О возникновении Московской синодальной (патриаршей) библиотеки

В четвертой главе 5-го тома, посвященной состоянию России от нашествия татар до Ивана III, Карамзин говорит: «Греция до самого ее падения не переставала действовать на Россию: брала от нас серебро, но давала нам вместе с мощами и книги. Основанием Московской патриаршей библиотеки, известной в ученой Европе, была митрополитская, заведенная во время господства ханского над Россиею и богатая не только церковными рукописями, но и древнейшими творениями греческой словесности».¹ Очевидно, историограф, хорошо знакомый с составом Патриаршей библиотеки, которая владеет славяно-русскими рукописями, начиная с памятников ХI в., чисто умозрительно сделал свое построение. Патриаршество на Руси выросло из митрополии, и Патриаршая библиотека, так сказать, естественным путем развивалась из библиотеки митрополичьей. Савва, в предисловии к указателю Патриаршей библиотеки, изд. 1858 г., примыкая к мнению знаменитого историографа, с своей стороны подкрепляет гипотезу Карамзина лишь тем доводом, что «в составе патриаршего книгохранилища имеются и рукописи с именами древних первосвятителей московских, как-то: Киприана, Фотия и др., а также царские жалованные грамоты, данные на имя некоторых митрополитов всероссийских» (стр. 1). В основе этих рассуждений не лежит ничего, кроме естественного предположения, что руководители церковной жизни на Руси должны были иметь при себе известный, конечно не очень значительный книжный фонд, что он должен был увеличиваться по мере движения церковной жизни от древнейших времен к нашей эпохе и мог развиться в целое собрание. Это – часто появляющееся в исторических работах умозаключение от возможного к действительному, без должной опоры на документальные показания.

После работы Белокурова², документально доказавшего, что весь греческий Фонд Патр. Библ. вывезен в 1654 г. Арсением Сухановым с Афона (за исключением незначительного числа рукописей, попавших из царской библиотеки и заподписанных Арбеневым), указание Карамзина на греческие рукописи пало бесповоротно. Таким образом речь может идти лишь о древности славяно-русского Фонда Патриаршей библиотеки, как известно, заключающего в себе очень почтенное количество рукописей пергаменного периода. Подпорки Саввы к гипотезе историографа касаются, очевидно, славянского Фонда библиотеки, но нельзя сказать, чтобы они являлись сколько-нибудь солидными и основательными. Во-первых, подлинных грамот великих князей на имя русских митрополитов в Патриаршей библиотеке нет, а имеются с них списки частью XVI в., в известном сборнике № 276, широко использованном в Актах исторических, где он цитуется под старым № 173. Во-вторых, если бы даже и были подлинники грамот, это говорило бы за древность Патриаршей библиотеки не больше, чем наличие в Воскресенском собрании того же книгохранилища Пандектов Антиоха XI в. и Цветной Триоди первой половины XII в., свидетельствует в пользу возникновения этого собрания не при патриархе Никоне (ранее и монастыря самого не было) во второй половине XVII в., а, скажем, в XII или XIII в. С именем митрополита Фотия в Патриаршей библиотеке связаны 16 поучений и завещание, но, находясь в составе Макариевских Миней, они решительно ничего не дают для укреплении гипотезы Карамзина. Не лучше обстоит дело в данном отношении и с митр. Киприаном. Служебник Патр. библ. № 601, пергаменный, принадлежит XIV в., когда действовал этот митрополит; с л. 40 книги идет подпись: «служебник Киприана митрополита Московского и всея России, писан его рукою с греческого переводу в лета 6905». Но свидетельство это принадлежит 2-й половине XVII века, когда, в видах борьбы с старообрядчеством, усвоили и рукопись Патр. библ. № 605 Антонию Римлянину, умершему в 1147 г., хотя книга имеет тератологический орнамент, обычный для XIV в., да и по письму не может принадлежать эпохе Антония. Продолжая мысль Саввы, можно указать на припись к № 915, л. 1 «Книга Варлама митрополита», правившего русскою церковью с 1510, но 1522 гг., но и она говорит очень немного для древней истории патриаршего собрания. Эта книга – знаменитая Геннадиевская библия, сработанная в Новгороде, вероятно увезенная ее собственником в Чудов монастырь на Москве, куда удалился Геннадий с Новгородской архиепископии. Здесь, после смерти опального епископа, мог так или иначе приобрести ее Варлаам, но положил он бессмертный памятник не в митрополичью библиотеку, как бы следовало по гипотезе Карамзина и его сторонников, а в Троице-Сергиеву лавру «по своей душе и по своих родителех». Митрополит Макарий из двух изводов своих Великих Миней Четьих, можно сказать, дела всей его жизни, один оставил в стольном храме Новгорода Великого – св. Софии, а другой дал в стольный же храм Москвы – в Успенский собор «на память своей души и по своих родителех». И вообще мы должны сказать, что наши иерархи жертвовали книги или в стольные храмы при своих кафедрах, или в место своего пострига, так сказать, в свой «отчий дом». Во всех этих случаях, как говорят многочисленные приписи, имелось в виду вечное поминовение и самих дарителей и их родителей. Жертвовать что-либо в «митрополичью библиотеку», которая не могла иметь синодиков и совершать поминовенья по своим жертвователям, для древнерусского человека значило изменять старозаветным убеждениям.

Крупный знаток русской письменной археологии, Викторов о возникновении патриаршего собрания выражается так: «вопрос о времени образования Московских библиотек принимает более прочную форму; он совпадает с вопросом об исправлении книг. А так как исправление книг у нас начато собственно патр. Филаретом Никитичем, то и историю московских библиотек (типографской и патриаршей) древнее сего времени возводить нельзя. К этому времени, по нашему мнению, относится и основание библиотеки патриаршей»³. К мысли Викторова целиком приобщился и А.А. Покровский в своем объемистом труде⁴, заострив ее таким образом, что патриаршая библиотека возникла только в XVII в. и притом во второй его половине.

Викторов, во-первых, учел факт, что дли печатания книг, как бы кустарно оно ни велось, нужен был выбор между списками, а потому и сосредоточение их в виде библиотеки (хотя бы и малого объема); во-вторых, оценил по достоинству, что уже по описи 25 августа 1630 г.⁵ при патриаршем дворе значится печатных и письменных книг 355, а опись Волынского и дьяка Образцова 20 октября 1631 г.⁶ знает и «книгохранительную палату на государеве патриарше дворе». Рассматривать эти описи, как перечни личного имущества патр. Филарета, и книгохранительную палату, как отделение его рабочего кабинета, выражаясь современным языком, нет никакой возможности. Оставляя в стороне строго официальный, краткий и сухой язык описей, аналогичный позднейшим описям Патриаршей библиотеки, участие официальных лиц – дьяка и боярина, замечание «на государеве патриарше дворе», – обратим внимание на приписи, соскользнувшие с беглого дьяческого пера. По этим приписям оказывается, что часть книг, бывших в книгохранительнице к 1631 г., принадлежала Крестовой палате (106), домовым церквам патриаршего двора,– трехсвятительской (77, 105, 108) и соловецких чудотворцев (57, 52, 68), дворцовым патриаршим селам, Голенищеву (50, 51, 83), Пушкину (82), Сабурову (84), патриаршему Волкову монастырю (88); часть осталась от патр. Иова и имеет его подписи (18, 48, 77). К этой группе должны быть отнесены и книги, писанные в Старице, в виду известной связи первого российского патриарха с этим городом, и их крупного (опись называет его большим) письма, которое было необходимо для сильно подслеповатого Иова (1, 9, 75, 81). На одной из таких книг с большим письмом (Синод. 309) есть и прямое свидетельство в пользу высказанной мысли: «книга, потребник, а писал ее по патриархову приказу старец Мисаило Гневашев в Старице». К группе книг, оставшихся от Иова, следует прибавить Служебник, присланный смоленским архиепископом Феодосием «в доводе на попа для раскольных слов» (56), так как этот архиепископ упоминается в Строевских списках под 1599 и 1604 гг., временем правления Иова. Одна книга (66) названа келейной патриарха Гермогена. Принадлежащими лично патр. Филарету можно считать разве (да и то с большой осторожностью) книги, которые названы «патриархова» (110, 113), «домовая» (37), «домовая патриархова двора» (109, 118). Упоминаемый в описи «книгохранитель Данила» (он же черный дьякон Данила, 95)⁷, конечно, не мог получить свое звание от 5 или 10 книг, принадлежавших по документу (и то предположительно) патр. Филарету лично. Но самое интересное в Описи 1631 г. – упоминание под № 16 книги «казенной», под № 67 «из митрополичьей казны» и заметка (21): «Соборник, а в ней на первой цке подпись – одна рука с казенными». Итак, Опись 1631 г. является перечнем дополнительного собрания древне-русских письменных реликвий к основному Фонду – «казенному» или точнее «митрополичьей казны», который, как следует из самого его названия, существовал ранее учреждения патриаршества (26 января 1589 г.), в период правления русской церковью митрополитов. Имеем и с другой стороны свидетельство, решительно и безоговорочно подтверждающее только что высказанную мысль. На слав. Син. № 536 (лл. 1–4) читается примись: «лета ꙁч҃аⷢ (можно читать и чꙁ, так как остается неясным, «а» ли выправлено из «ꙁ» или наоборот) сентября в а^д сия книга охтай глас взят из митрополичи казны и отдан к соловетским чюдотворцем (т. е. церкви во имя их на патриаршем дворе в Москве), а в казенных книгах Угрима Горскина не писан». Итак, к началу 1582 г. или 1588 г., во всяком случае, до учреждения патриаршества в Москве, не только существовала митрополичья книжная казна, но и была ее Опись, собранная Угримом Горскиным. Документальные данные непреоборимо заставляют нас, при ответе на вопрос о времени возникновения патриаршего собрания (рукописей, признать этим временем не XVII в., как думал Викторов, а митрополичий период, до учреждения патриаршества в 1589 г., как полагал Карамзин, хотя и без документальных оснований, руководясь одной интуицией.

Вышецитованная Опись 1031 г. называет трех митрополитов, связывая с каждым из них всего по одной книге: Пролог с сентября (49) Геронтия митрополита (правил 1473–89), Соборник (100) – митрополита Даниила (правил 1522–39) и книга (55) Служебник в десть – Макария митрополита (правил 1543–64). Геронтий не был человеком книжным, и предполагать у него более или менее солидное собрание рукописей (хотя бы такое, как у Иоасафа Скрипицына) мы не имеем решительно никаких оснований. Его Пролог мог оказаться в патриаршем собрании книг в качестве купленного «на торгу» или вообще попавшего случайно. Митр. Даниил был человек для XVI в. широкой начитанности, но его 17-летняя деятельность но управлению русской церковью известна главным образом угодливостью пред великим князем и крайней мстительностью в отношении недругов (дело Максима Грека). Robustus et obaesus (могучий и разъевшийся), по словам Герберштейна, придававший при выходах к народу своему лицу бледность окуриванием себя серой, он жил на митрополии всецело для собственного удовольствия и, видимо, не обнаруживал охоты к церковным начинаниям широкого масштаба. Начитанность Даниила вероятнее всего, тем и ограничилась, что он воспринял за свое долгое пребывание в Волоцком монастыре в качестве старца и игумена. Характерно, что мы совсем не знаем сколько-нибудь ценных книжных даров Даниила в какую-либо обитель (прямее всего Волоколамскую), хотя за 17 лет правления богатой митрополией «всея Руси» он должен был приобрести немало средств, из которых можно было делать вклады. Преемник Даниила на митрополии Иоасаф Скрипицын и правил ею всего три года, и, тем не менее, бывшие собрания Троицкой лавры и академическое получили от него целый ряд роскошных рукописей⁸.

Совсем в ином свете предстает пред нами третий персонаж из упомянутых в нашем документе – митр. Макарий, который хотя сам и не был выдающимся для своего времени книжником и литератором, умел, однако, собрать около себя виднейших деятелей на поприще письменности. Любопытно, что даже такой невысокий по положению человек, как ключник Макария Севастьян, имел серию книг. Одна из них, Устав (Син. библ. № 334) 10 августа 1562 г. была дана в церковь риз положения на митрополичьем дворе, Составить две четьих библиотеки, какими являются Софийский и Успенский изводы Миней, нельзя было, не окружив себя так или иначе книгами. Давая свой монументальный труд Успенскому собору, Макарий, во вкладной к месяцу сентябрю, не ограничивается тем, чтобы сделать «вечный поминок по своей души и по своих родителех», как было исстари принято. Нет! Он заботится о том, чтобы его Минеи послужили «в душевную пользу настоящим (но теперешнему словоупотреблению всем, кто будет) митрополитом всея Руси», не говоря о протопопах, протодьяконах и др. церковниках, которые должны, по мысли этого иерарха, прочитывать даримые книги «по благословению митрополита или церковного чиноначальника», быть может in spe патриарха всея Руси. Мысль о собрании в центре тогдашней церковной и политической жизни – Москве, митрополичьей библиотеки, которая могла бы обслуживать всю Русь со всем ее чиноначалием, нигде не выражена с такой яркостью, краткостью и вместе простотой, как в процитованной вкладной.

Стоглавый собор 1551 г., прямое детище митр. Макария, вменял в обязанность высшим служителям церкви: «а которые будут святые книги и евангелие и апостолы и псалтыри и прочая книги в коейждо суть церкви, обрящете неправлены и описливы, и вы бы те все святые книги с добрых переводов исправили соборне... также которые писцы по городом книги пишут и вы бы им велели писати с добрых переводов, да написан правили, потом же бы продавали, а не правив бы книг не продавали»⁹. Кому-нибудь надо было проводить в жизнь постановления, созревшие, конечно, гораздо раньше 1551 г., когда они оформились, и естественнее всего было митрополиту подать пример в данном отношении, митрополиту, от которого, думать надо, исходило и самое определение Стоглава. Вот почему невольно делаешь заключение, что Макарий задался целью, как он объясняет сам, собрать «все святые книги, которые в русской земле обретаются». Имелось в виду дать в руки правящих лиц в широком смысле этого слова, материал для справы, так сказать процензурованный и благословенный высшей церковной властью. «Многи труды и подвиги подъях», говорит Макарий в той же вкладной, «от исправления иностранских и древних пословиц, преводя на русскую речь». Словоохотливый писец Макариевской Минеи Четьей за май, Мокий говорит нам о времени после 1553 г.: «бысть повеление от царя и великого князи Иоанна по многим градом писати святые книги». Ближайшим образом это свидетельство касается царского извода Великих Миней, но, так как в нем являются редакции, неизвестные Софийскому и Успенскому изводам тех же Миней, то слова Мокия мы имеем право понимать гораздо шире – в смысле добывания памятников, вообще Москве мало известных или в ней не распространенных. Книги «по многим градом» переписывались, надо думать, на средства Приказа Большого Дворца, который исстари ведал духовенство в его гражданских делах и оказывал ему свое покровительство и помощь. Здесь на содействие митрополиту идет царь со своими дворцовыми богатствами, являясь его товарищем по осуществлению постановлений Стоглавого собора, так как и этот собор был совместным творением Ивана Грозного и Макария. Но светская власть преследовала в данном случае, конечно, не чисто и исключительно церковные интересы, а свои политические и гражданские. Придавая блеск московскому царству и возвышая его, она старалась освободить «Третий Рим» от давления на него духовных Афин в виде Новгорода и Пскова с их залежами древне-русской письменности, которые были пощажены во время наскоков на Русь татар и других кочевников. Этот процесс передвижения духовных ценностей из Новгорода со Псковом в Москву с исхода XV в. производился главным образом Волоколамской обителью, к которой митр. Макарий имел самое близкое отношение.

Вот при каких условиях, по нашему убеждению, возникла знаменитая в истории нашей духовной культуры Патриаршая библиотека с ее древнейшим ядром – казенными митрополичьими книгами. В основу этого собрания легли рукописи, оседавшие, так или иначе, в связи с предприятием Макария по сосредоточению в Москве всей четьей письменности дли вечного назидании и руководства грядущим поколениям. Раз дело обстояло так, в патриаршем собрании рукописей мы, прежде всего, должны поискать экземпляров, принадлежавших лично митр. Макарию. В XVI в. корень книги обыкновенно оставался чистым, и пометки разного рода производились чаще всего извнутри верхней доски, которая тогда не подклеивалась бумагой, или в более редких случаях на первом листе, не заполнявшемся текстом, чтоб письмо не страдало от трения о доску. Если бы в 1794 г. рукописи патриаршего собрания не были переплетены в нынешний обычный для них картон, крытый коричневой кожей с нелепыми иногда оттисками на корне, мы могли бы отыскать большую часть собрании, принадлежавшего лично Макарию, Теперь же мы вынуждены ограничиться сравнительно небольшой его долей.

Описи 1631 г., как мы видели, была известна помета старых митрополичьих казенных книг; знаем ее до известной степени и мы. Она существует в двух видах и, конечно, сохранилась только на переплетах, не подвергшихся казенному погрому в конце XVIII в. Первый вид – письмо очень большое, выражаясь языком XVII в., в типе старого устава, несколько расхлябанного, второй – помельче, но тоже крупное, с твердой и энергической направкой, несколько в стиле первопечатных московских изданий (Син. № 442). К группе с более крупным письмом относятся: 8 библейских книг (№ 462, ГН № 12), № 577 (ГН 19) 16 книг пророческих, № 45 (ГН 131) творения Исаака Сирина, № 525 – Мерило Праведное. Сюда же относится и № 59 (ГН 210) – Учительное Евангелие воскресное, так как пометка «два рубля»¹⁰ несомнительно принадлежит той же крупной руке. Случайно находим эту же крупную руку в сборнике № 948, переплетенном в конце XVIII в., и объясняется данный факт тем, что припись в 4 строки, означающая подобно другим содержание книги, была помещена не на доске переплета, как остальные, а на первом бумажном листе, сохранившемся и после утраты переплетных досок. Все приписи крупной руки, как видно из сопоставления с автографом митр. Макария¹¹, принадлежат этому знаменитому иерарху и делались на экземплярах его личного собрания памятников русской письменной старины. В то или другое время после смерти Макария, во всяком случае, в XVI в., его собрание было взято в «список», и Синодальный сборник № 948 занесен в него под № 46. Значит ли это, что у Макария в его личной библиотеке было 46 рукописей, или в этот список уже вошли кое-какие экземпляры его преемников по митрополичьей кафедре, сказать не можем за отсутствием сколько-нибудь определенных данных. К 1594 г. собрание Макария вошло с помощью такого или иного «списка» уже в состав патриаршей казны, как видим из Синод. № 515, лл. 1–5. Несмотря на макариевскую пометку, эта рукопись имеет вкладную: «лета 7103 (= 1594) сентября в 5 день сия книга Минея месяц июнь дана по святейшего Иова патриарха приказу; дал книгохранитель Иона ис патриарховы казны месяц июнь в церковь Ризы положения» на патриаршеве дворе. Митрополичьи книги, по их пометам, как мы видели, были известны, но хранить их в неприкосновенности, в виде цельной и обособленной коллекции, охоты не имели, в чем убеждаемся, между прочим, и из дополнения к Описи 1631 г.: «по сказке казначея старца Симона обе книги правила никонския отданы суздальскому архиепископу Иосифу на список (т. е. для копирования), а ныне тех книг нет».

Библиотека Макария, поскольку можем судить на основании указанных пометок и его вкладов в Пафнутьев Боровский монастырь (Рум. Муз. № 204) и Успенский собор (Евангелие № 5 и 12 книг Миней Четьих, единственный полный экземпляр), состояла из бумажных рукописей. В его руках была одна пергаменная Кормчая (теперь Син. № 132) 1282 г., на приклейном пергаменном листе которой читаем припись его руки: «правила софейския старые дал их князь великий Василей Иоанович всея Руси архиепископу Макарию, как его с Москвы в Новград отпустил; а велел их князь великий в Софеи положити по старине в лето 7034 (1526)». Макарий воспользовался памятником для того, чтобы вернуть его в место его возникновения, откуда он был во второй раз извлечен (в первый раз, вероятно, Иваном III при покорении Новгорода в 1478 г.) погромом опричнины. Весь же вообще цикл пергаменных славянорусских памятников патриаршего собрания возник позднее Макарьевского времени. Сюда перешли (когда – неизвестно) пергамены: а) награбленные в Новгороде при его разгроме опричниками в 1570 году; б) редчайшие памятники (напр., №№ 108, 247, 202 и др.), вывезенные патр. Никоном с Севера от времени митрополитствования в Новгороде и обычно снабженные его клятвенной приписью; в) отобранные в Новгороде и Пскове по указу патр. Иоакима «на обличение раскольников» и просто для того, чтобы защитники старого обряда не имели их на примете и не извлекали из них доводов против господствующей церкви¹².

Из всего вышеизложенного делаем следующие выводы.

1) Патриаршее собрание рукописей славянорусских (Синодальная библиотека тож) возникло не в период времени до XV в., как думал Карамзин, и не в XVII в., как полагал Викторов.

2) Справедлива мысль историографа, хотя и не подкрепленная доказательствами, что в основании патриаршей библиотеки лежит библиотека митрополичья, только не старших киевских или владимирских митрополитов и не первых московских.

3) Основоположником патриаршего собрания древнерусских письменных останков был знаменитый русский книголюб и меценат, митрополит Макарий, рукописный Фонд которого, в неопределенном пока размере, является первоначальным зерном, откуда, с течением времени, выросли «митрополичья казенная», а затем и патриаршая библиотека¹³.

4) Пергаменный Фонд Синодальной библиотеки, давший повод Карамзину говорить о возникновении ее во время «господства ханского», составился в послемакарьевскую эпоху, главным образом при патриархах Никоне и Иоакиме, во второй половине XVII века.

Москва. 8 II 1933