Гермоген, митрополит Казанский и Астраханский, впоследствии патриарх Всероссийский, первый местный духовный писатель-историк, и его заслуги для Казани (с 1579 по 1606 г.)¹

3-го июля 1906 г. исполнилось 300 лет с тех пор, как замечательный русский иерарх Гермоген, митрополит Казанский и Астраханский, оставил казанскую митрополичью кафедру, будучи избран на Всероссийский патриарший престол. Это событие, уже отмеченное в Казани воспоминанием о м. Гермогене, не должно остаться не отмеченным и нашим Обществом. В настоящем годичном заседании, посвященном 1906-му году, я беру на себя смелость сказать несколько слов о том, чье имя выступает с особым величием среди славных имен христианской Казани XVI и начала XVII века. Никто не будет отрицать, что митрополит Гермоген – этот казанский старожил, первый местный духовный писатель и замечательный казанский деятель, как-то забыт в дорогой ему Казани. А между тем, нам – казанцам – следовало хотя изредка вспоминать о нем. Ведь только первое 25-летие жизни христианской Казани, со времени ее присоединения к русской державе в 1552 г., не сливается с жизнью и деятельностью этого великого человека. Впрочем, и это время воспроизведено им литературно в замечательных творениях – житиях первых казанских просветителей и в установлении местных праздников. Литературная деятельность м. Гермогена налагает даже некоторую обязанность на наше Общество археологии, истории и этнографии, преследующее широкие задачи, вспомнить о м. Гермогене, как казанском духовном писателе и неустанном радетеле о культурном процветании не только Казани, но и всего казанского края. Поныне, через 300 лет, весьма многое напоминает казанцам о великом русском широко образованном человеке.

В 1579 году мы застаем Гермогена священником казанской Николо-Гостинодворской церкви далеко не молодым. Ему тогда было около пятидесяти лет. К сожалению, целое это пол столетие из жизни м. Гермогена пока скрыто от нас. Сохранилось слишком глухое предание, что родиной Гермогена была Казань. По этому преданию он должен быть особенно дорог казанцам, как носитель семидесятипятилетней истории христианской и иноверной Казани. Но мы оставим это слишком смутное предание, заявив: когда, где, от кого родился Гермоген и какое было его мирское имя, достоверно не известно. Даже самое сословие, которое дало России Гермогена, точно не определено. Но, видимо, для всех тогдашних сословий дорого было имя великого русского человека. Как в древности семь городов спорили о чести считаться родиной величайшего греческого поэта Гомера, так точно чуть не все русские сословия называли Гермогена своим. Поэтому и русские историки до сего времени не согласились, – к какому сословию отнести его по происхождению: одни полагают, что он был невысокого рода и принадлежал к тяглому городскому сословию; у него был зять в Вятке посадский человек, – Корнилий Рязанцев; по другому мнению, Гермоген был донской казак, т. е. военный человек; по словам историка С. М. Соловьева он происходил из рода князей Голицыных и до пострижения носил имя Ермолая; наконец, Гермогена считают родственником царя Василия Ивановича Шуйского². Такое разногласие говорит лишь о том, что Гермоген был дорог всем русским людям и для всех русских он был свой.

В истории Казани память о Гермогене сохранилась прежде всего как о священнике Николо-Гостинодворской церкви и как участнике величайшего события в тяжелое время для христианской Казани.

В 1576 году христианская Казань лишилась своего просветителя св. Варсонофия, епископа Тверского, жившего на покое в Спасо-Преображенском монастыре, последнего из великой казанской троицы. Первый из этой троицы св. Гурий еще в 1563 г. отошел в вечный покой, второго – св. Германа, скончавшегося в 1567 году, приютила московская могила при церкви св. Николы Мокрого.

Христианская Казань осиротела. У нее не осталось в живых ни одного дорогого имени, озаренного величием христианского подвига в просвещении инородцев. Варсонофий, как знаток инородческих языков и безмездный врач душ и телес, одинаково был дорог и русским, и инородцам.

К довершению печали в июне 1579 года в Казани случился необыкновенный пожар. Сгорела большая часть казанского посада, все торговые ряды, великокняжеский дворец и даже Спасо-Преображенский монастырь, где погребены были св. Гурий и Варсонофий. В пожаре 1579 г. многие, особенно магометане, видели гнев Божий на христиан, а потому унижали самое достоинство христианства перед иноверием. «Истинная православная вера бысть в притчу и поругание, источника целебного не бе тогда в Казани», писал святитель Гермоген. Но в утешение скорби христиан на месте сгоревшего дома стрельца Данила Онучина, откуда начался страшный пожар 1579 г. и где ныне находится холодная церковь Казанского женского монастыря, 8-го июля чудесно явилась икона Божией Матери, сделавшаяся святым знаменем не только для Казани, но и для всей православной России, с которым последняя шла на защиту себя и православной веры и с которым каждый верующий мог смело идти по бурным волнам житейского моря. Великое событие взволновало и одушевило всю христианскую Казань. Нет слов описать тогдашний религиозный подъем и христианское воодушевление казанцев. Первым, кто удостоился взять дивную икону Божьей Матери от земли и показать ее народу, а затем перенести в ближайшую церковь св. Николая Тульского, недалеко от нынешней Пятницкой ц., был Николо-Гостинодворский иерей, впоследствии святитель Гермоген. Тогдашний казанский архипастырь Иеремия поручил ему, как выдающемуся и образованному иерею, следить за порядком небывалого казанского торжества. Будущий святитель, как очевидец и ближайший руководитель в июльских торжествах, рассказывает, как сам архиепископ и воеводы с плачем молились, припадая к чудотворной иконе. Начавшиеся чудеса и постоянные церковные службы в соборе еще больше воодушевили народ и самого гостиннодворского иерея. При самом деятельном его участии составлено было первое краткое сказание о явлении иконы Божьей Матери и чудесах от нее и послано царю Грозному. Царь Иоанн Васильевич, удивленный великолепием начертания явленного образа и всем случившимся в новой его отчине Казани, на месте явления иконы велел поставить деревянную церковь во имя Пресв. Богородицы и таким образом основал первый Казанский женский монастырь, сделавшийся предметом забот царствующей фамилии и благочестивых казанцев. В явлении иконы и чудесах от нее открылось величие христианства.

В чем и как выражалась пастырская церковно-общественная деятельность Николо-Гостинодворского иерея после 1579 г., казанская история пока скрывает от нас. Но подъем религиозного духа после явления иконы, постоянные чудеса от нее, а вместе с этим весьма возможная семейная катастрофа – смерть жены – указали ему новый путь служения в Казани. Он принимает монашество и постригается с именем Гермогена и, вероятно, вскоре, по пострижении в 1587 году, избирается настоятелем казанского Спасо-Преображенского монастыря в сане архимандрита. С особым умилением и преклонением пред величием первого Спасо-Преображенского настоятеля св. Варсонофия, Гермоген принял настоятельство в знаменитой обители. «И мне, непотребному, – пишет сам Гермоген, – случися в той святой обители, пятому по нем, т. е. Варсонофии, быти, на месте его стояти и жезл его в руку своею держати».

Не более трех лет св. Гермоген настоятельствовал в обители св. Варсонофия. Но эти немногие годы пребывания его в Спасо-Преображенском монастыре представляют время усиленного труда. Св. обитель еще не успела оправиться от пожара 1579 году и далека была от подобающего ей величия: в ней не успели даже поставить каменной преображенской церкви. Восстановленная после пожара главная монастырская деревянная церковь – Преображения была скорее убога, чем величественна. Между тем, святое место погребения казанских просветителей требовало достойного величия храмов. Вполне естественно, что забота о благоустройстве Спасо-Преображенской обители не была окончена св. Гермогеном за время краткого настоятельства, но ее выполнил при его участии келейный друг его архимандрит Арсений. На долю архимандрита Арсения (1594–1606 гг.), долго жившего со св. Гермогеном в одной келье, выпал труд по устройству главного каменного монастырского храма. Живейшее и деятельное участье св. Гермогена при постройке этого благолепного храма во имя Преображения не подлежит сомненью уже по одному тому, что архимандрит Арсений, в 1594 году, получил настоятельство в обители не без влияния святителя и торжественно посвящен им. Сам Гермоген с 1589 года уже стоял на месте святителя Гурия и, как достойнейший, носил в своих руках его святительский жезл, именуясь митрополитом Казанским и Астраханским. Гермоген первый получил титул митрополита. Все предшествующие ему казанские иерархи назывались только архиепископами.

Обстоятельства, при которых св. Гермоген возведен был на казанскую митрополичью кафедру и условия его архипастырского служенья в обширном крае, состоявшем из двух царств Казанского и Астраханского, в истории Русской церкви и государства были исключительными.

В 1584 году умер великий и жалкий человек Иоанн Грозный. Царский престол, облитый кровью жертв царской жестокости, подогретой опричниной, нужно было укрепить за его сыном Феодором при разыгравшихся боярских страстях. Благодаря всегдашней преданности русского человека своему царю, законный наследник укрепился. Русская иерархия, униженная царем Грозным в лице митрополитов Филиппа и Германа, также не встала против царя; она терпеливо перенесла ужасы и опалы безумного времени и, сохранив свое достоинство, наконец возвышена была в лице первого русского патриарха Иова (1589 г.).

Соответственно своему сану, помимо церковного значения, патриарх получил важное земское и политическое значение, сделавшись начальным человеком. Митрополиты четырех главнейших городов и областей, в том числе Гермоген казанский и астраханский, поставленный на кафедру при самом учреждении патриаршества, в своих областях являлись с теми же правами и значением.

Велика была честь митрополита Гермогена, но она же требовала от него неусыпных забот. Для казанского края он обязывался быть, и действительно был неуклонным носителем и выразителем задач и полномочий, возложенных еще на казанского первосвятителя Гурия, в целях просвещения полуязыческого края, а вместе и укрепления Казанского и Астраханского царств за Русью и Русскою церковью. С величайшим достоинством м. Гермоген в продолжение 17 лет держал святительский жезл казанского первопрестольника. Он, подобно святителю Гурию, был ревностным проповедником христианства, первым советником казанских наместников и воевод, охранителем русских интересов и печальником за только что просвещенных христиан из инородцев. Как святитель Герман, он не преклонялся пред неправдой и не искал личного благополучия. Сила ума, непреклонность воли, а главное, – память о славных предшественниках на кафедре, беззаветная преданность дорогому отечеству, скорбь о культурной и религиозной темноте инородцев, выдвигали святителя в ряду тогдашних иерархов и воодушевляли его архипастырский подвиг в трудные годы. Под его ближайшим руководством воспитались такие знаменитые борцы и страдальцы за Русь и православие, как иерархи Феодосий Астраханский и Галактион Суздальский. Галактион был преемником св. Гермогена по настоятельству в Спасо-Преображенском монастыре, Феодосию в 1602 г. Гермоген уступил часть своей епархии, а затем, когда Феодосий, восставший против Лжедимитрия, вызвал опалу самозванца, Гермоген, будучи уже патриархом, приютил и спас его на своем дворе.

Заботы о казанской пастве и христианском величии Казани для Гермогена начались с первого дня его посвящения в митрополита. Будучи в Москве для хиротонии, он лично ведет одушевленную беседу с царем Феодором Иоанновичем о необходимости постройки каменного храма в Казанском женском монастыре и о достойном украшении явленной чудотворной иконы Божией Матери. Царь, «с теплою верою и горя духом», выражает полнейшую готовность «недостаточная исполнити» в своей отчине – в Казани. Можно предполагать, что заодно заходила речь и о каменном Преображенском храме при могилах казанских просветителей.

С какою радостью и бодростью духа ехал м. Гермоген в дорогую ему Казань, с которой успел сжиться, и в которой все для него было дорого! Но, с другой стороны, своим проницательным умом он понимал, как много предстоит ему труда на ответственном святительском посту. У гробов казанских просветителей, этих великих проводников христианства в инородческом крае, глубокие мысли и тяжелые думы сделались еще живее и настойчивее. Теперь святитель Гермоген был ответственен пред избравшими его русским народом, иерархами и царем за дальнейший рост христианства и русской силы в новой царской отчизне и важнейшей митрополии. Ему слышался голос живых и умерших русских людей, костями которых переполнены были казанские холмы; до него доносились мольбы инородцев, успевших сделаться истинными христианами и даже пострадать за Христа. На него смотрела вся тогдашняя св. Русь, на него обращены были строгие взоры так недавно цареволюбивой, святой и истинно русской Москвы.

Скоро думы святителя сделались еще тревожнее. И было от чего. Прошло только два года ответственной просветительной деятельности его в сане митрополита и защитника русских интересов на необъятной окраине России, как над святой Русью и Москвой разразилась гроза. 15 мая 1591 года в г. Угличе неожиданно погиб единственный брат царя Феодора Иоанновича Дмитрий. Царь горячо любил его и, за неимением детей, в нем мог видеть своего прямого наследника. Разные толки о загадочной смерти, в которых трудно разобраться даже при настоящих требованиях беспристрастной истории, разносились всюду. Тень народного подозрения в убийстве царевича Димитрия упала на царского шурина Бориса Годунова, успевшего в значительной мере забрать власть в свои руки. Это обстоятельство усилило царское, а вместе и русское горе. Раскаты угличской грозы быстро разносились по всей Московии. Что-то зловещее приносилось с ними. Всякие толки доходили и до Казани. М. Гермоген своим чутким русским сердцем и историческим умом сразу и лучше других понял всю важность несчастья для царского дома, в частности для царя Феодора Ивановича, в доверие которого успел уже войти казанский святитель. Печальное событие близь русского престола, обагренного кровью предпоследнего Рюриковича, особенно вредно могло отозваться на пастве м. Гермогена, так как Казань и Казанский край с их инородческим населением еще не крепки были русскими традициями. К тому же живые примеры христианского подвига среди инородцев и силы русского духа в Казани стали забываться, а распространявшейся туман от мрачного угличского события мог совсем изгладить память о них. Св. Гермоген, как человек начитанный и исторически образованный, спешит восстановить в своей митрополии память о забытых казанских подвижниках Иоанне Новом, Стефане и Петре, пострадавших за исповедание Христа. Двое последних были из инородцев-татар.

Одновременно м. Гермоген старался возбудить в русских казанцах патриотизм восстановлением памяти о русских героях, князьях, боярах, воеводах, воинах и всех православных христианах, побитых в разное время под Казанью и в казанских пределах. Лучшим средством восстановления благодарной памяти к героям было церковное поминовение их. 9 янв. 1592 года м. Гермоген писал патр. Иову об этом. Патриарх Иов вполне разделял его мысли и не замедлил ответить на челобитье из Казани. 25 февр. была уже получена в Казани патриаршая грамота, писанная 3 февраля. Патриарх благословил ежегодно поминать казанских героев во всей митрополии на обедне, совершением панихиды в первую субботу после праздника Покрова, когда царь Грозный начал последнюю осаду Казани, сдавшейся 2 октября.

Память казанских исповедников и мучеников установлено совершать 24 янв., в день мученической кончины Иоанна Нового.

Та быстрота, с какой патриарх Иов отозвался на челобитье Гермогена, самое лучшее доказательство необыкновенной важности для Казани и казанского края предприятия святителя – восстановить память о христианских подвижниках и русских героях, на костях которых встала христианская и русская Казань.

В том же 1592 году м. Гермоген перенес нетленные мощи святителя Германа из Москвы в Свияжск в Успенский монастырь. Мощи святителя Германа, второго казанского архиепископа, силою взятого на московский митрополичий престол, сделались великой святыней не только Свияжска, но и всего казанского края. На поклонение им стекались и стекаются народные массы почитателей, как русских, так и инородцев.

М. Гермоген, перенося мощи святителя Германа в Свияжск и воскрешая память о подвижниках инородцах из татар, Стефане и Петре, имел в виду и чисто миссионерские цели.

Просвещение инородцев – татар, чуваш, черемисов светом христианства было всегдашней заботой его. По вступлении на кафедру он стал призывать всех новокрещенов в собор, говорил им поучения, наставляя, как нужно жить в христианстве. К сожалению, ревностный архипастырь не встретил поддержки в тогдашних казанских воеводах, так что вынужден был писать царю об упадке миссии и слабости новокрещенов в христианской вере. Ответная царская грамота (от 1593 г. 18 июля) на имя казанских властей свидетельствует, что лучшей внешней мерой для укрепления христианства среди новокрещенных считалось отделение их от некрещеных в особую слободу в Казани, с постройкой в ней церкви, и наделение переселенных землей из ближайших к Казани дворцовых земель, а также запрещение строить мечети и даже уничтожить построенные по недосмотру и «по оплошке» светской власти. При самых тяжелых условиях миссии лично у м. Гермогена оставалась прежняя мера проповеди христианства – научение в соборной церкви и духовная епитимия по правилам св. апостолов. Репрессивные правительственные меры по отношению к отступникам и не утвердившимся в христианстве инородцам как бы набрасывают тень на светлую личность проповедника. Но было бы слишком долго выяснять этот вопрос, скажем лишь одно – святитель искренне желал поднять нравственный уровень маловерных отеческими наставлениями в храме; вместе с тем он глубоко был убежден, что совместная жизнь слабоверных христиан – инородцев среди неверных главная причина отступничества при отсутствии христианских пастырей и отдаленности христианских храмов среди инородцев, о чем не без сердечной скорби м. Гермоген писал царю³.

Вся последующая архипастырская деятельность св. Гермогена была направлена исключительно к возбуждению христианских религиозных чувств среди русских и инородцев и опять-таки в живых примерах и самых осязательных образах. Он строит в 1594 г. величественный каменный храм на месте явления иконы Пресв. Богородицы; освящает его в 1595 году к возвеличению в Троице славимого Бога; составляет сказание о явлении св. иконы и ее чудесах в целях поднятия народной веры.

В следующем 1596 году он первый и прежде всех своими руками осязал святые и чудотворные мощи святителей Гурия и Варсонофия, обретенные нетленными при закладе нового каменного храма на месте, где они были погребены. Новая каменная пятиглавая Спасо-Преображенская церковь, построенная и освященная м. Гермогеном, куда были перенесены мощи св. Гурия, по своему величию и красоте мало чем уступала церкви московского Новодевичьего монастыря, построенной около того времени.

Вместе с останками казанских просветителей обретены были останки иноков Ионы и Нектария, бояр Застолбских, служивших св. Гурию. После панихиды они были снова погребены. Благочестивые казанцы «до-днесь» чтут могилы и этих угодников Божиих.

М. Гермоген, как человек образованный, уже известный за писателя по истории казанской церкви по благословению патриарха и желанию царя, составил описание открытия мощей и жития Гурия и Варсонофия, чтобы поведать всему миру дела и славу казанских просветителей.

Митрополит Гермоген, действительно, был одним из образованнейших пастырей и людей своего времени, конечно не в том смысле, как ныне мы понимаем образование. Известен характер русского образования XVI – XVI вв. Он был духовный и всю тогдашнюю литературу можно назвать церковной, если не исключительно, то по преимуществу.

В этом направлении шло и образование м. Гермогена до приезда в Казань и в самой Казани. Русское образование в полуинородческой Казани за это время также не представляло собой каких-либо особенностей. Каталоги трех казанских библиотек: кафедральной при Благовещенском соборе и казанском Спасо-Преображенском и свияжском Успенском монастырях, относящиеся ко второй половине XVI в., вполне подтверждают высказанную мысль. Кроме Евангелий, апостолов, псалтирей и богослужебных книг, в этих библиотеках имелись святоотеческие творения Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустого, Симеона Нового Богослова, Дионисия Ареопагита, Иоанна Дамаскина, Исаака Сирина, Кирилла Иерусалимскаго, Дорофея, Лествица Иоанна Лествичника, Златоструй, Маргарит, Зерцало, Иоасаф Царевич и Антиох (Притча об Иоасафе Царевиче и Варлааме). Нельзя не заметить, что литературное богатство тогдашних лучших казанских библиотек составляли свято-отеческие творения преимущественно аскетического характера. Даже полной Библии не было тогда ни в одной библиотеке. В свияжской монастырской библиотеке – встречаем только книгу Бытия и Апокалипсис.

Что касается книг с историческим характером и положительным знанием, то их почти не было. Иоасаф Царевич, Косьма Адикоплов или Индикоплов являлись скорее назидательным чтением. С таким же характером были жития святых, патерики: скитский, печерский и даниловский, прологи и синаксари, а равно и отдельные жития русских святых: Сергия (Радонежского), соловецких и ярославских чудотворцев. В Спасо-Преображенской библиотеке имелся Шестоднев Василия Вел. и рукопись – основание церкви⁴. Только в позднейшем каталоге библиотеки свияжского монастыря 1613 г. встречаются две книги–летописцы с житием Пафнутия Боровского, три книги сочинения Максима Грека, Послание патр. Фотия о православной вере; Извещение, како латыня отлучишася от веры; была еще книга, в которой писано летопровождение. Как видно из каталога 1613 г., в свияжской библиотеке имелись уже три полных Библии, вероятно, издания кн. Острожского, „в литовской переплетике»⁵. Историко–полемические и чисто исторические книги, с характером летописцев, в нач. XVII в. несомненно встречались в казанских – кафедральной и Спасо-Преображенской библиотеках, к которым м. Гермоген имел непосредственное отношение. Будучи человеком с историческим складом ума, он не мог не обогатить своих библиотек историческими книгами. Однако Казань с ее библиотеками далеко не удовлетворяла Гермогена. В бытность в Москве, на поставлении и на соборных заседаниях, он в свободные часы московской жизни работал в богатейшей, по тогдашнему, митрополичьей, а затем патриаршей библиотеке Чудова монастыря. В зеленой степенной и царственной (Киевских, Владимирских и Московских царей и государей) книге чудовской библиотеки он, едва ли ни первый из казанцев, встретил повесть об арском татарине-исповеднике Христове, в крещении Стефане⁶.

Местная история весьма интересовала м. Гермогена. Он собирал письменные памятники казанской христианской и дохристианской старины. В самой Казани он «обрел» повесть о том, как в Казани, в 1529 г. 24 января, пострадал исповедник Христов Иоанн Новый. Не ограничиваясь письменными памятниками, он старался собрать «от достоверных человек» устные предания и сведения о прошлом христианской Казани. Таким способом он узнал о страданиях другого христианина из татар, в крещении Петра. Плодом историко-археологических розысков явились краткие жития казанских мучеников Иоанна Нового, Стефана и Петра. Жития их и страдания изложены м. Гермогеном в челобитной патр. Иову от 9 янв. 1592 года. После краткого сказания о явлении казанской иконы Божией Матери, составленного Гермогеном еще в бытность гостиннодворским священником, повесть об Иоанне, Стефане и Петре, в изложении м. Гермогена, является вторым казанским церковно-историческим памятником, сохранившимся до нас⁷.

Третьим произведением пера м. Гермогена будет полное Сказание о явлении иконы Казанской Божией Матери, основании первого женского казанского монастыря, украшении иконы и постройке монастырской каменной церкви во имя Явления иконы с прибавлением чудес от явленного образа. Сказание, составленное в 1595 году, по повелению царя Феодора Иоанновича, с целью увековечить величайшее событие в Казани, проникнуто чувством глубокого благоговения и смирения самого писателя. Оно изложено картинно, но исторически верно и дышит неподдельностью чувства и высоким вдохновением при воспоминании всего, что с религиозным восторгом пережил в продолжение 15 лет сам Гермоген, первый принявшей св. икону от земли в чине «поповсте», а теперь митрополит Казанский⁸.

Но главным произведением м. Гермогена по истории казанской церкви является повесть об открытии св. мощей и жития св. Гурия и Варсонофия. Повесть написана м. Гермогеном как очевидцем, и тотчас по открытии самых мощей...

Приступая к составленью житий, м. Гермоген уже не застал никого, кто бы с детства знал жизнь св. Гурия и Варсонофия. Но он и тут с необыкновенной внимательностью и усердием, как опытный духовный писатель и человек исторически образованный, собрал все необходимые сведения, чтобы дать читателям полный образ преподобных. И, действительно, он не только воскресил, но и обессмертил память о них в казанцах и всем православно-русском народе.

В этом главном своем литературном произведении м. Гермоген, как духовный писатель и историк, обнаружил знание священного Писания и знакомство с творениями св. отцов – Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста и других. Хроногически последовательное распределение материалов, логически последовательная мысль, умение группировать факты по главам, краткость изложения весьма выгодно отличают жития казанских чудотворцев Гурия и Варсонофия из ряда других житий и свидетельствуют, что их составитель выработал более или менее самостоятельные приемы литературного изложения житий. Это не только благочестивые рассуждения, но вместе история – живая и действительная. Поэтому самая речь составителя в повести и житиях жива и вдохновенно-образна, но не отступает от подлинной исторической правды. М. Гермоген больше пишет как очевидец, или узнав от людей, заслуживающих доверия. В житии св. Гурия он первый дает, хотя краткие, но самые необходимые сведения о святителе Германе (глава 6).

Челобитье п. Иову о праздновании местных праздников в честь казанских исповедников и поминовения героев, Сказание о явлении Казанской иконы Божьей Матери, Повесть об открытии св. мощей и особенно жития св. Гурия, Варсонофия и частью Германа, составленные м. Гермогеном⁹, – представляют из себя начало истории казанской церкви. Но, к сожалению, после первого казанского церковного историка, м. Гермогена, долго не находилось ему достойного преемника и продолжателя. Правда, в полов. XVII в. составлено пространное житие св. Германа иноком Иоанном, по благословению м. Лаврентия, но оно далеко не исторично и чересчур велеречиво и в то же время бедно фактами¹⁰. Между тем м. Гермоген в своих литературных трудах был прежде всего историком – с богатым запасом фактов для доказательства своих мыслей; даже в грамотах он часто ссылался на факты и историю, являвшуюся в его глазах лучшей учительницей и руководительницей народа. В своих красноречивых грамотах он обнаруживал знание церковной и гражданской истории. Увещевая русский народ быть верным своему законному царю Василию Шуйскому, патр. Гермоген сравнивал измену ему и присягу тушинскому вору с событием из истории иудейского царства. Он писал, «что ни в котором языце, ни в которых родех, ниже в памятных книгах (летописях) встречается такая страсть, как ныне у вас, точно древле богоубивственной и мятежелюбивый род иудейский в 40-е лето – после Распятия Христова изгнал своего царя Агриппу и избрал мужа убийцу Аханана и Семеона Идумеенина (якоже и вы ныне!)»¹¹. Или, убеждая москвичей не впускать гетмана Жолкевского в столицу, говорил им в пылу воодушевленной любви к отечеству: «Помните, православные, что Карл сделал в Риме?» Как известно, Карл Великий, завоевав сначала северную Италию и отнявши ее у своего тестя Дезидерия, в 774 г. присоединил ее к франкской монархии, а потом в 800 г. был уже коронован с именем римского императора, лишив Италию политической самостоятельности. Вероятно, этот поучительный исторический пример имел в виду п. Гермоген, задавая москвичам вопрос: «Помните, что Карл сделал в Риме?» Гермогену приписывают составление сборника, писанного в 1598 г. с изложением чинов о принятии в церковь латинян, магометан и др. Кроме того, изданы его речь на коронование Шуйского, речь или грамота пред ополчением на самозванца, грамота к Сигизмунду – все это замечательные исторические памятники. Если не им, то по его распоряжение, написано «Житие царевича Димитрия Угличского».

Смуты и лишения мешали п. Гермогену трудиться в области русской церковной истории самобытно и самостоятельно. Видимо, его литературно-исторические работы прекратились с восшествием на престол Бориса Годунова, или же погибли вместе с самим автором – страдальцем за Русь... При нем началось издание Миней и напечатаны были месячные Минеи за сентябрь (1607 г.), октябрь (1609 г.), ноябрь (1610 г.); при нем же напечатан был церковный устав (1610 г.). По ходатайству п. Гермогена В. И Шуйский сделал новую «штанбу» для печатания книг и новый превеликий дом для типографии. Но все это сгорело во время сожжения Москвы поляками в 1611 г.¹². Таким образом, Гермоген был не только писателем, но также издателем...

–

Казанская история в ее сложных проявлениях оставила глубокий след в литературных трудах митр. Гермогена; с другой стороны, сам Гермоген, как иерарх и государственный деятель, много влиял на ход развития казанской исторической жизни в конце XVI и начале XVII в. История казанского края за это время запечатлена характером церковности и народности. На костях предков и под сенью казанских святынь в черные и судные дни лихолетья Гермоген сумел воодушевить свою паству в подвигах христианской жизни и русского патриотизма. Много говорили уму и чувству русского человека в инородческом крае инородцам-христианам, и ныне прославленные м. Гермогеном великаны духа. Инородцы-христиане взывают в похвале св. Гурию: «Ты нам свет истины показал... Ты прадедов наших научил истинному богопознанию и за это с благодарностью воспеваем тебе: радуйся, Гурий, Казанский Чудотворче! На небе и на земле Бог тебя прославил, а оставленное на земле тело твое в нетлении сохранил»...

Не меньшей, даже большей радостью радовался этому м. Гермоген, чувствуя себя не одиноким на трудном посту церковного и государственного деятеля в полурусском крае.

Необыкновенно вовремя прославились своим нетлением и чудесами казанские чудотворцы. Для м. Гермогена становилось все труднее и труднее управлять казанским краем, получившим какую-то двойственность по государственному управлению. Временщик Феодора Иоанновича Борис Годунов, татарин по происхождению, личность в высшей степени загадочная, но несомненно умный и хитрый, с 1595 года назывался не только казанским и астраханским наследником, но прямо «содержателем великих государств – царства Казанского и Астраханского». Этот титул не был простым набором слов. Он знаменовал, что великие государства – большие орды астраханская и царство казанское отданы были в обдержание Годунова¹³, сделавшегося властелином в Казани, хотя лично он управлял страной. Но если во всем государстве совершались дела за печалованием и промыслом Годунова, то тем более это нужно сказать о казанском крае. Митрополит Гермоген, нося титул царств, входивших в титул Годунова должен был издали угадывать планы и мысли хитрого временщика, а вместе с тем воспитывать и развивать в своей разнородной пастве чувство преданности русскому законному царю Феодору Иоанновичу. Положение м. Гермогена, в качестве государственного деятеля, было тем затруднительнее, что Борис Годунов никак не мог освободиться от народного подозрения в загадочной кончине царевича Димитрия. Быть соправителем личности, на которой не успело еще сгладиться пятно народного недоверия, для казанского первоиерарха было не так легко. Но он умел сохранять спокойствие духа и идти намеченным путем поддержки христианства и русских интересов в нашем крае.

7 января 1598 г. скончался последний Рюрикович царь Феодор Иоаннович, но без наследников. На место него русским избранником оказался наследник царства Казанского и Астраханского Борис Годунов (17 февр. 1598 г.). Царствование Годунова, сколько он ни старался сделать его – благодетельным для народа, оказалось несчастнейшим. Восстания и война, мор и страшный голод сопутствовали царю Борису на престоле; через два года после своего избрания Годунов, этот первый русский единодержец, готовый вывести Русь на путь просвещения, сделался весьма подозрительным и начал принимать отовсюду наветы и доносы. Ничего хорошего не обещало такое поведение царя Бориса.

В какие отношения м. Гермоген встал к Годунову, мы определенно ничего не можем сказать; равным образом слишком мало известно о том, в чем и как сказалось государствование бывшего казанского и астраханского управителя на жизни Казани. Памятником близкого отношения царя Бориса к Казани остается село Борисоглебское, вставшее в 1599 г. на дворцовой земле; при нем расширен самый город Казань присоединением к ее посаду митрополичьей Забулачной слободы, уступленной м. Гермогеном городу в 1601 г. К памятникам царствования Бориса Годунова можно относить первую казанскую Борисоглебскую церковь. Те же казанские памятники служат памятниками и о св. Гермогене. Но к ним можно прибавить еще другое.

После уступки Забулачной слободы под Казанский посад, слободские служилые митрополичьи люди постепенно переведены были в деревню Кульмаметеву, преобразованную м. Гермогеном в село Архангельское, ныне Казанская пригородная слобода. Тамошний Михаило-Архангельский храм был построен всецело на средства митрополичьего дома. Все – образа, подсвечники, Евангелие, ризы, сосуды, колокола и всякое церковное строение было митрополичье. При церкви в 1603 г. были устроены кельи для нищих. Новой слободе, впрочем, не суждено было вполне развиться при м. Гермогене.

И другая казанская окраина – Ягодная слобода напоминает о Гермогене. В ней м. Гермоген построил новый храм и освятил его во имя Димитрия Солунского, а прежний главный престол во имя соловецких чудотворцев Зосимы и Савватия сделал придельным. Таким образом, слободские Михайло-Архангельский и новый Ягодинский Димитриевский храмы, будучи всецело митрополичьим строением, служили не только памятником управления казанской епархией м. Гермогена, но и свидетелями его забот о религиозных нуждах казанцев. Освящая ягодинский храм в честь Димитрия Солунскаго, м. Гермоген, очевидно, имел целью освятить и укрепить в своей ближайшей пастве память о загадочно погибшем, но дорогом русскому сердцу царевичу Димитрию. Много потрудился св. Гермоген и над украшением казанского соборного храма, куда скоро (в 1630 г.) м. Матфием перенесены были мощи св. Гурия. Он приобрел для него литейный колокол, Деисус, иконы праздников и пророков обложил серебром.

Несомненно, было в Казани и казанском крае, кроме остающихся и поныне, много памятников управления Гермогена казанской митрополией, но беспощадные пожары, всесокрушающее время, а также человеческая небрежность отняли у нас не только многие из этих памятников, но и самые свидетельства о них. Ко времени управления Гермогена казанской епархией относится основание казанского мужского, ныне женского, Феодоровского монастыря. Царь Борис, делавший богатейшие вклады в русские монастыри, особенно Троице-Сергиеву лавру, а с ним и м. Гермоген в Казанском крае не оставили без своей милости и внимания казанских монастырей в уездах. Каменный сергиевский храм в свияжском мужском Троицком, ныне женском Иоанно-Предтеченском монастыре, построен повелением царя Бориса и освящен м. Гермогеном в 1601 г.

Свияжский сергиевский храм, существующий поныне, является одним из последних казанских памятников совместного управления царя Бориса и м. Гермогена бывшим казанским царством. 13 апреля 1605 г. Борис скончался при тревожных мыслях и без счастья в душе. На Руси уже появился самозванец (1604 г.), объявивший_, что Годунов царствует не по праву, а насильством и что законный царь он, Димитрий, спасшийся от смерти. Народ начинал верить обманщику. При таких обстоятельствах каково было бы медленно умирать умнейшему Государю, сознавая, что все, за что ратовал он, разрушается еще при его жизни... Но Борис умер сразу... Он, будто бы, отравился, или был отравлен, но приготовленным им самим ядом.

Митрополит Гермоген пережил царя Бориса Годунова, но его, уже семидесятипятилетнего старца, начинала тревожить мысль, что все, за что ратовал он и чему отдал лучшие годы своей жизни и деятельности, может погибнуть сразу. Он, умудренный книгами и опытом, лучше других и сразу разгадал самозванца с его планами, выработанными в Риме и направленными к сокрушению православия на Руси, как основы русского национального самосознания и опоры престола. Он видел, что в лице самозванца готовилась отрава для Руси, выросшей под знаменем православия.

К этому нужно прибавить ужасы, которые терзали сознание лучших русских людей по смерти Бориса. Нет слов пересказать тех ужасов, какие произошли по смерти Бориса Годунова. Озлобленные бояре задались целью уничтожить весь род Годуновых: одних сослали, других удавили; не пощадили даже вдовы Бориса Годунова – царицы Марии, дочери известного злодея Малюты Скуратова; наконец, отвратительным образом умертвили сына Бориса – царя Феодора Борисовича, которому успела было присягнуть Москва. Но этим не все кончилось. Тело Бориса выкопали из могилы в Архангельском соборе, где погребались все московские государи, положили в простой гроб и вместе с женою и сыном похоронили в бедном Варсонофьевском монастыре на Сретенке. Лжедимитрий и его клевреты радовались этим ужасам в Москве – сердце России.

Каково было переживать все это м. Гермогену, близко интересовавшемуся всем, что происходило в Москве, а вместе и в России. Он за все это болел своей русской душой. Ужасная московская драма развивалась. Крамола кипела. Но м. Гермогена спасли осмотрительность и предусмотрительность при благородстве характера. Он умел сохранить мир среди раздора и соправлять даже Борису. Но когда он вынуждался проявить твердость своих архипастырских и русских убеждений, он был не уступчив, оказывался «груб» и упорен. Однако и сами современники, далеко не разгадавшие характера м. Гермогена, видели в нем непреоборимого пастыря и обличителя мятежников за их «христианоборство». Действительно он был таковым. Даже сенаторское звание, данное м. Гермогену Лжедимитрием и сидение в сенате, преобразованном из Боярской Думы, чуть не рядом с лже-царем, не прельстило казанского святителя и не поколебало его православно-русских убеждений и родных традиций. Он первый из русских иерархов выступил в защиту православия пред Лжедимитрием, гордо занявшим русский престол. Мит. Гермоген обнаружил непоколебимое мужество и примерное самоотвержение, когда зашла речь о женитьбе самозванца на католичке Марине. Лжедимитрий пред всем собором с польской развязностью заявил свое желание жениться на католичке Марине Мнишек и просил благословения венчаться на ней без принятия ею св. крещения по православному обряду. Патр. Игнатий, иезуит в душе и ставленник Лжедимитрия, отвечал: «На твоей воли буди государь». Прочие власти молчали из боязни царского гнева и опалы. Только Гермоген, поборник православия и истинный пастырь и учитель, знаток истории русской церкви и государства и тех начал, на которых росло и крепло Русское государство, смело ответил в глаза лже-царю: «Христианину царю не пристойно брать замуж не православную, вводить ее во святую церковь, и строить (для нее) римские костелы. Не делай так, царь. Из прежних русских царей никто так не делал, а ты хочешь сделать!» Поддержанный коломенским епископом Иосифом, он стал настоятельно требовать, чтобы новая царица крестилась и оставила католичество прежде венчания. В противном случае женитьба царя будет совершенным беззаконием на Руси. Такая ревность и прямота обозлили Лжедимитрия и стоили самому Гермогену лишения власти и заточения. Казанский святитель немедленно выслан был в Казань, будто бы, со снятием сана.

Нельзя было придумать большего унижения и оскорбления для ревностного архипастыря, как сослать его обратно в Казань в образе простого инока и тем самым опозорить дорогие ему казанские святыни и всех казанцев, около которых в долгие годы выросла великая мощь и развилась христианская ревность м. Гермогена. Однако он готов был покорно нести униженье и изгнанье «правды ради».

В какой монастырь ссылался св. Гермоген и действительно ли был лишен сана, мы не знаем. Несомненно, он лишен был власти управлять епархией. Но и такое наказание было слишком тяжелым для невинного страдальца, если вспомним, как он любил свою паству и дорожил плодами своей неутомимой архипастырской деятельности на пользу казанской паствы и дорогого отечества, попавшего в руки «польского свистуна».

Св. Гермоген, находясь в Москве, сразу понял, что Русь становилась на край пропасти, особенно опасной для казанского полуинородческого края, не успевшего еще срастись с Московской Русью глубокими корнями. Но, говорит народная мудрость: «Страшен сон, зато милостив Бог». Божественная правда, которой служил м. Гермоген до готовности пострадать за нее, спасла его для спасенья не казанского только края, но и всей православной России. Вскоре последовала смерть Самозванца – Лжедимитрия (1606 г.); она прекратила невинные страданья Гермогена и открыла ему путь на новые подвиги в сане всероссийского первосвятителя – патриарха (3 июля 1606 года).

Широкий путь оказался путем новых сплошных страданий. Бурные валы в бушевавшем русском море уже захлестывали борта русского корабля. Страшные волны бросали русский корабль, как утлый челн, из стороны в сторону. К довершению беды внутри корабля все разгорался и разгорался пожар: горело все – и борта, и трюм, и первые классы. Нужно было тушить пожар и причалить к берегу, но руль срывало, а рулевого нет. Положение отчаянное. Русь, в лице русских людей, дороживших отечеством, взывала о спасении. Нужно было спасать и веру, и отечество, и народность. Казанский архипастырь Гермоген, оставив свою паству достойнейшему, м. Ефрему, в преклонном возрасте семидесятипятилетнего старца отозвался на народный призыв. Он сел на корму погибавшего корабля, взялся за руль с силой мужа совершенна... и спас святую Русь, но ценою собственной жизни ... Поляки уморили голодом в тюрьме патриарха Гермогена, страдальца за Русь. (17 дек. 1612 г.).

Так скончался первый казанский духовный писатель-историк, посвятивший лучшую пору своей жизни и литературной деятельности Казани и Казанскому краю. Вспомнить его через триста лет, по оставлении м. Гермогеном дорогой для него Казани, кажется вполне уместно и своевременно на годичном собрании нашего историко-археологического Общества, посвященном 1906-му отчетному году, совпавшему с юбилейным годом для Гермогена, м. казанского.

И. М. Покровский,

Доцент Казанской дух. академии.