Русские миссии на окраинах

18 января 1901 года исполнится ровно сто лет со дня объявления в Петербурге манифеста императора Павла I о присоединении Грузии к России¹. С этого времени Грузия потеряла свою самостоятельность, как отдельное государство; за то она прибрела внутренний мир, безопасность от внешних врагов и все необходимое для всестороннего процветания страны под защитою и в единении с такой могущественной державой, как Россия.

Православная Россия, давно уже заботившаяся о распространении и восстановлении христианства среди различных народов Кавказа, с этого времени, сравнительно с прежним, приобретала более возможности насаждать христианство среди воинственных сынов Кавказа. К сожалению, вопрос о миссионерской деятельности русской церкви на Кавказе мало разработан в русской церковно-исторической литературе, и сведения о русских миссиях на Кавказе скудны.

Больше всего русским миссионерам пришлось потрудиться среди осетин. С 1745 по 1860 г. русская церковь трижды открывала миссию среди осетин, пока, наконец, осетинская миссия не была заменена обществом восстановления православия на Кавказе. Поучительны судьбы распространения и восстановления христианства среди осетин. Не мало было и ошибок в этом деле, особенно в конце XVIII в. и в начале XIX в.; вместе с тем было не мало достойного подражания и прославления. Во всяком случае, русские миссионеры своей просветительной деятельностью, казалось бы, заслужили право на прочную память среди осетин, но бурная жизнь горцев, полная тревог, военных опасностей и приключений, постоянно и поcтепенно сглаживала в народной памяти воспоминания о таких скромных тружениках, какими были русские миссионеры.

Вспомним же хотя нечто из их безвестной судьбы, чтобы к столетию присоединения Грузии к России не остались без воспоминания и эти самоотверженные труженики на пользу православия и России среди гор и ущелий Кавказа!

Кавказ!.. Кто не знает, кто не читал, кто не слышал про этот дивный, чудный край? Воспетый поэтами, описанный историками – Кавказ известен Mиpy! Мог ли этот знаменитый, богато одаренный край быть лишенным высшего благословения Божия через просвещение христианством? И действительно, хотя русская церковь учредила на Кавказе в половине ХVIII в. миссию для восстановления и распространения христианства среди различных народов и племен Кавказа, но христианство было известно здесь даже прежде, чем была насаждена Христова вера в земле русской.

Весьма вероятно, что интерес к учению христианства на Кавказе был возбужден еще при жизни Спасителя и тщательно поддерживался здесь. Вся масса народонаселения, конечно, состояла из язычников, но вводители и посредники христианской религии были евреи, которые, как это вполне доказано, жили в большом числе в Армении и поддерживали оживленные сношения со своими единоверцами в Палестине. Выдающийся ученый Услар в своем сочинении: «Начало христианства в Закавказье и на Кавказе» приводит много доказательств в пользу этого мнения. Такой взгляд у него основан на насильственных выселениях израильтян на запад и восток, происходивших разновременно, как о том повествует Библия. Выселения эти начались с 735 г. до Р. X. и происходили еще при Тите (70 г. по Р. X.), после разрушения Иерусалима. Затем, пользуясь методом сравнительного языкознания, Услар доказывает, что у южного берега Каспия находились некоторые местности, о которых говорится в Библии, заселенные евреями, и приходит к заключению, что в течение столетий большая часть плененных евреев была поселена в Закавказье, по всей ширине перешейка, начиная от юго-западного угла Черного моря. Весьма вероятно, что в этой стране евреи, ожидавшие Мессию и поддерживавшиe постоянные сношения с родиной, в которую многиe из них и переселились, тайно исповедовали веру в Спасителя. Здесь, на востоке, отверженные израильтяне, присоединившиеся к новому учению, беспрепятственно могли совершать богослужение по новым обрядами, в то время, как на западе, в Риме, их жестоко преследовали мечом и огнем. Выяснив эти обстоятельства, барон Услар продолжает далее:

«Согласно церковным преданиям, ап. Андрей и Симон Кананит проповедовали слово Божие на Кавказском берегу Черного моря, а Варфоломей и Фаддей – в Армении. Отсюда с несомненностью следует убеждение, что уже в I веке христианской веры много христиан находилось в Грузии и Армении, преимущественно же между тамошними евреями. В 100 г. по Р. X. папа Климент сослан был императором Траяном в Херсон, и отсюда распространял христианское учение между иберами (грузинами), как о том повествует (почти современный писатель) св. Ириней. С тех пор в церковной истории упоминается о церкви иберской»².

В то время, когда христианство распространялось в Иберии, еще в первом веке после Р. X., осетины имели уже постоянные столкновения и сношения с Грузией, то как её враги, то как её союзники. Это давало осетинам возможность, хотя косвенно, знакомиться с христианством, распространявшемся в Грузии. Кроме того, постоянные вторжения в Осетию римлян, готов, гуннов и др. с севера, постепенно оттесняя осетин в глубь Кавказского хребта, по свидетельству некоторых историков местных преданий, были причиною переселения части осетин с северного склона гор на южный, к пределам Грузии, приблизительно в начале III в. по Р. X. Это переселениe установило впоследствии связь между Грузией и Осетией, ослабив прежние враждебные отношения единством религии. С этой стороны наиболее замечательным периодом осетинского прошлого было время деятельности св. Нины по распространению христианства на Кавказе. По некоторым указаниям, частью историческим, частью косвенным, заключающимся в многочисленности древних христианских храмов в Осетии, во время св. Нины христианство распространилось не только между южными, но и между северными осетинами.³

Кто же была св. Нина, распространительница христианства и в Грузии и в Осетии?

Св. Нина родилась от брака некоего Завалона с Сусанною. Когда ей минуло 12 лет, она вместе с родителями переселилась в Иерусалим. Родители её были очень благочестивые люди, весьма преданные христианскому учению; они вскоре расстались со своим единственным детищем. Отец, после трогательного прощанья с дочерью, оставил её в Иерусалиме и удалился к язычникам, где он пропал без вести. По приказанию патриарха Ювенала, Сусанна приставлена была на служение к нищим сестрам, а св. Нину отдали в услужение и обучение к старице Ниофоре, армянке по происхождению. Эта последняя говорила ей: «Сила твоя равна силе львице, рев которой громче рева всех других четвероногих; ты уподобляешься орлице, которая парит в воздухе выше самого орла; охватывая взором весь мир, она видит и познает добычу и схватывает ее с распростертыми крыльями. Вот твое будущее назначение, и я тебя научу ему. В грузинском городе Мцхете находится хитон Господа нашего Иисуса. Иди туда». Но прежде путешествия в Грузию св. Нина прожила несколько времени в Греции. Здесь она удостоилась особенного небесного явления и получила приказание «идти в северную сторону, где жатвы много, а нет деятелей». На пути своем она пришла к озеру Топоровань (Фаравна) в холодную альпийскую страну, где горы даже летом покрыты снегом. Здесь она прожила двое суток у пастухов из Грузии, которые сказали ей, что, следуя течению реки, выходящей из озера, она придёт в большой город Мцхет, где почитают богов и властвуют цари. Во время долгого пути она увидела следующий сон. К ней подошел муж, дал ей книгу и сказал: «отнеси это к языческому царю в Мцхете». Он открыл книгу; в ней была печать Иисуса Христа и десять римскими буквами обозначенных изречений, которые гласили следующее:

I. Где будет проповедано евангелие сие в целом мире, там будет сказано о жене сей.

II. Нет мужского пола, ни женского, ибо все вы одно во Христе Иисусе.

III. Идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Св. Духа.

IV. Свет к просвещению язычников и слава народа Твоего Израиля.

V. Идите по всему миру и проповедуйте евангелие всей твари.

VI. Принимающий вас принимает Меня, а принимающий Меня принимает пославшего Меня.

VII. Мария была возлюблена Господом, ибо она внимала истине слов Его.

VIII. Не бойтесь убивающих тело, душу же не могущих убить.

IX. Иисус говорит Марии Магдалине: иди к братьям Моим и научи их.

X. Проповедуйте всегда во имя Отца и Сына и Св. Духа.

Следуя по пути к Мцхету, св. Нина должна была переходить через дикие горы (Боржомское ущелье), прежде чем достигнуть Грузии. Она пришла в еврейскую деревню и вместе с жителями её отправилась в Мцхет, столицу языческого царя Мириана и его супруги Наны. Здесь происходило большое празднество в честь главного их бога – Армаза. Там стоял медный идол: вправо от Армаза находился золотой Ганиз, влево – серебряная Гаим. Предание говорит далее, что сильная буря повалила идолов на землю, и они разбились вдребезги; что св. Нина совершила много чудес; что она искала хитон Господень у евреев и нашла между ними много приверженцев, и что она обратила в христианскую веру первосвященника иудейского Авиафара, который также распространял новое учение. Нина три года прожила в Мцхете. Она исцелила царицу Нану от тяжкой болезни и обратила ее в христианскую веру. Вскоре затем и сам царь, следуя примеру супруги, сделался приверженцем нового учения.

Впрочем, в Грузии, еще слишком 200 лет спустя после обращения царя Мириана, сохранились идолы и жертвенники в виду столицы, на горе Заден. Местных средств к распространению христианства было, по-видимому, недостаточно, и около 550 г., с благословения знаменитого подвижника Симеона Столпника, в Грузию прибыла целая миссия святых мужей, известных в истории грузинской церкви под именем тринадцати сирийских отцов. Они почитаются основателями знаменитейших монастырей и церквей в крае; они довершили дело, начатое мцхетскими христианами из евреев и св. Ниною⁴.

Время апостольской деятельности св. Нины и тринадцати сирийских отцов имело, конечно, благотворное просветительное влияние на сопредельную с Грузией Осетию.

В настоящее время осетины живут почти в центре Кавказских гор. Но было время, когда они, под названием осов (по грузинским летописям), ясов (по русской летописи), аланов (в трудах византийских и классических писателей), занимали с.-западную кавказскую равнину, доходя до Азовского моря и нижнего течения Дона. Под влиянием нападений разных народов им пришлось потесниться к долинам и ущельям Кавказского хребта, к бассейну верхней Кубани и Терека. Теперь в Терской области они занимают сканы и долины Терека и его притоков с левой стороны – Ардона, Фиаг-дона, Гизель-дона и Уруха, на юг расположены по рр. Большой и Малой Лиахве, Ксанке и др., в пределах Тифлисской (Горийск. и Душед. уезд.) и Кутаисской губернии (Рачин. уезд.) в верховьях Риона. Кроме этого главного района осетинские поселения распространены в стороне от хребта по среднему течению Терека, близ г. Моздока, и представляют среди русского и чеченского населения колонию около 4000 душ⁵.

Сама природа разделила осетин на две части: северных и южных. По рельефу местности Осетия делится на горную и плоскостную. Из числа рек, орошающих последнюю часть этого пространства, первое место занимает Терек, а потом его притоки. Все эти речки, кроме Терека, в обыкновенное время похожи на едва струящиеся ручьи, но во время таяния снегов и дождей в горах, они прибывают в несколько часов, и тогда не только невозможна через них переправа, но напор воды так силён, что срывает мосты, ворочает каменные глыбы и вырывает с корнем огромные деревья. Так, река Ардон или Ара-дон на осетинском языке значит: бешеная река.

Озер нет на этой равнине, но вдоль подошвы Черных гор находится много гнилых болот, порождающих злокачественные лихорадки. К Осетии до последнего времени не было никаких дорог, а тем более колесных. Каждый сам прокладывает себе дорогу и перевозит тяжести на вьюках там, где нельзя их перевезти на арбе⁶.

Несмотря на свою неприступность, Кавказ издревле был воротами народов.

Зачавшиеся в роскошных долинах азиатских и африканских рек, на плодородных берегах теплых морей, древние царства, еще на далекой стране истории, ведут войны с дикими народами северных равнин через теснины Кавказа.

По грузинской хронике царя Вахтанга, первые набеги хозар на закавказские царства наследников баснословного Таргамоса начались еще задолго до Р. Х., тогда уже существовали «Морские ворота», называвшиеся при Вахтанге Даруванди (Дербент), чрез которые и прорывались многочисленные полчища Хозар. Хозары, по уверению Вахтанга, узнали тогда же и другой путь чрез Кавказский хребет – Арагвские ворота или Дариалы.

Переход Моисея с евреями из Египта через Черное море упоминается грузинскою хроникою как событие гораздо позднейшее (160 лет спустя).

До такой степени древними являются «Кавказские ворота» в воображении народов, хотя и невозможно доверять этим баснословным утверждениям грузинской хроники.

Дарьял – это знаменитые в летописях «Кавказские ворота». У римлян и в средние века они часто назывались «ворота Команов», т.е. половцев. Эти кочевники хорошо поняли значение Дарьяльского ущелья, и, кочуя у северного подножия Кавказа, постоянно старались владеть ущельем, запирая по произволу путь через хребет своим недругам, а сами всегда готовые ринуться на азиатские царства через эти ворота.

Грузинский царь Мирван, живший во II в. до Р. Х., уже застал в ущелье ворота, преграждавшие теснину реки, и приказал заложить их наглухо, чтобы вовсе не пропускать в Грузию кочевников и горских разбойников, а тут же над воротами, на одиноком обрывистом утесе построил крепкий замок, развалины которого видны до сих пор на скале Тамары⁷.

За Дарьял велись нескончаемые войны между народами. Половцы отнимают их у грузин, грузины у оссов, греки у персов, турки у греков; арабы в VIII в. содержали в Дарьяле свой гарнизон. В XIII в. монголы Чингиз-хана силою прорываются через Дарьял, покоряя все кавказские царства, наводняя русскую равнину.

Всегда и для всех народов, переходивших через Кавказ, Дарьял служил или воротами защиты, или воротами нападения, в одно и то же время ключом от Азии и от Европы⁸.

При таком положении и значении Кавказа, как ворот для народов Азии и Европы, – могла ли Осетия и её жители остаться вне воздействия от проходивших через Кавказ народов? И какому разрушительному действию должно было подвергнуться христианство в Осетии, еще не окрепшее и не утвердившееся после своего насаждения апостолами и св. Ниною, просветительницею Грузии! Ведь центр Кавказа был постоянною ареною вражеских разгромов, нашествий и вторжений разных народов и с севера и с юга. Это обстоятельство было особенно неблагоприятно для развития и даже самого существования христианства в Осетии, тем более, что эти вторжения быстро следуют за временем апостольской деятельности св. Нины.

Так, в 851 г. северные варвары вторгаются в Армению, в 1513 г. гунны-собиры вторгаются чрез Дарьяльское ущелье. В то же время с восточного Кавказа на Осетию напирали персы, прорвавшиеся в Дагестан и потом к западу от Дарьяльского ущелья, завладев таким образом частью осетинских земель. Кроме этих и подобных им выдающихся фактов, имевших, вообще, для христианства Осетии значение разрушительное, её тогдашнее прошлое было наполнено враждою с другими малоизвестными нехристианскими народами, бродившими на северном Кавказе, что в свою очередь не оставалось без разрушительного влияния на христианство в осетинских ущельях. И это христианство исчезло бы, вероятно, до времени царицы Тамары, если бы Осетия не подпала в половине VI в. под влияние римлян при Юстиниане I и Юстиниане II (522–556)⁹.

Это время не осталось бесследным для религиозной жизни и духовного просвещения Осетии. Память об этих государях до сих пор жива среди осетин. Иначе не могло быть, ибо деятельность их была весьма плодотворною для дела христианства в Осетии. Православные греческие императоры Юстиниан I и Юстиниан II, движимые благочестивым чувством утвердить христианство в Осетии, послали сюда миссионеров, которые неустанною проповедью слова Божия, обучением детей осетин грамоте и правилам благочестивой жизни, а также истовым совершением богослужения по уставу церкви, докончили дело св. Нины; осетины стали креститься целыми массами.

Услышав о таком успехе миссионеров, греческие императоры приняли Осетию под своё покровительство и не щадили средств на утверждение здесь христианства; за их счет тут строились храмы и монастыри, которые снабжались священными предметами, и увеличивалось число миссионеров. В одном селе горной Осетии (в Галиате) почти чудесным образом сохранилась и до сих пор маленькая каменная церковь с кельями. У местных жителей об этой церкви и кельях существует предание, по которому церковь эту построил греческий император Юстиниан во имя семи мучеников Маккавеев, а кельи были станом для греческих миссионеров. Осетины называют эту церковь «Юсть-дзуара», т.е. церковью Юстиниана, и относятся с благоговением как к ней, так и к памяти о своих просветителях. На небольшом расстоянии от Юсть-джуара на север, по тому же преданию, похоронен один из греческих миссионеров, проповедовавших в Осетии, почему тамошние жители и теперь считают смертным грехом пройти в обуви между стеною церкви и могилою миссионера, а в известное время года, близкое ко дню празднования церковью памяти мучеников Маккавеев, совершают пред этою церковью жертвоприношения (режут быков и овец), читают молитвы и таким образом продолжают хранить к святыне далекой христианской древности своеобразное уважение¹⁰

Со времени Юстинианов и до царствования царицы Тамары Осетия подвергалась нападению разных народов, и эти нападения были гибельны для христианства в Осетии. Еще во времена Юстинианов грекам приходилось вести постоянные войны с персами, и те в своих походах на Грецию неоднократно подвергали Осетию разрушению. А при неудачах греков персы тем свободнее вторгались в пределы северного Кавказа и Осетию, что ими был покорен восточный Кавказ. В VIII в. христианство Осетии встречает нового еще более опасного и непримиримого врага: на Кавказ вторгаются арабы, исступленные разрушители христианства во имя тех посул своей религии, которые так льстят человеческой природе восточного темперамента. Шесть лет спустя, в 728 г., происходит движение хазар через Кавказские горы. С постепенным распространением на Кавказе магометанского элемента, в Осетии постепенно разрушались и труды греческих миссионеров по распространению и поддержанию христианства. Не встречая в последующие годы никакой поддержки к своему сохранению, христианство, наконец, в 931 году совершенно исчезло в Осетии, так что год этот считается годом отпадения осетин от христианства. Впрочем, как и всякое религиозное верование, не уничтожающееся сразу, христианство Осетии, очевидно, исчезло только в смысле, так сказать, наиболее заметного своего проявления, оставив свои следы в разных обрядах, поверьях народа и т.п. Предположение это тем более небезосновательно, что Осетия еще не была совершенно изолирована в дальнейшей своей судьбе от влияния элемента христианского. Так, обособившись от Грузии, своей прежней руководительницы в христианстве и сохранивши, благодаря своей живучести и воинственной энергии населения, некоторую самостоятельность даже и в периоды намеченных событий. Осетия скоро начала тяготеть к Византии во роли её военной наемницы, тем более, что этой роли предшествовала некоторая политическая зависимость от неё во времена Юстинианов¹¹.

Во время этого периода враждебных нападений на Осетию, осетинам в 867 году пришлось выдержать их набег воинственного русского князя Святослава с дружинами. Впрочем, память от этом не сохранилась у осетин, так как вражеские нападения на них были делом обычным в их жизни.

Постоянные набеги соседних народов на Осетию долгое время не давали осетинам возможности сплотиться в одно целое и образовать государство. Образованию осетинского государства не мало препятствовало дробление осетинского племени на разнообразные группы, отличавшиеся нередко и обычаями и языком. Эти различные племенные группы осетин отчасти образовались под влиянием набегов враждебных народов, так как после каждого набега в Осетии оседало немало чуждых осетинскому населению элементов.

Только в XI и XII вв. Осетия мало-помалу сплотилась в одно целое и, под управлением царя Ордуре (1019 г.), образовала феодальное государство. Это был период её высшего могущества и политического процветания, когда она имела все обычные функции правильной государственной жизни: столицу, администрацию, суд и т.п., «Осетинская царская фамилия», – говорит д-р Пфаф, исследователь древней истории осетин: – «возвысилась уже настолько, что царь Карталинии и Абхазии женился на дочери осетинского царя. Сношения с Византиею, укреплявшиеся 2–3 случаями выхода замуж осетинок за членов царского дома Византии, познакомили осетин с византийскою роскошью и цивилизацией тогдашней эпохи». Вообще же XI век был веком наибольшего экономического и политического процветания и благоустройства края. По словам Пфафа, в Осетии даже «там и сям распространялась грамотность, о чем свидетельствуют надписи, найденные в развалинах осетинских церквей». Впрочем, в виду того, что надписи эти делались почти исключительно на грузинском языке, источником такого письменного образования надо признавать Грузию¹².

Но особенно памятны для Осетии конец XII и начало XIII в. В это время знаменитая Грузинская царица Тамара вышла замуж за осетинского князя Давида Сослана. Породнившись с осетинами, Тамара во всех селениях Осетии стала строить новые и возобновлять старые церкви, снабжать их утварью, посылать для проповеди духовенство в такие места (горные высоты, недоступные ущелья) Осетии. Куда еще мало проникло христианство и, наконец, принесла в дар Осетии чудотворную икону Иверской Божией Матери, ныне драгоценнейшую святыню Моздокского Успенского собора. От брака Давида Сослана и царицы Тамары в 1181 году родился сын Георгий, восшедший потом на грузинский престол и продолжавший по отношению к Осетии дело своей матери¹³.

В этот период Грузия снова, как в дни св. Нины, является христианской просветительницею Осетии.

В это время уже не было тех разрушительных вторжений, которые прежде разстраивали политический порядок Осетии; оттого в ней могло удобно привиться новое высшее насаждение нравственной жизни. Сношения с Византиею, о которых было выше упомянуто не могли не отразиться на нравственном строе осетин и, хотя слабо, сохраняли и поддерживали в них семена христианства. Христианские верования осетин, хотя и искаженные магометанством и остатками языческих верований, всё же давали готовую почву для просветительской деятельности царицы Тамары. Этим отчасти можно объяснить тот быстрый успех, который делала в то время христианская проповедь и на южных и на северных склонах Кавказско-осетинского хребта, восстановляя здесь в целых десятках церквей полузабытое служение Богу Живому. Этого мало христианство могло быть введено только по форме, народ мог оставаться с прежними верованиями, но в Осетии восстановление христианства было действительно глубоко нравственным религиозным событием, и первый весьма существенный признак такого значения этого события указывается тем блестящим ореолом популярности, искреннего, глубокого благоговения и почитания, каким окружено в памяти народа, без различия вероисповедания, имя царицы Тамары («Тамар-дэдонали»).

В настоящее время как народные предания, так и более или менее достоверные исторические данные относят ко временам царицы Тамары не менее 27 храмов, частью сохранившихся, частью находящихся в состоянии развалин, глубоко почитаемых окрестным населением.

Время царицы Тамары глубоко запечатлелось в народной памяти, между прочим и потом, что Осетия стала тогда в зависимые отношения к Грузии не только в религиозном. Но и в политическом отношении, так как с этого времени судьба южных осетин безраздельно слилась во своем существовании с судьбою Грузии¹⁴.

В то время, как южная Осетия подчинилась Грузии, северная Осетия, вместе с другими народами северного Кавказа, была покорена татарами. Это данничество татарам было бедствием для христианства, так как с этого времени христианство опять стало постепенно вытесняться магометанством. Для осетинских-же владельцев эта зависимость не была особенно тягостною, так как дала им возможность освободиться от подчинения Грузии.

Впрочем, северная Осетия была не долго под властью татар. У осетин вспыхивает борьба за независимость и с Грузией и с татарами. В этой борьбе судьба южной и северной Осетии была не одинакова. Для южной Осетии борьба закончилась полным подчинением её власти грузинских феодалов – князей Эристовых и Мачабеловых, проявлявших страшную жестокость к своим крепостным осетинам. «Богатые грузины», – говорит Потто: – «стали строить в тесных ущельях укрепленные замки, мимо которых никто не мог пройти без опасения лишиться жизни или свободы. И эти страшные замки памятны народу доселе. В сырых и мрачных подземельях их нередко длинные годы томились несчастные жертвы помещичьего произвола и в оковах оканчивали свое мучительное существование. Один путешественник, посетивший такую темницу в Ксанском ущелье, видел в ней заржавленные цепи, разбросанные кости и пожелтевшие черепа… Это был ветхий остаток страшной, но верной картины Эристовского управления»¹⁵. Порабощенная и угнетенная южная Осетия во многих отношениях утратила свою самобытность. С этого времени исторический интерес сосредотачивается по преимуществу на северной Осетии. Здесь борьба с феодалами имела лучший исход для народа. Громадное большинство пришлых из Грузии феодалов должны были покинуть свои насиженные разбойничьи гнезда и удалиться из Осетии; осталось только несколько осетинский фамилий, но и их власть значительно пошатнулась. Успешности народной борьбы отчасти помогли татарские полчища великой орды Чингисхана, ослабившие силу Грузии и нашедшие сообщником в лице осетин, добровольно подчинившихся им, вероятно, из ненависти к грузинскому владычеству¹⁶.

За освобождение северной Осетии от зависимости по отношению к Грузии и её феодалам пришла пора освобождения её и от татарского ига. Осетия становится независимой и приходит в цветущее состояние, благодаря восстановленному в ней христианству и подвигам народного осетинского героя Оси-Багатара. XIII век навсегда останется памятным для Осетии, так как он был временем освобождения, независимости и религиозного возрождения Осетии. Героем этого периода был Оси-Багатар, которому посвящены народные осетинские сказания.

В начале XIII в. в Алагирском ущелье родился Оси-Багатар, в роде Гаредхановых или Сахиловых. Как сам Оси-Багатар, так и все браться его получили воспитание в духе христианском в Грузии. Видя своих соотечественников в сильном угнетении, – южных от грузинских князей, а северных от татарской орды, – Оси-Багатар задумал освободить родину от тяжкого иноплеменного ига; но для этого нужно было соединить северных и южных осетин в одно. Чтобы успеть в достижении намеченной цели, они убедили своих братьев (Исаака, Романа и Василия) принять монашество и посвятить себя чисто миссионерскому делу, зная, что только христианство свяжет осетин братскою любовью, внесет в жизнь их благоустройство и порядок, заставит их дружно и вместе стать под знаменем свободы, поднятом им для освобождения отечества. Братья, вполне сочувствуя планам Оси-Багатара, сделались монахами-миссионерами и, проповедуя усердно Евангелие между северными осетинами, скоро успели соединить северных и южных осетин в одно государство, восстановить в северной Осетии христианство, ослабленное давлением татарской орды и соседей кабардинцев.

Первым делом названных миссионеров-подвижников было построение монастырей в ущелье Цей во имя Живоначальной Троицы, развалины которого сохранились и до сих пор; другой монастырь был построен ими же во имя архангелов Михаила и Гавриила в Касарском ущелье, близ старого замка. Везде по Осетии были возобновлены церкви, сооруженные царицею Тамарою; духовенство, руководимое первым из указанных монастырей, своим благотворным влиянием скоро залечило нравственные раны Осетии.

Восстановлению христианства в Осетии с другой стороны содействовал и Оси-Багатар с остальными своими братьями, которые, ведя частые войны на юге с грузинами, а на севере с татарскими ханами, совершенно очистили родину от врагов, а главное – свергнули татарское иго. Оси-Багатар стал во главе своего народа, поддерживая господство православной религии. Таким образом, Осетия снова сделалась счастливою христианскою страною, начала жить собственною жизнью и достигла опять значительного политического могущества¹⁷.

Среди осетин сохранилось немало сказаний об Оси-Багатаре, в которых сообщаются различные сведения о местах его жизни и деятельности. Как бы ни были разнообразны эти сказания, все же нельзя оспаривать великого значения этого народного осетинского героя в деле политического освобождения и религиозно-нравственного возрождения Осетии в XIII веке. Уже по тому одному Оси-Багатар имеет важное значение для Осетии, что осетинский народ самое наименование свое производит от имени этого героя.

Историческое значение Оси-Багатара в прошлом осетинского племени состоит в том, что он был объединителем феодальных групп, которые, враждуя до того времени между собою, тем самым дали возможность овладеть Осетиею феодалам Грузии. Впрочем, объединение это распространялось не на всё осетинское племя, а только на центральную часть его, населявшую среднее ущелье р. Ардона с его притоками. Здесь была и главная резиденция Оси-Багатара, после изгнания из Осетии грузинских феодалов-завоевателей. Многие из древних сооружений Ардонского ущелья исключительно приписываются народными преданиями Оси-Багатару. Несколько лет тому назад, в древней церкви одного из древних же поселений Ардонского ущелья – Нузала существовала даже и надпись, сообщавшая некоторые сведения об Оси-Багатаре и его подвигах; но частью от времени, частью, как говорят, по умыслу, надпись эта в настоящее время почти уничтожена. Она была снята, как говорит д-р Пфаф, еще в 20-х годах и переведенная на многие иностранные языки, будто бы сделалось даже известною в Европе¹⁸.

Вот содержание нузальской надписи Оси-Багатара:

«Мы, девять братьев Гареджановы и Салиховы, Оси-Багатар и Давид Сослан с четырьмя царствами боровшиеся, Фидарос, Джадарос, Сокор и Георгий, страшные для врагов. Наши братья Исаак, Роман, Василий сделались верными рабами Христа. Мы имеем с 4-х сторон пути охранные; в Кагарском ущелье замок, где брали плату с путников, мостовые, ворота. Я, в ожидании будущего века, жил здесь. Золотой и серебряной руды имеем столько же довольно как воды. Кавказ покорил, с 4-мя царствами равнялся, у грузинского царя сестру отнял, не теряя своего достоинства и обычаев, но он настиг, нарушил клятву и взял на себя мой грех. Багатара утопили и истребилось войско Оси. Кто эти стихи будет читать. Пусть помянет меня»¹⁹.

В блестящий период деятельности Оси-Багатара церковными делами всей Осетии управляло одно сановное духовное лицо, которое называлось «св. отцем всея Осетии». В 1350 году царь грузинский Георгий Багратион прислал Осетии в дар колокол; на нем существует следующая надпись на грузинском языке: «От Рождества Христова 1350 года, я, сын великого царя Багратиона, Георгий, дарю колокол сей св. отцу Осетии, Дигории и Туалетии во спасение моего престола и царства».

Но христианство и теперь недолго господствовало в Осетии. Оси-Багатар, завоевавши богатые земли в Карталинии, перешел в Грузию и расположился в Ущелье Джерети, на берегу реки Куры, где Он потом выстроил крепость. Умирая здесь, он оставил восстановленную им Осетию на произвол судьбы, так как не имел по себе достойных преемников, которые бы поддержали православие в царстве²⁰.

Умер Оси-Багатар, и со смертью его прекратила свое существование объединенная могущественная и православно-христианская Осетия. Со всех сторон окружили Осетию враги, и отовсюду с угрозами, разрушениями и насилием несли магометанство. Татары с севера, чеченцы с востока, кабардинцы и балкарцы с запада снова заключили Осетию в самых тесных границах и держали её в этом положении около четырех веков. Только с юга угрожала свободе Осетии христианская Грузия. Враги выгнали осетин из предгорий и равнин, и те поселились в горах и ущельях главного Кавказского хребта. От ущелий, которые занимали и занимают осетины, различные племенные группы их носят различные наименования.

Ущелья р. Уруха и его многочисленных притоков населены Дигорским обществом, которое разделяется на собственно Дигор и на Усть-Дигор (или дальнюю Дигорию). Дигория составляет первое ущелье в Владикавказском округе и, прилегая к Кабарде, служит границею Осетии с Балкарскою областью, или южною частью Кабардинской земли, простирающейся до самого хребта Кавказских гор. Горы, образующие это ущелье, идут на юг в извилистом направлении и чрезвычайно разнообразны по виду и растительности. Потоки на каждом шагу бороздят скаты и катятся с них водопадом; каменные и снеговые завалы тут не редкость и бывают одинаково и летом и зимою. Глухой шум в горах – обыкновенный предвестник их падения.

На юг, вверх по течению Терека, по ущельям Ардона и его притоков, обитает Алагирское или Валаджирское общество. Оно ограничено с юга снеговым хребтом, заключенным между горами Стыр и Сонгути-хог; с запада прямою чертою, проходящею между горами Сонгути и Хуруха-хог на хребет Черных гор, через р.р. Курупшу и Урустану, а с востока оно прилегает к Куртатинскому обществу. Последнее находится в горах по ущельям рек Суадона и Фиаг-дона с его притоками. Куртатинское общество ограничено: с юга – снеговым хребтом, с запада прямою чертою, проходящею между горами Стыр-хог и Устюг и р. Ардоном, с севера – р. Тереком, а с востока Тагаурским обществом, получившим свое название от Тагаурского ущелья, образуемого слиянием рек Пога и Кизила. Тагаурцы поселились по левому берегу р. Терека, в параллельных ущельях рек Саниба и Гизель-дона и их притоков. Общество это граничит с юга – снеговым хребтом, начиная от р. Терека до горы Рез (Хиляк); с запада прямою чертою, проходящею между горами Рез и Табау и рекою Майрама-Адеге (Майремадагом) и Гизель-доном; с севера Кабардинским хребтом, с востока старою военною грузинскою дорогою, до Елизаветинского укрепления, рекою Камбилеевкою до Владикавказа и р. Тереком²¹.

Южные осетины делятся также на многие мелкие общества, носящие название по именам ущелий ими обитаемых. Так, они делятся на Ксанских, Кударских, Лияхвских, Гудошаурских, Магладолетских, Джамурских и других. Много осетин поселилось в Мтиулетии и Хевском ущелье²².

Для Осетии наступило тогда тяжелое и бесславное время. В борьбе с нападавшими на неё врагами и в междоусобных кровавых распрях феодалов Осетия истощила свои народные и политические силы и подчинилась чуждому влиянию. Будучи не в силах защитить свою политическую самостоятельность, Осетия не смогла отстоять и свою православную христианскую веру. Под гнетом победителей врагов-магометан Осетия склонилась под иго мусульманства. Много нужды, много бедствий пришлось испытать осетинам за это время, и эти бедствия, следы которых еще и теперь видны в жизни осетин, способны были привести Осетию к вырождению…

Какую печальную память за этот период оставили по себе в истории Осетии кабардинцы! Много у них было причин к ожесточенной борьбе с осетинами. Вытеснить из Осетии христианство и насадить мусульманство, удалить осетин из равнин и предгорий кавказских, чтобы самим завладеть их землею, наконец, по возможности подчинить Осетию своей власти и даже поглотить её – вот те задачи, которые ставили себе кабардинцы по отношению к Осетии.

В исход XIV века, в соседстве с северною Осетиею, появляются кабардинцы. Первое время отношения новых соседей были сносны и довольно мирны. Но впоследствии они испортились. Причиной распри считают обыкновенно вмешательство осетин во внутренние усобицы и неурядицы кабардинцев и их князей. Но более действительным поводом была, вероятно, предгорная плоскостная земля, в которой нуждались обе народности. Предгорные пастбища наверно привлекали кабардинцев, а осетины, в свою очередь, нуждались в плоскости, куда бы могли перегонять свои стада на зиму. Между обоими народами вспыхнула кровавая борьба, затянувшаяся почти без перерыва на целые столетия²³.

Была и другая причина вражды кабардинцев к осетинам – чисто религиозная. Еще со времени подчинения татарам Осетия подверглась влиянию магометанства. Распространяясь огнем и мечем среди народов Кавказа, магометанство достигло Осетии в её ближайших соседях кабардинцах, которые приняли его от своих политических союзников-покорителей, крымских татар. Настроенные предыдущими столкновениями с кабардинцами к враждебным с ними отношениям, осетины встретили это магометанство ожесточенным отпором. Как племя более сильное и многочисленное, кабардинцы постепенно поражали осетин и обращали их в магометанство. Не имея достаточно сил для покорения всего осетинского племени, кабардинцы тем не менее завладели почти половиною осетинской земли, распространив свое магометанство в покоренном районе, и мало-помалу начали проникать уже вглубь осетинских ущелий²⁴.

Осетия распалась на мельчайшие группы, которые начали жить каждая своею жизнью, обычаями и верованиями. Так напр. Дигория, оставленная духовенством под гнетом кабардинцев и их покровителей – татарских ханов, прежде других совратилась в магометанство. Тагаурия и Куртатия от набегов татарской орды совратилась также в магометанство; осетины же Алагирского ущелья и Туалетии, хотя по имени и остались христианами, но, лишившись духовенства и церквей, потеряли дух христианской религии. В это же несчастное для Осетии время церковные документы были уничтожены; христианские храмы до основания разрушены, даже надписи с церковных стен и надгробных плит были стерты. Только на стенах Нузальской церкви – дома Горожанова и Сахилова остались и до сих пор заметны изображения: на восточной стороне Господа Вседержителя, на северной стороне – св. Девы Марии, Архангела Михаила, Сослана и Соломона и на южной – Иоанна Крестителя, Георгия Победоносца и Романоза; существовавшие же надписи касательно рода Оси-Багатара сбиты молотом²⁵.

Печально было и в материальном отношении положение осетин, загнанных кабардинцами в горы. Осетины владели только ущельями гор; вся же долина р. Терека находилась во владении кабардинцев, которые спускали осетин с гор только за плату. Заключенные в своих ущельях, выходы из которых были заперты, осетины были отрезаны от всего мира и одичали. В народной памяти еще живы воспоминания, когда осетины не смели показываться на равнине, страшась кабардинцев, не только не пускавших их на плоскость, но врывавшихся даже и в их горные владения. В обеспечение от таких вторжений, осетины строили башни в устьях своих ущелий и, в свою очередь, не пропускали без платы кабардинцев в горы. Отступление от этих условий вело к кровавой резне²⁶.

Живя в горах. Осетины терпели и терпят много невзгод и лишений. Особенно чувствителен для них недостаток в земле для посевов. Вся Осетия состоит из ущелий, образуемых высокими отрогами главного Кавказского хребта. Небольшие горные равнины или, лучше сказать, плоские возвышенности встречаются в горной Осетии только изредка и самая большая из них не превышает 50 десятин. Почва земли повсюду глинистая, на возвышениях желтого, а при подошвах гор коричневого цвета; пахотное место, несколько раз унавоженное, принимает черный цвет. Слой земли, прикрывающий каменистые кряжи гор, не превышает шести вершков. На передовых хребтах Кавказа наносный грунт земли часто усеян булыжником. В местах безлесных, ближе к главному хребту, и преимущественно по северную его сторону, по ручьям, образующим р. Ардон, земли тверже и плодороднее. На юге же, напр. в местах пограничных с Карталиниею и покрытых лесом, земли мягче, но менее плодородны. Холодный климат у главного хребта и значительная возвышенность земель этой части Осетии не дозволяют делать никаких посевов: там трава растет только с мая по сентябрь.

С понижением местности и с удалением ущелий от снеговых вершин, суровость климата постепенно смягчается. Кроме того, климатические условия в таких местах зависят от направления ущелий, и от того, до какой степени они закрыты от северных и доступны для южных ветров²⁷.

Лето, продолжающееся не более трех месяцев, так коротко, что хлеб не зреет. Едва только взойдет солнце, как погружается в багровый туман – предвестник сильной стужи. Метели и непогоды свирепствуют в течение девяти месяцев. Осень ужасна, и самая весна принимает вид мрачной осени; потому-то, куда ни обратишь взоры, везде встречаешь одни льдины, покрывающие вершины черных скалистых гор и всю окрестность, занесенную сугробами глубокого снега²⁸.

Малая производительность почвы большей части горной Осетии довела население до крайней бедности. Осетины всегда терпели недостаток не только в предметах, которых не было в собственной стране, например соли, но даже в насущном хлебе. Земля, удобная для хлебопашества и до сих пор имеет неслыханную цену: стоит того животного, которое может на ней поместиться. Кусок земли, который займет лежащая корова, ценится в корову; другой в овцу и проч.²⁹.

Теснясь в горах, осетины стали терпеть страшные бедствия. Период осетинской истории после XIV столетия в общем представляет собою картину медленного вырождения племени от скудной бедственной жизни. Нужда привела к обычаю вытравливания матерями плода, истреблению детей, продаже их в рабство и т.п.

Находясь в таком положении, осетины не могли остаться христианами; тем более, что кабардинцы брали на воспитание осетинских детей. Кабардинское же воспитание заключалось в сообщении осетину понятий о кабардинском этикете, в знании правил верховой езды, в научении смело совершать похищения, участвовать в набегах на христиан и т.д. Все молодое поколение осетин стремилось тогда в Кабарду для изучения языка и кабардинского этикета, и, таким образом, кабардинцы почти окончательно уничтожили авторитет христианской религии в Осетии. Приняв от кабардинцев их нравы и обычаи, осетины скоро забыли христианство настолько, что детей стали называть кабардинскими или татарскими именами, вроде Татаркана, Магомета, Ельмурзы, Джены, Хаджимуссы, Керим-хана, Насын-хана и т.п.³⁰.

Окончательному покорению Осетии кабардинцами, вместе с тем полному уничтожению в ней христианства помешали события в тылу кабардинцев, отвлекшие их внимание и силы к северу, где, в холодной туманной дали, для Кавказа уже начал вырисовываться неясный силуэт русского могущества.

В половине XVI в. соплеменники кабардинцев, победителей осетин, – жители окрестности горы Бештау признали под собою владычество Иоанна Грозного. Этот шаг русской власти к Кавказу, устранив влияние крымцев на равнинах северного Кавказа и нарушив систему распространения кабардинского элемента, бывшего в союзничестве с крымским, собственно для осетин послужил как бы началом спасения их от полного подчинения кабардинцам. Война осетин с кабардинцами продолжалась, но кабардинцы, потеряв прочную точку опоры в поддержке крымцев, с вмешательством в дела Кавказа русских, и отчасти ослабев от других обстоятельство в политической жизни своего племени, в своих завоевательных посягательствах на Осетию уже не шли дальше беспрерывной блокады её горных ущелий. Таким образом, на равнинах и предгорьях Осетии в XVI и XVII вв. жители её сделались магометанами и данниками Кабарды; население же горных ущелий, запертое, как в осажденной крепости, кабардинскими наездниками, влачило хотя и самостоятельное, но бедственное существование с материальной нуждой и военными опасностями. Это население, хотя смутно, но еще помнило христианского Бога, почитало древние христианские храмы, сохраняя их от разрушения и совершая вблизи них во имя христианских святых, от которых остались в памяти народа одни только имена, языческие жертвы и языческие обряды. Оно помнило, как помнит даже и теперь, имя своей ближайшей по времени христианской просветительницы Тамар-дэдопали, может быть, даже и имя своего временного христианского покровителя Юстиниана, если только название одного древнего храма в Осетии – Юсь-дзуар, оправдывает такое предположение. Может быть, это горное население с этими именами соединяло и ожидание какой-нибудь помощи или из страны Тамар-дэдопали (Грузия), или из страны Юса; но помощи не было. Страна Тамар-дэдопали, отдельная от них хоть и высокими, но недоступными в своих вершинах горами для крепконогого горца, сама в это время была на краю гибели, в положении мало отличавшемся от положения Осетии. Из страны Юса, куда ходили их деды и отцы, как наемная военная сила, помощи ждать было также нельзя: её еще более, чем кабардинцы Осетию, разорили дотла свирепые турки.

Страна Тамар-дэдопали в это время, как сказано, сама была на краю гибели, сама искала помощи: в 1586 г. кахетинский царь Александр II искал покровительства у царя Феодора Иоанновича. И эта русская помощь, если не для личных интересов враждовавших между собою владетелей Грузии, то вообще для спасения христианского нравственно-человеческого элемента на историческом Кавказе, эта русская помощь уже приближалась. В 1587 г. она уже прочищает себе дорогу и к Кавказским горам-твердыням, к Грузии и Осетии сначала построением Терского города, при устье Терека, затем экспедицией кн. Хворостина, для разорения Шамхальской столицы Тарков и постройки Кожанского острога, который потом в 1604 г. заменен крепостью Тарками. С XVII столетия начинается ряд фактов поступательного движения на Кавказ русской силы, вызывавшийся также целым рядом просьб о помощи и покровительстве со стороны грузинских царей: в 1618 г. царя Теймураза I, в 1621 г. Георгия III, царя Имеретии, и Мамия II, владетеля Гурии, в 1636 г. – мингрельского Дадиана Левана II. В 1639 г. царь Теймураз I признал надо собою власть царя Михаила Феодоровича, а в 1650 г. царь Имеретии Александр присягнул на подданство России. С поселением на р. Тереке стрельцов и казаков с Дона в 1658 г., с покорением Дербента – в 1722 году, и, наконец, с принятием в подданство России кабардинских князей в 1732 г. начинается уже период положительного властного влияния России на дела Кавказа³¹.

Приближение русских к пределам Осетии было весьма важным событием для всего Кавказа, не только в политическом, но и в религиозном отношениях. Кабардинцы, вековые враги осетин, должны были озаботиться вопросом о собственной безопасности и прекратить свои завоевательные притязания на Осетию. Что касается Грузии, то связь и дружественные сношения, установившиеся между Россией и Грузией, прежде всего отразились на оживлении в Грузии христианского элемента. Христианство, придавленное и угнетенное до этого персидским и татарским магометанством, по мере приближения русской власти к Кавказу, мало-помалу начало освобождаться от гнета врагов и приобретать условия свободного распространения и обновления среди обывателей Закавказья и народов, живших с осетинами в большей или меньшей политической и религиозной солидарности³².

С этого времени для христианства в Осетии наступает заря новой жизни. Русское правительство, при ближайшем знакомстве с осетинами, с их религиозно-общественным строем жизни, не могло не обратить внимания на полнейший упадок христианства в Осетии. Хотя некоторые из них еще продолжали называть себя христианами, но едва ли можно было признать их за христиан: так много было у них суеверий, языческих обрядов и обычаев. Суеверия и языческие обычаи тем легче могли распространяться среди них, что уже не было священников, которые бы своею жизнью и словом проповеди могли содействовать поддержанию среди них христианства. Правда, временами еще приходили к ним из Грузии священники, но деятельность их была направлена не столько к распространению и утверждению христианства среди осетин, сколько к собиранию с них доброхотных пожертвований.

Все же это говорило за то, что между Грузиею, древнею просветительницею осетин, и Осетиею, сильно омусульманившеюся, еще не совсем порвалась религиозная связь. Вероятно, посещавшие Осетию грузинские священники довели до сведения высшего грузинского духовенства о крайнем упадке христианства в Осетии. Следствием этого было то, что грузинский архиепископ Иосиф в конце первой половины XVIII в. вошел с ходатайством в Св. Правительствующий Синод, в котором указывал на необходимость озаботиться восстановлением православной веры среди осетин. К сожалению, у грузинского духовенства не было средств на учреждение и содержание миссии среди осетин, а у русского духовного правительства не было лиц, подготовленных к этому трудному, важному и ответственному делу. Некоторые из грузинских духовных лиц изъявили согласие принять на себя дело миссионерства среди осетин. Русское правительство предложило им охрану и некоторое определенное содержание. Так, благодаря совместным заботам грузинского духовенства и содействию высшего светского и духовного русского правительства, на Северном Кавказе учреждено было особое миссионерское общество под именем «Осетинского Подворья», которое имело своею целью восстановление и распространение христианства среди осетин и ингушей.

1774 год, к которому обыкновенно относят учреждение «Осетинского Подворья»³³, должен навсегда остаться достопамятным годов в истории христианской Осетии. С этого времени и до настоящих дней со стороны русского правительства и духовной власти проявлялись и проявляются постоянные и неусыпные заботы в деле утверждения христианства в Осетии.

«Осетинское Подворье» первоначально было основано в Кизляре и состояло из грузинских духовных лиц. Вскоре на помощь грузинам-миссионерам и для приготовления под их руководством способных миссионеров из русских присланы были на Кавказ русские миссионеры. Впервые русские миссионеры прибыли на Кавказ в 1745 году. Так как в Кизляре был комендант и там же сосредоточены были русские войска, поэтому вполне естественно, что миссионерское общество на первых порах постоянным своим местопребывание имело г. Кизляр. Впрочем, в виду своих миссионерских целей и деятельности, оно, вероятно, имело не одно местожительство, а несколько; из этих местопребываний «Осетинского Подворья» впоследствии особенно выделился г. Моздок, хотя уже на первых порах он был своего рода центром миссионерства «Осетинского Подворья».

Осетины и, вообще, туземцы, принявшие христианство, переселяясь в Моздок, кроме приюта и защиты от врагов, получали по 20 рублей на первоначальное обзаведение. Еще большее значение имел Моздок для туземцев-холопов: стоило только такому холопу, тяготившемуся своею неволей, явиться в Моздок, принять христианство, – и он делался свободным. Подобные случаи были особенно благодетельны для осетин, так как их было не мало в неволе у кабардинских владетелей. Эти холопы-осетины в большинстве представляли добычу кабардинских наездников, захваченную во время их вторжений в осетинские поселения. Впрочем, возбудив со стороны кабардинских холопо-владельцев жалобы и неудовольствия, означенные случаи спасения холопов от рабства стали впоследствии обставляться все большими и большими затруднениями. И все же, благодаря означенным условиям, в Моздоке почти в один год существования миссионерской деятельности было более 200 новокрещенных поселенцев³⁴.

Не малое значение имел для миссионеров и Кизляр. «В 1747 г. предписано приезжающим в Кизляр из осетинского народа, которые, приняв крещение, пожелают возвратиться в свои жилища, давать в награждение знатным по 20 рублей, а прочим – кормовые деньги; принимать их в российское подданство, и обретающимся в Осетии духовным персонам производить жалование и на покупку для раздачи в Осетии холста и прочего 500 рублей»³⁵.

Для ограждения Осетии от пропаганды в ней католицизма в том же 1747 году «дано повеление в Кизляр, чтобы скитающихся в Персии римских попов и капуцинов в российские границы не пропускать»³⁶.

«В том же 1747 году приезжал в Кизляр из Осетии архимандрит грузинский Пахомий, и в 1751 г. был он с осетинскими старшинами в С.-Петербурге, и там 1752 года дано ему на раздачу убогим осетинцам крестящимся холста на рубашки 500 рублей, самому ему определено окладное жалование. Он учинен начальником так названной Осетинской комиссии, и в том же 1752 году отпущен он в Осетию с причетниками и старшинами, от двора одаренными. Сверх того позволено им купить в России серебряной посуды, ружей и прочего на некоторую сумму и вывезти из России»³⁷.

Таким образом, в начале второй половины XVIII столетия, около 1752 г., миссионерское общество «Осетинское подворье» было переименовано в «Осетинскую Духовную Комиссию».

«В 1756 году, в показании к новокрещенным осетинцам Высочайшей милости повелено, присылаемым от них в Кизляр и Астрахань для дел их давать из казны кормовые деньги: старшинам по 10, а рядовым каждому по 3 копейки на день; а которые будут приезжать для продажи своего скота и прочего купечества, и тех от обыкновенных пошлины увольнять, а вместо их брать пошлины с российских купцов, купивших у них товары; от них же в замену того требовать возвращать российских пленных, когда они к ним попадутся. Пошлин с вещей для употребления к церковному строению и для расхода при церквах съестных и прочих припасов, по указу 1758 года, брать не велено, но во взимании же пошлин с холста, соли и прочего потребного на собственные нужды, или товаров, указами 1756, 1758 и 1760 годов, повелено поступать с осетинцами, как предписано о прочих горцах».

В 1761 году предписано: на дорожный проезд из Кизляра Осетинской комиссии архимандрита Пахомия и прочих духовных лиц давать в конвой казаков, и для сохранения в самой Осетии духовных, церквей с их утварью и прочего к комиссии принадлежащего содержать в Осетии караул³⁸.

Но что мог значить этот караул, когда осетины со всех сторон были окружены врагами, а члены миссии нередко одновременно предпринимали свои миссионерские путешествия?

В том же 1761 году кабардинские владельцы нанесли обиды, разорение и в крещении помешательство духовных персонам и осетинскому и киштинскому народу³⁹.

В заботах о возобновлении христианства в кавказских горах, было обращено внимание и на аманатов (=заложников) кумыкских и кабардинских, содержащихся в Кизляре. «В 1763 году предпринято во время содержания их в Кизляре, стараться искусным образом отводить их от варварских нравов, вселять в них людскость и лучшее обхождение, доводя их до того, чтобы они часто обращались с россиянами, и дабы они российского языка и грамоте обучались, и призывать их в торжественные дни к столу. Подлинно из аманатов владельцев Девлет-Мурза-Хасхев и уздень Шибез-Гирей Куденетов в кизлярских школах обучались и знали российской грамоте читать и писать»⁴⁰.

Стремясь распространить свое влияние на Кавказе, русские стали заботиться о заселении берегов Терека. В этом естественно видели надежную опору для упрочения русского владычества на Кавказе, а равно желательную помощь со стороны возможного русского населения делу миссионерства среди кавказских племен и народов. По видам и предположениям правительства этому делу значительное содействие должны были оказать принимавшие христианство туземцы, что отчасти и осуществилось на деле.

В 1762 году «при императоре Петре III последовало распространение селений российских у Кавказа вверх по Тереку. Помышляемо было даже о возобновлении крепости на Сулаке. Оные селения предположено населить из осетинцев, кистов, кабардинцев (ибо Малой Кабарды владельцы были уже давно утесняемы от Большой Кабарды) и других народов тамошних, обращающихся в христианство, также армян и грузин. Виды были кроме пользы края воспользоваться примеченным в горах тамошних изобилием дорогих металлов, о чем еще князь Александр Бекович Черкасский Петру I доносил. О сем дан указ Сенату 20 января.

«К заведению селений определен подполковник Гак.

«Владелец Малой Кабарды Кургока Канчокин, приняв в С.-Петербурге святое крещение с женою и детьми и будучи наречен Андреем Ивановым и получив чин подполковника, с жалованьем и позволением именоваться князем Черкесским-Канчокиным, вызвался с частью своих подвластных (до 40 дворов) сделать начало поселению, и он избрал оное в урочище Моздок. Посему, в 1763 г. устроен здесь Форпост, построены из казны один дом для князя Канчокина, другой для Гака; сооружена из казны деревянная церковь с утварью, с определением священника и диакона»⁴¹.

Со дня учреждения «Осетинского Подворья» и до времени устройства русских поселений по Тереку и Форпоста в Моздоке прошло 18 лет. Можно уже было подвести некоторые итоги этой деятельности, указать её недостатки, изыскать средства для улучшения дела миссионерства среди осетин.

«Устройство Осетинской комиссии, по обращению осетинцев и ингушевцев в христианство, быв в руках грузинских духовных, мало приносило пользы. Хотя с немалого времени под распоряжением Св. Синода происходит проповедь христианского закона в осетинском и ингушевском народах, но сие худой успех имело от грузинских духовных. Почти все бывшие в кизлярской стороне начальники единогласно предъявляли, что не предполагают в том ни малейшей пользы и прочности, по причине грубого и дикого сих людей состояния, и неспособности их понимать христианские истины и приступать к оным со внутренним удостоверением. Они крестились, по большей части, из корыстолюбия, для определенного на такой случай снабдения, и оставались потом в прежнем своем нечестии и своевольстве, как неподручные к здешнему за ними всегда смотрению. Временные же к ним здешних священников приезды, иногда с опасностью соединенные, не могут к тому достаточны быть, чтобы утвердить их в общем благоустройстве; а все другие меры означали бы уже их к нашей стороне непосредственное присвоение; но тем кабардинские владельцы, кои их своими подчиненными называют, были бы напрасно огорчены и, может быть еще и больше, и наконец, изобрели бы затруднительств в течение проповеди, и произвели бы нужду совсем от оных людей отступиться; не стоят они в настоящем своем состоянии употребления великих усилий.

«Таким образом, видим из сего, что нет лучшего способа по обстоятельствам осетинцев и ингушевцев и прочих горцев учинить их прямыми христианами и к здешней стороне приверженными, как просвещением из них молодых людей.

«В сем рассуждении Высочайше конфискован 27 сентября 1764 г. доклад коллегии иностранных дел, и потому заведена в Моздоке особливая школа для преподавания обучения новокрещенным осетинским детям закона христианского и российской грамоте, с определением на каждого ученика на пищу и платье и учителю по 2 рубля на месяц. Учреждение и управление оной школы поручено астраханскому губернатору и кизлярскому коменданту.

«Находящийся в Моздоке подполковник Гак получил в 1765 г. предписание о скорейшем заведении оной школы; о поспешном построении для оной в Моздоке деревянного дома, где бы могли жить учители и ученики, и о приискании в учителя искусных людей, особливо знающих горные языки. Все то исполнено и в учители определен к осетинской школе дьячок Романов, и всегда потом находились в учителях дьяконы и дьячки.

«В 1767 году постановлено, чтоб школьников на некоторое время отпущать в домы родительские и детей старшинских учащихся в школе содержать против прочих с некоторою отменою, употребляя на содержание их до 4 рублей в месяц.

«Скоро, однако, примечено, что корыстолюбивые отцы сих детей и родственники, приезжая в Моздок, отбирали даемое им жалованье и оставляли их в крайней бедности, без рубах, без обуви»⁴².

Как ни малы были успехи деятельности «Осетинского Подворья» и «Осетинской Духовной Комиссии», все же эта деятельность обратила на себя внимание турецкого правительства и католических миссионеров.

«Порта, по домогательству Большой Кабарды владельцев, протестовала формально 1764 г. по причине того подворья»⁴³. А в 1765 году «явилось на Осетинское Подворье» к игумену Григорию с кистинским старшиною два католицких патера и один переводчик, что они имеют от папы позволение проповедовать слово Божие. Полковник Гак, начальник в Моздоке, приказал не допускать их к проповеди и водворению в Осетии; а между тем, донес о сем обстоятельстве Коллегии иностранных дел. Указом её от 29 августа того года кизлярскому коменданту генерал-майору Потапову поступок Гака апробован; предписано и впредь иноверных проповедников стараться удалять, и разведать, откуда приехали, и не те ли они, которые в 1756 г. были в Астрахани два капуцина Франциск-Мариа и Сотер, на коих были от армянского архиерея многие жалобы в том, что обращают армян в католицкий закон. Оба тогда же высланы из России; но капуцин Сотер в 1758 г. чрез Гданск морем опять сюда прокрался и вторично выслан. Точно ли были те самые патеры, не получено известия. Разведано только, что они приезжали из Ахалциха, под видом купцов, для обозрения кистинского народа и православной церкви у них, построенной при реке Балсу, и когда увидели в предприятии своем препятствие, то уехали обратно⁴⁴.

В течение первых двадцати лет существования «Осетинской Духовной Комиссии» во главе её стояли архимандриты из грузин, на жалование от Св. Синода. Первым начальником «Осетинской Духовной Комиссии» был архимандрит Пахомий до 1865 года; преемником его был игумен Григорий, произведенный в 1767 г. в архимандриты. После Григория, с 1770 г. начальником «Осетинской Комиссии» был грузинский архимандрит Порфирий.

«При архимандрите Пахомии содержание «Осетинской Комиссии» составляло ежегодно 1,800 руб. В 1765 г., по смерти его, положено от Синода посылать туда архимандрита из российских духовных и определить ему жалованья 500 р., до 30 четвертей хлеба; двум иеромонахам каждому по 200 руб., белым священникам по 150 р., диакону 120 р. и пономарям по 75 р. Числу их быть тому же, какое было прежде, но чтоб половина была из русских, а другая из грузинских духовных, знающих осетинский язык. Всем таковым состоять в полном ведомстве астраханского преосвященного, и без дозволения тамошнего военного командира для проповеди в Осетию не ездить, а довольствоваться обращением в христианство тех только горцев, которые в Моздок селиться будут. С 1646 по 1764 г. из «Осетинской Комиссии» показывали 2,085 душ обоего пола, обращенных в христианство. Но астраханский преосвященный тогда же доносил, что за нерачением тех духовных лиц и за неисправлением служб, едва ли сей новопросвещенный народ имеет какой понятие христианском законе»⁴⁵.

В 1769 году над «Осетинским Подворьем» стряслось большое несчастье: архимандрит, начальник подворья, в бытность его в Грузии, убит, а подворье, наущением кабардинцев, разорено в конец⁴⁶.

Огород, рыбные ловли, сенокосные луга, принадлежавшие «Осетинскому Подворью», в 1773 г. были «обращены в казенное ведомство»⁴⁷.

Такова вкратце история «Осетинской Духовной Комиссии» в первый период её существования, от 1744 г., когда учреждено было «Осетинское Подворье», до 1769 года, когда оно разорено было в конец.

От краткого описания судеб «Осетинской Духовной Комиссии» в первый период её существования перейдем к рассмотрению тех обстоятельств, которые служили препятствием миссионерам в их святой деятельности или оказали им некоторое содействие.

Учреждение миссии «Осетинского Подворья» на земле Малой Кабарды воззвало против неё сильное неудовольствие, даже неприязнь и ненависть в кабардинцах. Кабардинцы – магометане, и они давно уже трудились над искоренением христианства среди осетин. Легко себе представить ту религиозную ненависть, которою воспылали сердца магометан-кабардинцев, при одной вести об учреждении христианской миссии для осетин: ведь это грозило уничтожить плоды всех трудов по истреблению христианства в Осетии. К религиозному неудовольствию примешивалась неприязнь, происходившая из политических и национальных стремлений кабардинцев. Постепенное распространение русского владычества на Северном Кавказе предвещало кабардинцам в близком и далеком будущем полную зависимость от русских. Между тем, по своим религиозным воззрениям, кабардинцы тяготели скорее к Крыму или туркам, чем к русским. Вдвойне было ненавистно кабардинцам «Осетинское Подворье»: и потому, что оно имело своею целью распространение и восстановление христианства среди осетин, омусульманенных кабардинцами, и потому, что оно являлось средством упрочения русской веры и, следовательно, русского влияния в Кабарде и в Осетии.

От ненависти – шаг до вооруженного нападения, и миссионеры должны были всегда ожидать смерти от кинжалов и ножей кабардинцев-магометан. Для прикрытия миссионеров от нападения на них со стороны кабардинцев, миссионерам предоставляется конвой из казаков, а местожительство их охранялось постоянным караулом. Такой образ жизни миссионеров, среди постоянных опасностей и страхов, не мог, конечно, содействовать миссионерской деятельности «Осетинского Подворья». Самые разъезды миссионеров, под прикрытием конвоя, не вполне отвечали проповеди христианства, с которою выступали миссионеры.

Вражда кабардинцев к миссионерам побудила владетей Кабарды обратиться с просьбой к турецкому султану, чтобы он ходатайствовал пред русским правительством о закрытии «Подворья». И, действительно, в 1764 г. Порта вступала в дипломатическую переписку с русским правительством и настаивала на прекращении деятельности «Осетинского Подворья», но все эти домогательства были отклонены. Недовольные таким исходом дела, кабардинцы выместили на миссионерах неудачу ходатайства Порты в 1769 г. «Осетинское Подворье» было в конец разорено кабардинцами.

Так, миссионерское общество «Осетинское Подворье» в лице кабардинцев нашло себе ожесточенных врагов, которые своими нападениями на миссионеров и угрозами этих нападений сильно затрудняли дело миссионерства «Осетинского Подворья», которое даже временно прекратило свое существование, вследствие разгрома от кабардинцев в 1769 г.

Много нужно было самоотвержения, отваги и энергии со стороны миссионеров, чтобы посвятить себя проповеди христианства в этой стране и среди тех племен, где убийство, нападения, воровство и т.п. подвиги считались доблестью; где, ложась ночью в безопасности, на утро можно оказаться или убитым, или израненным, или в плену у диких горцев.

Вот, например, одна из картин жизни русских в то давнее время, когда приходилось казакам шаг за шагом подвигаться по Северному Кавказу по направлению к хребту Кавказских гор.

«Среди травяных степей Северного Кавказа, по берегам мутной Кубани, по высокому гребню желто-бурого Терека, по сочным долинам Урупа, Лабы, Белой или Сунжи, стоят станицы кубанских и терских казаков, стоят громадные слободы русских поселенцев.

В этой стране безлюдья и беспомощности еще невозможны одинокие хутора и мелкие деревушки. Люди, как звери, как птицы, должны здесь сбиваться в многочисленные станицы, чтобы отбиваться и от разбоя людей, и от стихий природы, чтобы найти в самих себе, не рискуя дальним переездом, все необходимое для скудной и суровой жизни своей в пустой степи.

Станица – это далеко не наше простое русское селение. Кубанская или терская станица – это отрадный оазис среди пустыни, такой же необходимый, такой же страстно желанный.

В станице вы уже чувствуете присутствие силы и безопасности. Тут не только ночлег путнику, кусок хлеба голодному, но и военная стоянка, всегда готовая к отпору, к защите, к возмездию.

Еще так недавно, станицы обносились валами и частоколами, в сторожевой пушке у бревенчатого собора чугунный арбуз постоянно дожидался своей очереди, а с вышек не сходили часовые, озиравшие окрестность. До сих пор везде за Кубанью, за Тереком, вы встречаете эти своеобразные казацкие вышки на трех громадных дубах, на крытой площадке которых торчит всем знакомая фигура, в папахе и бурке, с ружьем за плечом. По большим дорогам они чередуются, как почтовые станции; возле них всегда пасутся несколько оседланных лошадок и валяются по траве запасные казаки.

Да и как было возможно не сторожить днем и ночью горных хищников, нос к носу с которыми он жил так долго? Чуть только ночь падет на землю, из-за реки, прячась в береговых мысках, в плавнях реки, через мели и острова, где можно в брод, где нужно вплавь, шайка удальцов уже отправляется попытать счастья на русскую сторону.

Отогнать у казаков стадо волов, отару овец, табунок лошадей – вот единственно знакомый бжедуху или чеченцу промысел, единственная хозяйственная забота его о себе и о семье своей.

И вот, на берегу порубежных рек, горец Кавказа поминутно схватывался со степняком русской равнины, черкес и чеченец – с кубанским и терским казаком.

Живет, шумит, работает многолюдная станица. Покошено сено, подоены сытые коробы и буйволицы; с довольным видом важно потягивают горилку на вечерней заре старые, усатые казаки, громко поют песню и водят хороводы разодетые казачки и удалые, молодые паробки в цветных бешметах, в ярких рубахах…Караульные на своих вышках, запальщик у пушки, кованные железом ворота в высоком плетне или частоколе на высоком валу давно на замке… Спокойно и беззаботно может веселиться казацкая станица…

Наступает ночь. Позавалились на сеновалы молодые и старые казаки, и… вдруг вздрагивает слепая тишь ночи, вздрагивает вся онемевшая станица – от рокового удара пушки…Зловещий, торопливый благовест раздается с колокольни старого собора, прерываемый трескотнею ружейных выстрелов, и вскакивают в испуге, и бросаются, как угорелые, к своим винтовкам, к своим расседланным коням, полусонные казаки…

Вой и плач поднимается в опустелых домах, на темных улицах, где беспомощно столпились женщины и дети. Вот мрачное красное зарево сначала боязливо лизнуло, потом разом разодрало черную темноту; и пошли гулять в разных концах подожженной станицы высокие и острые языки огня, шатаясь и взвиваясь, будто охмелевшие от своей воровской победы.

Отчаянные крики и топот коней, стук оружия, выстрелы ружей, несутся со стороны речки. На другой день от огромной станицы, тянувшейся на несколько верст вдоль берега, только курятся черные длинные кучи; оборванные обожженные детишки с плачем роются в пожарищах, отыскивая кусок хлеба…

Побиты и разогнаны казаки; угнаны в горы молодые женщины и девки, годные к работе; перерезаны старики и старухи…

Таков был ежедневный быт этих русских порубежников, которым ежеминутно приходилось сменить косу на саблю и грабли на пику…

Сегодня выжжена какая-нибудь Елизаветинская станица; через неделю пылают аулы Бжедухов или Кистинцев.

Казаки не оставят без жестокой отместки воровского истребления своего гнезда. Это хорошо знают и свои и чужие.

Принесет нынче пластун давно поджидаемую старшинами весть, что соседние аулы отправились на карачаевцев – отбивать захваченные покосы, – и в ночь казаки станицы уже на коне, и опытные пластуны ведут их потайными тропками к знакомым аулам…Тот же ночной пожар, тот уже ужас, те же вопли, и стук оружия, – и к утру вместо аула одна груда камней и казацкие кони еле двигаются, нагруженные цветным платьем, одеялами, поясами, мешками ячменя и кукурузы, – гоня перед собою целые стада мелких горских коров и желтых шелковистых овец"…⁴⁸

При таком тревожном образе жизни, который вели русские казаки, и грузины-миссионеры, находившиеся под охраною казаков, должны были сообразовать свою миссионерскую деятельность с обстоятельствами своей жизни, и это, без сомнения, было не малым препятствием для их проповеднической деятельности.

И природа, где жили осетины, и характер их натуры также препятствовали миссионерам успешно насаждать христианство среди осетин. Где живут осетины? Где гнездятся их аулы, куда по делу своего служения должны были проникать миссионеры?

На крутизнах высоких скал, в суровых оврагах ущельях и по лощинам лепятся осетинские аулы, по преимуществу обширные и многолюдные. Живописны жилища, разбросанные без всякого порядка между рощами и деревьями, под тенью которых прохлаждают себя обитатели в жаркое время. Впрочем, таким временем осетины пользуются, вообще, очень немного.

С наступлением сентября, в большей части Осетии настает уже зима; еще неделя, – зашумели вьюги и все кругом занесено снежными сугробами. Дикая, мрачная природа, и тут являются для глаза новые и величественные картины. Утреннее солнце зажигает бесчисленными огнями ледяные вершины гор; синий туман, волнующийся по ущельям, похож на океан по которому плавают ледяные горы, драпированные в фантастической тени. Глазу кажется, что все эти исполинские вершины движутся, колеблются, тонут и снова возникают. Но туман редеет, и остроконечные верхи осетинских гор резко обозначаются. Они поднимаются в высоту один над другим, в бесконечных ярусах, окрашенные разнообразными цветами, которые меняются по мере отдаления: сначала зеленые, потом темные, голубые, фиолетовые… Но всех цветов не перечесть, так они различны, да и нет им названий. Вправо и влево, словно рамы для этой картины, стоят огромные, неизмеримые скалы, черные, блестящие, как броня вороненая. Вот на одной из этих скал, в высоте, упершись ногою об остроконечную вершину, стоит какой-нибудь пастух, как пограничный страж; он резко рисуется на яркой лазури неба, но, равнодушный к красоте окружающей его природы, грубый и дикий, он не сочувствует природе, он занят, он стережет стадо коз, которые прыгая с камня на камень, щиплют тощую зелень, засыпанную снегом… В такое время осетинские аулы делаются островами, отделенными от всего мира, и население скучивается в своих жилищах⁴⁹.

Зимою труден доступ в осетинские аулы, летом жители заняты полевыми работами. Все же миссионеры преодолевали трудности путей сообщения и совершали свои проповеднические путешествия.

Переменить веру – дело не малого нравственного и умственного труда; оно требует энергии, духовного подъема, обновления и возрождения. А это не соответствовало привычкам, обычным порядкам и строю жизни осетин.

Если осетин в сакле⁵⁰, то наверное подле очага, у которого он проводит день и ночь. Раздевшись донага, он ложится на соломе, постланной на полу, подкладывая под себя бурку или грубый войлок. Зимою спит подле очага, а летом под открытым небом⁵¹.

Осетин у себя дома ничего не делает. Он потешает себя верховою ездою, джигитовкою, или, куря трубку, строгает палочку. Мужчина любит проводить время среди рассказов, поучать детей своих и переливать в их юные сердца одни только пороки, которыми нередко переполнена его жизнь. Он рассказывает сыну о своих подвигах и воровстве в молодые годы; хвалится добычею, приобретенною хищничеством, и числом пленных, проданных им в неволю, и, наконец, внушает сыну преследовать убийственною местью род, издревле ему враждебный. О труде и хозяйстве он не думает сам, и не учит своих детей. Все хозяйство лежит на обязанности женщины⁵².

При таком образе жизни осетин, миссионерам в деле их проповеди приходилось бороться с природною ленью осетин, чтобы убедить их возвратиться к вере своих предков – христиан.

Кроме того, христианство проповедует любовь к врагам, всепрощение, мир, а среди осетин веками и поколениями выработался воинственный, страстный, необузданный нрав.

Каждое общество осетинского племени имело свой суд и расправу; оно не подчинялось и не связывалось ничем с другими соседними обществами, а напротив того, хищническая жизнь привела к тому, что небольшие общества осетинского народа находились в постоянной вражде между собою.

Дела осетин решались на общественных сходках, где право сильного имело значительное влияние и широкое применение. Это право сильного производило постоянную междоусобную войну, не редко кончавшуюся истреблением целых фамилий. Осетины не знали, как обрабатывать поля без оружия, не могли без него выйти на улицу и, кроме того, должны были часто искать защиты в прочной постройке своего дома. Постоянное тревожное состояние выразилось даже и в народной пословице: «когда осетин разбогатеет, он построит башню и убьет человека». Отсюда появились высокие каменные башни, лепившиеся на едва доступных высотах, которых и до сих пор весьма много в горной Осетии⁵³.

Да и как было осетинам не строить крепких, высоких башен, если каждую минуту можно было рисковать жизнью, или пасть замертво от удара кинжалом, под выстрелом врага?

Убить человека в этой стране вечной войны, вечного разбоя – было так же просто, как сказать грубое слово. Кинжал висит на поясе каждого, даже под крышею родного дома, среди мирных забот хозяйства. А вышел на улицу, переступил околицу своего селения, – должен быть вооружен до зубов. На груди патроны, за спиной ружье, пистолеты за поясом, кинжал спереди, шашка сбоку. Перекинулся двумя-тремя словами с соседом, не понравилось слово и дело соседа, и глаза сейчас же вспыхивают, как у разъяренной пантеры, и рука судорожно хватается за кинжал или пистолет. Всякое сильное движение духа ищет себе одного выхода – ударов оружия, пролитой крови. На свадебном пиршестве, на похоронах, на народных праздниках, – везде, где надо сходиться и говорить друг с другом, – то и дело слышаться угрожающие возгласы, звон клинка о клинок, неожиданный короткий выстрел. Как стая волков не может собраться в своем лесном ущелье над костями павшей скотины, не рыча и не оскаливая враждебно друг на друга своих злых зубов, так и горцы не могут обойтись без ударов и выстрелов⁵⁴.

Получая от ближних кровавые уроки убийства, кровомщения и жестокостей и отплачивая им тем же, осетины и в окружающей их природе, в картинах из жизни хищных птиц и зверей видели продолжение той же школы.

Бурые орлы, что одиноко плавают в поднебесье, с враждебным и подозрительным клекотом косясь друг на друга, что дерут жадным когтем и жадным клювом своим, заостренным, как кривой тавлинский кинжал, молодых косуль и серн на голых макушках утесов, – вот единственные учители, единственные образцы для человека в этой школе горной пустыни…

С детства привыкает раскрывать на них с изумлением и сочувственным вниманием свои глубокие черные глаза, на которых надвинута лохматая папаха, молодой дикарь, торчащий на соседнем утесе, таком же голом, также высоко поднятом в облака…

Ловкий налет удалого хищника, могучий, ошеломляющий удар… и затем одушевленная работа железным клювом своим, железными когтями, среди брызг яркой крови, среди бесплодных стонов разрываемой в куски жертвы…

А не то, вон пушистый дикий кот, с неподвижно сверкающими зеленым огнем беспощадными стеклянистыми глазами, повис на ближней чинаре, поджидая добычу… С замирающим, радостным любопытством следят за этими фосфорическими глазами лесного хищника черные глаза другого подрастающего хищника, полного теми же инстинктами зверя… Распластался, пристыл, будто не живой, к своей качающейся ветке, матерый, усатый кот, и вдруг шмякается, как подстреленный, вниз, растопырив и лапы и когти, вгрызается сразу и когтями и зубами в неосторожного козленка, пробиравшегося сквозь чащу…

Радостной волной всколыхнется детское сердце горца, и живая картина этой терпеливой безмолвной досады, этого смелого скачка, раздавившего пополам глупое, доверчивое животное, – останется на веке врезанной в его страстную душу, как идеал отваги и мудрого расчета…

Такова дикая школа этой дикой жизни⁵⁵…

Как далеки эти уроки природы и людей от уроков христианства, проповедуемого миссионерами, и как труден был подвиг проповедничества среди диких сынов дикой природы!

Ущелья Кавказского хребта, где издавна поселились осетины, были воротами для народов в их движении из Азии в Европу. Естественно, что при этом движении народов и племен через Кавказ в долинах и ущельях гор оседали некоторые их кочевников или завоевателей, смешивались с осетинами, привнося в нравы, обычаи и верования осетин свои религиозные, национальные и бытовые особенности. Ко времени учреждения «Осетинского Подворья» Осетия подвергалась многочисленным религиозным влияниям. Первоначально, в первые века христианской эры, осетины были язычниками, с IV по VI в. включительно – среди них распространялось христианство из Грузии и Византии; с VIII в. осетины подпадают влиянию магометанства и 931 год обыкновенно считается годом отпадения их от христианства и принятия магометанства; конец XII в., XIII в. и начало XIV в. являются периодом восстановления христианства в Осетии; а с XIV в. опять среди осетин утверждается магометанство.

Что должно было остаться в сознании народа, при такой смене религий и верований, как не смутные представления о всех возможных религиозных вопросах, как не смесь различных верований языческих, христианских и магометанских? Представления о Деве Марии, Иисусу Христе, ангелах и христианских святых у них смешиваются с языческими богами и молитвы к Спасителю сопровождаются языческими жертвоприношениями. Да и могли бы быть иначе у народа, среди которого не было школ и своей письменности, который для записи о судьбах Осетии довольствовался грузинским языком, о чем свидетельствуют грузинские надписи, найденные в развалинах осетинских церквей?

«Войдите в старинную божницу каких-нибудь дигорцев или алашруев, например, в Реком, у аула Цей: пустынный низенький домик из громадных бревен, весь кругом обвешанные рогатыми головами туров, обваленный костями и рогами; жители не только приближаются к нему со страхом, но даже произносят имя Реком с благоговейным ужасом и лишь в крайней необходимости. Тяжелая дверь обита заржавленным железом; а за дверью, в притворе, огромная куча стрел, копий, сломанных луков и колчанов.

Обветшавшие, почти провалившиеся стены храма увешаны тлеющими лохмотьями платьев и платков; пол и скамьи засыпаны амулетами и жертвами, тут груды стеклянных бус, глиняные фигуры оленей, коров, овец, гусей и уток, бронзовые колокольчики, орехи, нанизанные на нитку, битые кружки, тарелки, горшки, серебряные и медные монеты. С наивною верою ребенка несет осетин в свое древнее капище, страшному богу своего племени, все то, чему он просит защиты и помощи.

А между тем это – христианский храм; вы различите в нем и старую икону св. Уастырджи, т.е. св. Георгия, патрона храма, и полуразрушенный иконостас, разделявший, по убеждению осетин, храм их на две части, на ад и рай (дзенет). Св. Георгий превратился незаметно в языческого «дзуара», духа-покровителя племени, которому приносят в жертву туров, оленей, баранов, среди попоек и олимпийских игр своего рода.

«Уастырджи» (св. Георгий) – это воин, наездник, стало быть – бог мужчин, у женщин есть другой бог; у пастухов свой бог; у охотников – тоже свой. Всякий аул, всякая сакля имеют особого бога – «дзуара»; богу аула строится особая башня – над аулом, где он живет, откуда он охраняет аул, где ему молятся и приносят жертвы; никто, кроме жреца, начальника рода, не имеет права войти в низенькую дверь капища, уставленного стаканчиками с принесенным богу пивом, заваленного и обвешенного амулетами. Каждый зверь имеет также своего бога: «Тутырь» – это бог волков; «Фанвара» – бог овец; «Овсати» – бог туров и оленей; «Уацилла» – бог хлебов и трав и т.п. Даже болезни имеют своих покровителей. Рын – это бог заразы; Аларды – бог оспы; им также воздвигаются капища, воспеваются молитвы, приносятся жертвы. Вообще, каждая вещь, каждое событие жизни, каждое явление природы вмещают в себе свое особое божество и повинуются ему. Мудрые старые люди, умеющие умилостивить этих богов или святых, знающие молитвы и обряды про всякий житейский случай, пользуются высоким почетом за свое знахарство, и к ним постоянно прибегают за помощью. Без них не обходится ни свадьба, ни похороны, ни рождение ребенка; они заклинают и «святого паутины», и «святого волос и ногтей», и «святого трав и ветров», и «святого червяков, жуков и змей», и «бога болезней», и «бога ума и любви», и «святого спины», и «святого живота», и «святого, охраняющего от падения арбу», и «ангела головы», и «священную цепь», и «священный столб сакли». Это, однако, религия горских «христиан» Кавказа, а не язычников. Действительно, они знают и св. Николая (Микаль-Габырта), и св. Илию, и «Елю» (Уацилла), и Мады-Майран, т.е. Мать Марию, Богородицу. Даже Чиристи (Христос) настолько небезызвестен осетинам, что в Пасху они режут ягненка и пекут чуреки. «О, Чиристи! Все люди надеются на тебя, что ты в дзенете дашь душам их место», – поют при этом они, чистосердечно выдавая все свои материальные расчеты и наивно смешивая Чиристи с русалками и духами своих языческих верований. «О, водяные святые, чистые водяные девы и святая Пасха, наполните дом этот всеми благами мира»! «О, святая Пасха, чуреки да будут сладки и приятны тебе»!

С таким же детским простодушием и таким же грубо материальным расчетом молится осетин и всем другим богам своим. Он никогда, например, не дозволит себе убить ни одного дикого животного, не испросив предварительно позволения у бога туров и оленей. Положив на священный камень какого-нибудь утеса три жертвенные сырника, охотник прежде всего возносит такую мольбу:

«О, Овсати! Я, бедное создание Божие, пришел к подножию твоему, в надежде, что ты услышав мою молитву, выделишь мне из твоего стада одного бедного оленя или козла. Молю тебя, призри на меня с высоты своей и выпусти на долю моей винтовки, хотя старую козу, негодную для тебя».

«Зверь Овсати» раздается бедным аула и всякому путнику, которого повстречает охотник. Иначе Овсати уже никогда не даст ему счастья. Уацилле, «хлебному богу», или Еле, приносится в жертву баран или козел, которого голову и шкуру вешают на длинному шесте, чтобы поближе были к нему, где живет Еля, на том самом месте, куда ударил гром…

«Уацилла! Сегодня твой день, и мы усердно молим тебя, помоги нам, – сделай так, чтобы житницы наши были набиты пшеницею, просом и овсом до верха… с остатками»! восклицает старик, отправляющий роль жреца.

В таком же роде были верования разных тушин, пшавов, хевсуров, сванетов и других «одичавших христиан» Кавказа⁵⁶.

Миссионерам предстояло, таким образом, очистить верования осетин от языческих и магометанских наслоений, восстановить христианство, освободив его от языческих обрядов и церемоний. В такой деятельности миссионеры встречали себе противодействие со стороны деканозов-жрецов, знахарей, колдунов и других лиц, как либо заинтересованных в том, чтобы в Осетии не было восстановляемо христианство, свободное от языческих наслоений.

Деканозы были своего рода священными лицами среди осетин. К ним обращались осетины во всех затруднительных обстоятельствах жизни, а особенно, когда подымался вопрос об умилостивлении богов, о совершении в честь их празднеств и торжеств.

Все праздники осетин совершаются обыкновенно на одной из гор, окружающих аул, которая часто получает название от имени того святого, в честь которого на ней приносятся жертвы. Выбирая гору для молитвы и совершения праздника, осетины верят, что чем выше подымется молящийся, тем скорее дойдет, до кого следует, его молитва.

На однажды избранной горе устраивают жертвенник или капище, к которому и собираются в день праздника все жители аула. Каждый подобный жертвенник имел в прежне время своего деканоза представлявшего собою образ древнего жреца. В день праздника, только его рука, вооруженная священным ножом, могла коснуться животных, приводимых народом на заклание. Он окроплял кровью жертв стены и преддверия храмов. Деканоз принимал скудные приношения народа, обязан был хранить их, и, наконец, он один громогласно испрашивал жертвующим небесное благословение⁵⁷.

Среди деканозов самое почетное место по своему значению и влиянию в народе занимает дзуар-лаг, главный жрец Вацилы и Уациллы.

Под именем Уациллы осетины разумеют пророка Илию, которого считают управляющим громом и молниею и представляют себе сидящим в огненной колеснице, везомой огненными крылатыми конями. Во время засухи и продолжительной непогоды осетины обращаются с молитвою к этому святому, прося его пощадить их нивы, полевые и огородные растения. Жертвоприношение, в таком случае, совершается под дубом, который выбирается, по преимуществу, старый и солидных размеров в поперечнике⁵⁸.

Главное же место празднования в ауле Какадур, в Тагаурских горах, где существует одна из гор, посвященных пророку Илии, и там живет главный жрец дзуар-лаг (образ-человек, святой человек) – распорядитель св. Илии.

Дзуар-лаг один посвящен в таинство приношения жертв и выбирается из числа самых почтенных стариков, преимущественно одной и той же фамилии. Он один только может всходить на священную гору, получать подарки в день праздника, ходить в белой одежде, гадать и приносить жертвы.

В пещере горы устроен жертвенник, в котором хранятся все приношения и церковная чаша. За три дня до наступления праздника дзуар-лаг должен приготовиться к совершению таинств. Приготовление это заключается в омовении в течение трех последних дней молоком, чтобы чище явится перед святым, в надевании белого платья и приготовлении нарочно для праздника пива. Вечером, накануне праздника, дзуар-лаг, взяв с собою пиво, отправляется на гору. Подойдя к жертвеннику. Он наливает пиво в чашу и, поставив её на самом высоком и видном месте горы, ложится подле неё спать на всю ночь.

По верованию народа, в эту ночь Вацила, спустившись с неба, опрокидывает чашу. Дзуар-лаг, проснувшись поутру в день праздника, смотрит, в которую сторону пролито пиво, и, сообразно с этим, делает свои предсказания о благополучии текущего года, об урожае и проч. Пиво, пролитое к стороне горы, предвещает урожай Осетии; а к Кабарде и Чечне – урожай тем народам. Затем гадатель спускается с горы и за хорошее предвещание получает подарки съестным или вещами.

Дзуар-лаг занимается гаданием и в прочие дни года. Больной часто приглашает его открыть истинную причину болезни. Дзуар-лаг берет четыре палочки, длиною в пол-аршина каждая, сращивает их попарно и делает на обоих концах расщепы. Положив их на стол так, чтобы пара от пары отстояла на пол-аршина, покрывает их овчиною или кожею. После того приступает к чтению заклинаний и молитв, прося, чтобы тайна открылась.

– Не сердится ли Тбав-Вацила (св. пророк Илия) за что-нибудь на больного? – спрашивает жрец, окончив молитву и обращаясь к таинственному покрывалу; если сердится, то пусть левая пара приподнимется.

Тбав-Вацила, конечно, прогневался на больного; иначе не могло бы быть гаданья: и вот левая пара начинает приподниматься и становиться в виде стропил.

– Чем ты провинился против святого? – спрашивает гадающий больного.

– В праздник св. Илии не принес я в жертву лучшего, не исполнил обещания и не варил пива.

– Не угодны ли будут новые жертвы больного? – спрашивает гадающий, обращаясь к пророку Илии.

Согласие следует всегда за таким вопросом и, в знак его, правая пара палочек также начинает подниматься, и, достигнув до одной высоты с левою, обе пары соединяются.

Дзуар-лаг получает подарки, Вацила – новые жертвы, а большой должен выздороветь непременно, если же умрет, сам виноват, потому что, вероятно, снова прогневал святого⁵⁹.

Кроме деканозов противниками миссионеров и защитниками языческих обычаев и извращенных христианских воззрений были дасныте, знахари и знахарки.

Первые служат посредниками между людьми и святыми, а главное – между нечистыми силами; а вторые – между Богом, святыми и людьми. Те и другие пользуются громадным значением. Предсказания их считаются пророчеством, их нашептывание целительным лекарством, их хождение вокруг дома – сохранением от всякого несчастья и изгнанием из сакли шайтана⁶⁰.

До тех пор, пока среди осетин пользовались огромным религиозным и общественным влиянием деканозы, дзуар-лаг, дасныте – миссионеры должны были на каждом шагу встречать себе в них противодействие.

Среди многочисленных препятствий, которые встречали миссионеры в своей деятельности, приходилось находить им и поддержку в тех обстоятельствах.

К таким благоприятствующим обстоятельствам для миссионеров «Осетинской Комиссии» нужно отнести многоразличные остатки христианства в Осетии.

Несмотря на все вековые политические и национальные невзгоды, среди осетин жили предания о славном прошлом, о временах их просветителей – Нины, Юстинианов, царицы Тамары и Оси-Багатара. Они знали или, по крайней мере, слышали от своих стариков, а потом и от миссионеров, что в давно минувшие времена предки их были христианами. По ущельям гор они видели развалины храмов. Среди своих «дзуаров», достопоклоняемых существ, которых осетины причисляют к божествам, они наравне с языческими божествами (Овсати, Аларды, Саурег – бог разбоев, Махамат – сын солнца) почитают золотого Чиристи (Иисуса Христа) и Мариам (Богородицу). Св. Георгия (Уастырджи) и св. Илию (Уациллу). Принявши магометанство и смешавши свои новые религиозные верования с прежними, они на развалинах своих древних христианских храмов приносят почти языческие жертвы и устраивают такие же празднества.

Осетины всех исповеданий признают многие христианские праздники. Они почитают и отправляют Дон-скафан (Богоявление) – взятие воды; Кардаг-хасан (сошествие Св. Духа) – сбор трав. У них есть деревья, отмеченные крестом, перед которыми они благоговеют, и которые топор не смеет коснуться⁶¹. Осетины соблюдают посты: великий (мархо), успенский (майрам-мархо) и две недели пред Р.Х. (шапурс-мархо). В день заговенья, перед великим постом, они собирают золу с очагов, просевают её , чтобы не оставалось в ней костей от мяса и всю посуду перемывают и перетирают. Первые три дня великого поста днем ничего не едят, а ночью пируют; в остальное же время питаются хлебом, рыбой, жидким киселем, бобами и другими растительными веществами.

В понедельник и вторник первой недели великого поста многие осетины посвящают исполнению обряда кеенобы, причем название праздника, обычаи, соблюдаемые при этом и самая церемония в отправлении его заимствованы ими от грузин⁶².

В субботу на третьей или четвертой неделе великого поста осетины справляют самый важный праздник – Лаус-ганан – общие поминки. Накануне варят говядину, пиво, брагу, фасоль, пекут пироги и чуреки. Набив всем этим мешок, вешают его перед дверью сакли. Туземцы полагают, что загробные их родственники, истратив свое продовольствие, нуждаются в пропитании и придут за ним в эту ночь, а потому и вешают мешок на видном месте. На утро мешок остается цел и полон; хозяева, заключая из этого, что умершие не нуждаются ни в чем, вынимают из мешков все съестное и употребляют его сами в пищу. Затем в субботу собираются на кладбище, оплакивают всех умерших, производят суд и расправу по запутанным делам общества и предаются утолению голода и попойке.

С вечера страстной субботы, накануне Светлого Христова воскресенья, каждый осетин старается провести предстоящую ночь один, потому что, по сказанию народа, Иисус Христос ежегодно в эту ночь сходит с неба на пегой лошади и показывается только одному достойному осетину, который будет после того счастливейшим из смертных⁶³.

Сохраняя христианские праздники, осетины естественно и к уцелевшим христианским храмам и их развалинам относились с должным благоговением и уважением.

Народные осетинские предания и достоверные исторические данные относят к временам Тамары не менее 27 храмов, частью сохранившихся, частью лежащих в развалинах⁶⁴.

Церкви, построенные Тамарою для осетин, видел и описывал в конце XVIII столетия русский проповедник Евангелия в Осетии, протоиерей Иоанн Болгарский. Некоторые из церквей в его время были еще целы, другие находились в развалинах. Донося астраханскому архиепископу Антонию о религиозном состоянии осетин, в 1780 году он писал, между прочим, следующее: «В некоторые местах (в Осетии) имеются и церкви каменные только весьма древние, а именно: в Куртатинском уезде, в деревне Джахвасе, церковь во имя Великомученика Георгия с алтарем, в котором едва только поместиться одному престолу, и насчитывал таких до пятнадцати. В деревне Нухал целая, в которой видно отчасти и стенное изображение св. Великомученика Георгия, Феодора, Тифона и Архистратига Михаила; в деревне Чей церковь во имя св. Троицы деревянная, состроена из красного дерева, называемого «негниющее». В сей церкви есть и стенное писание и несколько образов, у которых видны надписи грузинскими литерами. Осетины уверяют, присовокупляет к этому протоиерей Болгарский, будто все сии церкви построены бывшею в свою время грузинскою царицею Динарою (так русские называли тогда Тамару) и от неё приставлены были к народам сим священники, которые поучали их всему касающемуся до веры и закона; когда же Грузия, по прошествии нескольких лет, стала приходить в расстройство, то и священников у них не стало, и затем впали они в разные заблуждения»⁶⁵.

Так, к числу обстоятельств, благоприятствовавших миссионерской деятельности «Осетинской комиссии» нужно отнести: сохранившиеся среди осетин предания о принадлежности их прежде к христианству, почитание осетинами Иисуса Христа, Божией Матери, святых ангелов и св. угодников Божиих, полуязыческие празднования христианских постов и праздников, развалины и уцелевшие древние христианские церкви, которые красноречиво проповедовали омагометавшимся осетинам о древних и славных временах христианской Осетии.

Все же магометанство в первый период существования «Осетинской комиссии» было так сильно среди осетин, что члены комиссии, просвещая осетин св. крещением, убеждали их переселиться их гор на русскую линию, чтобы влияние соседей и мусульманских мулл в Осетии не обратило их к прежним верованиям и обычаям. Некоторые из новопросвещенных, следуя этому внушению, оставляли свои аулы и селились в соседстве с русскими. Так, около Моздока из горских выходцев, принявших христианство, образовалось целое поселение⁶⁶.

1769 год был, как выше сказано, роковым годом для «Осетинской комиссии»: в этом году было разрушено кабардинцами осетинское подворье. Впрочем, осетинская комиссия в 70 годах XVIII столетия была восстановлена, и с этого времени начинается новый период существования кавказской русской миссии.

В первый период своего существования, с 1745 г. по 1769 г., Осетинская духовная комиссия обратила к христианству немного более 2000 человек кавказских горцев, преимущественно из осетин. Такое малое количество присоединенных к христианству в соединении с постоянными жалобами на миссионеров и с плохими отзывами об их миссионерской деятельности со стороны кизлярских комендантов побудило русское правительство обратить внимание на кавказскую миссию и озаботиться её улучшением. С начала 70 годов XVIII столетия открывается 2-й период существования Осетинской комиссии. В 1771 г. начальником Осетинской комиссии был назначен из русских протопопов Афанасий Лебедев. Штат содержания миссионеров, по-видимому, остался тот же. Постоянным местопребыванием миссии определен город Моздок. Новому начальнику миссии дана была Св. Синодом инструкция относительно миссионерства в Осетии. В этой инструкции даются подробные указания относительно того, как поступать миссионерам во время проповеднической деятельности среди осетин. Имея в виду, что постановления инструкции по своему содержанию и в настоящее время пригодны не только для миссионеров Кавказа, но и других русских окраин, а с другой стороны, принимая во внимание, что инструкция эта мало известна в печати, считаем полезным привести этот интересный исторический документ в истории русского миссионерства.

Секретно.

Инструкция

от святейшего, правительствующего, всероссийского Синода находящимся в Осетии протопопу с прочими священнослужителями, каким образом им в обращении тамошнего народа в православную, грекороссийскую веру поступать должны.

Во-первых, изъясняется вам, что по делам в Святейшем Синоде оказалось, сколь в худом поведении до ныне находилось обращение иноверцев в христианскую веру в осетинском народе; а сие самое произошло не от чего иного, как от худого самих проповедников поведения, а именно: проповедники оные, оставляя близкие к городам здешней империи места без проповеди, отъезжают в отдаленные и дикие, проповедуют на русском или грузинском языке тем, которые их не знают, крещенные оставляют без всякого наставления; возвращаясь же потом к ним, делают под разными видами привязки и чрез то сыскивают случай себя обогащать насильственно, делают всякие притеснения, не стараясь притом нимало их привести в познание веры и закона, а следовательно, те иноверные вместо чаемого веры и закона понятия единственно только изнуряются, а от проповедников происходят соблазны.

И для того вы должны навсегда в свежей памяти содержать то, что поручается вам дело святое и великое, дело звания апостольского , чтобы людей пребывающих во тьме заблуждения просветить познанием спасительной истины, открыть им пути небесного царствия, т.е. утвердить в совершенстве веру и истинных добродетелей, и чрез то привести к единомыслию и расположить к единому общей государственной пользы наклонению. Но дабы сие наложенное на вас дело исправили вы с тою пользою, которая ожидает от вас церковь Божия и любезное отечество, должно вам сохранить следующее: 1-ое, чтоб учение, преподаваемое вами, было такое, которое бы могло быть и неверному вместительно. 2-ое, должно вам и в самом том преподавании учения иметь особливые некоторые предосторожности, чтоб оно получить могло желаемый свой конец. 3-ье, должно и то знать, каким порядком поступать вам в положенном на вас деле сем. Все сие с довольным изъяснением предписывается в нижеследующем:

ПЕРВОЕ.

Какое учение преподавать при обращении иноверных в веру христианскую.

1-ое. Учение иноверным преподавать вы должны из единого Евангелия, Деяний и Посланий апостольских, не отягощая обращаемых разума, яко во младенчестве веры еще сущего, преданиями, кроме самых нужнейших и к основанию веры служащих догматов.

2-ое. В преподавании сего учения наблюдать вам следующий порядок: а) должны вы изъяснить, что есть Бог; б) что Он дал человеку закон; тут объяснить хотя кратко, но ясно о тех делах добрых, которые Бог предписал человеку в закон.

3-ье. Сии добрые дела суть следующие: а) Бога любить и почитать всем сердцем; б) идолов своих отвращаться и вовсе забыть; в) имя Божие воспоминать с почтением и ни в какой ложной клятве не призывать; г) родителей своих любить и почитать, а во первых установленной от Бога власти повиноваться; д) в церковь в воскресные и праздничные дни ходить молиться с благоговением и слово Божие слушать со вниманием; ежели ж что не дозволит быть в церкви, в то время молиться в домах своих; е) любить ближнего, т.е. не обидеть его ничем, не оскорбить печалью, и никакой козни ему не приключить, а толи наипаче не убить его на смерть; напротив, делать ему добро; также и своего живота беречь, разумея, что не имеет человек власти по слову Божию сам себя убить; при том научать, чтоб не пьянствовали и были бы трудолюбивы; ж) сохранять верность и чистоту как в супружестве, так и кроме супружества; з) ни у кого и ничего не отнимать, а тем паче ни к кого и ничего не красть, а все желаемое стараться приобрести своими трудами; i) ни на кого ни в чем не клеветать, не лгать и не обманывать; и) ни чьему имению не завидовать и ничего чужого себе не жалеть.

4-е. Потом приступить к догматам, которые заключаются в Символе веры; оному во-первых обучать вам с кратким, но ясным толкованием, которым объяснить: а) повторить, что есть Бог; б) что Он человека и весь свет создал и его хранит; в) что от сего Бога человеку дан закон; г) что Бог как милосерд, видя, что люди часто преступают Его закон и отдаются в непорядочную жизнь, послал им Спасителя Иисуса Христа, Который как примером своей жизни научил людей добродетели, так и дал закон Евангелия, в котором показано весьма ясно, как добра держаться, а худа убегать, и чрез то сыскивать не токмо временное, но и вечное благополучие, и для того во Христа веровать, на него надеяться неотменно надлежит; д) что есть крещение, исповедь и причастие, научить кратко и о том, что Бог за беззаконие будет осуждать, а за добродетели награждать.

5-е По изъяснении догматов веры каждого научить, что вся сия вера сама собою спасти человека отнюдь не может, ежели обратившийся не будет иметь попечения о добрых делах во весь свой век.

6-е. Но как веры сохранить, так и добрых дел исполнить не может человек без божественной свыше помощи; а оная дается наипаче тем, кто просит того у Бога прилежною молитвою; чего ради, хотя кратко показать обращающимся и о том, что молитва есть призывание Бога в помощь во всех наших делах и за основание оной объяснить молитву Господню: Отче наш и прочие.

7-е. О святых иконах поучать, чтоб они их не боготворили, а почитали только изображением, чрез которое на память приводится имя того, кто на них написан; и для того, поклоняясь пред ними, помнили бы, что поклоняются не образам, но тем, кто на них написан.

8-е. Сего на первый случай обращающемуся ведать довольно; все же сие предлагать на рассуждение добровольное, отнюдь не угрожая ничем, ниже приводя к тому насилием каковым либо. Что же касается до преданий, яко то: чтения по вся дни многих молитв, соблюдения во всякой неделе постных дней, и во всякой части года постов многонедельных, о том за первый случай напоминать, а отнюдь их не принуждать к той строгости, которую в христианстве рожденные хранят. Разумнейшим объяснить наипаче сие, что вера в Бога и в Спасителя есть первейшее христианства основание, что церковные учреждения и сохранение постов вспомоществуют вере истинной, и что впрочем, хранение десяти заповедей есть самая главная добродетель, сопутствующая христианству и ни как никогда не отделимая от веры, без которой и вера сама мертва. В заключение слова твердить иноверцам любовь к Богу и любовь к ближнему; к соблюдению же поста в страстную неделю сколько возможно поучением и увещанием приводить, ибо святой апостол Павел делал в сем случае снисхождение: «Да никто же», – пишет к Колосс. в гл. 2, ст. 16, – «вас осуждает о ядении и питии, или о части праздника» и к Римл., в гл. 14, ст. 20: «Чистым вся чиста», а пресекает только в сем случае для их соблазн: «но зло человеку претыканием ядущему». А как между таковыми, каковым проповедовать вы должны, сие снисхождение без соблазну их быть может: то при обращении их принуждения к постам не делать, а достигать сего терпеливым увещанием и ожиданием. Здесь разуметь надобно, что когда в первые основания веры Христовой из их иноверных кто духом и истиною войдет, тот и сам преклонится к соблюдению всех преданий и церковных обрядов; ежели же по принуждению только будут сие исполнять, то строгое тут взыскание паче их устрашит, яко не приобвыкших к разбору пищи, тем меньше к наблюдению, чтоб не оскоромиться блюдом в масле замаранном, и тому подобное. Словом, в сем поведении последовать должно по тому же святому апостолу Павлу, который новообратившихся, яко еще слабодушных, отнюдь от их прежних обрядов не противных христианству вдруг не отводил, но толковал им, чтоб они их за правила веры не почитали.

9-е. Сверх сего учения никаких суеверий, пустых рассказов, ложных чудес и откровений не прибавлять, паче же басен нигде никакими правилами церковными, тем меньше Священным писанием, не утвержденных проповедовать, толь наипаче своих не вымышлять, под опасением наистрожайшего истязания.

ВТОРОЕ.

Что наблюдать в преподавании учения обращаемым?

1-е. По прибытии в назначенное место отнюдь не должны мы говорить, что присланы по указу, но пришли учить о добродетельном житии и показать истинный путь спасения, по долгу наложенного на вас звания, и сие должны вы предложить им с усердием и любовью.

2-е. Здесь напоминается вам, что в сем посланничестве должность ваша состоит наипаче в том: а) учить, б) увещевать, в) напоминать, г) представлять себя примерами добродетели; сверх всего все способы, употребляемые к тому, яко то повеление, угрожание и строгое с утеснением взыскание, есть насильство совести, оное язычника или магометанца не только к Богу или христианству не приведет, но паче ожесточит, и то есть самое противу слова Божия злочестие.

3-е. Итак, не употребляя никакого отнюдь насильства, должны вы благоразумием своим во-первых учить, потом, во учении своем увещевать и удостоверять в начале доказательствами естественными о пребывании власти и силы Бога всемогущего; а удостоверивши, так поступать далее по христианскому учению; утвердить прежде, что есть слово Божие, и тем доказывать веру в Спасителя и прочее, как выше предписано; все же сие внушать с кротостью, любовью и снисходительно. Таковые наипаче поступки согласны духу евангельскому, и они истинно утвердить могут в иноверных спасительную проповедь.

4-е. В проповедовании учения вам наблюдать, чтоб начинать наставление делать в каждом доме разумнейшим, а не малолетним и престарелым в беспамятстве уже сущим, с тем, чтобы они сами поучившись, прочим толковали.

5-е. По довольном научении и утверждении в вере предложить крещение желающим, истолковав прежде силу оного; на сие соизволивших в то время и крестить. Тут за необходимое почитается наставить новокрещенного, дабы разумел, что он крещен водою и духом, и веровал бы, что вода есть знак омовения духовного, которое совершается силою веры во Христа, Духом Божиим очищается от греха и чрез то обязывается все то усердно исполнить, что церковь христианская повелевает.

6-ое. Здесь напоминается и о том, что как перед крещением обращающемуся надо иметь покаяние в грехах своих, так и по крещении, для укрепления духовного, нужно паки причащение, с объяснением таковым, что он под видом хлеба и вина, от священника благословенных, причащается самому Христу; а о покаянии изъяснить, что он должен как наичаще священнику исповедовать свои грехи, с тем, чтоб сколько можно от тех грехов отставал исправлялся в жизни; чего ради, как при крещении неотменно сие исполнять, так и потом препоручать их священникам тех церквей, которые от их мест недалече отстоят; а ежели оные отстоят от их жилищ в отдаленности, то о том должны вы представлять на рассмотрение архиерею, дабы они без того паки не обращались на прежнее.

7-ое. По окончании в назначенной вам дистаннии, обратно тем же путем возвратиться, и обратившимся то же учение для большего их утверждения, хотя кратко напоминать; а ежели кто ослабел, то, повторяя оное учение, поступать с таковым кротко и снисходительно, взыскивая, яко бы погибшую овцу, которое приобретение пастырю паче целого стада приятно быть должно.

ТРЕТЬЕ

Какой порядок наблюдать при обращении иноверных в самом пути.

1-ое. Вам, протопопу, иметь свое пребывание в Моздоке, в поселении для новокрещенных горских жителей заведенном, и осетинских людей наставлять в законе и иметь за ними присмотр; а прочим священникам, дьяконам и дьячкам, кроме одного дьякона и дьячка при протопопе оставленных, всегда в Осетии, куда временно и самому протопопу для очевидного свидетельства и наставления ездить. Порядок же в пути и самое продолжение времени в положенном на вас деле зависит не от вашего выбора и произволения, но единственно от распоряжения и наставления кизлярского коменданта, которому все обстоятельства тамошних народов известны быть могут, и без ведома его ничего собою не предпринимать; а в случае нужды, о чем необходимо потребно будет, представлять заблаговременно святейшему Синоду и архиерею.

2-ое. Смотреть вам, чтобы проповедь слова Божия распространялась порядком и начинать оную от ближайших по пути мест, назначенных вам именно; дабы проповедуемая вами вера мало-помалу расширялась, а обращенные вспомоществовали бы вам, уверяя других о просвещении своем.

3-ье. По долгой беседе и дружеском обхождении должны вы, наблюдая вышепредписанный вам порядок учения, расспрашивать хозяина и хозяйку о их законе и о богослужении с любопытством; узнав сие, начинать доказывать неправость их мнения, наипаче порядок разговора, естественными доводами, то есть, показывая от видимых тварей прямого создателя, и так далее. Сие слушать терпеливо и снисходительно и самим рассказывать такожде не с грубостью и досадительными словами, но ласково и дружелюбно.

4-ое. Ежели где учение ваше не будет принять, или какая-либо оказана будет вам там суровость, тогда оставить вы должны дом тот с миром, а ежели при всем вашем мирном и евангельскому проповеднику пристойном поведении случилась какая от иноверных по их к суевериям своим пристрастью жизни вашей опасность, тогда требовать вам от находящихся в Кизляре или в Моздоке светских команд, или откуда надлежит, вспоможения и защищения.

5-ое. Знать при том вы должны, что и сами находиться будете под некоторым у тех команд надсмотрением, которые принимать будут всякие паче чаяния приносимые на вас жалобы, для сообщения о том к архиерею и святейшему Синоду.

6-ое. Во время вашего путешествия, по назначенным временам и способности, рапортовать вам святейшему Синоду и епархиальному архиерею о успехах положенного на вас дела; а в случаях каковых либо сумнительств, требовать наставления.

7-ое. Здесь паки напоминается о тех качествах, каковые вам избранным на сие евангельское служение неотменно иметь следует. Должны быть вы завсегда трезвенны, целомудры, благоговейны, чинны, кротки, любовны, снисходительны, учительны, оказывать себя пред всеми не ханжами или лицемерами, но искренними и чистосердечными, не склоняться ни под каким видом к какому-либо насилию и лихоимству, ничего не вымогать и отнюдь не брать; ибо должны вы иметь всегда в памяти сие: отправляется на сие святое дело не для насыщения алчбы в корыстолюбии, но для приобретения славы Божьей, пользы государства и для спасения душ человеческих; почему и исполняя с радостью возложенное сие служение всегда помышлять должны, что тем приносите жертву Богу, и что готовится вам за сие награда небесная, но и временного не будете лишены награждения, ежели только окажете себя достойными сему святому служению, и будут видимые успехи в ваших трудах.

8-ое. Должны вы завсегда помнить и важность учиненной вами при отправлении на дело сие присяги, которая за опущение чего-либо в должности вашей подвергает вас страшному и неизбежному Божию суду.

9-ое. Служба церковная всегда может на российском языке отправляема быть, однако (что за довольное почесть можно новообращенным), символ веры, десятословие и молитву Господню, с кратким объяснением предать иноверным вразумительным всем им языком.

10-ое. Самое трудное дело есть при проповеди иноязычным неразумение взаимное языка, для чего надобно, во-первых, сколько возможно стараться, чтобы из обращенных принимать в учрежденную в Моздок школу учеников, с тем, дабы они никогда своего не забывали, и чтоб таких, со временем, по обучении российской грамоте, и по способности мест, можно было посвящать к церквам обращенных во священники и посылать для проповеди.

ЧЕТВЕРТОЕ

Что наблюдать о браках приходящих ко крещению и крестившихся.

В супружествах новокрещенных наблюдать: 1-ое, чтоб оставался муж с одною женою; если прежде многих имел, с какою он пожелает; тоже разумеется и о женах. 2-ое, есть ли супружество до крещения по-прежнему их обыкновению было бы и в возбраненных степенях, то таковых, в рассуждении том, что в оные они еще до крещения вступили, не расторгать; 3-ье, по крестному ж родству, тем, которые впредь вступать будут в браки, запрещается восприемнику дочери своей крестной мать понимать в супружество, а притом, как восприемнику, так и сыну его, понимать девицу, которую принял от святого крещения, ни мать оной девицы; далее же духовное сродство не распростирать.

ПЯТОЕ

В прочем же предписывается вам следующее:

1-ое. Есть ли сверх изображенного в сей инструкции к произведению того богоугодного дела впредь к дополнению еще будет что потребно, о всем том вам, протопопу, описывая подробно и с приложением своего мнения, представлять святейшему Синоду и требовать на то указа.

2-ое. Сию инструкцию содержать вам собственно для вашего сведения и исполнения при себе, секретно, а посторонним, кому о том ведать не надлежит, отнюдь не объявлять, и из нее ничего не разглашать, ибо в оной некоторые снисхождения учинены единственно в рассуждении только вновь приходящих от язык в христианскую веру, и дабы чрез разглашение не могло кому последовать из того какого соблазна.

3-ье. Во время исправления возложенной на вас сей должности никаких непристойных и до звания вашего не касающихся разглашений не чинить, под опасением неопустительного по указам штрафа; ежели же что в государственных делах подлежать будет тайности, оного отнюдь в партикулярных письмах не писать, а поступать в том, как состоявшийся в 1724 году января 13 дня, государя императора Петра Великого указ повелевает.

Апреля 9 дня 1771 года⁶⁷.

Более чем двадцатилетний опыт миссионерской деятельности Осетинской Духовной Комиссии убедил правительство в недостаточности тех мер и средств, которыми располагали миссионеры для своей важной и полезной деятельности.

Императрица Екатерина II, в одном из своих рескриптов на имя астраханского губернатора Якобия, отзывалась неблагоприятно о миссионерской деятельности Осетинской Комиссии под начальством грузин-архимандритов. «Хотя с немалого уже времени по распоряжениями нашего Синода и происходит проповедь христианского закона в осетинском и ингушевском народах, живущих в горах, за Малою Кабардою, по дороге к Грузии, по восприятой надежде к их обращению, в рассуждении всегда оказыванной их к тому склонности, и в рассуждении еще и того, что по оставшимся в их жилищах следам старых церковных строений, предки их были христиане, почему подлинно многие из них и крестятся с великою охотою и желанием; но почти всех бывших по ныне в кизлярской стороне начальников единогласное напротив того, (...)⁶⁸ не предполагает, однако же, в том ни малейшей пользы и прочности по причине грубого и дикого сих людей состояния и неспособности их понимать христианские истины и приступать к оным со внутренним удостоверением, крестясь они по большей части из корыстолюбия, для определенного на такой случай снабдения и оставаясь потом в прежнем своем нечестии и своевольстве, как неподручные к здешнему за ними всегдашнему смотрению; временных к ним здешних священников приезды, иногда и с опасностью соединенные, не могут к тому достаточны быть, чтобы утвердить их в общем благостройстве, а все другие меры означали бы уже их к нашей стороне и непосредственное присвоение; но тем кабардинские владельцы, кои их своими подчиненными называют, были бы напрасно огорченными, и может быть еще и больше, наконец, изобрели бы затруднительность в течение проповеди и произвели бы здесь нужду совсем от оных людей отступиться, не стоя они в настоящем своем состоянии употребления великих усилий⁶⁹.

Тогда решено было устроить в Моздоке школу для осетин, обращающихся в христианство. На эту школу возлагались большие надежды. Предполагалось, что школа послужит рассадником просвещения среди осетин, даст им возможность духовно объединиться с православием и Россиею. Деятелями объединения могли оказаться те молодые люди, которые получали воспитание в этой школе. В этих видах с 1764 г. учреждена была в Моздоке особая школа для осетин. На содержание каждого учителя и ученика этой школы отпускалось по два рубля в месяц из кизлярских и астраханских доходов. Астраханский губернатор и кизлярский комендант до (...) заведовать управлением этой школы.       Когда начальником Осетинской Комиссии был назначен протоирей А. Лебедев, осетинская Моздокская школа была в полнейшем упадке. Об этом было донесено в Св. Синод, а из Синода в Коллегию иностранных дел.

В том же рескрипте астраханскому губернатору Якобию, от имени императрицы Екатерины II, сообщается следующее о состоянии Моздокской школы. «В нашу Коллегию иностранных дел сообщено от нашего Синода, по доношению в оной находящегося в Моздоке при Осетинской Комиссии протопопа Афанасия Лебедева, о встретившихся препятствиях и неудобствах в продолжении преподаваемого обучения в Моздоке новокрещенных осетинцев детям, как в законе христианском, так и российской грамоте, потому, что они напред сего содержаны были и жили в особливых пристойных покоях, за присмотром учителя, и имели от своего жалования пищу и платье; напротив того, ныне при обветшании и разрушении оных покоев, оставшись ученики без пристанища, и скитаются по разным домам у поселившихся осетинцев и претерпевают крайнюю бедность и недостаток, не имея ни обуви, ни рубах, по причине отбираемого у них жалования отцами их и родственниками во время их в Моздоке приездов, для чего, не только по городу, но и в школу ходить не могут; к чему и отведена деревянная изба, в которой летом от течи, а зимою от угаров великое беспокойство и ученикам, и учителям причиняется; о построении ж для школы нового дома и особливых покоев и о поправлении отведенного протопопу весьма тесного и никаких домовых потребностей не имеющего дома, хотя он протопоп, неоднократно и просил Моздокского коменданта полковника Иванова; но он по тому никакого исполнения не делал, который сверх того по своему недоброхотству и употребленным в учительство Осетинской комиссии диаконами с самого их вступления в сию должность принадлежащего за то жалования е выдает, хотя бывшие при том до них грузинцы оные всегда исправно получали»⁷⁰. Вследствие этого, предписано было губернатору Якобию озаботиться возможным благоустройством Моздокской школы.

«Вы, как настоящий губернатор астраханский, получив теперь, по смене генерал-поручика де-Медема, и все дела до кизлярского пограничного края, касающиеся в наше же ведомство, имеете для того, по сему сугубому вашему долгу, обратить всевозможное попечение на восстановление заведенной в Моздоке столь нужной для осетинских молодых людей школы; вследствие чего и прикажите как пристойные для оной, так и для жительства учеников покои немедленно вновь построить, когда старые в починку уже не годятся, употребляя на то деньги из назначенных выше сего сумм, из коих снабжение таких учеников и их учителей не назначено; а сверх того воспримите вы наилучшие меры и к тому, чтоб и число учеников всегда было нарочито и чтоб совокупное их содержание и наставление происходило всегда с порядком и со всем пособием от Моздокского начальства, будучи напротив того здесь неоднократно жалобы принесены на настоящего Моздокского коменданта, полковника Иванова, как от протопопа Осетинской комиссии в помешательстве ему, протопопу, в порученных делах, разными затруднительствами и суровыми поступками в рассуждении приезжающих в Моздок новокрещенных осетинцев, так и от самого генерал-поручика де-Медема, в явных ему ослушаниях, почему и общее таких на границе соблазнов пресечение равным образом теперь от вашего же подвига зависеть имеет; а между тем, относительно к заведенной в Моздоке школе и происходящей в тамошних горских народах проповеди еще вам здесь сказать остается, что, будучи в оной школе употреблены учителями, как доносит нашему Синоду протопоп осетинский, дьяконы той же комиссии, они за сию свою должность, возложенную на них сверх проповеди и дьяконского служения, по справедливости заслуживают и жалование на учителей определенное, которое вы им в надлежащие времена и действительно производить прикажите, а при первом случае из самого их употребления в учительство оное им выдано быть имеет, и что непристойно бы было равным образом и протопопа осетинского, жалующегося на худое свое жилище, оставлять всегда без удовольствия, когда он в столь нужном звании и деле употребляется, и по докладу нашего Сената всемилостивейше от нас конфирмованному 17 февраля 1771 года, с которого в астраханскую губернскую канцелярию при указе нашем от 7 марта того же года сообщена копия, именно предписано построить в Моздоке для него, протопопа, удобный дом, что ныне, когда по сие время не учинено было, немедленно исполнить надлежит»⁷¹.

После этого моздокская школа находилась в значительно лучшем состоянии, чем прежде. Вероятно, некоторых воспитанников из неё посвящали в священников. По крайней мере, достоверно известно, что в астраханской семинарии, основанной в 1777 г., в 1784 г. было уже девять воспитанников из осетин, вероятно, питомцев Моздокской школы.

В то же время, русское правительство обнаружило немало забот в деле крещения знатных осетинских старшин в надежде, что пример их вызовет подражание со стороны народных масс. Более влиятельные из осетин обыкновенно вызывались в Россию, где, по надлежащем подготовлении, и были крещаемы. Так, в 1787 г. был крещен в Херсоне Курман Кубатиев, с наименованием его Александром, при чем императрица Екатерина II была восприемницею. Тогда же князь Потемкин был восприемником при крещении старшин алагирских, закских и нарских селений, а именно: крещены в Моздоке Тагаурские старшины – Максим и Петр Дударовы, из фамилии нынешних Дударовых; из старшин Алагирского рода – Соломон Гуреев; из старшин закских – Григорий Аришханов и из нарских – Петр Шаликов⁷².

Миссионерская деятельности осетинской духовной комиссии, во главе которой с 1771 года был поставлен русский, продолжала развиваться и, должно отметить, деятельность эта была значительно плодотворнее, чем прежде. Русская миссия в Осетии с 1771 года и по 1790 г. успела просветить до 6,000 осетин. В этот промежуток времени сменилось несколько начальников миссии. Довольно видное место среди них занимает протоирей Иоанн Болгарский, по всей вероятности, преемник прот. А. Лебедева.

Все же правительство не было еще довольно положением миссионерства в Осетии. Чтобы обеспечить еще больший успех при обращении осетин в христианство, решено было образовать в Осетии самостоятельную епархию. 19 апреля 1893 г. была открыта самостоятельная епископская кафедра в Моздоке, с наименованием епископа Моздокским и Маджарским. Самостоятельная кафедра учреждена была для удобнейшего радения о народах осетинских, веру христианскую приемлющих и, на сей конец, велено архиерею сему исправлять и те дела, кои принадлежат к осетинской комиссии и оставить на прежнем положении учрежденную в Моздоке школу для учения детей горских жителей⁷³.

Первым епископом Моздокским был назначен грузин Гаий. Знакомый с нравами и обычаями горцев и с их языком, Гаий, как весьма полезный деятель для осетинской комиссии, был принят в комиссию еще в 1784 г. и вскоре сделался главным членом комиссии. Когда возник вопрос о назначении епископа для новооткрываемой епархии, то избран был архимандрит Гаий.

В именном указе, данном Святейшему Синоду об открытии Моздокской епархии, императрица Екатерина II повелевала учредить около Моздока два монастыря: мужской и женский – оба второго класса. В последнем, по предначертанию мудрой государыни, должны были «учиться дети женского пола закону и мастерствам, в общежитии потребным, и находить прибежище вдовы беспомощные, которые бы надзирали за таковым воспитанием». Святейший Синод, вследствие высочайшего указа, сделал с своей стороны распоряжения и подробные наставления новопоставленному епископу Гаию касательно управления епархиею и евангельской проповеди горским народам, касательно помещения епископа, штата консистории и устройства мужского монастыря; но об основании женской обители в этой инструкции Св. Синода Гаию не сказано было ни слова. Вероятно основание её и изыскание средств к её содержанию предоставлялось последующему времени и благоприятным обстоятельствам⁷⁴.

Епископ Гаий, как и его предшественники – начальники осетинской комиссии, много потрудился в деле просвещения Осетии. Он обратил внимание на отсутствие азбуки у осетин, а вследствие этого и письменности, и позаботился об изобретении азбуки. Так, в мае 1798 года преосвященный Гаий издал и напечатал в Московской синодальной типографии осетинскую азбуку и сокращенный катехизис на русском и осетинском языках⁷⁵.

Этот катехизис носил наименование «Начальное учение человекам, хотящим учиться книг Божественного писания»⁷⁶.

Для выражения и начертания звуков и букв осетинского языка епископом Гаием были употреблены славянские буквы.

Незабвенною заслугою еп. Гаия для осетинской письменности, без сомнения, нужно признать изобретение им азбуки. Зная хорошо осетинский язык, епископ Гаий сделал первую попытку к основанию осетинской письменности, составил осетинскую азбуку из русского алфавита. При всех своих пробелах в передаче звуков осетинского языка, попытка эта, во всяком случае, есть начало того, что после сделано в этом же направлении позднейшими учеными лингвистами Шегреном, Шифнером, бароном Усларом и проф. В.Ф. Миллером. Весьма вероятно по своему практическому значению она была скорее кабинетной работой для книгохранилищ, чем удовлетворением запроса, исходившего из существовавших условий⁷⁷.

Видимо, дело миссионерства в Осетии становилось на прочную почву, хотя по-прежнему требовало много забот и не мало издержек со стороны правительства. Тем более необходимо было позаботиться о поддержании Моздокской епископии, что в то время, как православная миссия успешно действовала между осетинами, другие горские племена, уступленные по Кайнарджийскому миру Турции, подвергались влиянию ислама, проповедники которого стали распространять между ними самую фанатическую ненависть к христианству и России⁷⁸.

К сожалению, допущена была трудно поправимая историческая ошибка в деле распространения православия и русского влияния на Кавказе: в 1799 г. Была упразднена Моздокская епархия и её монастыри.

Говоря о времени еп. Гаия и его деятельности для распространения христианства в Осетии, нельзя пройти молчанием явление местно чтимой Моздокско-Иверской чудотворной иконы Божией Матери, совершившееся в дни епископства Гаия в Осетии.

Вот что повествуется в «Сказании о местно чтимой Иверской иконе Божией Матери» о происхождении иконы и о прибытии её в Моздок.

По свидетельству предания, в один из храмов, построенных около осетинского аула Марьямсау в Куртатинском округе, Тамара прислала от себя икону Божией Матери, писанную находившимся при дворе её иконописцем и, по преданию, приготовлявшимся к своему труду шестинедельным постом. Икона эта впоследствии прославилась чудесными знамениями. Церковь, в которой она стояла, три раза подвергалась огню, и св. икону каждый раз во время пожара находили целою на горе, неподалеку от церкви. Это чудесное спасение иконы Божией Матери от огня послужило первою причиною чествования, какое осетины стали воздавать ей, как чудотворной иконе⁷⁹.

В первые годы епископства Гаия прибыла к Моздоку партия осетин, намеревавшихся поселиться на Терской линии (около гор. Кизляра).

Переселенцы были из Куртатинского округа. Они везли с собою на новое место жительства икону Божией Матери, присланную им царицею Тамарою и прославившуюся чудотворениями: оставляя родной аул, они не хотели расстаться с своею древнею святынею. Прибыв к Моздоку, переселенцы остановились на ночлег в его предместье, в котором жили их единоплеменники. Во время ужина, в сумерки они увидели, что от той арбы, в которой находилась икона Богоматери, исходил какой-то чудный свет, освещающий всю окрестность; свет этот не переставал сиять целую ночь. По утру осетины запрягли своих волов, и хотели отправиться далее, но волы, запряженные в ту арбу, в которой находилась икона Божией Матери, несмотря на все понуждения и побои хозяев, не двигались с места. Долго осетины не знали, что в таком случае делать, пока один из них не рассказал, что он слышал ночью голос, приказывающий оставить св. икону на том месте, где стояла арба. Как ни тяжело было им расстаться с дорогою святынею, однако они вынули св. икону из арбы, поставили на указанном месте и отправились в путь (по направлению к Кизляру). Так как это событие случилось близ станицы, населенной осетинами, черкесами и казаками, недалеко от города, то слух о чудотворной иконе распространился сначала между её жителями, а потом и в городе. Народ начал стекаться к иконе Божией Матери толпами, и многие из осетин узнали в ней ту икону, которая славилась чудотворениями в Осетии. Скоро узнал о прибытии к Моздоку чудотворной иконы и о всех обстоятельствах этого прибытия преосвященный Гаий. Он вышел к ней из города с крестным ходом, отслужил пред нею молебен и поставил было ее в кафедральном Моздокском соборе, полагая представить её здесь почетное место, для постоянного пребывания. Но Богоматерь чудесным образом известила епископа, что она желает пребывать своею иконою на том самом месте, где икона остановилась и провела ночь в осетинской арбе. Преосвященный поспешил построить здесь часовню и велел поставить в ней св. икону. В 1797 г. на месте часовни уже построен был и освящен храм во имя Успения Божией Матери. Лес для постройки его доставили жители Луковской станицы, а самая постройка и внутренняя отделка произведена на сумму, собранную от доброхотных жертвователей. Сооруженная усердием бедных жителей Луковской станицы при пособии пожертвования, Успенская церковь не отличалась ни обширностью размеров, ни богатством утвари и украшений. Деревянные стены её забраны были в столбы, на тесовой кровле, без купола, стоял железный крест. Внутри церкви на потолке изображен был Господь Саваоф; на стенах было две иконы: храмовая – Успения Божией Матери и другая небольшая икона Божией Матери – обе серебряных ризах. Иконостас состоял из двух местных икон, писанных на полотке, и деревянного креста над царскими вратами с иконами св. апостолов. Священные сосуды: потир, дискос, звездица два блюдца были оловянные. Зато Успенская церковь заключала в себе самую драгоценную святыню в чудотворной иконе Божией Матери. Она положила основание самой церкви, подвигла усердие верующих к созиданию её, она же служила залогом будущего украшения её⁸⁰.

С этого времени Моздокско-Иверская икона Божией Матери основалась в Успенской церкви до построения нового собора в Моздоке, который и освящен был нынешним Владикавказским архипастырем, преосвященным Владимиром. Впрочем, была попытка перенести икону из Успенской церкви, вскоре по закрытии Моздокской епархии.

По указу Святейшего Синода 1799 г. Моздокская епархия была упразднена, а с нею вместе закрыт и Успенский монастырь. В следующем году настоятельница монастыря Евфимия и три послушницы, оставшиеся еще в закрытом монастыре, переведены в Астраханский Благовещенский монастырь. Преосвященный Астраханский Платон, в непосредственное ведение которого поступила Кавказская паства, распорядился было, по закрытии монастыря, вследствие просьбы моздокских грузин, продать им Успенскую церковь, а св. иконы и церковную утварь из неё передать в моздокский собор; но казаки Луковской станицы, осетины и черкесы просили преосвященного оставить им Успенскую церковь на том же месте, потому что она построена их усердием и для них. В другом прошении они присовокупили к этому, что если нельзя изменить решение о продаже церкви, то они готовы внести за неё куда следует предлагаемые грузинами 360 руб. Видя ревность новопросвещенных христиан о сохранении дорогой для них святыни, преосвященный Платон от продажи Успенской церкви велел удержаться и потом обратил её в приходскую для жителей Луковской станицы, а также для осетин и черкес. Таким образом, Иверская икона Божией Матери после второй попытки перенести её в собор осталась опять на прежнем месте.

Епископской кафедры в Моздоке не стало, а потому он должен был уступить свое значение другим кавказским городам, в которых сосредоточилось местное гражданское управление. Монастырь Успенский опустел, здания его постепенно разрушились. Не смотря на это, в Моздок, в бедную Успенскую церковь, стоявшую в его предместье, продолжали стекаться каждый год богомольцы. Их влекла сюда слава чудес от Пресвятой Богородицы, чрез Её св. икону, надежда на получение благодатной помощи в телесных и душевных недугах, благочестивое усердие исполнить данный обет молитвы, поста и покаяния пред чудотворным образом Приснодевы⁸¹. И должно не обинуясь сказать, что случаи благодатной помощи, проистекавшие от Моздокско-Иверской иконы Божией Матери, распространили славу об этой кавказской святыне и на Кавказе и далеко за Кавказом. Эта кавказская святыня была великим подспорьем для православных русских миссионеров, для дела распространения православия на Кавказе.

Не умолчим хотя о некоторых знамениях, явленных во славу Божию от Моздокско-Иверской иконы Божией Матери.

Письменных сказаний о чудесах Божией Матери, чрез Её Иверскую икону, от конца XVIII и начала XIX столетия не дошло до нас, но сохранилась опись имущества Успенской церкви, составленная в 1800 г. Из этой описи видно, что в Успенскую церковь до 1800 года поступили, между прочим, следующие вклады и приношения богомольцев: хрустальный, в серебряно-позлащенной оправе крест, 5 серебряных крестов (18 зол. весу), крестик золотой, 18 золотников разных серебряных монет, перстень золотой, червонец голландский, 2 фунта серебряного лому и несколько кусков материи из канавата, перуаня, гарнипира, тафты и мови.

Эти разнообразные приношения и вклады свидетельствуют о том, что к Иверской иконе Богоматери с самого начала пребывания её в Моздоке стекались различные богомольцы, которые свое усердие и благодарность Божией Матери выражали по мере сил своих различными пожертвованиями. С течением времени благодатные знамения, совершаемые Божией Материю, посредством Иверской моздокской иконы, делались более известными. Некоторые из этих благодатных знамений записаны со слов получивших благодатную помощь; переданы на память благочестивым христианам. Вот некоторые сказания о благодатных явлениях милости Царицы Небесной.

1) Жившая в гор. Моздоке грузинка, вдова поручика, Елизавета Павловна Медведева, дочь умершего священника Моздокской Успенской церкви Павла Накашидзева, 47 лет, рассказала, что 1824 г., после обедни в первый день Пасхи, ей так свело челюсти, что она не могла раскрыть рта, несмотря на все свои усилия. Домашние, видя это, старались всеми средствами разнять ей рот, но не могли ничего сделать и только сломали один зуб. В таком состоянии она была три дня; на четвертый день, когда она уже лежала в постели, все тело её вдруг онемело, так что она не могла двинуть ни одним членом, сохранив между тем полное сознание. Родные её, видя, что болезнь её усиливается, решились пригласить одного армянского священника, который отчитывал больных. Но чтение евангелия не облегчило больную: ей делалось хуже и хуже. По уходе священника, больная заснула и во сне слышала голос, укорявший её за недоверие к иконе Богоматери и обещавшей сначала исцеление правой её ноги, а потом и всего тела. Проснувшись, больная почувствовала, что правая нога её совершенно здорова. Она тотчас же возблагодарила Матерь Божию и, пользуясь одною только молитвою пред Её святою иконою, вскоре совершенно выздоровела.

2) Моздокского армянина Ивана Баендурова дочь, девица Шогокана Иванова, в 1838 году, чувствовала сильную боль в глазах, на которых образовались бельма, лишившие её зрения. Целый год она лечилась различными средствами, прибегала к лекарям, но все было безуспешно. Наконец, по совету одной своей родственницы, она обратилась с молитвою к Богоматери и просила отвести её в церковь Успения. Когда она пришла туда и приложилась к иконе Богоматери, сторож церковных посоветовал ей помазать глаза, хотя бы прахом с иконы и отереть их потом пеленою, бывшей на иколе. Шогокана исполнила это и тотчас начала видеть сперва не ясно, а потом яснее и яснее. В короткое время бельма на её глазах совершенно уничтожились.

3) Кавказского линейного казачьего войска, 1-го Хоперского полка, казак Сергей Онисимович Михнев на 17-м году своей жизни почувствовал в правой ноге сильную ломоту, не позволявшую ему свободно ходить. К этой ломоте в 1839 году присоединилась еще опухоль в колене, так что Михнев едва мог ходить с помощью костылей. По распоряжению начальства он был отправлен в ст. Баталпашинскую в лазарет, где, несмотря на медицинские пособия, не получил никакого облегчения. Нога его выше колена начала сохнуть и высохла до того, что её в этом месте можно было обхватить одной рукой. Медик, пользовавший его, предложил ему отнять больную ногу, но Михнев не согласился на операцию. После этого его выпустили из лазарета, и как навсегда неспособного к службе, уволили в отставку. Михнев продолжал ходить на костылях и то с большим трудом. Однажды, в 1840 г., слушая рассказы о милостях Божией Матери, проистекающих через находящуюся в Моздокской Успенской церкви икону Богоматери, он прибегнул с молитвою к Царице Небесной, дал обет – по выздоровлении сходить в Моздок для поклонения Её святой иконе. Богоматерь не отринула молитвы страждущего: болезнь, не уступавшая силе науки, уступила силе молитвы. Нога Михнева начала улучшаться, и в скором времени он мог отправиться на поклонение св. иконе, не нуждаясь в пособии костылей.

4) Воронежской губернии, Нижнедевицкого уезда, государственного крестьянина Анания Петрова Бахметьева – жена Александра Ивановна, проживавшая на постоялом дворе в Базовой балке, в марте месяце, 1849 года, почувствовала такую слабость в ногах, что принуждена была ходить на костылях. Медицинские пособия, оказанные её, нисколько не помогали, и она с ужасом заметила, что правая нога её начала сохнуть. В этом безнадежном положении она обратилась с молитвою о помощи к Матери Божией и дала обет, по исцелении отправиться в Моздок и там принести свою благодарность Пресвятой Деве пред Её св. иконою. Молитва её была услышана без всякого лечения, в течение одной недели здоровье её так поправилось, что она ходила уже без помощи костылей и в скором времени была в состоянии исполнить свой обет.

5) Кавказского линейного казачьего войска 4-й бригады 1-го Ставропольского полка, Бешпагирской станицы, не служащего казака Андрея Сергеева Мищенкова – жена Домна Афанасьевна, в 1830 г., в великий пост, была жестоко больна лихорадкою, против которой оказались недействительными все употребленные её средства. Но лишь только она дала обет отправиться в Моздок, для поклонения чудотворной иконе Божией Матери, как болезнь совершенно оставила её. На дороге в Моздок она опять почувствовала приступ лихорадки, но усердная молитва к Богоматери оставила развитие болезни, и лихорадка более не возвращалась к ней⁸².

Число благодатных исцелений, совершенных Материю Божьею посредством Её св. Иверской иконы, не ограничивается рассказанными. Скромность религиозного чувства иногда не позволяет поклонникам, удостоившимся благодатной помощи Богоматери, делать гласными проявления над ними силы Божией: глубокое чувство благодарности за милость Божию они часто скрывают в глубине души из опасения, чтобы глумление неверия как-нибудь не оскорбило дорогой святыни сердца верующего; христианское смирение также любит скрывать явленные ему дела Божии молчанием и слагать их только в сердце своем. Притом грузины, осетины, черкесы и армяне намеренно умалчивают о чудотворениях в том убеждении, что Богоматерь жестоко накажет рассказавшего о своем чудесном исцелении.

Безмолвным, но тем не менее ясным доказательством благодатных исцелений, полученных от Царицы Небесной, служить множество подвесок, пожертвованных в Успенскую церковь, теми лицами, которые, не желая объявлять своего имени, выражают, по древнему христианскому обычаю, свою благодарность Матери Божией приношением изображений исцеленных Ею членов тела. Эти подвески сделаны из серебра, а некоторые из олова, смотря по состоянию жертвователя, и представляют собою в малом виде глаза, руки, ноги, голову и проч. Жители Моздока, в числе которых есть грузины, осетины, армяне, черкесы все с особенным благоговением принимают св. икону в свои дома и служат пред нею молебны. Присутствию Её в Моздоке народное предание приписывает сохранение города от горских хищников.

В храм Успения среди православных поклонников всегда можно видеть и армяно-григориан и армяно-католиков, которые с такою же верою как и православные, прибегают к св. иконе с молитвами, ставят свечи, служат молебны. Вникая благоговейно верою в знамения благодати Божией, изливающейся через посредство св. иконы Царицы Небесной, находящейся в Моздокском Успенском соборе, невольно в духовном восторге воспеваем с церковью: «Кто притекай в храм Твой, Богородице, не приемлет скоро исцеления душевного вкупе и телесного, Пречистая!»

В настоящее время на поклонение Моздокской иконе Богоматери богомольцы собираются по преимуществу ко дню Преполовения и к празднику Успения Божией Матери. Многие из них приходят пешком по обетам, данным в различных случаях. В числе богомольцев бывают и лица высших сословий. В самом большом количестве народ стекается в Моздок к празднику Успения. Усердные богомольцы приходят и приезжают в Моздок еще в начале Успенского поста, собственно за тем, чтобы говеть в этот пост и приобщиться св. Таин до праздника или в самый праздник. В Успенский пост многие из моздокских жителей, говевшие в великий пост, считают долгом говеть в другой раз и непременно в Успенской церкви. С самого начала Успенского поста, церковь Успенская наполнена народом. К концу поста, с приближением праздника, площади около Успенской церкви и между фортштатом и городом совершенно занимаются приезжими.

У осетин, грузин, черкесов и армян есть обычай приходить накануне праздника к церкви и проводить в молитве всю ночь; многие из них, особенно женщины, приходят по обету босыми ногами и ночью по несколько раз обходят церковь на коленях. Другой обычай, существующий у осетин, черкес, грузин и армян состоит в том, что они приводят к церкви накануне праздника и в самый праздник до обедни, а иногда и в следующие дни, скот и режут его где-нибудь недалеко от церкви. Мясо тут же раздают бедным жителям г. Моздока и недостаточным богомольцам.

Этот обычай благодетелен в том отношении, что дает возможность бедным жителям Моздока и не достаточным богомольцам даром иметь во время праздника здоровую пищу.

В самый день праздника, с ранней зари, толпы богомольцев и жителей Моздока спешат в Успенскую церковь для служения молебнов. Во время литургии в Моздоке совершенно почти не остается жителей, все на форштадте, в Успенской церкви или около неё.

Довольно обширная церковная ограда делается в это время чрезвычайно тесною. Народ стоит кругом церкви и многие, не вместившиеся в ограде, стоят и молятся за оградою. Это зрелище особенно приятно тем, что в толпе народа, собравшегося для молитвы, находятся лица всех наций и даже исповеданий, населяющих Моздок. Икона Богоматери соединяет всех. Русский, грузин, осетин, черкес, армянин сошлись сюда по одному побуждению и у всех одна цель – молитвы к Богоматери. На всех лицах видна теплая вера в силу и покровительство Матери Божией и каждый по своему испрашивает Её заступления. Моздокская чудотворная икона Божией Матери имеет 1 аршин и ¾ в длину и 1 аршин 7 верш. в ширину. Она написана на деревянной доске по золотому фону.

Над ликом Богоматери находится грузинская подпись под титлом «Пресвятая», а над Предвечным Младенцем «Иисус Христос» тоже грузинскими литерами. Икона покрыта сребро-позлащенною ризою чеканной работы, корона Божией Матери украшена дорогим алмазом. В Успенской церкви св. икона помещается в киот за правым клиросом ⁸³.

Эта великая христианская святыня, источающая знамения и чудеса всем, с верою притекающим, и была и навсегда останется дивною благодатною помощью на Кавказе!

Закрытие Моздокской епархии было печальным событием для Осетии, крупным шагом назад в истории восстановления и утверждения православия на Кавказе.

Оставшись без бдительного духовного руководства, осетины, недавно обращенные в христианство, опять стали тяготеть к исламу, переходить в магометанство или же возвращаться к своим прежним языческим суевериям.

В то же время и кабардинцы стали считать возможным делать нападения на христианские аулы.

В 1800 г., напр. партия из 300 кабардинцев «руководствуемая некоторыми молодыми людьми и непостоянными их владельцами, из зависти, родившейся давно в них от распространения в Осетии греческого исповедания», сделала наезд на осетинский Караджаев аул, в котором незадолго пред этим была построена церковь. Аул этот был временное резиденцию пристава, заправлявшего покоренным районом ближайших горских поселений, с небольшою командою казаков в 20 челов., был там и постоянный священник. Ворвавшись в аул, кабардинцы выгнали пристава, команду, всех жителей, разграбили церковь, имущество обывателей и воротились с награбленною добычею назад⁸⁴.

Этим насилием кабардинцы думали поддержать влияние магометанства в Осетии, но за свой поступок они, по воле Императора Павла I, были строго наказаны. Генерал Кнорринг двинулся с отрядом в Кабарду и занял аулы. Это первое действие русских войск в защиту православной церкви в Осетии привело кабардинцев в страшное смятение и заставило их действовать более осмотрительно в проведении своих замыслов ослабить христианство и русское влияние в северной Осетии⁸⁵.

Хотя деятельность Моздокского миссионерства кажется далеко несовершенною, тем не менее не следует забывать, что Моздокский район был для осетин, искавших христианства и защиты от кабардинских нападений, довольно приветливым и не тесным убежищем. Каждый обыватель северной Осети, оставаясь равнодушным к подстрекательствам магометанского фанатизма на грабительство, джигитство и безусловное противодействие «гяурам» и тяготясь жизнью на своем насиженном пепелище, постоянно обагрявшемся кровью родных жертв, под всегдашним гнетом то открытых, то тайных вражеских нападений, мог смело искать спасения от этой тяжкой жизни под сенью русских штыков на равнине и степях Моздока. Но не таково было положение южных осетин, особенно тех, которые жили в нижних ущельях горного склона и мало-помалу распространялись дальше на юг. В то время, как угнетенные и подавленные осетины северного склона находили в русском владычестве условия для улучшения своего быта, жизнь южных осетин была тою же перспективой разных невзгод, которые тяготели над ними до распространения русского могущества за кавказским хребтом. Ставши еще со времен распадения осетинского царства на отдельные группы в зависимость от Грузии, прерывавшуюся лишь на короткие сроки при Оси–богатыре, южные осетины, естественно, жили в одинаковых политических условиях с населением Грузии: благоприятны они были при внутреннем благоустройстве этой страны, но тягостны с развитием в ней междоусобной вражды между её владетелями и феодалами. Считая осетин как бы покоренным сторонним населением, грузинские феодалы – владельцы тех районов, где жили осетины, не встречая ограничения личным притязаниям, сделали осетин своими крепостными, подчинив их своей власти, как в общественном, так и в экономическом отношении. В таком положении находились южные осетины почти на всем районе среднего течения притоков р. Куры: Мяхвы, Ксанки и частью Арагвы. Исключением составляли только осетины самых верхних южных ущелий, огражденные от всяких сторонних посягательств на свою свободу горными стремнинами и высями своего уголка. Они жили там, не имея «ни малейшего понятия о гражданском быте», небольшими семейными группами, вполне свободные и независимые от всяких общественных отношений дальше своего семейного района; каждый способный носить оружие считал себя единственным распорядителем своей судьбы, основывая всю свою самостоятельность лишь на искусстве владеть оружием и личной храбрости. Эти осетины почти не выходили из своего уединенного района, и по словам одного из современников, едва ли знали «и понаслышке» о грузинских феодалах-помещиках. Таково было общее положение осетин в конце XVIII и начале XIX ст., когда русские распространили свое влияние и владычество на Кавказе до средних предгорий хребта и чрез ущелья рр. Терека и Арагвы до среднего течения р. Куры. По словам графа Паскевича, бывшего впоследствии в 30-х годах главноуправляющим Грузиею и Кавказским краем, осетины «при первом появлении в стране российских войск под командою ген. Тотлебена встретили их как своих избавителей, к ним влекла их христианская вера… Но как не было взято надлежащих мер к гражданскому образованию осетин, и сверх того, когда осетины увидели, что русские начали отдавать их на произвол помещиков… то, по примеру прочих живущих по соседству полудиких племен, терпя разного рода недостатки к улучшению своей жизни, они равномерно предались грабежам». Это мнение лица, вполне компетентного для оценки факта уже по своему общественному положению, освещает общий характер истории осетин в первые периоды владычества русских на Кавказе с полною обстоятельностью.

Со вступлением русских в Грузию, второстепенные владетели-феодалы, ограниченные в своей власти над населением своих районов, старались возбуждать против русских туземное население, распространяя вести и слухи, настолько возмущавшие его национальные чувства и привычки, напр., о солдатчине, что оно предпочитало отстаивать прежние условия своего быта и не поддаваться русскому влиянию. При таком постоянном возбуждении умов в населении мало-помалу уничтожилось первоначальное расположение осетин к русским, и бывшие притеснители-феодалы стали являться в их смутных представлениях о совершавшихся событиях, как руководители к добру. Особенно восприимчивы к воззваниям и подстрекательствам против русских были осетины верхних горных ущелий, жившие до прибытия русских, как мы сказали, без всяких понятий «о гражданском быте», т.е. в примитивной личной свободе и независимости. Забираясь в их глухие, недоступные районы от преследования русских, бунтари-царевичи формировали из верхнегорных осетин отряды и шайки и высылали их и против русских войск, и против туземного населения, заявлявшего преданность русской власти. Подобное возбуждение тем легче распространялось между населением, что подстрекатели, поняв больное место первоначальной и последующей системы русских действий, обещали населению полную свободу от всяких крепостных обязательств. Но и помимо определенных причин к возмущениям и недовольству русскими, помимо подстрекательства, недовольство это являлось неизбежно, как результат общего расстройства в крае, общей неопределенности его политического существования⁸⁶.

В то время, как южные осетины, озлобленные гнетом грузинских помещиков, переносили отчасти свои чувства и на русскую власть, оставившую их, по словам графа Паскевича, «на произвол помещиков», и представляли, таким образом, беспокойный элемент, осетины центральных ущелий составляли почти единственную твердую почву расположения к русским в хаосе волнений в покоренном крае. Но особенно благодарную почву представляла эта группа населения для возобновления в крае христианства. «Мы всегда держали христианство», говорят теперь жители этих ущелий, «и у нас никто из стариков не скажет, чтобы мы были когда-нибудь магометанами или другой веры». Как, по-видимому, ни малоосновательно или бездоказательно это замечание, но оно вполне, так сказать, исторически верно прежде всего потому, что население центральных ущелий, как района труднодоступного даже в период иноземных вторжений, бывало под меньшим влиянием нехристианских завоевателей Кавказа, чем население других мест, и поэтому сохранило в сравнительной чистоте древнее насаждение христианства, по крайней мере, христианства времен царицы Тамары⁸⁷.

Таким образом, среди осетин и северных, и южных легко можно было находить почву, способную принять благотворное влияние России и православия. К сожалению, встретилось немало неблагоприятных условий для распространения православия, и к удивлению нужно сознаться, что основы этих неблагоприятных условий отчасти коренились в той политике, которую проводила администрация и через которую она надеялась привлечь к России расположение магометанского населения Кавказа.

Со времени распространения русского влияния в Осетии, можно было ожидать, что среди осетин будут все более и более развиваться симпатии к России и православию; между тем, дальнейшие события показали всю непрочность таких надежд.

Прежде всего, среди осетин не могло не возникнуть неудовольствия на русских за то, что русские отдали их братьев, южных осетин, в крепостную зависимость грузин-помещиков, и кроме того иногда назначали над ними таких начальников, которые позволяли себе злоупотребления своим положением.

С утверждением южных осетин в крепостном состоянии, административное управление ими было поручено самим же помещикам. В то время, как первые ближайшие администраторы северных осетин – пристав и его помощник – получали содержание казенное, относительно приставов-моуравов южных осетин было сделано распоряжение, что они могут остаться без содержания и пользоваться им от своих моуравов «с крайней умеренностью». В 1802 г. на место генерал-лейтенанта Кнорринга, смененного за «слабость» по управлению Грузию, главноуправляющим ей был назначен князь Цицианов.

Вступив в управление краем, новый главноуправляющий, по его словам, нашел в нем весьма много как административных беспорядков, так и самоуправство лиц, злоупотребляющих своим служебным положением (как. напр., увоз майором Вершининым дочери вдовы царевича Вахтанга⁸⁸.

Самоуправство и злоупотребления лиц с известным административным положением не могли, конечно, содействовать уничтожению кровавых и диких обычаев горцев, и среди осетин и их соседей по прежнему процветали жестокости и кровавые набеги.

Вот, напр., несколько случаев, составлявших тогда, так сказать, постоянную окраску бытовой жизни населения. Осетин Т–в во время ссоры со своим племянником выколол ему «по злобе» глаз и, опасаясь мщения родственников потерпевшего, убежал в другие места. По обычаям того времени, ответчиками за выколотый глаз являлся не только преступник, но и ближайшие его родственники. Эти обычаи требовали, чтобы потерпевший, а в случае его смерти, ближайшие его родственники вознаграждали себя за причиненный вред или материально – платою, или, так сказать, нравственно – равною, а будь возможно, и большею обидою преступнику или его ближайшим родственникам. Вследствие этого ближайшие родственники Т–ва, вероятно, чувствуя себя бессильными перед опасностями мщения за сделанную им обиду, бросили свои насиженные пепелища и выселились вслед за преступником в чужие места. Таким образом, единичный случай простой, хотя и варварской драки повел к расстройству весьма существенных интересов десятков людей. По выселении всех лиц, которые подвергались опасностям мщения, потерпевший и его родственники завладели жилищами опальных, как бы вознаградив себя таким образом за причиненный «по злобе» вред. Завладение это было фактом, настолько соответствовавшим тогдашним понятиям населения о правах мести и вознаграждения за обиды «по злобе», что русская власть, более или менее водворявшаяся в районе описываемого случая в лице временно наезжавших туда начальников с военными командами, должна была отнестись к занятию потерпевшим и его родственниками жилищ выселившихся со снисходительным согласием.

Еще большими тревогами и беспорядками в окружающей среде сопровождались такие, напр., преступления, как умышленное убийство. Если лишение глаза, по рассказанному случаю, повело к выселению целого семейства, то убийства вызывали по обычаям мести убийства преступников или их ближайших родственников; причем последние убийства из мести в свою очередь требовали таких же жертв с враждебной стороны, – все это в самое короткое время весьма часто приводило к ожесточенной кровавой вражде не только отдельные семейства, но и целые родовые или территориальные группы. Преступления же против прав имущественных составляли случаи, тем более распространенные, тем более повседневные, что для них существовали тогда и вполне подходящие наталкивающие условия: с одной стороны, скудная на прокормление природа края, а с другой, – историческая отвычка населения от мирного сельскохозяйственного труда. Кроме случаем обоюдной вражды, беспорядки и неустройство бытовой жизни осетин увеличивались еще случаями вражды с соседними народами, причем осетины, как более разрозненное население, чаще бывали жертвами, чем победителями. Хотя с распространением и укреплением русского господства вражда эта более или менее находила в последнем сдерживающую силу, но нередко, при отдаленности, напр., русских войск, она успевала разражаться кровавыми стычками, хищническими нападениями и т.п. Такие «беспокойства» осетинам особенно часто производили на севере Осетии, как мы прежде сказали, кабардинцы, на востоке – тушины, пщавы и хевсуры. Последние, напр., иногда делали нападения на осетин и без всяких наличных поводов, или «вымыслив, что им следует за кровь дедов их» с осетин плата, или же просто из голодного молодечества, которое между прочим заявляло себя в похвальбе пред осетинами, что «оные хевсуры подкрасят довольно Арагву» не только кровью осетин, но и кровью тех, «у которых у одеяния обрезаны полы и назади разрезано», т.е. кровью русских⁸⁹.

Естественно, что при таком положении дел русским трудно было рассчитывать на полную преданность со стороны осетин. Неудивительно поэтому, что со стороны администрации прибегали к подаркам, чтобы хотя этим путем обеспечить себе преданность в среде осетин. И действительно, многие из осетин поступали с большою охотою в русскую службу, привлекаемые наградами и поощрениями; последние были тогда в большом ходу относительно туземцев и составляли особую специальную статью расхода казенных денежных сумм. Многие осетины еще и теперь весьма подробно рассказывают, как их деды и отцы ходили на службу к русскому царю в Моздок и Тифлис. И как щедрые русские генералы награждали волонтеров деньгами и подарками. В одном из центральный ущелий Осетии (Заккском) два таких рассказчика показывали нам даже вещественные доказательства этого «доброго старого времени» – времени подарков и быстрого обогащения от одной только преданности русским: сундук средней величины, в котором, по словам рассказчика, дед его привез русские деньги, и объемистый медный котел-конус в 2 ¼ арш. выс, 1 ¾ – шир., вмещающий в себе 72 ведра пива; котел этот, сбитый гвоздями из медных продолговатых трапеций и проданный позднейшим его наследником за 100 руб. сер., был в свое время сделан из медных денег – тоже награды за преданность⁹⁰.

Преданность, приобретенная за деньги, могла свободно перейти в измену, при условии, если давали большую сумму за новую преданность, или если туманили голову какими-нибудь особенно заманчивыми обещаниями.

Немалое влияние на возбуждение враждебного настроения в обитателях Кавказа оказывало подстрекательство со стороны персидских шпионов и недовольных царевичей. Те и другие действовали как в Осетии, так и вообще на Кавказе. Подобно шпионам турецким, персидские шпионы действовали на легковерное население разными лживыми слухами, обещаниями щедрых наград и т.п. Некоторые из шпионов развозили и распространяли между населением фирманы персидского шаха ко всем старшинам обществ осетин, черкесов и других кавказских народов. Один из таких фирманов был предназначен для тагаурцев. Наполненный в начале похвалами народам, живущим по Военно-грузинской дороге за то, что они, «сражаясь с русскими гяурами, разорвали им пути прохода», фирман возвещал далее, что «высочайший лагерь» шаха «снимается из столицы со стотысячною армиею, 200 пушек, мортир, фальконетов и снарядов и двинется в Грузию ил Кизляр», что «гяурам русским суждено испытать истребление», и что близ Эривани 1000 русских гяуров уже отправлено «в глубочайшее отделение ада».

Но прежде чем «высочайший лагерь» персидского шаха сделал что-либо в пользу бунтовщиков, они были усмирены русскими войсками⁹¹.

Недовольные грузинские царевичи также нередко сеяли смуту среди горцев. Для примера остановимся на волнениях, произведенных царевичами в конце 1809 года.

Руководителями его на этот раз были царевичи Леван и Александр. Первый действовал среди населения непосредственным личным участием в организации восстания, а второй письменными воззваниями – «возжечь свечу угасшего дома». Наполнив их «общим местом» подобных документов, тогдашнего времени – обещаниями щедрых наград, помощи в сотни тысяч войска и т.п., царевич Александр, обращаясь к крепостному населению южной Осетии, заканчивал свое воззвание: «и когда все это (награды, помощь и т.п.) сбудется, тогда думайте, что мы – ваши великие благодетели, и вы – наши любезные братья, а не подданные». Возбудив волнение, выразившееся, впрочем, не только в противодействии осетин русским, но и во взаимных грабежах и раздорах «потухшая свеча угасшего дома» своим фальшивым мерцанием лжи и подстрекательства привела только к бесплодной гибели бунтовщиков⁹².

Мы видели, какие причины обуславливали недовольство русскими со стороны осетин.

Все же в христианском населении это настроение в своей враждебности не переходило дальше (...) «политического недовольства». Судя по позднейшим примерам, оно состояло в недовольстве, напр., привилегированного населения – лишением прав на жизнь и смерть своих подвластных, всякого сильного – лишением прежней свободы бесконтрольных поступков над всяким слабым и т.п.; в населении зависимом южного склона недовольство это, как мы выше сказали, состояло в разочаровании русским господством, прикрепившим его к власти помещиков. В населении магометанском враждебное настроение к русским, получив свое начало в политическом недовольстве, значительно усложнялось религиозною рознью. Поэтому в то время, как в населении христианском политическое недовольство переходило в резкие формы враждебности только по временам, при стороннем подстрекательстве, в населении магометанском оно было всегда напряженным и резким уже по одному тому, что составляло, так сказать, практическую бытовую подкладку религиозного отчуждения магометанства от христианства, – основное начало, с которым соединялись магометанские верования, преисполненные фанатизма и нетерпимости. Вообще, здесь магометанские идеи вражды и ненависти к христианству находили для себя в политическом недовольстве готовую восприимчивую почву постоянного скрытого раздражения и, провозглашаемые каким-нибудь турецким шпионом–муллою, быстро воспламеняли магометанское население огнем открытых возмущений. В общем своем характере возмущения эти, при всем том, что за ними не было таких данных для недовольства русскою властью, какие были, как мы выше сказали, в быту южных осетин, возмущения осетин-магометан всегда или, по малой мере, в большинстве случаев отличались большею враждебностью, большею энергией и притязательностью, чем возмущения осетин-христиан⁹³.

Это обстоятельство при наблюдении различных исторических явлений кажется тем более удивительным, что одним из руководящих административных начал было стремление русской власти расположить к русским порядкам население, наиболее нерасположенное, наиболее недовольное водворением в крае русских. Таким же было по преимуществу население магометанское. Это руководящее административное начало проявлялось, напр., в том, что притязания магометан на принадлежность к привилегированному сословию в большинстве случаев утверждались без особых расследований и вообще затруднений. Еще более часто практиковалось, так сказать, задабривание магометанского населения щедрым награждением чинами, орденами и т.п. С течением времени такая система действий, при неумелости и бестактности ближайших к населению администраторов, весьма нередко переходила даже в крайнее заискивание расположения магометан.

Но наряду с этим христианское население края пользовалось весьма слабым административным вниманием; поставленное с этой стороны в параллель с населением магометанским, оно казалось даже как бы забытым и заброшенным. Обстоятельство это, прежде всего, отражалось, напр., в том, что в персонале осетин, награждавшихся сословными привилегиями при общем гражданском устроении края, или чинами, орденами, денежными субсидиями и т.п. во время пребывания на русской службе, во всех подобных случаях осетины-христиане попадались, как редкое единичное исключение; продолжаясь целые десятки лет, такое положение дел, выражавшее собою как бы пренебрежение к христианскому населению, послужило причиной довольно распространившегося между осетинами мнения, что христианство – религия «благородных», что никакие заслуги осетина-христианина не дадут ему прав на награды, отличия и вообще, милости русского правительства. Развиваемое и поддерживаемое лицами, заинтересованными в подавлении христианства, мнение это иногда приводило к тому, что осетины-христиане, ради успехов в службе, в просьбах и домогательствах у начальства и т.п., нередко изменяли своей вере и переходили в магометанство. По рассказам вполне компетентных очевидцев этого дела, в магометанство совращались тогда не только отдельные лица, осетины-христиане, но и целые группы осетинского христианского населения⁹⁴.

От прискорбного перечисления обстоятельств, неблагоприятно отразившихся на развитии Русского влияния и православия на Кавказе, перейдем к краткому обзору деятельности Грузинской церкви в деле восстановления православия на Кавказе и к изложению судеб Осетинской Духовной комиссии в последний период её существования.

При учреждении Осетинского Подворья первыми деятелями и начальниками Осетинской Миссии были архимандриты из грузин. Грузинская церковь, издавна заботившаяся о распространении христианства среди осетин, и во второй половине XVIII в. продолжала свои заботы, хотя политические невзгоды, которые претерпевала Грузия, не могли не отражаться на самом благосостоянии Грузинской церкви. Вторжения в Грузию персов, турок, нападения разных воинственных племен Кавказа – все это подрывало благосостояние Грузии, и многие их её храмов или были разрушены или оставались в запустении, покинутые соседними жителями из боязни вторжений. Положение Грузинской Церкви стало заметно улучшаться только со времени распространения Русского влияния на Кавказе, когда Грузинская Церковь, с возведением её католикоса Антония в звание синодального члена, в 1783 г. поступила под управление Св. Синода.

В 1800 г. присоединилась к России и сама Грузия, после чего уже навсегда освободилась от мухаммеданских насилий⁹⁵.

В 1809 г. грузинская церковь оставалась в управлении католикоса Антония, сына предпоследнего царя Карталинии и Кахетии Ираклия. В 1809 г. он был уволен на покой и после него для управления его церковной областью, вместо должности католикоса, учреждена была должность экзарха, каковою в 1811 г. и облечен был заседавший доселе в Синоде грузинский архиерей Варлаам Эристов из рода князей Эристовых. Для епархиального управления при нем учреждена была дикастерия, преобразованная в 1814 г. в грузино-имеретинскую контору Св. Синода, с правами московской конторы⁹⁶.

К этому времени успехи магометанства среди Осетин и Грузин горских племен стали уже довольно внушительными. Дело в том, что в то время, как православная миссия, до своего закрытия, успешно действовала между осетинами, другие горские племена, уступленные по Кайнарджийскому миру Турции, подверглись влиянию ислама, проповедники, которого стали распространять между ними самую фанатическую ненависть к христианству и России⁹⁷.

Успехи магометанства обратили на себя внимание местных кавказских военных властей.

В 1811 г. генерал Тормасов для обращения горских племен предлагал даже иезуитскую пропаганду, но государь выразил желание, чтобы для этой цели найдены были способные православные миссионеры⁹⁸.

Во исполнение желания Государя Императора Александра I, Осетинская Духовная Комиссия, два раза уже закрывавшаяся, была открыта в третий раз в 1814 г. Местопребыванием её был назначен Тифлис, столица Грузии, так как с присоединением Грузии к России, естественно предстояло расширить сферу деятельности комиссии, предоставить её заниматься распространением и восстановлением христианства не только среди Осетин, но и других горских племен. А это легче было делать из сердца Грузии – Тифлиса, чем из какого-нибудь другого города.

Учрежденная в Тифлисе осетинская комиссия состояла: из управителя-епископа, архимандрита, семи священников, пяти диаконов, пяти церковнослужителей и пяти светских лиц.

На содержание миссии ежегодно отпускалось 28 тысяч рублей. Из этой же суммы было назначено: «на подарки осетинским старшинам, приласкание оных – 1500 руб., на кресты, шнурки, иконы и холст на рубахи – 3000 руб.⁹⁹. Весьма вероятно, что на эти же деньги содержался и казацкий конвой, в количестве тысячи человек, назначенный для охраны миссионеров¹⁰⁰.

С этого времени начинается энергичная деятельность архиепископа Телавского Досифея, направленная на восстановление и распространение христианства, преимущественно среди южных Осетин. Восстановленная осетинская комиссия тем больше могла надеяться на успех своего дела, что еще раньше в горах южной Осетии трудился в качестве миссионера грузинский архиепископ Иоанн.

В округ деятельности архиепископа Иоанна входило население верховьев Арагвы, Ксанки, Терека и других мест к востоку от Осетии. «Прибыв в Гудамакарское ущелье, – доносил архиепископ об одной из своих поездок по округу: – и побеседовав с почетными обывателями, я не нашел ничего противного моему учению. Потом появился человек, которого назвали: «это наш священник». Он был один из тех священников, которые без книги заучили наизусть несколько стихов из псалтири и учат. Произнесши их, он ставит вино минуты 2–3, и это называется обедней, мажет углем с произнесением тех же стихов, и это называется крещением». Из дальнейшего сообщения архиепископа видно было, что в разных местах Осетии в то время были храмы, в которых хранилось не мало золотой и серебряной утвари; такими, напр., были два древних храма: на одном из восточных отрогов горы Казбека и на горе Ломиси, составляющей водораздел между верховьями Арагвы и Ксанки и тянущейся к юго-западу от Гудаурского перевала длинным однообразным валом. Оба эти храма сохранились до настоящего времени, и проезжающие по Военно-грузинской дороге могут видеть в хорошую погоду на высоких пустынных гребнях гор их одинокие силуэты, как скромные, но светлые, родные сердцу знаки на диком фоне чуждой природы, чуждой жизни¹⁰¹.

Но возвратимся к восстановлению Осетинской Комиссии.

В первый же год своей деятельности Комиссия, по отчету архиепископа Досифея, окрестила 14,218 душ обоего пола и вообще повлияла на нравственное настроение осетин настолько благодетельно, что они «стали жить смирные». Но вместе с этим, энергическая заботливость архиепископа Досифея об интересах крестьянства, сопровождавшая его миссионерскую деятельность и находившая к себе предрасположение в высших правительственных сферах, возбудило большое неудовольствие в среде помещиков. Последствием этого были жалобы и обвинения, будто архиепископ Досифей стремился из личных выгод «исторгнуть крестьян от их законных владельцев», а проповедники Осетинской Комиссии возбуждали в крестьянах неповиновение к помещикам и внушали им, что крестившиеся перейдут в собственность казны и что даже «покраденное (ими) у карталинских жителей останется без взыскания в пользу самих осетин» и т.п. По отзыву архиепископа Досифея, неудовольствие помещиков распространялось не только на его эмансипаторскую деятельность в пользу крестьян, но и вообще на все миссионерство, так как помещики будто бы вовсе «не желали обращения их (крестьян) в христианство, чтобы пользоваться их невежеством»¹⁰².

При архиепископе же Досифее, для устроения церквей, в которых новообращенные крайне нуждались, из государственного казначейства с 1816 г. отпущено было 24,000 руб.¹⁰³.

Деятельность Осетинской миссии была еще успешнее при экзархе Грузии Феофилакте. Предметом его особенных забот было: перевод богослужебных книг на осетинский язык, упорядочение богослужения горцев, построение и возобновление церквей, вообще, всевозможные попечения о том, чтобы только путем убеждения приводить осетин к принятию христианства.

Св. Синод, по предложению экзарха Грузии Феофилакта, составил для Осетинской Комиссии новую инструкцию, по которой дело обращения осетинцев предписывалось вести только духовными средствами, не ослабляя ничьей власти и как можно реже употребляя мирские средства, крещение преподавать, удостоверившись наперед в искренности обращения крещаемых, на проповедь являться без всякой огласки и конвоя, не как посланным от правительства, а как простым странникам, желающим спасения людям, и считать дело проповеди конченным не прежде, как обращенные пожелают иметь церкви и священников.

Много содействовали её успехам и светские лица, – грузинские князья, Осетинские дворяне и старшины. В течение всего времени управления Феофилакта (1817–1821 гг.) число новообращенных простиралось до 47,100 человек осетин и др. горцев и еще 130 дымов Удского племени. Церквей для одних осетин выстроено и возобновлено из развалин 29. Феофилакт обратил внимание на самое богослужение горцев, совершавшееся в иных местах на грузинском или на армянском языках, а в иных даже на греческом, и позаботился о переводе на осетинский язык богослужебных книг. Один дворянин Иван Ялгузидзе, по его внушению, перевел на этот язык утренние и вечерние молитвы, катехизис, литургию, последования крещения, погребения и брака, а по смерти Феофилакта еще Евангелие, которое и было напечатано при московском комитете Библейского общества.

По-видимому, дело обращения осетин в христианство было поставлено на прочную почву, и блестящие успехи проповеди среди осетин, казалось, подтверждали такой взгляд на положение миссионерства среди них. К сожалению, блестящие отчеты редко соответствуют действительности. Это же можно сказать и относительно миссионерства грузинского духовенства среди осетин во время экзарха Грузии Феофилакта. Вот отзыв одного из осетинских священников о деятельности грузинских миссионеров среди осетин, в том числе и о прославляемом миссионере Самарганове.

К несчастью для осетин, грузинские архипастыри не имели под рукой людей опытных, знающих осетинский язык и обычаи; почему эти миссионеры побуждали осетин принимать крещение только путем раздачи денег и подарков без всякого научения догматам веры. Правда, на бумаге получались блестящие результаты. Число обращенных осетин по спискам увеличилось очень значительно. Так, напр., миссионер священник Николай Самарганов (грузин) крестил всех почти осетин и представил духовной комиссии обширный список крещенных осетинам в Дигории, Куртатии, Алагирии и в других местах; в один 1822 год, как видно из уцелевших в махческой церкви списков, Самарганов крестил 5,000 душ. Но что то были за христиане, понять не трудно – Новокрещенные из-за подарков крестились по несколько раз или же в случае отказа в деньгах и подарках легко переходили опять в магометанство, так как христианство было для них в полном смысле не ведомо. Если верить рассказам стариков-осетин, а им нельзя не верить, священник Самарганов записывал в метрические книги имена осетин, в действительности даже не совершая крещения; оттого и период с 1820 года по 1859 год прошел в быстрых и частых совращениях осетин в магометанство.

Преемники Феофилакта продолжали труды его относительно просвещения осетин светом веры Христовой. Они обратили особенное внимание на школьное дело, справедливо полагая, что только при развитии просвещения можно надеяться на успехи христианства в Осетии. С самого начала первосвятели грузинской церкви настоятельно требовали от священников ведомства Осетинской Духовной Комиссии учить осетинских мальчиков грамоте. Так, митрополит Иона, препровождая 5 экз. букварей на осетинском языке, предлагает протоирею Самарганову обучать по ним осетинских мальчиков. Но не нашедши исполнителей столь важной для успеха в святом деле меры, митрополит Иона в предписании своем, данном благочинным Осетинской духовной комиссии, болезнует и говорит: «священники не обучают грамоте осетинских детей в противность распоряжениям и попечениям его». Тот же митрополит 3 августа 1825 г., за № 1118, спрашивает благочинного Кагерова: «в каких именно местах и в каком расстоянии от Владикавказской крепости при осетинских церквях удобнее и безопаснее открыть школы для научения грамоте горских мальчиков?» Но священники, не желая нести трудный подвиг действительного обращения осетин в христианство, отказывались под разными предлогами от исполнения долга учить детей грамоте: так, напр., несмотря на то, что в осетинском букваре было 30 букв грузинских и мало латинских и, следовательно, священникам-грузинам сравнительно легко было изучить осетинский язык, однако, они в ответе на архипастырские распоряжения донесли митрополиту, что в обучении осетинских мальчиков грамоте они встречают затруднения, так как не разумеют изобретенных переводчиком букв. Мало этого, дело в небрежении своими обязанностями доходило до того, что священники, считавшиеся на службе в Осетии и получавшие за это жалование, жили болею частью в Грузии, приходы же свои – Осетию бросали на произвол судьбы¹⁰⁴.

Неудивительно поэтому, что успехи проповеднической деятельности Осетинской комиссии не могли быть очень надежными. Сами проповедники-миссионеры постоянно нуждались в руководстве и указаниях.

Припомним кстати здесь знаменательное наставление, данное 13 марта 1828 г. за № 383 митрополитом грузинским Ионою проповеднику Евангелия, тогда уже протоирею, Николаю Самарганову. В этом наставлении, между прочим, митрополит поучает: «предлагать крещение горцам по довольном научении в вере и отнюдь не считать исполненным звание и долг свой в торопливом и скором сподоблении крещения; стараться внушать первее силу христианского учения и руководствовать ко всякому благонравию, без чего крещение, диким людям преподаваемое, будет величайшим злоупотреблением таинства веры христианской»¹⁰⁵.

Все эти факты убедили Осетинскую духовную комиссию, что действительное обращение осетин в христианство может быть достигнуто лишь приготовлением из детей осетин священников, а равно и причетников. Для достижения этой цели, столь важной и необходимой в миссионерском деле, эта комиссия решила открыть в г. Владикавказе, в 1830 г, специальное для осетин владикавказское 4-х классное духовное училище, а в селе Алагире – двухклассный пансион. В делах благочиния есть также документ о содержании в сел. Цми, Зарамагского прихода, школы для местных жителей на пожертвования от барона Вревского 500 р. От экзарха Грузии Исидора 120 р., от него же 100 р., и еще 495 руб. Потом в 1857 г. за 25 мальчиков прислано из экзаршерской канцелярии 807 р.; на каждого мальчика приблизительно отпускалось 31 руб. 50 коп., в то же время комиссия содержала в тифлисском духовном училище несколько мальчиков из осетин для определения их в семинарию.

Благодаря такой заботливости об Осетии правительства и духовной комиссии, дети осетин, оказывавшие успехи в науках, начали поступать в тифлисскую духовную семинарию. Там были введены и уроки осетинского языка, на которых осетины изучали родной язык по составленной епископом Гаием и исправленной академиком Шегреном осетинской азбуке¹⁰⁶.

Мы видели, что грузинское и русское духовенство проявили в последние два века немало усилий в деле восстановления и насаждения христианства среди Осетин. Что же, каковы плоды этих трудов? Какова религия Осетин?

Исторические судьбы Осетии естественно должны были отразиться, и действительно отразились на религии Осетин. Среди них были и есть христиане, магометане, язычники. Причиною такого смешения религиозных понятий было то, что осетины подвергались попеременно учению разных верований, смотря по тому, под чьею властью находились. Грузины с юга вносили к ним христианское учение, а с запада и севера кабардинцы научали магометанству. Впрочем, ни христиане, ни магометане, ни, наконец, язычники не следуют в точности обрядам и установлениям своей религии. Все правила и церковные уставы перемешаны и перепутаны, христиане исполняют многие языческие обряды при свадьбах и похоронах, бреют голову и совершают омовение; магометане, принадлежа к суннитской секте, не следуют законам пророка, едят свинину, пьют вино и смеются над своими обрядами, а язычники чествуют многие праздники вместе с христианами. Считаясь христианином, почитая святых, осетин не ходит в церковь, приносит жертву кумиру и допускает многоженство. Сколько правительство ни старалось внушить осетинам, что они, как христиане, должны покинуть многоженство, как обычай, противный уставам православной церкви, но туземцы оставались непреклонными и не покидали многоженства¹⁰⁷.

Так, в христианстве Осетин проходит яркою чертой языческий характер их христианской религии.

В вопросе о религии Осетин весьма поучительным может быть отзыв имеретинского князя Давида относительно религии Осетин в конце XVIII века. По свидетельству имеретинского князя Давида, в 1786 г. все население Осетии было языческое. Кн. Давид, начальник города Рачи, был послан в этом году имеретинским царем Давидом к грузинскому царю Ираклию для заключения мирных условий и для приглашения сына царевича Арчила ехать в Имеретию. Возвращаясь из Тифлиса, князь Давид в деревне Авнисах был схвачен осетинами и отведен в горы. Переходя их рук в руки, из одной деревни в другую, он прошел всю Осетию и, наконец, был продан в Моздоке, где выкуплен и, по распоряжению гр. Гудовича, отправлен через Астрахань в Петербург.

Проведя в плену четыре года, присмотревшись к быту осетин, князь писал, что осетины исполняют великий пост, «но попов не имеют; они не крестятся и крещения не приемлют, равно и детей своих к тому не приводят, а поклоняются они козловой коже, которую почитают на место Ильи пророка и ей молятся».

Прошло с тех пор почти целое столетие, и осетины весьма мало подвинулись в религиозном отношении. Правда, число лиц, называющих себя христианами, значительно увеличилось, но смешанность верования осталась всё та же¹⁰⁸.

Можно ли удивляться поэтому, что среди Осетин на христианской почве встречались различные суеверия и даже своего рода языческие обычаи? Для примера остановимся на том, в каких иногда формах обнаруживалось среди осетин почитание св. Георгия.

К св. Георгию простой народ питает не только уважение, но и благоговейное обожание.

По верованию туземца, если человек забывает Бога и впадает в грехи, то великомученик принимает строгие меры к его исправлению, избирая орудием для того кадачи (вещуна). Св. Георгий не обращает тогда внимания на то, к числу порочных или праведных лиц принадлежит кадачи, лишь бы только чрез него достигнуть цели. Кадачи, по преимуществу больной, получивший невидимым путем призвание свыше, начинает свое пророчество, или, по уверению народа, «всегда верное» предсказание. В судорожных движениях, кривляниях и т.п., под страхом наказания от св. Георгия, он громко проповедует всеобщее покаяние, а страждущим пилигримство и кровавые жертвы.

Слова кадачи скоро разносятся по всем селениям и распространяют страх между жителями. Толпа валит к нему со всех сторон и смиренно преклоняет колена. Громовые речи его слушают «как предсказания ангела и исполняют их беспрекословно, с особенным тщанием. Те, кого он обязал сделать путешествие или покаяться перед каким-либо образом, надевают белую одежду и отправляются босиком к месту назначения; на шею надевают медные проволоки, унизанные просверленными монетами и прилепленными к ним кусками воску. Достигнув места покаяния, закалывают жертвы, а священники, пользуясь этим суеверием народа, читают над пришедшим очистительные молитвы, стригут крестообразно волоса на голове и снимают с молящегося знаки обета, как доказательство, что он выполнен.

В 1840 году в Карталинской Осетии образовалась целая секта георгиянцев, представителями которой были по преимуществу женщины. Они расхаживали по деревням и проповедовали устами св. Георгия разные нелепости. Уверяя народ, что святой приказал христианам работать только три дня в неделю, сектанты составили в честь его особую молитву и установили новые обряды.

Поводом к этому волнению была молодая женщина, лет двадцати, жена одного зажиточного осетина. Материне – так звали эту женщину – была бездетна и, видя в этом наказание или испытание ниспосланное Богом, она, сделавшись до чрезвычайности религиозна, стала прилежно посещать церковь. Каждый раз, стоя пред образом на коленях, Марине била себя в грудь и просила Матерь Божию оплодотворить её. Молитва её не была услышана и она оставалась по-прежнему бездетна. Занятая постоянно одною и тою же мыслию, бедная женщина стала выказывать странности в характере. Её пришло на мысль, и она скоро уверила себя, что такое наказание её ниспослано Господом за грехи людей, и что до тех пор она останется бесплодною, пока не наведет людей на путь истины.

Я просила Бога, рассказывала она, как достигнуть этой спасительной цели и не раз получала утешение в видениях.

Распаленное воображение рисовало ей Бога, окруженного на облаках сонмом ангелов, или Матерь Божию с её святым Младенцем.

Марине! Слышался ей каждый раз неведомый голос: потерпи еще, и будет по желанию твоему.

В этих словах бедная женщина видела одобрение свыше.

Она надела белое платье, опоясала себя веревкой и предалась еще большим молитвам. Постоянное напряжение душевных сил помрачило её рассудок и расстроило здоровье. Лицо её сделалось болезненно, глаза блуждали; она прервала всякую связь с миром, сообщение с мужем и, переселившись в мир фантазии, жила воображением. Чувствуя с каждым днем более и более потребность к уединению, Марине жила днем в пещере, а ночью бродила по лесам и горам. Белая одежда, распущенные волосы делали её похожей на привидение; прохожие, встречавшие её в таком виде, видели, как она постоянно что-то бормотала про себя…

Таково было состояние бедной Марине, лишившейся рассудка.

Наступил день 23 апреля, когда осетины празднуют память св. Георгия. Толпы народа с раннего утра собирались около древнего храма, в честь Великомученика, находящегося неподалеку от селения Дзагин. Из дальних стран шли богомольцы к храму, чтобы принести жертву святому, особенно уважаемому осетинами. На праздник пришла и Марине. Она смиренно стояла в храме впереди всех и молилась. Обедня подходила к концу, как вдруг она пронзительно вскрикнула и упала в корчах.

– Грехи ваши, грехи, кричала она, обращаясь в присутствующим, оскорбляют Бога! Вы человекоубийцы и воры, вы забыли Господа и св. Георгия и уже не приносите им тучных волов и овец. Покаяния, покаяния требует от вас небо. Иначе, если не послушаетесь, вы погибнете: меч Божий уже изощрен! Скоро голод и всякие язвы распространятся между людьми; земля с ревом раскроет свою пасть и извергнет огненные потоки, горные ручьи образуют потом. Кто избегнет всего этого, того поразит свой же ближний. Вай, страшный вай ждут весь свет!

Суеверный народ был поражен до крайности подобными словами. Глухой шум от ударов в грудь и рыдания многих, в особенности женщин, огласили церковь. Пораженные осетины, не зная что делать, обратились к тому же Георгию с просьбою о прощении.

– Сделаем все, все что от нас потребуешь, св. Георгий, говорил народ.

– Нет, вы обманщики, слышался голос неумолимой Марине. Вам не верит св. Георгий, вы должны дать ему письменное обязательство.

– Согласны, все согласны, кричал народ.

Д. Бокрадзе приводит перевод письменного обязательства, подписанного осетинами на хранение священнику. Все осетины, большие и малые, мужчины, женщины и дети обещали св. Георгию, если он простит их грехи, воздержаться от пороков. Они клялись не заниматься убийством, разбоем, воровством, не делать набегов, не портить чужих сенокосов, не воровать скота, хлеба и овощей. Обещались отказаться от греховных связей с мачехами, сестрами родными и двоюродными, невестками и кумами. В посты не есть ничего мясного, а в великий пост говеть и приобщаться святых тайн; праздновать не только праздники, но не работать по понедельникам, средам и пятницам; не есть падали; любить ближнего и не жаловаться ни на кого. Кто изменит клятве, на того народ призывал строжайшее наказание св. Георгия.

Достигнув своей цели, Марине торжествовала и в глазах народа сделалась общею проповедницею. С крестом в руке, она переходила из деревни в деревню, проповедуя повсюду покаяние. Распаленное воображение её, раздраженное состояние проходило, а взамен того, лицо её и глаза блестели внутренним торжеством. Недуг, от которого она исцелилась, заразил других; в народе появилось множество её последователей, старавшихся перещеголять друг друга своим призванием свыше. В обыкновенные и праздничные дни, в деревне и в церкви, где только собирался народ, появлялись кадачи и преследовали его своими проповедями.

Кадачи распространялись повсюду. Одна из них видит св. Георгия не белом коне, с пылающим от гнева лицом и держащего живого дракона, связанного веревкой; другой – мерещатся черти со страшными рогами, длинными зубами и когтями на ножных пальцах. Тот проповедует истинное покаяние и отрешение от плоти, а этот, напротив – удовольствие и любовь. Одни вскакивают на деревья; другие взбираются на кровлю церкви и, падая оттуда, с довольно большой высоты, не разбиваются. Предвещаниям и требованиям их не было конца. От бесчисленных и противоречивых требований у народа становились дыбом волосы, он не знал что делать. Считая необходимым исполнять требования предсказателей, народ то ходил, в течение целого месяца, босиком, то привязывал к руке шану¹⁰⁹ и носил её до известного срока.

В таком печальном, неспокойном настроении, ожидая ежеминутно небесной кары, собирались осетины на праздник в местечко Корниси. Место сбора образует довольно обширную луговину. Вокруг поросшую дремучим лесом. Стоящее посреди церковное здание имеет крестообразный вид и прикрыто различными кустами и вьющимся растением. Глухой говор оглашал окрестности. В разных местах горело несколько костров, над которыми в больших котлах кипятили воду; подле костров лежали огромные деревянные вертела, для шашлыков. Приведенный на жертву скот, стоял привязанным в деревьям; часть его была уже зарезана и выпотрашивалась. По всему пространству, там и сям, сновал босой народ, едва прикрытый лохмотьями. Между ним вертелись кадачи, требующие покаяния и жертвы. Толпа переходила от одной кадачи к другой, с потупленными взорами и с лицами, выражающими страх, просила прощения св. Георгия.

Заколотые и сваренные в честь святого жертвы призывали к трапезе. Обед успокоил на некоторое время ошеломленных. Все принялись за еду, дерн служил для них супрою (скатертью); небольшие плетенки – подносами, на которых подавались черствые чуреки, сыр и большие куски недоваренной говядины. Поблизости стояли бочки араки (водки) и луды (пива из ячменя с хмелем).

По старшинству лет и в несколько рядов расположились присутствующие, кто в полусидячем положении, кто на маленьких скамеечках. Женщины перемешались с мужчинами, – они не дичатся их. Кадачи успокоились, и только окровавленные лица и блуждающие глаза свидетельствовали о недавнем их недуге.

Перед началом обеда старшина поднялся на ноги и за ним поднялись и все. Он взял кубок или ковш с аракою и обратился к присутствующим с такой речью:

– Слушайте, почтенные старцы, и умолкните, неразумные щенки, сказал он им. Я буду говорить вам дело. Пейте и ешьте во славу св. Георгия. Великий муж! Помирись с нами и будем по-прежнему друзьями. Мы, право, будем выполнять все, что приказываешь через кадач; соблюдать посты, праздновать всегда три дня в неделю; не станем уже заниматься ни воровством, ни убийством.

После такой речи началась попойка, продолжавшаяся долго. Предсказание и требование кадач долго дурно влияло на осетин. По одному их приказанию, они приносили в жертву последних быков и баранов; попойки, часто повторяемые, разорили поселян, постановивших к тому же не работать по понедельникам, средам и пятницам. Все это не могло не обратить внимания правительства, стараниями которого осетины были успокоены. Секты геогианцев «не существует, но Марине, говорит Д. Б–дзе, доселе жива: она совершенно здорова умственно и физически и имеет детей¹¹⁰.

Чтобы яснее представлять те условия, при которых действовала Кавказская Русская миссия в течение ста пятидесяти лет среди осетин, следует несколько подробнее ознакомиться с нравами и обычаями осетин. В них свято хранятся предания старины; по ним же можно судить о степени влияния христианства и магометанства на быт и повседневный строй жизни осетин.

При первом же взгляде на семейную жизнь осетина, приходится знакомиться с крайне деспотическим и презрительным отношением мужчины к женщине.

– Женщина, говорит осетин, проклята Богом и на этом свете никакой пользы не приносит, как ни к чему не годная. Мужчина, напротив, есть краса природы: он сильное и свободное вещество, все может произвесть, все приобресть, все сделать.

Там, где сила и ловкость, удальство и хищничество, с орудием в руках, составляет основу жизни, там женщина, конечно, должна терять в глазах мужчины, и быть в рабских к нему отношениях. Осетин покупает себе жену как товар, может купить себе две или три жены, если имеет к тому средства, и потому он обращается с ними сурово, стараясь на каждом шагу показать свое превосходство и презрение к женщине. Мужчину можно обругать как угодно, сравнить с каким бы то ни было животным – он не обидится; но назовите его ус – женщиною, они примет это за тяжкую обиду. Чтобы предохранить себя от этого ужасного прозвища, он не носит красного цвета – принадлежности женского пола. Из этого составляют исключением только старики, к которым народ питает глубокое уважение, только они одни и могут носить платье каких угодно цветов.

Жена не называет по имени не только мужа, но даже братьев и других родственников. Называя мужа, она говорит обыкновенно на лаг – что означает наш господин, наш муж. Но если бы случилось, что женщина, в присутствии других женщин, по ошибке, назвала по имени мужа или одного из родственников его, то подвергается большому осмеянию¹¹¹.

Осетинская женщина не пользуется не только уважением, но и благодарностью за труд. А труды её в семействе часто изнурительны и чрезмерны. Все хозяйство лежит на обязанности женщины. Последняя, в семейном быту, работая как вол, заменяя рабочую скотину, находится, вдобавок, в большом презрении и участь её достойна полного сожаления. Женщина с утра и до вечера занимается приготовлением предметов, наиболее необходимых в хозяйстве: ткет сукно на чуху мужу, шьет башмаки, делает бурки, чехлы на ружья, ножны для шашек и т.п. Она же исполняет все полевые работы, которые всецело лежат на ней¹¹².

Такие условия существования гибельно отражаются на здоровье женщин. Неудивительно поэтому, что осетинская женщина старится весьма скоро: в двадцать, а много в двадцать пять лет, она уже совсем старуха. Лицо её обрюзгло и покрыто морщинами, груди отвисают до пояса и живот опущен; впрочем эта последняя статья считается красотою. Осетинская женщина любит посплетничать, в особенности во время полевых работ, на которые сходятся соседки без мужчин. При встречах и разговорах, они очень часть называют друг друга не собственными, а нарицательными именами: сав-гиз (черная девка, одно из почетных имен), бибиз (утка) и проч. Осетинки не прячутся от глаз мужчины ни своего, ни постороннего, и, при всей дикости их мужей, пользуются некоторою свободою в своих действиях, – в некоторых местах даже с излишеством, не возбуждая тем ревности своих мужей. Последний, будучи полновластным господином своей жены, может прогнать её от себя, когда вздумает.

За неверность жены, в прежнее время, муж имел право убить её, но должен был ясно доказать, что она виновата в прелюбодеянии, потому что, в противном случае, подвергался кровомщению её родственников. – Соблазнитель чужой жены редко испытывал на себе мщение её мужа, потому что если он называл себя сыном этой женщины и клялся, что более не будет иметь к ней порочных чувств, то всякое мщение прекращалось. Соблазнивший девушку должен был на ней жениться или заплатить родителям столько, сколько назначат судьи.

Развод допускается между супругами и причин для него весьма много. Бездетность женщины или жена, просто надоевшая мужу, может быть отослана последним к её родителям, не спрашивая о том ни у кого согласия или позволения. Если осетин, прогоняя жену даст ей что-либо на пропитание, то это доказывает его прекрасные качества. Чаще же всего женщина выходит из дому нагая, оборванная и без всяких средств к существованию. Если у выгоняемой женщины есть дети, то отец обязан назначить на их пропитание определенные средства деньгами или скотом.

Разведясь со своею законною женою, осетин берет себе другую женщину, и даже вдову родного брата, и живет с нею без всяких церковных обрядов.

Плата за убийство женщины составляет половину платы за мужчину. – Дочери осетина наследства не получают: они сами составляют вещь или товар, которым торгует отец¹¹³.

При таком взгляде на женщин, осетины всегда недовольны, когда у них рождаются девочки.

С приближением родов, прежде разрешения больной от бремени, в дом к ней собираются родные и знакомые обоих супругов, причем мужчины, преимущественно молодые парни и мальчики, помещаются в одной половине сакли, а замужние женщины и старухи в другом отделении; девушки в это время не допускаются. Каждая женщина несет по три масляных пирога, по обычаю вырываемых из рук мальчиками. Когда больная почувствует приближение родов, то самые близкие родственницы уводят её из дамского общества в особую комнату, и ни муж, ни другие родственники при родах не присутствуют, по малому развитию родительских и родственных чувств. Больная оставляется только с одною бабкою, и все без исключения присутствующие удаляются. Он молодой жены требуется такой стоицизм, что, как бы ни были мучительны роды, родительница должна быть совершенно спокойною и не произносить ни одного слова, ни одного стона, до разрешения от бремени. Гости остаются чуждыми этой высокой разыгрывающейся драме в судьбе двух существ: матери и будущего новорожденного, и хлопочут только о том, как бы приступить скорее к угощению, но увы! и эта надежда исчезла – хозяйка подарила отцу не сына, а дочь.

Рождение дочери хуже, чем наказание для отца; дочь у осетина не ставится ни во что, не смотря на то, что отец получает за неё ирад (плата, калым), и что она до замужества и после него будет работать в семействе, как вол. Осетины не ценят этих заслуг женщины, и рождение дочери принимают за несчастье. Отец, повеся голову, посматривает на приготовленные угощения, грустит, не хочет праздновать рождение дочери, и часто гости оставляют дом хозяина, только раздраженные аппетитом.

Но если родится сын, то угощениям нет конца. С первым криком ребенка все бросаются поздравлять отца и всех родственников, не только присутствующих, но и отсутствующих. Кто первый поздравит, тому отец делает подарок, состоящий из кинжала, ножа и даже шашки, смотря по состоянию, и дарит еще что-нибудь, кому вздумается¹¹⁴.

Тщательно исполняя стародавние обычаи при рождении детей, осетины почти не обращают внимания на требования христианской религии относительно новорожденных.

Младенцу дают имя свое собственное, языческое, независимо от имени христианского или магометанского. Это имя считается главным и более важным, и христианские имена назначаются для проформы. Кто первый       подойдет к люльке младенца, то должен дать ему имя и может сочинять какое угодно прозвание новорожденному. Имена эти принадлежат разным зверям, животным и т.п. Осетины всегда зовут друг друга по имени, но никогда не произносят имени христианского, а всегда свое языческое.

Крещение совершают только тогда, когда сам священник узнает, что в таком-то доме есть новорожденный, но и то часто родители уверяют своего духовного пастыря, что ребенок их давно уже крещен. Во всяком же случае крещение бывает не ранее трех дней после рождения.

В этом случае, муллы поступали для себя более практично, чем наши священники и миссионеры. Они распустили слух, что каждый необрезанный и семейство его будут ходить на том свете без головы, а потому у осетин-мусульман обряд обрезания исполняется гораздо строже.

На третий день после рождения, снова собираются родственники и знакомые и у некоторых, как, например, у дигорцев, приносят пули, которые кладут в люльку младенца, как талисман и благословение на будущие его подвиги¹¹⁵.

Гораздо многочисленнее обряды при сватовстве и браке.

Желающих ознакомиться с ними отсылаем к книге Дубровина¹¹⁶; здесь же упомянем только о том, как трудно было духовенству бороться с ранними браками и с обычаем «секретного ложа».

В прежнее время осетины женились очень рано. Мальчик, достигший восьмилетнего возраста, вступал в брак, если только был в состоянии заплатить выкуп; но теперь наше правительство воспрещает столь ранние браки и женятся только такие молодые люди, которые достигли четырнадцатилетнего возраста. Ограничение возраста часто и до сих пор сопряжено с большими затруднениями.

Так, в 1862 г. восьмилетняя дочь жителя селения Четорси, Дзигви Цалогови, была засватана за десятилетнего мальчика, жителя того же селения, Михаила Хубелгова. Родители девушки, не смотря на неоднократное запрещение священника, приготовились к свадьбе, и три брата Цалогови явились к священнику и принуждали его обвенчать сговоренных. Священник просил их обождать до совершеннолетия, и видя, что увещания его тщетны, объявил, что передаст это дело на рассмотрение благочинного. Но в то время, когда священник писал донесение благочинному, один из братьев ворвался в его дом и кинжалом убил священника. В то же время злодей поразил и церковного старосту, дряхлого старика, которые был только простым свидетелем переговоров со священником¹¹⁷.

Что же касается обычая «секретного ложа», что он заключался в женитьбе на женах умерших братьев, на женах даже умерших сыновей. Обычай этот, отчасти обуславливавшийся причинами экономическими, представлявший, в виду, напр., обычая покупать жен, как бы предупреждение тех убытков, которые, по понятиям практикующих этот обычай, несет семья, лишаясь своего члена, приобретенного покупкою, – в период описываемого времени представлял одно из сильных препятствий к успешному введению христианства в главные бытовые условия тогдашней жизни осетинского населения. Первые миссионеры энергично проповедовали против безнравственности этого обычая и частью силою своих убеждений, частью «при помощи начальства» мало-помалу начали искоренять его среди населения, которое так или иначе причислялось к христианскому. «Помощь начальства» в данному случае практиковалась, напр., там, где христиане, охотно следовавшие учению миссионеров в усвоении собственно обрядовых верований, оказывались неподатливыми на убеждения – оставить привычки «секретного ложа» в смысле вышеозначенного обычая¹¹⁸.

Существуют особые обычаи и обряды при погребении осетин.

Осетины считают бесчестием для дома, если покойник хотя одну ночь останется не похороненным. Поэтому похороны совершаются или в самый день смерти, или на другой день утром, но никак не позже; христиане, живущие по плоскости, хоронят по церковному уставу с примесью своих обычаев, а те, которые живут в горах, хоронят умерших чисто по-язычески. Народ верит, что слезы облегчают за гробом участь умершего, и чем больше слез, тем легче будет покойнику. Поэтому на оплакивание стараются собрать как можно больше народа, который часто приезжает из весьма отдаленных селений.

Перед покойником теплится свеча, а у порога сакли, у самой двери, стоят по одну сторону мужчины, по другую сторону женщины. Начинается обряд оплакивания. Гости, приближаясь к дому умершего, сжимают обе руки в кулаки, и, став рядом, по нескольку человек, бьют себя в лом попеременно обеими руками, испуская печальные гортанные звуки иа-а-а; дойдя до порога дверей, они возвращаются обратно и присоединяются к другим. За тем на пороге сакли становится в ряд по два или по четыре человека, которые берут в правые руки плети, а левыми закрывают глаза и, затянув печальную песню ададай, тихо приближаются к покойнику. Некоторые натирают конец плети воском, чтобы показать свое сострадание к покойнику и свое сердечное сожаление его семейству. Плетями этими они бьют себя по открытой бритой голове «так сильно, что она, огибая лоб, темя и шею, вырывает тело кусками и кровь льется из задней части головы».

Дойдя до покойника, они прекращают удары, дотрагиваются до него обеими руками и отходят прочь, передавая плети другим охотникам истязать себя в этой печальной церемонии.

За мужчинами идут точно также прощаться женщины, с тою только разницей, что вместо плети бьют себя обеими руками. «Женщины царапают себе лицо ногтями, бьют обеими руками по щекам или крестообразно по предплечьям, так что правая рука приходится на левое предплечье, а левая на правое. От беспрестанных ударов этих, лицо их раздувается, глаза наливаются кровью. Дойдя, таким образом, до покойника, каждая кланяется и дотронувшись до ног его, отходит в сторону».

По совершении всеми обряда прощания, покойника, одетого в новое платье и завернутого в кусок холста или сукна, кладут на носился или на арбу и отвозят на семейное, а не на общее кладбище. Осетины, какого бы вероисповедания ни были, не хоронят своих покойников в гробах, а вырывают яму, укладывают её досками или камнем и обжигают порохом для того, чтобы звери не разрывали могил.

Жители горной Осетии, как то: алагирцы, картатинцы, чемитинцы и дигорцы, одевают покойника в новое платье, шапку, полное вооружение и, покрыв буркою, кладут вместе с ним в могилу три чурека и штоф араки, с тою целью, чтобы покойник, во время пути на небо, ни в чем не нуждался и мог одарить, кого следует. Если умерший магометанин, то из среды толпы выходит мулла и с важностью требует коня покойного, для совершения обряда бахи-фалдист – жертвования лошади в честь покойника¹¹⁹.

– Эта лошадь, говорит он с расстановкой, взявши коня под узцы, да будет жертвою этого покойника.

После такого вступления, выражающего собою содержание последующей речи, мулла обращается к присутствующим.

– Ныне потеряли мы, говорит он, одного из знаменитых людей, украшавших наше общество; сами знаете, – он был для нас тоже, что глаза, нога, рука, язык, кинжал; значит: мы теперь онемели, ослепли, оробели, лишились силы, обезоружены, что же будем делать? Ничего! Ибо таков закон Аллаха, такова воля великого Пахумпара: нет Бога, кроме Бога, а Магомет посланный от Бога.

– Но с тобою, продолжает мулла, обращаясь к умершему, виновником теперешней беды, я должен поговорить поподробнее. Ты ныне отходишь в такую неведомую сторону, где нет для тебя ни родных, ни кунаков; и так слушай меня со вниманием! Вот твой любимый, ретивый конь, вот оружие: шашка, кинжал, ружье и пистолет – они заряжены двумя пулями. Сядь на коня, надень на себя оружие и отправляйся; на пути встретятся тебе три различные дороги, не следуй ни по правой, ни по левой: по ним проходят только одни гяуры и шайтаны; держись средней дороги, она одна достойна правоверных: ею ты достигнешь джанната (рая).

Еще надо предварить тебя, что путь, которым пойдешь, слишком продолжителен; если захочется тебе есть или пить, то вот мы кладем вместе с тобою мешочек, в котором ты найдешь все необходимое: хлеб, сыр, трубку, табак и кувшин с брагою. Пользуйся своим, ни у кого ничего не требуй в дороге, очень опасной и трудной; если устанет твой конь, поймай кобылицу Магомета, которая будет прогуливаться по прекрасному лугу: она прямо привезет тебя к дверям рая; там на встречу тебе выйдут прекрасные, черноглазые гурии, обещанные Магометом, примут в свои объятия, введут в неизреченный джаннат (рай) и будет тебе хорошо!...

– Аминь Боже! Да будешь ты светел! – заключают все присутствующие¹²⁰.

Народ верит, что, после смерти, человеку приходится много странствовать, прежде чем он достигнет до того места, где находятся отошедшие в вечность люди. Понятия осетин относительно загробного странствования, чрезвычайно оригинальные, указывают на узкие познания их о религии и заключаются в речи, произносимой над умершим.

Речь эту произносит один из стариков, по преимуществу человек бедный, который получает потом от родственников умершего подарки¹²¹.

Нельзя не привести этой речи, записанной Шегреном со слов одного из лучших ораторов.

«Господь Бог! Восклицает оратор; сегодня помер хороший человек, он был очень хороший человек, такой, какому подобный есть только один на небесах; теперь все присутствующие по нему плачут; он был очень хороший человек, хлебосол, его все любили и он всех примирял; с ним св. Георгий сделал присягу на братскую дружбу. Теперь св. Георгий на небесах, кто же ему даст знать о том, что приятель его помер! Никто так скоро не поспеет на небо известить св. Георгия, как нарт аксартаковой фамилии Зерватек (ласточка¹²²), и он, только что ему об этом сказали, тотчас поскакал и известил св. Георгия. В это время все святые и ангелы были на угощении у одного святого Кудрал-Агона (медника), который, сварив большой котел пива, пригласил их к себе и им прислуживал, а подавал пиво св. Георгий; вдруг прилетает Зерватек и, сев на правое плечо Георгия, сказал ему: твой друг помер! И ему надо теперь лошадь, ружье, шапку и пистолет, и потому я ухожу от вас; и святые не пустили Георгия и обещали ему все найти для его приятеля. Св. Илия дал тотчас ружье, которое никогда не дает промаха; Кудрал-Агон подарил такую шашку, что её можно согнуть как обруч; сын солнца Магомет подарил седло со всем прибором; сын луны Хамашкан подарил потники, серебряную уздечку. Св. Георгий собрал все вещи и послал Зерватека в Турцию выбрать лучшего, какой только есть там, коня. Зерватек полетел туда, но для того знаменитого покойника не мог сыскать лошади. Тогда он полетел в Нарт, где жил один человек Чесана и дал для св. Георгия свою лошадь Авсурх – главу лошадей. Зерватек привел эту лошадь, и как святые не пустили св. Георгия, то он и послал все подарки покойнику через Зерватека. А когда тот прилетел на землю и привез подарки, то все кругом стоящие благословили покойного и пожелали ему счастливого пути в землю Нарт – святое место, куда пошли все предки всех народов.

«Покойник простился со всеми, взял свою лошадь и поскакал в Нарт; не доезжая реки, его встретили караульные, которые не пускали его далее, но он подарил им чурек, и тогда они его пустили. И потом приехал он к реке, через которую было положено одно бревно, вместо моста, а впереди моста стоял Аминон (указатель), который не пускал его через мост и стал расспрашивать покойного. Аминон знал его хорошо, только хотел узнать: правду ли будет ему говорить покойный или солжет; если скажет правду, то отрекомендует его в Нарт и пустит туда; если солжет, то будет бить его по губам веником, намазанным кровью.

«Вот и спросил его Аминон: что он видел и делал хорошего на свете? И покойник все рассказал, ничего не увеличивая; и как Аминон видел, что он говорит правду, то и позволил ему переехать через мост, и дал ему записку и провожатого, чтобы отвели его в землю Нарт, а других, кто солжет, он отсылает в ад. Покойник, только что получил позволение, тотчас поехал прямо на мост, который так и шатался под ним и, кажется, так и проваливался; но как покойник хороший был человек и ехал смело, то мост делался все шире и крепче и вышел большой хороший мост.

«Только что переехал он на другой берег видит: стоят несколько женщин, все в трауре, спереди их собаки, сзади ишаки, и звери эти терзали женщин. И спрашивает он у проводника, что это значит? А проводник отвечал: эти женщины наказаны за прелюбодеяние на том свете; когда мужья их умерли, они надели траур, а сами исподтишка принимали любовников; теперь они наказаны тем, что имеют вечно любовниками собак и ишаков и поставлены на дороге, чтобы все их видели. Покойник проклял женщины и поехал дальше, и видит он, дальше лежат на бычачьей коже муж и жена, покрыты они тоже бычачьею кожею, и ссорятся друг с другом, и тянут один у другого кожу, говоря, что им нечем покрыться. Спрашивает он у проводника: что это значит, что они дерутся? И проводник отвечал ему: они не любили друг друга на том свете и здесь тоже ссорятся и им всего мало. Потом видит он: лежит человек с женою на заячьей коже, покрываются заячьей кожею и не только довольно им этих кож, но еще они укутывают друг друга; спрашивает он у проводника: что это значит, что они помещаются на заячьей коже? А проводник ему отвечал: они любили друг друга на том свете и здесь тоже любятся, и оттого им всего довольно. Потом, отъехав дальше, видит он: человек сидит за столом из льда, на стуле из льда и есть лед. И спрашивает он у проводника: что это значит? И провожатый отвечает: он был судьею на том свете и не держался правды в суде, а, напротив, помогал богатым и сильным, и притеснял бедных и беззащитных, и за то наказан есть вечно один только лед. Отъехав же дальше, видит он: сидит человек на серебряном стуле, за серебряным столом, сакля у него вся из солнца, потолок весь из звезд, и в саке у него курится фимиам и всего вдоволь у этого человека. Спрашивает он у провожатого, за что этот человек проводит в таком удовольствии время? А провожатый ему отвечает: он оттого теперь так счастлив, что на том свете был хороший судья, поступал всегда справедливо и помогал бедным, и оттого награжден в земле Нартов.

«Наконец, видит покойник стоит человек, у которого бык гложет усы; спрашивает он у провожатого: что это значит? И провожатый ему отвечает: оттого у него бык теперь гложет усы, что на том свете он кормил только своего быка, а чужому ничего не давал, за то чужой бык и ест у него усы¹²³. Проехав этого человека, они остановились у того места, где расходятся три дороги: одна наверх к святым на небо, другая в преисподнюю – к злым духам, и третья, средняя прямо к нартам. Аминон приказал отвезти покойника прямо к нартам, туда они и поехали по средней дороге, подъезжают и видят, что нарты все сидят в кружке и, только что завидели покойника, встали перед ним, а Бараствер (хозяин рая) вышел вперед и пригласил его занять в кружке первое место, говоря: ты был умный и хороший человек, мы тебя знали и почитали, садись на первое место и распоряжайся у нас всем; однако покойник отказался от первого места; тогда Бараствер сказал: если ты не хочешь занять первое место и распоряжаться всем, то садись на последнее и прислуживай нам; но покойник и от этого отказался, сказав нартам: я и на том свете долго прислуживал всем и занимал последнее место; тогда посадили его в средину кружка и он остался так посредине рая»¹²⁴.

Так, с строгим соблюдением давно установившихся обычаев осетины и хоронят умерших и совершают церемонию брака и встречают новорожденных младенцев.

Суровая величественная природа, многовековая история Осетии, стародавние предания о различных выдающихся случаях в жизни осетин – все это налагает своеобразную печать и живописный колорит на верования и легенды осетин, на их фантастические рассказы, которыми они любят делиться с интересующимся их легендами.

Интересна, напр., легенда, которую рассказывают осетины, когда заходит речь о гостеприимстве. Чтобы иметь более ясное представление о смысле этой легенды, нужно помнить о том значении, которое имеет гостеприимство в жизни осетин.

Гостеприимство у осетин развито до высокой степени. Фисим (хозяин) защищает своего вазага (гостя) с опасностью собственной жизни. Каждый успевший сказать хозяину дома: «аз-да вазаг (я твой гость) принимается по-братски, хотя бы он был врагом семейства.

Гостя встречают перед саклею, принимают его коня, вводят в жилище и сажают впереди. Расспросив о благополучии скота, что слышно нового, откуда и куда едет, все садятся на угощение. Хозяин считает большим невежеством есть при госте. Он сажает его на почетное место, убранное подушками, и сам прислуживает ему.

Уезжающего гостя хозяин провожает часто сам на весьма значительное расстояние от своего аула, смотря по его званию.

Если самому хозяину почему либо нельзя проводить гостья, то он отпускает его не иначе, как с караулом или передает на руки своим знакомым и друзьям. Обида, нанесенная гостю, или убийство его, вызывает со стороны хозяина кровомщение, как за убийство ближайшего родственника.

Нарушение обычаев гостеприимства навлекает на хозяина общее нерасположение всех жителей. Среди народа существует даже легенда о «Бродяжном осетине», наказанном за несоблюдение обычаев гостеприимства¹²⁵.

На правом берегу р. Уруха, несколько верст выше селения Аксаргин, есть страшный для осетин колодезь Байдач, прозванный ими пропастью трех грехов. На месте этого колодца, когда то, по преданию, стояла сакля осетина Бурхана. Несмотря на уединенное жилище Бурхана, на его бедность и нищету, сакля его была всегда полна молодыми гостями, спешившими туда взглянуть на очаровательную сестру его Доссану. Бурхан продал Доссану одному турку, но его обманули: Доссану увезли, а денег не отдали.

С этого дня все человеческие чувства замерли в Бурхане; сердце запросило крови и мести.

Прошел месяц. Народное предание говорит, что Доссана успела уйти из рук турка, и в одну темную ночь пробиралась верхом и в мужском костюме по берегу р. Уруха. Подле нее ехал другой наездник, повстречавшийся на дороге.

– Скажи, кунак, – обратилась она к спутнику, – не Бурхану ли принадлежит та сакля. Которая прилеплена к скале над самою рекою.

– Нет, это сакля не Бурхана, мой черноокий кунак, – отвечал спутник, узнавший по голосу, что ехавший с ним всадник была женщина.

– Но я думаю, – перебила наездница, – что кто бы ни жил в этой сакле, наверное, не откажет в ночлеге путнику.

Спутник отвечал утвердительно, попрощался и, стегнув плетью своего коня, скрылся из виду хорошенького наездника.

Остановясь у сакли Бурхана, горец сбатовал коня и прикладом отпер двери шалаша.

– Кто пришел, – спросил Бурхан.

– Это я, твой вечный товарищ Гули.

Гули рассказал Бурхану о своей встрече с наездницею на лихом коне и в богатом вооружении.

– А хороший конь? – спросил Бурхан.

– У!.. конь – сокровище…

– Ну, а вооружение?

– Все залито серебром и золотом…

– Золотом! – вскричал Бурхан, и глаза его заблистали.

Он упрекал своего товарища в том, что тот пожалел пули на девчонку, и напрасно Гули старался представить всю низость поступка убить женщину и нарушить обычай гостеприимства. Бурхан ощупал свою винтовку и дрожащею рукою переменил кремень! В это время под окном сакли раздался конский топот и затем три легких удара в дверь.

– Кого надо? – спросил Бурхан.

– Добрый человек, не откажи страннику в ночлеге..

– Сакля моя тесна, – отвечал Бурхан, и в ней нет места для всякого бродяги…

– Но ради праха твоих отцов!..

– Нет!..

Путник повернул своего коня от негостеприимной сакли.

Бурхан вышел из сакли, вспрыгнул на коня, заскакал вперед и стал на тропинке. Скоро мерный топот коня дал знать Бурхану о приближающейся жертве, и две-три искры, сверкнувшие из-под копыт, указали хищнику место странника. Привстав на стременах, выправив винтовку, Бурхан с диким гиком бросился на жертву, уставил дуло винтовки в упор груди и выстрелил. Свет молнии осветил ужасную картину, – и оба всадника узнали друг друга.

– Бурхан!.. брат! – вскричала пораженная девушка.

– Доссана! – простонал в ужасе убийца.

– Что ты сделал? – шепнула Доссана. – Три тяжких и страшных греха совершил ты, злодей. Ты продал меня, сестру, оттолкнул меня от своего порога и, посягнув на жизнь женщины, убил сестру! Пусть земля не примет праха твоего, как ты не дал страннику приюта; пусть имя твое заклеймится позором, как убийцы женщины! Я умираю, и последнее мое слово – проклятие тебе, преступный брат!..

На утро Гули нашел труп Доссаны, простреленный пулею на вылет, а на третий день труп Бурхана, всплывший на верх колодца, образовавшегося в ужасную ночь на месте его сакли…

С тех пор, говорят горцы, тень преступного осетина бродит в скалах Кавказа и с диким хохотом встречает караваны с несчастными горянками… Многие горцы рассказывают, что им не раз случалось проводить ненастные ночи с бродяжным осетином, который часто встречает на дорогах запоздавших путников и, предлагая им ночлег, приводит к своему колодцу…¹²⁶.

Величественная, но суровая природа, богатая различными физическими явлениями, недоступными понятию осетина, сделала его склонным к олицетворению различного рода духов, властвующих над одною или несколькими горами. Так, воображение народа создало древнего Гуда, горного духа, обитающего на Гуд-горе и повелевающего окрестными горами. Дух этот, по понятию осетин, имеет свои наклонности и страсти, может любить, ревновать и, в случае неудачи, сердиться не на шутку. Одна из таких его проделок выразилась в народной легенде, имеющей свои характеристические особенности, как характеристична и грандиозна природа, окружающая Гуд-гору, которая составляет высшую точку перевала пролегающей через неё новой военно-грузинской дороги.

При спуске с Гуд-горы в Чортову долину, или небольшую поляну, находящуюся между горами Гуд и Крестовой, на дне ущелья, из глубины расселины, вытекает речка Арагва, на берегу которой расположен осетинский аул.

По преданию, давно и очень давно, в этом ауле жила бедная семья, имевшая едва дневное пропитание. Но Бог, милосердый к беднякам, благословил их рождением дочери Нины, красивее которой не было ребенка во всей Осетии. Глаза её, волосы и стан были полны такой неизъяснимой красоты, что все население аула любовалось Ниною: далекий путник, горцы и курьеры, видя малютку, взбирающуюся на гору, и ослепленные её красотою, останавливались, любовались ею и забывали о своей обязанности, проезжие с караванами купцы дарили её блестящими безделушками и кусками яркой ткани.

После всего этого мог ли не восхищаться ею старый Гуд, во все время продолжительной своей жизни не видавший подобной красавицы? Он прельстился Ниною; стал постоянным её обожателем, следившим за нею со дня её рождения и полюбившим её со всею пылкостью юноши. День и ночь он ухаживал за нею: хотела ли Нина подняться на гору, тропинка, ведущая туда, выравнивалась под её ножкою, а «на отвесных боках скал камни покорно складывались для неё в удобную и пологую лестницу. Искала ли Нина с подругами своими цветов и трав, – Гуд собирал и прятал лучшие цветы и травы под сводом камней, рассыпавшихся при приближении красавицы. Никогда ни один из пяти баранов, принадлежавших отцу Нины, не падал в кручу и делался добычею злых волков. Одним словом, Нина была царицею всего пространства, где царствовал древний Гуд» – так любил её этот могучий старец.

Прошло пятнадцать лет. Из хорошенького ребенка Нина сделалась красавицею, какой не было ни при одном дворе царском, где сияют красотою стройные женские фигуры. Любовь старого духа, при таких условиях, разгоралась всё сильнее и сильнее.

Для Гуда не было жизни без Нины он стал тяготиться своим могуществом и помышлять теперь как бы сделаться смертным человеком, хотя бы бедным осетином, чтобы только обратить на себя внимание красавицы.

Молодая девушка не замечала заботливости Гуда, не видала его ухаживаний; она засматривалась на Сасико, сына старого Дохтуро, которого сакля была рядом с саклею отца её. Сасико был молод, статен, славился во всем ауле своею силою и ловкостью, отлично стрелял из винтовки и умел танцевать, не только свой природным осетинский танец, но и лезгинку, что знали немногие. Старый Гуд стал ревновать Нину к Сасико, тем более, что заметил в молодом человеке взаимную склонность к Нине. Боясь, чтобы Сасико не женился на Нине, Гуд начал преследовать его. Заводил Сасико в трущобы. Когда тот гонялся с винтовкою за газелью; застилал пропасти туманов или осыпал его неожиданно метелью. Все замыслы Гуда оставались, однако же, тщетными. Скоро наступила зима, Гуд лишился возможности видеть часто свою любимицу, но за то Нина и Сасико видались чаще и свидания их были продолжительные.

Гуд все это видел, ревновал и бесился. Наконец ярость его достигла крайних пределов. Однажды, когда Нина и Сасико, оставшись одни в сакле, не могли наговориться, Гуд сбросил на них огромную лаву снега. Обвал это скорее обрадовал, чем испугал их: влюбленные были рады, что на некоторое время могут остаться одни без посторонних зрителей. Они развели огонь, уселись подле него и беспечно предались мечтам и разговорам. Так прошло несколько часов; сердца влюбленных были полны любовью, а желудки просили пищи; отысканные две лепешки и небольшой кусок сыра утолили, но ненадолго, голод заключенных.

Прошел еще день и вместо веселого говора, в сакле послышались вопли отчаяния; узники не думали больше о любви – думали о хлебе. Прошел и третий день – голод еще более усилился, а надежды на освобождение не было. На четвертый день заключения голодная смерть для обоих казалась неминуемою. Сасико кидался из угла в угол, но вдруг остановился, впалые глаза его устремились на Нину, он бросился к ней, крепко охватил её руками и впился в её плечо зубами… Девушка вскрикнула, упала на пол, но в это время послышался говор, и дверь, очищенная от завала, открылась для несчастных узников. Нина и Сасико бросились к своим избавителям, но уже с чувствами отвращения и ненависти друг к другу.

Обрадовался старый Гуд, узнавши, что любовь двух существ заменилась чувствами противоположными, не утерпел старик и разразился таким смехом, что целая груда камней посыпалась с горы в Чертову долину. Большое пространство долины и до сих пор густо усеяно осколками.

Вот как смеется наш могучий Гуд, прибавляет осетин, рассказывая эту легенду.

Другая легенда о Прометее не менее того любопытна. По тропинке дикого ущелья, начинающегося на северном склоне Кавказских гор, постепенно расширяющегося и выходящего широким своим устьем на Кабардинскую равнину, шло небольшое стадо. Пастух Бессо Симоно-Швили гнал перед собою несколько коз, нераздельно принадлежавших семье, вручившей ему, как младшему члену, уход и надзор за этим стадом. Бессо легко шагал по горной тропе, он был в хорошем расположении духа, не потому, что запасся большими кусками свежего хлеба и сыра, но главное потому, что был обут в новые, крепкие и искусно выкроенные калабаны – обувь, похожая на малороссийские постолы и выкроенная из одного куска сыромятной кожи. Он поминутно смотрел на свои ноги, любовался калабанами и не обращал внимания на живописную окрестность, которую знал как свои пять пальцев. Он шел целый день, солнце давно уже спряталось за горы и наступили сумерки. Тропинка, извиваясь по скалам, повернула в боковое ущелье, спустилась к ручью, заставила Бессо перейти через него по крутым камням и вывела в совершенно незнакомую местность, между голыми и дикими горами, увенчанными зубчатыми вершинами. Эти трущобы не беспокоили пастуха. Собрав свое маленькое стадо, он спокойно сел у первого попавшегося ему камня, обросшего мхом, и стал утолять свой голод, проявившийся во всей силе от далекого перехода. После ужина преспокойно лег спать «и через несколько минут захрапел, на удивление и завись всем горным духам». Первый солнечный луч разбудил пастуха; он встал, огляделся на все стороны и, увидев свое стадо, давно ушедшее вперед, пошел за ним по извилистой тропе, и остановился только тогда, когда было далеко уже за полдень.

Бессо внимательно осматривал окружающую его местность. Она был скалистее и глуше тех ущелий, в которых он когда-нибудь бывал; снежная вершина Эльбруса, позолоченная лучами солнца, казалось, была так близко от него, что стоило только подобрать по руке камень, посильнее бросить его, и он, наверное, врезался бы в толщину снега облегающего гору. Кругом его столпились утесы и, странное дело, они как будто перешептывались друг с другом; Бессо услыхал крик и какой-то грустный голос, выходивший из средины скалы. Не пугаясь слышанного, Бессо, огибая утес, стал приближаться к нему. Какая-то неведомая сила тянула его к глубокой расселине, в которую он вошел, не смотря на то, что она была мрачна, как жилище демона.

Едва он вошел в пещеру, как крик невольного изумления вырвался из груди его. Прямо против света, к громадному камню был прикован, толстыми цепями, красивый полунагой юноша. Прекрасные голубые глаза его выражали отчаяние, а от стонов и рыданий дрожал воздух темной пещеры; шелковистые золотые кудри в беспорядке лежали тучей на широких плечах, с которых висели обрывки пурпурной мантии, испещренной золотыми узорами; напряженные мускулы лица, рук и груди доказывали сверхъестественные усилия вырваться из цепей, а глаза, горящие отчаянием и злобою, выражали муки, которые терпел этот странный узник. Придя в себя от испуга, оправившись от удивления, Бессо увидал, что весь пол пещеры был усыпан монетами, золотыми и серебряными слитками, оружием и драгоценными вещами, а в стене, против той скалы, к которой был прикован несчастный, был ввинчен обрывок толстой железной цепи, схватить конец которой напрасно старался бедный узник. Страдалец обрадовался пришельцу: луч счастья и надежды блеснул в прекрасных глазах его; он прервал свой стон, голос его затих…

– Боги да благословят тебя, добрый юноша! – проговорил он, обращаясь к Бессо. Приход твой, может быть, избавить меня от страданий и мук; а тебе даст богатство и счастье.

– Приказывай, батоно (господин), отвечал пастух, почувствовавший к узнику неизъяснимое чувство симпатии. Все, что может сделать для тебя бедный Бессо – он сделает. Ежели тебе даже угодно надеть мои новые калабаны, я и их отдам тебе.

В другое время пастуху трудно было бы расстаться с своею новою обувью, да он никогда и никому не отдал бы их, но теперь чувство жалости преодолело все другие побуждения.

– Нет, мой милый, – отвечал узник, – услуга, которую я от тебя требую, займет менее времени, нежели снять с ног обувь: подай мне конец цепи, которая висит передо мною.

Бессо бросился к цепи, с усилием поднял её и хотел передать узнику, но увы! она оказалась короткою.

– Духи злобы! – с бешенством закричал заключенный; неужели века адских мучений не достаточны для искупления моего проступка! Слушай, Бессо, и затверди хорошенько слова мои: я могу избавиться от оков моих, схватясь за конец этой цепи, тогда я легко разорву узы свои и буду свободен; да свободен! и уничтожу злого коршуна, грызущего мои внутренности; но цепь должна быть, как и этот обрывок, из старого железа; не жалей трудов и усилий, собери столько металла, сколько нужно для полуаршинна цепи, скуй её и принеси сюда; тогда я спасен, и все богатства, которые ты здесь видишь, – твои; я сам помогу тебе перенести их в дом твой. Но до освобождения моего никакой посторонний глаз не должен видеть не только меня, но даже и утеса, в котором я погребен уже несколько веков.

Выслушав все со вниманием и поклонившись узнику, Бессо оставил пещеру. Заботливый и задумчивый, он собрал свое стадо и погнал обратно. На третий день он возвратился в свой аул и, не говоря никому виденного и слышанного, принялся за порученное ему дело.

Не корысть руководила трудами небогатого пастуха, но сожаление о бедном красавце-юноше, томящемся в оковах. По кусочкам стал собирать он железо: старые редко попадающиеся гвозди, обломки подков собирал он тщательно. Прошло много месяцев в такой работе, но могли бы пройти и годы, если бы Бессо случайно не наткнулся на кусок сломившегося плуга, торчащего в земле. Он сковал цепь и решил на следующее утро отправиться в горы, чтобы освободить узника; но судьбе не угодно было исполнить желаний бедного труженика. Односельцы давно заметили странную возню пастуха с железом и набрели на мысль, что Бессо, вероятно, открыл в горах серебро и, желая сохранить открытие свое в тайне, будет понемногу доставать дорогой металл. Пять человек, самых корыстных односельцев, стали следить за пастухом. «А бедный Бессо, ничего не подозревая и изгибаясь под тяжелой ношей, побрел, на другой день, по знакомой тропинке. Не успел он пройти несколько верст, как его окружили охотники до чужого богатства, с криком и толчками требовавшие доли в находке. Бессо умолял их оставить его в покое, обещал им золотые горы, но все было напрасно: жадные люди не поверили словам и заставили его идти к пещере, не отставая от него ни на шаг. Как приговоренный к смерти, шел бедняк к месту, о котором мечтал столько времени; вот уже показался Эльбрус, такой же величавый и сверкающий, как в день свидания его с узником; вот виднеются дикие скалы, которые как будто столпились и шепчут о скрытой в недре их тайне; вот и грот. Бессо вздрогнул и протянул к нему руку… Вдруг раздался страшный треск и целая громадная скала с отверстием грота пошатнулась и повалилась в бездну. Бессо вскрикнул и без чувств упал на землю».

«Прошли годы; по горным тропинкам, бледный, худой, с всклокоченными волосами, в изорванной чухе, бродил сумасшедший Бессо, с хохотом и безумной радостью поглядывая на свои исцарапанные ноги; все думал, что на них надеты новые и хорошие калабаны»¹²⁷.

В то время, как христианская проповедь торжествовала победу над язычеством и магометанством одних кавказских племен, другие племена, жившие в обеих Кабардах и по восточному берегу Черного моря, быстро развивались и крепли в своем магометанском фанатизме и вели постоянную борьбу с русскими, особенно во время турецкой войны с 1806 года. Неоднократные вторжения турецких войск в землю черкесов по восточном берегу Черного моря, особенно с 1807 года, сильно содействовали самому широкому распространению здесь ислама. В восточной части Кавказа между народами северного Дагестана и Чечни в 1820-х годах стало распространяться фанатическое учение, известное под именем мюридизма, проповедовавшее своим последователям отречение от всего земного, безусловное повиновение имаму и газават – религиозную войну против неверных, т.е. русских, как главнейшую обязанность правоверных¹²⁸.

Под влиянием проповеди мюридизма среди горских племен возродился дух национального единства.

Аулы соседних гор, резавшиеся друг с другом за водопой и пастбища, стали друг за друга каменною стеною. Дагестан, Чечня, весь горный Кавказ сознали вдруг свое единство и сплотились в один народ. Знамя пророка, клич священной войны – газавата, всех горцев-мусульман сделал родными братьями.

Клич этот, это знамя народной и религиозной войны, поднял старый слепой постник и молитвенник, мулла Магомет, кадий Кюринский, из деревня Яраглара.

Кази-мулла, Гамзат-Бек, Шамиль, – три первые имама Дагестана, – были только его учениками и последователями.

Худой, с строгим лицом, с белою, как лунь бородою, тихий старец в зеленой чалме и синей мантии, раздав нищим все богатое имение свое, потеряв зрение от постоянных ночных бдений над священными книгами, едва слышным шепотом своим звал на безысходную и непримиримую, кровавую войну с русскими гяурами всех правоверных обитателей гор.

– Во всех богатых приношениях ваших, на всех браках и на всех детях ваших, – на всем тяготеет проклятие: небо наложило на вас печать отвержения, потому что вы пресмыкаетесь в грехе, не признаете, не исполняете закона пророка! Присутствие неверных заграждает путь к трону Аллаха! Молитесь, кайтесь, но прежде ополчитесь на священную войну!..

– Разве ты не признаешь силу русских и не думаешь, сколько прольется крови по твоей вине? – грозно спрашивал его, испуганный движением, покорный русским казикумыхский хан Аслан.

– Знаю, что русские сильнее нас, но Бог сильнее их! – отвечал непоколебимый старец, и, несмотря на жестокие удары хана, на угрозы, уговоры и подарки, продолжал свою проповедь войны.

– Именем пророка повелеваю тебе, Кази-мулла, иди, собери народ, вооружи его и, с помощью Аллаха, начинай войну! – говорил он, возложив руки на голову своего храбрейшего мюрида (ученика). «Рай ожидает тех, кто падет или побьет русских, и горе тем, которые убегут от гяуров!»

Весь Дагестан слушал его, объятый благоговением и восторгом. Все шли на бой, опьяненные фанатической верой в своего имама. «Сердце человека прилипало к его губам; он одним дыханием будил в душе бурю!» говорят до сих пор горцы, вспоминая первого муршида своего.

Кази-мулла повел своих восторженных мюридов на священную войну.

Долго, отчаянно бился он с неравною силою, наконец, загнанный в горы, защищая родное селенье Гимры, где он увидел первый свет солнца, он пал со всеми своими воинами на пороге своего дома. «Чувствую, что приближается конец мой», говорил он мюридам. «Я умираю здесь, где родился; умираю за истину тариката, за священный шариат. Кто хочет также умереть, пусть остается со мною!»

Его труп нашли в позе горячей молитвы: одной рукой он держал бороду, священное украшение мусульманина, другую руку поднимал к небу!..¹²⁹

Но самым знаменитым имамом Дагестана, врагом русских и христианства на Кавказе, был Шамиль. Про него ходили легендарные рассказы.

Горцы были уверены, что их имам обладает сверхъестественною силою. Его не берет ни меч, ни огонь, ни пуля; враги никогда не могут захватить его, никогда не могут воспользоваться своею победою. Аллах затемняет их разум, и они видя не видят, и держа в руках, выпускают его. Шамиль делал все, чтобы поддержать эту веру в свою чудесность, и обстоятельства помогали ему.

Раз он упал замертво у ног Кази-муллы, сраженный двумя пулями; только что разнеслась по аулу горькая весть о смерти его, как вдруг Шамиль явился среди мюридов и показал на груди своей тяжелые раны, из которых не сочилась более кровь…

«Аллах воздвиг Шамиля из мертвых, чтобы он побеждал живых!..» в благоговейном ужасе восклицали тогда мюриды.

Другой раз мюриды с Шамилем были окружены аварцами в укрепленном ауле Хунзахе, сожжены и перерезаны, казалось, все до одного; но Шамиль тотчас же появился в окрестных селениях и уже набирал новую дружину, проповедуя всем свое чудесное спасение по воле Аллаха, для дел Аллаха.

Третий раз также спасся Шамиль из крепости Ахульго, куда он был загнан с 2000 мюридов храбрым генералом Граббе.

Неприступная гранитная твердыня, торчащая среди бездн на открытых заоблачных утесах, была тесно обложена русским отрядом и взята, наконец, ценою целых рек русской крови, но Шамиль невидимо исчез из Ахульго и уже готовил русской силе новый отпор.

В смутные минуты своей судьбы, после таких неудач, или готовясь к решительному делу, Шамиль, подобно Магомету, удалялся в пещеру или затворялся безвыходно в сакле, чтобы в строжайшем посте и молитве беседовать с Богом и испросить у Него указаний на дальнейший подвиг.

По три недели проводил он так, не отрывая глаз от Корана, и когда наконец появлялся опять среди народа, бледный, суровый, изнуренный, с глазами, сверкающими неземным одушевлением, муллы и военачальники выслушивали каждое повеление его, как закон ниспосланный Аллахом.

Воссылая молитвы Аллаху, громко распевая стихи Корана, выходил Шамиль из совета старшин, провожаемый своими любимыми мюридами, к толпам народа, робко и терпеливо выжидавшего откровений свыше, и возвещал правоверным жителям гор волю Аллаха.

Шашки и кинжалы выхватывались из ножей, священный гимн Корана одушевленно подхватывался тесно обступавшею толпою, и из всех уст приносилась горячая клятва непоколебимо стоять за веру пророка, без пощады истреблять нечестивых врагов его.

«Велик Аллах! Магомет его первый пророк, а Шамиль второй!..» кричала фанатическая толпа, расходясь по домам и потрясая оружием.

Шамиль обладал страстным восточным красноречием, в которое восторженно уходила вся его смелая душа, и слово его действовало на простодушные сердца горцев, как небесная молния.

Недаром Шамиль с таким увлечением вчитывался в жизнь пророка, основавшего ислам.

Он изучил на нем и те могучие духовные оружия, которыми арабский пастух когда-то всколыхал все человечество древнего Востока, с помощью которых он овладел на целые тысячелетия его душою и волею.

Шамиль поражал бесхитростных горцев драматизмом своих неожиданных выходок, величием своего вида, загадочностью изречений, таинственностью и строгостью своей жизни.

Он прозвал неустрашимых спутников своего первого бегства из Гимр в Ашильту тем же именем Мугаджирет, каким называл Магомет товарищей своего бегства из Мекки в Медину, а жителей Ашильты, дружески приютивших его, тем самым именем ансар (подвижник), которым наградил Магомет верных ему Мединцев.

Как Магомет, он чертил на клочках бумаги наставления и приказания свои, и раздавал их мюридам и наибам. Раз Чеченцы уговорили его мать передать грозному имаму о их намерении податься Русским, если Шамиль не даст им надежной помощи.

Имам глубоко почитал Ханум, мать свою; никогда не слушая ничьего совета, выполнял как Божью заповедь всякое желание Ханум. По её слову падали оковы с заточенных, возвращалось имение ограбленных, осужденные на смерть получали жизнь.

Но возмутительного предложения предаться гяуру не должна была сметь безнаказанно сделать имаму даже сама мать его.

Трое суток молился имам, запершись в мечети аула Дарго, испрашивая откровений Аллаха, и все эти трое суток стоял, по его повелению, вокруг мечети, без питья, сна и пищи, встревоженный народ…

На четвертый день отворилась дверь мечети, и перед измученными Даргинцами появился Шамиль! Глаза его были налиты кровью от слез и бессонницы. Молча взошел имам на плоскую кровлю мечети, провожаемый 2-мя мюридами, и повелел привести туда старую Ханум.

– Великий пророк Магомет! – произнес Шамиль после глубокого молчания, с которым он долго глядел на мать. – Да исполнится правый суд твой в пример всем последователям святого Корана! Правоверные! По воле Аллаха, повелено мне дать сто жестоких ударов тому, кто первый высказал мне постыдное намерение Чеченского народа. Этот первый была мать моя.

Мюриды сорвали чадру с испуганной старухи, и началась её казнь. После нескольких ударов старуха упала без чувств. Шамиль, пораженный горем, бросается к ногам матери и простирается на земле с горячими молитвами.

Народ стоит, охваченный ужасом, и с рыданием просит о помиловании. Грозный имам Дагестана, в слезах распростертый на земле, исполняет трепетом душу каждого.

Вдруг Шамиль встает во весь могучий рост свой, восторженно и смело сверкая глазами.

– Нет Бога кроме Бога и Магомет пророк Бога! – восклицает он. – Аллах услышал мою молитву и дозволил принять на себя казнь, на которую была обречена моя бедная мать!

С радостным торжеством сбрасывает он свои широкие одежды и приказывает 2-м мюридам наносить ему удары толстыми нагайками без всякой пощады.

– Кто осмелится из вас слабо выполнить волю пророка, того я поражу кинжалом их собственной руки! – объявляет он им.

Народ внизу оцепенел от благоговейного изумления, а Шамиль, не испустив ни одного стона, принимает на глазах всех 95 жестоких ударов. Такими глубокими и резкими сценами потрясал Шамиль восточное воображение своих поклонников.

Вообще, в Шамиле воплотился весь суровый и мужественный гений Дагестанского горца, вся героическая слава и сила его, железная несокрушимость духа, поэзия войны и крови, упорный фатализм, полный суеверия и таинственности, наконец, грубый патриархально-деспотический взгляд восточного человека на гражданское общество и семью.

Оттого-то и мог достичь Шамиль такой безусловной власти, такой беспредельной популярности среди вечно враждовавших друг с другом раздробленных племен Дагестана и Чечни, которые он силою своей непреклонной воли, можно сказать, обратил в одно цельное царство кавказских горцев, кавказского ислама. Принятый им титул Имама-уль-азама (т.е. главы веры) и повелителя Кавказа не был пустыми словами.

Когда с голых плоскостей Гуниба и Веденя спускалась на удалом кабардинце строгая и сухая плечистая фигура в белой чалме и черной черкеске, с ярко окрашенною в огненный цвет бородою имама, окруженная такими же суровыми, такими же могучими мюридами, вооруженными с ног до головы, с значком в середине, провожаемая выстрелом пушки, благоговейно встречаемая народом, целующим полы одежды и руки своего имама, – весь горский Кавказ с радостной гордостью глядел на вождя и героя своего, жил в нем своим сердцем и надеждами; весь Кавказ вторил душою мрачной воинственной песне, которую пел при каждом выезде своем на поход грозный имам с своими грозными мюридами:

«Обнажи меч свой, мой народ!

На помощь идите к нам…

Проститесь со сном и покоем,

Я зову вас именем Бога,

Ради Бога!..»¹³⁰.

Слава Шамиля, надежда магометан-горцев на освобождение Кавказа от русских – нашли себе отклик и в горах Осетии, – и среди осетин начинается заметное движение к переходу из православия в магометанство.

С 1845 г. по 55-й год идут массовые совращения: переходит в магометанство сначала 141 семейство; затем 570 душ; далее 8 аулов с 777 душами; наконец, 226 мужчин – глав семейств и 97 женщин тоже глав семейств. Магометанство в это время настолько подавило православие в Осетии, что начальник штаба, г.-м. Милютин и командующий войсками левого крыла Кавказской линии г.-л. Евдокимов не нашли более препятствий к восстановление положения Совета Главного Управления (1852 года)¹³¹ в полной силе; напротив, сочли нужным немедленно подтвердить его дабы поддержать ослабевающее у осетин христианство. Но и эта мера не помешала магометанам-баделятам и тагиатам выполнить давно задуманный план – совратить всех осетин-христиан в магометанство и приготовить из них фанатических сторонников Шамиля. Известный Кундухов, бывший начальник Владикавказского осетинского округа, будучи ярым фанатиком-магометанином, содействовал целям магометан и прилагал все меры достигнуть совращения осетин в магометанство. Известны его распоряжения, касавшиеся только осетин-христиан; так, напр., он приказывал штрафовать 25 руб. каждого осетина из христиан, который брал в дом невесту без венчания или женился на не совершенных лет девушке, оставляемый женой осетин также подвергался тому же штрафу и т.п. Словом, Кундухов старался показать христианам-осетинам, слабым еще в вере, что если магометане свободны от всех этих стеснений, то только по превосходству их веры; что христиане же противны начальству, и требования христианской религии вовсе неудобоисполнимы для осетин. Штрафы, поступавшие в это время от христиан-осетин целыми тысячами, должно быть употреблялись Кундуховым на магометан, потому что дети последних отправлялись в учебные заведения исключительно на счет окружных сумм.

Пользуясь войною России с Турциею с 1858 по 56 г и враждебными действиями Шамиля на Кавказе, враги православия в Осетии совратили в 1855 г. большинство осетин в магометанство; особенно большое число совратившихся было в Тагаурии, Куртатии и в Дигории; несколько семейств совратилось и в алагирском ущелье.

В этом совращении главными деятелями явились осетинские алдары; облагодетельствованные русским правительством, одаренные землею и всеми угодьями, они казались для кавказского начальства элементом благонадежным, но на самом деле были далеко не таковым и продолжали стремиться к ослаблении в Осетии православия и русского влияния.

Как на тип таких аладаров, можно указать на вышеупомянутого Кундухова: Кундухов в 1857–59 гг. был начальником осетинского округа, т.е. полным повелителем Осетии (брат его командовал осетинским конным полком, ныне упраздненным); Кундухов имел богатое поместье, свой дворец на границе с землею, населенною ингушами и чеченцами, и в горах много родовых имений; состоял в чине генерал-майора; следовательно, был вполне облагодетельствован русским правительством, так как занимал такое положение, лучше которого для туземца трудно было и искать. Но вот его «думы», которыми он был занят с усилением русских на Кавказе и особенно христианства в Осетии, выраженные в стихах, напечатанных и переведенных на русский язык ученым В. Миллером в его книге «Осетинские этюды»¹³²:

«Вчера до света спать мои члены не просили, глаза мои от печали сомкнуться не могли. Ох, наши горы! Наша родина! Как нам жить без вас»!? «Смейся, смейся над собою»! промолвила мне родина. «Кабан лег мне на грудь», – продолжала она и сама заплакала. Ох, наши горы! Наша родина и т.д. «Теперь в день насилия ты обессилил, так как вы разделились на две части, и на одном месте ради меня биться вы не в состоянии. Когда на белой подушке черная слеза сильного струилась (мое сердце не выносит этой печали), откуда-то прозвучало: «Ох, отторгнутый от родины, обесчещенный человек! Но у тебя, ведь, есть надежда (потомство). Ведь ты знаешь это сам – твоя вера и твой Бог»! Где бы ни были мы, твое потомство, пусть твоим именем мы держимся; какое бы насилие не постигло нас, мы не примем бесславия на голову!¹³³.

В последствии Кундухов, этот сторонник магометанства в Осетии, убежал с 10-ю тыс. осетин магометан в Турцию. Как поучителен этот урок со стороны облагодетельствованного русским правительством горца-магометанина, и как вырастает значение этого события по отношению к часто проводимой политике русских на окраинах, если мы вспомним, что таких или подобных случаев в истории русского владычества на окраинах было сравнительно не мало!

Массовые совращения православных осетин в магометанство не могли остаться не замеченными и светским, и духовным начальством на Кавказе. Необходимы были энергичные меры противодействия магометанскому движению горцев. И вот, в 1857 году наместник князь Барятинский, по совещании с экзархом Грузии Исидором, пришел к мысли учредить «Общество восстановления Православного Христианства на Кавказе». В представленной на имя Кавказского Комитета в Петербурге докладной записке князь, между прочим, писал: «Создать Общество восстановления Православного Христианства на Кавказе есть долг православного государства. Дело идет о вопросах, к которым Россия не может оставаться равнодушною: о религиозном просвещении меньших её братьев, ежедневно отрываемых мусульманскою пропагандою от лона святой Церкви Христовой, – о величии России, которая должна разрушить на Кавказе препятствие, противопоставленное ей воплощением мусульманской ненависти в мюридизме. Союз честных лиц должен способствовать в этом деле, чтобы поддержать и распространить христианство между кавказскими племенами. Православная вера составляет главную народную силу России и. в свою очередь, составляет Божественное орудие для торжества православия. Нужно, чтобы каждый русский, ревнующий к делу распространения православной веры во славу отечества, мог принести ему свою лепту. Нам нужно общее усилие; чего не сделает один русский, сделает вся Россия».

Князь сводил действия Общества к следующим обязанностям: 1) сооружению и содержанию церквей и их причтов; 2) учреждению школ при церквях; 3) отправлению миссионеров с проповедью; 4) переводу Священного Писания и богослужебных книг и т.д.

В Бозе почивший Государь Император Александр II милостиво почтил князя Барятинского следующею грамотою: «Православная христианская вера в древние времена была господствующею в тех местах Кавказа, где ныне преобладает магометанство. В горах, однако же, до сих пор сохранились многие остатки бывшего, но не угасшего еще там света христианства. С покорением Кавказа, желая действовать к восстановлению в этом крае православия, но действовать путем убеждений, распространяя в горах Слово Евангелия, мы признаем полезным призвать к участию в этом великом деле всех ревнителей православия. Учреждая с этою целью особое общество под названием «Общество восстановления Православного Христианства на Кавказе». Мы утвердили составленный вами и рассмотренный Кавказским Комитетом проект устава сего Общества. Ей Императорское Величество Любезнейшая Супруга Наша, Государыня Императрица Мария Александровна, ревнуя успехам православия на Кавказе, принимает это Общество под свое особое покровительство. Препровождая утвержденный Нами устав Общества восстановление Православного Христианства на Кавказе, Мы поручаем вам сделать надлежащие распоряжения к открытию действия оного, надеясь, что, при направлении вами занятий Общества, оно благоуспешно пойдет к цели своего учреждения. Молим Бога, дабы Святой Его Промысел покровительствовал успехам Общества»¹³⁴.

1860 год навсегда останется памятным годом в истории возрождения христианства на Кавказе и в частности в Осетии. В этом году открыто было в Тифлисе «Общество восстановления Православного Христианства на Кавказе». Осетинская духовная комиссия прекратила свое существование: её средства и задачи перешли к «Обществу». Открытие «Общества» является таким образом последнею страницею истории Кавказской миссии или Осетинской духовной комиссии. С этого времени восстановление христианства на Кавказе тесно связывается с судьбами «Общества», которое должно иметь и, конечно, имеет свою особую историю, независимо от истории Кавказской миссии.

В заключении скажем несколько слов о состоянии православия в настоящее время в Северной Осетии, где больше всего в свое время потрудилась Русская Кавказская Миссия. Вот что говорит о положении христианства в Осетии, в своей речи при наречении во епископа Чебоксарского, бывший ректор Ардонской Осетинской миссионерской семинарии архимандрит Иоанн.

«По окончании учения (в академии) выпало для меня трудное поприще, меня послали к осетинам, – народу отчасти маловедущему, отчасти вовсе неведущему христианства, утвердившемуся на началах ислама. С большим волнением, я, боясь за свою неопытность, принялся за дело, однако, не останавливаясь пред многообразными препятствиями, и здесь я увидел – помощь от Господа. Обитатели крутых обрывов и скал Кавказа, пылкие, как шумные быстротечные потоки горных теснин, доверчиво откликнулись на призыв учиться духовной христианской истине; и вот у них теперь есть многочисленные школы, является сознание, что христианство есть истина, которая освободит народ от лжеверия, которая даст им силу жить новою жизнью на началах мира и любви; там есть ревностные пастыри – питомцы скромной школы Ардона»¹³⁵.

***

(Краткий очерк из истории распространения христианства среди калмыков)

В половине XVII в. в приволжский край прикочевали калмыцкие орды из степей Азии. Это были выходцы из Дзюнгарии (Джунгарии), которые на своей родине были известны под именем ойратов. Ойраты были ничтожны до тех пор, пока в половине XV века в среде их не появился предприимчивый и деятельный Эсень. Он соединил ойратские поколения в один союз, и под его главенством ойраты распространили свои завоевания вплоть до великой стены Китая. Со смертью Эсеня этот короткий, но блистательнейший период жизни ойратов кончился: они снова раздробились на отдельные поколения, снова сделались бездеятельны и незначительны. Так прошло полтораста лет, пока в начале XVII в. не явились у них новые предводители в лице Хара-хулы и преемника его Батур-хун-тайгони, которые снова начали объединять ойратские поколения¹³⁶.

Вскоре после объединения ойратов последовало разделение и расселение их.

Одна часть, именно поколение хошоутов, двинулась к югу и постепенно дошло до Тянь-Шаня, а потом перевалила через эти горы и раскинула свои кочевья вплоть до Тибетского нагорья. Другая часть двинулась отсюда к востоку, переправилась за Эцзине и расположилась по всей Алашани. Очевидно, точно таким же образом направился к северу и Хо-урлюк, с принадлежавшим ему ойратским поколением торгоутов, и занял под свои кочевья свободные степи, которые Россия уже привыкла в это время считать собственностью¹³⁷.

Перекочевка Хо-урлюка с его калмыками в Россию совершалась с одобрения и согласия всех ойратских поколений, совершалась последовательно и довольно медленно. Калмыки дошли сначала к северу до Тобола, отсюда она распространились до Яика и, перевалив через Урал, очутились на берегах Волги¹³⁸.

Прежде своих перекочевок калмыки обыкновенно посылали разведчиков для осмотра лежащих впереди земель и ознакомления с их населением. В устных преданиях торгоутов еще и доныне сохранился тот отзыв послов Хо-урлюка, который принесли они этому своему родоправителю о русском населении, жившем по берегам Волги. «Там», говорили они: «живет народ, у которого скот составляют свиньи, который строит дома свои из земли, у которого женщины ходят без штапов, который не утомляется от продолжительной езды и не стыдится, когда говорит ложь. Не стыдится он говорить ложь оттого, что имеет синие глаза, а не утомляется от продолжительной езды потому, что ездит на телегах».

По свидетельству калмыцкий историков, первое посольство для обозрения русских земель было послано Хо-урлюком в 1618 г., а до берегов Волги калмыки дошли приблизительно в 1630 или даже в 1632 году¹³⁹. Необходимо, однако, предположить, что в эту пору занятие калмыками берегов Волги было только временное. Главный юрт их, вместе с княжескою ставкою, постоянно находился за Уралом и только изредка калмыки предпринимали отсюда разбойнические движения к Поволжью. В одно из таких движений Хо-урлюк напал на Астрахань и был убит под её стенами¹⁴⁰.

После Хо-урлюка власть над приволжскими калмыками переходила от отца к старшему сыну: сначала управлял им Дайчин, потом сын Пунцук, правление которых замечательно в истории астраханских калмыков объединением и сплочением в едино многочисленных калмыцких поколений, откочевавших из Дзюнгарии.

Ко времени правления Аюки начавшие объединяться еще при Дайчине калмыки уже достаточно сознали солидарность своих интересов. Аюка, приняв в свои руки власть над калмыцкими улусами, по первоначалу продолжал дело их объединения. На втором же году правления он разбил своего двоюродного дядю – Дугара, захватив его вместе с сыном его Цереном, оклеветал обоих их в разных преступлениях против Русского царя и, отправив их в Москву, сам завладел их улусами. Церен, будучи привезен в Москву, принял св. крещение и получил титул князя Дугарова, но его увещания удержать от своеволия Аюку не были приняты, ни даже обследованы русским правительством. Между тем Аюка, не будучи остановлен с первого раза, продолжал распространять свою власть и обессиливать прочих калмыцких владельцев, не забывая при случае поживиться и на счет России¹⁴¹.

В то время, когда калмыцкие орды стали оседать в приволжском крае, христианство было здесь уже давно утвердившеюся верою. Припомним немного из истории первоначального насаждения христианства в приволжском крае, чтобы яснее было положение калмыков во время первоначального пребывания их в этом крае.

В приволжском крае христианство насаждено было издавна. Еще во времена татарского ига в самой столице ханов – Сарае была учреждена православная епископия. Основал её митрополит Кирилл II, который, пользуясь веротерпимостью монголов, поставил в Сарае епископом в 1261 году Митрофана. В царствование же Иоанна Грозного, когда покорено было царство астраханских татар, в Астрахань послан был игумен Кирилл для крещения народа, для устроения церквей и монастырей, и астраханский край в церковном управлении присоединен был к Казанской епархии. Таким образом, когда калмыки прикочевали в Приволжье, христианство здесь уже было достаточно упрочено, и калмыки имели возможность познакомиться с учением христианским. Если принять во внимание кочевой образ жизни калмыков, их враждебное отношение к местному населению, неподготовленность к христианству и даже нерасположение к нему, вследствие своих религиозных, народных и бытовых особенностей, то будет понятно, что первоначальное знакомство калмыков с христианством было явлением чисто случайным и не шло далее поверхностного знакомства их с жизнью и учением христианским. Впрочем, и это уже было своего рода первым семенем, брошенным христианским населением приволжского края в сердца кочевников-ламаитов. Они были для христианства еще не возделанного нивою, которая требовала самоотверженных трудов от проповедников христианства, часто с малою надеждою на успех.

Калмыки, прикочевавши в приволжский край, стали постепенно сближаться с русскими и знакомиться с христианством. К сожалению, этому движению не сочувствовали знатные калмыки, особенно Аюка-хан, который считал себя самостоятельным государем в Русском царстве, при всяком удобном случае старался вредить России и чрезвычайно был недоволен переходом некоторой части калмыков в православие. Для характеристики отношений Аюки к русским и к христианству можно указать на то, как он исполнял свою «шертную запись» (присягу) и на его договорные статьи с Петром Великим.

По указу великих государей Иоанна и Петра Алексеевичей от 24 января 1683 года, с Аюки взята была, уже третья по счету, «шертная запись». Согласно этой записи, Аюка обещался «быть в вечном великих государей подданстве и послушании», «с людьми великих государей быть в мире и согласии», а «к боярам и воеводам присылать обо всяких своих делах»; но на деле все это, как и следовало ожидать, осталось только на словах. Правда, начиная с 1684 года ни в калмыцких делах, ни в старинных рукописях, излагающих историю калмыков, на некоторое время не встречается никаких известий о нападениях калмыков на русские пределы. Взамен того Аюка перенес в ту пору свои военные действия за Урал и последовательно воевал сначала с киргиз-кайсаками, потом покорил туркменов: к этому же периоду относятся войны с дагестанцами, кумыками, кабардинцами и кубанцами. Производил эти войны Аюка, равно как и заключал мир с помянутыми народностями, вполне самостоятельно, как независимый владетель, не только не спрашивая русских, но даже не извещая их о своих деяниях. И странно, эта независимость в поступках не только не оскорбляла, а, напротив, как будто нравилась им, как будто бы вселяла в умах их большее уважение к Аюке и большую доверчивость к его силам. Когда в 1697 году Петр Великий предпринимал поездку за границу, он не обращался ни к кому из своих данников, а к Аюке отправил князя Бориса Матвеевича Голицына с тем. Чтобы последний передал калмыцкому хану особое поручение царя охранять русские границы. Это обстоятельство дало Аюке повод заключить новые договорные статьи, в которых от первой и до последней строки все говорило в пользу Аюки. Между прочим, статьи эти определяли: а) если Аюка пожелает воевать бухар, каракалпаков, хасаков, то русские обязаны дать ему пушки и за сим выдавать ему ежегодно по 20 пудов пороху и по 10 пудов свинцу; б) без согласия хана русские не должны были крестить перебежавших к ним калмыков; если же окрестят, то Аюка волен был взыскивать с них пеню за этих окрещенных. Но этого мало: из среды русского населения, обитавшего в областях соседних с калмыцкою степью, находилось тогда много таких людей, которые действительно платили деньги калмыцким князьям за право окрестить какого-либо их данников. Надобно полагать, что число этих крещенных значительно возрастало со времени помянутого договора, потому что в период от 1701 по 1704 год русскими было основано даже особое поселение для окрещенных в это время калмыков. Это селение стояло на речке Терешке, несколько выше Саратова; в нем была построена также и церковь. Но уже в конце 1704 года Аюка приказал разрушить это селение и выжечь его, а окрещенных калмыков снова перевести в улусы. На вопрос русского правительства о причинах этого поступка, Аюка с надменностью отвечал, что он всегда имел за собою право забрать своих холопей¹⁴².

Калмыки, однако, и после этого не переставали креститься и переходить на сторону русских. Аюка очень сердился за прием его подданных; в 1710 году, когда к русским перешло до 10,000 калмыков, он потребовал немедленного их возвращения. Русское правительство возвратило ему несколько некрещеных калмыков, но крещенных не возвращало, продолжало принимать их и после этого: их обыкновенно отсылали на жительство или в Киев, или в Чугуев в число казаков¹⁴³.

Движение среди калмыков в пользу православия обратило на себя внимание Святейшего Синода, и в приволжский край к калмыкам отправлена была миссия. К сожалению, время, когда прибыла миссия к калмыкам, совпало с временем волнений, происходивших между претендентами на ханский титул, и было неблагоприятно для проповеди среди них христианства.

19 февраля 1724 года умер Аюка, и тотчас же после его смерти явилось четыре претендента на открывшийся престол ханский. Первым из них был Дорчжи Назаров, которому ханский престол был предназначен русским правительством; вторым – Дасанг, внук Аюки от старшего сына, которому ханство принадлежало по калмыцким обычаям, т.е. по праву первородства; третьим – Церев-Дондук, старший из живых сыновей Аюки, и, наконец, четвертым претендентом был Дондук-Амбо, внук Аюки, которого последний особенно любил и воспитывал при своем дворе¹⁴⁴.

Среди претендентов возникли несогласия. Во время этих волнений Дасат и брат его Нитар-Дорчжи стали обвинять пред русским правительством своих сородичей за неправильный раздел данников. Между тем в марте того же года, когда начались открытые разногласия у Дасанга и брата его с их сородичами, т.е. в 1725 году, прибыл в Калмыцкие степи третий брать Дасанга – Петр Тайшин¹⁴⁵.

Внук Аюки – Тайшин, во время пребывания своего в Петербурге, принял крещение с именем Петра. Восприемником его был император Петр, придававший, очевидно, большое значение переходу в православие одного из внуков хана. Когда, по смерти Аюки, начались разногласия среди калмыцких владельцев, в приволжский край прибыл и Петр Тайшин. С ним то и отправлена была в это время русская миссия к калмыкам, во главе которой был поставлен иеромонах Никодим Ленкевич. Миссия была снабжена походною церковью и всеми необходимыми церковными принадлежностями для богослужения. Кроме иеромонаха в состав миссии входило несколько человек клириков.

На первых же порах, миссии пришлось перенести большую невзгоду среди калмыков.

Особенно неблагорасположенно отнеслись к миссии и новокрещенному Петру Тайшину калмыцкие владельцы – Дасанг и Нитар-Дорчжи. Они подозрительно смотрели на своего крещеного собрата, и начали опасаться, чтобы при помощи русских войск он не завладел их улусами. Результатом этих опасений был заговор против Петра Тайшина, окончившийся в мае 1825 года открытым нападением Нитар-Дорчжи на кочевье этого крещеного владельца. Петру Тайшину удалось бежать в Царицын; но вся его ставка, жена, дети, весь улус его и, наконец, походная церковь с её клириками были взяты в плен Нитар-Дорчжи¹⁴⁶.

Вскоре неблагоприятные обстоятельства для миссии переменились к лучшему, и Никодим Ленкевич имел возможность окрестить многих из калмыков, на которых сильно подействовал пример Петра Тайшина. Чтобы избавить новокрещенных от гонения и соблазнов со стороны некрещеных, правительство переселяло их в Чугуев, Царицын и Астрахань¹⁴⁷.

С 1725 по 1734 год русская миссия, под управлением Никодима Ленкевича, успела обратить в христианство до 1700 человек. В 1734 году Ленкевич был уволен на покой в Киев. Но без него миссия стала упадать; явились даже совращения в старую веру крещенных, – до 1737 г. совратилось 1594 ч. Тогда правительство снова вызвало его из Киева, а для прекращения совращений решилось исполнить давнишнее желание новокрещенных калмыков, – вместо расселения по разным местам, назначить для их поселения одно место. По ходатайству Никодима и хана Дондука-Омбо, преемника Тайшина († около 1736 г.), для этого построен был г. Ставрополь, куда и переселена была вдова Тайшина Анна со всею её ордою. Для совершения богослужения по улусам этой колонии ей дана была походная церковь. Велено переводить на калмыцкий язык Новый Завет и молитвы и учредить в Ставрополе школу.

После Никодима († около 1739 г.) главою миссии сделался его сотрудник, протоиерей Андрей Чубовский. При императрице Елизавете число крещенных возросло до 6000 ч. Крестилось много калмыков в Астраханской губернии, где были главные из кочевья, крестилась вдова Дондука-Омбо вместе с детьми. Астраханским крещенным отводили земли между Волгой, Черемшаном и Доном.¹⁴⁸ К 1765 году число крещенных между ними доходило до 8000 ч.; в ставропольской школе училось свыше 50 учеников¹⁴⁹.

В то время, как деятельность русской калмыцкой миссии продолжала развиваться, в управлении калмыками произведен был русским правительством важный переворот, вызвавший бегство калмыков из России.

Исследуя причины постоянных волнений в Калмыцкой орде, русское правительство не могло не заметить, что исходным пунктом всех этих волнений была именно ханская и владельческая власть, тяготевшая над всем народом; следовательно, чтобы уничтожить волнения, нужно было изменить образ правления у калмыков. Доселе все дела их ведались ханом и ханским зарго (правительственная и судебная канцелярия), состоявшим из восьми членов, назначаемых опять-таки ханскою властью из числа зайсангов, принадлежащих ханскому улусу. Теперь предположено было назвать это зарго не ханским, а народным; в число членов его должны были войти зайсанги не одного ханского, а всех улусов, и утверждение их должно было зависеть не от хана, а прежде всего от народного выбора, а потом от согласия русского правительства. Что касается значения нового зарго, то оно должно было решать все без исключения дела калмыцкого народа по большинству голосов. Понятно, что при таком порядке вещей ханская власть должна была потерять почти все свое значение, и это обстоятельство прежде всего побудило калмыцких владельцев задумать побег из России.

Приготовления к побегу совершались в течение двух или даже трех лет. Во все это время по степи распускались самые невозможные слухи, на народных собраниях говорились возбуждавшие народные страсти речи. «Смотрите,» говорилось, например, на одном из собраний: «ваши права ограничиваются во всех отношениях. Русские чиновники обращаются с вами ужасно, а правительство хочет поделать из вас землепашцев. Вот покрылись казачьими станицами берега Урала и Волги, вот и северные окраины ваших степей заселены немцами; еще немного времени и будут заняты Дон, Терек и Кума, а вас стеснят на безводных пространствах и погубят ваши стада, единственный источник вашего существования. Вам очевидно теперь ваше положение, и в будущем остается одно из двух – или нести на себе тяжелое бремя рабства, или же удалиться из России и таким образом положить конец всем бедствиям». Результатом такого рода речей было то, что 5 января 1771 г. калмыки предприняли переход от берегов Волги в Чжунгарию и из России в пределы Китая¹⁵⁰.

За этим главным побегом вскоре последовал второй.

Из Астраханской губернии ушли за реку Куму 160 семейств калмыков, уже крещенных, и опять обратились в ламайскую веру. Вообще. К началу XIX в., всех крещенных калмыков осталось всего до 6000 человек¹⁵¹.

Этими событиями в жизни калмыков православной миссии среди них нанесен был сильнейший удар, и миссия должна была надолго прекратить свою деятельность среди калмыков.

Численность калмыков, оставшихся в пределах России после побега 1771 года, не превышала 5,000 семей или кибиток. Русское правительство, опасаясь вторичного побега, определило им для кочевья места на правом, нагорном берегу Волги. Затем, рескриптом Екатерины II от 19 октября 1771 года было навсегда уничтожено звание калмыцкого хана; каждый калмыцкий владелец был поставлен в совершенную независимость от другого; на долю владельцев было определено только хозяйственное управление улусом и разбор частных дел, судебная же власть сосредоточилась в зарго из народных представителей, при чем постановления этого юридического учреждения контролировались еще русскими властями. Эта мера должна была принести весьма важные результаты в деле объединения калмыков с Россиею. В 1786 г. астраханский генерал-губернатор П.С. Потемкин признал возможным даже закрыть суд зарго, а дела о калмыках передать в уездные суды по принадлежности улусов.

Но со вступлением на престол Павла Петровича дербетовскому владельцу Чучею Тундутову снова было пожаловано достоинство наместника калмыцкого ханства, снова было открыто зарго, снова калмыки перешли в полное подчинение своим родовым правителям¹⁵². Таковы перемены, происшедшие в судьбах приволжских калмыков в царствование Екатерины II и Павла I. Вместе с этими переменами в управлении калмыков со стороны правительства обращены было самое серьезное внимание на то, чтобы калмыки, как и все другие инородцы России, пользовались полною религиозною свободою.

В основание отношений правительства к разным вероисповеданиям в Империи положено было самое широкое начало веротерпимости. «В столь великом государстве, говорилось в наказе Екатерины, распространяющем своё владение над столь многими разными народами, весьма бы вредный для спокойствия и безопасности граждан был порок – запрещение их различных вер». В 1773 году в одном указе своем Синоду, императрица внушала: «как Всевышний Бог на земле терпит все веры, языки и исповедания, то и Её Величество из тех же правил, сходствуя Его святой воле, в сем поступать изволит, желая только, чтобы между её подданными всегда любовь и согласие царствовали».

Начало это прилагалось правительством и к вопросу об инородческих миссиях¹⁵³.

Такими отношениями правительства к инородческим миссиям постарались воспользоваться враги миссий среди инородцев, противники распространения православия среди неведущих христианства племен и народов, подвластных России. Они при всяком удобном случае жаловались на притеснения со стороны духовенства. Так как нередко и «сильные мира сего» покровительствовали проискам инородцев, то претензии их не уменьшались, а возрастали, и раздражение между инородцами на духовенство и миссии не унималось.

На все самые законные действия духовенства они смотрели, как на насилие, и продолжали жаловаться; жаловались на то, что, по настоянию духовенства, власти старались удерживать новокрещенных от переходов в их старую веру; жаловались и на новые обращения к христианству, которые продолжались и теперь, при всех неблагоприятных условиях. После вышеприведенного указа Синод, по настоянию Сената, вовсе запретил архиереям вступаться в дела об иноверцах и о построении их молитвенных домов, предоставив эти дела одной «светской команде». В правительственных сферах очевидно крепко засело предубеждение касательно фанатичности духовенства, о которой так много говорилось у модных писателей Франции. Предубеждение это еще более утвердилось представлениями инородческих депутатов в Комиссии об Уложении, которые не преминули пожаловаться на религиозные притеснения инородцев. В таком же роде, подделываясь под тон правительства, доносили о действиях духовенства некоторые губернаторы.

После Пугачевского бунта, в котором инородцы принимали такое живое участие, правительство стало смотреть на инородческие миссии еще неблагосклоннее.

В 1789 г., по случаю волнения между башкирами, возбужденного слухами, будто их хотят крестить насильно, архиереям запрещено было посылать к инородцам и проповедников без предварительного сношения о том с губернаторами.

Наконец, в 1799 году окончательно упразднена должность инородческих проповедников, как более не нужная, по объяснению Сената.

Дело инородческой миссии было, таким образом, остановлено. Но политика веротерпимости этим не ограничилась, а постаралась еще усилить иноверные элементы в империи положительными мерами. Особенными милостями правительства воспользовались татары, число которых увеличилось в империи через присоединение Крыма. Императрица не только дозволила им свободно строить мечети и школы, но еще сама постаралась дать им небывалую у них религиозную организацию, своего рода церковь, устроив для них два религиозных средоточия их двоих муфтиев в Уфе (1788 г.) и в Крыму (1794 г.) – и назначив для них множество штатных мулл с значительными окладами, которым могло позавидовать даже православное духовенство. В конце XVIII столетия по распоряжению правительства в азиатской типографии в Петербурге были отпечатаны для татар 300 экз. Корана и разосланы по губерниям, где было татарское население¹⁵⁴.

Такое отношение правительства к магометанству в глазах простых инородческих масс отождествлялось с покровительством этой религии со стороны правительства и содействовало распространению магометанства среди инородцев.

Утверждению ислама среди полуязычествовавшей массы инородцев содействовало само правительство, заводя между ними на свой счет мечети и школы с помощью главным образом казанский мулл¹⁵⁵.

Весьма благосклонно отнеслось русское правительство и к ламаизму. В 1764 году правительство оказало большое благодеяние ламаизму, придав существованию лам законность чрез подчинение их одному верховному ламу. В 1775 г. число лам определено штатом в 150 ч., которые все были освобождены от подателей. С этого времени пропаганда ламаизма среди инородцев, прежде незаконная и тайная, стала открытою и чрезвычайно усилилась¹⁵⁶.

При таком отношении правительства к распространению ислама и ламаизма среди инородцев нельзя было рассчитывать на успех среди них православия. Печально было положение православия и среди калмыков в начале нынешнего столетия.

В южных частях Поволжья в христианстве числилось небольшое число калмыков, но они не имели ничего общего с православною церковью и продолжали спокойно соблюдать свои старые ламайские обряды. В 1 (...) г. к ним послан был вновь изданный калмыцкий катехизис. В 1815 г. Библейское общество издало для них перевод евангелия Матфея, но калмыки, как доносил обществу ректор астраханской семинарии «вероятно по невежеству, не совсем охотно» пользовались этим «даром Всеблагого Бога». Вместо православного влияния в их кочевьях одно время стало развиваться иноверное влияние братьев гернгутеров, сосредоточившихся при Екатерине II в богатую общину в Сарепте и вследствие промышленных сношений с калмыками, близко знакомых с их языком и бытом. В 1800 г. некто Бергман нарочно путешествовал по степям для изучения калмыцкого языка и религии, а в 1815 г. туда поехали уже два гернгутерских миссионера Шилль и Гибнер, за ними потом последовали и другие. В 1820 г. гернгутеры получили даже официальное разрешение на обращение калмыков. В 1821 г. для проповеди к ним, с разрешения министерства иностранных дел, ездил пастор Корнелий Рамп, но без особенного успеха. Владельцы калмыцких кочевьев и ламайское духовенство постоянно мешали делу миссионеров и восставали против новообращенных. Между тем в Петербурге вскоре повеяло другим духом, неблагоприятным для иноверных проповедников; в 1923 году по распоряжению правительства обращение калмыков в гернгутерство прекратилось; тех, которые были уже обращены, велено причислить к православной церкви¹⁵⁷.

Так по прежнему приволжские калмыки оставались мало возделанною нивою для Христа, оживавшею в себе делателей – проповедников.

1771 год, когда совершен был побег калмыков из России, навсегда останется памятным в истории этого кочевого народа. С этого времени положение калмыков в России значительно изменяется; вводятся различные преобразования в устройстве и в управлении этого народа, чтобы по возможности приобщить его к жизни одной России и предотвратить такие случаи, как побег их из пределов России.

С побегом Убаши звание хана и наместника калмыцкого народа было упразднено и каждый оставшийся владелец заведовал своим улусом под непосредственным надзором русских чиновников. После этого важного события калмыки в количестве одного улуса – Большедербетевского – переселились из степей Астраханской губернии на земли, принадлежащие войску Донскому, где и оставались до 1800 года. В 1800 г. они обратно переселились на прежние кочевья по соседству с калмыками Малодербетевского улуса. По случаю самовольного перехода император Павел Петрович вызвал в Гатчино особую от калмыцкого народа депутацию, которой удалось исходатайствовать от 9 августа того же года Монаршее соизволение: 1) депутатам калмыцкой орды Большого Дербета избрать себе начальника; 2) быть им независимыми от Донцов; 3) зависеть прямо от Государя; 4) переписываться непосредственно с Ним; 5) по делам иметь сношение с государственною иностранною коллегиею. Вследствие сей Высочайшей воли, указом от 27 сентября 1800 г., данным правительствующему сенату за подписом Государя, повелено: «Калмыкам Малаго и Большого Дербета. Владельцам и чиновникам с народами их, в Астраханской губернии кочующими, дать во владение все земли от Царицына по реке Волге и рекам – Сарпе, Сале, Манучу, Куме и взморью, словом, все те места, на коих до ухода за границу калмыки имели кочевье свое, исключая тех, кои по уходе именными указами пожалованы, сочинив на оные грамоту, подать Его Императорскому Величеству к подписанию и допустить помянутым калмыкам по прежнему во владение». В означенный день дербетовский владелец был возведен в наместники ханства, а лама Сабин-Бакша был утвержден в сане первосвященника¹⁵⁸.

При Императоре Александре I калмыки получили новое доказательство забот о них правительства.

Государь Император Александр Благословенный, от 28 апреля 1802 г., Высочайше повелел: «отмежевать земли для пастьбы стад и табунов калмыцких». Вот тогда то калмыки Большедербетевского улуса получили отдельный надел от калмыков Малодербетевского улуса, а именно: в пределах нынешней Ставропольской губернии. Границами послужили реки: Маныч, Калаус, Большая и Малая Кугульта и Большой Егорлык¹⁵⁹.

При Императоре Александре II последовали новые преобразования в управлении калмыков.

В 1861 году калмыки Большедербетевского улуса были подчинены главному приставу кочующих народов Ставропольской губернии, причем они стали иметь отдельного родового владельца от своих сородичей Малодербетевского улуса, хотя в духовном управлении находились под ведением одного ламы – первосвященника. 30 сентября того же года главный пристав принял Большедербетевский улус. Для непосредственного управления улусом в помощь приставу учреждено улусное управление, которое до 1875 года находилось в урочище «Дудаки», а с 1875 г. переведено в село Ивановское, где находится и по настоящее время. Улусное управление главным образом ведало административные дела. Для разбора тяжебных дел был восстановлен национальный суд – «зарго». Впрочем, в зарго разбирались и разбираются только такие тяжбы, где ответчиками являются калмыки и не свыше 400 рублей; в остальных же случаях и делах калмыки судятся в особых присутственных местах на общем основании, т.е. по «своду законов». Русское правительство обратило внимание и на сирот из калмыцкой аристократии, для чего в 1862 г. было учреждено опекунское управление¹⁶⁰.

Такова в кратких чертах судьба калмыков в пределах России до царствования Александра III. Что же касается их быта, строя их жизни, – то, кажется, он и в настоящее время мало чем отличается от быта их предков, переселившихся некогда в Россию. Та же их внешность, тот же кочевой образ жизни в кибитках, те же нравы и обычаи, что были и в давно минувшие времена.

Все калмыки среднего роста, приземисты и коренасты. Великанов нет, нет и карликов. Кажется, калмыки неспособны к ожирению: тучного человека трудно встретить, толстяк калмык большая редкость.

Калмык легко переносит продолжительный физический труд. В этом легко убедиться, если придется видеть калмыка за делом, сродным с его натурою.

Цвет тела у калмыков смуглый. Калмыки постоянно находятся под открытым небом и на открытом воздухе под палящими лучами солнца, и никогда не моются в бане. Дети их нагишом бегают по улице и валяются в грязи. С самого рождения малютку держат в грязных пеленках и в дымной кибитке около огня. Тело их при таком воспитании становится темно-оливковым. Тем не менее, среди них встречаются белотелые и белолицые личности, преимущественно из цаган-йасын.

Лицо калмыки имеют плоское с выдающимися скулами и узкими глазами. У всех калмыков без исключения зубы белы, как слоновая кость, а также отличаются необыкновенною крепостью. Волосы у них черны, как смоль, и жестки, как конский волос.

Мужчины ходят безбородыми, потому что или вырывают волосы особыми щипцами, или бреют наголо. Некоторые оставляют небольшой клочок бороды на нижней губе в виде эспаньолки и немного на верхней губе вроде усов¹⁶¹.

Время исторической жизни калмыков, по-видимому, мало изменяет их кочевой образ жизни в кибитках.

Жилищем калмыка, как во времена Чингисхана, так и теперь, служит кибитка. Калмыцкая кибитка – это простой войлочный шатер на деревянном оставе, имеющем форму усеченного конца. Кибитка состоит из шести различных частей и требует для своего устройства значительной доли искусства от сынов привольных степей. В ветреную погоду кибитка привязывается к кольям, вбитым в землю при посредстве длинных арканов. Посредственная кибитка ценится не менее 100 руб.

Установка кибиток лежит на обязанности женщин. Лишь только перекочевал калмык на новое место, женщины спешат расставить кибитку. Окончив это дело, но, не приступая к внутреннему убранству, калмычка спешит приткнуть снаружи кибитки около дверей на особом шесте дарцок, т.е. лоскуток какой-либо материи с таинственными иероглифами. По объяснению одних, дарцок должен прогнать от кибитки всю нечистую силу, которая у калмыков носит различные наименования, как то: шимпусы, ракшасы, ассурии, читкюры; по объяснению других, дарцок ставится для того, чтобы чрез него могли сойти на землю небожители: тергрии, девы, будды, ботисатвы. Калмыки, обыкновенно, ставят кибитки дверями на юг.

На вопрос: «почему они так делают?» – большинство отвечает: «наш закон таков». Но их гелюнги объясняют: так как в Тибете, который находится на юге, живет Далай-лама, к которому из безграничного благоговения очи всех буддистов должны быть постоянно обращены, то калмыки и строят дверь на юг, чтобы чрез нее душевными очами они могли видеть великого бакшу (учителя).

Вошедши внутрь кибитки, калмычка принимается за убранство её. Прежде всего она устраивает брачное ложе прямо против входа в кибитку. Это ложе называется у калмыков орон (царство). Влево от кровати находится большой баран, т.е. место, куда складываются дорогие вещи и ставятся сундуки один на другой. Сундук верхний покрывается ковром, на котором ставятся литые и лепные шутены, т.е. изображения бурханов и богов. Пред шутенами на особых столиках возлагаются различные жертвы: вода, пшеница, ароматные куренья.

Посреди кибитки устроен «тулга» или железный таган, под которым почти постоянно тлеет «кизяк». Тулга находится против отверстия кибитки. Это отверстие называется «ото» и служит одновременно дымовою трубою и вентилятором.

Среди кибитки приделывается особый загон, состоящий из решеток. Загон соответствует нашим дворам. Сюда калмыки на ночь и преимущественно в мятель загоняют рогатый скот. Это загон с кибитками известен у калмыков под именем «хотона»¹⁶².

И в XIX столетии образ жизни калмыков, их нравы и обычаи. Их сословия, их религиозные верования и руководители остались те же, что были и раньше, в первое время перекочевки их в пределы России; поэтому продолжали существовать и прежние условия, неблагоприятствовавшие распространению христианства среди них.

Кочевой образ жизни калмыков немало препятствует успешному распространению среди них христианства. А, между тем, придерживаться этого образа жизни побуждают их и характер местности степей, по которым они кочуют, и главное, почти единственное, их жизненное занятие – скотоводство.

Безлесье, отсутствие плодоносного слоя, густая осоленность почвы, бедность влаги в воздухе и почве не могут доставить удобств для оседлого их проживания. Попытки отдельных лиц, целых обществ заселять этот край, правительственная попытка 60-х годов перекрестить степь продольною и поперечною линиями оседлых поселков-хуторов окончилась печально. Поселки с трудовым населением исчезают, и печальными свидетелями человеческих усилий подчинить природу остаются в Астраханских калмыцких степях поселки Чилгир и Улан-Эрге. Эти почти пять миллионов десятин земли, бесплодной и иссушенной солнцем, калмыки обратили в надежный и богатый конский и скотный двор для целой России. Такого результата они достигли, как благодаря поразительной скромности в жизненных потребностях, воспитанной веками, так, главным образом, приспособлением всей жизненной обстановки и всего своего хозяйства к природным условиям страны.

Борьба калмыков с условиями природы совершенно пассивная. Это – бегство от ударов природы и блуждание со своим скотом по степи в поисках за водой и кормом для своих стад и табунов. Кочевка крупных, средних и мелких скотоводческих хозяйств у калмыков происходит в районах летних и зимних кочевьев, определяемых каждый раз состоянием кормовых трав и большим или меньшим накоплением вод: места, неистощимые во время лета, обыкновенная служат зимниками для всех видов степных хозяйств; места, наиболее обильные во время лета водою и травою, служат летниками, т.е. летними кочевьями для тех же хозяйств.

Но, при бедности степной растительности и скудости водных запасов в Астраханских калмыцких степях, не много найдется полос, способных кормить и поить продолжительное время табуны лошадей, стада рогатого скота, гурты овец и хотон верблюдов. Пустынная природа, снежные зимы, затрудняющие особенно молочный рогатый скот на больших расстояниях отыскивать подснежный корм, и сухие знойные лета, быстро истощающие пастбища, неизбежно лишают калмыков более устойчивого оседания даже на летних или зимних кочевьях. Калмыцкие хотоны совершают непрерывные кочевки, так что среднего достатка хозяйств в период летних кочевок переменяет 10–20 мест и проходит 200–400 верст, а крупные хозяйства в течение года проходят тысячи верст¹⁶³.

Нельзя и удивляться поэтому, что среди калмыков этих перелетных птиц обширных астраханских и ставропольских степей, христианство туго прививается, а принятое нередко скоро забывается этою летучею паствою тружеников-миссионеров.

Христианство и на первых ступенях своих уже требует от своих последователей самоотвержения, отречения от пороков и страстей, стремления к добродетельной и благочестивой жизни. Такие требования христианства, очевидно. Не могут нравиться некрещеным калмыкам, имеющим различные, так сказать, своего рода национальные страсти, каковы, напр., воровство, винопитие, леность и т.п.

Впрочем, склонность калмыков к воровству нужно понимать относительно. Действительно, калмыки склонны к конокрадству и скотокрадству, но отнюдь не к похищению вещей. В хотоне никогда не случалось, чтобы калмык у калмыка украл какую-либо вещь. Равным образом проезжающие по калмыцкой степи могут быть вполне спокойны относительно своего багажа. Калмык извозчик в целости переложит с одного тарантаса на другой, хотя бы тут были мелкие вещи, которые легко утаить. Если случится оставить на ночлег у калмыка вещь, то калмык постарается возвратить по принадлежности, хотя бы ему для этого пришлось догонять несколько верст. Поэтому в степи нет замков и все хранится просто. Если же калмыки по нынешние дни любят угонять скот и лошадей, то делают это по двум причинам: 1) чтобы показать свою удаль, или 2) чтобы избавиться от голодной смерти. Часто случается, что удалая молодежь в свободный день отправляется в ближайший хотон и там у пастуха-ротозея угоняет скот. Такие отгоны иногда бывают по взаимному согласию. Есть даже особая калмыцкая игра, – «саха кюргюкю» (брать дойных коров), где требуется умение потихоньку пробраться в чужой хотон и удалиться оттуда незамеченным.

В зимнее время, когда иссякают молочные продукты, калмыку приходится питаться мясом. Вот тут-то по недостатку своего мяса он отправляется на воровской промысел. В большинстве случаев на воровской заработок калмыки отправляются целыми партиями. Где скота много и плохой надзор, они отгоняют по нескольку штук, поспешно гонят в свой хотон, немедленно режут и съедают, а шкуры изрубают в куски и закапывают в землю, так что если опоздать на несколько часов, то и концов не найдешь. Этой привычки не оставили и крещеные калмыки. Вообще замечено, что чем больше голоду, тем больше дел по воровству и угону скота, овец и лошадей. Впрочем, иногда калмыки угоняют лошадей из пристрастия к наездничеству. Если калмыку приглянулась лошадь, а хозяин не продает или просит дорого, то калмык постарается угнать.

Еще большую наклонность калмыки имеют к винопитию и табакокурению. Табак курят все без исключения, начиная с грудных детей и кончая стариками. Еще грудного ребенка калмычка приучает к трубке. По временам она дает ему трубку вместо соски и тот по необходимости должен курить, вследствие чего с самого младенчества привыкает к табакокурению. Семейная трубка почти постоянно дымится. Вообще, калмыки курят с большим удовольствием, но еще с большим удовольствием они пьют водку. Винопитие среди них сильно развито. На приготовление водки они исстрачивают добрую половину всех молочных продуктов. Хотя пирушки оканчиваются иногда ссорой, дракой и даже убийством под влиянием одуряющего действия калмыцкой водки, все же, несмотря на это, калмык не упустит ни одного удобного случая, чтобы не испить опьяняющей влаги. В общей сложности табакокурение и пьянство сильно подтачивают благосостояние калмыков и обессиливают их крепкий организм.

Леность и праздность также влияют на ухудшение сельского хозяйства калмыков. Они иногда способны пролежать без дела целый день, хотя в то время им нужно бы было взглянуть на свое хозяйство, на свой скот. Леность и праздность содействовали развитию среди калмыков весьма многих пороков, каковы: картежная игра, игра в кости, сутяжничество, пересуды и т.п.¹⁶⁴.

Но больше всего препятствий к распространению христианства среди калмыков миссионеры встречают со стороны калмыцкого духовенства.

Калмыцкое духовенство имеет огромное влияние в жизни своего народа. Остановимся поэтому несколько подробнее на деятельности калмыцкого духовенства, на его отношениях к народу и на отношениях к нему народа.

Калмыков можно разделить на три сословия: 1) цаган-йасын (белая кость), 2) хувараки и 3)хара-улус (черный народ) или хара-йасын (черная кость). Цаган-йасын – это своего рода аристократия. Её составляют нойоны и зайсанги со своими домочадцами и родственниками. Русское правительство приравняло нойонов к князьям, аймачных зайсангов – к почетным гражданам. Хувараки – жречество – составляют также привилегированное сословие. Сюда относятся различные чины жречества, как то: бакши, гелюнги, гецюли и манджики. Хара-улус – калмыки простолюдины. Они служат тяглою силою на аристократию и жречество¹⁶⁵.

Чем старше хуварак по своим летам и по своему положению к ламайской иерархии, тем он большим почетом пользуется даже со стороны хувараков. Например, в присутствии бакши, гелюнги, гецюли и манджики должны стоять или сидеть, но только на пятках у порога. Вообще, среди хувараков строго соблюдается чиноначалие. Манджики должны воздавать честь и уважение гецюлям, гецюли – гелюнгам, гелюнги – бакшам, бакши – ламам¹⁶⁶.

Каждый из хувараков имеет определенное занятие. Одни занимаются медициной, другие учительством, астрономией и астрологией. Медики называются эмчи, а живописцы – зурачи. Эмчи определяют болезнь по урине, по биению пульса, по наружным болячкам, а больше всего по гаданиям зухрачей или астрологов. Средствами лечения являются лекарства, диета и различные хуралы или молитвословия с заклинаниями. Лекарства они составляют из кореньев, цветов, молочных и мясных продуктов. Наряду с действительными средствами эмчи, по указанию зурачей, просто-напросто морочат своих пациентов.

Во внутренних болезнях, особенно трудных, они приписывают причину болезни какой-либо ценной вещи больного, а потому советуют пожертвовать её в хурул, чтобы гелюнги совершили молебствие о выздоровлении больного. В болезнях упорных и продолжительных дело приписывается несчастному имени больного. Тогда больному дается новое имя, а кукла, получившая имя больного, сжигается с приличными жертвоприношениями и молитвословиями. Самым употребительным маневром в тяжких болезнях служит то, что болезнь приписывается вредному действию злых духов. Наглые эмчи часто уверяют больного и его родственников, что злые духи похитили душу больного, и что если больной еще дышит и жив, то только потому, что в нем осталась животная жизнь, т.е. материальная душа; высшая же или духовная душа – «сюнюсю» – давно уже вышла. Чтобы возвратить беглянку сюнюсю, приглашенные гелюнги делают разного рода заклинания до тех пор, пока не настанет благополучный исход или по крайней мере перелом болезни. Если же больной умрет, то изобретательные на выдумки эмчи без всякого стеснения уверяют, что душе помешали возвратиться духи, убедивши её с полдороги возвратиться назад разными обманами и хитростями. Суеверные калмыки всему верят и в точности исполняют предписания и советы своих врачей.

Зурачи занимаются рисованием. Деятельность их ограничивается рисованием шутенов (изображений) бурханов, будд, бодисатв, бакшей и тому пободных священных лиц. Зурачи, как и эмчи, занимаясь своею специальностью, в то же время состоят в каком-либо жреческом достоинстве, т.е. бывают или гелюнгами, или гецюлями, или манджиками. Зурачи, как жрецы, должны участвовать при жреческом служении, но они в большинстве случаев играют на музыкальных инструментах.

Остальные хувараки занимаются или учительством или астрономией с астрологией. Первые называются «бакши», а последние – «зурхачи». В лечении от болезней бакши являются молитвенниками перед бурханами, а зурхачи – гадателями или отгадчиками причины болезни.

Дом каждого гелюнга есть своего рода маленькая школа, в которой учится от одного до десяти воспитанников. Хурульное ¹⁶⁷ обучение исключительно зиждется на изучении номов, т.е. священных книг буддизма. Так как номы написаны на тибетском языке, то обучение начинается с тибетского языка. Ученики называются манджиками, учатся с 6 лет до 30 и более. Каждый манджик изучает специальность своего учителя, т.е., или зухрачество (астрономию и астрологией для ламайский гаданий), или эмчество (врачевание), или зурачество (рисование), или харалы (служения) с гурумами (заклинаниями). Некоторые из более способных манджиков, когда достаточно изучать свою специальность, начинают изучать калмыцкий и монгольский языки. Русский язык в состав хурульного образования не входит. Поэтому большинство хувараков совершенно незнакомы с письменностью русского языка; если же некоторые из них и знают, то изучили её случайным образом¹⁶⁸.

Так, калмыцкое духовенство является и привилегированным сословием среди калмыков, и высшими представителями их религии, и своего рода самыми просвещенными людьми среди калмыков, которые обращаются к ним со всякими своими нуждами и вопросами.

Таким своим положением и влиянием хувараки стараются пользоваться для религиозных целей, – для утверждения ламаизма среди калмыков, для противодействия православным миссионерам в их святой деятельности насаждения христианства среди кочевых насельников калмыцких степей. В такой своей деятельности калмыцкое духовенство не особенно разборчиво относительно средств и мер, к которым оно прибегает для достижения своих целей. Клевета, интрига, хитрость, обман и даже насилие, – все это пускается в ход, лишь бы причинить вред миссии, произвести дурное влияние на крещенных калмыков, всякими правдами и неправдами дать торжество своим некрещеным собратьям. В «отчетах Астраханского Епархиального Комитета православного Миссионерского общества» за прошлые годы есть не мало поучительных фактов враждебной деятельности калмыцкого духовенства по отношению к религиозно-национальному делу русского православного миссионерства среди калмыков. Остановимся несколько на этих фактах, характеризующих отношение калмыцкого духовенства к облагодетельствовавшей их России.

Новокрещенные калмыки, как мало утвердившиеся в православии, больше всего терпят невзгод от хувараков, которые прилагают особенное усердие к тому, чтобы обратить их к своей вере.

С этою целью гелюнги и другие служители хурула часто приходят к крещенным калмыкам, вступают с ними в продолжительные беседы, напоминают о своих праздниках и приглашают их к себе. Особенно хорко следят гелюнги за действиями миссионеров в деле проповеди евангелия калмыкам. Как только миссионер поехал по хотонам, гелюнги сейчас же следуют за ним и разубеждают тех, которые склоняют принять христианскую православную веру¹⁶⁹.

Хотя крещенные калмыки кочуют, стараясь держаться отдельно от некрещеных, но все же есть таких кибиток, в которых несколько членов крещенных, остальные – некрещеные. Между тем в каждом роде есть свои хурулы, которые при перекочевке передвигаются вместе с родом. У крещенных они постоянно на виду, и гелюнги не отказываются предпринимать меры своего духовного воздействия не только на семьи смешанные, но и вообще крещенные.

Есть местности, удобные для пастбищ и земледелия, излюбленные крещенными, но и в этих местах есть постоянные хурулы и особенно влиятельные и ловкие гелюнги. Таков хурул, напр., Садхалова рода, состоящий под управлением бакши Баджи, в Икицохуровском улусе на Чилгире, в двух верстах от крещенных калмыков.

Рассказывают, что этому хурулу было предписано удалиться с этого места, для чего, по рассказу здешних крестьян, деревянное капище было сломано и продано, а потом, благодаря проискам калмыцкого духовенства, вновь было поставлено¹⁷⁰ на этом же месте. Когда в хуруле совершается служба с своими неистовыми звуками труб, то крещенные калмыки, по старой привычке, нередко посещают хурул.

Бакша этого хурула весьма влиятельный и ловкий человек. Он ухитряется находить себе приверженцев среди крещенных калмыков и даже православных русских, чрез них узнает о настроении остальных крещенных и, смотря по обстоятельствам, принимает меры. Все крещенные калмыки очень бедны. Для привлечения их в хурул бакша дает иногда крещенным калмыкам завтраки, обеды. Не поддающиеся убеждениям и ласкам бакши не избегают интриг и даже иногда попадаются в острог. Бывают и такие случаи: напоит бакша крещенного калмыка водкой, и заставляет кланяться бурханам на посмех гелюнгов и других служителей хурула¹⁷¹.

Примеру калмыцкого духовенства следуют некрещеные калмыки, и положение крещенных часто бывает весьма тяжелым и бедственным.

Крещенные калмыки, как скотоводы, так и те, которые начали заниматься отчасти земледелием, живя и кочуя совместно с некрещеными, не могут не подвергаться со стороны последний своего рода унижениям. Зайсанги не могут быть ими довольны, ибо крещенные освобождаются от податей в их пользу. Тем менее могут благоволить к ним гелюнги. Отсюда, кроме разного рода стеснений в пастбищах и сенокосе, зайсанги и гелюнги всеми мерами стараются очернить крещенных, выставлять их, как воров, грабителей, вредных для калмыцкого народа. Некоторые чиновники и русские охотно этому верят. Но, во-первых, такие явления как угон скота, кража лошадей, баранов, обычны всем, вообще, калмыкам без исключения. С другой стороны, сильнейшая и влиятельнейшая часть некрещеных всегда умеет торжествовать и выходить чистою.

Сообщают не мало случаев, когда некрещеные калмыки, укравши лошадь, подводят след к крещенным, и неповинные крещенные высиживают в замке; когда же у крещенных калмыков воруют некрещеные, то почти всегда остаются безнаказанными, хотя бы легко можно было открыть преступление. У чилгирского крещенного калмыка Михаила Полухина увели последнюю лошаденку, закованную в кандалы. Понятые из русских и калмыков проследили след к кибитке некрещеного калмыка, и Полухин подал заявление, куда следует, но удовлетворения никакого не получил. Вообще, крещенному калмыку трудно доискаться до правды. У крещенного калмыка Егора Полухина в 1883 г. на истребление саранчи сожгли 440 копен сена, которые он сам покупал по 50 к. за копну, – и вот уже несколько лет он все ходатайствует об удовлетворении за сено, но его просьба остаются без последствий, полагаю – присовокупляет повествователь – потому, что он крещенный¹⁷².

В иных случаях знатные калмыки, в том числе и калмыцкое духовенство, не стесняются прибегать к таким мерам воздействия на крещенных калмыков, как насилие и даже убийство, и все для того, чтобы дать торжество некрещеным над крещенными, чтобы унизить, опозорить последних и этим оттолкнуть других калмыков от принятия христианства. В этом отношении поучительна судьба крещенного калмыка Романа Ковтунова, окрестившегося одновременно с невестою своею калмычкою Екатериною Доржиновою. Обратимся за подробностями к «Отчету Астраханского Епархиального Миссионерного Общества».

Калмык Малодербетевского улуса, Ильдючинова рода, Зайсангы Сермакова, Чарнюшка Ункуров (или Башка), во святом Крещении Роман Данилов Ковтунов.

Чарнюшка еще в детстве лишился родителей язычников, и по смерти их с 12 лет жил в работниках у русских людей. Живя у русских, он научился хорошо говорить по-русски, привык к русским обычаям, нравам и, как заявил он миссионеру пред крещением, полюбил трудовую обеспеченную жизнь русских. С своей стороны и русские любили Чарнюшку, как честного и трудолюбивого парня; приучали его к разной работе и между прочим рассказывали об Иисусе Христе, Его жизни и чудесах. Слушая рассказы русских о Боге и святых Его, он решился сделаться христианином, но до времени скрывал свое намерением частью потому, что встречал противодействие со стороны своих родственников язычников, преимущественно от старшего брата, который, как полновластный господин в семье, по смерти отца их, имел неограниченную власть над ним, малолетним. Но когда ему минуло 20 лет и он стал жить самостоятельно, тогда он постарался осуществить свое давнишнее намерение. После наставления в вере миссионером, он принял крещение. Крещен Чарнюшка в один день с калмычкой Кукой Васильевой Дорджиновою, своей невестой, дочерью крещенного калмыка Николая Михайленкова, который несколько лет тому назад крестился один из своего семейства.

Жених и невеста за 40 верст пришли в Бислюрту, где и приняли святое крещение 28 ноября, при чем Чарнюшку назван Романом, а Кука – Екатериною.

Судьба Романа и Екатерины оказалась необычною. Кука, по бедности отца, проживала более у крестьян на заработках, затем взял её к себе дядя, некрещеный калмык Манджик. Летом 1884 г. Манджик без согласия Куки просватал её за некрещеного калмыка, брата гелюнга, думая породниться с гелюнгами, что считается у простых калмыков большим счастьем. Но Кука давно уже желала креститься и выйти замуж за крещенного, крестилась вместе с Чарнюшкою и решилась выйти за него замуж.

Сознание превосходства христианства пред ламайством было у жениха с невестою общим. Я, рассказывал Чарнюшка, бывал в хуруле, но не понимал, что читал гелюнг, и не знал, как мне следует молиться. Был однажды болен; звали гелюнга. Гелюнг не помог мне своими заклинаниями и нашептываниями, а телушку и тулуп взял, как за какой-то большой труд. Носил я несколько лет бу¹⁷³, но до сих пор не понимают его значения. Я старался хоть немного узнать свою веру, но ни один из гелюнгов не удовлетворил моего желания, говоря: «тебе, простому человеку, бесполезно знать свою веру, потому что духовенство само постоянно молится за тебя, если ты щедро жертвуешь на хурул». Но слова гелюнга показались мне не очень справедливыми, так как от русских я слышал, что только знание Бога и исполнение Его велений ведет человека к будущему вечному блаженству. А потом у христиан даже дети знают свою веру больше, чем каждый простой старый калмык. Я, вместе с невестою своею, верю теперь в христианского Бога и желаю жить по-христиански.

Оставалось Роману и Екатерине после крещения вступить в законный брак. Пока продолжался Рождественский пост, делались приготовления к свадьбе 9 декабря в Бислюрте случилась калмыцкая свадьба. Крещенный калмык выдавал свою некрещеную дочь за некрещеного же. На свадьбу приглашен был и Роман с невестою. Пиршество происходило ночью. Ни в ту ночь, ни на другой день Роман домой более не возвращался и куда девался, никто по-видимому не знал. 12 декабря, в бытность заведующего калмыками по р. Манычу в Бислюрте, явилась к нему Екатерина и заявила, что 9 числа она была на свадьбе с женихом своим крещенным калмыком Романом Ковтуновым у крещенного же калмыка Буньчин Читынгова. Около полуночи между Ковтуновым и крещенным калмыком Мальце Джановым произошла ссора. Мальце Джанов нанес ножом в грудь Ковтунову рану и затем при помощи отца своего с другими неизвестными ей лицами куда-то увез Ковтунова. Все убеждены, что убийство устроено бывшим женихом Куки, его родственниками и приятелями. Основания для такого убеждения довольно вески. Тотчас после крещения Романа, со стороны зайсангов и гелюнгов начались против Романа разные козни. От зайсанга Музры Кормыкова подана жалоба заведующему по реке Манычу на миссионера, будто бы он крестил Романа и Екатерину тайно и насильно. От первого жениха Екатерины заявлена жалоба о взыскании с Романа 150 рублей за убытки, понесенные им при сватании.

Роман давал добровольно своему сопернику 5 скотин. Заведующий присудил ничего не давать, так как Екатерина выходила замуж по доброй воле. Зайсангский сын Бембэ Бальзанов, считающийся гелюнгом, но официально только манджик, требовал Романа к себе на суд, хотя тот и не принадлежал к его аймаку, требовал три раза с угрозой. Мальце Джанов, хотя и считается крещенным, но с давнего времени известен по своему неодобрительному поведению и способен быть орудием злой мести. История эта произвела весьма тягостное впечатление на всех крещенных и надолго оттолкнула от св. церкви расположенных креститься¹⁷⁴.

Таковы некоторые из фактов, наглядно рисующих враждебное отношение калмыцкого духовенства к крещенным калмыкам, к миссии и миссионерам, вообще, к тем религиозно-национальным задачам и идеалам, носителями и проводниками которых в большинстве являются русские миссионеры, самоотверженно трудящиеся в степях и равнинах, где кочуют с своими стадами жаждущие Христова просвещения калмыки-ламаиты!

Чтобы иметь более или менее ясное представление о том влиянии и значении, которое имеют на народ хувараки, нужно обратить внимание на проявления религиозной жизни калмыков, на их религиозные и житейские нужды, за удовлетворением которых они обращаются к хуваракам.

Религиозная жизнь калмыка яснее всего проявляется в дни мацаков и праздники. Каждый набожный калмык в эти дни считает своею священною обязанностью провести время вблизи хурулов. Для этого они приходят к вратам хурульной ограды и начинают хождение вокруг ограды хурула посолон, распевая вполголоса особую молитву. Этою молитвою они выражают желание избавиться после смерти от шести перерождений, как то: в адских жителей, биритов, скотов, людей, ассуриев (царство злых духов) и тенгриев (царство добрых духов). Вокруг хурула ходят, сколько хочется, но во всяком случае не менее трех раз. Совершив кружение, молящиеся подходят к кюрде и начинают её вертеть. Кюрде – это буддийская молитвенница, которую если вертеть, то можно молиться, не читая никаких молитв. Ибо, если повернуть кюрде хоть один раз, это значит прочитать молитв столько, сколько их написано по бокам кюрде и сколько набито внутри кюрде на отдельных лоскутах бумаги или полотна. Кюрде состоит из одного, или двух, или из трех, или даже из четырех цилиндров, утвержденных на одной оси или стержне. Внутри цилиндры переполнены молитвою, написанною на бумаге или на холсте на трех языках: на тибетском, монгольском и калмыцком.

Если сложить число написаний одно и той же молитвы, то число её бывает различно, но не менее 100 и не более 1,000. По буддийскому учению, если прочесть эту молитву 100.000,000 раз, то можно сделаться и крайнем случае бодисатвой. Поэтому 1,000-я кюрде в глазах калмыков ламаитов имеет великое значение.

Вертят кюрде все присутствующие или молящиеся и приводят её общими силами в движение подергивая за ремень. Вертят столько, сколько хватает у них терпения и усердия. Во время верчения некоторые вполголоса продолжают напевать таинственную молитву и перебирают четки. После сего они отправляются в хурул. Лишь только они подойдут к воротам ограды, становятся на колени, руки складывают ладонями вместе и держат против сердца, а сами падают на землю и в то же время читают молитву, в которой высказывают, что они, кланяясь пред вратами, кланяются бурханам: Шак-ямуни, Манзушири, Зенков, и просят их очистить себя от грехов телесных и душевных (прижатие рук к сердцу), за что они приносят им в жертву цветок Падму (сложенные ладони) и готовность исполнить все повеления (падение ниц), восстание же означает полную надежду, что при помощи этих будд вполне можно спастись от орчиланга (мира переселения) и переселиться в блаженное царство Сухавади или неизреченную нирвану и таким образом соединиться с буддами-бурханами, в знак чего прикладываются лбом ко вратам. То же они повторяют, вошедши в хурул, пред бурханами, которыми бывает переполнен всякий хурул и которые стоят на особой полке, приделанной к стене против входа. Из хурула молящиеся калмыки отправляются в дом бакши, чтобы получить от него благословение. Бакша благословляет правой рукой, касаясь головы благословляемых и в то же время играет в шахматы, так что его рука совершенно механически скользит по головам благословляемых. Но это нисколько не смущает калмыков. Они весьма высоко чтут благословение бакши. Вследствие этого бакша, чтобы не лишить благословения и отсутствующих, посылает им лоскутки бумаги с изображением бурхана Амитабы или же с символическим начертанием шестисложной молитвы за своим подписом.

Получивши благословение, калмык снова приходит к кюрде и начинает её вертеть обычным порядком до тех пор, пока это не наскучит ему. Этим и оканчивается его молитвословие и пребывание в хуруле во дни мацаков и праздников. Те калмыки, которые не могли явиться в хурул в означенные дни, проводят время в обычных занятиях, только время от времени вертят кюрде, которая должна быть в каждой кибитке. Если же и это наскучит, то они приделывают к кюрде ветряную мельницу и ставят кюрде около кибитки на особом шесте, вследствие чего кюрде начинает вертеть ветер. Но и это, по буддийскому учению, равносильно тому же, как если бы кюрде вертел сам человек. Следовательно, по воззрению ламаитов, можно молиться, не молясь¹⁷⁵.

Говоря о молениях калмыков, считаем достойным внимания привести в русском переводе одну буддийскую молитву, являющуюся чем то вроде нашего символа веры, так как она заключает в себе перечисление всех основных догматов, на которых зиждется религиозная система буддизма. Молитва такого рода естественно должна находить для себя большое употребление; и действительно, по словам профессора Позднеева, её можно слышать не только при каждом богослужении, список её можно находить не только у каждого гелюнга, но и почти в доме каждого простолюдина. На монголо-калмыцком языке она озаглавливается «образ исповедания веры» и читается так:

«Верую в величественнейших и святейших лам, которые послужили основою для всяких добродетелей (происходящих от) тела, языка и мысли моих собственных, предков моих, всех одушевленных существ, населяющих небо и всех будд десяти стран и трех времен; – в лам, бывших споспешниками в распространении 84,000 отделов священного учения и послуживших главным первообразом, корнем и основою для всех хутухт и хувараков.

Верую в Будду.

Верую в священное учение.

Верую в духовенство.

Верую во все сонмы и собрания религиозно-буддийские.

Верую в одаренных очами премудрости, сохраняющей высокознаменательную веру.

Верую в Будду и в представителей соборов, как в святых.

О если бы мне для пользы одушевленных существ, сделаться Буддою в награду за свою милостыню и тому подобные (добрые) дела! (читается трижды).

Верую в три сокровища.

Раскаиваюсь во всех грехах вообще и в каждом отдельно.

Служа и сорадуясь благу одушевленных существ, содержу в сердце своем Будду и божеств.

Для лучшего устроения блага собственного и чужого полагаю в основу (своей деятельности) святые мысли.

О если бы мне, после того как решусь я положить в своей душе начало святым мыслям, оказывать привет и сочувствие всем живым существам, а когда в сердце моем всецело водворится святость сделаться Буддою, для блага одушевленных существ! (читается трижды).

Да обладают все одушевленные существа благоденствием и причинами благоденствия!

Да освободятся все одушевленные существа от сильных и несильных страстей и вспышек и да пребывают равнодушными!

Да исполнятся все одушевленные существа того благоденствия, в котором нет страданий! (читается трижды).

Поклоняюсь тому, который отрешился от вещественных связей, не имеет вида и перерождений, ни бренен, ни вечен, ни прибывает и ни отбывает, не отличается свойствами ни различными, ни исключительными, единственными, который довел себя до наслаждения миром глубоким, блаженством безопасным, который есть Будда совершеннейший и больший того, что о нем сказано.

Поклоняюсь тому, который руководит к миру нуждающихся в мире гивараков, который всезнанием помогает как единодушным существам, так и всему прочему; который ведением путей созидает благо миров, который составляет основу не только сонма всесовершенных, могущественных и разнообразно просвещенных гивараков и бодисатв, но и будд.

Поклоняюсь тому, который разрешает сети сомнений и, обладая многообъятным телом, посредством лучей самади (созерцания) исходят из всего.

Ты, который составляешь всегдашнее упование всех живых существ, Будда, побеждающий несметные полчища шимнусов, истинно знающий все предметы, гряди в царство, где соединяются друзья совершенства!

Как я омываю статуи (духов) по мере принятия ими на себя другого (неблагообразного) вида, так посредством омовения святою водою, чту лики святейшего Будды.

О если бы мне, за что благоговейно одел в божественную хламиду алмазный лик бурхана Абиды, приобрести неразрушимое тело!

О если бы за приношение лику Будды курения, земного благовония, цветов, украшений в виде четырех двинов, горы Сумэру, солнца и луны все одушевленные существа водворились в святейшем царстве!»¹⁷⁶.

Самостоятельными молениями и молитвословиями калмыки не ограничиваются. Нередко они приглашают хувараков в свои кибитки для удовлетворения религиозных нужд.

Хуваракам из гулюнгов весьма часто приходится совершать разные религиозные молитвословия по желанию своих духовных чад, так как все важнейшие события в жизни калмыка-мирянина освящаются молитвословиями гелюнга. Особенно важны молитвословия при рождении, свадьбе и похоронах.

В течение первого месяца по рождении ребенка в какой-нибудь назначенный для этого день совершается «хюсель аршалаху». Гелюнг, омочив палец левой руки в «гойгыйн-усу»¹⁷⁷, трижды мажет ротик ребенка и обмывает голову и лицо дитяти, в знак того, что новорожденному прощаются грехи прежних переселений. Имя дается по «гаракам» или созвездиям. В то же время надевается на шею «бу».

Свадьба совершается в кибитке, по большей части, новой. Для этого у порога расстилается ковер; поверх ковра стелется «ширдык» или белый войлок без всяких украшений; за «ширдыком» ставится столик с бурханами; подле столика садится гелюнг; в жертву приносится «шага-чимген» (баранья лопатка). Во время венчания молодые становятся на ковер, а гелюнг дает им в руки «шага-чимген» и читает молитвы. Венчание кончается тем, что гелюнг касается головы брачующихся шутеном бурхана.

Покойника хоронят следующим образом. Омывать покойника не дозволяется, но вменяется в обязанность одеть его прилично, закрыть лицо и положить на правый бок так, чтобы правая рука находилась под головою, а левая – лежала на левом бедре. Левая нога должна была несколько согбенна, а правая – вытянута, как струна.

Поза эта весьма важна в глазах калмыков, потому что так умер сам Шак-ямуни. В известный день, определенный зурхачем, является гелюнг и читает особые молитвы, в которых призывает духов, чтобы они облегчили покойнику доступ в райские обители, и кладет в левую руку «сю». «Сю» есть изображение магнуса, который, по верованию буддистов, бывает проводником души того человека, который похоронен с «сю». После этого они выносят покойника на белом войлоке и зарывают в могиле лицом на запад¹⁷⁸.

Калмыки обращаются к хуваракам и тогда, когда встречаются различные недоумения в их житейском быту.

Вся природа представляется калмыку фантастическим миром, переполненным различными мифическими духами, которые или благодетельствуют человеку, или же вредят ему. Поэтому при всяком счастье или несчастье калмыки спешат при помощи гадателей узнать, от какого духа это произошло. Сообразно с указанием гадателя они и поступают. Бурю, засуху и прочие бедствия они надеются отвратить при помощи дарцоков (лоскутков материи с иероглифическими изображениями и таинственными молитвами). Чтобы ни сказали зухрачи, калмык постарается исполнить.

Рассказывают, что один зурхач под пьяную руку сказал калмыку, у которого пал скот, чтобы он зарезал белую лошадь и сжег кости её, а пепел съел, что тот и исполнил в точности, – и умер¹⁷⁹.

При таком значении хувараков в жизни калмыков, неудивительно, что калмыки почитают их наравне с цаган-йясын.

Калмык-простолюдин (хара-улус) относится с большим почтением и уважением к цаган-йасын и к хуваракам. Если простолюдин встретит на улице нойона или зайсанга, то он останавливается и прикладывает правую руку ко лбу; если нойон или зайсанг едет на коне, то калмык постарается остановиться и простоять до тех пор, пока его патрон не проедет мимо. Если простолюдину случится войти в дом кого-либо из цаган-йасын, то он войдет не иначе, как с правой стороны кибитки, хотя бы ему пришлось обойти кругом почти всю кибитку. Вошедши в жилище, он становится на корточки, складывает руки на груди, касается лбом края одежды хозяина дома; нойон же или зайсанг дотрагивается до плеча вошедшего в дом, – чем и оканчивается обычное приветствие. Таким же почетом чествуются и хувараки со стороны хара-улус и даже цаган-гелюнги, которые приветствующим их преподают благословение рукой или книгой¹⁸⁰.

Говоря о распространении христианства среди калмыков, следует с благодарностью остановиться на тех обстоятельствах, которые благоприятны делу миссии. К числу таких обстоятельств нужно отнести: преобразования, произведенные правительством в быту и жизни калмыков, распоряжения светской и духовной власти, направленные к улучшению условий жизни калмыков, и некоторые природные качества калмыков, благоприятствовавшие распространению среди них православия и начал русской гражданственности.

К благодетельным преобразованиям в жизни калмыков нужно отнести: учреждение улусного управления, устройство особого комитета «для заведывания Высочайше утвержденным вспомоществованием каждому калмыку, для руководства их в ведении хозяйства, и отведенной землей» и освобождение калмыков от власти нойонов и зайсангов.

Так как в ведении главного пристава находились не одни только калмыки, но и другие инородцы Ставропольской губернии, как то: татары, ногайцы, караногайцы, трухмены и пр., то в помощь ему для непосредственного управления Большедербетевским улусом было учреждено улусное управление, которое до 1875 года находилось в урочище «Дудаки», а с 1875 года переведено в село «Ивановское», где находится и по настоящее время. Во главе улусного управления стоял русский чиновник с званием «попечителя улуса». Полный состав улусного управления состоял из 7 человек: 1) попечителя улуса; 2) его помощника; 3) письмоводителя; 4) переводчика; 5) толмача; 6) владельца-нойона улуса; 7) опекуна улуса.

Первые трое должны были русские, а последние двое – калмыки. Улусное управление главным образом ведало административные дела¹⁸¹.

Этим преобразованием обеспечена была возможность значительного влияния русского элемента на административные дела калмыков и их жизнь.

Еще более было благодетельным, особенно для крещенных калмыков, учреждение¹⁸² особого комитета «для заведывания Высочайше утвержденным вспомоществованием каждому калмыку, для руководства их в ведении хозяйства, и отведенной землей».

«Комитет должен состоять из миссионера, его сотрудника, попечителя улуса, двух крещенных калмыков и одного арендатора. Операции комитета: 1) уплата денег за приобретенные для крещенных калмыков дома и имущество для хозяйственного заведения и ведение отчетов по этому предмету; 2) руководство крещенных калмыков, как неопытных в деле сельского хозяйства, в ведении сего последнего; 3) распределение земель, поступающих в пользование калмыков; 4) надзор и руководство в деле производства общественных запашек; 5) образование запасного хлебного магазина и надзор за правильным действием оного». Несмотря на свое кратковременное существование, комитет успел много сделать для улучшения была крещенных калмыков¹⁸³.

Наконец, освобождение калмыков от власти нойонов и зайсангов, происшедшее при Императоре Александре III, уничтожило одно из существенных препятствий к насаждению православия среди калмыков. Ибо давно известно, что нойоны и зайсанги сильно тормозили дела миссии, всячески удерживая своих подчиненных сородичей от принятия христианства из своекорыстных целей. Этим, между прочим, отчасти объясняется малоуспешность православной миссии среди калмыков за весь период почти двухсотлетнего обитания их в России. Монаршее повеление торжественно было объявлено калмыкам Большедербетевского улуса в урочище «Байшанта» 12 июля 1892 года¹⁸⁴.

Утверждению среди калмыков начал гражданственности, а, следовательно, и условий, благоприятных для дела миссионерства, много способствовали распоряжения светской власти, направленные к ограничению хищничества и грабежей среди калмыков.

Для предупреждения хищнических вторжений, для ограждения проезжающих по дороге, для соблюдения тишины и для преследования воров в 1861 году было сформировано 4 пикета. В каждом пикете было по 11 калмыков, из которых каждый должен был иметь свою лошадь и прочую амуницию. Калмыки назначались по очереди под заведыванием благонадежных из улусной ставки казаков. С целью же прекращения грабежей, совершаемых калмыками большею частью с оружием в руках, ставропольский губернатор в 1869 г. предписал главному приставу принять меры, чтобы калмыки не носили при себе оружия. По этому предписанию оружие было отобрано от всех калмыков и тогда же было передано в Губернское Правления. В 1882 году калмыкам было запрещено носить при себе даже холодное оружие. В виду того, что калмыки и после сего продолжали воровать, ставропольский губернатора Н.Г. Никифораки, от 26 октября 1891 года, постановил: 1) «объявить всем зайсангам и управляющим аймаками, что при повторении случаев хищничества и конокрадства подведомыми им калмыками, хотя бы и без улик, необходимых для судебного разбирательства, зайсанги и старшины, виновные в пособничестве или укрывательстве хищников и конокрадов и даже в слабом надзоре за подведомственными им калмыками, будут немедленно заключаемы под стражу, а затем ссылаемы в Сибирь административным порядком; 2) калмыков, занимающихся хищничеством, взять под надзор полиции при ставке; 3) учредить временную команду из калмыцких стражников для предупреждения совершения калмыками Малодербетевского улуса разных грабежей и отгонов скота из Ставропольской губернии; 4) установить по улусу разъезды из стражников и калмыков, обратив внимание на местности, пограничные и считающиеся беспокойными, и 5) замеченных раньше в дурном поведении лиц собрать, по возможности, в хотонах, расположенных вдали от границ, стараясь приискать или указать таким способ к снисканию заработков»¹⁸⁵.

Духовные власти с своей стороны предпринимали энергичные меры для насаждения и развития христианства среди калмыков. Вообще, заботы духовенства были направлены, с одной стороны, на учреждение миссионерских станов, построение церквей и школ, на переводы священного писания и различных душеполезных книг на калмыцкий язык, на разъезды миссионерские по калмыцким степям; с другой – простирались на ограничением влияния хувараков и возможное сокращение хурулов ,как представителей и очагов ламаизма и упорного сопротивления распространению начал русской гражданственности среди калмыков. Великую помощь духовенству в деле миссионерства оказали: Ставропольское Андреевское Братство и Астраханский Миссионерский Комитет.

Так как калмыки Большедербетевского улуса время от времени принимали христианства, то Андреевское Ставропольское Братство с первого момента своего существования (с 1873 года) обратило свое просветительное внимание и по настоящее время не перестает заботиться о просвещении калмыков светом евангельского учения. Для приготовления опытных миссионеров, по ходатайству Андреевского Братства, Св. Синод разрешил открыть в 1874 году кафедру калмыцкого языка при Ставропольской духовной семинарии. На эту кафедру был определен один из преподавателей местной семинарии. К. С. Розов, с платою за труды по 100 р. В год. В виду того, что семилетний опыт не оправдал возлагаемых надежд на открытую кафедру (в течение 7 лет не вышло ни одного миссионера из воспитанников семинарии), Святейший Синод. По представлению преосвященного Германа, нашел удобным закрыть кафедру калмыцкого языка при Ставропольской семинарии, предписав, указом за № 312 1881 года, затрачиваемые суммы обратить на миссионерскую деятельность среди калмыков. Тем не менее, Розов, за время своего преподавательства, успел составить каталог книг, трактующих о калмыках и буддизме, сам написал статью: «О калмыках» ¹⁸⁶; рассмотрел Евангелие от Матфея, переведенное на калмыцкий язык одним из крещенных калмыков Иваном Шегеденовым, бывшим воспитанником Астраханской духовной семинарии, и нашел означенный перевод «вульгарным», а поэтому необходимым к исправлению; вследствие чего Совет Андреевского Братства постановил в заседании от 13 марта 1877 года в летние каникулы вызвать Шегеденова в Ставрополь для личных указаний со стороны г. Рогозова (протоколы Андреевского Братства за 1877 г.).

Потеряв надежду иметь миссионера из среды местного духовенства, Андреевское Братство неоднократно приглашало уже известных миссионеров для проповеднической деятельности среди калмыков¹⁸⁷.

Подобно Ставропольскому Андреевскому Братству, и Астраханский Епархиальный Комитет православного Миссионерского Общества много потрудился в деле миссионерства среди астраханских калмыков. Призванный к деятельности еще в 1870 году, Астраханский Комитет продолжает и теперь свою много полезную просветительную деятельности среди калмыков, проповедуя среди них слово Божие, ограждая их от влияния ламаитского духовенства, созидая храмы и школы, содействуя по возможности закрытию и сокращению количества хурулов среди калмыков.

И в настоящее время, как в прежние годы, центром просветительской деятельности миссии в Астраханских калмыцких степях являются миссионерские станы: Ноин-Ширенский, Чилгирский и Улан-Эргенский с приписною церковью на урочищах Яшкуль. Все эти миссионерские станы имеют свои, хотя деревянные храмы, снабженные всеми необходимыми принадлежностями, а равно и приличные помещения для миссионеров и их помощников. Заботясь о возможном благолепии православных храмов, Астраханский Епархиальный Комитет преследует и просветительные цели; в этих видах он заводит школы. В 1898 году в ведении комитета было пять миссионерских школы среди калмыков: одна в г. Астрахани крещено-калмыцкая двухклассная школа-приют, три при миссионерских станах и одна в имении зайсангши Кутузовой «Амта Бургуета»¹⁸⁸.

Воспитанники этих калмыцких миссионерских школ, под руководством миссионеров, нередко являются помощниками их, способными и полезными для миссионерства тружениками, близкими степнякам, их сородичам, по языку и понятиям.

Неудивительно поэтому, что Астраханский Миссионерский Комитет, с упованием взирающий на крещено-калмыцкую школу, как рассадник деятельности сил миссии, радуется, что ожидания его начинают сбываться, и надеется, что воспитанники этой школы, качественно благонадежные, в будущем, несомненно, составят объединенное одними и теми же интересами братство не требовательных и родных степи тружеников, надлежаще подготовленных к делу миссии. Радость комитета тем более усугубляется, что до открытия такой школы Астраханская инородческая миссия заметно страдала отсутствием подготовленных к миссионерской деятельности лиц и не имела твердой и устойчивой организации¹⁸⁹.

Говоря о просветительской деятельности Астраханского Миссионерского Комитета, следует упомянуть о трудах его по переводу на калмыцкий язык священных и религиозного содержания книг. К сожалению приходится убеждаться, что даже в таком святом деле, как перевод книг священного писания на калмыцкий язык, нужно было считаться с всевозможного рода проволочками, длинной канцелярской перепиской и с равнодушием иных деятелей на этом поприще. Прекрасною иллюстрацией в этом отношении может служить перевод протоиерея о. Пармена Смирнова. Протоиерей о. Пармен Смирнов перевел на калмыцкий язык:

1) Евангелия на дни воскресные, двунадесятых праздников и высокоторжественные, которые положено читать на литургиях.

2) Краткий Православный Катехизис.

3) Краткую священную историю Ветхого и Нового Завета.

4) Житие свят. Николая Чудотворца.

Переводы эти преосвященным Феогностом представлены были в Св. Синод, а Синодом переданы на рассмотрение в факультет восточных языков при с.-петербургском университете. Факультет поручил рассмотрение переводов исправлявшему должность экстраординарного профессора Голстунскому, который нашел, что перевод требует тщательного пересмотра и не иначе, как: а) в Астрахани, б) при пособии Комитета из самого переводчика о. Пармена Смирнова и священника Здравосмыслова, природного калмыка, или других лиц по назначению Епархиального Начальства, и в) если самому оказано будет пособие на проезд в Астрахань и прожитие в нем. Г. Голстунский присовокупляет, что он по случаю командировки в калмыцкие степи Астраханской и Ставропольской губерний имеет возможность посетить Астрахань и заняться исправлением при вышеупомянутых условиях перевода. Обо всем прописанном г. Голстунским Св. Синод от июня 1879 г. за № 2208, давая знать преосвященному Герасиму, бывшему епископу астраханскому, и возвращая самые отлитографированные экземпляры перевода, предписал учредить согласно с мнением г. Голстунского комиссию, и г, Голстунскому выдать 400 руб. из капитала на распространение православия между язычниками империи.

Комиссия учреждена из о. Пармена Смирнова и о. Михаила Здравосмыслова, при участии г. Голстунского и 4 июля 1879 г. открыла свои заседания. Г. Голстунский письмом от 25 июля 1879 г. уведомил преосвященного Герасима. Что переводы пересмотрены и исправлены, и что для представления их Св. Синоду в исправленном виде необходимо переписать, что и поручено о. Пармену Смирнову. 22 февраля 1880 г. протоиерей Смирнов заявил епархиальному начальству, что он, переписав 52 евангельских чтения в исправленном виде, по болезни глаз не может переписывать остальные исправленные переводы.

Представляя как переписанные, так и не переписанные им евангелия, о. Пармен присовокупил, что остальные переводы: св. история, катехизиса, и жития святителя Николая находятся у г. Голстунского. Епархиальное начальство от 2 декабря 1880 г. препроводило рукопись и отлитографированный экземпляр перевода евангелий к. г. Голстунскому и просило его сделать распоряжение о переписке сих переводов при факультете восточных языков. От 7 января 1882 г. профессор Голстунский уведомил консисторию, что на факультете восточных языков нет таких лиц, коим возможно было бы поручить переписку калмыцких переводов богослужебных книг, а есть таковые в г. Астрахани, как главном центре калмыцкого управления, в ведении которого имеется калмыцкое училище с учениками из природных калмыков и переводчики и учитель калмыцкого языка. Проф. Голстунский присовокупляет при этом, что предварительно издания переводов, необходимо выяснить и разрешить вопрос: сознается ил епархиальным начальством настоятельная надобность и необходимость в издании некоторых богослужебных и духовно-православных книг на калмыцкий язык, как для применения таковых к совершению и исполнению треб в походно-улусной церкви, так и для распространения их между крещенными калмыками с целью ознакомления с истинами христианской религии и утверждения в них сознательного отношения к усвоению нравственных начал. На решении этого принципиального вопроса должно быть основано все издание будущих переводов. Если этот вопрос будет разрешен в утвердительном смысле, как он решен по отношению к бурятам в Сибири, тогда должен был поставлен на разрешение вопрос: переводы каких именно книг будут признаны необходимыми? По мнению его, проф. Голстунского, необходимо перевести на калмыцкий язык следующие книги: 1) евангелие, 2) требник, 3) молитвослов, 4) краткий катехизис, куда бы вошли объяснение молитвы Господней, заповедей и Символа веры, 5) краткую историю Нового Завета и 6) житие св. Николая Чудотворца, который особенно почитается среди бурят и калмыков. Затем, продолжает г. Голстунский, необходимо разрешить вопрос: в каком виде должны быть изданы эти книги, т.е. должно ли их отпечатать или литографировать? Если все эти вопросы будут разрешены епархиальным начальством в утвердительном смысле, тогда, чтобы упрочить и обеспечить дело издания переводов, необходимо войти с особым представлением в Св. Синод для испрошения на то разрешения, с отпуском необходимых средств на ведение такого дела. При такой постановке всего дела, он, Голстунский, готов будет принять участие в качестве рецензента и издателя переводов, готов даже посвятить свой труд и составлению переводов указанных книг в сотрудничестве с протоиереем Смирновым, который положил начало таким переводам. В заключение проф. Голстунский просит, по обсуждении его настоящего предложения, не отказать ему в сообщении того решения, которое может последовать со стороны епархиального начальства.

Комитет, которому сообщено консисториею сие предположение, пришел к заключению, что прежде всего необходимо переписать существующие и исправленные переводы, почему и постановил: покорнейше просить профессора Голстунского возвратить в комитет имеющиеся у него переводы, принадлежащие протоиерею о. Пармену Смирнову.

Считается не лишним здесь упомянуть вкоротке, вообще, о переводах протоиерея Смирнова и о судьбе их. Во время служения своего при походно-улусной церкви с 1868 по 1878 год переведены им на калмыцкий язык: 1) все первоначальные христианские молитвы, Символ веры и десять заповедей, 2) все евангельские чтения – воскресные, праздничные и на дни высокоторжественные, которые положено читать на литургиях в течение года. При богослужении в походно-улусной церкви, евангелие, Символ веры и молитва Господня, после исполнения их на славянском языке, большею частью читались и на калмыцком – о. Парменом. Затем были переведены на калмыцкий язык им же, прот. о. Парменом: 1) краткая священная история Ветхого и Нового Завета, 2) краткий катехизис и 3) житие и чудеса святителя Николая, по печатной книжке, собранной графом Толстым.

Достоинство сих переводов можно видеть из следующего. В 1876 г. преосвященный Герман, епископ Кавказский, при вторичном его посещении бакшою (начальник калмыцкого духовенства в Ставропольской губернии, подчиненный Астраханскому ламе) Большедербетевского улуса Санджи-Явановым, предложил сему последнему прочитать переводы свящ. Смирнова. Бакша, умевший говорить по-русски, нашел перевод весьма удобопонятным и взявши на время экземпляр переводов препровожденных Астраханским епархиальным комитетом в братство св. Андрея, присовокупил, что он позаботится списать для себя копию с оных.

Озабочиваясь сделать возможно доступным для понимания калмыков богослужение православной церкви, о. Пармен еще в 1875 и 1877 гг. перевел: 1) третий и шестой час, читаемые пред литургиею; 2) тропари и кондаки воскресные и праздничные на весь год; 3) двенадцать праздничным чтений из апостола; 4) воскресные и праздничные прокимны на весь год, и 5) из литургии св. Иоанна Златоуста все то, что читается, поется и говорится в церкви во всеуслышание, а молитвы, тайно читаемые священником, оставлены без перевода.

Все сии переводы сделаны на надежде на дозволение совершать богослужение на калмыцком языке, но таковой надежде не суждено было исполниться. Отказ был мотивирован так: а) по церковным законам язычники не могут присутствовать при совершении христианских таинств и должны оставить храм при начале литургии верных, б) самое употребление переводов на калмыцкий язык в в церкви может быть дозволено не иначе, как по отзыву специалистов о пригодности и верности переводов.

С 1869 по 1875 год были отлитографированы при главном управлении следующие переводы: первоначальные христианские молитвы, Символ веры и десять заповедей, все евангельские чтения, которые по воскресным и праздничным дням положено читать на литургиях в течение года; одиннадцать евангельских чтений, которые читаются на утрени по воскресным дням; краткая священная история Ветхого и Нового Завета; краткий катехизис и житие святителя и чудотворца Николая; прочие переводы не дозволено было и литографировать (указ консистории 29 октября 1875 г. № 4736). Начались сношения с с.-петербургским факультетом восточных языков, дело затянулось, калмыки не слышали христианского учения и богослужения на понятном для них языке, энергия у переводчика ослабела…¹⁹⁰.

И чем же окончилась эта переписка по делу перевода священных книг о. Парменом Смирновым? Вот что сообщается об этом в отчете Астраханского Миссионерского Комитета за 1887 год.

Длинная история о переводах евангелия и разных других священных и богослужебных книг протоиереем о. Парменом Смирновым закончена наконец. Г. обер-прокурор Св. Синода, от 30 апреля 1887 года, в письме на имя председателя, сообщил следующее: Доставленные министром народного просвещения переводы на калмыцкий язык священной истории, православного катехизиса и жития св. Николая чудотворца, сделанные протоиереем Смирновым, а также копию с отзыва профессора Голстунского о сих переводах, долгом считаю препроводить к вашему преосвященству.

Копия с отзыва профессора Голстунского следующего содержания. Вследствие предложения его высокопревосходительства, господина министра народного просвещения, выраженного в письме от 31 марта 1887 года за № 29, честь имею представить в департамент находившиеся у меня переводы на калмыцком языке священной истории, православного катехизиса и жития св. Николая чудотворца, сделанные протоиереем Смирновым, и при этом считают долгом объяснить: во 1-х, так как переводы протоиерея Смирнова были отлитографированы в достаточном количестве экземпляров, то я не предполагал, что встретится надобность в том единственном экземпляре, который находился у меня, а потому и не возвращал его до сего времени, и во 2-х, что эти переводы протоиерея Смирнова, как составленные при пособии только практического знания языка, без приложения к делу научного значения письменного, литературного языка, заключают в передаче подлинного текста не мало неточностей и неправильностей и без тщательного пересмотра и сличения их с подлинниками не могут быть допущены к употреблению.

Комитет не мало подивился, заслушав отзыв г. Голстунского. Возвратил он, вследствие требования г. Обер-Прокурора Св. Синода, через г. Министра Народного Просвещения вовсе не то, что от него требовалось. Требовались не эти литографированные переводы, которых имеется в Комитете достаточно, а исправленные в Астрахани комиссией из Голстунского Смирнова и свящ. Здравосмыслова, исправленные и на половину переписанные рукою о. Пармена, а прочие, подлежавшие переписке. Об этих исправленных и полупереписанных переводах шла многлетняя переписка. Г. Голстунский не придает значения трудам о. протоиерея о. Пармена Смирнова, так как они составлены при пособии только практического знания языка, без приложения к делу научного знания письменного, литературного языка и проч. Но дело не в том, каково достоинство этих переводов, а в том, что их нужно было возвратить по принадлежности. Комитет, конечно, пришел к заключению: дело считать конченным и сдать в архив¹⁹¹.

Упомянувши о переводах священного Писания и др. книг на калмыцкий язык, как о обстоятельстве, благоприятствовавшем делу миссии, нельзя умолчать и о некоторых чертах характера калмыков, благоприятствующих также миссионерству. Это – любопытство калмыков и их гостеприимство.

Вот что говорит об этих природных чертах калмыков миссионер Мефодий.

Среди калмыков Большедербетевского улуса сильно развито гостеприимство и отсюда вытекающие дружелюбие и общительность. Гостеприимный и радушный прием можно встретить в каждой кибитке. Всякого посетителя ласковый хозяин старается угостить кумысом или калмыцким чаем. Если гость остается на день или более, гостеприимный хозяин спешит заколоть хорошего барана, которого часа через два или три уже подают кушать. Во имя того же гостеприимства калмыки с большою охотою отвечают на все расспросы, лишь бы чрез это сделать приятное гостю; все показывают и рассказывают. Как знают, лишь бы гость остался доволен и не скучал. Равным образом друг к другу они относятся весьма дружелюбно и всячески стараются помогать нуждающимся из своей братии. По каковой причине среди калмыков вовсе нет нищих в роде наших попрошаек.

Точно таким же гостеприимством отличаются и хувараки. Я во всех хурулах встретил радушный прием. Без всякого стеснения мне показывали хурул, кибитки и все, что меня интересовало; хотя я иногда приезжал в то время, когда хурул был уже заперт. Услужливые манжики и гецюли, по моей просьбе, играли на музыкальных инструментах, а гелюнги рассказывали об употреблении священных вещей и предметов, как знали. Жаль, что большинство из них оказались малосведущими по своей специальности.

Также сильно среди калмыков укоренились любопытство и любознательность. Не успели мы приехать в Княземихайловский поселок, как явились чуть не все калмыки поселка и начались расспросы: кто приехал. Зачем и т.д. Та же процедура повторилась, когда приходилось заезжать в хотон и в хурул; даже на почтовой станции, если была задержка в лошадях, не оставляли в покое своими расспросами калмыки ближайшего хотона. Интересовались калмыки всем или, лучше сказать, тем, что слушают чужую речь. Говори им, о чем хочешь, они с любопытством и вниманием будут слушать, хотя, быть может, и половину иного не поймут. Наскучит иногда говорить, но калмыки не скучают, так что скорее может притупиться внимание рассказчика, чем внимание слушающих. Калмыки будут стоять и слушать до тех пор, пока слышат речь. Бывало, едва на время замолчишь, как они снова заставляют говорить, предлагая новые вопросы. Особенно всех их интересовало описание академии и обучения в ней. Им было любопытно и приятно слышать, когда читались молитвы на калмыцком языке. У некоторых зайсангов и гелюнгов приходилось встречать калмыцкое Евангелие перевода Шмидта или Позднеева. Только все они уверяли, что Евангелие написано не совсем точным калмыцким языком, которого они не понимают, потому что встречается много оборотов и слов речи, в живом разговорном языке не употребительных. Поэтому они неоднократно высказывали желание, чтобы с течением времени появилось Евангелие на чистом народном языке. Еще сильнее калмыки выражали свое удовольствие, если им приходилось слышать русского, говорящего по-калмыцки. Пристрастия к любопытству и любознательности не могли скрыть и хувараки, хотя некоторые их них старались казаться равнодушными к моим рассказам о русском житье-бытье. Главный бакша был так любопытен, что выразил желание познакомиться с православным богослужением, со столичною и городскою жизнью и с некоторыми пауками¹⁹².

В истории распространения христианства среди калмыков только в последние годы были случаи сравнительно многочисленных обращений калмыков в христианство. Это заметное движение калмыков в пользу православия в пределах Ставропольской губернии началось в дни приснопамятного иерарха русской церкви, преосвященного Владимира, впоследствии бывшего архиепископом Казанским. Этот святитель, бывший алтайский миссионер, принес с собою и в калмыцкие степи живой дух деятельного миссионерства, следствием чего было обращение ко Христу многих калмыков.

В мае месяце 1889 г., в глубине калмыцких степей, в селении Яшалте, совершилось событие, неслыханное в летописях кавказской церкви. 13-го числа небольшая степная река Яшалты послужила купелью для одновременного крещения 47 калмыков, пришедших от языческой тьмы к свету православно-христианской веры.

Еще осенью 1888 г., преосвященный Архипастырь получил известие, что в среде калмыков Большедербетевского улуса происходит движение в пользу православия. Имея в виду, что местному священнику селения Яшалты, к которому прилегают кочевья калмыков, трудно вести проповедь без знания калмыцкого языка, архипастырь вызвал в архиерейский дом бывшего псаломщика (из калмыков) Ивана Шигеденова и, испытав его в течение месяца в умении преподавать основные истины христианского вероучения и нравоучения на калмыцком языке, отправил его в с. Яшалту в помощь местному священнику с поручением подготовить желающих просвещения к принятию крещения. В течение Великого поста выяснилось, что всех желающих креститься приготовляется 14 семейств (около 50 душ). Хотя священник и доносил, что оглашаемые достаточно подготовились к принятию христианства и просил поспешить приездом для крещения, но опытный Архипастырь медлил частью потому, что это совпало с весенним бездорожьем, и главным образом, чтобы продолжительным испытанием убедиться в искренности и чистом намерении их, дабы не привлечь в Церковь Божию гнилых членов. Наконец, 9-го мая, отпустив бывший епархиальный съезд духовенства, Архипастырь выехал из г. Ставрополя и прибыл в селение Яшалту, по обозрении всех церквей, лежащих на пути, 11-го числа. Первою заботою Архипастыря было видеть ищущих крещения, чтобы лично убедиться в чистоте и бескорыстии их намерения, а также и в том, в какой мере они подготовлены к восприятию благодари в таинстве крещения. В присутствии уездной администрации и попечителя Большедербетевского улуса, главы семейств были опрошены по одиночке (большинство из них говорить по-русски) и затем Архипастырь, впервые призвав на них Божие благословение, отпустил с миром к семействам. На другой день (12 мая) Владыка, в сопровождении свиты, осматривал место кочевья готовящихся ко крещению, находящееся в недалеком расстоянии от селения Яшалты, был во всякой кибитке, с участием расспрашивал о семейном положении, входил в нужды оглашаемых, ласкал детей. Затем, еще раз призвав Божие благословение поручил переводчику Шигеденову приготовить их ко св. крещению на следующий день. К вечеру все оглашаемые собрались в селение для слушания всенощного бдения, в конце которого Архипастырь произнес глубоко трогательное слово о важном значении для Церкви события, имеющего совершиться на утро; с глубоким поклоном просил православных помолиться вместе с ним о готовящихся к просвещению, дабы Господь сподобил их благодати св. крещения. Возложивши на себя епитрахиль, Архипастырь выразительно и глубоко взволнованным голосом произнес ектению о готовящихся к просвещению. Закончив ектению возгласом и отпуском, Архипастырь трогательно просил православную паству молиться ежедневно дома, и в особенности на литургии, при возглашении ектении об оглашенных, да просветить Господь умы и сердца остальных кочевников словом истины. 13 числа, в 8 часов утра, при громадном стечении народа из окрестных селений и при пении пасхального канона, началось крестное шествие к приготовленному на берегу реки месту крещения. Новопросвещенные занимали место в шествии следом за Владыкой в своих национальных костюмах, и за ними шли восприемники. Совершение таинства началось с 8 часов 20 минут и продолжалось вплоть до 2 часов дня. Шестичасовое молитвенное состояние казалось не обременительным ни для кого: даже дети не оставляли своих мест до конца совершения таинства. Все молитвословия и заклинания читаны Архипастырем глубоко взволнованным голосом, по обычаю, громко и в высшей степени выразительно. Отрицание и исповедание веры произносилось крещаемыми на родном языке. Случайно, но пришлось так, что заключительное плевание крещаемых было по направлению к хурулу, находящемуся на другой стороне, почти против того места, где совершалось крещение. Все крещеные Архипастырской десницей были погружены в воды очищения: причем многих детей и младенцев, вынув из купели, Архипастырь целовал. Вместе с крестами на крещаемых были возложены белые новые одежды, сделанные на пожертвованные средства. Весь этот день был светлым праздником не только для новопросвещенных , но и для всех, собравшихся на это торжество православной Церкви. Можно с уверенностью сказать, что никто из присутствовавших не забудет этого дня во всю жизнь. Яшалтинцы наперерыв приглашали к себе новых чад Божиих, и не только охотно приютили их у себя на ночь, но даже отправились на их кочевья для встречи ночного караула и ухода за стадами.

После непродолжительного отдыха, неутомимый Архипастырь торжественно совершил пасхальное всенощное бдение. У кафедры его благоговейно стояли новопросвещенные и внимательно следили за всяким действием Архиерейского служения. В 7 часов 14 числа началась Архиерейским служением литургия, во время которой все новопросвещенные стояли впереди молящихся, имея в руках зажженные свечи, в ожидании приобщения тела и крови Господа. А один из новопросвещенных отроков, по благословению Владыки, был облачен в стихарь и служил за свещеносца. Предпричастная молитва «Верую, Господи» была произнесена на калмыцком языке со слов Шигеденова. Благоговейно, в сопровождении своих восприемников, подходили к живоносному Источнику новокрещенные, а младенцев большею частью держали на руках восприемники. В конце литургии Архипастырь, пригласив православных поблагодарить Господа вместе с ним за дарованных церкви новых чад, увещевал жить братски с новопросвещенными и вновь просил молиться ежедневно о тех, умы и сердца которых не озарены светом Христова учения. На память о совершившемся событии Владыка раздал до 2000 иконок и несколько десятков хромолитографических картин св. равноапостольного князя Владимира первого просветителя языческой Руси. Пред отъездом Владыка позаботился о внешнем благоустроении новопросвещенных: по его просьбе, г. главный пристав кочующих народов А.А. Самойлов дал слово отвести особый участок земли для поселения их. Прощаясь, Владыка увещевал новопросвещенных вести себя, как должно истинным христианам, дабы их непросвещенные единоплеменники поучались их жизнью вере христианской. Затем призвав на каждого из них Божие благословение, Владыка поручил местному священнику дать в каждую кибитку по иконе (дары тех же добрых яшалтинцев), а среди кочевья новопросвещенных водрузить крест с иконою¹⁹³.

Эти новокрещенцы из калмыков впоследствии были первыми поселенцами Князе-Михайловского поселка.

Князе-Михайловский поселок образован по Высочайшей воле от 11-го мая 1890 года на следующих основаниях: 1) «Отвести из общего надела Будульчинерова и Икичиносова родов в местности, показанной на плате, 6000 удобной земли и 1744 дес. неудобной, для образования на этом участке поселка крещенных калмыков, с организацией внутреннего управления этим поселком в том виде и составе, какой существует ныне в селениях Ставропольской губернии, с наименованием такового «Князе-Михайловским». 2) Выдавать из этой земли по 30 десятин удобной земли и 8 дес. неудобной на каждого вновь крестившегося калмыка – ламаита. 3) Разрешить отдачу калмыцкой земли в аренду на короткие сроки и доход с этих земель обращать на нужды церкви и школы и на улучшение хозяйства калмыков, с тем однако, чтобы к арендованию допускались только лица христианских исповеданий, и доходы с этого источника производились не иначе, как с разрешения Ставропольского Губернатора. 4) Отчислить из общественного калмыцкого капитала единовременно 12.175 р. на нижеследующие потребности: а) на устройство церкви, школы и квартиры для миссионера и учителя, с передачей денег в распоряжение Епископа Ставропольского и Екатеринодарского, в количестве 10.000 руб., б) на межевые расходы по отводу участка 675 руб., в) на вознаграждение калмыкам за перенос их саманных построек с участка 1500 р. 5) Отпускать из того же источника на устройство домов и хозяйственное обзаведение принимающих св. крещение калмыков, по мере надобности, 100 руб. на семью и по 50 руб. на холостого, и ежегодно на содержание училища 500 р.: на жалованье учителю 860 р., на учебные пособия 40 р. и на отопление 100 рублей».

Поселок был назван Князе-Михайловским в честь святого Благоверного князя Михаила Тверского, во имя которого была построена церковь с одним престолом. Тот же Преосвященный Владимир, бывший Епископ Ставропольский и Екатеринодарский, который сам лично окрестил первых калмыков в Джалгинской балке, близ селения Яшалты, возбудил и ходатайство об образовании Князе-Михайловского поселка. Вообще, нужно сказать, что его архипасторство было весьма благотворно для крещеных калмыков, потому что сам он был истый миссионер. Поэтому он, как искусный в житейском попечении и миссионерской деятельности, сразу повел так умело дело, что поселок быстро образовался и украсился церковью, корпусами и другими зданиями¹⁹⁴.

Упомянем еще о двух многочисленных обращениях калмыков в христианство при нынешнем Архипастыре Ставропольском, Преосвященном Агафеодоре.

Дни Пятидесятницы 1894 г. ознаменованы для церкви Кавказской и населения края чрезвычайным событием – почти одновременным крещением 60 семейств (в 228 душах обоего пола) калмыков-буддистов. Начиная с Фоминой недели почти вплоть до Пятидесятницы, Преосвященнейший Агафеодор, предпринял целый ряд поездок в разные места епархии для совершения таинства крещения. Общее число обратившихся ко Христу буддистов столь значительно, что церковь Кавказская не знает другого столь дружного движения в пользу православия.

В начале Великого поста 1894 г. нойон Большедербетевского улуса М. М. Гахаев привел к Владыке двух калмыков, которые чисто русским языком объяснили ему, что еще прадеды их поселились на жительство в Ставропольской губернии, они сами выросли среди русских православных, научились сельскому хозяйству, освоились с людьми, говорят русским языком, знают немного русскую веру; а потому не хотят больше оставаться в буддизме, желают принять христианскую веру и жить, как русские живут. К этому они добавили, что кроме их креститься расположены многие из калмыков, кочующих в Ставропольской губернии по участкам и хуторам. Обласкав просителей и благословив доброе намерение их, Владыка тем не менее отнесся к заявлению их с большой осторожностью. Он предупредил их, что перемена веры дело чрезвычайной важности, а потому нужно поступать в этом случае с крайней осмотрительностью; внушал им обдумать свое намерение и посоветоваться со своими единоплеменниками. Вместе с тем просил нойона принять участие в этом святом деле и оказать возможное содействие.

Чрез две недели те же калмыки опять явились к Владыке и заявили, что они в своем решении принять крещение остаются непреклонными и что результатом совещания их с другими было то, что кроме их еще до 150 человек склонны принять христианство при этом представили и список желающих креститься. Владыка, отпуская просителей, объявил, что он пришлет к ним священника увериться в чистоте и искренности их намерений, равным образом необходимо приготовить их к принятию св. крещения.

Вслед за этим был вызван из Князе-Михайловского стана противубуддийский миссионер, о. иеромонах Мефодий, коему Владыка поручил отправиться на место жительства калмыков, склонных к принятию христианства, а также побывать и у тех, которые еще не изъявляли о своем намерении, и побеседовать. О. Мефодий на разъезды по губернии употребил почти весь пост, побывал в самых отдаленных кочевьях и возвратился в г. Ставрополь только к Пасхе. Его поездка дала самые благоприятные результаты. Он привез формальные заявления, засвидетельствованные сельскими должностными лицами, не только от тех, которые заявляли о своем желании креститься, но и о тех, которые не знали о начавшемся движении. Таких оказалось свыше 50 человек, а общее число искавших крещения возросло за 200 душ.

Поручив подготовку ищущих крещения ближайшим приходским священникам, Владыка немедленно вошел в сношение с начальником Астраханской губернии о беспрепятственности к крещению. А так как по справкам оказалось, что значительная часть желающих креститься не значится по документам Малодербетевского улуса – калмыки не давали знать о своем семейном положении, – то начальник Астраханской губернии, заявив о беспрепятственности с его стороны к крещению, просил. При участии местной администрации, составить семейные списки желающих креститься и доставить их улусному правлению. Благодаря сочувствию и распорядительности местной администрации, быстро, в течение всего нескольких дней, были собраны самые обстоятельные сведения о семейном положении.

По разбросанности калмыков, почти на всем протяжении Ставропольской губернии, и по удобствам к своевременной явке для крещения семейств с малолетними детьми явилась необходимость собрать их не в одно какое-либо место, а по крайней мере в 3 местах. Одну часть их удобно было собрать на хуторе ставропольского гражданина А. Т. Руднева; другую – на участке Ф. Т. Делева, третью на участке А.А. Саламатина. При помощи подвод от сельских обществ на хуторе г. Руднева калмыки и их семейства могли быть доставлены к 3 мая, на участок г. Делева – к 5, г. Саламатина – к 7, в селение Большую Джалгу к 30 мая же.

Как было предположено, так было и исполнено. Последнее крещение было в Большой Джалге 30 мая.

После хлеба-соли, радушно предложенного о. Павлом, священником селения Большой Джалги, Владыка отдохнул немного от трудов продолжительного богослужения, благословил иконами новокрещенных, сопровождая это словом назидания, и затем выехал на ночлег в Князе-Михайловский миссионерский противобуддийский стан¹⁹⁵.

Во время своего пребывания в Князе-Михайловском поселке, преосвященный Агафеодор посетил близ стана находящийся хурул-буддийский храм. Карету, заложенную шестериком лошадей, сопровождали верхом г. попечитель улуса, его помощник, становой пристав поселковый староста и несколько человек старшин ближайших калмыцких родов. За экипажем Владики следовал целый поезд других экипажей для свиты его. Лишь только кортеж стал подъезжать к хурулу, буддийское духовенство, предваренное о приезде Владыки ранее, вышло из капища и медленно направилось на встречу. Пред собою гелюнги несли полосатые шелковые ленты, развешанные на длинной палке, поднятой горизонтально над головами, – это «дарцоки», служащие талисманами на отогнание нечистых духов. Рядом с дарцоки 6-ть гелюнгов несли 6 больших медных грубой работы труб, поддерживаемых на шесте манжиками, затем два кларнета, два барабана и металлические тарелки. Как только Владыка вышел из экипажа, один из гелюнгов подошел к нему с большим, разноцветным шелковым зонтом и почтительно держал над ним до входа в хурул. Гелюнги провожали его до хурула оглушительным концертом, в котором слышалось ржанье лошадей, рев скота, блеяние овец, шипение змей и т.п. Хурул не велик, да и не представляется нужны в обширности его: ведь простые калмыки не имеют непосредственного доступа к своему богу, а потому и вход им в капища не разрешается. При осмотре хурула, убранного на это раз по праздничному, со всею степной роскошью, Владыка обратил особенное внимание на литые статуи, представляющие Сакьямуни, Дарке (богиня женского пола) и Далай-ламу. Наряду с богами мы увидели и фотографическую карточку старого нашего знакомого, ныне умершего бакшу Санджи Яванова. Оказывается, по смерти его он причтен к спокойным божествам (бурханболбо). Скоро и просто канонизируют у буддистов! Из множества развешанные по стенам изображений обращают на себя внимание «Ного-Дарке (большое изображение некрасивой женщины монгольского типа). «Сансарын-Кюрде» – изображение в отдельных кругах 6-ти царств перерождения, 12 черных грехов и 3 смертных грехов в лицах. Все изображения бурханов большею частью имеют свирепый, ужасающий вид; а самые фигуры до крайности уродливы. По осмотре хурула старшему гелюнгу, имеющему чрез плечо шарф малинового цвета, было предложено совершить молитву по буддийски за Царя. Тот час появились на сцену опять те же инструменты, тихо запел старший гелюнг, ударяя металлическими тарелками, и вновь начался оглушительный концерт, то стихавший и даже вовсе умолкавший, достигавший самых высших нот. После моления, Владыке и его свите был предложен калмыцкий чай и кумыс. Отведав немного чаю и спросив старшего гелюнга о числе служащих при хуруле гелюнгов, гецюлев и манжиков, Владыка обратился к почтительно стоявшим у дверей служителям капища с речью, в которой, выразив свою любовь и благожелание за оказанный ему радушный прием, советовал, указывая на несостоятельность буддизма, обратиться в христианство, исповедовать ту веру, которую исповедует русский Государь, все русские, среди который и под покровительством которых они живут, и весь просвещенный мир. В заключение Владыка прибавил: «тот же хурул, в котором вы молитесь ныне, может быть освящен для вас в христианский; а вы будете оставаться и служить в нем в монашеском звании». Поговоривши между собою, старший гелюнг чрез переводчика сказал, что они никогда не думали о перемене веры; теперь подумают и посоветуются с народом. Владыка ответил, что переменять веру не следует, не узнавши новой; потому он поручит о. миссионеру, живущему около них близко, чаще бывать у них и беседовать о вере, приглашал и гелюнгов посещать о. миссионера с тою же целью. Гелюнги ответили на слова его поклоном. Выразив надежду, что беседа его не останется бесплодною, Владыка вышел из хурула, причем старший поддерживал его под руку, довел его до экипажа и проводил глубоким поклоном. Кортеж в том же порядке возвратился в стан¹⁹⁶.

На следующий год в ноябре Преосвященному Агафеодору пришлось вновь быть в Князе-Михайловском поселке для крещения 14 калмыков буддистов и совершить литургию. После малого входа послышалось движение в храме: пришло буддийское жречество их близ находящегося хурула в своих красивых костюмах, а за ним несколько человек некрещеных калмыков недалеко кочующего рода Икичиносова с старшиной во главе. Чтобы дать возможность больше видеть христианское богослужение, г. попечитель распорядился поставить их посреди храма, прямо против царских врат. С глубоким вниманием следили и гелюнги и некрещеные за богослужебными действиями служащих, но особенно ими обращено было внимание на пение левого клироса на родном языке. В сое время Владыка сказал вполне удобопонятную для простых слушателей проповедь о превосходстве и спасительности христианской веры и только её одной; все другие учения и в том числе буддийское ведут к временной и вечной погибели. Думаем, что проповедь понята и некрещеными, потому что как гелюнги, так и простые калмыки хорошо говорят и понимают русскую речь, и, дай Бог, чтобы она послужила для них оглашением Христовой истины. С большим любопытством рассматривали гелюнги облачения священнослужащих во время молебна посреди храма, слушали громогласное возглашение протодиаконом многолетия и стройное ответное пение поочередно клиросом то на русском языке, то на калмыцком. Во время. Пока Владыка переоблачался в мантию, благословлял собравшихся, гелюнги не выходили из храма.

О. миссионер, иеромонах Мефодий, пользовавшийся не раз гостеприимство бывших в церкви гелюнгов, желал принять их у себя в квартире и. получив на то благословение Владыки, пригласил их к себе на чай. Последние охотно согласились и вслед за Владыкой (числом 11 человек) последовали в квартиру его. За чаем зашла речь о прошлогоднем посещении Владыкой хурула, при котором служат присутствовавшие; последние объяснили, что они хорошо помнят и благодарят его за честь. «А не забыли ли, о чем я тогда говорил с вами, что советовал?» Ответ получился утвердительный с прибавлением, что «мы еще не решили, последовать ли Вашему совету – принять православную веру – или оставаться и умирать в той вере, в которой родились, с которой сроднились». На это Владыка сказал, что торопиться решением не следует, потому что это дело чрезвычайной важности; надо изучить христианскую веру, убедиться в её превосходстве пред буддизмом, обещающем в конце концов только полное уничтожение личности человека путем погружения в нирвану. Дальнейшая беседа (в течение часа) была направлена к вразумлению присутствовавших в пользе – духовной и практической от единения их с русским народом в вере; при чем Владыка указывал и на то, что существенного внешнего изменения от принятия христианства для них быть не может; они могут оставаться монахами, жить при том же хуруле и, если заслужат своей доброй жизнью, будут пользоваться уважением не только калмыков, но и православных русских. «Думайте же и советуйтесь между собою», заключил Владыка, «по этому важному делу, и, когда понуждаетесь в рассеяниях сомнений, раскрытии истин христианских, обращайтесь к о. миссионеру, который будет являться к вам по первому приглашению»¹⁹⁷.

В кратком историческом очерке мы видели судьбы русского миссионерства среди калмыков, кочующих в степях нынешних Астраханской и Ставропольской губерний. Господу благоугодно было насадить свой небесный виноград и среди этих вольных сынов калмыцких степей. Всякий истинно русский и православный человек не может не пожелать успеха началам православия и русской народности, постепенно проникающим в жизнь калмыков. Многое уже сделано для этого русскими, но предстоит совершить, пожалуй, еще больше в деле религиознонравственного развития и в вопросах материального обеспечения благосостояния крещеных калмыков.

Прежде всего, необходимы лица, способные продолжить не только дальнейшее воспитание новопросвещенных в духе веры, но и оглашать Евангелие правды непросвещенным, которые ныне бессознательно расположены к христианству, и, стало быть, представляют собою почву, подготовленную для сеяния слова Божия. Необходимы храмы на участках, которые будут отведены для крещеных калмыков, которые бы служили для них видимой и живой связью с православной Церковью. Необходимы школы для обучения и воспитания подрастающего поколения в духе веры¹⁹⁸.

Не принимая на себя непосильного труда разрешить чрезвычайно важный вопрос о благоустроении быта крещеных калмыков, мы приведем мнение по этому делу известного покойного И.В. Бентковского, высказанное им в статье «Крещеные калмыки». Он говорит:

«В интересах возможно широкого развития миссионерской деятельности и в видах улучшения экономического состояния крещеных калмыков, было бы желательно всех крещеных калмыков и впредь крестившихся, живущих теперь одиночно в селениях и станицах, собрав, поселить отдельным селом, наделить на общинном праве землею по 30 десятин на душу и организовать их самоуправление на выборном начале, по положению 19 февраля 1861 года.

«На постройку домов и прочее обзаведение хозяйством, рабочим скотом и хлебом для посева, выдать на семью из их общественного калмыцкого капитала, в котором и они имеют свою долю, и из других источников по 200 руб. и впредь до окончания построек из них же выбрать трех распорядителей, и наконец средствами казны построить им церковь и школу грамотности, в которой их дети обучались бы русскому языку и Закону Божию.

«Было бы не менее желательно воспретить в таких селах открытие каких либо питейных заведений, с целью поддержать их слабую нравственность и избавить от всякого рода кулаков, подрывающих благосостояние и нравственность крестьян¹⁹⁹.

Вообще, миссионерам среди калмыков предстоит еще очень много дела: Калмыцкая миссия – обильная жатва. Имеющая пока мало деятелей. Тем труднее и почтеннее деятельность этих миссионеров, что отношение их к новопросвещенной пастве имеет некоторые особенности, отличающие их от обычных приходских пастырей. Миссионеры ставят себе в обязанность быть для новопросвещенной паствы не одними только требоисправителями и совершителями богослужения, но и устроителями церковной, семейной и общественной жизни своей паствы, врагами своих пасомых не только духовными, но и телесными, а также защитниками новокрещенных при разных нападениях на них со стороны некрещеных, а чрез последних – и ближайшего их начальства. И благодарение Богу, миссионеры действительно и с успехом проходят таковое свое пастырское служение. Так привыкла смотреть на них и новопросвещеннная паства их. От этого – жизнь инородческого миссионера есть труд почти без отдыха. Когда после утомительной поездки миссионер возвращается домой, то и здесь не отдых ждет его, а новые труды и заботы. Так изображают миссионеры жизнь свою в миссионерском стане: Приедешь домой, говорят, и не смей рассчитывать на отдых, так как с делом и бездельем постоянно приходят инородцы. Один зовет исповедовать больного, другой жалуется, что у него угнали лошадь, сожгли сено и т.п. в этом роде. Приходят муж с женою и жалуются друг на друга. Приходит новокрещеный побитый с жалобою, что некрещеные родственники, желая его возвратить в свою веру, выживают из дома и лишают всего имущества. В прошедший и отчетный неурожайные в калмыцкой степи года один просит хлеба, другой денег на семена. Тут приносят детей для крещения и просят о повенчании при недостаточных большею частью документах. А тут приходится ехать иногда за 30 и более верст для напутствования больного. А тут, смотришь, за время поездок на столе лежат бумаги, на которые нужно отвечать немедленно. Надо писать исповедные росписи, метрики и др., надо и о школах позаботиться. Если есть желающие креститься, нужно их приготовить к крещению, позаботиться о белье и о всем необходимом для крещающихся, а затем и о водворении их после крещения. Тут слышишь, что изъявившие желание креститься колеблются, – надо их убедить. Там – крещеные в жизни своей начинают жить не по христиански и проявлять недобрые стороны, – требуется их вразумить». В отношении к богослужению на миссионере лежит обязательная забота не только о том, чтобы неопустительно совершать его, но и приучать новокрещенных калмыков к хождению в церковь²⁰⁰.

А между тем гелюнги и другие лица хурула часто являются к крещеным калмыкам, напоминают им о своих праздниках и приглашают их к себе. Приглашения не остаются без ответа. Особенно зорко следят гелюнги за действиями миссионера в деле проповеди Евангелия калмыкам. Как только миссионер поехал в степь по хотонам, гелюнги сейчас же следуют за ним и разубеждают тех, которые склоняются принять христианскую православную веру²⁰¹.

Можно посему представить трудность для инородческих миссионеров бороться с значительным количеством ламаитов, при большом количестве их духовенства, с хурулами, находящимися вблизи миссионерских храмов, и при более чем равнодушном и безучастном отношении, вообще, к делу миссии со стороны ближайшего начальства улусных попечителей, хотя и принадлежащих к православному исповеданию. Тем не менее, миссионеры не теряют надежды на обращение ламаитов в православную веру, особенно если в калмыцких хурулах сократятся штаты духовенства и если их ближайшее начальство будет состоять из лиц религиозных, благоразумных и деятельных. При этом миссионеры положительно заявляют, что многие некрещеные калмыки склонны и даже желают принять православную веру; только это желание их задерживается опасением, что с принятием православия, материальное благосостояние их неизбежно ухудшится, что они потеряют свои земельные угодья и очутятся в крайне стеснительном положении. Каковые опасения некрещеных калмыков за свое благосостояние, по переходе в православие, не лишены основания и находят себе подтверждение в действительно незавидном положении их крещеных собратий. Понятно, что при таких неблагоприятных условиях самая подготовка миссионерами ламаитов к просвещению их св. крещением является по меньшей мере преждевременною, не говоря уже о трудности такой подготовки и полудикого кочевого народа. Очевидно также, что более или менее успешное и скорое обращение ламаитов в православную веру будет зависеть от устранения помянутых выше неблагоприятных условий²⁰².

***

Около трех лет тому назад исполнилось тридцать лет служения в священном сане одного из выдающихся по своей деятельности иерархов Русской Церкви, владыки-миссионера, преосвященнейшего Владимира, епископа Владикавказского и Моздокского.

Незаметно прошел этот юбилей. Преосвященный юбиляр не пожелал быть предметом суетных мирских чествований. – и многознаменательные для него юбилейные дни были посвящены богоугодному делу освящения храмов Божиих, в самый день юбилей – во Владикавказской мужской гимназии, и 28 сентября – в Пятигорской прогимназии.

Следуя завещанию Апостола языков (Евр. XIII. 1), припомним нетто из многотрудной и поучительной жизни одного из современных веропроповедников среди язычников и магометан нашего отечества.

Преосвященный Владимир, в мире Филарет Синьковский, сын бедного священника Таврической губернии. По окончании курса наук в Херсонской Духовной Семинарии, он в том же 1867 г. 26 сентября был рукоположен во священника к Покровской церкви местечка Каховки Днепровского уезда Таврической епархии. Вскоре о. Филарет овдовел, и пробывши некоторое время вольнослушателем в Киевской Духовной Академии, решил посвятить свои силы на служение миссии. Согласно его прошению, Советом Православного Миссионерского Общества, по одобрительному отзыву епархиального преосвященного, о. Филарет был назначен миссионером в Алтайскую Духовную Миссию, куда и прибыл 19 октября 1875 г.

«Тревожные думы, чувства робости и страха, сознание своего бессилия пришлось мне испытать при первоначальном вступлении моем в Алтайскую Духовную Миссию», – так говорит о начале своего служения на Алтае в своих миссионерских записках о . Филарет²⁰³. К этому присоединялись сердечные скорби об оставленном далеком родном юге, об отце и родных, о могиле жены, о близких сердцу людях и местах покинутой родины. Впереди была далекая Сибирь, Алтайские горы, дикая природа и люди, еще не верующие во Христа. «Ко мне явился молодой, полный здоровья и сил священник из Тавриды и, со слезами рассказывая об обстоятельствах своей жизни, просил назначить его куда-нибудь подальше, чтобы среди трудов благовестия язычникам и магометанам найти умиротворение скорбному духу», – так вспоминал о начале миссионерской деятельности о. Филарета Синьковского почивший Архипастырь Казанский Высокопреосвященный Владимир.

О. Филарет, вскоре был назначен миссионером Черно-Андиского отделения Алтайской миссии. Неутомимые разъезды по стану миссии, проповедание слова Божия язычникам и магометанам, собеседования с раскольниками, утверждение православных в истинах веры, частые богослужения наблюдения за школами – вот те труды, которые были жизненною сферою о. миссионера.

Прошло около семи лет миссионерского служения на Алтае и о. Филарет, после тяжелый трудов, посещает родину, чтобы помолиться на свежей могиле старца – родителя и на других близких и дорогих могилах, чтобы запастись новыми силами, твердо продолжать начатое дело служения. «Бывши на родине и даже еще на пути к ней, я имел несколько предложений остаться здесь на службе; но любовь к миссионерскому делу и к дорогому Алтаю, сделавшемуся для меня уже второю родиною, побудила меня отклонить все лестные предложения этого рода и возвратиться в миссию с твердым намерением потрудиться до конца дней моих, если только частые недуги мои не воспрепятствуют мне».

Между тем на Алтае открывалось уже для о. Филарета новое, хотя и миссионерское же, дело служения.

Во второй половине 1881 г. указом Св. Синода, данным на имя преосвященного Петра, епископа Томского и Семипалатинского, разрешено открытие Киргизской Миссии в Семипалатинской Области, с подчинением её начальнику Алтайской миссии.

В сентябре 1882 г. о. Филарет получает новое назначение. Он определяется первым миссионером Киргизской миссии. Для первоначального местопребывания Киргизской миссии назначается г. Усть-Каменогорск. 10 октября 1882 го. О. Филарет уже прибыл к месту нового служения. Новое дело потребовало новых трудов, – и бывшему алтайскому миссионеру нередко приходилось вспоминать об Алтае и невольно сопоставлять дело миссии на Алтае и среди Киргизов. Какая разница!

«Там – на Алтае, на первых же порах, я увидел поле, частью уже вполне обработанное, а частью обрабатываемое ревностными и самоотверженными тружениками благовестия Христова; здесь же открылось предо мною обширнейшее поле, полное «терний и волчцев», – поле, на которое стопа христианского вероисповедника не ступала и которого апостольское рало не касалось. Там я встречал будущих своих сослуживцев-миссионеров, братская любовь которых не замедлила предложить мне свой опытный совет и радушное участие в моих миссионерских нуждах, здесь же я один. Там – для ознакомления с религиозною жизнью алтайцев, а равно в разных случаях первоначальной своей деятельности, я находил пособие в среде как русских, так и крещеных инородцев; здесь же я в начале встретил или полное незнание русскими киргизских верований, или же религиозный их индифферентизм, который крайне удивил меня, в особенности, во время моих поездок по казачьим поселкам Иртышской линии, а также вверх по рр. Бухтарме и Нарыму».

Господу Богу угодно было в первом местопребывании киргизского миссионера положить и фактическое начало Киргизской Миссии крещением в Усть-Каменогорской церкви 13 февраля киргиза Елембая. Велика была радость Алтайской Миссии по поводу этого крещения, фактического начала Киргизской Миссии. Какое распоряжение сделал преосвященный начальник миссии по поводу этого события, – об этом скажет нижеследующее письмо Начальника миссии на имя своего помощника.

«Сегодня когда Св. Церковь вспоминает 1-е и 2-е обретение честные главы св. Иоанна Предтечи и Крестителя Господня, я имел утешение получить от нашего почтенного собрата. Миссионера отца Филарета, из Усть-Каменогорска, письмо, между прочим гласящее:

«Сегодня, 13 февраля (неделя блудного сына), в Усть-Каменогорской церкви совершено мною св. крещение над киргизом Елембаем, первым по времени прозелитом Киргизской Миссии, с наречением ему имени Иоанн.

«Итак, благодатью Божиею, 13 февраля 1883 г. положено фактическое начало миссии Киргизской! Слава Богу о всем! Спешу поделиться с Вами этою светлой радостью. Слава Богу! Мы, Алтайцы, дожили до исполнения того, с чего думал начать миссионерское дело наш первоначальник о. Архимандрит Макарий, коему отвечали: «рано». О чем заботился его преемник, недавно почивший о. протоиерей Стефан Ландышев, коему отвечали: «поздно». Времени и лета в своей руце положивый отложил начало сего до нашего времени. Да будет сие начало так же благословенно, – или и паче – как было благословенно начало Алтайской миссии. Тогда и главу, и тело оной составлял один о. архимандрит Макарий, крепкий к Богу молитвенник. Аз же, молитвою убог сый, но имея при себе довольно помощников и сотрудников и под собою многие десятки разных служителей, около себя многие тысячи новообращенных, к всем им, чрез Вас, о. Игумен, усердно обращаюсь и усиленно прошу составить, хотя телами разделенный, но союзом любви соединенный, единый целокупный полк молитвенный и не только веянием молитвы любвеобильной оживить, но, кто имеет дар, и слезами любви окропить, сей юный росток юной Киргизской миссии. Из сего зерна горчичного да возрастет древо велие настолько, чтобы в ветвях его нашли себе благодатный приют те сотни тысяч киргизов, которые теперь, как перелетные птицы, движутся по своим степям, к счастью пока ни язычники по старому, ни магометане по новому²⁰⁴.

«Да исполнится сие собрание верных по зову вашему первее всего в главном стане Алтайской миссии, селении Улам, где был крещен первенец Алтайский: соборне сперва совершите благодарение за совершившееся Отцу светов, потом прошение за будущее преуспеяние начатого. Затем от меня передайте тоже самое всем нашим о Христе сослужителям о. миссионерам, чтобы каждый из них с своей паствой совершил тоже самое.

«Имя это (Иоанн), пишет о первенце своем о. Филарет, дано ему русскими, еще из детства, а потому и изменять его я не имел нужды. Этот Иван жил чуть не с младенчества в селе Красноярском. По облику своему и чисто русскому наречию новокрещеный юноша – настоящий русский, а по вере во Христа, теплоте христианского чувства и по мыслям, он давно христианин. Давно он горел желанием быть крещеным, много раз и подолгу просил он об этом ближайшего священника. И, Бог весть, когда бы исполнилось его желание, если бы мне, ехавшему в Бийск. Не пришлось по ошибке, ночью, вместо постоялого крестьянского дома, попасть в казачий, где в беседе с казачьим учителем я узнал оьб Иване и его безуспешных хлопотах о крещении. Удивительно, почему этот юноша до сих пор не мог быть крещен!

«Не правда ли, что эти строки почти буквально повторяют историю крещения первенца Алтайского, и о. Филарет пишет будто бы старинную начальную историю Алтайской миссии, а не новую, начинающуюся историю миссии Киргизской. В весьма многих частностях, как бы случайных, сходство, одной с другою подает благую надежду на то, что и дальнейшая история юной Киргизской миссии (дай Бог только, – чтобы одною светлой, отрадной стороной) будет совпадать с историею, уже полувековой, юбилей проводившей, миссии Алтайской».

В марте того же 1883 г., когда положено было фактическое начало Киргизской миссии, Киргизский миссионерский стан был переведен временно в Семипалатинск. В Семипалатинске о. миссионеру было поручено настоятельство в тюремной церкви. В тюрьме было не мало заключенных киргизов. У миссионера Киргизской миссии естественно было желание побеседовать с ними.

«Однажды я случайно вошел в большую тюремную камеру, в которой находилось человек до 15 киргизов. На вопрос одного из них: что мне от них нужно? Я ответил, что закон христианский обязывает меня посещать всех заключенных без различия веры, а потому я и к ним пришел побеседовать, – спросить их: каково живется им здесь, где их семейства, сколько их, скучают ли они о своих родных, друзьях, о своих аулах и широкой, необъятной степи и т.п.?

«Этими и подобными общими вопросами я и предполагал было ограничить свое собеседование с киргизами. Но вдруг один из них говорит мне, что русские заключенные, получая подаяние для всех узников, делятся им несправедливо, оставляя большую часть для себя и отдавая киргизам меньшую, – и что позволяет ли так делать нам христианский закон? На это я сказал, что если русские заключенные и делают так, то, вероятно, потому, что их значительно больше числом, нежели киргиз, – но что, если они действительно утаивают подаяния, то это совершенно противно закону христианскому.

«Киргизы слушали мое слово с напряженным вниманием, видя которое, я невольно увлекся, забыл все предостережения и советы и начал подробно рассказывать и изъяснять заповедь Спасителя о любви к ближним, при чем рассказал притчу о милосердном Самарянине. Внимание слушателей было необыкновенно большое. Слова мои переводил один из заключенных же киргиз, переводил толково и оживленно, чем вызвал у слушающих то вздохи, то восклицания, в роде следующих: «Какие хорошие слова говорит этот мулла! Он так учит, как учит здешний ахун»! Видя усердие киргиз к слушанию моего слабого, но искреннего слова, я просил у них позволения еще побывать для взаимной беседы, и они, низко кланяясь и благодаря за настоящую беседу, просили приходить к ним, когда я пожелаю. Но, к великому моему прискорбию, визит мой к заключенным в тюрьме киргизам был первый и вместе последний, так как я потом получил несколько новых предостережений от г. губернатора быть крайне осторожным».

Предостережения, какие неоднократно приходилось выслушивать в Семипалатинске, ясно указывали, что Семипалатинск был еще неподходящим местом для Киргизской Миссии; что нужно искать другого места для миссионерского стана. Совершая поездки по казачьим поселениям, расположенным по течению рр. Нарыма, Бухтармы и Иртыша, с целью, посредством расспросов и личных наблюдений, подыскать место, удобное для стана Киргизской миссии, о. Филарет прибыл в казачий поселок Буконь.

«Поселок этот окружен с трех сторон киргизскими кочевьями, а с четвертой маленьким безъуездным городком Кокпетами, вмещающем в себе, кроме русских обывателей, несколько семейств татар с мечетью.

«Буконские казаки представляют собою контраст со всеми, доселе виденными мною сибирскими казаками: истинное и широкое гостеприимство, почтительность, необыкновенное трудолюбие, а отсюда во всем и почти у всех достаток, усердие к посещению храма Божия, набожность и. вообще, религиозный склад их жизни – вот что я не мог не видеть, к моему утешению, в добрых Буконцах, прожив у них несколько дней».

«В беседах с Буконцами, похвалив их христианскую жизнь, я выразил свое удивление, что в Букони нет ни одного крещеного из киргиз, когда кругом и среди их, в качестве, например, работников и пастухов, одни только киргизы. Мне отвечали, что на это они «не надоумились», и что, кроме того, были среди них один киргиз и одна киргизка, два года безуспешно хлопотавшие о своем крещении, и затем, возвратившиеся опять в степь к родным, не дождавшись исполнения своего желания, встретившего преграду в разных необходимых формальностях. Имея в виду такие и подобные факты, и, кроме того, близость здесь киргизских кочевьев, а главное – добрые примеры доброй христианской жизни буконцев для будущих прозелитов, я высказал жителям Букони мое намерение, если Господь благословит, основать в их поселке свой стан».

В конце того же года в поселке Букони открыт был первый постоянный стан киргизской миссии.

При начале миссионерского дела среди киргизов многие высказывали сомнение в успехе этого благого начинания и даже боязнь за благоприятный исход дела.

«Эта боязнь и эти опасения неосновательны, по нашему мнению и по мнению людей, хорошо знающих киргизский народ. Напрасно приписывают киргизам какой-то дикий фанатизм в деле религии, могущий будто, вследствие проповеди в степи христианства, агитировать киргиз, склонить их к волнению во имя неприкосновенности их магометанской религии. По уверениям лиц, близко стоящих к киргизам, ничего подобного быть не может, ибо значительное большинство киргизов далеко не столь фанатично и не столь привязано к магометанству, как то воображают иные слишком боязливые опекуны их. Киргизы в массе, и ныне, все еще те же полуязычники и полумагометане, какими они были за пятьдесят пять лет назад (говорилось это в 1882 г.). Духовенство их, в большинстве, малограмотно, весьма не сильно в магометанском вероучении и, известное при этом своим крайним сребролюбием и вымогательством, не пользуется в народе полным авторитетом, а потому не в силах нафантазировать свою кочевую паству. Смышленость киргиз, из доверчивое отношение к русским, их восприимчивость к цивилизации, природная способность к изучению русского языка и многие другие добрые качества – дают основание надеяться на успешность распространения между ними христианства, при условии, конечно, разумной, внимательной, основанной на евангельской кротости и любви, деятельности христианских миссионеров. Но при этом, со стороны гражданской администрации необходимо не старание скрыть, замаскировать деятельность проповедников, но главное и широкое покровительство миссиям. Без этого, руки миссионеров связаны и светоч истинной веры скрыт под спудом, а не поставлен, как подобает, на свещнике, да светит всем».

Со времени учреждения в Буконском поселке первого постоянного стана Киргизской Миссии, о. Филарет всецело посвящает себя на служение миссионерству среди киргизов. В лице его Киргизская Миссия нашла энергичного деятеля, самоотверженного труженика в деле проповедания слова Божия, в трудах по насаждению просвещения, в отеческих заботах о духовном и вещественном благосостоянии новокрещенных, в изучении нравов и обычаев киргизских для миссионерских целей. С октября 1882 г. по июнь 1893 г. продолжалась деятельность о. Филарета среди киргизов. Много пришлось потрудиться первому киргизскому миссионеру, а еще больше пережить, и перечувствовать за эти годы почти одинокого служения. Где? На границе земли Русской, среди диких кочевьев, вдали от родных и родины, вне привычных условий культурной жизни, там, где редко слышится говор родного языка, где не знают веры христианской, где за принятие христианства подвергают новокрещенных побоям и истязаниям их дикие сородичи, там, где нередко похищают новокрещенных и скрывают их или среди неприглядных кочевьев киргизских степей, или в смежных со степями областях Китайской империи! Удивительно, если при таких условиях миссионерствования веропроповеднику Киргизской Миссии приходилось испытывать более скорбей, более трудов, более огорчений, чем его собратьям в других местах. Под влиянием скорбей, искушений и лишений, из глубины сердца веропроповедника вырывается вопль наболевшей души: «аще приступаеши работати Господеви, уготовися ко искушению, управи сердце твое, и, что нанесено будет тебе, потерпи» (1 Сир.) «Эту святую истину пришлось испытать нам дважды: при вступлении нашем, для работы Господеви, в Алтайские горы и в Киргизскую степь. Тяжелым опытом изведали мы, что, кажется, никакая работа не предполагает столько искушений, столько усилий, чтобы «управить сердце свое», столько не требует терпения, как работа Господу, в особенности при её начале.

«Работая на Алтае семь лет, много приходилось испытывать искушений и скорбей, с трудом выносимых, и то только при помощи Божией. И думалось нам, что искушениями и скорбями алтайскими мы довольно приготовились для встречи олее или менее тяжелых испытаний в Киргизской миссии. Но это были только думы и надежды не сбывшиеся»!

Промыслу благоугодно было, чтобы основателем Киргизской миссии был о. Филарет, ныне епископ Владикавказский и Моздокский Владимир. Ему-то прежде других пришлось понести на своих раменах все бремя трудов миссионерства среди киргизов. Природный характер киргизов, кочевой образ жизни, их нравы и обычаи, принятие и распространение магометанства среди киргизов – все это служило великим препятствием к распространению христианства среди киргизов. Почва, на которой нужно было сеять слово Божие, была весьма неблагоприятна для виноградника Христова, тем не менее десница Божия и среди киргизских степей насадила свой виноград.

С глубоким прискорбием отзывается о. Филарет о дурном характере киргизов, как об одном из препятствий к принятию ими слова Божия.

«Проживши с киргизами несколько лет на Алтае и здесь, в Киргизской степи, мы имеем право сказать о них несколько слов, к сожалению, не в их пользу.

Насколько алтаец прост и тих, настолько киргиз лукав, лицемерен и дико горяч; в особенности лукавства много в киргизах. Эта антипатичная черта душевного их характера не изглаживается ни лучшим воспитанием, ни относительным образованием. Нам приходилось иметь дело с киргизами еще с детства находившимися на попечении людей благовоспитанных и образованных, предоставлявших школьное образование своим воспитанникам в надежде на благотворные результаты образования, долженствовавшего поставить такового киргиза гораздо выше своих соплеменников-степняков, которые могли бы увериться в благотворности школьного образования на своем сородиче. Но надежды не оправдались. Доброе воспитание не привилось к ним, а образование принесло им, пожалуй, еще вред, развив в них чрезмерную чванливость и давши им большую практику для сутяжничества и доносов… Природное же их лукавство, и лицемерие от образования сделалось только скрытнее.

Кроме лукавства, киргиз лицемерен и льстив; обман и лжесвидетельство также присущи киргизу, как и хитрость; при бессильной злобе, или по подкупу, – что в ходу у киргизов, он способен доказать что угодно. Мы указали на природные свойства душевного характера киргизов для того, чтобы видеть, как трудно миссионеру узнать искренность желания киргиза принять веру христианскую и угадать благонадежность его, как будущего члена церкви.

Кочевой образ жизни киргизов также немало препятствует проповеданию слова Божия.

С весны киргизы обыкновенно оставляют свои зимовки («кыстау») и удаляются в места удобные для подножного корма их животных. Места эти («жайляу») киргизы сменяют по мере вытравления корма их скотом. Глубокою осенью они возвращаются в свои зимовки.

При перекочевке их зимовок в летние стойбища, киргизы оставляют лучшее и большее имущество в зимовках, а с собою берут лишь только необходимое; даже серебро, в китайских ямбах, если его много, зарывают в землю, зашивши предварительно в сырую кожу баранью или коровью. По поводу такого способа хранения серебра, нам рассказали о следующем случае.

Один очень богатый киргиз. Укочевывая в «жайляу», имевшееся у него в большем количестве серебро зашил в сырую бычачью кожу и зарыл в землю. Спустя некоторое время, киргиз приехал в свою зимовку с целью посмотреть, цело ли его серебро. Подходя к месту, где было зарыто серебро, он с ужасом видит, что серебро его поверх земли всюду разбросано, а от мешка, в котором зашито было серебро, валяется лишь несколько небольших клочков кожи. Собрав и поверив серебро, киргиз успокоился, ибо не заметил убыли в нем.

В самое жаркое время киргизы находятся обыкновенно в горах – летних своих стойбищах, откуда начинают спускаться с половины июля. С этого времени почти каждый день можно видеть в степи беспрерывную цепь верблюдов, лошадей и быков, навьюченных юртами и разным домашним скарбом. Все это тянется по направлению к своим зимовкам. Пройдя несколько верст, иногда только версты две-три, киргизы останавливаются, развьючивают своих животных и стоят на одном месте наделю – две, пока есть подножной корм, затем тянутся далее. Такое передвижение киргизов продолжается до зимы, когда они останавливаются каждый в своей зимовке, где и живут в продолжении всей зимы в таких избушках-землянках, большинство которых похожи на норы зверей, нежели на жилье человеческое.

И какая громадная разница в жизни киргиза летом и зимою! Летом, передвигаясь с места на место, киргиз ведет привольную жизнь, пользуясь прекрасным воздухом, горным и степным. Изобилие коровьего, овечьего и верблюжьего молока доставляет и бедняку ежедневно питательную пищу. Почти каждый день киргиз или принимает гостей, или сам в гостях, – а это, по обычаю, не обходится без мяса свежезаколотого барана. Кумыс, приготовляемый у большинства киргизов, кроме питательности своей, освежает и ободряет кочевников. Поминки, которые устраиваются обыкновенно летом, доставляют киргизам любимое их развлечение – бег на лошадях, без которого не обходятся поминки. Войдя летом в юрту сколько-нибудь достаточного киргиза, нередко увидишь его растянувшегося на ковре и после кумыса погруженного в легкую дрему, или беззаботно бренчащего на домбре, или слушающего сказки о «батырях». Но наступает зима и к этому времени каждый киргиз занимает свое зимнее стойбище. Всею семьею киргизскою, нередко многочисленною, наполняется до крайней тесноты крохотная нора – избушка, тускло освещенная маленьким окошечком, обтянутым нередко брюшиной вместо стекла. Вскоре избушка пропитывается всевозможными миазмами, делающими атмосферу невыносимою. Едкий дым от импровизированного очага, пар из котла, в котором варится мясо, нередко больного животного, а иногда и падали, испарения от обитателей, не моющихся и почти всю зиму не переменяющих белья, мириады насекомых и масса мышей и крыс, свободно всюду бегающих, делает жизнь для свежего человека почти невозможною. Здесь собраны все антигигиенические условия для быстрого и беспощадного вымирания на случай появления среди их какой-либо эпидемии.

При такой обстановке, к концу зимы, киргизы с своими животными еще испытывают нередко и порядочную голодуху. Запас зимний, состоящий обыкновенно из заколотых с осени разных животных, киргизами, по обыкновению, быстро истребляется; хлеб еще с осени частью продается, а частью разбирается родичами, для себя же оставляется небольшая пропорция; сена для рогатого скота и овец часто не достает. Поэтому к концу зимы и люди и животные от истощения так ослабевают, что едва двигают ноги. Но вот природа воскресает, а с нею и жизнь киргизская».

С принятием христианства киргизам приходится оставлять свои стародавние обычаи, к которым они привыкли с малых лет. Нежелание расстаться с своими родными дедовскими и отцовскими обычаями иногда удерживает киргизов от перехода в христианство. Конечно, всякому дорого то, с чем он сроднился от колыбели, все же для постороннего наблюдения кажутся странными такие обычаи в религиозно-обрядовой и бытовой жизни киргизов, какие, напр., строго соблюдаются при поминках по умершим или при сватовстве²⁰⁵.

Распространение и утверждение магометанства среди киргизов – одно из самых главных препятствий для христианской проповеди киргизам. Если не будет принято надлежащих мер, для содействия миссии и для возможного ослабления магометанской пропаганды среди киргизов, то, может быть, и недалеко то время, когда киргизы будут потеряны для церкви, а вместе с тем и для православного христианского отечества, как народ, который мог бы стать христианским и не сделался им.

«Киргизы враждебно смотрят на переход своих соплеменников в христианство, и лишь только прибежит к миссионеру со степи киргиз для крещения, как тотчас на улицах поселка является ватага киргизов, всюду рыскающих, чтобы словить бежавшего и умчать в степь».

Впрочем, в настоящее время «и не многое наше знакомство с киргизами приводит нас, если не к убеждению, то к более или менее верному предположению, что ислам внутренно не достаточно привит в них. Фанатизма, свойственного магометанам-татарам, мы не замечали. Вся религиозная их жизнь выражалась в одном только исполнении обрядовой стороны магометанского закона, без понимания смысла и духа его. При этом нельзя было не заметить, что и исполнение требований религиозных находится в зависимости от степени материального состояния исполнителей. Более состоятельные киргизы имеют при себе мулл, обряды своей религии выполняют усерднее и точнее. Люди же недостаточные относятся к вере своей равнодушнее. Но кажется, что и не особенно далеко то будущее, когда киргизы могут сделаться в душе ярыми мусульманами, к чему способствуют: быстрое распространение среди них татарской грамотности и ревностная пропаганда ислама сартами и бухарцами, ведущими в Киргизской степи меновую торговлю. Влияние этих мусульман огромное. По их убеждению, некоторые богатые киргизы отправляют своих детей в Бухару, в тамошнее медресе, откуда возвращаются они «учеными», а главное достаточно нафанатизированными муллами, словом которых степняки внимают с благоговением».

Всех грамотных киргизы обычно называют «молдами» или муллами. Они учат детей грамоте и исправляют некоторые религиозные обряды, напр., выкрикивают «азан» (приглашение на молитву) и читают «бату» над покойником.

Грамотность среди киргизов развивается весьма быстро: грамоту изучают не только мальчики, но и девочки. Состоятельные киргизы имеют для своих детей учителя (молду), а бедные присылают к нему своих детей. Грамотный отец обязательно учит своих детей грамоте. «Сближение киргизов с татарами заметно. Связующим звеном служит здесь, конечно, исповедание одной и той же магометанской религии, которая, насаждаясь среди восприимчивых киргизов, в то же время вытесняет народный их дух, чему много способствуют книжные песни, произведения не народные, а представителей ислама – мулл. В будущем и, вероятно, не особенно далеком, все национальное киргизское бесследно исчезнет. И теперь некоторые девушки начинают бросать свой костюм, заменяя его костюмом татарским».

Думается, что недалеко то время, когда всякую мусульманскую грамоту уразумеют киргизы, хотя теперь они многое не понимают. Торгующие среди них в огромном количестве сарты, татары и другие выходцы из Ташкента и Бухары, меняя свой товар на баранов и скот, не упускают из виду сеять семена ислама, продавая киргизам мусульманские книги и толкуя им непонятные для них изречения.

«На мои расспросы о времени принятия киргизами магометанской веры, Сопэ (грамотный киргиз) отвечал, что веру магометанскую содержат они очень давно, но что деды их, не будучи грамотны и научены от кого-либо о том, как надо содержать веру Магометову, только назывались магометанами. Ни постов, ни молитв, ни других предписаний магометанского закона они не знали, а потому и не исполняли. Отцы же их, будучи научены грамоте муллами и другими магометанами – выходцами из Ташкента, Бухары и Казани – усвоили от них и обряды магометанские».

«Однажды мы узнали, что два киргиза Базаровской волости отправляются в Мекку; один по собственному желанию, а другой по найму. Наем этот совершился таким образом: один богатый киргиз дал обещание съездить в Мекку, но за болезнью не мог исполнить своего обещания. Умирая, он завещал, как говорят, две тысячи рублей тому киргизу, который съездит за него в Мекку.

Так, и среди киргизов ежегодно является немало пилигримов. Однако же это пилигримство, говорят, явилось среди киргизов всего лет двадцать».

«От одной дряхлой старухи мы пожелали узнать что-либо о прошлом, дабы сравнить с настоящим. Старуха ответила: прежде было гораздо лучше. Хотя мы раньше и Богу не умели молиться и постов не знали и чистоты никакой не соблюдали, но зато старших более почитали, в семействе было больше согласия, в людях было больше правды, а нужды почти не знали. Теперь не то: непочитание старших и непослушание, разлад между своими; а чужие только и норовят обмануть; воровство уже и грехом не почитают: народ стал более и более беднеть, – житье стало хуже!»

Чтобы узнать, насколько справедливы похвалы старому доброму времени и сетование о настоящем, мы обращались с вопросами об этом к старикам разных волостей, и получали те же ответы. Слыша сетование на ослабление добрых отношений и развитие пороков среди киргизов, по мере проникновения в их религиозную жизнь ислама, невольно спрашиваешь себя: что же дала магометанская религия Киргизскому народу»?

Некоторым ответом на этом может послужить следующий факт. «Является однажды в Базаровскую волость татарин в довольно поношенном азиатском костюме и выдает себя за подданного турецкого султана. Будучи, будто бы, в последнюю с турками войну пленен русскими, он недавно получил позволение возвратиться обратно в Турцию. Теперь, возвращаясь на родину, он просит их, как своих единоверцев, оказать ему помощь. Киргизы, внимая разным небылицам, с избытком награждают его²⁰⁶ и одеждой и деньгами, с большим любопытством расспрашивая его о Турции и особенно о её властелине.

Этот факт остановил наше внимание и мы невольно спрашиваем себя: что побуждает киргиз так усердно принимать и щедро награждать всякого проходимца, выдающего себя за турецко-подданного? Свойственное степнякам гостеприимство? Но таковое они оказывают гостю, приехавшему на сытой лошади, с блестящею сбруею в сопровождении джигита, а не оборванцу, на которого богатые и почетные киргизы смотрят с презрением. Не единственно ли вера? Но все бедные и нищие киргизские редко пользуются пособием от людей богатых, между тем как такому проходимцу, о котором мы говорим, все к услугам и почет и ласки, и предупредительность, и различные пособия. По нашему мнению, такое необыкновенное внимание киргизы оказывают таким гостям, только потому, что они выдают себя за османов. Но кому киргизы обязаны своими симпатиями к неведомому народу и к их повелителю? Никому иному, как только татарам, этим непримиримым врагам христианства, а потому и не имеющим искреннего верно подданнического патриотического чувства к своему христианскому отечеству.

Ни для кого здесь не секрет, что в последнюю русско-турецкую войну Кокпектинские татары не мало посылали в Стамбул денежного пособия с искренним и, вероятно, молитвенным пожеланием одолеть тех «врагов», среди которых татары благоденствуют, как нигде, пользуясь широкою свободою вероисповедания: возникновение и дальнейшее развитие ислама среди киргизской степи обязано исключительно татарам. А где фанатический ислам, там неискоренимая вражда к христианству, там нет места верноподданническому патриотизму. «Доколе еврей будет ожидать своего царя мессию (а он всегда будет ожидать его, доколе он еврей), дотоле, сколько бы ни давал он присяг, для него нет на земле царя, которого он не должен был бы оставить и презреть, коль скоро ему сказали, и он поверит, что его миссия пришел и явился. Доколе мусульманин не откажется от алкорана, дотоле он всегда будет смотреть не в Москву и Петербург, а в Мекку, и преклоняться с благоговением пред падишахом, который в его понятии – преемник Магомета и тень Аллаха»²⁰⁷. Что сказано преосвященным Иннокентием назад тому более 40 лет то можно сказать и теперь и после. Одно это, кажется, не должно бы допускать преступного индифферентизма в тех, которые более других должны употреблять все меры и средства, чтобы духовно породнить с нами инородцев».

Много препятствий приходится преодолевать миссионеру в деле его служения. Скорбит его сердце, когда он встречает упорное сопротивлением от иноверцев. Но что сказать и с ч ем сравнить ту скорбь, которая угнетает его сердце в тех случаях, когда он встречает препятствие для святого дела миссии даже и среди русских. На долю основателя Киргизской миссии выпали и эти скорби.

Горе миссии от так называемых «интеллигентных» людей, для которых религиозная индифферентность выше христианского общественного самосознания. Они принадлежат «к категории людей, считающих себя интеллигентными, которые, услыша о бесприютности какого-нибудь новокрещеного, не трудясь отыскивать причины такого жалкого его состояния, готовы судить – и судят так: какая польза от миссии? Новокрещеные не пристают к новой вере как должно; таскаются, от русских к своим соплеменникам и обратно не имеют у себя ничего определенного; не симпатизируют христианству и проч. и проч. Такие судьи обыкновенно имеют очень оригинальный взгляд на миссию. По их понятию, миссия должна быть рассадником технических, агрономических и других познаний и, по всему вероятию, не религиозных: ибо о религии никогда не услышишь из уст таких радетелей преуспеяния новокрещенных».

Горе мисси от раскольников! «Эти жестокие враги православия постоянно и усиленно действуют против православной церкви среди новокрещенных инородцев, не переставая увеличивать число своих прозелитов. Страшно хуля и понося православие в его представителями, раскольники употребляют всевозможные средства для совращения инородцев в раскол. Участь же несчастного совращенного в раскол инородца самая печальная: он вечный раб совратившего, который, по свидетельству Урсульского миссионера, безжалостно тиранит его за малейшие неисправности. А каких речей не наслушается новокрещеный, попавшийся в раскольничьи руки! Кроме проклятий, которыми раскольники обыкновенно осыпают церковь Христову и её служителей, они нередко и публично высказывают возмутительные хулы на Святейшее Таинство Тела и Крови Христовых. Отсюда понятен тот вред, который наносится миссии населением раскольников среди иноверцев. Вред этого населения сознан и кабинетом Его Величества, который, по просьбе начальника миссий, сделал чрез Алтайское Горное правление распоряжение о недопущении заселения среди алтайских инородцев раскольников»²⁰⁸.

Горе миссии от тех казаков, которые, забывая о честном исполнении своего служебного долга, смотрят на инородцев, как на легкую добычу! Что например делали иногда некоторые казаки с алтайскими калмыками? «Останавливаясь около юрты, они требовали себе от пугливых калмыков баранов, и кожи их целыми вьюками отправляли на калмыцких же лошадях к месту своего жительства; в случае отказа употреблялось насилие. Существует свежее предание, которому очень легко верится: неугодившего чем-либо робкого калмыка полупьяный казак останавливал среди пустынной дороги, втыкал перед ним свою саблю и приказывал не уходить с места, пока не получит он личного позволения, а сам между тем заворачивал в первое попавшееся селение, где по его приказанию являлись араки и начиналась оргия… Несчастный же калмык, арестованный казацкою саблею, терпеливо ожидал. Пока грозный его повелитель явится к нему и пинком в шею освободит его из-под ареста».

Горе миссии и от тех русских крестьян, которые, проводя безнравственную жизнь, селятся среди новокрещенных инородцев и служат для них образцом нравственного безобразия!

«Присутствие русского элемента в разных местах Алтая выражается самым отвратительным образом. Пьянство, ссоры, драки, разврат и чуть не на каждом шагу известное русское красное словцо. Вот что частенько приносит с собою русский человек»!

При исполнении духовных треб не раз приходилось мне убеждаться в том, что многие новокрещенные инородцы больше имеют познаний в вере христианской, чем русские; что у последних, кроме неимения понятий о главнейших истинах христианских, понятия о нравственности возмутительны; что сибирский крестьянин имеет собственный кодекс нравственных правил, с учением Христовым несогласный. Не раз приходилось мне толковать русским, о святости церковного брака, раньше которого сожитие почитается беззаконным.

Виденное мною заставляет досказать, что родители не только не обращают внимания на такой разврат, но даже сами, при выгодности брака, поспешно стараются устроить молодым людям брачное ложе, прежде совершения брака, и тем как бы предупредить возможность перехода невесты к другому жениху. Но такой расчет родителей часто бывает ошибочен. Если по каким-либо причинам венчание замедляется, то невеста нередко переходит от одного жениха к другому, от другого к третьему, а иногда и к десятому, пока, наконец, с кем-либо обвенчается.

Отсюда и понятие о браке не как о таинстве, благодатно освящающем брачный союз, а как о юридическом акте, который не дает права жене убежать от мужа к другому.

А что сказать о тех процентах, которые русские крестьяне позволяют себе иногда брать с инородцев!

Из множества фактов укажем для примера на один переданный нам 70-тилетним стариком.

Старик этот 17 лет тому назад имел несчастье занять у одного купца одноголетнего теленка, возраст которого определяется здесь наименованием «торбок», с условием отдать купцу через год корову. Прошел год и другой, но должник не отдал долга. На третий год ведет старик своему кредитору корову, но тот, получив её, объявляет, что так как с каждым годом животные плодятся, то в течение 3-х лет с него следует получить, кроме взятой, еще одну корову и два теленка. От такого долга старик отказался. Через три года купец заявляет должнику требование свое в количестве десяти скотин разных возрастов и при этом, грозит должнику земским судом, которого алтайцы весьма страшатся. «Впрочем, я не хочу тебя обижать», – говорит великодушный купец: «да и возиться с тобою по судам мне не охота, а ты ежегодно хотя по одной скотинке мне уплачивай».

«И вот, батюшка», – заключил старик: «двенадцать лет я каждый год отдаю по одной скотине, и все-таки состою должным двенадцать коров». Признаться, нам не хотелось верить сказочному рассказу старика, но посторонние люди засвидетельствовали истинность рассказанного».

«Отовсюду слышатся навязчивые мнения, что миссия сама по себе не может из кочевого и полудикого люда образовать гражданское общество, и что в этом случае единственную помощь может оказать заселение края русскими. И мы вполне разделяем это мнение, но прибавляем, что если население будет производиться без всякого разбора, то гражданское общество хотя и организуется, но с такими христианами, от которых отвернется и не христианское».

Тяжел жизненный крест миссионера, но как усугубляется он родными руками русских, не имеющих национального и религиозного самосознания!

И среди язычников-алтайцев и среди омусульманенных киргизов постепенно вырастает убеждение в превосходстве христианства над магометанском и язычеством, и тем не менее миссионеру на предложения его креститься приходится часто получать отрицательные ответы.

С киргизами мы беседовали о вере христианской только тогда, когда вполне благоприятствовали к тому обстоятельства и когда находились внимательные охотники послушать нас, хотя иногда внимание свое слушатель так маскировал, что не допускал никакого подозрения в скрытности истинной цели внимания, – цели, совершенно противоположной той, которая воодушевляла нас в беседе о христианской вере. Для примера укажем на одного такого слушателя, передавши кратко и беседу нашу с ним.

Табунщик лошадей Чумбай нередко посещал нашу юрту, угощая нас кумысом за который мы отдаривали его сухарями, а детей – сахаром. Однажды Чумбай полюбопытствовал узнать, что это за книги, которых довольно много было у нас в разных местах юрты. Удовлетворив его любопытство, мы завели беседу, вообще, о грамотности. Оказалось, что собеседник наш был неграмотен. Это дало нам возможность узнать еще рез, что и этот киргиз, как и другие неграмотные, с которыми приходилось нам беседовать, имеет сведения о своей вере крайне скудные, и, кроме того, затемненные такими баснями и легендами устрашающего характера, которые только развивают и укрепляют суеверие среди неграмотного и без того суеверного люда.

Не понимая Корана, с избытком наполненного вымыслами, киргизские «молды» дают широкий простор своей фантазии, изображаю.щей такие басни, которые запугивают доверчивых и впечатлительных степняков.

Когда мы предложили Чумбаю послушать нашей беседы из слова Божия, то он согласился с полною охотою. Внимание к нашей беседе выказывал такое глубокое, что мы, одушевляясь им, невольно должны были раскрывать предмет своей беседы подробнее. Выражая свое одобрение и видимое довольство нашею беседою, Чумбай углублял свое внимание, подвигаясь все ближе к нам, как бы боясь пропустить и одно слово.

В заключение своей беседы мы прочли ему из Евангелия о втором пришествии Иисуса Христа и затем спросили: какое учение кажется ему более верным и лучшим? Чумбай ответил: «Ваше учение гораздо лучше. Видно, муллы наши только обманывают нас». Затем Чумбай начал высказывать похвалу русской вере и довольство, что пришлось ему узнать немало доброго об этой вере, при чем высказывался пренебрежительно о вере магометанской.

Глубокое его внимание к нашей беседе, похвала и одобрение христианской вере, несочувствие к вере магометовой дали нам право предложить Чумбаю вопрос прямо: почему бы ему не принять веру Христову?

– Что ты, Чумбай, на это скажешь?

Опустив глаза вниз, Чумбай принял вид как бы глубоко размышляющего по поводу предложенного ему вопроса.

Прошло минуты три общего молчания. Мы с напряженным вниманием следили за выражением его лица, силясь отгадать его ответ.

– «А вот что я вам скажу», – наконец заговорил Чумбай, – и мы превратились в слух: «сегодня утром купил я козла за 1 р. 50 к. Рубль-то я уже отдал за него, а 50 к. обещался уплатить вечером, занявши у кого-нибудь; так не можете ли вы одолжить мне 50 коп.»?

Признаться, мы были изумлены таким ответом, который так озадачил нас. Что мы сразу не знали, что и сказать лукавому собеседнику нашему. Все поведение Чумбая во время нашей с ним беседы, продолжавшейся полтора часа, было по-видимому, так искренно, что не давало нам никакого повода заподозрить в слушателе лицемерие!.. Однако ж мы повторили свой вопрос, заметив Чумбаю, что сначала надобно ему так или иначе на него ответить, а потом говорить о другом деле. Чумбай не повторил своей просьбы, но, вставая, сказал: «надо подумать». При выходе его из нашей юрты мы ему напомнили, чтобы он не забывал слышанного от нас и действительно бы об этом подумывал, ибо слышанное им стоит того, чтобы не забывать и помышлять о нем. Чумбай обещал помнить; но мы теперь не вправе верить сему обещанию»!

Однажды о. Филарету пришлось беседовать с некрещеным калмыком, известным у русских и инородцев под именем Яшки. Зашла речь о язычестве и христианстве.

«Видя полное согласие Яшки со всеми доводами при сравнении христианства с язычеством и слыша от него порицание последнего словами: «конечно, кто не знает что наша вера худа», – я, пишет о. Филарет, спросил Яшку: почему он не хочет быть христианином? И получил ответ: «Я человек старый и мне ли думать о перемене веры? Кажется мне, что я не мог бы держать крещеную веру, как следует; а если так, что для чего и креститься? Вы говорите, что все некрещеные будут осуждены Богом на вечные мучения, а я как посмотрю на русских крещенных, то и не знаю, кто больше будет отвечать пред Богом: мы ли некрещеные или крещенные».

– Как так?

– А так, хотя бы например: чиновники людей притесняют, делая правого виновным, а виновного правым. Это мне не раз приходилось видеть на веку своем. Потом, купцы сбывают всякую гниль за хороший товар и берут за неё втридорога; кто не может отдать в срок долг свой, с того чуть последнюю шубу не снимают. Крестьяне же так и стараются обмануть нашего брата; сколько за ними пропало моего»!...

Так, нехристианская жизнь русских часто удерживает инородцев от крещения.

Иные киргизы не принимают христианства только потому, что-де от русского Царя нет прямого приказа киргизам креститься.

«В хозяине одной юрты, по имени Дюйсембе, мы заметили особую внимательность к нам, и внутреннее чувство наше подсказало нам, что с этим стариком можно вести беседу попрямее. Однажды мы застали его в юрте одиноким и решились поговорить с ним. На вопрос наш: давно ли он начал в своей жизни держать пост, Дюйсембе ответил: «С пятнадцатилетнего возраста, так как с этого возраста должно поститься по магометанскому закону. А раньше, лет 50–60 тому назад, киргизы вовсе не постились, Богу не молились, ни других обрядов магометанских не знали. Муллы же, приехавшие из Казани, Ташкента, Бухары, всему этому выучили. Лет 50 тому назад, или по более, в Тарбагатае жил один мулла, по имени Кара-мулла, 120-ти лет. Этот мулла чего только не делал с киргизами, чтобы они приняли Магометову веру! И розгами драл, и голодом морил, и разные пытки делал, кто не хотел веру Магометову принять. Тех киргизов, которые не хотели надевать «маси» (кожаная обувь наподобие крюка) и «кебис» (калоши), по приказанию Кара-муллы, валили на землю, несколько киргизов держали ослушника, а другие натягивали на него обувь. С каждой волости давали тому мулле по 100 баранов и по нескольку штук разного скота, – и все это он раздавал бедным людям».

– Значит киргизам насильно навязали Магометову веру?

–Да, мы так думаем, что веру магометанскую нам насильно навязали. А все это муллы! Да мы не всякому из них и верим: один говорит так, другой – иначе, а третий еще иначе, – только и слава, что магометанская вера»!

– Русская же вера не такая, – сказал я. – Если переспросить всех русских мулл в Сибири и России, то все они о вере своей скажут одно и то же, потому что вера русская – вера истинная. Слыхал ли ты чего-нибудь доброго или худого о вере русской?

– Немного слыхал, но все доброе. Да и Царь наш, говорят, крепко держится русской веры; значит, русская вера лучше нашей.

– Это верно. Но Царь был бы весьма рад, если бы все его подданные были одной с ним веры.

– Царь велит брать с нас «чегерак» (подать) и мы беспрекословно отдаем ему. Повели он нам принять веру русскую, – и мы бы приняли ее, – ответил Дюйсембе.

Почти такой же ответ пришлось услышать о. Филарету и от одного муллы, когда они беседовали о вере.

– Вы хотите говорить о вашей вере. Хотя она мне мало знакома, но я знаю, что русская вера – хорошая вера. Спорить с вами и отстаивать свою веру я не могу. Вы человек ученый, а я только грамотный; слушать же мне вас теперь недосуг. Но я давно думаю так: почему же вашему архиерею не поспорить о вере с нашим муфтием, и если архиерей переспорит муфтия и докажет ему, что вера христианская правая вера, а магометанская ложная, тогда муфтий принял бы вашу веру, а с ним приняли бы и мы.

– Сомневаюсь, чтобы признание муфтием превосходства христианской веры пред магометанской склонило его к принятию крещения. Я полагаю, что и ты ответить отказом, если бы тебе предложить принять веру Христову, хотя ты и похваляешь её и сам сознаешь, что вера христианская – хорошая, в смысле, конечно, чистоты и истинности её учения.

– Да, я не согласен креститься. А почему бы Царю не издать приказ, чтобы все его подданные крестились?

Так, и мулла и простой киргиз не прочь креститься, но, не получая на то царского приказа, видят в этом обстоятельстве косвенное одобрение своей вере.

По поводу отказа муллы принять христианство, несмотря на сознание им превосходства христианства над магометанством, припомнился нам рассказ покойного преосвященного Петра Томского, в бытность его епископом Уфимским. На одном из официальных обедов в г. Уфе был и тамошний муфтий, который с такою, по-видимому, искренностью и так горячо говорил о возвышенности христианского учения и превосходстве веры Христовой пред всеми другими, что преосвященный Петр невольно обратился к муфтию с вопросом: почему бы ему не принять христианской веры, если он так симпатизирует ей? Муфтий ответил: «Теперь я получаю столько-то тысяч содержания и пользуюсь великим почетом не только среди магометан, но и русских сановников, будучи, напр., приглашен сюда вместе с вашим преосвященством. А окрестись, – я теряю средства и почет; тогда не придется мне видеться с вами здесь, ибо я буду тогда ничто». Мнение муфтия едва ли ошибочно. «Священник Павел Савабе, известный православный проповедник в Японии, пока был языческим бонзой, с уважением был принимаем в доме русского консула; но лишь только принял православие и крестился, тотчас получил отказ в приеме»²⁰⁹.

Много отказов приходится выслушивать миссионеру на предложения инородцам креститься. Различные мотивы выставляются ими при этом. Иные напр., так отвечают:

«Кто видел мучения и радости, которые будут после смерти? Пусть придет кто-либо с того света и подтвердит то, что вы говорите, – тогда и окрестимся».

«Если уже все некрещеные будут в одном месте страдать и мучиться, то мы не желаем быть в разлуке с ближними нам: если терпеть муки, так вместе».

«Бог один и мы веруем в Него; а креститься нет надобности».

«Кто в какой вере родился, в той должен умереть».

«Ведь Бог сотворил первых людей некрещеных, зачем же Он теперь требует креститься»?

***

Несмотря на все препятствия, которые пришлось преодолевать киргизской миссии, Богу угодно было насадить виноградник Христов и среди киргизских степей. Это – дело милости Божией к киргизскому народу, к миссионерам, трудившимся среди киргизов, к великой России, которая в единоверных киргизах, в киргизах христианах, скорее найдет сочувствие религиозно-национальным чаяниям и ожиданиям, чем в киргизах-магометанах.

Благодарение Богу! среди казаков и русских поселенцев на далеком Алтае и в степи киргизской было немало людей, которые доброю христианскою жизнью и словом убеждения содействовали миссии в её святом деле. Находились благотворители, которые своими пожертвованиями оказывали посильную помощь миссии в её заботах о возможном материальном обеспечении новокрещенных. Встречались самоотверженные деятели, которые, не щадя трудов, здоровья и самой жизни, всецело посвящали себя миссионерскому служению. Они неустанно проповедовали слово Божие, насаждая грамотность и среди новокрещенных инородцев и среди русских поселенцев, они ревностно трудились, не ожидая награды, похвал и доброй славы мира сего. В заботах о возможном благосостоянии новокрещенных, они искореняли нехристианские обычаи, всюду стремились посеять здравые слова христианского учения и привить добрые христианские нравы и порядки жизни.

Природное гостеприимство инородцев, развитие среди них грамотности, желание во всем подражать русским, невольное преклонение пред величием православной России и православного Русского Царя – оказывают немалое содействие миссии в деле христианского просвещения инородцев. Преизобильная же благодать Божия, при распространенном среди иноверцев убеждении в превосходстве христианства надо магометанством и язычеством, заметно благословляла усердные труди миссионеров, призывая ко Христу новых и новых чад из среды различных инородцев, в том числе и киргизов.

О. Филарет в своих миссионерских записках упоминает о некоторых замечательных случаях обращения в христианство из язычников и магометан. Остановимся на некоторых из них.

Крещение одного из язычников, именно Яшки Епрышева, ныне Пантелеймона, замечательно по очевидности доказательства бессилия человеческого без помощи благодати Божией в деле приведения язычников ко Христу с одной стороны и могущественной силы этой благодати – с другой.

Епрышев живет в Ильинском (на Алтае) много лет. Хотя он до настоящего года (1881 г.) был и язычник, но никогда (живя в Ильинском) и ни чем выражал своего языческого суеверия: кама, например, ни сам к себе не приглашал, ни тот к нему не ездил. Напротив, будучи совершенно одиноким и не имея сообщества языческого, Епрышев узнал от Ильинцев кое-что из жизни Спасителя, некоторые краткие молитвы, заходил иногда в церковь и давал деньги на свечи. Кроме сего, характер и образ жизни Епрышева всегда и от всех вызывал одно лишь одобрение: он был честен, добр, трезв, кроток и аккуратный исполнитель общественных повинностей, а потому Ильинцы и не имели повода удалить его из своего общества, к которому они привык, как к родной семье.

Много раз и предместники мои и я уговаривали Епрышева креститься, а из Ильинцев редкий не старался склонить его к принятию св. крещения, но все многолетние частные и общие наши наставления и убеждения были напрасны. «Знаю и верю, что спасти свою душу можно только в вере крещеной, которую содержат Ильинцы; не раз я думал быть крещеным, но лишь только подумаю о крещении, как что-то начинает меня удерживать, а что – и сам не знаю». Такие ответы часто получались от Епрышева.

Но вот в горы Алтайские приносится икона св. великомученика Пантелеймона с частью его целебных мощей. Слышит о сем и Епрышев; бежит и он вместе с Ильинскими новокрещеными в соседнюю деревню для встречи св. образа, кланяется ему, подает денежное пожертвование, покупает свечи, провожает всюду по селению Ильинскому и чрез два дня, проводив св. образ, приезжает ко мне, падает в ноги и говорит: «Крестите меня, батюшка; теперь я уже не могу быть некрещеным… Как прежде меня что-то удерживало от крещения, так теперь какая-то сила толкает меня к крещению. Я думаю, что св. Пантелей заставляет меня креститься, а потому прошу вас, дайте мне имя Пантелея».

К несказанной обще нашей радости Епрышев, после должного приготовления, был окрещен с именем Пантелеймона. «Никто же может прийти ко Мне, аще не Отец, пославый Мя, привлечет его» (Иоан. VI, 44).

В числе принявших крещения (в 1886 г.) особенное внимание обращает одна степнячка-киргизка Шарипа по тем препятствиям, которые пришлось испытать ей, прежде чем она крестилась.

Живя в глубине степи, никогда не видав русских людей, Шарипа слышит, что в «Жуане-Дуан» (новая деревня)²¹⁰ некоторые киргизы крестятся, принимая неведомую ей веру. Сначала у неё является недоуменный вопрос: что это за вера, которую принимают некоторые её единоплеменники? Этого вопроса никто не мог разрешить из её родных, из которых, если кто и знал что-либо о христианской вере, то разве только то, что вера эта русская, и принимающих её погружают в воду. Чем более думала Шарипа о неведомой её вере, тем больше являлось у неё желание, конечно, безотчетное, принять эту веру.

И вот в одну ночь она оставляет свой аул и, не зная направления своего пути, идет куда глаза глядят. Слышав, что Буконь находится возле Кокпектов, где служит работником её брат, она заходит в юрту, расспрашивает дорогу в Кокпекты и на вопрос: «куда и зачем она идет», – Шарипа отвечает: «повидаться с братом». Боясь, чтобы её не догнали. Она шла степью без дороги, избегая возможной встречи с своими знакомыми.

Однажды в сумерки она встретилась с несколькими волками; страх овладел всем её существом, она остановилась в трепетном ожидании к себе непрошенных гостей. Остановились и волки… Что делать? Опасность быть растерзанной волками перед глазами. В эту минуту ей является такая ободрительная мысль: «если вера, ради которой я теперь иду, угодна Богу, то Бог не допустит погибнуть мне». Прошло несколько мучительных минут борьбы жизни со страхом смерти, и волки отправились в сторону, в глубь степи.

С радостью о спасении от опасности и утешительною мыслью об угодности Богу её желания, Шарипа ускорила свои шаги и на четвертый день прибыла в Буконь. В виду обстоятельств предшествовавших её крещению, мы дали её имя Вера.

Принятие христианства, по благодати Божией, производит на киргизов такое глубокое воздействие, что некоторые из них делаются образцовыми христианами в жизни и при смерти. Бывало немало случаев замечательно мирной христианской кончины новокрещенных киргизов. Таковым был, например, умерший киргиз Георгий. Болезнь его была – сначала паралич нервов, а потом мышц ног. Больной лежал в постели полгода и заживо разлагался, так как от сильных пролежней образовались на теле его раны с большими дырами, откуда кусками выпадал гной и видны были голые кости. И что же? Безропотное терпение в страданиях, чистосердечное признание и таковое же со слезами сожаление о своей греховности, твердая вера в Иисуса Христа и душевная жажда скорее соединиться с Ним – вот каково было душевное состояние больного до последних минут жизни.

Незадолго до своей смерти Георгий попросил меня написать ему духовное завещание, в котором, между прочим, просил прибавить, что он умирает с твердою верою в Иисуса Христа и надеждою на Его милосердие.

1 апреля (1885 г.) Господь привел меня, рассказывает в своих записках о. Филарет, окрестить степнячку-киргизку Кунджарык. Будучи больною не один год, она решилась креститься с одною надеждою на милосердие Божие – освободиться от угнетавшей её болезни.

Бросив мужа и родной очаг, она прибежала в Буконь и изъявила нам о своем искреннем желании принять веру христианскую. Вскоре прибежал и муж её, но она не пожелала его видеть, и по кратком оглашении была окрещена с именем Ирины.

Как при крещении, так и после оного, Ирина часто выражала твердую веру во Христа и радость, что Господь привел исполнить сердечное её желание быть крещенною.

В первые дни после крещения Ирина чувствовала себя лучше, но потом болезнь её ухудшилась настолько, что явились очевидные признаки вполне развившейся чахотки, и Ирина начала таять.

В продолжении всей её болезни не слышно было от нее слова ропота. Ум и сердце её всегда были устремлены к Богу: «я только и думаю о Боге Иисусе Христе», были её собственные слова.

За несколько минут до смерти, когда язык её перестал выражать сердечную её молитву, умирающая, собрав последние свои силы, охладевающею уже рукою сотворила на себе крестное знамение и, потухающим взором взглянув на святую икону, предала Богу свой дух.

Истинно-христианская кончина новокрещеной произвела благотворное впечатление на буконцев, которые потом говорили: дай Бог каждому из нас умереть так, как умерла новокрещенная Ирина»!

Воспоминания о доброй христианской жизни, о мирной кончине новокрещенных киргизов доставляют миссионеру великое душевное утешение, иногда до забвения горестей и скорбей. А этих скорбей так много выпадало на долю служителей киргизской миссии.

«Мы указывали на природные свойства душевного характера киргизов для того, чтобы видеть, как трудно миссионеру узнать искренность желания киргиза принять веру христианскую и угадать благонадежность его, как будущего члена церкви Христовой. Но еще более труда и забот предстоит миссионеру при духовном воспитании новокрещеного и устройстве его быта. Здесь начинается целый ряд огорчений, неприятностей и, наконец, тяжелых скорбей. Вера никогда не была для киргиза предметом глубоких размышлений. Сколько поэтому требуется усилий со стороны миссионера, чтобы сосредоточить внимание новокрещеного на воспринятой им вере, заставить его хотя изредка размышлять о ней, будить и поддерживать в нем сознание в необходимости и пользе сих размышлений, как вызывающих живость нашей веры. Чтобы воспринимаемое новокрещеными нравственное христианское учение выражалось в их жизни, чтобы под влиянием этого учения сколько-нибудь ослабить дурные природные их качества, – каких усилий и терпения требуется от воспитателя! При таком важном деле действительно необходимо уготовить свое сердце, ибо искушения при этом неизбежны.

Находясь работником у казаков, киргиз, пока не крещен, безропотно несет свою нелегкую работу, недостаточно оплачиваемую, благодаря обилию рабочих рук. К пренебрежительным отношениям своего хозяина казака он привык и чрезмерные взыскания, выражающиеся то бесцеремонным вычетом из его жалования за малоценную потерю, то самоуправною кулачною расправою, он молчаливо переносит не по смирению, которого у него нет, а по бесполезности для него иска.

Не то видим в крестившемся киргизе. Прежде всего он желает видеть в хозяине своем не прежнего хозяина, под час деспота, а брата, а потому и отношений к себе требует братских. Всякое презрительное слово, в особенности обозвание его «собакою», так обычно на языке казаков. Глубоко его оскорбляет. У него является сознание не только того, что он крещеный, но что он – уже и русский. Признавая себя русским, новокрещеный стремится во всем подражать русским. Нередко он сразу бросает все, что только напоминает ему киргизское. Он с охотою готов облечься во всего внешнего русского человека и воспринять всю хозяйственную обстановку, если бы только были у него для этого средства».

К сожалению, не у всех русских в достаточной степени развито чувство религиозного и национального самосознания. Иногда они оказывают поддержку новокрещенным киргизам, а иногда своими бесчеловечными поступками жестоко обижают их.

«Во время заведывания моего кокпежами (1884 г.) мною окрещен был семнадцатилетний киргиз Ковлембай, нареченный Алексием. Последний на вопрос мой: «что его побуждает принять русскую веру», – отвечал: «русский на своем слове стоит». Но это юноша, вероятно, был такого мнения о русских только до того времени, пока покороче не узнал своего крестного отца, кокпектинского казака, у которого новокрещеный был работником. Этот казак не только не выполнил своего обещания, данного своему крестнику, как крестный его отец, но и как хозяин своему работнику. Он его слишком нагло обидел при выдаче следуемого за работу и приходившегося ему хлеба. Кроме того, новокрещеный часто слышал от своего крестного отца обидное название «собакою». Жизнь новокрещеного в доме своего крестного отца сделалась невыносимою, и он оставил его.

А вот и другой подобный же случай.

Два брата киргиза, окрещенные и оставленные на попечении одного крестьянина, изъявившего желание позаботиться, по мере сил своих, об их нуждах духовных и телесных, выгнаны последним из своего дома; причем выгонявшим сняты были с новокрещенных кресты.

Так ли должны поступать братья во Христе? Поистине, горе от лже-братий!

Враждебно настроенные против христианства, киргизы всячески препятствуют распространению христианства среди своих сородичей. Бывало немало случаев, когда киргизы похищали новокрещенных, уводили их в степи, употребляя всевозможные усилия к тому, чтобы побудить их отказаться от христианства.

В июле явился к нам киргиз Кулуджанской волости Джумабай, 18 лет, с просьбой крестить его при том немедленно, так как отец его скоро должен явиться сюда и может насильно увезти его в аул. Сначала мы не доверяли причине его торопливости и хотели было помедлить крещением, но свидетельство некоторых буконцев о том, что отец Джумабая действительно ищет его и что он, по жестокости своей, найдя своего сына еще некрещеным, решится на самые крайние меры, чтобы не допустить его до крещения.

Мы вынуждены были крестить его на другой день и нарекли ему имя Андрей.

Настало время покоса, и Андрей начал косить сено своему хозяину – буконскому казаку.

Однажды он поехал на покос с одним только слепым сыном хозяина. Вдруг является на покос отец Андрея, киргиз Тергемис с несколькими посторонними киргизами и настоятельно требует, чтобы Андрей немедленно ехал с ним в аул. Андрей отказался; тогда отец его с своими товарищами схватывают и насильно увлекают его в степь!

И таких случаев было немало, когда новокрещенных киргизов похищали в степи их дикие сородичи. Горе от сродник!

Хотя и не особенно благоприятны были обстоятельства существования киргизской миссии, все же дело было начато и начато довольно успешно. И духовною и светскою властью обращено было серьезнее внимание на миссию среди киргизов и на её нужды. А нужд было много! Особенно вопиющи были нужны миссии в деле обеспечения новокрещенных киргизов. Миссия, кроме пожертвований, не имела для этого никаких средств; пятьдесят же рублей всего миссиею получаемых (в 1886 г.) из сумм, ассигнованных на содержание миссии Алтайской, не могли удовлетворить и крайних нужд новокрещенных, так как принимавшие св. крещение ровно ничего у себя не имели.

Вспоминая о первых годах существования миссии, можно только благодарить Бога, пославшего ей помощь, покровительство и защиту в лице главного начальника Степного край, который, верно понимая значение православия в деле обрусения и просвещения инородцев, весьма сочувственно относился к задачам миссии.

Каковы были взгляды и заботы о киргизской миссии незабвенного для миссии Г. А. Колпаковского, об этом можно судить хотя по следующей выписке из Всеподданнейшего отчета Степного генерал-губернатора за 1887 и 1888 гг. о возможности и своевременности приятия мер к распространению православия среди киргизов.

«Повергая в 1886 г. на Всемилостивейшее благовоззрение Вашего Императорского Величества мой всеподданнейший отчет, я изложил, что древние основы быта киргизов подверглись значительной ломке под влиянием временного положения об управлении степными областями, введенного в действие в 1869 году. В основу административного деления народа на волости, положено территориальное начало взамен родового и выборному началу при назначении на должности волостных управителей дано предпочтение перед существовавшим дотоле главенством аристократических фамилий. Эти новые начала, особенно право народа избирать своих ближайших начальников, существенно изменили нравы и обычаи киргизов, причем весьма многое из самых основ нравственно-бытового мира этого народа оказалось неприменимым более в современном строе жизни.

При таких условиях, когда старые нравственные устои народной жизни расшатаны, а новых еще не создано, естественно, что народ ищет духовной опоры в религии и потому прислушивается к проповеди вероучения Магомета, распространяемой купцами-татарами и бухарцами. Между тем, хотя киргизы и причисляют себя к мусульманам, громадное большинство народа имело до последнего времени весьма слабое понятие о сущности вероучения Магомета, или вернее сказать, не имело о нем почти никакого понятия. Религиозный индифферентизм киргизов происходил от того, что у них был свой, созданный всею историею этого народа, изустный кодекс нравственно-бытовых правил, которыми определялись все общественные и личные права и обязанности человека. Этот кодекс изустных правил имел такое могущественное влияние в среде киргизов, что для учения Магомета не было почти почвы; одним словом, киргизы были индифферентны к исламу потому, что были глубоко преданы нравственно-бытовым правилам, вытекавшим из родового строя народной жизни. Когда родовой строй потерял санкцию закона и в силу этого постепенно был вытеснен из жизни, киргизы начали искать нравственной опоры в религии, к которой до того времени были индифферентны; этим настроением народа пользуются ведущие торговлю в степях купцы из татар и бухарцев, тайно проповедуя вероучение Магомета. Хотя законодательными мерами охраняется пока религиозный индифферентизм киргизов, которым разрешено избирать мулл только из среды киргизских же общин, не имеющих ученых фанатиков ислама, но меры эти сохранят свое значение лишь до того времени, пока муллы не заразятся фанатизмом от тайных проповедников их татар.

При таких обстоятельствах я пришел к убеждению, что настала пора для православной церкви воспользоваться благоприятным моментом и выступить с открытою проповедью православия там, где идет тайная пропаганда вероучения Магомета. В ряду мер к ассимилированию наших азиатских владений с Империей на первом плате должна, по моему убеждению, стоять мера, направленная к достижению духовного сродства.

Если настоящие соображения представляются несколько отвлеченными и не заключают точных доказательств, что для повсеместной проповеди православия в среде киргизов действительно насупил благоприятный момент, то я священным долгом почитаю представить на Всемилостивейшее благовоззрение Вашего Императорского Величества некоторые данные и соображения относительно той среды, которая несомненно подготовлена к восприятию божественного учения Господа Нашего Иисуса Христа.

Согласно временного положения, киргизам предоставлено право пользоваться землями общественно, но принцип общественного землепользования проведен в означенном положении не в виде исключительного руководящего начала, а допущен также и другой принцип, в силу которого киргизам дозволено пользоваться землею по установившему обычаю; обычай же допускает, что иногда богатые пользуются огромными пространствами, а бедные или стеснены, или же им предоставляют такие земли, на которых нет ни хорошего корма, ни воды. В силу этих обстоятельств, из киргизских общин выделились и продолжают выделяться такие обедневшие люди, у которых нет ни скота, ни приюта. Эти несчастливцы живут заработками на местных заводах и рудниках и главным образом – наймом на земледельческие работы у казаков. Почти все эти киргизы говорят по-русски, научились обработке полей и огородов, не надеются ни на какую помощь от своих соплеменников и ни чем с ними не связаны. Положение этих несчастливцев печальное, ибо рабочая плата в степных областях ничтожная; уже теперь таких бедняков насчитываются многие тысячи; они трезвы и трудолюбивы.

Вот та среда, которая несомненно примет учение Христово, вот та почва, на которой это божественное учение принесет наверно добрый плод, нужно только чтобы новокрещенные не были лишены постоянного духовного попечения священников-миссионеров, для чего надлежит образовать их этих неофитов особые селения.

Земля и лес могут быть отведены новокрещенным даром, согласно правил временного положения, но необходимо помочь им обзавестись рабочим скотом и простыми земледельческими орудиями, иначе, получив надел, они не будут в состоянии приступить к обработке земли.

Если православная церковь протянет руку помощи этим отверженцам мусульманского мира, то в самом непродолжительном времени они образуют многолюдные и зажиточные селения, вокруг которых сгруппируются постепенно и прочие небогатые киргизы, утомленные борьбою с лишениями, необеспеченностью и опасностями кочевой жизни. Алтайская духовная миссия послала в Семипалатинскую область одного миссионера, но этого, конечно, недостаточно. Я оказал миссионеру всякое содействие, какое было только в моей власти: выдал всем киргизам, принявшим православие, денежное пособие и подарки, затем приказал отвести вблизи поселка Буконского участок земли в 600 десятин, дабы новокрещенные могли там поселиться и заняться хлебопашеством, и, наконец, предоставил в распоряжение миссионера несколько земледельческих орудий для распределения между новокрещеными.

Успех этого святого дела может быть достигнут тем скорее, чем благовременнее будет учреждена Омская епископская кафедра, для каковой цели, по предложению обер-прокурора Святейшего Синода, собраны и представлены ему сведения о расходах потребных на устройство помещения для архиерейского дома, для консистории и прочее, и о церковных приходах, которые должны быть подчинены Омской епархии; на содержание её потребуется ежегодно 19,000 р. Не могу пройти молчанием, что в виду предстоящей задачи в сан Омского епископа должно быть возведено лицо, основательно знакомое с миссионерскою деятельностью, способное руководить священною миссиею, водрузить знамя Христово в киргизских степях и распространить в них православие».

С должным вниманием и почтением относился Г. А. Колпаковский и к основателю киргизской миссии, о. Филарету Синьковскому, об этом свидетельствуют письма Г.А. Колпаковского к о. Филарету. Приведем хотя одно письмо для характеристики отношения этих деятелей к киргизской миссии.

                                    С.-Петербург, 17 мая 1890 г.

                        Ваше Высокоблагословение,

                              Достойнейший отец Филарет!

Не исполнив по не зависевшим от меня причинам Вашего поручения²¹¹, я в глубине души скорбел, что быть может в сердце Вашем заронилась искра неудовольствия против меня; полученное же письмо от 15 апреля рассеяло мои опасения и утвердило в мысли, что Вы, как строгий последователь христианских добродетелей, простили мою невольную вину и порадовали известием с предположение развить миссионерское дело среди киргиз. Сердечно благодарю Вас за это, многоуважаемый отец Филарет, и от души радуюсь выпавшему на Вас жребию, для борьбы с мусульманством. К сожалению, много упущено для этого времени; но и теперь, если распространением проповеди Христовой будут руководить такие энергичные и терпеливые деятели, каким заявили себя Вы, достойнейший пастырь, то результаты миссионерской деятельности окажутся весьма благоприятны.

Не знаю, как решен вопрос об учреждении миссионерских станов и в каких пунктах предположено открыть эти станы; я решаюсь сообщать Вам на этот счет свои соображения. По моему мнению, выраженному во Всеподданнейшем отчете, для успеха миссионерского дела джатаки представляют совершенно подготовленный элемент.

Проживая постоянно в русских городах и казачьих станицах, джатаки освоились с русскими; во многих случаях едят с ними из одной чашки и за одним столом; соблюдают русские праздники и даже ходят в церковь. В виду такой подготовленности, при содействии русских людей, у которых джатаки целыми семьями находятся в услужении, их легко обратить в православие и для того миссионерские станы следовало бы приурочить к таким пунктам, где наиболее находятся джатаки. Но какие же такие пункты? – спросите Вы. На этот вопрос я охотно отвечу, что миссионерское дело может процветать во всех степных и пограничных с Китаем городах и в прочих населенных в степи русскими местностях, в особенности же в казачьих станицах, жители которых, владея свободно киргизским разговорным языком, могут быть весьма полезными сотрудниками миссионерству; но для того, чтобы дело обращения киргиз в православие имело незыблемое основание, надлежит поселить их на казенной земле с достаточным количеством луга, пахотного поля и леса, дать им рабочий скот и земледельческие орудия, – тогда все джатаки станут христианами. Православие, таким образом, протянет руку помощи мусульманам, отверженным их средой. Эти мусульмане, обратясь к христианам, сделаются богаче и цивилизованнее прочих киргизов и со временем образуют такую силу, пред которой соотчичи их будут преклоняться, а в таком случае и миссионерскому делу откроется широкое поле для своей деятельности.

Выражая в заключение мое сердечное желание, чтобы главенство над киргизской миссией вверено было Вам, многоуважаемый о. Филарет, и чтобы предполагаемая поездка на Соленое озеро с гигиенической целью для восстановления своих поколебленных суровою жизнью физических сил, принесла ожидаемую пользу, покорнейше прошу передать мой сердечный поклон Буконским и Кокпектинским жителям, поблагодарить их за па мять обо мне и пожелать здоровья, довольства и наилучшего преуспеяния в хозяйстве.

Вместе с тем поручая себя с семейством Вашим пастырским молитвам и свидетельствуя усердное почтение, имею честь быть

                        Вашим покорным слугою

                                    Г. Колпаковский.

Неустанные труды о. Филарета в деле проповедания слова Божия. В построении храмов, в заботах о религиозно-нравственном просвещении вверенной ему паствы – не могли остаться не замеченными Высшею властью.

По определению Св. Синоад в марте 1889 г. о. Филарет Синьковский награжден саном протоиерея, 12-го июля того же года назначен вторым помощником начальника Алтайской и Киргизской миссий Томской епархии.

В 1890 г. о. Филарет принимает монашество с именем Владимира и, согласно указа Святейшего Синода от 1 сентября, возводится в сан игумена, а в мае следующего года – в сан архимандрита.

26 июня 1891 г., по докладу Святейшего Синода, Высочайше повелено ему быть епископом Бийским, викарием Томской епархии. 18 августа 1891 г. основатель Киргизской миссии был хиротонисан во епископа в Петербурге, в Александро-Невской лавре.

Промыслу Божию угодно было самоотверженного веропроповедника среди киргиз вознести на высоту епископства. Малоизвестному прежде труженику в деле религиозно-нравственного просвещения среди сибирских инородцев вручено было кормило духовной власти, и преосвященный Владимир, с возведением в сан епископа, назначен начальником Алтайской и Киргизской миссий.

Только два года пробыл преосвященный Владимир в должности начальника миссий. Но и за это короткое время своего управления преосвященный приобрел общую нелицемерную любовь и расположение свой паствы. Во время своего недолгого начальствования и архипастырствования в Алтайской миссии владыка обратил особенное внимание на материальные нужды миссии. Благодаря его попечительности, Алтайская миссия получила такие великие и знаменательные жертвы. Каких она никогда не получала прежде, да едва ли когда получит и после. Преосвященный Владимир возбудил внимание к миссиям не только в различных слоях общества, но и лиц высокопоставленных. Так, его высокопревосходительство, г. обер-прокурор Св. Синода, К. Н. Победоносцев, кроме своего милостивого отношения к миссиям Алтайской и Киргизской, в бытность начальника этих миссий в С.-Петербурге, являл самое живое участие в делах этих миссий и нравственное воздействие на их деятелей, исходатайствовал право для Алтайского миссионерского Катихизаторского училища; содействовал выдаче различных книг на школы миссии из Хозяйственного Управления при Святейшем Синоде на сумму 800 р., противораскольнических книг для братства св. Димитрия на 900 р. и, наконец, сам пожертвовал из собственных средств 2,000 р., архиерейское облачение и 16 священнических облачений. Дочь коллежского ассесора А. Г. Товарова пожертвовала при преосвященном Владимире на нужды Алтайской миссии дом в Москве стоимостью в 300,000 р. Бийский купец Я. А. Сахаров пожертвовал в пользу двухклассной школы при Бийском архиерейском доме 15,000 р. Протоиерей о. Иоанн Сергиев (Кронштадтский) пожертвовал на миссии 500 р. Были пожертвования и от других лиц.

Преосвященный Владимир трудился в пределах Алтайской и Киргизской миссий сначала миссионером, а потом начальником. 18 лет, – и в эти годы он не только носил на себе все тяготы и болезни миссионерского служения, но отдал этому служению все свои молодые силы и, наконец, надломил свое, крепкое прежде, здоровье до того, что не стал уже выносить суровости сибирского климата. Этот тяжкий недуг и заставил преосвященного Владимира оставить Бийскую кафедру и желать перемещения в более теплый климат.

В июне 1893 г. его преосвященство, преосвященнейший Владимир, епископ Бийский, был назначен епископом Владикавказским. О своем отъезде из Бийска во Владикавказ преосвященный уведомил всех оо. Миссионеров письмом от 25 июня 1893 г.

«Промыслительною волею Всевышнего мне вручена Владикавказская епархия», – писал владыка оо. миссионерам. «Еще несколько дней, и я должен буду оставить настоящее свое место, вероятно, навсегда. Невыразимо тяжело разлучаться с теми местами и лицами, с которыми я сроднился душою и сердцем в течение 18 лет! Облекавшие меня, недостойнейшего, архипастырскою властью и ставившие во главе братий моих надеялись видеть во мне, как в человеке некоторого опыта, более или менее полезного деятеля. И сам я, при полном сознании скудости своих сил, горел желанием отдать все силы тому святому делу, к коему был приставлен. Но надежда надеявшихся и желание моего сердца не сбылись: я ничего не мог сделать. Причина сему для вас, братие, ведома – это жестокий недуг мой, служивший всегдашним препятствием к осуществлению надежд и желаний. Не скрою, впрочем, что, лежа на болезненном одре и находясь в летнее время вдали от Алтая и часто мысленно обозрев все станы Алтайской и Киргизской миссий, я подолгу размышлял о различных нуждах миссий и способах удовлетворения сих нужд. Но то была только работа мысли и неосуществившиеся желания моего сердца, что и вызывало во мне тяжелую скорбь душевную, усугублявшую страдания мои телесные. Не упрекайте меня, братие, в малодушии, которое, не стерпев суровости воздуха, боясь подвергнуться более тяжким болезням, побуждает меня удалиться из предел сих. Если бы опасность угрожала только моему здоровью, а не самому делу служения моего, если бы от неё не происходило ущерба, и, может быть, вреда многим, – я пренебрег бы его для миссионерского дела на Алтае и в Киргизской степи, чтобы не разлучаться с вами, добрыми сотрудниками моими, до конца жизни. Но мог ли я не скорбеть духом, не сокрушаться сердцем, когда видел, что препятствием к благоуспешности в делах миссий служит мой тяжкий недуг? Скорбь моя при разлучении с сотрудниками моими облегчается тем великим утешением, что при отшествии моем, не только отсюда, но и из сей земной юдоли, я всегда буду молитвенно воспоминаем в храмах миссии, как бывший немощный слуга Христов и сотрудник благовестников Алтая и Киргизии, которые, будучи верны заветам отцов своих, беспрестанно молятся друг за друга; и я крепко верю, что таковыми они пребудут дотоле, пока пребудут церкви Божии в миссиях. Прошу и молю вашу любовь простить мне, если я чем огорчил и оскорбил вас словом или делом, да и Отец Небесный простит нам все согрешения наши. От всего сердца молю Господа, да пошлет Он вам вместо меня – архипастыря доброго, сильного духом и телом, могущего понести всю тяготу архипастырского служения со всею ожидаемою от него пользою пасомых. Да осеняет Всесильный вас и паству вашу всегда своим небесным благословением; да ограждает выну своею благодатию, да охранит и сохранит вас с паствой навсегда под кровом Своей отеческой милости и благословения целых, здравых, благоденствующих. Сего желали мы вам, находясь посреди вас; о сем будем молиться, и, разлучившись с вами. Прочее же, братие, радуйтеся, совершайтеся, утешайтеся, тожде мудрствуйте, мир имейте, и Бог мира и любви будет с вами»²¹².

Во время своего служения в Алтайской и Киргизской миссиях преосвященным основателем Киргизской миссии были переведены на киргизский язык и напечатаны следующие труды: «Первоначальные сведения о православно-христианской вере, сообщаемые киргизу, приемлющему крещение»; «Жизнь св. великомученика Евстафия Плакиды»; «Первоначальные молитвы»; «Евангелие от Матфея»; «Три части вероучительной и правоучительной книги протоиерея Поспелова» и «Чин присоединения магометан к св. Православной Церкви».

О своих трудах и миссионерской жизни преосвященный написал целую кригу: «Записки Алтайского миссионера Черно-Ануйского отделения священника Филарета Синьковского за 1876, 77, 78, 79, 80 и 81 годы»²¹³ и целый ряд «Записок миссионера Киргизской миссии», которые в свое время были напечатаны в «Томских Епархиальных Ведомостях» и в «Московских Церковных Ведомостях».

Нельзя не пожалеть, что «Записки» основателя Киргизской миссии преосвященного Владимира до сих пор еще не отпечатаны отдельным изданием. В них весьма много глубоко-поучительного не только для оо. миссионеров различных миссий, но и, вообще, для всех пастырей отечественной Церкви.

В день новолетия в 1895 г. преосвященный Владимир в Владикавказском кафедральном соборе говорил слово. В нем он, между прочим, упоминал о тех великих задачах, которые были им предначертаны себе при поступлении на Владикавказскую кафедру. «Еще на пути из далекой Сибири, озирая духовным взором свою новую паству, населенную в значительном большинстве нехристианами, мы поставили задачею своей будущей деятельности – просвещение этих темных людей светом Христовой веры, распространение среди них правил христианской жизни и нравственности, искоренение, или, по крайней мере, ослабление суеверий и дурных обычаев, наконец, вразумление словом заблудших и утверждение в вере шатающихся»²¹⁴.

Прошло пять лет со времени назначения преосвященного на Владикавказскую кафедру, и мы видим, что труды преосвященного направлены к осуществлению высказанных им в новолетнем слове благих пожеланий.

Кавказские епархии, в том числе и Владикавказская, изобилуют многоразличными толками сектантов, раскольников и магометан. Преосвященный Владимир предпринял ряд мероприятий для борьбы с сектами, расколом и для распространения среди них здравых словес христианского учения. В сентябре 1894 года Святейший Синод выделил владикавказскую епархию из Грузинского Экзархата, поставляя самостоятельность епархиального правления прежде всего одним из средств более успешного развития просветительной деятельности духовенства среди раскольников и сектантов епархии. Для возможно успешного осуществления тех же задач, 25 марта 1894 г. его преосвященством открыто при кафедральном соборе Михаило-Архангельское братство; с 1 января 1895 г. начато издание «Владикавказских Епархиальных Ведомостей», причем преимущественное внимание предположено уделять миссионерскому отделу; учреждены должности противораскольнического и противосектантского миссионеров.

В тех же миссионерских видах, по ходатайству преосвященного, Ардонское Духовное Училище преобразовано в Миссионерскую Семинарию в 1895 г.; во всех церквах епархий заведены внебогослужебные воскресные беседы, а в самом Владикавказе, кроме того, с 1894 г., по почину преосвященного и при деятельнейшем его участии, во время великого поста по воскресным дням, ведутся богословские чтения для интеллигентной публики. Во Владикавказе не было монастырей, и преосвященным открыта и освящена Покровская женская община, преобразованная ныне в Покровский общежительный женский монастырь.

Для возможного развития религиозной настроенности среди пасомых, по ходатайству Его Преосвященства, с разрешения Св. Синода установлен крестный ход с местночтимой чудотворной Моздокско-Иверской иконой Божией Матери из Моздока во Владикавказ. Икона Божией Матери, по пути из Моздока во Владикавказ. Ежегодно проносится по многим станицам, аулам и селам, везде возбуждая религиозное одушевление и благоговейное к себе почитание. Пред иконой этой молятся и магометане! В память этого события, имеющего особое значение для разноплеменного и разноверного Владикавказа, гражданами г. Владикавказа поднесена преосвященному Владимиру драгоценная панагия.

С тою же целью – возможного развития религиозной настроенности среди пасомых – во многих церквах епархии и в самом Владикавказе введено общенародное пение во время богослужения²¹⁵, пение духовных песнопений из «Ленты»²¹⁶ во время внебогослужебных собеседований вне храма, чтение акафистов. Так, во Владикавказе введено чтение акафистов: в Спасо-Преображенском Соборе – акафист Божией Матери пред местно чтимой иконой Божией Матери по средам, в Михаило-Архангельском Соборе – акафист Страстям Христовым по пятницам и акафист Михаилу Архангелу по воскресеньям.

Труды Преосвященного по возможному развитию миссионерского дела среди Владикавказской паствы не остаются бесплодными. Еще в 1894 г. до 200 раскольников беглопоповцев в станице Червленой приняли законное священство: в слободе Нальчик окрещено несколько человек кабардинцев-мусульман. Это был первый пример крещения среди кабардинцев и при том в самом центре Кабарды.

Как на доказательство религиозного возрождения и подъема религиозной настроенности среди Владикавказской паствы можно указать на два примера. Первый – это весьма участливое и теплое отношение к Покровской женской общине в г. Владикавказе, выражающееся в щедрых подаяниях на благоустроение храма общины со стороны городских жителей. Достаточно указать на то, что при начале устройства общины и её храма не имелось почти никаких средств, приходилось обращаться к займам и довольно значительным. Но не прошел еще и год со времени освящения храма, а долги все уплачены, храм и самая община удовлетворены во все необходимом, благодаря приношениям богомольцев. Другой пример – это незабвенная встреча многочтимейшей Моздокской иконы Божией Матери. Кажется, никогда жители гор. Владикавказа не собирались в таком огромном количестве, как при встрече св. иконы: слезам умиления и радости не было конца. Моления свои приносили пред иконою не только христиане многих наций: русские, грузины, осетины, армяне, но и магометане. Замечательно, что св. икона почти сто лет тому назад была взята с того места, где чудесно остановилась, и перенесена в Моздокский кафедральный Успенский Собор первым Епархиальным Епископом Моздокским и Маджарским, имевшим свою кафедру в Моздоке, которая, впрочем, вскоре была закрыта. С тех пор св. икона не была выносима из Моздока до сентября 1898 года, когда Святейшим Синодом дозволено проносить её ежегодно в г. Владикавказ. Время изнесения её из Моздока совпало с временем учреждения Владикавказской епархии и с наименованием епископа оной Владикавказским и Моздокским. Известие об этом получено было преосвященным Владимиром в день принесения коны во Владикавказ, поэтому первое молебствие пред Моздокской иконой Божией Матери и первая литургия по принесении иконы в кафедральный собор были совершены уже епископом Владикавказским и Моздокским.

Многое сделано Его Преосвященством за немногие года его благополучно-продолжающегося архипастырствования во Владикавказе.

Не мало положено трудов Преосвященным и на удовлетворение нужд епархиального духовенства. Благодаря его ходатайству 17 октября 1894 г. открыто во Владикавказе епархиальное женское училище – и, таким образом, осуществилось давнишнее желание владикавказского духовенства – иметь местное епархиальное училище. При преосвященным же Владимире отстроены и освящены здания для мужского духовного училища и для епархиального женского, построена домовая архиерейская церковь с пристройками для помещения служащих при архиерейском доме.

В краткой заметке нашей о трудах владыки во Владикавказе не можем не упомянуть об отеческой попечительности Архипастыря о самых несчастных из его пасомых, о прокаженных во Владикавказской епархии.

«Еще в 1893 г. при обозрении церквей епархии в первое посещение станицы Александрийской, владыка обратил свое благостное внимание на несчастных прокаженных этой станицы. Тогдашнее положение их без преувеличения можно назвать ужасным или отчаянным. Физические страдания больных, при их наружном безобразии, отягчались бедностью и нищетою. Нередко терпели они голод и постоянную нужно в уходе за собою. Ужасный вид больных и признанная в слове Божием и медицинской науке заразительность болезни отвращали от них не только чужих, но и близких родственников. Поэтому многие больные были предоставлены самим себе. Что они претерпевали и переносили, познать это постороннему человеку трудно и даже невозможно. Для облегчения тяжкой участи прокаженных владыка вознамерился устроить для них отдельный дом, а впоследствии целую колонию, когда, по предложению г. начальника области, местное станичное общество назначило 15 десятин земли. Испросив разрешение Св. Синода. Его преосвященство сделал воззвание о пожертвованиях для устройства колонии.

Нашлись благотворители и для этого дела, и с 1896 г. стали поступать на имя его преосвященства денежные пожертвования от различных лиц и мест. Первый пример, подала всегда сердобольная Августейшая Родительница Государя Императора, Государыня Мария Федоровна, пожертвовав на будущую колонию 400 рублей.

На собранные небольшие сравнительно средства (около 15 тысяч рублей) устроено шесть флигелей из саманного кирпича под черепичною крышею в 12 комнат для 24 больных, большое кухонное здание, баня, кирпичный дом для лиц администрации и часовня, своим благолепным видом превосходящая многие храмы закавказского края и осетинских селений Терской обрасти. Часовня состоит из двух отделений с особыми входами: собственно часовня, как молитвенного места для прокаженных, и покойницкая для умерших.

Освящение колонии совершил сам владыка лично. Прибыв в 10 ½ ч. Утра 29 декабря в прошлом году в станицу Александрийскую, его преосвященство проследовал в станичную церковь, где, после обычной встречи, обратился к народу с поучением о всемирном значении Рождества Христова.

Чтобы дать возможность присутствующим в храме быть и при освящении колонии, отстоящей от станицы до 5 верст, его преосвященство замедлил свой отъезд на 1 ½ часа. Погода была холодная и пасмурная, снег в большом количестве покрывал землю. Вообще, вид был мрачный и унылый. В колонии, по прибытии владыки, оказалось до тысячи народа, дрожавшего от холода. Его преосвященство, несмотря на чувствительный холод, чин освящения совершил под открытым небом. По желанию владыки, к слушанию молебна были допущены и несчастные виновники совершавшегося торжества, прокаженные, в числе 14 человек (6 мужчин и 8 женщин). Вид больных производил самое тяжелое и неприятное впечатление. НА лицах их можно было наблюдать разрушительный процесс болезни в разных её стадиях. У одних на щеках и лбу сильно уже развились медно-красные пятна, у других пятна перешли в раны, начинающие изъязвляться, у двух больных кожа на лица сухая с трещинами и глубокими морщинами: вид этих больных мрачный и озлобленный. У некоторых в месте носа можно только догадываться по расположению соседних органов – глаз и рта. У некоторые кисти рук сильно распухли и поражены глубоко-проникающими язвами.

По совершении молебного пения, его преосвященство обратился к народу с воодушевленною речью. Всех больных владыка благословил иконою св. Пантелеймона, имеющего для его преосвященства особую цену, как дар преданных ему алтайских миссионеров. Каждый больной получил на память от его преосвященства икону новоявленного угодника Божия святителя Черниговского Феодосия. Коленопреклоненно выражали несчастные обитатели колонии свою благодарность благостнейшему архипастырю за облегчение их горестного положения. С умилением и радостью, какая возможна в их положении, разошлись они в свои помещения. За ними последовал и сам владыка для окропления зданий освященною водою. Окропляя святою водою необходимые места для здоровых помещения прокаженных больных и переходя от одного здания к другому его преосвященство терпеливо шествовал, погружаясь до колен в сугробах снега.

Сердцеведец Господь Бог, знающий пути каждого человека от утробы матери его, да воздаст Владыке-миссионеру за труды его, да продлит жизнь его на многие годы и да устроит дела рук его, по неисповедимым путям Своего Промысла, во благо Церкви и Отечества!