Восточнохристианские реликвии

Содержание

Введение

Реликвии как стержень восточнохристианской культуры

Introduction

Relics as a pivot of Eastern Christian culture

Введение

Реликвии как стержень восточнохристианской культуры

Сборник статей «Восточнохристианские реликвии» основывается на материалах международного симпозиума «Реликвии в искусстве и культуре восточнохристианского мира», подготовленного Центром восточнохристианской культуры и проведенного совместно с Государственной Третьяковской галереей в мае 2000 г.¹ Сборник и симпозиум были частью большой научно-культурной программы «Христианские реликвии», приуроченной к празднованию 2000-летия христианства. Помимо проведения симпозиума, в программу входили подготовка и открытие двух выставок – «Христианские реликвии в Московском Кремле» и «Спас Нерукотворный в русской иконе», с изданием фундаментальных научных каталогов².

Программа ставила своей задачей актуализацию темы реликвий в российской культуре, научном и общественном сознании, что имело особое значение в год великого юбилея христианства. Реликвии, представляющие важнейшую часть восточнохристианского культурного наследия, в нашей традиции оказались полузабыты, практически выведены из сферы общественного внимания и исторического изучения. Достаточно сказать, что значительная часть уникального «царского» собрания реликвий Московского Кремля никогда не публиковалась и не выставлялась, оставаясь неизвестной не только широкой публике, но и большинству специалистов. На русском языке не существовало ни одного научного издания о восточнохристианских реликвиях, что резко контрастирует с огромной литературой о католических реликвиях Западной Европы³, которые регулярно экспонируются на многочисленных выставках в разных странах⁴, неизменно вызывая пристальный интерес как специалистов, так и широкой публики.

Впервые поднятая тема реликвий была призвана стать важным сюжетом российской духовной жизни, способствовать адекватному и историческому пониманию русского православия, его глубоких византийских корней и самобытного пути развития. Не менее актуальная задача – сделать реликвии естественным и легитимным сюжетом научного знания, оценить их как новый, еще не востребованный тип исторического источника, способный прояснить некоторые существенные черты нашей культуры.

Напомним, что в средние века реликвии играли важнейшую роль в консолидации общества, именно вокруг реликвий часто выстраивались государственно-политические концепции. Византийские императоры собирали в Константинополе реликвии Святой Земли, уподобляя свою столицу Новому Иерусалиму – избранному граду Второго пришествия. Законными и верными наследниками Византии были русские князья и цари, которые последовательно насыщали реликвиями «богохранимый град» Москву, отождествлявшуюся с «Третьим Римом» и «Вторым Иерусалимом». Собираемые в столице величайшие христианские святыни являлись зримым символом, подтверждавшим избранность народа и его высшее право на первенство в обретении «царства небесного». Таким образом, они играли ключевую роль в формировании национальной идеи. Этим ярким примером, естественно, не исчерпывается историческое значение реликвий, почти каждая из которых имеет свою остросюжетную биографию, насыщенную уникальной информацией.

Значение реликвий для истории искусства трудно переоценить. Сюжет невозможно свести к традиционному разговору о художественном оформлении драгоценных окладов и ковчегов. Современные исследователи все больше внимания уделяют огромной роли, которую реликвии играли в организации сакрального пространства восточнохристианского храма. Само это пространство может быть осмыслено как монументальный реликварий⁵.

С ранневизантийской эпохи алтарный престол каждой церкви истолковывался как образ Гроба Господня. На престоле православного храма стоит дароносица с преждеосвященными святыми дарами, символизирующая Христа во гробе и уподобленная важнейшему реликварию. На алтарном престоле находится и воздвизальный крест, в средокрестье которого с древнейших времен стремились поместить частичку Честного Креста, иногда дополненную мощами разных святых. Крест-мощевик не только напоминал о Древе Распятия и Искупительной Жертве на Голгофе, но и подчеркивал смысл престола как реликвария. Напомним, что, согласно древнему церковному правилу, окончательно утвержденному на VII Вселенском соборе (787 г.), в основании престола любого храма или в лежащем на нем антиминсе должны находиться реальные святые мощи. Мощи в основание престола помещались в особом ларце, который церковные авторы сравнивают с Ковчегом Завета – ветхозаветным прообразом всех христианских реликвариев.

Образ храма-реликвария не ограничивался алтарем, многие святыни были представлены для поклонения и в других частях церкви – на аналоях и в раках. Кроме того, с древнейших времен мощи святых вкладывались в стены, купола и столпы восточнохристианских храмов. Реликвии, вложенные в стены, воспринимались как истинные укрепления храмов, невидимая, но действенная защита. В идеальном восточнохристианском замысле реликвии должны были преобразить плоть храма, реальная материя буквально наполнялась святостью. Понимание храма как монументального реликвария мы находим и в византийских литургических толкованиях, согласно которым все пространство может быть осмыслено как совокупность реликвий Святой Земли. Апсида воспринимается как пещера Рождества, киворий над алтарем – горой Голгофой, алтарная преграда – границей ветхозаветного Святая Святых и одновременно образом решетки у иерусалимского Гроба Господня, амвон – камнем у входа в пещеру погребения, с которого ангел возвестил о воскресении Христа.

Отождествление реликвии и храма нашло обоснование в византийском богословии. Св. Иоанн Дамаскин, в VIII в. обобщивший святоотеческое предание о мощах, сравнил реликвии с «одушевленными храмами Божьими», поскольку в них, как и в церквах, постоянно пребывает Святой Дух (Точное изложение православной веры, XV/88). В связи с этим можно вспомнить и о православном обряде освящения храма⁶. Богослужение начинается с торжественного переноса мощей из другого храма с последующим размещением их на новом алтаре, что знаменует установление мистической связи храмов Божиих через мощи святых. Примечательно, что в этом обряде мощи, подобно святым дарам, полагаются на дискос, который архиерей несет на голове.

Но жизнь реликвий не ограничивалась пространством храма. Носимые в разнообразных процессиях, они определяли расположение церквей и улиц, оказывая решающее влияние на сакральную топографию средневековых городов, которые в эти моменты обретали свой высший иконно-литургический смысл. Динамический аспект бытования святынь нашел отражение в византийской и древнерусской иконографии, зримо представившей многочисленные церковные празднования в честь обретения, перенесения и чудотворения реликвий⁷.

В кратком введении можно лишь обозначить некоторые актуальные темы исследования реликвий, которые, однако, дают возможность в новом свете представить многие проблемы средневекового искусства. Кажется важным осознать, что в восточнохристианской традиции конкретная реликвия никогда не была привнесенным дополнением, но всегда – конституирующей основой, формировавшей духовную и художественную среду. Возвращение многим художественным памятникам их первоначального смысла, отказ от вневременного эстетизма и внешнего описания артефактов позволяет понять творения средневековых мастеров несравненно глубже и исторически более адекватно. В связи с этим нам представляется, что «Восточнохристианские реликвии» – это не просто увлекательный сюжет и совокупность интересных материалов, но попытка обозначить способ видения и осмысления целого пласта духовной культуры.

Настоящее издание является первым сборником на данную тему в мировой науке. Он отражает подлинно международный характер проведенного симпозиума и большой интерес к теме, сложившийся в последние годы при активном участии отечественных ученых, которые добились значительных результатов на этом фундаментально важном и концептуально новом направлении исследовательской мысли.

В сборнике представлены 32 статьи, подготовленные как российскими исследователями, так и ведущими специалистами из США, Англии, Германии, Италии, Израиля, Греции, Сербии и Болгарии. Они публикуются на языке, выбранном автором статьи, с последующим резюме на русском, английском или французском языках. Спектр тем необычайно широк: от источниковедческого исследования конкретных реликвий до богословско-литургических и культурологических проблем. Хронологически они распространяются от истоков культа реликвий в раннехристианской Палестине до реликвий XIX–XX вв., географически от Италии на Западе до Армении на востоке, и с юга на север – от Египта до Новгорода. В первой части сборника публикуются статьи о Византии и Христианском Востоке, во второй доминирует древнерусская проблематика. При всем их разнообразии, представленные статьи позволяют выявить некоторые предпочтения и наиболее актуальные направления исследований. Так, внимание медиевистов особенно привлекают сюжеты, связанные с религиозно-политическими аспектами почитания, значением реликвий в организации сакрального пространства, взаимоотношением реликвий и икон, влиянием культа реликвий на иконографию конкретных памятников.

Чертой времени является повышенный интерес к чудотворным иконам, рассматриваемым в контексте более крупной темы реликвий⁸. Хотя чудотворная икона не является реликвией в узком смысле слова (reliquiae – останки), она должна быть включена в тот же ряд священных предметов, который в древнерусской традиции описывался более широким понятием «святыня» (все относящееся к таинствам). Подобно мощам святых и иным предметам, соприкасавшимся со святыми и божественными лицами, чудотворные иконы обладали благодатью Святого Духа и способностью к совершению чудес. Они входят в категорию явлений, обозначаемую нами условным термином «христианские реликвии», в отличие от реликвий государственных, семейных или личных. В литургических чинопоследованиях и описаниях средневековых паломников, которые не делали различия в своем поклонении чудотворящим предметам, мы находим все необходимые основания для подобного объединения.

Реконструкция устойчивых комплексов реликвий и чудотворных икон позволяет некоторым авторам сборника поставить важнейший вопрос о существовании особых образов-архетипов, игравших ключевую роль в организации сакрального пространства. Увиденные таким образом храмы – это не материальная архитектура и даже не явленная на стенах иконографическая программа, но действующие, по замыслу чудотворящие, средоточия реликвий и почитаемых икон. Пространство главных храмов, например Софии Константинопольской, включало целый ряд подобных комплексов, достаточно автономных и одновременно взаимосвязанных в единой структуре. Речь идет и о главном алтаре, и о скевофилакионе, и о пространстве у Императорских врат, и о специально огороженном месте явления Богоматери, и об особом приделе с Веригами Апостола Петра, а также многих других⁹. Сакральные пространства создавались при помощи реликвий, икон, архитектурных устройств, специфической храмовой декорации, конкретных, ориентированных именно на этот комплекс, литургических чинопоследований, включая специальные виды песнопений, каждений и световозжиганий.

Построение подобных пространств было вполне осознанной программой, частью исторически конкретного и одновременно менявшегося во времени замысла. Первоначальная модель-матрица могла быть дополнена или видоизменена в другую историческую эпоху, она актуализировалась в определенный момент суточного богослужения и литургического года. Историческая реконструкция и интерпретация конкретных сакральных пространств в Византии и Древней Руси, их изучение как особого вида восточнохристианского духовного творчества представляется делом будущего. Необходима серьезная реформа методологии и поиск новых подходов, подчас за границами сложившихся гуманитарных дисциплин. Однако само осознание проблемы и нового направления исследований представляется одним из важнейших итогов научной программы «Христианские реликвии». Только выделив категорию сакрального пространства, мы будем в состоянии понять истинное значение реликвий как духовного стержня всей восточнохристианской культуры.

Книга «Восточнохристианские реликвии» представляет собой важную часть большой научной программы по изучению символического языка восточнохристианской культуры, осуществляемой Центром восточно-христианской культуры, начиная с 1991 г. В рамках этой программы были проведены международные симпозиумы и подготовлен ряд сборников статей: «Иерусалим в русской культуре» (1991), «Восточнохристианский храм: литургия и искусство» (1993), «Чудотворная икона в Византии и Древней Руси» (1994), «Иконостас: происхождение–развитие–символика» (1996)¹⁰. Одним из основных принципов программы является преодоление искусственной разобщенности различных областей гуманитарного знания, которые могут быть объединены на общем поле изучения семантики восточнохристианской культуры. Мы считаем, что реликвии, как никакой другой сюжет, доказывают плодотворность сочетания искусствоведческих, исторических, филологических, литургических, богословских и иных подходов. Только через призму как традиционных, так и принципиально новых методологий мы будем в состоянии понять истинное историческое значение восточнохристианских реликвий.

А.М. Лидов

Introduction

Relics as a pivot of Eastern Christian culture

This collection of articles is based on the material of an international symposium, “Relics in the Art and Culture of the Eastern Christian World”, held in Moscow, May 16–19, 2000¹¹. It was part of the Christian Relics programme, a large research and cultural project timed for the bi-millennium of Christianity and jointly implemented by the Research Centre for Eastern Christian Culture, the State Museum of the Moscow Kremlin, the State Tretyakov Gallery, and the Andrei Rublev Museum of Old Russian Art. In conjunction with this programme two exhibitions were organized, “Christian Relics in the Moscow Kremlin”, and “The Holy Face in Russian Icons” with the publication of research catalogues¹².

The 32 papers in this volume, written by leading scholars of many countries, explore the different aspects of Eastern Christian relics, presented for the first time in a special collection of studies. Using the evidence from historical documents, archaeological data, art objects, liturgical rites and literary texts, the authors reveal a phenomenon of great importance, which influenced many fields of medieval culture. The studies range from Early Christian shrines in the Holy Land to the post-medieval tradition of veneration of relics on the margins of the Christian world. The first part of the book is dedicated to Byzantium and the Christian Orient; the second part is a collection of material relating to medieval Russia. Several papers include publication of unknown artefacts and documents as well as original interpretations and general surveys of the principal topics, presenting a number of new methodological approaches. The diversity of subject matter has certain dominant themes. Contemporary scholars focus their attention on political aspects of the relics cult, the relations between icons and relics, their impact in iconography, and the role of shrines in the creation of sacred spaces. All together the papers in this collection present not merely an interesting topic, but a multi-layered realm of subjects and an outstanding historical source that deserves much more careful examination.

Allow me to describe briefly some premises underlying this volume and the entire programme aimed to bring to the foreground the research and cultural theme of Eastern Christian relics. Though essential in Eastern Christian cultural heritage, relics were in semi-oblivion in the tradition, and practically out of the do-main of public attention and historical research. Suffice to say that a major part of the unique royal collection of relics in the Moscow Kremlin has never been published or exhibited, and was almost unknown to the majority of experts, let alone the public at large. Not a single book about Eastern Christian relics has ever appeared in Russian, in dire contrast to the vast literature on Roman Catholic relics regularly exhibited in the numerous expositions hosted by many countries in Western Europe.

For too long relics have been regarded both by scholars and the public as a secondary topic, curious but not essential, and so ousted to the margins of basic humanitarian disciplines. That stance ruled out true evaluation of the historic role of Eastern Christian relics, which played a tremendous role in consolidation of the mediaeval community. Many fundamental political concepts often centred round relics. For several centuries, Byzantine Emperors collected relics from the Holy Land in Constantinople. They spent considerable sums on them and sometimes started military campaigns to acquire relics. Their efforts were aimed not merely at the possession of objects of worship, but at the transfer of holiness to the imperial capital, which was thus likened to New Jerusalem – the mystical chosen city of the Second Coming.

Russian Grand Dukes and Tsars, those dedicated and legitimate successors to Byzantium, made it a point to bring ever more relics to Moscow, perceived as a city protected by the Lord and regarded as the ‘Third Rome’ and ‘Second Jerusalem’. Preserved in the Royal treasury and exhibited on important church feast days, Christian relics guaranteed a sacral unity of the ruler and the people. The population regarded relics as the surest token of the holiness of their country, and a pledge of absolute priority for the Kingdom of Heaven. This graphic example in no way exhausts the historic significance of relics, which usually have histories of breathtaking interest, providing unique information absent in other sources.

We should explain the term “relics” that determines the selection of topics in our volume. A definition of this category has not been established in traditional usage. For the most part, we use the word “relics” either in a narrow sense, or in a broader sense synonymous with “mementos” – meaning all articles which materialise the memory of political, family, personal or other landmark events. In the narrow sense, the word “relics” derives from the Latin “reliquiae", an analogue of the Greek “leipsana”, designating the remains of saints which the Slavonic tradition knows as “moschi”¹³. Usually these terms leave out so-called contact relics – the Cross, the robes of Christ and the Virgin, and many other objects connected with venerated personages. Also outside that category are miracle-working images, starting with the proto-relic, the Mandylion – an image of Christ on cloth ‘Not Made by Human Hands’. The Russian Orthodox tradition possesses another word, “sviatynia” (holy item), whose extensive meaning also includes objects that bear any relation to the Sacraments, all liturgical articles, any kind of icons and ecclesiastical vessels. 

As we see it, the term “relics” ought to imply not merely historical monuments pertaining to religion, but the entire scope of material objects which, from the Church viewpoint, were imbued with the grace of the Holy Spirit and which accordingly could perform miracles. The category of miracle-working objects, which included saints» relics, contact relics and miracle-working icons, always had extraordinary status. All rational and mystical reasons to bring these articles together are to be found in mediaeval pilgrims» accounts of the Holy Land and Constantinople. To them, the world was an arrangement of miracle-working objects they flocked to worship. Those texts give a unique symbolic structure to all kinds of relics and miracle-working icons – a profoundly original model of an ideal world, in relation to which everything else recedes into the background, be it a church building or the city where it stands. Byzantine and Old Russian ceremonials offer a similar approach, which we can see surviving in the contemporary practice of the monasteries on Mount Athos, which retain close succession to the Byzantine tradition. In this respect Eastern Christendom always has a transparent border between the categories “holy” and “miracle-working”. According to the Orthodox concept, any object in the church can start to work miracles at any moment. That is why we remain fully aware of the conventionality of the convenient and historically precise term “relics” as we use it.

A reflection of this premise can be found in many papers in this volume dealing with miracle-working icons, which begins with studies on the Holy Mandylion as the major icon-relic of Eastern Christendom. Miracle-working icons were perceived as holy relics, chosen by God for making miracles. Though any icon could be expected to perform miracles, icons-relics were singled out in the Middle Ages among other holy images. The tremendous significance of miracle-working icons in the spiritual life of Byzantium and even more in Old Russia was only understood quite recently. It was precisely the study of miracle-working icons that led to research on this relics programme¹⁴. Connecting both themes is the category of the miraculous, central in the Eastern Christian world.

Most of the papers in the volume are rooted in art history. It is hard to overestimate the impact of relics on this realm. In the past, the theme existed mostly with relation to precious shrines and frames, regarded solely as monuments of ancient applied arts. The essential function of a reliquary might not be mentioned, but the forms and techniques described in detail. However, now it is evident that there is no way to correctly appraise the iconography and artistic form of a reliquary unless we understand its liturgical function and symbolic concept. Linked to relics is a wide range of Eastern Christian iconographic themes as reflected in murals, icons and manuscript illuminations. As we see it, relics are not merely an interesting topic among many others. In fact, they give us a new intellectual space and vision with which we can restore the original meaning to many artistic monuments, renounce extra-temporal aestheticism and, in the final analysis, reach a far more profound and historically adequate understanding of medieval works, the fruit of dedicated joint efforts by donors, theologians and artists.

Furthermore, relics played a tremendous role in the interior of the Eastern Christian church, which can be regarded as a monumental reliquary¹⁵. Every altar was viewed as an image of the Holy Sepulchre ever since the early Byzantine era, and the Sacraments displayed on that symbolic reliquary in every liturgy were a manifestation of Christ's sacrifice. The essence of the Christian liturgy and the centre of every church were linked with mystical worship of Christian proto-relics – the Body of Christ and the Sepulchre. The artophorion, the container with the consecrated sacraments that symbolised Christ in the Sepulchre, stands on the altar table as the most precious reliquary of all. It is noteworthy that tiny morsels of communion bread could be worshipped as relics and worn in reliquaries on the chest. As we know, also on the altar table was an altar cross, in whose centre a small fragment of the True Cross was usually placed, occasionally supplemented with the relics of various saints. The reliquary cross not merely reminded us of the ‘Life-Giving Cross’ and Redemptive Sacrifice, but also emphasized the idea of the altar-table as reliquary.

On an ecclesiastical rule finally confirmed by the Seventh Ecumenical Council in 787, authentic holy relics were to be preserved in the foundation of every altar or in the antimension cloth on it. Relics were put in the altar foundation in a special reliquary, which liturgical commentaries compare to the Ark of the Covenant. The image of the church as reliquary was not limited to the altar, as many relics and saints’ shrines were displayed for worship in the church interior. In this sense, Constantinopolitan churches were models to be imitated, and Russiás principal cathedrals, whenever they had an adequate collection of relics, attempted to do that. Characteristically, it was extremely important to fill the body of the church, its material and architectural part, with relics. The most detailed evidence on that score pertains to St. Sophia at Constantinople. Relics were placed inside the cupola, pillars, arches and larger columns – all constructively essential parts of the edifice. Archaeological finds bear out written accounts as a great number of devotional crosses were found in the marble facing of the cathedral to mark the spots were holy relics were concealed. Pilgrims worshipped and kissed these crosses¹⁶.

The tradition of building churches as reliquaries did not wholly belong to Con – stantinople. There are eloquent accounts of that Byzantine concept penetrating Russia in the 11th century. Relics in the walls were regarded as vouching for the safety of the house of prayer and mystically related to the host of saints who guard the border of Heavenly Jerusalem – of which every Christian church was the earthly embodiment. These relics provided invisible but effective protection. As the Eastern Christian ideal had it, relics transfigured the body of the church to imbue real matter with holiness, and an iconic image on the wall was extra testimony to that. Pierced with divine energy, the entire space of the church transformed into a mystically fleshless element, one vast icon and relic.

That concept of the church is to be found in Byzantine liturgical commentaries, which allow us to appraise the entire space as sum total of the relics of the Holy Land. The apse transforms into the cave of the Nativity, the altar canopy into Golgotha, the altar barrier into the border of the Holy of Holies in the Old Testament, and the pulpit into the Stone at the entrance to the Sepulchre, from which the angel announced the Resurrection.

An absolute identification of the relic and the church found its substantiation in Byzantine theology as well. In the face of the iconoclastic danger of the 8ᵗʰ century, St. John of Damascus generalised the patristic tradition of relics. The concept of relics as ‘animate churches of the Lord’ was the basic thesis, for the Holy Spirit permanently abides in them. Providing another eloquent testimony is the Orthodox Christian rite of church consecration, as described by Simeon of Thessalonica c. 1400. The liturgy opens with a solemn transfer of relics from another church to be arranged on the new altar in token of a mystical link established between churches through saints» relics. Relics are displayed in that ritual, like the sacraments, on the paten a bishop carried on his head.

Inside churches the venerable relics often became pivots of established complexes, structuring the sacral environment and providing models of spatial arrangement. Seen that way, churches are not merely walls with representations of iconographic programmes but dynamic, performative, ‘miracle-working’ clusters of relics and highly revered icons. The space of principal churches, e.g. the Hagia Sophia, incorporated a number of such complexes, fairly autonomous though interconnected within a structure. That was the space of the main sanctuary, the zone of the Imperial Door, the skeuophylakion, the southeast compartment at the Samaritan's Well, an enclosed place where the Virgin had appeared, and many others. Sacred spaces were arranged with the help of relics, icons, architectural devices, specific church decoration, and particular liturgical rituals oriented on a particular complex, including special canticles, incense burning and various forms of lighting. The creation of such spaces was a deliberate programme, part and parcel of a concept historically concrete yet changing with the time. An original matrix model could be extended or changed in another era to be actualised on a particular instant of the daily service and the liturgical calendar. Clearly the world outside regarded such spaces as archetypal models – supreme iconic prototypes of a kind.

The historical reconstruction and interpretation of particular sacral spaces in Byzantium and Old Russia as an important form of Eastern Christian creativity will take place in the future¹⁷. What we need now is athorough reform of research methods and a search for new approaches, sometimes beyond the borders of established humanitarian disciplines. It appeared important, however, to formulate the problem and the sphere of thinking at which we arrived by our efforts on the research programme, “Christian Relics”. Once the category of sacral space is given a definition, we shall be able to evaluate the true meaning of relics as a pivot of Eastern Christian culture.

Alexei Lidov

The Research Centre for Eastern Christian Culture, Moscow