Судебный процесс против саратовского духовенства в 1918–1919 гг.
Полный текст сборника имеется в бумажном издании, который можно заказать у автора-составителя Александра Игоревича Мраморнова, связавшись по электронной почте: mramor-new@mail.ru
Документальная публикация А.И. Мраморнова
Общецерковная аспирантура и докторантура им. святых равноапостольных Кирилла и Мефодия Государственный архив Саратовской области
Содержание
Значение научной публикации документов о гонениях на Русскую Церковь в XX в.
Источники по процессу над саратовским духовенством
Предыстория и исторический контекст процесса
Октябрьское заседание трибунала
Попытки оспорить приговор и общественная поддержка обвиненного духовенства
Церковное управление и приходская жизнь по публикуемым документам
Попытки епископа Германа опротестовать решение трибунала и выйти на свободу. Исход дела
Состав публикации и принципы передачи документов
Раздел I. Документы следствия, суда, кассации и реабилитации
№1 Протокол обыска у монаха Павла (Кусмарцева)
№2 Протокол обыска у священника М. Платонова
№3 Протокол дознания следственной комиссии о собрании в духовной семинарии 15 февраля 1918 г.
№4 Постановление следственной комиссии о привлечении к ответственности участников собрания в духовной семинарии
№5 Постановление следственной комиссии об изъятых у священника М. Платонова бумагах и брошюрах
№6 Показание саратовского епископа Досифея о собрании в здании духовной семинарии
№7 Сопроводительное письмо следственной комиссии в президиум революционного трибунала к следственному материалу по делу духовенства
№8 Сопроводительное письмо к делу духовенства из президиума в коллегию обвинителей революционного трибунала с требованиями дать заключение о полноте следствия, составить обвинительный акт и представить его в трибунал
№9 Заявление члена коллегии обвинителей революционного трибунала Л.И. Гриня следственной комиссии о необходимых действиях по делу духовенства
№10 Заключение следственной комиссии по делу духовенства
№11 Сопроводительное письмо к делу духовенства из следственной комиссии в коллегию обвинителей
№12 Заявление Л.И. Гриня следственной комиссии о возврате дела духовенства и необходимых действиях по доследованию
№13 Отношение следственной комиссии в ЧК с предложением об аресте священника М. Платонова
№14 Отношение следственной комиссии в ЧК с просьбой поспешить с арестом священника М. Платонова
№15 Протокол допроса священника М. Платонова
№16 Протокол допроса священника Иоанна Алмазова
№17 Отношение следственной комиссии в ЧК с просьбой прислать материалы о священнике М. Платонове
№18 Распоряжение следственной комиссии о заключении под стражу священника М. Платонова
№19 Распоряжение следственной комиссии в уголовно-розыскную милицию о негласном надзоре за монахом Павлом (Кусмарцевым)
№20 Протокол допроса И.П. Всемирнова
№21 Сопроводительное письмо из ЧК в следственную комиссию к материалам о священнике М. Платонове
№22 Протокол допроса Е. Бариновой
№23 Протокол допроса В.М. Платоновой
№24 Протокол допроса П.П. Львова
№25 Протокол допроса священника К. Соловьева
№26 Распоряжение следственной комиссии благочинному священнику К. Соловьеву о выдаче прошения прихожан Серафимовской церкви
№27 Протокол допроса протоиерея А. Хитрова
№28 Протокол допроса Е.Н. Анирова
№29 Протокол допроса священника Н. Докторова
№30 Протокол допроса священника В. Добросовестного
№31 Протокол допроса П.П. Львова
№32 Протокол допроса протоиерея Е. Шкенева
№33 Протокол допроса М.А. Антонова
№34 Протокол допроса П.М. Платонова
№35 Объяснение епископа Германа о неявке на допрос
№36 Протокол допроса священника М. Платонова
№37 Протокол допроса протоиерея Н. Голубова
№38 Протоколы допроса Е.Ф. Козловой и Е.А. Филиной
№39 Протокол допроса епископа Германа
№40 Постановление следственной комиссии о привлечении обвиняемых к ответственности и об избрании им меры пресечения
№41 Распоряжение следственной комиссии в уголовно-розыскную милицию г. Саратова об аресте обвиняемых по делу духовенства
№42 Справка губернской тюрьмы об арестованном епископе Германе
№43 Распоряжение следственной комиссии епархиальному совету о выдаче документов
№44 Протокол допроса священника О. Дьяконова
№45 Постановление следственной комиссии об освобождении священника М. Платонова до суда с распиской освобождаемого
№46 Протокол допроса П.П. Львова
№47 Протокол допроса епископа Германа
№48 Протокол допроса протоиерея А. Хитрова
№49 Протокол допроса священника Н. Докторова
№50 Протокол допроса Е.Н. Анирова
№51 Протокол допроса протоиерея Е. Шкенева
№52 Прошение заключенных епископа Германа и членов епархиального совета об освобождении до суда
№53 Прошение служащих Саратовского епархиального совета об освобождении его членов с поручительством за арестованных
№54 Заявление Н.В. Златорунского по делу духовенства
№55 Протокол допроса священника К. Соловьева
№56 Заключение следственной комиссии по делу духовенства
№57 Обвинительный акт по делу духовенства
№58 Отзыв священника Д. Крылова о деятельности священника М. Платонова, направленный в следственную комиссию
№59 Заявление епископа Германа революционному трибуналу о выборе задатчика
№60 Прошение жителей г. Вольска об освобождении епископа Германа
№61 Распоряжение революционного трибунала начальнику губернской тюрьмы о выдаче копий обвинительного акта обвиняемым
№62 Распоряжение революционного трибунала начальнику 3-го штаба революционной охраны г. Саратова о выдаче копии обвинительного акта священнику М. Платонову
№63 Распоряжение революционного трибунала начальнику губернской тюрьмы о доставлении обвиняемых на суд
№64 Распоряжение революционного трибунала начальнику главного штаба революционной охраны о командировании конвоя для доставления на суд обвиняемых
№65 Журнал регистрации билетов на процесс духовенства
№66 Уведомление начальника 6-го районного штаба г. Саратова о невручении повесток
№67 Протокол судебного заседания революционного трибунала по делу духовенства
№68 Приговор революционного трибунала по делу духовенства
№69 Прошение-обращение православных жителей г. Саратова о пересмотре приговора священнику М. Платонову
№70 Прошение приходских советов церквей г. Саратова во ВЦИК о помиловании священника М. Платонова
№71 Просьба епархиального совета революционному трибуналу о сообщении решения по делу духовенства
№72 Кассационная жалоба епископа Германа
№73 Прошение епископа Германа об изменении меры пресечения до рассмотрения кассации
№74 Кассационная жалоба священника Михаила Платонова
№75 Кассационная жалоба протоиерея Хитрова
№76 Прошение священника М. Платонова об изменении меры пресечения до рассмотрения кассации
№77 Прошение протоиерея А. Хитрова об изменении меры пресечения до рассмотрения кассации
№78 Журнал распорядительного заседания революционного трибунала о приянтии кассационных жалоб осужденных
№79 Журналы распорядительного заседания революционного трибунала по рассмотрению прошений участников дела об изменении им мер пресечения
№80 Сообщение Д.Д. Иванченко революционному трибуналу о разговоре с заключенным священником М.П. Платоновым
№81 Журнал распорядительного заседания революционного трибунала о прошении прихожан г. Саратова
№82 Прошение епископа Германа в революционный трибунал об отмене приговора или замене срока на условный
№83 Прошение протоиерея А. Хитрова в революционный трибунал об изменении или отмене приговора
№84 Заявление А.С. Шереметевой во ВЦИК с просьбой об отмене смертного приговора священнику М. Платонову
№85 Журнал распорядительного заседания революционного трибунала о прошениях епископа Германа и протоиерея Хитрова
№86 Сопроводительное письмо революционного трибунала к делу духовенства и кассационным жалобам епископа Германа, священника М. Платонова и протоиерея А. Хитрова
№87 Распоряжение революционного трибунала заведующему губернской тюрьмой об объявлении осужденным решения по их прошениям
№88 Прошение протоиерея А. Хитрова в революционный трибунал о применении к нему амнистии Всероссийского съезда советов
№89 Прошение епископа Германа в революционный трибунал о применении к нему амнистии Всероссийского съезда советов
№90 Прошение священника М. Платонова в революционный трибунал о применении к нему амнистии Всероссийского съезда советов
№91 Письмо революционного трибунала в Кассационный отдел ВЦИК с сообщением о невозможности иметь суждение об амнистии к осужденному духовенству и просьбой решить этот вопрос во ВЦИК
№92 Сообщение Кассационного Отдела ВЦИК революционному трибуналу о неполучении дела духовенства
№93 Журнал распорядительного заседания революционного трибунала о прошениях епископа Германа, протоиерея Хитрова и священника Платонова
№94 Прошение жителей г. Саратова в Кассационный отдел ВЦИК об освобождении епископа Германа и протоиерея А. Хитрова
№95 Распоряжение ВЦИК революционному трибуналу о сообщении вины священника М. Платонова
№96 Заключение Обвинительной коллегии ВЦИК по кассационным жалобам епископа Германа, протоиерея А. Хитрова и священника М. Платонова
№97 Ответ революционного трибунала на распоряжение ВЦИК о сообщении вины священника М. Платонова
№98 Телеграмма обвиняемых по делу духовенства о выборе защитников при рассмотрении кассационной жалобы
№99 Определение Кассационного отдела ВЦИК по кассационным жалобам епископа Германа, протоиерея А. Хитрова и священника М. Платонова
№100 Телеграмма Кассационного отдела ВЦИК революционному трибуналу об отмене приговора по делу духовенства
№101 Распоряжение революционного трибунала заведующему губернской тюрьмой об объявлении осужденным по делу духовенства содержания телеграммы Кассационного отдела ВЦИК
№102 Отношение Саратовской ЧК с просьбой прислать подписные листы в защиту духовенства
№103 Ответ революционного трибунала на отношение ЧК о присылке подписных листов в защиту духовенства
№104 Прошение епископа Германа, протоиерея А. Хитрова и священника М. Платонова об освобождении из-под стражи
№105 Распоряжение революционного трибунала заведующему губернской тюрьмой об объявлении осужденному духовенству определения Кассационного отдела ВЦИК
№106 Распоряжение Комиссии по применению амнистии Всероссийского съезда советов революционному трибуналу об амнистировании осужденного духовенства
№107 Журнал распорядительного заседания революционного трибунала о назначении нового слушания по делу духовенства
№108 Распоряжение революционного трибунала заведующему губернской тюрьмой об освобождении из-под стражи протоиерея А. Хитрова и епископа Германа
№109 Сообщение саратовского комиссара юстиции революционному трибуналу об отмене амнистии в отношении епископа Германа
№110 Распоряжение революционного трибунала об отмене решения об амнистии протоиерея А. Хитрова и епископа Германа
№111 Сообщение заведующего губернской тюрьмой революционному трибуналу об адресах освобожденных из-под стражи епископа Германа и протоиерея Хитрова
№112 Прошение протоиерея А. Хитрова о вызове на суд свидетелей
№113 Телеграмма революционного трибунала Владыкинскому волостному совету Сердобского уезда
№114 Подписка о невыезде епископа Германа и протоиерея А. Хитрова
№115 Распоряжение революционного трибунала начальнику 1-го участка милиции г. Саратова сообщить причины невручения повестки священнику К. Соловьеву
№116 Распоряжение революционного трибунала 6-му участку милиции г. Саратова сообщить причины невручения повесток свидетелям Антонову и Филиной
№117 Протокол судебного заседания революционного трибунала по делу духовенства
№118 Постановление революционного трибунала об отсрочке рассмотрения дела духовенства
№119 Заявление в революционный трибунал священника К. Соловьева об освобождении от наложенного штрафа
№120 Журнал распорядительного заседания революционного трибунала о заявлении священника К. Соловьева
№121 Заявление в революционный трибунал М.А. Антонова об освобождении от наложенного штрафа
№122 Прошение защитника В.П. Рейхштадта о вызове свидетелей
№123 Сопроводительное письмо заведующего губернской тюрьмой в революционный трибунал о доставке священника М. Платонова
№124 Объяснительная записка свидетеля священника Д. Крылова о причинах его отсутствия на судебном заседании
№125 Протокол судебного заседания революционного трибунала по делу духовенства
№126 Приговор революционного трибунала по делу духовенства
№127 Письмо о препровождении из революционного трибунала в губернскую тюрьму священника М. Платонова и епископа Германа
№128 Перечень судебных издержек по делу духовенства
№129 Кассационная жалоба епископа Германа во ВЦИК
№130 Прошение епископа Германа (Косолапова) об освобождении из-под стражи в связи с подачей кассационной жалобы на приговор революционного трибунала
№131 Журнал распорядительного заседания революционного трибунала о прошении епископа Германа
№132 Журнал распорядительного заседания революционного трибунала о подаче епископом Германом кассационной жалобы
№133 Распоряжение революционного трибунала заведующему губернской тюрьмой об объявлении епископу Герману решения по его прошению и кассационной жалобе
№134 Распоряжение революционного трибунала заведующему губернской тюрьмой об изменении статуса заключенного епископа Германа в связи с подачей им кассационной жалобы
№135 Прошение епископа Германа об оставлении его кассационной жалобы без движения
№136 Распоряжение революционного трибунала заведующему губернской тюрьмой об объявлении епископу Герману о том, что его кассационная жалоба оставлена без движения
№137 Распоряжение революционного трибунала заведующему губернской тюрьмой об изменении статуса заключенного епископа Германа в связи с аннулированием кассационной жалобы
№138 Прошение епископа Германа в революционный трибунал об освобождении
№139 Журнал распорядительного заседания революционного трибунала о прошении епископа Германа об освобождении
№140 Распоряжение революционного трибунала заведующему губернской тюрьмой об освобождении епископа Германа
№141 Кассационный протест Л.И. Гриня, направленный во ВЦИК
№142 Справка об освобождении, выданная епископу Герману
№143 Заявление следственной комиссии революционного трибунала о солидарности с позицией Л.И. Гриня
№144 Заключение члена-докладчика Н.В. Крыленко по кассационному протесту Л.И. Гриня
№145 Определение Кассационного отдела ВЦИК по кассационному протесту епископа Германа
№146 Заявление В.Г. Косолаповой об отъезде ее сына из Саратова в Вольск
№147 Распоряжение революционного трибунала вольской милиции об аресте и препровождении в губернскую тюрьму епископа Германа
№148 Прошение В.Г. Косолаповой о выдаче копии документа об отмене амнистии в отношении ее сына епископа Германа
№149 Заключение о реабилитации священника Н. Докторова
№ 150 Заключение о реабилитации П.П. Львова
№151 Заключение о реабилитации Е.Н. Анирова
№152 Заключение о реабилитации протоиерея А. Хитрова
№ 153 Заключение о реабилитации епископа Германа
№154 Заключение о реабилитации протоиерея Е. Шкенева
№155 Заключение о реабилитации священника М. Платонова по делу духовенства
Раздел II. ДОКУМЕНТЫ, ПРИОБЩЕННЫЕ К ДЕЛУ
№1 Отчет о состоянии саратовского Серафимо-Алексеевского сиротского детского приюта за 1917 год
№2 Листовка «Голос всех приходов г. Саратова»
№3 Прошение протоиерея Н. Русанова в Саратовский исполнительный комитет о разрешении собраний Братства святителя Питирима
№4 Записка священника М. Платонова заведующему книжным складом Богородично-Серафимовского братства г. Тамбова с просьбой взять на комиссию изданные им брошюры
№5 Записка священника М. Платонова неизвестному священнику с просьбой взять на комиссию изданные им брошюры, вариант № 1
№6 Записка священника М. Платонова неизвестному священнику с просьбой взять на комиссию изданные им брошюры, вариант № 2
№7 Записка священника М. Платонова неизвестному насельнику монастыря с просьбой взять на комиссию изданные им брошюры
№8 Записка священника М. Платонова неизвестному игумену с просьбой взять на комиссию изданные им брошюры
№9 Расписка заведующего арсеналом Шепухина в получении винтовки, конфискованной у священника М. Платонова
№10 Постановление следственной комиссии революционного трибунала по заявлению члена Саратовской ученой архивной комиссии К.Я. Виноградова о передаче комиссии конфискованных у священника М. Платонова материалов
№11 Прошение протоиерея И. Алмазова о выдаче документов, отобранных при обыске в квартире ректора семинарии
№12 Расписка И. Пауля в получении книжки-календаря для передачи лютеранскому пастору
№13 Постановление Общего собрания Комитета объединенных клира и мирян г. Саратова по поводу политики большевиков
№14 Журнал № 12 епархиального собрания духовенства и мирян об избрании штатных членов Саратовского епархиального совета
№15 Копия баллотировочного листа от 31 мая 1918 г. по избранию членов Саратовского епархиального совета на 1918–1923 гг.
№16 Записка священника М. Платонова из тюрьмы жене Валентине
№17 Рапорт священника К. Соловьева в епархиальный совет об аресте священника М. Платонова и последующих событиях
№18 Прошение прихожан Серафимовской церкви епископу Герману о назначении временного священника
№19 Выписка из журнала исходящих бумаг Саратовского епархиального совета за 27 августа 1918 г.
№20 Протоколы епархиальной следственной комиссии по расследованию нарушений на Саратовском свечном заводе
№21 Указ епархиального совета благочинному священнику К. Соловьеву о поручении исправления треб в Серафимовском приходе причту Крестовоздвиженской церкви
№22 Указ Епархиального совета благочинному священнику К. Соловьеву с поручением ему объявить прихожанам Серафимовской церкви резолюцию епископа на их прошении
№23 Заявление прихожан Серафимовского храма благочинному с просьбой о назначении временного священника
№24 Рапорт благочинного священника К. Соловьева епископу Герману о невозможности для причта Крестовоздвиженской церкви совершать требы в Серафимовской церкви
№25 Протокол приходского собрания Серафимовской церкви
№26 Протокол общего собрания служащих Епархиального совета по поводу ареста членов совета
№27 Постановление Селитьбинского сельского общества Владыкинской волости Сердобского уезда по поводу ареста в г. Саратове протоиерея А.М. Хитрова
№28 Выписка из постановления Владыкинского сельского общества о протоиерее А. Хитрове
№29 Медицинское удостоверение о состоянии здоровья Е.А. Филиной
Раздел III. МАТЕРИАЛЫ СОВЕТСКОЙ ПЕРИОДИКИ №1 Хроника. Проповедь святого отца №2 Провокация попов №3 К суду над попами №4 Смерть попам предателям №5 Суд над попами №6 Суд над попами №7 По поводу 5–6 октября в г. Саратове №8 Дело попов и архиерея №9 Дело попа Платонова №10 Дело попа Платонова. Второй день процесса №11 Красный террорРаздел IV. Брошюры священника М. Платонова
За веру и порядок. Проповеди – отклики на современность. Вып. 1-й
№ 1 Молитва Церковная ведет к братству, равенству и вечному спасению
№2 О христианской свободе
№3 По поводу современных событий
№4 Внебогослужебная беседа о знамениях времени
№5 Ей, гряди Господи Иисусе!
№6 Что такое Свобода
№7 Выходи, св[ятая] Русь, на подвиг испытаний
№8 Радость о воскресении Христовом
№9 Гонения на Церковь
№10 Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся (Лк.12:49)
№11 Что может спасти Россию...
№12 Пред Учредительным Собранием (Внебогослужебная пастырская беседа)
№13 Клеветники и невежды называют Иисуса Христа социалистом
№14 Клеветники называют Господа Иисуса Христа революционером
№15 Свобода гражданская, теснота духовная и церковь православная
№16 Какой партии держаться?
№ 17 Речь пред открытием Общества «За веру»
№ 18 Главные положения Устава Общества «За веру»
За веру и порядок. Проповеди – отклики на современность. Вып. II
№19 Крест России
№20 Современный самосуд человеческий – начало Страшного Суда Божия
№21 Радость духа в горестях жизни. (На праздники богородичные)
№22 7-я глава книги пророка Иезекииля
№23 «Суд идет»
№24 Будьте мудры, как змии, и кротки, как голуби
№25 Отцы и дети
№26 Если не Господь созиждет дом, напрасно трудятся строящие его, и если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж (Пс.126:1)
№27 Без Бога – гибель
№28 Горе нам! – мы разучились любить отечество
№29 Мечты создания земного рая без Бога (Слово пред Евангелием в нед[ели] 14 и 28 [по Пятидесятнице])
№30 Святитель Николай – молитвенник за Русь
№31 Безумие безбожия
№32 С нами Бог
№33 Зачем приходил на землю Сын Божий
Раздел V. Исторический контекст и предыстория: материалы епархиальной периодики
№1 Прощальное чествование протоиерея А.М. Хитрова
№2 Задача издания [«Тихая пристань»]
№3 Жизнь Братства святителя Питирима
№4 Из Епископского совета
№5 Питиримовские собрания
№6 Крестный ход в Саратове
№7 В обществе церковного возрождения
№8 От Епархиального Организационного Комитета
№9 Собрание членов Еп[архиального] Организационного Комитета
№10 Pro domo sua. (Подслушанный разговор)
№11 В Обществе церковного возрождения [и] ближайшие задачи Общества
№12 Собрание в Архиерейских покоях 26-го апреля
№13 Епархиальное собрание и его задача
№14 Братские пожелания Епархиальному Собранию
№15 О положении сельского духовенства в настоящее время
№16 Открытие и первые работы Епархиального Собрания
№17 Предсъездная волна
№18 Письма в редакцию
№19 В Обществе Церковного Возрождения
№20 Минувшее епархиальное собрание 29 мая – 7 июня (по ст. ст.) (Личные впечатления)
№21 Зигзаги
№22 Епархиальная хроника, [август 1918 г.]
№23 Епархиальный Совет
Приложение. Подписные листы за епископа германа и священника Михаила Платонова Примечания публикатора Государственный архив Саратовской области. Ф. Р-507. Оп. 2. Д. 24. Подписи жителей Саратова за освобождение священника Михаила Платонова Государственный архив Саратовской области. Ф. Р-507. Оп. 2. Д. 26. Подписи жителей г. Вольска за освобождение епископа Германа Подписи за епископа Германа и протоиерея А. Хитрова (на некоторых листах также и за священника М. Платонова) жителей г. Саратова Источники и литература Архивные фонды и дела Периодическая печать Опубликованные источники Литература Интернет-ресурсы Список сокращений, принятых в издании Сведения Сведения о публикаторе
Книга представляет собой издание материалов показательного процесса, организованного саратовскими большевиками против местного духовенства во главе с викарным епископом Германом (Косолаповым) в 1918–1919 гг. – одного из первых публичных антицерковных судов в Советской России. Практически полностью публикуются два дела из Государственного архива Саратовской области; привлечены материалы из других архивов и периодики того времени.
Издание снабжено вступительной статьей, комментариями, указателями. Рассчитано на специалистов по истории Церкви и России в XX в. и широкий круг читателей.
К читателям
В России XX в. в период гонений на Православную Церковь просияли тысячи новых святых. В отличие от подвижников древности новомученики и исповедники исторически близки к современности. Дети, внуки, правнуки многих из них живут среди нас. Стены уцелевших старых домов и храмов, в которых мы ныне служим и живем, хорошо помнят новоявленных святых.
Всё это с трудом соединяется в обыденном сознании с тем стереотипом, в рамках которого святость означает нечто очень древнее, архаичное, в историческом отношении далекое. В Царстве Божием иерархия святости не зависит от хронологической расстановки: сила подвига исповедания Христа может быть одной и той же и в I, и в XXI в. от воплощения Спасителя. У ставших рабами Божиими, освободившихся от греха плод есть святость, а конец – жизнь вечная (ср.: Рим.6:22).
Одинаково при этом и назидательное значение жития святого. Однако человеческий ум даже духовные понятия все равно чаще всего воспринимает в земном контексте. Поэтому история святых – это история не только их подвига, но и их времени.
России не удалось в начале XX в. избежать страшной катастрофы – революции, разделившей общество на противоборствующие лагеря. Общество не пошло по мирному, эволюционному пути в решении имевшихся у него проблем, не сдержало самые радикальные силы, желавшие коренным образом переделать людей, их сознание, их положение и взаимосвязи, руководствуясь ложными представлениями о правильном общественном устройстве.
То, что в октябре 1917 г. к власти пришла коммунистическая партия, отнюдь не означало победы той идеологии, которую исповедовали большевики. Им предстояла борьба за победу их ложных идей, а другим силам, в том числе Церкви, предстояло защищаться.
Суд над саратовским духовенством во главе с викарным епископом Германом был организован в самом начале этой трагической борьбы. Поэтому перед нами предстают, с одной стороны, пастыри и верующие, мыслящие так, как они мыслили и прежде, до революции, и лишь в целях самосохранения пытающиеся выражать свои мысли дипломатичнее, а с другой стороны – революционно, атеистически настроенные люди, имеющие крайне смутные представления о Церкви, так как были от неё давно оторваны, и умозрительные взгляды на то, какой должна быть религиозная политика новорожденного государства.
Судебный процесс, которому посвящена данная книга, – это не просто один из многочисленных в XX в. случаев преследования православных верующих. Это крупное дело, в котором отразились все явления и противоборства, свойственные эпохе.
Автором этой документальной публикации проделана большая работа по изучению значительного массива документов.
Изучение публикуемых документов должно помочь современным православным христианам, с одной стороны, укрепиться в вере, глядя на пример наших верующих предков, готовых отстаивать свою позицию невзирая ни на какие тяготы и угрозы, а с другой стороны – избежать ошибок прошлого и не допустить повторения трагедий XX в.
Митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев)
Отзыв на документальную публикацию «Судебный процесс против саратовского духовенства в 1918–1919 гг.», подготовленную А.И. Мраморновым
В последние десятилетия история Русской Православной Церкви в советский период стала одной из центральных тем историографических исследований. Появились десятки книг, с разных сторон рассматривающих непростые отношения между властью и Церковью, дающих представление о тех гонениях, которые выпали на долю Русской Православной Церкви. Изданы многочисленные сборники документов. Составляются и издаются жития новомучеников, основанные на архивных материалах.
Но в большинстве своем и исследования, и документальные публикации касаются истории взаимоотношений верховной власти и высшего церковного управления. Изучение ситуации на местах только начинается.
Публикация, предпринятая молодым, но уже зарекомендовавшим себя серьезным и вдумчивым исследователем А.И. Мраморновым, как раз из разряда таких региональных исследований. Значение рецензируемой публикации трудно переоценить. Она показывает на основе впервые вводимых в научный оборот архивных материалов, что советская власть изначально видела в Русской Православной Церкви и ее представителях своих злейших врагов, в борьбе с которыми она не брезговала ничем. Лжесвидетельства, подлоги, подтасовки фактов – вот те приемы, которые использовали большевики в борьбе с Церковью.
Публикация дает богатый материал для размышлений о сущности советской власти, о ее стремлении манипулировать общественным мнением, о складывании карательной системы и её деятельности, о многом другом. Важно отметить, что это был один из первых публичных антицерковных судов, который с очевидностью показал, как новая власть намерена строить свои отношения с Церковью.
Публикация подготовлена на высоком научном уровне и соответствует всем современным требованиям, предъявляемым к такого рода изданиям. Она снабжена обстоятельной вступительной статьей, раскрывающей суть показательного процесса, организованного саратовскими большевиками против местного духовенства. Документы отлично откомментированы. По крупицам восстановлены биографии как жертв, так и палачей. На основе периодической печати и свидетельств современников тщательно воссоздана обстановка, в которой проходил процесс. Словом, появление рецензируемой публикации станет существенным вкладом в изучение истории Русской Православной Церкви в советский период.
Директор
Государственного архива
Российской Федерации,
д.и.н., профессор С.В.Мироненко
Значение научной публикации документов о гонениях на Русскую Церковь в XX в.
В течение двух десятилетий (начиная с рубежа 1980-х и 1990-х гг.) Русская Православная Церковь на своих Соборах объявляла о прославлении в лике святых новомучеников и исповедников, засвидетельствовавших свою веру во Христа в период с 1917 г. и до 1940-х гг. – в один из самых страшных и трагичных отрезков нашей истории. В последнее время канонизационные процессы несколько замедлились. Это не означает, что иссякли имена тех, чьи биографии свидетельствуют о святой жизни. Просто многим стала ясной необходимость познакомиться с уже прославленными подвижниками, с их биографиями и наследием. Без этого невозможно осознанное почитание новых святых, глубинное восприятие их подвига, являющегося для нас, по словам Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, «великим назиданием»1.
Прославленных Церковью новомучеников много (около 2 тысяч), а агиографов мало, и это одна из причин того, что имеющиеся в распоряжении современного читателя жития достаточно шаблонны. Шаблон диктует отбор материала. На каком-то этапе в таких текстах начинают теряться подлинные взгляды, мысли, чувства человека, ставшего святым, отстаивавшего до последнего свою веру, свою позицию, хотя во многих случаях эти «параметры» фиксируются документами. Поэтому публикация документов, особенно отражающих позицию в критической жизненной ситуации (допрос на следствии, свидетельство на суде и т.п.), – насущная необходимость не только для науки, но и для современной духовной жизни.
Могут в противовес сказанному привести целый ряд изданий документов, появившихся в последние годы (ниже наиболее важные упоминаются), и задать вопрос: разве мало документальных публикаций о гонениях на Русскую Церковь? В ответ хотелось бы коротко поразмышлять о том, какими должны быть подобные публикации.
Во-первых, важным принципом таких публикаций является их полнота. Судебно-следственное дело – это комплекс документов, среди которых лишь при первом ознакомлении могут оказаться как будто ненужные, неважные или не связанные с его содержанием. На самом деле при воспроизведении должны публиковаться все документы такого дела. Вырванные из массива документы, рассмотренные по отдельности или вне контекста оставшихся «за кадром», часто могут создать ложное представление о сущности произошедших событий, позиции того или иного человека и т.п.
Во-вторых, публикации документов о гонениях на православное духовенство и верующих должны быть научными. Даже агиография отнюдь не исключает использования научных методов, подходов и форм (что хорошо видно из некоторых составленных в наше время житийных повествований). Однако научность включает в себя и принципы объективности и упомянутой уже выше полноты. Нет, на наш взгляд, никакого смысла даже в житии «сглаживать» какие-то неудобные факты (тем более проверяемые разными источниками).
Иногда дела более позднего периода (за 1930-е гг.) выдаются для ознакомления сотрудниками ведомственных архивов фрагментарно (часть страниц закрывается или зашивается, что для любых дел, возраст которых 75 и более лет, является ни на чем не основанными препонами). Но иногда сами исследователи, получившие доступ к делам, используют только их часть, относящуюся к конкретному сюжету и к их интересам. Исторически такой подход является в корне неправильным: надо стремиться максимально полно отразить содержание дела при его публикации, исключая лишь документы, не меняющие представления о ходе событий.
Должным образом опубликованные, полно и адекватно переданные документы позволяют не только специалисту, но и любому заинтересованному читателю максимально глубоко проникнуть в суть дела, стать своего рода соучастником отраженных в этих документах перипетий.
Рискнем также утверждать, что для познания церковной истории разрозненные биографии, даже составляющие целые фолианты, не имеют большого значения. Собственно исследовательской работы они не содержат, а источниковые данные порой передают неполно и даже неточно. Важнее изучать биографии страдальцев за веру в совокупности участников одного дела, святых и подвижников одной епархии, гонимых одной и той же волны репрессий и т.д.
Документы, публикуемые в настоящей книге, касаются крупнейшего процесса против духовенства в Саратовском Поволжье на самом первом этапе гонений (1917–1921 гг.). Имена двух участников этого процесса – епископа Вольского Германа (Косолапова) и священника Михаила Платонова – на заседании Священного Синода Русской Православной Церкви 26 декабря 2006 г. были включены в Собор новомучеников и исповедников Российских (журнал № 123). Спустя четыре года резолюцией от 29 декабря 2010 г. Святейший Патриарх Кирилл впервые в истории Русской Церкви благословил празднование Собора Саратовских святых, в который в числе первых двенадцати имен были включены и имена священномучеников Германа и Михаила.
Все сказанное свидетельствует в пользу и научной, и церковно-практической актуальности изучения документов, связанных с процессом саратовского духовенства 1918–1919 гг.
Историография темы
Взаимоотношения Церкви и государства в первое время после большевистской революции 1917 г. привлекают пристальное внимание современных исследователей. Чаще всего в трудах как отечественных, так и зарубежных историков рассматривается политика большевиков в отношении Церкви и реакция православных во главе с Патриархом Тихоном на эту политику2. В церковной и агиографической литературе разбираются конкретные случаи гонений на духовенство и верующих в первые годы советской власти3. В строго научном отношении региональные аспекты указанной проблемы исследованы очень слабо, хотя в этом направлении имеются определенные подвижки4.
Полноценное изучение церковно-государственных отношений первых лет советской власти невозможно без учета региональных вариантов этих отношений. Несмотря на стремление к жесткой централизации власти в стране, большевикам далеко не сразу удавалось её достичь. Здесь речь даже не о Гражданской войне, в ходе которой самому существованию большевистского режима во многих частях страны грозила серьезная опасность (и вопрос о степени народной поддержки большевиков остается в исторической литературе дискуссионным), а о разном понимании политики партии и правительства народных комиссаров на местном уровне. Дело в разных трактовках и формах проведения в жизнь декретов, в разных оттенках понимания партийной политики, в том числе в отношении Церкви. Иначе быть не могло: установка на борьбу с религией в течение 1918 г. была дана и в законодательной области (январским декретом об отделении Церкви от государства и августовской инструкцией Наркомюста, его разъяснявшей), и на практике. Но в конкретных своих действиях местная власть, даже имея указания из центра, вынуждена была поступать в соответствии с пониманием ситуации конкретными людьми – региональными руководителями. Это вполне естественно для периода становления любой властной системы. Ведь даже на высшем уровне советского руководства не было единого представления о методах и средствах борьбы с религией. Например, как отмечается в одном из современных исследований по данной проблематике, «опасность расстрела для Патриарха в 1918 г. была гораздо реальнее, чем в 1923-м»5. Существование в сознании новых властителей и такого варианта расправы с Церковью, а также то, что он все же не был реализован, говорит о поисках центральной большевистской властью методов антицерковной борьбы, приемлемых прежде всего для них самих, для укрепления их режима. Можно говорить, что на местном уровне проходили чем-то похожие поиски тактических вариантов.
В 1918 г. было отмечено множество случаев физической расправы большевиков и их сторонников с представителями Церкви. Погибло несколько архиереев, огромное количество священников, среди них такие видные деятели русского Православия начала XX века, как митрополит Владимир (Богоявленский), епископ Гермоген (Долганев), архиепископ Андроник (Никольский), известный московский проповедник протоиерей Иоанн Восторгов, петербургский пастырь протоиерей Философ Орнатский. Но, видимо, тогда же пришло понимание, что только физическим насилием расправиться с «контрреволюционным духовенством» не удастся: воинствующе-атеистическому государству нужны были и иные методы борьбы с религией. Кроме того, пока еще большевикам для усиления собственной власти нужно было поддерживать видимость «народности» и «законности» их режима.
На фоне выстраивания новой судебной системы в течение того же 1918 г. большевики фактически вынуждены были не ограничиваться исключительно внесудебными расправами, даже после введения в действие декрета о красном терроре, поскольку такие меры, ослабляя церковную организацию, на общественное сознание в плане ослабления религиозности влияния практически не оказывали, а то и имели обратный эффект. Не отказываясь от репрессивности своей политики и, напротив, подтверждая ее, они в то же время осознали необходимость усиления в ней пропагандистского элемента. Если говорить современным политическим языком, было решено применить PR-технологии. Лучшей формой, сочетавшей в себе репрессивное и пропагандистское действия, мог быть показательный судебный процесс.
В историографии достаточно хорошо известны судебные процессы, проведенные большевиками в 1922 г. в двух столицах и закончившиеся расстрельными приговорами. К сожалению, хотя и появляются отдельные исследования о московском и петроградском процессах, их документальные архивные материалы остаются неопубликованными и большей частью неизвестными не только широкому кругу читателей, но и специалистам. Например, материалы петроградского процесса 1922 г., хранящиеся в архиве УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (Д. 89305), составляют 28 томов. Ясно, что это ценнейший источниковый комплекс, нуждающийся в научной публикации.
В то же время грандиозные московский и петроградский процессы – отнюдь не первые публичные судебные разбирательства против православного духовенства в Советской России.
Одним из наиболее ранних показательных процессов стало дело по обвинению саратовского духовенства во главе с викарным епископом Германом (Косолаповым) в контрреволюционных действиях, публично разбиравшееся в Саратовском революционном трибунале осенью-зимой 1918–1919 гг. Этот судебный процесс до сих пор плохо известен в историографии. Это, впрочем, вполне объяснимо, ведь сколько-нибудь глубоких работ по истории Русской Церкви в первые послереволюционные годы, за исключением уже упоминавшихся выше, в историографии нет. Картина исследованности периода представляет собой мозаику, которую только начали создавать.
Слабо изучена и церковная история Саратовского Поволжья в первые годы советской власти. В небольшой статье священника Константина Проскурина рассмотрены некоторые события епархиальной истории 1917–1918 гг., однако о показательном процессе осени 1918 – начала 1919 г. даже не упоминается6. С одной стороны, это понятно в связи с тем, что материалы процесса были засекречены до 1999г., но с другой – в распоряжении исследователя даже тогда имелась официальная советская периодика, по которой об основных этапах процесса можно было узнать. Так и произошло: через несколько лет после статьи священника Проскурина в официальной газете Саратовской епархии появились первые публикации о процессе над духовенством. В частности, в тексте, подготовленном А. Владимировым, кратко описана суть процесса, дано несколько штрихов к биографии священника Михаила Платонова, рассказано об октябрьских расстрелах в Саратове в 1919 г. Публикация была подготовлена почти полностью по материалам газетной прессы, хотя в ней и было жирным шрифтом указано, что «в материале использованы документы архива ЦНДСО (речь о нынешнем ГАНИСО.– А.М.)».7
В 1999 г. состоялась реабилитация (см.: док. I.149–1558) фигурантов процесса 1918–1919гг., после чего два архивных дела из фонда революционного трибунала рассекретили, и они стали доступны всем исследователям, которые, впрочем, не спешили публиковать материалы дела. Лишь в середине 2000-х гг. Саратовская епархиальная комиссия по канонизации приступила к изучению этих документов. Протоиерей Михаил Воробьев, священник Максим Плякин, В.В. Теплов написали несколько биографических очерков и статей о епископе Германе и священнике Михаиле Платонове9. В этих трудах отражены основные биографические вехи участников и ход событий, связанных с обвинением священника Платонова, епископа Германа и членов Епархиального совета в контрреволюционных деяниях. В рамках электронной публикации жития священномученика Михаила на епархиальном сайте были выложены и тексты двух брошюр «За веру и порядок», печать и распространение которых были некогда поставлены в вину саратовскому пастырю.
В 2006 г. и автор этих строк приступил к научному исследованию данного источника, результатом чего стало появление нескольких публикаций: как о самом процессе10, так и по другим вопросам саратовской епархиальной истории 1918–1919 гг11.
Упомянутые публикации епархиальных авторов, а возможно, отчасти и наши способствовали усилению интереса к процессу над саратовским духовенством. О нем стали писать не только историки и священнослужители, но и все интересующиеся12.
Тщательное изучение судебного процесса против саратовского духовенства в 1918–1919 гг. и антицерковных судов, проходивших тогда же в других регионах России, крайне необходимо в силу того, что на этих судах происходило не что иное, как знакомство большевиков с Церковью, выработка их тактики по борьбе с нею. Там накапливался материал для последующей операции по разложению канонической церковной организации – обновленческого раскола. И, к слову сказать, Саратов стал позднее одним из основных центров обновленчества: местные лидеры раскола протоиереи Сергий Ледовский и Николай Русанов попали в 1922 г. в число вождей всего российского обновленчества.
Надо сказать, что в последние годы число публикаций о раннесоветской истории Церкви в Саратовском регионе несколько увеличилось, хотя полноценной картины того, как духовенство выживало в условиях первых репрессий, как протекала приходская жизнь, как работал Епархиальный совет, до сих пор исследователями не создано.
Кроме уже упомянутых выше статей об участниках процесса против духовенства 1918–1919 гг., следует назвать работу священника Кирилла Краснощекова, посвященную чуть более поздним событиям в епархиальной истории – зарождению обновленческого раскола13. Историческую связь излагаемых событий с судебным процессом 1918–1919 гг. автор не проводит, хотя это, на наш взгляд, и возможно, и необходимо. Достоинством статьи следует считать привлечение для исследования советской прессы.
Некоторые штрихи к епархиальной истории первых послереволюционных лет можно увидеть в работе Е.Б. Софинской, посвященной биографии последнего инспектора Саратовской семинарии, кандидата в члены Епархиального совета Н.В.Златорунского14.
Кроме слабой изученности церковной истории Саратовского региона в первые годы советской власти, следует отметить еще и неразработанность истории судебных органов первых лет советской власти, как народных судов, так и революционных трибуналов. Сказать об этом важно в силу того, что публикуемые в книге документы являются одновременно ценным источником для характеристики ранне-советской карательно-судебной системы. В историко-краеведческой литературе практически невозможно найти данные о председателях, судьях, рассмотренных делах. Например, в новейшем университетском издании по этому периоду о деятельности ревтрибуналов вообще ничего не говорится15. И это объяснимо лишь отчасти состоянием источниковой базы. Есть куда более важный аргумент: изучение документации судебных и карательных органов дает исследователю слишком откровенную картину происходившего в то время в стране – картину зверства и бандитизма, вершимого от имени государства. Нынешним же авторам официозных политкорректных работ такая объективность не нужна, поэтому они используют старый как мир прием замалчивания тех или иных событий.
Публикуемые в книге документы являют собой также и ценный источник по истории новых органов церковного управления, созданных Поместным Собором 1917–1918 гг. – Епархиальных советах. В связи с этим упомянем, что историки в последнее время приступили к их изучению по отдельным регионам. Следует упомянуть, в частности, статью О.Е. Серухиной о Нижегородском совете. Изучение истории органов епархиального управления, на наш взгляд, может серьезно уточнить наше представление о жизни Церкви после 1917 г.16.
Подведем итоги. Историография эпохи Гражданской войны, сосредоточившись преимущественно на изучении самой войны, её последствий (главным образом социально-экономических), на истории центральной большевистской власти (что стало в советской историографии самой «заезженной» темой), до сих пор очень мало обращалась к жизни в тылу, в том числе жизни церковной. Без публикации новых информативных документов, подобных помещаемым в настоящем издании, ситуацию изменить будет очень сложно.
Источники по процессу над саратовским духовенством
Особенностью изучения революционного и раннесоветского периода отечественной церковной истории является то, что начиная с 1918 г., кардинально меняется источниковая база, в частности на епархиальном уровне. С 1918 г. о событиях в Церкви все чаще приходится узнавать из документов государственных, а не церковных учреждений.
Важнейшая епархиальная документация за предшествующий период хранится в архивных фондах духовных консисторий, реже – отдельных благочиний, обителей, приходов, еще реже – в личных фондах духовенства. Фонды Епархиальных советов есть далеко не везде. В частности, фонд Саратовского епархиального совета (1918–1920гг.), по всей вероятности, ни в каком виде не сохранился.
Поэтому именно дела советских исполнительных, образовательных, а что еще важнее в связи с публикуемым делом, судебных и карательных органов часто доносят до нас и уникальные свидетельства, и сами церковные документы, больше нигде не сохранившиеся. К архивным фондам, содержащим такие материалы, относится и фонд «Саратовский революционный трибунал» (Р-507) Государственного архива Саратовской области (далее – ГАСО). Историки получили к нему доступ в конце 1990-х гг. Конечно, используемые дела разнообразны и касаются не только и, скорее даже, не столько борьбы с Церковью, а потому и привлекаются для различных исследований17.
Проблема указанного фонда в том, что как документальный комплекс он сохранился до настоящего дня не полностью. Многие документы из него, как сказано в описи, утрачены при пожаре в архиве в 1977 г. (на самом деле пожар в ГАСО случился в 1974 г.). Действительно, в нынешних описях нельзя найти материалы отдельных судебных процессов, о которых сообщалось в советской прессе. Не сохранились журналы распорядительных собраний трибунала, материалы следственной комиссии, личные дела сотрудников, финансовые документы (а на то, что они существовали, есть достаточно указаний в исследованных нами делах трибунала).
Однако в фонде Р-507 сохранились два тома материалов процесса против саратовского духовенства в 1918–1919 гг.18. Они составили основу настоящей публикации. В первом томе важнейшими документами являются: протокол заседания ревтрибунала от 5–6 октября 1918 г.19; соответствующий обвинительный акт и приговор; протокол несостоявшегося заседания ревтрибунала от 28 декабря; документы, связанные с вызовом свидетелей на эти заседания, с подачей обвиняемыми кассационной жалобы на приговор трибунала от 6 октября; многочисленные подписные листы саратовцев, выступавших за освобождение приговоренного к расстрелу священника Михаила Платонова.
Во втором томе собраны: протокол судебного заседания от 10–11 января 1919 г.; приговор, вынесенный по его завершении; подписные листы жителей города Вольска в поддержку епископа Германа (Косолапова); документы, связанные с попыткой владыки освободиться по амнистии; наконец, все материалы предварительного следствия по «делу саратовского духовенства» (январь – сентябрь 1918 г.). Кроме того, во втором томе содержатся материалы, приобщенные к делу в качестве вещественных доказательств: брошюры священника Михаила Платонова, подлинные документы Епархиального совета и др.
В этих двух делах самыми ценными историческими документами являются стенограммы судебных заседаний. Достоверность этого источника высокая. По-видимому, в революционном трибунале работали профессиональные стенографисты, возможно перешедшие на работу из старых судебных учреждений. Благодаря их работе мы оказываемся свидетелями всего того, что происходило на заседаниях, каждой реплики, каждого и продуманно, и случайно сказанного слова. Множество уникальных исторических фактов и возможность наблюдать психологию, стереотипы как партийцев-обвинителей, так и священников-обвиняемых – все это делает стенограммы заседаний ядром настоящей публикации.
Гораздо меньшим по объему является дело, созданное во ВЦИК и отложившееся в фонде Верховного трибунала (Ф. Р-1005) Государственного архива Российской Федерации (далее – ГАРФ). В нем, однако, встречается несколько документов, ни подлинников, ни копий которых нет в основных двух томах интересующих нас материалов. Документы этого дела также вошли в настоящую публикацию.
Из самих перечисленных здесь и публикуемых ниже дел не устанавливаются важнейшие биографические сведения об участниках следствия и судебного процесса. Такие, пусть даже краткие, но говорящие сами за себя, сведения о происхождении, жизненном пути, образовательном цензе позволяют уловить сущность процесса, его социально-исторические и духовные параметры. Сведения о священнослужителях и верующих мирянах, привлеченных к участию в суде трибунала либо в качестве обвиняемых, либо в качестве свидетелей, в основном содержатся в документах еще дореволюционного происхождения: в формулярных (послужных) списках, чаще всего включавшихся в клировые ведомости, в опубликованной в 1912 г. «Справочной книге Саратовской епархии», в официальном разделе «Епархиальных ведомостей». Использованные послужные списки членов Саратовского епархиального совета были целенаправленно составлены после их избрания на должности епархиальным съездом в 1918 г. и отосланы в Патриаршую канцелярию, в фонде которой, в Российском государственном историческом архиве (далее – РГИА), и отложились20. В том же архиве сохранились послужные списки архимандрита Германа (Косолапова), будущего епископа Вольского21.
Сведения о судьбе духовенства чаще всего обнаруживаются в электронной базе данных ПСТГУ «Новомученики и исповедники Русской Православной Церкви XX века», книгах памяти и базах данных общества «Мемориал», реже – в документах, введенных в научный оборот в исследовательских трудах.
Гораздо труднее воссоздать биографии гонителей, обвинителей, судей, участвовавших в процессе. Казалось бы, в советское время историки и краеведы должны были много писать о своих «героях», изучать их жизненные вехи. Но этот стереотип ломается печальной действительностью. Поиск сведений о сотрудниках революционного трибунала осложнен уже упоминавшимся выше отсутствием личных дел в соответствующем фонде ГАСО. Поэтому биографические данные о большинстве (но не о всех) участников процесса со стороны большевиков пришлось искать в партийном делопроизводстве, хранящемся в Государственном архиве новейшей истории Саратовской области (далее – ГАНИСО). При этом преимущественно использовались книги учета коммунистов по районам г. Саратова и дела с анкетами членов партии.
Публикацией материалов только судебно-следственного дела, на наш взгляд, ограничиться было невозможно. Для создания представления об историческом контексте изучаемых событий потребовалось привлечь и другие источники.
Выше было сказано о том, что не сохранился архивный фонд Саратовского епархиального совета. Эта потеря пусть очень незначительно, но все же компенсируется обнаруженными в Саратовском областном музее краеведения (далее – СОМК) указами Епархиального совета благочинному 2-го округа г. Саратова священнику Александру Тихову, которые были введены в научный оборот автором этих строк22. Указы позволяют создать определенное представление о делопроизводстве Епархиального совета, о способах управления приходской жизнью и т.п.
Другим ценным источником является периодическая печать. В 1917–1918 гг. продолжал еще выходить официальный орган местного церковного управления – журнал «Саратовские епархиальные ведомости», основанный в 1865 г. В 1917 г. он полностью освободился от цензурных ограничений, публикуемые материалы стали более откровенными и менее официозными, часто носили дискуссионный характер. Но вскоре появились серьезные трудности в издании журнала, а также в его доставке по приходам епархии. Утвердившись у власти, большевики вводят цензурные ограничения, и эти ограничения сказались на его содержании. С сентября 1918 г. издание журнала прекращается. Последним номером, очевидно, стал № 25–27 за 1918 г. Обнаружить этот номер в известных библиотечных собраниях (Научно-справочная библиотека ГАСО, СОМК, Российская государственная и Российская национальная библиотеки) не удалось, встречается лишь ссылка на него в одном из документов Епархиального совета23. Остановка издания журнала, имевшего более чем 50-летнюю историю, совпала со следствием, которое велось в революционном трибунале в августе – сентябре 1918 г. против священника Михаила Платонова, епископа Германа и членов Епархиального совета, и события процесса уже не нашли своего отражения в церковном печатном органе.
Материалы епархиального журнала за 1918 г. являются ценнейшим источником, позволяющим составить достаточно полное представление о происходивших в это время в епархии событиях. Фактически читатель этих статей знакомится с историческим контекстом процесса против духовенства, поэтому было принято решение опубликовать важнейшие из материалов в особом разделе книги.
Кроме «Епархиальных ведомостей» в 1918 г. в Саратове издавался журнал «Тихая пристань». В ГАСО сохранились два выпуска этого журнала, статьи из которых также публикуются ниже. Обнаружить полный комплект журнала пока не удалось.
Особо следует сказать о местной большевистской периодике – органе исполнительной власти газете «Известия Саратовского совета» и партийной «Саратовской красной газете». На их страницах отражены вехи процесса против духовенства, естественно, в пропагандистском и сильно искаженном ключе. В этих текстах важна фиксация официозной позиции, тех аргументов, которыми пользовались для придания процессу видимости законности в общественном мнении. Есть некоторые «бытовые» детали процесса, которые известны только из газетных публикаций. И хотя большевистские газеты в целом являются малоинформативным источником по церковной истории, без их привлечения исследователю не обойтись, поэтому их материалы и стали составной частью настоящей публикации.
Практически нет в распоряжении исследователя источников личного происхождения о процессе над духовенством и событиях в Саратовской епархии 1918–1919 гг. Исключением является дневник журналиста, революционера и педагога Н.М. Архангельского, сохранившийся в фондах СОМК. Его заметки о епархиальных событиях очень краткие, а на следующий день после массового расстрела в ночь с 9 на 10 октября 1919 г. автор дневника лишь вклеил в дневник вырезку24 из «Известий Саратовского совета» с именами погибших (док. III. 11). В то же время дневник дает некоторые ценные сведения о повседневной жизни Саратова того времени, когда в революционном трибунале шел процесс над духовенством. При этом надо учитывать, что сам автор предварял свой дневник за июль – сентябрь 1918 г. такими словами: «Наравне с фактами установленными заношу в дневники и всякого рода слухи, часто фантастические, нелепые, глупые, вздорные, но характерные для той атмосферы, в которой в этот трудный, серьезный момент живет обыватель».25
Дневники и воспоминания саратовского духовенства этого периода, по всей вероятности, не сохранились, а даже если и сохранились, то пока не обнаружены и не стали достоянием исследователей. К несчастью, прошло то время, когда еще были живы свидетели процесса над духовенством. Видимо, еще 20–25 лет назад со старейшими из них можно было бы побеседовать, но момент был упущен.
Наконец, еще одно слово об изобразительных источниках. В фондах СОМК отложилась26 уже растиражированная в сети и печатных публикациях о процессе фотография, сделанная, видимо, в момент открытия заседания трибунала 5 октября 1918 г. В том же хранилище обнаружена фотография одного из обвинителей на процессе Гилеля Хацкелевича, сделанная незадолго до революции.
Комплекс имеющихся источников позволяет более или менее достоверно восстановить предысторию, ход и последствия процесса над духовенством, понять многие места публикуемых документов в контексте происходивших в ту пору событий и судеб живших тогда людей.
Предыстория и исторический контекст процесса
Бурным выдался в Саратовской епархии революционный 1917 г. Как и в других епархиях, духовенство приняло как данность свершившееся свержение монархии и направило свое приветствие новым властям. «С теплой молитвой приветствуя обновленный Государственный строй дорогой родины, духовенство и духовно-учебные заведения Саратовской епархии во главе со своим Архипастырем и Преосвященными Викариями выражают в лице Вашего Высокопревосходительства Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему, свое полное доверие», – говорилось в телеграмме, которую епископ Саратовский и Царицынский Палладий (Добронравов) направил на имя М.В. Родзянко почти сразу после получения новостей о смене государственного строя27. Альтернатив тому, чтобы принять свершившееся, по-видимому, и не было.
В то же время представители духовенства реагировали на произошедшую революцию по-разному. Бросаются в глаза строки, подписанные псевдонимом «свящ. Вл. Приходский», под которым скрывался инспектор Саратовского епархиального женского училища священник Димитрий Крылов. На страницах газеты «Саратовский вестник» он писал об отречении Николая II от престола в исключительно радостном тоне. «Униженная, опозоренная старой полицейской властью, вздохнет свободная теперь наша церковь. <...> Братья-сопастыри! На нас лежит долг народного доверия, долг нашего высокого положения, наконец, долг будущего положения церквиотказаться от старой системы церковного строя жизни: неразумного подчинения старым властям и позорного, погубившего наше светлое высокое влияние, рабского, предательского молчания. Теперь настало время и нам сказать свое могучее слово евангельской правды, сказать теперь, пока нас еще хотят и желают слушать и последовать авторитетному призыву наших священников-депутатов»28. Эти резковатые строки принадлежат тому, кому суждено было стать активным участником епархиальной жизни Саратова 1917–1918 гг. и сыграть не последнюю роль в процессе над духовенством 1918–1919 гг.
8 марта 1917 г. в Александро-Невском кафедральном соборе состоялся молебен об умножении любви, после которого епископ Палладий впервые огласил манифесты об отречении от престола императора Николая II и его брата великого князя Михаила Александровича. На молебствии отсутствовал недавно назначенный в Саратов викарный епископ Леонтий (фон Вимпфен), опубликовавший в газете «Саратовский вестник» заметку, в которой обвинял преосвященного Палладия в том, что он «приверженец распутинского строя». Владыка Леонтий объяснял, что совместная молитва «о ниспослании новому правительству благопоспешения на пользу родине» стала бы для него лицемерием. До этого он ответил правящему архиерею на приглашение прибыть на молебен запиской на визитной карточке: «Вследствие простуды приехать не могу». Ректор Саратовской духовной семинарии архимандрит Борис усматривал причину газетного демарша епископа Леонтия в личных счетах «по службе смотрителя Вольского дух[овного] училища, когда Преосвященный Палладий отмечал явные недочеты по службе и поведению бывш[его] иеромонаха Леонтия»29. С этого времени «распря» между двумя епископами не прекращалась.
В марте 1917 г. саратовское духовенство организовало несколько собраний, которые подготовили проведение первого послереволюционного Епархиального съезда. Названный чрезвычайным, он прошел в Саратове с 14 по 22 апреля. Председателем избрали протоиерея Геннадия Махровского. Главным решением стало ходатайство перед Св. Синодом об удалении из епархии епископа Палладия и его викария Леонтия. Это произошло несмотря на то, что правящий архиерей шел навстречу чаяниям клира и мирян (например, 22 марта он присутствовал на общегородском собрании духовенства и советовался с пастырями, как ему поступать при решении вопросов, связанных с выдворением прихожанами священников из сельских приходов); несмотря на то, что у архиерея была партия сторонников; несмотря и на то, что к празднику Святой Пасхи 1917 г. епископ Палладий вручил очередные награды большому количеству клириков. Но все же к удалению имелись веские основания. Как отмечал современник, «если бы минувший... Съезд в отношении еп [ископа] Палладия... прежде, чем выносить постановление об удалении его...из епархии, попытался вскрыть (хотя бы в закрытом заседании) то, что, по словам приближенных к нему людей, творилось при нем в Архиерейском доме, то все увидели бы такую “мерзость запустения на месте святем”, от которой с ужасом отшатнулись бы самые горячие защитники еп[ископа] Палладия, а самое постановление Съезда не вызвало бы ни с чьей стороны никаких возражений»30. Как бы подтверждая эти слова, Св. Синод принял ходатайство Епархиального съезда и уволил епископов Палладия и Леонтия на покой. Временное управление было поручено другому викарию, епископу Вольскому Досифею (Протопопову).
Духовенство и миряне показали на апрельском Епархиальном съезде удивительно высокий уровень самоорганизации. Съезд занялся даже правотворческой деятельностью, приняв постановление об организации приходской жизни, где были даны определения благочиннического совета, приходского собрания и приходского совета, установлены нормы избрания и участия в них. Все это было сделано задолго до аналогичных мер на общецерковном уровне, т.е. еще до созыва Поместного собора, принявшего соответствующие канонические акты. Постановление Епархиального съезда предусматривало выборность членов причта. Вводилось понятие суда чести (совести) духовенства того или иного округа31. Современники характеризовали настроение, царившее на съезде, как «боевое»32. Съезд проходил под лозунгом «конец... назначениям архиереями своих любимцев, своих келейников»33.
Характерной чертой революции было насильственное удаление некоторых священников из их приходов. Епархиальный съезд взял под защиту таких клириков. Создаваемый профессиональный союз духовенства должен был оказывать им материальную помощь34.
22 апреля, в последний день своей работы, Епархиальный съезд избрал состав епископского совета, в который среди прочих вошел протоиерей Алексий Хитров, будущий обвиняемый на процессе духовенства. На том же съезде полный состав духовной консистории попросил «о выходе в отставку», после чего участники съезда приняли решение о роспуске прежней консистории и об избрании новой.
Отметим, что в обновленный состав был избран протоиерей Евгений Шкенёв35, который через полтора года также станет фигурантом дела духовенства.
Епископ Досифей не сразу вступил во временное управление епархией, не желая этого делать без санкции Синода. Временный секретарь духовной консистории А.Т. Виноградов докладывал обер-прокурору телеграммой: «Делопроизводство консистории остановилось, в епархии – анархия, положение просителей, особенно лишившихся мест, трагическое»36.
Тем не менее новая система епархиального управления начала свое функционирование. Два раза в неделю проходили официальные заседания совета под председательством владыки Досифея. Одно заседание могло длиться до шести часов; на нем порой решалось до 50 разных вопросов. Для подготовки дел, обсуждавшихся затем на официальных заседаниях, вечером в среду и пятницу члены епископского совета проводили рабочие встречи. В остальные дни они организовывали прием посетителей и осуществляли канцелярскую работу, которая иногда затягивалась до поздней ночи37.
В июне 1917 г. в епархии был получен указ Св. Синода, разрешавший провести выборы епископа на Епархиальном съезде. Второй послереволюционный съезд прошел с 8 по 19 августа и избрал большинством голосов епархиальным архиереем владыку Досифея. Чуть ранее, в первый день своей работы, этот же съезд избрал делегатов от Саратовской епархии на Всероссийский Поместный Собор.
Интересно отметить, что для выборов епархиального епископа съездом была создана специальная комиссия. В нее вошли протоиерей Евгений Шкенёв и мирянин Евгений Аниров38 – будущие члены Епархиального совета и фигуранты антицерковного процесса. И на пробном голосовании утром 13 августа, и на окончательном 14 августа преосвященный Досифей получил абсолютное большинство голосов делегатов съезда (соответственно 154 и 248). Из всего списка остальных кандидатов назовем лишь бывшего Саратовского епископа Гермогена, с марта 1917 г. уже занимавшего Тобольскую кафедру, и упоминавшегося уже преподавателя из Аткарска Е.Н. Анирова.
Епископу-избраннику преосвященному Досифею суждено было возглавить Саратовскую кафедру в очень трудные для нее годы и оставаться на ней в течение первых волн большевистских репрессий.
Осенью 1917 г. Саратовская епархия активно включилась в работу по подготовке созыва всероссийского Учредительного собрания. Приход же к власти большевиков, который уничтожил все надежды народа на перемены к лучшему в связи с созывом Учредительного собрания, не предвещал ничего хорошего и для Церкви.
Следует сказать также о том, что в 1917 г. в Саратове создается несколько церковно-общественных организаций епархиального масштаба. Еще в дни апрельского съезда был создан Комитет объединенных прихожан Саратова. В мае этот комитет объединился с духовенством, в результате чего возник Пастырско-приходской союз. В июне-июле проявил себя Пастырский союз (без участия мирян) во главе с протоиереем Николаем Лебедевым. Чуть позже образовался Союз диаконов и псаломщиков Саратова (подобные же союзы стали возникать и в уездах, например в Камышинском и Балашовском).
Летом же начинает действовать «Союз прогрессивного духовенства», не имевший, судя по всему, широкой поддержки у местных пастырей. Редактор «Саратовских епархиальных ведомостей» так отозвался о полученном приглашении на первое собрание «Союза»: «Итак, значит, в Саратове существует “прогрессивное” духовенство и “регрессивное”. Смотрю на подпись внизу афиши: “Ответственный распорядитель свящ. Д. Крылов”. Теперь мне стало ясно, кто такие прогрессисты среди саратовского духовенства»39 .
И тогда же, под влиянием сообщений о передаче Временным правительством церковных школ в ведение Министерства народного просвещения, известный в городе проповедник, настоятель Серафимовской церкви священник Михаил Платонов создает общество «За веру», призванное защищать интересы Церкви. Оно проходило по местному списку на выборах в Учредительное собрание под № 9 наряду с «Православно-народной партией» (№ 5).
Еще чуть позднее, в конце 1917 г., в Саратове было организовано Братство святителя Питирима. Его устав утвердил епископ Досифей. Председателем Братства стал протоиерей Николай Русанов. Каждый понедельник в Александро-Невском кафедральном соборе силами Братства совершались акафисты святителю Питириму. Было озвучено намерение выстроить храм во имя тамбовского святителя в Саратове на горах, в отдаленных и беднейших частях Крестовоздвиженского и Новопокровского приходов (док. V.3). Регулярно проводились «Питиримовские собрания», на которые приходила в числе прочих и учащаяся молодежь. Появился свой периодический орган – журнал «Тихая пристань».
«Величайшая государственная разруха», «разбой, грабежи, убийства и всяческие насилия» (док. V.5) – вот те характеристики, которые давал своей эпохе современник, участник Питиримовских собраний, главный редактор «Саратовских епархиальных ведомостей» А. Казанский. Именно так заканчивался в Саратовской епархии бурный 1917-й и начинался 1918 год, открывший самую трагическую эпоху в ее истории.
Утвердившись у власти, местные большевики осознавали установку центра на борьбу с религией, но осуществить в этом направлении конкретные крупные шаги всю первую половину 1918 г. им не удавалось. При этом шел сбор «компромата» на наиболее активную часть духовенства и осуществлялось определенное нагнетание обстановки. Конкретными толчками к этому послужили январские и февральские события местной церковно-общественной жизни.
Уже в январе саратовский архиерейский дом лишился основной части своих доходов ввиду национализации принадлежащей ему в городе недвижимости, сдававшейся в аренду. Как результат – был ликвидирован архиерейский хор, монашеская братия архиерейской церкви была переведена на собственные доходы40. Значительная часть здания местной духовной семинарии была занята войсками, условия для занятий в ней, стесненные с начала мировой войны, стали с утверждением у власти большевиков еще хуже.
Как и по всей России, в самом начале 1918 г. в Саратове наметился протест против проводимой новой властью политики. 10 февраля (28 января по старому стилю) в городе по решению местного духовенства прошел массовый крестный ход, который возглавил епископ Досифей и викарный епископ Петровский Дамиан (Говоров). По словам очевидца, «настроение среди участников крестного хода было резко оппозиционное большевизму, и это настроение все росло по мере увеличения числа участников крестного хода» (док. V.6). Одновременно прошел целый ряд митингов против политики большевиков, участник одного из них расстрелял двух красногвардейцев, смеявшихся над крестным ходом. Обстановка в городе накалилась, и накал этот был явно не к пользе церковной.
Еще через несколько дней, 15 (2) февраля 1918 г., в здании духовной семинарии на квартире ректора архимандрита Бориса (Соколова) прошло собрание духовенства, желавшего обсудить декрет об отделении Церкви от государства. На собрание пригласили представителей старообрядцев, лютеран, католиков (док. I.3). Большинство присутствовавших согласилось с тем, что декрет – «начало открытого похода против православной церкви» (док. I.16). Представители христианских исповеданий сошлись во мнении, что необходимо издать сборник, в котором бы излагался христианский взгляд «на современные вопросы» (док. I.3. Показания В.З. Яксанова).
На следующее подобное собрание предполагалось также пригласить саратовских мусульман и иудеев. Такое едва ли было возможно еще за несколько лет до того, например при Саратовском епископе Гермогене41. Характерно, что на этот факт обратили внимание обе выходившие к тому времени большевистские газеты – «Известия» и «Красная», язвительно заметив, что «делегация от православного духовенства предложила еврейскому раввину принять участие в демонстрации. Он, правда, отказался участвовать в контр-революционной демонстрации, но это существенно дела не меняет. Клерикалы всех наций и их попы в желании остаться на вершине благополучия, забывают про свои недавние распри и протягивают друг другу руки. Свой своего познаша»42. К слову сказать, у нас есть свидетельство того, с кем именно общался раввин И.Я. Богатин в те неспокойные дни. Его собеседником был ректор православной духовной семинарии архимандрит Борис (Соколов) (док. I.16).
Интересно, что в том же 1918 г., в апреле, в Саратове был создан «внеконфессиональный Христианский Студенческий Союз, поставивший своей задачей привлечение ко Христу полуверующей, богоборствующей и неверующей интеллигенции и молодежи». Открытие Союза ознаменовалось совместной молитвой его членов с Обществом церковного возрождения священника Димитрия Крылова и благословением епископа Досифея (док. V. 11).
Первые документы, представленные в настоящей публикации, касаются упомянутого февральского собрания на квартире ректора семинарии. Видно, как много путаницы было у новоявленных следователей: из официальных документов нам, например, трудно установить фамилии лютеранских пасторов г. Саратова, присутствовавших на собрании. На собрании не было, да и не могло быть единства. Для старообрядца Панкратова, например, главным впечатлением от собрания стала почему-то «озлобленность» православных священников. Священник Леонид Поспелов предлагал устроить шествие на кладбище и там «дать клятву держать веру предков» (док. I.3. Показания А.И. Панкратова и священника Л.Н. Поспелова). При всем этом надо заметить, что епископ Досифей не давал благословения на проведение этого собрания, о чем он сам рассказал на допросе следственной комиссии (док. I.5).
На собрании в духовной семинарии появились «вооруженные красногвардейцы и солдаты, которые подвергли собравшихся обыску и личному задержанию до б ч. утра. Одновременно с этим были произведены обыски и в квартирах участников собрания – в их отсутствие»43. Обыски проводили представители местного исполнительного комитета, который сам ранее выдал санкцию на проведение собрания. В 4 часа утра с обыском пришли к священнику саратовской Серафимовской церкви Михаилу Платонову, одному из участников собрания. Как зафиксировано в протоколе, у него «при обыске была найдена монархическая литература, большое количество писем, австрийская винтовка № 8173, без затвора, шапирограф, портреты б[ывшего] царя Ник[олая] II и [великого князя] Ник[олая] Ник[олаевича]» (док. I.2). Все перечисленное было изъято обыскивавшими лицами. Взятые экземпляры изданной отцом Михаилом Платоновым брошюры «За веру и порядок» уничтожались.
Следует отметить, что саратовские большевики заинтересовались и монахом Павлом (Кусмарцевым) – очень своеобразной личностью, некогда участником имяславских споров. В 1910 г., по сообщению епископа (позднее – архиепископа) Никона (Рождественского), он был лишен священного сана «за отречение от православной церкви, которую он именовал ‟формальною, консисторскою, синодальною”»44. В 1918 г. Кусмарцев находился в Саратове, жил здесь на улице Большая Горная (док. I.31). Следили за ним и в августе 1918 г., когда дело против духовенства уже вовсю развернулось. Видимо, и его хотели в чем-то обвинить (но в чем именно, документы нам не сообщают), однако фигурантом процесса он так и не стал.
13 марта (28 февраля) в Саратове состоялось новое собрание клира и мирян, обсуждавшее декрет об отделении Церкви от государства. Большинство участников во главе с епископами Досифеем и Дамианом пришло к выводу, что декрет ведет «к полному и духовному, и материальному разорению церкви государством, и потому заслуживает протеста, порицания и отрицания со стороны всего церковного общества», что «следует призывать всех православных прихожан – всеми доступными для них мерами, охранять достоинство и достояние церковное от поругания и расхищения» (док. II.13). Этот вывод был созвучен тому, что говорилось и на февральском собрании45. Конечно, такие заявления, хотя и выдержанные в духе знаменитого послания к пастве Патриарха Тихона от 19 января 1918 г. и, бесспорно, необходимые, могли становиться лишь дополнительным импульсом для местных большевиков к ответным действиям, к формированию конкретной антирелигиозной политики. Она выразилась в активизации следственных действий, фактически по подготовке процесса против местного духовенства и, возможно, против верующих-мирян (впрочем, последних, очевидно, большевики более всего «побаивались», так как прекрасно видели, что их антицерковная политика не находит поддержки у подавляющего большинства народной массы, по крайней мере без дополнительной глубокой «проработки»).
В связи с тем что нами уже несколько раз была упомянута следственная комиссия, нужно остановиться на вопросе о создании революционных трибуналов, и в частности в Саратове. Начало деятельности трибуналов в большевистской России положил «наскоросоставленный»46 декрет Совета народных комиссаров «О суде» от 22 ноября (5 декабря) 1917 г. С первых недель 1918 г. началось формирование новых судебных органов в различных регионах на подконтрольной большевикам территории страны.
По словам современного исследователя ревтрибуналов, первоначально они «функционировали на основании достаточно демократичных принципов. К числу таковых относились выборность их коллегий и участие населения в отправлении правосудия»47. В феврале-марте 1918 г. шла фактическая организация местных трибуналов. Чуть позже, в мае-июне 1918 г., они реорганизуются по декретам от 4 и 29 мая и 11 июня «в соответствии с формировавшейся большевистской концепцией суда, согласно которой суд являлся органом классовой борьбы». 12 апреля 1919 г. был принят декрет «О ревтрибуналах», по которому «принцип участия представителей народа в отправлении правосудия в ревтрибуналах действовать перестал»48.
Решение о создании трибунала в Саратове было принято на заседании Саратовского Совета рабочих и крестьянских депутатов в феврале 1918 г. Совет утвердил состав суда в лице председателя и 24 заседателей. Как отмечал советский летописец, «этот состав скорее всего напоминал какой-нибудь боевой штаб и менее всего суд. Заседатели были разделены на две равные группы, одна из которых дежурила в здании бывш [его] Окружного Суда, а другая – в Губисполкоме. На обязанности этих групп лежало немедленное разбирательство дел при задержании преступников. Никаких положений, ни инструкций не было, действовали на основании революционной совести»49. Невзирая на революционную «неустроенность», трибунал уже в марте начал вершить дела. 18 марта 1918 г. в здании бывшего Окружного суда «в первый раз после завоеваний великой Октябрьской революции началась сессия вновь образованного по декрету Народных Комиссаров Революционного Трибунала – Суда Народной Совести на чисто демократических началах»50. «Красная газета» даже напечатала краткую стенограмму первого заседания.
Следственная комиссия, которая производила аресты и обыски в квартирах духовенства после февральского собрания в семинарии, в то время действовала при местном исполнительном комитете. С созданием трибунала она была передана в его подчинение. Соответственно и все дела, ранее заведенные в первоначальной комиссии, стали делами трибунала. Весной и в течение первых двух летних месяцев 1918 г. следственные действия по материалам февральских изъятий и задержаний велись трибуналом достаточно стихийно, с большим количеством ошибок, причем как связанных с нарушением установленных самим же советским государством норм, так и фактических. Так, полуграмотные следователи просто путали фамилии подозреваемых и свидетелей. Член коллегии обвинителей Л.И. Гринь несколько раз выступал с требованием допросить некоего священника «Михаила Орлова» – подпоручика Киже Саратовского трибунала (скудный ум революционера с трудом мог запомнить и точно зафиксировать на бумаге такое незамысловатое сочетание имени и фамилии, как «Михаил Платонов») (док. I.5, 9). Интересно, что и позже обвинители плохо ориентировались в местной церковной среде – той, на которую они вот-вот собирались осуществить массированный революционный натиск. Уже после ареста священника Михаила Платонова член коллегии обвинителей Хацкелевич запрашивал у благочинного «имя и сан того епископа», которому подавался доклад о прекращении богослу жений в Серафимовской церкви (док. I.26).
А между тем в Саратовской епархии летом 1918 г. происходят очень важные события. Еще в феврале Всероссийский Поместный собор принял насущно необходимый Церкви канонический акт – «Определение об епархиальном управлении». Во всех епархиях Русской Церкви, согласно новому порядку, надлежало избрать епархиальные советы. Такой совет должен был состоять из пяти штатных, избираемых епархиальным собранием членов, из которых как минимум три, включая председателя, должны быть пресвитерами, остальные два – клириками или мирянами51. Для реализации соборного постановления в Саратове был созван Епархиальный съезд, открывшийся 29 мая (11 июня) и продолжавшийся до 7 (20) июня 1918 г. (док. V.16, 17, 20, 21). 31 мая (13 июня) съезд избрал в совет протоиерея Алексия Хитрова, протоиерея Евгения Шкенёва, священника Николая Докторова, П.П. Львова, Е.Н. Анирова. Были также избраны кандидаты в члены совета (док. V.23). 14 (27) июня епископ Досифей утвердил избрание и допустил избранный совет к исполнению своих обязанностей с 1 (14) июля 1918 г. На следующий день, 15 июля 1918г., торжественным молебном в архиерейском Крестовом храме, который возглавил епископ Вольский Герман (Косолапов), назначенный на викариатство в начале того же года, торжественно открылись «занятия» Епархиального совета. Следует отметить, что сам преосвященный Саратовский находился в это время на третьей сессии Всероссийского Поместного собора.
Летом 1918 г. в Саратовской епархии становятся частыми кратковременные аресты священников, но почти всегда через несколько дней задержанных отпускали. Составить обвинение и передать дело в суд в большинстве случаев не удавалось или, можно сказать точнее, не приходилось, ибо на то не было весомых оснований и четко выраженной политической воли, отмашки сверху.
В итоге организация судебного процесса против саратовского духовенства в 1918г. оказалась косвенно связанной с убийством в Екатеринбурге бывшего императора Николая II, о котором буквально через несколько дней знала вся страна. Газета саратовских большевиков уже в июле прокомментировала это важнейшее для страны политическое событие и всем «сомневающимся и маловерующим» разъяснила, что «Романов всегда был опорой, своего рода магнитом русской контр-революции. Вокруг его имени и в Тобольске, и в Екатеринбурге объединялись белогвардейцы. Поскольку его пребывание не было для нас (большевиков. – А.М.) угрожающим, постольку мы его охраняли. Но лишь только появилась опасность, мы не могли рисковать дорого купленной свободой. <...> И мы уверены, что если бы для обеспечения Советской России потребовались бы новые жертвы, мы бы не остановились перед ними»52. За словом следовало дело: фактически обязательным требованием становится подавление всякого, даже потенциального протеста против произошедшего в Екатеринбурге. В этих условиях предотвращение публичного поминовения убиенного (любого поминовения: церковного ли, словесного ли на любого рода собраниях) являлось четкой установкой большевиков, которая одновременно могла быть использована и для достижения иных целей, в частности по борьбе с Церковью. Так и случилось в Саратове.
В начале августа 1918 г. в воскресный день священник Серафимовской церкви Михаил Платонов после Литургии произнес краткую проповедь о гибели Николая II и совершил в храме молитвенное поминовение убиенного. В проповеди священник Платонов читал отрывки из Второй книги Царств, повествующие о предании царем Давидом смерти амаликитянина за убийство царя Саула. Параллель была достаточно прозрачной.
Именно в это время во взаимоотношениях Церкви и большевистского государства происходит новый поворот в сторону ужесточения репрессий. Достаточно вспомнить хотя бы знаменитую августовскую инструкцию Наркомюста «О порядке проведения в жизнь декрета “Об отделении церкви от государства и школы от церкви”». Не случайным в этом контексте представляется то, что проповедь отца Михаила не осталась незамеченной местными властями. «Известия Саратовского Совета» разразились статьей «Проповедь святого отца» (док. III. 1), что фактически означало, что находящемуся в вялотекущей стадии «делу саратовского духовенства» дан новый импульс.
С этого времени закипела бурная работа следственной комиссии трибунала, не прекращавшаяся вплоть до начала октября. Чрезвычайные органы (ЧК) в данном репрессивном процессе если и участвовали, то косвенно или неформально. По крайней мере, имеющиеся в деле документы свидетельствуют об их пассивности и, напротив, об активности трибунала (док. I.13, 14, 17).
В это же время готовилось еще одно разбирательство в трибунале с участием духовенства. Состоявшийся в конце августа или начале сентября 1918 г. суд над делопроизводителем саратовского Спасо-Преображенского мужского монастыря, бывшим исправником К. А. Белявиным можно считать отчасти репетицией будущего большого процесса против духовенства, отчасти пробным «знакомством с Церковью» и первой, еще робкой попыткой внести в психологически напряженных условиях суда хотя бы маленький раскол в «стан» духовенства. Белявин обвинялся в том, что «оскорблял рабоче-крестьянское правительство». Свидетелями на суде выступили насельники монастыря. Так, монах Азарий сообщал суду, что Белявин «отбирал в Монастырской слободке подписку, вербуя сторонников свержения настоящей власти». Другой насельник, иеромонах Аполлинарий, «показал, что он сразу заметил сопротивление Белявина новой власти и желание скрыться от нее в монастыре»53. Кроме того, свидетелем выступил и викарный епископ Дамиан, являвшийся настоятелем монастыря. В итоге обвиняемому был вынесен достаточно мягкий приговор – 3 года тюрьмы «с содержанием на собственный счет»54. Говоря об этом, казалось бы, не очень значительном судебном процессе, нужно отметить одну его очень важную черту: на нем власть уже добилась того, что вынудила часть духовенства свидетельствовать не против конкретного послушника, а фактически против самих себя. Обратим внимание, что обвинителем на процессе выступил М.Н. Касицкий, который будет активно участвовать и в основном процессе над духовенством.
Пожалуй, нужно отметить еще одно событие обозначенного периода (август – сентябрь 1918 г.). В начале сентября 1918 г. при губернском исполкоме была создана комиссия по проведению в жизнь декрета об отделении Церкви от государства. Первым делом она должна была создать во всех уездах губернии соответствующие подчиненные ей комиссии.55Большевики осознали необходимость соблюдения внешних форм законности в борьбе с религией. Но в любом случае отступать от жесткого проведения антирелигиозной политики они уже не собирались.
Следствие и подготовка суда
23 августа 1918 г. священник Михаил Платонов был допрошен следственной комиссией ревтрибунала, а на следующий день, в субботу 24 августа, арестован. Это, в свою очередь, повлекло за собой события, использованные большевиками для организации большого судебного процесса.
Сведения об аресте настоятеля Серафимовской церкви стали известны в тот же вечер благочинному 3-го округа г. Саратова священнику Константину Соловьеву. Тогда же он посетил супругу арестованного и узнал от нее, что ее муж арестован «за принадлежность к обществу “За веру и порядок”».
Как говорилось выше, в августе 1918 г. Саратовской епархией временно управлял викарный владыка Герман. Поэтому в день ареста священника Платонова, после всенощного бдения, отец Константин доложил о произошедшем именно ему. И именно по его распоряжению на следующее утро, 25 августа, благочинный сам совершил в Серафимовском храме Божественную литургию. После службы отец Константин направился в соседний Крестовоздвиженский приход (из которого некогда выделился Серафимовский) и оставил записку настоятелю отцу Павлу Соколову с распоряжением служить в последующие дни в Серафимовской церкви (док. I.25).
В понедельник 26 августа Платонова заменял священник Крестовоздвиженской церкви Олимп Дьяконов. Нужно отметить, что, давая об этом распоряжение, благочинный превысил свои полномочия: разрешить богослужение силами другого причта мог только архиерей. Но нужно учесть и затруднительность положения отца Константина Соловьева: семья арестованного могла остаться совсем без средств в условиях гиперинфляции Гражданской войны, а прихожане – без духовного окормления. Поэтому когда благочинный докладывал о случившемся уже Епархиальному совету (док. II. 17), он хотел получить четкие указания о дальнейших действиях. При этом сначала епископ Герман сказал ему, что подумает, продолжать или прекратить богослужения в Серафимовской церкви силами Крестовоздвиженского причта, но потом устно распорядился о том, чтобы богослужений не совершать, но требы исполнять, причем доход от треб должен был делиться пополам между служащим требы священником и женой арестованного. Нужно отметить, что в день доклада священника Соловьева Епархиальный совет уже заканчивал свою работу служащие разошлись, оформить решение не было возможности.
В это время многие в Саратове, в том числе и священники Крестовоздвиженской церкви, заболели «испанкой» (вариантом гриппа, свирепствовавшим повсеместно в 1918 г.) (док. I.47). На следующий день после службы 26 августа заболел отец Олимп Дьяконов, а другая возможная замена – священник Широкинский – только поправлялся после перенесенной болезни. Поэтому и найти временную замену арестованному в пределах благочиния было не так легко. Сам священник Платонов сразу после ареста попросил прекратить богослужения в его храме, но потом в разговоре с женой высказался за их возобновление. Кроме того, в записке, посланной из тюрьмы матушке Валентине, он просил «никаких ходатайств не возбуждать» (док. II.16).
Тем не менее 29 августа прихожане сами обращались в следственную комиссию, чтобы узнать, за что арестован их настоятель, и к епископу Герману. Правда, первоначально приход проявил себя достаточно пассивно: на приходское собрание явилось всего 16 человек. И в то же время подписи под прошением епископу о командировке священника поставили более 100 человек.
Здесь следует привести ценное свидетельство о ситуации в городе и общественной реакции на арест священника Платонова. Н.М. Архангельский зафиксировал в дневнике под 29 августа 1918 г. факты, которые, несмотря на отсутствие конкретных имен, передают степень накала обстановки этих дней: «Произведены аресты среди священников. По одной версии – за то, что они служили панихиды по Николаю II; по другой – за проповеди в воскресенье об арестованных офицерах. Они там обрисовали положение арестованных, но в церквях стояло радение, и затем к тюрьме у Красного Креста, где содержатся офицеры, потянулись вереницы жертвователей с приношениями. Говорят, у ворот была такая толпа, что пришлось разгонять выстрелами в воздух»56. Не ясно, одна ли «панихида» священника Платонова в обывательских разговорах «размножилась», или еще кто-то из саратовского духовенства отважился на подобные публичные заупокойные молитвы. В процитированном отрывке важнее яркое изображение того, как большевики расправлялись с исконно присущими русскому народу милосердием и сердобольностью, – эти чувства убивали выстрелами (пусть пока в воздух). Все это прекрасно характеризует общую обстановку в обществе в то время, когда трибунал активизировал следствие по делу духовенства.
Не менее любопытное и, как кажется, важное для нашей темы свидетельство читаем у Архангельского вслед за процитированным выше фрагментом: «В связи с арестами священников рассказывают о волненях среди женщин [?] и береговых рабочих. Священника Казанской церкви будто бы грузчики даже “отбили”, так что пришлось прислать более сильный отряд»57.
Возвращаясь к развитию событий, последовавших за арестом священника Платонова, скажем, что официальная, оформленная в установленном порядке реакция на произошедшее со стороны епископа и Епархиального совета последовала 4 сентября, когда был подписан указ на имя благочинного отца Константина Соловьева. В нем сообщалось, что 30 августа 1918 г. на прошение прихожан была наложена резолюция владыки Германа: «Приходу Серафимовской церкви необходимо принять все меры к освобождению своего пастыря. Если пастырь не жалеет себя ради паствы, то и паства должна самоотверженно защищать своего духовного отца. В просьбе командировать временно священника отказать» (док. II.22). Важно отметить, что решение было принято без каких-либо консультаций с епархиальным советом (док. I.48), хотя на январском заседании трибунала отец Константин Соловьев, рассказывая о пересмотре вопроса в пользу назначения временным священником отца Владимира Добросовестного, так передал слова владыки Германа: «Определение не мое, а всего Епархиального Совета». Епископ подтвердил эти показания: «Окончательное решение было общее, т.е. мое, но с согласия членов совета». Следует также отметить, что, согласно первым по хронологии показаниям председателя совета протоиерея Алексия Хитрова и члена совета Е.Н. Анирова, в дни между состоявшимся устным решением архиерея и письменной резолюцией совет не обращался к данному делу (док. I.27, 28). Чуть позже это подтвердил и член совета П.П. Львов (док. I.31).
Резолюция владыки Германа представляла собой тот самый крючок, за который большевики могли легко зацепиться. После этого следственная комиссия ревтрибунала могла начать активную фазу подготовки показательного процесса против местного духовенства. При этом ничего удивительного или сверхъестественного в решении епископа не было. Священник Михаил Платонов показывал, что еще несколькими месяцами ранее Объединенный комитет духовенства и мирян Саратовской епархии принял постановление: в случае ареста священников «без предупреждения епископа просить последнего принять самые энергичные меры к освобождению арестованного» (док. I.36). Но едва ли большевистские следователи интересовались епархиальными постановлениями и вникали в их логику... Не собирались они соблюдать и принцип отделения Церкви от государства: фактически они занялись в это время выяснением внутрицерковного вопроса о приостановке богослужений в Серафимовском храме.
Не лишним будет отметить, что протоиерей Е. Шкенёв на допросе настаивал на том, что «все меры», о которых шла речь в резолюции владыки Германа, – это меры «чисто христианские: просьбы, ходатайства, залог, взятие на поруки и т.п.» (док. I.51), а исполняющий обязанности члена Епархиального совета Н.В. Златорунский, обращаясь к следственной власти по поводу ареста духовенства, приводил в качестве доказательства признания Церковью советской власти факт исправления книги богослужебных текстов, напечатанной в Саратове до революции пятью изданиями, а с приходом к власти большевиков измененной (были удалены молитвы за царя) и растиражированной в количестве 10 тысяч экземпляров (док. I.54).
Обвинение все время будет твердить, что «закрытие» Серафимовской церкви было произведено для того, чтобы пустить в народе слух, что храм закрыт советской властью. Единственной реальной подоплекой такой версии могло быть то, что кто-то из прихожан церкви обращался в одно из советских учреждений, чтобы справиться, не большевики ли закрыли храм, по аналогии с закрывавшимися в то время домовыми церквями, хотя и факт такого визита в источнике – в показании свидетеля Антонова на судебном заседании 5 октября – обозначен не очень четко. Однако уже на предварительных допросах свидетели отрицали эту версию обвинения (док. I.33). Епископ Герман приводил важный аргумент – материальное положение семьи священника Платонова: при назначении нового священника семья теряла доход, а если требы исполнялись соседним причтом, половина дохода должна была поступать супруге арестованного настоятеля (док. I.39). Важно и то свидетельство протоиерея Шкенёва, которое он озвучил на январском заседании трибунала в 1919 г.: «Некоторые священники агитировали о назначении их; хотели занять живое место». В этих условиях Епархиальный совет, конечно, из соображений корпоративной солидарности и просто человеческого, христианского отношения к арестованному не мог моментально, не дожидаясь суда или иного разрешения участи арестованного, назначить ему замену.
Все эти естественные, логичные аргументы, однако, никак не помешали следственной комиссии сфальсифицировать обвинения и начать формирование собственной версии произошедшего.
5 сентября у епископа Германа состоялся обыск. Как раз в это время к нему попытался попасть на аудиенцию отец Константин Соловьев, считавший указ от 4 сентября «рискованным» (док. I.25).
6 сентября благочинный Соловьев был у епископа Германа, и последний дал устное согласие на прикомандирование к Серафимовскому храму временного священника, повелев заготовить письменный доклад. Именно по этому докладу на следующий день, 7 сентября, Епархиальный совет назначил исполнять обязанности приходского священника отца Владимира Добросовестного. Обвинение на процессе настаивало на том, что это было сделано намеренно после того, как до Епархиального совета дошла информация о начале следствия по этому делу. Напротив, все свидетели отрицали какие-либо намеки на преднамеренный демарш против советской власти.
Мы видим, что к моменту рассмотрения в совете вопроса о назначении священника Серафимовской церкви совет официально функционировал всего лишь полтора месяца. Это отчасти объясняет тот несколько непродуманный характер первого постановления по Серафимовской церкви. В условиях нового этапа натиска на Церковь со стороны властей призыв к «самоотверженной защите» был достаточно опасным шагом.
Большевики решили использовать эту кратковременную, продлившуюся, как видно, всего 12 дней приостановку богослужения в Серафимовской церкви как повод к репрессиям против местного духовенства. Неназначение замещающего священника с целью повысить активность прихожан в деле вызволения из заключения своего пастыря было в итоге трактовано обвинением как намеренная инсценировка с умыслом показать, что советская власть закрыла церковь. В эту версию, видимо, не верили даже сами ее авторы. Владыка Герман и члены Епархиального совета осознавали, что если бы они действительно решили устроить провокацию, это означало бы открытый вызов властям, которые бы за ответом не постояли.
Кроме «зацепки» большевикам, очевидно, нужна была еще и команда «из центра». Видимо, она поступила в ходе вызванного восстанием Уральской дивизии визита Л.Д. Троцкого в Саратов. Именно с этим событием современные епархиальные авторы священник Максим Плякин и В.В. Теплов вполне справедливо связывают58 окончательное оформление «дела» саратовского духовенства в виде ареста большинства членов Епархиального совета и преосвященного. Впрочем, стоит отметить, что надежных подтверждений этой версии у нас не имеется. Например, в речах Троцкого, произнесенных в Саратове и опубликованных в «Известиях Саратовского Совета», религиозная тема не затрагивалась.
16 сентября епископ Герман и члены Епархиального совета допрашивались еще как свидетели, а 19-го числа они были уже обвиняемыми (док. I.39, 46–51). 17 сентября все члены совета, кроме протоиерея Е. Шкенёва, были арестованы по постановлению следственной комиссии ревтрибунала от 16 сентября (док. I.40). Естественно, что этот арест фактически парализовал Епархиальное управление. Поэтому не удивительно, что служащие Епархиального совета обратились в ревтрибунал с просьбой освободить обвиняемых до суда «для течения деловой жизни учреждения» (док. I.53). Интересно и то, что на фоне этого коллективного ареста по постановлению от 18 сентября священник Платонов был до суда освобожден от заключения (док. I.45). Прошение же арестованных членов Епархиального совета и владыки Германа об освобождении до суда (док. I.52) было оставлено без последствий.
Таким образом, к середине сентября окончательно утвердилась версия об «инсценировке» закрытия церкви, о «провокации» со стороны Епархиального совета, оформилась идея расправы практически с полным составом местного Епархиального управления. Думается, что большевики учли и отсутствие в Саратове епархиального владыки Досифея, который был хорошо известен всей Саратовской епархии, так как служил в ней к моменту описываемых событий почти 10 лет в сане архиерея (в 1909–1917 гг. он был викарием Вольским). Его арест в то время (в отличие от 1922 г., когда он был арестован без каких-либо протестов) еще мог бы вызвать куда больший резонанс, чем содержание под стражей его викария Германа и членов совета, с которыми широкие массы верующего населения и Саратова, и губернии были мало знакомы.
28 сентября 1918 г. следственная комиссия трибунала вынесла заключение о передаче дела священника Платонова, епископа Германа и членов Епархиального совета в суд (док. I.56) и составила обвинительный акт. Духовенству было предъявлено обвинение «в деяниях, имевших целью возмущение масс против Правительства Республики» (док. I.57). Как и сам процесс, обвинительный акт содержал две составляющие: одна касалась священника Платонова, другая – Епархиального совета. В первой части был представлен тезис о том, что «сочинения Платонова имеют все качества обычной черносотенной литературы, рассчитанной на низменность чувств, невежество и первобытное умственное состояние». Затем этот тезис «раскрывался». И уже потом следовало обвинение в адрес Епархиального совета в том, что его члены пытались «инсценировать запрещение богослужения в Серафимовской церкви советскою власть[ю], и, оставаясь в стороне, объектом возмущенного чувства прихожан сделать советскую власть». В обвинении содержалась прямая ложь о якобы имевших место слухах, что церковь закрыла советская власть. Копии обвинительного акта были выданы арестованным епископу, священникам и членам Епархиального совета 1 октября 1918 г.
Процесс готовился не только в помещениях следственной комиссии, но и в газетных публикациях. На второй сессии процесса, в январе 1919 г., защитник обвиняемых Лебедев справедливо говорил о том, что «перед первым процессом... велась настоящая агитация». Деяния обвиняемых преподносились в «Известиях Саратовского Совета» в особо извращенном виде. «Причиной ареста, – сообщалось на страницах газеты, – послужило, как и нужно было ожидать (выделено мною, достаточно характерная оговорка, даже проговорка. – А.М.): распространение погромной, черносотенной литературы, церковные проповеди против советской власти, как “власти антихристовой”» (док. III.2). «Распространение литературы» если и имело место, то в 1917 г., а в феврале 1918 г., в ходе обыска, как уже выше говорилось, литература у священника Платонова была изъята и уничтожена. Хронологические несостыковки мало интересовали авторов статьи, связанных, очевидно, со следствием и обвинением.
1 октября 1918 г. в той же газете появилась статья, в которой проводился разбор брошюр священника Платонова с ехидно-лживыми комментариями (док. III.4), а в первый день заседания трибунала – злобнобесчеловечная, крикливая передовица «Смерть попам-предателям». Прав исследователь, отмечая, что «в годы Гражданской войны массами можно было достаточно легко манипулировать. Множество людей в те годы очутилось в условиях неустойчивого и ненадежного существования, а потому испытывали острую потребность в новых эффективных идеях, в новых харизматических лидерах»59. Представленные в публикации газетные статьи о процессе – не что иное, как образчик такой манипуляции людьми, находящимися в не самых лучших жизненных условиях.
Следует сказать еще и о том, что на октябрьское заседание трибунала распространялись билеты, и но журналу регистрации тех, кому они были выданы, мы узнаем состав публики, находившейся в зале суда 5–6 октября (док. I.65).
Знакомство с документами конца августа–начала октября 1918г. убеждает в том, что следствие внешне основательно подготовилось к проведению показательного процесса против саратовской Церкви. Были допрошены обвиняемые, свидетели, имелись «вещественные доказательства». По сути же все обвинения оказывались фальсификацией. К суду, однако, было привлечено всеобщее внимание. На нем предстояло сойтись двум сторонам, каждая из которых не могла понять и принять аргументы другой.
Участники судебного процесса
Прежде чем рассказать на основании публикуемых источников о ходе заседаний трибунала и событиях, произошедших между ними и после январского заседания, необходимо остановиться на главных фигурантах процесса, сообщив некоторые биографические сведения о них, важные для понимания помещенных в книге документов и материалов.
Священномученик епископ Герман (в миру – Николай Васильевич Косолапов) родился в Саратове 22 октября 1882 г. Его отец Василий Васильевич Косолапов происходил из купеческой семьи, окончил Казанский университет, потом служил на различных педагогических должностях, имел чин действительного статского советника, в течение некоторого времени даже исправлял должность директора реального училища.
Его мать Вера Гавриловна Косолапова (урожденная Навашина) также была педагогом и в течение многих лет – устроителем собственной элементарной школы-пансиона, находившейся в ее доме на улице Большая Кострижная (дом № 41).60 Будущий преосвященный Герман рос в образованной, высококультурной и благочестивой семье. В 1902 г. он окончил Саратовскую первую мужскую гимназию и поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию по совету епископа Вольского Гермогена (Долганова), фактически в то время уже управлявшего Саратовской епархией, а через год получившего назначение на епархиальную кафедру. Студент Косолапов из столицы регулярно отправлял письма преосвященному Гермогену, получая от него всестороннюю поддержку и советы.
8 января 1905 г. Николай Косолапов принял постриг, через шесть дней был рукоположен в сан иеродиакона. 29 января 1906 г. состоялась его хиротония во пресвитера. И в том же 1906 г. он окончил Санкт-Петербургскую Академию кандидатом богословия. Тема его диссертации – «Новозаветное учение о девстве при свете святоотеческой литературы»61. Определенное влияние в академии на отца Германа оказал ректор епископ Ямбургский Сергий (Страгородский). Расставание владыки Сергия с академией в связи с назначением управляющим Финляндской епархией отец Герман в письме к епископу Гермогену называл «большим горем»62.
30 сентября 1906 г. определением Святейшего Синода иеромонах Герман был назначен на должность помощника смотрителя Сарапульского духовного училища, а уже 2 апреля 1907 г. по представлению преосвященного Саратовского был переведен на ту же должность в г. Камышин. 13 марта 1908 г. Святейший Синод согласился с ходатайством епископа Гермогена о назначении отца Германа смотрителем Петровского духовного училища Саратовской епархии. В 1910 г. окружной съезд духовенства выразил иеромонаху Герману благодарность «за добросовестное и в высшей степени сердечное отношение к ученикам училища и за заботы о благоустройстве училищного храма»63.
2 августа 1911 г. указом Святейшего Синода отец Герман был перемещен на должность смотрителя в Обоянское духовное училище Курской епархии. 28 августа 1911 г. архиепископ Финляндский Сергий возвел его в сан архимандрита. 5 февраля 1913 г. он назначен на ту же должность в Курское духовное училище. 30 апреля 1916 г. отец Герман стал ректором Владимирской духовной семинарии.
17 января 1918 г. состоялось наречение, а 11 (24) февраля того же года – хиротония архимандрита Германа во епископа Вольского. Возглавил хиротонию епископ Саратовский Досифей. Предшественником епископа Германа на Вольской кафедре был преосвященный Иннокентий (Кременский), назначенный на викариатство с Царевской викарной же кафедры Астраханской епархии 5 сентября 1917 г. Не прослужив на кафедре и четырех месяцев, 27 декабря того же года он скончался от паралича сердца.
Епископ Герман был назначен на Вольскую кафедру в очень непростое для Церкви вообще и для Саратовской епархии в частности время. Викариатства того времени отличались от нынешних тем, что архиерей, как правило, связывался именно с территорией, название которой было отражено в его титуле. Поэтому он был более чем просто административным подчиненным епархиального архиерея: ему передавались некоторые канонические функции на территории викариатства. Жители местности считали его своим архиереем. Так было бы и с епископом Германом, но затруднительность его положения заключалась в том, что в связи с пребыванием преосвященного Досифея на Поместном Соборе ему пришлось вскоре после хиротонии вступить, пусть и временно, в права управляющего огромной епархией. А как видно из его биографии, он имел опыт службы лишь в духовно-учебной сфере, но не навыки полноценного епархиального администрирования.
В том же 1918 г. из Саратовской епархии решением Патриарха Тихона выделяется полусамостоятельное Царицынское викариатство. На новую викарную кафедру был назначен епископ Петровский Дамиан (Говоров). При этом в основной части Саратовской епархии осталась бόльшая часть приходов, она по-прежнему являлась огромной, а учитывая разруху Гражданской войны, царившие повсеместно озлобленность и ненависть, брожения внутри самого духовенства – еще и трудноуправляемой. Все это позволяет нам понять, какой тяжелый крест выпал на долю преосвященного Германа в 1918 г.: пришлось активно участвовать в епархиальном собрании, возглавить работу Епархиального совета. При этом владыка Герман успел за несколько месяцев своего архипастырского служения познакомиться и со своей Вольской паствой, у которой после ареста епископа были все основания выступить в его защиту и свидетельствовать: «У него была всегда одна дорога – в храм». Защитники владыки приводили в качестве аргумента его аполитичности случай обыска в его покоях в Вольске: пришедших красноармейцев он накормил обедом, после чего ему было в виде исключения разрешен колокольный звон. Когда у владыки исчезла возможность ездить в храм на лошадях, он стал ходить туда пешком (док. I.60). Такой ничем не запятнавший себя человек оказался на скамье подсудимых революционного трибунала.
Несколько иным был жизненный путь другого главного фигуранта дела – священномученика Михаила Платонова, который, впрочем, так же, как и владыка, по публикуемым документам выглядит человеком совершенно невиновным и нравственно безупречным. Будущий настоятель саратовской Серафимовской церкви родился 2 ноября 1868 г. в семье диакона Нижегородской епархии. В 1888 г. Михаил Павлович Платонов окончил пять классов Нижегородской семинарии и стал учителем церковной школы села Пергалей Княгининского уезда. В 1891 г. перешел на должность учителя земской школы в Нижегородском уезде. 20 октября 1894 г. состоялась его хиротония во диакона к церкви села Уварово Княгининского уезда. 19 июня 1897 г. был рукоположен в сан священника к той же церкви. Служа в селе Уварово, отец Михаил не оставлял педагогической деятельности.
В 1899 г. священник Михаил Платонов перешел в Оренбургскую епархию и был назначен к Покровской церкви Кумакского поселка Орского уезда64. В 1907 г. отец Михаил снова переходит в другую епархию – на сей раз в Саратовскую, в которой ему и суждено было прожить и прослужить вплоть до своей мученической кончины. На новом месте отец Михаил стал хвалынским уездным наблюдателем церковных школ, устроителем миссионерских чтений и бесед. С марта 1910 г. он также заведовал Подлесинским миссионерским училищем.
В 1912 г. в Саратовской епархии произошли серьезные изменения. С громким скандалом всероссийского масштаба с кафедры был удален преосвященный Гермоген, принявший в клир епархии отца Михаила. С июня по сентябрь 1912 г. священник Платонов находился за штатом, но уже 14 сентября новый Саратовский архиерей, епископ Алексий (Дородницын), назначил его настоятелем Покровской церкви села Большой Мелик Балашовского уезда, а еще через четыре месяца – Серафимовской церкви г. Саратова.
Храм этот был построен в 1903 г. стараниями саратовцев и епископа Гермогена и стал одной из первой в России церквей, посвященных канонизированному в тот год Саровскому святому. Отец Михаил сменил удаленного с настоятельской должности и запрещенного в служении за прелюбодеяние священника Константина Попова65. За несколько предреволюционных лет отец Михаил Платонов наладил приходскую жизнь и стал одним из самых ярких проповедников в городе. Он упорядочил деятельность существовавшего при приходе Серафимовского приюта, увеличил количество призреваемых в нем детей. К слову сказать, данные об этом позднее служили важным аргументом в устах защиты на процессе саратовского духовенства.
В 1915 г. священник Платонов несколько раз опубликовался в «Епархиальных ведомостях». В одном из писем в редакцию он писал об упадке церковного пения, о том, что в церквях стали петь люди нецерковные, и стилем пения, и своим поведением издевающиеся над молитвой и святостью места66. Другие статьи были посвящены церковному чтению, борьбе с алкоголизмом, детской смертностью и сектантством67.
В 1916 г. отец Михаил вошел в состав Комитета по постройке в Саратове храма-памятника «второй отечественной» (Первой мировой) войне. Он должен был появиться близ Воскресенского кладбища, так чтобы его было видно из поездов, проходящих через Саратов, и из трамваев, идущих в Монастырскую слободку68.
В конце 1917 г. священник Михаил Платонов создал общество «За веру и порядок», как говорилось в его уставе, «для защиты, укрепления и распространения православия всеми законными и честными средствами» (IV. Главные положения Устава Общества «За веру»). Он также подготовил две книжицы своих проповедей, размышлений и поучений на тему происходящих в стране событий. Сборник получил одноименное с организацией название.
Тексты проповедей отца Михаила публикуются в особом разделе настоящей книги. Их содержание разбиралось на суде и в других документах, поэтому мы не будем проводить подробный анализ, скажем лишь о самом важном во взглядах священника Платонова.
Отец Михаил – убежденный антисоциалист и монархист. Он, вслед за многими другими православными мыслителями своего времени, убедительно показывал различия между христианством и социализмом. Идеальное государство для него – это большая семья, где царь – это отец, а его подданные–дети. При этом, как он заявлял, выступая в трибунале, последний российский император Николай II этому идеалу не соответствовал.
Корень народных бед он видел в действиях самого народа, его отступлении от веры. Священник Платонов в 1917 г. как будто выступал провидцем дальнейших событий: «Православный русский человек и при царском строе слабо защищал свою веру от врагов Церкви, а когда начнется стеснение от начальства, когда враги Церкви, пользуясь свободой, яростно обрушатся на православие, тогда многие-многие соблазнятся, убоятся и падут» (IV. Проповедь «Выходи, св. Русь, на подвиг испытаний»). Интересно восприятие священником Платоновым Первой мировой войны. На его взгляд, это была война, в огне которой сгорали грехи России, «сгорала пошлость, зависть, мелкая вражда, сгорали народные беззакония, сгорало пьянство-окаянство». Но «Россия, очищенная в первый период войны в огне страданий, теперь стала жилищем семи злейших бесов, которые и ведут ее к окончательной гибели» (IV. Проповедь «Крест России»).
Некоторые слова и мысли священника Платонова о времени, переживавшемся тогда Россией, можно отнести и к нашим дням. Так часто бывает с суждениями святых людей, что подтверждается на примере многих новомучеников и исповедников Российских. Отец Михаил восклицал: «Где теперь истинные судьи? Их нет. Все судят беззаконно и нечестиво» (IV. Проповедь «Суд идет»). Именно беззаконно и нечестиво совсем скоро после публикации этих строк будет судить священника Платонова Саратовский революционный трибунал.
Таким образом, второй главный обвиняемый на процессе духовенства был человек искренний, самоотверженный, честный. И даже идейный противник священника Платонова отец Димитрий Крылов отмечал, что «отличительными чертами характера отца Михаила являются: бесстрашие, искренность, прямота и честность». По его же свидетельству, священник Михаил Платонов был всегда чужд церковного политиканства (док. I.58).
Биографические сведения об остальных обвиняемых на процессе духовенства в октябре 1918 г. читатель обнаружит в комментариях к документам. Среди них – высокообразованный Евгений Аниров, выпускник Санкт-Петербургского университета, потомственный дворянин. Обращает на себя внимание головокружительная карьера другого обвиняемого – Петра Львова, который, окончив духовную семинарию, в 22 года уже стал секретарем консистории (пусть и с приставкой «и.д.»). Остальные обвиняемые – три пастыря с длительным стажем служения сельскими священниками. Они знали нужды народа, на себе могли почувствовать все тяготы жизни на селе. Среди них особо выделялся протоиерей Алексий Хитров.
Он в течение почти 30 лет прослужил настоятелем церкви села Владыкино Сердобского уезда. Современник и сослуживец назвал его «любимым всем округом Благочинным». Во время прощания с ним при отъезде отца Алексия для служения в Саратове «духовенство [округа] прекрасно понимало, что в лице Протоиерея Алексея Матфеевича Хитрова оно лишалось не Начальника, а старшего своего брата, дорогого товарища, честного, прямого, неподкупного по своим убеждениям человека, лишалось того, кто духовной своей физиономии не сменял, несмотря на разные течения в епархии, кто в грозные и тревожные дни, направляя удары духовных бюрократических верхов на себя, тем самым спасал от опасности подведомое ему духовенство округа» (док.V.1). Такую характеристику на январском заседании трибунала вполне подтверждали прихожане протоиерея Хитрова. Защитник народа от притеснений, готовый поделиться последним куском хлеба, сдать в аренду бесплатно или по низкой цене землю, – таким запомнила священника его паства. И такого человека судил пролетарский суд.
К сожалению, пока не были обнаружены подробные биографические данные о защитниках духовенства – присяжном поверенном Николае Александровиче Рождественском, присяжном поверенном Лебедеве, В.П. Рейхштадте. Эти люди, защищая духовенство, потрудились в то страшное время во благо Церкви. Они были профессионалами, что отразилось и на их выступлениях на суде, и в документах, которые они помогали составлять своим подзащитным при попытках обжаловать приговор. Их можно назвать еще и отважными людьми: едва ли они искренне верили в объективность и справедливость пролетарского суда. Может быть, лишь иногда они, забывшись, вели себя на судебном заседании так же, как и в прежнем, дореволюционном суде. На деле защитники и для судей, и для обвинителей были классовыми врагами, из тех, кто уже были объявлены или вскоре должны были стать «бывшими» людьми.
Очень важными для понимания сущности заседаний трибунала и процесса в целом являются биографические данные об обвинителях и судьях.
Ввиду уже упоминавшейся выше плохой сохранности архивного фонда ревтрибунала (полного отсутствия дел по личному составу) удалось обнаружить данные лишь о некоторых судьях и обвинителях в документах учета партийных кадров. Так, один из наиболее активных участников процесса против саратовского духовенства обвинитель Леонид Игнатьевич Гринь был на рассматриваемое время партийцем со стажем, состоял в партии большевиков с 1905 г., ранее вел «партийную работу» в Петербурге, Пермской и Харьковской губерниях, а с 1917 г. жил в Саратове, считался в партии профессиональным пропагандистом и агитатором69.
Пожалуй, самым активным обвинителем и на октябрьской, и на январской сессии был 29-летний студент Гилель Хацкелевич, председатель следственной комиссии Саратовского трибунала. Потрясающего напряжения он достиг в прениях с обвиняемым священником Платоновым на заседании 5 октября. С пристрастием добивавшийся от подсудимого свидетельств против самого себя, Гилель все время наталкивался на спокойные и искренние ответы отца Михаила. Нападавший молодой партиец и годившийся ему в отцы батюшка, на которого Хацкелевич, видимо, искренне смотрел как на своего врага, погибнут в 1919 г. При этом отец Михаил даже переживет Хацкелевича, погибшего от рук крестьян, которых он, по всей вероятности, приехал приводить в повиновение советской власти.
Наконец, третий обвинитель октябрьской сессии – 34-летний Семен Филиппович Васильченко – весьма колоритная фигура. Как и Гринь, он имел длительный стаж партийной работы, после революции занимался писательской деятельностью.
На январском заседании вместо Васильченко в обвинении участвовал Марк Наумович Касицкий (Косицкий), имевший небольшой опыт партийной работы. Несмотря на последнее обстоятельство, через год после начала процесса над саратовским духовенством, в октябре 1919г., будучи 29 лет от роду, он занимал уже должность секретаря президиума Саратовского городского исполнительного комитета70.
Что касается судей на процессе саратовского духовенства (и октябрьской, и январской сессий), то те или иные данные найдены по большинству персоналий. Совсем нет сведений о Д.И. Трухляеве71, И.И. Полозове и Саусерде (правильное, на наш взгляд, написание этой фамилии – «Саусверд»). Об остальных судьях скажем несколько слов.
Из октябрьских очередных судей: Николай Васильевич Васильев до революции был унтер-офицером, Николай Ильич Поляков – токарем по металлу, Н.Т. Гаршенин (Горшенин) – мельником.
Из шести судей, участвовавших в заседании трибунала 10–11 января 1919г., удалось найти сведения о пятерых. Трое из них – грузчики, с очень низким образовательным уровнем и совсем непродолжительным на момент суда сроком членства в партии большевиков. 26 летний Георгий Иванович Варфоломеев служил солдатом еще царской, а затем и Красной армии. В 1918 г., видимо демобилизовавшись, стал работать грузчиком в Государственном контроле, с 18 февраля 1918 г. состоял в партии72. Его коллега, 42-летний Яков Александрович Дегтярев, вступил в ряды большевиков еще в апреле 1917 г. и также работал грузчиком. 44-летний Семен Владимирович Маковцев – грузчик, взводный царской и Красной армий, большевик с мая 1918 г. Любопытно, что жили все трое в районе Глебучева оврага, где концентрировалась городская беднота.
Еще двое судей были латышами. Вильгельм Людвигович Озолин окончил семь классов коммерческого училища, был убежденным большевиком, уездным комиссаром, а в том же 1919 г. был принят в саратовскую ЧК, с характерным указанием цели поступления в эту организацию – «работать в Ч.К. как в таковой»73. Возраст Озолина в найденных документах не указан, зато известен возраст другого латыша. Ивану Кольнину, происходившему из латышских крестьян, было в это время 27 лет. Таким образом, средний возраст судей январской сессии, если рассчитывать но четырем из них (возраст которых известен), составил 34 года. Более подробные сведения об обвинителях и судьях можно обнаружить в комментариях, помещенных в конце книги.
Анализ обнаруженных биографических данных обвинителей и судей позволяет сделать вывод, что это были в большинстве своем еще молодые люди, видимо сформировавшиеся под влиянием достаточно сильной антимонархической, антицерковной партийно общественной пропаганды начала XX в., оторвавшиеся от исконных начал народной жизни. Бросается в глаза, что уровень образования подсудимых был заметно выше уровня судей и обвинителей. Без особых преувеличений можно сказать, что малообразованные и самоучки обвиняли и судили людей с систематическим образованием.
Кроме того, что обвиняемых ожидал партийно-классовый суд, можно в связи с приведенными данными отметить правоту священника Платонова, который в своей заключительной речи говорил, что суд над ним превращался фактически в акт мести74. Ведущую роль в этой мести играли обвинители, за которыми стояло все местное, а возможно, и центральное партийное руководство.
Здесь, как кажется, нужно сказать несколько слов еще об одном участнике процесса – священнике Димитрии Крылове, выше уже неоднократно упоминавшемся. В октябре 1917 г. он был отстранен от должности инспектора женского епархиального училища. После этого продолжал проживать в училищной квартире, в 1918 г. национализированной, и не сдавал дела, по крайней мере, до января 1919г., когда ему пришлось об этом рассказывать на заседании трибунала. У него остались книги и иное имущество училища, от которого он требовал расчета в размере 800 рублей. Все это время он принимал активное участие в церковно-общественной жизни епархии.
«Провокационные» слухи, ходившие по Саратову осенью 1918 г., приписывали ему определенную роль в деле ареста епископа Германа и членов совета, о чем он сам откровенно рассказал следственной комиссии, добавляя, что является лицом, преследуемым епархиальными властями, и стоит «на совершенно иной плоскости понимания сущности Православия и его народных и церковно-общественных задач» (док. I.58). Крылов предлагал большевикам пути решения «проблемы» Платонова, при этом он, как будто сам того не ведая, превращался не просто в христианского социалиста, а во внештатного сотрудника большевизма. Примечательно, что уже во время январского заседания трибунала отец Димитрий фактически трудился советским чиновником – в местном совнархозе (док. I.124).
При всем этом и называя себя христианским социалистом, Крылов не был согласен с антицерковной политикой большевиков, сходясь в этом со священником Платоновым. Он заявлял, глядя в лицо большевистским обвинителям: «Ваше отношение к церкви ненормальное. Не поймешь: ведется ли поход против самой религии, или еще что? На словах говорите, что мы не запрещаем исповедование религии, а наделе мы чувствуем, что это не так». Кстати, следует отметить, что выступление отца Димитрия Крылова при вторичном рассмотрении дела (10–11 января 1919 г.), строки из которого были здесь процитированы, стало самым длинным на процессе, заняв более часа.
Нам представляется правильным отказаться от демонизирования фигуры отца Димитрия. Доказательств его влияния на исход дела нет, а последующая его принадлежность к обновленческому расколу не может являться таким доказательством, хотя и свидетельствует об отсутствии духовного стержня. Все-таки это был образованный (духовная академия) священнослужитель, пусть и с ложными взглядами на социалистическую доктрину. Но ведь подобные взгляды были весьма распространенными вто время!
На суде предстояло сойтись совершенно разным силам: Церкви и борцам с верой и религией; консервативным, стойким исповедникам учения Христова и обновленцам. Предстояла нелегкая схватка, которая должна была выявить истину, пусть не перед судом человеческим, но перед судом Божиим и судом истории.
Октябрьское заседание трибунала
5–6 октября 1918 г. в зале Саратовской консерватории состоялось первое заседание по делу священника Михаила Платонова, епископа Германа и членов Епархиального совета. Пришедшие в зал заседания трибунала граждане Саратова были очень взволнованы, председателю пришлось некоторое время дожидаться тишины в зале. Вокруг здания на улице столпилась толпа любопытных и желавших попасть на процесс, но не имевших билетов.
Уже в самом начале заседания председатель суда показал, что суд ставит обвиняемых и обвинителей в неравные условия: если защитникам из публики, в том числе присутствовавшим в зале священникам, было отказано в праве выступить, то «общественному» защитнику Варенику выступать было позволено. Уровень его «общественности» нетрудно оценить, учитывая, что он был штатным работником советских судебных органов75.
Суд также отклонил ходатайство защиты об отделении дела священника Платонова от дела епископа Германа и Епархиального совета, хотя защитники убедительно мотивировали, что эти два обвинения слабо связаны между собой. Отклонение этого ходатайства также можно считать признаком предопределенности направления судебного решения.
Уже при допросе свидетеля священника Константина Соловьева на суде стало выясняться, что собственно никакого «закрытия» храма со стороны церковной власти не было: Серафимовская церковь не была заперта, опечатана, из нее не изымался антиминс. Имела место лишь временная приостановка богослужений.
Допрос большей части свидетелей, в том числе священнослужителей, так или иначе задействованных в деле «закрытия» Серафимовской церкви и попытках возобновить богослужения силами соседнего прихода, практически ничего нового не внес в понимание дела. Допрошены были члены семьи священника Платонова, его прихожане, сотрудники канцелярии Епархиального совета.
Наконец, трибунал перешел к допросу обвиняемых. Священнику Михаилу Платонову пришлось излагать свои политические взгляды. Он показывал, что сначала (первые две недели после Октябрьского переворота) считал советскую власть незаконной, но после того, как она утвердилась «более или менее», стал признавать ее фактически существующей и, видимо поэтому, законной. «Сказать же, что это власть бесспорная, окончательная – я не могу»,– добавлял отец Михаил. Священник не скрывал, что лучшей для России властью он считал монархию. При этом подчеркивал, что своих взглядов никому не навязывал, даже членам своей семьи. Неожиданно во время допроса отца Михаила Платонова перед судом и публикой предстал некий сионист Линьков, который доказывал подложность «Протоколов сионских мудрецов». Эта «домашняя заготовка» обвинения, видимо, удивила всех присутствовавших в зале и при справедливом судопроизводстве давала бы защите весомый аргумент, а именно возможность указать на процессуальное нарушение.
На второй день заседания трибунала, 6 октября, слово было сначала предоставлено обвинителям. Яркую, митингового характера (что справедливо отметил защитник Рождественский) речь произнес обвинитель Гилель Хацкелевич. В ней он озвучил вывод о том, что «св[ященник] Платонов как священник разрешает поднять оружие против советской власти, как против угнетательницы Церкви и как против захватчика законной власти», – вывод весьма странный на фоне того, что днем ранее священник Платонов пояснил, что он не поддерживает тех, кто готов поднять оружие против установившейся власти, что оружие может использоваться лишь для защиты отечества по призыву действующей власти. Далее следовала достаточно сумбурная «доказательная» цепь, которая в глазах пролетарских судей должна была показать наличие заговора в Епархиальном совете. Почему должно быть «ясно, что первая мысль, которая придет в голову всем прихожанам – это та, что церковь закрыта советскими властями» – этого своего заявления обвинитель Хацкелевич не раскрывал.
Обвинитель Гринь начал выступление с «характеристики» общественно-политической ситуации и теоретизирования. Через несколько минут из его уст посыпались слова, которые для многих присутствовавших в зале не могли не показаться оскорбительными: «Религия является питомником всех морально искалеченных людей». Этот обвинитель вообще не стеснялся в выражениях, неоднократно назвав отца Михаила Платонова «темным черносотенным попом». Гринь упрекал священника в том, что он не ссылается на Евангелие, но много цитирует «Библию» (т.е. Ветхий Завет). В завершение своего выступления обвинитель потребовал вынести всем обвиняемым смертный приговор.
Обвинитель Васильченко был краток по сравнению со своими «коллегами». Он заявил, что произошедшее вокруг прекращения богослужений в Серафимовской церкви «является провокацией не только по отношению к советской власти, но и по отношению к прихожанам». Обвинитель постоянно повторял, что «священники любят доход». Васильченко дал весьма своеобразные характеристики обвиняемым. Выступления обвинителей на заседании 6 октября вообще пестрят яркими, лозунговыми выражениями. Тот же Васильченко, например, откровенно заявил: «Для советской власти небо – пустое место».
Защитник Рождественский в начале своего выступления справедливо отметил, что обвинители фактически предлагали вынести приговор всему сословию. В связи с этим он просил суд быть народным судом, осторожно выносить приговор, ведь у каждого человека есть вера. «Если вы поклонник Маркса, вы верите в него; это ваша религия, ваша вер<а>, потребность сердца», – отмечал защитник. Далее он говорил: «Если ругань неприлична, то она неприлична везде и всюду. Если говорите – не ругайтесь, то и сами должны не ругаться» – и тем самым вскрывал самые основания лживости русского большевизма, которому всегда была свойственна критика и стремление к уничтожению старого порядка и при этом насаждение более уродливого, несправедливого и бесчеловечного. В своей речи защитник прекрасно показал необоснованность обвинений. «Советская власть не пострадала ни на секунду от того, что сделал епископ Герман», – заключил он. За убедительность своих слов Рождественский удостоился аплодисментов публики, вызвавших недовольство у председателя суда.
Другой защитник, Лебедев, представлявший интересы членов Епархиального совета, начал с критики обвинительного заключения. Снова было повторено утверждение, что дело совета и дело священника Платонова не связаны друг с другом, ведь члены совета даже не знали о содержании брошюр отца Михаила. Защитник показал обоснованность приостановления богослужения в Серафимовской церкви в условиях ареста ее настоятеля и, напротив, необоснованность обвинения членов совета в какой-либо преднамеренной провокации.
Впечатление определенной невменяемости производит на современного читателя (и, вероятно, производил на современных ему слушателей) «общественный защитник» товарищ Вареник. Он растекался «мыслию по древу», сыпал цитатами и штампами, но в целом его речь была несвязной и мало кого-либо в чем-либо убеждающей. Доведя свою речь до утверждения о том, что о приговоре узнает вся Европа, Вареник предложил судьям вынести условный приговор, хотя при этом подчеркнул, что те «вольны в выборе меры и средств наказания».
Заключительное слово священника Михаила Платонова было проникнуто смирением и готовностью пострадать за веру. «Но, товарищи, я и сейчас спокоен, хотя вы и вынесете мне смертный приговор: разве я сказал, что небо пусто? Я верю, что небо не пусто, что там есть жизнь – и я не верю в смерть. Если вы меня убьете – я буду жить»,– сказал отец Михаил. Этими словами он прекрасно ответил на утверждение, брошенное в порыве гнева обвинителем Васильченко. Далее коротко, емко и убедительно священник ответил на все упреки и обвинения ранее выступавших.
Вслед за словом отца Михаила Платонова обвинитель Хацкелевич и защитник Лебедев обменялись достаточно продолжительными репликами, но, думается, картины дела их слова не изменили. После этого председатель трибунала предоставил возможность высказаться всем остальным обвиняемым, кроме отца Михаила. По окончании кратких речей суд удалился для вынесения приговора.
Несмотря на все усилия защиты, стремившейся сначала показать несостоятельность соединения в одном деле обвинения священника Платонова и всех остальных фигурантов процесса, а потом достаточно убедительно возражавшей обвинению, приговор оказался весьма суровым: священник Платонов был приговорен к расстрелу, епископ Герман и протоиерей Хитров – к 15 годам тюрьмы «с применением общественных работ». Остальных как пассивных участников приговорили к 10 годам заключения условно (док. I.68).
Благодаря публикации в большевистской газете заметки о процессе нам известны некоторые подробности того, что происходило во время суда в зале. Репортер отмечал хамское поведение большевиков: «Не снимали шапок и курили, большей частью, свои, советские. Мало того: г.г. комиссары, не потрудившиеся запастись входным билетом, вступали в пререкания со стражей, не пропускавшей их, и даже грозили арестовать стражу» (док. III.7).
На судебном заседании в большом количестве присутствовали сторонники обвиняемых, что постоянно выяснялось по реакции на наиболее острые моменты в ходе разбирательства (как видим, имели место даже аплодисменты, несмотря на то что любое нарушение порядка пресекалось судом), хотя организаторы процесса постарались подобрать наиболее «прогрессивную» публику.
Поддержка публикой подсудимых резко раздражала обвинение, настолько, что в своей заключительной речи М.Н. Касицкий сетовал: «Я должен утвердительно сказать, хотя у меня и нет документальных данных – но говорю – что все эти лица подобраны и посланы, может быть и не самим[и] подсудимыми, но теми сила<м>и, которые управляли этими людьми, которые сидят на скамье подсудимых». Делая это сомнительное, бездоказательное (даже по его собственному признанию) утверждение о том, что присутствующие на процессе «подобраны и посланы», Касицкий одновременно, как верный ленинец уходя в теоретические дебри, заявляет, что «всегда Суд имел в виду и вызывался исключительно обстоятельствами, необходимыми для защиты интересов данного общества. Если в данном Обществе существовало мнение, что красть – это плохо, то и Суд выносил карат<е>льный приговор за это». Ему вторил и обвинитель Гринь, который в заключительной речи на втором процессе призывал судей вспомнить «тот взрыв, который был здесь со стороны поклонниц подсудимых» и восклицал: «Разве это мыслимо было при старом Суде?». Таким образом, на «народном» суде фактически открыто отрицалась его «народность».
В самом Саратове в период проведения судебного процесса к нему было приковано широкое внимание. В газете сообщалось, что во время октябрьского заседания толпу, собравшуюся вокруг консерватории, пришлось разгонять ружейными выстрелами (док. III.5). Толпа эта была разнородна по своему настрою: с одной стороны, очевидно, что там было много сочувствующих обвиняемым, с другой стороны, кругом слышался лозунг «Смерть попам-предателям», правда, являющийся следствием мощной большевистской пропаганды. Фактически и здесь, в тылу Гражданской войны, шла не менее ожесточенная битва – идеологических пристрастий и политических воззрений.
Следствием октябрьского заседания трибунала и вынесенного на нем сурового приговора стали попытки опротестовать приговор, как со стороны епископа Германа, протоиерея Хитрова и священника Платонова, так и со стороны их паствы и почитателей.
Попытки оспорить приговор и общественная поддержка обвиненного духовенства
Вскоре после вынесения приговора последовали кассационные жалобы во ВЦИК священника Платонова, епископа Германа и протоиерея Хитрова. Отец Михаил указывал, что защищал себя сам, но ему был назначен общественный защитник Вареник, который по сути дела присоединился в своем выступлении на процессе к обвинению; что не был допущен ни один общественный защитник; что на процессе выступал вызванный обвинением эксперт-сионист Линьков, который «в подтверждение своих слов представил Трибуналу какую-то брошюру, которую Трибунал не предъявил мне (Платонову.– А.М.)» (док. I.74). На схожие обстоятельства указывали и авторы двух других кассаций. В кассационных жалобах видна рука опытного юриста: они составлены грамотно и квалифицированно.
Епископ Герман, прося его освободить до принятия решения по кассации, своими поручителями назначал епархиального архиерея Досифея (Протопопова) (под его же поручительство просил об освобождении и протоиерей Хитров) и заведующего педагогическим музеем и курсами К.Я. Виноградова (док. I.73). Священник Платонов просил о том же под поручительство 38 человек, очевидно в основном своих прихожан (док. I.76). Однако всем троим было отказано (док. I.79), и они остались в заключении.
В это же время активизировался верующий народ Саратовской епархии. По всему городу были пущены подписные листы в защиту священника Платонова, в Вольске подписывались за епископа Германа. В защиту отца Михаила было собрано около 10 000 подписей, более 70 подписных листов было присовокуплено к делу. В коллективном обращении православные жители Саратова сообщали, что осуждение отца Михаила Платонова к расстрелу кажется им «каким-то роковым недоразумением», подчеркивая, что проповеди священника были опубликованы еще тогда, когда была объявлена и действовала свобода печати, и просили пересмотреть его дело (док. I.69).
Около 3000 подписей поставили под другим похожим обращением к властям жители г. Вольска, составленным сразу после ареста владыки, еще до суда и приговора. Верующие просили отпустить на свободу своего владыку, отмечая общеизвестность в их городе того, что «Епископ Герман занят был исключительно своим Архипастырским служением, не вмешиваясь совершенно в политическую жизнь страны» (док. I.60).
Интересно отметить, что наличием такой мощной поддержки осужденного духовенства заинтересовались чекисты и попросили следственную комиссию передать им листы с подписями. Видимо, ЧК хотела почерпнуть новый материал для своей человеконенавистнической деятельности, но обвинить в контрреволюции одновременно десятую часть населения Саратова было для нее пока несколько затруднительно (док. I.102).
28 октября епископ Герман и протоиерей Хитров обратились в революционный трибунал с просьбой освободить их «ко дню празднования годовщины Революции» (док. I.82, 83). Но 6 ноября трибунал им отказал по причине подачи кассационной жалобы (док. I.85).
В это же время в Москве во ВЦИК обратилась с ходатайством о помиловании священника Михаила Платонова Анна Сергеевна Шереметева, графиня, в прошлом фрейлина императрицы Александры Федоровны. «Прилагая при сем просьбу прихожан Саратовцев об отмене этого приговора, – писала она, – прошу Всерос[сийский] Центр[альный] Исп[олнительный] Комитет со своей стороны помиловать свящ[енника] Платонова в предстоящее чествование годовщины Октябрьской Революции, даруя вышеназванному священнику Платонову не только жизнь, но и свободу» (док. I.84). Едва ли «голос из старого мира» оказал сильное влияние на членов Верховного трибунала, отменивших первоначальный приговор, но отрицать определенное его воздействие невозможно.
12 ноября заключенные снова попросили ревтрибунал освободить их, теперь уже по объявленной 6 ноября Всероссийским съездом Советов амнистии. Трибунал отклонил просьбу ввиду того, что кассация по делу продолжала оставаться на рассмотрении в Москве (док. I.93). Возможно, кассация была бы уже рассмотрена к тому времени Верховным трибуналом, если бы не беспечность (или умышленные действия?) Саратовского ревтрибунала, который выслал дело в Москву не казенной посылкой, как полагалось, а обычной почтой (при пересылке по которой оно вообще могло пропасть, особенно учитывая то, что страна фактически находилась на военном положении). Сама отсылка тоже была задержана: дело отправили в Москву лишь 8 ноября, почти через месяц после подачи кассационных жалоб. Получено оно было лишь 23 ноября и почти сразу рассмотрено Верховным трибуналом (док. I.92).
Хотя обвинительная коллегия Верховного трибунала в своем заключении от 26 ноября рекомендовала оставить приговор в силе «за отсутствием кассационных поводов» (док. I.96), Кассационный отдел 7 декабря 1918 г. все же отменил приговор Саратовского революционного трибунала от 6 октября, выслал дело обратно в Саратов и предписал рассмотреть его на заседании трибунала вторично (док. I.99). 9 декабря об этом было сообщено заключенным, но отпускать их из-под стражи до получения дела было председателем трибунала запрещено (док. I.101). В результате повторной просьбы 20 декабря революционный трибунал принял решение отпустить (по первоначальной официальной ошибочной формулировке «амнистировать») епископа Германа и протоиерея Хитрова до нового заседания суда, намеченного на 28 декабря (док. I.107). 19 декабря владыка Герман и отец Алексий Хитров были отпущены на свободу.
Заседание суда 28 декабря не состоялось по причине неявки большого числа свидетелей. На не явившихся в трибунал накладывался штраф в 200 рублей (док. I.117). В числе неявившихся был отец Константин Соловьев, которого обвинение считало важным свидетелем. Сам он объяснил неявку тем, что своевременно не получил повестку, и просил снять с него денежный штраф. Просьба была уважена трибуналом.
Подготовка январского процесса была не столь активной, как октябрьского, но все же у нас есть некоторые свидетельства проводившейся обвинителями работы. Иной была позиция большевистской прессы: в газете не было помещено передовиц погромного характера, вроде октябрьской «Смерть попам-предателям». Зато по итогам несостоявшегося суда 28 декабря в последний день 1918 г. «Известия» поместили спокойную, хроникального типа заметку, в которой, впрочем, не упустили случая поехидствовать и в привычном стиле извратить действительность: «Интерес к участи своих пастырей упал у их пасомых настолько, что для них теперь личности попов и архиерея являются безразличными даже после приговора о расстреле» (док. III.8). Конечно, не интерес «упал у пасомых», а население города было запугано регулярными арестами и расстрелами, еще больше задушено инфляцией и продовольственным дефицитом. К тому же сами большевики, испугавшись общественной реакции на первый приговор, не вели такой же массированной агитации, как при первом заседании трибунала по этому делу.
Следует указать также на то, что обвиняемые провели с помощью своей защиты определенную подготовку к повторному рассмотрению дела. Протоиерей Хитров ходатайствовал о вызове свидетелей из числа своих бывших прихожан (док. I.112), а епископ Герман – из жителей г. Вольска, видимо знавших его самого и его деятельность (док. I.122).
Январское заседание трибунала
Повторное рассмотрение дела проходило, как и первое, в течение двух дней, но оказалось гораздо более напряженным и затяжным: в первый день, 10 января 1919 г., заседали с 10 утра почти до полуночи.
Ход заседания отличался от того, как оно велось в октябре председателем Я.И. Аникеевым. Иную манеру ведения процесса новым председателем трибунала А.Ф. Павловым чувствовали и сами участники суда. Так, защитник Лебедев отмечал, что на втором процессе «заседание ведется гр[ажданином] председателем не сухо-формально, а допускается живой обмен мнениями».
Заседание трибунала началось с формальностей: с проверки явившихся свидетелей, с вопроса к публике о желающих быть защитниками или обвинителями. При этом характерна внесенная в стенограмму деталь: послышались голоса «мы все за батюшку». После этого защитники высказались вновь, как и на первом процессе, за отделение дела отца Михаила Платонова от обвинений епископа Германа и протоиерея Хитрова. Были прочитаны приговор прошедшего заседания, постановление о новом рассмотрении дела, после чего начался опрос свидетелей. Несколько назойливо и, по сравнению с октябрьским процессом, необычно выглядели постоянные напоминания председателя трибунала свидетелям: «говорите правду», «говорите объективно», «говорите то, что знаете».
Допрос прихожан Серафимовской церкви не смог «выяснить вину» священника Платонова. Прихожане чаще всего отвечали «не знаю», «не слышала» на провокационные вопросы обвинителей. Неграмотную свидетельницу Филину обвинитель Касицкий прямо на суде пытался запугать: «Как же вы говорите неправду? Вы знаете, что за это вас могут привлечь к ответственности», но попытка не удалась.
Для январского процесса характерна особая въедливость всех сторон в допросе свидетелей. В качестве примера можно привести допрос дочери священника Платонова Веры. Судья Саусерд попытался даже уличить Веру Платонову в политической деятельности. Девушка честно призналась, что таковой ей заниматься просто некогда: она была студенткой Саратовского университета (а в недавнем прошлом – гимназисткой), а также давала частные уроки, чтобы избежать голода. К слову сказать, ее брат занимался тем же, будучи студентом физико-математического факультета.
Исключительно неприятное впечатление оставляет допрос священника Соловьева обвинителем Хацкелевичем на январском заседании трибунала. Такой въедливости в самые мелкие и малозначащие детали этот молодой большевик ранее не проявлял!
Особое место в январском заседании занял допрос священника Крылова, о котором мы уже рассказывали выше. Крылов сразу отметил, что принадлежит к одной из «борющихся партий», и не к «старой церковной партии» (которая, как он полагал, участвует в некой интриге, руководимой из Москвы), а к новой76, и потому является «пристрастным». Это заявление, однако, не помешало продолжить его допрос. У защитников вызывало удивление и возражение то, что Крылов пришел с заготовленными документами. Видно, что обвинитель задавал ему вопросы, на которые заранее знал ответы. Немаловажно также отметить, что через все выступление Крылова проходят антиепископские настроения. Небезынтересно и упоминание им другого суда над духовенством, который должен был состояться через несколько дней, в том же январе 1919 г. Ввиду неизученности источников этого периода нам пока не удалось установить, о каком процессе шла речь.
Художественно яркой оказалась та часть заседания трибунала, во время которой допрашивались бывшие прихожане протоиерея Хитрова. Так, свидетель Степанов красочно описал, как священник защищал крестьян от помещичьего произвола.
Утром следующего дня, 11 января, подсудимые, свидетели, защита и обвинение, судьи снова собрались. Суд продолжился допросом обвиняемых.
Священник Платонов вынужден был вновь подробно изложить свои социально-политические взгляды: «Я смотрю на государство идеальное как на идеальную семью. В семье – отец: в государстве – царь. В семье – все дети равны отцу, в государстве все под[д]анные тоже равны. Таким образом, все под[д]анные, все члены известного государства являются и должны быть равноправными». Епископа Германа и протоиерея Хитрова в качестве обвиняемых защита и обвинение решили не допрашивать. Затем последовали заключительные речи обвинения и защиты.
Дерзко-настойчивая речь Хацкелевича, следом за ней пространное слово растекавшегося «мыслью по древу», заходящего откуда-то издалека Касицкого (в начале речи фактически признавшего, что в пользу обвинения не высказался ни один свидетель), наконец, речь Гриня, краткая и жестко-безапелляционная, – все эти речи были убедительно перекрыты выступлениями защиты. Но и само обвинение выдавало себя с головой. Например, Гринь признал, что антирелигиозная направленность всего процесса не имела народной поддержки. Он говорил, что народ – это темная масса и «она с презрением и ненавистью глядит на нас». Разумеется, сладить с этой массой захватившие власть могли только насилием, к которому и был направлен, в частности, весь процесс духовенства; этой массе большевики хотели лишь показать: «Мы беспощадно караем всех, кто осмеливается подняться против Советской власти».
Защитник Веселов в своем слове сказал то, что следовало озвучить в самом начале процесса: «Хитров и Герман обвиняются в том, что они закрыли церковь. Но ведь если церковь отделена от государства, то позвольте им распоряжаться, как им угодно: хотят они, закрывают церкви, хотят открывают. Это их дело». Это был мощный аргумент, но, конечно, не для большевиков. Убедительно звучали и выступления двух других защитников.
Наконец, после некоторых пререканий предоставили последнее слово подсудимым. Священник Платонов назвал процесс не судом, а местью и указал на основную ложь, допущенную в выступлениях обвинителей. Предельно кратким был епископ Герман, сказавший о своей аполитичности как до, так и после революции. Попросил вынести ему оправдательный приговор и протоиерей Алексий Хитров.
Члены трибунала совещались два часа и потом вынесли свое решение. Священник Михаил Платонов был осужден на 20 лет лишения свободы с применением общественных работ77. Епископа Германа приговорили к 15 годам заключения «с принудительными работами». Протоиерей Хитров получил 10 лет условно (док. I.126) и уже в том же январе 1919 г. возвратился к исполнению своих обязанностей члена Епархиального совета78. В его случае сыграла роль очевидная, яркая поддержка со стороны прихожан, которые свидетельствовали о его многократной и бескорыстной помощи односельчанам в период его четвертьвекового служения настоятелем храма села Владыкино Сердобского уезда.
Церковное управление и приходская жизнь по публикуемым документам
Материалы, представленные в публикации, и в особенности стенограммы судебных заседаний, дают исследователю ценный материал для характеристики церковной жизни предреволюционного периода и почти двух лет революционной эпохи.
В деле есть новые подтверждения тому известному в историографии факту, что в 1917 г. Россия одновременно с политическим и общественным подъемом переживала религиозный подъем. Например, в допросе жены священника Платонова отмечалось, что особенно много треб в церквях было в 1917 г.
Рассказывая о предыстории процесса духовенства, выше мы упоминали, что в 1917 – начале 1918 г. множилось количество церковно-общественных организаций. Свидетельства этой активности духовенства и мирян обнаруживаются и в публикуемом деле. Интересно, что умножение числа духовных сообществ и союзов привело к тому, что в 1918 г. возникла даже идея создать Союз союзов во главе с протоиереем Владимиром Воробьевым. Идея получила поддержку викарного епископа Дамиана (док. V.19). Путь этот – явно тупиковый, ведь, как мы знаем, в это время был создан Епархиальный совет – организация, призванная представлять всю соборную полноту местной Церкви.
Кстати, дело духовенства дает много материала для понимания механизмов епархиального управления в революционную эпоху. Важны, например, свидетельства благочинного Соловьева. Он рассказывал на допросе, что распоряжения от епископа получал как письменные, так и устные, при этом называл себя «исполнительным органом» архиерея (см. док. I.25). И он же показывал на заседании трибунала 5 октября, что бывал у епископа по разным делам ежедневно.
Сам епископ Герман присутствовал в Епархиальном совете два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, и в этом случае он же и председательствовал в совете. Совет заседал ежедневно, в обеденные часы, а его канцелярия работала с утра до 2 часов.
Далеко не все члены всегда присутствовали на рабочих заседаниях Епархиального совета. Например Е.Н. Аниров пропускал некоторые заседания в связи с участием в деле ревизии свечного завода (док. I.50). По разным делам отлучался и П.П. Львов. Последний, кстати, на январском допросе показывал, что дела в совете решались не «форменным путем» (т.е. не формально), как в прежней консистории, а просто в ходе свободной беседы.
Очень метко о Епархиальном совете сказал на заседании трибунала 5 октября священник Николай Голубов: «Он заменил консисторию по делопроизводству, так сказать, но по идее он заменил епископский совет». Как говорилось выше, епископский совет образовался на подъеме церковно-общественной жизни в 1917 г., но уже через год он вызывал критику духовенства: большим бюджетом, который на него отпускался, рутинностью делопроизводства. «Дело обстоит так, что один член не знает, что делается в столе другого члена и много-много бумаг подписываются, не читая» (док. V.10) – эти строки писались именно о епископском совете. Как выяснилось на процессе духовенства, несколько месяцев спустя их, к сожалению, можно было отнести и к Епархиальному совету.
Неоднократно в этих условиях вспоминалась духовная консистория. Так, священник Крылов показывал, что консисторию до революции называли «Пилатовой конторой». Действительно, современники считали, что «про Консисторию... сказать хорошего не приходится» (док. V.10).
Важную информацию в деле обнаруживаем также о «техническом» персонале Епархиального совета – его служащих. Любопытна личность служащего В.А. Мельникова, который по своим взглядам был эсером, отнюдь не скрывая таких своих политических убеждений. Но при всем при том Комитет служащих Епархиального совета, оформившийся, видимо, в дни процесса над духовенством, был профессиональной организацией, чуждой партийности.
Много дискуссий на процессе велось вокруг финансовой стороны епархиального и приходского управления. Благочинный подтверждал, что в это время большая часть доходов приходских церквей шла от треб, а не от богослужений, за исключением центральных районов города. Интересно, что не было точной таксы за требы – священник брал столько, сколько давали прихожане (на допросе речь шла о городе, но о том же свидетельствует допрос протоиерея Хитрова, который никогда не требовал со своих прихожан фиксированной платы).
В это время был запрещен колокольный звон в храмах (на судебном заседании 5 октября священник К. Соловьев так говорил о возможности внеурочного звона: «Если зазвонить, то меня сейчас же арестуют, что я собираю на сход посредством церковного звона»). Бить в набат уже в раннесоветской России – преступление. Поэтому как об исключительном факте жители Вольска рассказывали о разрешении звонить в колокола в Вольской Крестовой церкви (док. I.60).
Интересную, хотя во многом и печальную картину церковноприходской жизни рисуют нам авторы публикуемых документов. Так, характерно, что длительное время служивший священником отец Олимп Диаконов не знал, сколько домов или душ в его приходе.
Интересна характеристика прихожан Серафимовской церкви, данная священником Добросовестным: «Когда выходишь из храма, то обычно никого уже и не было из прихожан». И это при всей активности, которую в предреволюционные годы в своем приходе проявлял отец Михаил Платонов: проповедовал, устанавливал связь с прихожанами при помощи внебогослужебных собеседований, расширил деятельность детского приюта! Очень содержательно высказался тот же отец Владимир Добросовестный: «Я состою священником 25 лет – и не только за неделю или за 10 дней, но и за две недели ни одной требы может не быть».
А вот слова крестьянина Степанова о посещении сельского храма: «В церковь, конечно, ходим кой-когда. Иногда в месяц раз» (Степанов, январский допрос). Вообще из допросов крестьян – прихожан храма отца Алексия Хитрова – вырисовывается определенная картина народной религиозности этого периода, пусть и весьма субъективная, но довольно характерная. В церковь они ходят мало или вообще почти не ходят, но при этом священника защищают, защищают и Церковь как институт. Говорят, что сочувствуют коммунистам, но при этом не отрицают и своей принадлежности к Православию.
Защитник Рейхштадт добавил красок в картину посещаемости храмов этого периода: «Народ, который творит революцию – он не особенно вхож в церковь, не особенно усердно ходит молиться... Эти бабушки, эти старушки, которые приходят в церковь, как в клуб: скучно ей, а может быть, батюшка нравится».
Чистую правду говорил о состоянии приходской жизни до революции протоиерей Хитров: «Не по десяти дней не было в церквах священников, а целыми месяцами заместителей не посылали: хорошо случится свободный священник, но ведь у нас их не так много, и в деревне, например, часто сидят без священника». И действительно, в «Саратовских епархиальных ведомостях» регулярно публиковались достаточно большие списки вакантных мест на приходах: стояла проблема кадров вообще и квалифицированных кадров духовенства – в особенности.
Из публикуемых материалов мы узнаем некоторые бытовые характеристики семьи священника. Так, семья священника Платонова в будние дни в 10 часов обычно завтракала, в 14 часов – обедала. На январском заседании трибунала обвинитель Касицкий стал выспрашивать священника Крылова даже об образе жизни дореволюционных архиереев, о том, как епископ узнавал о том, что происходит в среде сельского духовенства, хотя все эти вопросы имели слабое отношение к делу. По следам допроса Крылова этот же обвинитель при допросе священника Соловьева заявил, что «что у епископов при старом порядке всюду были агенты» (на что якобы указал Крылов). Большевики захотели получше познакомиться с церковной жизнью.
В целом же для эпохи, события которой фиксируют публикуемые документы, характерен хаос внутри церковного сообщества: духовенство проводит многочисленные собрания, порой не спросив на это благословения епископа. Устанавливаются контакты с новыми властями без ведома архиерея. Думается, что если бы подобные связи шли исключительно с одобрения высшей епархиальной власти (епископ + Епархиальный совет), то даже к первым гонениям Церковь оказалась бы резистентнее. Многих споров можно было бы избежать, отказавшись от субъективных эгоистических устремлений, ненужных споров по политическим вопросам. Этого не произошло, и это ослабляло влияние Церкви в катившемся в большевистскую пропасть российском обществе.
Попытки епископа Германа опротестовать решение трибунала и выйти на свободу. Исход дела
21 января 1919 г. епископ Герман подал кассацию и прошение председателю ревтрибунала об освобождении до вынесения решения по кассации. В просьбе было отказано, хотя в ней, как и на самом процессе, вновь убедительно говорилось о недопустимости объединения дел священника Платонова и епископа Германа в одно (док. I.129, 130). Текст кассации епископа Германа представляется несколько странным и составленным под воздействием вынужденных условий, в которых он находился все предшествующее время, начиная с первого ареста. Не вполне корректно выглядят указания в кассации на несоразмерность наказания по сравнению с наказанием священника Михаила Платонова, вина которого была столь же ничтожной, как и вина подателя кассации. Вызывает определенное недоумение и сделанная православным архиереем ссылка на «революционное правосознание» (док. I.129). Хотя нужно учесть, что документ, вероятно, составлялся адвокатом. Трибунал постановил в освобождении из-под стражи епископу Герману отказать ввиду подачи кассационной жалобы, а самой жалобе – дать «законный ход» (док. I.131,132).
11 февраля 1919 г. владыка в своем заявлении в революционный трибунал просит его жалобу «оставить без движения и в Кассационный Отдел для рассмотрения не направлять» (док. I.135). Судя по всему, этот шаг был предпринят в силу того, что владыка все еще рассчитывал на амнистию 6-го Съезда советов, которая могла быть к нему применена и после вынесения вторичного приговора. С просьбой об этом он обратился в ревтрибунал 28 марта 1919г.. Не ясно, правда, почему между двумя прошениями прошел такой большой срок. На этом прошении стоит резолюция, принадлежащая, судя по всему, председателю Саратовского ревтрибунала А.П. Артамонову79: «Амнистировать. Освободить досрочно» (док. I.138). Эта резолюция была наложена на основании соответствующего решения распорядительного собрания трибунала с участием заседателей, ранее не имевших отношения к процессу духовенства.
Однако 4 апреля на это решение поступил кассационный протест обвинителя Л.И. Гриня, который мотивировал свою просьбу об отмене решения об освобождении тем, что тройка распорядительного заседания трибунала, выносившая решение об отмене, «была составлена из новых лиц: никто из них не был в семерке, выносившей приговор» (док. I.141). Но между тем 5 апреля епископ Герман был освобожден и даже смог посетить свой кафедральный город. В частности, 10 мая 1919 г. он выехал в Вольск, о чем его мать сообщила в заявлении революционному трибуналу, видимо, по требованию последнего (док. I.146). 13 мая Саратовский ревтрибунал предписал Вольской милиции арестовать владыку, так как Кассационный отдел ВЦИК, рассмотрев ходатайство обвинителя Гриня, 26 апреля 1919 г. отменил решение трибунала о применении амнистии (док. I.145).
Интересно, что священник Платонов жалоб на январский приговор не подавал. По крайней мере, в деле они отсутствуют, и фактически после 11 января по документам дело становится исключительно «делом епископа Германа». Характерно, что в это время уже не было ходатайств верующих за арестованных епископа и священника. В деле и других материалах этого времени, которые удалось обнаружить, свидетельств об этом не сохранилось.
До октября 1919 г. епископ Герман и священник Платонов находились в тюрьме. В ночь с 9 на 10 октября они были расстреляны по решению Губернской ЧК (приказ № 5880), то есть в итоге они были репрессированы во внесудебном порядке.
13 сентября 1999, ровно через 80 лет после расстрела священника Платонова и епископа Германа, все фигуранты дела духовенства были реабилитированы Саратовской областной прокуратурой. Важно официальное признание государством того факта, что «по делу не установлено событие какого-либо контрреволюционного выступления верующих против советской власти в связи с закрытием церкви» (док. I.149 и след.).
Значение процесса
Мы не сможем в настоящей вступительной статье к публикации проделать полноценный анализ всех документов и в частности – стенограмм81 двух больших судебных заседаний. Это означало бы написать самостоятельную монографию. Однако представляется необходимым в заключение сказать несколько слов о главных характеристиках процесса по обвинению духовенства, о его историческом значении.
Прежде всего, нужно выяснить ближайшее значение процесса: то, о чем говорилось чуть выше. Процесс стал составляющей политики «затыкания ртов» всем не согласным с большевиками гражданам. Честное, преданное истине Христовой духовенство шло в первых радах таких несогласных. Поставленную задачу саратовские большевики выполнили уже в 1919 г.: повторим, что фактов поддержки со стороны граждан невинноосужденных епископа Германа и священника Платонова у нас нет. И это кардинально отличает создавшуюся ситуацию от той, которая была характерна для осени 1918 г.
Следует отметить, что было запугано само духовенство, и пока в нашем распоряжении нет фактов корпоративной сплоченности перед лицом новых опасностей. Так, не вполне ясна позиция епископа Досифея по вопросу о повторном аресте его викария – преосвященного Германа – в мае 1919 г. Известно, что в 1919 г. владыка Досифей был впервые арестован советской властью и некоторое время содержался в заключении (документы по этому аресту не обнаружены, хотя их существование вероятно). Ходатайствовал ли он об освобождении заключенных, был ли с этим как-то связан его первый арест? На эти вопросы только предстоит ответить.
В феврале 1919 г. также впервые был арестован настоятель Духосошественской церкви протоиерей Владимир Воробьев82. Причины этого преследования тоже пока остаются неизвестными. Но даже имеющиеся данные позволяют утверждать: очень быстро, буквально за полгода, была уничтожена всякая возможность какой-либо коллективной церковно-общественной активности. Можно ли было думать в начале 1919 г., через полгода после последнего епархиального съезда, о созыве очередного, нового собрания всей саратовской Церкви? Едва ли.
С другой стороны, даже во время проведения процесса большевики не скрывали, что власть их утвердилась еще не до конца и что многое ей угрожает. Так, на октябрьском заседании судья спрашивал благочинного отца Константина Соловьева, не призывал ли священник Платонов в проповеди «избавиться от большевиков». За отрицательным ответом следует вопрос о том, чем было вызвано «сочувственное отношение» прихожан к проповеди, в подтексте которого как будто содержится риторический вопрос: неужели может быть что-то более приятное для народа, чем избавиться от большевиков? Очевидно, что судья-большевик в глубине души сомневался во «всенародной» поддержке правящей партии. Одновременно нужно заметить, что подобные провокационные вопросы («не хотели ли избавиться от советской власти?», «не рассчитывали, что власти партии большевиков скоро придет конец?») станут своеобразной традицией советской судебно-следственной системы при обвинении «контрреволюционных элементов» в целом и духовенства в частности. Но на тот момент они отражали лишь реальность: новая власть удерживалась исключительно силой.
Кроме того, большевики на саратовском процессе стремились найти подтверждение широко пропагандируемой ими уже тогда и особенно позднее формулы «поп-мироед», идеи о священниках – тунеядцах и эксплуататорах. Достаточно показательны прения вокруг графика работы дома у священника Платонова 14-летней девочки-служанки Евдокии Бариновой. Как ни силилось обвинение выявить факт чрезмерной эксплуатации несовершеннолетней священником, попытка провалилась. А вот обратный эффект на процессе был создан, когда на январское заседание прибыли прихожане храма протоиерея Хитрова, свидетельствовавшие о нем, как выше говорилось, исключительно с положительной стороны.
Организаторы процесса предпринимали попытку не только опровергнуть неправоту «отживших классов», но и утвердить собственные идеи. Об этом как об одной из задач процесса свидетельствует январская речь обвинителя Касицкого, который выступил с апологией карательной политики большевиков. Защищая новую власть и свою партию, обвинитель договорился до того, что назвал Ленина... христианином (см. также комментарии, примечание № 327).
Находилось место в речах обвинителя и для того, что более уместно на партийном собрании или митинге. Так, Л.И. Гринь жаловался в своей речи на положение большевиков: «Мы и военным снаряжением не обеспечены, и нам приходится каждый револьвер, каждую испорченную винтовку брать. До сих пор мы не догадаемся перелить колокола, например, на гильзы и т.п.». Идея о том, что необходимые материальные ресурсы удобнее не произвести самим, а отнять у «отживших классов», была свойственна большевикам и позднее реализовывалась повсеместно.
Кроме того, на этом и на подобных ему процессах закладывались традиции последующей советской репрессивной системы. Например, допрос подсудимого Платонова выливается в дискуссии о сионизме. Подобное весьма характерно для ведения позднейшего следствия в отношении противников советской власти: выходить на какие-либо теоретические, международные темы, на глобальные события, участниками которых подсудимые быть никак не могли. Версия «сельский поп – японский шпион» и тому подобные несуразности в 1930-е гг. становились вполне серьезным обвинением.
Одновременно можно сказать, что еврейский вопрос был поднят на процессе духовенства как своеобразный провокационный шаг. С одной стороны, Платонов был действительно антиеврейски настроен, особенно если учесть, что он был выходцем из «команды» знаменитого епископа Гермогена (Долганова), часто поднимавшего в проповедях и печатных публикациях этот вопрос. И действительно, еврейская тема затрагивалась в проповедях отца Михаила, он верил в подлинность «Протоколов сионских мудрецов». Указывая на все это на суде, обвинители – евреи по национальности – Хацкелевич и Касицкий, очевидно, жаждали услышать от обвиняемого выпад в свою сторону. К чести священника нужно сказать, что он стоял гораздо выше того уровня, на котором человек попадается на такие уловки. И естественно, никакой ненависти к представителям других этносов, никакого «бытового национализма» у священника не было.
С похожей целью разыгрывалась на процессе и карта монархизма. Общественная ситуация в стране, тон обвинителей как будто исключали возможность того, что на суде позволительно будет сказать: «Я монархист». Однако это оказалось вполне возможным для священника Платонова, не желавшего в угоду конъюнктуре (и даже ради вероятного смягчения своей участи) изменять собственные взгляды об идеальной монархии, о государстве-семье во главе с монархом-отцом. Так что, можно сказать, и в данном случае провокационная попытка провалилась. Кстати, при всей стойкости своих взглядов священник Платонов не был настроен исключительно на принятие мученического венца. В заключение своего последнего слова на процессе он призвал суд в случае необходимости непременно изолировать его от советского общества, разрешить ему «уехать в какую-нибудь нейтральную страну: в Финляндию, Англию...». Но при этом отец Михаил продолжал держаться тех взглядов, которых считал нужным держаться. И именно это не устраивало большевиков.
Не легче ли было начать судебное преследование бывшего иеромонаха Илиодора (Сергея Труфанова), вернувшегося в это время в Россию из эмиграции? Вот уж кто до революции был автором массы произведений «черносотенной литературы»! Их можно было достать из библиотек, архивов старых учреждений. Но этот путь не устроил бы большевиков, так как Труфанов был готов поменять свои взгляды и фактически встать на службу новому режиму, а священник Михаил Платонов служил Богу, а не светской власти.
Кроме того, что в тактике обвинителей присутствовал обозначенный выше провокационный элемент, нужно отметить неправовой характер их речей. Ни одной точной ссылки на советское законодательство в их речах, в том числе и в заключительных, обнаружить невозможно (а заметим, что к этому времени уже действовала первая Конституция РСФСР!). По своей стилистике это были не юридические (даже учитывая чрезвычайно-революционный характер судилища), а митинговые, пропагандистские речи. Тем самым процесс превращался из революционного, гражданского, народного суда в партийный (о чем уже говорилось), религиозный (точнее – антирелигиозный), идеологический суд, в суд над идеей веры, идеей Церкви. Судили на процессе не конкретных подсудимых, а Православие в целом. Это можно считать отличительным признаком почти любого последующего показательного процесса против духовенства.
Ко второму, январскому процессу людям, четко и адекватно понимающим происходящее, стало, видимо, ясно, что при оперировании судебными, правовыми (пусть и революционного времени) методами по сформулированному обвинению практически невозможно убедительно доказать виновность обвиняемых: дело в этом случае рассыпается. Но эволюция советского государства шла в сторону окончательной победы репрессивных, карательных приемов, часто не имеющих ничего общего даже с советскими законами. По сути дела весь процесс, организованный в год издания декрета об отделении Церкви от государства, стал грандиозным вмешательством государства в ее дела.
На процессе большевики фактически осуществляли «знакомство» с Православной Церковью, ее структурой, эволюционировавшей в то время системой епархиального (в т.ч. приходского) управления. Как мы видели, обвинители, а под влиянием обстановки и защитники подробнейшим образом расспрашивали свидетелей и обвиняемых о взаимоотношениях епископа с благочинными и настоятелями приходов, об отличиях Епархиального совета от прежней консистории, об обязанностях церковных должностных лиц и т.п. Тем самым, помимо всего прочего, материалы процесса могли всего через несколько лет служить своего рода справочником для тех, кто готовил в 1922 г. региональный вариант спецоперации по расколу Православной Церкви.
Рассмотрение материалов процесса показывает, что к этому моменту большевики набрали достаточно сил, чтобы применять для антирелигиозной борьбы иные средства, нежели простая внесудебная расправа. Они начали закладывать мощные основы для искоренения фундаментальных начал, на которых зиждилась Россия в течение столетий. Они занимались полной профанацией права, которое в цивилизованном виде лишь в предшествующие 50 лет стало оформляться в стране. Тем самым они конструировали репрессивную машину, которая в последующие два десятилетия перепашет страну до самых глубоких корней. Пока еще эта машина не могла функционировать с желаемой производительностью. Тот же процесс саратовского духовенства показал, что обвиняемых поддерживают огромные массы людей и что заставить их молчать можно только насилием.
Публикуемые документы позволят рассматривать процесс саратовского духовенства в одном контексте с другими трагическими событиями жизни Русской Церкви этого периода, в том числе и в соседних регионах: расстрелом епископа Леонтия (фон Вимпфена) в Астрахани в 1919 г.; инспирированной ЧК раскольнической деятельностью пензенского архиепископа Владимира Путяты; не менее вредной для Церкви и поддержанной той же организацией активностью в Царицыне бывшего иеромонаха Илиодора (Труфанова) и т.п. Видимо, комплексное изучение соответствующих источниковых материалов позволит уточнить положения, сформулированные в настоящем исследовании.
* * *
См.: Проповедь за Божественной литургией на Бутовском полигоне 23 мая 2009г.// Патриархия.ru – Русская Православная Церковь: Официальный сайт Московской Патриархии. URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/652525.html
Из всего многообразия отечественной литературы нужно отметить монографию А.Н. Кашеварова Православная Российская Церковь и Советское государство (1917–1922). М., 2005, а из зарубежной – книгу Luukkanen A. The Party of unbelief: The religious policy of the Bolshevik party, 1917–1929. Helsinki, 1994.
Напр., целое собрание материалов о репрессиях против духовенства представлено в агиографических сочинениях игумена Дамаскина (Орловского): Мученики, исповедники Русской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Тверь, 1992–2002. Кн. 1–7; Жития новомучеников и исповедников Российских XX века. Тверь, 2005–2008. Кн. 1–6 [Январь – Июнь]. Появляются и носящие научный характер исследования биографий новомучеников и исповедников, см., напр.: Вятский исповедник: Святитель Виктор (Островидов). Жизнеописание и труды / Сост. Л.Е.Сикорская. М., 2010.
См., напр.: Майорова Н.С. Государство, Церковь, школа и их взаимоотношения в 1917–1929 гг. (на материалах Верхнего Поволжья): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Кострома, 2000 (по материалам диссертации в 2007 г. издана монография); Беликова Н.Ю. Православная Церковь и государство на Юге России: конец XIX – первая треть XX вв. Краснодар, 2004.
Лавров В.М., Лобанов В.В., Лобанова И.В., Мазырин А.В. Иерархия Русской Православной Церкви, патриаршество и государство в революционную эпоху. М., 2008. С. 184.
Проскурин К., свящ. Саратовское православное духовенство в 1917–18 гг. // Культура русских и немцев в Поволжском регионе (Результаты комплексного междисциплинарного гуманитарного исследования). Саратов, 1993. Вып. 1. С. 30–36.
Владимиров А. Они служили Богу и людям // Православная вера. 1998. №13.
Здесь и далее это обозначает ссылку на документ, представленный в книге, где римская цифра – номер раздела, арабская – номер документа. При ссылке на стенограммы заседания трибунала номер документа не указывается.
Плякин М.Е., диак., Теплов В.В. Огонь веры отца Михаила Платонова // Православная вера. 2006 №5. С. 8–9; Воробьев М., свящ., Плякин М.Е., Теплов В.В. Герман (Косолапов)//Православная энциклопедия. М., 2005. Т.9. С. 248–249; Святой священномученик Михаил, иерей саратовский// Православие и современность: Информационно аланилитический портал Саратовской епархии. URL: http://www.eparhia-saratov.ru
Мраморнов А.И. Судебный процесс против православного духовенства в Саратове в 1918–1919 годах // Отечественная история. 2008. № 4. С. 97–104; Он же. Предыстория и исторический контекст судебного процесса над саратовским духовенством в 1918–1919 гг. // XIX ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Материалы. М., 2009. Т. 1. С. 255–263; Он же. Хроника одного трибунала // НГ-Религии. 2009. 10 октября.
Мраморнов А.И. Обвинения против православного духовенства в Саратовском губернском революционном трибунале (1918–1920 гг.) // Церковно-исторический вестник. 2008. № 15. С. 106–115; Он же. Дело послушника Белявина – «репетиция» показательного процесса против саратовского духовенства 1918–1919 гг. // Вестник ПСТГУ. Сер. «История. История Русской Православной Церкви». 2009. № 4. С. 65–99; Он же. Из входящей корреспонденции одного из благочинных Саратова за 1919 год // Вестник церковной истории. 2009. № 3–4 (15–16). С. 155–180.
Странное впечатление, например, производит одна из публицистических работ, в которой затронуты те события: Ганский В. Советские мученики за веру // Саратовские вести. 2010. № 100. С. 3.
Краснощеков К., свящ. Голод 1921–1922 годов в Саратовском Поволжье и зарождение обновленческого раскола // Труды Саратовской православной духовной семинарии. Саратов, 2007. Вып. I. С. 104–132.
Софинская Е.Б. Подвижник на ниве духовного просвещения // Саратовский краеведческий сборник.: Науч. тр. и публ. Саратов, 2008. С. 163–170.
Очерки истории Саратовского Поволжья (1917–1941)/Под ред. Ю.Г. Голуба. Саратов. 2006. Т.3. Ч. 1.
Серухина О.Е. Нижегородский епархиальный совет в 1918–1921 гг. // Вестник ПСТГУ. История. История Русской Православной Церкви. 2010№ 1 (34). С. 18–25.
См., напр.: Посадский А.В. Степной стрелковый полк: воронежские и саратовские крестьяне в рядах ВСЮР // Военно-исторические исследования в Поволжье: Сб. науч. тр. Саратов: Научная книга, 2005. Вып. 6 (электронная версия статьи: http://www.sgu.ru/files/nodes/9659/15.pdf).
ГАСО. Ф. Р-507. Оп. 2. Д. 24, 26 (далее – Д. 24 и 26), до 2007 г.-Д. 153, 155. Впервые данные дела обнаружены и введены в оборот саратовским архивистом Ольгой Константиновной Пудовочкиной (1934–2012), блестящим знатоком архивных документов по истории Саратовской епархии.
В настоящем издании все даты после февраля 1918 г. приводятся публикатором по новому стилю.
О составе Саратовского епархиального совета // РГИА. Ф. 831. Oп. 1. Д. 134.
РГИА. Ф. 796. Оп. 439. Д. 281.
Мраморнов А.И. Из входящей корреспонденции...
СОМК. НВСП 38349. Документ опубликован: Мраморнов А.И. Из входящей корреспонденции…
СОМК. СМК 15774 / 16. С. 110.
СОМК. СМК 15774 / 14. Титульный лист
СОМК. СМК 18093.
СЕВ. 1917. № 8. С. 266–267.
Цит. по: там же. С. 271–272.
Борис (соколов), архим. По поводу церковного соблазна в Саратовской епархии // СЕВ. 1917. №10–11. С. 341–343
Увольнение на покой епископов Палладия и Леонтия // СЕВ. 1917. №14. С. 472.
СЕВ. 1917. №13. С. 446.
СЕВ. 1917. №7. С. 433.
СЕВ. 1917. №13. С. 462.
Там же. С. 454.
Там же. С. 463.
Цит. по: К[азанск]ий А. Епархиальный кризис // СЕВ. 1917. №14. С. 473.
Орлов Ф. В Епископском совете // СЕВ. 1917. № 17–18. С. 611.
К[азанск]ий А. Первые в Саратове выборы епархиального епископа // СЕВ. 1917. №24. С. 837.
СЕВ. 1917. №22. С. 765.
См.: СЕВ. 1918. №5–6. С.93
Впрочем, этот случай межконфессионального общения был не первым после начала революции. 18 апреля (1 мая по григорианскому календарю) 1917 г. некоторые саратовские священники приняли участие в пролетарском празднике на Соколовой горе. В завершение митинга присутствовавшие там «мулла и священник крепко пожали друг другу руки. Оркестр грянул марсельезу» (СЕВ. 1917. № 13. С. 464).
Старик. Попы объединяются // СКГ. 1918. № 2 (22 февраля). С. 1.
СЕВ. 1918. № 5–6. С. 93.
Новое выступление А. Булатовича // Никон, еп. Мои дневники. Сергиев Посад. 1913. Т.4 С. 172.
По крайней мере, согласно показаниям священника Платонова (док. I.15).
Павлов Д.Б. Трибунальный этап советской судебной системы. 1917–1922гг. // Вопросы истории. 2007. № 6. С. 4.
Пивоваров М.С. Революционные трибуналы в Сибири (январь 1919 – ноябрь 1923г.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Кемерово, 2007. С. 12.
Там же. Таким образом, процесс против саратовского духовенства проходил в период становления революционной судебной системы и потом – в момент перехода от участия народных представителей фактически к партийному («классовому») суду. Это наложило отпечаток на характер разбирательства: с одной стороны, на нем имела место некая публичность, открытость и состязательность, с другой – даже на самом процессе у его участников, видимо, присутствовало чувство предрешенности приговора, хотя внешне все было обставлено как акт подлинного правосудия, при котором окончательное решение выносится лишь в совещательной комнате. Кроме того, по составу судей это был действительно уже не «народный», а чисто партийный суд, о чем открыто заявлялось на процессе.
Корнилов Ф. Пять лет пролетарского суда // Пять лет пролетарской борьбы, 1917–1922. Саратов, 1922. С. 77–78. Н. Афанасьев ошибочно полагал, что революционный трибунал в Саратове был создан в конце 1917 г. (См.: Афанасьев Н. Борьба партии большевиков за установление и упрочение советской власти в Саратовской губернии. Саратов, 1947).
Саратовский революционный трибунал // СКГ. 1918. № 28 (27 марта). С. 3.
См.: Определение Священного Собора Православной Российской Церкви об епархиальном управлении // Священный Собор Православной Российской Церкви. Собрание определений и постановлений. М., 1918. Вып. 1. С. 26.
Ш-нъ Е. К убийству Николая Романова // СКГ. 1918. № 117 (23 июля). С.2.
Революционный трибунал. Исправник в монастыре // ИСС. 1918. № 184 (7 сентября).
ГАСО. Ф. Р-507. Оп. 2. Д. 125. Л. 38.
См.: Деятельность комиссии по отделению церкви от государства // ИСС. 1918. № 258 (5 декабря).
СОМК. СМК 15774/14. С. 85.
Там же. С. 85–86.
Святой священномученик Михаил, иерей Саратовский. Ч. 2 // Православие и современность: Информационно-аналитический портал Саратовской епархии. URL:http://www.eparhia-saratov.ru
Молчанов Л А. Газетная пресса России в годы революции и Гражданской войны (окт. 1917–1920 гг). М., 2002. С. 18.
См.: Адрес-календарь Саратовской губернии на 1893 год. Саратов, 1893. С. 115 –116.
См.: Отчет о состоянии С.-Петербургской духовной академии за 1905 г. СПб., 1906. С. 30.
См.: ГАСО. Ф. 1132. Оп. 1.Д. 147.
РГИА. Ф. 796. Оп. 439. Д. 281. Л. 27 об.
См.: ГАСО. Ф. 135. Oп. 1. Д. 8197. Л. 3 об.
См.: Дедушка. Грехи// Саратовский листок. 1912. №263 (29 ноября). С.4.
См.: Платонов М., свящ. Письмо в редакцию // СЕВ. 1915. № 8. С. 333–335.
См. соответственно: СЕВ. 1915. № 29, 16, 20, 22–23.
См.: Ъ. Храм-памятник второй отечественной войны в г. Саратове // СЕВ. 1917. №1.С.ЗЗ.
Государственный архив новейшей истории Саратовской области (далее –ГАНИСО). Ф. 81. Оп. 1. Д. 19. Л. 88 об.– 89.
См.: ГАНИСО. Ф. 27. Оп. 1. Д. 294. Л. 28.
См.: Хотя Трухляеву принадлежит вопрос, адресованный епископу Герману и позволяющий дать определенную характеристику образу его мышления: «Вы являетесь верховным вождем?».
ГАНИСО. Ф. 138. Оп. 1. Д. 12. Л. 13 об.–14.
ГОНИСО. Ф. 138. Оп. 1. Д. 12. Л. 41.
См.: ГАСО. Ф. Р-507. Оп. 2. 26. Л. 160.
См.: ГАНИСО. Ф. 605. Оп. 1. Д. 6. Л. 85 об.
Со своими «близкими товарищами», «верующими коммунистами», о. Димитрий Крылов намеревался создать «христианскую коммунистическую ячейку».
В предыдущие работы автора этих строк о процессе саратовского духовенства (см. ссылки на них выше, в обзоре историографии) вкралась досадная ошибка: неверно указывалось, что трибунал 11 января подтвердил расстрельный приговор священнику Платонову.
Его подписи стоят на указах Саратовского епархиального совета, отложившихся в архиве благочинного священника Александра Тихова (см.: СОМК. СМК 66311, 66315, 66316 и др.; наиболее ранний подписанный о. Алексием Хитровым указ из этой архивной коллекции датирован 24 января 1919 г.– СОМК. СМК 66344).
Вероятно, он сменил в должности А.Ф. Павлова и оставался в ней весь остальной период существования Саратовского революционного трибунала до судебной реформы 1922–1923 гг. (судим об этом по: ГАРФ. Ф. Р-1005. Оп. 3. Д. 169. Л. 11).
Архив УФСБ по Саратовской области. «Списки на лиц, осужденных Саратовской Губчека к ВМН за 1918–1919, 1920–1921 гг.». Л. 2, 8.
Отметим, что никакого «протокола», о котором все время упоминали обвинители и защитники, видимо, и не было, а была именно стенограмма заседания, куда заносилось все, а не отдельные моменты.
См.: СОМК. НВСП 38348.