Философские пропасти

Аудио

I. АГОНИЯ ГУМАНИЗМА Средоточие трагизма Европейский человек на раскаленном перепутье Прогресс в мельнице смерти Высшая ценность и непогрешимый критерий Меж двух философий Невидимое в видимом (тайна добра и зла) Страшный суд над Богом II. РАДОСТИ И ГОРЕСТИ, МЫСЛИ И ОЩУЩЕНИЯ Мой рай и мой ад (смысл жизни и мира) Скорбно и для херувимских сердец Осуждение на бессмертие Вопль о Христе III. ВОДОРАЗДЕЛ Метерлинк перед великой тишиной Достоевский как пророк и апостол православного реализма О рае русской души На водоразделе культур Пасха и сербские бессмертные О неприкосновенном величии человека IV. СКОРБИ И ЖЕЛАНИЯ Роение бесконечностей На террасе атома Бунт клещей Вниз по шумному водопаду времени Она – неодолимая обольстительница Серна в потерянном рае. Исповедь.  

 

Впервые публикуется русский перевод цикла философско-лирических очерков выдающегося сербского богослова и патролога ХХ века архимандрита Иустина (Поповича), хорошо известного в России. Автор прослеживает пути человеческой мысли к обретению истины о мире и человеке, проложенные, с одной стороны, гуманистической философией, а с другой – православной философией Богочеловека. Эти два пути архимандрит Иустин открывает читателю в учениях римокатолической и православной Церкви, философии Метерлинка и Достоевского, идеологии западного человека и русских и сербских святых.

Удивительный сплав богословия, философии, художественного повествования и лирики, вылитый в особом языке и стиле, имеет немного аналогов в современной христианской литературе. Перевод, тщательно отредактированный и по возможности сверенный с первоисточником, ориентирован на широкие читательские круги, интересующиеся православной мыслью и духовностью.

При наборе текста для удобства чтения цитаты из церковно-славянского перевода Библии продублированы текстом из Русского синодального перевода, а цитаты, рекомендуемые для сравнения, вынесены в конец книги.

От редактора

Архимандрит Иустин (Попович) (1894–1979) – один из величайших деятелей Сербской Православной Церкви ХХ века, в 1993 году прославленный в лике местночтимых святых и глубоко почитаемый на православных Балканах. Отец Иустин пришел в этот мир и ушел из него в один день – 25 марта (7 апреля), в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы.

Отец Иустин долгие годы занимался преподавательской деятельностью в духовных семинариях Югославии и на богословском факультете Белградского университета. В 1948 году он удалился в монастырь Челие (западная Сербия), где до конца жизни занимался творческой, переводческой и издательской деятельностью.

Архимандрит Иустин оставил после себя богатейшее богословское, философское и агиографическое наследие, основу которого составляют трехтомная «Догматика Православной Церкви, или Православная философия истины» (1932 – 1978) и «Жития святых» в двенадцати томах (1972 – 1978). Ему принадлежит также целый ряд крупных научных исследований и философских произведений: «Проблема личности и сознания по святому Макарию Египетскому» (докторская диссертация, 1926), «Философия и религия Ф.М. Достоевского» (1923), «Прогресс в мельнице смерти» (1933), «Начальное богословие» (1939), «Достоевский в Европе и славянстве» (1940), «Святосаввие как философия жизни» (1953), «Философские пропасти» (1957), «Человек и Богочеловек» (1969), «Православная Церковь и экуменизм» (1974); ряд неизданных толкований на Священное Писание (Евангелие от Матфея и Иоанна, послания св. апостола Павла, св. Иоанна Богослова) и переводов богослужебных текстов на сербский язык, используемый Сербской Церковью (Св. Литургия, Требник, Молитвослов и пр.). Многие работы архимандрита Иустина переведены на греческий, французский и русский языки.

«Философские пропасти» – это сборник философских очерков, соединяющих в себе черты проповеди, притчи и научного исследования и исполненных сильным лирическим началом. Эти очерки воспроизводят путь человеческой мысли, пытающейся постигнуть устройство мира, смысл жизни и смерти, «разбивающейся в скалах» гуманистической философии и находящей покой в философии православной. Лирическое по жанру, это произведение поэтично, образно, насыщенно развернутыми метафорами и художественно по языку.

В целях сохранения образной культуры текста, язык и стиль перевода максимально приближен к оригиналу и по возможности отражает синтаксическое и лексическое своеобразие сербского текста (сохранены авторские лексические новообразования, окказиональная сочетаемость и формообразование), за исключением цитируемых текстов. Фрагменты Священного Писания, которые в авторском тексте, как правило, передаются по-сербски, в настоящем издании приводятся в церковнославянском переводе. Разрывы в цитатах из Священного Писания помечаются многоточием, в том числе в тех случаях, когда в оригинале они даются сплошным текстом. Если цитаты из творений святых отцов в тексте оригинала заключены в кавычки и перевод архимандрита Иустина с греческого языка на сербский не имеет значительных расхождений с русским переводом, то эти фрагменты приводятся согласно русскому переводу. В противном случае в основном тексте сохраняется авторский вариант, а текст русского перевода дается в примечании. Цитаты из русскоязычных авторов приводятся в оригинальном варианте, а из иностранных – в обратном переводе с сербского (кроме специально оговоренных случаев). В тексте перевода сохраняется авторское написание прописных-строчных букв. Дополнительные примечания составлены переводчиком и редактором (см. соответствующие пометы). Информация, принадлежащая редакторам и включенная в текст авторского примечания, заключена в квадратные скобки.

… В настоящую книгу включено послесловие к сербскому изданию 1987 г., написанное учеником архимандрита Иустина, епископом Банатским (ныне Черногорским) Амфилохием.

Е.И. Якушина

От издателя

По словам самого автора, блаженной памяти отца Иустина, сборник «Философские пропасти» составлен в период между двумя мировыми войнами в некоторые дни и ночи». Опубликованный впервые в 1957 году в издании библиотеки «Свечаник», как остро востребованный, он скоро стал малодоступным широкой читательской среде. Публикуя его вновь, мы уверены, что эти статьи и сегодня не менее актуальны, чем в то время, когда были написаны; более того, мы уверены, что они стали гораздо актуальнее и ближе современному читателю, чем читателю вчерашнему; мы убеждены, что и в будущем они будут востребованы гораздо более, чем сегодня.

Не только язык и стиль, которыми эта книга написана, причины ее нестареющей новизны. Основная причина в ее содержании: в бытийной, непосредственной ожесточенной борьбе с вечными «проклятыми» вопросами смысла человека, его сознания, действительности мира, времени и пространства. В самом деле, отец Иустин в своих «Философских пропастях» исповедуется небу и земле: исповедует свой человеческий трагизм, «радости и горести» своей мысли и ощущения, свои «скорби и желания», свою пламенную веру в Христа Богочеловека. Зажигая свою неугасимую лампаду перед Его чудесным Ликом, он непрестанно в нее доливал вместо масла, по собственному его признанию, свою кровь, каплю за каплей, кровь из своего сердца, взволнованного тайной Его миров!

Сам автор, в действительности, – это та самая «серна в потерянном рае», в чье сердце «кто-то собрал всю тоску из всех миров», и так появилось «вселенское чувство скорби». Для него нет ничего более непонятного, чем наш «мыслящий человек», который в большинстве случаев напоминает ему «шелкопряда, что ревниво прячется в свой кокон», человека «недалеких, сухих мыслей, который весь зарылся в кору этой планеты, как клещ в овечью шерсть». И ничего не видит, кроме этой коры. «А над ним пылают бесчисленные светила… грохочут бесчисленные миры». Окаменевший перед человеческим трагизмом и злом, ошеломленный Тайной, распаленный верою в живого Христа, таким был и таковым остался Иустин Челийский – один из самых оригинальных философов, что когда-либо писали на сербском языке…

Наш народ породил много умных, великих и даже святых людей. Среди них, особенно в новое время, исключительное место, которое никто из здравомыслящих людей не может оспорить, занимают трое. Это три пустынножителя: Цетиньский, Охридский и Челийский. Владыка Петр II Негош, Владыка Николай (Велимирович) и отец Иустин. Исключительность и неповторимость этой богомудрой троицы состоит преимущественно в том, что каждый из них, по-своему, соединил в себе философа, богослова и поэта. Такой сплав – редчайший, но и самый благоуханный цветок, что приносит земля. Соединить в себе философа, богослова и поэта – значит осознать глубину бытия и твари, опытно встретиться с Тайной, на которой почивают все существа и вещи и к чьей полноте стремятся; перелить это знание и этот опыт в самое образцовое, самое красивое человеческое слово – поэтическое. «Философские пропасти» – это неоспоримое доказательство наличия этого тройственного соединения в вулканической и богопламенной душе и христолюбивом сердце отца Иустина.

А кто знал его, тот знает, что эта вулканическая богопламенность и детское христолюбие не покидало его до последнего вздоха. Все в нем было до последнего дыхания живо и мудролюбиво, по-детски открыто и исполнено восторга перед всяким новым открытием и Божиим чудом: в цветке, в глазах, в человеке, и в мире. Вспоминаю, как он, уже на закате своей земной жизни, провожая Комнена Бечировича и указывая на цветы, посаженные рукою смиренной монахини, сказал: «Брат Комнен, захвати с собою взглядом своим эту красоту, в Париже этого нет…» Его родственник, поэт Матия Бечкович, рассказывает о своей первой встрече с ним: «Он сказал нам: «Болен я, тяжело мне Вас принять», – Но он все же пришел. Я ждал, что вынесут его на носилках, а он, как пламя, продвигался к нам через траву…» Осенью, перед его кончиной, мы (о. Афанасий и автор этих строк) разговаривали с ним перед монастырским двором о многих вещах, в том числе и о философии. Он внимательно, по-детски любознательно слушая, встревожено произнес: «Вот, я бы был каким-нибудь взбалмошным философом, вроде слабоумного и тоскливого Ницше, если бы не встретил Господа Христа моего!..» И зарыдал, и из его, как небо, голубых, чистых глаз потекли два потока слез. Таким же трепетным и живым остался он и на своем смертном одре, но уже охваченный «миром, что превосходит разум», и сияя небесным светом…

Таким был автор этой редкой и исключительной книги с уникальным, а потому и совершенно отличающим ее заглавием, соответствующим автору и ее содержанию, – «Философские пропасти».

1987 г. Епископ Банатский Амфилохий (Радович)

Предисловие

Не есть ли жизнь человека на земле паломничество по безднам? Ведь всякий серьезный вопрос, который человек задает себе или мир – человеку, уводит его мысль в бездну. Вопрос истины разве не есть бездонная проблема? В поисках истины, пробиваясь к ее святилищу, мысль человека всегда пробивается через страшные пропасти. А проблема справедливости, а проблема добра, а проблема зла – все сплошь пропасти и горные ущелья, паломничества, мучительные и тяжелые, разве нет? Ненасытная же мысль человека, гонимая неким врожденным инстинктом, страстно бросается из проблемы в проблему и никак не может насытиться. И так вечно, до тех пор пока ее не подчинит себе двуединая проблема: проблема Бога и человека, по своей сути, всепроблема, от решения которой зависит судьба человека во всех мирах.

Ты устремился за тайной человека? И натолкнулся? Разумеется, на ужасные пропасти, где вдребезги разбивается и твой разум, и твое сердце, и твоя совесть. О! Через какую тьму и через какие пропасти ведет путь к истине о человеке! Здесь мысль сходит с ума от боли, от муки, от стона, как будто ты шагнул в бесконечный ад, где тиранически господствует плач и скрежет зубов. И все это будет продолжаться до тех пор, пока за всеми этими тьмами и безднами не найдешь херувимскую суть человеческого существа – Бога. Тем самым ты вступил на путь света, ведущий к совершенному решению всех важнейших проблем человеческого существа во всех жизнях.

Атом? Какая бездна бесконечно великого в бесконечно малом! А песчинка? Здесь вступают в состязание бесчисленные тайны, разбиваясь в ее бескрайних пропастях. Действительно, если ли что-либо в нашем земном мире, что не было бы пропастью для человеческой мысли? Лепесток фиалки, о милый соловушко, разве не является голубой пропастью для утонченного ума твоей поющей души? Клекот парящего в небе орла, жужжание медоносной пчелы – разве это не бездна какой-то чудесной силы, необъяснимой для твоего ума, для твоего разума, о homo sapiens! o homo faber! [человек разумный, человек творящий (лат)] А когда твое око всерьез всмотрится в лицо ближнего твоего, сколько тайн и загадок оно обнаружит в нем? И каждая из них – пропасть! Человек, есть ли тебе отдых в этом мире? Где бы душа твоя ни легла отдохнуть, одр под ней уже превращается в горящие угли, в прокрустово ложе. А ты, мысль, откуда ты забрела в человека, в его крошечное тело? Что может быть мучительней тебя, всякая твоя пропасть проникает ниже бездны, всякая твоя скала вздымается выше видимого, всюду ты бескрайняя и бесконечная. А ты, чувство, близнец ли ее, или предок, или потомок, или родитель?

Много трещин в уме человеческом, много расселин в сознании человеческом, еще более в сердце человеческом. А они кошмарнее и страшнее всех пропастей в мире около человека. Откуда они? От зла нашего, людского, человеческого; от греха нашего людского, человеческого. Ибо грех – это и есть землетрясение, так как грехи это и есть землетрясения, переворачивающие всю душу, и ум, и сердце и образующие в них каменистые ущелья, расселины, скалы. И мы скитаемся по ним, по своим внутренним бездонным развалинам. При этом всякий грех – болезнь ума, болезнь сердца, болезнь души, болезнь, всегда рождающая из себя смерть и все, что смертно. Но сверх всего всякий грех – ад, до тех пор пока он в сердце, в душе, в уме. Кто этого не ощущает, еще не воспитался в человека, его мысль еще полна «непрестаемаго греха» и питается «лестьми своими» (2Петр 2:14, 13). Всеми своими силами грех совершает одно: обезбоживает и обесчеловечивает человека. Ибо грех тем и есть грех, что вся его природа против Бога, и не желает Бога, и вытесняет все Божие, все божественное. Но вытесняя из человека Божие и божественное, грех прежде всего вытесняет из него все, что делает человека существом дорогим и божественно драгоценным, существом непреходящим и божественно бессмертным. Процесс обезбоживания человека в то же время всегда есть процесс обесчеловечивания человека. По сути, это двуединый процесс. В нашем земном мире очевидна реальность: чем меньше Бога в человеке, тем меньше человека в человеке. А в безбожнике есть ли человек вообще? Безбожник – всегда неминуемо и без-человек, а тем самым и не-человек.

Человеческая мысль, только погрузившись во Все-мысль, излечит себя от всех ран, полученных в скитаниях по безднам, исцелит себя от всех болезней и спасет себя от всех смертей, из которых первая – отчаяние, вторая – скептицизм, третья – релятивизм, четвертая – позитивизм, пятая – пессимизм и вообще всякий вампиризм, который есть не что иное, как замаскированный демонизм. А демонизму одно имя – легион. Погрузившись во Все-мысль, человеческая мысль принимает крещение и причащается Вечного, Богочеловеческого, и тогда никакие ураганы не смогут унести ее в отчаяние, в страх, в вампиризм, в демонизм, в ад. Однако прежде всего требуется знать, что только в Богочеловеке человеческая мысль постепенно преобразуется во Все-мысль и во Всесмысл. Вне Богочеловека человеческая мысль полностью бессмысленна. Только воздвигнутая на Вечном, то есть на Богочеловеческом, она преодолевает все смерти и расправляется со всяким демонизмом, откуда бы он ни подбирался к ней.

Размах человеческой мысли беспределен и бесконечен, так как она происходит от Беспредельного и Бесконечного. А в нашем человеческом мире мы всем своим опытом знаем, что только Богочеловек Христос есть этот Беспредельный, этот Бесконечный и этот Вечный. Поэтому только в Нем мысль человеческая находит и проходит все преображения от небытия ко Всебытию, от смерти к Бессмертию, от бренности к Вечности. В Нем, только в Нем мысль человеческая преображается в богомысль, всякая мысль – в богомысль, а в этом и есть спасение человеческой мысли от бессмысленности, ее обожение и ее превращение в слово, в смысл. До этих пор мысль для человека – это тяжелейшая обуза, и величайшая мука, и чернейший ад, и, увы, всемука и всеад. А раем и всераем мысль становится для человека только Богочеловеком и в Богочеловеке. А если это не так, то докажите мне это, мученики мысли, и я всем сердцем, и всею душою, и всем умом пойду за вами. А до тех пор, до тех пор, до тех пор я во имя человека остаюсь весь с Богочеловеком… Богочеловек? Где Он? Да вот же Он: за каждой пропастью, вечный спаситель из любого ада, из любой смерти, из любого греха, из любой муки, и всегда радость и благая весть, единая, вечная радость и единая, вечная благая весть для человеческой мысли, для ощущений, для совести, для души. И так во всех мирах, во всех жизнях, во всех вечностях.

Все человеческое – это проклятие, ад, до тех пор пока оно не преобразуется в Богочеловеческое. С Богочеловеком все человеческое становится раем, раем, раем. И нет предела твоей радости, человек, оттого что ты человек, ибо только Им и в Нем ты ощущаешь, что ты вечный человек, небесный человек, херувимский человек, боголикий человек. Мука, всемука, о мои бренные братья и собратья, быть человеком без Богочеловека Христа; а радость и всерадость быть человеком с Богочеловеком Христом. Эту муку и эту радость я излил в этих «Философских пропастях». Это исповедь от начала до конца. И в ней вся душа, со всеми своими распятиями, но и со всеми своими воскресениями. Люди искренно сходят во всякую смерть, во всякий ад; а из них и меня, и тебя изводит и воскрешает только Богочеловек Христос – воскресший Господь, Единый Победитель смерти и Единый Спаситель от греха во всех мирах, видимых и невидимых, посюсторонних и потусторонних.

Воздвижение, 1955 г. Монастырь Св. Челие

Комментарии для сайта Cackle