Путешествие во Святую землю и другие места Востока

Как должна быть драгоценна для истинно верующего христианина святая земля, где каждое место, всякий холмик переносит его мысль к тому достопамятному в истории человечества времени, когда желанный Избавитель пришел на землю и своим учением, жизнью и смертью совершил дело спасения, избавив род человеческий от греха, проклятия и смерти! Поэтому нет на всем земном шаре местности, которая могла бы насчитать большее число путешествующих по ней, чем сия обетованная земля. И это понятно. Могут ли все лишения, все трудности похода, переносимые христианами-пилигримами, сравниться с тем высоким наслаждением, которое испытывает благочестивая душа при виде таких близких для христианина предметов, каковы, например, место рождения Спасителя, места, ознаменованные Его чудесами, запечатленные мучением и смертью и т. п. Не даром было в истории человечества время, – время, так называемых крестовых походов, – когда христианский мир, скорбя о подвластности Палестины Магометанам – люду неверующему, – целыми сотнями тысяч шел с крестом в одной руке и с оружием в другой, для освобождения гроба Господня, употребляя для этого не человеческие усилия. Что касается собственно до России, то путешествия в Палестину совершались ее сынами с самых древних времен, вскоре после озарения ее светом христианской истины. За святым Антонием, основателем Киево-Печерской Лавры, следует целый ряд благочестивых русских паломников, посещавших с религиозною целью Палестину. Особенно число таких путешествий увеличилось в последнее время. Но, при всем том, далеко не всем, – только может из сотни тысяч одному, приходится посетить так дорогие сердцу христианина святые места: отдаленность расстояния, недосуги, трудности путешествия, сопряженного с значительною затратою денег – все это, в совокупности взятое, кладет твердые преграды к исполнению упомянутого святого дела. Вот для сих-то лиц, по обстоятельствам не имевших возможности предпринять путешествия на Восток, я считаю не бесполезным издание в свет и предлагаемых записок, веденных мною при путешествии в Палестину и другие места Востока, в форме дневника. При всем своем несовершенстве, они, я надеюсь, для прочитавшего их послужат некоторою заменою личного путешествия. Не менее они могут быть пригодны и для тех из моих соотечественников, которые впервые предпринимают путешествие, во святую землю, – в них эти лица найдут не мало указаний, так необходимых для малоопытного паломника.

И, так с помощью Божией приступаю к сообщению своего дневника, начав его с 22 Июня 1870 года, – с того дня, когда я, впервые увидел чуждую землю.

22 ИЮНЯ.

Сего числа в пять часов утра, пароход «Александр», на котором я ехал, сопутствуя в путешествии Р. К. Д. А. А. Ф-ту, вступил в Константинопольский пролив. Вид Константинополя с моря очень красив, но самый город имеет узкие и кривые улицы, так что не везде можно проехать по ним запряженною лошадью, вследствие чего, все те предметы, которые в наших городах возят ломовые извозчики, здесь, большею частью, переносятся на плечах, так называемых, хамалов.¹ Всюду непомерная толкотня и суматоха. Разносчики съестных припасов криками на разных языках постоянно оглушают воздух. Если к этому прибавить разнообразную (по разнообразию наций) костюмировку, уродливых негров с раздернутыми и вздутыми губами, военных турецких чинов и проч., то сразу поймешь, что веет уже не русским духом.

Мы имели у себя проводника и вместе драгомана (переводчика, толмача) греческого монаха о. Афанасия, живущего в русской духовной миссии! Он, как знающий хорошо турецкий язык и кое-как русский, был послан начальником русской Константинопольской миссии, чтобы провести нас благополучно чрез таможенную и проводить на самую дачу (в Боюкдер), где, в летнее время, живет вся русская миссия и даже сам посол. Так как эта дача находится, почти при самом вступлении в Константинопольский пролив из черного моря, то мы должны были ехать на пароходе. Пароход, на который посадил нас наш проводник, был переполнен пассажирами. Впереди сидели турки с красными на голове фесками, образуя собою, если смотреть издали, как бы гряду расцветшего маку; а на корме, отдельно от мужчин, сидели турчанки, закутанные с головой, белыми тонкими покрывалами, на которых отчетливо рисовались природные магометанкам карие блестящие глаза. Путь наш пролегал близ европейского берега, и так, как на всем этом пространстве берег застроен домиками, то пароход наш не менее десяти раз останавливался у пристаней, для выгрузки и нагрузки пассажиров. Наконец, достигнувши Боюкдера и выгрузившись на берег, мы зашли к начальнику миссии, о. Смарагду, который принял нас весьма благосклонно и дал хорошее помещение.

23 ИЮНЯ.

Обходив всю дачу Русского Посольства, я, с тамошним русским монахом, ходил еще на дачу к одному армянину, куда, разумеется, впустили нас не даром. Чудная дача! Везде подле дорожек, вымощенных мельчайшим камнем, стоят, как бы на страже, различные статуи, а над не большим прудиком стоит красивая беседка, построенная на таком цельном камне, который, кроме фундамента, служит еще двумя мосточками чрез ручеек, текущий подле самой беседки. Здесь я увидел таких зверей, каких никогда в жизни не видал даже на картине, и ни я, ни мой спутник не могли причислить их ни к какой породе зверей. Возвратившись из дачи, я посетил двух монахов о. Нектария и о. Ермолая, которые убедительно просили меня кушать с ними чай и рассказать кое-что о богоспасаемом Киеве, так как о. Нектарий и сам был некогда в этом городе приказчиком, но, принявши на Афонской горе монашеский сан, прислан был в Константинополь в качестве певца. После чаю я просил о. Нектария познакомить меня с турецкими деньгами. Он вынул из столового ящика различные монеты и говорил мне, какое каждое из них название и чему они равняются на наши деньги, а я постарался хорошенько заучить. Принимают и наши деньги в Турции, но с большим ущербом: рубль, напр. кредитным билетом ходит в Турции за 84 коп., а серебром – за 90 коп., да и то еще не каждый турок берет русские деньги. Но золото русское, а также и старое серебро, не только не теряют своей ценности, а напротив еще ходят в Турции, а особенно в Египте, очень выгодно, так что за один червонец шестирублевого достоинства дадут вам 158 левов (9 руб. 48 коп.), а старый серебряный рубль берут за 2 левов (1 руб. 50 коп.). Здесь я имею в виду египетский курс денег².

Замечательных святынь в Константинополе находится две: древняя икона Божией матери, скопированная с иконы, написанной Евангелистом Лукою (она находится в Балуклии – живоносном источнике, около Константинополя), и церковь, именуемая Влахернскою. Первая святыня стала пользоваться особенным уважением православных со времени императора Льва, испытавшего на себе ее чудесную силу; а вторая замечательна тем, что в ней (Влахернском храме) неоднократно являлась Царица небесная – одно из каковых явлений повсеместно празднуется церковью 1-го октября (Покров Богородицы). К сожалению, я не мог посетить означенных святынь.

24 ИЮНЯ.

Зная, что пароход «Александр» непременно должен отплыть в этот день из Константинопольской гавани, мы, при содействии Каваса, наняли греческого лодочника и еще до восхода солнца отправились к пароходу, – а в 11-ть часов утра и совсем выбрались из Константинополя. Обогнувши Византию, мы вступили в Мраморное море, которое стояло так тихо, как будто было покрыто льдом; только и видно было нарушение его спокойствия там, где проходил пароход или где выбрасывались на поверхность воды дельфины, в простонародии известные под названием морских свиней. Говорят, что Мраморное море весьма опасно, когда дует южный ветер: тогда волны могут причалить пароход или судно куда-либо к берегу или же сбивают с пути на мель, а мель-то для мореходцев и есть самая опасность. Море это, как известно, невелико, так что если ехать даже посередине его, то и тогда видны оба боковые берега. Видны нам были даже местечка: сначала Галлиполи, потом Дарданеллы и наконец, Макарония. Пароход наш не имел надобности заходить ни к одному из упомянутых местечек, а держал направление прямо в город Смирну. Вечер в этот день был прекрасный, хотя, впрочем, климат на море и не так хорош, как на суше. Я почти до самой темной ночи ходил по площадке и любовался, как бестолковые турки, подпрыгивая и хватаясь то за голову, то приподнимая руки к верху, танцевали внизу на палубе. Если смотреть на этих танцовщиков со стороны, то можно назвать их пьяными, но надобно заметить, что поклонники Магомета, не только водки, но и никакого вина не употребляют, строго исполняя постановления лже-пророка Магомета, запрещающие им пить хмельные напитки. В этом только роде магометане и заслуживают чести и, с сожалением нужно сказать, даже лучшей некоторых христиан: обходите вы весь магометанский город, если он населен одними магометанами, и вы не найдете ни одного валяющегося пьяницы, как это часто можно видеть в наших городах или вообще между христианским народонаселением. В других же отношениях нельзя похвалить и турок. Особенно резко бросалось мне в глаза отсутствие в них всякой деликатности, так напр., несмотря на то, что ехали на русском пароходе, они вытеснили из лучших мест русских, поместившись на них сами, а бедные русские странники должны были сесть там, где прежде находились овцы или вообще турецкий скот, купленный ими в России и перевозимый в Турцию³. А вот еще более возмутительный факт. В то время, когда уже пассажиры покоились, один из матросов, – не знаю, нарочно-ли или нечаянно – затронул турчанку, и когда последняя вскричала не своим голосом, то на ее визг подвинулись, чуть ли не все турки, бывшие здесь на пароходе и, с фонарями в руках, принялись искать виновника, который тотчас же очутился на своей должности. Рассвирепевшие турки, подобно львам, не могши отыскать виноватого, вытащили из овечьего отделения невинного русского странника, спавшего невдалеке от упомянутой турчанки, и давай его колотить, думая, что это виновник. Испуганный странник, не зная, что с ним делается, начал было оправдываться, говоря: «я не виноват ни душой, ни телом, чего вы ко мне вяжетесь?» Но турки не зная, что он говорит, все-таки тормозили бедного странника, пока не прибежал драгоман, который кое-как успокоил дерзких турок.

25 ИЮНЯ.

В 12-ть часов дня подъехали к Смирне и, нисколько немедля я с опытным, уже четвертый раз путешествующим во святой земли, странником – Харлампием Ивановичем отправился в город. Сначала мы были в двух греческих церквях, а потом зашли в католический костел, воздвигнутый в честь Священномученика Поликарпа, Епископа Смирнского. Храмы эти не так привлекательны снаружи, но довольно красивы внутри. Город Смирну населяют преимущественно греки и кроме их и католиков (в костеле) я больше никого и не видел в этом городе. Улицы в Смирне хотя и не так узки, как в Константинополе, но все-таки не видно, чтобы кто ехал в фаэтоне или повозке. С моря нам показывали развалины амфитеатра (находящегося на скате горы Пагуса), где, во время язычества, исповедники имени Христова предаваемы были зверям на съедение. Говорят, что там даже до сего времени виднеются логовища зверей, откуда они устремлялись на неустрашимых ратоборцев Христовых.

26 ИЮНЯ.

Стоянка, по случаю перегрузки товара.

27 ИЮНЯ.

В 11-ть часов утра, отправились из Смирны, а в 5-ть часов вечера подъехали к острову Хиосу, где простояли 3½ часа и опять поплыли дальше. В этом городе, во время Декиева гонения, пострадал св. мученик Исидор, память которого чтится церковью 14 мая.

28 ИЮНЯ.

В 12-ть часов дня, приплыли к острову Родосу⁴ и остановились подле города того же имени. Город этот окружен лимонными и апельсинными рощами, которые делают вид его очень красивым. С моря видно, что дома в Родосе, хотя и в азиатском вкусе, но построены, не так тесно, как в других восточных городах. Над самым морем, подле крепости, есть две не высокие, толстые колонны, на которых некогда стоял Колосс Родосский, считавшийся одним из семи чудес света. Приблизительно могу сказать, что колонны эти одна от другой в расстоянии около двухсот сажень. В 3 ч. пополудни, отправившись из Родоса, проезжали невдалеке Мирликии – родины святителя и чудотворца Николая. Ночью поднялся порядочный ветер, довольно сильно волновавший море, но пароход наш не боялся такого волнения, потому что был слишком тяжел: в нем было (если верить лоцману) до 40,000 пуд. одного грузу, не считая ни пассажиров, ни скота.

29 ИЮНЯ.

Около трех часов пополудни, мы проезжали мимо о. Кипра, с именем которого соединено так много священных воспоминаний, а в 12 ч. ночи подъехали к пристани города Мерсины. Самый город от пристани верст за 12-ть, между горами, а здесь над морем видны только магазины, или лучше сказать, амбары для склада товаров.

30 ИЮНЯ.

Отправившись в 11-ть часов утра из Мерсины, мы, проехав невдалеке от местечка Каратами, расположенного на такой обширной долине, какой заграницей я еще не видал, в 5 часов пополудни остановились подле города Александрита, и так как из парохода нужно было выгружать много товаров, то здесь и ночевали.

1 ИЮЛЯ.

Узнавши от капитана, что пароход простоит весь день на якоре, я с некоторыми из русских путешественников вздумал было взойти на одну из высочайших Александретских гор; но после пятичасовой ходьбы, видя, что нами далеко не пройдено и половинное пространство предполагаемого пути, мы возвратились обратно к пароходу. На пароходе нам сказали, что на эту гору надо идти два дня, и это очень может быть, ибо я сам видел, как проносилось облако пониже ее вершины. Александрет город не большой и довольно скучный; с моря видно в нем несколько флагов, которые развеваются подле квартир консулов, посланных сюда разными нациями оказывать в неблагоприятных случаях помощь своим соотечественникам, проезжающих здесь пароходами или суднами. Невдалеке от Александрета указывают на то место, где пророк Иона изблеван был китом. Место это обозначено двумя колоннами, от которых начинается громадная лощина гор, служившая прежде дорогой в Ниневию.

2 ИЮЛЯ.

Заезжали в небольшие города Латакию и Триполи.

3 ИЮЛЯ.

В 5 часов утра приехали в Бейрут. Я с другими странниками отправился лодкой на берег, чтобы осмотреть город, расположенный на прекрасной равнине, усеянной шелковичными деревьями и разнородными цветами. Взяв на берегу проводника (арабского мальчика) мы пошли узкими переулками в греческую церковь и, записав там свои имена на поминовение, пошли обратно к берегу, но уже не теми переулками, а другими, – между лучшими магазинами, снабженными красными, преимущественно шелковыми товарами. Город Бейрут довольно большой и, как видно, жители в нем, принадлежащие к разным нациям, зажиточны, но смрад по улицам такой же, какой и во всех городах на востоке. Отправились из Бейрута в 8 ч. веч. Ночью море всколебалось порядочно; но так как ветер дул попутный, то пароход наш с помощью парусов, несся прямо по волнам, не болтаясь во все стороны, как это может производить боковой ветер.

4 ИЮЛЯ.

В 5 ч. утра пароход подъехал к городу Акре и мы, нисколько не медля, выгрузившись с своими вещами на арабскую лодку, пустились было ехать; но так как до самого берега, по причине мелководий, лодка не могла пристать, то к нам подошли арабы и на своих плечах перенесли на берег, как наши вещи, так и нас самих. Расплатившись с арабами, мы, в сопровождении какого-то араба, кончившего курс в Московской Духовной Академии (имя его Спиридон), пошли к архиерейскому наместнику. Этот наместник – Архимандрит Григорий, хотя говорит по-русски не знает ни слова, но по рекомендации проводника, принял нас весьма ласково и просил иметь у него пребывание до отъезда нашего из Акры.

Здесь я впервые познакомился с особенностями и обстановкой восточного православного богослужения. Греческий священник, отправлявший всенощное бдение, был в довольно короткой ризе, из под которой виднелись белые подштанники (ряса на нем была тоже коротка), а на ногах у него были не сапоги, а старые сандалии. Все это для русского, не привыкшего смотреть на восточные обычаи, представляется весьма странным. Кроме того, еще бросается в глаза и то, что у нас даже не позволительно, именно: мужчинам, а особенно старикам разрешено духовенством стоять в церкви, хотя бы то и во время богослужения, в фесках (род ярмолки), а растворять в обычное время царские врата у них не запрещается и светскому человеку. В служении мне понравилось более всего чтение кафизм: их читали, чередуясь 6 мальчиков. По прочтении назначенного отдела (славы), каждый мальчик клал 3 земных поклона к царским вратам, а потом брал благословение у настоятеля церкви. Пришедши из церкви, мы выходили на террасу, откуда виден весь город и большая часть моря. В городе нет ни одного здания с такою крышею, какие делаются у нас, а все с террасами – с одним крепким потолком, на котором вымощен толстый ток. Не смотря на то, что почти каждый дом составлял квартал, – улиц с террасы незаметно; увидишь разве ту, близ которой будешь стоять. Вот, наприм., наглядное изображение того, какие в восточных городах улицы: спустившись с террасы, я сел у окна своей квартиры на втором этаже и вздумал было понюхать нашатырного спирту, который я взял с собой еще из Киева и который часто помогал мне на пароходе, в случае головокружения. По другую сторону дороги, тоже на втором этаже, сидел у окна араб. Когда последний увидел, что я, понюхавши спирту, скорчил свою физиономию, то, подстрекаемый любопытством, просил меня передать ему означенную жидкость. Я, взявши от просителя платок и завернувши в него пузырек нашатырного спирту, кинул его через улицу из окна в окно. Араб, получивши такой подарок, и понюхавши его, тотчас же побежал на террасу, где было несколько женщин, и, похвалившись там, опять пришел к окну и передал мне пузырек таким же путем.

5 ИЮЛЯ – ВОСКРЕСЕНЬЕ.

От Акры в святую землю нам нужно было отправиться уже сухим путем. И вот, нанявши лошадей, надежных проводников арабов и одного каваса (нечто в роде полицейского или жандарма), мы в 5 час. утра отправились в Назарет. Выбравшись кривыми переулками из города и проехавши немного по песчаному морскому берегу, мы поворотили к востоку и вступили на дорогу между акрскими огородами, откуда, с правой стороны, увидели гору Кармил с латинским на ее вершине монастырем. Оставивши за собой огороды и роскошные финиковые пальмы, разброшенные по этой местности, мы часа четыре ехали по ровной степи, заросшей вереском и кое-какими кустарниками. Впрочем, в некоторых местах зеленела дура (род проса) и хлопчатник. Остальной путь до Назарета был гористый. В Назарет мы приехали в 3 часа пополудни и остановились в гостеприемном русском доме, выстроенном на счет производимых в России сборов. Немного отдохнувши, мы взяли с собой проводника – смотрителя упомянутого гостеприемного дома, из туземных арабов (Ахилея Калугу) и пошли к Назаретскому митрополиту Нифонту, который принял нас весьма ласково и, угостивши по восточному обычаю, повел в свой греческий монастырь, воздвигнутый на том месте, где, как говорят греки, было благовещение Пресвятой Деве Марии. Внутри церкви есть источник чистой приятной воды, из которого, как говорит благочестивое предание, Пресвятая Дева Мария часто почерпала воду и здесь (если верить благочестивому преданию) впервые явился ей Архангел Гавриил и, как бы извещая ее о своем пришествии с неба, сказал Непорочной только одно слово «радуйся»! Дальнейший же разговор Архангела с Пренепорочною Девою был на том месте, где ныне католический монастырь. Это, хотя и с прискорбием, признают самые греки, ибо им известно, что латинская пропаганда проникла сюда прежде их и завладела развалинами дома, в котором жила Пресвятая Дева с своим обручником – праведным Иосифом. Из упомянутого источника митрополит достал води и, прочитавши над ней молитву, давал нам пить. Над самым источником есть колоссальное изображение Пресвятой Марии, стоящей с кувшином, и подле нее Архангел Гавриил. Из этого священного места мы пошли в алтарь, где, прежде всего, бросилось нам в глаза то, чего в России я никогда не видел, именно: на ковчеге, стоящем на престоле, есть изображение Спасителя, сидящего до пояса в чаше. На вопрос мой: «откуда взято это изображение»? Митрополит сначала отвечал: «это дело живописца», а потом – «взято из России».

Распростившись с митрополитом и монахами, окружавшими нас, мы пошли на свою квартиру и так как день уже клонился к вечеру, то больше никуда не ходили из квартиры, а только выходили на террасу, чтобы взглянуть на город.

6 ИЮЛЯ.

В 7 часов утра, мы пошли к обедне в греческий монастырь, а по окончании обедни зашли к митрополиту, где застали и Фаворского епископа Григория. Старики эти обходились с нами весьма ласково. Преосвященный Григорий, узнавши, что мы намерены быть на горе Фаворе, дал нам рекомендательное письмо к Фаворским монахам, а Высокопреосвященный Нифонт, угостивши нас вареньем, альвой и кофе, отправился вместе с нами в католический монастырь, сооруженный на том самом месте, где Архангел Гавриил благовестил Пресвятой Деве Марии зачатие от нее Предвечного Младенца. По пути мы, по предложению митрополита, заходили в училище греческих и арабских православных детей и застали там учащихся обоего пола около тридцати душ. По приказанию митрополита, учитель – греческий монах вызывал двух учеников, и они по одиночке лепетали указанные им учителем места из греческой и арабской книжек. Выходя из училища, мы видели ту гору, с которой евреи хотели бросить Спасителя. Гора эта имеет с одной стороны почти отвесный утес. Пришедши в католический монастырь, мы застали монахов еще в храме; они только что окончили богослужение. Прежде всего, мы, пройдя чрез всю церковь, спустились немного вниз к священному месту, где было Благовещение. Места, где именно находились во время беседы Пренепорочная Дева и Архангел Гавриил, обозначены: первое – мозаическим кругом, над которым горит несколько красивых лампад: а второе – мраморною колонною, почерневшею, вероятно от времени. Об этой колонне предание говорит, что ее выпилили ворвавшиеся в этот храм разбойники, думая найти в ней сокрытые сокровища, за каковую дерзость и были поражены слепотою. В память чудесного события, колонна эта и теперь остается в разрушенном виде.

Упомянутые выше места, т. е. где находилась Пренепорочная Дева Мария в то самое время, когда Архангел Гавриил принес ей радостную весть, что она избирается в Матерь Господа, и где стоял этот Посланник Божий, находятся невдалеке одно от другого – в одной комнате, обращенной в храм. Облобызавши священное место, мы пошли из этого отделения в другое, где при стенке есть ниша, служащая престолом. Говорят, что эта ниша служила младенцу Иисусу колыбелью. От этой комнаты немного повыше, в темноте, есть та комната, которую занимал Праведный Иосиф. Эти три комнаты расположены, как бы одна над другой. Они были устроены в при природной скале, а теперь все это переделано в католический монастырь. Пройдя в боковую дверь, ведущую к братским кельям, мы встретили Игумена этого монастыря. Он пригласил нас в свою комнату и, разумеется, не поскупился угостить по восточному обычаю. Так как об этом восточном обычае я уже упоминал в своих заметках и надеюсь еще не один раз упомянуть; то, чтобы читатель не оставался в недоумении, нелишним считаю описать его здесь подробно. Прежде всего, подносят гостю стакан свежей воды и (на сколько бы то ни было душ) одну десертную чашку, варенья или альвы, или же то и другое вместе. Гость, желающий соблюсти учтивость, должен взять варенья или альвы только одну чайную ложечку и выпить стакан воды. После этого подносят (не у всех) или раки, или мастики, или ликеру,⁵ налитой уже в рюмки, а чрез несколько времени подают по чашке кофе и тем кончается угощение. Такое угощение на востоке достаточными людьми подается гостю, в какое бы время он ни пришел к ним. От Игумена мы заходили в братскую трапезу, только что приготовленную к обеду. Для всякого отдельно лежал небольшой белый хлеб, и для двух стояла бутылка вина, смешанного с водою. Всех бутылок на трех столах, я насчитал 25, из чего можно заключить, что в этом монастыре монашествующих около 50 душ. Все они, начиная от Игумена и до последнего послушника, носят одежду одинаковую, суконную, сероватого цвета (из верблюжьей шерсти). Из трапезы мы заходили еще в монастырский сад; а потом, распростившись с здешнею братией, пошли осматривать другие достопримечательности города. Из монастыря пошли вместе с нами два католика. Сначала они водили нас в небольшой католический храм, построенный на том месте, где была мастерская Праведного Иосифа. В храме показывают каменную стенку, уцелевшую, будто-бы, от того самого дома, в котором Праведный Иосиф с Иисусом Христом занимались плотничеством. Это вам невольно напомнит находящееся здесь изображение. Оно написано так: на верстаке лежит доска и в одном ее конце держит шнур Праведный Иосиф, а в другом – Иисус Христос.

Отсюда мы пошли в магометанскую мечеть, находящуюся на том месте, где была синагога, в которой Иисус Христос (в субботу) читал пророчество Исаии, относившееся к нему: Дух Господень на мне и проч. Здесь же Иудеи требовали от Иисуса Христа показать им знамение, т. е. чудо. Но Иисус Христос, зная закоренелость их в неверии, не показал им никакого знамения. За это злобные иудеи хотели сбросить Всемогущего Бога с упомянутой мною сегодня горы. Говорят, что на месте этой синагоги прежде была построена церковь, но со времени владычества турок над этою страною, превращена в магометанскую мечеть. От этой мечети мы пошли кривыми переулками на конец города и там заходили в бедную маронитскую церковь, посредине которой лежит огромный камень, служивший (если верить преданию) Спасителю и Апостолам трапезою. После обеда мы, записав свои имена и место жительства в книгу,⁶ выехали из Назарета в Кану Галилейскую, где Иисус Христос, будучи на браке, в первые обнаружил свою Божественную силу, претворив воду в вино. Приехавши в это бедное арабское селение, мы остановились подле училища, – несколько мальчиков из итого училища подбежали держать наших лошадей. По распоряжению каваса, нам отворили дверь нисколько незаметной снаружи церкви и мы вошли в нее. Боже мой! какое жалкое положение здешних жителей... Они не в состоянии снабдить свою церковь даже дневным светом⁷. Русские паломники, посещающие палестинские святыни, весьма немногие бывают в Кане Галилейской, а от туземных полунагих жителей священнику нечего ожидать на украшение храма. Заметно, что здешний священник редко, редко получает такие пожертвования, какое получил от одного высокопоставленного лица, путешествовавшего с нами. Он так обрадовался подарку, что здесь же среди церкви разостлал рогожку и просил нас сесть на ней, обещаясь угостить нас кофеем. Мы, разумеется, от такого оригинального угощения отказались. Говорят, что церковь эта стоит на том месте, где был брак, ознаменованный первым чудом Спасителя. В церкви под стенкой стоит каменный водонос, говорят, такой же самой величины и формы, как и те, в которых, по благословению Спасителя, вода превратилась в вино.

Из Каны мы поехали в город Тивериаду. Проехав версты четыре по каменистым холмикам, мы вступили в ту долину, чрез которую, как говорит Евангелие, в Субботу проходил Иисус Христос, когда ученики Его срывали колосья и растирая их руками, ели зерна, каковым поступком возбудили негодование (к своему Божественному Учителю) фарисеев, считавших за великий грех делать что-либо в Субботу. Проехав невдалеке от горы Блаженств, т. е. той, на которой Спаситель проповедывал о блаженствах, мы остановились на небольшой возвышенности, где Иисус Христос пятью хлебами насытил тысяч слушателей Его проповеди. Место это и доныне остается в пустыне⁸. Узнают его по черным большим камням. С горы Блаженств видно известное в Евангелии Геннисаретское, или Галилейское море (Тивериадское озеро), ознаменованное великими и частыми чудесами Спасителя. Оно, во время бури, когда волны грозили Апостолам погибелью, слушало повеления Господа и утихло; по нему же Иисус Христос шел как по суше, когда спас Апостола Петра, тонувшего за свое маловерие. Всех чудес и событий, происходивших на этом море и на его берегах, я не нахожу нужным описывать, ибо все это известно из Евангелия.

Проехавши немного от упомянутого места, мы с левой стороны видели селение Магдаль – родину св. равноапостольной Марии Магдалины и город Капернаум, о котором говорил Спаситель и ты, Капернауме, возвысивыйся до небес, снидеши до ада.

В 8 часов вечера мы приехали в Тивердиаду. Отыскав квартиру и сложивши свои пожитки, мы, прежде всего, ходили купаться в здешнее озеро, а потом, сидя среди комнаты на рогожке, пили чай и ели рыбу, наловленную в этом замечательном Тивериадском озере. После ужина я долго ходил по террасе своей квартиры и, обращая взор свой на озеро, переносился мыслию к тем многознаменательным событиям, которыми некогда были ознаменованы эти места. Так мне вспомнилось, как во время противного ветра ехали по этому озеру Апостолы и как Спаситель, отпустивши народ, по чудесном насыщении его пятью хлебами, и помолившись там один до четвертой стражи ночи, пошел по этой воде к Апостолам, когда они были уже на средине озера; – как в этом озере топилось стадо свиней, гонимое бесами по дозволению Господа; а также представлялась мне в уме картина, как Апостолы-рыболовы целую ночь закидывали в эту воду свои сети и все вытаскивали их пустыми и как уже утром, при содействии Божественного Учителя, вознаградили свой труд. Хотя уже было и поздно, однако ж, при помощи ярко светящих звезд, я видел, как Тивериадские жители (почти все они евреи), изнуренные от дневной палестинской жары, искали отрады на кровлях своих домов и ложились там спать.

7 ИЮЛЯ.

Сегодня мы еще раз покупались в здешней, весьма приятной воде и отправились из Тивериады с целью побывать на горе Фаворе. Выехавши из ветхих Тивериадских стен, мы сейчас же должны были подниматься на невысокую, но такую крутую гору, что и с седлами ссовывались с лошадей. Потом проезжали чрез обширную долину, в которой паслось несметное число одногорбых всевозможного возраста верблюдов. Известно, что никакое другое животное, так не пригодно для жителей Востока, изобилующего пустынями, как верблюд. Он переносит по несколько дней жажду и без затруднения жует такие бодяки⁹, на которые нельзя смело ступить даже сапогом. Верблюды, на которых садятся в этой местности пастухи, ходят с деревянным седлом и привычные арабы безбоязненно лежать и даже спят на этих седлах. Выехавши из упомянутой долины на небольшую возвышенность, мы уже увидели чудную гору Фавор, но она еще часто скрывалась от нашего взора, по причине неровной дороги, которою мы ехали. Не доезжая до Фавора версты 3 или 4, с левой стороны от нашего пути есть огромное опустелое здание, служившее когда-то приютом для караванов, проходивших по этой дороге. Здесь мы подкрепили себя холодной водой и опять продолжали ехать, но уже не по таким скучным горам, по каким ехали сюда, а чрез красивую долину, поросшую деревьями, – и в виду Фавора... В Палестине нет ни одной горы, которая была бы хоть сколько-нибудь похожа на Фавор. Эту-то гору, как самую красивейшую, Господь и избрал для своего Преображения. Невдалеке от подошвы этой достопамятной горы, мы вступили в кустарники, куда не мог проникать и такой ветерок, какой охлаждал нас доселе, а солнце поднялось уже так, что пускало на нас почти отвесные лучи, отчего пришлось нам потерпеть здесь большую жару. Осленки, прячась от палящего солнца, бежали уже с своего пастбища в природные пещеры, а нам нужно было еще около трех верст подниматься на вершину Фавора. Но желание посетить это священное для христианина место, делало для нас трудность путешествия не заметною. Впрочем, от вредного (особенно на голову) влияния солнечных лучей у нас была защита порядочная: шляпы наши были обвязаны белым холстом, а зонтики – с двумя парусинами, тоже не черного цвета, ибо черный цвет скорее притягивает солнечные лучи и менее защищает от них, чем белый. Хотя гора Фавор и очень крута, но так как тропинка, ведущая на ее вершину, идет не прямо, а извилисто, то наши привычные к гористой дороге лошади, привезли нас на самый верх. От подошвы до вершины мы ехали целый час. На подоблачной высоте мы сначала проезжали близ того места, где Иисус Христос, сходя с горы, после славного своего Преображения, запретил Апостолам, видевшим славу Его, разглашать о Его Преображении. На этом месте была когда-то церковь, но теперь от нее остались одни развалины. Отсюда проехав еще немного, мы достигли, наконец, самого места Преображения Господня. Здесь ныне находится греческий общежительный монастырь, недавно устроенный старанием Иерусалимского патриарха и его сотрудника Фаворского епископа Григория, лично трудившегося при возведении построек. Вручивши архимандриту Нестору письмо, привезенное нами из Назарета от Преосвященного Григория, здешнего епископа, мы были помещены в архиерейских комнатах и нас сейчас же начали угощать, чем могли. Вечерню в храме Преображения Господня служил архимандрит Нестор. В алтаре этого храма еще и доселе уцелела одна стена от древнего храма, построенного царицею Еленою. Престол нынешнего храма, говорят, занимает то самое место, на коем преобразился Господь, показавший здесь свою славу трем возлюбленным ученикам – Петру, Иакову и Иоанну¹⁰. По окончании вечерни, отец архимандрит водил нас в подземную католическую церковь. Католики служат в этой церкви только один раз в год – 18-го августа, на Преображение, когда у нас по старому стилю еще 6-е августа. Церковь эта без утвари и засорена, – она более похожа на погреб, чем на церковь. Гротик, выделанный в земляной стенке, служит в ней престолом. Отсюда мы пошли осматривать другие пещеры и развалины, коими плоская вершина Фаворской горы довольно богата. С южной стороны есть каменные арки, уцелевшие от бывшей здесь когда-то крепости. На Фаворе всей плоскости на 15 минут ходу с востока на запад и на минут с юга на север. До сих пор я не испытывал такой отрады и восхищенья, какие испытал здесь. Мне кажется, что то же самое испытывает и всякий благочестивый христианин, если он только, находясь на этой горе, припоминает событие, происходившее на ней.

8 ИЮЛЯ.

Отслушав утреню и литургию, мы делали, в сопровождении отца Нестора, здешнего архимандрита, прогулку по вершине Фавора. Вид с горы прекрасен. Напротив Фавора, на той же долине Эздрелонской, красуется священная гора – Эрмон, вблизи которой находятся развалины небольших селений Аендора, и Наина, где Господь воскресил сына вдовицы. С другой стороны долины, у самой подошвы горы лежит селение Девворы. По преданию оно находится на том самом месте, где эта иудейская пророчица, сопровождавшая израильского судью Варака на сражение и своим мужеством и воодушевленными речами и доставившая ему победу над полководцем асарским Сисарою; с Фавора видны также и горы Блаженств и горы Ливанские; последние отстоят от этой местности не далее полутораста верст. – Отец архимандрит, сопровождавший нас, говорит, что на Фаворе в летнее время не бывает дождя, водою же, необходимою на все лето, запасаются в зимнее время. Для этого они делают цистерны (дождевые колодцы), в которых вода никогда не портится. Пришедши на квартиру, мы уже застали стол приготовленным к обеду. Кроме упомянутого архимандрита, с нами обедал еще пришедший сюда на поклонение проигумен Митрофан, бывший когда-то в Гефсимании настоятелем. За обедом разговор коснулся бывшей судьбы Фавора. Отец проигумен сообщил, что эта гора в былое время была укреплена, но император Адриан разрушил до основания ее твердыни. А отец архимандрит сообщил нам несколько сведений о построенных благочестивою царицею Еленою, но в настоящее время не существующих храмах Преображения Господня и пророков Илии и Моисея.

В час пополудни, распростившись с о. настоятелем и братией, мы начали спускаться с горы, но уже не на лошадях, как вчера ехали на гору, а пешком, оставляя лошадей за собой. Спускаясь с горы, я не шел извилистой дорогой, а находя возможным скакать между кустарниками с камня на камень, держал направление прямое, почему, разумеется, я сократил на половину дорогу и получасом опередил своих спутников. Но так как между кустарниками не видно было, где идут мои спутники, то эти полчаса показались мне за полдня. И чего я не передумал в это время, бегая с места на место и присматриваясь во все стороны, чтобы увидеть поверх кустарников, по крайней мере, зонтик кого-либо из путников. А так как вчера я не замечал, что на вершину Фавора ведет только одна тропинка, то самою страшною мыслью для меня была следующая: «что если они (т. е. мои спутн.) пойдут другою тропинкой и спустятся, с горы на противоположной от меня стороне? Тогда уж я наверно расстанусь с ними, и куда направлюсь, сам не знаю!!!... Тогда бы мне оставалось лишь одно: карабкаться опять на гору и рассказать положение своих дел монахам. Но как же можно было объясниться с греками, незнающими русского языка, мне неговорящему по-гречески?» Когда я это еще думал, мне послышался невдалеке арабский разговор. Это были наши провожатые. Какой же радости исполнился я, когда увидел своих спутников. Мое сердце, от такого быстрого перехода – от скорби к радости, так забилось, что я садился на лошадь уже с помощью араба.

Объехавши северо-западную сторону горы Фавора, мы вступили в Эздрелонскую (самую красивейшую во всей Палестине) долину, в которой прекрасный Иосиф нашел своих братьев, кочующих со стадами, когда они продали его в Египет. Обогнувши Ермон, мы проезжали чрез бедные арабские селения: Судам и Зеарлын, а в 7½ часов вечера приехали в местечко Дженин, находящееся на границе Галилеи с Самарией. В этом местечке Спаситель очистил десять прокаженных мужей, пришедших издалеча, как говорится в Евангелии. Когда мы въезжали в Дженин, то увидели следующее: скот (верблюды, мулы, лошади, ослы, и косматые с длинными ушами козы), только что пришедший с пастбища, толпился к источнику, подле которого лежали каменные корыта. Из этого же источника арабки несли воду: одни в больших кувшинах на голове, а другие в бараньих кожах – за плечами. Все эти арабки имели одинаковые костюмы – длинные, синие рубахи; дети же были одеты еще беднее, а некоторые и совершенно не имели никакой одежды. Проехавши подле итого источника, наши извозчики остановились, тамошний араб отворил калитку и впустил нас в свой двор, где мы и остановились на ночлег. В комнате, в которой нас поместили, не было на чем сесть и все мы должны были расположиться на земле, устланной рогожками. Хотя чай, сахар и другие чайные принадлежности у нас были свои, но так как хозяин этого дома сказал нам, что самовара нет во всем местечке, то мы остались без чаю, а подкрепив себя лепешками¹¹ и арбузом, легли спать.

9 ИЮЛЯ.

Выехали из Дженина в 7 часов утра и после трудного пути по каменистым горам, мы приехали в Севасту или Самарию, где между огромными стенами и мраморными колоннами, оставшимися от православного храма, нам показали темницу, в которой Иоанн Креститель был заключен Иродом и усечен мечем. В эту темницу мы сходили по 15-ти мраморным ступеням в совершенной темноте, а потом пришли на небольшую площадку, где увидели слабый свет, проникавший сквозь четыре окошечка, заснованные паутиной. При помощи спичек, по неимению свечки, мы могли увидеть три отверстия в стенке, где погребены пророки: Иоанн Креститель, Елисей и Авдий, бывший домостроителем нечестивого Ахава. В этой же темнице стоит при стенке огромный камень, с дыркой на конце, вероятно, для привязывания невольников. По выходе из темницы, мы, подкрепившись пищей, привезенною из Дженина и немного отдохнувши под стенкой, и поехали в Сихем. Прибывши в Сихем и проехавши небольшую часть города, мы остановились ночевать в Иерусалимском подворье¹², куда и имели рекомендательное письмо от проигумена Митрофана. Священник, смотритель этого подворья, прочитавши письмо, принял нас с радостью и поместил в самой лучшей комнате, а матушка (жена этого священника), подавши обыкновенное восточное угощение, (о котором я говорил выше), сейчас же начала готовить ужин; проворно бегая то в комнату, то в кухню, и матушка звонко стучала своими деревянными башмаками по каменному полу. Ужин состоял из нескольких блюд, но матушка по восточному обычаю сумела поместить их на и широком столе, все вместе, за исключением арбуза, служившего десертом. После ужина я еще ходил по террасе, пока шум торговцев притих и воцарилась в городе тишина.

10 ИЮЛЯ.

В 4 часа утра выехал из Сихема, мы еще до восхода солнца проезжали мимо колодца Иаковлева, возле которого Спаситель беседовал с Самарянкою, пришедшей к этому колодцу за водой. Он находится между развалинами в сихемской долине, невдалеке от города Сихема. Так как мы ехали из Сихема, то налево от нашего пути был этот достопамятный колодезь, а направо, на скате горы Гаразина, турецкая молельня. Обогнувши Гаразин, мы ехали между засеянными полями, где постоянно встречали, то араба, едущего на осле и машущего босыми ногами, то арабку с корзинкой на голове или с полунагим дитятей на плечах, то длинный ряд навьюченных верблюдов.

В четыре часа пополудни, мы проезжали мимо бедной арабской деревни, находящейся на месте древнего Вефиля, где праотец Иаков видел во сне таинственную лестницу, преобразовавшую пришествие Мессии. Отсюда мы уже увидели русскую постройку близ Иерусалима, но доехать до нее сегодня было нельзя, так как до нее было еще около двадцати верст. От Бетона мы поворотили направо в ближайшее селение Ремалу – родину пророка Самуила¹³. Въезжая в Ремалу, мы встретили арабского диакона, который просил нас заехать к нему на ночь, и мы уважили его просьбу. При входе в предназначенную для нас квартиру, мы немного обождали, пока диаконша убрала комнату (вымела сор и устлала каменный пол старыми циновками). Диаконша, убравши комнату, вышла, а диакон остался прислуживать нам: он заварил в своем кофейнике (для нашего чаю) воды и разрезал на трое (для нас 3-х по ровной части) наш большой арбуз. В то время, когда мы, сидя среди комнаты, ужинали, в нашу комнату вошло несколько туземных православных арабов, которые, не говоря ни слова, сели на полу, а чрез несколько времени пришел и священник – пастырь их, ничем не отличающийся (по наружности) от своих пасомых; затем пришла в синей заплатанной рубашке и остриженная малолетняя дочь этого священника. Мы предложили этим гостям лепешек и арбуза – все они с радостью приняли угощение и говорили: «катрахерак» (благодарю): а священник с дочерью, кроме: «катрахерак», изъявили благодарность преклонением головы. Скушав с аппетитом несколько кусков арбуза, священник поднялся, взял за руку свою дочь и, не говоря ни слова, вышел из комнаты; вслед за ним скоро поднялись и прочие арабы. Притворивши дверь, мы легли спать и уже начали было дремать, как вдруг близ нашей квартиры раздается ружейный выстрел и арабская молодежь, между которой было, впрочем, несколько и стариков, начали петь какую-то весьма длинную песню. Пронзительные крики и смешной до слез напев, не дали нам спать почти целую ночь.

11 ИЮЛЯ.

Отправились из Ремалы в 3 часа пополуночи. С восходом солнца нами же виден был уже и св. град Иерусалим. Трудно описать те чувства, которые испытывали мы в это время. Слезы радости при виде колыбели христианства, чувство благодарности ко Всевышнему, сподобившему нас увидеть эту колыбель, множество священных воспоминаний, вдруг наполнивших душу – так настроили нас, что мы, по истине, не знали – на небе, или на земле находимся мы....

Не доезжая до Иерусалима версты три, нас встретил начальник русской духовной миссии архимандрит Антонин. Он ехал на серой лошади; впереди его ехал кавас – из туземных турок, а позади лакей – из православных арабов. Время нашего приезда он узнал потому, что мы еще из Сихема послали ему телеграмму следующего содержания: «завтра, по милости Божией, надеемся ночевать в Ремале, откуда, послезавтра, прибудем в Иерусалим». На месте этой радостной встречи, мы посмотрели в бинокль на Иерусалим и поехали прямо в русскую миссию, где упомянутый отец архимандрит дал нам хорошее помещение и все продовольствие. Посещение святых Иерусалимских мест, отложено было на завтра, а сегодня я осматривал русские постройки, которые, хотя находятся и вне Иерусалимской ограды, но своими огромными корпусами и вновь строящимся великолепным собором, много придают красоты городу. Не смотря на то, что эти постройки русские, но, по дороговизне здесь леса, они построены также без крыш (кроме собора), как и все дома в Иерусалиме.

12 ИЮЛЯ.

Выслушавши литургию в русской духовной миссии, мы, в сопровождении архимандрита Антонина, его двух драгоманов: Саруха и Якуба, и учителя греческой семинарии иеромонаха Вениамина, пошли поклониться гробу Господню и прочим святым местам. Пройдя Яфские или Давидовы ворота и небольшую часть города, мы пришли к Воскресенскому храму, в котором, кроме гроба Господня, находятся и другие Св. места. Вступивши в этот храм большим южным входом, сначала видишь низкую длинную каменную плиту, над которой горят 8 больших неугасаемых лампад: это то место, на котором Иосиф и Никодим обвивали плащаницею пречистое тело Иисусово, снятое со креста. От этой плиты, влево, стоит высокая круглая железная решетка и в ней теплятся две лампады: это, говорят то место, где стояла Божия Матерь в то время, когда Божественного ее Сына распинали на кресте. Место это принадлежит армянам. Отсюда, пройдя немного к северу, выходишь на площадку, окруженную восемнадцатью каменными колоннами. Среди этой площадки, против самого стеклянного большого купола, стоит каменная часовня гроба Господня, разделенная на две части. Вход в часовню с восточной стороны, от главного Воскресенского храма, принадлежащего грекам. Эта сторона часовни обставлена большими свечами, а над дверью поставлены одна над другой иконы Воскресения Христова. Как свечи, так и иконы поставлены тремя исповеданиями: греческим, армянским и католическим. Вступивши в первую часть часовни, видишь посредине ее небольшой камень, лежащий в высокой каменной вазе: это тот камень, который отвалил Ангел от двери гроба Господня и на котором он сидел в то время, когда пришли мироносицы помазать тело Иисусово миром. Часть эта называется приделом Ангела. Отсюда, пройдя чрез низкую арку, приходишь в самый Гроб Господень (это вторая часть часовни), Гроб Господень занимает не более квадратной сажени, и половину этого пространства занимает грот, обделанный чистым, белым мрамором, где именно лежало, или лучше сказать, было положено Тело Господа, а другая половина остается праздною, но она так тесна, что нельзя положить поклона прямо к гроту. В этой небольшой пещерке постоянно горят 48 больших лампад, плотно повешенных одна подле другой. Несмотря на такую тесноту, здесь каждый день совершается три литургии: греческая или вообще православная, армянская и католическая. Вышедши из часовни, мы поворотили к северу на то место, где был вертоград Иосифа Аримафейского: здесь Спаситель по воскресении своем, явился Магдалине в виде вертоградаря. Те места, где стоял Спаситель и Мария Магдалина, обозначены мраморными кругами. Над кругом Спасителя горят две лампады. Прошедши еще немного к северу, мы пришли в католическую церковь, в которой за решеткой показали нам часть мраморной колонны: это, по преданию, та колонна, к которой привязывали Спасителя, когда он сидел в темнице. К этой святыне мы прикоснулись сквозь решетку тростию и облобызали ее конец. Отсюда, направивши путь к Югу, с левой стороны, мы увидели каменную колодку с дырками для ног: это, по преданию, та самая колодка, в которую забивали ноги Спасителя пред отведением Его к Пилату. Тут же невдалеке есть небольшая пещера, бывшая прежде жилищем садовников Иосифова вертограда. Пещера эта называется темницею Спасителя, потому что в ней на малое время заключен был Спаситель, пока на Голгофе приготовлялись к его распятию. Близ этой пещеры есть и придел, с престолом, на том самом месте, где воины бросали жребий, кому достанется Хитон Спасителя. Тут же рядом придел на том месте, где стоял на страже Логгин Сотник, когда, будучи пораженным необыкновенным явлением в природе, во время смерти Богочеловека, уверовал в Распятого Господа. Отсюда повели нас в глубокое подземелье, где находится довольно большая армянская церковь. Направо от этой церкви есть еще глубже пещера, где был тот пустой колодезь, в котором нашли животворящий крест. При входе в эту пещеру есть железный решетчатый колпак, находящийся, как говорят, на том месте, где стояла равноапостольная царица Елена в ожидании, пока откопают Крест Христов. Поднимаясь из армянской церкви вверх (по тем же ступеням, по которым сошли вниз), нам показали на ступени небольшой черный камень и говорили, что когда патриарх Макарий выносил из итого подземелья животворящий Крест, то поставил его на этом камне, чтобы немного отдохнуть. Прошедши все ступени и поворотивши налево, нам отворили железную решетку и мы прикладывались к тому камню, на котором сидел Божественный Страдалец Иисус Христос, когда Иудейские воины надевали на его хламиду и терновый венок, чтобы поругаться над ним. Этот камень перенесен сюда из Претории Пилатовой. От этого камня прошедши немного к юго-западу, мы поднялись по восемнадцати ступеням на Голгофу и прикладывались к тому месту, где был водружен Крест Христов. Место это находится под престолом. К нему позволительно прикладываться даже женскому полу, потому что на Голгофе церковь без алтаря и престол этот открытый. Престол над вместилищем Креста Христова принадлежит грекам, а вправо от него есть еще два престола, принадлежащие католикам. На Голгофе более всего потрясает душу колоссальное распятие, стоящее за греческим престолом. Набожные поклонники, пришедшие с верою на Голгофу, плачут пред упомянутым распятием вслух всего народа, но мне кажется, что и самый закоренелый грешник, если только не потухла в нем и последняя искра веры в Распятого здесь нашего Искупителя, должен, хоть сколько-нибудь тронуться пред этим распятием. По ту и по другую сторону греческого престола показывают те места, где стояли кресты разбойников, распятых с невинно страдавшим I. Христом. Судя по этим местам, можно думать, что распятый Господь был на кресте обращен лицом к западу. Близ того места, где стоял крест праведного разбойника, находится греческий жертвенник. Против католического престола указывают на то место, где Спасителя нашего пригвождали ко кресту. Внизу под Голгофою в приделе Иоанна Предтечи за престолом в стенке есть небольшое углубление, где постоянно теплится одна лампада. Говорят, что в этом углублении была похоронена Адамова голова, перевезенная сюда после потопа из города Хеврона. Отсюда мы пошли в соборную греческую церковь, которая занимает центр этого обширного храма. Некоторые даже говорят, что церковь эта построена на самой средине земли: ибо находящийся в ней на помосте круглый камень, малообразованными считается за пуп земли. Другие указывают на этот же самый камень, как на такой, который означает то Место, на котором стояла Богоматерь, когда Божественного ее Сына полагали в гроб. В алтаре мы прикладывались к частицам святых мощей: руке Святителя Василия Великого и стопе равноапостольной Марии Магдалины. Из этой церкви повели нас за часовню Гроба Господня и там, отворив в капитальной стене этого же Храма дверь, показывали ту пещеру, в которой были погребены Иосиф и Никодим, погребавшие пречистое тело Спасителя. При выходе из этой пещеры в храм, есть бедная часовня коптов, пристроенная к часовне Гроба Господня. Осмотревши еще кое-что в этом храме, мы были приглашены под Голгофу в приемную комнату игумена Св. Гроба и там угостивши нас по восточному обычаю, повели из храма тем, так называемых, крестным путем, которым шел Спаситель с крестом на Голгофу; при выходе из храма с левой стороны между прочими колоннами есть одна растреснутая и как будто почерневшая от дыму. Об ней рассказывают следующее: однажды армяне пожелали взять преимущество над греками¹⁴, чтобы их патриарх ходил за благодатным огнем. Для этого они подкупили пашу и, получив от него позволение, выгнали греков из храма, а сами молились в храме и ожидали, пока их патриарх выйдет из часовни с благодатным огнем, но долго ожидали и не могли получить этой благодати. Греки же, стоя вне храма, оплакивали свою судьбу и молились со слезами Богу. В это время колонна, находившаяся близ плачущих греков, растреснулась и из нее сошел благодатный огонь. Это чудо изумило многих зрителей, не только христиан, но и неверных магометан, которых тогда много было подле храма. Говорят, что один турок, увидевши такое чудо, бросился с террасы на каменный помост и не получил ни малейшего повреждения. Он похвалил веру греков и пред всеми исповедал себя христианином, за что неверные турки изрубили его в ту же минуту на мелкие части.

С левой стороны, при выходе из храма, есть церковь Марии Египетской, где она за свою греховную жизнь была удержана невидимою силою, запрещавшею ей войти в храм. Отсюда, прошедши немного тесною улицей, нам показывали то место, где Спаситель обратился к плачущим женам и сказал: «не плачьте обо мне, а плачьте о себе и о детях ваших». Близ этого места в древности были судные ворота, где преступникам читали смертный приговор. Прошедши еще немного, нам показывали то место, где Спаситель упал под тяжестью креста, откуда уже Симон Киринейский понес крест на Голгофу. Невдалеке отсюда был дворец Ирода, убийцы Вифлеемских младенцев; а еще немного дальше есть каменный свод черев дорогу, наверху коего построена турками небольшая комната. Предание говорит, что на этот свод Пилат выводил из Претории Иисуса Христа, одетого в багряницу и увенчанного терновым венцом и, указывая на Него рукою, говорил стоящему внизу народу: «се человек!» Тогда первосвященники и служители, увидев Иисуса, закричали: «распни! распни Его!» Пилат говорил им: «распните Его вы сами, а я не нахожу в Нем вины», и здесь же, на этой арке, умывал руки, как бы объявляя себя пред народом что он чист от греха за пролитие крови Богочеловека. Недалеко от этой арки, на страстной же улице, мы заходили в католический монастырь, находящийся на месте бывшей Претории, где Спаситель наш претерпел жестокие оскорбления от римских воинов. Из Претории мы пошли к Овчей купели (Вифезда), в которой Ангел всякое лето возмущал воду, делая ее способною исцелить одного больного, успевшего прежде других броситься в эту купель. Здесь Небесный Врач Иисус Христос очистил такого больного, который в течение 38 лет не мог дождаться своей очереди, чтобы, по возмущении Ангелом воды, первому покупаться в ней. Теперь в этой купели воды нет и, как видно, обветшалые турецкие строения со временем не оставят и следа этой достопамятной купели и благодатной целительницы. Отсюда мы уже направились в свою квартиру. На пути нам еще кое-что показывали, именно: где был дом Иоакима и Анны, дом Пилата и крыльцо, называемое в Евангелии: «лифостротон», или по-еврейски – Гаввафа. На это крыльцо Пилат выводил Иисуса Христа и говорил волнующимся Иудеям: «се царь ваш!» на что неверующие иудеи неистово кричали: «распни! распни Его!»

13 ИЮЛЯ.

В 7 часов утра мы вместе с архим. Антонином отправились в Гефсиманию. Дорога сюда идет по северной стороне Иерусалима. Невдалеке от городской ограды¹⁵ архим. Антонин показывал нам два участка, принадлежащих русскому консульству. Пришедши на конец города и не доходя до места мученичества первомученика и архидиакона Стефана (близ Гефсиманских ворот), мы поворотили влево и, перешедши сухой Кедрский поток, достигли погребальной пещеры Богоматери. Пока я не был на этом месте, мне представлялось, что погребальная пещера Богоматери находится в роскошном саду и над нею великолепный монастырь с позолоченными куполами. Но, увидевши ее на самом деле, я нашел совершенную противоположность воображаемому: пещера эта не в саду, а почти в чистом поле, где изредка разве увидишь старое масличное дерево и над нею сооружен не монастырь с позолоченными куполами, а бедная хижина без верха. Будь эта пещера в России, я уверен, что она, согласно с моим воображением, была бы великолепно украшена, а здесь довольно и того, что турки не уничтожают ее совершенно и допускают греков и армян иметь ее под своим владением. Вступивши в эту пещеру на несколько ступеней вниз, видно с правой стороны в стенке углубление, где были гробы Иоакима и Анны – родителей Пресвятой Девы Марии, а с левой стороны на несколько ступеней ниже, в подобном же углублении был похоронен праведный Иосиф, хранитель девства Богоматери. При окончании ступеней, которых я насчитал 50, открывается подземная церковь; в восточной ее стороне находится гроб Пресвятой Богородицы, обложенный чистым белым мрамором и украшенный 25-ю большими лампадами, горящими день и ночь; а в западной части этой церкви – гробница первомученника Стефана. Вышедши отсюда, мы заходили в другую пещеру, в которой укрывались апостолы (кроме Петра) в то время, когда учителя их – Иисуса Христа брали иудеи в Гефсиманском саду, по указанию Иуды. В этой пещере мы застали одного католического монаха, вероятно, сторожа, ибо здесь есть и католический престол. Отсюда на несколько сажней к югу, находится Гефсиманский сад, в котором Спаситель молился после тайной вечери, пред взятием Его Иудеями на мучение. Гефсиманский сад в настоящее время состоит из 8 толстых и очень старых масличных деревьев. Говорят, что эти деревья существуют от времени земной жизни Господа, и этому можно верить, если только обратить внимание на дряхлость. При выходе из сада, нам показывали даже те места, где молился Спаситель, и где спали апостолы во время Его молитвы. Гефсиманский сад принадлежит католикам. Говорят, что один богатый иерусалимский еврей предлагал паше большую сумму денег, чтобы он искоренил Гефсиманский сад, но паша не согласился этого сделать. Подле Гефсиманского сада идет Тропинка на гору Елеонскую, с которой Спаситель вознесся на небо. Прошедши этой тропинкой с полверсты вверх, нам были поданы лошади. Приехавши на вершину Елеона, нам турок отворил ворота и впустил на обширную площадь, посредине которой стоит турецкая часовня, бывшая когда-то христианскою церковью. В этой часовне на камне, лежащем недвижимо в земле, – есть след левой стопы Спасителя, откуда он вознесся на небо. Приложившись к ней и отдавши турку бакшиш за вход, мы пошли дальше к востоку и осматривали сад, принадлежащий русскому консульству, а оттуда поехали в малую Галилею, где Спаситель явился апостолам после воскресения и где, не поверивши сперва в воскресение Господа, апостол Фома осязал своими руками Его ребра. Теперь на этом месте осталась только одна пустая комната и невдалеке от нее очень большая цистерна. Подкрепив себя холодною водой из этой цистерны, мы поехали в Вифанию; по пути под Елеонскою горою заходили в большую пещеру, в которой хоронили пророков, большею частию убитых непокорными иудеями. Близ этой пещеры указывают на те места, где Апостолы просили Спасителя научить их молиться и где они указывали Спасителю на великолепие иерусалимского храма. Приехавши в селение Вифанию, мы прежде побывали на том месте, где Мария, сестра Лазаря встретила Господа, шедшего из Иерихона в Вифанию и объявила ему печаль свою, о смерти Лазаря. На этом месте, между прочими камнями есть один, на котором, по преданию, часто отдыхал Иисус Христос, когда проходил этим путем из Иерусалима в Иерихон или обратно. Дальше к югу виднеются развалины бывшей Вифефагии, где апостолы, по предсказанию Спасителя, нашли привязанное жребя, на котором Царь неба и земли въехал торжественно в Иерусалим после воскрешения Лазаря. В Вифании есть еще та пещера, в которой был похоронен Лазарь. Когда мы приближались к этой пещере, то были встречены толпою полунагих арабских мальчиков, кричавших во все горло: «бакшиш! бакшиш»! Когда же остановились подле упомянутой пещеры, эти мальчики подбежали держать наших лошадей, отталкивая один другого; а арабка в синей драпировке, во владении которой находится Лазарева пещера, отворила дверь от этой пещеры и с горящей плошкой в руках водила нас в глубь ее. Спустившись по 24 ступеням до того места, где стоял Спаситель, когда говорил: «Лазаре! грядинвон», мы пропели тропарь: «общее воскресение и пошли глубже до того места, где лежал четверодневный Лазарь. Вышедши из пещеры и отдавши должный бакшиш, мы поехали в Иерусалим. Проехав немного тою дорогой, которою ехали в Вифанию, мы поворотили в Иосафатову долину, богатую памятниками и другими стоящими замечания местами. Вступивши в эту долину, прежде всего мы проезжали мимо памятника, сооруженного царем Давидом сыну его Авессалому. Говорят, что еврей никогда не пройдет мимо этого памятника, чтобы не бросить в его отверстие камня, как бы в отмщение Авессалому за не покорность его отцу своему. И действительно, все пространство, находящееся внутри этого памятника, заброшено камнями. Нам говорили, что уже скоро будут вычищать набросанные камни, а потом опять наполнять таким же образом. От Авессаломова памятника немного подальше к югу, есть в горе погребальная пещера царя Иосафата. В этой пещере укрывался апостол Иаков во время страдания Спасителя, здесь явился ему Иисус Христос после Своего Воскресения и велел подкрепиться пищею, ибо апостол Иаков поклялся не есть до тех пор, пока не увидит Воскресшего Господа. Рядом с этою пещерою памятник Захарии, иерусалимского первосвященника, убитого между алтарем и жертвенником. Отсюда мы спустились вниз и переезжали чрез тот мост, чрез который переезжал Спаситель, сидя на молодом жребяте, при торжественном своем входе в Иерусалим. По этому же самому мосту Иудейские воины вели Иисуса Христа из Гефсиманского сада, в Иерусалим, для представления Его первосвященнику Каиафе. Далее к югу есть на горе бедная арабская деревушка Силоам, а внизу знаменитый Силоамский источник, получивший название от этой деревушки. Источник этот находится под горой на несколько ступеней вниз, и арабы выносят из него мешками воду, как из погреба. По другую сторону горы есть другой тоже Силоамский источник, немного меньший. Теперь никто не может положительно сказать, к которому именно из этих двух источников Спаситель посылал слепого умыться. Отсюда, проехав с пол версты к югу, мы вскарабкались на небольшую гору и проходили чрез село Скудельниче, купленное за тридцать сребренников, полученных Иудою от первосвященников за Искупителя мира Иисуса Христа. Село Скудельниче состоит из нескольких землянок или лучше сказать пещер. В одной из этих пещер, называемой Онуфриевской, греки один раз в год служат заупокойную литургию об упокоении душ погребенных здесь странников, ибо село Скудельниче было обращено в кладбище странников, но теперь и это уничтожено. Кости всех покойников собрали в одну большую усыпальницу, находящуюся и поныне здесь же на кладбище. Так как все пространство, занятое кладбищем, называлось Акелдама (село крови), то теперь эту усыпальницу, как вместившую в себе кости всех покойников называют Акелдама. Отсюда мы спустились в долину и поехали на свою квартиру, оставляя с правой стороны гору Сион, на верху которой в настоящее время стоит турецкая мечеть (по преданию, на том месте, где был гроб Пророка Давида).

14 ИЮЛЯ.

Сегодня мы, архимандрит Антонин, Петербургский протоиерей и три драгомана, отправились в город Иерусалим, чтобы посетить преосвященных, принадлежащих к равным религиям и осмотреть некоторые достопримечательности города. Сначала мы заходили к греческому патриарху Кириллу, а потом пошли почти чрез весь город к Омаровой мечети, находящейся на том месте, где был сначала знаменитый Соломонов храм и впоследствии второй иерусалимский храм, в котором во время смерти Богочеловека раздралась на двое «церковная завеса». Но по разрушении (Титом) и последнего, на этом же самом месте преемник Магомета Омар, построил великолепную турецкую мечеть, которая и поныне существует с именем своего фундатора. Она находится на обширной площади, обнесенной оградою с воротами под названием красных. В этих воротах апостолы Петр и Иоанн, идучи в храм на молитву, исцелили хромого, просившего у них милостыни. Когда мы пришли к самой мечети, то турецкий дервиш предложил нам сбросить сапоги, и мы в одних чулках последовали за ним в мечеть. Среди этой обширной мечети есть огромный камень, неизвестно чем поддерживаемый аршина два от земли. Дервиш говорил нам, что с этого камня Магомет вознесся на небо, и когда он, т. е. Магомет поднимался, то и камень поднялся от земли и шел за ним, но Ангел удержал камень. С боку на этом камне есть углубление человеческой руки; турки говорят, что это след руки Ангела, удержавшего камень, и говорят, что камень и теперь на воздухе. Этот камень окружен стенкой. В мечети нет никакого украшения; стоит обратить внимание только на одни окна, выложенные цветами из каких-то разноцветных камней. Говорят, что брат Австрийского императора давал туркам за одно окошко 5000 наполеондоров (5000 червонцев), но турки не отдали его и за эту цену. Из этой мечети мы заходили в другую, где в числе прочих колонн есть две таких, между коими турки проходят и верят, что кто протеснится между этими колоннами, тот и в царствие небесное войдет. Чтобы не ожесточить Дервиша, прошедшего прежде, мы тоже поступили так, хотя, разумеется; не верили в это. Все мы прошли свободно, за исключением одного петербургского протоиерея, которому проход был не по корпусу, что и было предметом смеха дервиша. Внутри эта мечеть украшена лучше Омаровой, в ней есть и кафедра для чтения Корана (турецкого закона). При стенке есть на камне след человеческой стопы: дервиш говорил, что это след Иисуса Христа и что будто бы он спрашивал христианского священника, который ответил ему, что след Иисуса Христа непременно должен быть на этом месте. Вышедши отсюда, мы заходили еще во святая святых, где имела пребывание малолетняя Богоотроковица Мария. Здание это также принадлежит туркам; внутри не на что смотреть; заслуживают внимания одни только каменные колонны, выделанные из цельного камня. Вышедши отсюда и пришедши на угол городской ограды, дервиш водил Нас в глубокое подземелье, где, говорил он, было обрезание Богочеловека. По выходе из подземелья, дервиш выводил нас на ограду, окружающую Иерусалим и, указывая чрез Иосафатову долину на Елеонскую гору, говорил: «что в день страшного суда будет проведена проволока из вершины Елеона на Иерусалимскую ограду и кто из людей пройдет по этой проволоке, тот и в царствие небесное войдет; а кто упадет в Иосафатову долину, тот пойдет во ад». Мусульманам, пожалуй, и простительно верить в такую сказочную фантастическую легенду, так как их Коран подает к тому много поводов. Укажем еще на другую подобную сказку, заключающуюся уже в самом Коране. Там говорится, что в день страшного суда Магомет наденет на себя косматую шубу, а магометане превратятся в блох и будут скакать в эту шубу. Поместившиеся в упомянутой шубе пойдут с Магометом в царствие небесное, а остальные – во ад. Но возвратимся к своему путешествию. Спустившись с ограды, дервиш показывал нам чрез окошко в большой комнате под красным чехлом трон царя Соломона. Отсюда на несколько сажень к северу были те ворота, которыми Спаситель въезжал в Иерусалим в Вербное воскресенье. Теперь эти ворота заложены наглухо. Отдавши дервишу бакшиш, мы пошли чрез красные ворота в город и заходили: сначала к Сирийскому архиерею, потом к армянскому патриарху и наконец, к коптскому митрополиту. Все они принимали и угощали нас весьма радушно. Незнающему простоты восточных владык может показаться только вот что странным и не почтительным к гостю: например, коптский митрополит вышел к нам не в рясе и клобуке, как это требуется приличием у нас, а в красном халате с чалмою на голове и старыми гарусными туфлями на ногах. Поблагословивши нас, он живо подошел к каменному дивану, сбросил с ног туфли и, поджимая под себя ноги, предлагал и нам садиться на длинных диванах. Чрез несколько времени келейник поднес митрополиту трубку с чубуком, длиною аршина в четыре. Митрополит, держа в зубах чубук, что-то говорил драгоману по-коптски, драгоман передавал архимандриту Антонину по-гречески, а тот уже передавал нам – по-русски. После угощения, когда мы выходили уже из комнаты, митрополит удержал меня за плечо и что-то спрашивал, но так как я, не зная, что он говорил, не отвечал ему ни слова, то он засмеялся; я также не мог удержаться и так мы разошлись. Идучи на свою квартиру, мы еще побывали в двух монастырях: Михайловском и Феодоровском, а, пришедши на конец города, заходили в дом Давидов, в котором, говорит российское простонародье, имеют пребывание души умерших. На верхнем этаже показывают то окошко, чрез которое царь Давид увидел Вирсавию. Теперь этот дом превращен в турецкую казарму. На ночь мы ходили в Воскресенский храм и так как один из наших спутников приготовлялся на завтра (в день памяти равноапостольного князя Владимира) служить литургию, то архим. Антонин послал с нами из русской миссии двух иеромонахов и певцов. Как только греки окончили на Голгофе повечерие, тотчас турки затворили нас в храме и тогда началась наша всенощная, тоже на Голгофии. По предложению регента, я исполнял должность псаломщика. Трогательно было мне смотреть, при блеске множества лампад и свеч, на распятие Спасителя, особенно в то время, когда я читал канон страстям Христовым. По окончании всенощного бдения, греческий монах повел нас по лестнице вверх и там дал для ночлега комнату с роскошными кроватями.

15 ИЮЛЯ.

В 12 час. ночи греки начали служить утреню. Во время 6-ой песни, наше русское духовенство собралось в Воскресенский храм для приготовления к обедне и по окончании утрени, одевшись во все священ. облачение и взявши с собой все необходимое для служения, пошли в часовню гроба Господня, где и начали совершать литургию. Первенствующим в служении был о. А.Ф., а предстоящими – петербургский протоиерей А., два иеромонаха из русской миссии и наш сопутник иеромонах Анатолий. После обедни, которая кончилась еще до рассвета, все участвовавшие в священно служении, а в том числе и я, отправились на закуску к игумену св. гроба, а оттуда прямо на свою квартиру. В 3 час. по полудни мы, и вместе с нами архим. Антонин и другие духовные лица, отправились к Мамврийскому дубу с целию побывать и в Вифлееме. Проехавши долину, называемую «Геенна» и не доезжая до монастыря св. пророка Илии, почти на самой дороге мы видели тот колодезь, возле которого, по преданию, ночевали Волхвы, когда, после поклонения новорожденному Богомладенцу, возвращались из Вифлеема в Иерусалим, чтобы возвестить Ироду о рождестве нового царя; здесь явился им во сне ангел и велел идти в свою страну не чрез Иерусалим, а другим путем. Отсюда мы поворотили влево и поехали к тому месту, где находились на страже вифлеемские пастухи во время рождения Иисуса Христа и где они получили от ангела радостную весть о рождестве Предвечного Бога. Место это и теперь находится в поле, изредка поросшем масличными деревьями. Хотя здесь есть и церковь, но она в земле и поэтому нисколько не заметна между развалинами бывшего огромного храма, воздвигнутого иждивением царицы Елены, а разрушенного магометанами. Так как дверь этой подземной церкви мы нашли запертою, то должны были ожидать около получаса, пока по извещении нашего каваса, пришел арабский православный священник, живущий в селении «Бетсагур», которое отстоит от этого места около двух верст. Священник пришел не один, а с дьячком и малолетнею своею дочерью. Отворив дверь, священник надел на себя ризу и начал читать актинию, дьячок пел, а дочь священника в одной синей заплатанной рубашке, с остриженною головой и босая, стояла подле престола вместе с отцом и все помахивала его ризою, как будто, так и нужно было. Когда священник обратился в царские врата и читал евангелие для нас в назидание, это полудикое дитя все-таки не оставляло своих проказ, то прячась под ризу, то выставляя из-под нее свою остриженную голову с черными блестящими глазами.

К этой церкви прихожан-арабов принадлежит не много. Священник говорил нам, что латинская пропаганда употребляет все усилия, чтобы и этих захватить в свои сети и привлечь к себе. От этого места до Вифлеема мы ехали около часу и приехали в этот небольшой городок, расположенный на горном хребте, спускающемся в долину, уже в сумерки. Двери Рождественского монастыря были еще отперты и мы прежде всего пошли поклониться священному месту, где благоволил родиться Предвечный Бог. – Греческий митрополит Агапий, получивши известие о нашем приезде, немедля вышел из своей комнаты и повел нас чрез великолепный храм в священный вертеп, где Бог соблагоизволил воплотиться ради нашего спасения, и в виду места рождения Спасителя, обозначенного большою серебряною звездою, вокруг которой находится латинская надпись: «здесь родился Иисус Христос от Девы Марии», прочел у нас над головой евангелие, относящееся к Рождеству Иисуса Христа и сказал маленькую речь на русском, хотя и не везде правильном языке. Над местом, где родился Христос, есть престол, на котором ежедневно совершается две литургии: греческая и армянская. Прежде служили на этом же престоле и католики, но теперь, кажется, они устранены. Католики имеют под своим владением то место, где были ясли, в которые Пресвятая Дева Мария положила повитого пеленами новорожденного младенца Иисуса, и престол, находящийся на том месте, где Богоматерь, держа на руке младенца Иисуса, принимала персидских Волхвов, принесших в дар родившемуся Владыке: злато, ливан и смирну. К вертепу Рождества прилегают многие другие пещеры, и именно: св. обручника Иосифа, где находится два престола – во имя сего святого и во имя избиенных по повелению Ирода св. младенцев, вертеп, в котором покоится прах блаженного Иеронима и его ученицы – Павлы и дочери ее Евстахии; вертеп, где блаженный Иероним переводил св. писание на латинский язык и друг.

16 ИЮЛЯ.

Сегодня о. А. Ф. с одним арабским священником и греческим иеродиаконом, служил литургию в священном вертепе Рождества Христова, а я читал часы и апостол. После меня, не знаю, откуда явился в одной рубашке босый арабский мальчик и прочитал апостол по-арабски. Евангелие было прочтено тоже на двух языках – на славянском и арабском. Хор составляли: архимандрит Антонин, наш спутник протоиер. о. А. иеромонах Бениамин, о. Анатолий и я. После обедни о. А. Ф. отслужил еще молебен Спасителю и затем пошли все к митрополиту на закуску. Когда мы собирались ехать из Вифлеема, митрополит предложил нам, и мы согласились с охотой, идти с ним на конец восточной части города в ту пещеру, в которой праведные родители скрывали младенца Иисуса во время избиения Иродом Вифлеемских младенцев. В этой же пещере ангел явился Иосифу и велел ему взять младенца Иисуса и Матерь Его и идти в Египет от преследования Ирода.

В 8 ч. утра мы оставили Вифлеем и поехали к Мамврийскому дубу. Проехавши около 5-ти верст к югу, мы увидели в глубокой долине сады, под названием Соломоновых. Они принадлежат Англичанам. Повыше этих садов еще существуют Соломоновы пруды. Они состоят из трех глубоких бассейнов, выделанных в каменистой почве не природою, а руками человеческими, по повелению мудрого царя. Пруды эти расположены на скате гор. Дождевая или снеговая вода, накопившись в верхнем бассейне и из него перешедши в нижний, бежит черепяною трубой в Иерусалим. Отсюда на пути к Хеврону в чистом поле мы видели обширное какое-то здание. Одни говорят, что это был дом Авраама, а другие – Давида. Около четырех часов пополудни мы въехали в Хеврон и, проехавши чрез весь город узкою и во многих местах темною улицей, остановились подле громадной мечети, находящейся на том месте, где погребены патриархи – Авраам, Исаак и Иаков и их жены. Мы, было, хотели войти в мечеть, но мусульмане не пустили нас. Возвращаясь отсюда, мы поехали уже не тою темною улицей, которою ехали сюда, а с юго-восточной стороны Хеврона, подле большого четырех-угольного бассейна, вырытого и обделанного по повелению царя Давида. Жители Хеврона евреи и мусульмане. Первые очень нежны и приятной наружности, а последние грубы и отвратительны. Торговцев в городе есть много, но покупателей что-то незаметно. Из продаваемого более всего бросаются в глаза козлиные мешки, наполненные водой. В 5-ть час. пополудни мы приехали к Мамврийскому дубу – куда и имели стремление из Иерусалима – и расположились ночевать. Означенный дуб находится невдалеке от Хеврона, в красивой, богатой виноградниками Мамврийской долине, от которой он и получил свое название. Предание говорит, что это тот самый дуб, под которым Господь явился Аврааму в виде трех странников; и этому, без сомнения, можно верить, если обратить внимание, во-первых, на дряхлость этого дерева, принадлежащего к роду крепких деревьев, а во-вторых, на красоту местности, окружающей дуб. Она вполне была пригодна для кочевания со стадами, что, как известно, и было занятием Патриарха Авраама. Желуди и листья на этом дубе весьма мелки, отчего и сам дуб почти не имеет никакого, сходства с нашими дубами. Толщина его при, самой земле будет более трех сажень, но он почти тотчас же по выходе из земли, разветвляется на три ствола. В настоящее время Мамврийский дуб с 15 десятинами земли, поросшей виноградными кустарниками, принадлежит русской иерусалимской миссии. Два семейных сторожа (арабы) тщательно наблюдают за ним, не позволяя путешественникам взять ни одной малейшей ветки. Говорят, что Хевронские арабы ни за какую цену не хотели продать русским этого досточтимого дерева. Но начальник вышесказанной миссии архим. Антонин купил его на имя своего лакея – араба.

17 ИЮЛЯ.

Сегодня мы, Осматривая Мамврийскую долину, зашли в одну пещеру, называемую пещерою пророков. Перед пещерою мы были встречены толпою арабских мальчиков и девочек, которые не давали нам войти в нее. Мы вошли силою и, осмотревши, хотели было идти обратно, но мальчики, став в отверстии пещеры с камнями в руках, заградили нам ход, угрожая убить. И только тогда выпустили нас, когда мы пообещали им дать «бакшиш». Но так как у нас не было столько мелких монет, чтобы каждому дать отдельно, то некоторые из них провожали нас далеко от пещеры, швыряя нам под ноги камнями. Один самый злейший мальчик ударил камнем нашего сопутника о. Вениамина, даже по голове. К счастью камень попал вверх камилавки и не причинил никакого вреда. Возвратившись из этой оскорбительной прогулки, архим. Антонин читал канон Пресвятой Троице. Затем был приготовлен к обеду стол. Хотя есть здесь небольшая комната (для сторожей) и даже ради нашего приезда была поставлена красивая палатка, но мы сели под открытым небом, защищаясь от палящего солнца ветвями дуба. Не могу выразить той радости, которая переполняла мое, сердце, когда я сидел за этим столом. Мне постоянно приходили на мысль три таинственные странника, отдыхавшие здесь, и Авраам, угощавший, их и Сарра, выглядывавшая из палатки и смеявшаяся предсказанию прозорливого странника. После обеда мы, распрощались, с многовековым дубом и поехали в селение Бет-Жалу, куда после многотрудного пути прибыли в 10 час, вечера. Ночлег наш был в русском училище, недавно выстроенном старанием архим. Антонина. В этом училище учатся грамоте арабские дети, преимущественно девочки. Число учащихся в зимнее время, как нам говорили, доходит до 50 душ обоего пола. Учат их две наставницы русские и две арабские. Бет-Жала в древности именовалась домом Ефрафы.

18 ИЮЛЯ.

В 8 час. утра, мы выехали из Бет-Жалы и, переехав несколько опасных оврагов, остановились на малое время подле источника апостола Филиппа, в котором он крестил евнуха Эфиопской царицы Кандакии. Отсюда мы поехали через высокие каменные горы к пещере Иоанна Крестителя, в которой Елисавета скрывала малолетнего Предтечу во время избиения младенцев в Вифлееме и его окрестностях. Не доезжая до нее, мы оставили лошадей с провожатыми на горе, между масличными деревьями, а сами спустились почти отвесно по каменным ступеням в глубокую долину, где и находится означенная пещера. Предание говорит, что Елисавета, после укрывательства с младенцем Иоанном от преследования Ирода, уже не возвращалась в Горнюю, откуда убежала, а скончалась в той же пещере, где укрывалась, оставив после себя Предтечу круглым сиротой. Предтеча, оставшись после матери и не имея к кому возвратиться отсюда в Горнюю, где остались ему в наследство два дома, жил один в этой дикой пустыне, питаясь скудною пищею – акридами (род саранчи или кузнечиков) и диким медом, т. е. сладкими стручьями растения, известного и теперь под именем дивияго меда.

Отправившись отсюда в Горнюю, мы на пути видели тот камень, на котором, как говорят, стоял Предтеча, когда проповедовал, говоря:. «покайтесь! приближается царствие небесное». Проехав еще немного, мы поворотили направо в католический сад, где была дача Первосвященника Захарии, родителя Предтечи. Здесь есть еще уцелевшие каменные стены дома, в котором в летнее время жили праведные Родители Предтечи; здесь-то и была радостная встреча Богоматери с родственницею Елисаветою, когда младенец Иоанн взыгрался во чреве Матери. Пониже этой дачи, близ дороги, ведущей в город Горнюю есть источник, к которому, как говорит предание, Богоматерь часто ходила за водой, во время пребывания у родственницы. От источника недалеко и Горняя. Этот городок получил свое название оттого, что расположен на высоких горах. В самом городе был другой дом первосвященника Захарии, в котором родился Предтеча; теперь на атом месте воздвигнут красивый католический монастырь. В главной церкви стою монастыря, с левой стороны алтаря есть небольшой придел, где указывают на выложенный мозаикой круг и говорят, что это место рождения Предтечи. Из Горней мы поехали уже прямо в Иерусалим, но так как вся Палестина полна священных мест, ознаменованных какими-либо событиями, относящимися к делу нашего спасения, то и на этом небольшом пространстве (около 8 верст) проезжали подле одного из таких мест, именно подле того места, где росло дерево, употребленное на крест для распятия Спасителя. Место это находится с западной стороны Иерусалима в расстоянии не более 3-х верст. На нем есть греческий монастырь, называемый «Крестный», и при монастыре семинария, в которой, кроме греков, учатся дети православных арабов. Приехавши в 6-ть час. пополудни на свою квартиру, я, нисколько немедля, отправился на ночь в Воскресенский храм, где вскорости турки и затворили меня с малым числом богомольцев. Всяк, не бывавший в этом храме, с удивлением спрашивает: как можно ночевать в запертом храме?! Но я ещё прибавлю, что в нем не только ночуют, но есть еще внутри храма комнаты, в которых всегда живет духовенство греческое, армянское и католическое. По окончании на Голгофе повечерия, греки, вероятно, не доверяя туркам, заперли туже самую (т. е. запертую турками снаружи) дверь изнутри своим замком и затем попрятались все по калиям, а я, находя возможным, при помощи ярко горящих неугасаемых лампад, составить в уме план внутренности этого обширнаго храма, провел до 12-ти часов в осматривании его. Достойно замечания, что в этом храме помещается 3600 лампад. Все они зажигаются только один раз в году на Светлое Христово Воскресение.

19 ИЮЛЯ.

В первом часу ночи, греки начали колотить в чугунную доску, свитую в колесо и повешенную над иконостасом; немного спустя, католики позвонили в колокольчик, затем и армяне побили в доску. По окончании этого скромного трезвона, началась утреня каждой религии в своем приделе. Окончив утреню, греки немедленно перешли в часовню Гроба Господня и начали совершать литургию; после греков служили армяне, тоже на Гробе Господнем; после армян на том же Гробе служили (с органом) католики. Первые две литургии окончили еще до рассвета. В 9-м часу утра двери храма были отперты турками и богомольцы, в числе которых и я, пошли на свои квартиры.

В 3 часа пополудни мы вместе с начальником духовной миссии отправились (на лошадях) в Лавру Саввы Освященного. Возле Яфских ворот мы поворотили направо и, обогнувши гору Сион, вступили в Иосафотову долину или Юдоль плачевную. Потом опять выступили из долины и уже до самой лавры ехали по горам. Версты за три от лавры Иосафатова долина представляет ужасную пропасть, которую называют: «огненная река». В этой-то пропасти и находится многострадальная обитель Саввы Освященного. Над нею стоят, как бы на страже, две огромные башни, построенные греческим царем Юстинианом. На одной из них, которая поближе к монастырю, постоянно сидит сторож для того только, чтобы извещать братию о приближении поклонников. Так как Монахи этой обители узнали еще утром, в какое время мы приедем к ним, то, получив от сторожа известие о пашем приближений, тотчас начали звонить во все колокола и звонили до тех пор, пока мы с греческими монахами, певшими какие-то стихиры вошли в соборный храм, который для нашего приезда был освещен великолепно. Это было в 8 часов вечера. При выходе из соборного храма, есть на площадке каменная часовня, в которой находится гроб св. Саввы. Приложившись к нему, мы вышли из часовни и поднялись по лестнице вверх, где отвели нам для ночлега большую комнату и чрез несколько времени подали ужин.

20 ИЮЛЯ.

После обедни, которая окончилась еще до восхода солнца, все монахи здешней обители (около 40 душ) собрались подле храма на террасу и пригласили туда же на время приехавшего из Иерусалима архиерея и нас. Там, т. е. на террасе монах подносил всем по чашке кофе и потом по куску хлеба и несколько смокв. После этого угощения мы осматривали монастырские постройки, более или менее скрывающиеся в скале. Сначала были в той пещере, из которой св. Савва выгнал львицу¹⁶ и поселился сам, где и провел свою земную жизнь. Цвет каменных стен в этой пещере черный, кажется, от дыма, чего впрочем, не буду утверждать. Говорят, что в ней Сарацины часто душили монахов дымом и будто-бы от этого остались на камне следы. Отсюда мы заходили в весьма древнюю церковь св. Николая, где в особом приделе показывали нам огромное множество человеческих голов – одних чистых черепов. Здесь сложено 14000 голов одних отшельников, пострадавших от Сарацин. А так как на востоке существует обычай голову, умершего беречь, то кроме избиенных Сарацинами, здесь есть головы и других покойников. Нельзя, впрочем, верить, чтобы первые были все в целости; о том же, что здесь могло быть столько пустынножителей, нет никакого сомнения, судя по множеству пустых вертепов, находящихся в Иосафатовой долине, начиная от Иерусалима и до самого Мертвого моря. В IV, V и VI веках христианства все эти вертепы были населены отшельниками. Упоминая о головах покойников, не лишним считаю упомянуть и о самом покойнике. На востоке по отношению к усопшему существуют особенные обычаи, именно здесь тело умершего, по прошествии трех лет, опять отрывают из могилы и если оно предалось тлению, то кости выбирают из земли до, малейшей частички, над ними служится панихида и затем они бросаются в общую усыпальницу, а на голове подписывается имя владевшего, ею, и с нею поступают, как я сказал выше. Если же тело умершего за истекшие три года не предалось тлению, в таком случае его не трогают с места еще три года. Так как медленность разложения умершего тела служит на востоке признаком грешного человека, то родственники или братия усугубляют свои молитвы и поклоны о таком покойнике и молятся до тех пор, пока тело его не превратится в прах. Такие обряды бывают, кажется, только в монастырях. В церкви Святителя Николая лежат отдельно три головы, к которым богомольцы прикладываются. И действительно, они резко отличаются от прочих голов: цвет их желтый, тогда как всех других, здесь лежащих, темный. Близ церкви Св. Николая есть другая небольшая церковь, превращенная из калии, в которой жил и трудился для блага церкви св. Иоанн Дамаскин. Здесь за решеткой и гроб его. Из этой церкви мы вышли на террасу, откуда показывали нам финиковую пальму, посаженную, как говорят, самым основателем здешней лавры. Достойно замечания, что в этом монастыре в летнее время никогда не бывает дождя, впрочем, в это время дождь и во всей Палестине весьма редкое явление. По крайней мере, другие места Палестины пользуются ветрами, а здесь бедные монахи лишены и того: ветер несется по верху гор, так как эта обитель находится в самой глубине Иосафатовой долины, то к ней могут достигать только солнечные лучи. Положим, что и это не скоро является с наступлением дня и потом скоро скрывается, но почти отвесные лучи успевают в это непродолжительное время до того раскалить камни, что для непривычного и ночью бывает жара невыносимая. Воду, собранную в зимнее время от таяния снега или дождя, держат в трех цистернах целое лето.

Еще нужно заметить, что в этот монастырь вход женскому полу совершенно воспрещен, это запретил еще сам основатель монастыря св. Савва, который даже своей матери запретил приходить к нему в монастырь, а дал ей пещеру, вне монастырской ограды.

В 8 часов утра мы выехали из этого монастыря и направились к Иордану, но так, чтобы побывать и возле Мертваго моря, где были Содом и Гомора. До самой Иорданской долины мы ехали с горы на гору между дикими, никем ненаселенными, пустынями. Когда мы приехали к Мертвому морю, мне очень хотелось покупаться в нем, во-первых, чтобы прохладиться от изнурительной жары, а во-вторых, удостовериться, действительно ли, правда, что вода этого моря не допускает утонуть никакого живого существа, а на поверхности воды можно лежать, ничем не действуя. Это мне говорил русский путешественник, который сам на себе это испытал. Но когда я вступил в воду, то нашел ее чрезвычайно едкою и должен был воротиться, не желая поступать вопреки наставлению доктора, который советовал мне еще в Иерусалиме не купаться в этом море. Из нашей компании тоже никто не дерзнул купаться, узнав прежде свойство воды прикосновением языка. Вода в Мертвом море очень прозрачна, но кроме едкой горечи в ней столько соли, что на берегу мелкие камни посклеивались от выбрасывания соленых волн. Ни в этом море, ни на его берегу решительно незаметно никакого живого существа, ни даже сухой раковинки, как это обыкновенно, можно видеть на берегу других морей. Кому не может послужить в назидание это море? Из него и теперь поднимаются синие пары, точно похожие на дым, это невольно напоминает об ужасном бедствии, постигшем, по правосудию Божию, развращенные города.

От Мертвого моря мы поехали к Иордану чрез обширную Иорданскую долину, которую в летнее время тоже можно назвать мертвою, хотя на ее песчаной почве и порос высокий мох какой-то особенной породы, но солнечные лучи так иссушили его, что он не только не служит украшением долин, но еще больше безобразит ее. В древности Иорданская долина была самым лучшим пастбищем в Палестине. В ней лето и зиму кочевали пастухи с обширными Лотовыми стадами, а теперь не видно не только животных, но и насекомых. При самой реке Иордан начинаются какие-то кустарники с красными довольно большими плодами, никем и никуда неупотребляемыми, а близь того места, где Предтеча крестил Спасителя, есть и большие тенистые деревья, Мы остановились под тенью этих деревьев и купались на том самом месте, где принял крещение Сын Божий Иисус Христос. Река Иордан небольшая; течение ее очень быстрое, почему немеющие плавать опасаются входить далеко в воду, ибо, говорят, было много случаев, что Иорданские струи уносили неосторожных поклонников безвозвратно. Вода в Иордане мутная, но приятная на вкус, стоит только набрать в сосуд и она тотчас же сделается прозрачною. Возле Иордана мы стояли недолго, потому что было уже 5 часов пополудни, а до Иерихона, где предположили ночевать, оставалось еще 8 или 9 верст. На половине этого расстояния мы видели развалины монастырей: направо Иоанна Предтечи, а налево Преподобного Герасима, которому служил лев. Приехавши на то место, где был знаменитый Иерихон, мы остановились на ночлег подле безобразной каменной башни, которая служит приютом для арабов, имеющих свои виноградники в окрестности ее. Здесь под навесом есть четырех-угольный чан, куда скопляется вода из Елисеева источника. К этому чану до позднего времени приходили арабы и арабки за водой, и все они более или менее обращали на нас свой суровый взор. Заметно было, что здесь боялись ночевать даже наши провожатые, ибо хотя они и сами вооружены, но кавас поставил длинную пику и у наших голов.

21 ИЮЛЯ.

Хотя нам хотелось отправиться в путь еще до рассвета, чтобы пораньше прибыть в Иерусалим, но вышло не так: с рассветом наши кераджи (извозчики) только начали кормить лощадей, это, впрочем, дало нам возможность взглянуть на Иерихонскую местность. Местность Иерихонская далеко роскошнее других мест Палестины. Где был крепкий Иерихон, теперь уже мало заметны и развалины его. Почему бы, кажется, арабам не населить этой местности и не заняться обработкою земли, могущей принести пользу себе и другим? Но, как видно, восстановить Иерихон никто не дерзал, да, по всей вероятности, и не дерзает, памятуя проклятие Иисуса Навина, который проклял не только этот город, но и того, кто бы дерзнул восстановить его. Были ли попытки восстановить Иерихон или нет, мне это неизвестно; я знаю только, что теперь на том месте, как бы совершенно на новом, выглядывают из кустарников 5 или 6 арабских хижин вроде землянок.

С восходом солнца мы уже сидели на лошадях и поехали к источнику Елисея, находящемуся от упомянутой башни верстах в двух к Северу. Источник этот называется Елисеевым потому, что в нем Пророк Елисей, будучи преемником Илииного духа, переделал естество воды, бросив в нее горсть соли, от чего вода из горькой превратилась в сладкую. Она и теперь приятна для вкуса. От этого источника к западу возвышается сорокодневная гора, на скате которой виднеются рядом три пещеры. Говорят, что в средней, Спаситель постился 40 дней, отчего и самая гора получила название сорокодневной или по гречески «Сарандар» – от слова «саранда» (40).

От сорокодневной горы к югу есть гора Навав, откуда уже начинается путь гористый, до ней же от самого Иордана все равнина. Проехавши по горам верст около 8, мы вступили в глубокое ущелье и оттуда с правой стороны увидели на высоком овраге немного заметные развалины монастыря св. Иоанна Хозевита. Отсюда на пути в Иерусалим есть нижние части стен той гостиницы, в которую, по преданию, милосердый Самарянин привез человека, ограбленного и избитого разбойниками.¹⁷ Подле остатков ее, мы, отыскав место под скалой, где можно было укрыться от палящего солнца, подкрепили себя арбузом вместо нагревшейся воды и, немного отдохнувши, опять продолжали ехать по однообразным горам.

22 ИЮЛЯ.

Память Марии Магдалины и день Ангела ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ГОСУДАРЫНИ ИМПЕРАТРИЦЫ МАРИИ АЛЕКСАНДРОВНЫ.

Сегодня на Голгофе служил литургию патриарх Кирилл с тремя архиереями и шестью предстоящими. Все они облачались в алтаре Воскресенского храма. Пение было греческое и русское, попеременно. Обедня, по видимому, торжественная, но не будь русских певцов, она была бы для русского слушателя самою скучною, во-первых – по незнанию греческого языка, а во-вторых, еще и потому, что греческий хор состоял только из двух резких теноров, да и те пели не вместе, а чередуясь: один пел, а другой только жужжал, не выговаривая ни одного слова.

Многолетие патриарху с полным его титулом тоже пели по-гречески и по-русски. Многолетие на русском языке провозглашено было иеродиаконом Дамаскиным отчетливо и ясно и произвело в слушателях – греках большой восторг. Полный титул патриарха довольно сложен. Вот он: Кирилл, блаженнейший, божественнейший и всесвятейший господин наш и Владыка, отец наш и патриарх святого града Иерусалима и всея Палестины, Сирии, Аравии, обон пол Иордана, Каны Галилейские и Святого Сиона.

Окончив богослужение, все священнослужащие сошли с Голгофы и в виду Гроба Господня отслужили царский молебен, по случаю высокоторжественного дня, как я сказал выше. Во время многолетия Российскому Императорскому дому, патриарх осенял народ богатейшим крестом с частью животворящего древа Господня и затем священнослужащие пошли в алтарь для разоблачения, после чего отправились к патриарху на закуску. Не знаю, для большой ли чести, или по неимению лакеев, здесь, т. е. в комнатах патриарха, подносили нам чай и все прочее те иеродиаконы, которые участвовали в богослужении. Возвратившись отсюда на свою квартиру, я уже больше никуда не ходил.

23 ИЮЛЯ.

Весь день приготовлялись к новому пути на Синай.

Путешествие на Синай

24 ИЮЛЯ.

В 3 часа по полудни, в числе 6-ти душ (трое нас из Киева и трое из Иерусалима: Начальник русской духовной миссии и два драгомана) отправились в вышесказанный путь. Выезжая из Миссии, нас напутствовали звоном и около десяти всадников из Русской миссии, наняв на свой счет арабских лошадей, поскакали вперед, чтобы проводить нас и тем оказать большую честь. Не смотря на такую торжественность, разлука с Иерусалимскою святыней не допускала видеть в этом ни каких интересов, особенно тем, которые расставались с Иерусалимом, быть может, навсегда. Оставалась еще единственная отряда – это надежда побывать на Богошественной Синайской горе, но эта надежда не скоро еще могла оправдаться, по причине большого пространства от Иерусалима до Синая. Поднявшись на небольшую возвышенность, из-за которой нельзя уже больше увидеть Иерусалима, мы поворотили лошадей назад к этому священному городу и, простившись с ним, опять поехали своею дорогою.

Верстах в 10-ти от Иерусалима подле арабского селения Полонии, под масличными деревьями, провожавшие нас сошли с лошадей и при пении пасхальных песней, начали прощаться с нами, но и, простившись, они еще ехали за нами до самого захода солнца и тогда, пропев: «Свете тихий».... и обождав, пока мы спустились в глубокую долину, поскакали назад. Подул прохладный ветерок, и лошади наши пошли поспешно, надеясь, вероятно, скорее дойти до места отдыха.

Было еще светло, когда мы проезжали близ арабского селения Абугоша, находящегося на месте древнего Кариаф-Иарима, в котором 20 лет находился Ковчег Завета, после того, как возвратили его из плена Филистимского. С северной стороны Абугоша есть опустелый, когда-то бывший францисканский монастырь. Мы въезжали широкою дверью внутрь этого здания и, объехав два ряда четырехугольных колонн, возвратились опять и поехали своим путем. Дорога отсюда пошла извилистая и довольно гористая. Вскоре наступила ночь и с нею глубокая тишина, какой у нас не может быть в Июле. Внимания совершенно не на чем останавливать: кроме гор, надоевших уже и так во всей Палестине, да араба, идущего с палкой и каким-либо животным, ничего больше не видишь. Я имел единственное занятие смотреть, высоко ли месяц и как проносятся пред ним облака, гонимые легким ветром; но дремота сделала скучным и это. Вот невдалеке по направлению нашей дороги показался огонек. Подъехав к нему, мы нашли арабов, проходивших из Яффы в Иерусалим и расположившихся здесь с своими животными на ночлег. Невдалеке от них на противоположной стороне дороги остановились и мы, чтобы дать отдохнуть лошадям и себе. Только что мы сошли с лошадей, тотчас араб вынес из находящейся здесь кофейни несколько маленьких чашечек кофе и предложил нам, – разумеется, это он делал не даром. Выпив по чашке кофе, мы немножко отдохнули, кто облокотясь на камень, а кто, держа лошадей, стоявших без корму. Я подходил к огню, подле которого ночевали арабы, и смотрел, как некоторые из них согнувшись, спали подле своих верблюдов, тоже спящих, а некоторые, сидя около огня, курили трубки. Отдых наш продолжался не более часа, и мы опять продолжали путь. Уже ночью добрались мы до арабского города Рамли и, отыскав там Москов-хана, т. е. русское подворье, остановились ночевать. Лошадей ввели чрез маленькую калитку в обширный двор, а нам дали помещение на террасе, где для высшего класса путешественников имеется несколько приличных комнат. В этих-то комнатах поместили и нас. Вскоре подали на стол самовар с чайным прибором; но так как было уже за полночь, то сон взял верх над аппетитом и мы, кто, выкушав стакан чаю, а кто и так, поспешили скорее улечься, чтобы отдохнуть после продолжительной и трудной верховой езды по горам.

25 ИЮЛЯ.

Сон мой был сладкий, но непродолжительный, потому что было уже недалеко до утренней зари, с восходом которой турецкий муэзум (пономарь) или, может быть, и сам мулла (священник) вылез на минарет, находящийся подле Московхана, и закричал во все горло, так громко и пронзительно, что я не только проснулся, но и порядком испугался, думая, что близь меня разбой или пожар. Говорят, что муэзум кричит на минарете вместо колокола и тем призывает магометан в молельню, но я спрашивал драгомана, знающего турецкий и наш языки, который сказал мне, что разбудивший меня был не муэзом, а сам мулла, и он не людей приглашал на молитву, а сам молился и прославлял Бога и пророка Магомета. Кричал он недолго, но когда уже и утих, я все-таки не мог более уснуть и с рассветом уже ходил по террасе, смотря на окрестности Рамли. Местность здесь, хотя и песчаная, но довольно веселая: есть красивые финиковые пальмы и, почти, вокруг Рамли зеленеют кактусы, служащие на Востоке, как я уже говорил, огорожей. В самой Рамле, кроме высокой башни, не знаю почему-то называемой башнею сорока мучеников, ничего нет замечательного. Дома, хотя и каменные, но безобразны и ветхи. Рамля в древности называлась Аримафеею. Иосиф и Никодим, удостоившиеся своими руками обвивать плащаницею пречистое тело Спасителя, были уроженцами этого города. Рамля служит отдыхом для поклонников разных верований, идущих в Иерусалим и обратно. Здесь есть подворья: греческое, армянское, францисканское и недавно купленный дом для русской гостиницы, где мы имели ночлег. В русском подворье есть и прислуга из русских.

В 4 часа утра мы уже сидели на лошадях и ехали из Рамли в Яффу к берегу Средиземного моря. По пути с одной из возвышенностей видно было город Лидду, где был знаменитый храм св. Великомученика Георгия. Теперь из этого храма остались одни развалины, а другого не строят, потому, что об этом месте идет спор между греками и католиками и еще пока неизвестно, кому оно достанется. Говорят, что скоро об этом предмете будет совет Турецкого правительства и представителей упомянутых религий. Подле развалин церкви Св. Георгия стоит высокая башня, построенная над гробом этого Великомученика. По мере приближения к Яффе, дорога становится все ровнее, а природа все роскошнее. Между обширнейшими баштанами, арабы подносили нам арбузов, от которых мы отказывались, и продолжали путь. Вот мы уже и под яфскими садами; слышим шум волн, ударяющихся о берег, гомон жителей Яффы и скрипение колес, посредством которых лошадь или вол качает из колодца воду, и поливает сады. Но весь этот гам скрывали от нас роскошные, и кажется, непроходимые сады. Проехав между этими садами на несколько сажень узкою дорогой, мы поворотили направо и чрез широкие ворота подле новой постройки въехали на холмистый пустырь. «Вот мы и на русской земле», сказал один из наших спутников. Действительно, этот участок русский, купленный недавно у туземцев за 800 руб. сер., пространства он имеет около 130 сажень длины и быть может половину того ширины. Теперь это место кажется безобразным, по отношению окружающих его садов, но, как говорил начальник русской Иерусалимской миссии, старанием и, кажется, за капитал которого и куплено это место, здесь будет разведен сад из различных деревьев. Тогда русский сад будет, без сомнения, красивее других, тем более, что место это холмистое, тогда как вся окрестность ровная. Кроме того, место это должно быть дорого, особенно для русского сердца еще и тем, что к нему привязывается предание о блаженной жене Тавифе, которую воскресил св. Ап. Петр, как говорится в книге Деяний Апостольских. Предание это подтверждает самое название этого места (арабы называют это место – Табиты, что значит по-русски Тавифи).

Неизвестно, дом ли был на этом месте упомянутой св. Жены, сад ли принадлежал ей, или здесь она была погребена после вторичной смерти. Последнее, может быть, вернее, тем более, что в настоящее время здесь отыскиваются пещеры, подобные древним восточным гробницам.

Укажу и еще на один факт, подтверждающий истинность того благочестивого предания, что св. Тавифа непременно имела какое-нибудь отношение к этому месту. В то самое (третье после Пасхи) воскресенье, в которое слышим в церкви чтение Апостола о воскрешении Ап. Петром Иоппийской (ныне Яффской) жены Тавифы, православные Яффские жители собираются на это место для целодневного гулянья.

Но не буду более хвалить этого места, похвалят его те, которые увидят на нем белые стены громадных палат и, может быть (что особенно желательно) каменную церковь среди роскошного сада. Все это будет, кажется, в непродолжительном времени. Я думаю, что щедрая рука благочестивого русского народа, движимого любовию к святым местам Палестины, не оскудеет и для этой цели.

Посмотрев с одной из возвышенностей на очаровательно зеленеющие сады и на необозримое Средиземное море, испускавшее пену от столкновения волн, мы опять выехали на дорогу и продолжали путь между садами. После долгого путешествия по Палестине, бедной растительностью, здесь мне показалось, что я очутился в раю, только жаль, что нельзя было вкушать никакого плода. Не потому нельзя, что запрещено (за свои деньги), а потому, что плоды эти были еще не зрелы (это были уже вторые плоды в сем году).

Город Яффа, куда мы прибыли, стоит на возвышенном берегу Средиземного моря. Этот небольшой город, по преданию, самый древний из всех городов, существующих на свете. Так как в нем будто бы еще Ной строил, свой ковчег. В Яффскую пристань посылаемы были от царя Тирского кедровые деревья для постройки Соломонова храма. Отсюда, по преданию, пророк Иона, избегая от лица гнева Божия, бежал в Фарсис. Здесь св. Петр воскресил Тавифу и видел таинственную плащаницу.

Город этот хотя и небольшой, но, как видно, торговля его довольно значительна. Отсюда развозят товары по всей Палестине, а Палестинские произведения здесь меняют на произведения других стран. Любопытно обратить внимание на перевозку здесь – равно как и во всей Палестине – вещей и нельзя не удивляться искусству кораджев (извозчиков), специалистов по этой части. Они на спину верблюда ухитряются наложить столько вещей, сколько едва ли иной уместит и в повозку, так что навьюченные верблюды представляют из себя как бы ходячие горы. В настоящее время от Яффы до Иерусалима дорога, хотя в некоторых местах и гористая, но широкая и хорошо уровненная, благодаря заботливости об этом Назыфа-паши, бывшего в Иерусалиме губернатором. Со временем, может быть, будут ездить по этой дороге дилижансами или, по крайней мере, простыми повозками. В настоящее же время, пока это удобство еще неустроенно кто бы ни ехал хотя бы напр., патриарх и чтобы ни везли, всюду в ходу только спины животных. При перевозке вещей более всего достается бедному верблюду и отчасти муллу, а для езды есть лошади и ослы. Каторжное житье этому неуклюжему животному верблюду, виноватому тем, что оно дюжее других ручных животных. Они, обыкновенно, приучаются посредством харканья – ложиться брюхом на землю для удобства навьючивать вещи, а иначе малого роста человек не достал бы рукой его горбатой спины. Часто приходилось видеть, что немилосердные хозяева этого животного, клали на него так много строевого камня или других тяжелых веществ, что он не в состоянии уже сам подняться на ноги без посторонней помощи. Неиспорченного верблюда стоит только поставить на ноги и тогда он может шагать хоть целые сутки, не требуя ни корму, ни воды и не останавливаясь ни на одну минуту. Достойно замечания, кажется, еще большого, перевозка жидких веществ: вина, масла и друг. Для этого, обыкновенно, употребляются мехи, выделанные из кожи животных. Такие мехи, будучи наполнены жидким веществом, представляются ка бы живыми животными. Но не пересказать мне всех здешних допотопных способов, которыми передвигают разные вещи.

Из Яффы мы отправились около 2-х часов пополудни. От пристани до парохода нужно было проехать около версты на лодке. Море разыгралось порядком и волны, ударяясь о подводные камни, находящиеся близ берега и о самый берег, брызгали водой вверх. Езды немного, но как она опасна, особенно, если ехать на малой лодке! Мы выбрали большую лодку и, простившись с святою землею, отправились на море к пароходу, а, обождав там до четырех часов, пустились в открытое море по направлению к Суэзкому каналу, о котором я скажу в своем месте. Прощай, священная Палестина! прощай, св. град Иерусалим! Едва ли ноги мои удостоятся в другой раз ходить по вашим тропинкам, освященным стопами Богочеловека. Прощай, священная река Иордан! обмоешь ли ты меня грешного еще когда-либо? Так думал я, когда смотрел с удаляющегося парохода на остающийся берег Палестины. Пароход «Inpiter» (Юпитер), на котором мы ехали, был французский, очень хорошего устройства, винтовой, как и все большие пароходы. Пассажиры перемешаются с места на место; матросы суетятся, то натягивая парус, то опять спуская его; «Юпитер» наш шумит и перерезывает волны; меня начало уже тошнить и я нашел необходимым ложиться и, если можно, спать. Это мое на море, во время качки, самое лучшее спасение от рвоты, так нередко виденной между пассажирами и случавшейся с самим мною. Ночью качка еще усилилась. Я почти всю ночь не спал, а только лежал и, волею – неволею переворачивался вместе с пароходом и слушал шум волн, ударяющихся о стенку парохода.

26 ИЮЛЯ.

Волны обессилили нашего « Юпитера» и он, вероятно, шел медленно потому, что капитан парохода, надеясь скоро увидеть берег, еще до света выходил на площадку и суетливо смотрел в бинокль, чтобы увидеть маяк, горящий обыкновенно ночью, на берегу моря, близ каждого города. Не видя долго берега, мореходцы начали уже думать, что пароход сбился с пути и блуждается по широкому морю.

Берег показался нам впереди тогда уже, когда позади, как будто из беспредельного моря, начало подниматься солнце. – «Порт-Саид! Порт-Саид!» кричали пассажиры, указывая один другому пальцем. Я смотрю по направлению указывающих рук и действительно вижу на африканском берегу небольшой городок и подле него несколько пароходов. Это и есть Порт-Саид, куда мы должны ехать. Проехав еще немного, мы могли уже видеть и людей, снующих подле города на пристани. Чрез несколько времени мы вступили в гавань. Оставивши «Юпитера», мы на большой лодке подъехали к африканскому берегу. Здесь встретила нас толпа факторов с предложением своих услуг, кто, обещая указать хорошую гостиницу, а кто, подходя с веревкой в руках, предлагал снести наши вещи. Уладившись кое-как с этими факторами, мы сначала пошли через таможенную, где один чиновник из туземных арабов, бывший когда-то в России и умеющий говорить по-русски, вместо того, чтобы осмотреть наши вещи, велел хамалам только свалить с плеч, а потом опять брать и нести свободно, куда нужно, говоря к нам: «вы не купцы, а духовные; зачем напрасно копаться по вашим чемоданам?» Перешедши песчаную площадь, мы увидели самую лучшую в этом ново устроенном городе гостиницу: «Hotel de Lonvre». Мы зашли в эту гостиницу и приветливая француженка отвела для нас три комнаты на втором этаже.

Вот я и в Африке, которая была мне известна только по карте, и которой я никогда не представлял себе видеть лицом к лицу! Мог ли я надеяться быть здесь и видеть то, что вижу теперь, месяца два тому назад?... Так мечтал я, когда сидел у окна своей квартиры и смотрел на арабов, толпившихся с кожаными мешками к находящемуся возле гостиницы фонтану, за водой, которую носили не себе, а богатым французам.

Порт-Саид недавно, вероятно, с начала произведения работ в Суэзком канале, построен и населен одними французами; арабы же не смотря на то, что в Африке они считаются господствующим народом, здесь, составляя низаний класс, имеются для прислуги и вообще для черной работы.

Хотя мы находились в комнате, но в полдень, когда солнце начало жечь во всей силе, тяжело нам было переносить здешний удушливый климат. Пот с нас лился чуть ли не так, как в бане, но укрыться от жары было негде. К вечеру похолодело и мы вышли пить чай на террасу, тогда, как внизу с обеих сторон нашей гостиницы, пировали французы, собравшиеся, кажется, со всего города. Француженки пели и тем обращали на себя внимание публики. Пение всегда сопровождалось аплодисментами.

27 ИЮЛЯ.

В 8 часов утра, на небольшом французском пароходе, мы отправились из Порт- Саида и поплыли по Суэзкому каналу. День был чрезвычайно жаркий; дул, правда, небольшой ветерок, но он не мог нас охлаждать, по причине высоких насыпей с обеих сторон канала. Досадовал я на эти насыпи еще и за то, что они не давали смотреть на здешнюю местность. Только вышедши из каюты на площадку, я мог в некоторых местах смотреть через насыпь, но, признаться, ничего другого не видел, кроме песку да каких-то кустарников. Зато есть на что обратить внимание и между упомянутыми насыпями. Машин, которыми вырыт этот канал, остается здесь и в настоящее время многое множество; даже некоторые из них находятся еще в действии, доставая из-под воды ил и выливая его через насыпь. Едва ли было, есть или будет в мире такое учреждение, которое бы потребовало такого огромнейшего труда, какого потребовал Суэзский канал; да и еще нельзя оставить его без производства инженерных работ. Работа эта не должна оканчиваться, во-первых, потому, что канал этот проведен чрез песчаную местность, не допускающую (на насыпях) никакого укрепления со стороны растительного царства, а во-вторых, потому, что песок, вынутый из канала, ссыпан над водой так близко, что предоставляет ветру даже с самым малым трудом делать большие успехи в разрушении насыпей во вред каналу. Я думаю, если бы этот канал оставить без должного внимания, по крайней мере, лет на 20, то здесь опять образовался бы перешеек, соединявший прежде Азию с Африкой. Говоря о труде, употребленном и отчасти еще и теперь употребляемом на устройство Суэзского канала, нельзя умолчать и о пользе, какую он приносит мореходцам.

Сколько бы, наприм., нужно было употребить времени и издержек, чтобы проехать пароходом из Средиземного моря в Индийский океан?!.. Принимаясь за такое путешествие, необходимо было бы ехать через Гибралтарский пролив в Атлантический океан, а потом объезжать вокруг обширнейший Африканский материк, тогда как с открытием сказанного канала можно весьма скоро стать в Красном море и Индийском океане.

Когда начали копать этот канал, мне неизвестно, знаю только, что окончен он в 1869 году. Продолжаем путь. Пароход наш бежит шибко и часто останавливается у пристаней для прибавки пресной воды, необходимой для паровика.

С западной стороны канала, на всем протяжении его лежит металлическая труба. На вопрос: что это за труба? мне отвечали, что она тянется сотни верст от самой реки Нила и ею бежит вода в Порт-Саид. Из этой же трубы, только тайным образом, снабжался наш пароход. На одной из пристаней мы видели два крокодила, только не живых, а недавно убитых, Чтобы проезжающие смотрели на них как на больших преступников, они были прибиты к стенке домика. В четыре часа мы выехали из канала в широкий лиман, на подобие озера и, поворотя направо, пристали к небольшому городу Измаилии, названному этим именем в честь нынешнего владетеля Египтом Вице-Короля Измаила. Здесь есть и дворец его, куда он, говорят, часто приезжает из Каира, чтобы полюбоваться ново устроенным городом, носящим его имя. Прибыв к этому городу, мы оставили пароход и, положив вещи на хамалов, пошли прямо к вокзалу железной дороги. На всем протяжении нашего пути – около полуверсты арабские мальчики постоянно заграждали нам ход своими ослами, желая, чтоб мы сели на них и за известную цену ехали, куда нужно. Мы отказывались мановением руки и все продолжали идти. Подле вокзала мы ожидали поезда недолго; в 5 часов он пригремел из Каира; а минут через пять мы уже сидели в вагоне и ехали или, лучше сказать, летели чрез песчаную местность, по которой проведена дорога. Через три часа мы очутились на берегу Чермного или Красного моря, в городе Суэзе, от которого получил название известный уже читателю канал. В Суэзе на первый раз пришлось нам столкнуться с следующими неприятностями: вышедши из вагона и не имея где приклонить головы, мы вверились было одному фактору, кажется, французу, который обещал отвести нас в хорошую гостиницу. Долго мы шли за ним разными изворотами, пока, наконец, пришли в его питейный дом, состоящий из двух или трех тесных и грязных комнат. Вот и хорошая гостиница! думаем себе. Вот тебе и верный фактор, желавший, как он сам выражался, от души услужить дальним пилигримам! Хамалы наши уморились и сложили вещи, хотя и в грязной комнате, в которой, кроме нескольких десятков бутылок, стоявших на узких полках, да чего-то в роде рундука, больше ничего не было. Стоим и думаем. Хозяин показывает, а мы осматриваем комнаты. Нашедши их весьма неудобными для себя, мы хотели было забраться и идти искать более удобного помещения. Но не тут-то было. Нас обступили здешние жители и, что-то подозревая, потребовали от нас паспорта; а тут, как на беду, паспорт начальника Иерусалимской миссии не был подписан Иерусалимским русским консулом. Это еще больше возбудило подозрение в горожанах – французах и арабах, и только благодаря добродушию и рассудительности русского консула – из туземных арабов дело уладилось как нельзя лучше и мы были отведены в порядочную французскую гостиницу Dorient.

28, 29 и 80 ИЮЛЯ.

Были в Суэзе. Ходить здесь негде и обращать внимания не на что; но, не имея на чем отправиться в свой путь, мы должны были отправиться волею – неволею ожидать судна, имеющего плыть по Чермному морю на юг, куда и нам предстояло ехать. В продолжение одного часа я обходил весь город; был даже на городом, где подле разрушенных домиков видел нагих арабов, – не совсем, правда, нагих, если считать за одежду изорванную простынь, которою они были подпоясаны. Город Суэз ни с наружи, ни с внутри не представляет ничего завидного. Смотря издали, наблюдатель никогда бы не поверил, что в этом городе живут люди, а посчитал бы его на развалины. Населен он французами, греками, арабами, евреями и, может быть, еще кем-либо. Сегодня мы, приготовив, что нужно для пути (т. е. купили сухих лепешек, известных здесь под именем галет, приготовили четыре бочонка пресной воды и купили палатку, необходимую в аравийской пустыне во время зноя), в 9 часов вечера, сопровождаемые русским консулом и другими какими-то арабами, отправились к морской пристани, где арабы с своим судном ожидали нас. Отправив свои пожитки лодкой к судну, нам нужно было стоять на берегу и дожидать той же самой лодки. Так как не только судно, но и лодка не могут пристать к сухому берегу, то арабы переносили нас в лодку на своих плечах; после чего отправились к судну, стоявшему тоже недалеко от берега. К нам присоединились в спутники еще три человека: архимандрит с послушником из Каира и один господин, кажется, из православных арабов из Суэза, ехавшие, как и мы, на Синай к празднику Преображения Господня. Помолились, перекрестились и, поручая себя Промыслу, поплыли на небольшом судне по волнистом море. По мере удаления от города, шум торговцев доносился до нас постепенно тише и тише, а затем смолк совершенно. Только долго видны были мелькавшие огоньки набережных домиков, которые находятся верстах в двух за городом, подле верфи, где обыкновенно делают корабли. Море это нешироко; так что, при помощи луны и ярко светивших звезд, можно было видеть в некоторых местах береговые горы.

31 ИЮЛЯ.

К рассвету море начало свирепствовать еще хуже и волны час от часу грозили нам крушением; а тут, к большой беде, ветер вопреки своему закону, начал бушевать со всех сторон. Тогда наши матросы, то и дело, что бегали по судну и кричали: атла! атла! (т. е. тяни) подтягивая парус и опять спуская его. Но, благодаря Бога, это продолжалось недолго: вскоре подул опять попутный ветер и наше судно, с помощью паруса, понеслось быстро по волнам.

В 9 часов вечера, судно поворотили к левому берегу и остановились около селения Раифы, где и нужно было выходить из судна. Сколько я ни присматривался, чтоб увидеть это селение, но никак не мог, несмотря на то, что оно над самым морем и притом недалеко от нас, как я уже после узнал. Это значит, что домики в этом селении сложены из такого камня, который подходит своим цветом под природную почву.

Должно быть Раифская пристань неизвестна порядочным мореходцам, ибо если бы к ней часто подходили пароходы с пассажирами или товарами, то здешние лодочники во всякое время были бы готовы к такой встрече, а то пришлось нам покричать с полчаса, пока подали одну лодку и то с водой на дне.

Изнуренные суточною качкою и морским климатом, мы вышли на берег точно как опьянелые и уже не искали в этом бедном солении роскошного ночлега, где его нельзя было бы и отыскать, а расположились на берегу моря, тут же близ села, только вещи свои отдали в чулан синайского Эпитрона (т, е. поверенного), которому игумен Синайского монастыря поручает оказывать помощь странникам, едущим на Синай. Он и нас встретил приветливо, разложил огонек подле нашего шатра и поднес нам по чашке кофе, заваренного тут же. Гостеприимный араб не утолил нашей жажды своею микроскопическою чашкою кофе, потребовать от него больше, вопреки восточному обычаю мы не осмелились. На востоке обыкновенно, подносят гостю кофе или варенья не для того, чтобы напоить жаждущего или накормить алчного, а для того, чтоб этим обнаружить свою добродушную приветливость. Помня, что всякое даяние благо, мы не отказались от подобного угощения, но, принявши его, тотчас же позаботились приготовить для себя чай, – это не составляло нам большого труда. Самовар – неразлучный друг русского человека следовал с нами из Иерусалима вместе со всем чайным прибором; чай и сахар мы везли тоже из Иерусалима. Подкрепив себя, чем Бог послал, около 11-ти часов все наши путники, кроме меня, уже спали сном глубоким, а я, любуясь лунною ночью, а также радуясь, что переплыл морскую пучину и безмятежно достиг желанной суши, далеко еще за полночь ходил по берегу и смотрел на шумевшие волны, которые своими приливами и отливами нарушали царившую во всей окрестности тишину. Неслышно было ни воя дикого зверя, ни лая сельской собаки, ни тоскливого крика совы, умеющей у нас иногда возмущать ночное спокойствие, ни даже ночного деятеля «цвиркуна», о соловье же и говорить нечего. Я думаю, что здешние жители никогда и не слыхали, что есть он на свете. Читатель может себе представить в каком тогда безмолвии находился я, ходивший и мечтавший себе так: «думал ли я, год тому назад, что буду ходить здесь, подле того моря, чрез которое пророк Моисей провел как по суше избранный Богом народ еврейский? думал ли царствие ему небесное – мой отец, не знавший дороги дальше своей губернии, что дескать, сынок мой будет ходить за четырьмя морями, на краю другой части света?!..» В заключение мечтания я умственно благодарил Виновника такого моего счастья – Бога, без Которого, воистину, не можем творити ничево же.

1 АВГУСТА.

Часов в 7, когда уже солнце поднялось высоко и осветило все аравийские горы, к нам пришел упомянутый вчера эпитроп и попросил к себе на кофе и финики, после чего повел нас по Раифе показать достопримечательности. Сначала мы побывали в здешнем православном храме, а потом заходили в дом священника. Бедность везде вопиющая: храм затворяется такою дверью, которою можно было бы сломать руками, без помощи топора; внутри же храма, отличающегося от чулана только одним низеньким ветхим иконостасом, да запыленным престолом; вместо форм, стоят подле стенок костыли наподобие половых щеток без щетины. На них старики опираются грудью, чтобы легче было стоять во время богослужения. В доме священника, прежде всего, показали нам, кажется, кедровый стол, составляющий у них, как в безлесной стране, большую редкость. У нас же он больше никуда не годился бы; кроме только в кухню. Стол этот разве тем может быть замечателен, что сделан из остатка парохода, когда то разбитого волнами в здешнем море. Дома в Раифе каменные, но простота и безобразие этих домов показывали, что каждый из них был сложен своим хозяином без специалиста по этой части. Народонаселение – арабы. Все они православные и заметно, вежливы и добродушны. Возвратившись к эпитропу, мы подкрепили себя ухой из чермноморской рыбы и начали собираться в путь. От Раифы до Синая нужно ехать верхом на верблюде, что весьма устрашало нас, не испытывавших такой езды. Но делать было нечего; приказали арабам привести этих животных. Приказано было привести 14, а они привели около 80 и почти подле каждого верблюда был хозяин его. Мы были еще не совсем готовы к пути, как эти кераджи (извозчики) прибежали к нам в комнату и, не говоря ни слова, начали хватать наши вещи, толкая друг друга немилосердными толчками. Тут же в комнате находились продавцы морских окаменелостей, у которых мы кое-что купили. Не знаю, как бы мы разделались с этим тревожным народом, если бы не было с нами двух драгоманов, знающих арабский язык. Но и драгоманы едва-едва могли уладить с ними и нанять нужное число верблюдов. Извозчики эти, кажется, не из Раифы, где, как я говорил, народ вежливый, а из каких-то других мест, или, может быть, кочующие бедуины. В 11-ть часов утра мы уже сидели на верблюдах и ехали чрез песчаную степь своим путем. Проехав верст пять от Раифы, мы остановились близ роскошных финиковых садов¹⁸. Говорят, что здесь был первый стан Израильтян по переходе через Чермное море. В книге Исхода говорится; что в то время на сем месте было 70 фиников и 12 источников; теперь фиников есть около 10-ти тысяч, а источник, кажется, один. Впрочем, я не видел и одного; знаю только, что здесь наши извозчики дополнили водой бочонки и напоили верблюдов. Отсюда невдалеке есть развалины Предтечева монастыря, в котором Сарацины избили много Преподобных Отцов, известных под именем Раифских. Здесь нам опять пришлось видеть суматоху между кераджами: откуда-то явились новые и начали отбивать наших старых; те, конечно сопротивились и отогнали новых. Собрались кое-как и едем. Вереница наша, состоящая из 14 верблюдов, подвигалась медленно. Мой извозчик был что-то не совсем исправен и мы оба мало-помалу отстали от вереницы. Где ни возьмись дюжий араб с своим верблюдом и давай спорить с моим кераджем. Тот, вероятно не надеясь выспорить ничего, положил – известным харканьем своего верблюда, приказал мне – мановением руки – сойти на землю и, сбросив с верблюда вещи, возвратился опять туда, откуда взят; а дюжий араб положил вещи на своего верблюда, посадил на них меня и чрез несколько времени мы присоединились к своей веренице. Ну, думая себе, какая безалаберщина у этих полудиких людей! у них кто сильнее, тот и вольнее. Остановились на ночлег в чистом поле на каменистой почве.

2 АВГУСТА.

Поднялись еще до рассвета. До восхода солнца ехали по ровной степи, а потом вступили, как будто через ворота, между высочайшими каменными горами и почти целый день только и видели небо, да скалы. Ночевали в круглой песчаной долине, поросшей изредка какими-то кустарниками, которые послужили нашим верблюдам пищею, а нам приютом.

3 АВГУСТА.

Собрались в путь в 3 часа пополуночи и после трудной езды по каменным горам выбрались на обширную (относительно) долину, откуда увидели монастырь св. великомученицы Екатерины. Не доезжая до него, мы увидели на монастырской ограде только сейчас поднятый белый флаг с изображением и св. Великомученицы Екатерины. Подъезжаем ближе и слышим скромный гул колоколов и выстрелы из пушек, повторившиеся шесть раз. Этот смешанный гул сильно раздавался в ущелиях гор: Хорива с южной, а Чабель-Дер с северной стороны монастыря. Мною овладела какая-то жалость, соединенная с радостию и невольно полились слезы. И в самом деле, как могло не потрястись все существо мое при виде такого зрелища. Боже мой! как это приятно и вместе трогательно, после сурового обращения мусульман, видеть и слышать в такой безжизненной, кажется, от всего мира отдаленной пустыне, радостный привет христиан – верных членов и покорных сынов нашей православной церкви!

Продолжаем ехать и видим, из монастырской ограды выходит крестный ход. Тут, разумеется, наши кераджи положили верблюдов, мы сошли с них и присоединились к процессии, которая, неся с собой евангелие, крест, икону, трикирии и свечи, с пением каких-то стихир, повела нас сначала через широкие ворота, а потом через узкую дверцу под толстою оградою, в соборную церковь, где уже была дверь отперта и свечи зажжены. Мы приложились к нетленным остаткам – главе и руке св. Великомученицы Екатерины и другим частицам св. мощей, нарочито вынесенных из алтаря и поставленным перед нами среди храма. Греки окончили пение, и повели нас (разумеется, не все и не с таким церемониалом, с каким вели в храм) из храма сначала по каменным ступеням, а потом по деревянным лестницам, вверх на третий этаж ветхих построек, где отвели нам для помещения четыре довольно приличные комнаты. Было уже десять часов утра. Может быть, читатель спросит: почему здешняя братия могла предузнать нас и время нашего прибытия в монастырь? Об этом, кажется, в предыдущую ночь было распоряжение греческого архимандрита, ехавшего с нами из города Суэза. Он, должно быть, послал одного из арабов, провожавших нас, чтобы известить братию о путешествии в их обитель таких-то путешественников. А хотя бы даже и не так, то здешняя братия всегда и всех богомольцев встречает радостно, тем более не могла она не радеть о приближении таких богомольцев, которых одежды и зонтики еще издалека давали им знать, что это, дескать, едут непростые, как говорится в простонародии. Но, так или иначе, нас встретили радостно, ввели в монастырь торжественно, поместили прилично и угостили на славу.

4 АВГУСТА.

С рассветом мы начали собираться на Синай и архимандрит, приехавший сюда из Каира, взялся провожать нас, а наместник здешнего монастыря, распорядился, чтобы один из иеромонахов шел вместе с нами и в церкви, находящейся наверху Синая, отслужил, при нашем присутствии, литургию; а также велел арабам, принадлежащим монастырю, чтобы они несли кое-что съестное и даже самовар, для подкрепления наших сил наверху горы, ибо путь не близок. Вышедши северными воротами из монастырской ограды и обогнувши восточный угол ее, мы сейчас же начали подниматься на крутую отрасль горы Хорива, раздвоившуюся самою природою как будто нарочито для путешествующих на Синай. Поднимаемся по камням, как по лестнице и на довольно большом расстоянии заходим в небольшую церковь, называемую экономскою. На вопрос одного из нас, почему она называется экономскою? греческий архимандрит отвечал следующим образом: «в давнопрошедшее время монастырь Синайский, так было обеднел, что в нем не стало даже самых необходимых условий для существования человека. Вследствие такого истощения средств, вся братия оставила свою обитель – богоспасаемое пристанище и пустилась идти искать спасения от голодной смерти. Но эконом, человек святой жизни; хотел еще раз взойти на Синайскую гору и помолиться на ее вершине, надеясь расстаться с нею, быть может, навсегда. Поднявшись не выше, как теперь мы, он увидел Богоматерь, явившуюся в виде простой женщины, которая указала ему на длинный караван верблюдов, навьюченных пшеницею и другими съестными припасами и шедших в оставленный братией монастырь. При сем Богоматерь велела эконому возвратить братию в монастырь и принять посланное им от неизвестного благодетеля, на самом же деле от Промыслителя Бога, не желавшего оставить в запустении святое место»¹⁹. По предположению эконома, братия увидевши такой громадный подарок, с большою радостию возвратилась в монастырь, со слезами благодаря Бога и Пречистую Его Матерь. В память такого события и в благодарность Божией Матери, на месте явления Ее эконому, братия тогда же построила эту церковь и дала ей название «экономской». Всю эту историю греческий архимандрит передавал на своем греческом языке, а потом уже отец Анатолий пересказывал нам по-русски. От этой церкви, поднявшись несколько вверх, мы проходили прежде чрез одну, а потом, немного дальше, чрез другую арку. В древние времени у этих арок исповедывались поклонники, поднимавшиеся на Синай. Пройдя еще немного, по узкой каменной тропинке, мы очутились на ровной площадке, которую украшает небольшой, но веселый кипарис, обложенный снизу камнями. К востоку от кипариса стоит опустевшая церковь, вроде самой бедной хижины. Служения в ней уже не бывает, но не уничтожают ее потому, что стоит она над тою пещерою, в которой пророк Илия укрывался от преследования Иезавели, пылавшей мщением за избиение им ложных Вааловых пророков, Здесь же пророк Илия, выведенный из пещеры Ангелом, видел Господа во гласе хлада тонка, как говорится в 3 книге царств. Отсюда мы потрудились еще с час и достигли самой верхушки Синая, из которой на необозримое пространство увидели одни каменные горы и больше ничего. Немного отдохнувши, иеромонах, посланный из монастыря, отворил дверь, находящейся здесь церкви во имя Преображения Господня, и приступил совершать литургию, а мы – русские пели. Часы и Апостол я читал из молитвослова, по неимению здесь других русских книг. По окончании литургии и по выходе из церкви, мы сели на гротику тут же подле церкви и подкрепили себя пищею, после чего осматривали гранитные камни темно-серого цвета, из которых неправильно сложена вершина Синайской горы. На несколько сажень от церкви стоит без окон и без дверей мусульманская молельня. Я заходил в нее, но ничего больше не видел, кроме разной ветоши, навязанной к веревкам. Веревки были натянуты подле неоштукатуренных стенок. Мне хотелось узнать, что это за ветошь и для чего она здесь. С этою целию я подозвал араба-мусульманина, пришедшего с нами из монастыря и, указывая рукою на ветошь, попросил объяснения. Он, заметя, что я не знаю арабского языка, начал объяснять мне минами, то поднимая к верху руки, то путая пальцами подле веревки, то дергая себя за рубаху и чалму. Это мало, думаю себе, чтобы составить верное понятие. Зная, к счастию, по-арабски: шу ада (т. е. что это), я опять спросил араба, все-таки указывая рукой на ветошь. Тогда он оторвал от своей ветхой рубашки кусочек длинного, клинообразного рукава и привязал к веревке, после чего поднял руки к верху, как поднимают дервиши вовремя молитвы. А!... теперь знаю, думаю себе, что эта ветошь принесена магометанами от своей собственной одежды в жертву Магомету. На стене православной церкви многие из поклонников, бывшие на этой Богошественной горе понадписывали свои имена и место жительства. Смотря на это, так сделали и мы и начали сходит из горы. Между тем араб где-то почерпнул холодной приятной воды и подносил нам пить. Не стоит ли удивляться, что на вершине такой высокой горы, можно отыскать воду? Положим, что эта вода дождевая, но ведь дождь здесь был не позже апреля, а в августе мы пьем холодную и приятную воду. Чудо, да и только! Тут же наверху Синая есть еще один предмет, могущий более или менее поразить зрителя. Это, должно быть, мнимо-натуральный след верблюжьей ракотицы на твердом граните. Никогда нельзя поверить, чтобы на такую гору могло взойти это тяжелое, неуклюжее животное и притом своею мягкою лапою оставить глубокий след на твердом камне. А так как магометане, любящие похвалят храбрость и могущество своего пророка, говорят и верят, что Магомет, разумеется, еще при жизни въехал верблюдом на Синайскую гору, то можно думать, что этот след есть не что иное, как хитрая проделка верных поклонников Магомета. Спускаясь вниз, мы, не доходя до церкви Пророка Илии и известного уже читателю кипариса, свернули влево к долине Леджа, в которой находится сад и церковь 40-ка мучеников, принадлежащие Синайскому монастырю. По пути в одной из котловин нам показывали пещеру или подкаменное жилье святого Стефана Синаита, где он втайне работал Живому Богу. При самой долине Леджа, нам пришлось долго подумать, видя перед собой явную гибель. По крутому и высокому спуску в эту долину разметано много мелкого каменья, которое не допускает удержаться за землю ногами. И не только ногами, но если бы даже пришлось руками, то и тогда не за что было бы хвататься, как за такой же камень. Благодаря Бога, мы кое-как спустились без всякого повреждения. Вот из за пригорка выглядывает и желанный сад – обыкновенное место отдыха путников, идущих из Синая на Екатерининскую гору. Путники наши рассыпались и поспешно идут через каменистую долину, всяк смотря себе под ноги. «Яко елень на источники водные,» так спешим мы под тень деревьев, чтобы укрыться от палящего солнца. Приходим в сад и прежде всего, освежаем себя холодною водой из находящейся здесь цистерны; потом садимся под волошским орехом, и садовник или, лучше сказать, сторож из монастырских арабов, спешит поднесть нам кофе, после чего мы идем осматривать церковь. Церковь эта без утвари. Причиною этому вероятно, бедуинские набеги. Внутри голубые стены ее исписаны путешественниками, надписавшими свои имена, отчества и фамилии и место жительства, в разное время и на разных языках. Для чего это делалось и делается, я не знаю, но, по примеру других, я тоже поступил так. Отдохнули, подкрепилися и начали собираться в путь. Утром предполагали ночевать в этом саду и в следующее утро подниматься на гору св. Екатерины, как это делают почти все синайские богомольцы; но, нашедши это для себя неудобным, мы пошли на ночь туда, где ночевали прошедшую ночь, т. е. в Синайский монастырь. На полчаса ходу от церкви 40 мучеников нам показали тот камень, из которого Моисей, ударом жезла, источил воду и напоил жаждущих Израильтян. Камень этот находится в долине Леджа. Заметно, что он оторвался от соседней горы Хорива, но неизвестно, до времен ли Моисея или уже после. Теперь из него вода не течет, но не подделанные на нем следы, выбитые водой, свидетельствуют, что она шла не малое время по чудесном извидении ее. Невдалеке отсюда есть пещера, в которой жил и подвизался 60 лет св. Онуфрий Великий. С западной стороны Хорива, недалеко от монастыря мы проходили мимо той печки, в которой евреи, в отсутствие своего вождя, вылили золотого тельца. Показывали нам даже, где именно спускался с горы Моисей, когда нес Скрижали Завета, и где он сокрушил эти скрижали, увидя пляшущих евреев вокруг золотого тельца. Предание это, может быть, и верно, но время изменило этот Моисеев спуск, так, что теперь уже нет возможности ни взойти на него вверх, ни сойти с него вниз.

5 АВГУСТА.

Вся наша компания, посещавшая вчера Синай, думала посетить сегодня гору св. Екатерины, но нашедши себя усталыми после вчерашнего трудного пути, а также рассчитывая, что нельзя будет возвратиться ко всенощной, имеющей быть накануне Преображения Господня, никто, кроме меня не согласился идти на Екатерининскую гору. Еще до восхода солнца монастырский эконом приказал одному арабу, чтобы он служил мне провожатым и, снабдив его, чем нужно было для целодневного путешествия, а также дав мне ключ от часовни, находящейся на сейчас сказанной горе, проводил нас за монастырскую ограду. Подъем на гору не сейчас, а нужно было пройти верст 7 или 8 вокруг Хорива ровной дорогой. Необходимо также нужно переходит через сад, в котором находится известная уже читателю Церковь 40 мучеников. Сад этот, по своему удобству и роскоши, приурочен как провожатыми, так и самыми поклонниками, для отдыха последних. Не мог и я миновать этого сада, не посидев в нем около полчаса, хотя мне отдых был еще вовсе не нужен, но араба, к чему он привык, трудно отучить. В этом случае его можно уподобить опытной лошади, пьяницы мужичка, которая, проходя мимо известной корчмы, норовит остановиться подле нее и без указания ее хозяина, хотя бы была еще и не утомлена. Сад охраняет женатый араб, богатый кучею полунагих детей, которые жалобными голосами просили у меня «бакшиша». Посидели, поглядели, собрались и идем. По временам овладевала мною робость при мысли, что я иду с одним полунагим арабом в такую дикую пустыню. Да и этот араб ведь не брат мне и даже не единоверец, а закоренелый магометанин. Но надежда на Всесильного Бога и Ангела Хранителя прогоняла от меня робость, и я шел радостно за своим провожатым, не говоря ему ни слова, равно как и он мне. Откуда-то из отдаленных оврагов доносилось до нас эхо бедуинов. Сначала мы шли по незначительному подъему, зато потом приходилось подниматься на такие скалы, где уж без помощи рук никак нельзя было обойтись. На половине горы, провожатый свернул влево под стенообразную скалу и мановением руки пригласил меня туда же. Прихожу и к удивлению моему, вижу источник воды. Диво и больше ничего, думаю себе, видеть воду совсем не в ее месте. Об этом источнике говорили мне еще в монастыре, что он чудесно испрошен жаждавшими черноризцами в то время, когда они несли мощи св. Великомученицы Екатерины, с горы в Синайский монастырь. Здесь мой проводник запасся водой, а прочие пожитки оставил под скалой до своего возвращения. Достигши вершины, я отворил дверь часовенки, зажег свечу перед иконой Великомученицы, покадил ладаном и провел здесь полчаса. Часовня эта стоит над тем камнем, на котором около 200 лет лежало тело св. Великомученицы Екатерины, перенесенное сюда из Александрии, ангелами, а отсюда в Синайский монастырь монахами. Вышедши из часовни, я еще провел несколько времени на вершине горы, посматривая во все стороны и любуясь восхитительными видами. Мне казалось, что на всем Синайском полуострове только и есть нас двое с арабом, ибо, куда ни посмотри, нигде не увидишь живого существа, а на всем пространстве, которого даже невооруженным глазом легко можно охватить верст 200, только и видишь одни вершины каменных гор, да на юге Чермное море. Приблизительно могу сказать, что Чермное море от Екатерининской горы верстах около 100, но оно мне теперь представляется как будто верстах в 7-ми. Видны даже за морем на африканском материке громадные горы и те пустыни, в коих провели земную жизнь великие подвижники: Антоний Великий и Павел Фивейский. К юго-востоку от Екатерининской горы есть две немного повыше ее: одну из них провожатый назвал Обурмыл, а название другой неизвестно. Остальные Аравийские горы и даже Синайская, казавшаяся мне вчера тоже высокою, все остаются внизу. Осмотревшись еще раз вокруг себя, мы начали спускаться с горы и спешить к пожиткам, а еще более к источнику, потому что небольшой сосуд, бывший с водой, уже оскудел. Хотелось и пить и есть, но не было чем утолить, ни жажды, ни алчбы. К счастию подул встречный ветерок и защитил нас от удушливой атмосферы. Наконец, кое-как, после больших препятствий, мы спустились с горы. Мой провожатый сел отдыхать, но я, находя себя не совсем усталым, а также желая поспешить в монастырь ко всенощной, пошел к месту нашей стоянки один. На пути встретил меня бедуин и, став передо мной, начал просить « бакшиша». Душа моя вошла в пятки, при виде этого полудикого человека и я не знал, что делать: бежать, думаю себе, не следует, потому что вооруженный бедуин может посчитать меня за богатого и тогда придется плохо. Минами стал я объяснять бедуину, что бакшиш могу дать только не здесь, а в монастыре. Вот наш разговор: я говорю «эла савва; бакшиш фи дер» (иди вместе, подарок есть монастырь). Хотя я выговорил не ясно, т. е. вместо в монастыре, сказал монастырь, но бедуин понял в чем дело и, затрусив руками, говорил: «ля, ля, кизеб! » (нет, нет, пустяки). Чтобы уверить просителя, или правильнее, грабителя, в том, что при мне нет денег, я выворотил один пустой карман, потом начал выворачивать другой, бывший с платком, и из последнего, к счастию араба, а еще более моему, выпал один лев (6 коп.). Бедуин подхватил его и мы разошлись. Скоро я услыхал слабый гул колокола, призывавшего братию ко всенощной, к которой поспел и я. К сожалению, нужно сказать, что у греков нет того благочиния в священно служении, какое бывает у нас. Напр., всенощную служил архимандрит, но он же заступал место и иеродиакона, по неимению его в синайской обители. Вышедши на литию, священнослужители не стояли на обыкновенном месте, а в формах, и пели каждый по одной стихире из подносимой им минеи. Лития кончилась не молитвою, а чтением о здравии имен, записанных на вечное поминовение. Вышедши из церкви и немного посидевши на гротике, где нам поднесли по кусочку просфоры и по кисти освященного винограда, братия разошлась по калиям. Я пошел в сад, куда чрез несколько времени пришли и многие из монахов с целью отрывать из могилы кости, умершего, лет пять тому назад, русского Суэцкого консула. Так как у нас этих, так сказать, местных обрядов не существует, то мне очень любопытно было подойти поближе и посмотреть попристальнее. Подхожу и смотрю. Откопавши покойника, нашли, что тело его предалось тлению, а остались только одни кости, да почти целая шелковая одежда, которую по взятии из могилы костей, опять засыпали землею там же. Кости, собранные до малейшей части в корзинку, отнесли в церковь находящуюся тут же в саду и, отслужив над ними панихиду, оставили там же на ночь до следующего утра, когда они, кроме головы, должны быть брошены в общую усыпальницу. Голова же, как я и имел случай заметить, после подписания на ней имени того, кому она принадлежала, полагается отдельно.

6 АВГУСТА.

В 12 часов ночи началась утреня, по окончании которой, не выходя из храма, совершена была литургия. По случаю храмового здесь праздника, литургию служили собором. Первенствующим в служении был о. Ф-т, а греческий архимандрит предстоящим. Последний был без митры,²⁰ так же как и иеромонахи и за неимением иеродиакона, читал эктении и все относящееся к иеродиакону. Во время чтения Апостола по-гречески, ко мне подошел с книгой грек и просил, чтобы я прочитал Апостол по-русски, от чего я не отказался, а исполнил с удовольствием. Евангелие читалось тоже на двух языках: по-гречески и по-русски. После литургии, которая окончилась с восходом солнца, мы прикладывались к частицам мощей и другим святыням, сохраняющимся здесь, как в самой древнейшей обители. Вот святыни, находящиеся в этой обители: глава и рука св. Великомученицы Екатерины, челюсть и панагия св. Василия Великого, часть того камня, на котором сидел Спаситель во время беседы с Самарянкою, ручная кость св. апостола Иакова брата Господня, крест с частицею мощей св. Евфимия Великого, сделанный из того креста, на котором был распят ап. Петр, головная кость св. Иоанна Златоустого, рука с тремя пальцами св. великомученика и Победоносца Георгия, ручная кость св. ап. Варфоломея, кости младенцев, избиенных Иродом, кость Великомученика Федора Стратилата и многие другие, о которых, к сожалению, я не мог узнать. Из церкви мы заходили к Наместнику о. Григорию, который, угостивши нас, чаем, повел в общую монастырскую трапезу, где уже вся братия ожидала нашего прихода. Несмотря на то, что здесь был храмовой праздник, обед был далеко не роскошный: он состоял из рисового супу, судака, вываренного в этом же супе, и арбуза. Было, впрочем, и вино. Во все время, пока мы обедали, наместник, стоя на кафедре, читал слово, положенное на сей день, а один из монахов не переставал кадить ладаном наши чашки. После всего покропили нас ароматами, и пошли из трапезы.

Остается сказать несколько слов о Синайской обители. Она стоит на том месте, где Пророк Моисей, будучи на пастбище с овцами тестя, видел неопалимую купину. Самое место, где было видение Моисеево, находится за алтарем главного храма, в особом приделе, отделанном великолепно. Мозаический пол в этом приделе устлан роскошными персидскими коврами, а стены украшены иконами, пред которыми драгоценные лампады теплятся день и ночь. В этот придел никого не впускают в сапогах, а нужно входить в одних чулках или совершенно босому. Нам даже говорили, что священнослужители совершают в этом приделе обедню без обуви, не желая нарушить запрещения, которое дал Бог своему Пророку Моисею, хотевшему в обуви подойти к горящему кусту. Соборная церковь тоже отделана великолепно; 12 мраморных колонн, поддерживающих ее потолок, снабжены частицами мощей. Пол чрез всю средину церкви выложен кругами из разноцветной мраморной мозаики. И не только перед иконами, но и по всей церкви развешено множество лампад. Всех престолов в Синайской обители 25: из них 10 в соборной церкви, а прочие в разных местах монастырской постройки, здесь же внутри ограды. Каменная монастырская ограда так высока, что из-за нее не видно даже соборного храма. На эту высоту поднимают поклонников с их пожитками веревкой с помощью блока, в нарочито для этого пристроенном месте; главные же ворота заложены наглухо, по случаю набегов бедуинов, кочующих в Аравийской пустыне. Ворота эти разбираются только в случай приезда патриарха или главного игумена здешней обители, имеющего пребывание в городе Каире. Нас не втягивали и не спускали по блоку; но, если оказывалась нам надобность быть за оградой, отворяли железную калитку и как будто подземным ходом проводили туда и обратно. Внутри ограды есть глубокий колодезь, из которого, говорят, пророк Моисей напоил овец своего будущего тестя Иофора, Мадиамского священника, пригнанных дочерьми его в то время, когда Пророк Божий отдыхал здесь, пришедши из Египта. Между этими дорогими для христианина предметами есть один такой, который одним своим видом наносит уныние и тяготу на сердце это безобразный минарет (т. е. башня), на котором в каждую пятницу турецкий мулла совершает моленье. Синайский монастырь прожил много веков и видел много, неблагоприятных для себя и для всего христианства, эпох. Упомянутый минарет стоит внутри монастырской ограды тоже недаром, он свидетельствует о событии, которое грозило монастырю разорением. Не знаю, хранятся ли какие-нибудь свидетельства об этом событии в архиве, или о нем ходит только одно предание, но мне оно передано так.

«Позабыв о льготах, данных своим предшественником Синайскому монастырю, преемником Магомета однажды, разоряя Палестинские монастыри, послал своего полководца с отрядом солдат разорить и Синайский монастырь. Уничтожение монастыря было, по-видимому, неминуемо, но к счастью монахов, полководец этот был человек милостивый и вместе сребролюбивый. Монахи поднесли ему тайно порядочный » бакшиш» и склонили на милость. Полководец, боясь, чтобы войско не посчитало его за изменщика, употребил следующую хитрость. Он дал Монахам совет, чтобы они, как можно скорей, устроили в монастырской ограде турецкий минарет и сами притворились магометанами, пока он пройдет с войском мимо монастыря. Так было и сделано. Войско, проходя мимо монастыря, и видя торчащий поверх ограды минарет, не могло догадаться, что это их единоверцы и таким образом монастырь спасся от своей горькой участи».

Вот для чего упомянутый мною минарет стоит внутри монастырской ограды; он стоит для незабвенной памяти о таком событии.

Возвращение на родину.

7 АВГУСТА.

Начали собираться в путь с самого утра, но едва приготовились к нему в 10-ть часов. Замедление произошло от недостатка верблюдов. Те кераджи, которые везли нас сюда из Раифы, возвратились обратно, а теперь монастырский эконом нашел таких же кераджев где-то между окрестными горами. Путь этот нас немного пугал, но делать было нечего. Он предстоял не на Раифу, а прямо на Суэз, чрез необозримую пустыню. Число пилигримов уменьшилось: о. архимандр. Антонин с драгоманами остался здесь рассматривать монастырскую библиотеку и делать фотографические снимки с Синайских гор. Мы привязали на верблюдов свои пожитки, а также запаслись водой, необходимой для такого безводного пути и, распростившись с здешней братией, которая, впрочем еще долго шла за нами, поехали по бесплодной песчаной долине. Так как мы не знаем арабского, а арабы – нашего языка, то чтобы можно было нам объясняться с кераджами, из монастыря был послан один послушник, умеющий говорить по-арабски и по-гречески, который должен был проводить нас до самого Суэза. Путь был гористый, день жаркий. Хотя и веял небольшой ветерок, но он, прошедши по раскаленным каменным горам, наносил более жары, чем прохлады. Ночевали в долине, называемой «Гарбе»

8 АВГУСТА.

Поднялись в 2½ часа пополуночи. Днем отдыхали под диким камнем, имеющим вид дома. Остановились на ночлег в уади Хамиль.

9 АВГУСТА.

Собрались в путь в 3 часа пополуночи. Кто из нас прямо сел на верблюдов, а кто шел пешком. Недолго наш караван двигался, как огляделись, что нет одного верблюда, навьюченного самыми лучшими вещами. Останавливаемся, кладем своих верблюдов, и некоторые идут между гор искать беглеца, a некоторые остаются на месте. Арабы, рассыпавшись между горами, кричат пронзительными голосами, призывая беглеца; верблюды наши, лежа на песке, ревут, как-будто, терзаемые зверями; у меня бьется сердце, как бы не прибежали откуда бедуины. Это продолжалось около часа. Не могши отыскать беглеца, мы оставили здесь двух арабов с небольшим мальчиком, а сами поехали своим путем. В полдень в самый разгар солнца, мы отдыхали в уади Эн-на. Отыскали беглеца и пригнали его к нам, когда мы уже остановились на ночлег. Отыскали безсловное животное, по зато потеряли словесное, т. е. упомянутого выше мальчика; да и те два араба, не имея при себе ни пищи, ни пития пришли к нам чуть-чуть живые. Относительно мальчика все были уверены, что он, отлучившись искать верблюда, наверно пропал между горами, томимый жаждою в такой ясный день и в этой близ экваторной жаре. Всем нам показалось удивительным то, что арабы, отыскав верблюда, не остались искать мальчика, хотя и видно было на их лицах сожаление, когда они, задыхаясь, рассказывали, каким образом от них отлучилась эта несчастная жертва.

10 АВГУСТА.

Думали подняться в 1-м часу ночи, но провозились до 2-х часов. Так или иначе, собрались и поехали. Долина, чрез которую пролегал наш путь, была поросшая какими-то кустами, наподобие бурьяна. Верблюды сворачивают то по ту, то по другую сторону тропинки и осторожно срывают верхушки этих сухих кустов. Часов в 11, мы увидели перед собой такую долину, которая удивила и обрадовала нас. Зеленые лозы выглядывали из нее как будто из воды. Ну, думаем себе, напоим же здесь своих жаждущих верблюдов, переменим теплую воду на свежую и холодную, и покупаемся, сколько будет угодно. Вступаем в эту долину, проезжаем между кустарниками и, к удивлению, долго не находим и капли воды, хотя, впрочем, видно и слышно, что она была здесь еще не так давно. Песок был довольно влажный, в самой же глубине долины, в небольших выемках, даже блестела вода. Арабы, т. е. наши кораджи, прочистили руками эти выемки еще глубже и положили подле них верблюдов, которые с первого разу, потянувши как насосом, осушили все, и должно быть не утолили жажды. Мы же должны были довольствоваться старою водою, болтавшеюся в двух бочонках из Синайского монастыря; да и этой оставалось уже немного. Здесь мы ее поместили в один кожаный меток. Отдохнули, подкрепились и опять поехали в безотрадные горы, оставляя за собой эту обманчивую долину. Имя этой долины «Гарандель». Около 7 часов пополудни мы остановились в уади Ховора и, поспав до 11-ти часов, опять поднялись и поехали дальше. Дорога арабам известна.

11 АВГУСТА.

К рассвету похолодело так, что, и застегнувшись на все пуговицы, нельзя было усидеть на верблюде. С восходом солнца мы выбрались на каменистую ровную степь, откуда уже увидели давно желанное Чермное море. Слава Тебе, Господи! думаю себе, надоели уже мне и так эти однообразные горы, наводящие лишь одно уныние на любопытного наблюдателя. Проехав недалеко этой степью, мы нашли на дороге полумертвого молодого араба. Он уже не мог ни встать на ноги, ни даже говорить. Наши кераджи приподняли его, окропили водой и кое-как стали расспрашивать. Оказалось, что этот араб умирает от жажды. Когда мы дали ему сначала воды, а потом и раки (водки), он немного пободрел и мы посадили его на верблюда. Этот молодой араб был магометанин. Чрез несколько времени его сняли с верблюда, и он шел с нами уже без посторонней помощи, часто прикладываясь к нашему мешку, в котором болталось немного воды. Жаль мне было, когда я смотрел, как этот магометанин пил нашу почти последнюю воду, но, помня Евангельского милосердого Самарянина, я не отгонял его от мешка. Воды мне было жаль потому, что она была уже на исходе, а степи еще и конца невидно. Всяк может себе представить, какова могла быть эта вода, пятые сутки болтавшаяся на потном смердючем верблюде, особенно в грязном кожаном мешке; но что же будете делать, когда так труден путь. Прежде мы пили эту воду с вином, но теперь рады уже и одной воде, лишь бы только она была. В 3 часа пополудни, мы прибыли на дачу русского Суэзского консула, называемую «Лион-Муса». На даче не было консула, а только его жена с какими-то другими арабками, которые первым долгом поднесли нам одну тарелку гранат, а другую фиников. Затем чрез несколько времени приготовили для нас уху из чермноморской рыбы и мы, подкрепившись как нельзя лучше, опять продолжали ехать к морской Суэзской пристани, куда и прибыли в 9 часов. Было довольно темно. К нам подошли дюжие арабы-лодочники, взяли на плечи одни нас, а другие наши пожитки и понесли в большую лодку, стоявшую саженях в четырех от суши. Море здесь узко; остается переехать через него в Суэз. Натянувши парус, мы, при помощи хотя и косого, но благоприятного ветра, чрез два часа уже были на другом берегу. В городе еще видно было много огней, но тишина царствовала везде, только на берегу несколько хамалов, от нечего делать, сидя, что-то бормотали между собой. Мы положили на них свои вещи, и пошли на ночь к русскому консулу, который, разумеется, принял нас с радостию.

12 АВГУСТА.

Позавтракавши вместе с консулом, мы отправились на вокзал и в 8 часов утра уже сидели в вагоне и ехали в египетскую столицу Каир (по-арабски Месир). На каждой станции поезд наш обступала толпа бедных мальчиков с кувшинами в руках и кричала «таит мои!» (хорошая вода). На станциях, кроме «мои», видно было еще: «хубез» (хлеб) и финики.

Ехать Египтом было весело. Здесь наши глаза попеременно видели то, на что им еще не надоело смотреть. Красивые придорожные пальмы, во время быстрого движения поезда, представлялись точно бегущими нам на встречу. Заметно, что здесь железная дорога устроена раньше, чем у нас в России. Благодаря твердому и ровному материку, по которому проведены рельсы, поезды здесь ходят несравненно быстрее наших. Подле местечка Загази, мы перешли на другой поезд и в 5 часов подъехали к Каиру. На вокзале нас ожидали греческий архимандрит Серафим и монах, нарочито посланные своим архиепископом Каллистратием, игуменом Синайского монастыря, чтобы встретить нас и пригласить в его палаты. О времени нашего приезда, должно быть, кто-нибудь из Оуэза телеграфировал архиепископу, иначе он не мог бы узнать. Будучи такими дальними пилигримами, мы не могли ни порадоваться этому радушному приглашению, особенно, находясь в таком обширнейшем и многолюднейшем городе, как Каир, населенном преимущественно мусульманами. Поместившись в двух фаэтонах, мы поехали почти чрез весь город в Синайское подворье, всем жителям Каира, под именем Джувании, где имеет пребывание и приглашающий нас архиепископ. Так как здесь по улицам не имеется тротуаров для пешеходов, а вместе едут и идут, то, по принятому здесь обычаю, впереди нашего переднего фаэтона бежал с поднятою вверх палкою араб и кричал так: «эй! яг, риглек, шималек, аминах! рух!» т. е. эй! направо! налево! береги ноги! прочь! Когда мы прибыли в Джуванию, высокопреосвященный Каллистратий принял нас с удовольствием и, расспросивши, давно ли мы путешествуем и куда держим путь, поместил в приличных комнатах и просил столоваться у него, пока мы будем в Каире.

13 АВГУСТА.

Поутру мне сказал один грек, что подле Джувании, в доме принадлежащем Синайскому монастырю, проживает нагой монах; я пожелал видеть его. Беру провожатого, иду в упомянутый дом и нахожу этого монаха, действительно нагим. Он сидел среди комнаты на низенькой скамейке и шил камилавку. Я, по обыкновению, сотворил молитву, принятую в монастырях, и подошел к подвижнику с почтением. – «А! доброго здоровья!» – говорил подвижник, приподнимаясь с скамеечки и кладя рукоделие на столик. «Ты русский?» – Да, – говорю, – русский. «Я и сам русский», сказал подвижник. Затем, садимся на скамейку, и в свою очередь я спрашиваю подвижника, как имя, из каких именно мест России, из какого сословия, каким образом зашел сюда и для чего ведет такой странный образ жизни? «Зовут меня грешного Аркадием; я из петербургских мещан; на святой Афонской горе принял монашеский образ, потом несколько времени жил в Синайском монастыре, а теперь, вот уже пятый год, живу в этой хижине. Такой образ жизни я избрал себе потому, что люблю, когда надо мной смеются». – Я опять спросил его: как же выходите нагим в таком многолюдном городе и, особенно, между магометанками, которые закрывают свои лица даже пред одетым мужчиной? – «О, нет!» говорит; «когда я иду за чем-нибудь на базар, то надеваю свиту, а иначе меня магометане убили бы с первого раза; здесь же, по близости к хижине, хожу и таким, каким видишь меня. С этими словами он встал со скамейки, вступил в деревянные башмаки, взял с чем-то горшок, попросил меня обождать и пошел в кухню, в которую не необходимо нужно было отнести этот горшочек. Я из любопытства смотрел, как он проходил между женщинами, стиравшими подле кухни белье: они нисколько не обращали на него внимания, зная его, вероятно, уже давно. Возвратившись из кухни, он опять сел подле меня и начал кое о чем расспрашивать, равно, как я и его. Он, между прочим, сказал мне, что каждый день варит для себя один только суп и после обеда выпивает вина на 10 пар (около 1½ коп.)²¹. Стесняясь пред нагим собеседником более, чем он предо мной, я оставил его и пошел в свою квартиру в Джуванию, где сообщили мне еще кое-что об этом нагом монахе. Мне передали даже то, над чем читатель посмеется. По поводу моего удивления, что этот монах, будучи нагим, нисколько не стесняется пред посетителем, мне сказали, что он не стесняется не только пред посетителями, но и пред посетительницами.

Доволен я был, что видел такого редкого человека, но сожалел, что чрез него потерял случай видеть более замечательные египетские редкости. Возвратившись от монаха в Джуванию, я уже не застал своих спутников: они, взяв с собой провожатых, уехали осматривать пирамиды и другие достопримечательности города. Я, соскучившись, тоже не мог усидеть в Джувании. Боясь, чтобы не заблудиться между узкими бесчисленными улицами, я взял с собой ученика грческой семинарии, находящейся близ Джувании и пошел гулять по городу. Провожатый мой сначала водил меня в какую-то, для всех отворенную залу, в которой на стене висело около 10-ти итальянских видов, между коими главное место занимал вид дымящейся горы Везувия. При выходе из залы, не обошлось без «бакшиша». Потом, побывавши в греческой церкве, замечательной живописью икон,²² мы зашли к архиепископу Амфилохию, который, к удивлению моему принял меня чисто по-дружески. Он посадил меня подле себя на диване и, пока лакей подал нам варенье, да заварил кофе, с любопытством расспрашивал меня и, сообщал мне кое о чем, зная русский язык довольно хорошо. На вопрос мой: откуда Ваше Высокопреосвященство знаете русский язык, будучи в такой отдаленной от России стране? он мне сказал: «я долго жил в Одессе и поэтому знаю русский язык». Затем высокопреосвященный пожелал мне приятного пути и я, взявши своего провожатого, ожидавшего меня в передней, опять пошел по городу. Ну, думаю себе, вероятно, мой провожатый считает меня за важного путешественника, когда водил с визитом к тому, у кого я не достоин быть и последним наемником. Находившись вдоволь по городу, мы еще заходили в какой-то безобразный сад и затем возвратились в Джуванию.

14 АВГУСТА.

Сегодня я из Джувании никуда не выходил.

15 АВГУСТА.

Утром мне вздумалось поехать в греческий монастырь, построенный во имя Успения Божией Матери. Монастырь этот находится в старом Каире, верстах в десяти от Джувании. Выхожу на биржу, где, обыкновенно, собираются извозчики, прошу грека, знающего арабский язык, чтобы он нанял мне у араба осленка и растолковал арабу, куда он должен меня везти, и отправляюсь в сказанный монастырь. Осленок был, хотя красив на вид, но ленив. Тревожный хозяин этого осленка бежал позади и немилосердно подгонял его. Дорога за городом идет ровная, широкая и с обеих сторон усажена деревьями. На встречу попадаются кареты, фаэтоны, кибитки, и такие же ездоки, как и я. Ехать мне было и весело и любопытно, особенно, смотря на такое низенькое животное, которое везло меня. Въехавши в кучу ветхих зданий старого Каира, я взором искал монастыря, но так как он ничем не отличается по наружности от прочих городских зданий, то я мог в него попасть, только смотря на своих единоверцев, т. е. на греков и православных арабов, которые, кто пешком, а кто, так же как и я, стекались в одно место, многие неся с собой свечи. Нельзя не похвалить этих сынов православной церкви, умеющих быть верными ей и среди магометанства. В монастыре я уже застал архиерея и других священнослужителей, приготовляющихся в алтаре к литургии. Служение, по случаю храмового здесь праздника, было соборное. Кто-то из монахов заметил меня и доложил архиерею, который тотчас же велел пригласить меня в алтарь, где предложил мне: «неугодно ли прочитать Апостол?» Но так как русской книги – Апостола здесь не было, то я отказался, говоря, что без приготовления по-гречески не могу читать. Взявши у преосвященного благословение, я пошел из алтаря в маленький придел, где показали мне древний образ Божией Матери и говорили, что он написан св. Евангелистом Лукою. Лик на этой иконе уже чуть-чуть приметен. Всей литургии я не мог выслушать, боясь, чтобы не разругал меня мой извозчик за такое замедление, на что не было договора. Вышедши из этой церкви, я еще заходил в другую во имя св. Великомученика и Победоносца Георгия. Первая замечательна тем, что стоит на том месте, где жили Иосиф Обручник и Богоматерь с Божественным Ея Сыном, убежавши сюда из Вифлеема от преследования Ирода, а вторая замечательна иконой Великомученика Георгия, от которой было много чудес. Возвращаясь домой, я проезжал мимо той темницы, в которой был заключен целомудренный Иосиф, будучи оклевещен нечестивою женой Пентефрия. Так как при мне не было франка (25 к.), требуемого хозяином этой темницы за вход, то я не мог побывать внутри ее. Невдалеке от Иосифовой темницы есть небольшая гора, о которой я слыхал еще в Джувании. Зовут ее «Тур-даг», что значит – стой гора. Это название она получила от следующего события. В давно прошедшее время, ненавистные для христианства евреи подкупили или так упросили здешнего царя, чтобы он истребил христиан, находящихся в его царстве. «Помилуешь их, царь, говорили евреи, только тогда, когда они оправдают слова своего Распятого Бога, который говорил, что верующие в Него могут передвигать горы с одного места на другое». Царь призывает к себе патриарха и говорит ему: «если вы хотите, чтобы в моем царстве не была уничтожена ваша вера, то докажите ее справедливость передвижением горы». Патриарх смущенный, возвратился от царя и сейчас же эту печальную весть объявил всем своим пасомым, которые вместе с ним постились и молились, чтобы Бог чудесным образом спас их от такой гибели. Наконец, в одну ночь изнуренному патриарху было сновидение, что и в его пастве есть сапожник Иоанн, который своею молитвою может передвигать горы. По просьбе патриарха и христиан, сапожник этот согласился спасти своих единоверцев. В назначенный день, к видимой мною теперь горе собрались христиане, евреи и приехал сам царь. По слову упомянутого сапожника, гора затрещала, поколебалась и начала с ужасным шумом приближаться к зрителям, которые, испугавшись, просили праведного мужа остановить это страшилище. Двинувший своею молитвою эту гору, сказал ей теперь: «тур-даг», и она остановилась. Царь, пораженный таким сверхъестественным чудом, вместо христиан, казнил евреев и, принявши христианскую веру, сделался ее защитником.

От Иосифовой темницы мы поворотили влево и опять поехали по широкой и веселой дороге, идущей близ реки Нила. Я смотрю через Нил и в отдаленности от него вижу громадные пирамиды. Останавливаю осленка и думаю себе так: «если поеду сейчас в Джуванию, то уже никак нельзя будет побывать подле пирамид, потому что предполагаем завтра выехать из Каира». Быть же в Египте и не видеть пирамид, это едва ли не все равно, что быть в Риме и не видеть папы. Нет, думаю себе, во чтобы-то ни стало, а нужно побывать сегодня подле пирамид. Но как побывать возле них, не иметь при себе ни одной копейки и, не зная, как передать свое желание извозчику. К счастью моему, попался нам на встречу добрый грек, могущий от меня растолковать моему извозчику, что он, за свой труд и издержки, какие потребуются на пути к пирамидам, деньги получит, приехавши в Джуванию. Извозчик вынул из-за пазухи деньги, хранившиеся в тряпках, пересчитал их и, сообразившись с расходами, согласился везти меня к пирамидам. Отправляемся на берег Нила, нанимаем большую лодку, помещаемся в ней вместе с осленком и переезжаем на другую сторону. Нил течение имеет быстрое. Шириною он около версты. Вода в нем мутная, цветом похожа на красный клей. За перевозку нас через реку нужно было заплатить 6 левов. Переехавши Нил, я опять сел на осленка, а извозчик подгонял его. Подле пирамид встретило нас около десятка арабов, и некоторые из них, считая меня за француза, кричали: bon jour franсaes, а некоторые, принимая за англичанина, кричали: «англизе!» Один же престарелый араб почему-то узнал, что я русский и кричал хрипливым голосом: «Росос! харашье!» Я остановил осленка и смотрю, что будет дальше. Эти арабы подходят ко мне поближе, снимают меня с осленка и, взявши под руки, ведут под пирамиду, каждый из них прося за свои услуги «этнын» (2) франка (50 коп.) Вот тебе и на! думаю себе; изволь-ка дать им по два франка, когда не имеешь и двух копеек. Я, сколько мог, объяснял им; что не имею при себе денег и что не нуждаюсь в их услугах, но они все-таки навязывались до тех пор, пока я не выворотил перед ними своих карманов. Когда они, видя, что неоткуда поживиться, отошли на сторону и легли под пирамидой, но два из них, которым я дал по одному леву, имевшихся у моего извозчика, запалив огарок свечи, водили меня внутрь пирамиды. Долго мы шли тесным ходом, пока пришли в самый центр пирамиды, где арабы закричали своим зверским голосом, чтобы я слышал, какой здесь может быть гул. Действительно, этот гул отражался сильно и почти отчетливо повторял слова, произнесенные арабами. Пустого пространства среди пирамиды, снизу доверху будет не менее 50-ти саженей. Возвращаясь отсюда и проходя мимо каких-то темных комнат, арабы говорили: «фараон! фараон!» Вероятно, там лежала мумия фараона Хеопса, который, в продолжение своего царствования, созидал для себя и своего семейства эту громаднейшую усыпальницу. История свидетельствует, что эту пирамиду делало сто тысяч душ в продолжение тридцати лет. И этому можно поверить, если обратить внимание на эту гигантскую гору, сложенную из диких квадратных камней человеческими руками. Высоты она имеет более 60-ти сажень, не считая (природной возвышенности, на которой она стоит. Говорят, что из ее вершины можно увидеть солнце еще за два часа до дня. Подниматься на нее можно, как по ступеням, со всех четырех сторон. Если какой-нибудь знаменитый путешественник посещает эту пирамиду и желает побывать на ее вершине, то дает арабам порядочный бакшиш и они выносят его на самый верх этой пирамиды. Я думал было взойти на нее без помощи арабов и уже немного поднялся, но нашел, что с зонтиком идти опасно, а без него слишком жарко, а также боясь, чтобы не опоздать в Джуванию, я спустился вниз и обошедши еще громадную каменную статую, называемую Сфинкс, отправился в Каир. Кроме посещенной мною пирамиды, есть еще и другие меньшие: есть и такие, которых большую половину занесло песком. Нельзя, впрочем, думать, чтобы и Хеопсова пирамида была вся на поверхности, особенно, если взять во внимание 2730-ти летнее ее существование. Не доезжая до Нила, мы свернули с своего утреннего пути влево к мосту и проезжали подле красивой дачи Египетского вице-короля Измаила, где есть и дворец его. Извозчик мой, указывая рукой на этот дворец, говорил мне: «эдо фи султан Измаили, фи арба ишрин мара». Так как мне еще и прежде говорили, что на этой даче живет вице-король Измаил и его 24 жены, то я мог понять, что мой извозчик говорил то же самое. Приехавши в Джуванию, я уже больше никуда сегодня не ходил.

16 АВГУСТА.

Еще до восхода солнца я вышел из Джувании, нанял осла и поехал к смоковному дереву, под которым, по преданию, отдыхала Богоматерь с Предвечным Младенцем Иисусом, когда бежала из Вифлеема в Египет. Не знаю, дерево ли это, или же местность, в которой оно находится, носит название Матарии. Матарию знают все Каирские извозчики, вероятно, потому, что часто приходится им возить туда путешественников. При мне тоже осматривали это дерево, приехавшие два француза. Оно находится верстах в девяти от Каира между рощами. Не смотря на дряхлость этого дерева, плодов (смокв) на нем бывает еще много. Каждый путешественник старается увезти с собой частичку этого достопамятного дерева и за это платит владельцу его – арабу, бакшиш. Так сделал и я. Возвращаясь отсюда в Каир, я удивлялся, что, не зная арабского языка, господствующего в Египте, мог посетить все Каирские достопримечательности. Приехавши в Джуванию, я нанялся приготовлением к пути. После обеда высокопреосвященный Каллистратий показывал нам рукопись, писанную на пергамене рукою лжепророка Магомета. Содержание этой рукописи следующее: когда Магомет был еще мальчиком и служил у своего дяди, то и тогда уже можно было предугадывать, что из него будет какой-то необыкновенный человек, Однажды он и его дядя проезжали с товарами чрез аравийские пустыни и остановились отдыхать подле Синайского монастыря. Дядя пошел в монастырь, а малолетний племянник остался с верблюдами вне монастырской ограды. В это время в Синайском монастыре был прозорливый монах, который увидел над головой Магомета, нечто вроде столба, составленного из тумана или дыма. Прозорливец велел призвать этого малютку в монастырь и предсказал, что из него будет знаменитый человек и сильный завоеватель. Магомет, слыша это, сказал: «если слова твои оправдаются, то для Синайского монастыря я сделаю все, чего только будут просить здешние монахи. Это обещание Магомет, по неумению грамоты, подтверждал приложением к бумаге своей чем-то намазанной руки. И действительно, когда Магомет возмужал, прославился и сделался, по предсказанию прозорливца, сильным завоевателем и вместе сильнейшим врагом христианства, разорял христианские монастыри и, позабывши о своем завещании, пришел разорить и Синайский монастырь, – тогда монахи поднесли ему эту бумагу и он, узнавши на ней свою руку, не только не разорил этого монастыря, но еще дал ему некоторые льготы: чтобы последующие роды не брали с него дани, чтобы Синайских монахов все уважали. Он говорил: «тот мне враг, кто обидит Синайского монаха». Прежние преемники Магомета уважали это завещание и любили Синайских монахов. Тогда, куда бы Синайский монах не пошел, везде его магометане напоят, накормят и даром подвезут куда ему нужно. Прежде Синайский монастырь получал в свою пользу пошлину из Суэзской таможенной. Теперь все это изменилось, и Синайские монахи пользуются от магометан только тою милостию, что, проезжая чрез Египет в магометанском поезде, платят только половину пассажирской цены. Впрочем, это уважение в Египте делается и всем духовным, если они только имеют удостоверение о своем звании от местного патриарха или архиепископа.

Когда Султан Салим завоевал Египет и Аравию, Синайскому монастырю опять угрожала опасность, но один христианский солдат, бывший в турецком войске, напомнил Султану, что Синайские монахи имеют у себя завещание Магомета. Султан пожелал видеть его и, прочитавши, пощадил Синайский монастырь, завещание же это, снявши с него копию и отдавши ее монахам, взял к себе, в Константинополь как драгоценность. Эту-то копию высокопреосвященный Каллистратий и показывал нам.

В заключение скажу несколько слов об Египте. Нам говорили, что в Египте никогда не бывает снегу, даже и дождь бывает один раз в году, именно в апреле. Дождь этот переполняет реку Нил, которая в это время выступает из берегов и разливается по всей египетской низменности, после чего, когда уже вода спадет, остается ил, который служит для пахотной земли вместо навоза. Это единственное благо для Египта. После дождя, когда уже земля высохнет, начинается сильный ветер, который, не переставая, дует 50 дней. В это время атмосфера наполняется песчаным туманом, и большинство жителей укрывается от него в свои дома, потому что ветер итог, будучи наполненным раскаленным песком, весьма вреден для глаз; египтянам он более вредит, чем нам зимняя стужа. Здесь редкие мальчики имеют здоровые глаза; даже многие старики постоянно отирают гной на своих красных глазах. Я никогда не променял бы своего переменчивого климата на постоянно жаркий Египетский.

В 2 часа пополудни, мы уже сидели в вагоне и ехали в Александрию, куда и прибыли в 9 часов вечера. Город уже был освещен газом, когда наши два фаэтона гремели по широкой улице в Синайское подворье, находящееся невдалеке от берега Средиземного моря. Необходимо нужно было нам проехать подле красивейшего бульвара, где гуляла Александрийская аристократия. В городе еще везде видна была деятельность, только старая и глухая гречанка, смотрительница того дома, в котором надлежало нам ночевать, уже покоилась мертвым сном. Не менее полчаса стучали мы в дверь изо всей силы, пока, наконец, на втором этаже отворилось окошко и гречанка, высунувши в него голову, сказала торопливым голосом: «тора! тора!» (сейчас, сейчас). Если бы не приехал с нами из Каира греческий архимандрит, мы не могли бы ночевать в этом доме, потому что не осмелились бы так стучать в чужую дверь, как стучал он в свою, в полной уверенности, что верная смотрительница должна быть в доме.

17 АВГУСТА.

Сегодня я осматривал достопримечательности Александрии. Сначала я заходил в греческий монастырь, посвященный памяти Саввы Освященного. Монастырь этот находится на том месте, где была темница, в которую заключали св. Екатерину пред ее мученической кончиной. Потом был в коптском монастыре, построенном во имя св. Евангелиста Марка на месте его мученической кончины. В монастыре Коптов при мне делались капитальные перестройки и в соборной церкви – новый иконостас. Отсюда я еще ходил в большую греческую церковь, в которой особенное внимание обращает на себя белый мраморный иконостас, и в католический костел, где более всего привлекали к себе мое любопытство различные алебастровые статуи святых. Думал я зайти еще в костел, находящийся близ Синайского подворья, но дверь его была заперта. Он окружен пальмовыми и другими деревьями и довольно привлекателен снаружи. После обеда я ходил по берегу моря и проходил подле замечательной колонны, относящейся к царствованию здесь Клеопатры. Я эту колонну называю замечательною потому, что, не смотря на ее высоту (около 15 саж.), она высечена из одного камня. С трех ее сторон заметны еще арабские иероглифы. Так как эта колонна имеет конец острый, то многие ее называют иглой Клеопатры. Видел я в каменистой Аравии много камней величиною с дом, без малейшей трещины, но не видел такого, из которого, могла бы выйти игла Клеопатры. Не знаю, почему не назвали ее восьмым чудом света, а она стоить этого. Стоит она на берегу моря, как стоял в свое время Колосс Родосский, только Колосс служил вместо маяка, а она не приносит никакой пользы. С другой стороны Александрии есть колона Помпея, тоже стоящая внимания; но эта уже не из одного, а из трех камней, впрочем, весьма не равных. Третьим камнем я считаю верхний карниз. Нижнего камня не более. 1½ сажени, вся же колонна по своей высоте равняется «Клеопатриной Игле». На обратном пути я встретился с толпою магометан, несших на кладбище покойника. Гроб был похож на наш, но странная эта процессия не имела никакого сходства с нашею. Впереди шла толпа мальчиков и между ними один старик, который своею длинною палкою грозил мальчикам, а некоторых из них и бил. Но я не разобрал, за то ли он бил, что они танцевали, или же за то, что неладно танцевали. За мальчиками шли мужчины, и за ними следовал гроб с покойником, в изголовье которого на палке была наткнута толстая чалма. Позади всей процессии шло десятка два наемных плакальщиц, которых сухой плач, сопровождавшийся криками, много был похож на кричание известных нам чаек. Все плакальщицы, как одна, были в одних синих длинных рубашках, известных у них под именем: драпировок. Долго я шел за этою процессией, с намерением увидеть их обряд на кладбище, но кладбища долго не видно было, а день уже клонился к вечеру, и я, боясь, чтобы не запоздать в чужом городе, поспешил на свою квартиру. Несмотря на то, что город Александрия находится в магометанской земле, но самый центр его занимают христианские нации, преимущественно французы; магометане же населяют худшие части города. Вообще говоря, город Александрия, как жителями, так и зданиями, отличается от всех турецких городов. Можно ожидать, что рано или поздно Европейская цивилизация переделает на свой лад и весь Египет, а может быть, проникнет и во всю Африку, если этому не попрепятствует средне-африканский климат, могущий наказать европейских выходцев лихорадочными болезнями, или даже и смертию.

18 и 19 АВГУСТА.

Мы были в Александрии, ожидая египетского. парохода «Джафарьи», приготовлявшегося к отплытию на Балканский полуостров – в Грецию, куда надлежало ехать и нам, желавшим видеть греческую столицу и образ ее жителей.

20 АВГУСТА.

После обеда мы начали собираться к пароходу. Туда проводил нас греческий архимандрит и какой-то другой грек, знающий плутовство здешних хамалов и лодочников. К вечеру «Джафарья» понес нас от африканского берега в необозримое волновавшееся Средиземное море. Не мог я долго смотреть не только на оставшуюся Александрию, но и на свет. Меня скоро затошнило и я, не находя другого спасения, лег и укрылся с головой, чтобы не так было слышно шума и хлестания о стенку парохода гигантских волн, которые наводили ужас на всех пассажиров. Пассажиры были, за исключением немногих, все греки и гречанки, некоторые даже с маленькими детьми.

21 АВГУСТА.

Целый день плыли мы по Средиземному морю, не видя ничего другого, кроме неба и воды, волнуемой противным ветром. «Джафарья» качался во все стороны и, пересекая, насколько можно, волны подвигались вперед.

22 АВГУСТА.

К рассвету ветер начал усиливаться, а волны увеличиваться. Наш пароход, то летел стремглав вниз, то приостанавливаясь, поднимал свой нос вверх. Волны одолели его, и он всеми сторонами черпал воду и лил на лежавших (на палубе) в бесчувствии пассажиров. Дело принимало весьма серьезный характер, нашему пароходу грозило крушение. Все волновалось. Капитан парохода кричит на матросов, чтобы принимали, какие можно меры, матросы выливают с палубы воду и ловят пассажирские вещи, болтающиеся в воде на палубе, пассажиры крестятся, цепляются, за что попало, плачут отчаянным голосом, и час от часу ожидают гибели. Пожалуй, это могло бы и случиться, если б пароход не был нагружен так тяжело, а ветер еще хоть немного бы усилился. Но обуреваемых небурное Пристанище (выражаюсь словами акафиста), вероятно, не оставила без внимания молитв пассажиров, прибегавших под ее покровительство. Мало-помалу ветер немного притих и наш Джафарья понесся опять безопасно, хотя и не безбедственно. Волны, ударяясь о стенку его, все-таки брызгали на палубу и не давали обсушиться пассажирам. Невдалеке от нас прошел чей-то пароход, шедший в Египет и бедствовавший так же, как и наш. Около полудня мы увидели перед собой вдалеке остров Крит. Я все думал: авось подъедем к этому острову и остановимся подле него часа на два. Но надежда моя не оправдалась. Тариф (расписание рейсов) не позволил Джафарье остановиться подле Крита ни на одну минуту. А хотелось было побывать на том острове, на котором был епископом преемник апостольский Андрей, известный св. церкви и теперь под именем Критского.

23 АВГУСТА.

Мы вступили в Архипелаг, где постоянно видели маленькие острова с разными каменными фигурами. Здесь, разумеется, волны не имели такой свободы, как в Средиземном море, но, однако, могли качать наш не очень большой пароход, а вместе с ним и нас. Надоела мне уже и так эта качка за все время трехсуточной убийственной прогулки. Я был ни живой, ни мертвый. Пообедавши в Александрии, я доселе ничего не ел, да и теперь еще не мог есть. Меня мучила страшная тошнота и что-то давило виски, во рту было горько, в голове дурно, и вообще чувствовалось общее расстройство. Но утешался я, что уже скоро достигну берега. Действительно, с наступлением ночи мы уже увидели мелькавший огонек на высоком маяке, стоящем на маленьком острове подле греческого города Сиры. Джаварья наш сначала устремился прямо на маяк, а потом, как-будто, испугавшись его крепости, свернул налево и врезался в гавань, в которой стояло несколько пароходов и множество судов. Железная цепь загремела, и якорь заставил Джафарью стоять неподвижно. Едва ли более обрадовался Колумб, увидя впервые искомую им Америку, чем обрадовались мы, увидевши перед собой желанный берег. Многие пассажиры, минуя себя крестным знамением, почти в один голос говорили: «док са си, Кирие!» (славе Тебе, Господи). Я уже говорил в своем месте, что приезжающие из-за границы непременно должны подвергнуть свои вещи освидетельствованию при выходе на берег, если они приехали морем. Этого закона не могли мы избежать и здесь, не смотря на то, что была уже глубокая ночь. Сложили свои вещи в лодку и едем к берегу. Вода в гавани стояла так тихо, что даже и малейший ветерок не нарушал ее спокойствия, но, несмотря на это, мне казалось, что я еду по волнам. Это оттого, что более трех суток я сидел на пароходе точно как в зыбке. Даже, вышедши на берег, я не верил сам себе, что стою на недвижимой земле: мне воображалось, что ее поднимали волны и колебали вместе со всеми зданиями. Изнуренный трех суточным постом, а еще более постоянною качкой, я шел в гостиницу, как будто опьянелый: или как малое дитя, только что учащееся ходит. Вот до чего доводит долгая езда по морю во время бурь! В гостинице, в которой грек отвел нам для помещения приличный номер с тремя кроватями, не было уже, чем подкрепиться, потому что было 12 часов ночи, и мы должны были ложиться спать без ужина. Значит, надежда моя и здесь изменила мне. Впрочем, теперь уже и аппетит не имел никакой силы, за 80 часов он обесилился так, как и мы сами. На пароходе я не мог есть не потому, что не было чего, а потому, что нельзя было есть по причине постоянной тошноты, здесь же не кушаю потому, что нечего. Лежа на кровати, мне все представлялось, что я качаюсь на ней, как в колыбели дитя, а в воображении моем рисовались волны и все виденное мною на пароходе, Вскоре это горькое впечатление скрыл от меня сладкий сон и я позабыл обо всем.

24 АВГУСТА.

Я осматривал город Сиру, но ничего не нашел в нем. Проходил я подле двух церквей, но внутри не мог побывать, потому что дверь была заперта. Панорама этого города очень красива, если, смотреть с моря. Он расположен на скате горы. По объему, он не обширный, но по содержанию можно назвать большим. Домов в нем будет около 40.000; народонаселение составляют греки. Для гулянья есть, среди города, небольшой бульвар с широким каменным помостом. Во всем городе есть только одна такая улица, по которой можно ехать фаэтоном или повозкой, остальные же неудобны для езды не только в коляске, но и верхом. Заметно, что этот город имеет торговые сношения с многими нациями, потому что, кроме русского консула, в нем есть консула и других держав.!

25 АВГУСТА.

Небольшой греческий пароход «Паналинио», обещавший отвезти нас в греческий город Пирею, намерен был отплыть сегодня в 8 часов утра. Мы поспешили к нему за час до срока, но простояли до 6-ти часов вечера, так как по случаю волнения, капитан не решался отправиться в путь. Скучно мне было, вышедши из города, стоять целый день в гавани. Но что будете делать, если обстоятельства указывали быть на одном месте и ожидать, Бог знает, до какого времени, укрощения шумевших волн. Спать мне не хотелось, и наблюдать было не над чем. Рыболовы, вытягивавшие удкою маленькую рыбку подле нашего парохода, уже разъехались. Книжки у меня под руками не было никакой и я, от нечего делать, смотрел, которая из котившихся с шумом волн повыше брызгает водой, ударившись о каменный берег. Вот и все мое занятие. Невдалеке от нас, на одном судне развевалось 19 флагов. Прежде я думал, что они сушатся, но когда спросил: чьи это флаги, то мне сказали, что это судно и флаги прусские и что они развешены в таком множестве для того, что означаюсь торжественную победу, одержанную вчера Пруссаками над Французами²³. Сегодня утром, здешний Прусский консул получил с театра войны телеграмму, в которой было написано, что вчерашнего числа Пруссаки убили и взяли в плен Французов до 50.000 человек, разумеется, не без ущерба и с своей стороны. К вечеру пассажиры съехались и наш «Паналинио», как-будто желая вознаградить просроченное время, поднялся и борзо побежал в открытое море по направлению к Пирее. Но бежал он недолго: волны, брызгавшие на палубу, и крик гречанок-пассажирок заставили его возвратиться обратно и он чрез полтора часа опять остановился в Сирской гавани. Ночлег наш был на пароходе.

26 АВГУСТА.

К рассвету ветер немного притих и наш пароход опят поплыл вчерашним путем, но уже не возвратился обратно, как вчера, а хотя и не безбедственно, плыл прямо в Пирею куда и прибыл в 4 часа по полудни. В Пирее мы промедлили не более часа и по железной дороге отправились в греческий столичный город Афины. Езда наша от Пиреи до Афин продолжалась не более 15-ти минут, Дорога здесь проведена между виноградниками, подле фруктовой рощи. Прибывши в Афины, мы сели в фаэтон и поехали чрез весь город в русскую миссию, где начальник ее о. Николай встретил нас с радостью и дал помещение, кому на втором, а кому на третьем этаже нанимаемого Российским правительством дома.

ОТ 27 АВГУСТА ПО 2 СЕНТЯБРЯ.

Мы были в Афинах. Жить нам здесь, между русским, хотя и малочисленным обществом, было весело; пройтись в таком обширном и красивом городе есть где; о замечательностях же афинских и говорить нечего, их здесь так много, что я не в силах всего заметить, особенно, если заглянуть в крепость Акрополис или в Десеев храм, в которых битком набито различных статуй и всяких всячин, стоящих замечания. Археологи и в настоящее время ищут здесь древностей и находят их в большом количестве. Например: не так еще давно нашли под горой, вне Афин, целый ареопаг, Дионисия Ареопагитского; называют его так, вероятно, потому, что в этом ареопаге Дионисий Ареопагитский был членом. О первенстве его в этом ареопаге свидетельствует уцелейшее еще самое лучшее мраморное кресло с вырезанною надписью, из которой видно, что это кресло принадлежало упомянутому Святителю. А также в другом месте, на днях перед нашим приездом сюда, нашли мраморного большого быка, которому тысячи за две лет перед сим, афиняне поклонялись, как Богу²⁴. Но не буду браться за дело археографа; скажу лучше, что в Афинах есть русская каменная церковь, довольно красивая и замечательная снаружи архитектурою, а внутри живописью. Русская миссия состоит из одного иеромонаха, одного иееродиакона, пяти певцев и церковного сторожа. Через дорогу от русской миссии находится обширный сад и подле него дворец, принадлежащие здешнему королю. В этом саду я прохаживался каждый день во все время моего пребывания в Афинах. Препятствия к такой проходке я не имел, вероятно, потому, что Король с Королевой в это время был в отсутствии. По городу часто ходить мне не хотелось, потому что каждый, встречавшийся со мною, обращал на меня свой взор, как на редкость. Если приходилось мне идти между мальчиками, то нужно было слышать от них: «бербантис!» а если между взрослыми, то: «ти авто? диаволос!» т. е. первые называли меня только мошенником, а последние – прямо, диаволом. Те и другие, если удалось им заметить меня, провожали взором до тех пор, пока могли видеть. Паломнический мой костюм действительно был довольно странный, описывать который я не нахожу никакой надобности.

3 СЕНТЯБРЯ.

Сегодня, в час пополудни, мы намерены были выезжать из Афин в Пирею – к морской пристани, чтобы оттуда морским путем отправиться в Константинополь. Я приготовился к пути. За час пред отъездом, я вспомнил, что у меня есть греческие деньги и что их нужно переменить на русские. С этою целию я отправился в город к меняльщику; потом еще прошел через базар, приостанавливаясь и с любопытством смотря: то на то, то на другое, как, разумеется, на иностранное. Возвратившись с русскими деньгами, я уже не застал в миссии не только, своих спутников, но и никого из русских: кто из них пошел по своему делу, а кто поехал провожать к вокзалу моих спутников. При миссии осталась только одна прислуга из туземных греков, от которой я мог узнать, что мои спутники уже совсем уехали из Афин, взяв с собою и мои вещи, в надежде встретить меня в городе. Прислуга говорила мне: «кирие! катисте эдо!», т. е. господин! сиди здесь. Но мог ли я усидеть, оставшись от своих спутников в такой далекой стране! Конечно начальник миссии и мои спутники имели в виду, что из Пиреи не скоро придется уехать и что я могу подоспеть туда в другом поезде, которые здесь бегают целый день, или, по крайней мере, часто. Но об этом я помог узнать ни от кого. Я решил, как можно скорее отправиться к вокзалу, – может быть, думал я, еще застану там своих. А тут к большему моему несчастию, не попался мне навстречу ни один извозчик и я должен был бежать чрез весь город до самого вокзала. Теперь думаю себе, греки, увидя меня бежавшим, непременно скажут: «ти авто? диаволос!». Но это было мне все нипочем; и теперь мною овладел такой страх, который не давал стыду ни малейшего места. Прибежавши к вокзалу, я увидел, как в моих глазах тронулся поезд, в котором были мои спутники, и со свистом погремел в Пирею.... Что мне несчастному делать?! думаю себе. Кто провожал спутников сюда, тот уехал с ним и в Пирею, а я все один между греками, незнающими по-русски ни одного слова. К счастию, я знал еще прежде, что из Афин в Пирею извозчики возят фаэтоном, пассажиров. И вот, нанявши одного из таких извозчиков, стоявшего подле вокзала, я, хотя и с сомнением, отправился по широкому тракту в Пирею. Кучер мой, молодой грек, был веселый и бодрый; лошади проворны и сильны; фаэтон большой и красивый; почва под колесами мягкая; местность, чрез которую пролегает этот тракт, веселая; погода благоприятная; езда восхитительная! Но, после такого выспреннего восхищения, мне опять пришлось очутиться в глубокой скорби, а именно: прибывши в Пирею, я уже не нашел в вокзале своих спутников. Они, узнавши, что сегодня нельзя отправиться в Константинополь, пошли на ночь в одну из гостиниц, но в которую – мне неизвестно. Спрашиваю служащих при вокзале, но от них слышу одно и то же: «ден ксевро» (не знаю). Что тут делать? Положим, что еще не ночь, а день, но ведь город большой, всех гостиниц не обойти мне сегодня. К счастию, пришла мне добрая мысль спросить об этом у хамалов – специалистов по этому делу, т. е. встречать и провожать путешественников с их вещами, в гостиницу. В то время, когда я опрашивал одного из таких специалистов, у меня сзади послышался голос малютки: «эго ксевро пу ине патерес... эла эдо мази!» (я знаю, где отцы... иди сюда вместе). И я пошел с этим мальчиком. Чтобы удостовериться, действительно ли этих отцев он знает, про которых я спрашиваю; этот мальчик спрашивал меня: «пос тон калугерон? дио? ис то бриле? ден мигали?» (сколько монахов? два? в шляпах? небольшие?). Я должен был отвечать: не, не, малиста! (да, да, так точно!) потому что этот мальчик говорил признаки, действительно, точные. Идем дальше. Перешедши одну площадку, провожатый мой поворотил налево в большую гостиницу, в которой я и нашел тех, кого искал.

4 СЕНТЯБРЯ.

Часов в 11 утра, откуда-то приплыл сюда французский пароход «Маnzаlеу». Мы сели на него и в час пополудни отправились из Пиреи.

5 СЕНТЯБРЯ.

В 7 часов вечера, приплыли к городу Дарданеллам и, простояв не более двух часов, опять поплыли дальше. Нам говорили, что с этой линии, по которой плыл сегодня наш Манзалей, можно было бы видеть Афонскую гору, если бы не заслонял ее целодневный дождик. Ночь была темная, хоть глаза выколи, но Манзалей наш плыл с шумом, не видя никакого затруднения.

6 СЕНТЯБРЯ.

В то время, когда исчез ночной мрак и начало подниматься солнце, перед нами открылась чудная панорама Константинополя, а в 10-ть часов утра, мы уже шли его тесными и грязными переулками и искали приличной гостиницы. Эту столицу, бывшею когда-то всемирною столицей, ни с чем нельзя так сравнить, как с выкрашенным гробом, в котором находится разложившийся мертвец

7, 8 и 9 СЕНТЯБРЯ.

Мы были в Константинополе.

10 СЕНТЯБРЯ.

В Константинопольской гавани стоял русский пароход Константин, который был намерен отплыть сегодня в Одессу. Мы сели на него и в 4 часа пополудни отправились в Одессу.

11 СЕНТЯБРЯ.

Целый день наш пар. «Константин» плыл по Черному морю, терпя порядочные толчки шумевших волн. Теперь мне, привыкшему морской езде, качка не вредила. Я бодро ходил по спине длинного «Константина» грел, то на шумевшие волны, то на стаю откуда-то налетевших ласточек, которые до того были утомлены, что безбоязненно садились не только на веревках, снующих на пароходе, но и на пассажиров.

12 СЕНТЯБРЯ.

Еще до света мы уже были невдалеке от Одессы, но капитан почему-то велел остановить пароход и мы простояли до света не въезжая в гавань. В 6 часов утра «Константин» вступил в Одесскую гавань, где его уже ожидал адмирал и другие чиновники из Карантина. Мы выступили на берег. Вот, благодарение Богу, мы уже на своей русской земле, едем на своих русских извозчиках, в известный уже нам дом русского архиепископа, где встретили нас с радостию одни русские и больше никто. Надоело мне уже толковаться между иностранцами, а особенно между невежливыми турками. Они произвели на меня такое сильное впечатление, что еще и теперь не перестает мерещиться в моей голове их лепетание и грубое обращение, но, благодаря Бога, уже не вижу их перед глазами.

Сегодня же в 7 часов вечера, мы отправились из Одессы, разумеется, по железной дороге.

13 СЕНТЯБРЯ.

Проезжая мимо какого-либо села, я с большим любопытством смотрел на его постройки; мне казалось очень странным после и Восточных безверхих построек, видеть соломенную крышу, которая иногда больше своего здания, а также после восточного полунагого фелаха, я не мог теперь без внимания смотреть на тяжело одетого в суконную толстую сермягу русского мужика. Часов в 10 ночи я уже достиг своего любимого Богоспасаемого града Киева и первым долгом воздал благодарение всещедрому Богу за то, что Он удостоил меня посетить Св. Землю и увидеть те св. места, где обитал Господь наш Иисус Христос, во время своей земной жизни и где Он несколько раз являлся после своей крестной смерти и преславного воскресения. Благодарю теперь и всегда должен благодарить Того, Который своими пречистыми устами изрек: Аз есмь путь истина и живот, за то, что Он, после такого трудного пути, сохранил меня «цела, здрава и невредима.»

Краткие заметки о пище, употребляемой на Востоке и сумм денег, потребной для путешествия во св. землю.

В заключение своего дневника я считаю нужным сказать несколько слов о пище, какою предстоит питаться путешествующему по святой земле, так как она (пища), по значительному различию Востока от нашего отечества в климатическом отношении, весьма отлична от пищи, употребляемой у нас в России, и о количестве денег, необходимом для такого путешествия.

Простившись с Одессою, путешественник должен проститься не только с разными борщами, салом и другими, столь популярными кушаньями русского человека, но даже и ржаным хлебом, так как на Востоке он неизвестен и по имени. Запасаться в Одессе хлебом я не советую, потому что во всех гаванях приморских городов, вы еще не успеете хорошенько осмотреться, как увидите на палубе несколько или турков, или греков, или арабов с корзинами свежего белого хлеба и с криками: или «эк-мек» (по-турецки), или «псоми пита» (по-гречески) или «хубез» (по-арабски).

При покупке у турка, а еще более у грека, чего бы то ни было, нужно быть расторопным. Прежде всего, я советую заучить название употребительнейших турецких монет, наприм., бешлык (около 30 коп.), лев (около 6 коп.), ирми пара (около 3 коп.) и он пара (около 1½ коп.). Некоторые русские богомольцы, не зная названия этих монет и поэтому, разумеется, не понимая, сколько требуют от них за покупаемую ими вещь, берут в горсть этих монет больше, чем нужно, и предлагают самому продавцу брать сколько ему нужно за его товар. Но можно ли полагаться на совесть, наприм., грека и рассчитывать, что он не возьмет лишнего? Турки и арабы в этом отношении справедливее греков. Впрочем, как перед теми, так и перед другими не надо глядеть вороной.

Хорошо путешествовать людям богатым, они едут в первом или втором классе, платя за билет вместе со столом. За билет 1-го класса от Одессы до Яффы (из которой отправляются в Иерусалим уже сухим путем) платить 96 руб., а за билет 2-го класса – 63 руб., на палубе же можно переехать это расстояние за 12 руб., но в таком случае, разумеется, уже нельзя будет пользоваться на пароходе ничем, кроме пресной воды, да и за ту лоцман или матрос может пугнуть хорошенько, если заметит, что будешь умываться не морской, а пресной водой.

Кстати, нужно заметить, что и капиталисты, могут удовлетворять своим прихотям только на пароходе или в больших городах; что же касается до путешествия по пустынным местам, где встречаются одни лишь арабские бедные селения, то там уже и богач должен кушать то, что и бедняк, по неимению ничего лучшего. Кроме лепешек весьма нехорошего качества или сухих коржей, известных у туземцев под именем галет, куриных яиц, да овощей, если это бывает летом, больше ничего и не спрашивай. В некоторых только селениях мы находили свежую баранину и говяду. Но, к нашему счастью, (в Июле) уже созрели арбузы, которые следовали за нами на нашем муле по всей Палестине и которые служили нам и пищей и питьем. Возили мы с собой и воду, но так как нередко случалось, что она целый день болталась в бараньем или козлином меху и притом на распотевшем животном, то для того, чтобы утолить ею жажду без тошноты, мы окрашивали ее мутный цвет красным вином, которое на Востоке довольно дешево. Всех продуктов, могущих следовать за путешественников, или попадаться ему во время путешествия, перечислить нельзя, напр., сардинки или другие небольшие запасы могут следовать за путешественником не только из Константинополя или других приморских городов, но даже из самого Киева.

Сообщив кое-что относительно пищи, я нахожу нужным сообщить желающему предпринять подобное путешествие во св. землю, количество денег 600 руб. необходимо иметь желающему ехать в первом классе, как по железной дороге, так и морем, 400 руб. – во втором классе, желающему же ехать на самом последнем месте и готовому на все лишения, можно отправляться и с 200 руб. даже и того менее. Впрочем, нужно заметить, что цифры эти только приблизительны и вообще, показанные суммы, при менее экономической жизни, могут значительно увеличиться.

Откуда, куда, сколько часов и каким путем нужно было нам ехать, а именно:

Название (необходимое в Турции) цифр.