О Происхождении иудейского эллинизма в Александрии

Речь, произнесенная 22 декабря 1911 года, перед защитой диссертации: «Филон Александрийский. Жизнь и обзор литературной деятельности».

Сочинение, подлежащее рассмотрению в настоящем собрании, ставит своей целью дать очерк жизни и обзор литературной деятельности иудейского писателя Филона. В истории Филон известен, как один из представителей, так называемой, иудео-александрийской теософии, или богословия – направления, характерную черту которого составляет стремление соединить начала иудаизма с элементами греческой, или точнее, эллинистической культуры. В литературной деятельности Филона основные черты этого направления нашли наиболее полное и яркое выражение. Это обстоятельство, а также огромное влияние, которое оказал Филон на последующую историю человеческой мысли, преимущественно, на историю христианства, и побудили меня остановиться на изучении его, именно, литературной деятельности. Содержание и характер этой деятельности я и постарался очертить в своем сочинении.

Однако, задача историка состоит не в том только, чтобы изобразить известное явление, но чтобы и понять его, т. е., прежде всего, объяснить его происхождение, показать условия его возникновения. Эта последняя задача, в данном случае, заслуживает тем большего внимания, что характер и направление литературной деятельности Филона находятся в столь резком противоречии с основным направлением духовной жизни позднейшего иудейства, что невольно вызывают вопрос, как могло иудейство породить такое своеобразное и чуждое всему его духовному складу явление, как философия Филона? Строгая национальная замкнутость и исключительность иудеев, их пренебрежение и отвращение от всего языческого, стоят, по-видимому, в решительном противоречии с широким космополитизмом Филона, с его преклонением перед греческими мыслителями и греческой культурой.

При объяснении особенностей мировоззрения Филона, ограничиваются обыкновенно указанием на то, что почва для них была уже вспахана и разрыхлена предшествующими писателями, что Филон, таким образом, жил и дышал атмосферой, уже в значительной степени пропитанной элементами греческой культуры. Такое утверждение, конечно, справедливо, но ограничиваться только им, значит не решать вопрос, а лишь на время отодвигать его, так как вслед за ним невольно напрашивается вопрос: а чем же объясняются особенности мировоззрения предшественников Филона? Отвечая на этот вопрос, указывают на особые условия жизни Александрийских иудеев, которые, будто бы, и породили направление, известное под именем иудео-александрийской теософии, лучшим представителем которого является Филон.

Справедливо и это утверждение, и оно, несомненно, ближе приводит нас к началу, к самому зарождению рассматриваемого исторического явления. Но все же и это объяснение не устраивает всех недоумений. Ведь эллинистические влияния имели место не только в космополитической Александрии, но и во многих других местах, где жили тогда иудеи, даже в самой Палестине. С другой стороны, в эпоху Еврейского Ренессанса в XI–XII вв. (в Испании) влиянию на иудеев иноземной культуры открыт был даже более широкий доступ, чем в Александрии. И однако литература этой эпохи стоит гораздо ближе к воззрениям правоверных иудеев, чужда тех крайностей, с которыми мы встречаемся у Александрийских иудеев. Следовательно, происхождение иудейского эллинизма Александрии нельзя объяснить лишь особыми условиями жизни Александрийских иудеев. Такое объяснение носит слишком внешний характер. Корней его нужно искать гораздо глубже. Благоприятная для него почва должна находиться, прежде всего:

а) в самом характере духовного развития позднейшего иудейства

б) в характере той культуры, которую воспринимали евреи.

Одним из наиболее важных событий в истории иудеев, справедливо признается плен Вавилонский. Влияние его на последующее духовное развитие иудейства огромно. Грозная эпоха плена убила многое из того, что ранее было прочно и жизненно, и наоборот, слабым и еле заметным росткам дала возможность распуститься в пышное и ветвистое дерево. Для нас, в данном случае, важно, конечно, отметить лишь ту черту в характере религиозных воззрений послепленного иудейства, которая имеет ближайшее отношение к рассматриваемому вопросу.

Пребывание в плену было наиболее сильным толчком к развитию номизма. В период долгих страданий плена, народ иудейский, если и не весь, то лучшая часть его, осознал причину своего несчастья, осознал также и то, что от возможного повторения его народ может спасти лишь удаление причины бедствий – разнообразного нарушения заповедей Иеговы, должен был сделаться основой всего общественного и частного строя жизни иудеев. Ему одному должно повиноваться, и по его указаниям устроять свою жизнь.

Однако это господство закона не было исполнением пророчества Иеремии о том, что настанет время, когда Божественные заповеди будут напечатаны на сердце человека (Иер.31:31–34). Напротив, теперь с особенной силой начинает развиваться тот исторический процесс, который, в конце концов, поставил закон совершенно вне этого сердца, как чуждый ему и совершенно внешний императив. Плен осязательнейшим образом доказывал сознанию иудеев, что внешнее благополучие их возможно лишь на почве строго законных отношений к своему Иегове, что за исполнение закона Иегова награждает, а за нарушение карает. Следовательно, иудею, в собственных же его интересах, оставалось соблюдать предписания закона и исполнять их со всей точностью. Он это и делал. Но почему? Именно потому, что это было в его интересах, потому что он знал, раз закон нарушен, его ожидает кара, а раз исполнен, все равно, даже как бы ни был исполнен, иудей считал себя вправе ждать награды. Закон – это договор Иеговы со своим народом. В нем, как в договоре, каждая сторона предъявляет свои требования, и в то же время принимает на себя известные обязательства. Впоследствии талмудисты говорили даже: Бог потому и дал своему народу столько заповедей, чтобы давать ему возможно больше наград.

Таким образом, внутренняя нравственная основа известного поступка приравнивалась к чисто внешней законосообразности его, и Божественный закон с высоты внутреннего жизненного начала низводился на степень внешнего юридического кодекса.¹ Наиболее существенное в нравственной жизнедеятельности переносилось из центра на периферию. Закон весь разбился на отдельные акты, на частичные деяния, на дробные поступки, которые даже сами по себе имели известное значение и ценность, независимо от сопровождающего их настроения. Таким путем вся жизнь иудея оказалась опутанной целой сетью казуистических правил и законов, регулировавших чуть ли не каждый его шаг и каждое движение.

Понятно, это сосредоточие всего внимания на внешнем, на том, что поддается юридическому учету, отодвигало на задний план область религиозной веры и мысли. Последняя оказалась в тени, и потому избежала тех стеснительных и мертвящих правил, которые связывали иудея в его поведении. Впоследствии некоторые иудейские писатели (Моисей Мендельсон и его школа) высказывали даже такую мысль, что иудейство и не знает догматов, в христианском смысле этого слова. Что ни одно из предписаний Моисеева закона не гласит: ты должен верить или не должен; закон говорит лишь: ты должен делать или не должен. Иудейство знает, будто бы, не религию откровения, а божественное законодательство. Истинные же религиозные догматы Бог открывает не через слово и писание, а во всякое время, через природу и мир.

Конечно, такое утверждение представляет уже крайность. Тем не менее, несомненным должно признать, что сосредоточив, преимущественно, свое внимание на области внешних действий и поступков, до мелочей урегулировав их, иудейство предоставило своим последователям значительную свободу в области теоретических воззрений. Лучшим подтверждением этого может служить, во-первых, факт крайнего разнообразия религиозных воззрений позднейших иудеев, а также то обстоятельство, что история иудейства знает не сектантов и еретиков, а преимущественно, раскольников. Очевидно интересы иудейства ближе и сильнее всего затрагивались не теми или иными теоретическими воззрениями и представлениями, а областью внешнего поведения человека. Иудейство, вообще говоря, стремилось не столько к единомыслию, сколько к единодействию. Вот эта-то относительная свобода в области теоретических построений и была той почвой, которая благоприятствовала проникновению в среду позднейшего иудейства различных иноземных влияний.

Таким образом, эллинизм Александрийских иудеев не стоит в таком уже непримиримом противоречии в духовным развитием иудейства, как это может показаться на первый взгляд. Основы его даны в особенностях духовного развития самих же иудеев. При этом следует обратить внимание и на то обстоятельство, что высказывая смелые, и нередко, чуждые библейскому учению воззрения на основные предметы веры, иудейские эллинисты строго держались предписания закона, регулирующих поведение человека. Филон, например, предлагая аллегорическое толкование законов Моисея, в то же время требует буквального исполнения всех предписаний, и негодует на тех, которые пренебрегают буквой закона.

Таким образом, почву, на которой только и мог пустить свои корни иудейский эллинизм Александрии, нужно искать, прежде всего, в особенностях духовного развития самих же иудеев.

Другим, не менее благоприятным условием для этого, был самый характер культуры, воспринимаемой евреями, а также особенности ее распространения. Впрочем, на первой половине вопроса я долго останавливаться не буду, так как здесь достаточно лишь подчеркнуть ту сторону предмета, которая обыкновенно забывается. С греческими влияниями на иудейской почве, мы встречаемся очень рано. Еще Аристотель, в бытность свою в Малой Азии, встретил здесь одного образованного иудея, который, как он говорит, был эллином не только по языку, но и по душе. Однако подобные факты были, конечно, явлением редким и случайным. В более широких размерах влияние на Израиль греческих идей наблюдается лишь с эпохи Александра Македонского. К этому времени и приурочивают обыкновенно происхождение иудейского эллинизма.

Действительно, переход евреев из-под власти персов под греческое владычество, имел для них огромное значение, так как Александр Македонский внес в мировую историю новые идеи, и указал ей новые пути. Мировые державы, существовавшие до Александра – Вавилон, Египет, Персия, представляли простой конгломерат народностей, соединенных чисто внешним образом, вооруженною силой. Духовная жизнь народа, его культура и с изменением политического положения оставалась, в существе дела, той же, что и раньше.

Но совершенно иной характер носила всемирная монархия, основанная Александром. Вместе с Александром впервые возникла интернациональная культура, так как теперь только пали страны, отделявшие Восток от молодого Запада. Политического соединения народов своей империи Александр, и его преемники хотели достигнуть путем единения культурного. Восточное миросозерцание они хотели слить с греческим, и сделать всеобщим достоянием, культурные итоги духовного развития каждой отдельной нации. Действию этого-то исторического процесса и подпали иудеи. Они, таким образом, воспринимали не греческую культуру, в ее чистом и беспримесном виде, а культуру эллинистическую, т. е. такую культуру, которая в значительной степени была насыщена элементами восточного происхождения. А это обстоятельство было очень благоприятно для проникновения в среду иудеев и чисто греческих идей, так как последние предлагались здесь в формах восточных воззрений, с которыми иудеи не только были знакомы уже ранее, но которые, и вообще говоря, по самому характеру своему, стояли ближе к духовному складу иудеев, чем продукты гения арийских народов.

Наряду с этим следует обратить внимание и на то, при помощи каких мер распространилась эллинистическая культура среди иудеев, и каково вообще было отношение к евреям их новых владык.

Переход евреев из-под власти персов под власть греков, сопровождался для них, в общем, благоприятными следствиями. Александр не навязывал покоренным им народностям греческой цивилизации силой. Он старался совмещать ее с восточной, поэтому он всегда оказывал терпимость к тем, или иным местным национальным законам и обычаям. Подобно Александру поступало и большинство его преемников, Птоломеев и Селевкидов, под властью которых последовательно находились иудеи. Они также не только сохранили за иудеями их прежние права, но и предоставили им много новых льгот и привилегий. Подобная благосклонность в отношении к иудеям правительства, несомненно способствовала более быстрому и широкому распространению среди них греческой культуры. Если вообще трудно силою приобщить народ к известной культуре, то особенно трудно это сделать в отношении к иудеям. Иноземные влияния, явление далеко не редкое в истории иудеев. Но если мы окинем беглым взором всю, вообще, древнейшую историю евреев, то встретимся с одним, в высшей степени, знаменательным фактом. Мы увидим, что иноземная культура тогда только могла оказывать свое действие на евреев, и быстро распространяться среди них, когда народ, являвшейся носителем известной культуры, относился к иудеям миролюбиво и дружественно, конечно, в лице своих правителей. Наоборот, как только иудеев начинали давить и преследовать, они тотчас же вражду к своим притеснителям переносили на ту культуру, представителями которой являлись последние, и строго замыкались в религиозно-национальных устоях собственной жизни. Это явление мы можем наблюдать в течении всего периода судей, в царствование Соломона, в истории разделенного еврейского государства, в эпоху пребывания евреев в плену Вавилонском. Но особенно ясно оно сказывается в том периоде истории Израиля, о котором я теперь говорю. В подтверждение высказанной мною мысли, я приведу всего лишь 2–3 примера.

Эллинистические влияния, особенно сильный толчок к которым дан был деятельностью Александра Македонского, при его преемниках усиливаются чуть ли не с каждым годом. Греческий язык, греческие нравы и обычаи, даже элементы греческих религиозных воззрений широкой струей вливаются теперь в среду иудейства. В конце концов, дело доходит до того, что в самом Иерусалиме, неподалеку от храма строится гимназий и эфебион, и еврейские священники бросают нередко совершение богослужения, чтобы принять участие в веселых греческих играх. И если бы Селевкиды предоставили процесс эллинизации евреев его естественному течению, кто знает, может быть и в Палестине развился бы тот синкретизм, который характеризует духовную жизнь Александрийских иудеев.

Но исторические обстоятельства сложились неблагоприятно для этого. Селевкиды поставлены были в необходимость ускорить процесс ассимиляции и объединения евреев с другими народами их монархии. Они прибегнули к вооруженной силе. Этим сразу же положена была преграда дальнейшему проникновению в среду иудейства греческих влияний. Народ, легкомысленно увлекшийся ранее эллинизмом, пришел в себя, понял всю преступность и гибельность своего поведения. Вспыхнуло восстание, направленное, по крайней мере, на первых порах, к достижению именно религиозной свободы. Оно значительно изменило направление духовной жизни иудейства, и надолго задержало проникновение в его среду греческих влияний.

Другой, пожалуй, еще более убедительный пример, таков. В современной науке широко распространенным является мнение, что отношение Палестинских иудеев к греческому языку и греческой культуре было безусловно отрицательным. Отчасти такое мнение справедливо, и в подтверждение его действительно можно привести целый ряд свидетельств из раввинской письменности. Однако, если мы рассмотрим этот вопрос в его историческом развитии и обстановке, то придем к несколько иным заключениям. Мы увидим, как последовательно менялось отношение евреев к греческой культуре, в зависимости от того, как относились к ним представители этой культуры – Птоломеи, Селевкиды и, наконец, римляне.

В суждениях древнейших раввинских авторитетов, мы встречаем мягкое и благожелательное отношение к язычеству. И среди язычников, говорится, например, в мишническом трактате Sanhedrin, есть праведники, которые наследуют вечное блаженство. Вследствие этого иудеям разрешается заниматься изучением греческого языка и греческой мудрости. Греческий язык признается особенно пригодным для воспроизведения библейских истин, так как они наиболее верно отражают особенности подлинника. Утверждается далее, что Божественное Откровение даровано было, между прочим, и на языке греческом, признается богодухновенность перевода LXX, неоднократно свидетельствуется о его важном значении для возвещения миру начала иудаизма, причем для подтверждения последней мысли подыскиваются и соответствующие библейские места. Например, пророчество Ноя о вселении Иафета в шатрах Симовых (Быт.9:27) толкуется в том смысле, что красота Иафета – греческий язык, должна водвориться в селениях Симовых, чтобы Иафет принял религию Сима.

Таково в общих чертах отношение древнейших раввинов к греческому языку и культуре. Но замечательно, как резко меняется это отношение после войны с римлянами, а также восстаний евреев при Траяне и Адриане. В это время день перевода Библии на греческий язык, рассматривался уже как величайшее бедствие Израиля, сравнивается с днем служения золотому тельцу у Синая. Сообщается, что окончание перевода сопровождалось трехдневной тьмой, так что для ежегодного поста, падающего приблизительно на наш декабрь месяц. И такое отрицательное отношение мы встречаем уже не только к греческому переводу Библии, но и к самому греческому языку, и ко всей, вообще, греческой культуре. Например, р. Измаил, на обращенный к нему вопрос, когда можно учить сына греческим наукам, ссылается на известное определение из книги И. Навина: «да не отступит книга закона сего от уст твоих, и да поучаешься в ней день и ночь» (И. Нав.1:8), и затем прибавляет: «поди же и размысли, какой час не принадлежит ни дню, ни ночи». Еще строже суждения других раввинских авторитетов, они прямо говорят, что проклят человек, который разводит свиней; проклят отец, который обучает своего сына греческой мудрости.

Такая перемена, в отношении иудеев к греческому образованию, несомненно была вызвана теми бедствиями и преследованиями, которым подвергались евреи со стороны римлян в I и II вв. христианской эры. Подобное же явление можно заметить при историческом рассмотрении вопроса об отношении иудеев к театру, цирку и т. д.

Таким образом, только мирное и постепенное водворение среди евреев известной культуры, чуждое каких бы то ни было насильственных действий, обеспечивало проникновение этой культуры в среду еврейства и постепенную ассимиляцию его. Напротив, всякие насильственные меры в этом отношении не достигали своей цели. Они лишь усиливали вражду евреев к культуре преследователей, заставляли их сторониться ее и глубже уходить в себя. Между тем, греческая культура, на первых, по крайней мере, порах, распространялась среди евреев именно мирными средствами. Понятно, что это обстоятельство было очень благоприятно для более успешного действия ее на евреев.

Итак, почву, на которой вырос, и к которой только и мог привиться иудейский эллинизм вообще, нужно искать, с одной стороны, в особенностях духовного развития позднейших иудеев, в характере культуры, воспринимаемой евреями, в особенностях ее распространения. Только при наличности этих трех, указанных мною, основных условий и возможным становилось действие тех частных причин, которые имели место специально в Александрии, и указанием на которые обыкновенно ограничиваются исследователи.

Каковы же были эти особые условия жизни Александрийских иудеев, особенно благоприятные для усвоения ими плодов греческого гения? Вообще говоря, они заключались в самом факте поселения евреев вдали от родины, в массе окружавшего их иноверного и иноплеменного населения. Небольшая еврейская колония оказалась затерянной среди язычников и, естественно, должна была подпасть влиянию язычников. Однако, в этом общем указании следует различать несколько частных сторон. Переселившись в Александрию, евреи оказались оторванными не только от родной земли, но и от храма Иерусалимского, с его торжественным богослужением, Левитскими жертвоприношениями и т. д. Поэтому, при всем своем благоговении к законодательству Моисея, при всем стремлении точно исполнять все его требования, они лишены были возможности делать это. Иудеи по необходимости должны были ограничиться исполнением лишь некоторых предписаний закона. Но понятно, оставаться долго в таком ненормальном положении они не могли. Тяжело ведь жить человеку, которого постоянно гнетет мысль, что вся его жизнь и деятельность есть сплошное и непрерывное нарушение закона. Поэтому, естественно, что постановленные по началу в необходимость пренебрегать некоторыми требованиями закона, евреи возымели скоро желание и оправдать эту необходимость, оправдать физической невозможностью исполнять весь закон, а принципиальными и идейными соображениями. В силу этого они вообще начали отличать в законе существенное от несущественного, безусловно обязательное и вечное от условного и временного. И возможность появления у Александрийских иудеев такого стремления тем естественнее, что они не были силой оторваны от родной земли. Иудейская колония в Александрии образовалась из лиц, главным образом, добровольно переселившихся сюда, у которых, следовательно, чувство связи с родиной, религиозно-национальное чувство вообще не было особенно глубоко и сильно. Конечно, от этого различения между требованиями закона до духовного понимания его, до полного пренебрежения буквой его, было еще очень далеко. Это лишь первые робкие и неуверенные шаги к нему. Но известно ведь, что труднее сего сделать именно первый шаг. Его-то и сделали скоро Александрийские иудеи.

Кроме оторванности от родины важное значение в деле ассимиляции евреев имела и самая жизнь их среди языческого мира. Избежать общения с язычниками Александрийские иудеи никоим образом не могли, так как к этому побуждали их уже заботы о своем материальном благополучии. Общение это оказалось особенно близким и тесным, так как к этому времени в экономическом быте евреев произошел крупный перелом. Из нации земледельческой по преимществу, евреи стали нацией ремесленой и торговой. А несомненно, что ремесленник и торговец уже по своему характеру профессии своей, вынуждаются к более частым и близким сношениям со своими потребителями и покупателями, чем землевладелец. Коммерсант по самой природе своей космополит, он чужд всякого национального обособления и партикуляризма. Его братья – товарищи по торговле, его соотечественники – производители и потребители торгового материала, родной язык его – язык того рынка, где он живет и действует. Вследствие этого и произошло то, что Александрийские евреи, перейдя от земледелия к ремеслам и тоговле, оставили скоро свой родной язык и обратились к господствовавшему в то время языку греческому.

Но понятно, переменив язык, далеко не то же, что переменить платье. Вместе с языком в сознание народа входит сумма известных понятий, а также даются основы для всего хода мышления. Поэтому по мере того, как народ забывает родное слово свое, он утрачивает и живое сознание своей национальности, и возможность дальнейшего развития своего в национальном духе. Усвояя себе язык другого народа, он входит вместе с этим в круг мыслей и дух этого народа.² Можно судить, поэтому, какая важная перемена должна была произойти в духовной жизни евреев с заменой ими родного языка греческим. А между тем, эта перемена произошла очень рано. Уже в III в. до. Р. Х. свой язык евреи забыли до того основательно, что даже для чтения Св. Писания должны были прибегнуть к греческому переводу. Этот переход от родного языка к греческом, еще более сближал евреев с язычниками. Таким образом, чем дальше, тем евреи все больше и глубже затягивались греческой культурой.

Наконец, немаловажное значение, в данном случае, имело еще и то обстоятельство, что скоро же по своем поселении в Александрии, иудеи поставлены были в необходимость выступить на поприще литературной деятельности. Птоломеи предоставили Александрийским евреям много льгот и привелегий, по сравнению с местным египетским населением. Это, а также некоторые другие обстоятельства, естественно, вызывали у туземцев неприязнь и вражду к евреям. Вражда не замедлила проявиться и открыто в целом ряде полемических сочинений, где подвергалась осмеянию история евреев, их религия, обычаи, а на самих евреев возводились нередко очень тяжкие обвинения. Оставить подобные упреки без ответа было, конечно, нельзя, следовало отвечать на них. И вот для ответа, конечно, на греческом языке, евреи воспользовались очень своеобразным приемом, широко, впрочем, практиковавшимся в то время. Так как словам еврея о евреях же язычники могли не поверить, то иудейские апологеты для распространения своих воззрений прибегнули к фальсификации, к подлогу. Хвалебные отзывы о еврейском народе, о его религии и истории, они пишут и издают не от своего лица, а от имени авторитетных и уважаемых язычниками языческих писателей. Панегирики еврейскому народу они влагают в уста Гараклита, Софокла, Фокилида, Сивилл мифического певца Орфея и т. д. Но понятно, для того, чтобы подлог не был замечен и обличен, авторам подобных фальсификаций необходиоммо было иметь не только хорошее знакомство с греческой литературой, но и чутье ко вкусам читающей публики. Таким образом, евреи постепенно, шаг за шагом и незаметно для самих себя, втягивались в круг греческих понятий и представлений.

Проследить этот процесс приобщения евреев к греческой культуре последовательно, в его историческом развитии не представляется возможным, так как, с одной стороны, многих звеньев для такой истории у нас нет. От иудео-александрийской письменности до нас дошли лишь жалкие отрывки. С другой стороны, нельзя с точностью установить и хронологию существующих памятников. Тем не менее, несомненным должно признать, что иудео-александрийская письменность была очень обширна, включая произведения самого разнообразного характера. На это указывает высокая степень развития, которой достиг иудейский эллинизм Александрии в лице Филона. Филон – последний, самый яркий и самый видный представитель этого направления. Руководясь этим последним соображением я и избрал предметом для специального изучения жизнь и литературную деятельность Филона.

О целях, какие я преследовал, изучая литературное наследство Филона, распространяться не буду, так как об этом говорится в предисловии к моему сочинению. А насколько достигнуты мною эти цели, судить, конечно, не мне. Замечу лишь, что теперь, когда я уже отошел от своей работы, и смотрю на нее до известной степени со стороны,недостатки ее видны и мне.В объяснение их позволю указать

1) на самый характер предмета, избранного мной для специального изучения

2) на некоторые особенности в постановлении работы.

Литературная деятельность Филона очень разнообразна, и потому изучающий ее должен иметь познания в самых разнообразных областях: истории, философии и целом ряде библейских дисциплин. Быть специалистом во всех этих областях, я, конечно, не мог. Часто мне приходилось довольствоваться знаниями, приобретенными, так сказать, ad hoc. В особенности это должно сказать относительно истории древней философии. Здесь я больше всего чувствовал себя случайным гостем, поэтому, хотя и старался быть осторожным, но неловкостей, думаю, наделал немало.

Затем, обозревая литературную деятельность Филона, я рассматриваю каждое его сочинение, и если не всегда решаю, то, по крайней мере, намечаю те вопросы, которые вызывает оно. Это обстоятельство заставило меня разбиться на частности, на мелочи, на отдельные и самые разнообразные дробные вопросы. Выдержать в рассмотрении их равномерность, избежать самому себе, было трудно.Недостатки этого рода есть, конечно, и в моей работе. За все указания на подобные погрешности я буду лишь искренно благодарен.

В заключение считаю своим долгом выразить благодарность проф. В.П. Рыбинскому, который предложил мне тему для настоящего сочинения, и неоднократно помогал своими советами во время самой работы.

В. Иваницкий