Материалы по истории русской культуры и русско-шведских культурных связей XVII в. в архивах Швеции

В марте – апреле 1959 г. я побывал в составе делегации советских историков и архивистов в Швеции, где работал в Государственном архиве г. Стокгольма. В числе многочисленных хранящихся там материалов, важных для изучения истории СССР, представляют интерес некоторые источники по истории русской культуры и русско-шведских культурных связей в XVII в.

Новые материалы о дьяке Иване Тимофееве – авторе «Временника».

В фонде новгородских документов, относящихся к периоду шведской интервенции в России начала XVII в. и вывезенных шведскими оккупантами в 1617 г. в Стокгольм, имеются три судебных дела с интересными подробностями о дьяке Иване Тимофееве.

Иван Тимофеев – один из наиболее ярких писателей начала XVII в., давший в своем «Временнике» интересное изображение событий классовой борьбы в России и польско-шведской интервенции в Русском государстве. Биография Тимофеева наиболее полно освещена в книге С. Ф. Платонова.¹ Ряд сведений о Тимофееве сообщает Н. П. Лихачев.²

В последующих исследованиях о Тимофееве П. Г. Васенко,³ И. И. Полосина,⁴ О. А. Державиной⁵ отсутствует материал, который мог бы в какой-либо мере пополнить наши сведения об этом выдающемся публицисте новыми фактами из его биографии.

Новые материалы о Тимофееве, извлеченные из Стокгольмского государственного архива,⁶ позволяют дать более подробное его жизнеописание. Особенно важно то, что эти материалы проливают свет на новгородский период жизни Тимофеева, до сих пор являвшийся наиболее темным. Наконец, некоторое значение документы Стокгольмского государственного архива имеют и для исследования творческой истории «Временника» Тимофеева.

В своей челобитной, написанной в 1615 г. на имя шведского королевича Карла-Филиппа и поданной в Новгородской приказной избе боярам Э. К. Горну и князю И. Н. Одоевскому, Тимофеев указывал, что он «у прежних великих государей царей был во многих приказех на Москве у великих дел и зде в Новегороде».⁷ Известно, что в 1598 г. Тимофеев являлся дьяком одного из московских приказов и в этом звании поставил свою подпись на грамоте об избрании царем Бориса Годунова.⁸ Вероятно, в главе «Временника» «О обирании Бориса на царство в Новом Девиче монастыре и о воцарении его» отразились личные впечатления Тимофеева о событиях 1598 г.⁹

В документах 1604–1605 гг. И. Тимофеев упоминается в качестве дьяка приказа Большого прихода. В этой должности ему приходилось общаться с послами и гонцами австрийского императора.¹⁰

В 1605 г. Тимофеев был послан «с нарядом» в большом полку в Брянск против Самозванца.¹¹ В том же году, в царствование Лжедмитрия I, Тимофеев вместе с боярином князем В. К. Черкасским и князем А. В. Хилковым верстал в Туле поместными и денежными окладами «епифанцов детей боярских и новиков служилых и неслужилых».¹²

Таким образом, главу «Богопустное на ны царство Ростригино беззаконное» Тимофеев писал как свидетель и участник борьбы Лжедмитрия I с правительством Бориса Годунова, как очевидец событий недолговременного правления Самозванца.

В правление Василия Шуйского Тимофеев находился в Москве в то время, когда к ней подошли войска Болотникова. Рассказывая в своем «Временнике» о том, как «своевернии раби» подняли рать, Тимофеев говорит, что они осадили Москву, царь Василий Шуйский был заперт, как птица в клетке, а вместе с Шуйским пребывал в столице и он, Тимофеев, будучи подобен мухе, но все же выполняя царские повеления.¹³ После того как восставшие крестьяне вынуждены были отступить от Москвы, Тимофеев принял участие в подавлении восстания Болотникова, был в 1607 г. «у наряду» в полках под Калугой ¹⁴ и Тулой.¹⁵

Содержащиеся во «Временнике» обличения «непослушного самовластия рабов» были порождены той острой социальной борьбой, которая непосредственно захватила и Тимофеева.

В 1607 г. Тимофеев получил назначение в качестве дьяка в Новгород,¹⁶ где на воеводстве сидели князь А. П. Куракин и М. И. Татищев, а место дьяка (кроме Тимофеева) занимал также Ефим Телепнев. В дальнейшем имя Тимофеева упоминается в ряде новгородских документов.¹⁷ Во «Временнике» имеются некоторые неясные намеки на то, что отправка Тимофеева в Новгород была вызвана стремлением Василия Шуйского удалить его из Москвы, носила характер опалы. Тимофеев говорит: царь «кроме воля моея взыскания послати мя умилися».¹⁸ Не случайно Тимофеев резко отрицательно относится к Шуйскому, именуя его «самовенечником»¹⁹ и «срамодейственым Василием».²⁰

Положение Тимофеева в Новгороде было нелегким. Он находился в неприязненных отношениях с воеводой М. И. Татищевым, которого в одном случае называет «напраснем в делех и словесех волкохищнем лжесиленьтияром»,²¹ а в другом случае говорит, что это человек «зело прелукав и злохитр».²² Столь же неодобрительны отзывы Тимофеева и о дьяке Ефиме Телепневе, «иже сосходен злохитрому оному (т. е. Татищеву, – Л. Ч.) во злобных нравех и собеседлив, паче же по лукавству свойствен».²³

В конце 1608 г. в Новгороде произошло восстание, в результате которого М. И. Татищев был убит.²⁴ Иван Тимофеев участвовал, по поручению М. В. Скопина-Шуйского (находившегося в Новгороде для переговоров о военной помощи и для сбора ратных людей), в описи, оценке и продаже конфискованного имущества погибшего воеводы. Соответствующая опись скреплена рукой Тимофеева.²⁵ Весьма отрицательно относясь к Татищеву, Тимофеев в своем «Временнике» (основываясь в значительной мере на материалах собственного расследования) указывает, что имущество убитого воеводы сложилось в большой степени в результате хищений.²⁶

К началу 1610 г. Тимофеев отбыл срок своей службы в Новгороде,²⁷ но не смог выехать оттуда в Москву по обстоятельствам, от его воли не зависящим. Во «Временнике» Тимофеев говорит о своей задержке в следующих выражениях: «Мое же отсюду к преславному граду вспять возвращение, отнюду же преж ми семо исхождение бысть, медленней зде на долзе закосне скудостию ми возможных к подъятию действ».²⁸ В переводе О. А. Державиной приведенный текст звучит следующим образом: «А мое возвращение отсюда назад в славный город (Москву), откуда раньше я сюда приехал, задержалось здесь и надолго замедлилось из-за скудости имеющихся у меня необходимых средств».²⁹ Может быть, такое толкование и правильно. Но можно понимать текст и по-другому. Не исключена возможность, что Тимофеев имеет в виду не недостаток денежных средств, а то, что он не мог действовать свободно, не мог поступить так, как ему хотелось. Тимофеев не пользовался расположением Шуйского, и для последнего, вероятно, был нежелателен его приезд в Москву, особенно если учитывать близость Тимофеева к М. В. Скопину-Шуйскому. Между неожиданной смертью Скопина-Шуйского в Москве в апреле 1610 г. и затруднениями, с которыми столкнулся Тимофеев, желавший примерно в то же самое время попасть в Москву, по-видимому, есть какая-то внутренняя связь. Молва называла виновником смерти Скопина брата царя – Д. И. Шуйского.³⁰ Не царь ли Василий Шуйский помешал въезду в Москву Тимофеева, подозреваемого и том, что он слишком тесно связан с М. В. Скопиным-Шуйским?

«Временник» Тимофеева полон восторженных отзывов о Скопине. Тимофеев противопоставляет последнего как храброго и инициативного полководца безвольному Василию Шуйскому. Царь Василий не мог противостоять напору тушинцев на Москву, а Скопин-Шуйский освободил столицу от тушинской осады и самого царя выпустил как птицу из клетки.³¹ Сравнивая Скопина с Татищевым, Тимофеев замечает, что хотя у них и было одно имя, но первый отличался от второго как свет от тьмы.³²

Близость Тимофеева к М. В. Скопину-Шуйскому подтверждается материалом одного судебного дела, относящегося к апрелю 1611 г. и хранящегося в Стокгольмском государственном архиве. Из этого дела видно также, что среди лиц, стоявших у власти в Новгороде, была группа, враждебная Тимофееву и стремившаяся его скомпрометировать. Это, очевидно, сторонники убитого М. И. Татищева.

В апреле 1611 г. гость Степан Иголкин заявил в Новгороде боярину И. Н. Большому Одоевскому и дьякам Корнилу Иевлеву и Семейке Самсонову, что, когда в результате новгородского восстания погиб М. И. Татищев, ему, С. Иголкину, поручили быть вместе с И. Тимофеевым «у переписки и у оценки» оставшихся после убитого «опальных животов». Среди них имелись две иконы – «образ Спасов да образ Николы, обложены золотом ... и украшены жемчюги и каменьем дорогим». При переписи «рухляди» М. И. Татищева дьяк Иван Тимофеев «тех образов смотреть не давал неведомо для чево». В 1611 г. Степану Иголкину было поручено «считать дьяка Петра Третьякова в приходе и в росходе»; во время этой ревизии он ознакомился с книгами, в которых были описаны «образы окладные и неокладные» М. И. Татищева, и установил, что в указанной описи образа Спаса и Николы чудотворца отсутствуют.

Иван Тимофеев, допрошенный по заявлению С. Иголкина, показал: «приказал де ему переписывать ... опальную рухлядь» М. И. Татищева боярин и воевода князь М. В. Скопин-Шуйский; вместе с Тимофеевым «у той переписи были гость Степан Иголкин и иные торговые люди»; среди описываемой «рухляди» имелись и образа Спаса и Николая чудотворца, отданные, по распоряжению М. В. Скопина-Шуйского, софийскому протопопу Амосу, по словам которого М. И. Татищев «был ему сын духовной, и те де образы приказал ему при себе по своей душе и по своих родителех».

Был допрошен и протопоп Амос. По его словам, М. В. Скопин-Шуйский дал ему оба образа, «поедучи из Новагорода», а затем прислал ему с дороги, из Александровой слободы, записку, в которой требовал возвращения образов, и протопоп «те образы послал к нему с человеком своим с Феткою».

По ознакомлении с «грамотой» М. В. Скопина-Шуйского протопопу Амосу воевода И. Н. Большой Одоевский и дьяки установили, что там содержалась просьба о присылке «рухляди». Поэтому они выразили сомнение, действительно ли имелись в виду в письме Скопина образа: «и в той грамоте про те образы не объявилось ничево, а написано в грамоте о рухляди, и толко б те образы были посланы к боярину ко князю Михаилу Васильевичю, и о тех бы образех отписано было имянно, потому что то вещи царственные, а не простое дело и не рухлядь».

По предписанию воеводы и дьяков на дворе протопопа Амоса, в присутствии торговых людей и улицких старост, был произведен обыск, во время которого обнаружены образа Спаса и Николая чудотворца. После этого протопоп Амос заявил: «в том он виноват, что он в тех образех запирался сперва, про те образы не сказал правды, а не сказал деи потому, что хотел те образы вести к Москве ко государю, ково нам государя бог пожалует».

Согласно приговору, вынесенному по делу дьяка Ивана Тимофеева и протопопа Амоса, они были признаны виновными в утайке образов. В частности, Тимофеев обвинялся в том, что при переписи имущества М. И. Татищева «он гостю Степану Иголкину и торговым людем тех образов не показывал, а сказал, что тех образов смотрити ненадобно, те де образы царственные вещи, и показать де их не уметь». В приговоре высказывалось недоверие к утверждению Тимофеева о том, что он отдал образа протопопу Амосу по распоряжению М. В. Скопина-Шуйского, так как «пометы боярина князя Михаила Васильевича о тех образех об оддаче не сыскано, а боярин князь Михайло Васильевич и не в таких великих делех на челобитных помечал своею рукою». Было решено доправить на И. Тимофееве и протопопе Амосе «против тех образов цены по сту по семидесят по три рубли и по дватцати по пяти алтын». Дьяк и протопоп были даны «на крепкие поруки з записми, что им в тех пенных денгах ставитца на правеже», а образы решили «поставити в церкве в Софеи премудрости божий до указу».³³

В рассмотренном деле очень много интересного. Оно свидетельствует о близости М. В. Скопина-Шуйского к Тимофееву и протопопу Амосу. Не случайно через Тимофеева Скопин передает образа протопопу, а затем уже, уехав из Новгорода к Москве, осведомляет Амоса о себе и о своих делах. «Грамота» Скопина Амосу 1610 г. написана в дружественном, интимном тоне: «Господину протопопу Амосу Ивановичю Михайло Шуйской челом бьет. Пожалуй, господине, вели ко мне писати о своем здоровье, как тебя бог милует. А похочешь ведати про меня, и я в Олександровской слободе ноября по 21 день жив. Да что ты, господине, прислал ко мне моей рухляди с Онтоном с Выповским, и ту мою рухлядь Онтон ко мне привез всю сполна. А я тебе, господину своему, челом бью». Через Амоса, вероятно, Скопин-Шуйский поддерживал связь и с Тимофеевым, держал его в курсе своего похода.

В апреле 1611 г. противники И. Тимофеева, вероятно, как уже говорилось выше, из числа лиц, когда-то связанных с М. И. Татищевым, свели с дьяком свои счеты, предъявив ему обвинение в преступлении, бывшем на грани хищения и проступка, свидетельствующего о политической неблагонадежности. Впоследствии сам Тимофеев рассказывал, что его привлекали к ответу по челобитью И. Н. Большого Одоевского, а дело велось дьяками Корнилом Иевлевым и Семейкой Самсоновым, которые «ему были недрузи».³⁴

Указание в деле на то, что «те де образы царственные вещи», заявление протопопа Амоса, что он «хотел те образы вести к Москве ко государю, ково нам государя бог даст», – все это свидетельствует о каких-то политических планах, возможно, объединявших Скопина, Тимофеева, Амоса,–планах, очевидно, враждебных В. Шуйскому. Вероятно, в глазах и Тимофеева, и Амоса М. В. Скопин-Шуйский в 1610 г. рассматривался как кандидат на царский престол.

Но почему дело о Тимофееве и утаенных им образах было поднято в 1611 г., через год после смерти Скопина, когда вопрос о нем как возможном претенденте на занятие трона уже утратил свою актуальность? По всей вероятности, попытка скомпрометировать Тимофеева стоит в какой-то связи с политической борьбой, происходившей в Новгороде в это время. 2 июня 1611 г. в Новгороде был получен приговор первого Ополчения об избрании в русские цари шведского королевича, сына короля Карла IX.³⁵ Тимофеев, судя по всему, не был сторонником идеи водворения на русском престоле в качестве правителя представителя другой страны и чужой династии. Он был глубоко опечален «вселением во царство насилования главохохленых и во стране земля Новоградская от немотующих Фриг таковожде».³⁶ В то же время гость Степан Иголкин, выдвинувший в апреле 1611 г. (еще до того времени, когда было получено решение Ополчения об избрании шведского королевича) обвинение против Тимофеева, в дальнейшем, в декабре 1611 г., был послан (в составе новгородского посольства) в Швецию для переговоров по вопросу о занятии шведским королевичем русского трона.³⁷ С ним же вместе отправился и подьячий Петр Третьяков. А дело, возбужденное против Тимофеева, началось с того, что в книгах П. Третьякова были обнаружены образа Михаила Татищева, затем попавшие (якобы через Тимофеева) к протопопу Амосу. Расстановка сил как будто ясная. С одной стороны, сторонники, с другой – противники признания власти шведского правителя. В этой связи приобретает и особый смысл заявление Амоса о желании вести находившиеся у него образа в Москву для передачи их «государю, ково нам бог пожалует». Имеется в виду, по всей видимости, русский царь, говоря словами Тимофеева, «одушевленный по всему образу божию властию и страхом, богоприставленный нам во всей жизни во утвержение и управление обще наше».³⁸

Какова же дальнейшая судьба Тимофеева? Уже с 1610 г., в условиях иностранной интервенции в России, находившийся в Новгороде Тимофеев был отрезан от Москвы. Рассказывая о свержении и пленении Василия Шуйского, Тимофеев оговаривается, что он не был достаточно осведомлен об этих фактах («о всех сих быхом зде от плена яко во мраце внутрь стен неведени затворени») и излагает их по слухам, доходившим до него случайно, как бы по воздуху через стены («яко по аеру чрез забрала»).³⁹ При описании событий, связанных с походом Скопина-Шуйского из Новгорода в Москву, Тимофеев также замечает: «о них же, иже тамо бывших, мы зде затворении ясне подробну к сказанию не доволени».⁴⁰

Изоляция Тимофеева усугубилась тем, что в июле 1611 г. Новгород был захвачен шведскими войсками. Находившийся в Новгороде с апреля 1611 г. для переговоров со шведами присланный из-под Москвы воевода В. И. Бутурлин бежал, бросив город.⁴¹ Рассказывая во «Временнике» о своем новгородском «пленении», Тимофеев образно говорит, что вследствие шведской оккупации его нога увязла в Новгороде, как в сети; господство иноземцев давило его, как обвившаяся вокруг шеи железная цепь, служившая преградой на пути к освобождению.⁴²

Как известно, шведские интервенты, захватив Новгород, оформили 25 июля договор с новгородскими властями, сдавшими город неприятелю. Согласно договору, «Новгородское государство» переходило под покровительство шведского короля, который должен был прислать в качестве царя на Русь одного из своих сыновей – Густава-Адольфа или Карла-Филиппа. В качестве участников договора с русской стороны в его тексте были названы митрополит Исидор, архимандриты, игумены, боярин и воевода князь И. Н. Большой Одоевский, бояре, дворяне, дьяки, дети боярские, стрелецкие и казацкие головы и атаманы, казаки, стрельцы, различные ратные люди, гости и пятиконецкие старосты, разные торговые люди, иногородние и иноземные купцы. Условно в договоре ставился вопрос о переходе под власть Швеции не только Новгорода, но и всего Русского («Владимирского и Московского») государства.⁴³ Хотя новгородские власти и ссылались на то, что договор со Швецией составлен от лица широких слоев новгородского общества, в действительности его оформление было делом незначительной группы лиц, стоявших во главе управления Новгородом. Народные массы не были довольны действиями своих властей и вели борьбу со шведскими оккупантами (главным образом в форме широкого партизанского движения).

Во «Временнике» имеются некоторые сведения о позиции, занятой И. Тимофеевым ко времени вступления шведов в Новгород. П. Г. Васенко убедительно доказал, что имеющийся во «Временнике» текст, озаглавленный «О крестном целовании королевичю Владиславу», в действительности посвящен событиям в Новгороде накануне и в период занятия его шведами.⁴⁴ Само изложение ведется от лица Новгорода. В тексте говорится, что в момент пленения города «еллинами» (шведами) «неким самописчием»(ему же имя «благодать», т. е. Иоанн), по поручению святителя и первого вельможи, было составлено «написание в хартиях» «к инославным ... клятвам». Речь, вероятно, идет о написании дьяком Иваном Тимофеевым, по поручению митрополита Исидора и боярина князя И. Н. Одоевского, какого-то проекта новгородско-шведского договора. «Написание в хартиях» Тимофеева было весьма «благословно» и «потребно» для новгородцев, но два «властолюбца», желая угодить «варварам» и тем упрочить свое положение, добиться «тленных благ», уничтожили его письмо, составив другое, по «хотению» врагов.⁴⁵

Участие Тимофеева в составлении чернового проекта новгородско-шведского договора весьма возможно. Такого рода черновые проекты существовали, и один из них (неизвестно кем составленный) дошел до нас.⁴⁶ Он найден «на полатях св. Софии», т.е. в резиденции новгородского митрополита, и, следовательно, имеет какое-то отношение к деятельности последнего. А судя по рассказу Тимофеева, его «написание в хартиях» было подготовлено согласно указанию новгородского митрополита Исидора. Правда, Тимофеев говорит об уничтожении этого «написания» двумя «властолюбцами», но речь идет, очевидно, лишь о том, что его тексту не был придан характер официального документа, отражающего точку зрения новгородских властей. Черновая же запись могла и уцелеть. Может быть, данная запись принадлежит Тимофееву?

Конечно, это лишь гипотеза, которая никак не может быть доказана и на которой вряд ли следует особенно и настаивать. Но несомненно, что указанный черновик отражал интересы каких-то широких, патриотически настроенных слоев новгородского общества, хотя и вынужденных принять в Новгород шведскую военную силу, но не желавших упрочения шведского господства и стремившихся лишь использовать шведов в борьбе с польско-литовскими интервентами. Такую же позицию лишь вынужденного признания «иноверных», в угоду которым, однако, не должны быть преданы национальные интересы, занимал, судя по высказываниям во «Временнике», и Тимофеев.

Сравнивая текст новгородско-шведского договора 25 июля 1611 г. с вышеуказанным черновым проектом, мы можем сразу уловить существенные между ними расхождения в условиях. В первом документе шведские интервенты диктуют новгородцам свою волю. В нем говорится, что «по божескому провидению и согласию могущественного и высокорожденного короля Карла» главный военачальник фельдмаршал Я. П. Делагарди «взял штурмом крепость вместе с городом (Новгородом, – Л. Ч.) и хотел даже завоевать каменную крепость (Кремль, – Л. Ч.)», но «ради спасения христиан, дабы не проливать более христианской крови», пошел на уступки новгородцам, согласившимся предаться покровительству «Шведской короны». Далее в тексте идет пункт, по которому русским царем должен стать один из сыновей шведского короля Карла IX, а «всякого рода русские люди» согласны перейти под «управление» «Шведской короны».⁴⁷

Ничего подобного нет в черновом проекте. Там речь идет лишь о союзе («соединенье») «Московского и Новгородского государств» со «Свейским государством», о совместной борьбе «против польских и литовских людей» и об уступке Новгородом Швеции «за почесть» Заонежских погостов.⁴⁸

Следствием захвата шведами Новгорода, по словам Тимофеева, было« разорение церквей и обителей, расхищение городской казны и имущества жителей, выколачивание на правеже из новгородцев денег, увоз в Швецию всех артиллерийских орудий, посредством которых оборонялся город. Все, что пишет Тимофеев, подтверждается документальным материалом.⁴⁹

Описывая во «Временнике» годы господства в Новгороде шведских интервентов (1611–1616 гг.), Тимофеев указывает, что в это время далеко не всем русским людям жилось одинаково («не бяху же во всех равнии вси иже в плену объятыя»). Одни нищенствовали, другие упивались богатством, и «бысть им таковый плен лучши свободнаго всяко жития». Бледность бедняков резко контрастировала с румянцем на лицах разбогатевших при шведах людей. Между теми и другими не было ничего общего («несогласно же бяше житие обоих и много имут между себе разстояние разньства»). Первые страдали от ига захватчиков. Вторые, приспешники интервентов, желали продолжения их господства. Тимофеев осуждает тех, кто действовал рука об руку с интервентами, пользовался их милостями. Люди, «душами же возжени и сердцы горяху приложением ко еллином», – это изменники. Они творили раскол в обществе «за скорое суетия обогащение и своея чести» от шведов.⁵⁰

Во всех этих рассуждениях отразилось в значительной мере пережитое самим Тимофеевым. Это видно из некоторых документов, относящихся к Тимофееву. Сохранилась его челобитная на имя Я. П. Делагарди и И. Н. Большого Одоевского, поданная примерно через месяц после взятия шведами Новгорода, 25 декабря 1611 г. Челобитная эта еще не была использована в литературе, хотя на нее дана ссылка в исследовании С. Ф. Платонова.⁵¹ Тимофеев просил записать за ним его «человека крепостного» Ермачка, пропавшего «без вести» «в новгородцкое взятье»,, а затем вернувшегося обратно. «И чаял я тово своево человека в приступ убита», – пишет Тимофеев. Но оказалось, что Ермачка «збрел из Нова-города в новгородцкое взятье с оторопу с ыными людми» в Ярославский уезд «ко племяни» и, между прочим, побывал в костромском поместье Тимофеева. Оказалось, что это поместье «отдано ис-под Москвы иному помещику». «И тово моево человека, – указывает Тимофеев в челобитной, – новой помещик выбил вон», после чего Ермачка «кормился по иным городом, а ко мне по ся места не шол, про меня проведывал, што жив ли я, и как про меня допряма проведал, што жив, и пришол ко мне назад в Новгород».⁵²

Из челобитной видно, что материальное положение Тимофеева после «новгородцкого взятья» было весьма неустойчивым. Лишившийся своего костромского поместья, он, как увидим ниже, не имел земельных владений и в Новгороде. Не ясно, занимал ли Тимофеев в это время какое-либо официальное служебное положение при шведском правительстве В челобитной он не называет себя дьяком и не указывает на какую-либо иную должность, им исполняемую.

Следующая челобитная Тимофеева (сохранившаяся в новгородских делах Стокгольмского государственного архива) была подана Я. П. Делагарди и князю И. Н. Большому Одоевскому 24 июля 1614 г. Она составлена на имя номинального правителя «Новгородского государства», сына шведского короля Карла IX, «государя королевича и великого князя Карлуса Филиппа Карлусовича». В приказной выписке по этому делу Иван Тимофеев именуется дьяком. Называя себя в челобитной человеком «беспоместным, непожалованным», Тимофеев просил его «пожаловать рожью», оставшейся в поместье уехавшего из Новгорода Григория Павловича Загоскина, в деревне Родионове, «што сеял Григорей», а также что сеяли на земле названного помещика (из четвертого снопа) бобыли Никольского Островского монастыря.

Я. П. Делагарди и князь И. Н. Большой Одоевский, «выслушав диака Ивана Тимофеева челобитья, приговорили ему Ивану Григорьеву рожь, что сеяна к нынешнему ко 122-му году четыре чети, и з бобылскою, что сеяли бобыли Островского монастыря Степанко Иванов с товарыщи ис четвертого снопа, для того, что он Иван не пожалован, а у государева дела сидит». Но затем это решение было изменено на основании челобитья Аксиньи Михайловны Мякининой, утверждавшей, что бобыли Никольского Островского монастыря сеяли рожь на ее земле, а не на земле Г. П. Загоскина. По вторичном рассмотрении дела был вынесен приговор о передаче Тимофееву только ржи, посеянной Г. П. Загоскиным на четырех четвертях земли, бобыльская же рожь была отдана А. М. Мякининой.⁵³

Итак, в 1614 г. Иван Тимофеев находился на государственной службе в Новгороде при шведском правительстве. В своем «Временнике» Тимофеев с горечью говорит, что хотя он и другие русские люди, верные родине, во время шведской оккупации оставались на родной земле («еже на своеверне месте земля толико мучения пребыхом время»), но работать они должны были под игом чужеземцев («но работа чюжаго»),⁵⁴

Материальное положение Тимофеева было тяжелым, и его никак нельзя причислить к лицам, «овы же в богатствах упиваются излишествующе, и бысть им таковый плен лучши свободнаго всяко жития, ибо в жизнь богаторадостну им ее бываше».⁵⁵

Политическое положение Новгорода было в это время не вполне определенным. В нем господствовали интервенты, но вопрос о верховном правителе не был решен. В 1611 г. умер шведский король Карл IX. Его сын и преемник Густав-Адольф вначале хотел сам занять русский престол, а затем решил предоставить его своему брату Карлу-Филиппу. В середине 1613 г. последний выехал в Россию и прибыл в Выборг, откуда вел переговоры с Москвой и Новгородом. После того как Карлу-Филиппу стало известно об избрании на русский престол Михаила Федоровича, он в начале 1614 г. уехал обратно в Швецию.

Тогда шведские власти в Новгороде снова подняли вопрос о присяге новгородцев королю Густаву-Адольфу. Их принуждали к этому фельдмаршал Делагарди, сменивший его в конце 1614 г. в Новгороде фельдмаршал Эверт Горн, секретарь Монс Мортенссон (Монша Мартынович).⁵⁶ Новгородцы в своей значительной части оказывали сопротивление. Ко второй половине 1614 г. относится челобитная Густаву-Адольфу от новгородского населения о непринуждении его к присяге, ввиду того что оно приносило ее брату короля Карлу-Филиппу. Челобитная составлена от имени митрополита Исидора, архимандритов, игуменов, протопопов, попов, освященного собора, боярина и воеводы И. Н. Большого Одоевского, дворян, дьяков, детей боярских, приказных людей, гостей, пятиконецких старост, торговых посадских и всяких чинов жилецких людей. Челобитная подписана четырьмя дьяками, в том числе Иваном Тимофеевым.⁵⁷

В связи с общей политической обстановкой, сложившейся в Новгороде к 1615 г., надо рассматривать и новое судебное дело, возбужденное против Тимофеева в марте этого года и разбиравшееся Э. К. Горном и И. Н. Большим Одоевским. Его поднял дьяк Пятой Григорьев. Он указывал в своей челобитной, что в 1613–1614 гг. по приказу Я. П. Делагарди И. Тимофеев должен был запечатать в Дворцовом приказе «коробьи, и ящики, и ларцы, и сундуки с книгами и со всякими делы и з денгами» и «подьячих во всякой государеве казне счести». Тимофеев велел быть при себе «у щету» подьячему Н. Коптеву «и коробью его со всеми делами и з денгами взял с ним к себе ж». Когда Коптев закончил свою работу, Тимофеев отпустил его в деревню, где его захватили «псковские шиши и свели во Псков». После этого Пятой Григорьев велел проверить приходо-расходные книги, которые велись Н. Коптевым, и обнаружил недостаток денег. Указывая в своей челобитной, что Н. Коптев «сидел» у И. Тимофеева, который его и «считал» и «в деревню ево отпустил», Пятой Григорьев просил привлечь Тимофеева к ответственности за растрату.

Вслед за тем Пятой Григорьев подал Э. К. Горну и И. Н. Большому Одоевскому новое «письмо», в котором назвал И. Тимофеева «ведомым вором», в свое время укравшим вместе с протопопом Амосом образа «из опальной ... рухляди» М. И. Татищева, а также виновным в разном другом «воровстве» («да и многое ево Иванова воровство в государеве соболиной казне, и в опалных рухлядях, и в государевых в казенных денгах с подьячим со Жданом Медведевым вместе корыстовались и государевы денги меж собя делили, а денег у них меж ими изгибло государевых тысечи с полтрети, то он на собя не объявил, и те денги закрыл»).

Интересно, что, выдвинув ряд обвинений против Тимофеева, Пятой Григорьев вспомнил и про дело 1611 г., про которое он слышал, будучи «у гостя у Степана у Иголкина на подворье, как он Степан поехал в Свею».

По поводу этого дела И. Н. Одоевский, участвовавший в допросе И. Тимофеева в 1615 г., счел нужным довести до сведения Э. К. Горна, что в 1611 г. он начал разыскивать образа своего погибшего в Новгороде шурина М. И. Татищева и, когда эти образа были обнаружены у протопопа Амоса, «сослал» их «к шурьям своим к Москве». Что касается приговора по делу дьяка Тимофеева и протопопа Амоса, то «как де образы у протопопа сыскали, и он де князь Иван Никитич тот приговор и подрал, потому что он князь Иван Никитич был о тех образех челобитчик».

Решение по делу Тимофеева и Амоса 1611 г. было извлечено из «печатной коробьи», запечатанной печатью И. Н. Одоевского, прочитано и водворено обратно.

Про другие свои обвинения («про соболиную казну, и про опалные рухляди, и про денги про пол-3000 рублев») Пятой Григорьев сказал: «написал де он про те дела на Ивана Тимофеева, слыша от людей в розговорех, а он человек приезжей, те дела делалися до него». Характерно, что некоторыми своими обвинениями Пятой Григорьев хотел скомпрометировать деятельность Тимофеева в бытность в Новгороде М. В. Скопина-Шуйского. Так, по поводу произведенной якобы растраты денег из государственной казны И. Тимофеевым последний показал: «был де в Новегороде в дияцех Ефим Телепнев да он Иван, и толко де будет Пятой Григорьев называет воровством ту статью, что Ждан Медведев учинил при боярине и воеводе при князе Михаиле Васильевиче Шуйском, и он де Иван про то скажет: ныне как де приехал в Великий Новгород боярин и воевода князь Михайло Васильевич, а с ним дьяк Сыдавной Васильев, и велели де им делати на приход и на росход свои книги, и подьячей де Ждан Медведев зделав книги, написал в те новые книги в приход и болши полутретьих тысеч ноугородцких доходов, а в прежних в приходных в болших книгах те денги в приходе написаны в розных статьях, колко в которой статье каких доходов взято, и про то де он Иван в счете в своем объявил, а не укрыл той статьи».

Приведя на допросах аргументы в пользу своей невиновности в тех преступлениях, которые приписывал ему Пятой Григорьев, Иван Тимофеев подал встречную челобитную, обвиняя того в клевете. По словам Тимофеева, когда он произвел по поручению Я. П. Делагарди и И. Н. Большого Одоевского проверку документации, имевшейся в «Боярской избе» и Дворцовом приказе, то выявился «недочет ... государеве казне» и вскрылись «дьячьи и подьяческие наружные вины». Тогда дворцовый дьяк Пятой Григорьев, «рняся тому ... счету», «счетное дело хотя поставити, штоб их вины не объявилися», подал на Тимофеева «писмо безделное», «которые на них прямые их вины у счету ныне сысканы». Ссылаясь на то, что за годы его многолетних служб «во многих приказех на Москве у великих дел и зде в Новегороде» «воровства ... никакова нигде не бывало», Тимофеев просил дать ему «управу» на Пятого Григорьева, с тем чтобы он «от такова без вины на старость в позоре обезчестен не был».⁵⁸

Предаваясь в своем «Временнике» воспоминаниям о годах, проведенных в «плену» в Новгороде, Тимофеев писал, что он боялся не только интервентов, «иже град враждебно, яко змиеве, своими зубы держащих», но и их единомышленников из числа русских людей («своеверных»), «иже приседят о нас тайно в ловителех ко еллином». Они действовали вместе со шведскими захватчиками против русских патриотов: «ловят бо и убивают, яко лев во ограде, сице они во дни и в нощи християном душа с телесы неповинныя».⁵⁹ Они были виновниками раскола в обществе («всяко в добрых расколы творяху»). Своя жизнь была для них дороже всего мира («свой живот вмениша паче всего мира»). Они допускали «лукавство» в отношении и «неверных», и «своеверных» и, таким образом, хромали на обе ноги («на обе ноги храмлюще»).⁶⁰

Говоря о подобных двурушниках и изменниках своего народа, Тимофеев, конечно, имел в виду и Пятого Григорьева. Последний возбудил дело против Тимофеева в тот период, когда в Новгороде все усиливалось недовольство действиями шведов. В апреле 1615 г. (т.е. почти одновременно с делом Тимофеева) Э. К. Горн доносил «из Новгородского кремля» в Швецию королю Густаву-Адольфу об антишведских настроениях новгородцев. Горн указывал в своем донесении: я требовал «от них присяги, какую желает Ваше королевское величество, чтобы Ваше королевское величество еще более могло быть обеспечено насчет их верности. Но большая часть поет свою старую песню, ссылаясь на устное обещание Вашего королевского величества, что кто не хочет быть под защитой Вашего королевского величества и не хочет добровольно присягнуть Вашему королевскому величеству, те могут уехать, куда пожелают: ссылаются и на многое другое».⁶¹ Правда, некоторых новгородских людей шведские интервенты «на королевское имя х крестному целованью прельстили», «обещаючи им от короля лготу и денги и золотые».⁶² Но в отношении наиболее непримиримых Горн прибегал к репрессиям и несколько человек, казавшихся наиболее опасными, выслал в Финляндию и Швецию.⁶³

И. Тимофеев принадлежал, судя по всему, к числу людей, не мирившихся со шведским господством, хотя и действовавших в условиях интервенции весьма осторожно. Пятой Григорьев, напротив, был одним из близких к шведским властям лиц, выполнявших ряд их ответственных поручений по сбору налогов с населения и т.д. Его имя постоянно встречается в документах Новгородского архива, относящихся ко времени шведской оккупации Новгорода. Возможно, действовавший нечестно в обращении с попадавшими в его руки казенными денежными средствами, наживавшийся на сборах с населения, он испугался ревизии, проводившейся Тимофеевым, и возбудил против него дело с целью его скомпрометировать.

Но, принимая во внимание, что ревизия началась давно, еще в 1613 или в 1614 г., а изветная челобитная Пятого Григорьева относится к марту 1615 г., можно думать, что дело, начатое Пятым Григорьевым против Тимофеева, имело не только узко личные мотивы, а ставило цель его широкой общественно-политической компрометации. Дело Тимофеева вел Э. К. Горн, весьма раздраженный тем, что его попытки добиться присяги от населения на имя Густава-Адольфа не удаются, и искавший виновных. В отношении Тимофеева собрали все обвинения, какие только можно было выкопать. Вспомнили и дело 1611 г., и все распространявшиеся о нем слухи. Чисто политический акцент имело обвинение Пятым Григорьевым Тимофеева в том, что он отпустил подьячего Н. Коптева в деревню, а тот попал в руки псковских «шишей». Тем самым как бы устанавливалась незримая связь самого Тимофеева с «шишами», ведшими партизанскую национально-освободительную борьбу против шведских интервентов.

Следует отметить еще одно обстоятельство. Тимофеев был известен не только в Новгороде, но и в Москве. В феврале 1615 г. в письме Э. К. Горну Джона Мерика (английского дипломатического агента в Москве, бывшего посредником в русско-шведских переговорах) был поставлен вопрос о разрешении вернуться в Москву из Новгорода ряду лиц, в том числе и И. Тимофееву с дочерью.⁶⁴ Письмо Мерика, как указано, датировано февралем 1615 г., а дело по обвинению Тимофеева в разных неблаговидных поступках разбиралось в Новгороде в марте 1615 г. Нет ли здесь внутренней связи? Может быть, шведские власти боялись отпустить Тимофеева в Москву и старались его опорочить.

В этой связи интересно поднять вопрос: кто эти два «властолюбца», два «тайнотворца», заменившие в свое время «написание в хартиях», т.е. черновой проект новгородско-шведского договора, составленный Тимофеевым, другим текстом, отвечавшим интересам врагов. О. А. Державина считает, что речь идет о М. И. Татищеве и дьяке Е. Телепневе.⁶⁵ Это явно невозможно. Татищева к моменту взятия Новгорода шведами в 1611 г. уже не было в живых. Более вероятно предположение, что Тимофеев имеет в виду дьяков Корнила Иевлева и Семейку Самсонова, которых он называет своими «недругами». Но и данное предположение не подтверждается материалом. Тимофеев говорит, что два «властолюбца», заменившие его грамоту своею, стали союзниками шведов («враг моих⁶⁶ скорый слагатаи и стаинники»), они господствовали в Новгороде бессменно в течение шведской интервенции («утвержени без измения и всяко непременяеми»), власть их была не меньше власти шведских захватчиков, и они беспрепятственно делали все, что хотели («со враги моими купно во всех мною згосподствуют, не возбраняеми»).⁶⁷ Под эту характеристику вполне подходят два дьяка: Пятой Григорьев и Семен Лутохин, обладавшие большой полнотой власти в период оккупации Новгорода шведами. Пятой Григорьев в 1615 г. занял активно враждебную позицию в отношении Тимофеева, отличавшегося от него по своим политическим убеждениям и поведению.

Любопытно, как вел себя в деле Тимофеева в 1615 г. князь Большой И. Н. Одоевский. Он явно старался не дать делу хода и по собственной инициативе заявил Э. К. Горну, что обвинения, выдвинутые против Тимофеева в 1611 г., отпали. Такое поведение Одоевского объясняется, конечно, тем, что он понимал, что положение шведов на Руси становится все более шатким и их господство недолговечно. Поэтому он не соглашался и на присягу Густаву-Адольфу.

Возможно, что организованное в 1615 г. дело Тимофеева явилось для Э. К. Горна поводом к отказу в просьбе русского правительства (адресованной через Джона Мерика) отпустить Тимофеева в Москву. Правда, в нашем распоряжении нет никаких сведений о том, как реагировал Горн на письмо Мерика. Но в конце «Временника» имеется загадочная фраза: автор не мог осуществить свою мечту и выбраться из шведского плена в Новгороде («в Новеграде Велицем в тожде междоусобие земное всеградно еллини запленени быхом, со убегшими же оттуда во иже всего царствия в матере городов угонзнути не возмогохом, богу хотимое нами не соблаговолящу»).⁶⁸ Нет ли в этих словах намека на дело 1615 г., организованное с тем, чтобы не отпустить Тимофея из Новгорода?

Судьба И. Тимофеева после окончания шведской интервенции достаточно выяснена С. Ф. Платоновым. В 1618–1620 гг. он был дьяком в Астрахани,⁶⁹ в 1622–1626 гг. – в Ярославле,⁷⁰ в 1626–1628 гг.– в Нижнем Новгороде.⁷¹

Год смерти Тимофеева неизвестен. В 1628 г. он был еще жив (так как его имя фигурирует в боярской книге 7137 г., т.е. 1628/29 г.).⁷² В боярской книге 7144 г. (1635/36 г.) Тимофеев уже не значится.⁷³ Отсюда С. Ф. Платонов делает вывод, что к указанному времени Тимофеев уже умер.

*

Новые документы Стокгольмского государственного архива интересны не только потому, что они пополняют наши сведения о биографии И. Тимофеева и помогают лучше понять некоторые высказывания дьяка в его «Временнике», но и потому, что они могут дать дополнительный материал для палеографического анализа рукописи «Временника».

Рукопись «Временника»⁷⁴ написана несколькими почерками: по мнению С. Ф. Платонова – пятью,⁷⁵ по мнению О. А. Державиной – шестью.⁷⁶ Шестой почерк близок ко второму. В силу этой близости между отдельными исследователями и имеются расхождения по вопросу о том, можно ли или нельзя их приписать одному лицу.

И. И. Полосин (вслед за С. Ф. Платоновым) считал, что редактором «Временника» (в сохранившемся списке) был сам Тимофеев, правивший текст дошедшей до нас рукописи.⁷⁷ Это отрицает О. А. Державина. Ее аргументы палеографического характера следующие: 1) филиграни бумаги, на которой написана большая часть «Временника», ведут к 30-м годам XVII в., а некоторые листы бумаги еще более позднего происхождения (филигрань – шут с пятью бубенцами датируется 60-ми годами XVII в.); 2) ни один из почерков, какими написана рукопись «Временника», не совпадает с записью на листе книги десятен по городу Епифани, которую О. А. Державина считает автографом Тимофеева.

О. А. Державина так представляет себе историю сохранившейся рукописи «Временника». Она была переписана уже после смерти Ивана Тимофеева, в 30-х годах XVII в., с более раннего списка. Переплетена рукопись не была, и тетради сохранялись в разрозненном виде. Некоторые тетради и листы с течением времени пропали, и их пришлось восстанавливать заново. Такое восстановление было произведено в конце 50– начале 60-х годов XVII в., когда с какого-то неизвестного нам списка были вновь переписаны лл. 18–40, 47, 58, 61 (по установившейся в литературе традиции почерк этих листов называется вторым почерком, и как раз на этих листах имеется более поздняя филигрань – шут с пятью бубенцами).

Как полагает О. А. Державина, обращение в 50–60-х годах XVII в. к труду Тимофеева было вызвано тем, что в это время (с 1657 г.) по правительственному поручению велись работы по составлению новой «Степенной книги» и поэтому шли поиски трудов, какие можно было бы использовать в качестве ее источников. В частности, вспомнили и о «Временнике» Тимофеева. О нем говорили гость Матвей Васильев и «купчина» Герасим Дьяков, указывая на то, что списки «Временника» можно найти у князей И. А. Воротынского и А. М. Львова.⁷⁸ Эти данные, считает Державина, объясняют, «каким образом мог быть восстановлен писцом с почерком 2 текст утерянных листов и тетрадей»⁷⁹ «Временника».

Все, что пишет О. А. Державина, весьма правдоподобно. Дают ли что-нибудь для решения поставленной ею проблемы новые документы о Тимофееве? Думаю, что две челобитных Тимофеева из Стокгольмского Государственного архива, а также челобитную из архива ЛОИИ привлечь для изучения этого вопроса следует.

Прежде всего важно установить, представляют ли собой все эти три челобитных (или какие-то из них) автограф Ивана Тимофеева? Почерк первой (по времени) челобитной 1613 г. (из архива ЛОИИ) имеет известное внешнее сходство по своей общей структуре с почерком подписи и заметок Ивана Тимофеева на книге десятен по городу Епифани 1605 г., считающихся его автографом. Однако, даже принимая во внимание длительный срок (восемь лет), разделяющий два документа (а за этот срок человеческий почерк, несомненно, меняется), никак нельзя предполагать, что документы написаны одним лицом. Бросается в глаза и различие в манере подписываться. Поэтому нельзя признать челобитную 1613 г. автографом Тимофеева.

Очень близки по манере письма челобитные Тимофеева 1614 и 1615 гг. (из Стокгольмского государственного архива). По-видимому, они написаны одним почерком. А это делает весьма заманчивым предположение, что перед нами в обоих случаях автограф Ивана Тимофеева. Но почерк челобитных совсем расходится с почерком заметок на листах книги десятен по городу Епифани 1605 г. А измениться столь существенно почерк не мог даже за десять лет. Значит, что-либо одно: или неверно предположение О. А. Державиной о том, что заметки на книге десятен сделаны Тимофеевым, или надо признать, что челобитные 1614 и 1615 гг. написаны не Тимофеевым. Вероятно, правильнее второй вывод. Перед нами и в данном случае не автограф Тимофеева.

Сличая почерк челобитных 1614 и 1615 гг. с почерками «Временника», замечаем известное сходство по манере письма между челобитными и вторым почерком «Временника». В данном случае расхождения могут быть вполне объяснены длительностью срока, разделяющего оба памятника.

Но как объяснить это сходство? Ведь почерк второй «Временника»– самый поздний по времени. Им написан текст на бумаге с филигранью 60-х годов. Ясно, что даже если признать, что челобитные 1614 и 1615 гг. – автограф Тимофеева (что маловероятно), то никак нельзя допустить, что ему же принадлежит почерк второй «Временника». Вряд ли можно думать, что Тимофеев, который уже во времена Бориса Годунова был дьяком, дожил до 60-х годов XVII в.

Но, может быть, заслуживают внимания два других предположения: первое менее вероятное, второе более вероятное. Я уже говорил, что вряд ли челобитные 1614 и 1615 гг. – автограф Тимофеева. Но если признать их за автограф, то тогда можно допустить, что текст «Временника», написанный вторым почерком, скопирован с текста, сделанного рукою Тимофеева, причем переписчик 60-х годов XVII в. ставил своей задачей не только скопировать оригинал, но и передать манеру письма автора. Повторяю, эта гипотеза не кажется мне особенно удачной. Но отметить такую возможность следует.

Более вероятно другое. Не принадлежит ли почерк второй «Временника» кому-либо из лиц, близких Тимофееву, бывших с ним в Новгороде во время интервенции и писавших от его имени челобитные в 1614 и 1615 гг.? Если это так, тогда станут понятными и некоторые общие черты, имеющиеся в манере письма челобитных и текста «Временника», написанного почерком вторым, и разница в письме, объясняемая изменением почерка писца за весьма большой промежуток времени.

Можно ли думать, что в конце 50-х годов XVII в., когда был поставлен вопрос о составлении новой «Степенной книги», лица, ведавшие этим делом, заинтересовались не только трудом Тимофеева, но и теми, кто вместе с дьяком был в Новгороде, где он писал свой «Временник»? По-моему, это вполне вероятно, если принять во внимание, что Записной приказ стал работать с 1657 г., а с 1656 г. началась русско-шведская война. Конечно, в эти годы было особенно уместно вспомнить о времени шведской интервенции в Россию, о Тимофееве, который много писал о ее тяжелых последствиях, и постараться найти современников и сподвижников знаменитого дьяка.

Таковы некоторые соображения палеографического и исторического характера по поводу новых документов, относящихся к Тимофееву.

Русские рукописные сборники из собрания И. Г. Спарвенфельда

В рукописном собрании гимназии в г. Вестеросе сохранились четыре сборника на русском языке, принадлежавшие известному шведскому ученому XVII в. Иоганну Габриелю Спарвенфельду.

Спарвенфельд родился в 1655 г. в семье военного, получившего дворянское звание. Он учился в Упсальском университете, где занимался вопросами филологии, истории, права. В 1677–1682 гг. Спарвенфельд совершил ряд путешествий за границу, побывал в Норвегии, Нидерландах, Франции, Италии, Англии, Дании, работал в заграничных библиотеках и архивах, изучал иностранные языки. По свидетельству современников, уже в это время Спарвенфельд хорошо знал русский язык.

По возвращении в конце 1682 г. в Стокгольм Спарвенфельд стал работать в Королевском архиве.

В 1684 г. Спарвенфельд отправился в Москву в составе шведского посольства во главе с Конрадом Гюлленшерном, Ионасом Клингштедтом и Отто Штакельбергом. Сохранился дневник путешествия Спарвенфельда в Россию с описанием Гельсингфорса, Нарвы, Ивангорода, Новгорода, Валдайского монастыря и т. д.

Вначале Спарвенфельд предполагал вернуться в Швецию вместе с посольством через полгода. Но затем он попросил разрешения остаться в России для дальнейшего изучения русского языка и истории. Сохранилась его переписка по этому поводу со шведским правительством. Во время своего пребывания в России Спарвенфельд переписывался с начальником Канцелярии иностранных дел Швеции Б. Оксенштерном и шведским резидентом в Париже И. Пальмквистом.

В России Спарвенфельд пробыл три года, проживая главным образом в Москве, но совершая поездки и в различные районы страны. В частности, вместе с Р. Бутенантом он побывал на тульском металлургическом заводе Марселиса. О жизни Спарвенфельда в это время можно судить по его письмам и дневнику.

В России Спарвенфельд поддерживал сношения с жившими там в его время иностранцами: датским посланником К. фон Горном, голландским резидентом И. В. Келлером, лейб-медиком Л. Блюментростом, Патриком Гордоном и др. Из русских людей Спарвенфельд был знаком с князем Лукой Федоровичем Долгоруким, Андреем Артамоновичем Матвеевым и др.

В бытность в России благодаря своим знакомствам и связям Спарвенфельд приобрел ряд рукописей и книг на западноевропейских, восточных и славянских языках. Переводчик Посольского приказа Н. Г. Спафарий-Милеску передал Спарвенфельду рукописное описание путешествия в Китай. От казанского воеводы Ивана Ивановича Голицына Спарвенфельд получил «Кронику» Матвея Стрыйковского, от князя Якова Федоровича Долгорукого – Уложение с рукописными комментариями. К числу лиц, снабжавших Спарвенфельда литературой, принадлежал дьяк Семен Дмитриевич Ипполитов.

Большая часть литературы, приобретенной Спарвенфельдом в России, написана на русском языке. По своему содержанию это труды богословского характера, а также работы исторические, генеалогические, филологические.

Занимаясь русским и польским языками, Спарвенфельд почерпнул от грузинского князя Арчела Багратиона ряд сведений о языках армянском, грузинском, сирийском, древнееврейском и др.

В России Спарвенфельд, как было указано, пробыл три года. Обратный путь он совершил через Тверь, Новгород, Псков и в июне 1687 г. вернулся в Стокгольм.

По возвращении в Швецию Спарвенфельд занимался составлением русско-латинского и латино-русского словарей, учебника русского языка,⁸⁰ написанием истории и географии России.

В конце 1688 г. Спарвенфельд отправился в новое путешествие с целью собирания материалов для изучения проблемы происхождения готов. Он побывал в Брабанте, Любеке, Гамбурге, Амстердаме, Париже и других городах, в период с конца 1689 по конец 1690 гг. объехал Испанию, откуда вывез много книг на языках арабском, китайском, испанском, греческом. Из Испании Спарвенфельд через Париж и Лион проехал в Африку, посетил Алжир, Тунис, затем побывал в Швейцарии и Италии. В Швецию Спарвенфельд вернулся в 1694 г.

В дальнейшем Спарвенфельд служил при шведском королевском дворе в качестве церемониймейстера и занимался научной работой. Умер Спарвенфельд в 1727 г.⁸¹

Имеются данные о том, что в бытность Спарвенфельда в России между ним и русскими происходили недоразумения в связи с тем, что Спарвенфельду приходилось участвовать в русско-шведских переговорах по пограничным делам. Эти недоразумения отражали противоречия, возникавшие между Русским и Шведским государствами. Нельзя сказать, что приезд Спарвенфельда в Россию преследовал чисто культурные цели. Конечно, он имел какие-то задания от своего правительства. Но все же деятельность Спарвенфельда представляет собой интересную страницу в истории развития русско-шведских культурных связей.

Одним из памятников этих связей и являются четыре сборника из рукописного собрания гимназии в г. Вестеросе.⁸²

Все эти сборники представляют собой большие книги (в переплетах), в лист, писанные разными почерками конца XVII в. Водяные знаки главным образом голландской бумаги (львы поддерживают щит с короной, лев в щите, голова шута и т. д.).⁸³

Первый сборник (на 756 страницах) ⁸⁴ включает Новгородскую окладную книгу конца XVII в. В ней перечислены различные служилые люди новгородских пятин: городовые, дворовые, выбор, гусары, гусарского строя, копейного строя ротмистры, рейтарского строя, уездные новокрещены, поместные и кормовые, отставные дворяне московские, земцы. Данные относятся к пятинам Обонежской, Деревской, Бежецкой, Вотской, Шелонскои.

По листам идет скрепа дьяка Ивана Иванова. В конце текста (на сгр. 756) указано, что «справил все пятины Максимко Протопопов». Список отставных дворян составлен «по смотру ближнего боярина и воеводы князя Бориса Ивановича Прозоровского». Все эти имена ведут к концу XVII в.

Почему Новгородская окладная книга попала в руки Спарвенфельда– сказать, конечно, трудно. Вряд ли в результате собирания материалов, диктуемого простой любознательностью. Ведь речь в книге идет о военных силах Новгорода, весьма интересовавшего шведов. Вероятно, получив благодаря своим связям в Москве окладную книгу, Спарвенфельд выполнил тем самым поручение шведского правительства – собирать сведения, представляющие интерес в военном отношении.

Второй сборник (Ad 10) заключает 1877 страниц. Содержание его следующее.

Стр. 1–128 (1670 г., декабря 20.– Русский перевод книги: Antoine de Pluvinel. «Le maneige royal»): Книга лошадиного учения, преведена с францужского писма на роуский язык в нынешнем во 179-м году декабря в 20 день. Королевская ездная школа господина Плувинелла, королевского величества вышшего конюшева, в которой видети мочно, и как деется о обыкновениях, каким способом кони к езде добре выоучить, и все иные, которые к выстроению подлинного рицеря надобны суть, все по обыкновению его школы.

Окрашено со многими избранными образцами, которые великим труждением на живо показаны, и то все сызнова прилежно присмотрено и справлено от самаго творца.

Печатано в Брусшвейку городе 1653-го году, за воспоможением Готфрида Миллера.

Стр. 129–439 («Кроника» Феодосия Софоноѳича): Кроника з летописцов стародавних, з святого Нестора Печерского и инших, также с кроник полских, о Русии, отколь Русь почалася, и о первых князех руских, и по них далших наступуючих князех, и о их делах, собраная працою иеромонаха Феодосия Софоновича, игумена монастыря Михайловского Золотоверхого Киевского, року от сотворенья света 7180-го, а от Рождества Христова 1672.

Стр. 440–444 пустые.

Стр. 445–447 (1680 г., января 2): Перевод с шертной грамоты, какову дал Мурат-Гирий хан посланником столнику Василыо Тяпкину да дьяку Никите Зотову...

Писана в Бакчесареве 1091-го году генваря в 2 день.

Сгр. 448–449 (1681 г., марта 22): Перевод с турецкого писма з записи, какову дал посланником столнику Василю Тяпкину да дьяку Никите Зотову в Крыму Мурат-Герей салтан...

Писано месяца матерем во 22 день 1092-го году⁸⁵ во Адрианополи.

Стр. 450–454 (1677 г., декабря 7): Список великого государя з граматы, какова послана к турскому Магмету салтану столником с Офанасьем Поросуковым в нынешнем во 186 году декабря в 7 день...

Писан государствия нашего во дворе в царствующем велисем граде Москве лета от создания мира 7186-го декабря 7-го числа.

Стр. 454–456 (1678 г., апрель): Ответ. Перевод з граматы, что писал к великому государю царю и великому князю Феодору Алексеевичю всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу турской Магмет салтан с Афанасьем Парасуковым в нынешнем во 186-м году июня в 1 день.

Магмет-салтаново слово...

Пашине поле 186-го году в априле месяце.

Стр. 456–458 (1678 г. июня 1): Перевод с листа, каков писал к великому государю царю и великому князю Феодору Алексеевичю всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу турского Магмета салтана везирь Мустофа паша с Афанасьем Порусоковым в нынешнем во 186-м году июня в 1 день.

Стр. 458–461: Перевод з греческаго писма с листа, каков писал к великому государю царю и великому князю Феодору Алексеевичю всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержцу Деоникий цареградский архиепискуп...

Писано от рождества христова 1678-го апреля 1 день.

Стр. 461: Список с листа салтана турского, писан в Чигирин х казаком июля в 7 день 1678 году.

Стр. 461–462: К салтану турскому ответ из Чигирина от Козаков.

Стр. 462–463: Список с листа, каков писал турской салтан цесарю Леополдусу.

Стр. 463–465: Список с цесарской грамоты, какова писана ко турскому султану.

Стр. 466–468 пустые.

Стр. 469–475 (1682 г., мая 15): Надворныя пехоты челобитие в бунтовании на Москве.

...Во 190 году майя в 15 день.

Стр. 476–482 пустые.

Стр. 483–545: Ввождение в Космографию и ея части. Перевод с латинского отца Епифания.

Сгр. 546–550 пустые.

Стр. 551–593 (1685 г., марта 18 – июня 20. – Переписная книга Воскресенского Новоиерусалимского монастыря): Описание великие церкви Воскресенского монастыря Новаго Иерусалима 193-го марта в 18 день, с подлинной переписной книги, по оуказу великих государей переписи Сыскных дел приказу дьяка Бориса Остолопова, а та переписная книга в Воскресенском монастыре в казне за ево дьячею рукою. А тот Воскресенской монастырь и великая церковь строение святейшаго Никона патриарха...

Писано в монастыре Воскресенском лета 7193-го месяца июня в 20 день, верно.

Стр. 594–606 (1685 г., января 15. – Описание царского похода в Воскресенский Иовоиерусалимский монастырь): В лето 7193-го генваря в 15 день великий государь царь и великий князь Иоанн Алексеевичь всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец и тетка езо государева великая государыня благородная царевна и великая княжна Татияна Михайловна со благочестивыми царицами и со благородными царевнами, по благому намерению свому. итти соизволиша из царствующаго града Москвы ко освящению великия новозданные каменныя церкви во обитель

Новаго Иеросалима живоноснаго Христова Воскресения. А шли болшою Савинскою дорогою на дворцовое свое село Павловское, а из Москвы пошли в час ночи, вечернее и утренее кушанье было в селе Павловском. (Далее описание похода).

На стр. 605: А после их государского походу Государственнаго Посолского приказу оставлен подъячей Иван Иванов да живописец Карп Иванов, а велено им той великой каменной церкви учинить чертеж и места все описать и измерять подлинно, и подписание списать по местам таково ж, как и в новоосвященной церкви с подобия Иеросалимгкой церкви строено, и меру всему снять, и что на таблицах подписано и в подписях на колоколах вылито, описать же, и прежней деревяной образец той церкви из Воскресенского монастыря взять и привести к Москве в Государственной Посолской приказ, и тот чертеж подать и образец объявить боярину князю Василью Васильевичю Голицыну.

На стр. 606: А для сохранения вечного церковных сокровищ сея преславные и дивные великой Воскресенской каменной церкви живоноснаго Христова Воскресения, юже ныне по образу Иерусалимския церкви совершися и освятися, утвари церковной, и сосудов и разной казны прежняго и нынешняго великих государей жалованья и строения святейшаго Никона патриарха налицо досмотрить, также и в книгах хранителной казны старых и новых кныг налицо ж осмотря, по указу великих государей, описать оставлен Приказу Сыскных дел дьяк Борис Остолопов. И те отписные книги, и о церковном строении надписание, и чин пришествие их государскому впредь будущим на память родом написав во святей обители, привести к великим государем к Москве и подать в Сыскном приказе боярину Петру Васильевичю Шереметеву. И по тому их государскому указу о сем так учинено.

Стр. 607–614 пустые.

Стр. 615–637 (1681 г., мая 30 – июня 17. – Статейный список русского посольства в Польшу): Разговор, каков имели великого государя его царского величества послы с королевскими сенатори майя в 30 день.

Стр. 637–681 (1669 г.): описание рады и переговоров в Глухове и Глуховские статьи.

Стр. 681–689: Статьи ис челобитья нежинских мещан.

Стр. 689–696: Статьи с челобитья киевских мещан.

Стр. 697–701 пустые.

Стр. 703–868 (псевдо-Аристотелева Проблемата): Книга глаголемая проблемата о прирождении и о ставлении удов человеческих и зверей многих. Разделена суть сия книга в три части.

В первой части вопрошение и отвещание о всех удов прирожденных человеческих и зверей многих.

Во второй части о пищах или ядениях, которыя суть человеку прирожденны и здравы и которыя противны и вредительны. А та часть вторая делится на три части.

Третия часть указует, что кой уд человеческой нрав являет и прирождение доброе или среднее или непотребное.

Во всех трех частех прочитаючи узриши многия таинственныя предивныя и велми удивителныя и пречюдныя богом сотворенныя вещи всякому человеку велми потребныя.

Все три части имеют в себе глав 68, а статей в них 632.

Стр. 869–880: астрологический календарь.

Стр. 885–971 (Притчи Езопа. Русский перевод): Книга глаголемаго Езоч по руски, а по гречески Стихослов, а еллински вирша, в ней же написашася повести о небесных птицах, и о земленых скотех, и о зверех, и о градех и приводится ко всякому человеку разуму и нраву, притчами сказуется, и о дружбе и о недружбе, и о лести прочитал, иже увест всякий.

На стр. 971: Притча или баснословие Езопа Фрига философа греческаго и баснотворца, приведена быша з греческаго диялекта на словенский язык преводнику Феодором Казьяновым сыном Томвимьским в царствующем граде Москве в лета от создания мира 7116 году октобря в 19 день.

Стр. 972–1023; Житие Езопа баснословия и охождение его и его мудрости, како стязялся с еллинскими мудрецы и свою мудрость показуя многим царем. Списано от Максима Плавдия.

Стр. 1024–1026 пустые.

Стр. 1027–1221: Превод с Цицерона: Что есть епистолия и откуду речениа и о прочиих ея именех.

Стр. 1222 пустая.

Стр. 1223–1314: Алкоран Махметов, учением еретическим жидовским а языческим исполненный, от Когелефа Христова разрушенный, в Чернигове лета 1683-го месяца майя 18 дня в типографии преосвященнаго в бозе его милости отца Лазаря Барановича православнаго архиепископа черниговскаго, новгородцкаго и всего Севера, митрополии Киевской правителя, его благословением чрез честнаго в бозе отца Иоанникия Галятовского, архимандрита черниговскаго, елецкого, вселенной явленный.

Стр. 1315–1347 (Симеон Полоцкий. «Комедии»): Комидия или действие еуаггельския, притчи о блудном сыне бываемое.

Стр. 1348–1350 пустые.

Стр. 1351–1403 (Иоанн Готтфрид Грегорий. «Комедия» об Адаме и Еве): Жалобная комедия.

Стр. 1404–1414 пустые.

Стр. 1415–1460: Иоанн Готтфрид Грегорий. «Комедия» о Иосифе и Пентефрии.

Стр. 1461–1500: Повесть о Аполлоне короле Тирском.

Стр. 1501–1520: Приклад о дивном промысле божий и о почитании святого Григория.

1520–1533: Приклад о гордом цысыри Евиняне.

Стр. 1533–1545: Приклад о хитрости женской.

Стр. 1545–1563: Приклад о преступлении души.

Стр. 1564 пустая.

Стр. 1565–1706. На стр. 1565: Книга Болшеи Чертеж всему Московскому государству: городам и рекам и всяким полевым урочищам во все окрестные государства, в сем Чертеже мера верстами и милми коньскою ездою, колко дней ехать где и водою, то все написано, и мера верстам положена...

А писана бысть сия книга Чертеж всему Московскому государьству Болшой в лета от сотворения света 7178-го году, а от воплощения же богаслова 1671-го индикт декабря в 9 день.

Стр. 1707–1734: Описание Новыя земли, сиречь Сибирского царства и Московского государства, в которое время великий государь царь и великий князь Иоанн Васильевичь всеа Росии самодержец, первый Росииского государства христианский царь, походом своим с Московского государства царство Казанское подкопом под Булат реку и царя Казанского Симеона жива взял лета 7061-го. и очеса избости ему повеле, и жити в Звениграде указа за стражею 7081-го году. . . (Описание Сибири, Киргизской земли и Китая).

Стр. 1735–1736 пустые.

Стр. 1737–1740: О поставление великих князей руских на великое княжение святыми бармами и царским венцем, откуду бе и како начаша ставитися. (Сказание о получении Владимиром Мономахом в Константинополе царских регалий).

Стр. 1741–1776: Чин и поставление на великое княжество Росийскаго государства сииречь на царьство помазание сице бывает царем.

Стр. 1777–1782: Род государей и великих князей московских. Роспись уделным князем. (Роспись княжеских фамилий).

Стр. 1783–1784 пустые.

Стр. 1785–1814: Родословие великих князей руских (кончая царем Федором Ивановичем).

Стр. 1815–1831 : Родословие великих князей черниговских и резанских и муромских, а се об них писание положим. (Далее идет 8 родословных таблиц).

Стр. 1832 пустая.

Стр. 1833–1836: Бога вседержителя предвечным изволением небесных чинов, владычествуеще присносушною державою, вездесущаго и вся провидящаго, божественною благодатию непостижимаго и вседарователнаго. . . Дне возклявшу же солнцу во всей его красоте со великою зрящих лепотою вышня красуется и нижняя мнуют. Солнце пресветлое лице царское увеселяет, сердца всех, мрак отгоняет, мир составляет, суд силен вносит, всказует попечение, творит, щедрит, дает в бою мужественных, творит самым воззрением, словом же одушевляет всяческая. Божество есть во устех царевых. Аще убо рымляне не просвещеныи суще, не видяще бога истиннаго токмо за благословение.

Стр. 1837–1860: Крест красота вселенне в окок царя славы. Христ\ по горких муках тыранской забавы, кровию освящен бысть багрянно сияет, честен на земли и всем небо отверзает.

Аллегориа:

Крест когда виноватых казнити уставлен, проклятым стол безчестным всему миру явлен. Безвинну же распяту вины отпадает, с клятвы бо в святость Христос чын переменяет.

Анаграмма:

Крест посреде праведных и грешных мирило, победившим мир святость, грешным мене мило. В судный день небесные померкнут светила. Тогда крест на облацех ж явится свет сила. Волвыню краю стык крестом огражденный, благочестием крепкий впрям благословенный. Много терпишь от врагов, но Христос с тобою. Венец тебе от бога, наш крест с собою...

Стр. 1861–1864 пустые.

Стр. 1865–1877 (объяснение к «Чертежу» Сибири, составленное в 1667 г., при тобольском воеводе П. И. Годунове): 176-го ноября в 15 де[нь], по указу великаго государя царя и великаго князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, збиран сей чертеж в Тоболску за свидетелством всяких чинов людей, которые в Сибирских во всех городах и острогах хто где бывал, и горы, и остроги, и урочища, и дороги, и земли знают подлинно. И какие ходы от города до города, да от слободы до слободы, и до которого места, и дороги, и земли, и урочища, и до земель в сколку дней, и сколко езду и верст, и где меж слобод Тоболского уезду построить от приходу воинских людей по висмотру столника и воеводы Петра Ивановича Годунова с товарищи какие крепости, и по сколку человек в которой крепости посадить драгун в которой крепости, сколко ходу дней и недель, и степю, и водами ж до Китай, и то писано в чертеже порознь по статьям в кругах. Так же за свидетелству иноземцов и приезжих бухарцов и служилых татар.

Материалы сборника Ad 10 распадаются на несколько групп.⁸⁶ Первую группу материалов составляют памятники, характеризующие внешнеполитические взаимоотношения России в конце XVII в. (отношения русско-украинские, русско-польские, русско-крымские, русско-турецкие и т. д.). Очевидно, Спарвенфельд, может быть выполняя задания шведского правительства, хотел иметь у себя в руках документальные данные, касающиеся международного положения Русского государства.

Ко второй группе памятников, имеющихся в сборнике Ad 10, относятся те, которые характеризуют внутреннее состояние Русского государства, его политическую систему. Это челобитная стрельцов 1682 г., «Чин» венчания на царство и другие материалы, которые должны были помочь лучшему знакомству с политическим строем России.

Проявлял Спарвенфельд интерес и к географии России. Отсюда появление в Сборнике Ad 10 «Книги Большому Чертежу», «Описания Новыя земли, сиречь Сибирского царства», объяснения к «Чертежу» тобольского воеводы Годунова, наконец, описания Воскресенского Новоиерусалимского монастыря.

История России освещена в сборнике Спарвенфельда «Кроникой» Сафоновича (характерно внимание со стороны Спарвенфельда к прошлому Украины), княжескими родословными, легендой о добывании Владимиром Мономахом царских регалий и т. д.

Наконец, в сборнике имеется и ряд чисто литературных памятников (главным образом переводных).

Бросается в глаза целеустремленность в подборе материала для сборника Ad 10. В нем мы находим не случайно оказавшиеся в руках Спарвенфельда памятники письменности. Он намеренно собирал то, что могло расширить представления шведского общества о географии, истории России, внутренней и внешней политике Русского государства, наконец, о степени образованности русских людей, о проникновении в Россию литературных произведений из других европейских стран.

В Швеции сборник, подобный Ad 10, конечно, должен был содействовать распространению сведений о России и русско-шведскому культурному сближению.

Третий сборник Спарвенфельда (Ad 11) написан на 1675 страницах.

На стр. 1 имеется надпись: «Сиа книга родословна и степенна Иоанна Гаврила Иванова Спарвенфелта жалование благодетеля и приятеля а. а. с. б. и с. ц. п. а. в Москве лета 1686, 22 авриля». В Каталоге рукописей Вестероской библиотеки сокращенные слова, обозначенные начальными буквами, восстанавливаются так: «А[ндрея] А[ртемоновича] с.б. и с[толника] [у]ц[аря] П[етра] Алексеевича]».

Если довести расшифровку до конца, то, может быть, следует текст прочитать таким образом: «Сиа книга родословна и степенна Иоанна Гаврила Иванова Спарвенфелта жалование благодетеля и приятеля А[ндрея] А[ртемоновича], с[ына] б[оярина] и с[толника] ц[аря] П[етра] Алексеевича], в Москве лета 1686, 22 авриля».

Стр. 2 сборника оставлена пустой. На стр. 3 наверху сделана пометка: «Jg. Sparwenfeld».

По стр. 3–129 внизу идет надпись: «Сия книга Иоанна Гаврила Спарвенфелта, шлахты свейскаго, жалование Андрея Артемоновича ко мне в царствующем граде Москве лета от воплощения бога слова 1686, да будет давшему и стяжателю спасение, мир и благословение от господа бога вседержителя, ему же да будет слава и похвала во веки веком, аминь».

Таким образом, из всех приведенных помет выясняется происхождение сборника Ad 11. Спарвенфельд получил его от А. А. Матвеева.

Содержание сборника таково.

Стр. 3–48 (Хронограф): Летописец вкратце.

Стр. 3: Судии Израильтеския. Цари ерусалимския.

Стр. 4: Самарииския цари.

Стр. 10: Сказание о Риме.

Стр. 28: Повесть вкратце полезна о латынех, когда отлучишася от греки святыя божия церкви, яко изообретоша себе ереси еже опресночная служити и хулу еже на святаго духа, в лето 6286 собор 7.

Стр. 35: О Петре Гугнивом.

Стр. 36: Ведомо же буди и се яко в Гугниваго Петра веруют латыни, (стр. 37) а не во святаго Петра, аще ли кто управляет веру латынскую, да будет проклят, да ся не блазнят християне о вере латынской ... О цареградцких царех.

Стр. 49–99: Книга глаголемая родословец великих князей великия Росии от перваго великаго князя Рюрика и по великого государя царя и великаго князя Феодора Ивановича всеа Русии самодержца.

Сгр. 100 пустая.

Стр. 101–102: История сиречь повестник о епископиях, елики подлежат и послушни суть митрополиту киевскому и всея Русии.

Стр. 703–108: Родословие руских государей.

Сгр. 109 –1652: Сказание о святем благочестии руских началодержец и семени их святаго и прочих. Книга степенна царскаго родословия, иже в Рустеи земли в благочестии просиявших, благутверженних скипетродержателей...

Сгр. 1603–1652: (продолжение «Степенной книги», в состав которого входят места из «Иного сказания» и статей Хронографа 1617 г.; ниже дается детализация памятника по главам).

Стр. 1603: Царство государя царя и великого князя Феодора Ивановича всеа Русии.

Стр. 1604: Царство Борисово, его же от сиглитскаго сану рекомаго Годунова.

Стр. 1611: О Ростриге.

Стр. 1613: Царство Феодора Борисовича Годунова.

Сгр. 1615: Царство Ростригино, иже лжею от лукаваго взят на ся именование на царевича князя Димитрия углецкаго.

Стр. 1619: Царство Василия царя по пренарекнованию Шуйского.

Стр. 1620: О поставлении патриарха Ермогена.

Сгр. 1621: О злом развратнице Петрушке и о прочих мятежниках.

Сгр. 1622: О принесении мощей святаго мученика царевича Димитрия и о избавлении града Москвы от безбожных мятежников.

Сгр. 1624: Паки о победе Василия царя на злыя мятежники и на началнаго их прегордаго разбойника Петрушку.

Стр. 1625: О новоявльшемся развратнице в Тушине, его ж имя нарицашеся дикой вор Тушинской.

Стр. 1627: О мужестве царскаго воеводы князя Михаила Васильевича Скопина.

Стр. 1628: О сонмищи мятежников на царя Василия.

Сгр. 1631: О пленении царя Василия, и о смерти его, и о разорении града Москвы.

Стр. 1632: О болярском державстве Московского государства.

Стр. 1633: О Ермогене патриархе и о кончине его.

Стр. 1635: О владении Москвы литовскими людми и паки о взятии.

Сгр. 1636: О Козме Минине, како поболе о православной християнской вере.

Сгр. 1637: О военачалнике искусна во бранех.

Сгр. 1638: Царство государя царя и великого князя Михаила Феодоровича всеа Росии самодержца.

Стр. 1643: О свобожении Великого Новаграда.

Сгр. 1645: О свобожении государева отца преосвященнаго Филарета ростовскаго и ярославскаго митрополита.

Сгр. 1646: О принесении Христовы срачицы.

Стр. 1651: О пожарех московских.

(Памятник доходит до 1630 г., заканчиваясь известием о рождении у царя Михаила Федоровича дочери Анны).

Стр. 1653–1660 пустые.

Стр. 1661–1668: Родословец великих князей руских, написано вкратце (князья ростовские, тверские, белозерские, смоленские, ярославские и пр.).

Стр. 1669–1675: Род великих князей резанских, и муромских, и пронских.

По своему содержанию сборник Ad 11 более компактен и целеустремлен, чем сборник Ad 10. Его содержание – чисто историческое, причем он включает основные произведения, посвященные всеобщей и русской истории: Хронограф, «Степенную книгу» с продолжением в виде «Иного Сказания», наконец родословцы.

В четвертом сборнике Спарвенфельда (Ad 12) насчитывается 918 страниц. Его содержание таково.

Стр. 7–2 пустые.

Стр. 3 (в рамке на листе): Сказание вкратце о начале царства Казанского, и о брани и победах великих князей московских со царьми казанскими, и о взятии того ж царства Казанского. Тщанием Иоанна Спарвенфелта его ж и есть списано на Москве лета от создания мира 7194-го, а от воплощения бога слова 1685-м году.

Сгр. 4–6 пустые.

Стр. 7–271 (Казанский летописец): Сказание вкратце о начале царства Казанского, и о брани, и о победах великих князей московских со царьми казанскими, и о взятии того ж царства Казанского, красныя убо и новыя повести сия достоит нам радостно послушати, о христоименитии людие, яко же годеяшася преславная в нашей земли во дни наша.

Сгр. 272–278 пустые.

Стр. 279 (в рамке заголовок): Краткое собрание руских дел и вещей или жития неких преждебывших государей московских и всея России, сиречь житие великаго князя Феодора Ивановича, ж[итие] в[еликого1 к[нязя] Бориса от синклитскаго сана, рекомаго Годунова, Феодора Борисовича Годунова, ростриги Григория Отрепьева, иже лжею взят на ся именование царевича Димитрия ложнаго, житие Василия Ивановича Шуйского, таже о разорении града Москвы от полаков, о владении в Москве литовских людей, о взятии полаков, литовы и немец в граде кремле, и о царстве Михаила Феодоровича в[сеа] Р[оссии] с[амодержца] и проч., списано повелением Иоанна Г. Спарвенфелта в нынешнем 7194-м году в месяца сентевря.

Стр. 280–286 пустые.

Стр. 287–585 (повесть о «Смуте», озаглавленная на стр. 279; составлена на основе «Сказания» Авраамия Палицына, «Иного сказания», статей о «Смуте» Хронографа редакции 1617 г.; ниже дается детализация повести по главам).

Стр. 287: Царство государя царя и великого князя Феодора Ивановича всеа Русии.

Стр. 301: О совете митрополита Дионисия московскаго всеа Русии з боляры и с купецкими людми к государю царю.

Стр. 309: О преставлении государя царя и великого князя Феодора Ивановича всеа Русии.

Стр. 310: Царство Борисово, иже от синклитскаго сану рекомаго Годунова.

Стр. 321: О начале беды всей Росии и о гладе велицем, о мору на людей.

Стр. 326: О зачале разбойничества по всей Росии.

Стр. 340: О ростриге Григории и о смерти царя Бориса.

Стр. 358: О второй брани.

Стр. 360: О пленении Комаритския волости от Бориса.

Стр. 361: О приступех Кромы граду Борисовых воевод.

Стр. 362: О укреплении Борисове всенароднаго множества московскаго.

Стр. 364: О смерти царя Бориса.

Стр. 365: Царство Феодора Борисовича Годунова.

Стр. 382: Царство розстриги Григорья Отрепьева, иже лжею взят на ся именование царевича Димитрия ложнаго.

Стр. 386: О изгнании патриарха Иова московскаго и всеа Русии.

Стр. 392: О сотворении ада на Москве реце Розстриги.

Стр. 401 : О совете Розстриги, како бы ему побити московских бояр.

Стр. 403: О смерти Розстригине со злосоветники его.

Стр. 409: Царство Василия царя по приреканию Шуйского и родословие ему.

Стр. 411: О поставле[нь]и Германа патриарха.

Стр. 412: О злом развратнице Петруше и о прочих мятежницех.

Стр. 414: О принесении мощей святаго мученика Димитрия и о избавлении града Москвы от безбожных мятежников.

Стр. 427: Выписка ис целовалнои записи.

Стр. 453: Повесть сия есть велми и зело полезна нынешнему роду лукавому, и непокорливому, и отбегшему от божия милости, и уклонишася от заповедей его святых, и падшему в сети дияволя многоразличныя.

Стр. 460: О приходе к Москве Смоленскыя силы и двинских стрелцов.

Стр. 475: О новоявльшемся развратнице тишине, имя нарицашеся дикой вор Тушкинской от Северских градов попов сын Матюшка Веревкин.

Стр. 478: О мужестве царьского воеводы князя Михаила Васильевича Шуйсково Скопина.

Стр. 481: О приходе к Москве гетмана пана Желтовского, и о бою со князем Дмитрием Шуйским, и о приходе паки к Москве ложного царика.

Стр. 483: О сонмище мятежников на царя Василия.

Стр. 484: О чюдеси бывшем во царство Василия царя.

Стр. 485: Паки ино бысть преславное чюдо.

Стр. 486: О пострижении царя Василия.

Стр. 488: О крестном целовании москвичь с поляки.

Стр. 488: О псслех.

Стр. 492: Сказание вкратце о разорении царствующаго града Москвы.

Стр. 503: О пленении царя Василья, и о смерти его, и о разорении грата Москвы.

Стр. 504: О боярском державстве Московскаго государства.

Стр. 506 О Гермогене патриархе и о кончине его.

Стр. 508: Об владении Москвы литовских людей и паки о взятии ея руским людем.

Стр. 515: О убиении воеводы Прокофья Ляпунова.

Стр. 517: О гетмане Хоткеевиче.

Стр. 518: О князе Дмитреи Михаиловиче Пожарском, и о Козме Минине, и о приходе их к Москве со множеством воинства.

Стр. 520: О новом лжецаре.

Стр. 535: О взятии обоза и о победе на ли[то]вских людей. .

Стр. 539: О явлении чудотворца Сергия во осаде Галасунскому архиепископу Арсению.

Стр. 541 : О взятии поляков, и литвы, и немец во граде кремле.

Стр. 546: О избрании благовернаго и благороднаго и великаго государя царя и великаго князя Михаила Федоровича всеа Руси самодержца и о посте и о молитве всех православных християн.

Стр. 553: О послании к государю х Костроме с молением и о наречении его царьском.

Стр. 563: О введении государя на превысочайший царский престол Московскаго государьства и всея Русии.

Стр. 566: Сказание о приходе под царствующий град Москву и[с] Полши королева Жигимонтова сына Владислава со множеством воинства, с полскими, и литовскими людми, и с немцы, и с черкасы, и с рускими изменники, (стр. 561) и с иними многими, а ис-под Москвы прииде под Троицкой Сергиев монастырь, и с московскими послы взем мир, возвіратися в Полскую землу.

Стр. 574: Чюдо преподобнаго и богоносного отца нашего Сергия чюдотворца о исцелевшем немом и глухом.

Стр. 579: О приходе в монастырь послом Московскаго государства и о миру с королевскими послы.

Стр. 586–592 пустые.

Стр. 593–613: оглавление Нового летописца.

Стр. 615–916: Книга, глаголемая Новой Летописец.

Стр. 917–918 пустые.

В сборнике Ad 12 точно указана дата его составления – 1685 г.

По содержанию сборник является логическим продолжением рукописи Ad 11, включая, как и последняя, произведения исторического характера.

Все четыре сборника, вывезенные Спарвенфельдом из России в Швецию, на наш взгляд, представляют большой интерес не только для освещения вопроса о русско-шведских культурных связях, но и непосредственно для изучения русской истории и литературы XVII в.⁸⁷