экземпляры и ожидать на то разрешения».

Это синодальное предписание Малороссийскому Генерал-Губернатору, как оказывается из дальнейшей переписки его со Св. Синодом, не понравилось ему. И он не только ничего не предпринимал, по крайней мере, до половины 1806 г. к открытию типографии, но сначала в 1803 г. по получении Синодального указа, а затем в 1806 г. просил снять с него заботу об открытии у него в Клинцах типографии, и открыть таковую в Москве, о чем в то время просили Московские единоверцы. Просьба эта Св. Синодом не была уважена. Между тем, Куракиным, а после него и его заместителем, к устроению типографии ничего не был сделано, и Св. Синоду ничего не было до 1807 г. известно, в каком положении находились печатные книги для единоверцев.

В этом году Св. Синод из донесения к нему Комитета Министров узнал, что Генерал-Губернатором Куракиным во исполнение Синодального постановления от 22 июля 1803 г. не сделано ничего; что существуют две раскольничьих типографии (с какого года ― не указано) в посаде Клинцах у купца Карташова и в деревне Махновке, и что Комитетом Министров постановлено закрыть означенные типографии. После этого Св. Синоду снова пришлось заняться старым, и вероятно, уже позабытым делом об единоверческой типографии. На этот раз его занятия оказались успешными. Это, быть может, потому, главным образом, что он решил на этот раз удовлетворить многократной просьбе Московских единоверцев об открытии у них типографии.

В Синодальном постановлении от 22 Апреля и 6 Мая 1818 г. читаем: «учредить только одну типографию в Москве на иждивении тамошней церкви прихожан. Быть в ней под присмотром имеющих определиться от Синода членов. Книги из нее могут получать и все старообрядцы. Все другие раскольничьи типографии уничтожить, продажу относящихся к богослужению книг запретить, ввоз их из-за границы оградить строжайшими запрещениями, в противном случае книги сии конфисковать и истреблять».

От 27 августа это определение Св. Синода было утверждено Высочайшей властью. Во исполнение этого был послан указ митрополиту Московскому Августину, с предписанием заняться устройством единоверческой типографии в Москве, и представить по сему делу свои соображения. Дано было знать о сем ведением и Сенату, с просьбой об уведомлении подлежащих к нему гражданских властей. Но у этих встретилось к приведению постановления Синодального недоразумение, как узнавать подлежащие конфискации и истреблению книги, о чем и сделан был запрос в Св. Синод. Этот от 29 Ноября 1818 г. указал, что «распознавать таковые ввозимые книги по церковным литерам и несмотря ни на время издания их, ни на иное какое различие. подвергать конфискации» (Указ об этом от 9 июня 1819 г.).

11 октября был получен рапорт м. Московского Серафима с извещением, что Московские единоверцы охотно берут на свое иждивение типографию, что для нее имеется уже дом. Здесь же представлялись от митрополита условия, на коих может быть открыта типография.

В Синодальном заседании 12 января 1820 года рапорт этот был обсуждаем, и на основании его были выработаны следующие правила для Московской единоверческой типографии, на основании которых типография эта стала работать.

«Первое ― означенную типографию, как имеющую все потребное к печатанию в готовности, открыть, которой и состоят на иждивении и ответственности прихожан тамошней единоверческой церкви, дозволяя им для внутреннего действия по типографии избрать из себя двух или трех человек в виде попечителей.

Второе ― при типографии сей быть двум надзирателям из духовных особ, которые избираются епархиальным Преосвященным, а утверждаются Св. Синодом.

Третье ― прихожане единоверческой церкви, или сами, или через попечителей, каждый раз представляют епархиальному Преосвященному оригинал той богослужебной книги, которую намерены напечатать, с показанием предполагаемого количества к изданию экземпляров оной. Преосвященный поручает сей оригинал духовным надзирателям для проверки или сличения с таковыми же, хранящимися в библиотеке Синодальной или типографской, а по такой поверке и сличению того оригинала, и представлении оного за своим подписанием Преосвященному, возвращается от него прихожанам или попечителям для напечатания с оного.

Четвертое ― по наборе с сего оригинала и совершаемом исправлении корректурою каждого листа, вносится таковой к одному из духовных надзирателей, который по надлежащей поверке оного с тем оригиналом подписывает и отдает к печатанию.

Пятое ― при всякой таковой отпечатанной книге припечатывается так называемый выходной лист, сходно с печатаемыми в духовных типографиях; впереди заглавного прежнего листа той книги, но после слов: напечатася сия книга (№№) в царствующем великом граде Москве ― дополнять: в типографии единоверческой церкви в лето сотворения мира (такое-то), от рождества же по плоти Бога Слова (такое-то), индикта (....), месяца (....) с книги напечатанной (тогда-то, в таком-то городе, при таком-то патриархе имя рек), и сей выходной лист имеет быть одной с напечатанной книгой бумаги и одного на ней штемпеле год.

Шестое ― по отпечатании каждой книги духовные надзиратели удостоверяют, что во всем с тем рассмотренным оригиналом и с которой печаталась ― сходна, то для будущего издания оставлять один экземпляр за их скрепью, шнуром и печатью в типографии, а три экземпляра, кроме того, представлять через них же, надзирателей, к епархиальному Преосвященному, а сей одни из них в Св. Синод, другой в Московского оного контору для хранения в патриаршей библиотеке, а последний оставляет для себя, и сверх того отсылать прямо из типографии по вообще заведенному порядку в библиотеки публичную и Академии наук, а потом таковые книги вступают в продажу.

Седьмое ― не возбраняется прихожанам единоверческой церкви иметь для сей продажи при оной лавку.

Восьмое ― назначение цены книгам для продажи и распоряжение суммою, представляется непосредственному заведыванию самих прихожан, яко содержателей типографии.

Девятое ― прихожане единов. церкви, яко содержатели помянутой типографии, о всем, что касаться будет по действию ее сверх испрашивания дозволения на печатание книг, входят с прошениями к епархиальному Преосвященному, а сей представляет Св. Синоду с мнениями.

Десятое ― они же, прихожане или попечители, избранные ими, о звании и количестве напечатанных и печатающихся в оной типографии книг представляют по полугодию Преосвященному ведомость, а он доносит о том Св. Синоду».

На этих правилах и была, наконец, открыта в Москве, при Троицкой единоверч. церкви, единоверческая типография. С ними она существовала без всяких изменений до 80-х годов. В начале же этих годов она была передана в заведывание Никольского единоверческого монастыря, подчинена была ведению начальства его, и доходы от нее стали поступать как в пользу самого монастыря, так и тесно связанного с ним Братства св. Петра митрополита.

В 1867 году Св. Синодом была разрешена во Пскове новая старообрядческая типография, согласно ходатайству о ней бывшего раскольника и прусского подданного, а потом единоверческого священника Константина Голубева. Ей было постановлено в условиях:

1) печатать только такие сочинения, в которых:

а) раскрывается история раскола

б) выясняются заблуждения раскольников всякого его согласия

в) обнаруживаются сокровенные заблуждения раскольников и нравственные отношения к гражданской жизни

г) представляются из христианской древности разнообразные обычаи в богослужении и в жизни

2) для надзора над типографией были определены два наблюдателя из духовенства с правом допускать к печатанию сочинения несомнительные²⁷.

Как видим, задачи и цели Псковской типографии были другие, чем Московской. Они были преимущественно полемические, направленные к печатанию сочинений, вразумляющих раскольников. К выполнению их с 1868 года стали издаваться сборник ― журнал «Истина», имевший широкий круг читателей. Просуществовала типография недолго, в половине 80-х годов она закрылась.

С предоставлением единоверцам права совершать богослужение по старопечатным книгам и по старинным напевам, естественно, было придти к мысли и об особых единоверческих школах для обучения детей единоверцев как вообще грамоте, так и особливо чтению и пению церковно-богослужебному.

Такие школы, действительно, и были открываемы кое-где в центрах раскола. Но особливое распространение они получили с начала 50-х годов, когда само правительство обратило на них внимание, и старалось поощрять их распространение. В это время были открыты единоверческие школы в Вольске, в Москве, Петербурге, Казани и др. местах. Каких-либо определенных программ для преподавания в таких единоверческих школах не было тогда выработано, не появилось они и теперь. Главное существенное отличие этих школ от обычных состоит в том, что изучение Закона Божия в них ведется по старопечатным книгам с соблюдением всех особенностей, разночтений в молитвах и песнопениях, какие встречаются в тех книгах.

Всеми этими, нами отмеченными мероприятиями, власть духовная старалась как можно лучше поставить единоверие у нас, упрочив его существование, обеспечить ему успех среди раскольников. С другой стороны, эти же мероприятия ясно свидетельствуют, что в глазах духовной власти единоверие было тем же православием, которому должны были принадлежать права, положение в государстве и привиллегии последнего.

Правительственные мероприятия, клонившиеся, как мы видели, к уравнению единоверческих обществ в правах и положении с обществами православный Великороссийской церкви, не от другого, конечно, источника, могли вытекать как только из взгляда самого духовного и светского правительства на Единоверие, как на то же православие. Этот же взгляд правительства, конечно, определялся взглядом на Единоверие самих православных русских иерархов. Отсюда естественно желание интересующегося судьбами Единоверия за столетнюю жизнь его ознакомится со взглядами на Единоверие и самих русских иерархов. К его только неудовольствию, таких взглядов, более или менее определенно высказанных, ему известно немного. Наши иерархи, заботясь о распространении Единоверия, как бы этим самым, т.е. самым делом, а не словами, высказывались на счет Единоверия. Если же прибавим, что они не только никогда не отказывались, но наоборот, всегда изъявляли полнейшую готовность литургисать в Единоверческих храмах, то и отношение их к Единоверию настолько ясно было, что им и нужды не было высказываться по поводу его. К тому же до пятидесятых годов не было и случаев и поводов высказываться иерархам об Единоверии. Когда же с этих годов Единоверие стало обнаруживать более жизненности, то и иерархи наши стали высказываться о нем более подробно. Не имея нужды приводить отзывы об Единоверии всех высказывавшихся о нем иерархов, приведем некоторые из них, как более характерные по тем или иным причинам.

Первый по времени, весьма определенный взгляд на Единоверие был высказан еще до учреждения его. Принадлежит он митрополиту Новгородскому Димитрию (Сеченову) и епископу Псковскому Гедеону (Криновскому). Высказан же он был в половине 60-х годов XVIII столетия на запрос Императрицы Екатерины II: «на каких до веры и церкви касающихся кондициях» можно было дозволить переселение заграничных раскольников...

Высказав в начале своего ответа желание, чтобы в церкви православной было однообразие и во внешних чинах и обрядах, м. Димитрий и еп. Гедеон писали: «понеже намерение и желание оным заблуждающимся есть в оное соединение (с православной церковью) прийти не инако, как только с тем, чтобы оставлены были при них некоторые заобыкновенные у них обряды (далее перечисляются эти обряды) и для того полагая, что если в прочем всем, особливо в догматах веры, хотят они и общаются последовать святой Греко-российской церкви, и никаких ересей проклятых вселенскими и поместными соборами не иметь и не вводить, и никогда отнюдь употребляющих другие от них обряды не хулить, епископов и священников, поставляемых от православных греческих и российских архиереев, принимать и повиноваться, и словом, кроме помянутых обрядов, все мудрствовать и содержать по мудрованию и содержанию православных», то, писали они далее, «лучше попустя им то, спасти их души присоединением к святой церкви, нежели не попущая, оставить заблуждать от нее и погибать»... «Пусть только они (т.е. раскольники), писали иерархи в заключение своего ответа, признают церковь..., пусть различествующих от них обрядами братий своих не порочат тем и не хулят..., пусть только они во всем, кроме обрядов, будут с православною нашею церковью единомысленны, то в таком случае и нет сомнения, что их принять и присоединить к православному нашему обществу»²⁸.

Но важно то, что желаемое иерархами соединение в то время не состоялось, важно то, что в проектируемом ими соединении они видели не ступень к православию, или что-либо этому подобное, а «присоединение к святой церкви, к православному нашему обществу», т.е. на будущее единоверцев смотрели как на равноправных членов православной церкви. Такой взгляд особенное значение приобретает в виду того особенно (почему мы здесь его и приводим), что высказан он был в то время, когда будущий митрополит Московский Платон, состоя в Петербурге законоучителем наследника престола, писал «Увещевание во утверждение истины»²⁹. Не мог, поэтому, он быть не знакомым с этим взглядом, когда потом, при той же Императрице, вел сношения с иноком Никодимом, и когда потом в 1800 г. делал свои замечания на условиях Московских раскольников. А если так, то следоват., ясен и определенен должен быть и его взгляд на Единоверие, и в его замечаниях на условия Московских старообрядцев никак нельзя, поэтому, читать мысли об Единоверии, как о чем-то неполном, несовершенном.

Весьма определенно высказан и подробно раскрыт взгляд на Единоверие митрополитом московским Филаретом (Дроздовым). Этот, будучи еще викарием Петербургской епархии с 1817 г. как член Петербургского секретного комитета по делам раскола, и до самой своей смерти (19-го ноября 1867 г.) имел постоянные, самые близкие и непосредственные сношения с расколом и Единоверием, почему и хорошо знал то и другое. В виду этого взгляд его на Единоверие особенно ценен, и это тем более, что отражает в себе взгляд русских иерархов за целое полустолетие времени.

«Единоверие, ― говорит м. Филарет в одном месте, ― не есть начало. Начало есть православие, а Единоверие ― распространение, развитие, движение сего начала к стороне раскола с той целью, чтобы отторженных от православной церкви возвратить к единству веры, церкви и священноначалия... Отсюда наименование Единоверия и единоверческой церкви, т.е. церкви, которая соединена с общеправославною в вере, при разности некоторых обрядов. При таком устроении единоверческой церкви, вступающим в нее предоставлено все, что могло быть допущено без нарушения чистоты православия»³⁰.

Но если Единоверие есть движение к стороне раскола, то каково же его отношение к последнему? В ответ на этот вопрос м. Филарет многократно высказывал, что у Единоверия далеко нет той близкой связи с расколом, которую бы желали видеть защитники последнего, но что, напротив, между тем и другим лежит целая бездна.

«Тоя, что наиболее осудительно и вредно в раскольниках, ― писал он, ― есть их отчуждение от церкви, и мятежное против нее расположение. Единоверцы, победив сии расположения при вступлении в Единоверие, и вошед в благодатное общение священноначалия и таинств церкви, согласно с своим наименованием, почитают направление к единству и почитают православную церковь своею, а раскольников чужими».

Общее единоверцы с раскольниками имеют только в держании старых обрядов, что не представляет, по замечанию м. Филарета, особенной важности, и в существе дела не препятствуют церковному единств. Существенно же важного, что коренным образом входит в понятие раскола, т.е. признания православной церкви еретическою и неповиновения ее иерарха, этого единоверцы чужды. Поэтому далее, по его убеждению, Единоверие в сущности тоже православие, единоверческая церковь отличаясь от греко-российской несущественною разностью в обрядах, соединена с последней, как показывает и самое название, единством веры, таинств и священноначалия так крепко, что первая не может быть мыслима раздельно от последней, но та и другая есть одна вселенская святая и апостольская церковь.

«Известно, ― писал он в одном письме к м. Петербургскому Григорию, ― что Единоверие от общего православия не разнствует ни в догматах, ни в заповедях, ни в таинствах, но только в некоторых обрядах, неразборчиво принятых, но не противному существу веры. И потому не нужды с опасением говорить, что Единоверие значительно разниться от православия».

«Что значит церковь единоверческая? ― пишет он в другом месте. ― Церковь, которая имеет единую веру с великороссийской церковью, находится в соединении с ней, и сим отличается от разномыслящих и чуждающихся церкви малороссийской. Что в сем неприятного и оскорбительного? Братиям единоверческих церквей мы говорим: вы единоверцы нам, и мы единоверцы всем. Как же может быть оскорбительным наименование, которое мы даем и себе наравне с другими?!»

Единоверцы, вступая в общение с православною российскую церковью, тем самым становятся чадами «святыя восточно-кафолические церкви», а их церковь ― «пользующеюся всеми благодатными преимуществами восточно-кафолической соборной и апостольской церкви, наравне с прочими принадлежащими к восточно-кафолической церкви, частными церквами, как то: греческой, российской, грузинской и проч.»

Наконец однажды, м. Филарет в резолюции по делу о переходе супругов Рогожиных (московских купцов) из православного прихода в единоверческий, писал, что они «напрасно предпочитают единоверческую церковь обще-греко-российской», потому что «та и другая есть одна вселенская святая и апостольская церковь»³¹.

В 1873 г., следовательно, много спустя после смерти м. Филарета, на рассмотрение и разрешение Св. Синода был представлен прямой принципиальный вопрос: следует ли считать Единоверие равносильным православию? Возбужден он был по следующему поводу.

Один бывший раскольник Вятской губ., присоединившись к церкви православной на правилах Единоверия, стал ходатайствовать о предоставлении ему на основании 508 ст. V т. Свода Зак. Уст. о под., льгот в платеж податей и повинностей. Ходатайство его гражданской властью не было уважено в виду того, что в указанной им статье закона ничего не говорилось об единоверцах. Потребовался отзыв об Единоверии от Вятского епископа. Последний вот как отозвался: «по справкам найдено несколько таких правительственных распоряжений, которые на предложенный вопрос отвечают, что присоединение раскольников к Единоверию пред законом равносильно с переходом их в православие... и что по понятию правительства, Единоверие есть св. вера». Поэтому с своей стороны Преосвященный признавал, что проситель-единоверец вправе воспользоваться льготами от платежа податей.

Этот отзыв Вятского преосвященного не удовлетворил однако светских Вятских властей, и они, через министра внутренних дел, обратились в Св. Синод с вышеприведенным принципиальным вопросом. Св. Синод, рассмотрев дело, нашел, «что между Единоверием и православием не существует никакого различия в догматах веры, но по снисхождению к заблуждениям раскольников, обращающимся в православие на правилах Единоверия, правительство допустило единственное исключение ― совершение богослужения и треб по старопечатным книгам. Таким образом при отсутствии различия православия и Единоверия, те льготы и права, кои по закону предоставляются раскольникам при обращении их в православие, должны быть равносильно распространены и на лиц переходящих в православие на правилах Единоверия...»³²

После такого отзыва Св. Синода суждения русских епископов об Единоверии стали совершенно определенно и весьма категорично высказываться. Так, от 1874 г. сохранилось весьма интересное и важное, предписание настоятелю одного единоверческого прихода иеромонаху Иоакиму со стороны Платона, архиепископа Новочеркасского, впоследствии митрополита Киевского³³. Иеромонах Иоаким доносил преосвященному, что прихожане его ― единоверцы, возмущаются тем, что вместе с ними в их храме молятся «щепотники», с соблюдением ими и других обрядов.

Архиеп. Платон, в своем предписании иеромонаху по этому поводу, давая весьма полезные и подробные наставления, между прочим, повелел ему стараться выяснять единоверцам, что они ― единоверные браться с православными.

«Объясните вашим прихожанам, ― писал Владыка, ― что им неприлично и грешно устранять православных от общения в молитвах ваших, ибо прихожане ваши исповедуют одну веру с православными, почему и называются единоверцами их, а христиане, исповедующие одну веру, должны по заповеди Апостола, не чуждаться друг друга, но жить между собой в любви и согласии, стараясь блюсти единение духа в союзе мира (Еф.4:6) (курсив всюду подлинника)... Это, я думаю, также или еще более неприятно для Господа, как неприятно было бы для вас (т.е. единоверцев), если бы какие-либо из ваших детей негодовали на то, что другие ваши дети находятся у вас, и вместе с ними просят вас о чем-либо, и поэтому старались бы удалить их из домов ваших... Вразумите прихожан ваших..., что из того, что православные приходят в вашу церковь, чтобы помолиться в ней с вами, ясно оказывается, что они уважают вашу церковь, как храм Божий, и питают любовь к вам, как к единоверным своим братьям, а это очевидно должно радовать, а не оскорблять ваших прихожан...»

Таким ходящим в храмы единоверческие, православные архиеп. Платон «советовал внушать, чтобы они, находясь в вашей (т.е. единоверческой церкви), приноровлялись к вашим обычаям и не делали ничего такого, что может быть неприятно для ваших прихожан».

В 1880 г. Сергий, впоследствии митрополит Московский, при освящении единоверческой церкви в Курской епархии, говорил в своей проповеди: «Церковь сия, ныне освященная, именуется единоверческой. Откуда же заимствовано ее такое наименование? Из слов Апостола, что у православных христиан един Господь, едина вера. И действительно, общество единоверческое в веровании ничем не разнствует от всего общего православного».

А в самом заключении своего слова, делает следующие примечательные наставления: «итак, если мы и единоверцы ― едино церковное тело, то в нас должен быть и един дух. Да не будет распри в сем телеси (1Кор.12:25), одушевляемом единостью веры и благодатью Св. Духа. Да не упрекают нас в «новшествах», ибо новы у нас только речения, а дело древнее, святое и неизменное. Да не подвергаются поречению и любители так называемого древнего обряда, когда они в вере не погрешают, и законному священноначалию повинуются. Все, православные, не забывайте заповеданного Апостолом (Евр. 13:16) взаимного общения (курсив всюду подлинника), как чада единой соборной и апостольской церкви»³⁴...

Известный ревнитель о чистоте и неповрежденности нашего православного учения, и обличитель всякого рода раскольнических и сектантских отклонений от него, Преосвященный Одесский Никанор, в бытность его епископом Уфимским, в 1883 г. в слове на Воздвижение честнаго Креста Господня, следующее говорил о Единоверии³⁵.

«Я знаю, что по старопечатным книгам святые Божии спасались, как и по новопечатным спасались, и верую, что и ныне можно спастись, служа Богу как по тем, так и по другим книгам, старопечатным и новопечатным. По долгу моего звания и примеру святых, отец наших, в единоверческих церквах, я и священнодействую по старопечатным книгам и крещусь двуперстием, как и благословляю... Что при этом (т.е. при содержании старых обрядов и книг) Единоверие есть действительно Единоверие, а не богоотметная ересь, не богопротивные раскол, что Единоверие не исповедует греко-восточную церковь еретическую, и состоит с нею в общении молитв и таинств, это видно из того, что содержа единую с нами Христову веру, единое в основе церковное право, единый по существу обряд, хотя и с некоторыми особенностями, не вредящими существу веры и делу спасения, Единоверие приемлет от православной церкви свое священство и подчиняется ее епископству... В Единоверии как в общине, как в живом теле, освящаемом спасительными таинствами, одушевляемом и одухотворяемом благодатью Св. Духа, живет, растет и укрепляется дух истинно спасающего Единоверия».

В 1885 г. об Единоверии высказался целый собор епископов. В этом году, как известно, было собрание в г. Казани епископов поволжских и других епархий для обсуждения духовных нужд их пастве, и мер к борьбе с расколом. Епископы, присутствовавшие в Казани, были следующие: Палладий ― архиеп. Казанский, Дионисий ― еп. Уфимский, Евгений ― еп. Астраханский, Ефрем ― еп. Пермский, Варсанофий ― еп. Симбирский, Павел ― Саратовский, Вениамин ― Оренбургский, Нафанаил ― Екатеринбургский, Тихон ― Сарапульский. Между постановлениями, утвержденными Св Синодом, для нас в настоящий раз важно одно выражающее взгляд собравшихся епископов на Единоверие. В пункте 8-м постановлений читаем: «в видах усматриваемого нередко разномыслия в воззрениях на Единоверие, необходимо разъяснить духовенству, что Единоверие не представляет собою какого-либо особого, отличающегося от православия исповедания, православие и Единоверие составляют одну церковь. В храмах православных и единоверческих призывается един Господь, исповедуется едина вера, совершается едино крещение, приносится едина умилостивительная бескровная жертва Христова, приемлется едино Тело и Кровь животворящая, словом, и там и здесь одно и тоже, одинаково все то, что живет и питает человека. Посему, с одной стороны, никто не должен унижать и порицать то, что церковью благословляется, никто не должен думать, что тайны, совершаемые единоверческими священниками имеют менее силы и святости. А с другой стороны, сами единоверцы должны помнить, и сие потребно внушить им, что сила Единоверия заключается только в союзе с православною церковью, что без этого союза нет Единоверия, а будет опять раскол, что посему при содержании так называемого старого обряда, не должно быть никакого порицания обряда православною церковью содержимого, и наоборот, со стороны православных ― порицания обрядов, содержимых единоверцами»³⁶.

Этот отзыв об Единоверии, высказанный от лица девяти епископов, и признанный за голос истинный и справедливый представителями русской церкви ― членами Св. Синода, как бы утвердил, или, так сказать, санкционировал то, что прежде слышалось об Единоверии от лица отдельных епископов. Частные мнения многих епископов были признаны за мнения официально разделяемые Св. Синодом, единичные их голоса слились с выражением общего голоса представителей Русской церкви.

Мы не припоминаем, появлялись ли в печати какие-либо отзывы из современных епископов об Единоверии, но из личных бесед с некоторыми из ни, и из знакомства с ними со слов других лиц, хорошо осведомлены, что и до настоящего времени епископами русской церкви твердо содержится и вполне разделяется отзыв об Единоверии Казанского собрания девяти епископов. А если так, то следовательно на протяжении столетней жизни Единоверия, отзывы о нем со стороны епископов русской церкви были высказываемы в том смысле, что Единоверие и православие составляют одну церковь святую, восточную, апостольскую, и что разности в обрядах так же их не разделяют, как не разделяют разности в обрядах церкви русскую, греческую, грузинскую и пр., друг от друга.

Но с этими отзывами об Единоверии, как бы существенно расходятся, и даже по мнению некоторых, пожалуй, до противоречия, два мнения об единоверии ― Иннокентия, архиеп. Камчатского, впоследствии митрополита Московского, и Аполлоса, епископа Вятского.

Что же это за мнения?

1) Преосвященный Иннокентий в письме своем к Андр. Ник. Муравьеву от 30-го марта 1858 г. из Иркутска писал: «Я полагал по некоторым случаям, что в Томске Единоверие настоящее. Но преосвященный (подразумевается ― Томский) говорит, что из всех, так называемых единоверцев, едва ли наберется и 100 настоящих, а прочие все то же, что и раскольники. К сему присоединяю и слышанное мною в Иркутске, что после литургии, которую служил преосвященный Афанасий у Забайкальских единоверцев, ревностнейшие из них предлагали сломать церковь, яко оскверненную шапконосцами. Вот вам и пресловутое Единоверие, которое, полагали, будет переходным состоянием от раскола к православию, а выходит наоборот»³⁷.

Приходится только удивляться, каким образом выше приведенные слова архипастыря могут свидетельствовать о мнении его об Единоверии, как не о чистом православии! А между тем, на основании их, такое же мнение приписывается архипастырю. Мы нарочито привели все относящееся сюда из письма владыки, чтобы наглядно видеть несправедливость неправильного вывода из него. Из письма наоборот, ясно, что владыка разделяет Единоверие и единоверцев, и говорит о многих из последних как о дурных, как о не искренних православных, и как бы сетует, что чрез наличность большого количества таковых теряется смысл самого Единоверия. А наличность дурных единоверцев, как дурных православных, никто и никогда не отрицал. Но только наличность эта против самого единоверия, его единосущность с православием, нисколько не говорит.

2) Преосвященный Вятский Аполлос, при обозрении единоверческой церкви в присутствии единоверцев, будто бы объявил по одному случаю, что «Единоверие есть только ступень к православию»³⁸.

Но после того, как Н. Ив. Субботин, в № 14 за 1869 г. «Современной Летописи» обратил внимание на это выражение преосвященного, и выразил сожаление, что оно было высказано им в «Московских Ведомостях», в корреспонденции из Вятки было разъяснено, что преосвященный Аполлос не употребил приписываемого ему выражения, и что дело было так: «Во время обозрения епархии преосв. Аполлосом, в единоверческой церкви Ижевского завода, один из православных выразил ему свою просьбу о дозволении присоединиться ему к Единоверию...»

Преосв. Аполлос объявил, что желание просителя перейти из православия в Единоверие неосновательно и неуважительно, потому что православная церковь только по духу мира и любви терпит в единоверческой церкви некоторые обряды, снисходя к немощи лиц, с детства усвоивших себе оные, и придающие им особенное и существенное важное значение, оказывается, таким образом, что ничего даже и подобного выражению, «Единоверие есть только ступень к православию», сказано не было. Появление же его в «Вятских Епархиальных Ведомостях» за 1867 года (№ 18) корреспондент объясняет неточностью передачи слов преосвященного автором ― описателем разговора преосвященного с просителем. «Слово ― ступень, употреблено свидетелем беседы для сообщения частных выражений архипастыря, который в разговоре с простолюдином вовсе не употреблял этой метафоры для обозначения отношений между Единоверием и православием, а недостатки Единоверия охарактеризовал словом ― немощь (курсив подлинника), обнаруживающийся в крайней привязанности единоверцев к так называемому старообрядству. Значит, еп. Аполлос употребил в своем отзыве об Единоверии такое выражение, какое употреблено м. Платоном в его известном «мнении».

Но допустим, что еп. Аполлос, действительно, высказал приписываемое ему выражение, как на этом настаивают раскольнические писатели и некоторые из православных, так что же из того? Ничего не значит, что один из русских епископов смотрит на Единоверие как только на ступень к православию. Мнением одного нисколько не ослабляются взгляды на Единоверие, как на Православие остальных епископов.

Впрочем, автор изданной в 1897 г. за границей в Румынии брошюрки, разосланной подписчикам раскольнического «Союза Правды», под заглавием «Нечто об Единоверии», приводит еще следующие слова Елпидифора, еп. Вятского, из частного письма его к епископу Макарию, впоследствии митрополиту Московскому, от 3 Мая 1855 года: «Я, может быть, ошибочно эту (т.е. единоверческую) церковь считаю каким-то непонятным учреждением, мало соответствующим своей цели, унизительным для православной церкви и опасным, чтобы не породило разделения церквей и церковной иерархии»³⁹.

Но в этих словах нет собственно никакого отзыва об Единоверии. В них высказывается лишь, что для преосв. Елпидифора Единоверие непонятно по тем или другим причинам: по лицемерному ли отношению единоверцев того времени к православной церкви (отсюда ― не соответствует своей цели), или вообще по неясности для тогдашних современников смысла и значения Единоверия (отсюда ― учреждение непонятное), или просто даже по недостаточному знакомству самого преосвященного с сущностью и идеей Единоверия (отсюда ― Единоверие унизительно для православной церкви). Из этой непонятности для преосвященного, проистекало его опасение на счет порождения чрез Единоверие разделений. Таким образом, в приведенных словах преосв. Елпидифор выражал не взгляд свой на Единоверие, а свидетельство лишь, что Единоверие для него непонятно, неясно, темно.

В 1881 г. было разрешено введение Единоверия в Майпосе, в Кизической епархии, в области патриарха Константинопольского. Этот Иоаким III, разрешая у себя Единоверие, смотрел на него глазами иерархов русской церкви того времени, т.е. как на то же православие. Это явствует из всей истории учреждения Единоверия в Майносе. Майносские старообрядцы, решившись открыть у себя единоверческий приход, обратились с просьбой об этом в русский Св. Синод. Но этот направил их к Константинопольскому патриарху, в области которого они желали иметь церковь. Тогда в Москве, на имя Константинопольского патриарха, было составлено иеромонахом Филаретом, под руководством известного архимандрита Павла (прусского) и Н. Ив. Субботиным, окончательно редактированное прошение майнасцев. В прошении, для лучшего уяснения того, о чем они просят, были изложены краткие, но точные сведения о происхождении Единоверия, его значении и отношениях к православию, изложены в том смысле, как все это разумеет православная Российская церковь. На эту просьбу последовало согласие патриарха. Поставить же священника для них, патриарх предоставил кому-либо из архиереев Российской церкви, что и было совершено Алексием, еп. Можайским, а освятив церковь, благословил архимандриту Павлу (прусскому), которого дважды, с особым вниманием принимал у себя⁴⁰.

Итак, понятие об Единоверии Константинопольский патриарх составлял чрез ознакомление с ним при посредстве таких лиц, которые смотрели на него как на православие, а потому, следоват., и сам должен был точно также смотреть на него, когда разрешал его у себя, и поручал ведению епископа Кпанческого.

Содержание именно такого взгляда на Единоверие предполагали у патриарха и русские единоверцы, коль скоро они по поводу дозволения первым у себя Единоверия обратились к нему от лица некоторых петербургских и московских единоверцев с благодарственным адресом. В этом, между прочим, писали, что частный случай ― дозволение патриархом Единоверия у себя в области, «громко возвещает вслух всему православному населению, что просветивший нас Восток совершенно чужд того несправедливого предубеждения и той обрядовой исключительности, которая два века тому назад привели русскую церковь к пагубному разделению»..⁴¹

Появившийся в Русской церкви Единоверие, разумеется, не могло не вызвать к себе тех или иных отношений со стороны раскольников-старообрядцев. Отношения же эти могли быть только одни ― самые неприязненные и злостные. Иные отношения вели уже к симпатиям к Единоверию, а за ними и к присоединениям. Степень же неприязни к Единоверию со стороны раскольников была очень велика с самого начала существования Единоверия, таковою она остается и теперь. Это и понятно. Если с православной церковью раскольники начала XIX века уже сжились и свыклись, отчего и острый характер отношений сгладился, то Единоверие, явившееся уже по этому одному, подогревало ненависть к церкви со стороны раскольников, возбуждало ее в новой форме, направляя на Единоверие.

Это же к тому не могло не показаться и весьма опасным для самого раскола. Не могли не видеть раскольники, что Единоверие по своему содержанию то же старообрядство, что и раскол, но не только имеет священников и таинства, о чем только плакали и вздыхали беспоповцы, но имеет священников в достаточном количестве по своему желанию, и законных, а не беглых, и притом, в сильно недостаточном числе, как у поповцев до 1847 г. Естественно, такое Единоверие должно казаться раскольникам заманчивым, соблазнительным. Но эта-то заманчивость, эта-то соблазнительность Единоверия для раскола и должны была возбуждать против него раскольников. У искренних из них, естественно, рождались вопросы сомнения о законности и действительной спасительности Единоверия, а отсюда ― при неблагоприятном для Единоверия решении их, вся ненависть к последнему, как якобы недостойной «ловушке», пред которой не в состоянии устоять слабые духом из раскольников. У многих так называемых горячих голов вражда к Единоверию проистекала из их вражды к православной церкви, из того, что Единоверие соединяет раскольников с ненавистным для них, погрязшим в мерзости всех, по их убеждению, ересей, великороссийским православием или никонианством.

На порождение и развитие этой вражды не могло не влиять и то обстоятельство, что еще «согласие» XVIII века, а потом Единоверие, особливо времен Николая I, было нередко причиной страданий, унижений и сильных стеснений от правительства гражданского для раскольников, и что оно иногда жило и цвело на развалинах и несчастиях последнего. Первый протест против Единоверия собственно против «согласия», действительно излился из степеней раскольников от Единоверия, когда при протоиерее Иоанне Журавлеве в Стародубье у раскольников в пользу единоверцев стали отбирать молитвенные дома с их принадлежностями. Тогда то и появилось первое по времени раскольническое произведение против Единоверия ― известный «Синаксарь». Итак, было у раскольников и немало обосновательных причин к вражде против Единоверия.

Чем же им было выразить эту свою вражду?

Не у власти стоящие ― они и вредить Единоверию могли или каким-либо каверзами против него, или распусканием о нем всяких нелепых былей и небылиц, которые вообще все русские люди охотно слушают, и которым охотно доверяют, или, наконец, сочинением словесных произведений на Единоверие и единоверцев. Последний способ был самым удобным и благодарным. Каверзы строить – нужно уменья и искусства много, к тому же не всегда можно с успехом для дела и безопасностью для себя. За единоверцев часто заступалось духовное начальство, а иногда даже и светское. Оставался для раскольников третий способ для выражения их вражды к Единоверию ― посредством распространения разного рода словесных произведений с порицаниями и обличением Единоверия. И этот способ все время был, и теперь остается самым излюбленным у раскольников. Нужно было только написать сочиненьице или письмецо против Единоверия, а там ― ищи автора его, как вольного ветра в чистом поле. За то, раз написанное, оно приобретало авторитет послания или завета какого-нибудь уважаемого в расколе лица, и переходя из рук в руки, в многочисленном количестве списков, сборников, с всевозможнейшими добавлениями и изменениями, оно начинало гулять по всему лицу Руси святой, пробираясь и в заграничную Буковину.

Этих литературных произведений с возражениями, обвинениями и разного рода наветами на Единоверие и единоверцев, написано и распространено раскольниками очень много. По крайней мере, очень много из таких произведений уже известно в нашей литературе и описано нашими учеными и полемистами. Но, кажется, едва ли ошибемся, предположив, что известна только меньшая половина, а большая и доселе сохраняется где-нибудь в курной избушке в переднем углу на полке «за святыми» (иконами), как дорогой дар, который всячески следует скрывать от любопытных глаз нечестивого никонианина. Написаны эти произведения в прозе и в стихах, в тоне жалобной элегии и грозной сатиры. Некоторые их них облеклись в форму научных деловых рассуждений, есть среди них и дружественные письма, и обвинительные на Единоверие акты, и целые, претендующие на ученость статьи и брошюры. Перечислять все этого рода раскольничьи произведения нет никакой возможности, и мы здесь изложить содержание можем только тех из них, о которых говорилось уже в нашей периодической печати.

В самые первые годы существования Единоверия, появилось раскольничье сочинение «О трех церквах» или с более подробным заглавием «Кратчайшее сказание о некоторых преданиях и содержаниях трех российских церквей:

1) древней

2) ныне господствующей и

3) присоединенческой, или с новыми преданиями единоверческой»⁴².

В конце этого сочинения автор его, как бы под влиянием вдохновения, пускается в поэзию, и в стихотворной форме рисует «Изображение единоверческой церкви». Здесь первой виной против Единоверия автор выставляет его будто бы двуличное положение. Именно он пишет:

Явилась церковь вновь, имея две личины,

Хранить разгласные уставы и все чины...

Всем кажется она, что хвалит старину,

Но купно содержит в себе и новину...

Такого взгляда на единоверие автор держится с одной стороны, потому, что с своей раскольничьей точки зрения никак не может понять единство церкви при разнообразии обряда, а с другой и потому, что многие раскольничествующие единоверцы «себя (т.е. свою церковь) лишь мнят святой и бегут от православных».

Действителей же тех (т.е. православных) к себе не приобщает

И кто согласен им молиться не пущает.

А славится она, что веры есть одной,

Сама же бежит от них, себя лишь мнит святой...

Эта двойственность, неискренность единоверцев, дает автору совершенно произвольный, но у раскольников обычный повод переносить недостатки лиц на учреждение, в данном случае на Единоверие. И он уже приходит к тому выводу, что в Единоверии кроется «ложь». Далее автор упоминает о клятвах 1667 г., которых и советует Единоверию «избыть на век не отчуждать»⁴³. Этим и исчерпывается содержание литературного произведения нашего автора. Как видим, возражения против Единоверия выставляются пока самые примитивные, проистекавшие у автора главным образом из наблюдения неискренности у многих единоверцев. Но сочинение это тем не менее пользовалось у раскольников громадным успехом. Это видно из наличности многих сохранившихся списков его. Успеху его способствовали вражда к Единоверию раскольников и бойкий язык автора, владевшего при том хлестким стихом.

Гораздо более по количеству и определение по выражению содержится возражений против Единоверия в «Записке», поданной в 1840 г. настоятелем Иргизского поповщинского монастыря старцем Силуаном единоверческим архимандритам Платон (Саратовской губ.), и изъясняющей причины, по которым не могут в России живущие верноподданные, так называемые поповцы, принять правила, таинства и священство единоверия⁴⁴.

Причины эти таковы:

1) Единоверческая церковь в России представляется им новою и «несогласною с символом православной веры», и это тем более, что «прихожане единоверческой церкви не менее обязаны веровать еще и в другую господствующую церковь».

2) «Священство единоверческое обязано почитать:

а) клятвы 1667 г. возложенными праведно»

б) новоисправленное при п. Никоне за святое и

в) принимать архиерейское благословение.

3) В Пращице неоднократно изданной благословением Св. Синода содержатся похуления на древние чины.

4) Епископы только единоверцам попускают творить по старому чину и богослужение, а сами его не исполняют.

5) Епископы нарушают правила Единоверия, а в 1839 г. была пропущена цензурой книга «Доказательства о древности трехперстного сложения» с ясными похулениями на двуперстие.

6) Единоверие распространяется при помощи гражданской власти и насилий над раскольниками-старообрядцами.

7) В церкви православной не соблюдаются чины и постановления об обрядах из времен до п. Никона.

8) Единоверческое духовенство ― «новое, непрямое и осужденное от той же духовной власти».

Более новые возражения против Единоверия встречаем в раскольничьем сочинении, появившемся не ранее второй половины сороковых годов, под заглавием «Повесть о церкви единоверческой и к ней прилагающихся», и что оные значит, и «откуда произыде, и как они существуют». В нем автор выставляет целых 15 возражений против Единоверия. Но все они толкуя на разные лады, сводятся в сущности к одному вопросу ― о клятве собора 1667 г., под которою будто бы находится двуперстие. Господствующая церковь, дозволяя употребление двуперстия в то же время будто бы проклинает молящихся двуперстно. «Можно ли после этого, восклицает автор, знаменаться тем, что проклято, т.е. двумя перстами?»

В конце своего сочинения автор переходит к рифмованной речи, и в стихах как бы обобщает, делая вывод, все прежде сказанное против Единоверия. Единоверие, по его взгляду, двулично и шатко в его отношении к православной церкви.

Дивно: книги старые имеет,

Священство ново разумеет.

Невежество свое исполняет

И клятв всюду подпадает.

Упоминает автор о согласии между русскими и греками, которые кстати сказать, по автору давно уже утратили свое православие, упоминает с целью показать, что разрешение от клятв, сделанное русским Синодом, не сделано еще греческой церковью. Этим он как бы приглашает единоверцев вникнуть лучше в смысл и значение самого факта снятия с них соборных клятв.

Книги и все древне ― неправо,

Святейший Синод сделал здраво,

И кругом себе уже связа,

И всему миру вину показа.

Единоверчески под виною,

Синод разрешил их новиною...

Хотя клятву мнимо разрешили

Паки в ней во веки осудили...⁴⁵

Как видим, в этом произведении выводится среди старых обвинений на Единоверие и новое, притом немалой важности, по вопросу о действиях Св. Синода в отношении к учреждению Единоверия, и о том, сняты ли действительно с единоверцев клятвы соборные.

Среди раскольников сочинение это пользовалось большою известностью, о чем свидетельствует внесение его во многие рукописные их сборники.

В пятидесятых годах (1851‒1853) совершилось, благодаря усиленным миссионерским трудам архиеп. Нижегородского Иакова, обращение к Единоверию многих беглопоповцев села Городца Балахнинского у., Нижегородской губ. Село это издавна было центром раскола и пользовалось большой известностью. Присоединение многих к Единоверию естественно породило среди раскольников сильное возбуждение, с целью воспрепятствовать введению у них Единоверия. Были приняты многие к этому меры, но успеха раскольники ни в чем не имели. Единоверие со своим храмом появилось в с. Городцы. Огорченные этим раскольники, не имея возможности более чем-либо выразить свою скорбь и горе, излили их в стихотворном произведении ― в «Плаче городецких раскольников при постройке единоверческой церкви». Для нас это произведение важно в двух отношениях: выставляет новое, в высшей степени курьезное обвинение против Единоверия, и раскрывает тайны деяния раскольников, чтобы только воспрепятствовать введению его и построению храма в Городце.

Обвинение это состоит в следующем, как выразили его сами плакальщики:

«Ох, последни, видно, веки

Что прельстились человеки

От архерся благословляться

И единоверцами называться!

Это несть единоверье,

А от нас лишь отдаленье ―

Концысторией заняться,

Ей в правление предаться.

лучше головы положим,

А свое мы не отложим.

Неужели мы не в состояньи

попов судить не в постояньи?

Судить сами их умеем

И правила разумеем,

Хотя не священные лицы,

Как то бывает в столицы.

Попов мы сами разбираем,

Мы их судим, запрещаем.

Ныне же древность всю растлили,

Себе церковь испросили»...

В этих стихах со всею откровенностью невежественных, но упорных и горделивых людей раскрыто, почему действительно Единоверие не нравится раскольникам, а особливо их заправилам ― богачам. Ненависть к Единоверию у раскольников Городца, так была сильна и деятельна, что подвигнула их возбудить целую историю против него.

Нут-ко, мужие, старайтесь,

От новостей удаляйтесь;

Сумму многу собирайте

В Москву, Питер поезжайте;

Раздавайте, не щадите

Длительность делу ищите

И все меры принимайте

Церковь строить не пущайте.

Поупрямьтесь, милы братцы,

Часовенны старообрядцы,

И бунтуйте, не сумнитесь,

И начальства не страшитесь;

К защищенью всяк спеши,

Стой в одно, хоть кол теши!

В противность же что случится,

То мы должны откупиться.

Для этого откупа собраны были громадные деньги для раздачи их в Москве, Питере были избраны особливые доверенные лица. Эти, порастратив врученные им для откупа деньги, приехав к землякам, говорили, что ели бы «еще тысяч двадцать пять, так бы можно поступать», т.е. доводить дело до желанного конца. Поспорили, пошумели доверители, но подзадоренные какою-то Софьей, стали опять сборы денег собирать... Но добиться своего им все-таки не удалось.⁴⁶..

И так поступали во вражде к единоверию не одни конечно только городецкие беглопоповцы, эти только оставили по себе памятник своей вражды и своих деяний против Единоверия ― «Плач». Плач этот, будучи от начала до конца пропитан фанатичной враждою к Единоверию и его последователям, имел в свое время громадное значение для раскольников. Он служил для них тайным орудием, которое они употребляли в дело, когда их одноверцам угрожала (конечно, с раскольнической точки зрения) опасность перехода в Единоверие. Распространяемый в рукописных списках «Плач», немало колебал и даже отклонял от истины тех из раскольников, которые хотя и обнаруживали наклонность сделаться членами церкви единоверческой, но еще не успели дойти до твердого и непоколебимого убеждения в ее истинности и святости. Единоверцы, чтобы положить конец этому обаянию «Плача» и его злотворному влиянию на народ, прибегли к тому, что издали его в печати (Издание было сделано Высокоостровским единоверческим монастырем Костромской еп.). И изданный в печати «Плач», действительно утратил в глазах раскольников силу тайного оружия и сократил свое злое влияние.

В начале шестидесятых годов под влиянием Павла, настоятеля прусского беспоповщинского монастыря, пробудилось среди лучших из беспоповцев стремление к соединению церковью на правилах Единоверия. Более упорные из раскольников, попытались воспрепятствовать этому соединению. С этой целью в 1865 г. было написано «Разрешение единоверческого недоумения». «Разрешение» это состоит из четырех пунктов, подрывающих будто бы основы единоверия, и составляющих как бы добавление к отмеченным уже нами «Записке» иргизских беглопоповщинских наставников 1840 г.

Пункты эти заключают в себе следующее:

1) Один митрополит (разумеется, м. Платон) при содействии светской власти не мог разрешить того, что запретил и проклял Великий собор 1667 г.

2) Поэтому клятва эта, неразрешимая от одного митрополита от светской власти, над единоверцами тяготеет и теперь.

3) Собор 1667 г. будто бы признал «гибельными» самые старые обряды, поэтому дозволять их, значит свидетельствовать, что или собор, проклинавший обряды, или Единоверие, содержащее их, но кто-нибудь из них не прав.

4) Ничего подобного современному Единоверию не было в древне-православной церкви⁴⁷.

Во всех этих четырех пунктах отстаивается, собственно говоря, одна мысль ― это мысль о том, что Св. Синод, или точнее и ближе к содержанию пунктов, м. Платон не мог разрешить единоверцев от лежащего на старом обряде проклятия, а поэтому де и Единоверие находится под соборной клятвой. Эта мысль так подробно выражена, и с таким упорством отстаиваема еще не была доселе. Ее, и то лишь отчасти, касался только автор сочинения «Повесть о церкви единоверческой». С этого же времени она становится излюбленной среди раскольников в изобличении якобы неосновательности и неистинности Единоверия. Теперь не выходит из-под пера раскольнических писателей ни одного произведения, где бы эта мысль не перебиралась на все лады.

Почти одновременно с беспоповцами, или, пожалуй, несколько раз и ранее написали против Единоверия целую тетрадь и поповцы ― представители уже существовавшей в то время австрийской поповщины ― лжеепископы Пафнутий Казанский и Антоний Московский. Поводом к написанию тетради послужило то обстоятельство, что и среди беспоповцев, в то время сильно высказывались симпатии к Единоверию.

Изложив историю появления Единоверия, указав его несогласия в обрядах и буквах с православием, сочинители тетрадки приходят вдруг к выводу, что «состояние Единоверческой, или просто сказать, соединенческой церкви, уподобляется существующей в Польше Унии». Желая эту мысль обосновать, они сами того не замечая, указывают такие именно в Унии признаки, которых в Единоверии совершенно нет.

«Униаты, пишут сочинители, соединившись с западным костелом, дали Римскому папе обязательств быть с ним согласными в исповедании веры, а потому и все латинские догматы признали отцепреданными и действительными, однако с тем, чтобы причащение тела и крови Христовой, чин крещения и прочие обряды и церемонии совершать по преданию.. Восточной церкви, и наконец, самим поставлять и епископов по своему избранию, не относясь о том к папе Римскому. И кажется только в сем последнем случае русские соединенцы от тех разнятся, что и священством им от той же церкви, в которой они соединились, без всякого различия непосредственно заимствуются».

Вот в этом-то различии и главная причина, почему Единоверие нельзя сопоставлять с Унией. К тому же раскольникам неизвестно, надо думать, учение католиков о таинствах, а поэтому им и непонятна важность совершения их униатами по восточным обычаям. А в этом опять очень многое существенное заключается.

Далее против Единоверия сочинители тетрадки выставляют-то еще,

1) что православный не всегда, когда захочет может приобщиться в единоверческой церкви, а только в случаях крайней нужды,

2) что Великороссийская церковь не только своим чада не заповедует привыкать к старообрядческим чинам и порядкам, но и единоверцев старается приучить к своим и

3) что Единоверие распространяется силою⁴⁸.

Все эти возражения против единоверия новы, за исключением последнего. Правда еще Павел Любопытный единоверцев назвал униатами⁴⁹, но теперь сочинители-лжеепископы Пафнутий и Антоний пытаются, хотя и безуспешно, уже доказать правильность, справедливость такого названия, так, что последние возражения приведены им как собственно доказательства этого их первого положения. Это приравнивание Единоверия к унии, встречаем почти и во всех позднейших, до выходящих в наши дни включительно, раскольнических произведениях, где о нем говорится с каким-то удовольствием. И говорится многословно и широковещательно. Оно, можно сказать, вместе с другими, именно, с вопросов о клятвах собора и о разрешении Единоверия одним русским Синодом, или, по мнению большинства, м. Платоном, без сношения с восточными патриархами, и исключительно распространяется в настоящее время как в устных нападках на Единоверие, так и в письменных произведениях по его адресу. О нем мы читаем в «Новейших челобитных раскола»⁵⁰, с ним мы встречаемся в предисловии от редакции раскольничьей газеты «Слово правды» к изданию письма⁵¹ друга «Нечто о единоверии и единоверцах». Ни в первом, ни во втором, нового ничего для доказательства справедливости этого приравнивания не приводится. Только чрез подбор «жалких» слов в них надеются авторы их повлиять на чувство, на сердце единоверца.

Указанными нами произведениями далеко не исчерпывается вся раскольническая литература, направленная против неприятного для раскольников Единоверия. Количество их даже и в известность не приведено, и без сомнения оно очень велико. Только, надо полагать, все обвинения против Единоверия выведены, указаны уже в этих сочинениях. По крайней мере, среди наличных возражений, приводимых раскольниками против Единоверия, в настоящее время нет ни одного, которое не выставляли бы авторы рассмотренных произведений, разве только одного, что теперь существуют две церкви: единоверческая и православная, разве только этого обвинения в ясно выраженных определенных положениях не встречаем. Но не только намеки, а и самые указания на это обвинение находим почти во всех них, появившихся с 50-х годов. Устная речь разве только формулировала его.

Несмотря на то, что все эти возражения и обвинения на единоверие проистекали и проистекают из непонимания сущности его из перенесения на самое учреждение недостатков лиц, из казуистики писателей раскольнических, все они однако пользовались и пользуются среди раскольников распространеннейшею известностью, громадным уважением и излюбленнейшим средством удержать своих в расколе, смутить единоверцев и похулить как единоверие, так и православную церковь. Чтобы последнее было более действенно и успешно, заправилы раскола стали, особенно в наши дни, заботиться не о том, чтобы обосновать свои обвинения, а о том, чтобы снабдить их большим количеством «жалких» слов по адресу единоверцев, подчас пролить над последними горькие крокодиловы слезы, и при этой декоративной обстановке предложить их к чтению народному. И действие их на сердце раскольников-единоверцев бывает весьма сильным, и не в пользу православной церкви.

Единоверцы, во все времена столетнего существования Единоверия, не жили спокойной, безмятежной жизнью людей довольных, удовлетворенных. Из-за чего-нибудь они да волновались, о чем-нибудь да хлопотали, чего-нибудь да добивались. Эти их волнения, начавшись еще в первые годы, продолжались потом во все столетия, а особенно усилились, и приняли острый вызывающий характер, небезопасный для самого единоверия, в шестидесятые и семидесятые годы, без преувеличения можно сказать, что не проходили и десятилетия, чтобы у единоверцев или не появился какой-нибудь новый вопрос, или не возбуждался старый. Правда, некоторые из этих вопросов имели местное значение, как возникавшие из потребностей и нужд только единоверцев известной местности, но если примем во внимание, что и эти местные вопросы доходили до Св. Синода, и вызывали у него уже принципиальные разрешения их, которые потом становились общим достоянием всех единоверцев, то поймем, что и эти местные вопросы, по своей важности в истории Единоверия, не менее значительны, чем и общие всем им.

Побуждения, из которых проистекали эти волнения и движения среди единоверцев, были весьма разнообразны. Общим же им всем, их проникавшим и объединявшим началом, было стремление единоверцев не только быть во всем, о всех гражданских и церковных делах равноправными с православными Греко-российской церкви, но в некоторых положениях и обстоятельствах церковной жизни пользоваться и большими правами, пользоваться правами, какие будто бы принадлежат им, как держателям дониконовской церковной старины. Поэтому иногда добиваясь от Русского правительства более или менее должного себе, единоверцы очень нередко выставляли претензии получить уже сверхдолжное, что самое Единоверие приравняло бы к расколу. По времени своего возбуждения, эти последние начали проявлять преимущественно со второй половины пятидесятых годов, с воцарением Императора Александра II. До него единоверцы отстаивали собственно то, чтобы правила Единоверия 1800 г. оставались ненарушаемыми со стороны властей. В царствование же Александра II некоторые из более горячих единоверцев начали добиваться уже того, чтобы Единоверие, полив свою собственную трехчинную иерархию, стало на место Греко-российской церкви, как более будто бы православное и законное церковное общество. Возникает в это время даже целое движение из-за вопроса «О нуждах Единоверия», порождается громадная к выяснению его литература, увлекается им не только духовное, но и светское общество.

Возбудителями этих разных вопросов об Единоверии, виновниками внутренних движений в нем и горячими ратователями за них, почти всегда были представители из единоверцев столичных обществ, или таких крупных центров, как Нижний Новгород, Казань и т.п. города. Единоверцы же селений и глухих городков, часто деже и не знали ничего, или же бывали недовольны возбуждениям их.

Раз возбужденные, эти вопросы Единоверия так или иначе, через самих возбудителей их, или через епархиальных архиереев, или через губернаторов, доходили до сведения Св. Синода и светских властей. Этим, таким образом, представлялась необходимость так или иначе отозваться на них. Издавая по содержанию многих, единоверцами возбужденных вопросов, циркуляры, разъяснения, объяснения и т.п. распоряжения, некоторые из ходатайств единоверцев (например, о самостоятельной единоверческой иерархии) Св. Синод и светское правительство оставляли без всякого ответа и удовлетворений.

Изложением некоторых из этих движений единоверцев, и вызванных ими распоряжений Св. Синода, и займемся им теперь.

Как уже было сказано, в первое время единоверцы старались главным образом о том, чтобы оградить себя от вмешательства в их дела и жизнь тех, которым они по правилам 1800 г. не были подведомы, и в тех преимущественно областях, которые были предоставлены полному распоряжению самих единоверцев. Единоверцы, так сказать, старались отстаивать неприкосновенность и целостность своего положения, как оно было создано правилами 1800 г. В этом отставании они были весьма последовательны и упорны, ни одному мельчайшему, вызванному иногда необходимостью и пользой для них же, поползновению властей ведать большим, они не давали возможности осуществиться. Сейчас же возбуждали протесты сначала перед епархиальным архиереем, а потом и пред Св. Синодом. Вот тому весьма красноречивые факты.

В 1807 г. архиепископ Тверской Мефодий, потребовал от причтов и старост единоверческих храмов в его епархии, чтобы они представляли подлежащий отчет по приходо-расходным книгам, согласно Высочайше утвержденной инструкции по этому предмету для всех вообще православных церквей в Империи⁵². Такое приравнение преосвященным единоверцев ко всем православным со стороны контроля их церковного имущества, взволновало их. Они в нем увидели посягательство на дарованную им свободу в церковном хозяйстве, и немедленно же обратились в Св. Синод с надлежащим ходатайством.

Результатом его был указ синодальному члену, архиепископу Тверскому Мефодию от 1808 г. от 26 июня за № 1669, в коем изъяснялось, что Св. Синод, не имея рассуждение, «приказали послать указ Вашему Преосвященству, дабы Вы по церквам единоверческим, состоящим в епархии Вам вверенной, не делали ни назначений, ни требований от отсылке в консисторию денег, но и не посылали бы в оные церкви ни всеподданнейшего доклада Св. Синода, ни инструкции, поскольку Св. Синод полагает оставить их на том же основании, на коем они ныне находятся впредь до рассмотрения».

Однородное с Тверским возбуждено было в 1816 г. дело Петербургскими единоверцами, прихожанами Никольской, в доме купца Милова, церкви. Здесь одна партия, именно купца К. Чурсинова, избравшая старостою церковным купцов Константина Михайлова, желала иметь его на общих правилах, какие изложены были в инструкции для всех в Империи церковных старост. Другая, большая гораздо по количеству своему ― партия купца Милова, избрала старостой крестьянина Корельского, и хлопотала, чтобы он был при церкви на том же основании, на каком находился прежний, т.е. согласно с положением правил 1800 г., и без руководства инструкцией для церковных старост.

Долго вздорили между собой эти две партии, пока не перенесли своего разногласия на усмотрение и решение митрополита Петербургского Амвросия. Высокопреосвященный Амвросий, приняв во внимание с одной стороны, правила 1800 г. и указ (вышеприведенный) Тверскому архиепископу, а с другой ― острый и небезопасный характер вражды между этими партиями, принужден был уладить дело некоторым компромиссом. Он распорядился оставить старостой купца Константина Михайлова, а Корельскому разрешил быть помощником старосты, и действовать во всем по должности старосты церковного так, чтобы как Михайлов без него, Корельского, ничего не предпринимал и не действовал, так наипаче Корельский без воли и согласия его, Михайлова. Чтобы в руках обоих было ведение приходо-расходных книг по суммам церковным, и ключи от сундуков и ящиков с деньгами и вещами; чтобы оба они совокупно давали отчет почетнейшим прихожанам в суммах церковных и оба ответствовали за все, если что священнослужителями или тем прихожанами усмотрено будет относительно отступления от сих на законном основании изложенных правил. Относительно же самой инструкции для церковного старосты, на основании которой хотела иметь старосту партия купца Чурсинова, митрополит Амвросий сделал уступку в пользу партии купца Милова.

Он писал: «не принуждаю их (т.е. старост), чтобы на записи прихода и расхода церковных денег иметь им книги от духовной консистории. Пусть продолжают то и другое (записывать) в те книги, которые имеются в единоверческой их церкви за печатью оной и за подписыванием священников и трех из почетнейших прихожан. Не посылал прежде, не посылаю и ныне в оную церковь ни всеподданнейшего доклада Св. Синода, ни инструкции церковным старостам, а оставляю их согласно указу Св. Синода от 11 мая 1808 г. на таком основании, на каком они прежде находились. Будущая проверка приходо-расходных их книг, заканчивал митрополит, докажет, так ли верно ли приход и расход сумм вносится в оные книги»...

Как видим, единоверцы в достаточной степени оградили свое церковное хозяйство от вмешательства в него, и даже контроля над ним всякой епархиальной власти. В 30-х и 40-х годах они уже стремятся и ходатайствуют пред правительством, чтобы и в церковно-административном управлении стать в возможно дальнейшие и независимые отношения от власти епархиальной. Почитая над собою начальством только епархиального архиерея, единоверцы тяготились по местам естественною и неизбежною подчиненностью их ведению благочинных, которые на первое время при малочисленности единоверческих приходов по епархиям, были, конечно, из православного духовенства. Одно за одним, из разных епархий, начинаются от единоверцев жалобы на чинимые будто бы стеснения от благочинных, и направляются ходатайства ― изъять их из ведения последних. Просьбы эти идут и к епархиальным архиереям, и к светским высшим властям, и в Св. Синод, и на Высочайшее имя.

Результатом их появляются указы и определения Св. Синода от 19 декабря 1838 г. и от 5 апреля 1845 г. В первом, данном на имя преосвященного Серафима, митрополита Петербургского, говорилось: «Св. Синод слушали два предложения Его Сиятельства г-на Синодального обер-прокурора..., из коих в первом по Высочайшему повелению Государя Императора изъяснено предложение г-на министра государственных имуществ о подтверждении епархиальным архиереям, чтобы благочинные ни под каким предлогом не стесняли внутреннего богослужения единоверческих церквей, так как мера сия необходима для приобретения со стороны единоверцев и староверов полного доверия к Правительству. А вторым, объявлено, что Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил подтвердить о том от Св. Синода епархиальным преосвященным с тем, чтобы в отношении заведывания сих церквей, преосвященные сообразовались в точности с высочайше утвержденными в 1800 г. правилами м. Платона о единоверцах».

Указ 1845 г. с более обширным содержанием, еще более ограждает независимость и самостоятельность церковной жизни единоверцев. В нем читаем: «Подтвердить всем епархиальным начальствам, чтобы касательно способа управления единоверческих церквей наблюдали они непременно, и со всею точностью, за исполнением Высочайше утвержденных в 1800 г. правил митрополита Платона, чтобы посему ни в богослужении единоверцев, ни в церковно-хозяйственном порядке, ни вообще в обычаях, церковью дозволяемых, не допускалось никакого им стеснения и не делаемо было никаких нововведений, чтобы в делах единоверческих церквей не было допускаемо никакого участия духовных консисторий, ни других духовных начальств, кроме одного преосвященного, и чтобы преосвященный все таковые дела (за исключением лишь требующих законного следствия), непременно разрешал сам: для исполнения распоряжений и для ближайшего надзора за единоверческим духовенством и паствою назначал благочинного из среды того же духовенства»⁵³.

Не ошибемся, если скажем, что в основе многих из вышеприведенных стремлений единоверцев быть свободными и бесконтрольными в их церковно-богослужебной жизни и хозяйстве церковном, лежало не идейное какое-нибудь желание, проистекавшее из побуждений внутреннего характера ― изыскания и закрепления наилучших средств пребывать в целостно-сохранном православии. В большинстве этих стремлений лежало противопоставление Единоверия православной греко-российской церкви, причем второе понималось ими в духе раскола, т.е. как не сохранившиеся истины православия во всей ее неповрежденности, полное и целостное сближение с которыми считалось нежелательным и опасным. Это не сопоставление, а противопоставление единоверцами их Единоверия с одной стороны, и греко-российской с другой, давало возможность и основание раскольникам иногда остро и зло подсмеиваться над первым, называя его второй церковью, от времен Христа миру невидимой. Далее ― этот же взгляд единоверцев на Единоверие и греко-российскую церковь был причиной того, что к вступлению в Единоверие привлекались не только многие из раскольников, не отделявшие существенно Единоверие от их раскола, но и многие из числящихся православными.

Так, в 1802 г. прихожане Николаевской церкви села Домшина, Грязовецкого уезда Вологодской губернии, вошли в Св. Синод с прошением о переименовании упомянутой приходской их церкви в старообрядческую (т.е. единоверческую), или о дозволении построить им оную вновь, с определением к ним священника. По расследовании дела по содержанию этой просьбы, оказалось, что просители состояли дотоле «в благочестии», и никогда прежде старообрядцами не были, т.е. числились православными, а об Единоверии просили по склонности к расколу, и по пониманию своему первого близким к последнему⁵⁴.

В 1803 г. с подобною же просьбой в Св. Синод обратились старообрядцы разных селений Сычевского уезда Смоленской г. Но опять оказалось, что из числа просителей только 23 человека были записными раскольниками, прочие же, «не быв действительными старообрядцами, только по слабоумию своему, колеблясь в исповедании веры, приступили к прошению о дозволении построить им церковь» единоверческую⁵⁵.

Тем и другим просителям в просьбе их было отказано, на основании 5-го пункта правил об Единоверии 1800 г., повелевавшего принимать в Единоверие только записных раскольников, т.е. только никогда не бывших православными. На основании этого же пункта в том же 1803 г. Св. Синод, хотя и дозволил Екатеринбургским раскольникам устроить церковь для отправления в ней службы Божией по старопечатным книгам, но однако поставил непременным условием, «чтобы сим снисхождением пользовались единственно родящиеся от находящихся в старообрядчестве, а вновь родящиеся от находящихся в старообрядчестве, вновь к своему обществу никого не присоединяли бы⁵⁶.

Этот-то 5-й пункт правил 1800 г., определявший, кого можно присоединять к Единоверию, естественно не мог быть приятным для единоверцев, стремившихся в немалой своей части как можно далее отделиться от греко-российской церкви и распространиться не столько на счет раскольников, сколько на счет православных. Поэтому, хотя за первую половину столетнего существования Единоверия мы и не знаем попыток единоверцев исходатайствовать изменение, или совершенное отменение этого 5-го пункта, зато встречаемся с постоянными просьбами о принятии в Единоверие числящихся православными или отпавших в расколе более или менее продолжительное количество лет тому назад.

Этими уже одними просьбами, конечно, правительство поставлялось в известность, какое значение имеет для Единоверия пункт 5 правил 1800 г. Но какого-либо иного отношения к нему, кроме строгого и точного поступления согласно с ним со стороны правительства, до 30-х годов XIX столетия мы не встречаем. С этих же лет начинается постоянное, хотя и постепенное ослабление его. Зная дух и характер весьма многих из единоверцев как чисто раскольнический, правительство, чрез ослабление приема в Единоверие православных, естественно, должно было бояться возможности открыть двери к переходу из православия в раскол.

Император Николай I, как известно, сильно заботился о распространении и развитии Единоверия за счет раскола. Много он сделал для этого. Не мог поэтому он не обратить внимания и на этот пункт. Ограждая православных от перехода в Единоверие, этот 5-й пункт сильно препятствовал и развитию Единоверия. С одной стороны, хорошо было известно правительству, что очень многие из числящихся по метрике православными, на самом деле были истыми раскольниками, поэтому строгое соблюдение пункта 5-го, не допуская их до Единоверия, невольно заставляло пребывать в расколе. С другой стороны, и раскольники на основании его могли почитать, и действительно почитали Единоверие за что-то далекое от православной церкви, и в этом смысле смущали единоверцев. Всем этим правительство невольно побуждалось хотя отчасти, хотя и немного, но изменить свое отношение к этому пункту. Отношение это и начинает изменяться с 30-х годов, хотя очень медленно, осторожно и даже пожалуй робко.

В 1832 г. Пермский преосвященный входил в Св. Синод с представлением, в котором испрашивал «разрешения на присоединение к Единоверию тех из раскольников, кои быв некогда православными, уклонились в расколе лет за 10, 20, 30 и более, и кои после сделанного им увещевания, не согласятся на безусловное присоединение к православной церкви». Св. Синод указом от 8 августа разрешил присоединение таких из раскольников, хотя и предписал преосвященному сначала все-таки увещать их, «дабы они присоединились прямо к православной церкви»⁵⁷.

Это первый, и довольно значительный шаг со стороны Св. Синода к ослаблению пункта 5-го. К Единоверию разрешено было присоединять даже и тех из желающих, кои в расколе пробыли только 10 лет. Лично же императором Николаем I по одному делу о присоединении к Единоверию одного из бывших православных, было допущено еще большее послабление. До его сведения было доведено, что один крестьянин Нижегородской губ., в недавнее время отступивший от православия в старообрядчество, просит о присоединении его с семейством к Единоверческой церкви. Государь, хотя и нашел, «что еще не было примера явного дозволения правительства уклоняться кому бы то ни было от православной церкви хотя и бы к единоверческой», тем не менее, «дабы решительным отказом сему крестьянину присоединиться к Единоверческой церкви не подать повода раскольникам разглашать, что правительство отделяет единоверческую церковь от православной и тем колебать единоверцев, в 29 день января 1834 г. Высочайше повелеть соизволил: предписать нижегородскому губернатору оставить сие дело без всякого производства и ответа»⁵⁸.

Несмотря на это личное распоряжение императора и указ Св. Синода от 8 августа 1832 г., присоединение тайных раскольников к Единоверию мало было облегчено на практике. Всюду и всегда, когда потом Св. Синоду приходилось делать разъяснения по вопросу о принятии в Единоверие тайных раскольников, он делает ссылки на правила 1800 г., а не указ свой 1832 г., и епархиальным преосвященным повелевает поступать согласно с первыми. Тем более не издает он каких-либо новых постановлений к облегчению перехода в Единоверие. Можно даже сомневаться, вошел ли во всеобщею практику указ синодальный 1832 г., и не ограничился ли он только одной Пермской епархией. По крайней мере от 1857 г. мы встречаем представление от Олонецкого преосвященного новых условий к приему в Единоверие тайных раскольников и утверждение их Св. Синодом. Самый этот факт уже говорит, или что Олонецкому архиерею указ 1832 г. не был известен, или что он считал его как местный ― пермский, для себя необязательным.

Условия, выставленные Олонецким преосвященным были следующие:

а) Если откроется, что кто из тайных раскольников, желающих Единоверия, не был более 15 лет у исповеди и Св. Причащения по расколу, тех без всякого сомнения причислять к единоверческой церкви

б) если кто не был менее 15 лет, но более 10, тем в течении месяца сделать наставление и увещание, и о последующем донести епархиальной власти

в) если кто не был у исповеди более 5, но менее 10 лет, тем производить наставление и увещание в течении полугода, и о последующем также доносить

г) с теми, кои не были у исповеди до 5 лет, поступать на точном основании 17 и 21 ст. уст. дух. консисторий, т.е. увещевать, а в случае упорства доносить гражданскому начальству.

Св. Синод определением от 26 ноября (30 декабря) утвердил оные условия преосвященного⁵⁹. В условиях этих прямо и определенно не говорится, как намерено было поступать Олонецкое начальство с теми из раскольников, кои после назначенного им срока их увещаний все-таки не изъявят желания присоединиться к православной церкви, а будут просить о принятии их в Единоверие. Трудно предположить, чтобы им было отказываемо в этом.

Может быть для некоторых из них срок увещания находили нужным и продлить, но те не менее едва ли потом отказывали им в присоединении к Единоверию. Впрочем, для нас это и неважно, важно то, что только небытие у исповеди и Св. Причастия в течении срока менее 5 лет полагалось Св. Синодом как препятствие для присоединения к Единоверию. Значит, сравнительно с постановлением Св. Синода от 1832 г. это постановление 1857 г. пошло еще вперед по ослаблению пункта 5 правил Единоверия, и по облегчению условий перехода в Единоверие тайных раскольников. В 1858 г. вследствии записки митрополита С.-Петербургского Григория о мерах «для вразумления заблуждающихся и удержания истинных чад церкви на пути правом», секретный комитет по делам раскольников положил, между прочим, «предоставить Св. Синоду более прежнего облегчить порядок и условия перехода из раскола в Единоверие, устраняя по возможности всякие к тому затруднения»⁶⁰.

Насколько известно нам, никаких распоряжений от Св. Синода по содержанию этого предложения не было издаваемо. Но важно опять, что необходимость облегчения этого пункта все более и более начала сознаваться и духовным и светским правительством.

Конечно, не редки бывали случаи, когда единоверческие священники не соблюдали постановлений Св. Синода о приеме из раскола. Будучи сами в своем громадном большинстве из обращенных раскольников, они, разумеется, и по взгляду на Единоверие не возвышались над своими пасомыми. К тому же к облегчению присоединений побуждало их и материальное их обеспечение, увеличившееся с каждым вновь присоединенным прихожанином. Значит, отказывать просителям было не в их интересах. Об этом, между прочим, ясно свидетельствует Костромская консистория, жаловавшаяся, что «некоторые единоверческие священники епархии присоединяли к Единоверию лиц или недавно уклонившихся от православия, или даже вовсе не бывавших в расколе». То же бывало и в других епархиях⁶¹.

Эти факты хотя и побуждали Св. Синод издавать запрещения священникам присоединять к Единоверию без ведома и разрешения епархиального архиерея, но опять-таки приводили его к сознанию необходимости как-нибудь изменить, улучшить способы присоединения к Единоверию. Осуществление этому пришлось ждать очень долго, и вызвано оно было другими новыми брожениями среди единоверцев.

С восшествием на престол императора Александра II оживились не только единоверцы, но и раскольники. Этим последним новый Государь почему-то казался таким, от которого им можно было ожидать многих льгот и привилегий, при умелых только ходатайствах о том. Тем более разные надежды и упования должны были возлагать на Государя единоверцы. Они, стесняемые со стороны возбуждением разных ходатайств в царствование Николая I, и принуждаемые только поступать во всем согласно правилам 1800 г. и заботиться о неприкосновенности сохранности последних, в царствование Государя, освободившего русский народ от крепостной зависимости и провозгласившего необходимость еще целого ряда реформ в этом же направлении, увидали самое удобное время к возбуждению разного рода просьб и ходатайств. К этим последним побуждали их и время полстолетнего существования Единоверия, и отношения к ним раскольников. То и другое невольно выдвинуло к обсуждению и разрешению вопросы о клятвах собора, и о необходимости снятия их с единоверцев, и о самостоятельном единоверческом епископе. Как мы видели в предыдущем (IV) очерке, эти вопросы с особенною силой были выдвинуты раскольническою против Единоверия литературой, и с особенной настойчивостью приводились в осуждение законности его именно в пятидесятые годы. Невольно они смущали единоверцев, особенно слабых и неискренних из них. И если прежде эти последние силою самих обстоятельств должны были молчать, то теперь, с шестидесятых годов, они нашли возможным и удобным заговорить, и не только безбоязненно для себя, но и с надеждой получить удовлетворение в просимом. Вот и начинаются ходатайства единоверцев. Первое такое ходатайство появилось в 1864 году.

В этом годку партия единоверцев разных местностей, имея во главе своей петербургского единоверческого священника Иоанна Верховского⁶², и купцов ― московского И. Шестова, казанского А. Петрова и екатеринбургского Г. Казанцева, составила в форме прошения на Высочайшее имя, с приложением к нему «Записки о свободе русских обрядовых толков», проект, направленный против церкви к полному торжеству... только не Единоверия, а раскола. Составителем того и другого был о. И. Верховский⁶³ по его собственному показанию. Содержание этой просьбы таково.

В прошении, указав в начале на клятвы собора 1667 г., обещанные будто бы на древние обряды и положившие «начало великому расколу», и упомянув о гонениях на старообрядцев, автор говорит, что правительство со времени Екатерины II перешло к мерам в отношении старообрядцев примирительным, но меры эти в виду того, что «архиерейство православное еще не просветилось до того, чтобы отступится от старых предубеждений и предрассудков» в его воззрениях на старо- и новообрядство, «раз решились, так называемым, Единоверием, мерой двусмысленной и предосудительной как для старообрядства, так и для православия». Для «исправления испорченного предубеждениями и предрассудками», т.е. Единоверия, просители и молили Государя «даровать Единоверию старообрядческих епископов на следующих условиях: епископы эти должны быть дарованы всем единоверцам, которые будут о них просить, а пока для областей ― Московской, Екатеринбургской и всея Сибири, Черниговской или Херсонской и всего юга, и Рижской и Псковской, чтобы по выбытии одного, трое остальных могли посвящать четвертого. (п. 1). Избираются епископы обществом старообрядцев вместе с их духовенством и утверждаются Государем, а посвящаются до наличности трех епископов при участии великороссийских епископов, а потом исключительно только своими. С первыми единоверч. епископы не должны иметь никакого сообщения в богослужении и в Св. Синод не вызываться, управлять в своих областях самостоятельно, не сносясь только с Государем и помимо Синода, чрез кого Государь указать соблаговолит. Каждые четыре года епископы собираются на очередные соборы в г. Москву, где сулят и низлагают епископов и разбирают жалобы на епископов от попечителей «удовлетворительно для последних». Попечители обязываются следить за ненарушимостью древних чиноположений, обрядов и обычаев, участвуют во всех соборных совещаниях, и голос их признается голосом тех церквей, от коих они выбраны. Определения они подписывают вслед непосредственно за епископом. Епископам старообрядческим должно быть представлено самим войти в соглашение с господствующим архиерейством об удалении всех причин, препятствующих взаимному общению, а главным образом по вопросу о снятии клятв 1667 г.».

Содержание записки еще обширнее, и по пути домогательств от правительства идет очень далеко. Составители ее требуют немного-немало как того, чтобы название «Единоверие» было уничтожено, чтобы клятвы собора 1667 г. были сняты со всех, не взирая на то, кто к какому толку принадлежит, чтобы все толки получили равноправное существование, и чтобы православная церковь ничем между ними не преимуществовала, чтобы австрийская иерархия была признана законной, и вместе с единоверческой составила бы одну «старообрядческую» иерархию, которая не имела бы общения с православною... и многое другое⁶⁴.

Прошение и записка составителями их очень усиленно распространялись среди единоверцев и раскольников. Автор их позаботился еще и о том, чтобы познакомить с содержанием их и членов Св. Синода. Он сам так об этом передает.

«Я свое исповедание первее всего (от 30 января 1864 г.) повергнул на благовнимание моего архипастыря, Высокопреосвященнейшего митрополита Исидора. В том же году единоверцы-купцы ― московский Шестов и казанский Петров... обратились к одному из членов Св. Синода преосвященному Платон. Один экземпляр записки Петров сообщил Казанской дух. Академии, а оба они ― Шестов и Петров, не отказывали в ней своим друзьям, и записка о старообрядч. иерархии стала известна всей России»⁶⁵.

Митрополита Московского познакомили с этими произведениями о. Верховского московские единоверцы. Эти, имевшие к м. Филарету свободный доступ и многим ему обязанные, не только сами явились к нему с проектом о. Верховского, но и убедили купца Петрова, усиленно хлопотавшего о распространении проекта среди единоверцев главных их центров, идти вместе с ними к митрополиту. Результатом было то, что хотя купца Петрова м. Филарету и не удалось отвлечь от проекта, но зато удалось отклонить от него московских единоверцев. Вот как описывает ход событий м. Филарет в письме своем от 17 ноября 1864 г. к обер-прокурору Св. Синода А.П. Ахматову⁶⁶.

«Положение дела (т.е. переговоров с пришедшими к митрополиту единоверцами) было довольно трудно. Для единоверцев привлекательными были две мысли: иметь епископов своего обряда, и исходатайствовать, чтобы разрешенное Св. Синодом проклятие, произнесенное собором 1667 г., подтверждено было согласием восточных патриархов. Неосмотрительных это могло увлечь к подписанию проекта, предлагаемого Петровым, чем было бы произведено расстройство в обществе единоверцев. Посему я должным признал: отвергнуть то, что незаконно и вредно, и в тоже время, для поддержания единоверцев на правом пути, допустил то, что позволительно и может оказаться не бесполезным. Я сказал, что учреждения особой иерархии с собором не сообщительно отдельной от существующей православной иерархии, не может быть одобрено как рассекающее одну церковь на две, тогда как мы в символе веры исповедуем едину церковь. Что касается до проклятия, хотя разрешение оного Св. Синодом достаточно для мира совестей, однако, ежели хотят для успокоения некоторых сомневающихся, могут ходатайствовать о подтверждении данного Св. Синодом разрешения восточными патриархами. Сим советом, продолжает м. Филарет, единоверцы охранены от увлечения Петровым и его единомышленниками. В смысле второй части сего совета, в духе чисто православном, они составили всеподданнейшее прошение, которое подписали доныне около 60 человек, и в сем числе значительнейшее по разумению дела и по влиянию на других. А о проекте Петрова некоторые единоверцы сами отозвались, что исполнение его повело бы к раздражительному и разрушительному разделению народа не только в церковном, но и в государственном отношении. Единоверцы желают свое всеподданнейшее прошение представить Государю Императору чрез двух или трех из среды себя депутатов, с тем, чтобы путь им к подножию Высочайшего престола открыт был вами (т.е. обер-прокурором Св. Синода), а не министерством внутренних дел, потому что они православные и должны идти путем православным, а не тем, которым идут раскольники»...

Благодаря просьбе м. Филарета и стараниями обер-прокурора, прошение московских единоверцев, составленное ими самими и оставленное без изменений, даже ни в одном слове читавшим его митрополитом в видах, «чтобы это было совершенно собственное выражение собственных мыслей и чувствований единоверцев»⁶⁷.

6 декабря того же 1864 года было представлено лично Государю двумя депутатами от московских единоверцев ― Н.М. Аласиным, старостой единоверческой на Рогожском кладбище церкви, и А.Е. Сорокиным, старостой единоверческой при Преображенском богадельном доме церкви. Весьма милостиво и внимательно принятые Его Величеством, они возвратились в Москву в восторженном настроении.

«Были у меня единоверцы, прямо с дороги, писал м. Филарет А.П. Ахматову от 9 декабря. Они в восхищении от всемилостивейшего Царского и Отеческого внимания, которого удостоены, и от благочестивейшего воззрения Государя Императора на предмет их заботы ― на единство церкви и иерархии⁶⁸. Теперь, после всего произошедшего не могло уже быть никакого опасения, чтобы проект о. Верховского мог иметь какой-либо успех. Притом м. Филарет еще в августе месяце сообщал министру внутренних дел Валуеву о проекте, как деле, «требующем проницающего воззрения и действования правительства»⁶⁹.

И действительно, проект о. Верховского остался без движения, его даже и принять никто не хотел. Об этом сам отец Верховский так передает.

«Со всеподданнейшей запиской о старообрядческой иерархии Шестов с Петровым являлись к министру внутренних дел г. Валуеву, но г. министр записки не принял. Мысли о старообрядческой иерархии воспротивился преосвященный м. Филарет... тогда ходатаи обратились к канцлеру князю Горчакову, и были осчасливены не только внимательным выслушиванием, но и принятием от них записки, конечно, не официально, а к личному его сведению»⁷⁰.

Но несмотря на это, прошение и записка о. Верховского так и остались без последствий. Иначе и быть не могло ― очень уже то и другое было пропитано раскольническим духом. Не знавшие их автора никак не могли деже предполагать, что писал их кто-либо из единоверцев, а поэтому долго, даже спустя после, автором записки почитали кого-либо из раскольников, и только в семидесятых годах о. Верховский открыл себя как автора их⁷¹.

Даже и некоторые из прежних единомышленников его скоро же отказались от просимого в записке. Так Екатеринбургский единоверец ― купец Казанцев вместе с единомышленными ему, решил подать свое собственное прошение на Высочайшее имя. В этом прошении он ходатайствовал только о даровании единоверцам особых епископов. Но и эта просьба не имела успеха после подачи прошения, и личного представления Государю московских единоверцев. На нее последовал отказ со строгим воспрещением на будущее время подавать подобные прошения⁷². После этого отказа о. Верховский и его единомышленникам нечего было и думать о получении удовлетворения на их просьбы. Так вся их затея и кончилась одним лишь волнением, произведенным ими среди единоверцев. Волнения эти, только уже в более умеренной форме, снова появились в семидесятых годах, будучи возбуждены известными чтениями Т. Ив. Филиппова «О нуждах единоверия».

В 1872 году Т. Ив. Филиппов в С.-Петербургском обществе любителей духовного просвещения выступил с чтением о нуждах Единоверия. В этом чтении он проводил те мысли, что клятвы собора 1667 г. положены вообще на всех, содержащих старые обряды, следовательно, и на единоверцев, что один Св. Синод без сношения с восточными святителями снять их не мог, что и теперь на единоверцев смотрят не как настоящих и истинных православных и близких матери Церкви сынов ее, что они ограничены многими условиями и препятствиями к единению с Православной Церковью и т.п. Мысли эти, высказанные в первом чтении сравнительно еще неясно и скрытно, в последующих чтениях 1872‒1874 гг. были обоснованы автором и выражены со всею возможною для печати прямотой и резкостью⁷³. У автора их здесь же, в обществе, при самом первом чтении оказались очень сильные оппоненты ― профессора СПб духовной Академии И.Ф. Нильский, И.В. Чельцов, протоиерей о. Васильев и др. Возгорелся спор, сначала устный ― в обществе, потом письменный ― в печати. Содержание чтений и спора печаталось в Правительственном Вестнике, а оттуда и в других газетах. Поэтому скоро он стал известен не только в столицах, но и в глухих уголках России.

Как единоверцы, так и раскольники очень усиленно следили за всем, происходившим в обществе, и сильно волновались и также спорили и между собой, и с православными. Мысли, проводимые Т.И. Филипповым раскольникам, дали новый материал в их обвинениях и насмешках над Единоверием, а единоверцев сильно смутили и опечалили. Некоторые из последних стали обращаться к печати с вопрошениями ― как им понимать чтения г. Филиппова и относиться к ним, что предпринять по их содержанию и отвечать раскольникам и т.п.⁷⁴ Кое-где снова стали поговаривать о том, что необходимо возобновить ходатайство пред правительством о расширении церковных прав единоверцев. По местам возникали сильные разногласия среди самих единоверцев. С особенною силой они проявились в Петербурге и в Москве.

В Петербурге волнения произошли вследствии выбора в 1874 году старосты церковного для Большеохтинской Дмитриевской церкви. Выбран был прежний староста ― купец Иванов, но выбран вопреки синодальному распоряжению от 3 марта того же 1874 г., не допускавшему Иванова к выбору в старосты, и выбран был, кажется, с целью оппозиционного отношения к Синодальному определению⁷⁵.

В Москве разногласия были более существенны и проистекали из более важных причин. По избранию прихожан священником при Троицком единоверческом храме в Москве был назначен священник из г. Ржева тверской губ. о. Иоанн Звездинский. Этот свой переход обусловил тем, чтобы в богослужении Троицкой церкви были приняты изменения, существовавшие в других единоверческих храмах, а именно: на великом выходе оставить поминовение словами, шесть раз повторяемыми: «всех вас да помянет Господь Бог во царствии своем», причащать мирян Св. Таин по три лжицы, женщинам причащающимся не входить на солею, а священнику для причащения их сходить с солеи и некоторые другие...

Некоторые из этих изменений, например, причащение мирян по три лжицы Св. Таин, практиковались в некоторых единоверческих церквах Москвы уже давно. Это последнее изменение внесено было священником о. Симеоном Морозовым, также из Ржева перешедшим в Москву. Уже при м. Филарете была попытка закрепить этот обычай архипастырским благословением, но архипастырь не только отклонил просьбу об этом, но и убеждал просителей держаться всего церковью принятого обычая. Теперь, при вступлении священником Троицкой церкви о. Звездинского, вопрос об этом изменении, равно и о других, снова возобновился. Среди многих прихожан о. И. Звездинский нашел горячих единомышленников.

Но против всех этих изменений восстал старший священник той же Троицкой церкви о. Георгий Воздвиженский со многими из своих прихожан. О. Воздвиженский более 20 лет священствовавший при означенной церкви, никак не хотел допустить новшеств, предлагаемых О. Звездинским изменений. Начались собрания прихожан. Спором заинтересовались и другие московские единоверцы, Скоро разногласия перешли на обсуждение печати. Но партия охранителей старины, с о. Воздвиженским во главе, отстаивавшая положенное в самих старопечатных книгах и в правилах 1800 года, одержали верх, и дело опять кончилось ничем⁷⁶.

Но влияние чтений «О нуждах Единоверия» отразилось среди единоверцев и более существенным образом. Провинциальные единоверцы, не задаваясь, под влиянием толков о нуждах единоверия широкими задачами, надумали ходатайствовать перед правительством об удовлетворении некоторых более существенных из них. С этою целью в августе месяце 1877 года купцы-единоверцы, съехавшиеся в Нижний Новгород на Макарьевскую ярмарку, составили прошение в Св. Синод.

В этом прошении, указав на то, что «долговременный опыт показал, что единоверческая церковь имеет нужду в более широких правах относительно своих действий на раскол, и для еще полнейшего единения ее с православной церковью», купцы-единоверцы «требовали дополнить» правила Единоверия следующими пунктами:

1) чтобы в единоверческие училища дозволено было принимать детей не только единоверцев, но и раскольников православных

2) чтобы единоверческое духовенство службы и требы совершало в своих церквах и по старинным книгам единоверческой печати

3) чтобы единоверцы, вступающие в браки с православными, венчались по их желанию в единоверческом или православном храме, чтобы и их дети были также по желанию их крещаемы

4) чтобы допустить свободный переход в Единоверие, так чтобы лицам, записанным в церковных православных метриках, но на деле к церкви не принадлежащим, дозволено было в случае их желания приписываться к приходам единоверческим

5) чтобы было всем ведомо, что грамота патр. Константинопольского о свободе обрядов (от 1655 г.) утверждена, и в руководство для Всероссийской церкви принята и

6) чтобы было подтверждено, чтобы не слышались распри, раздоры и хулы ни с одной стороны ― единоверцев и православных, за содержание разных обрядов⁷⁷.

Под прошением этим подписалось 20 человек, между коими не было ни одного ни московского, ни петербургского купца. По содержанию своему прошение 1877 года ничего особенного не представляло. Все просимое уже было предоставлено единоверцам давно, кроме просимого в п. 4 о свободе перехода в Единоверие.

В следующем 1878 г., в марте месяце, надумались подать прошение в Св. Синод и московские единоверцы. Таковое действительно, за подписью 33-х лиц, и было послано. Нового с прошением 1877 г. оно содержало очень немного, повторяя собою прошение 1877 года. Новым было разве то, чтобы моления за Государя и Царствующий дом во время богослужений дозволено было совершать им во всем согласно по старопечатным книгам, или по вновь издаваемым от Св. Синода формам, смотря по желанию прихожан, и чтобы как духовным лицам, так и мирянам, со стороны православных и единоверцев была предоставлена полная свобода участия в богослужении и общении в таинствах, вопреки пункту 11 правил 1800 года⁷⁸.

Наконец, 26 августа того же 1878 г., в Нижнем Новгороде по тому же поводу происходил съезд немногочисленных представителей Единоверия. Присутствовал на нем и принимал участие известный иеромонах Пафнутий⁷⁹, прибывший из Москвы с разрешения м. Иннокентия. На съезде было составлено в Св. Синод прошение и подробная докладная записка. В прошении, упомянув вначале о том, что Св. Синодом разрешено и благословлено употребление старообрядцами старых обрядов, просители писали: «К сожалению сие разрешение и благословение старого обряда доселе остается не обнародованным от Св. Синода никаким нарочитым актом в прямых и ясных выражениях... Таковая неопределенность всегда лежала и лежит тяжелым бременем на совести единоверцев, по наследованию от предков нетерпимо относящихся ко всему, что умаляет достоинство святительства, и еще в 1864 г. вызвала их на всеподданнейшее прошение от московских единоверцев, о разрешении вопроса о клятвах посредством сношения российского Св. Синода с восточными святейшими патриархами. И ныне, в августе прошедшего 1878 г. от московских единоверцев поданы два прошения в Св. Синод. И мы, уполномоченные от единоверческих обществ и частные лица, нарочито обравшиеся в нижегородской ярмарке, сим покорнейше просим святейший правительствующий Синод, дабы ваше святейшество благоволили по всему прописанному в сих прошениях и прилагаемой при сем докладной записке учинить решение, и согласно сей нашей просьбе, обнародовать свое святительское разрешение и благословение нарочитым актом в точных и ясных выражениях, дабы всем ясно было, какой смысл соединяют святители православия с принятием нас в общение, и с личными их служениями в наших храмах, в заграждение уст противников церковного мира и союза, в утешение же, одобрение и утверждение нас в послушании»⁸⁰...

Как видим, ходатайства единоверцев от 1877 и 1878 годов далеко не похожи на ходатайства 1864 г. Теперь главным образом просят не лишнего, чтобы отделяло их от православных, но действительно много «нужного» для преуспеяния Единоверия, теперь не требуют, а только молят. Теперь не с высокомерием и сознанием своей правоты утруждают Государя и его министров, а почтительно, сыновне любовно, покорнейше просят свое духовное начальство ― Св. Синод.

Разумеется такого рода воззвание единоверцев к Св. Синоду не могло остаться не услышанным и «нужда» просителей ― не удовлетворенной. И действительно, от 8 мая-17 июня 1881 г. Св. Синод сделал свое определение по поводу просимых единоверцами дополнений некоторых пунктов правил 1800 года.

4 июля Государь Император Высочайше соизволил дать свое согласие на означенное синодальное определение. В определении своем Св. Синод нашел прежде всего необходимым вновь выразить, как было уже изъяснено в правилах 1800 г., что учреждение единоверческих церквей последовало по снисхождению православной церкви, для облегчения отторгшимся от нее пути возвращения в лоно церкви, что Единоверие, исповедуя догматы христианской веры в духе и истине вселенского православия, однако отправляет богослужение и церковные требы по книгам не чуждым, в словах и обрядностях, некоторых погрешностей с отступлением от общепринятого на всем православном востоке церковного чина». Поэтому далее говорилось в определении, если некоторое дополнение правил Единоверия и может быть допущено, то только для облегчения отторгшимся от церкви соединиться с ней, и с устранением всякого соблазна и недоумения.

Дополнения же Св. Синод нашел возможным сделать следующие:

1) предоставил детей, рожденных от браков православных с единоверцами, крестить по желанию в православной или единоверческой церкви; равным образом и другие таинства принимать в той и в другой церкви

2) 5-й пункт правил 1800 г. Св. Синод дополнил разъяснением, что разрешается присоединяться к Единоверию тем из записанных православными, кои не менее 5 лет уклонились от исполнения таинств православной церкви и не иначе, как с особого для каждого из таких лиц разрешения епархиального архиерея

3) не встретил Св. Синод препятствий и к тому, чтобы православные обращались к единоверческим священникам для исполнения христианского долга исповеди и Св. причащения, хотя и ограничил это обращение особо уважительными случаями, и с тем притом, чтобы подобное обращение отнюдь не служило поводом к перечислению православного в Единоверие. И таковой православный обязывался представить своему приходскому священнику свидетельство о бытии у исповеди и причастия для записи в книгу приходской церкви.

По поводу же просьбы единоверцев, чтобы возбранены были с обеих сторон распри, раздоры и хулы, Св. Синод найдя все это желательным, выразил надежду, что и сами единоверцы воздержатся от всякой укоризны на служение по исправленным книгам, и не станут и сами чуждаться общения со всеми чалами Православной Церкви в молитве и таинствах, и священникам своим препятствовать. А православные, при посещении ими единоверческих церквей, обязываются соблюдать уважение к уставам и чинопоследованию оных, так и оказывают подобающее святыне храма благоговение.

Что же касается выраженного единоверцами желания касательно разъяснения Св. Синодом смысла клятв собора 1667 г., то единоверцам должно быть известным, говорилось в определении Св. Синода, что клятвы положены не на обряды, содержимые приемлющими Единоверие, а на тех, которые по неразумному пристрастию к сим обрядам, вопреки любви христианской и послушанию, отделились и отделяются от православной церкви, почитая оную еретичествующей»...

Но в одном пункте просьбы единоверцев, именно московских, «чтобы моление за благочестивейшего Государя Императора и о всем Царствующем Доме во время богослужения в единоверческих церквях дозволено было совершать или во всем согласно по старопечатным книгам, или по вновь издаваемым Св. Синодом формам, смотря по желанию и согласию прихожан» ― было отказано на том основании, что возношение при богослужениях имен Августейшего Дома по синодальным формам испрошено с 1800 г. самими искавшими Единоверия, и что нынешнее ходатайство клонится не к дополнению, а к совершенному уничтожению 15-го пункта правил Единоверия⁸¹...

В 1885 г. Св. Синодом было сделано еще небольшое дополнение к правилам 1800 г. По просьбе Уфимского преосвященного, Св. Синод разъяснил, что при присоединении из раскола в Единоверие надлежит довольствоваться выдаваемыми присоединяющимися лицами подписками, не требуя засвидетельствования таковых подписок волостными и сельскими правлениями.

Это последнее обстоятельство немало по местам тормозило рост Единоверия. Не говорим уже о том, что требовался лишний бесполезный труд от желающих присоединиться к Единоверию. Эти нередко в волостных и сельских правлениях членами их ― раскольниками, отговаривались от благого желания быть единоверцами и оставались по старому раскольниками⁸².

Несмотря на вышеприведенные дополнения правил 1800 г. и на устранение многих нужд Единоверия, единоверцы все-таки не успокоились. Желания получить большее не оставляли их, и потом побуждали снова ходатайствовать пред правительством. Так в 1885 году московскими единоверцами было подано в Св. Синод новое прошение «об издании от его имени постановления, в коем было бы разъяснено, что православная Греко-российская церковь не утверждает и не разделяет тех порицательных выражений об именуемых старых обрядах, которые содержатся в противораскольничьих сочинениях прежнего времени». В основание своей просьбы единоверцы указывали на то, что «означенные порицательные выражения, смущая единоверцев, препятствуют и обращению раскольников в лоно православной церкви на правилах Единоверия»⁸³.

Причиной же возбуждения просьбы было вероятно то, что в издаваемых с благословения Св. Синода полемических против раскола сочинениях прежнего времени, порицательные выражения оставались без убавлений и смущали единоверцев, внушая им, что Св. Синод изданием этих сочинений ясно де показывает свое согласие с ними, и с их порицанием на старые обряды. А между тем, в определении св. Синода от 1881 г. об этих порицаниях ничего не было оговорено. Сказано лишь о клятвах 1667 г. Таким образом, это ходатайство проистекало из неудовлетворенности единоверцев определением 1881 г. Естественно было и Св. Синоду удовлетворить этому ходатайству. И действительно, он, дабы успокоить единоверцев, и отнять у раскольников всякий предлог к оправданию своего отделения от Церкви, издал от 4 марта 1886 года известное «Изъяснение о содержащихся в полемических против раскола сочинениях прежнего времени порицаниях на именуемые старые обряды».

Упомянутый в начале «Изъяснения» о книжной справке при п. Никоне, и о появлении раскольников с их дерзкими, хульными и лживыми порицаниями и обвинениями на православную Церковь, Св. Синод разъясняет, откуда проистекали у некоторых полемистов резкие иногда порицания, и как на них должно смотреть. А в конце «Изъяснения» ясно, прямо и открыто высказывает свое отношение к этим порицаниям и обвинениям, и к так называемым старым обрядам.

«В устранение всяких лжетолкований и в прекращение всяких сомнений, Святейший Синод Церкви Российской посредством настоящего изъяснения дает знать всем, что православная Церковь признает содержащиеся в полемических против раскола сочинениях прежнего времени порицательные отзывы и выражения об именуемых старых обрядах принадлежащими лично писателям сих сочинений, которыми они произнесены по особенной ревности о защите православной Церкви, и содержимых ею обрядов от нестерпимо дерзких хулений на оные со стороны раскольнических писателей: сама же не разделяет и не подтверждает сих отзывов и выражений. Православная Церковь признает подлежащими отлучению и клятве всех непокоряющихся постановлению великого Московского собора о новоисправленных церковно-богослужебных книгах, чинах и обрядах, то есть всех тех, которые в противность сему постановлению признают исправленные книги, чины и обряды неправо исправленными, даже еретическими, объявляли за их исправление православную Церковь падшей, безблагодатной, зараженною ересями, и не имеют общения с нею, а в знак своего противления сей Церкви и порицания содержимых ею обрядов употребляют, и требуют исключительно употреблять так называемые старые обряды, которым усвояют притом значение неизменяемых догматов веры и противный православию смысл. Но подвергая такому суду неразумных и ожесточенных ревнителей именуемых старых обрядов, православная Церковь не произносила и не произносит никакого осуждения и порицания на эти обряды, которые сами по себе, и независимо от значения усвоенного им раскольниками, признавала и признает не представляющими ничего противного православию и употребление их не в знак противления Церкви, но в полном общении с нею, по ее собственному благословению, вполне дозволительным».

Этим «Изъяснением» Св. Синода заканчивается ряд мероприятий церковной власти к успокоению внутренней жизни единоверцев, и к успокоению появлявшихся среди них волнений, колебаний и сомнений. Казалось бы этой материнской внимательностью и заботой об удовлетворении нужд единоверия, высшая власть Церкви русской должна была бы уверить единоверцев, что и они такие же чада ее, как и прочие православные, должна была успокоить и сблизить их с собой. Но, к сожалению, не все из Единоверцев проникаются таким попечениям о них Церкви. Среди многих из них еще и теперь, и в очень сильном возбуждении, бродят разные мысли о нуждах единоверия, о неудовлетворительном положении его и т. под. Среди многих из них не только живы, но еще и теперь действуют многие старые желания, которые волновали их в истекшем столетии. С этими желаниями они переходят в новое столетие их жизни, а чем закончится все это, покажет будущее.

Как же внешне росло и увеличивалось в количестве своих членов Единоверие за столетнюю жизнь свою? Ответить на этот вопрос возможно только лишь с приблизительною вероятностью и точностью. Причины тому таковы.

Правительственных ― официальных сообщений, обнародованных по данному вопросу, имеем далеко недостаточно. До 1887 года таких сообщений не имеется совсем, и только с этого года в отчетах обер-прокуроров начинают даваться упоминания о присоединившихся из раскола к Единоверию, и то, далеко не всегда точные и верные. Правда, все сведения об обращениях к Единоверию содержатся в отчетах Синоду по епархиям архиереев и духовных консисторий, но последние совсем неизвестны и продолжают покоиться на полках лишь архивов. Казалось бы, на страницах «Епархиальных Ведомостей» должно бы найти потребное, но и здесь сведениями об Единоверии уделялось очень мало внимания, и то, только лишь случайно ― по поводу или построения единоверческих храмов, или обращений из раскола в Единоверие. И местная история Единоверия по отдельным округам или епархиям есть еще дело будущего. Это одна сторона дела. Другая не менее, если только не более существенная трудность к определению роста Единоверия в количестве членов его, заключается в том, что почти совсем не имеется сведений об отпадших от Единоверия снова в раскол. А такие отпадения, как всем известно, были и нередко, и не в малом количестве. Наконец, немало было перечислений из Единоверия к Православной церкви. Все это ведет к тому, что статистика Единоверия по необходимости должны быть односторонней, и, следовательно, не точной.

Но все-таки что же нам известно о росте Единоверия?

В ответ на этот вопрос представим цифровые данные о присоединениях из раскола к Единоверию, данные, заимствованные нами из отчетов гг. обер-прокуроров Св. Синода. Для более правильного же суждения о симпатиях раскольников к Единоверию, наряду с цифрами присоединившихся из раскола к Единоверию, отметим цифры и присоединений к Православной Церкви за соответствующие годы. Наперед же оговоримся, что в цифрах, присоединившихся к Православной церкви значатся, наряду с раскольниками, и сектанты, которые и доселе продолжают именоваться раскольниками, и которые особенно с 80-х годов в немалом количестве присоединялись к Православной Церкви. Этим быть может обстоятельством и объясняется сильный перевес обращений из раскола к Православной Церкви сравнительно с присоединениями к Единоверию, начиная с 80-х годов. Данные о количестве присоединений, как сказано, мы имеем только с 1837 года, и то с перерывами для некоторых годов.

Вот эти сравнительные цифры обращений к Православной Церкви и к Единоверию.

Приведенные цифровые данные обращений из раскола в Единоверие позволяют нам сделать несколько выводов. Прежде всего, они весьма красноречиво говорят, что самое большое количество обращений было в царствование Императора Николая I. За взятые нами 18 лет из времени его Царствования, этих обращений почти вдвое было более, чем сколько было их за остальные годы ― с 1855 по 1897 включительно. За первое было обращений до 114116, тогда как в царствование Александра II (за взятые нами 21 год) только 45626, а за остальные 15 лет царствования Александра III и Николая II ― 28378. В среднем вывод на каждый взятый нами год обращений было в царствование Николая I ― 6339, Александра II ― 2172, за последующие царствования ― 1982.

Такая разница в количестве обращений различных царствований объясняется различными системами отношений к раскольникам правительства и государей. При Николае I, как известно, раскольникам жилось весьма стеснительно, и некоторые монастыри и моленные насильственно были обращаемы в православные, отсюда, разумеется, и большое количество обращений из раскола. Начиная с царствования Александра II отношения к раскольникам круто изменяются, а соответственно этому падает и цифра обращений в Единоверие, спускаясь с 12339 ― в 1838 году, до 2441 ― в 1897 году. Немалое влияние на понижение обращений с 50-х годов оказало, конечно, и возникновение австрийского священства. Видимая полнота иерархических степеней в нем удержала многих раскольников от присоединения к Единоверию.

Не менее интересен и другой вывод касательно сравнительного отношения обращений из раскола к Единоверию и к Православной Церкви. Именно за взятые нами годы обращений было:

• при Императоре Николае I к Православной Церкви ― 111688, при 6205 в среднем для каждого года

• при Александре II к Православной Церкви ― 48185, при 2294 в среднем в год и

• к Единоверию ― 45626 при 2172 в год

• при Александре III к Православной Церкви ― 81318, при 5421 в год и

• к Единоверию ― 28378, при 1892 в год.

Как видим, при Императоре Николае Iобращений к единоверию хотя и незначительно, но было больше, чем обращений к Православной Церкви; при Александре II ― почти одинаково, хотя с перевесом в сторону обращений к Православной Церкви, а в последние два царствования обращений к Православной Церкви было почти в три раза более, чем обращений к Единоверию. Правда, как ранее было уже сказано, в количестве обращенных к Православной Церкви значатся и обращенные из сект, которых с восьмидесятых годов бывало немало, но если треть из всего количества обращений отнесем на счет обращений из сект, то и всегда обращений к Православной Церкви будет почти вдвое более сравнительно с обращениями к Единоверию. Вывод отсюда ясен. Единоверие среди раскольников не пользуется симпатиями и вниманием преимущественно с Православием Великороссийской Церкви.

Этот вывод приложим и к раскольникам даже в царствование Николая I, и тогда обращений к Единоверию настолько незначительно более было, чем обращений к Православной Церкви, что только что сделанный вывод о том, что Единоверие не пользуется особливыми симпатиями среди раскольников остается в своей силе и по отношению к раскольникам времени царствования Николая I. Причин тому много. Они кроются и в самом Единоверии, и в особой ожесточенности к нему раскольников, и в неправильном, а иногда прямо-таки оскорбительном для единоверцев взгляде на него православных и т. под.

Но из этого положения делать заключения в сторону отрицания значения за существованием Единоверия и его полезности для православной церкви, что делают иные, было бы крайней исторической несправедливостью. Уже то одно, что многие из раскольников, хотя бы их было и весьма незначительное количество, в своих обращениях к православной церкви предпочитают Единоверие, ставит Единоверие со стороны его значения и пользы для церкви православной на подобающую ему высоту. Да к тому же в общем количестве цифра обращений к Единоверию за столетний период существования его далеко незначительна. За взятые нами только 54 года таких обращений было уже почти до 190 тысяч. Отдельных же единоверческих приходских церквей к 1837 году было до 70, к пятидесятым годам их увеличилось до 116, а в 1896 г. их было уже 256. И это количество церквей единоверческих немало. Кроме того, многие из них были обращены в православные храмы с исключением их из списков единоверческих. Почти каждая епархия может указать у себя по одной, а то и по нескольку таковых.

Нельзя не остановиться вниманием на росте единоверческих приходов. Если к 1850 году таких церквей было 118, а за исключением 14⁸⁵, бывших еще до 1800 г. только 104, то к 1897 г. их возросло уже до 256, т.е. за второе полустолетие их прибавилось в полтора раза более, чем сколько было в первое. Этого увеличения казалось бы совершенно нельзя ожидать.

Как видели, большое количество присоединений было в царствование Николая I, а за остальное время эти начали сильно уменьшаться, и вдруг одновременно с уменьшением роста Единоверия увеличивается количество единоверческих церквей. Это сопоставление приводит нас к одному важному выводу: Единоверие в последнее полустолетие если уменьшалось в количестве присоединяющихся из раскола, зато внутренне росло, крепло и преуспевало. Всем хорошо известно, что в царствование Николая I очень много раскольников заставляли насильственно записываться в единоверцев. Разумеется, что таковыми они были только по метрическим документам, а на самом деле оставались раскольниками, которым не нужны были приходские храмы, которые продолжали ходить в свои моления, и которые при первой возможности снова переходили в раскол. Отсюда понятно, что в ежегодных больших количествах насильно обращенных, искренних бывало мало. Отсюда естественны постоянные отпадения от Единоверия в раскол. Стоит только познакомиться с одним лишь указателем дел Архива св. Синода, и хоть немного проштудировать 8 том истории Министерства Внутренних дел г. Варадинова, чтобы видеть, как много в 40‒60-х годах переходило из Единоверия в раскол.

С 70-х годов этих переходов почти не видим. Теперь, если присоединяются к Единоверию, то не по насильственным побуждениям, а поэтому, хотя присоединяются и в малом количестве за каждый год, но с удалением от раскола, и с образованием отдельных приходов с своей особливой церковью. Значит, малый количественный рост Единоверия за последние десятилетия наряду с большим увеличением единоверческих церквей свидетельствует о том, что теперь Единоверие вышло из периода принудительных обращений к нему и пошло по пути свободного убежденного присоединения к нему из раскола. Оно стало не внешне только расти, внутренне не отличаясь от раскола, но и увеличиваясь, хотя и незначительно, в количестве своих членов, оно стало пополняться убежденными, более или менее, и искренними единоверцами.

Итак, что-либо определенное о количественном росте в членах Единоверия сказать нельзя. Одно несомненно, что для многих десятков тысяч из раскольников оно сослужило службу родимой матери. Если даже и наполовину из всего количества обращенных к Единоверию было отпадений снова в раскол, и тогда должно признать немалый количественный рост Единоверия и немалую пользу за ним для Церкви Православной. А отпадения были, есть и будут не только от Единоверия, но и от Православной Церкви, как об этом сказано еще Самим Основателем Церкви, Господом нашим Иисусом Христом.