В защиту единой духовной школы

Вопрос о преобразовании духовных школ, рассадников пастырства в церкви Российской, в последнее время волнует и занимает, умы не только самого духовенства, но и людей светских. Такой интерес вполне понятен и объясняется особым, исключительным положением священника в жизни православного русского народа. Едва ли есть другое сословие, так близко стоящее к народу и оказывающее па него такое влияние, как духовенство. Одних эта близость и влияние пастырей радует, а других тревожит и раздражает. Но и те и другие одинаково заняты вопросом: как будет поставлено подготовление пастырей и каких пастырей в будущем даст новая, реформированная школа? Первые, видя как питомцы нынешних семинарий бегут от пастырского служения, справедливо заключают, что школа не воспитала у них расположения к пастырству и посему хотят усилить в этом отношении влияние школы; другие же, если не явно, то втайне радуются такому положению и всячески готовы направить обучение в духовных школах так, чтобы еще более усилилось движение питомцев, ее в сторону от пастырства, ибо это неизбежно поведет к оскудению пастырства и вызовет необходимость заменить по нужде образованных, пастырей людьми случайными и даже недоучками, которые, конечно, не способны будут развить в приходе пастырский авторитет и влияние. Тогда с ослаблением этого влияния явятся новые, непризванные руководители или вернее развратители народа. Тут, следовательно, идет спор из-за влияния на приход.

Полная противоположность между указанными течениями слишком очевидна и стремиться к примирению или к сближению их, казалось бы, будет задачей не только неблагодарной, но не достижимой и не нужной с точки зрения истинной пользы церкви и парода. Между тем почти все известные проекты реформы духовной школы построятся именно на принципе сближения этих в сущности противоположных течений. Отсюда их непоследовательность, двойственность и неискренность. Даже наиболее радикальные из них, как например, составленный в последней синодской комиссии, не свободны от такого дефекта. Таково уже могущественное влияние гипноза переживаемых настроений общества! Несмотря на открыто выраженное стремление составителей последнего проекта идти путем новым, оригинальным, нисколько не сообразуясь с теми канцелярскими проектами, которые уже были составлены, все же главный коренной недостаток всех проектов реформ, а именно: двойственность направления образования в духовных школах, ими не устранена окончательно. Правда, она осталась только в первой, начальной школе или в духовных училищах, но потому именно они совершенно потеряны для дела подготовления к пастырству. Построенный на явно заявленном стремлении стоять в уровень со светскими учебными заведениями, эти училища едва ли создадут пастырскую настроенность, даже простое расположение к нему у своих питомцев. Скорее может получиться обратное: как бы эти школы не обратились в рассадники, где будет культивироваться насмешливое отношение к пастырскому служению. В самом деле, ставя своим идеалом не отстать от светских учебных заведений и со временем перелить в них возможно большее количество своих учеников, духовные училища не только в своих программах, но даже во внешнем распорядке ученической жизни неизбежно будут подражать светским школам. С другой стороны, среди учеников всегда образуются свои неуловимые внутренние течения, с которыми не сильны бороться ни преподаватели, ни воспитатели. Желание стать во всем подобными гимназистам, опасение прослыть кутейниками и т. п., – да на этой школьнической психологии разовьется такое настроение, которое положит целую пропасть между училищами и пастырскими школами, органически не связанными между собой. Ожидать, что из таких духовных училищ будут поступать охотно и в достаточном количестве в пастырскую школу, по меньшей мере утопично, да в это не верят и составители проекта, почему они стараются восполнить ожидаемый недостаток кандидатов для поступления в пастырские школы приглашением таковых со стороны. Надеются, что некоторые гимназисты, реалисты и в особенности кончившие второклассные школы охотно пойдут в пастырские школы. Наперед трудно сказать, насколько такое ожидание оправдается, но во всяком случае оно с одной стороны внесет элемент случайности в такое важное дело, а с другой – ради одного хорошего дела расстраивает другое, а именно приготовление способных учителей в церковные школы, выбирая из них лучший элемент и оставляя посредственности и вместе с тем внося ту же раздвоенность и в систему церковно-школьного обучения (готовя к учительству и в пастырские школы), от чего так страдала и страдает сама духовная школа. Но если и найдется достаточное количество учеников для пастырской школы, то какое затруднение она встретит па первых же порах, когда нужно будет из этого разношерстного состава учащихся создать хотя какое бы то ни было общее настроение в классе? Но скажется ли такая разновидность и на всем протяжении учения, не будет ли ученик второклассной школы отставать от гимназиста, как пойдет подготовка части этих учеников для поступления в академию, все ли они будут изучать языки или только часть? Все это вопросы неизбежные и тревожные. Таким образом, по нашему мнению, главные недостатки предполагаемой реформы состоят в следующем. Двойственность в направлении обучения в духовных училищах, которая легко может разрешиться в пользу преобладания светского направления, отсутствие органической связи между духовными училищами и пастырской школой, случайный контингент учащихся в пастырской школе и опасное положение академий, которые могут оказаться без надлежащего количества хорошо подготовленных к поступлению в них кандидатов.

Указанные недостатки такого рода, что их невозможно скрыть и затушевать теми благопожеланиями, какие предварили появление проекта реформы, что она будто исключительно проникнута церковным духом и даст надлежаще подготовленных кандидатов в священники, даже, как смело утверждали, разовьет у них высокое пастырское призвание. Нет, одними добрыми желаниями, как бы они искренни ни были, достигнуть этого нельзя и тем более путем компромиссов, сближений и приспособлений, какими проникнут проект. Надо совершенно устранить идею приспособляемости и построить реформу исключительно на принципе целесообразности. Надо прямо и без смущения во всеуслышание сказать, что духовная школа более чем какое-либо иное учебное заведение имеет свою, определенную цель, – приготовление к пастырству, и что для нее все другие цели второстепенны и несущественны. У нас под влиянием нападок на духовенство и на духовную современную школу создалось какое-то странное отношение к самому пастырству, институту Богом установленному и вечному. Мы как будто боимся указать на те цели, ради которых оно установлено и ради которых, оно является служением превыше всех других служений. У питомцев нынешней школы появление отрицательного и даже подчас враждебного отношения к пастырству понятно. Оно выродилось из потери веры в самый идеал пастырства, оно создалось под влиянием все более охватывающего общество культа плоти, стремления жить не высшею духовною стороною, а низшей чувственной, оно есть следствие угашения духа и в этом угашении много повинна прежняя школа с ее стремлением, начавшимся давно уже и направленным к тому, чтобы сблизить программы и даже строй духовной школы со светской. Отсюда общее формальное развитие преобладало над специальным во всей системе духовного просвещения. Что же удивительного, если в конце концов такая двойственность, с трудом раньше затушевываемая, обозначилась со всею ужасающею резкостью и питомцы духовной школы оказались более тяготеющими к светским профессиям, к которым их предрасположило самое образование. Все это вполне понятно и даже неизбежно со стороны юных питомцев, не всегда способных устоять под напором и общественных течений и влияний школы. Но трагизм настоящего положения в том, что этим же отрицательным отношением к пастырству, хотя быть может не сознательно для себя, прониклись и даже водятся те, которые поставлены во главе руководства церковною жизнью. У них также образовалось боязливое настроение объявить пастырство самоценным и освободить духовную школу от пут, в которых она бьется, т. е. от тех наслоений, какие убили в ней самый дух, самую суть церковного направления. Они все же хотят идти старым путем приспособления, не видя, что он, неизбежно приведет к новому и большему еще крушению пастырства, искусственно собрав и проведя в ряды его людей случайных и даже непригодных. Это ясно уже из того, какой контингент людей стремится в те пока немногие пастырские школы, какие уже вызваны в жизни: железнодорожники, конторщики, приказчики, учителя и т. д. и при том, по большей части, люди уже семейные. Нет, не таким подбором людей случайных, а только путем тщательного подготовления с юных лет мы можем обновить институт пастырства.

Только единая, неразрывная, органически связанная во всех своих частях школа способна будет создать определенное настроение или расположение к пастырству. Я подчеркиваю слово «расположение» и его противопоставляю слову «призвание», ради которого разрушается единство школы и пастырство будет обслуживаться теми элементами, о которых сказано выше. Я с полным убеждением говорю, что призвания, понимаемого как непреодолимое внутреннее влечение, создавшееся помимо всяких материальных соображений, в рядах новых кандидатов священства мы не найдем. Но может быть не ими будут главным образом заполняться пастырские школы, а большинство учащихся в них составится из питомцев духовных преобразованных училищ? Конечно, это более желательно, но опять-таки весьма сомнительно, что разделяется и творцами новой реформы, которые, предчувствуя неохоту питомцев духовных училищ идти в пастырскую школу добровольно, пытаются привлечь их сюда, с некоторым принуждением, по возможности преграждая им доступ в светские учебные заведения. Путь опасный и рискованный! Как бы такая искусственная закупорка не повела к накоплению страшной злобы среди учащихся, которая может вылиться в такую форму, пред которой поблекнут волнения и бунты в нынешних семинариях. Но если бы и случилось, что тем или иным путем из духовных училищ пойдет достаточное количество в пастырскую школу, то и в таком случае, можно ли серьезно говорить об образовавшемся у них призвании? Не забудем, что этот переход будет совершаться в возрасте от 15 до 16 лет, когда убеждения и склонности еще не сложились, не вылились в определенную форму. Если и в более зрелом возрасте люди часто затрудняются сказать: по призванию ли они выбрали себе жизненный путь или были поставлены на него течением обстоятельств, приняли его как долг, который они и несут добросовестно, то что сказать об юношах в переходную пору их жизни? Я не отрицаю преимуществ, того служения, которое избрано по призванию, но говорю, как вообще мало людей, которым это удается, и какие невероятные трудности пришлось бы испытывать, если бы все дожидали, когда у них такое призвание, как неодолимое, влечение образуется. Есть разряд людей холодных, рассудочных, которые так и не способны бывают к тем порывам, которые переживают энтузиасты, но однако и они бывают прекрасными деятелями. С другой стороны, как часто дело, избранное нами и даже без особенного влечения, вскоре овладевает нами и увлекает нас. Пастырство по своему идеально возвышенному характеру всего скорее может произвести такую перемену. Достаточно прикоснуться к другой духовной жизни, достаточно увидеть пред собой открытой и обнаженной совесть другого и почувствовать, что от тебя он ждет врачевания, что на тебя обращены взоры всей твоей паствы, в твоем примере ищущей подкрепления для своей воли, чтобы почувствовать всю ответственность служения и потребность прежде всего очищения и обновления для себя. Вот почему многие. принимавшие священство без глубокого проникновения в задачи его служения, вскоре становились не узнаваемыми, возрожденными, становились другими людьми. А благодать священства? Разве она не сильна повлиять на человека и разве не она окончательно образует пастыря? Разве Савл и Павел одно и тоже? разве человек до восприятия благодати и по принятии ее не изменяется самым коренным образом во внутреннем существе своем? На эту сакраментальную сторону у нас почему-то не обращают должного внимания, когда говоришь о призвании к пастырству. По существу дела, призвание может сложиться не иначе и не раньше, как человек восприимет благодать священства и под влиянием ее. До тех пор, он душевен человек и его призвание скорее надо считать одним естественным порывом. Исаия только тогда почувствовал неодолимое влечение глаголать к людям, когда угль Божественный коснулся его уст, а до тех пор он обнаруживал даже боязнь идти к людям.

Все это, повторяю, отнюдь не направляется к тому, чтобы отрицать великое значение в деле всякого служения, и в том числе пастырского призвания. Но оно является с одной стороны уделом далеко не всех, а с другой оно может появиться в душе человека гораздо позже избрания рода служения, под влиянием чувства долга, а еще более у пастырей под воздействием благодати, воспринятой ими. Посему, требовать от духовной школы, чтобы она выпускала будущих деятелей с вполне сложившимся призванием будет по меньшей мере не основательно. Школа сделает свое дело, если она образует в душе питомца расположение и любовь к тому служению, к которому готовить их, а на этих основах может потом легко развиться и более сильное движение души или призвание; но последнее непременно должно соприкоснуться с жизнью и ею быть проверено, чтобы оно не было одним аффектом, быстро исчезающим при столкновении с действительностью. В том и опасность всех красивых лозунгов, которые так часто выдвигаются, что они должны служить целью деятельности, а их иногда обращают в средства и чрез то порождают охлаждение в душах и апатию. То же может случиться и в данном разе. Как бы этим прекрасным словом призвания снова не уловили наших идеологов и, поставивши его во главу преобразования духовной школы, не лишили нас простых, рядовых, но честных и способных тружеников, подменив их различными симулянтами, быстро схватывающими настроение минуты, но часто лишенными настоящего духовного содержания.

Решение все более обостряющегося вопроса об оскудении пастырства, надо искать в другом направлении, менее отрицательном по отношению к старой школе. Беда не в том, что она в последнее время не давала пылких энтузиастов, а в том, что в ней часто культивировались ненависть и отвращение к пастырскому служению; она следовательно не давала даже простого расположения, любви к этому святому служению. Причина такого извращения духовной школы, как выше сказано, лежит в том светском направлении и в том стремлении ее приспособиться к светским школам, которые привиты сравнительно не так давно. Освободить школу от этих позднейших наслоений, приблизить ее программы к нынешним запросам приходской жизни, поставить ее на правильный исторический путь – вот ближайшая и неотложная задача возрождения духовной школы.

Освобождение духовной школы от чуждого ей светского характера должно идти в двух направлениях: со стороны учебных программ и строя школьной жизни. Желая по возможности приблизить духовную школу к светской и опасаясь в то же время сделать сокращение тех наук, которые издавна составляли особенность духовной школы, мы слишком переобременили учащихся многопредметностью программ. Если мы не будем ставить для духовной школы той цели, чтобы она одновременно с приготовлением к пастырству готовила учащихся и к поступлению в светские школы, то без особого ущерба для развития учащихся мы можем сократить математические науки и совсем изгнать латинский и греческий языки, которые нужны для поступления в академию и с большим удобством могут быть изучаемы самостоятельно теми учениками старших классов, которые намерены идти в академию, где их элементарные познания в языках могут быть развиты и расширены под руководством опытных профессоров. Некоторые сокращения можно произвести и в курсе общей гражданской истории (средневековые времена, период французской революции и т. п.), в курсе истории литературы, а также по философским предметам. Гораздо труднее будет произвести освобождение строя жизни в духовной школе от налета светскости. Такого рода явления, коренясь в нравах, в привычках и миросозерцаниях, не поддаются определенному учету: они скорее чувствуются, чем сознаются. Провести резкую границу между этими двумя течениями (церковным и светским), сказать, где начинается подражание светской школе и где оно кончается, весьма затруднительно, ибо оба эти течения переплетаются и в сущности они не так радикально враждебны между собой, ибо и направление светской школы само по себе может быть и не предосудительно, как отвечающее условиям известной среды, но врываясь в другой мир, оно производит тут большое смятение. В светской школе, например, признается достаточными, если хотя часть учеников является на общую молитву, а в духовной школе такая молитва должна быть обязательной для всех, там не пред каждым уроком молятся, а здесь молитвой и предваряется и заканчивается урок, для питомцев светской школы достаточно поговеть один раз в год, а ученикам духовной школы следовало бы говеть почаще, ученик светской школы сделает хорошо, если, проходя мимо храма, перекрестится, а если не сделает этого питомец духовной школы, то для него это будет прямо позорно и т. д., можно бы указать целый бесконечный ряд противоположений, которые должны отличать поведение питомца духовной школы от светского ученика и которые теперь почти сглажены и приведены в полный параллелизм. Вообще же эта область, трудно поддаваясь определенной регламентации, открывает широкий простор для педагогического воздействия и прежде всего требует со стороны воспитателей сознательного и убежденного служения церковным идеалам... На этом месте, кажется, надо остановиться подольше, ибо тут едва ли не главный центр всего вопроса. Будем откровенны и признаемся, что в рядах учащего персонала духовных школ много лиц прямо нецерковного направления, с явными симпатиями к светскому характеру обучения и с нескрываемым желанием скорее уйти на другую службу. Явление это в высшей степени печально, но оно в значительной степени понятно. Оно сложилось у воспитателей под тем же влиянием прежней школы, которое неудержимо влечет и нынешних ее питомцев в сторону от пастырского служения, это результат того омирщения духовной школы, которое убило в ней самый дух. Кроме сего, стремление преподавателей духовных школ на другие роды службы надо понять и до некоторой степени оправдать с точки зрения их обеспечения. Люди с высшим образованием, они являются совершенно обездоленными по сравнению с преподавателями гимназий, реальных училищ и т. д. Их содержание почти вдвое меньше последних, а у них есть семьи, дети, которых надо содержать и учить. Посему не будем строго судить их, когда под напором нужды они оставляют служение в духовной школе и ищут иных профессий и занятий; не без внутренней борьбы они идут на это и быть может одним из решающих моментов этой борьбы была мысль о том, следует ли держаться, перенося всяческие лишения, за то дело, которое видимо разрушается, к которому питомцы не прилежат душой, ибо все помыслы их вдали от прямых задач духовной школы. Работать же и тем более с воодушевлением там, где все проникнуто неудовлетворенностью, антипатией, конечно, трудно и для натур незаурядных. Но поставьте духовную школу на правильный, исторически завещанный ей путь служения церкви, освободите ее от позднейших наслоений, сообщите ей живой дух, избавьте преподавателей ее от тяжелой тревоги за семью, а главное – приблизьте ее к потребностям современной приходской жизни и тогда результаты будут иные.

Но как же приблизить духовную школу или вернее как поставить обучение в ней, чтобы питомцы ее сами ближе стали к запросам приходской жизни? Едва ли кто будет возражать против того, что питомец нынешней духовной школы, являясь в качестве пастыря в сельский приход, чувствует себя среди своих пасомых человеком как бы чужим, непонимающим их нужд, тревог, быта и мировоззрения и неумеющим подойти к ним, помочь им, тогда как учитель сельской школы при меньшем умственном багаже скорее сродняется с деревней и становится в ней своим человеком. Виной сему надо считать то отвлеченно схоластическое образование, которое укоренилось в духовной школе. Питомцу современной духовной школы, вооруженному или вернее нагруженному многочисленными научными доктринами, недостает знания природы, умения пользоваться ее дарами и предохранять себя от вредных влияний ее. Дайте ему хотя небольшие познания по медицине, природоведению и разным прикладным практическим занятиям и он скорее сольется с населением и будет полезным руководителем его по пути улучшения его экономического быта, забота о чем не должна быть чужда пастырю. Но пусть ему не будет доставать этих знаний, с этим еще можно примириться, но решительно непонятно, как даже в области своего прямого делания молодой пастырь оказывается сплошь и рядом прямо беспомощным. Он, прошедший семинарскую науку, не умеет служить, не знает порядка служб, не может сказать простого задушевного поучения своим прихожанам. Если же и вздумает такой пастырь сказать поучение, то оно является чем-то сухим, безжизненным и неспособным тронуть сердца, повлиять на волю слушателей. Такому поучению по большей части недостает соли Божественной мудрости, оно не растворено духом евангельским, ибо у самого пастыря нет надлежащего проникновения словом Божиим, нет под час и достаточного знакомства с ним. Школа такого знания ему не дала или дала слишком мало: там подлинный евангельский и апостольский текст был загроможден различными комментариями, взятыми напрокат у немецких ученых. В самом деле, мы в семинариях были более знакомы с учебниками Хераскова, Иванова и т. п., чем с подлинным словом Божиим. Что же удивительного в том, что, не образовав себе вкуса к чтению слова Божия, современный пастырь и в жизни не прибегает к этому вечно живому роднику истины и даже самой библии часто не встретишь в его доме. Между тем народ ищет назидания именно в слове Божием и на самую проповедь он смотрит, как на поучение в том же слове Божием. Эту жажду верующей души прекрасно поняли сектанты и они не иначе как с библией в руках идут в народ и разносят среди его семена своих заблуждений, выдавая их за учение, вполне согласное и основанное на слове Божием. Все это указывает на то, что изучение Священного писания в подлиннике с миссионерским оттенком истолкования его должно стать во главу духовно – школьного обучения. Нам могут указать на то, что Священное писание и ныне занимает доминирующее положение в ряду изучаемых в семинариях предметов. В чем же по нашему мнению должно состоять изменение в положении этого столь важного предмета в кругу семинарских наук? Оно должно состоять, как ясно из предшествующего, в указании новых методов и иного характера преподавания его. Не достаточно отвести массу уроков на изучение Священного писания, но необходимо целесообразным преподаванием заполнить это количество уроков, чтобы оно было в подлинном смысле изучением слова Божия, а не одних по поводу его суждений человеческих, хотя и они не должны отметаться, по им надо указать соответствующее положение.

С изучением Священного писания стоит в тесной связи проповедь, как практическое применение познания слова Божия к различным духовным и жизненным потребностям человека. Это именно и имеет в виду Святой Апостол Павел, когда говорит: «Всяко писание Богодухновенно и полезно есть ко учению, ко обличению, ко исправлению, к наказанию еже в правде, да совершен будет Божий человек на всякое дело благое уготован» (2Тим. 3:16–17). Что же? Научаются извлекать из этой богатой сокровищницы христианского знания уроки назидания, обличения и увещания современные питомцы семинарии? Умеют ли они пользоваться для проповеди словом Божиим? Умеют ли они вообще проповедовать? Ответ на эти вопросы готов у всех и, к сожалению, отрицательный. Проповедь стоит у нас плохо и в школе и в жизни. Успехи сектантства в значительной степени надо объяснить таким печальным положением проповеди в православных обществах. Сектанты поняли потребность народа слушать живое слово и по-своему использовали это желание. Если и всегда, то в переживаемое время, в виду указанной опасности от сектантов, в особенности, нам нужно учиться и уметь проповедовать. И, конечно, такое обучение должно начаться в школе. Нельзя сказать, чтобы этого не сознавала сама школа и руководители ее, но попытки их оживить проповедование были до сих пор или недостаточны, или неумелы. Для сей цели, например, стали назначать преподавателями гомилетики лиц в священном сане. Мера хорошая и надо пожалеть, что ее раньше не применяли. Для сего чаще стали посылать учеников в приходские храмы произносить проповеди и таким образом приобретать некоторый практический навык. Можно бы указать и некоторые другие мероприятия в таком же роде, но все же особого оживления в дело проповеди они не внесли. Здесь необходимо коренное изменение самого взгляда на положение проповеднического дела в духовных школах. Оно не должно быть только рядовым предметом в кругу других многочисленных семинарных наук, но оно должно стать венцом всего обучения, к которому должны направляться все нити. Если учительство в широком смысле и проповедничество в более тесном являются необходимым качеством будущего деятеля на церковно – пастырском поприще, если без этого условия он будет только требо-исправителем и при всей своей учености и многознании не приобретет надлежащего пастырского авторитета, то не ясно ли, что духовная школа своею первою обязанностью должна поставить подготовку к учительству и проповедничеству. Приготовление к сему должно начаться не с последних классов, как теперь, но с первых же шагов ученика в школе. Уже на первых уроках в духовном училище надо обращать внимание на устную речь учеников, приучать их к внятному чтению и живому пересказу чужих произведений. В особенности с самого начала надо заботиться, чтобы ученики непременно поочередно читали в церкви и чтение их должно быть уставное, разборчивое и воодушевленное. Умение читать на клиросе сослужит большую службу и в деле проповеди. Замечено, что хороший чтец обыкновенно становится и хорошим проповедником, а из плохого чтеца трудно ожидать хорошего проповедника. Выработка элементов для будущего проповеднического делания должна идти и дальше попутно с тем, как будет подвигаться вперед ученик. Свою пользу может принести участие учеников в литературных чтениях и в особенности изображение в лицах различных хороших сценических картин и басен. Впоследствии той же цели могут весьма помочь диспуты, которые должны устраивать преподаватели истории раскола и обличения сектантства. Эти диспуты должны быть публичны, с привлечением к активному участию в них по возможности большего количества совопросников. В старину наши коллегиумы понимали значение диспутов и устраивали их часто и торжественно, приглашая на них духовенство и горожан. Сказывание возможно чаще экспромтов в классе, участие во вне богослужебных собеседованиях и, наконец, проповедование за службой в последних классах после посвящения в стихарь – вот те пути, которые в общей совокупности могут развить у питомцев духовной школы любовь и умение к живому проповедническому слову. Чтобы еще рельефнее выступила в сознании их существеннейшая необходимость готовиться к церковному учительству, то для сего вся атмосфера школы должна быть пропитана духом гомилетическим. В семинарском храме должно не умолкать проповедническое слово, которое по очереди, или в ином порядке должны вести ректор, инспектор и вся корпорация, воодушевленная горячим желанием своим примером и участием принести долю влияния на образование будущих проповедников и учителей в церкви Христовой. На эту сторону преподаватели должны обращать внимание и на своих уроках и при частных сношениях с учениками, раскрывая пред ними высоту и привлекательность служения пастыря, руководителя духовной жизни паствы. И только при таких совокупных усилиях быть может удастся оживить и возвысить дело проповедничества в духовных школах. Но при всем том, подготовление проповедника не должно закончиться школой. Школьное обучение все же в значительной степени есть теория и она должна быть закреплена практикой жизни, выступлением проповедника перед определенным кругом лиц, с которыми он может войти в живое нравственное общение. В католической церкви существуют должности викариев, которые практически под руководством, приходского настоятеля усваивают необходимые приемы и навыки. У нас введение подобного института затруднено тем, что наше духовенство не безбрачно, а связанное семейными узами, оно тяготится занимать такие переходные места. Но самая мысль, идея практического приготовления к пастырству, заслуживает нашего внимания. Она могла бы быть осуществлена через назначение окончивших духовную школу на должности учителей со включением их в состав местного клира или чрез назначение их псаломщиками, но с непременным условием для тех и других, помимо прямых своих обязанностей, присматриваться за общим ходом церковно-приходской жизни, участвовать в просветительных учреждениях, проповедовать в храме и в других местах. После такого практического знакомства с пастырским служением кандидат священства является к своему местному епископу, дает отчет о своей деятельности в качестве помощника приходского пастыря и подвергается испытанию в знании всего, относящегося к предстоящему ему служению. Испытание это может быть кратковременным, но оно может продлиться пока епископ не уверится в надлежащей подготовке кандидата священства. Для сего при епископских кафедрах должны быть устроены помещения для таких кандидатов, которые и живут вблизи епископа и в общении с ним, завершая свою подготовку к пастырству под руководством своего архипастыря. Он призывает их к себе и сам является к ним для бесед. Значение и польза такого общения очевидны. Кроме того обстоятельства, что отчет пред епископом заставит кандидата священства серьезно отнестись к практическому своему приготовлению во время служения на приходе в должности учителя или псаломщика, для самого архиерея такое непосредственное общение с будущими сотрудниками на ниве Христовой весьма ценно. Ведь, теперь не редкость такое явление, что местный владыка впервые видит будущего пастыря только в момент его рукоположения и под час весьма бывает удивлен, что этот нередко хорошо кончивший семинарию и прекрасно аттестованный кандидат священства не умеет, что называется, ступить около престола, не знает служб церковных, а то и явно не 6лагоговеени даже крестится неправильно и небрежно. При ближайшем же знакомстве архиерея с ставленником, такие ненормальности станут невозможными. Из предварительных бесед все же в значительной степени обозначится и душевный и умственный облик ищущего священства. Помимо сего такой порядок хотя в некоторой степени будет восстановлением прежнего отношения епископа к клирикам, готовящимся к возведению в священные степени. Такие клирики, как известно, жили при архиерейских кафедрах и практически под руководством епископа усваивали все, относящееся к будущему их служению. Вместе с сим такое общение создаст живую связь между будущими пастырями и их архипастырем. Они увидят своего владыку в будничной, трудовой обстановке среди забот и попечений о пастве, неотделенного от них неприступным и устрашающим величием, и не будут опасаться и после обращаться к нему за живым советом и руководством.

Подводя итог сказанному относительно преобразования духовной школы чрез устранение из нее лишних наслоений, чуждых влияний и старых пережитков, мы должны придти к тому заключению, что все эти изменения и сокращения должны сказаться и на продолжительности всего учебного курса школы. Новый пересмотренный круг учебных предметов легко может быть усвоен в продолжении восьми лет – вместо прежних десяти и даже одиннадцати (приготовительный класс). Если к сему прибавить год или два практической подготовки, то окончательно кандидат священства созреет для рукоположения в двадцать один или двадцать два года, каковой возраст стал обычным и ныне для кандидатов священства, окончивших семинарию.

Все эти мысли и предположения как плод моего десятилетнего педагогического опыта на духовно-школьном поприще, я счел своим долгом изложить и поделиться ими в той надежде, что быть может и в них будут усмотрены крупицы здорового начала, которое должно быть положено в основу преобразования духовной школы. Можно спорить и не соглашаться с отдельными частностями предлагаемого проекта, но основная его мысль должна быть понятна, по крайней мере, для людей, дорожащих добрыми традициями старой школы и отнюдь не смотрящих на нее как на руину, совершенно сгнившую и развалившуюся, что настойчиво внушают и проповедуют люди или злые по природе или раздраженные неудачами на духовно-учебной службе или просто мало знакомые с духовной школой. Проект пытается дать определенный и по возможности законченный тип единой духовной школы, не рассекаемой механически на две половины, но объединенной во всех частях одною целью. Конечно и такая школа может быть разделена на две половины: училище и духовную семинарию, по это деление будет только в интересах удобства, а не вследствие разнородности задач школы. Какая основная и коренная цель этой единой духовной школы – ясно: приготовление к пастырскому служению. Определенно поставить эту цель мы отнюдь не должны бояться и смущаться, ибо она высока и свята. Но потому скажут и страшно ставить эту цель и как бы предрасполагать наперед к церковному служению жизни молодые, еще не определившиеся. Нет, совершенно наоборот именно эти молодые чистые неиспорченные натуры скорее привьются к доброму ростку, чем натуры зрелые и в значительной степени очерствелые. Таковых есть царствие Божие (Марк. 10:14); благо человеку, когда он несет иго в юности своей (Пл. 3:27). Но вы, скажут, возлагаете на питомцев духовной школы слишком тяжелое бремя, которое они не в состоянии будут понести. Все это преувеличения, не имеющие основания в действительности. Никаких особых тягостей в смысле нравственного делания, ни сейчас, ни когда-либо раньше и после не возлагала и не имеет в виду возлагать на своих питомцев духовная школа, кроме того, что требуется от всякого доброго христианского воспитания. В самом деле, ходить в церковь, молиться дома и в классе, говеть в указанные дни, быть кротким, благоговейным, читать слово Божие, не иметь порочных навыков и т. п. вот все, что требуется в духовной школе и разве это не то же, что желает для своих детей всякая христианская семья и хорошие родители? Но беда в том, что все это в значительной степени забыто и оставлено и в семьях и в школах, а посему и кажется нам чем-то чрезмерным, когда оно восстанавливается в надлежащем своем виде. Не скроем, что некоторое духовное насилие действительно иногда производится некоторыми неразумными педагогами, когда они стремятся в духовной школе насаждать порядки монашеские, которые, будучи прекрасны и достолюбезны в своем месте, не могут быть насаждаемы как обязательные в школе. Не надо забывать, что иноческий образ жизни положен для могущих вместить, делать же его нормой общей жизни и тем более школьнической неудобно и не целесообразно. Правда, есть натуры, от природы предрасположенные к созерцательно-аскетической жизни; таковых надо иметь ввиду и возгревать у них такое настроение, но это достигается путем личных, частных сношений и воздействий руководителей воспитания. Таким образом, духовная школа должна поставить для себя целью приготовить духовно настроенных, богобоязненных и любящих церковь питомцев и если она этого достигнет, то из таких питомцев вскоре получатся хорошие пастыри церковные, понимающие свое дело и любящие его. Благодать же священства завершит их духовный рост и возбудит в сердцах их ревность к дому Божию и служению в нем.

Возможно, что найдутся отдельные лица из числа окончивших и таковые духовные школы, которые не пожелают принимать священства. Удерживать и нудить их не следует. И если школа привила им усидчивость и трудоспособность, то при том общем развитии, какое она сообщает своим питомцам, они легко могут найти доступ в другие учебные заведения или занять иные профессии. Так, например, устраиваются окончившие учительские семинарии, из которых многие после самостоятельной подготовки поступают в различные институты и даже в университеты. Конечно, такой оборот дела может весьма не понравиться некоторым современным батюшкам, которые лишатся возможности дарового или во всяком случае дешевого способа чрез духовные школы готовить своих детей в светские учебные заведения. Еще недавно из многих мест слышались коллективные заявления духовенства, что они желают, чтобы программы духовных школ были подогнаны и уравнены с светскими учебными заведениями. Но то было время вообще всяких требований, порожденных в той общей атмосфере угара, который коснулся и части духовенства. Теперь на дело можно посмотреть более трезво. Несомненно, в настоящее время лучшая и большая часть духовенства, дорожащая судьбами церкви, от такого эгоистически кастового решения вопроса откажется. «Я сам человек многосемейный, – говорил мне один сельский батюшка, – и учу старшего сына в гимназии, а других придется отдать в семинарию, но я бы хотел, чтобы и они не отстали от старшего брата по образованию. Как я этого достигну, не знаю. Но все же, когда мне поставят вопрос ребром: буду ли я настаивать, чтобы наши семинарии больше готовили учеников к поступлению в университеты, чем к священству, то я, не колеблясь, скажу: церкви Божией нужны образованные пастыри и семинария должна готовить их прежде всего; лучше, хотя и тяжело, мы будем, кому угодно, учить детей в гимназиях, но портить духовную школу грех. Священство ценно само по себе». Вот голос честного иерея и он, конечно, не одинок; его разделяет вся лучшая часть духовенства, мнение каковой и надо иметь в виду при решении вопроса о преобразовании духовной школы. Появление же среди самого духовенства отрицательного отношения к своему служению, каковое передается и молодому учащемуся поколению крайне грустно, хотя и понятно, но не на нем надо строить будущие судьбы православного русского священства. Возражения против единой духовной школы из этого лагеря едва ли заслуживают какого-либо внимания.

После рассуждения о реформе средней духовной школы нельзя не коснуться общего положения духовного просвещения в России, которому по-видимому наносится ущерб через изъятие и сокращение в курсе семинарском некоторых предметов, искони составляющих особенность и преимущество духовной школы. Да, если бы это было так, то по одному этому все наши рассуждения оказались бы ничего не стоящими и должны пойти целиком на смарку. В действительности же это не так. Если мы шире посмотрим на дело, то никакого ущерба для духовного просвещения не усмотрим. Всем известно, что высшие задачи духовного просвещения осуществляет не семинария, а духовная академия. В академиях идет научная разработка богословских и философских вопросов, а семинарии в своих учебниках пользуются уже готовыми выводами, применяя их к потребностям церковно – приходской жизни. Там, следовательно, в академиях требуется всесторонность и глубина исследований, а здесь в семинариях целесообразное их применение. С этой точки зрения расширение или сокращение семинарских программ никакого существенного влияния на судьбы духовного просвещения не имеет. Но сами академии могут заявить некоторую претензию на то, что при указываемом порядке в академии будут поступать лица без прежней подготовки по древним языкам. Претензия может коснуться только этого пункта, ибо только в этой области делается радикальная перемена, а другие изменения (по истории, философии и проч.) не существенны, легко и даже лучше могут быть восполнены при прохождении академического курса. Признавая всю основательность такого заявления и имея ввиду, что и оканчивать семинарию будут раньше, в более юном возрасте, чем прежде, следует допустить, чтобы самый академический курс был увеличен на 1 год. Причем два первые курса должны быть общеобязательными, а три последние специальными. При таком условии отводя достаточное количество уроков для древних языков, на первых двух курсах академии можно будет усвоить их в такой степени, что на последующих курсах студенты будут уже в состоянии пользоваться ими для своих научных трудов. Доказательством тому может служить то известное обстоятельство, что и теперь поступающие в академию без знания новых языков в один или два года настолько овладевают ими, что с третьего курса свободно читают немецкие и французские пособия для своих сочинений. Кроме сего, опыт других высших учебных заведений показал, что и древние языки скорее и лучше усваиваются взрослыми, чем школьниками. Реалисты для поступления в университет, в продолжении шести или восьми месяцев научаются читать Цицерона и других классиков. Того же достигают воспитанницы различных высших курсов, куда они принимаются без знания латинского языка, но с обязательством, сдать экзамен по нему в пределах гимназического курса через, год или два по поступлении на курсы. Если все это так, то зачем же утруждать и даже мучить малышей заучиванием латинских и греческих вокабул, которые они добросовестно забывают в старших классах, ибо жизненного значения за ними не видят, так как для ближайшего служения их они не нужны. Иное будет дело, когда эти языки станут изучать в самих академиях, где вскоре потребуется знание их самим ходом дальнейшего образования. Тут никто не решится смотреть на языки как на излишний балласт, а всякий почтет это делом первоклассной для себя важности.

Что касается того, как распределить другие предметы академического курса на общеобязательные и специальные, то это принадлежит компетенции ученых профессоров, но самая мысль о необходимости специальных отделений может быть высказана и людьми практической жизни, желающими возвышения и процветания духовного просвещения. Положим, она признается и ныне, но в крайне зачаточном и не развитом виде и до некоторой степени причиной тому является невозможность и неосуществимость строгой специализации при необходимости некоторые предметы академического курса выслушивать всем студентам. Быть может с установлением общеобязательных курсов это затруднение уничтожится или хотя уменьшится.

Нельзя также не пожелать, чтобы и количество учащихся в академиях было увеличено, чего настоятельно требует жизнь. Дело в том, что при незначительном числе оканчивающих академию и при ограниченности желающих принимать священный сан, наши средние учебные заведения остаются без образованных законоучителей, или заменяются людьми с средним семинарским образованием. Конечно, и среди них есть люди весьма почтенные, с большой пользой проходящие свое служение, но общее положение дела все же заставляет желать, чтобы законоучительские места в средних учебных заведениях замещались кандидатами академии, как более способными бороться с теми отрицательными веяниями, какие проникли и проникают в среду учащихся. Если церковь желает сохранить свое влияние на общество, то она должна прежде всего обратить свое внимание на школу и послать сюда лучшие свои силы. Это дело большой важности и для обеспечения его государство не может отказать в увеличении средств на духовное образование, что потребуется расширением академического курса и состава учащихся.

Оканчивая свои рассуждения по вопросу о преобразовании духовной школы, я сознаю их запоздалость, так как вопрос, по-видимому, почитается уже решенным. Побуждением же для меня все же изложить свои мысли послужила та николиже отпадающая любовь к духовному просвещению и православному духовенству. Мучительно переживая вместе с другими сынами церкви оскудение образованных деятелей в рядах современного духовенства, я не могу не испытывать еще большей тревоги от неотвязчивой мысли, которая на уме у многих: что же будет дальше? Найдем ли мы на тех новых путях, какими направляется реформа духовной школы, разрешение обострившегося вопроса, или же мы этой уверенности не имеем, а напротив преисполняемся новыми опасениями, как бы эти опыты ни привели нас к полному крушению пастырства? Что бы ни говорили по адресу нынешней духовной школы, но на ее счету стоит ее вековая заслуга перед церковью и государством. В продолжение веков, она давала и еще продолжает давать, хотя уже в меньшем количестве, прекрасных деятелей на ниве Христовой. Если же плоды с этого дерева еще не прекратились, то быть может и самое дерево преждевременно считать сгнившим и негодным. Может быть основа его еще крепка, корень его свят, но только под влиянием невзгод оно покосилось, покривилось в сторону и для исправления его требуется не безжалостная рука хирурга, но добрые попечения опытного садовника. Поступим и мы еще раз, как евангельский домохозяин, попытаемся исправить кривизну дерева, окопать его и удобрить вокруг его почву, в надежде, что оно, это дерево просвещения, отмолодеет и снова начнет приносить обильные плоды. Предлагаемый проект и представляет попытку такого именно оздоровления духовной школы. Он прост и безыскусствен, но, быть может, эти качества стоят ближе к истин, чем та радикальная ломка, какую решаются произвести более смелые и отважные реформаторы. Семь раз отмеряй, а раз отрежь,– вот то мудрое изречение, которым не стыдно и нам руководиться при решении такой капитальной важности вопроса, как вопрос о преобразовании духовной школы. Нисколько не претендуя на какое-либо исчерпывающее решение вопроса, автор настоящих заметок будет почитать свою цель вполне достигнутой, если, хотя не под влиянием их, но по поводу их, будут высказаны суждения людьми более авторитетными.