П. Мансуров

Очерки с православного востока

Источник

В продолжение 20 лет мне привелось жить и наблюдать за жизнью на местах, откуда наше отечество восприяло свет Христовой веры. По воле Провидения свет этот не угас на них до нынешнего дня, поддерживаясь в непрерывном предании вот уже два почти тысячелетия. Это жизненное предание не может не быть для нас дорого и я постараюсь постепенно изложить то, что мне удалось из него уловить для нас ценного.

В одном из семи городов, споривших из-за чести называться родиною Гомера, в городе, который вмещал в себе одну из церквей, к Ангелам коих обращены семь воззваний Апокалипсиса Нового Завета, я был однажды у православного его старца митрополита.

Чтобы пройти к нему, нужно было подняться по лестнице, а затем пройти по обширной площадке. На последней расположена была, кучками и порознь, и ожидала чего-то толпа народа, народа такого приблизительно, какой вмещали в себе пять притворов Вифезды, – всяких сухих, хромых и чающих избавления от всяких удручающих их зол.

Когда я вошел к митрополиту, я понял, чего они ожидали. Вереницею проходили пред старцем всякие обездоленные, каждый со своей печалью и каждый со своей надеждой. Старец не уставал слушать, утешать и помогать.

Я проезжал чрез этот город в другой раз и был за богослужением. Был Великий пост. Митрополит на своей кафедре, которая стоит в греческих церквах сбоку лицом к народу, читал молитву; он плакал, вместе с ним плакал и народ. Затем при чтении молитвы: Господи и Владыко живота моего – он сошел с кафедры и стал среди народа класть поклоны.

По окончании богослужения я пошел за старцем в его помещение; по дороге при прохождении митрополита слышались возгласы: «золотой наш».

Я был приглашен разделить трапезу митрополита; ее строгой умеренности я не удивился, но чему я удивился, это тому, что и во время обеда мне пришлось присутствовать при повторении того, чему я был свидетелем при первом моем посещении святителя: те же несчастные, женщина, жаловавшаяся со слезами на обиды, причиняемые мужем и т.д.

Я привык к доступности восточных иерархов, но впечатление, вынесенное мною в этом случае было другое. Несомненно и эта доступность прекрасная черта жизни восточных христиан, которые привыкли обращаться к духовной главе своей общины в важных и затруднительных случаях за советом и помощью в своих общественных и частных делах. При посещении восточного иерарха видишь постоянно, как сменяются один за другим, вместе и порознь, разные личности, приходящие с вопросами, касающимися церквей, школ, благотворительных учреждений, с вопросами, возникающими из отношений к правительственным властям, с изложением семейных недоразумений, с почтительными заявлениями о своих семейных радостях и печалях. Их разговоры и заявления облечены, разумеется, в соответствующую почтительную и деловую форму.

Тут я видел, однако, еще другое. Я видел народную волну, которая затопила обыкновенный состав посетителей в приемной местного архиерея: церковных епитропов, школьных и благотворительных ефоров, старейшин общин, духовных лиц, учителей, врачей, более выдающихся представителей местного общества с их семьями. Тут был и другой тон; не тон условной почтительности к сану, а слышалось непосредственное чувство, выливающееся как бы там, где ему естественнее всего было высказаться и где ему сейчас же ожидалось облегчение и утешение. Слышалась не почтительность, а ожидание и требовательность, требовательность, подобная той, которая слышалась некогда в Иудее и Галлилее и помории Тирском и Сидонском.

Неудивительно поэтому, что у архиерея богатейшего города Турции не бывает обыкновенно ни копейки, что ему приходится занимать на-право и на-лево, что ряса его бывает часто не в особенном порядке и не первой чистоты, что состоятельные люди с ним встречаются с опасением, зная, что им волею-неволею придется поделиться вследствие этой встречи своими достатками с обездоленными, что дамы боятся показаться на глаза владыке в модной шляпе, – а встретить можно этого подвижного на добро старца и пешком на улице, и в вагоне конной железной дороги. Не удивительно и то, что иноверной пропаганде, при всем ее могуществе и свободе действий на такой почве делать нечего, а что православная вера приобретает со своей стороны последователей, для которых такое обращение сопряжено со смертельной для них опасностью.

Таково непосредственное впечатление, получаемое от того, что видишь в Смирне и слышишь там о деятельности ее православного архипастыря. Постараюсь затем изложить те условия, среди которых она протекает и руководящие начала, которыми она направляется.

Поприщем непосредственной деятельности Смирнского митрополита является епархиальная церковь, обнимающая 140.000 душ. Согласно порядкам, господствующим в Константинопольской церкви, такая епархия признается многолюдной, и некоторые другие такие же епархии заключают в себе кроме центральной епархии митрополита несколько подчиненных ему епископий.1 В данном случае только отстоящая от центра епархия на несколько часов пароходного пути группа островов с 7-ью тыс. населения имеет своего отдельного епископа; остальное вышеуказанное население в 140 тыс., сосредоточенное в одном городе и в 8-ми близких пригородных селениях, находится в непосредственном ведении митрополита.

Эта сосредоточенность позволяет архипастырю осуществлять свое духовное попечение о вверенных ему душах в близком личном с ним общении. Такой объем и состав епархий являются условиями церковной жизни на Востоке, унаследованными от глубокой христианской древности. Эти условия доставляют, конечно, возможность предстоятелям отдельных церквей проявлять с особым успехом свою пастырскую ревность. В Смирнской церкви эта возможность обращается в утешительную и ободряющую для православного сознания действительность.

Действительность эта обусловлена, конечно личностью архипастыря, его духовным складом и направлением, и многолетним духовным единением со своей паствой, организованной в местную церковную общину. Смирнская церковь имеет таким образом в лице своего предстоятеля не администратора по духовным делам, а видит в нем свою духовную главу, преемника своих основателей, и вместе с тем необходимое завершение своего собственного строя.

При таких условиях на почве одной из древних апостольских церквей мы видим осуществление того понятия о цельной церковной общине, которое лежит в основании всего строя Православной Церкви. Пример такой церковной общины помогает нам уяснить себе, чем были те церкви, которые высылали на Вселенские Соборы свидетелями своей веры своих предстоятелей.

Такое понимание отношений местной церкви к вселенской жизни Церкви и такое связанное с этим понимание и уважение к достоинству своей церкви и чувство собственной с нею связи ясно видны в деятельности Смирнского архипастыря. В его устах понятно и возможно заявление, что Смирнская церковь не принимает сообщенного ему из Константинопольской Патриархш решения центрального органа духовной власти.2 Не менее света на его понимание бросает другое его заявление, – на этот раз в качестве члена этого самого центрального органа, – Патриаршего Синода, – что последний не имеет нравственного права навязывать местной церкви неугодного ей предстоятеля (дело шло о замещении кафедры в епархии со славянским населением).

В связи с вышеизложенным воззрения его на принадлежащие православному епископу положение и права выясняются из протеста его против выражений, которые слышатся иногда в устах некоторых восточных иерархов по отношению к патриаршему сану. Смирнский архипастырь восставал против выражений, которые позволяли делать заключение, что православные Епископы в Константинопольской Церкви являются представителями центральной власти Патриарха. Путем печати он привлек внимание на несоответствующие православному пониманию слова, произнесенные одним иерархом при обряде вручения жезла новопоставленному Патриарху, в которых высказывалось, что жезл вручается последнему как «пастырю пастырей".

В исполненной всяких треволнений истории Константинопольской церкви событием особого значения по своему смыслу является постановление Патриархии в сентябре 1890-го года о прекращении богослужения в Константинополе, постановление, имевшее в виду произвести давление на Порту с целью добиться благоприятного разрешения спора с последней о нарушенных Правительством правах Церкви. Постановление это приведено было в исполнение в Константинополе, а также по приглашению Патриаршего Синода на всем пространстве Константинопольского Патриархата, за исключением некоторых окраин; оно держалось в силе в продолжение 3-х месяцев, отзываясь на всем политическом положении Империи, до последовавшего после трудных переговоров соглашения с Портою, уступившей основным требованиям Патриархии.

В этом случае ярко проявилось понимание отдельными предстоятелями местных церквей высших задач своего призвания и вместе с тем своего положения в общем строе поместной церкви. Некоторые из них с большой горячностью приняли приглашение Патриархии последовать ей в защите указанным способом предоставленных Церкви прав, прав3 действительно весьма ценных для существования православного населения Турции в среде чуждого ему по духу и учреждениям государства.

Со своей стороны митрополит Смирнский, человек горячей веры, усмотревший в такой мере нарушение важнейших требований религиозной жизни, не признал себя связанным решением Патриархии и убежденно противился применению ее в Смирне. Поэтому в продолжение 1½ месяца после закрытия храмов в Константинополе богослужение в Смирне не прекращалось.

Между тем вопрос принял, однако, размеры вопроса национального и со свойственным грекам страстным патриотизмом население Смирны волновалось из-за того, что оно оставалось в стороне от общего дела, в котором участие такого центра, как Смирна, имело большое значение. При негласном руководстве греческого консульства народ стал заявлять настойчиво свои требования и устраивать шумные уличные демонстрации. Митрополит, удалившийся тем временем из города, созвал тогда представителей общины для обсуждения дела. В своем пространном обращении к ним он изложил все, что он считал неправильным с религиозной точки зрения в предложенной мере, но подчинился затем решению созванного собрания. За собою он оставил, однако, личную свободу действий и проявил с этого времени усиленную деятельность, обращаясь как к Вселенскому Патриарху с мольбой о прекращении неправильного образа действий Патриархии, так и к предстоятелям других автокефальных восточных церквей, призывая их высказаться по этому вопросу, чтобы не дать утвердиться в Православной Церкви началу «цели освящающей средства».

В этом случае проявилась ярко характерная черта жизненной деятельности Смирнского архипастыря: исключительно религиозное понимание своего призвания. Со свойственной ему непреклонной последовательностью в обращении своем к представителям Смирнской общины он основывается на изречение: «не имеем зде пребывающего града». Для него в сравнении с религиозной стороной теряют цену соображения об обеспечении земных условий существования его народа. Для того, чтобы понять всю резкость такой постановки вопроса, следует принять в соображение, что в Турции архиереи являются не исключительно духовными деятелями, но и гражданскими главами своих общин и представителями их пред государственной властью.

Подчинив себе христианские народности, Турция не могла по своему теократическому строю включить в него эти народности органически и предоставила им возле своего собственного религиозно-народного строя, основанного на Коране, внутреннюю обособленную организацию. Главою всех православных подданных султана признан был Вселенский Патриарх с обширной гражданской юрисдикцией. Каждый митрополит и епископ считается главою своей епархиальной общины, ее представителем и ответственным за нее лицом пред государственной властью.

Вокруг духовного главы общины и в помощь ему возникли общественные учреждения прежде всего для раскладки государственных податей, затем для судебного разбора семейных и вытекающих из семейных отношений имущественных дел членов общины, наконец для заведывания церквами, благотворительными суммами и учреждениями и училищами. Сам митрополит или епископ является непременным членом административного совета при местном генерал-губернаторе или губернаторе, в котором он призван быть защитником и представителем интересов своей общины. Неудивительно, что при таком сложном и важном для христианского населения круге гражданских обязанностей духовных глав общин, обязанности эти стали у многих из них заслонять чисто духовную сторону их призвания. Несомненно, что и население дорожит архиереем, обладающим политическим тактом и проявляющим способность отстаивать жизненные народные интересы.

В противоположность такому взгляду на задачи деятельности духовных глав общин Смирнский митрополит неуклонно держится духовного понимания своего призвания. Для него спасение одной подвергающейся опасности человеческой души важнее всех земных интересов его многотысячной паствы. По евангельскому слову архипастырь не колеблется оставлять все свое стадо, чтобы идти спасать одну заблудшую овцу.

Таким например нередким поводом к проявлению пастырской ревности Смирнского митрополита представляет отношение его к случаям совращения в мусульманство. Случаи эти бывают обыкновенно с женщинами и являются большею частью почти безнадежными, так как женщины эти, часто сомнительного поведения, совращаемые по любви или из выгоды, находятся уже, когда дело доходит до сведения митрополита, почти без исключения внутри гарема, и извлечь их оттуда для увещания и исполнения других формальностей, представляет в мусульманских странах большую трудность и чрезвычайную опасность. Припомним, что участие в подобного рода деле стоило жизни нашему Грибоедову, а в 1876 г. в Салониках французскому и германскому консулам. Непреклонная настойчивость митрополита в этих уже на вид безнадежных делах является исполнением до конца пастырского дела по отношению к несчастной совращенной человеческой душе, но она служит в тоже время ограждением христианской общины от дальнейших на нее поползновений.

Эти дела при непреклонности митрополита ставят, однако, с другой стороны в величайшее затруднение турецкие власти по отношению к мусульманскому населению, и к ним возводится обыкновенно источник обостренных отношений, которые почти без исключения существуют между митрополитом и представителями турецкого правительства. Между тем Смирнскими генерал-губернаторами являются обыкновенно либо бывшие, либо будущие великие визири и министры. Два из них получили непосредственно после Смирны назначение Министром Юстиции и Исповеданий и перенесли, конечно, в высшее управление недоброжелательство к митрополиту. Последнего, однако, не останавливают не только соображения о его личном положении, но и о создаваемом этими отношениями положении для всех дел его общины. Земными условиями существования своей столь близкой ему церковной общины он жертвует без колебания и оговорок, когда затрагиваются вопросы, касающиеся всеобщего и вечного назначения Христовой Церкви.

Как упомянуто было выше, Смирнский архипастырь с не меньшей последовательностью держится своего образа действий и в вопросах, касающихся общенародных интересов.

Минувшее столетие является в Европе преимущественно эпохой торжества идеи национальности, перестроившей ее политическую карту и жизнь. В своем крайнем развитии эта идея внесла в жизнь европейских народов элемент розни, обострила их отношения и узаконила в представлении широких кругов чувство международной вражды. В умах многих она привела к восстановлению языческого начала возведения патриотизма на степень религии.

Нигде может быть эти крайности не овладели настолько народными умами, как среди восточных христианских народностей.

Поприщем проявления этих крайностей и первой их жертвой явилась Церковь.

Как было уже упомянуто, общественная жизнь христиан на Востоке объединялась со времени турецкого завоевания церковью. Последняя носила греческий облик. Не успевшие еще вполне окрепнуть, отделившиеся было от Константинополя славянские церкви слились снова под турецким владычеством с обладавшей большими силами Константинопольской Церковью. Влахи и албанцы не имели церковной самостоятельности и до завоевания.

С пробуждением национального сознания первый напор его направлен был на разрыв этих духовных уз. Со своей стороны Греки отстаивали то, что им казалось историческим их культурным наследием против восставших, по их понятиям, на него варваров.

Столкновение произошло преимущественно с болгарами, так как с получившими политическую самостоятельность Сербами и Румынами дело устроилось сравнительно легко.

В этой борьбе, длящейся вот уже почти полвека, Смирнский архипастырь занял со свойственной ему решительностью вполне определенное положение. В противность исключительным народным стремлениям и страстям он неустанно отстаивал вселенские церковные начала жизни. Усилия эти встречали, однако, самый неблагоприятный ответ, так как обе стороны видели выгоду свою в обострении вопроса и достижении решительного разделения, при котором им казалось легче осуществить свои народные вожделения.

Руководимые такими побуждениями деятели болгарского движения добились султанского фирмана 1870 г., положившего) такое – странное нецерковное начало жизни поместной христианской церкви. Фирман этот дал, однако, при этом болгарам возможность создания своей особой боевой организации, приспособленной для народной пропаганды. Эта организация гораздо, конечно, дороже болгарским политикам мало говорящего их чувству и сознанию церковного единения. Они не согласились бы и теперь на замену ее участием болгар даже на равных правах с греками в общецерковном деле и вообще какой-либо связью, стесняющей одностороннюю полную свободу их политического действия.

Со своей стороны греки, освободившись от подобной же, надвигавшейся, по их взгляду, опасности участия болгар в руководстве церковным, что на востоке тождественно с народным, делом желали провозглашением схизмы на константинопольском соборе 1872 г. вырыть нравственную пропасть, которая остановила бы славянское население от последования болгарской пропаганде. Хотя расчёты эти в полной мере далеко не оправдались, но несомненно, что значительная часть этого населения в пределах Турции осталась, не без влияния этого чувства, верной Константинопольской Патриархии. На примере хотя бы столь беспокоящего болгар и мало радующего греков замещения Ускюбской кафедры мы видим, однако, как обоюдоостры политические расчёты в Церкви, не говоря уже о глубоком нравственном их вреде.

К чести Константинопольской церкви следует признать, что в ее среде, если и не возобладала, то и не угасала в живом предании вселенская истина Христовой Церкви. Так как в Церкви ценны, конечно, главным образом не те или другие мероприятия, а настроение и действия ее представителей и членов, то это живое предание, хотя бы и не осуществлявшееся в формальных постановлениях, не теряется в церковной жизни и не дает угаснуть драгоценному наследию для будущих времен.

Носителем такого высокого понимания призвания Церкви явился в самый разгар греко-болгарской распри Вселенский Патриарх Григорий 6. О личности его и благородных, не увенчавшихся, однако, видимым успехом усилиях не безызвестно в нашей литературе. Но наряду с этою светлой личностью заслуживает внимания и руководившаяся тем же духом деятельность Халкинского Патриаршего Богословского Училища, в котором поддерживались за это время лучшие церковные предания.

Во главе его с самого основания училища в 1843 г. в продолжение четверти века стоял единомышленник Григория, пользовавшийся высоким авторитетом в Константинопольской церкви, архимандрит Константин Типальдос (отличенный впоследствии титулом митрополита Ставрупольского). Уроженец Ионических островов, находившихся под английским управлением, Типальдос принужден был покинуть свою родину вследствие сопротивления его распространению Св. Писания в издании Лондонского библейского общества, а не в переводе 70, подобно тому как одновременно Григорий вынужден был по той же причине сойти, после первого своего правления с патриаршего престола.

Под влиянием строго церковного духа Типальдоса, который наложил не изгладившийся до сих пор отпечаток на весь строй – училища, последнее широко проявляло свою верность вселенскому призванию Церкви. В ответь на требования жизни Типальдос ввел в круг предметов преподавание кроме церковно-славянского и болгарский язык (замененный впоследствии русским). На наличные средства названного ректора училища издана была славянская хрестоматия, составленная одним из преподавателей славянского происхождения. В число последних принят был окончивший курс Московской Духовной Академии болгарин по происхождению, иеромонах Анфим, бывший ученик Халкинского училища. Этот Анфим призван был затем после Типальдоса стать на некоторое время во главе училища, а впоследствии могучий поток развившихся на Балканском полуострове событий вынес того же Анфима, не без тяжелой для него нравственной борьбы, на должность первого Болгарского Экзарха.

В продолжение пяти лет в ту-же эпоху ожесточенной борьбы руководство училищем возложено было вскоре после того на нынешнего Смирнского митрополита преданного ученика Типальдоса и тоже, как Анфим, славянского происхождения.4

На этом важном в строе Константинопольской церкви месте он явился неустанным противником определения собора 1872 г. о схизме. Памятником этой его деятельности, не утратившим жизненного значения до сих пор, служит обнародованный им доклад о действительности (хотя и незаконности) хиротонии в Болгарской церкви, доклад, который шел в разрез с намерениями участников собора, желавших по возможности увеличить пропасть между отделившимися последователями Болгарской экзархии и Константинопольской церковью. Последняя на практике стала применять начала, изложенные в вышеупомянутом докладе, признавая духовных лиц, рукоположенных в болгарской церкви и присоединяющихся к Константинопольской, в сане, которым они облечены были в первой.

Болгарский раскол остался для Смирнского архипастыря самым чувствительным и болезненным для него явлением церковной жизни и он не переставал ратовать в среде Константинопольской церкви против неправильного, по его мнению, направления, данного ей решения вопроса. Всякое обострение последнего встречало в нем последовательного противника. Такое противодействие проявлял он например по неоднократно возбуждавшемуся патриархией требованию о понуждении Болгарской экзархии изменить покрой одежды подведомственного последней духовенства.5

Вышеприведенные примеры жизненного понимания Смирнским митрополитом церковной вселенскости восполняются неизменяющимся отношением его к православной России.

Несмотря на все колебания настроения окружающего его греческого мира по отношению к нашему отечеству, он неизменно сохранял и проявлял те чувства, которые на Востоке объединяют духовно с Россией в глубине их жизни православные народности, чувства, которые далеко не исчерпываются одним чувством благодарности. Само по себе чувство это в народной жизни далеко не первостепенной силы со стороны греческого народа не может быть безраздельным по отношению к нашему отечеству, так как Англия и Франция в значительной мере оказывали ему в новейшей истории свое содействие наравне с Россией. Духовное единение с последней основывается гораздо сильнее на сознании нравственной с ней солидарности, которое тем сильнее, чем сильнее в народе православное сознание. Верным выразителем этого двойного сознания является Смирнский митрополит. Нет основания при этом приписывать эти его чувства славянскому его происхождению, так как те же чувства встречаются у людей одинакового с ним настроения чисто греческого происхождения.

Смирнский архипастырь не переставал никогда поддерживать, насколько то было ему возможно, отношения к представителям нашей Церкви и Государства. Бывали минуты, когда и без того столь скудные в православном мире живые междуцерковные отношения сводились между церквами Константинопольскою и Российскою к одной этой убежденной деятельности Смирнского митрополита.

Особое значение для общей жизни Константинопольской церкви имела последовательная посылка им молодых людей для окончания своего образования в наши Духовные Академии и другие учебные заведения. В настоящее время как в составе Патриархии, так и Халкинского Богословского Училища имеются молодые люди из этих воспитанников Смирнского митрополита, окончивших курс наших духовных Академий, которые заслужили себе общее признание и доверие. Им приходится выдерживать при этом в общественном мнении сравнение с более многочисленными воспитанниками зап. европейских (в значительном большинстве – германских) университетов.

Скрепляя по мере сил узы, объединяющие вселенскую православную Церковь, Смирнский архипастырь бдительно следит с другой стороны за ее целостью в области его пастырского ведения от покушений пропаганд. Плодом его ревности являются послания его к своей пастве, направленные к охранению ее от соблазнов действующих в ее среде, преимущественно латинских, учреждений и деятелей. Малоуспешная вообще среди греков деятельность латинских и протестантских миссий не может похвалиться какими-либо приобретениями и в Смирне.

Усиленные старания Льва 13 и обращение его к восточным православным христианам с призывом к единению с Римом вызвали со стороны Константинопольской церкви в патриаршество Анфима 7 в 1895 г. известный ответ в виде окружного послания. К составлению последнего привлечен был митрополит Смирнский, считающийся хорошим латинистом, вместе с ученым иерархом издателем «Учения Двенадцати Апостолов», митрополитом Никомидийским Филофеем Вриенмием и митрополитом Филадельфийским (ныне Мефимнским) Стефаном.

Все вышеизложенное, я полагаю, достаточно выясняет нравственную личность Смирнского митрополита, как человека, без послаблений и сделок идущего по избранному им пути. В его деятельности не существует соображений о том, с кем и с чем придется ему на этом пути войти в столкновение из-за служения тому, что он считает истиной. Ему приходилось всенародно в заседании административного совета слышать от высшего представителя государственной власти грозные слова: Деспот6 ефенди7 – человек неверный (турецкой державе); бывали времена, когда по всему фанатическому эллинскому миру слышался вопль о предательстве «болгарином» народного дела и не сдержанная южная толпа разражалась в самом храме бранными на него криками; еще недавно весь состав Синода Константинопольской церкви с Вселенским Патриархом во главе единогласно постановлял выразить старцу митрополиту свое порицание за «строптивое» противление постановлениям высшей духовной власти. Одушевленный горячей верой Смирнский архипастырь не ищет поддержки в людях, но он нисколько однако не проникнуть духом отчуждения от них. Как мы видели выше, он несет им сам горячую христианскую любовь. Любовь эта распространяется на всю Церковь и на весь род человеческий и находит постоянное поприще деятельного проявления своего во вверенной ему церковной общине.

Со своей стороны последняя отвечаете любовью на эту изливающуюся на нее любовь. Характеристика личности предстоятеля Смирнской церкви приводит неизбежно и к некоторой характеристике нравственно связанной с ним церковной общины, что в свою очередь дает дополнительные данные для понимания личности Смирнского митрополита.

В вышеизложенном мы видели, что деятельность Смирнского архипастыря сосредоточивается почти исключительно на религиозной стороне его призвания; деятельность эта служит как бы продолжением его личной религиозной жизни. В дороге ли, в гостях ли при наступлении установленного часа вечерни он становится для прочтения службы с сопровождающим его диаконом, не стесняясь присутствием посторонних. Не стесняясь никакими иными соображениями, он будет отстаивать от соблазна и насилия до крайней возможности, часто вопреки очевидности, вверенную ему христианскую душу. Так и в отношении к своей общине он стремится вести ее, прежде всего, к вечным целям.

Трудно было бы утверждать, чтобы общественно-административная жизнь общины была предметом столь же настойчивого внимания митрополита. Часто становятся общим достоянием сведения о неурядицах в многочисленных учреждениях общины и о столкновениях между представительными ее собраниями; выше говорено уже было о положении, создаваемом общими натянутыми отношениями митрополита, главы ее, к местной государственной власти. Все это может служить доказательством тому, что Смирнский митрополит в руководительстве общественной жизнью не проявляет тех способностей, которые ценятся весьма высоко на Востоке и которые во многом обеспечивают христианскому населению сносное существование среди чуждого ему мусульманского государственного строя. Несомненно, что интересы общины в этом отношении часто страдают. Но не только интересы, нередко и столь напряженные в греческом народе национальные чувства не встречают со стороны Смирнского митрополита того отклика, отказ в котором при высокомерии «эллинов» кажется им оскорбительным. Митрополит между тем не стесняется выказывать свое отрицательное отношение к разным столь ложным по духу, но якобы патриотическим проявлениям их чувств.

Эти интересы и эти чувства достаточно объясняют неоднократное появление в среде общины духа протеста против действий ее главы, протеста всегда, впрочем, останавливающегося пред нравственной личностью иерарха. При более обычных условиях, несомненно, что этот протест увлек бы всю общину, а такая могущественная община, как Смирнская, достигла бы, конечно, удаления неугодного ей главы. Перемещение на более выгодные кафедры является обыкновенно преобладающим вожделением большинства членов Константинопольского Синода и стремление их в этом смысле служить едва-ли не главным источником неустойчивости верховного правления Константинопольской церкви. Смирнская кафедра является, конечно, одной из наиболее привлекательных для иерархов этой церкви и нередко возникали предположения о перемещении нынешнего ее заместителя. Для облегчения исполнения такого замысла предполагалось назначить его на первую по рангу кафедру Константинопольской церкви в Кесарию Каппадокийскую или выставить кандидатуру его на Антиохийскую патриархию.

Вожделения эти не могли, однако, до сих пор осуществиться, так как могущественнее их оказывались другие основные течения народной жизни, которые не позволяют устранять такого человека, как Смирнский архипастырь. Конечно, тут действует не безотчетное обаяние личности, так как мы знаем, что и высочайшая и святейшая личность в истории не остановила злобы человеческой. Несомненно, что в личности и деятельности Смирнского иерарха есть стороны, которые отвечают нравственным понятиям и требованиям народа. Присутствуя при богослужении и общей молитве архипастыря с народом, понимаешь, чем последний дорожит в нем и за что прощает он ему некоторые недочеты и ошибки, которые, быть может, проявляются в его деятельности. Для народа дорого то, что он видит в своем архипастыре руководителя к высшим целям жизни, руководителя, который по учению первого насадителя веры Христовой на малоазиатском побережье «не суди что ведети» кроме «слова крестного». Если народ этот, столь трудно понимаемый, хотя столь долго действующей на мировом поприще, во многом остается, как греки сами любят повторять «toujour la mȇme canaille que du temps de Periclés», то при всем влекущем его к низу легкомысленном эгоизме и непостоянстве, в его среде не угасает огонь преданности высшим идеалам, который не дает ему нравственно погибнуть. Нигде сознание личности не достигает, кажется, такой остроты, заставляющей у греков столь часто служить эгоистическим страстям все святое человеческой души. Нигде, однако, и отречение от всего земного ради служения высшему призванию человека не стояло и не стоит выше, чем среди греков. Нет народа, который свою народную личность ставил бы в своем исключительном высокомерии выше и который доходил бы дальше в своем ожесточении по отношению к другим народностям. В то же время, однако, в среде его церкви сохраняются живые предания о вселенском призвании Христовой Церкви и в строе этой его народной церкви находят себе признанное место одушевленные носители этих преданий. Не сомневаемся, что эти предания призваны еще сослужить великую службу Церкви и человечеству.

Один из носителей и провозвестников этих преданий, восприявший архипастырский подвиг свой по преемству служения от апостола любви, Смирнский иерарх в горячем своем чувстве любви к человечеству уже видит духовными очами единение последнего осуществленным, и нельзя вернее завершить его характеристику, как основной мыслью его новейшего произведения: «О Святой Троице». Мысль эту он усматривает в переданных возлюбленным ученикам Христовым словах первосвященнической молитвы Спасителя о единении Его верных последователей по образу единения Его с Божественным Его Отцом. Основываясь на этом евангельском слове и проникнутый его смыслом, Смирнский иерарх указывает в столь ясно представляющемся его духу единении человечества путь к посильному проникновению в высочайшую тайну жизни Божества во Святой Троице, как в источник совершенного единения в совершенной любви.

Так служит Богу и человечеству Смирнский митрополит Василий, но, по милости Божией, на Православном Востоке он подвизается добрым подвигом не один и в следующих очерках я постараюсь изложить то, что мне привелось там еще видеть.

1 Мая 1904 г.

* * *

1

Облегающая Смирну Ефесская епархия имела до последнего времени на население в 120.000 правосл. христиан митрополита и четырех епископов. Две более удаленные епископии возведены несколько лет тому назад на степень независимых митрополий.

2

Как передают, такой ответ дан был митрополитом по поводу сообщенного ему постановления об отлучении от Церкви членов Смирнской общины.

3

Права эти касались: 1) обеспечения суда над духовенством от непосредственного вмешательства светской власти; 2) сохранения авторитета церковного суда в семейных делах, вытекающих из развода; 3) обеспечение свободы христианского завещания от мусульманского законодательства; 4) сохранения за Церковью независимости в училищном деле.

4

Не лишне отметить, что в Константинопольской церкви происхождение не имело значения для занятия церковных должностей. В 19 веке правили два или три патриарха, о которых точно известно, что они были славянского происхождения. Один из них Хрисанф, в 20-х и 30-х годах, считается одним из лучших патриархов, а племянники его явились впоследствии видными деятелями в болгарском движении. Эллинизм сознавался не столько как раса, сколько как культура. В последнее время получил значение, конечно, и вопрос расы.

5

Вопрос этот о покрое одежды духовенства, при относительной свободе пропаганды, является на Востоке одним из очередных, так как населению не всегда легко распознавать представителей различных церквей. Римская церковь напр. для облегчения своих усилий привлечь к себе православное население пользуется, между прочим, и этим средством, облекая униатское духовенство в привычное для народа одеяние и сохраняя в точности, особенно со времени Льва 13, все православные церковные обряды и обстановку.

6

Греч: владыка.

7

Тур.: господин принятое турками обращение к архиереям


Источник: Очерки с православного Востока : Оттиски из №№ 7-8 "Богословского Вестника" за 1904. / П. Мансуров. - [Сергиев Посад] : Свято-Троицкая лавра, собств. тип., 1904. - 20 с.

Комментарии для сайта Cackle