Латинская христианская литература III-V вв.

Предлагаемая книга представляет собой серию очерков о всех значительных латиноязычных авторах христианской античности от Тертуллиана до Драконтия, сочинения которых рассмотрены главным образом с точки зрения их художественной выразительности, своеобразия языка и стиля.

Для всех, кто изучает историю зарубежных литератур и интересуется культурой раннего христианства.

Моим сыновьям Николаю и Павлу

Предмет этой книги – латинская христианская литература III–V вв., т.е. последних веков античности. Первое оригинальное произведение христианского автора на латинском языке появилось в 197 г. Концом античного мира и началом средневековья традиционно считается 476 г., когда вождь германских наемников Одоакр низложил последнего римского императора Ромула Августула. Западная Римская империя распалась на несколько варварских королевств, и на смену язычеству пришла христианская цивилизация.

В творческом отношении самым плодотворным является период, который охватывает IV – первую треть V в., получивший название «золотого века» патристики. Он прославлен именами выдающихся писателей Отцов Церкви Амвросия Медиоланского, Иеронима Стридонского, Аврелия Августина, поэтов Пруденция, Павлина Ноланского и других. В это время полностью оформляются основные жанры христианской литературы: проповедь, послание, трактат, житие, хроника, гимн. Полемика с еретиками и раскольниками придает литературе этого периода особую остроту и динамичность.

Предлагаемая книга представляет собой серию разных по величине очерков о всех значительных латиноязычных авторах христианской античности от Тертуллиана до Драконтия, сочинения которых рассмотрены главным образом с точки зрения их художественной выразительности, своеобразия языка и стиля. Проблемы, относящиеся к христианской теологии, организации ранней Церкви, ересям и схизме, затронуты лишь в необходимых пределах. О них можно подробно узнать из специальной литературы, список которой дается в приложении.

Остается выразить надежду, что книга будет полезна всем, кто изучает историю зарубежных литератур и интересуется культурой раннего христианства.

Христианская литература на латинском языке рождается довольно поздно. Первые оригинальные произведения появляются лишь в конце II в., т.е. почти через полтора столетия после прибытия в Италию апостолов Павла и Петра. Объясняется это тем, что проповедь Евангелия велась вначале на греческом языке, считавшемся долгое время официальным языком Римской Церкви. Причины здесь следующие.

Во-первых. Проповедническая деятельность апостолов разворачивалась главным образом в грекоязычных иудейских диаспорах, существовавших во всех крупных центрах Римской империи.

Во-вторых. На греческом языке были написаны книги Нового Завета, за исключением Евангелия от Матфея, созданного, согласно традиции, на арамейском наречии. На греческий язык еще в III в. до н.э. был переведен Ветхий Завет.

В-третьих. Греческий язык издавна был языком культуры и оставался им как в самой Италии, так и в других регионах западной части Империи, в Галлии и в Африке, что подтверждается многочисленными эпиграфическими находками и сочинениями писателей, считавших себя римлянами, но писавших свои книги по-гречески. Например: италик Элиан, галл Фаворин, африканцы Фронтон и Апулей, которые одинаково хорошо владели обоими языками, философ-стоик Анней Корнут и, наконец, император Марк Аврелий, автор знаменитых «Размышлений».

Потребность в христианской литературе на латинском языке возникает с увеличением числа прозелитов вне иудейских общин, среди которых было много людей, не знавших греческого языка. Но даже когда о себе заявили такие видные авторы, как Тертуллиан и Минуций Феликс, в Италии еще находились церковные деятели, продолжавшие пользоваться греческим языком, например Ипполит Римский.

Самые ранние памятники новой литературы – латинские переводы Священного Писания, цитаты из которого у христианских писателей III–IV вв. – явление обычное. Библия цитируется ими в их собственном или, что случается чаще, в уже существующих переводах. Из них наибольшей известностью пользовались переводы, сделанные в Африке – Afra и в Италии – Itala (оба II века). В основу того и другого был положен греческий перевод «семидесяти толковников» – Септуагинта, предпринятый, согласно легенде, семьюдесятью александрийскими евреями в годы царствования монарха эллинистического Египта Птолемея II Филадельфа (285–246 гг. до н.э.).

Лучший латинский перевод Ветхого Завета, сверенный с еврейским оригиналом, был осуществлен в IV в. Иеронимом и назван впоследствии Vulgata.

Эти и другие переводы имели огромное значение для формирования церковной латыни и, следовательно, для развития христианской литературы на латинском языке.

Также с переводов в свое время начиналась классическая литература римлян. Но если первые римские поэты перелагали греческие произведения очень вольно, то латинские переводчики Библии передавали текст буквально, сохраняя, по возможности, даже порядок слов. «В Священном Писании, – указывает Иероним, – самый порядок слов есть тайна» («Письма», 57,5).

Несвойственное римской переводческой традиции следование букве подлинника вынуждало христианских переводчиков приспосабливать латинский язык к нормам и строю библейской поэтики: создавать неологизмы и лексические кальки, вводить термины, заимствованные у греков (apostolus, baptisma, diabolus, ecstasis и т.д.) или восходящие к еврейскому языку (hosanna, pascha). По библейским моделям, в основе которых лежала структура семитической фразы, строились синтаксические конструкции.

В результате латинский перевод приобретал причудливый характер и экзотический колорит, чуждый природе латинского языка. Стремление переводчика к точному воспроизведению иноязычного текста приводило к чрезмерной усложненности и темноте слога, вызывавших отвращение не только у язычников, но и у многих христиан, получивших риторическое образование и хорошо знавших классическую словесность.

Таким образом, перед христианскими писателями, жившими на Западе, сразу же встала задача – на основе литературной и разговорной латыни создать «специальный» язык, способный выражать содержание нового вероучения и служить литургическим целям.

В середине II в. на латинский язык переводится Послание к Коринфянам Климента Римского, с 88 по 97 г. возглавлявшего Римскую Церковь. Между 140 и 150 гг. в Риме некий Герма написал апокрифическое сочинение «Пастырь». Содержащее пророчества и описания видений, оно было очень популярно в христианской среде и почти без промедления переведено на латынь. Из других переводов этого времени следует назвать «Учение двенадцати апостолов» («Дидахе») и Послание Варнавы, в котором христианство противопоставлено иудаизму.

Из известных нам раннехристианских документов на латинском языке первыми по времени являются «Деяния скиллитанских мучеников», сухой протокольный отчет о состоявшемся в Карфагене судебном процессе над двенадцатью христианами из маленького городка Scillium в проконсульской Африке. Все обвиняемые были осуждены и 17 июля 189 г. казнены.

Жанр «деяний мучеников» (acta martyrum) имеет прецеденты в языческой литературе. Это – рассказы о «кончине знаменитых людей» (exitus illustrium virorum), встречающиеся, например, в исторических сочинениях Тацита.

Содержащиеся в «Деяниях скиллитанских мучеников» мотивы: отказ от политеистических культов, обличение идолопоклонства, отстаивание христианской духовности – вскоре получат развитие в раннехристианской апологетике, в первую очередь в творчестве Тертуллиана.

Величайший латинский апологет и создатель языка христианского богословия Квинт Септимий Флорент Тертуллиан родился между 150 и 170 гг. в Карфагене, в семье военного. Получил неплохое образование: изучал юриспруденцию, риторику, философию. Одинаково хорошо писал по-латыни и по-гречески. Некоторое время жил в Риме, занимаясь адвокатской деятельностью. По признанию самого Тертуллиана, молодость его была довольно бурной. Приблизительно в 194 г. Тертуллиан, вернувшись в Африку, обратился в христианство. К обращению его побудили героизм христианских мучеников и чтение Писания. Потом в течение ряда лет он был пресвитером в Карфагене (Иероним. «О знаменитых людях», 53).

Суровость и нетерпимость, свойственные Тертуллиану, приводят его к монтанизму, к которому он начал склоняться задолго до своего официального разрыва в 213 г. с Церковью. Основателем секты монтанистов был фригиец Монтан, начавший проповедовать в конце 150-х гг. Предсказывая близкий конец мира, он требовал от своих последователей абсолютного нравственного ригоризма, отказа от брака и добровольного мученичества. Однако с монтанистами Тертуллиан, в конце концов, порывает и создает свою секту «тертуллианистов», существовавшую до начала V в.

Год смерти писателя неизвестен. Последние сведения о нем относятся к 220 г.

По свидетельству Иеронима и Августина, сочинения Тертуллиана сохраняли свою актуальность на протяжении нескольких веков. Значительная часть написанного им уцелела. Случай исключительный для автора, объявленного еретиком.

До нас дошло 31 сочинение Тертуллиана, которые по традиции делятся на три группы – апологетические, практико-аскетические и догматико-полемические. Их основные темы – полемика с еретиками, критика язычества, защита и прославление христианства.

Свое первое сочинение «К язычникам» он написал в 197 г. Оно состоит из двух книг и имеет форму апологетического трактата. Апология – специфический жанр христианской литературы, предназначенный для защиты нового вероучения перед языческой аудиторией. Первая книга трактата посвящена обвинению язычников в ненависти к христианам. Ее причина – в их неосведомленности о христианском учении, о котором они судят на основании вздорных слухов и нелепейших измышлений. Вторая книга содержит критику языческих богов, мифов и суеверий.

Значительную часть этого трактата Тертуллиан воспроизвел в своем знаменитом сочинении «Апологетик», написанном спустя несколько месяцев. Писатель обращается в нем к правителям провинций, в первую очередь Африки. В сущности, «Апологетик» – это ничто иное, как проведенная по всем правилам правовой аргументации судебная защита христиан, несправедливо обвиняемых в явных и скрытых преступлениях. Что касается обвинения в тайных преступлениях (facinora occulta) – убийстве младенцев и кровосмешении, то они и беспочвенны, и нелепы и являются злонамеренной клеветой, возводимой на христиан из-за незнания подлинного положения дел. Из явных преступлений (faciпога manifesta) Тертуллиан задерживается главным образом на обвинении в оскорблении римских святынь (crimen religionis) и на обвинении в оскорблении величества (crimen maiestatis), т.е. на отказе христиан почитать римских богов и участвовать в государственном культе императора.

Выдвигаемые против христиан обвинения не имеют никаких оснований. Преследовать же их только из-за одного имени противозаконно. Жизнь христиан чиста и непорочна и проходит в молитве, объединяющей всех гонимых за веру, во имя которой они готовы на лишения и муки. Хотя христиане не верят в божественность императора, они, тем не менее, ему повинуются и искренне желают блага.

В заключение (главы 45–50) Тертуллиан пишет о том, что христиане стойко переносят страдания, уповая на жизнь вечную, которая ожидает их после смерти. Эта убежденность является гораздо более возвышенной, чем «культ доблести», ради которого призывали страдать своих соотечественников Цицерон и Сенека. Репрессивные меры против христиан бесполезны, потому что мученичество для них – радостно: в нем – дающее новые всходы семя Церкви (semen est sanguen Christianorum «кровь христиан – это семя»).

«Апологетик» имел большой резонанс и вскоре был переведен на греческий язык, что случалось довольно редко. Вне всякого сомнения, это литературный шедевр Тертуллиана. В трактате содержится, помимо прочего, ценнейшая информация о римских законах, применяемых против христиан, а также сведения о некоторых языческих обрядах. В нем намечены многие апологетические темы, которые будут развернуты Тертуллианом в специальных сочинениях.

Так, мысль писателя о том, что «душа по природе своей христианка» (anima naturaliter Christiana), прозвучавшая впервые в «Апологетике» (17,6), получает свое развитие в небольшом сочинении «О свидетельстве души», написанном в том же 197 г. Душа, по словам Тертуллиана, свидетельствует о существовании Бога, ибо в ней говорит сама природа, сотворенная Богом. Путь души к христианству естествен, поскольку это путь к источнику ее рождения – Богу. Нет необходимости искать доказательства христианской истины в сочинениях языческих философов и поэтов. Только свидетельства души заслуживают нашего внимания.

В то время как современник Тертуллиана Минуций Феликс утверждает, что уже древние философы предвосхитили христианство, автор «Апологетика» решительно заявляет о бесполезности всех языческих учений.

«Что общего, – риторически вопрошает он, – между философом и христианином? Между учеником Греции и учеником Неба? Между искателем истины и искателем вечной жизни?» («Апологетик», 46,16).

За аргументацией в защиту христиан Тертуллиан обращается не к греческой философии, а к традиционному римскому праву, воспринятому как первый шаг к универсальной справедливости, высшее выражение которой – христианское учение. Если у предшествующих греческих апологетов – Аристида, Юстина, Феофила и других – защита выглядела как просьба к императору, то у Тертуллиана она напоминает скорее манифест, отстаивающий право человека на свободу совести.

Между 198 и 206 гг. из-под пера писателя появляется целая серия сочинений, разъясняющих христианские таинства и обряды, – «О крещении», «О молитве», «О покаянии». Тогда же выходят в свет его аскетические трактаты, в которых определяются основы христианского поведения, – «О женском убранстве» (в двух книгах), «К жене» (в двух книгах), «О стыдливости». Все они адресованы читателям-христианам.

Как моралист, Тертуллиан глубоко озабочен нравственным обликом христианок, запрещает им наряжаться и пользоваться косметикой, ибо истинное украшение христианки – целомудрие и стыдливость. Вот, например, каким призывом к женщинам завершается трактат «О женском убранстве»:

«Будьте же украшены как пророки и апостолы, взяв от скромности блеск, от стыдливости – румянец, подкрасив глаза застенчивостью, губы – молчанием, нося в ушах слово Божье, а на шее – иго Христово. Склоняйте голову перед мужьями, и это будет вам лучшим украшением. Займите руки свои прядением и ноги свои удерживайте дома: от этого они сделаются более красивы, чем от избытка золота. Облеките себя шелком честности, виссоном целомудрия, пурпуром стыдливости. В таком наряде Бог полюбит вас».

Стремясь упорядочить жизнь христиан, Тертуллиан предлагает отказаться от всякого общения с языческим миром. В написанном около 200 г. сочинении «О зрелищах» он запрещает христианам посещать стадионы, цирки, театры, заявляя, что самое лучшее зрелище – предстоящий Страшный Суд:

«Это будет пышное зрелище! Там будет чем восхищаться и чему веселиться. Тогда-то я порадуюсь, видя, как в адской бездне рыдают с самим Юпитером сонмы царей, которых придворные льстецы объявили небожителями» (30,2).

В своей инквизиторской суровости Тертуллиан доходит до того, что объявляет недозволенным для христиан занятия скульптурой, как связанное с идолопоклонством, и предлагает бросить ремесло, торговлю, государственную и военную службу («Об идолопоклонстве»). Чуждый христианскому гуманизму греческих Отцов Церкви, он отвергает всю языческую культуру, классическую литературу, философию, искусство.

Защищая ортодоксальную Церковь от врагов, Тертуллиан с неистовой яростью обрушивается на иудеев, в то время весьма активных в Северной Африке («Против иудеев»), и на многочисленных еретиков, подрывающих своими проповедями основы христианской религии, в частности на гностиков, одержимых идеей спасительного знания («Скорпиак», «Против валентиниан»).

В трактате «О прескрипции еретиков», который является изложением общих принципов и как бы введением к полемике с многочисленными ересями, рассматривается источник ересей, каковым, по мнению автора, являются философия и всякие умствования, искажающие истину, – ведь имеющим веру нет нужды искать чего-то другого. Еретики, утверждает Тертуллиан, не полномочны опираться на Писание, поскольку единственная наследница и хранительница истины и апостольского авторитета – Церковь и только ей принадлежит законное право разъяснять веру и толковать Писание.

Приблизительно в 208 г. Тертуллиан пишет трактат «О поощрении целомудрия», в котором осуждает, видимо, под влиянием монтанизма, повторные браки, считая их разновидностью прелюбодеяния и нарушением воли Божьей. Позже он вернется к этой теме в сочинении «О единобрачии». Брак как таковой не запрещается Писанием, однако Тертуллиан видит в браке одно лишь плотское вожделение и потому всячески принижает его.

Самое большое произведение Тертуллиана – «Против Маркиона». Оно состоит из пяти книг, над которыми писатель работал с 207 по 212 г.

Сын епископа Маркион был виднейшим представителем христианского гностицизма. В годы правления Антонина Пия он появился в Риме и занял высокое место в Римской Церкви, но очень скоро порвал с нею и в 144 г. основал свою собственную «церковь». Маркион признавал существование двух Богов, один из которых – добрый и кроткий Бог, отец Иисуса Христа, а другой – Бог Ветхого Завета, грозный и воинственный судья. Для Маркиона ветхозаветный Бог – злой Бог, от власти которого пришел спасти людей Христос. Маркион исходил из обычного для гностических религий дуализма, т.е. противостояния материи духу, и видел в Ветхом Завете торжество материи, тела, и потому закона. Он отвергал все новозаветные писания, кроме посланий Павла и Евангелия Луки (ученика Павла), которые он «очищал» от «искажений» и «вставок», якобы сознательно внесенных иудеями.

Учение Маркиона, считавшего человеческую сущность Христа призрачной, получило широкое распространение и, хотя Тертуллиан подверг его сокрушительной критике, еще в IV в. христианским полемистам приходилось бороться с «маркионитами».

В те же годы, когда создавался трактат «Против Маркиона», Тертуллиан вел ожесточенную полемику с гностиками (Маркионом, Валентином и другими) по вопросу телесности Христа. В трактатах «О плоти Христа» и «О воскресении плоти» он доказывает, что облечение Иисуса в человеческую плоть является важнейшим залогом воскресения.

Монтанизм с его внушающей ужас аскетической жертвенностью и высокомерным презрением к слабостям человеческой плоти во многом определил характер тертуллиановских произведений, которым явно недостает христианской кротости, смирения и милосердия. Одушевленные гневом и страстностью, сочинения Тертуллиана воинственны и бескомпромиссны, как их автор.

Тертуллиан – из числа тех, кто атакует, а не обороняется. Он хорошо усвоил, что лучшая защита – это нападение. Всегда готовый к сражению, он стремится унизить и смешать с грязью всех, кого он считает врагами христианства. Его ирония, убийственная, не знающая никакой пощады, сродни уничтожающей язвительности сатир Ювенала.

«Неистовый человек» (ѵіг ardens), по определению Иеронима («Письма», 84,2), яркий и сильный полемист, Тертуллиан использует все средства, предоставляемые ему классической риторикой. Его проза, имеющая в основе своей ритмический характер, изобилует клаузулами, параллелизмами, ассонансами и напоминает изысканный стиль Апулея. Однако побудительные стимулы у Тертуллиана другие. Он охвачен страстью столь пылкой и мучительной, что заставляет нас вспомнить Сенеку, Ювенала, Тацита.

«Тертуллиан весь в своих писаниях, – пишет о нем французский ученый А. Амман. – Стремительный, буйный, необузданный, он попирает язык, как врага, наседает на слова, выкручивает фразу так, что порой затемняет ее смысл. Он злоупотребляет мыслью и словесными ухищрениями, у него совершенно отсутствует вкус и чувство меры. На каждом шагу человек как бы выпирает из текста, грозя разнести его. Фраза, несущая в себе клокочущие слова, дерзкие образы, кажется, вот-вот задохнется под напором мысли и чувства, рвется в куски, атакует и изматывает, никогда не дает передышки»¹.

Тертуллиан обогатил латинский словарь терминами, взятыми из языка греческой Церкви (episcopus, baptisma, derus, ecclesia, evangelium и др.). Иногда он пытается передать греческую христианскую лексику средствами латыни. Так, вместо латинизированных греческих слов baptizzare «крестить» и mysterium «таинство» он употребляет привычные – tingere и sacramentum, наделяя их новыми значениями. Впервые в латинской патристике Тертуллиан начал использовать слово Trinitas («Троица», «Троичность») и многие другие термины.

«Сколько слов, столько мыслей» («Quot раепе verba, tot sententiae»), – сказал о нем в 30-х гг. V в. монах Викентий Леринский («Наставления», 18 (24)). Действительно, его чеканные формулировки содержательны и легко запоминаются. Чтобы предельно заострить мысль, писатель прибегает к парадоксальным формулам. Из них самая знаменитая следующая.

Crucifixus est dei filius, non pudet, quia pudendum est. Et mortuus est dei filius; prorsus credibile est, quia ineptum est. Et sepultus resurrexit; certum est, quia impossibile est «Сын Божий распят – это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий – это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес – это несомненно, ибо невозможно» («О плоти Христа», 5,4).

Эти слова стали источником широко известного выражения: Credo quia absurdum «Верю, потому что нелепо», ошибочно приписываемого Тертуллиану, однако передающего самую суть религиозного опыта писателя, глубоко убежденного в том, что человеку дарует спасение не какое-то особое знание, доступное немногим, как утверждают гностики, а только вера.

Долгое время Тертуллиану приписывалось сочинение под названием «Мученичество Перпетуи и Фелицитаты», повествующее о трагических событиях, имевших место в правление императора Септимия Севера (193–211).

В 202 г. в Карфагене были заключены под стражу несколько катехуменов, готовящихся принять крещение: двадцатилетняя Вибия Перпетуя, ее служанка Фелицитата и еще три юноши. Позже к ним присоединился Сатир, который и крестил в тюрьме всю эту группу. 7 ноября 203 г. арестованных казнили.

Дошедший до нас текст написан непосредственно по следам случившегося. Анонимный автор использовал автобиографические записи Перпетуи и заметки Сатира, которые они вели, находясь в заточении. Особое место занимают в них описания видений с рассказом о том, как души мучеников переносятся в райские сады, где их ласково встречает Господь.

О мучениях и героизме говорится без пафоса и прикрас. Нельзя без волнения читать о том, как юная Перпетуя, уже успевшая стать матерью (вскоре после ареста она родила сына), не страшащаяся ни пыток, ни смерти, по-детски боится темноты, тревожится за ребенка и переживает за отца, отчаявшегося понять свою дочь.

«Через несколько дней нас отправили в темницу, и там я сильно перетрусила, потому что никогда не оказывалась в такой темноте. О ужасный день! Из-за множества людей было невыносимо душно, к тому же не прекращались оскорбления солдат; я очень боялась за сына. Но дьяконы Терций и Помпоний, взяв на себя заботу о нас, добились с помощью денег, чтобы на несколько часов нас вывели из застенка и позволили перевести дух. Выйдя наружу, каждый занялся своим делом. Я стала кормить грудью ребенка, уже ослабевшего от голода. Занимаясь им, я советовалась с матерью, утешала брата и поручала им своего малыша. Зная, какие муки он терпел по моей вине, я невыносимо страдала. Страх за него терзал меня до тех пор, пока я не упросила, чтобы младенец был помещен вместе со мной в узилище. Он сразу окреп, я почувствовала облегчение; тюрьма теперь казалась мне дворцом, так что ни в каком другом месте я не желала находиться... Из города пришел отец. Истерзанный тоской он поднялся ко мне со словами: «Дочь моя, имей сострадание к моим сединам, пожалей своего отца...». Таким образом он пытался отговорить меня от задуманного. Движимый отцовской любовью, он целовал мне руки и, припадая к моим ногам, обливался слезами, называя уже не дочерью, а госпожой. Видя, как он терзается, я сожалела, что он, единственный из всей семьи, не радуется моему мученичеству, и утешала его, говоря: «Как Бог захочет, так и будет. Не мы, а Бог властен над нами». Ушел он от меня глубоко опечаленный» (3,5).

Записи Перпетуи и Сатира были систематизированы, отредактированы и завершены неизвестным составителем рассказа о казни. Текст дошел до нас на латинском и греческом языках, однако языком оригинала считается латинский. Это непритязательное повествование интересно, помимо прочего, тем, что мученичество предстает в нем как мистический опыт отождествления с распятым и воскресшим Христом.

Марк Минуций Феликс родился в Африке, оттуда приехал в Рим, где на рубеже II–III вв. прославился как адвокат. Его обращение в христианство произошло, возможно, еще на родине. Из сочинений Минуция уцелело только одно – «Октавий», посвященное осуждению языческих предрассудков и одновременно защите и восхвалению христианства. Написано оно в форме контроверсии или, точнее, увещевательного диалога цицероновского типа.

Его содержание следующее. В один из дней осенних празднеств по остийскому берегу прогуливаются автор и два его друга, христианин Октавий и язычник Цецилий. Проходя перед статуей Сераписа, Цецилий посылает ей в знак религиозного благоговения поцелуй. Увидев это, Октавий упрекает Минуция, не сумевшего приобщить друга к истинной религии. Завязывается дискуссия. Цецилий горячо защищает веру в традиционных богов и в резкой форме обвиняет христиан в политическом пораженчестве, невежестве, фанатизме, безнравственности и различных злодеяниях (главы 5–13).

О христианских обрядах он говорит, например, следующее:

«...то, что рассказывают о посвящении новичков, столь же гнусно, сколь хорошо известно. Для посвящения берут младенца, которого, чтобы ввести в заблуждение несведущих, покрывают мукой. И новичок, обманутый покровом из муки, веря, что ему предлагается сделать безвредные удары, убивает ребенка неосознанно, нанося вслепую раны. Присутствующие – ужасное кощунство! – с жадностью лижут кровь малыша, наперегонки делят его члены; этой жертвой они заключают между собой священный союз и преступлением обязывают друг друга к молчанию. Таковы их обряды, отвратительнее всякого святотатства!» (9).

Октавий отвечает на эти обвинения обстоятельно и спокойно, пункт за пунктом опровергая их. Начав с прославления мироздания, он доказывает существование единого Бога и абсурдность политеизма. Лучшие мыслители древности, говорит он, признавали монотеистические религии и бессмертие души, предвещая тем самым истинную веру.

«Те, кто заявляет, что эта гармония вселенной – не создание Божественного Разума, а бесформенная груда обломков, сваленных как попало, мне представляются лишенными рассудка, способности чувствовать, да просто лишенными глаз. Поистине, лишь ты не поднимаешь глаза к небу и не видишь всего того, что окружает тебя или находится у тебя под ногами. Но что другое может быть столь очевидным, столь ясным, столь неопровержимым, как не то, что именно здесь проявляется высочайший Божественный Дух, который всему сущему дает начало, движение, питание, порядок?» (17)

Нет никаких оснований обвинять в гнусностях христиан, которые, воздвигнув в своем сердце алтарь, живут по справедливости и готовы на любые лишения и муки (главы 16–38).

«Какое, должно быть, приятное зрелище для Бога, когда христианин подвергает себя страданию, когда он готовится к угрозам, наказаниям, пыткам, когда с улыбкой жалости слышит он вой толпы, жалующейся на смерть, и не страшится ужасающего вида палача, когда отстаивает свою свободу от царя и властителей и отступает только перед Богом, своим защитником, когда, как настоящий победитель и триумфатор, мужественно презирает судью, который судит его. Воистину, настоящий победитель тот, кто получает то, ради чего он сражался» (37).

Цецилий объявляет, что простая яркая речь Октавия, имеющая своей целью «не хвалу, а истину» (non laudi, sed veritati), убедила его. Минуций, избранный третейским судьей, выражает свое одобрение (главы 39–40).

Время создания этого произведения нам не известно. Однако, исследователи обратили внимание на то, что «Октавий» близок по содержанию и способу выражения к сочинениям Тертуллиана «К язычникам» и «Апологетик». Обнаруженные текстуальные совпадения дают основания предполагать, что один автор зависел от другого, а поскольку Тертуллиан, несомненно, выделяется своей писательской самобытностью, чего нельзя сказать о склонном к подражательству Минуции, резонно допустить, что именно он послужил образцом Минуцию, а не наоборот, как считали долгое время. Таким образом, диалог мог появиться не раньше 197 г. Однако такое заключение нельзя считать окончательным, а проблему полностью решенной.

«Октавий» отражает духовную атмосферу конца II в. и положение, в котором находилась тогда Римская Церковь. Христианство, неудержимо проникая в народные массы, вызывало, как во времена Тацита и Светония, открытую враждебность высших сословий.

С точки зрения формы, «Октавий» является апологией, которой писатель придал диалогический характер. Продолжая традиции философских и риторических диалогов (от цицероновского «О природе богов» до тацитовского «Диалога об ораторах»), Минуций обращается преимущественно к образованным читателям, представляя христианство не как религию, а как некую новую философию, органически вытекающую из философских учений древности.

Образцом стиля и психологической обрисовки характеров ему служит Цицерон, источником стоических идей и риторических оборотов – Сенека-философ. Обстановка, изображенная в «Октавии», заставляет вспомнить Авла Геллия, который в «Аттических ночах» рассказывает о дискуссии на тему счастливой жизни, состоявшейся также в Остии (18,1).

Художественное дарование Минуция Феликса обнаруживается уже в первых главах, в которых дается описание остийского побережья с беззаботно резвящимися у моря подростками. Эта умиротворяющая картина представляет собой идеальный фон для беседы религиозного содержания.

Стиль изложения отличается весьма редкой в апологетической литературе изысканностью и вместе с тем простотой. Истина, по мнению Минуция Феликса, не нуждается в украшении.

«Чем безыскуснее речь, тем яснее доказательство, потому что оно не подкрашено пышностью красноречия и изяществом слов, но представлено в своей естественной форме по руководству истины» («Октавий», 16,6).

Фасций Цецилий Киприан родился между 200 и 210 гг. в Карфагене в богатой и культурной языческой семье. Получил хорошее образование, преподавал риторику и одновременно занимался адвокатурой. Но такая жизнь не удовлетворяла его. В 246 г. он раздает свое имущество бедным и принимает крещение, «став христианином под влиянием священника Цецилия, от которого получил свое второе имя» (Иероним. «О знаменитых людях», 67).

Удалившись от всего мирского, Киприан ведет строгий образ жизни, читая лишь Писание и Тертуллиана, которого он считает своим учителем. О своей жизни до обращения Киприан пишет так:

«Я бродил вслепую в ночной мгле, меня швыряли волны моря житейского, я плыл наудачу, не сознавая своей жизни, чуждый свету и истине. Тогда я был таков, что вера в благость Божью и упование на спасение стоили мне трудов и сомнений» («К Донату», 3).

В конце 248 или в начале 249 г. Киприан избирается епископом и скоро становится крупным церковным авторитетом, известным далеко за пределами Африки. Однако впереди его ждали тяжелые испытания. Пришедший к власти в 249 г. император Деций организовал во всем государстве первое систематическое преследование христиан. Киприан, фактически глава Африканской Церкви, вынужден был скрываться в окрестностях Карфагена, поддерживая свою паству посланиями. Сохранилось около двадцати его писем этого периода. В Карфаген он возвращается только через пятнадцать месяцев после смерти Деция в 251 г.

Во время гонений многие христиане отступились от веры и теперь искали возможность вернуться в лоно Церкви. Обычно снисходительный и мягкий, Киприан проявляет суровость и налагает на отступников тяжкое покаяние.

В 252 г. на Карфаген обрушилось страшное бедствие – эпидемия чумы, которая свирепствовала до 254 г. Киприан организовывает лечебницы и сбор средств для заболевших, при этом он призывает помогать всем пострадавшим без различия вероисповедания.

В августе 257 г. император Валериан обнародовал указ о новом преследовании христиан. В этот раз Киприан ссылается в небольшой городок Курубис неподалеку от Карфагена. Там он провел около года, готовясь принять мученическую смерть. Наконец его призвали в Карфаген для судебного разбирательства. Киприану было предложено принести жертву. После того, как он отказался сделать это, ему объявили приговор – казнь путем отсечения головы. 14 сентября 258 г. при большом стечении народа карфагенский епископ был обезглавлен. Он принял смерть с твердостью, к которой недавно призывал своих собратьев по вере в письмах и в сочинении «К Фортунату о поощрении мученичества» (257 г.).

О судебном процессе над Киприаном нас информирует анонимная хроника, составленная по материалам процессуальных протоколов (Acta Сургіапі).

Сочинения Киприана можно разделить на две группы: 12 трактатов, которые сам автор называет «беседами» (sermones) или «книжечками» (libelli), и 81 письмо.

Часть трактатов написана в традиции апологетики. Из них самый ранний – «К Донату» – относится к 246 г., году обращения Киприана в христианскую веру. Основанное на автобиографическом материале, сочинение имеет полемический характер и содержит восхваление христианства, противопоставляемого прогнившему миру язычества с царящими в нем жестокостью, корыстолюбием, беззаконием.

«Законов никто не боится; никто не имеет страха ни перед следователями, ни перед судьями. Не страшно то, что можно купить. Быть среди виновных невинным уже преступление. Кто не подражает плохим, тот оскорбляет их» («К Донату», 10).

Что-то вроде обличительной речи, выдержанной в резком тертуллиановском тоне, представляет собой трактат «К Деметриану». В нем опровергается тезис о том, что источником всех бед являются христиане, отказывающиеся почитать традиционных богов. Обвинения, выдвигаемые язычниками, писатель обращает против них самих, обличая их в разных пороках, в частности, в продажности римского правосудия.

«Злодеи остаются безнаказанными оттого, что скромные молчат, свидетели боятся, а долженствующие судить подкупаются» («К Деметриану», 11).

Киприан рисует мрачную картину нравственного разложения, поразившего Римскую империю.

В трех книгах «Свидетельств» (249 г.), посвященных неофиту Квирину, Киприан дает подборку библейских текстов, полезных для наставления в вере. Это – своеобразное «руководство», разъясняющее основные положения христианства через библейские цитаты.

По роду своей деятельности Киприану приходилось много заниматься вопросами церковной дисциплины и духовной жизни. Большая часть его трактатов – это первоначально устные проповеди, которым впоследствии он придал письменную форму. Среди них особой известностью пользуется трактат «О единстве Церкви» (251 г.). Признавая ведущую роль римского епископа, Киприан, тем не менее, считает его лишь «первым среди равных» (primus inter pares), отстаивая таким образом право остальных епископов на самостоятельность.

Проблеме вероотступничества посвящен трактат «Об отступниках», написанный в связи с ситуацией, сложившейся после гонения на христиан, начатого императором Децием. Призвав к милосердию, но отнюдь не к снисходительности по отношению к отпавшим, Киприан старается пресечь наметившийся церковный раскол.

В трактате «О воскресной молитве» Киприан комментирует Pater noster («Отче наш») и размышляет о том, какой должна быть молитва.

«Молитва наша публична и совокупна, и, вознося ее, молимся не об одних себе, а обо всем народе христианском, ибо с ним едины» (8).

Во время эпидемии чумы Киприан пишет трактат «О смертности». Смерть не наказание, а закон природы, поучает епископ, поддерживая тех, кто, потеряв мужество, поколебался в вере.

Путь к вечной жизни открывают только дела милосердия и бедность, богатство же ведет человека к гибели. Этой теме посвящен трактат «О деянии и милостынях». В нем Киприан призывает раздавать имущество бедным.

«Ты, – обращается он к скупцу, – пленник и раб твоих денег; ты связан цепями и узами жадности; ты, которого уже освободил Христос, снова связан» (13).

Заботой о сохранении единства и согласия между христианами пронизаны сочинения «О терпимости» и «О ревности и зависти», в которых, как и в некоторых других, Киприан близко следует Тертуллиану. Так, трактат «Об одеянии девиц» напоминает своим содержанием и направленностью сочинение Тертуллиана «О женском убранстве». Украшением «невест Христовых», заявляет Киприан, является их целомудрие, а не одежда, изысканная прическа и драгоценности. Призывая к простоте и естественности, Киприан осуждает женщин, которые чернят брови, румянят щеки, красят волосы. Поскольку Бог сотворил человека по Своему подобию, нельзя изменять то, что создано Самим Богом.

«Не думаешь ли ты остаться безнаказанной за твою дерзость и безрассудную наглость – за оскорбление художника-Бога?» – сурово вопрошает Киприан (15).

Большинство трактатов Киприана принадлежат к жанру пастырских посланий. Написаны они ясным и красивым языком.

Что касается эпистолярного наследия, то оно включает в себя 65 писем самого Киприана и 16 писем его корреспондентов. В письмах, написанных епископом во время его вынужденного отсутствия в Карфагене, он обращается к своей пастве и к римскому клиру, информируя их о себе и своей позиции относительно политических событий, церковных соборов, полемики с еретиками. В письмах Киприан беспокоится о том, чтобы в выпавших на долю христиан испытаниях его епархия не утратила своего единства. Но особенно часто он затрагивает в них тему мученичества как высшего из всех земных благ. Рассказывая о гонениях на карфагенских христиан, он испытывает особый подъем:

«Ручьями текла кровь, которая должна была погасить пламя гонения и огонь геенский. О, какое это было зрелище для Господа, сколь возвышенное, сколь великое!» (10,2).

Документ первостепенного значения, переписка Киприана содержит много ценных сведений о церковной организации, уставе, богослужении того времени. От писем веет искренностью и теплотой. В них наиболее полно раскрывается сущность Киприана, личности удивительно гармоничной, человека мягкого, но вместе с тем осмотрительного и требовательного, любящего во всем порядок и согласие.

Во всех произведениях Киприана проявляется риторическое усердие писателя, склонного к азиатскому стилю. Стремясь сделать свою речь не только доступной, но и привлекательной, он использует все известные ему средства риторики – антитезу, параллелизм, градацию, гомеотелевт, ритм. Вот, например, как поэтично обыгрывается у него символика цветов:

Erat (Ecclesia) ante in operibus fratrum candida, nunc facta est in martyrum cruore purpurea, floribus eius nec lilia nec rosae desunt.

«Раньше в деяниях братьев (Церковь) была бела, ныне от крови мучеников стала красна, теперь в ее цветах – и лилии, и розы» («Письма», 10,5).

Прозрачность языка, симметричность конструкций и ритмический характер фраз обеспечили прозе Киприана прочный успех у читателей. О популярности Киприана свидетельствует уже тот факт, что под его именем дошло большое количество сочинений, в действительности ему не принадлежащих. Среди них – «О похвале мученичества», «Против иудеев», «О зрелищах» и многие другие.

Без латинской христианской литературы история римской культуры III в. и значительной части IV в. выглядела бы убогой. В это время Рим уже не является единственным центром духовной жизни в Империи. На передний план выдвигаются провинции, но особое место здесь принадлежит Африке с ее столицей Карфагеном. Именно тут зарождается латинская патристика, родоначальниками которой стали уроженцы этого региона выдающиеся христианские мыслители и богословы Тертуллиан и Киприан.

Отставание Рима в развитии христианской мысли начинает преодолеваться лишь с середины III в., когда о себе заявляет Новатиан, первый из римского духовенства проявивший себя талантливым писателем и теологом.

Новатиан, по всей видимости, был италийского происхождения и до обращения в христианство исповедовал стоицизм. Как церковный деятель выдвинулся в январе 250 – марте 251 г., когда римский епископский престол временно пустовал после смерти Фабиана. Новатиан рассчитывал занять это место. Поэтому, когда епископом был избран Корнелий, он отказался подчиниться ему и возглавил церковный раскол, став антипапой. Ситуация обострялась из-за расхождений по вопросу об отступниках (lapsi). Новатиан, как сторонник крайнего ригоризма, решительно возражал против допуска в Церковь тех, кто отрекся от нее в годы правления императора Деция.

В переписке Киприана фигурируют два письма (30 и 36), написанные Новатианом после смерти Деция от имени римского клира. В них излагается его позиция относительно возвращения вероотступников в христианские общины.

Осенью 251 г. Римский собор за раскольническую деятельность отлучил Новатиана от Церкви. Однако он продолжал упорствовать в схизме и создал свою секту, которая просуществовала до V в.

Из многочисленных произведений Новатиана, упоминаемых у Иеронима, сохранились четыре, но два из них ему явно не принадлежат. Самое известное принадлежащее перу Новатиана «О Троице» (De Trinitate). Новатиан вдохновляется здесь полемическим трактатом Тертуллиана «Против Праксея». В своем сочинении карфагенский апологет подвергает критике монархианскую ересь Праксея, который, опасаясь политеизма под видом Троичности, отстаивал максимальное слияние трех Лиц Троицы. У Новатиана речь идет об Отце (главы 1–8), Сыне (главы 9–28), Святом Духе (глава 29) и единстве трех Ипостасей Божества (глава 31). Опровергающий доводы еретиков, трактат «О Троице» стал значительным вкладом в западную теологию, особенно в тринитарное учение.

Второе сочинение – «О пище иудеев». Это – пастырское послание, которое Новатиан, находясь в изгнании, направил римской общине. Тема письма – формализм некоторых иудейских предписаний – в христианской традиции достаточно известна. Новатиан доказывает, что ветхозаветные запреты на определенную пищу уже утратили свой смысл, и разъясняет разницу между чистыми и нечистыми животными, т.е. разрешенными и запрещенными для еды по религиозным соображениям.

Новатиан – человек ясного, трезвого ума; его рассуждения логичны, доводы убедительны. Он пишет хорошим латинским языком, обнаруживая знание латинских классиков.

Арнобий – автор семи апологетических книг «Против язычников». Он преподавал риторику в североафриканском городе Сикке. До принятия христианства (в 295 или 296 г.) вел борьбу с христианами. По свидетельству Иеронима, Арнобий написал свое сочинение, чтобы дать доказательство искренности своего обращения в новую веру. Умер он, вероятнее всего, в 327 г.

Представления о христианстве у Арнобия довольно смутные и весьма субъективные. Он никогда не цитирует библейские тексты. Христианское учение знает по устным проповедям священников и сочинениям своих предшественников – апологетов.

В проблемы теологии Арнобий не вникает. Его вполне устраивает собственное понимание христианства, о котором он судит иногда очень произвольно, считая, например, что человеческая душа является созданием не Бога, а низших сверхъестественных существ (2,36). От природы несовершенная и порочная, душа получает бессмертие благодаря собственным заслугам и особой Божьей милости.

Складывается впечатление, что Арнобий, слабо осведомленный в новой религии, христианином сделался неожиданно для себя самого, не столько привлеченный учением, сколько разочарованный в язычестве, о котором он знает не понаслышке, а по собственному опыту. Отсюда – сатирическая язвительность и беспощадность в его обличениях античного Олимпа, в основе которых нет никакой конструктивной идеи: их цель – осмеяние и глумление. Для Арнобия христианство не стало тихой надежной гаванью, как для Минуция Феликса и Лактанция, оно служит ему лишь опорой в атаках на язычество.

Из семи книг «Против язычников» только первые две являются апологетическими в точном смысле слова. Они датируются обычно 296–297 гг. В них содержится опровержение обычных обвинений христиан, которым инкриминировались все несчастья, обрушившиеся на римлян.

Начиная с третьей книги, сочинение больше походит на обличительную речь, направленную против языческого политеизма, обрядов и суеверий. Последние книги появились, вероятнее всего, после 303 г.

В своем труде Арнобий использует лучшие античные источники, среди них – Платон, Панетий, Эпикур, Цицерон, Лукреций, Варрон и другие греческие и латинские писатели. Широтой своей эрудиции он не прочь даже покрасоваться. Хотя христианских авторов Арнобий нигде не называет, несомненно влияние на него Тертуллиана, о котором напоминают сами темы и полемический тон сочинения.

Человек, по мнению Арнобия, существо незначительное, слабое, склонное к порокам (2,16; 17; 25), не имеющее ничего общего с небесными существами и мало чем отличающееся от животных; он напрасно тешится иллюзией своего господства над природой. Эта пессимистическая концепция унаследована писателем от Эпикура.

Арнобий убежден, что в достижении истины разум совершенно бесполезен и спасти человека может только вера.

«Христос, – пишет он, – обуздал нашу гордость и заставил высокомерно поднятые ввысь головы признать меру своей немощи; он показал, что мы слабые существа, что мы верим чужим мнениям, ничего не понимаем, ничего не знаем и не видим того, что находится перед нашими глазами» (1,38).

Есть определенное противоречие между страстным желанием Арнобия найти ответы на беспокоящие его вопросы о бытии и смерти и его полным неверием в возможности разума.

Несмотря на многословие и риторическую напыщенность, сочинение Арнобия привлекает остроумием и изобретательностью, с которой автор критикует богов языческого Рима. Сами язычники оскорбляют свои святыни, изображая богов в непристойном виде и наделяя их своими страстями. Юпитер, например, представлен в мифах старым развратником.

«Неужели, не довольствуясь одной женой, похотливый бог, подобно молодым балбесам, повсюду проявлял свою невоздержанность, наслаждаясь с наложницами, блудницами и любовницами и, будучи седым, возобновлял ослабевающий пыл страстей бесчисленными любовными связями? Что говорите вы, нечестивцы, и какие гнусные мнения измышляете вы о своем Юпитере!», – притворно возмущается Арнобий выдумками сочинителей (4,22).

«Везде одни и те же речи о Юпитере, и нет ни одного вида мерзости, соединенного с распутством, который не ставился бы в связь с его именем, так что он, достойный жалости, по-видимому, для того только и родился, чтобы стать вместилищем преступлений, предметом поношений, некоторого рода открытым местом для отвода всех нечистот из помойных ям» (5,22).

Критика древней мифологии имеет у Арнобия отпечаток академической и эпикурейской философии. По всему видно, что языческая культура хорошо им усвоена, в то время как его знание христианства не является ни глубоким, ни по-настоящему выстраданным. Возможно, отсюда проистекает некоторая нервозность Арнобия.

«Неровным и не знающим меры» (inaequalis et nimius) называет Арнобия Иероним, имея в виду его стиль. Действительно, периоды Арнобия нередко непомерно обширны; составляющие их части асимметричны и словно громоздятся друг на друга. Преуспевший в риторических тонкостях, писатель стремится выразить как можно больше в пределах одной фразы и предупредить любые возражения оппонентов. Одну и ту же мысль он любит повторять по-разному и разными словами. В его речи встречаются вульгаризмы и уменьшительные формы, придающие изложению характер язвительной насмешки.

В прозе Арнобия впервые в латинской литературе появляется система клаузул, т.е. ритмических концовок предложения и его отдельных частей, основанная не на чередовании долгих и кратких слогов, а на силовом, динамическом ударении, которое мы наблюдаем в русском языке.

Луций Цецилий Фирмиан Лактанций родился около 250 г. в Африке. Он был учеником Арнобия, у которого обучался искусству риторики. Около 290 г. приехал в Никомедию (Малая Азия), где в то время находилась резиденция императора Диоклетиана. В этот центр греческой культуры Лактанций был приглашен императором для преподавания там латинского языка и риторики. Но у грекоязычного населения Никомедии его лекции особого успеха не имели.

Гонение Диоклетиана на христиан в 303–304 гг. вынудили Лактанция, к тому времени уже крестившегося, оставить преподавание и обратиться к исследовательской и литературной деятельности, которой он занимался вплоть до 313 г., когда император Константин обнародовал знаменитый Миланский эдикт, признававший за христианами те же права, что и за приверженцами других религий.

В 317 г. Константин вызвал Лактанция в Галлию, в город Треверы (Трир), чтобы поручить ему воспитание своего сына Криспа, это – последнее сведение о жизни писателя.

Лактанций много писал в стихах и прозе, но сохранилась лишь часть его сочинений. Самое раннее из них – «О деянии Божьем» – относится к началу диоклетиановских гонений на христиан, т.е. к 303 г. Восхищаясь целесообразностью и совершенством человеческого тела, Лактанций в выразительной и наглядной форме дает анатомическое описание человека, раскрывая в назначении и функциях отдельных членов и органов тела уникальный труд Создателя, Высочайшего Художника. Здесь же разъясняется божественная природа души.

«Здравый разум в человеке, – пишет Лактанций, – его стан и лицо, подобное лицу Бога Отца, ясно указывают на его начало, на его Ваятеля» (8,3).

Особое восхищение вызывают у писателя руки человека.

«Что скажу я о руках, орудиях разума и мудрости? – вопрошает он. – Искуснейший художник (sollertissimus artifex) создал их плоскими с небольшой вогнутостью, чтобы удобно было удерживать взятое, и завершил их пальцами, относительно которых трудно сказать, чем они превосходнее: красотой ли, или приносимой ими пользой. Число их поистине совершенно и полно, порядок и устройство их превосходнейшие, линия суставов волниста и форма ногтей, завершающих пальцы и укрепляющих их мягкую плоть на концах, округла, – все это являет красоту великую» (10,23).

В такой же восторженной манере Лактанций описывает глаза, уши, нос, рот, шею, плечи, грудь и прочие части человеческого тела.

Уже в этом произведении звучит мысль, которая станет постоянной в антиэпикуровской полемике Лактанция, мысль о том, что Бог неусыпно заботится о человеке. Здесь можно усмотреть и скрытое возражение Арнобию с его крайне пессимистической оценкой человеческих возможностей. Удаление Лактанция от учителя особенно заметно в их отношении к человеческому разуму. Разум человека, полагает Лактанций, его главное благо; благодаря разуму человек сильнее и красивее любого животного (3,14–15).

Между 304 и 313 гг. Лактанций создает свое самое значительное произведение «Божественные установления» в семи книгах. Это – самая настоящая энциклопедия христианской апологетики, первое на латинском языке изложение основных положений христианского вероучения. Впоследствии сам автор сделал из него краткое извлечение «Epitome». Свое сочинение Лактанций посвятил Константину.

Каждая книга имеет свой заголовок: «О ложной религии», «О начале заблуждения», «О ложной мудрости», «Об истинной мудрости и религии», «О справедливости», «Об истинном почитании», «О счастливой жизни».

Общее заглавие сочинения – «Divinae institutiones» – должно вызывать в памяти читателей знакомые названия, принятые для трактатов по риторике и праву. Это не случайное совпадение, а сознательно проведенная аналогия, с помощью которой автор хочет сказать, что знание только христианского учения является по-настоящему возвышенным и жизненно необходимым для людей,

«ибо мудрость обитает не в языке, а в сердце независимо от того, какой была речь, ведь разыскивается суть, а не слово. И нас интересует не грамматик или оратор, которые обладают знанием, как надо говорить, но мудрец, чья наука заключена в умении жить» (3,13,5).

Идеальным учителем Лактанций считает Христа, являющегося воплощением и образцом единства теоретической и деятельной сторон мудрости.

«Со дня сотворения мира не было никого, кроме Христа, кто бы и словом учил мудрости и подтверждал бы свое учение настоящей добродетелью» (4,23,10).

Мудрость и религия – нераздельны: мудрость заставляет людей познавать Бога, а религия почитать; одна состоит в познании, другая – в действии (4,4,3). Религия ведет человека к бессмертию – высшему благу и цели его земной жизни (3,12,35–36). Только религия, как высшая форма духовной жизни, может обуздать все дикое, все животное, чем изобилует человеческая природа. Без руководства христианскими идеалами ни одно общество не может стать совершенным.

Истинная религия, каковой является христианство, состоит, по мнению Лакганция, в гармоничном единстве ее теологических и социально-этических основ, отличающем ее от других верований.

Что касается древних философов, то они пребывали в заблуждении, потому что следовали ложным религиям. И все же, в отличие от Арнобия, Лактанций признает достижения язычников, прежде всего в области этики, и пытается навести мост между новой религией и античной философией, предвещая синтез классического наследия и христианской идеологии, который будет достигнут в патристике IV–V вв., когда античная мысль будет поставлена на службу евангельской проповеди.

«Божественные установления» завершаются рассуждениями о близком конце мира, предсказанном еще библейскими пророками. После гибели мира, считает Лактанций, наступит новая эра справедливости.

Особенностью этого сочинения является то, что в нем почти нет ссылок на Писание, что согласуется с задачей, поставленной перед собой автором, – разить язычников их собственным оружием, т.е. философией, которой они гордятся более всего. Сходный материал, отмечает Лактанций, рассматривал и Киприан в трактате «К Деметриану», но он, опровергая язычников, приводил в качестве доводов свидетельства Священного Писания, которые сами язычники считали лживыми и лишенными смысла. По мнению Лактанция, Киприану следовало бы опираться на сочинения своих идейных противников (5,4).

Такая установка во многом определила язык сочинения, в основе которого лежит цицероновский способ выражения.

Главная заслуга Лактанция заключается в том, что он первый открыл для западного христианства культурные ценности классической античности.

Писатель убежден в том, что, разоблачая язычество и прославляя христианскую веру, не следует пренебрегать возможностями античной риторики. Многие христианские авторы, сокрушается он, были людьми необразованными, их книги написаны грубым, примитивным языком, что вызывает неприязнь людей культурных и образованных. Учение Христа заслуживает лучших проповедников.

Уже в первой главе, излагая свою методологию, Лактанций решительно заявляет:

«Истину можно защищать и без красноречия, и многие ее часто так и защищали, все же блеск и изящество речи украшают и в известной мере способствуют сохранению ее, ибо внешне богатая и сияющая красотой речь сильнее запечатлевается в умах» (1,1,10).

Из античных авторов Лактанций чаще всего цитирует Цицерона. Иероним называет его сочинения сокращенным изложением философских диалогов Цицерона («Письма», 70,5). Это, конечно, преувеличение. Однако «христианским Цицероном» считают Лактанция и гуманисты Возрождения.

Ученые обнаружили у Лактанция 520 цитат из греческих и римских авторов. В этико-философском плане особенно близок ему Сенека, о чем можно заключить по тому, как решается у того и другого проблема зла.

«Бог не устранил зла, – разъясняет Лактанций, – чтобы был ясен смысл добродетели» («Божественные установления», 5,7,5). Только в борьбе со злом добро совершенствуется и укрепляется. «Не может быть добра без зла» (Bonum sine malo esse non potest – 6,15,8). Без порока, постоянно повторяет Лактанций, не может быть добродетели, как нет победы без неприятеля и сражения.

Кроме прозаиков, Лактанций охотно цитирует римских поэтов, прежде всего Вергилия, которому он отдает предпочтение главным образом из-за мессианизма, усмотренного в его четвертой эклоге.

Вслед за «Божественными установлениями» в 313 г. Лактанций пишет сочинение «О гневе Божьем», в котором выступает против эпикурейского тезиса о божественном бесстрастии и невмешательстве в человеческие дела. Бог справедлив: насильникам и нечестивцам не скрыться от Его праведного гнева. Эту мысль Лактанций иллюстрирует примерами из новой истории в произведении «О смерти гонителей», созданном приблизительно в 315 г. Кратко рассказав о возникновении христианства, автор останавливается на фигурах римских императоров, жестоко преследовавших приверженцев новой религии. Речь идет о Нероне, Домициане, Деции, Валериане, Аврелиане, но главным образом о современниках Лактанция: Диоклетиане, Максимиане, Галерии и Максимине. Их попытки остановить распространение христианства полностью провалились; сами же гонители были сурово наказаны Богом: смерть их была мучительной и позорной.

Атрибуция этого сочинения долгое время подвергалась сомнению, но сейчас уже никто не сомневается в авторстве Лактанция, хотя острополемический стиль изложения сильно отличается от стиля других его произведений. Несколько раздраженный и резкий тон можно объяснить, с одной стороны, злободневностью содержания, с другой стороны, воодушевлением, которое испытывает писатель, рассказывая о небесном возмездии, постигшем императоров, преследовавших христиан и ставших потому позором для Римской империи.

Изобилующее сведениями об эпохе тетрархии «О смерти гонителей» является первой в латинской литературе попыткой истолковать историю в духе христианского мировоззрения. Идея о Божественном Провидении, направляющем ход истории, станет на долгое время определяющей в западноевропейской культуре.

Не исключено, что Лактанций является автором дошедшей до нас поэмы «О птице Фениксе». В 85 элегических двустишиях воспевается сказочная птица, которая в старости сжигала себя на костре и возрождалась из пепла молодой и обновленной. Для христиан Феникс – символ воскресающего Христа. В римской поэзии эту легенду уже обрабатывал неотерик Левий.

Как на Западе, так и на Востоке, христианская литература достигает своего расцвета в IV в. Это стало возможным благодаря признанию христианства государственной религией.

После двух веков преследований Церковь обрела наконец свои права во всех сферах общественной жизни. Если в начале века число христиан составляло всего лишь 10% населения Римской империи, насчитывавшего в то время 50–75 млн человек, то к концу столетия оно достигло уже 90%.

Семена, посеянные в эпоху гонений, не только не погибли, но проросли и дали обильные плоды.

Бурному развитию западной христианской мысли способствовали контакты с Востоком, ставшие более тесными и постоянными. Латинские писатели Запада (Иероним, Руфин) ищут теперь личных встреч с видными деятелями христианского Востока.

В восточно-христианскую литературу, уже прославленную именами Климента Александрийского и Оригена, приходят такие признанные гении греческой патристики, как Афанасий Александрийский, Василий Кесарийский, Григорий Назианзин, Григорий Нисский, Иоанн Хрисостом. Их произведения, в подлинниках и переводах, имеют широкое хождение в западной части Империи.

Отныне наследие античной мысли ставится на службу христианскому богословию, так же в интересах евангельской проповеди используется античная риторика. В этот период окончательно оформляется жанровая система христианской литературы.

Единство Римской империи, облегчавшее культурные связи, способствовало, вместе с тем, распространению ересей (прежде всего арианской), приводивших к жестоким богословским распрям. Но именно в христологических спорах Церковь обретала сплоченность и силу. Не стихавшая многие десятилетия полемика с еретиками и раскольниками сообщила христианской литературе этого периода особую остроту и динамичность.

Слияния Запада и Востока, однако, не произошло. История развивалась в другом направлении. В 395 г. император Феодосий I разделил Империю на две части – Западную Римскую империю и Восточную Римскую империю. Различия между двумя культурами будут углубляться и в конце концов приведут к расколу христианского мира.

На Западе IV в. – первая треть V в. – это эпоха Амвросия, Иеронима, Августина, литературное и богословское наследие которых является бесценным вкладом в сокровищницу человеческой культуры.

В латинской христианской литературе художественная поэзия во всем своем жанровом многообразии появляется намного позже прозы. Первые значительные произведения в стихах относятся к периоду правления Константина, когда сама атмосфера триумфа, переживаемого христианами, способствовала их религиозному воодушевлению и желанию выразить свои чувства в более возвышенной, стихотворной форме.

Победа христиан сгладила некоторые, казавшиеся непреодолимыми в пылу полемики с язычниками, противоречия и сделала христианских писателей более терпимыми по отношению к классическому культурному наследию, в частности, более восприимчивыми к опыту римских поэтов, накопивших богатый арсенал технических приемов и средств художественной выразительности.

Но самым существенным фактором явилось то, что в III в., еще до религиозной реформы Константина, на Западе в христианском богослужении стали использовать не греческий, а латинский язык.

Первым по времени христианским поэтом традиционно считается Коммодиан, хотя время его жизни устанавливается весьма условно и помещается в промежутке от III до V в. включительно.

Поскольку в произведениях Коммодиана есть заимствования из Киприана, он не мог жить раньше этого писателя. Скорее всего, деятельность Коммодиана приходится на вторую половину III в.: его сочинения хорошо вписываются в контекст апологетической полемики, имевшей место до прихода к власти Константина.

Место рождения Коммодиана неизвестно. Одни ученые называют его родиной Африку, другие – Сирию, третьи – Галлию. Наиболее убедительной представляется версия об африканском происхождении писателя. Так заставляют думать некоторые стилистические особенности его стихотворений, имеющие аналогии в надписях, обнаруженных на территории Африки.

О жизни поэта мы знаем лишь то немногое, что он сообщает сам в своих стихах. Так, мы узнаем, что Коммодиан родился в языческой семье, что решение обратиться в христианство он принял под влиянием чтения Священного Писания, что стихи он начал писать не из желания выставить свою ученость, а исключительно по внутреннему побуждению распространять истину.

Сохранились два его сочинения: «Указания» («Instructiones») и «Апологетическая поэма против иудеев и греков».

«Указания» включают в себя восемьдесят небольших (от 6 до 48 гексаметров) композиций, разделенных на две книги; в первую вошло 41 стихотворение, во вторую – 39. Заключительное стихотворение (как, впрочем, и все остальные) представляет собой акростих: начальные буквы его строк дают имя поэта.

Первая книга имеет большей частью полемический характер и обращена к язычникам и иудеям. В ней осмеиваются языческие культы, мифология и суеверия. Содержание второй книги составляют предостережения, которые предназначены христианам; здесь же звучит критика испорченного клира, мирского тщеславия и мотовства.

«Апологетическая поэма» состоит из 1060 гексаметров. В рукописях имя поэта отсутствует. Авторство Коммодиана устанавливается на основании присущих только ему характерных особенностях метрики и стиля.

Поэма содержит изложение основ христианского учения и пространный рассказ о конце мира, в котором нашли отражение эсхатологические представления иудеев. Цель этого сочинения – наставить на путь истины сбившихся с него. Название поэмы не соответствует содержанию: собственно апологетический элемент представлен в ней слабо.

Философским дарованием Коммодиан явно не обладал; его теологические познания поверхностны, суждения неоригинальны. Поэта интересуют преимущественно нравственные проблемы, поэтому он охотно порицает грешников. Его ирония довольно груба, но нужного писателю эффекта достигает. Изобразительный талант Коммодиана обнаруживается главным образом в описаниях мироздания и в мрачных апокалиптических видениях, например, конца мира, воскресшего Нерона и т.д.

Язык Коммодиана изобилует простонародными оборотами, варваризмами и солецизмами. Разговорно-сниженный стиль объясняется стремлением поэта писать для простых малообразованных людей. Правильные гексаметры у него большая редкость. На смену квантитативному стихосложению древних пришло стихосложение, основанное на качественном различии ударных и безударных слогов в стопе.

Совершенно иной характер имеет поэзия Ювенка, испанского священника, жившего в первой половине IV в.

Гай Веттий Аквилин Ювенк является автором сочинения в четырех книгах под названием «Евангелие», в котором он поставил своей целью дать христианскую эпопею, превосходящую классический эпос Вергилия. Прозаические тексты Нового Завета Ювенк превращает в русле латинской школьной риторики в гексаметрические стихи.

Поэма состоит из 3200 стихов. Ювенк писал ее во время правления императора Константина, приблизительно в 329–330 г. В своем произведении он перелагает главным образом Евангелие от Матфея, иногда дополняя его материалом, извлеченным из Евангелий от Луки и от Иоанна.

Воспевая деяния Иисуса, Ювенк опирается на художественный опыт таких римских поэтов, как Вергилий, Овидий, Лукан. Но несмотря на свое желание превзойти в поэзии язычников, значительных результатов он не достигает. Отчасти этому препятствует его установка раепе ad verbum «почти дословно», по выражению Иеронима («О знаменитых людях», 85), передавать новозаветные тексты. Ювенку не удается в полной мере продемонстрировать свой поэтический талант, который обнаруживается в некоторых пейзажных зарисовках, описаниях природных явлений и моралистических рассуждениях. Однако это не может заменить простосердечности бесхитростного и потому величественного повествования Матфея. Следует все же признать, что драматические события, о которых рассказывает евангелист, вызывают в душе поэта живой отклик.

Выражая христианские идеи средствами классической латыни, Ювенк, человек разносторонней культуры, пишет исключительно для образованных римлян, что отразилось в усложненном синтаксисе и демонстративной лексической изощренности его поэмы, которая изобилует риторическими обращениями, вычурными архаизмами, манерными эпитетами и многочисленными реминисценциями из римских поэтов. Следует, однако, отметить строгое соблюдение Ювенком правил просодии.

В IV в. в латинской христианской поэзии получают распространение так называемые центоны – «лоскутные» стихотворения («центон» означает ткань, сшитую из лоскутьев). Центонный текст составляется из фрагментов хорошо известного классического произведения. Авторы центонов хотели таким образом показать, что уже в стихах языческих поэтов была предсказана христианская истина.

Между 360 и 370 гг. «Центон» из стихов и полустиший Вергилия (Cento Vergilianus) написала римская патрицианка Проба. В своей мозаической поэме из 694 гексаметров она излагает некоторые эпизоды Ветхого и Нового Заветов.

Известны и другие образцы этой поэзии, являющиеся созданием скорее литературных виртуозов, нежели истинных поэтов.

При Константине (годы правления: 306–337) в Римской империи наконец было достигнуто долгожданное примирение государства с Церковью. Апологетика постепенно себя изживает, и писатели начинают обращаться к теологическим изысканиям, чему весьма способствовало установление более тесных контактов между церковными деятелями Запада и Востока. Следствием новой ситуации явилось, с одной стороны, резкое обострение религиозных споров, с другой – большая согласованность действий сторонников ортодоксии.

Такой была духовная атмосфера, в которой разворачивалась деятельность видного представителя западного богословия Илария, автора сочинения «О Троице», оказавшего заметное влияние на теологическую мысль поздней античности.

Иларий родился около 315 г. в аквитанском городе Пиктавии (совр. Пуатье; отсюда – его прозвище: «Пиктавийский»). Он происходил из зажиточной языческой семьи и получил неплохое для того времени образование. Однако у философов, которых Иларий жадно читал, он не смог найти ответы на мучившие его вопросы о цели и смысле жизни. По его собственному признанию, истина ему открылась лишь при чтении Священного Писания. Так, из Евангелия от Иоанна он узнал, что Бог Отец явил себя в Слове, ставшем плотью.

Находясь под впечатлением библейских откровений, Иларий принимает крещение и присоединяется к христианской общине в Пиктавии. Когда в 350 г. умер епископ города, Иларий был избран на его место. Приняв сан, он энергично взялся за исполнение епископских обязанностей, показав себя в этой должности человеком решительным и твердым.

В первые годы своего епископства Иларий уделяет много внимания разъяснению пастве духовного смысла Писания. К этому периоду относится его сочинение «Толкование на Матфея». Илария интересует не буквальный, а аллегорический, скрытый смысл евангельских событий. В экзегетике того времени это был наиболее распространенный способ комментирования священных текстов, приводивший иной раз к таким замысловатым заключениям, которые вряд ли были понятны простому народу.

Образцом илариевского толкования может служить отрывок, в котором интерпретируется рассказ Матфея о том, как Иисус удаляется в пустынное место и там исцеляет пришедших вслед за ним больных людей (Мф. 14:13–14).

"Слово Божье удаляется на лодке в пустынное место², то есть прекращает связь с Израилем, чтобы обратиться к сердцам, не имеющим знания об истинном Боге. Народ, услышав о том, пошел за Господом в пустыню·, то есть оставляет синагогу и идет к Церкви. Увидев множество людей, Он сжалился над ними и исцеляет больных: то есть очищает ум и тело от мерзости неверия, чтобы исцеленные могли уразуметь новую проповедь» (14,9).

В 355 г. Иларий повел наступление на ариан, нашедших своего защитника в лице императора Констанция II (годы правления: 337–361), который, поддерживая арианство, активно вмешивался в деятельность Церкви.

Александрийский священник и проповедник Арий (ок. 260–336) приблизительно в 319 г. выступил со своим тринитарным учением, утверждая, что Сын Божий не истинный Бог, а лишь «превосходнейшее творение» Бога Отца и, следовательно, как тварное существо, отличен от Отца. Арий был отлучен от Церкви, а его учение осуждено и признано ересью на Никейском соборе в 325 г. Однако на соборах в Арле (353 г.) и в Милане (356 г.) при поддержке Констанция Арий был реабилитирован, а против верных Никейскому Символу веры священников начаты гонения.

Одной из жертв императорского произвола стал непокорный епископ Пиктавия, в 356 г. изгнанный во Фригию (Малая Азия). Общение с восточными богословами укрепляет Илария в его приверженности Никейскому догмату. Он с нарастающей силой громит ариан, принимая активное участие в религиозных спорах, особенно ожесточенных на Востоке. Именно здесь, на Востоке, крепнет и набирает мощь его голос обличителя арианства. Здесь Иларий сложился как мыслитель и писатель. Свидетельством этого являются написанные в изгнании сочинения. В одном из них – «К Констанцию Августу» – Иларий возлагает на императора ответственность за раскол Церкви; в другом – «О соборах» – информирует галльских епископов о богословской полемике на Востоке.

Ценные документальные материалы содержатся и в сочинении под условным названием «Исторические фрагменты», сборнике неясного происхождения.

В эти годы Иларий создает выдающийся вероучительный труд, поставивший скромного провинциального епископа в один ряд с крупнейшими богословами западной Церкви, – 12 книг «О Троице». Столь основательного и исчерпывающего исследования по христологии на Западе еще не было. Отстаивая полное единство и тождество Христа с Богом Отцом, Иларий не только подвергает разгромной критике учение Ария (книга 4), но и демонстрирует свое глубокое знание Священного Писания и проблем восточной теологии.

Активность Илария раздражает приверженцев арианства на Востоке, которым в конце концов удается отослать беспокойного епископа обратно на Запад. Констанций счел за лучшее им не препятствовать и избавил их от смутьяна.

Возвратившись в 360 г. в свою епархию, Иларий продолжил борьбу с ересью. Он пишет послание к епископам Галлии «Против императора Констанция». О характере этой резкой инвективы, увидевшей свет, вероятно, после смерти Констанция, дают представление, следующие строки.

«Настало время говорить, ибо пришло время молчать. Мы ожидаем пришествия Христова, потому что победил Антихрист. Мы полагаем жизнь свою за овец, ибо воры вошли в овчарню и вокруг нее ходит лев рыкающий... Сегодня мы сражаемся против гонителя, скрывающегося под маской, против врага обольщающего, против Антихриста Констанция, который не поражает нас в спину, но гладит нас по животу: не осуждает нас, дабы мы родились к новой жизни, но обогащает нас, дабы привести нас к смерти; не бросает нас в тюрьму, дабы освободить нас, но осыпает нас почестями в своем дворце, дабы нас поработить; не терзает нашего тела, но воцаряется в сердце; не отсекает нам голову мечом, но золотом убивает нашу душу; исповедует Христа, чтобы отречься от Него; воздвигает Церкви, чтобы ослабить веру... Твое имя, Христос, всегда на устах у него, но делает он все для того, чтобы люди не верили, что Ты – Бог, как Отец Твой…»

С неослабевающей энергией Иларий громит вождей арианства на Парижском (361 г.) и Миланском (364 г.) соборах. К этому времени относится его памфлет «Против Авксентия», в котором он обличает медиоланского епископа, исповедовавшего арианскую ересь. Борьба Илария за Никейскую истину получила высокую оценку у христианского историка Сульпиция Севера. «Всему миру известно, – писал он, – что наша Галлия была избавлена от преступной ереси рачением Илария Пиктавийского». Однако последователи Ария будут напоминать о себе еще очень долго, вплоть до V в.

Последние годы жизни Илария (умер в 367 г.) были посвящены экзегетической деятельности. Сохранились (не полностью) записи его толкований Псалтыри. Мы располагаем комментариями к 58 псалмам, которые писатель объясняет в привычной для себя манере, доискиваясь всюду скрытого значения. Аналогичный, «типологический», метод применен им и в сочинении «Изъяснение тайн», в котором персонажи и события Ветхого Завета истолкованы как прообразы персонажей и событий Нового Завета. Иларий показывает, что приход Христа и его деяния уже были предсказаны в ветхозаветных книгах. Вот, например, как он толкует ветхозаветный рассказ о сотворении Евы.

«В Адамовом сне и в Евином облечении плотию нам подобает усматривать и таинственное предвозвещение сокровенной тайны Христа и Церкви, ибо здесь содержится обетование и образ воскресения плоти... Церковь есть тело Христово, и тайна, сущая во Адаме и Еве, возвещает о Христе и Церкви, то, стало быть, во Адаме и Еве в начале времени уже свершилось то, что при скончании времен через Христа предуготовляется для Церкви» (1,5).

До нас дошли три стихотворных произведения Илария, насчитывающие в совокупности 140 стихов. По всей видимости, они входили в утраченную сейчас «Книгу гимнов». Уцелевшие гимны (о Троице, о крещении и о победе Христа над дьяволом) написаны в разных метрах классической поэзии. Не исключено, что Иларий придал литературную форму каким-то образцам народной литургической поэзии раннехристианских общин. Как бы то ни было, Иероним и Исидор Севильский считают Илария первым церковным гимнографом, писавшим по-латыни.

Как писатель Иларий стал объектом противоречивых оценок. Несомненно одно – он достиг большего как теолог. Его стиль достаточно индивидуален; везде чувствуется работа над слогом. Но иногда изложение становится слишком насыщенным и усложненным. У него много обширных в духе Цицерона периодов, хотя некоторые конструкции напоминают скорее Саллюстия или Тацита.

В эти же годы полемику с арианами ведет Люцифер Каральский (умер в 371 г.), самый неистовый из всех противников арианства. Так же, как Иларий, он был епископом (в Сардинии) и за веру подвергся изгнанию, где между 356 и 360 гг. написал пять инвектив, которые отослал Констанцию, требуя от него прекратить преступления. Это– сочинения: «О необщении с еретиками», «О царях-отступниках», «О святом Афанасии», «О беспощадности к преступникам против Бога», «О том, что надлежит умирать за Сына Божьего».

Юлий Фирмик Матерн был родом из Сицилии, принадлежал к сенаторскому сословию. Получил хорошее образование и в течение ряда лет занимался адвокатской деятельностью. Еще до своего обращения в христианство между 334 и 337 гг. опубликовал сочинение в восьми книгах под названием «Астрология», в котором объясняет значение и важность астрологии, защищает тезис о том, что человеческая жизнь подчинена судьбе и что судьбу можно узнать по звездам (книги 1–3), дает разные астрологические сведения (книги 4–8).

Оригинальностью это сочинение не отличается. Автор нередко грешит многословием и непоследовательностью. Свой материал он извлекает из самых разных источников, по большей части не указанных и потому не известных нам. Складывается впечатление, что Фирмик пытается найти в астрологии какое-то прибежище для себя. Особый интерес у него вызывают проблемы нравственности.

Поиск этической системы в астрологии свидетельствует о том, что идеологический кризис, переживаемый язычеством, достиг своего пика.

Приблизительно в 346 г. Фирмик, к тому времени уже принявший христианство, пишет трактат «О заблуждении языческих религий» и посвящает его императорам Константу и Констанцию II. Некогда восхваляемая им астрология представлена теперь как обман и лженаука. С резкостью и присущей неофитам нетерпимостью писатель обрушивается с нападками на языческий политеизм и мистические культы, пришедшие в Рим с Востока. Его яростный призыв к императорам искоренить язычество звучит как призыв к священной войне с теми, чьи обряды служат к погибели души.

«Лучше освободить язычников от их заблуждений даже против их воли, нежели допустить их погибель... Бог приказывает вам в Своем законе повсюду со всей суровостью преследовать грех идолопоклонства... Без страха уносите прочь из храмов их украшения. Расплавьте статуи языческих богов в огне ваших монетных дворов... Конфискуйте все имущество язычников...» (28).

Саркастичность и страстный темперамент Фирмика сообщают его произведению характер повышенной агрессивности, сам же автор предстает в нем как предтеча средневековых инквизиторов.

Насколько мы можем судить, дух религиозной нетерпимости, доходящий порой до фанатизма, характеризует всю эту эпоху, когда язычники из гонителей превращаются в гонимых. Уже недалек был тот день, когда эдиктом Феодосия I в 391 г. языческие культы будут окончательно запрещены и христианство станет господствующей религией государства.

Хотя Фирмик нередко злоупотребляет риторическими приемами, прежде всего эмфазой, писатель он, несомненно, одаренный. Ораторская мощь библейской проповеди, живописность и выпуклость образов способны поразить воображение даже искушенного в литературе читателя. Стараясь писать литературным языком, он тщательно избегает простонародных выражений. Особую выразительность придают его прозе метрические клаузулы, которые Фирмик использует в русле цицероновских традиций.

Гай Марий Викторин родился в Северной Африке в последней четверти III в. Следуя врожденной склонности к логике и умозрительным проблемам, занимался изысканиями в области грамматики, метрики, риторики и интерпретации философских текстов для нужд школы. Известно, что он комментировал Аристотеля и переводил на латинский язык Платона и его последователей, неоплатоников Плотина и Порфирия.

В годы правления Констанция II Марий Викторин преподавал в Риме риторику и на этом поприще приобрел такую славу, что в 353 г. на форуме Траяна была установлена его статуя. Его лекции посещали многие знатные римляне. Но в 362 г., когда декретом императора Юлиана, пытавшегося реставрировать язычество, христианам было запрещено преподавание, Марий Викторин, к тому времени уже принявший крещение, оставил школу и посвятил себя всецело богословским занятиям.

Из сочинений Мария Викторина, относящихся к первому периоду его деятельности, сохранились: комментарий к трактату Цицерона «О нахождении», интересный многочисленными философскими экскурсами; «Книга о дефинициях» и «Грамматическое искусство». Последнее из перечисленных произведений представляет собой довольно беспорядочные и бессвязные заметки к лекциям по фонетике, метрике и латинской орфографии.

Намереваясь опровергнуть христианское учение, Викторин читал Священное Писание и церковные книги, но постепенно проникся верой в Христа и после продолжительных колебаний около 357 г., уже в преклонном возрасте, принял крещение, обратив отныне весь свой талант мыслителя и писателя на изучение и защиту истинной религии. Написанные в этот период сочинения «Против Ария» (в четырех книгах), «О рождении Слова Божьего», «О понимании единосущия» посвящены полемике с арианами и разъяснению тринитарной догмы.

Сохранились фрагменты комментариев Викторина к посланиям Павла. Он не сторонник аллегорического толкования и апостольские тексты предпочитает интерпретировать в рационально-логическом ключе.

Остается упомянуть о трех его гимнах, написанных в ритмической форме, свободной от каких-либо метрических схем. В них с лиричностью, восходящей к псалмам, прославляется Святая Троица.

Главной заслугой Мария Викторина является то, что он обогатил латинский словарь новыми философскими терминами и понятиями, заимствованными из греческого языка.

Взволнованное упоминание о Викторине, «ученейшем старце, глубоком знатоке всех свободных наук, прочитавшем и разобравшем множество философских произведений», оставил в своей «Исповеди» Августин (8,2–5).

Амвросий – один из тех, кого называют Отцами Церкви. Он родился в 340 (или в 335) г. в галльском городе Треверах (Трир) на реке Мозелле, где его отец занимал высокую правительственную должность. Детство и юность Амвросий провел в Риме и там получил образование: изучал красноречие и право.

Около 370 г. Амвросий был назначен наместником (consularis) в Лигурии и Эмилии с административным центром в Медиолане (Милан). Честным отношением к обязанностям он завоевал всеобщую любовь и уважение. Когда осенью 374 г. умер епископ Медиолана Авксентий, Амвросий по долгу службы выступил миротворцем между пришедшими в волнение арианами и сторонниками Никейской веры. В результате обе враждующие стороны совершенно неожиданно для Амвросия избрали его медиоланским епископом. В ноябре он принял крещение и в декабре был возведен в епископский сан.

Для пополнения своего духовного образования Амвросий углубляется в изучение Библии, обращаясь по спорным вопросам к сочинениям греческих писателей Филона, Оригена, Евсевия Кесарийского, Дидима, Афанасия, Василия Великого и многих других. В своих произведениях он часто останавливается на благотворном воздействии Библии.

«Атлет не дерзает вступить в борьбу, если прежде хорошенько не поупражняется в палестре: так и мы упражняем наше сердце чтением, ночью и днем тренируемся в палестре Священного Писания и укрепляем члены души нашей этой здоровой духовной пищей» («Толкование на 118 псалом», 12,28).

Избрание епископом мирянина, к тому же некрещенного, – событие неординарное. Амвросий усмотрел в нем призыв Бога и весь без остатка отдался апостольскому служению, направив свою энергию на укрепление авторитета и независимости Церкви, защиту ее как от имперского вмешательства («император внутри Церкви, а не над ней» – «Против Авксентия», 36; «Письма», 21; 51), так и от арианской ереси и нападок язычников. Зарекомендовав себя умелым пастырем и влиятельным политиком, он заслужил славу выдающегося епископа.

Один из самых ярких эпизодов многогранной деятельности Амвросия – его выступление против лидера языческой партии, ревностного защитника древней религии и римских культов Квинта Аврелия Симмаха. Человек знатного происхождения, к тому же блестящий оратор, он занимал самые высокие государственные должности.

В 382 г. Симмах во главе сенатской делегации прибыл в Медиолан, где в то время находилась императорская резиденция, чтобы потребовать от императора Грациана отменить свои распоряжения, направленные против традиционных культов, в частности, вернуть в зал заседаний римского сената алтарь Победы, который находился там со времен Августа и недавно был убран оттуда. Решительное вмешательство Амвросия привело к тому, что делегация не была даже принята. Но дело на этом не закончилось. В августе 383 г. Грациан был убит и на престоле западной части Империи оказался его двенадцатилетний брат Валентиниан II. Сенаторы-язычники сочли, что ситуация благоприятна для возобновления борьбы за возвращение статуи богини Победы на прежнее место. В 384 г. в Медиолан был вновь направлен Симмах, незадолго до этого назначенный префектом Рима. На этот раз он смог не только попасть во дворец, но и выступить перед императором и его министрами.

Искусно составленная речь Симмаха произвела на всех сильное впечатление. Но перед доводами Амвросия его красноречие все же не устояло. В двух письмах (17 и 18), отправленных Валентиниану, медиоланский епископ пункт за пунктом опроверг аргументацию римского префекта.

«К познанию великой тайны, утверждает Симмах, можно прийти не одним путем. Я же говорю: всему, что вы знаете, научил нас Сам Бог. То, что вы силитесь разгадать, нам открыла Сама воплотившаяся Божественная Премудрость. Ваши пути отличаются от наших. Вы просите у императора мира для своих богов, мы же испрашиваем у Христа мира для самих императоров. Вы поклоняетесь деянию рук своих, мы же считаем оскорблением видеть Бога в том, что может быть сделано человеческими руками. Бог не хочет, чтобы его почитали в камне. В конце концов, даже ваши философы смеялись над этим» («Письма», 18,8).

Несмотря на поддержку при дворе, петиция язычников была отвергнута, и очередная попытка восстановить языческие культы провалилась.

Спор об алтаре Победы имел громадный общественный резонанс. Церковь не только сохранила, но и укрепила свой авторитет. Отныне ни один вопрос религиозной политики не решался без участия Амвросия.

Но еще больший триумф ждал его в 390 г., когда он добился церковного покаяния от могущественнейшего из земных властителей Феодосия Великого, по приказу которого в Фессалониках было истреблено множество местных жителей, поднявших мятеж и убивших готского военачальника. Среди жертв кровавой расправы было много невинных, в том числе женщины и дети. Амвросий потребовал от императора-христианина всенародно признать себя виновным в преступлении, в противном случае он пригрозил отлучить его от Церкви. Поначалу Феодосий упорствовал, но затем раскаялся и публично молил Бога о прощении. Только тогда медиоланский епископ отпустил ему грех. По свидетельству Августина, многие люди при виде коленопреклоненного владыки плакали от волнения.

Через пятъ лет в 395 г. Феодосий скончался. После его смерти политическая активность Амвросия пошла на убыль. Он прожил еще два года и 4 апреля 397 г. умер.

Литературное наследие Амвросия обширно. В него входят произведения экзегетические, содержащие толкование Священного Писания; догматические, посвященные разъяснению таинств и обрядов христианского богослужения; аскетические, рассматривающие вопросы церковной и вообще христианской этики; речи и письма; и, наконец, гимны.

Большая часть сочинений Амвросия – это записи его проповедей, переработанных и исправленных для публикации. Амвросий считал проповедь главной обязанностью епископа, который, обращаясь к широким массам, вразумляет и наставляет их на путъ добродетели. Темы для своих бесед Амвросий брал обычно из Библии, пересказывая и толкуя в основном тексты Ветхого Завета, наиболее трудные для понимания, вызывающие у верующих множество вопросов.

В тексте Писания Амвросий различает буквальный смысл, нравственный смысл и смысл духовный, или мистический, раскрывающий тайну Христа и Его Царства. Объяснения Амвросия носят преимущественно аллегорический характер. Они преследуют назидательные цели и на какую-либо научность не претендуют.

До нас дошло свыше десятка его небольших трактатов, в основу которых легли произнесенные им проповеди: «О рае», «О Каине и Авеле», «О Ное», «Об Аврааме», «Об Исааке и душе» и другие. Многие толкования в них восходят к Оригену (умер в 253 г.), величайшему греческому богослову, гению экзегетики, написавшему несколько тысяч сочинений.

Среди экзегетических трудов Амвросия выделяется «Шестоднев», комментарий к первой главе Библии, описывающей сотворение мира в шесть дней. Образцом ему служило одноименное произведение Василия Великого (около 330–379), которого Амвросий цитирует почти дословно. «Шестоднев» состоит из проповедей, произнесенных во время Великого Поста.

В шести книгах сочинения содержится яркий, пронизанный глубоким чувством, рассказ о происхождении всего сущего, завершающийся рассуждениями об анатомических особенностях человека. Амвросий любуется красотой человеческого тела, описывая поочередно волосы, лоб, брови, глаза, уши, нос, рот, зубы и другие его части. В последних главах – трогательное повествование об отдыхе Бога. В нем, как в зеркале, отразилась чистая нежная душа епископа.

«Но положим конец нашей речи, ибо окончился день шестой и завершилось дело творения, то есть уже сотворен и человек, первый из живущих, заключающий в себе совершенства всех прочих творений. Итак, отдадим должное молчанию, потому что Бог отдыхал после сотворения всего мира. И отдыхал Он после сотворения человека, его ума и сердца. Господь сделал человека разумным, по образцу Своему, вложил в него стремление к добродетели и к небесной благодати. И тут отдыхает Господь, говоря: «На ком отдохну Я, если не на том, кто смирен, миролюбив, верен словам Моим?» Итак, возблагодарим Господа Бога нашего за то, что Он сотворил то, в чем смог обрести покой. Он сотворил небо, но не говорится о том, что здесь Он отдохнул; сотворил звезды, луну и солнце, но и здесь не говорится о том, что Он отдохнул на них. Однако читаю я, Он сотворил человека и потом отдохнул, обретя в нем того, кому мог прощать грехи» («Шестоднев», 6,10,75–76).

Здесь, как и в других своих проповедях, епископ обращается не столько к уму, сколько к чувству верующих.

Часто Амвросию приходилось наставлять катехуменов, готовящихся принять крещение, и неофитов, разъясняя им основы вероучения, смысл литургии и литургических действий. Эти катехизические беседы оформились впоследствии в несколько трактатов. Среди них отдельного разговора заслуживает книга «О таинствах», так как в ней содержатся первая, известная нам, «крещальная формула» на латинском языке, древний Символ веры. К тому же эта книга дошла до нас в двух вариантах: одном – тщательно отредактированном, другом – стенографическом и сохраняющем поэтому особенности живой речи. Сличение обоих текстов показывает, что в устной речи епископ часто прибегает к повторам и уточнениям.

Из догматических сочинений Амвросия следует упомянуть трактат «О вере» в пяти книгах. Первые две были написаны по просьбе императора Грациана и посланы ему в 378 г. В них Амвросий опровергает различные положения арианского учения. Поскольку позиция епископа вызвала резкую критику со стороны ариан, он публикует в 380 г. еще три книги, в которых отстаивает никейское понятие «единосущный», вспоминает о мучениках, пострадавших за Никейский Символ веры, и в свою очередь обрушивает на ариан обвинения. Полемический пафос трактата дает представление о том, сколь острой и напряженной была борьба, которую Амвросию приходилось вести с еретиками.

Для Грациана были написаны и три книги трактата «О Святом Духе» с изложением никейского вероучения и освещения тринитарного догмата.

Догматические сочинения Амвросия создавались в связи с конкретными обстоятельствами и преследовали вполне определенные цели, будь то литургическое обучение или полемика с еретиками. Они являются скорее популяризацией, нежели теологическим исследованием. Суемудрие и отвлеченное теоретизирование Амвросию, как человеку дела, были органически чужды. Тем не менее, он способен оценить значение греческой философии, следы знакомства с которой встречаются у него повсюду.

В 377 г. Амвросий опубликовал три книги «О девственницах» и книгу «О вдовах», собрав в них все свои выступления на тему девственности. После появления этих публикаций в адрес епископа посыпались упреки, на которые он ответил в 378 г. в своей проповеди «О девственности», отредактированной и изданной в том же году. Впоследствии Амвросий еще не раз возвращался к этой теме. Так, в 392 г. им была произнесена проповедь «О воспитании девственниц», а в 394 г. – «Поощрение девственности».

В городской среде Запада идея добровольной девственности была достаточно новой. Тем не менее многие девушки оказались захваченными ею. И заслуга в этом, несомненно, принадлежала Амвросию. О девственности он говорит как о прекраснейшей победе христианства над языческими нравами. Но, прославляя девственность, он с присущим ему человеколюбием призывает не к монашескому аскетизму, а к воздержанию в кругу семьи и делает это с присущей ему деликатностью.

По словам Амвросия, свое учение он черпает из Евангелия и посланий св. Павла. Девственность – это небесная добродетель, нисходящая на землю со Словом Божьим. Христос пребывает лишь в целомудренном теле. Он вознаграждает девственницу Своей любовью, которая является самой возвышенной на земле. Мистический брак с Христом – высшее призвание женщины.

«Вы слышали, дочери мои, какая награда обещана девственности. Ею обретается царство. Царство Небесное, населенное ангелами. Призвание, следовать которому я вас склоняю, это призвание прекраснейшее, оно сделает вас ангелами среди людей: без супружеских уз. Потому что те, кто не женится и не выходит замуж, пребывают как ангелы на земле, не ощущают волнений плоти, не знают порабощения ей, защищены от заразы земных помышлений и могут всецело посвятить себя духовному» («Поощрение девственности», 4,19).

«Ибо мы все имеем во Христе... Нужно исцелить рану – Он врач; сжигает лихорадка – Он источник; страдаешь от несправедливости – Он справедливость; нуждаешься в помощи – Он помощь; боишься смерти – Он жизнь; стремишься к небу – Он путь; избегаешь мрака – Он свет; испытываешь голод – Он пища» («О девственности», 16,99).

Хотя Амвросий неустанно призывает к девственности, брака и материнства он отнюдь не умаляет. О женщине, в отличие от Тертуллиана, говорит с величайшим тактом, утверждая даже, что ее вина в грехопадении может быть оправдана.

«Но что удивительного в том, что согрешил и пал слабый пол, если пал и сильный? Женщине есть оправдание в ее грехе, а мужчине – нет. Она, как гласит Писание, обманута мудрейшим из всех – змеем, а ты – женщиной. Ее соблазнило высшее творение, тебя – низшее, ведь ты был обманут женщиной, а она – хоть и злым, но все же ангелом. И если ты не смог устоять против низшего существа, то каким образом могла бы она устоять против высшего? Твоя вина – ее оправдание…» («О воспитании девственниц», 4,25).

Амвросиевская проповедь целомудрия и стыдливости способствовала, помимо прочего, смягчению в христианской среде конфликта между материей и духом.

В двух книгах «О покаянии», написанных около 388 г., Амвросий осуждает ригоризм сторонников Новатиана и призывает проявлять милосердие к падшим, а их, в свою очередь, не откладывать покаяния. Есть здесь удивительная молитва, с которой епископ обращается к Богу:

«Дай мне сострадать всякий раз, как я услышу о чьем-либо падении, не обличать высокомерно грешников, но плакать и скорбеть вместе с ними. Сделай так, чтобы, оплакивая ближнего своего, я оплакивал бы себя и говорил бы самому себе: блудница праведнее тебя!³» (2,8,73).

Тогда же из-под его пера появляется дидактическое сочинение «О благе смерти», где с мотивами христианскими переплетаются платонические. Смерть в нем трактуется как путь к вечности, к которой стремится душа, жаждущая освободиться от смерти.

Около 389 г. Амвросий пишет для молодых клириков трактат «Об обязанностях священнослужителей», ставший первым на Западе исследованием по церковной этике и нормам жизни. Общую схему, идеи, а иногда даже целые фразы, епископ заимствует у Цицерона, считая, что таким образом он лишь возвращает принадлежащее христианам, поскольку язычники, как он полагает, почерпнули свою мудрость из еврейских боговдохновенных книг.

Цель цицероновского трактата «Об обязанностях» – воспитание достойного гражданина, амвросиевского – нравственное формирование духовенства. Так же, как у Цицерона, сочинение Амвросия состоит из трех книг. В первой дается определение «нравственно-прекрасного», которое включает в себя четыре основные добродетели: мудрость, праведность, мужество и воздержанность. Во второй содержится рассуждение о «полезном», которое заключается в благочестии и милосердии. Третья посвящена решению конфликта между «нравственно-прекрасным» и «полезным».

Все стоические добродетели Амвросий переосмысливает в христианском духе. Так, благотворительность и благожелательность сливаются у него в понятие милосердной любви. Написанное простым ясным языком это сочинение очень скоро сделалось настольной книгой латинского духовенства.

Об ораторском искусстве Амвросия лучше всего свидетельствуют его речи. Одну из них он произнес в 378 г. на похоронах своего брата Сатира, которого он горячо любил и горько оплакивал. Тем не менее он призывал собравшихся сдержать свою скорбь.

«Прекратите лить слезы, ведь должны же христиане чем-то отличаться от нехристиан. Пусть плачут те, кто не может надеяться на воскресение, потому что не верит в него... Для нас смерть – это лишь конец земной жизни» («На смерть брата Сатира», 1,70).

Через семь дней после похорон на торжественном поминовении брата Амвросий выступил с новой речью «О вере в воскресение». На этот раз он не столько сокрушался, сколько разъяснял верующим христианское учение о смерти. Речь эта сдержана и даже холодна. Она изобилует реминисценциями из тертуллиановского трактата «О воскресении плоти» и в ней чувствуется риторическое образование оратора.

Еще одна речь была произнесена Амвросием в 392 г. на похоронах двадцатидвухлетнего Валентиниана II. Пересыпая свое выступление цитатами из Писания, епископ рисует привлекательный портрет несчастного императора, безвременная смерть которого во многих сердцах отозвалась болью.

«Все скорбят о его смерти, как о своей собственной. Ибо мы потеряли императора, скорбь по которому усугубляют две вещи: молодость его лет и зрелость его ума. Потому я и плачу; как сказал пророк, «око мое изливает воды, ибо далеко от меня утешитель, который оживил бы душу мою⁴"» («На смерть Валентиниана», 3).

Не менее выразительна речь Амвросия «На смерть императора Феодосия». В ней отдается должное великому императору и восхваляется смирение, с которым он принял церковное покаяние.

«Я тоже, – восклицает Амвросий, – любил этого человека, который в последних словах своих еще спрашивал обо мне и меня призывал; который в последние мгновения своей жизни больше заботился о состоянии Церкви, то есть о других, чем о себе самом».

Совершенно иная – агрессивно-воинственная – речь «Против Авксентия о передаче базилик». В ней Амвросий отказывается выполнить требование императрицы арианки Юстины, матери Валентиниана II, уступить одну из медиоланских церквей арианской общине. Лишь благодаря сплоченности прихожан епископу удалось избежать расправы над собой. Весной 386 г. солдаты, посланные Юстиной, в течение трех дней осаждали базилику, где Амвросий с верными ему христианами беспрерывно молился и распевал псалмы. Различные этапы своей борьбы с арианским императорским двором Амвросий изложил в письмах к сестре Марцеллине (20).

Собранные вместе письма Амвросия (всего – 91 письмо) составили десять книг: первые девять были опубликованы около 394 г., еще одна – десятая – вышла весной 395 г. после смерти Феодосия. Письма адресованы папам, императорам, епископам, друзьям и близким. Самые знаменитые – два упомянутых письма об алтаре Победы (17 и 18) и письмо к Феодосию о кровопролитии в Фессалониках (51).

По письмам видно, что для медиоланского епископа судьбы христианства и Империи были неразделимы. Энергичный и опытный политик, он действовал как истинный патриот, всеми доступными ему средствами способствуя укреплению римской государственности. Для историков ранней Церкви переписка Амвросия – документ исключительной важности, разительно отличающийся от малосодержательной и манерной языческой эпистолографии того времени.

Представление об Амвросии будет неполным, если не упомянуть о его гимнографической деятельности. Он первым ввел в западное богослужение антифонное пение гимнов, когда попеременно с хором специально обученных певчих пел весь народ. В IV в. использование музыки в церковной службе было делом непривычным. Не исключено, что Амвросий сочинял не только слова, но и музыку к ним.

Поэзией в то время увлекались многие. Даже хронологические таблицы и учебники по истории писались в стихах. К поэзии охотно прибегали для распространения своих учений еретики. В стихотворной форме излагал свои идеи Арий. Ему принадлежит сочинение «Талия», написанное частично в стихах, частично в прозе. Его песни распевались повсюду. Видимо, это обстоятельство сыграло не последнюю роль в решении Амвросия использовать в литургии поэзию. Здесь преследовалась двойная цель – привлечь верующих к участию в богослужении и в доступной форме донести до них христианские истины.

Некоторые гимны Амвросия исполняются по сей день. Это гимн во славу мучеников Aetema Christi munera «Дары Христовы вечные», гимн для вечерней молитвы Deus creator omnium «Господь, создатель сущего» и некоторые другие. В гимнах использован ямбический диметр, размер, широко распространенный в латинской народной поэзии.

Несмотря на свое сугубо практическое назначение, его гимны являются плодом высочайшего вдохновения и незаурядного мастерства. Возвышенные и торжественные, они вместе с тем просты и сердечны. Любая мысль легко укладывается в метрические схемы, чему способствуют незамысловатые синтаксис и лексика. Особое очарование придает гимнам содержащийся в них мистический аллегоризм: солнце, например, символизирует Бога, а тьма – грех.

Августин вспоминает, с каким волнением в бытность свою в Медиолане он слушал церковные песнопения и, проливая слезы, упивался сладостными звуками амвросианских распевов.

•Сколько плакал я над Твоими гимнами и песнопениями, горячо взволнованный голосами, сладостно звучавшими в Твоей Церкви. Звуки эти вливались в уши мои, истина отцеживалась в сердце мое, я был охвачен благоговением; слезы бежали, и хорошо мне было с ними» («Исповедь», 9,6; ср. 10,33 и 49).

Августин приводит начало вечерней песни (там же, 9,12):

Deus creator omnium

Polique rector, vestiens

Diem decoro lumine

Noctem soporis gratia.

Вот несколько строф из нее в переводе С.С. Аверинцева.

Господь, создатель сущего,

Зиждитель звезд, сменяющий

Полудня светлость ясную

Полночной тихой дремою.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Тебе молитва теплая,

Тебе напевы звучные,

К тебе любовь безгрешная

И ум стремится бодрственный.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Отцу и Сыну молимся,

Христову Духу Отчему –

Единству всевладычному:

Помилуй верных, Троица!

Поэтическая деятельность Амвросия гимнами не ограничивалась. До нас дошли три его надписи в элегических дистихах, среди них эпитафия брату Сатиру и эпиграмма на освящение базилики Апостолов. Кроме того, он является автором сорока двух гексаметров, разделенных на двустишия, служившие пояснениями (titulï) к двадцати одной истории из Ветхого и Нового Завета, которые были изображены на стенах базилики.

В истории христианства Амвросий занимает особое место уже потому, что в пасхальную ночь 387 г. он омыл в водах крещения Аврелия Августина, будущего епископа Гиппонского. В своих многочисленных сочинениях о Благодати Августин не раз (115 случаев!) вспомнит медиоланского наставника и его слова Deus quem vult religiosum facit «Бог делает верующим того, кого хочет» («Изложение Евангелия от Луки», 7,27).

Выдающийся христианский поэт поздней античности Аврелий Пруденций Клемент родился в 348 г. в Испании. Получив обычное для того времени образование, в течение ряда лет занимался адвокатской деятельностью, потом был призван на государственную службу и, наконец, оказался при императорском дворе. Христианином он был нерадивым, тяготел к мирской жизни и уже дожил до седых волос, когда почувствовал вдруг влечение к религии. Паломничество в Рим и посещение могил мучеников укрепило его в решении пренебречь карьерой и остаток дней посвятить воспеванию Бога, о чем Пруденций заявляет в «Предисловии» к собранию своих стихотворений, подготовленных им для публикации в 405 г.

Скинет перед кончиною

Все безумье свое грешная пусть душа

И, коль нет добрых дел, голосом пусть Богу воздаст хвалу».

(Стихи 34–36)

Все сведения (очень скупые) о жизни Пруденция мы извлекаем из его поэзии, о содержании которой он говорит все в том же «Предисловии» (37–42):

Днем пусть гимны поет душа,

Да и каждую ночь пусть славит Господа,

Исповедует пусть без ересей веру вселенскую,

Рушит храмы язычников,

Повергает во прах, Рим, твоих идолов,

Воссылает хвалу мукам святых, славит апостолов.

Действительно, сборник открывает «Книга ежедневных гимнов», цикл из двенадцати стихотворений, написанных различными лирическими размерами и разделенных на две группы. Первые шесть гимнов относятся к тем часам дня, в которые предписывались молитвы в повседневной жизни: пение петуха, подъем с постели, начало и завершение трапезы, зажжение светильников, отход ко сну. Остальные шесть гимнов связаны с церковными праздниками – Рождеством, Крещением, и некоторыми другими событиями. Таким образом, здесь нашли отражение все основные моменты религиозной жизни христианина.

В отличие от Амвросия, Пруденций предназначал свои гимны не для литургического использования, а для чтения образованных христиан. Это определило общий характер стихотворений, насыщенных библейскими эпизодами и моралистическими рассуждениями.

Глубокое религиозное чувство вдохновило поэта на замечательные картины природы, в которых чисто зрительные элементы сливаются с аспектами глубоко духовными, как, например, в «Гимне на пение петуха», где свет утренней зари ассоциируется с животворящим светом Христа.

Пернатый провозвестник дня Рассвет грядущий нам поет,

И пробудитель наших душ,

Всех к жизни нас зовет Христос.

«Бросайте ложа, – Он гласит, –

С дремотой, ленью, немощью;

И с чистым сердцем, бодрые, Смотрите: Я уже в дверях».

(Стихи 1–8)

За «Ежедневными гимнами» следуют две поэмы, каждая из которых состоит примерно из тысячи гексаметрических стихов и направлена на опровержение ересей и на изложение истинного вероучения. Первая из них – «Апофеоз» («Обожествление») – посвящена учению о Святой Троице, разъяснению смысла воплощения и доказательству Божественной природы Христа. Вторая поэма «Происхождение грехов» направлена против маркионитов, объяснявших возникновение зла и греха существованием злого начала, отождествляемого с Богом Ветхого Завета. К решению этого вопроса Пруденций подходит с точки зрения свободы воли.

К указанным поэмам примыкает «Психомахия» («Сражение за душу»), изображающая борьбу добродетелей и страстей в душе человека. Тема сама по себе не новая, ее уже трактовали африканские апологеты. Добродетели представлены поэтом в виде персонификаций, а пороки – в виде символических чудовищ, которые вступают в поединки с силами добра и терпят поражение. Аллегоризм, делающий «Психомахию» несколько тяжеловесной и сухой, вызвал множество подражаний в средневековой литературе. Насчитывающая всего 915 гексаметров, эта поэма очень скоро стала восприниматься как христианская эпопея, противостоящая вергилиевской «Энеиде».

Следующая поэма «Против Симмаха» (в двух книгах) посвящена полемике с язычниками. Попытки римского префекта, оратора Симмаха возродить в 382 г. языческие культы, в частности вернуть в Курию алтарь Победы, получают здесь запоздалый отпор Пруденция. Поскольку в поэме содержится упоминание о событиях 402 г., она не могла быть написана раньше этого времени. Таким образом, поэт возвращается к фактам двадцатилетней давности.

Возражения Симмаху, сначала спокойные и уравновешенные, постепенно становятся резкими и обличительными. Обрушиваясь на языческие верования и культы, Пруденций изображает их как грубые и мерзкие суеверия (книга 1). Затем он отвергает один за другим все доводы, которые Симмах выдвинул в защиту традиционной религии в своей знаменитой «Реляции к императору» (книга 2).

Своими победами, утверждает Пруденций, римляне обязаны только своей доблести, а не помощи языческих богов, как пытался уверить Симмах (2,35). Могущество Рима – это осуществление провиденциального плана, согласно которому для прихода Христа и торжества христианства все народы должны были объединиться, чтобы на земле воцарился мир (2,619–622). Эта высокая миссия была возложена на римлян, ибо они всегда чтили такие непреходящие ценности, как мир и согласие (2,634–640; ср. 1,455 сл.), справедливость и свободу, особенно свободу от предрассудков и рабской привязанности к традициям (1,612–621; 2,260 сл.), военную и гражданскую доблесть, красноречие (1,633 сл.; 2,270) и искусство, облагороженное стремлением к истине (2,1114). В поэме Пруденций (возможно, под влиянием идей Амвросия) провозглашает римский патриотизм, независимый от языческой традиции. Но, несмотря на испытываемый им энтузиазм, поэт понимает, что христианская идея реализуется не во внешних, государственных, структурах, а во внутреннем, духовном, мире человека (2,249–253).

В этом сочинении Пруденций довольно часто обращается к полемическим средствам апологетов: иронии и сарказму.

Мысль о религиозном назначении Рима пронизывает и «Книгу о венцах» – 14 гимнов о мучениках и мученицах первых веков христианства. Прославляются главным образом испанские герои веры: Эметерий и Хелидония (1), Евлалия (3), Викентий (5), Фруктуоз, Авгурия и Евлогия (6), а также римские мученики: Лаврентий (2), Ипполит (11), Петр и Павел (12), Агния (14) и погибшие за веру Роман Антиохийский (10), св. Киприан (13) и некоторые другие. В гимнах использованы двенадцать стихотворных размеров. Объем стихотворений разный – от 18 до 1140 строк.

В «Книге о венцах» Пруденций облек в художественную форму сырой необработанный материал безымянных преданий, вроде «Деяний мучеников», имевших хождение в конце II в.

Во всех гимнах изложение ведется по единой схеме: заключение под стражу, допрос, казнь, чудеса и восхождение души на небо. Диалог между судьей и обвиняемым, как правило, многословный, строится, с учетом риторических норм, по традиционным образцам христианской полемики с язычниками.

В изображении жестоких истязаний, душераздирающих мучений и зверских казней чувство меры Пруденцию иной раз изменяет и он впадает в ненужный натурализм. Однако воодушевление и сила воображения поэта таковы, что читатель невольно становится как бы участником описываемых событий.

В гимнах мученикам переплетаются элементы эпоса, драмы и лирики. Исполненные неподдельной искренности, страстности и сердечного волнения стихи Пруденция льются легко и свободно.

В гробнице римской Агнии прах сокрыт,

Бесстрашной девы, мученицы святой.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гласит преданье, что с юных лет она,

Едва достигнув возраста брачного

И возлюбивши всею душой Христа,

Не поклонялась идолам ревностно

Храня святую веру в Спасителя.

Хоть искушали всячески Агнию,

Но, не поддавшись льстивым словам судьи,

Ни пытке страшной, коей грозил палач,

Она осталась неколебимою,

Отдавши тело на истязания,

И не пугала даже смерть ее.

Так начинается гимн «Мучение Агнии», состоящий из 133 стихов.

Последнее произведение поэта – серия из 49 гексаметрических четверостиший на темы Ветхого и Нового Завета под общим названием «Двойное подкрепление». Каждое стихотворение снабжено особым заглавием. По всей вероятности, эти стихи служили пояснениями к картинам на стенах храма. Вот одно из них – «Авель и Каин».

Не одинаково Бог к приношеньям относится братьев,

Жертву животную взяв, но плоды отвергая земные.

Брат эемледел пастуха убивает из зависти: Авель –

Образ нашей души, образ тела – Каина жертва.

Сборник завершает небольшое в 34 стиха «Послесловие», которое заканчивается словами:

В помощь да послужит то,

Что я всегда Христа устами славил.

К началу V в. латинская христианская поэзия еще не имела основательной традиции. Поэтический язык, способный передавать новые христианские понятия, не сформировался. Лишь благодаря Пруденцию он начал пополняться за счет греческой церковной лексики (anathema «отлучение», charisma «благодать» и т.д.), архаизмов, получивших в поэзии Пруденция новую жизнь, неологизмов и разных оборотов обиходной речи.

Лексическому богатству соответствует обилие разнообразных стихотворных метров. Однако Пруденций никогда не становится рабом метрических схем и, если необходимо, пренебрегает просодией, например, сокращает долгие гласные в конце слова. С не меньшей свободой он обращается с синтаксисом, предпочитая характерные для разговорной речи сочинительные и бессоюзные конструкции.

В своем творчестве Пруденций широко использует наследие языческих поэтов. Речь идет не о простом возобновлении отдельных образов и выражений, а об органическом усвоении художественного опыта римских классиков: Лукреция, Катулла, Вергилия, Горация, Овидия и других. При этом Пруденций никогда не забывает главной своей задачи – воспевать новые христианские идеалы. О результатах можно судить уже по «Ежедневным гимнам», в которых он ориентировался на «Оды» Горация.

Но особенно заметно влияние Вергилия, которое в разной степени ощущается у него повсюду, более всего в «Психомахии». Иногда имеет место откровенная имитация известных строк создателя «Энеиды». Таким образом христианский поэт приглашает читателя сравнить свои стихи со стихами, послужившими ему моделью.

У Лукреция его привлекает скептическое отношение к традиционной мифологии и культам; у Катулла – искусное использование уменьшительных форм, имеющих множество стилистических оттенков; у Овидия он учится иронии, у Ювенала сарказму, пригодившемуся ему в поэме «Против Симмаха».

Вступив в поэтическое состязание с классиками, Пруденций достиг блестящих результатов и с полным основанием считается создателем латинской христианской поэзии.

Покровительствовал писателям и сам занимался поэзией папа Дамас (умер в 384 г.). Одни считают, что он был уроженцем Испании, другие – Рима. В 366 г. он сменил на папском престоле Либерия. Способный организатор и великодушный человек, Дамас прославился тем, что, не жалея сил, восстанавливал христианские святыни, катакомбы, могилы мучеников, культовые сооружения. Эта деятельность определила его литературные интересы. Он писал надгробные эпиграммы, которые украшали могилы христианских героев. Обычай высекать на могилах хвалебные надписи-элогии издавна существовал у римлян.

До нас дошло около 60 его стихотворений, самое большое из которых насчитывает 15 стихов. Три эпиграммы написаны элегическим дистихом, остальные гексаметром. Кроме того, сохранились четыре эпитафии в прозе и несколько писем, адресованных Иерониму, епископу Антиохийскому Павлину и другим лицам.

Хотя Дамас – поклонник Вергилия и поэтов-элегиков, ни их талантом, ни живостью их воображения он не обладал; его стихи, сухие и высокопарные, творческой фантазией не блещут. Образцом его литературного творчества может служить стихотворение «О Ватиканских источниках».

Воды, стекая с холма, проникали в сырые могилы,

Бренных костей нарушая покой, размывая гробницы.

Сердце Дамаса тогда не смогло выносить испытаний,

Выпавших снова на тех, кто ушел из подлунного мира.

Труд был предпринят тогда: высоко над землею поднялся

Холм, и прорыты глубокие стоки, собравшие влагу.

Высохла почва вокруг, упокоив святые останки.

Новый подземный ручей, источник, бьющий фонтаном,

Брызнул из мрака на свет, принося исцеленье болезням.

Ход же работ направлял благочестный диакон Меркурий.

(Пер. В.Л. Задворного)

Большинство эпиграмм Дамаса были вырублены его современником, знаменитым резчиком по камню Фурием Дионисием Филокалом в местах почитания мучеников, где их могли прочесть тысячи верующих и паломников. Одним из них оказался Пруденций, на которого стихи Дамаса произвели большое впечатление и побудили самого взяться за перо.

Младшим современником Пруденция был Седулий. О нем мы знаем немногое. Некоторое время он жил в Италии, потом переехал в Грецию, где около 430 г. написал гексаметрическую поэму в пяти книгах под заголовком «Пасхальное стихотворение». Название отсылает к выражению апостола Павла:

«Пасха наша (Pascha nostrum), Христос, заклан за нас»⁶.

В предпосланном поэме посвятительном письме священнику Македонию Седулий пишет: «Я назвал это произведение «Пасхальным стихотворением», потому что принесена была в жертву наша Пасха – Христос».

В первой книге поэмы излагаются события Ветхого Завета; в следующих трех сообщается о жизни Христа и Его чудесах; в последней содержится рассказ о страстях Христовых, Его смерти и воскресении.

В письме Македонию Седулий говорит о том, что стихотворную форму он избрал, желая сделать свое сочинение более привлекательным для читателей. Однако Македоний посоветовал ему изложить содержание поэмы еще и в прозе. Так появился ее прозаический пересказ «Пасхальное произведение» с добавлением ряда евангельских эпизодов, отсутствовавших в стихотворном варианте.

В изложении жизни Христа Седулий следует главным образом Евангелию от Матфея и Евангелию от Луки. В отличие от педантичного Ювенка, он пересказывает евангельские события с большой свободой, сопровождая их аллегорическими комментариями и моралистическими соображениями.

Стиль Седулия иногда несколько манерен. О витиеватости его слога можно заключить по стихам, в которых поэт в русле классических традиций обращается к Богу:

Ты мне спасительный путь укажи, что немногих ко граду

Узкой тропою ведет по горам, и светильником слова

Ноги мои освети, чтобы к жизни ведущей стезею

Я до овчарни достиг деревенской, где чистую добрый

Пастырь отару хранит, где агнец девы, сияя

Светлым руном, за собою ведет белоснежное стадо.

(1,79–84; Пер. Ф.А. Петровского)

Вычурность доминирует и в двух других его стихотворениях, прославляющих Христа. Одно из них – «Гимн на восход солнца» – состоит из 22 четверостиший в ямбических диметрах и почти сплошь рифмовано; каждая его строфа начинается с очередной буквы латинского алфавита. Другое, прославляющее Христа, написано «эхоическим», или «змеиным» стихом. Это 55 дистихов, в которых первое полустишие гексаметра повторяется во втором полустишии пентаметра.

Седулий относится к числу тех поэтов, для которых поэтическое творчество являлось «забавой» (lusus). Своим неумеренным и не всегда удачным экспериментаторством эти поэты разрушали классические традиции латинской поэзии.

Меропий Понтий Павлин занимает почетное место не только в истории Церкви, но и в истории христианской литературы. Он родился в 353 г. в столице Аквитании Бурдигале (Бордо), славившейся своими риторическими школами, в которых преподавали первоклассные учителя. Среди них выделялся крупный поэт и сановник Децим Авсоний Магн.

Павлин происходил из богатой аристократической семьи и получил лучшее по тем временам образование. Впоследствии он с восхищением и благодарностью вспоминал своих бурдигальских наставников, в первую очередь Авсония, с которым его связывала сердечная дружба. Пользуясь своим влиянием при дворе, Авсоний помог молодому Павлину в продвижении на государственной службе: в 378 г. он уже сменный консул (consul suffectus) в Риме, в 381 г. – наместник (consularis) в Кампании.

После убийства императора Грациана в 383 г. Павлин уезжает в Испанию и женится там на богатой христианке Терасии. В 390 г. он крестился. Смерть брата и только что родившегося сына Цельса заставляют его радикально пересмотреть все привычные ценности. Он оставляет мирскую жизнь и, раздав все свое огромное состояние бедным, принимает монашество. Авсоний пытается переубедить своего ученика и друга, отправляя ему в Испанию послание за посланием, одно жалобнее другого, на которые Павлин ответил лишь в 393 г., подробно изложив в стихотворном письме свое новое миропонимание.

Мной руководит теперь новый разум, не прежний мой разум,

Но обратившийся в мой по воле Бога, и если

Видит достойным Он и мысли мои и поступки,

Благодарю я тебя и тебя первым делом я славлю

За наставленье тому, что Христу оказался угодным,

Вот почему поздравлений я жду от тебя, а не жалоб...

(«Стихотворения», 10,142–147; Пер. Ф.А. Петровского)

В 393 г. Павлин становится священником в Барциноне (Барселона). В 394 г. вместе с Терасией, тоже принявшей монашество, уезжает в Италию и окончательно селится в Ноле, маленьком кампанском городке, где находилась гробница особо им чтимого мученика Феликса. В 403 г. он избирается епископом Нолы и разворачивает пастырскую деятельность. Первым делом он позаботился об увековечении памяти мученика Феликса, над останками которого возводится пышная базилика и рядом с ней пристанище для пилигримов. Умер Павлин 22 июня 431 г. и был причислен к лику святых.

Все, дошедшие до нас, сочинения Павлина написаны после его обращения в христианство. Из его юношеских, сейчас утраченных, произведений известно лишь о поэме «О царях», представлявшей собой стихотворное переложение одноименного произведения Светония. По всей видимости, первые поэтические опыты Павлина были отмечены сильным влиянием Авсония, поэзия которого отличается высоким формальным мастерством и разнообразной ученостью. Со временем Павлин освобождается от чрезмерного пристрастия к классическому искусству и избыточной изощренности в изложении. Его задача – приспособить старые формы к новому христианскому содержанию. Далекий от богословских споров, он отображает в своих произведениях мир повседневных дел и будничных забот, увиденных глазами человека невзыскательного и добросердечного.

Мы располагаем более чем тридцатью стихотворениями Павлина. Часть из них – послания, обращенные к друзьям поэта (3, 10, 11, 17, 22–25, 31). Наиболее интересны полиметрические письма к Авсонию (10 и 11), свидетельствующие о поиске поэтом оптимальной формы для выражения христианских идеалов.

Хотя Павлин не разделяет авсониевской тяги к формальной изысканности латинских классиков, лучших результатов он достигает все же тогда, когда ближе всего следует Горацию и Вергилию. Влияние последнего в особенности заметно там, где возобновляются некоторые мотивы буколической и земледельческой поэзии.

Три стихотворения (7–9) представляют собой переложение псалмов 1, 2 и 137 соответственно. Начало первой парафразы («Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых...»):

Beatus ille qui procul vitam suam

Ab impiorum segregarit coetibus...

почти дословно повторяет начальный стих второго эпода Горация (Beatus ille qui procul negotiis). Парафразы многословны и в выразительности явно уступают оригиналам, так что вряд ли их следует считать поэтическим достижением Павлина.

В основу стихотворения 6 лег евангельский материал об Иоанне Крестителе. В сущности, это – панегирик, так же как и четырнадцать стихотворений, прославляющих св. Феликса (12–16,18–21,23,26–29). Они составляют цикл под названием «Стихотворения в честь дня рождения» («Саrmіпа natalicia»). Поэт писал их из года в год к очередной годовщине смерти Феликса, ставшей его рождением для жизни вечной. Самое длинное из них, 21, содержит 858 стихов и написано разными стихотворными размерами. В остальных использован дактилический гексаметр.

Излагаются эпизоды жизни святого, его чудеса; описываются роскошные сооружения, поднявшиеся над его могилой, торжественные празднества в его честь; рассказывается о великом множестве паломников, стекающихся в Нолу из всех уголков Кампании. Попутно Павлин сообщает о своем личном вкладе в дело установления культа Феликса. В этом цикле отчетливо вырисовывается назидательная тенденция.

Принадлежность Павлину двух стихотворений, дошедших под его именем, учеными оспаривается. Одно (32) посвящено полемике с язычниками, другое (33) содержит рассказ некоего человека, увидевшего Небесное Царство во время своей двухдневной смерти.

Частое возвращение к одним и тем же темам, особенно в стихотворениях, посвященных св. Феликсу, делает изложение растянутым, перенасыщенным «общими местами», эмфазами, риторическими украшениями. В язык Павлина нередко проникают чуждые литературному стилю элементы народной разговорной речи. Такой же неровный стиль заметен и в «Переписке», единственном произведении Павлина в прозе.

Сохранилось 51 письмо; по меньшей мере, еще 15 писем утрачено. По ним можно проследить епископскую деятельность Павлина в Ноле. Так, письмо 34 напоминает проповедь о подаянии. Адресаты – люди самые разные: епископы Августин, Амвросий, Алипий, Дельфин и другие, сенатор Паммахий, близкий друг писателя Сульпиций Север, к которому обращены самые прочувствованные послания.

В письмах трактуются вопросы библейской экзегезы, аскетизма, культового зодчества, христианской агиографии, гражданского и церковного быта; затрагиваются темы актуальной действительности и личной жизни автора. Здесь, как и в стихах, Павлину не всегда удается преодолеть влияние школы и избавиться от риторических излишеств.

Учитель и друг Павлина Ноланского Децим Магн Авсоний (около 310 – около 394) у своих современников приобрел славу блестящего поэта и ученого. Уроженец Бурдигалы (Бордо), он в течение тридцати лет преподавал в родном городе грамматику и риторику. В 364 г. император Валентиниан I пригласил его в Треверы для воспитания шестилетнего наследника престола Грациана.

В 378 г. Авсоний получает должность префекта Галлии, а затем и Италии, и управляет одновременно обеими префектурами вместе со своим сыном Гесперием. В 379 г. он достиг высшей государственной почести – консулата. После неожиданной смерти Грациана в 383 г. Авсоний отказывается от всякой общественной деятельности и возвращается на родину в Бурдигалу. Здесь в спокойной обстановке он проводит свои последние годы, занимаясь сочинением стихов, в которых вспоминает друзей, учителей, семейные радости и свои успехи на государственной службе.

Многолетняя деятельность грамматика и ритора определила ментальный облик Авсония и характер его произведений, отличающихся высоким формальным мастерством и всевозможной ученостью. Блестящая, но поверхностная эрудиция Авсония служит ему лишь для того, чтобы поразить читателя. Живя в трагическую для Римской империи и античной цивилизации эпоху, когда уже наметились ростки новой средневековой культуры, поэт умудрился ничего не заметить.

Овладев всеми средствами стихотворной техники, Авсоний сделал формальное умение самоцелью. В его поэзии хватает и сентиментальности, и изящества, но при этом она малосодержательна и безыдейна. Почти ко всем его произведениям приложимы слова, которыми он определил свои «Технопегнии» («Шутки ремесла»): inertis otii mei inutile opusculum «бесполезный плод моего праздного безделья». Пожалуй, единственное исключение – небольшая поэма «Мозелла», лучшие части которой по-настоящему лиричны.

Тщетно искать в стихах Авсония оригинальные идеи или отголоски политических и религиозных событий. Христианином он стал уже в преклонном возрасте, иначе ему пришлось бы оставить преподавание при Юлиане Отступнике (годы правления: 361–363).

Обращение Авсония, скорее всего, следствие его сближения с христианским двором. Равнодушный к проблемам религии, он присоединяется к христианству чисто внешне, не по внутреннему убеждению, а из чувства долга. Обращение оставило в его творчестве незначительные следы. Это – такие произведения, как «Утренняя молитва» из 85 гексаметров, входящая в цикл «Круглый день», «Стихи пасхальные во имя императора» (31 гексаметр), «Молитва ропалическая» (42 гексаметра), некоторые отрывки в «Благодарственной речи к императору Грациану» и отдельные строки в других сочинениях. Следует все же сказать, что одно из названных стихотворений – «Утренняя молитва» – имела широкое хождение и даже приписывалась Павлину Полянскому. Вот несколько строк из нее:

Отче, дай обрести мне сияние вечного света,

Столь вожделенного мной, что бездушным камням не молюсь я,

А на единый взираю алтарь, и к нему притекаю,

Чистую жизнь принося, и Тебя исповедую токмо,

Господа Бога Отца, и Единого Сына, и Духа,

Неразделимого с Ними, над зыбью витавшего водной.

(Стихи 43–48; Пер. М.Л. Гаспарова)

Как уже отмечалось, Авсоний пользовался большим успехом у своих современников, особенно у аристократической элиты, далекой от реальной действительности и потому с восторгом принимавшей его литературное экспериментаторство. Однако будущее уже давно принадлежало другим поэтам.

В переписке Павлина Ноланского есть двенадцать писем, адресат которых – его земляк, уроженец Аквитании Сульпиций Север. Он родился около 360 г., так же, как Павлин, получил образование в Бурдигале и так же увлекался латинскими классиками. Занятия риторикой и чтение, прежде всего Саллюстия и Тацита, определили его литературные вкусы. Тогда же сформировалась его индивидуальная манера письма, отмеченная яркостью и чистотой стиля. Не исключено, что какое-то время Сульпиций Север занимался адвокатской деятельностью. В 30-летнем возрасте он овдовел и, следуя примеру Мартина Турского и Павлина Ноланского, решил посвятить себя аскетической жизни, удалившись в монашескую обитель на юге Италии.

В течение некоторого времени он был захвачен еретическим учением иеромонаха Пелагия, отрицавшего первородный грех и его последствия и утверждавшего, что человек не нуждается в Благодати и спасается сам своей аскезой и нравственной строгостью. Впоследствии Сульпиций Север раскаялся в своем заблуждении. До конца своих дней он оставался в монастыре, там он и умер в 420 г.

Сохранились два его сочинения – «Жизнь святого Мартина» и «Хроника». Первое из них написано еще при жизни святителя или сразу же после его смерти в 397 г. Мартин родился, вероятно, в 316 г. в семье римского офицера, который настоял на том, чтобы его сын избрал для себя военную карьеру. Однажды Мартину явился во сне Христос. Потрясенный этим видением, он оставляет службу в армии, сближается в Пиктавии с Иларием и спустя некоторое время основывает в тех местах монастырь. В 317 г. его призывают епископом в Тур.

Мартин сделался легендарной личностью еще при своей жизни. Сейчас он один из самых почитаемых святых Франции.

В своем сочинении Сульпиций Север создает привлекательный образ апостола, аскета, чудотворца, напоминающий величественные фигуры Библии.

«Жизнь святого Мартина» представляет собой новый литературный жанр агиографии, которому будет суждена замечательная судьба в средние века.

Наряду с прославлением Мартина в задачу писателя входила пропаганда монашеского идеала и защита его от яростных нападок как со стороны язычников, так и со стороны многих христиан, которым аскетизм монахов, нередко доходящий до крайности, казался противоестественным и потому вызывал у них отвращение.

Талант Сульпиция Севера как рассказчика обнаруживается во многих эпизодах жизнеописания, самый известный из них – «случай с плащом», произошедший с Мартином еще в бытность его солдатом (3,1–2).

«Однажды, когда у него не было ничего, кроме оружия и простой солдатской одежды, в разгар зимы, которая была более суровой, чем обычно, такой, что многие не выдерживали лютого холода, он встретил у ворот Амьена нищего, который был наг. Бедняга молил прохожих проявить к нему сострадание, но никто не останавливался и не обращал внимания на несчастного. И вот тогда, исполненный Бога, он понял, что, раз никто не оказывает помощи, значит этот нищий послан ему. Но что он мог сделать? Он не имел ничего, кроме надетого на него плаща: он уже все раздал на подаяние. И тут он вынимает меч, который был у него на боку, и разрезает надвое плащ, одну часть отдает нищему, другую надевает на себя. Некоторые из видящих это начали смеяться, потому что из-за разрезанной пополам одежды вид его был несуразен, однако многие, способные уразуметь случившееся, глубоко сожалели о том, что не сделали ничего подобного, ведь они могли одеть нищего, не раздеваясь при этом сами».

Около 400 г. Сульпиций Север написал «Хронику» в двух книгах, которые он заново отредактировал спустя три года. Это сжатое изложение священной истории от сотворения мира до времени автора является для нас ценнейшим источником информации о событиях конца IV в., особенно тех, которые имеют отношение к борьбе с арианами и со сторонниками манихействующего еретика Присциллиана. Казненный в 385 г. по приказу императора Максима, Присциллиан почитался как мученик в Испании и в юго-западной Галлии, где его идеи были особенно популярны.

Евсевий Софроний Иероним родился около 345 г. в городе Стридоне на границе между Далмацией и Паннонией. В 379 г. Стридон был разрушен готами и навсегда исчез с лица земли. Мы не знали бы о его существовании, если бы о нем не рассказал Иероним в книге «О знаменитых людях».

Родители Иеронима были богаты и дали сыну хорошее образование. Сначала он учился в Медиолане, а затем в Риме в школе знаменитого грамматика Элия Доната. Комментатор Вергилия и Теренция, автор учебников по грамматике, Элий Донат считался самым авторитетным учителем в Риме. В его школе основательно изучались латинские классики: из поэтов – Вергилий, Гораций, Теренций, из прозаиков – Цицерон, Саллюстий и другие. Греческий язык и философия преподавались тогда очень поверхностно. Уже в школьные годы Иероним начал проявлять интерес к лингвистическим проблемам, сохранив эту увлеченность на протяжении всей своей жизни.

В Риме Иероним познакомился с людьми, которые со временем стали его лучшими друзьями, как Паммахий, или злейшими врагами, как Руфин. О своих занятиях и чтении в эти годы он сообщает в «Письмах» (5 и 10). Около 366 г. он был крещен папой Либерием.

В 370 г. Иероним отправился в Треверы, где в то время находилась императорская резиденция. Возможно, им двигало желание сделать карьеру на государственной службе. Но уже тогда он почувствовал склонность к монашеской жизни, о чем говорят его письма к друзьям. Свой идеал аскета он пытается осуществить в 373 г. в Аквилее, однако в 374 г. оставляет Италию и едет на Восток. Посетив на пути Афины, осенью 374 г. Иероним прибывает в столицу Сирии Антиохию. Встреча со святым монахом Малхом укрепила его в решении посвятить себя отшельничеству. В конце 374 г. или в самом начале 375 г. Иероним удаляется в Халкидскую пустыню в Сирии и остается там до 377 г.

В 377 г. он возвращается в Антиохию и пишет сочинение «Жизнь Павла-пустынника» и «Спор между последователями Люцифера и правоверными». В 379 г. он уже в Константинополе, где знакомится с видными деятелями Восточной Церкви: ритором и поэтом Григорием Назианзином (329 – около 389), таланты которого оценил очень высоко, и выдающимся богословом-мистиком Григорием Нисским (умер около 395 г.). В Антиохии и Константинополе Иероним усовершенствовал свое знание греческого языка и сделался приверженцем Оригена и его метода аллегорического толкования Священного Писания.

Здесь он впервые выступает как литературный переводчик: переводит с греческого на латинский «Хронику» Евсевия Кесарийского (умер около 340 г.), дополнив текст сведениями, извлеченными из Светония, Евтропия и Аврелия Виктора, и доведя изложение до своего времени, т.е. до 378 г. В Константинополе Иероним принял участие в состоявшемся в мае-июле 381 г. Вселенском соборе.

В 382 г. в жизни Иеронима происходит важное событие. На него обращает внимание папа Дамас, призывает в Рим и делает своим секретарем. Иеронима Дамас ценил за исключительную начитанность и компетентность в вопросах библейской экзегезы и поручил ему пересмотреть латинский перевод Евангелий, а затем и всей Библии. Эта работа заняла пятнадцать лет (390–405). Ее итогом стал новый перевод Библии, получивший впоследствии название «Вульгата».

Перевод был выполнен непосредственно с еврейского оригинала, а не с греческого текста Септуагинты, как это было сделано раньше. В те времена мало кто из римлян мог похвалиться знанием древнееврейского языка, и Иероним имел все основания гордиться тем, что он «муж трех языков» (vir trilinguis): латинского, греческого, еврейского. Обратившись к переводу Библии, Иероним навлек на себя резкую критику современников, в том числе Августина, который поставил под сомнение эту затею (письмо 71).

В 382–384 гг. Иероним достигает вершины славы. Он играет ведущую роль в культурной и религиозной жизни Рима. Знатнейшие римлянки Павла, Марцелла, Азелла и другие избирают его своим духовным наставником. Он вхож в высшее римское общество; его принимают в самых богатых домах на Авентине. О нем уже поговаривают как о возможном преемнике Дамаса на папском престоле. Он сам сообщает об этом в одном из писем. Но, как это обычно бывает, очень скоро ему пришлось столкнуться с ненавистью и клеветой завистников. Сплетничали по поводу его дружбы с римскими аристократками. В глазах злопыхателей эти исключительно духовные отношения выглядели далеко не столь возвышенными, какими были в действительности.

Резкий, несдержанный на язык Иероним часто и сам давал повод для вражды. Его непримиримость и беспощадная язвительность вызывали ответную ярость. Гневливый и раздражительный, он не упускал возможности вступить в спор, при этом не особенно стесняя себя в выборе выражений. Вот образчик его полемического стиля:

«За что терзают меня враги мои и против молчащего хрюкают эти жирные свиньи? («Cur me lacerant inimici mei et adversus silentem crassae sues grunniunt?») Ведь для них вся наука, больше того – вершина всякой мудрости в том, чтобы поносить чужое и доказывать неверие древних, теряя при этом собственную веру».

Чтобы унизить и опозорить противника, он пускал в ход все свое красноречие. Особенно от него достается римскому духовенству и монахам.

«Они только для того и добиваются пресвитерства и дьяконства, чтобы с большей свободой видеться с женщинами. Вся забота у них об одеждах, чтоб благоухали, и чтобы нога была плотно обтянута кожей. Завитые волосы несут следы щипцов, пальцы сияют от колец; чтобы не промочить подошв, они ходят на цыпочках. Когда ты увидишь подобных типов, считай их скорее женихами, а не клириками. Иные все усердие и всю жизнь положили на то, чтобы узнать имена, адреса и нравы матрон. Одного из них, особенно искусного в этом, я очень сжато опишу тебе, чтобы, зная учителя, ты легче узнавала учеников. С восходом солнца он торопливо встает, составляет план визитов, выбирает кратчайшие дороги и вваливается, наглый старик, чуть ли не в постели спящих. Если увидит подушечку, изящную скатерку или что-нибудь другое из домашнего барахла, хвалит, удивляется, ощупывает и, жалуясь, что нуждается в этих вещах, не выпрашивает, а прямо-таки вымогает их, потому что любая женщина боится обидеть городского гонца. Непорочность – враг для него, постничество –так же. Уже по запахам он определяет, каков завтрак, и повсюду известен под прозвищами «жирный каплун» и «причмокивающий старик». Язык его груб и дерзок, и всегда готов на поношение. Куда ни повернись, он первый на глазах. Если разнеслась какая-то новость, сочинитель или разносчик слухов – он» («Письма», 22,28).

Неистовый спорщик, способный смертельно оскорбить оппонента, Иероним был человеком обидчивым и легко ранимым. Не удивительно, что врагов у него всегда хватало, как, впрочем, и причин для личных обид.

В эти годы он ведет ожесточенную полемику с Гельвидием, который в опубликованном в 383 г. трактате «О приснодевстве Марии» утверждал, что после рождения Иисуса Богоматерь имела детей от Иосифа. Иероним пишет по горячим следам сочинение «Против Гельвидия о приснодевстве блаженной Марии», в котором отстаивает свой идеал аскетической жизни.

О враждебности, с которой стридонцу пришлось столкнуться в Риме, свидетельствует письмо 40, в котором к полемике присоединяется самозащита.

Положение Иеронима пошатнулось в связи с безвременной кончиной молодой знатной римлянки Блесиллы. На ученого аскета обрушился шквал обвинений. Ему ставили в вину то, что своими наставлениями, извращающими естественный образ жизни, и изнурительными постами он довел девушку до смерти. Убитый горем Иероним пишет ее матери Павле волнующее послание (письмо 39).

В довершение несчастий в декабре 384 г. скончался папа Дамас. Отношения Иеронима с римским клиром до того испортились, что он был вынужден покинуть Рим. В августе 385 г. он всходит на корабль, чтобы плыть в Палестину. Перед отъездом он пишет письмо Азелле, в котором делится своими огорчениями и рассказывает о том, что ему пришлось претерпеть в последнее время (письмо 45). Это – одно из самых впечатляющих писем Иеронима.

Несколько недель спустя за Иеронимом последовала его верная ученица и подруга Павла, которая вместе с дочерью Евстохией приняла решение обосноваться на Востоке. Встретившись на Кипре у тамошнего епископа Епифания, путешественники направились в Антиохию. Здесь они задержались, чтобы осмотреть святые места, упоминаемые в Писании: Сарепту, Тир, Капернаум, Кану, Назарет, Кесарию, Иерусалим и другие. Затем Иероним двинулся в Египет, где посетил Дидима Слепого, прославленного толкователя Священного Писания. В одном из писем (84) он сообщает об этом так:

«Уже голова серебрилась сединой и более приличествовала учителю, чем ученику, а я все-таки отправился в Александрию и слушал там Дидима, и за многое благодарю его».

Наконец Иероним и Павла остановились в Вифлееме и там в 386 г. основали два монастыря для женщин и для мужчин. Руководство первым взяла на себя Павла, вторым – Иероним. Были построены монастырские здания, приюты для паломников и монастырская школа, где Иероним занялся комментированием Писания. В это время он вплотную взялся за полный перевод Ветхого Завета на латинский язык. В вифлеемской обители Иероним прожил более тридцати лет, здесь же встретил свою смерть.

Эти годы были самыми плодотворными в жизни Иеронима. О его активности как проповедника и наставника свидетельствуют письма, которые он продолжает слать своим многочисленным корреспондентам. Эти письма, как правило, частного характера, но во многих из них затрагиваются научно-теоретические вопросы.

Из-под пера Иеронима выходят более полусотни книг, в которых он истолковывает всех ветхозаветных пророков, комментирует отдельные части Нового Завета, в частности Евангелие от Матфея. В своих первых комментариях к пророческим книгам Ветхого Завета Иероним близко следует Оригену, иногда дословно повторяя его. В то время он был горячим приверженцем александрийского экзегета. В бытность свою в Кесарии Иероним видел и пользовался его критическим изданием Ветхого Завета «Hexapla», где в шести параллельных столбцах приводился древнееврейский текст, его транслитерация греческими буквами и четыре греческих перевода, включая Септуагинту.

Работа над переводом Библии потребовала дополнительных историко-филологических изысканий, в результате которых появились такие сочинения Иеронима, как «Ономастикой, или Книга о еврейских именах» (в Библии), «О положении и названиях еврейских местностей», «Еврейские исследования на Книгу Бытия».

В 391–392 гг. Иероним пишет биографии отшельников «Жизнь Малха» и «Жизнь преподобного Илариона». У многих христиан монашество вызывало обостренный интерес. Уже не мученик, как во времена гонений, но аскет, владеющий всеми страстями и сводящий к минимуму природные потребности, становится героем времени.

В IV в. с признанием христианства государственной религией число новообращенных резко возросло, что повлекло за собой понижение нравственного уровня христианских общин, в которые проникают языческое мировоззрение и языческие нравы неофитов, ставшие серьезной внутренней угрозой для Церкви. Как реакция на вторжение в жизнь христиан чуждой им идеологии возникло монашество, родоначальником которого считается святой Антоний (251–356), с юных лет ведший жизнь отшельника в египетской пустыне. Первый монастырь, в котором все регламентировалось строгими правилами устава, основал в 320 г. святой Пахомий.

У монашества хватало врагов, причем не только среди язычников. Поводы для неприязни давали сами монахи, поскольку их нравственность далеко не всегда была безупречной. Иероним гневно обличал таких лжеаскетов.

«У них все показное: широкие рукава, огромные сапоги, грубая одежда, частые вздохи, визиты к девицам, очернение духовенства, но как только настанет праздничный день, они объедаются до рвоты» («Письма», 22,34).

В 392–393 гг. Иероним работает над сочинением «О знаменитых людях», в основу которого положил «Церковную историю» Евсевия Кесарийского, охватывающую период от основания Церкви до 324 г. Свой труд Иероним противопоставил одноименному сочинению Светония. Этим противопоставлением он хотел показать, что христиане насчитывают в своих рядах не меньше великих людей, чем язычники. Произведение содержит 135 коротких, иногда всего из нескольких строк, биографий христианских писателей, расположенных в хронологическом порядке.

Список открывается сведениями об апостоле Петре, а завершается жизнеописанием самого Иеронима с перечислением всего, что он написал. Нашлось место и для язычника Сенеки по причине его апокрифической переписки с апостолом Павлом (12) и для иудея Иосифа Флавия, знатока священных книг, автора «Иудейских древностей» (13).

К сожалению, в изложении биографий царит дух пристрастия и тенденциозности. Об Амвросии, например, с подчеркнутым недоброжелательством сказано следующее:

«Амвросий, епископ Медиоланский, пишет и по сей день, и поскольку он еще жив, я не скажу о нем того, что думаю, чтобы меня не упрекнули либо в том, что я льстец, либо в том, что я говорю правду» (124).

Как отреагировал на эти строки Амвросий, мы не знаем; скорее всего, молча перенес оскорбление.

К вифлеемскому периоду относятся переводы с греческого теологических трудов «О началах» Оригена (не сохранился) и «О Святом Духе» Дидима, начатом Иеронимом еще в Риме. Интенсивная переводческая деятельность поставила его перед проблемами передачи текста с одного языка на другой. Надо ли переводить текст буквально, жертвуя ради точности красотой, или позволительно отклоняться от оригинала для сохранения его художественного своеобразия? На эти вопросы Иероним пытался ответить в «Предисловии» к своему изложению «Хроники» Евсевия.

«Следуя линиям, проведенным другими людьми, трудно где-то не отступить от них; точно так же трудно, чтобы хорошо выраженное на чужом языке, сохраняло ту же красоту в переводе... Если я перевожу слово в слово, звучит несуразно, если по необходимости меняю что-нибудь в расположении или в словах – оказывается, что я отступаю от обязанностей переводчика».

По мнению Иеронима, слепое следование букве подлинника ведет к насилию над родным языком, поэтому существующие переводы Библии кажутся ему грубыми и тяжелыми для восприятия.

К собственным переводам Иероним был предельно взыскателен, предъявляя к ним исключительно высокие требования, руководствуясь при этом рекомендациями Цицерона и Горация, призывавших не к дословному переводу, а к творческой передаче смысла и силы греческих произведений⁷. На авторитет этих классиков римской литературы Иероним ссылается в написанном в 395–396 гг. письме к Паммахию «О лучшем способе перевода». Излагая в нем свое понимание задач, стоящих перед переводчиком, он счел нужным отметить, что при передаче на латинский язык текста Библии необходим особый подход.

«Я не только сознаюсь, но заявляю во всеуслышание, что при переводе с греческого, исключая Священное Писание, где и самый порядок слов есть тайна (et verborum ordo mysterium est), я передаю не слово словом, а мысль мыслью (non verbum е verbo, sed sensum de sensu)» («Письма», 57,5).

Отшельничество не смягчило Иеронима. С догматической непреклонностью сражается он с противниками ортодоксии и строгой религиозной дисциплины. В 393 г. он пишет острополемическое сочинение «Против Иовиниана» в двух книгах. Иовиниан был монахом и жил в Риме. Он учил, что крещение делает в заслугах равными всех, будь то монах или рядовой христианин, состоящий в браке. Для всех, без исключения, единственным условием спасения является вера. Не имеет никакого значения, постится человек или не постится. Соблюдающий посты не выше того, кто с умеренностью вкушает пищу, благодаря за нее Создателя.

Учение Иовиниана, отвергавшего все формы аскезы, было осуждено как подрывающее основы христианской нравственности. В 392 г. он был отлучен от Церкви папой Сирицием в Риме и в 393 г. епископом Амвросием в Медиолане.

Для Иеронима, человека крайностей, фанатика умерщвления плоти, идеи «христианского Эпикура», как он называет Иовиниана в своем трактате, были абсолютно неприемлемы. С нескрываемой враждебностью он опровергает его доводы многочисленными ссылками на Евангелие и Ветхий Завет и, как всегда, делает это язвительно и остроумно, не заботясь о соблюдении меры.

Страстный полемист, Иероним в пылу спора не считался ни с кем и ни с чем. Иногда это приводило к прискорбным результатам, как это случилось, когда он выступил против Оригена и его приверженцев. Первым борьбу с ними начал епископ кипрского Саламина Епифаний, опубликовавший книгу под заглавием «Шкатулка ядов», в которой перечислил восемьдесят ересей и под номером 64 назвал Оригена, как вдохновителя арианства. В 395 г. Епифаний указал Иерониму на недопустимость некоторых теологических утверждений Оригена, например тезиса о предсуществовании душ. У александрийского теолога было немало поклонников, особенно многочисленных в Палестине, где он в течение двадцати лет преподавал в катехизической школе Кесарии; теперь они дружно поднялись на его защиту.

Несмотря на то, что до этого времени Иероним был восторженным почитателем Оригена и его аллегорического метода библейской экзегезы, он не усомнился поддержать Епифания и обрушиться на своего кумира и его последователей в трактате «Против Иоанна Иерусалимского», хотя сильно при этом рисковал, так как Иоанн был не только ревностным защитником александрийца, но и епископом Иерусалима, неподалеку от которого в Вифлееме находился монастырь стридонца.

Выступление Иеронима имело скандальную окраску. Многие оценили его как чудовищную измену, ведь еще недавно Иероним называл Оригена «бессмертным гением», «первым среди апостолов» (письмо 33), а теперь зачислил в еретики. Особенно был возмущен близкий друг и школьный товарищ Иеронима Руфин, в результате чего подвергся жестоким оскорблениям в иеронимовском сочинении «Апология против Руфина», первые две книги которого появились в 401–403 гг., еще одна – спустя некоторое время.

Чтобы доказать ересь оригеновских теорий, Иероним перевел его сочинение «О началах», поскольку в существовавшем уже переводе Руфина были опущены некоторые фразы греческого оригинала, не отвечавшие представлению переводчика об ортодоксальности. Даже смерть Руфина в 411 г. не заставила Иеронима примириться. Узнав о ней, он воскликнул: «Скорпион раздавлен на земле сицилийской», что, конечно, не делает ему чести.

Но таков был этот человек, бросавшийся в атаку при первой угрозе правоверию. В 406 г. из-под его пера выходит желчная инвектива «Против Вигилянтия», в которой он защищает культ мучеников и аскетический идеал. Стремясь во что бы то ни стало высмеять и унизить своего противника, он даже имя его Vigilantius («Бодрствующий») переделывает в Dormitantius («Сонливый»).

В 415 г. он пишет свой последний полемический труд «Диалог против пелагиан» в трех книгах. На этот раз его противником стал ересиарх Пелагий, проповедовавший сначала в Риме, затем в Палестине и Африке. Он учил, что человек не подавлен первородным грехом и способен спастись без всякого вмешательства свыше. Твердая логика и убежденность, с которой Пелагий излагал свои мысли, многих ставили в тупик, к тому же всех верующих он призывал вернуться к первозданной чистоте христианских нравов. Иероним в свойственной ему манере не столько опровергает сами идеи, сколько нападает на их носителя.

Последние годы жизни Иеронима были горестны. В 404 г. умерла Павла. Он тяжело переживает эту утрату и посвящает умершей трогательную эпитафию (письмо 108). Он испытывает глубокое потрясение при известии о нашествии готов, захвативших в 410 г. Рим. Страдания, выпавшие на долю его римских друзей, причиняют ему невыносимую боль. Он скорбит о бедственной участи Марцеллы: ее дворец разграблен варварами, а сама она подверглась насилию (письмо 127). Беда следует за бедой. В 416 г. шайка бесчинствующих монахов, приспешников Пелагия, нападает на монастырь Иеронима; лишь чудом старику удается спастись. В 418 г. умирает Евстохия. Здоровье Иеронима резко ухудшается. Ему грозит слепота. Однако ни старость, ни болезни не могут прервать его научных занятий. Когда его застигла смерть, он увлеченно работал над «Толкованиями на Иеремию». Умер он в 419 или 420 г.

Иероним был чрезвычайно плодовитым писателем. От него дошло множество произведений, при этом часть написанного утрачена. В своих сочинениях он предстает как личность очень противоречивая. Он был гневлив, неуступчив и подозрителен. Язвительностью и беспощадностью он превзошел всех своих современников. Вместе с тем он нежен и заботлив по отношению к друзьям. Достаточно прочитать его послание к Лете о воспитании дочери, в котором суровый наставник раскрывается перед нами как чуткий и ласковый педагог, входящий во все тонкости детского воспитания (письмо 107).

Конечно, малосимпатичных черт в характере Иеронима было более, чем достаточно, но и привлекательных имелось немало. О разных сторонах его личности мы узнаем прежде всего из его переписки.

Помимо 117 писем самого Иеронима сохранилось несколько десятков писем его корреспондентов: папы Дамаса, епископа Епифания, сенатора Паммахия, блаженного Августина и некоторых других. Разнообразием тем и широтой рассматриваемых проблем письма Иеронима могут соперничать с эпистолярным наследием Цицерона.

По форме и стилю письма эти очень разные. Некоторые напоминают небольшие научные исследования, трактующие темы аскетизма, целомудрия, духовной дисциплины. Некоторые имеют характер утешительного послания – consolatio (письма 23 и 29) или надгробного восхваления – laudatio funebris и написаны по случаю смерти людей, близких или самому Иерониму, или его друзьям (письмо 108). В письмах он, по большей части, разъясняет свои взгляды по разным вопросам христианской этики и библейской экзегезы, с которыми к нему обращались и те, кто, как Евстохия или Марцелла, избрал его своим духовным наставником, и те, кто, как папа Дамас (письма 35 и 36), ценил в нем величайшего эрудита и знатока Священного Писания.

Переписка Иеронима – это не только драгоценный исторический и человеческий документ, содержащий сведения о культурной и религиозной жизни позднего Рима на протяжении пятидесятилетия (370–419), это еще и замечательный памятник художественной словесности.

Для стиля Иеронима характерно обилие цитат и реминисценций из Библии и классиков латинской литературы. Последнее обстоятельство вызывало резкую критику у его современников. Еще в школьные годы Иероним усвоил сотни стихов латинских поэтов Плавта, Теренция, Вергилия, Горация, Персия и постоянно пользовался ими, не обращаясь к первоисточникам. Проповедуя крайний аскетизм и ортодоксию, нетерпимый к любой форме ереси, он, конечно, понимал, что его литературные пристрастия не отвечают идеалу христианской жизни.

Об остроте конфликта, переживаемого писателем, свидетельствует письмо к Евстохии «О сохранении девственности» (384 г.), в котором, в частности, рассказывается о знаменитом видении Иеронима в Халкидской пустыне. Приведенный к престолу Всевышнего, он услышал о себе суровое суждение: «Ciceronianus es, non Christianus; ubi thesaurus tuus, ibi et cor tuum» «Ты цицеронианин, а не христианин; где сокровище твое, там и сердце твое⁸" («Письма», 22,30). Несмотря на данную тогда клятву никогда не читать языческих книг, он продолжал обращаться к латинским классикам и до конца жизни цитировал их в своих произведениях.

Полный отказ от языческой культуры, провозглашенный еще Тертуллианом, Иеронимом воспринят не был. Латинская классическая литература всегда оставалась для него сокровищницей ярких образов, афористических формулировок и средств художественной выразительности. Стиль самого Иеронима сформировался в значительной степени под влиянием изящной словесности языческих поэтов и прозаиков. В указанном письме к Евстохии он признается, что, отправившись в Иерусалим, чтобы служить Христу, он не смог оставить в Риме свою библиотеку, в которой были книги языческих авторов, в частности Цицерона и Плавта, и всякий раз, когда, отложив классиков, он начинал читать пророков, необработанность их речи его ужасала (22,30).

В 398 г., уже находясь в Вифлееме, Иероним пишет письмо знаменитому римскому ритору Флавию Магну, в котором защищает право христианских писателей пользоваться сочинениями классиков латинской литературы, считая ее весьма полезной и достойной специального рассмотрения. Он ссылается на библейских пророков, в писаниях которых есть заимствования из языческих книг, и на пример христианских писателей Тертуллиана, Минуция Феликса, Арнобия, Лактанция и других, усвоивших языческую ученость. Указав на то, что в посланиях апостола Павла цитируются греческие поэты Эпименид, Менандр, Арат, он образно резюмирует:

«У верного Давида научился он исторгать меч из рук врагов и голову надменнейшего Голиафа отсекать его собственным мечом» («Письма», 70,2).

Мучительный процесс усвоения Отцами Церкви культурного наследия античности обрел в лице Иеронима своего лучшего выразителя. Соединив христианскую духовность с богатейшим опытом латинских классиков, Иероним поставил их достижения на службу евангельской проповеди, а значит, и литературы в целом. Яркий полемист и сатирик, обладавший широкой эрудицией и тонким чутьем стилиста, он в совершенстве владел всеми средствами художественной речи и по праву считается величайшим латинским писателем позднего Рима.

Его исторические сочинения имели огромный успех и вызвали множество подражаний. «О знаменитых людях» было продолжено в конце V в. Геннадием Массальским, который довел изложение до 480 г., добавив в предшествующий период некоторые сведения, опущенные Иеронимом. Между VII и IX вв. это произведение было переведено на греческий язык и, наряду с «Хроникой», на протяжении всего средневековья оставалось образцовой книгой по истории.

Тиранний Руфин родился в 345 г. в Конкордии, городе, расположенном неподалеку от Аквилеи на северном побережье Адриатического моря. Образование получил в Риме, где его товарищем по учебе был Иероним. Вскоре Руфин встретился с ним в Аквилее. Сблизившись с местным епископом Валерианом, они вели там жизнь аскетов.

В 373 г. Руфин вернулся в Рим и оттуда отправился на Восток, чтобы посвятить себя монашеству, но оказался в Александрии, где в течение шести лет изучал труды греческих Отцов Церкви, в особенности Оригена. В Александрии он устанавливает контакты с приверженцами и продолжателями экзегетической деятельности Оригена Дидимом Слепым и будущими епископами Иоанном Иерусалимским и Феофилом Александрийским. В 378 г. Руфин перебирается в Иерусалим и на Елеонской горе основывает монастырь. Когда в 386 г. в Вифлееме обосновался Иероним, дружеские отношения между ними возобновились. Однако в связи с дискуссией, возникшей вокруг учения Оригена, у них начинаются разногласия. Вскоре, правда, мир был восстановлен, но ненадолго.

В 393 г. Руфин, принявший к тому времени сан священника, уезжает в Италию и там публикует свой перевод трактата Оригена «О началах». В предисловии он имел неосторожность упомянуть о восхищении, которое когда-то испытывал к ученому александрийцу Иероним. Для последнего это послужило сигналом к атаке. Разъяренный откровением теперь уже бывшего друга, он объявил ему открытую войну. Прежде всего, он подготовил свой, полный, перевод оригеновской книги, чтобы сделать очевидным ее еретический характер и уличить Руфина в фальсификации. Последовал обмен памфлетами «Апология против Иеронима» (в двух книгах) и «Апология против Руфина» (в трех книгах) и окончательный разрыв отношений.

Мирный, не любящий споров Руфин вынужден был оправдываться перед папой Анастасием («Апология к Анастасию»). Сочтя за лучшее держаться в стороне, он удаляется в 398 г. в Аквилею и там с головой погружается в переводческую работу: переводит на латинский язык 118 гомилий Оригена, его толкования на «Песню Песней» и на «Послание к Римлянам», а также сочинения великих каппадокийцев Василия Великого, Григория Назианзина и некоторых других греческих богословов. Особо следует отметить перевод «Церковной истории» Евсевия, которую Руфин, добавив две книги от себя, продолжил с 324 г. до смерти Феодосия в 395 г.

Одновременно с переводами Руфин создает оригинальные произведения: «Комментарий к Символу веры апостолов», небольшой трактат «О подделке книг Оригена», две книги «О благословении патриархов», экзегетическое сочинение, посвященное пророческому благословению Иакова сыновьям (Быт. 49:1–27).

Участившиеся набеги вестготов вынудили Руфина бежать на юг в Сицилию. Там, в Мессине, он и умер в 411 г.

И в переводных, и в самостоятельных произведениях стиль Руфина всегда строг и изящен. Писатель в совершенстве владеет оружием иронии, которое применяет с осмотрительностью, никогда не впадая в неистовство и ярость, свойственные его противнику Иерониму.

Благодаря переводам Руфина мы имеем возможность судить о сочинениях Оригена, подлинники которых утрачены. Не следует, однако, забывать о том, что Руфин исключил из своего перевода все, что, по его мнению, не отвечало правоверию Оригена и, следовательно, являлось позднейшей вставкой еретиков, исказивших в ряде случаев первоначальный смысл авторского текста.

До нас дошло сочинение, обычно называемое «Паломничество Этерии». Этерия (или, возможно, Эгерия), настоятельница монастыря в Испании или в южной Галлии, в конце IV в. совершила путешествие по святым местам и около 395 г. написала для сестер-монахинь подробный отчет об увиденном.

Посетив сначала Египет и осмотрев гору Синай, она отправилась в Палестину и находилась там в течение трех лет, уже на обратном пути побывала в Месопотамии, где ее внимание привлекла тихая жизнь отшельников, и затем задержалась в Константинополе.

Отчет монахини интересен сведениями по библейской географии и археологии, по истории литургии, а также своим латинским языком. «Паломничество» сохранилось не полностью, недостает начала и конца. В последних из уцелевших глав (24–29) содержатся ценные сведения о богослужении в Иерусалимской Церкви.

По своей форме сочинение примыкает к жанру «путевых заметок» (itinerarium), ставшему популярным в связи с возросшим притоком богомольцев в Святую землю. А после того, как император Константин I позаботился о приведении в порядок христианских святынь в Иерусалиме, паломничество по святым местам начало приобретать массовый характер. В последние десятилетия IV в. в Палестине появились первые монастыри, основанные Иеронимом и Руфином, что также привлекало верующих.

Сухая топографическая информация в духе «путевых заметок» в «Паломничестве Этерии» часто уступает место изъявлению радости и волнения при виде мест, упоминаемых в Писании. Чувство трепетного благоговения, переполняющее автора, придает сочинению единую тональность и художественную цельность. Нечто подобное испытал путешествовавший по святым местам Иероним, восторженно поведавший о своих впечатлениях и переживаниях в письмах.

Этерия – женщина простая и образованием не блещет. Пишет она языком безыскусным, не затронутым школьной риторикой. Ее латынь изобилует просторечиями, предвосхищающими романские формы. Например, местоимение ille Этерия употребляет в функции артикля, а сравнительную степень образует с помощью наречия plus.

В 410 г. орды готов под предводительством Алариха захватили и разграбили Рим. Многие люди как в самой Италии, так и далеко за ее пределами находились в состоянии глубокого шока. Граждане когда-то великой и, казалось, несокрушимой Империи, они были потрясены катастрофическими масштабами случившегося.

О чувствах, владевших в то время многомиллионным населением Римский империи, можно судить по письму Иеронима, которое он написал в Вифлееме при известии о нашествии готов:

«Рим осажден. Мне не хватает голоса. Я диктую, и рыдания прерывают мои слова. Он захвачен, город, который властвовал над вселенной».

Сколько горечи и боли в этих словах! Разве могло кому-нибудь прийти в голову, что на подмостках истории произойдет смена протагонистов и на авансцену, оттеснив римлян, выйдут варвары?

Язычники в происходящих событиях не замедлили усмотреть очередной акт затянувшегося возмездия со стороны древних богов, мстящих за пренебрежительное к себе отношение, и, как уже не раз случалось, объявили христиан виновниками всех бедствий.

Перед христианами вновь встала задача оправдать свое присутствие в истории и свою борьбу против язычества. Задача нелегкая, поскольку ее решение в эпоху упадка римского могущества требовала совершенно нового, философского, осмысления действительности. За это дело взялся Августин, в литературном творчестве которого синтез античной культуры и христианства получил наиболее полное воплощение.

Аврелий, Августин родился 13 ноября 354 г. в Тагасте (Нумидия). Его отец, мелкий землевладелец, состоял на службе в местном муниципалитете. К религии он относился с полным равнодушием. Своим духовным развитием Августин обязан главным образом матери Монике. Ревностная христианка, она сумела обратить в свою веру не только сына, но и мужа, крестившегося незадолго до смерти в 370 г.

Начальное образование Августин получил в Тагасте. Риторику изучал в соседнем городе Мадавре. В эти годы он увлекался латинскими классиками, читая подряд всех писателей от Варрона до Апулея. Греческим языком, который он сразу же невзлюбил, занимался неохотно и по-настоящему не овладел им. Впоследствии он сожалел о своей нерадивости и греческих философов вынужден был читать исключительно в латинских переводах. Риторику изучил досконально и достиг здесь значительных успехов.

После смерти отца Августин уехал в столицу Северной Африки Карфаген. Там он продолжил свое образование, но без какой-либо определенной программы. Жизнь вел беспорядочную и праздную, посещал театры, участвовал в поэтических состязаниях и, по собственному признанию, любил веселую кампанию. В Карфагене он вступил в связь с женщиной, имени которой нигде не называет. В 372 г. у него родился сын Адеодат.

В это время в умонастроении Августина происходит решительный переворот: он открывает для себя жизнь, посвященную поиску истины. Случилось это в процессе чтения цицероновского диалога «Гортензий», потрясшего юношу до глубины души.

«Читая его, – вспоминает Августин, – я чувствовал, что становлюсь другим. Все тщеславные надежды, которые я питал прежде, покинули мой разум, и я испытывал огромное, невероятное желание посвятить себя мудрости и достижению бессмертия» («Исповедь», 3,4,7).

В поисках смысла жизни он обращается к Священному Писанию, но откладывает его, неудовлетворенный косноязычием и темнотой слога. Риторическая выучка и высокомерие юности сослужили тогда плохую службу. Чувствуя разочарование и досаду, он пытается найти ответы на мучившие его вопросы в учении Мани. Постулируя изначальное существование добра и зла, Мани (III в.) объяснял мир как арену вечного противоборства двух враждующих между собой начал – света и тьмы, которое в земной жизни человека выливается в непрекращающуюся борьбу между духом и телом. Сторонники этого учения проповедовали суровый аскетизм и полный отказ от всех материальных благ. Августину казалось, что он наконец нашел ответ не только на вопрос о происхождении зла, но и объяснение своих ошибок.

Между тем учеба в Карфагене завершилась. Августин возвращается в Тагасту и открывает школу грамматики. Но через три года в 378 г. он вновь в Карфагене, где приобретает славу блестящего ритора. Здесь в 383 г. он встретился с манихейским епископом Фавстом и долго беседовал с ним. В результате – полное разочарование в манихействе, которое он исповедовал девять лет. В том же 383 г. Августин всходит на корабль и почти тайно отправляется в Рим, чтобы преподавать там риторику и изучать философию.

Осенью 384 г. глава языческой партии префект Рима Квинт Аврелий Симмах рекомендует талантливого африканца на должность придворного ритора в Медиолане. Туда же из Африки к нему перебираются мать Моника и двенадцатилетний сын Адеодат. Духовные искания Августина ни на мгновение не прекращаются. Интерес к скептической философии сменяется увлечением неоплатонизмом, объединявшим лучшие достижения античной мысли. Прочитав (в латинских переводах Мария Викторина) несколько трактатов основателя неоплатонизма Плотина, Августин теперь уже окончательно разуверился в манихействе. Осталось сделать последний шаг – шаг к христианству.

В ожидании аудиенции у медиоланского епископа Августин стал посещать его проповеди, привлеченный скорее ораторской славой Амвросия, нежели содержанием его речей. Но именно красноречие прославленного епископа помогло Августину открыть для себя евангельское учение. После продолжительных колебаний – мысли о карьере, почестях, деньгах, браке еще долго не оставляли его – Августин начал склоняться к идеалу монашеской жизни. В августе 386 г. он уезжает с матерью, сыном и несколькими друзьями в Кассициак (окрестность Медиолана), где уединяется в деревенской усадьбе своего друга Верекунда. В марте 387 г. он возвращается в Медиолан и в пасхальную ночь с 24 на 25 апреля принимает крещение от Амвросия. Вместе с ним были крещены его друг Алипий и сын Адеодат. Духовные искания завершились; 32-летний Августин обрел наконец Бога. Его путь к истине и Благодати, сокрушается он в «Исповеди», затянулся, очень много было отдано плотским утехам.

«Поздно я полюбил Тебя, Красота, такая древняя и такая юная, поздно полюбил я Тебя... Со мной был Ты, с Тобой я не был. Вдали от Тебя держал меня мир... Ты позвал, крикнул и прорвал глухоту мою. Ты сверкнул, засиял и прогнал слепоту мою. Ты разлил благоухание Свое, я вдохнул и задыхаюсь без Тебя. Я отведал Тебя и Тебя алчу и жажду. Ты коснулся меня, и я загорелся о мире Твоем» (10,27,38).

Августин оставляет Медиолан и до наступления осени спешит вернуться на родину. В Остии неожиданно умирает Моника, и отъезд откладывается до весны следующего, 388, года. Возвратившись в Тагасту, Августин распродает отцовское имущество и осуществляет свой давнишний замысел: в монашеском уединении предается созерцательной жизни. Если бы не смерть Адеодата в 389 г., эти годы (с 388 по 391) были бы счастливейшими в его жизни.

В 391 г. Августин случайно оказался в приморском городе Гиппоне (в 80 километрах от Тагасты). Когда он появился в местном соборе, собравшиеся там прихожане потребовали, чтобы он стал их пресвитером. Для Августина, никогда не помышлявшего о священстве, это было полной неожиданностью. Однако возведению в священнический сан не противился, восприняв просьбу верующих как знак Божьей воли. В 395 г. покровительствовавший Августину гиппонский епископ Валерий настоял на его рукоположении в епископы.

В 396 г. Августина сменил Валерия на епископской кафедре и оставался на ней до самой смерти. Теперь его жизнь была целиком отдана пастырскому служению. Он регулярно выступает с проповедями, готовит оглашенных к крещению, заботится о бедняках и сиротах, занимается делами правосудия, всюду проявляя душевную щедрость и безграничное милосердие. Не удивительно, что люди тянулись к нему. Слава о нем распространяется по всему Западу. Его авторитет как величайшего богослова постоянно растет. К нему обращаются по всем спорным вопросам христианского вероучения. Общепризнанный глава Африканской Церкви, он был участником всех Карфагенских соборов. Много сил он отдавал разоблачению манихейской, донатистской и пелагианской ересям, пустившим в Африке глубокие корни.

Работоспособность его была фантастической, самоотречение беспрецедентным. Написанное им превышает все мыслимые пределы.

«Столько было им продиктовано и издано,– свидетельствует биограф Августина,– столько обсуждено в церкви, истолковано и исправлено либо против разных еретиков, либо к назиданию святых сынов Церкви изложено из канонических книг, что все это едва ли кто из ученых смог бы прочитать и познать»⁹.

Ему вторит Исидор Севильский:

«Столько, сколько написал он, никто не в силах не только написать, но даже и прочесть, хотя бы и тратил на это день и ночь» («Этимология», 6,7,3).

Последние месяцы своей жизни Августин трудился в Гиппоне, осажденном со всех сторон вандалами, уже опустошившими многие города римской Африки. На третьем месяце осады 28 августа 430 г. Августин умер.

Первую биографию Августина написал между 432 и 437 гг. его близкий друг и соратник епископ Каламы (в Нумидии) Поссидий, на протяжении нескольких десятилетий наблюдавший жизнь своего учителя. Но самый ценный источник сведений об Августине – его «Исповедь», охватывающая период до смерти Моники в Остии. Следует, однако, учитывать, что автор перед судом собственной совести склонен преувеличивать свои юношеские прегрешения. Это подтверждается сличением свидетельств его современников, причем не только доброжелательно, но и враждебно к нему настроенных.

Никто из латиноязычных писателей Церкви не написал больше Августина, от которого дошло 113 сочинений, более 350 проповедей и 217 писем, составляющих несколько десятков объемистых томов обычного формата. Многие вопросы хронологии и подлинности литературного наследия Августина решаются благодаря его сочинению «Retractationes» («Пересмотры») в двух книгах, написанных в 426–427 гг. Это – критический обзор всех его произведений, исключая проповеди и письма. Их оказалось 93, а общее количество книг – 232. Перечисляя в хронологической последовательности свои труды, Августин рассказывает о причинах, побудивших его написать каждый из них, разъясняет цели, которые он ставил перед собой, и, самое главное, пункт за пунктом разбирает все те положения, относительно которых его мнение изменилось.

Первое сочинение Августина «О прекрасном и соответственном», написанное, по всей вероятности, в 380–381 гг., до нас не дошло. Из сохранившихся произведений самые ранние относятся к периоду его пребывания в Кассициаке, где за шесть месяцев он создал с полдесятка философских диалогов. В их основу легли диспуты, которые он вел в то время с друзьями.

Сначала Августин написал три книги «Против академиков» о познании истины (или ее вероятия) через посредство философии. Без помощи Бога, считает он, постижение истины невозможно. В центре следующего диалога «О порядке» (в двух книгах) – проблема зла, которое, по мнению бывшего приверженца манихейства, хотя и существует в мире, имеет, однако, провиденциальный характер. К диалогу «Против академиков» тематически примыкает трактат «О блаженной жизни». Его главный тезис – истинное блаженство – в познании Бога. Последнее сочинение этого периода – «Разговоры с самим собой» («Soliloquia»). На этот раз Августин ведет беседу со своим разумом. Цель диалога он сформулировал предельно кратко: «Deum et animam scire cupio» «Хочу познать Бога и душу» (1,7). Затронутая во 2-й книге «Разговоров» тема бессмертия развернута им в сочинении «О бессмертии души», над которым он работал после возвращения в Медиолан.

Уже в этих произведениях Августин предстает как сложившийся мыслитель и писатель, органически усвоивший лучшие достижения языческой философии и в совершенстве владеющий литературной техникой. Вряд ли сейчас можно точно определить конкретный вклад той или иной философской школы в мировоззрение Августина, однако преобладающее влияние неоплатонизма в ранних сочинениях очевидно. К христианству Августин пришел через изучение Плотина и Порфирия, теории которых, как он полагал, более других согласуются с новым учением, по крайней мере, не находятся с ним в противоречии.

Не следует забывать, что мысль об обращении вызревала у Августина постепенно и как личность он сложился в атмосфере традиционной культуры. Последнее обстоятельство определило такие особенности его ранних произведений, как обилие в них реминисценций из классиков и отсутствие ссылок на Библию. Особенно заметны следы увлечения Вергилием, одним из самых читаемых в Кассициаке авторов. Что касается формы, композиции и стиля диалогов, то образцом здесь стал Цицерон, из которого Августин черпал, помимо прочего, сведения о греческой философии.

Возможно, именно тогда у Августина появился замысел обширного сочинения энциклопедического характера о семи «свободных» искусствах, необходимых для образования философа, а, в конечном счете, рационального понимания сущности вещей – scientia. Но это знание имеет сугубо пропедевтическое значение и должно подчиняться вере, потому что только вера ведет к мудрости (sapientia), то есть к обладанию высшим знанием и, следовательно, достижению единственной истины, делающей человека счастливым.

Свое намерение Августин не осуществил. Из задуманной им серии сочинений были написаны «О грамматике», почти полностью утраченное для нас, и «О музыке» (в шести книгах), законченное уже в Тагасте в 387 г. В нем раскрывается духовная природа восприятия гармонии.

То, что Августин обратил внимание на благородные искусства, весьма симптоматично; в школах средневековья они составят два цикла учебных предметов: «тривиум» – три науки о слове: грамматика, диалектика, риторика и «квадривиум» – четыре науки о числах: арифметика, геометрия, астрономия, музыка. Не подлежит сомнению, что в последующем развитии христианской культуры и образования авторитет Августина сыграл важную роль.

Период философских исканий завершается в 389 г. созданием диалога «Об учителе», в котором собеседником Августина выступает Адеодат. Основная идея трактата заключается в том, что знания, сообщаемые учителем в школе, только предрасполагают к познанию истины. Задача учителя, говорит Августин, в том, чтобы пробудить ум ученика для познания истины внутри себя. Иначе говоря, надо лишь прислушаться к истине, живущей в глубинах сердца и признать единственным учителем Христа. Он – внутренний наставник (interior magister), пребывающий в каждом из нас. Как мы видим, взгляды Августина претерпевают существенные изменения, а вместе с ними и его литературные планы.

Год, проведенный Августином в Риме после смерти матери, был посвящен работе над антиманихейскими сочинениями «О нравах католической Церкви и о нравах манихеев», «О свободном решении» и некоторыми другими, в которых доказывается, что источником зла является не Бог, который есть любовь, а свободный выбор людей.

Возвратившись в 389 г. в Тагасту, Августин занялся комментированием библейских глав о сотворении мира, полемизируя с манихеями, отвергавшими Ветхий Завет за антропоморфизм в представлении о Боге. Так появилось сочинение «О Книге Бытия против манихеев». Августину казалось, что, применяя метод аллегорического толкования, можно преодолеть трудности, создаваемые язычниками и еретиками, понимавшими текст Писания буквально. Достигнутый результат, похоже, его не удовлетворил, и позже он вновь обратился к истолкованию первых трех глав Библии в сочинениях «О Книге Бытия буквально, незаконченная книга» и «О Книге Бытия буквально» в двенадцати книгах, в которых он совмещает разные способы библейской экзегезы.

Приблизительно за год до посвящения в пресвитеры Августин написал сочинение «Об истинной религии», где затронул, в частности, концепцию манихеев о существовании двух взаимопротивоположных по своим началам природ.

«Люди, уже попавшие в плотские сети, думают, что в одном теле находятся две души: одна происходит от Бога и по природе – то же, что Он, другая – темного происхождения, которой Бог не родил, не сотворил, не произвел, не от Себя отринул, а которая имела свою, особую, жизнь, свою землю, свои порождения, своих животных, наконец, свое царство и свое врожденное начало» (глава 9).

Опровержению этой ереси Августин посвятил специальный трактат «О двух душах».

В своих произведениях он еще не раз будет полемизировать с дуалистической религией манихеев, убеждая в ее порочности, в первую очередь, себя самого.

Манихейство, оставившее в душе Августина глубокий след, преодолевалось им на редкость мучительно и долго. Напряженную борьбу с манихеями он будет вести на протяжении пяти лет до своего вступления в должность гиппонского епископа, пункт за пунктом опровергая тезисы своих бывших единоверцев. Благодаря Августину мы достаточно полно информированы об этом религиозном течении.

В годы, предшествующие епископству, Августин разворачивает бурную деятельность: принимает участие в публичных прениях, присутствует на церковных соборах, произносит речи, пишет письма. Растолковывая прихожанам трудные места Библии, он уделяет повышенное внимание новозаветным текстам («О Нагорной проповеди Господа по Матфею», «Разъяснение некоторых положений из Послания к Римлянам», «Разъяснение Послания к Галатам» и другие). Художественная ценность этих сочинений невысока, некоторые из них напоминают стенографические записи, не получившие стилистической отделки.

Вскоре Августину пришлось включиться в борьбу с донатистами, представлявшими серьезную угрозу единству Церкви. Это движение получило свое название по имени Доната, избранного в 313 г. карфагенским епископом (умер в 355 г.) и требовавшего жестоких мер по отношению к христианам, отрекшимся от веры во время гонений Диоклетиана, но впоследствии раскаявшимся. Сторонники Доната образовали в Северной Африке свою церковную организацию, заявляя, что только они – подлинные христиане (Церковь чистых). По-настоящему Августин схватится с ними, когда станет гиппонским епископом, но уже его первое антидонатистское выступление поражает своей нестандартностью. Зная, что священники-донатисты в своих литургиях широко использовали пение псалмов, он, применяя их же оружие, пишет «Псалом против сторонников Доната», в котором в доступной для простого народа форме раскрывает опасность схизмы.

«Псалом» написан ритмической прозой и представляет собой двадцать строф с повторяющимся припевом: «Omnes, qui gaudetis расе, modo verum iudicate» («Все, кто радуется миру, только истину гласите»). Основой ритма здесь является уже не столько длительность слогов, сколько динамическое ударение.

В первые годы своего епископского служения Августин написал сочинение, которое прославило его имя в веках. Это – «Исповедь» («Confessiones»). Над ней он работал между 397 и 401 гг., то есть спустя десять лет после своего обращения. Толчком к ее написанию послужили обвинения в манихейском прошлом, которые Августину приходилось часто выслушивать и на которые он теперь отвечает. Но истинная причина – гораздо более глубокая – внутренняя потребность епископа разобраться в своих нынешних мыслях и чувствах. Он давно перешагнул свой сорокалетний рубеж и уже ничем не напоминал того, легко увлекающегося, подверженного мирским соблазнам юношу, каким он был двадцать лет назад. Обремененный многочисленными заботами, связанными с обязанностями первосвященника, он чувствовал свою ответственность перед людьми. О жизни уединенной и созерцательной пришлось забыть. Сомнения и внутреннее недовольство собой не оставляют его, побуждая к переосмыслению прожитых лет в свете задач, вставших перед ним как духовным лицом.

Избранная Августином художественная форма отдаленно напоминает бытовавшее в христианской среде публичное покаяние и признание всемогущества Создателя. Оба эти момента нашли отражение в названии: слово «confessiones» означает признание своих грехов и исповедание веры. Воскрешая в памяти прошлое, Августин раскаивается в совершенных поступках и благодарит Господа за милосердие к нему. Обращаясь к Создателю и одновременно к самому себе, он вспоминает о том, как мучительно шел к Богу, рассказывает о внутренней борьбе и духовных завоеваниях на этом пути. «Не знает наше сердце покоя, пока не успокоится в Тебе» («iniquietum est соr nostrum, donec requiescat in te» – 1,1,1), – начинает свое повествование Августин, чтобы на примере своего обращения показать спасительное действие Благодати, ведущей к любви и смирению.

«Исповедь» состоит из тринадцати книг. В первых девяти сообщается о детстве, годах ученичества, о ветреной разгульной жизни в Мадавре и Карфагене, о чтении цицероновского «Гортензия» и последовавшем затем увлечении философией, о риторической деятельности, о поиске истины в манихействе и разочаровании в нем, о жизни в Медиолане и новом увлечении, на этот раз неоплатонизмом, о месяцах, проведенных в Кассициаке, о крещении и внезапной смерти матери в Остии.

Некоторые события только упоминаются, некоторые разворачиваются в целые картины. Среди них потрясающая по своему драматизму сцена в Медиолане. Подавленный чувством своей греховности, Августин ищет уединения в саду и там дает волю слезам.

«Господи, – в отчаянье обращается он к Богу, – доколе? Доколе, Господи, гнев Твой?»

«Так говорил я и плакал в горьком сердечном сокрушении. И вот слышу я голос из соседнего дома, мальчика или девочки, не знаю, часто повторяющий нараспев: «Возьми, читай! Возьми, читай!» («Tolle lege, tolle lege»). Я изменился в лице и стал напряженно думать, не напевают ли обычно дети в какой-то игре нечто подобное? Нигде не доводилось мне этого слышать. Подавив рыдания, я встал, истолковывая эти слова как божественное веление мне: открыть книгу и прочесть первую главу, которая мне попадется». (Этой книгой оказались апостольские Послания). «Я схватил их, открыл и в молчании прочел главу, первую попавшуюся мне на глаза: «Не в пирах и в пьянстве, не в спальнях и в распутстве, не в ссорах и в зависти: облекитесь в Господа Иисуса Христа и попечение о плоти не превращайте в похоти»¹⁰ ... Читать далее уже не было нужды: сердце мое залили свет и покой; исчез мрак моих сомнений» (8,12,29).

В книгах 10–13, имеющих сугубо интроспективный характер, повествовательный элемент исчезает. Августин анализирует состояние своей души (книга 10) и размышляет о времени, пределах познания, сотворении мира, а также о Священном Писании, которое исполнено глубокого и тайного смысла (книги 11–13).

Аналогов в античной литературе «Исповедь» не имеет. Августину удалось соединить в ней библейскую образность и лиричность псалмов с лучшими достижениями римских классиков. Экспрессивные средства латинской риторики (апострофа, параллелизм, антитеза и многие другие) в сочетании с ритмизованным языком Псалтири создают индивидуальный стиль, яркий, гибкий, способный передать тончайшие движения мысли и любые душевные состояния. Обостренная восприимчивость и стремление Августина к углубленному самоанализу сообщают его изложению напряженность и драматизм. Исповедальным характером и возвышенной тональностью это сочинение напоминает молитву и одновременно хвалу Господу человека, испытавшего сильнейшее душевное потрясение.

Одна из особенностей «Исповеди» – обилие в ней библейских цитат, вряд ли отвечающее вкусу современного читателя, как, впрочем, и частые обращения к Богу, оставляющие ощущение надрыва.

Возведение Августина в епископский сан пришлось на тяжелейшее для Африканской Церкви время, когда донатистская смута настолько окрепла, что смогла расколоть единство церковной организации. Разжигая кровавые беспорядки, донатисты вербовали себе сторонников среди простых людей, особенно из числа сельских жителей, задавленных произволом высшего клира, государственных чиновников, крупных латифундистов. Чисто религиозный конфликт перерос в социально-политический. В сектантское движение были вовлечены тысячи христиан, основавших в Северной Африке свою церковь. Единство, хотя и с величайшим трудом, удалось восстановить, и в этом – большая заслуга Августина, который вступил в борьбу с донатистами, побуждаемый главным образом чувством долга. К сожалению, не обошлось без жестких мер и насилия.

Августин громил донатистов на поместных соборах, в устных и письменных выступлениях. В 400 г. из-под его пера появились три книги трактата «Против послания Пармениана», в котором он подвергает критике программный документ главы донатистов Пармениана. Спустя год Августин пишет сочинение «О крещении против донатистов» (в семи книгах), рассматривая в нем спорный вопрос о действительности крещения, принятого от еретика или духовного лица с запятнанной репутацией. Донатисты считали, что моральный облик священника влияет на совершаемые им таинства и в ряде случаев требовали повторного крещения. Для Августина священнослужитель – только посредник и его личные качества не могут влиять на сущность христианских таинств, совершаемых как бы самим Христом.

Летом 411 г. на карфагенской конференции африканских епископов, на которую прибыли 279 донатистских и 286 кафолических епископов, донатизм был разгромлен и многие раскольники, священники и рядовые христиане вернулись в лоно ортодоксальной Церкви. Впрочем, до полной победы было далеко, и отголоски борьбы с донатистской схизмой еще долго будут звучать в проповедях и письмах Августина.

Как уже отмечалось, борьба против еретиков менее всего отвечала характеру и личным склонностям Августина, любящего уединение и расположенного к созерцательности и исследованию чисто теоретических вопросов христианского богословия. Одно из немногих сочинений, которое он написал не под давлением обстоятельств, а по внутреннему побуждению – «О Троице», посвящено не столько полемике с арианами, сколько решению для самого себя тринитарной проблемы. Однако с приходом в Африку варваров, исповедующих арианство, сочинение Августина приобретет особую актуальность.

Этот фундаментальный труд, по общему признанию высшее достижение догматической теологии, состоит из пятнадцати книг, последняя из которых была завершена в 419 г. Работа над ними велась с перерывами в течение двух десятилетий. Первые двенадцать книг были у Августина украдены и изданы без его ведома.

«О Троице» делится на две неравные части. В первой части (книги 1–4) содержится изложение тринитарного догмата согласно Священному Писанию. Во второй части, имеющей умозрительный характер, Августин, обращаясь к философской терминологии, анализирует троичную сущность Бога (книги 5–7) и излагает учение о тринитарной структуре всякой конкретной личности, проявляющейся как единство памяти, внимания, воли (memoria, intelligentia, voluntas), соотносящихся с тремя Ипостасями Бога (книги 8–14). В 15-й книге дается краткое изложение всех поднятых в трактате вопросов. Завершает все сочинение смиренная молитва.

«Господь и Бог мой, единое упование мое! Пред Тобою сила моя и немощь моя. Сохрани силу, исцели немощь. Пред Тобою знание мое и невежество мое: там, где Ты открыл мне, прими меня; там, где Ты закрыл от меня, открой. Только бы помнить о Тебе, понимать Тебя, любить Тебя!» («О Троице», 15,28,51)

В первое пятнадцатилетие своего пастырского служения Августин уделял особое внимание религиозному образованию и нравственному воспитанию народа. В написанных в эти годы сочинениях он призывает не поддаваться соблазнам («О борении христианском»), никогда не лгать («О лжи»), восхваляет брачный союз («О супружеском благе»), девственность и аскетизм («О святой девственности»).

Почти ежедневно он произносит проповеди, а в праздники даже по нескольку в день, причем не только в Гиппоне, но и в других городах Нумидии и Мавритании, где он всегда был желанным гостем. Обычно Августин выступал без заранее написанного текста, который появлялся благодаря записям стенографов спустя некоторое время. По всей видимости, многие гомилии издавались без авторской правки, что вызвало у ряда ученых сомнения в их аутентичности. Считается, что только 363 проповеди принадлежат Августину, 32 – сомнительны и 317 – подложны.

«Проповеди» представляют большой литературный и исторический интерес. Разные по содержанию, стилю, размеру, они, по большей части, имеют в своей основе библейскую экзегезу с вытекающей из нее моралью. Если в «Исповеди» Августин исповедуется перед Богом, то в проповедях он исповедуется перед людьми. Он не скрывает ни слабостей своих, ни сомнений и таким образом создает атмосферу повышенного доверия, предельно сокращая дистанцию между собой и слушателями.

Темы проповедей, как правило, увязаны с литургией. Не оставлены в стороне и события актуальной действительности. Так, в праздничной службе, посвященной памяти мучеников, содержатся обличения еретиков и непристойности цирковых зрелищ. А известие о разорении Рима варварами служит поводом для резкой отповеди всем тем, кто причину бедствий ищет в христианстве.

Нравственные уроки, преподанные гиппонским епископом, и сейчас еще сохраняют свою остроту. Наиболее часто в его проповедях звучит призыв к смирению, ставший сквозным мотивом сочинения «Об обучении оглашенных», в котором образцом этой добродетели представлен Христос.

«Господь, Иисус Христос, Богочеловек, не только доказательство любви Божьей к людям, но и пример человеческого смирения. От нашей непомерной гордыни есть эффективное лекарство. Действительно, полное ничтожество – надменный человек, величайшее милосердие – смиренный Бог» (4,8).

Для Августина гордыня является тяжелейшим грехом, а смирение началом совершенства.

«Ты хочешь быть большим человеком? Начинай быть маленьким. Ты хочешь воздвигнуть высокое здание? Заложи сначала фундамент смирения... Когда мы возводим здание, мы поднимаемся вверх, но роя яму под фундамент, спускаемся вниз. Чтобы подняться вверх, нужно спуститься вниз. Возвышению предшествует унижение (humiliatio)» («Проповеди», 69,1).

Августин знает, что с простыми людьми надо говорить на понятном для них языке. Поэтому в его проповедях нет словесных ухищрений, нет в них и реминисценций из классических авторов, столь частых в произведениях, обращенных к образованным язычникам (как, например, «О граде Божьем»). В устных выступлениях он ориентируется преимущественно на стиль Библии и sermo cotidianus «повседневную речь», образующие в его проповедях органическое единство. В лексику, морфологию, синтаксис уже проникают некоторые особенности, характерные для романских языков. Для классической латыни не типичны, например, такие обороты, как numquam fecit tale frigus и cum veneris ad bibere. Вместе с тем писатель не пренебрегает возможностями, предоставляемыми ему риторикой: игрой слов, ассонансами, рифмой, повторами и ритмом, напоминающим ритмизованный слог Псалтири.

О том, каким должен быть проповедник и его проповеди, Августин размышляет в сочинении «О христианском учении» (в четырех книгах), работа над которым была начата в 396 г., а завершена в 426 г. В 1-й книге речь идет о сложности толкования Священного Писания, представляющего для комментатора большие трудности из-за многочисленных «неясностей» (obscuritates) и «двусмысленностей» (ambiguitates). Для их преодоления уместно использовать все возможности, которые есть в распоряжении экзегета, хотя для верной интерпретации вполне достаточно, по убеждению Августина, любви к Богу и к ближнему (1,35,40). Тема, поднятая в 1-й книге, получает развитие во 2-й.

«Я не сомневаюсь, что темнота Писания предусмотрена Божественной Мудростью, пожелавшей трудом смирить человеческую гордость и спасти человеческий ум от пренебрежения к тому, что он легко постигает» (2,6,7).

Кроме того, здесь говорится о каноне Священного Писания, то есть соответствующем отборе ветхозаветных и новозаветных книг. Из существующих переводов Библии предпочтение отдается Итале как наиболее точному и удобочитаемому. Перевод Иеронима в то время еще не был известен автору. Для отбора канонических книг, считает Августин, желательно сверить имеющиеся тексты с самым авторитетным из греческих переводов – Септуагинтой. Для этого надо хорошо знать греческий и еврейский языки.

В 3-й книге даются советы по разъяснению трудных мест Библии. Августин – сторонник аллегорической интерпретации. Все события Ветхого Завета являются прообразом событий Нового Завета и должны истолковываться под этим углом зрения. Это – единственный способ преодолеть многие трудности, встречающиеся в Ветхом Завете. В качестве примера Августин берет многоженство библейских патриархов. Для христиан оно неприемлемо, хотя в Писании не осуждается.

«Все, или почти все, о чем сообщается в книгах Ветхого Завета, должно быть понято не только в прямом смысле, но и аллегорически. Для многих фактов, которые читатель толкует буквально, необходимо аллегорическое объяснение, и не следует принимать за правило все, что там говорится. То, что было обычным для того времени, сейчас, после пришествия Христа, может быть только следствием сладострастия» (3,22,32).

В 4-й книге, которая появилась гораздо позже остальных, Августин определяет свое отношение к языческому, прежде всего риторическому, образованию и к его использованию духовными лицами.

«Так как даром слова обладают равно и злые, и добрые, почему же честным людям не стремится совершенствовать его, если нечестные пользуются им для утверждения заблуждений и несправедливостей» (4,3,2).

Так, в затянувшемся споре о том, может ли христианский проповедник пользоваться риторикой язычников, была, наконец, поставлена точка. Языческие науки должны быть не самоцелью, а лишь средством распространения евангельской истины во славу Церкви.

Следуя принципам, сформулированным в «Христианском учении», Августин развернул гигантскую экзегетическую деятельность, нашедшую выражение в многочисленных проповедях, разъясняющих трудные места Библии, и в специальных исследованиях, посвященных отдельным книгам Священного Писания («Заметки на Книгу Иова», «Толкования на Псалмы», «Рассуждения на Евангелие от Иоанна» и другие). Итогом углубленного изучения Евангелий стал синоптический трактат в четырех книгах «О согласии евангелистов», в котором показывается, что, несмотря на некоторые расхождения, евангелисты не противоречат друг другу. В 1-й книге делается отступление для отпора язычникам, сомневающимся в божественной природе Христа.

Меньше, чем можно было бы предположить, повлияла Библия на переписку Августина, хотя цитируется в ней часто. Некоторые письма имеют сугубо конфиденциальный характер; их опубликование, по крайней мере при жизни автора, не предполагалось и было осуществлено посмертно. Преобладают письма, рассказывающие о повседневных заботах епископа, обсуждающие вопросы литургии, церковной дисциплины, полемики с еретиками. Есть и такие, которые можно рассматривать как настоящие ученые трактаты. В некоторых затрагиваются темы актуальной политики. Довольно много писем, напоминающих вежливые отписки.

Тон писем определяется личностью корреспондента. Если в письмах к Павлину Ноланскому Августин открыто льстит его писательскому самолюбию (27; 31), то в письмах, адресованных Иерониму, он предельно учтив и осмотрителен в выборе выражений.

«Если я обидел тебя, прости! И если я не могу сказать тебе о том, что, как мне кажется, следует исправить в твоих писаниях, а ты даже не собираешься разбирать мои, оставим все это. Нам все равно не достичь совершенного знания!.. Главное – не нанести оскорбление любви» (110).

Вряд ли «Письма» Августина могут считаться его литературным достижением. В них нет ни «безыскусной» живости «Проповедей», ни стилистической изысканности «Исповеди». Их язык несколько сух и отдает риторикой.

В 412 г. Августину пришлось включиться в богословскую полемику с пелагианами, с которыми он сражался до конца своей жизни. Иеромонах Пелагий (умер в 418 г.) был выходцем из Британии, долгое время жил в Риме, откуда перебрался в Северную Африку, где нашел понимание среди образованных кругов. Приверженец классической философии, он создал свое нравственное учение, сводящееся к тому, что человек не подавлен первородным грехом и в его воле избрать самому путь добродетели или порока. Грехопадение Адама – это его личная вина, всего лишь дурной пример нашего неосмотрительного прародителя; соответственно, и искупление Христа – не более чем добрый пример, попытка потревожить нашу косность. Абсолютизируя природную способность людей достигать добра собственными силами, Пелагий провозгласил независимость человека от Бога. Человек обладает изначально здоровой природой и в помощи Всевышнего не нуждается.

Августин, в обращении которого решающее значение имела Божественная Благодать, не мог не ответить Пелагию. К тому же от него не ускользнула опасность пелагианства для Церкви, ведь оно лишало всякого значения молитву и религиозные обряды. Пелагий, например, считал, что крещение служит не искуплению первородного греха, а лишь приобщением верующего к христианской общине. К тому времени обычным делом стало крещение младенцев, что теряло всякий смысл, если на нем еще не было греха.

Простота идей и зажигательный дар проповедника снискали Пелагию расположение народа. Оказавшись в 415 г. на Востоке, он не только избежал там осуждения, но на Иерусалимском и Диоспольском соборах получил подтверждение в своей принадлежности к кафолической общине.

Решение соборов Августин оспорил в сочинении «О деяниях Пелагия» (417 г.), а в отправленных в Рим посланиях потребовал отлучить еретика от Церкви. Критике пелагианского учения посвящено более пятнадцати сочинений («О природе Благодати», «О природе и происхождении души», «Против Юлиана, защитника пелагианской ереси», «О предопределении святых» и другие), в которых доказывается, что первородный грех Адама распространяется на всех, без исключения, людей и что без Божественной Благодати, только личными усилиями человека, спасение невозможно. Человек избирается и предопределяется к спасению Высшей Мудростью. Благодать произвольна и непостижима и нисходит лишь на немногих избранных из числа «погибшей массы» («massa damnaca, massa perditionis»), оставляя других вне сферы своего воздействия.

«В числе избранных и предопределенных находятся и те, кто вел мерзкую жизнь, но милостью Божьей приведен к раскаянию... Никто из них не погибает, в каком бы возрасте он ни умер... Остальные смертные, не входящие в это число или входившие, но прогневившие Бога, рождены для пользы избранных» («Против второго ответа Юлиана», 5,4,14).

Содержащиеся в антипелагианских трактатах Августина идеи о свободе воли и предопределении оказали огромное влияние на христианскую мысль Европы.

Между 413 и 427 гг. Августин написал обширное сочинение в двадцати двух книгах «О граде Божьем» («De civitate Dei»). О причинах, побудивших его взяться за этот труд, он сообщает в «Пересмотрах»:

«Между тем готы Алариха разорили Рим, тяжкое бедствие обрушилось на город. Поклоняющиеся богам и именуемые обыкновенно язычниками потщились обратить разорение это против христианской религии, хуля истинного Бога с ожесточением необычайным. Посему, воспламеняясь ревностью о Доме Божьем, положил я написать книги «О граде Божьем», против их хулы и заблуждений» (2,43).

Сторонники традиционной религии заявляли, что готы, захватившие в августе 410 г. Рим, посланы древними богами в наказание за отказ от вековых культов. Всему виной, возражает им Августин, грехи язычников и их упорное нежелание признать христианство.

Начатое с апологетической целью, сочинение вышло далеко за пределы первоначального плана – дать отпор язычникам, превратившись в грандиозное обозрение человеческой истории в свете Священного Писания. Подобно тому, как личную жизнь человека обуславливают две реальности – Благодать и грех (Августин убедительно показал это в «Исповеди» на примере собственной жизни), мировую историю определяют добро и зло, ведущие между собой непримиримую борьбу.

У Августина история человечества предстает как вечный конфликт двух сосуществующих во времени градов – земного и Небесного, символически противопоставленных как Иерусалим и Вавилон. Земной град (civitas terrena) составляют люди, движимые любовью к себе (amor sui) и жаждой материальных благ; они составляют царство дьявола (civitas diaboli). Небесный град (civitas caelestis) составляют люди, движимые любовью к Богу и жаждой духовных благ; они образуют царство Бога (civitas Dei).

«Итак, два Града созданы двумя видами любви, а именно: земной – любовью к себе, доведенной до презрения к Богу, Небесный – любовью к Богу, доведенной до презрения к самому себе. Тот превозносит самое себя, этот – Бога. Первый ищет людской славы, второй устремлен к высшей славе Бога» («О граде Божьем», 14,28).

Сочинение делится на две части: книги 1–10 и книги 11–22. Первая часть, в свою очередь, распадается на две, по пять книг в каждой. Сначала опровергается мнение, согласно которому земное процветание зависит от языческих богов и запрет на их культы – причина всех несчастий (книги 1–5)· Затем дается отпор тем, кто полагает, что во времена языческих культов не было столь страшных бедствий, ибо тогда удачи были гарантированы множеством богов (книги 6–10).

Рассказывая о разорении Рима готами, Августин подчеркивает тот факт, что исповедующие арианство варвары не тронули христианских святынь. Господство над миром римляне получили от Бога в награду за свои, теперь уже утраченные, добродетели. Идеалом христианского императора могут служить Константин и Феодосий. Критикуя политеизм и языческие нравы, Августин приводит точку зрения Баррона на традиционные языческие культы. Представление неоплатоников о демонах абсурдно, потому что единственным посредником между Богом и людьми является Христос и в религиозной жизни нужно руководствоваться только Откровением. Таким образом, в первых десяти книгах Августин развенчивает все, чем гордились язычники: их религию, философию, политику, военные достижения.

Книги 11–22 имеют конструктивный характер и самим автором разделены на три группы, каждая из четырех книг. Речь в них идет о возникновении двух градов (книги 11–14), их становлении и развитии (книги 15–18) и их будущем. Изложив теологические основы Града Божьего, Августин останавливается на появлении града дьявола после падения на землю мятежных ангелов, теперь уже злых духов, после чего следует рассказ о сотворении человека, первородном грехе и его последствиях.

История двух градов делится на шесть периодов: от Каина и Авеля до Ноя, от Ноя до Авраама, от Авраама до Давида, от Давида до Вавилонского пленения, от Вавилонского пленения до возникновения Рима и, наконец, от пришествия Мессии и зарождения христианства до конца мира (книга 19). В последних трех книгах рисуется эсхатологическая картина после второго пришествия Спасителя: воскресение мертвых и Страшный суд (книги 20–22).

Первыми представителями двух градов были Каин и Авель. Земной град рожден преступлением Каина; братоубийство лежит и в истоках Римской империи: при основании Рима Ромул убил своего брата Рема.

«Основатель земного града был братоубийцей: побежденный завистью, он убил собственного брата, гражданина Небесного града, странника на земле. Не следует потому удивляться, что этому первому основателю... соответствует сходная фигура в том граде, которому суждено было стать главой земного царства и господствовать над многими народами. Уже тогда случилось злодеяние, о котором поэт сказал следующее: Братскою кровью у нас забрызганы первые стены¹¹" («О граде Божьем», 15,5).

О том, как соотносятся град Божий и Церковь, Августин ничего определенного не говорит, однако ясно, что в конце мировой истории они соединятся. Ни с одним земным государством не отождествляется и град дьявола. Между двумя градами нет видимой границы, они как бы растворены в человеческом обществе, рассеяны по земле. Организованное общество, обеспеченные государством мир, порядок и дисциплина могут лишь способствовать достижению спасения. Мирское государство принадлежит земному граду и является воплощением греховности, поэтому его роль в обретении вечной жизни весьма ограничена.

Когда Августин писал «Град Божий», он вел ожесточенную полемику с пелагианами, публикуя один за другим трактаты, исполненные скепсиса в отношении к земным ценностям. Человеческий род унаследовал грех Адама, и государство является выражением мятежности и гордыни. Любой компромисс между государством и Церковью бесполезен, сотрудничество между ними – чистая утопия. Восхваляя идеал аскетической жизни, Августин тем самым исключает любое включение христианства в структуру земного государства, с которым приходится мириться как с неизбежным злом.

Августиновская философия истории отличается от всех предшествующих исторических концепций, в которых господствовала идея кругооборота и цикличности. Признавая целесообразность мироустройства, Августин воспринимает историю человеческого общества как поступательное движение от зла к благу и, в конечном счете, к блаженной жизни, когда все люди составят единый Град Божий. Таким образом, цель истории заключается в нравственном прогрессе, а ее смысл – в христианизации всего человечества.

Свое сочинение Августин предназначает образованным язычникам и потому пользуется классическим латинским языком, избегая неологизмов и разговорных оборотов. Для избранного им стиля характерны большие периоды, в которых преобладают сложноподчиненные конструкции. Учитывая интеллектуальный уровень предполагаемый аудитории, Августин насыщает свое изложение цитатами из римских поэтов и прозаиков. Он цитирует Вергилия, Энния, Горация, Персия, Плавта, Теренция, Цицерона, Саллюстия, Ливия, Плиния, Сенеку, Лукана, Апулея, Варрона, Геллия, Флора, не говоря уже о греческих писателях, таких как Платон, Плотин, Порфирий, Гомер. Предпочтение отдается Цицерону и Вергилию, с которым Августин вступает в скрытое соревнование (aemulatio). В противовес автору «Энеиды» он создает свой эпос, содержанием которого становится полная драматизма борьба между добром и злом, светом и тьмой, духом и плотью.

Похоже, многие цитаты Августин берет из школьных учебников. Но, как бы то ни было, благодаря ему мы располагаем ценными фрагментами сочинений, в настоящее время для нас утраченных.

Августин оказал огромное влияние на западноевропейскую культуру. Все средневековье, по крайней мере до того, как оно открыло для себя Аристотеля, находилось под воздействием главным образом его идей. Римские папы Лев I, Геласий, Григорий Великий в управлении Церковью во многом руководствовались положениями гиппонского епископа. Прилежным читателем «Града Божьего» был король франков Карл Великий, взявший себе за образец идеал христианского императора, предложенный Августином.

Павел Орозий, друг и единомышленник Августина, был испанским священником. Около 410 г., спасаясь от нашествия вандалов, он бежал в Северную Африку, где сблизился с гиппонским епископом, которому адресовал написанное в форме письма сочинение «Напоминание о заблуждении присциллианистов и оригенистов», выразив в нем тревогу в связи с распространением в Испании еретических идей Присциллиана. В 415 г. во время своего пребывания в Иерусалиме Орозий вместе с Иеронимом принял участие в дискуссии, развернувшейся вокруг учения Пелагия, написав трактат «Апологетическая книга против Пелагия».

В 418 г. Орозий опубликовал свое главное произведение «История против язычников» в семи книгах. К созданию этого труда его побудил Августин, который в то время работал над 11-й книгой «О Граде Божьем» и, возможно, искал опору для своей концепции, опровергавшей тезис о том, что своим процветанием Римская империя была обязана языческим богам.

Задача Орозия – показать, что обвинения язычников, возлагавших на христиан ответственность за несчастья, обрушившиеся на империю, ни на чем не основаны. Войны и стихийные бедствия, которыми полна мировая история, были гораздо более жестокими и ужасными, пока на землю не пришел Христос и не принес людям спасительное знание.

Популяризируя теорию Августина о провиденциальном характере истории, Орозий, опираясь на разные источники (Флор, Светоний, «периохи» – краткое изложение книг Ливия, Евсевий, Иероним), доводит свое повествование от Адама до 417 г., т.е. современных ему событий.

В разделении универсальной истории на четыре периода, которые являются последовательными этапами свершения предвечного Божьего замысла и соответствуют последовательному расцвету четырех мировых держав – Вавилонской, Македонской, Карфагенской, Римской – Орозий модифицирует концепцию библейской «Книги пророка Даниила» (Дан. 2:37–40).

Решающий момент всемирной истории – рождение Христа. Оно, полагает Орозий, не случайно пришлось на время правления императора Августа.

«И вот, значит, родился Христос, который сразу же, едва родившись, был внесен в списки переписи римского населения. Эта запись – знаменательна: она открыто и явственно закрепила за Цезарем власть над всеми людьми, а за римлянами власть над другими народами... И у меня нет ни малейшего сомнения в том, что всякий здравомыслящий и честный человек, способный делать правильные выводы, прекрасно понимает, что Господь наш Иисус Христос пожелал, чтобы именно Рим возрос и достиг вершины могущества, ибо, придя в этот мир, Он захотел стать его гражданином: внесенный в списки переписи населения, Он должен считаться, конечно же, римским гражданином» (7,22).

Беспросветный пессимизм предшественников Орозий заметно смягчает, не отступая, однако, от сложившейся в христианской историографии традиции рисовать мрачными красками языческую историю. Более того, он – сторонник монархической идеи и считает, что только в условиях Римской империи могла распространяться Благая весть. Провиденциальный характер истории, особенно в ее христианской фазе, для него очевиден. И хотя западная часть Империи уже находилась в катастрофическом положении, он глубоко уверен в том, что христианизация варваров позволит им войти в римский мир, не разрушая его.

«Только Бога, создавшего единство империи, когда Он пожелал появиться на земле, все любят и боятся. Законы, установленные Богом, сохраняют силу везде. Где бы я ни оказался, я всюду спокоен, даже если меня никто там не знает. Как я уже сказал, среди римлян я чувствую себя римлянином, среди христиан – христианином, среди людей – человеком; с государством я связан законами, с совестью – религией, с людьми – обшей природой» (5.2).

«История» Орозия пользовалась большим успехом. В средние века она становится учебной книгой и многократно переиздается.

После смерти Августина латинская христианская литература развивается в русле традиций, сложившихся в «золотой век» патристики. Однако на протяжении шести-семи десятилетий значительных теологических трудов на Западе не появляется.

Взлет христианской мысли, рожденный на волне еретических учений, в Западной Римской империи идет на убыль, а вместе с ним и влияние восточного богословия. Одна из причин – утрата латинскими писателями знания греческого языка. Если Амвросий Медиоланский читал сочинения восточных Отцов в подлиннике, Августин слабо, но греческий знал, то Лев Великий не знал его вовсе. Когда в V в. в Рим доставили письмо византийского богослова Нестория, только на поиски переводчика ушел целый месяц.

Варварские нашествия полностью расстраивают связи с Востоком и ведут к культурному оскудению Запада. Питавшие церковную литературу споры по вопросам вероучения уходят в прошлое. Христианские писатели поглощены, как правило, актуальной политикой и событиями, сокрушившими в конце концов римскую мощь. Для деятелей Церкви на первый план выдвигаются проблемы аскетические и миссионерские, их главной заботой становится евангельская проповедь среди завоевателей.

Вдохновляясь достижениями латинских Отцов Церкви, новое поколение писателей считает своим долгом сохранять духовное наследие предшественников. Речь, однако, идет не о критическом освоении и развитии идей, а о формальном следовании образцам. Более того, начиная с VI в. у христианских прозаиков и поэтов, причем довольно крупных, входит в обыкновение вставлять в свой текст отрывки, иногда, правда, в переработанном виде, из сочинений великих Отцов, главным образом Августина. Такое преклонение перед литературными авторитетами прошлого нередко оборачивалось для писателей нивелировкой их творческой индивидуальности.

В этот период значительные изменения претерпевает латинский язык, в котором уже отчетливо проявляются черты будущих романских языков. В письменную речь проникают германизмы и обороты народной латыни. Происходят изменения в падежной и глагольной системе, в частности, в употреблении времен и наклонений. Под воздействием разговорной речи упрощается синтаксис: вместо инфинитивных оборотов используются придаточные предложения, вводимые союзом quod или quia; предпочтение отдается сочинительным или вообще бессоюзным конструкциям.

Изменения в меньшей степени коснулись авторов, получивших образование в традиционных школах и продолжавших писать по правилам античной риторики. Но даже в их произведениях хватает неправильностей с точки зрения классической латыни.

Все сказанное не означает, что латинская литература приходит в полный упадок. В это время появляются сочинения христианских писателей, хотя и не достигших уровня Пруденция или Августина, тем не менее оставивших в латинской словесности свой след.

Связующим звеном между христианским Западом и Востоком стал Иоанн Кассиан. Он родился около 360 г. в Добрудже (Румыния), получил прекрасное образование и одинаково хорошо владел латинским и греческим языками. В ранней молодости он вел монашескую жизнь в Вифлееме, а в 385 г. вместе с другом Германом отправился в Египет, чтобы посвятить себя духовному странничеству. В течение пятнадцати лет он путешествовал по стране, останавливаясь в монастырях и посещая скиты отшельников.

В 400 г. Кассиан приехал в Константинополь, где сблизился с архиепископом Иоанном Хрисостомом (Златоустом), рукоположившим его в дьяконы. В 405 г. он оказался в Риме и там был возведен в священнический сан. В 415 г. Кассиан перебирается в Массилию и, опираясь на богатый опыт египетского и палестинского монашества, основывает два монастыря: мужской – св. Виктора и женский – Спасителя. Руководство мужской обителью Кассиан взял на себя и возглавлял ее до самой своей смерти в 435 г.

Основные принципы, достоинства и практику монашеской жизни Кассиан разъясняет в двенадцати книгах «Об установлении киновий и о средствах против восьми главных грехов», увидевшей свет после 417 г. За образец он взял организацию монашеских общин Египта. Главное его сочинение – «Собеседования Отцов». Оно публиковалось в три приема в 420,426 и 429 г. Для монашеского движения Запада значение этого труда неоценимо. В нем определена цель монашества – созерцательная жизнь и указываются средства для ее достижения – посты, бдения, чтение и обдумывание священных текстов, умиротворяющее псалмопение и усердная молитва, которая должна быть частой, но краткой и твориться при закрытых дверях.

«Мы молимся при закрытых дверях, когда, не размыкая уст, призываем Того, Кто не принимает в расчет слов, но зрит в сердце. Мы молимся втайне, когда обращаемся к Богу одним лишь сердцем и сосредоточенной душой, одному Ему раскрывая свои устремления. Их природу враждебные силы сами по себе разгадать не могут. Поэтому и надлежит соблюдать глубокое молчание во время молитвы» («Собеседования», 9,35).

Лишь за гранью словесного выражения душа познает то, что Кассиан называет «огненной молитвой».

"Молитва Отче наш возносит всех, кто регулярно обращается к ней, к той огненной молитве, которую столь немногие познают на опыте. Это невыразимое состояние, превышающее всякое человеческое чувство. В нем нет ни звука голоса, ни движения языка, ни произносимого слова. Исполненная света душа не нуждается более в помощи человеческого языка с его всегдашней ограниченностью, но, совокупляя всего человека, становится изобильным источником, откуда истекает молитва и невыразимым образом устремляется к Богу. В это краткое мгновение душа успевает сказать столько, что, придя в себя, не в состоянии ни с легкостью повторить, ни даже вспомнить сказанное ею» («Собеседования», 9,25).

Кассиан воспроизводит беседы, которые он и Герман вели с монахами и отшельниками в Египте. Отсюда и само название – «Собеседования». Но это не диалоги, а скорее длинные речи в ответ на заданные вопросы.

Произведение написано правильным языком, не исключающим, однако, неологизмов. Иногда, правда, стиль становится излишне многословным.

Многие идеи Кассиана использовал в своем «Монастырском уставе» Бенедикт Мурсийский (480–547), реформатор западноевропейского монашества и основатель старейшего в Западной Европе монашеского ордена бенедиктинцев.

Сальвиан родился около 400 г. в христианской семье галльской аристократии. Место его рождения – скорее всего, Треверы. Там он стал свидетелем варварских набегов, опустошивших город и северную Галлию. В одном из своих писем он сообщает о своей жене Палладии и дочери («Письма», 4). В 425 г. он перебирается в южную Галлию, где в течение нескольких лет ведет аскетическую жизнь в Леринском монастыре (на острове в Средиземном море). Епископ Лугдуна (Лион) Евхерий доверил ему воспитание своих сыновей Салония и Верана. Годы, проведенные в монастыре, сыграли решающую роль в духовном формировании Сальвиана.

В 439 г. он переезжает в Массилию и принимает сан священника. За ним утверждается слава красноречивого проповедника. Однако его проповеди, равно как экзегетические и аскетические сочинения, до нас не дошли. Согласно свидетельству Геннадия, дожил Сальвиан до глубокой старости, но год его смерти неизвестен.

Около 440 г. он написал сочинение «Против алчности» в четырех книгах и в качестве введения к нему послание «К вселенской Церкви», в которых пытается доказать, что христиане, и прежде всего духовенство, должны жертвовать свое имущество Церкви, поскольку только она может позаботиться о всех нуждающихся.

Призывая христиан к выполнению своего долга, Сальвиан широко пользуется средствами риторики. Судя по манере изложения, человек он был горячий и склонный к преувеличению.

Свое главное произведение – «О мироправлении Божьем» – Сальвиан написал около 450 г. Его назначение – ответить многочисленным христианам, усомнившимся в божественном провидении только потому, что варвары безнаказанно грабят и разрушают Римское государство. Варварские нашествия, полемически утверждает Сальвиан, как раз и доказывают существование Божьего промысла, поскольку христиане Африки, Испании, Галлии погрязли в ужасных пороках и за свои тяжкие грехи справедливо наказаны Богом.

В отличие от Орозия, питавшего надежду на то, что христиане и варвары способны объединиться в общей вере, Сальвиан убежден в нравственном превосходстве варваров, не признающих римского образа жизни.

«О римские народы, стыдитесь своей жизни! У вас нет ни одного города без публичных домов и разврата, исключая те, в которых уже поселились варвары. И мы, безнравственные, еще удивляемся своему ничтожеству и тому, что враг превзошел нас силой! Мы, которых превзошли чистотой жизни, удивляемся тому, что нашим имуществом завладели те, кто испытывает отвращение к нашим порокам» (7,23).

В моральном отношении варвары в изображении Сальвиана гораздо лучше христиан Римской империи. Они ведут чистую, честную и здоровую жизнь, достойную служить образцом. Такая характеристика варваров не соответствовала действительности. Идеализация Сальвиана сродни той, которую мы находим в сочинении Тацита «Германия», показывающем превосходство морально здоровых и крепких германцев над поправшими этические нормы римлянами.

Современные ему нравы Сальвиан рисует, начиная с третьей книги, в первых же двух на примерах из Ветхого Завета доказывает, что Бог никогда не оставляет людей. Крушение Римской империи – это карающий суд Бога. О моральном разложении соотечественников историк повествует с горечью и безжалостной прямотой.

«Бедняки подвергаются грабежу, вдовы стонут, права сирот попираются до того, что многие из них, принадлежа к известной фамилии и получив хорошее воспитание, ищут убежища у врагов римского народа, чтобы не сделаться жертвою несправедливых преследований; они ищут – о, чудо! – у варваров римского человеколюбия, так как не могут вынести варварской бесчеловечности у римлян... Они предпочитают жить свободными под именем рабов, чем быть рабами под именем свободных. Некогда имя римского гражданина не только высоко ценилось, но и дорого покупалось; теперь же его отвергают и от него бегут, настолько оно считается презренным и даже почти ненавистным. Разве может быть большее свидетельство римской несправедливости, чем то, что лучшие люди, которым Рим обязан своей славой, доведены до того, что не хотят быть римлянами» (5,5).

Помимо указанных сочинений Сальвиана, уцелели 9 его писем, адресованных родственникам и друзьям.

Стиль писателя не лишен риторического блеска, но и не свободен от свойственных его времени вульгаризмов. Несколько избыточным представляются напыщенность и преувеличения, которыми чрезмерно темпераментный Сальвиан явно злоупотребляет.

Лев Великий, будучи еще дьяконом, пользовался в церковных кругах репутацией умелого организатора. В 440 г. он был избран римским папой и под именем Льва I в течение двадцати лет возглавлял Римскую Церковь. Умер он в 461 г. и за выдающиеся заслуги погребен в соборе св. Петра в Риме.

Много сделавший для упрочения авторитета Церкви, Лев Великий по праву считается основоположником современного папства. Немало сил он отдал борьбе с манихейством, которое стремительно проникало в Рим из Африки. В 445 г. император Валентиниан III издал закон против манихеев и укрепил положение римского первосвященника, признав за ним высшие судебные полномочия.

В своих многочисленных посланиях Лев Великий защищает чистоту веры и атакует еретиков, сторонников Пелагия и Присциллиана, но в первую очередь приверженцев монофизитства, не признававших в Христе две природы – божественную и человеческую. Во главе монофизитского движения в то время стоял общепризнанный лидер восточного монашества, архимандрит Евтихий. В 451 г. Евтихию был дан отпор на четвертом Вселенском соборе в Халкидоне, где решался вопрос о Богочеловечестве Христа. Тогда за норму правоверного учения было принято послание папы Льва I, написанное им еще к Эфесскому собору 449 г.

Самый известный эпизод в жизни Льва Великого – его успешное посольство в 452 г. к царю гуннов Аттиле, которого он убедил отказаться от осады Рима и увести свое войско из Италии. Передают, что к Аттиле он обратился со словами: «Приветствую тебя, бич Божий».

Спустя несколько лет он вновь продемонстрировал свои дипломатические способности на мирных переговорах с королем вандалов Гензерихом, захватившим в 455 г. Рим. Благодаря вмешательству папы в городе были остановлены мародерство и грабежи. Действуя решительно и энергично, Лев Великий всегда поступал осмотрительно и расчетливо и потому добивался успеха.

До нас дошли 96 его проповедей и 143 письма, в которых разъясняются различные вопросы христианского учения, литургии, церковной дисциплины. В своих писаниях Лев Великий предстает как образцовый римлянин и рачительный глава Церкви. Его стиль, свободный от риторической изощренности, прост и на литературное достоинство не претендует, то есть он такой, какой лучше всего подходит для проповедника. Этот стиль характеризуют тщательный отбор слов, умеренное использование риторических средств, четкое построение фразы, размеренный ритм и благозвучие. Но это вовсе не бесстрастная холодная сдержанность, как можно подумать, а речь, согретая искренним сильным чувством и потому полная жизни.

Вот, например, как звучит отрывок из проповеди Льва Великого на Рождество.

«Пусть же умолкнут жалобы тех, кто возносит свой нечестивый ропот на Провидение Божье, сетуя на отсрочку Рождества Спасителя, как если бы века предшествующие не имели бы никакого участия в том, что сделалось в конце мира. Воплощение Слова, совершилось оно или нет, так или иначе возымело свое действие, и таинство спасения людей не миновало ни одной из древних эпох. Его проповедовали апостолы, возвещали уже пророки, и не было слишком поздним исполнение тайны сей, ибо всегда была обращена к ней вера» (3,4).

До нас дошла небольшая, состоящая всего из 616 гексаметров, поэма, озаглавленная «Евхаристик» («Песня благодарности»), автором которой считается уроженец македонского города Пеллы Павлин.

Он родился в 376 г. в семье викария, помощника префекта Македонии, младенцем был привезен в Карфаген, куда его отец был назначен проконсулом. В 379 г. мальчика отправили в Бурдигалу в дом деда, известного поэта Авсония, только что получившего должность консула.

И в детстве, и в юности Павлина окружали комфорт и достаток. Не задумываясь, без каких-либо нравственных сомнений и обязательств, он жил в свое удовольствие до 406 г., когда его жизнь была омрачена смертью отца и последовавшими за ней семейными раздорами. К довершению несчастий его аквитанское поместье было разорено готами. Лишенный средств к существованию, пережив смерть свекрови, матери, а затем жены и сына, он вынужден был скитаться, но, в конце концов, вернулся в Бурдигалу, где и доживал свои последние дни на средства, вырученные им от продажи земли, которую он считал уже потерянной для себя.

Обо всем этом Павлин поведал в своей автобиографической поэме, которую он писал в 83-летнем возрасте (стихи 12–14), готовясь к смерти (стихи 597–599). Таким образом, последние сведения о нем относятся к 459 г.

О том, что его побудило рассказать в стихах о своей жизни, Павлин сообщает в предпосланном поэме прозаическом вступлении:

«...это сочинение.., всемогущему Богу посвященное, явилось не столько для чьего-либо дела, сколько от моего безделья, и написано с тем, чтобы молитвенное мое послушание, какое оно ни на есть, дошло до Господа, а не с тем, чтобы нескладными своими стихами привлечь внимание ученейших» (4).

Тема благодарности Господу Богу пронизывает всю поэму и заключает изложение каждого жизненного эпизода.

А посему благодарность моя все больше и больше,

Господи Боже, Тебе, которую выразить словом

Мне невмочь, и на том я должник Твой, Господи, вечный.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Наша, однако, к Тебе привязанность меры не знает,

И не умеет всецело воздать за дары Твои, Боже,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ибо и я и все, что мое, о истинный Боже,

Все от Тебя, и этот мой труд, Тобою начавшись,

Кончится должен Тобой ...

(Стихи 403–405; 588–589; 594–596; Пер. М.Л. Гаспарова)

Павлин – поэт неумелый, пишет длинными громоздкими фразами; его метрика далека от совершенства; но, читая его искреннюю просветленную глубокой верой в Бога исповедь, невольно забываешь и о стилистических недоработках, и о метрических погрешностях.

Гай Соллий Сидоний Аполлинарий родился около 430 г. в Лугдуне (Лион). Его отец был крупным государственным чиновником и дал сыну хорошее образование, включавшее в себя доскональное знание классической литературы.

Приблизительно в двадцатилетием возрасте Сидоний женился на дочери знатного уроженца Галлии Авига, провозглашенного в 455 г. римским императором. В январе 456 г. Сидоний произнес в сенате стихотворный панегирик, в котором прославил своего тестя, за что удостоился статуи на форуме Траяна.

Когда Авиг был низложен и на императорский трон взошел Майоран, Сидоний написал панегирик и в его честь. В награду он получил высокий придворный чин. В 461 г. Майоран был убит. Сидоний оставляет государственную службу и уезжает из Рима в Галлию. Но уже в 468 г. он выступает с новым панегириком, на этот раз в честь императора Антемия, и в благодарность назначается префектом Рима.

И тут в душе Сидония происходит нравственный перелом. Он отказывается от карьеры, семьи, имущества, принимает сан священника и в 469 г. становится епископом в Арвернах (Клермон). В 471–474 гг. он возглавил сопротивление горожан в войне с готами. Когда город пал, Сидоний оказался в плену у короля вестготов Евриха, который заключил его в крепость. Освободиться из нее ему удалось лишь через год. Вернувшись в свою епархию, Сидоний ревностно отдается своим епископским обязанностям, призывая завоевателей к милосердию. Он умер окруженный всеобщей любовью между 480 и 490 гг. и после смерти был причислен к святым.

Около 469 г., еще до принятия им духовного сана, Сидоний составил сборник своих стихов, в который вошли 24 стихотворения. Среди них есть довольно крупные, достигающие нескольких сотен строк; содержание других уместилось всего в четыре строки. Сборник открывает «Вступление к книге». В нем поэт обращается к влиятельному правительственному чиновнику Петру, в лице которого он обрел своего Мецената.

Отдельные вступления в элегических дистихах предпосланы гексаметрическим панегирикам, прославляющим императоров. Написанные по общепринятым схемам эпидиктического, то есть парадного, красноречия панегирики исполнены энтузиазма, по всей видимости, непритворного, вызванного искренней верой поэта в очередного властителя.

Несколько стихотворений имеют форму свадебной песни – эпиталамия, несколько написаны в жанре послания («Послание о замке Понтия Павлина», «Благодарение епископу Фавсту» и другие). Отдельную группу составляют так называемые «безделки», коротенькие стихотворения, сочиненные по какому-нибудь конкретному случаю, например, «Купание в Авитаке», «Ночной улов» и т.д. Стихи Сидония насыщены мифологическими элементами, именами богов и исторических персонажей. Поэт не прочь блеснуть своей ученостью и охотно пользуется редкими словами, необычными оборотами, вычурными словосочетаниями.

Более десятка других стихотворений Сидоний включил в свои письма, которые он собрал и издал в девяти книгах уже после избрания епископом. Эта часть его литературного наследия представляет для нас большой интерес, поскольку содержит ценнейшие сведения о политической, религиозной, культурной и литературной жизни эпохи. Сидоний писал письма, как правило, с расчетом на их последующую публикацию, поэтому в них чувствуется его забота о слоге, образцом которого ему послужил эпистолярный стиль римского писателя І–ІІ века Плиния Младшего.

Блоссий Эмилий Драконтий жил в Карфагене в конце V в. Он был уже известным поэтом и судебным оратором, когда попал в немилость к королю вандалов Гунтамунду, правившему Африкой с 484 по 496 г. По словам самого Драконтия, он прогневил африканского властителя тем, что прославил в своих стихах константинопольского императора Зенона (474–491)· Подвергнутый пыткам и заключенный в тюрьму, поэт и в заточении продолжал писать стихи, упрекая в них друзей, покинувших его в беде.

Вы позабыли певца, презрев его скромную музу.

Много ли проку – спасти от смерти того, кто истерзан,

Чтобы оставить его в тюрьме умирать, постепенно?

Невелико преступленье, которым навлек я немилость,

Но злоязычье людское меня клеветой уязвило,

Преувеличило зло и из легкого сделало тяжким.

(«Эпиталамий Иоанну и Витуле», 123–128; Пер. М.Л. Гаспарова)

Из тюрьмы Драконтий посылает Гунтамунду большое, состоящее из 153 дистихов, стихотворение под названием «Оправдание». Подобно сосланному Овидию, он оплакивает в нем свою злосчастную судьбу и, не скупясь на похвалы вандальскому королю, умоляет его о помиловании. Но долгожданной свободы он тогда не получил. Разочаровавшись в своих ожиданиях, поэт обратился к христианской тематике и создал три книги поэмы «Хвала Господу» («De Jaudibus Dei»), в лиро-эпическом ключе восхваляя Божье милосердие к человеческому роду. Здесь много ярких запоминающихся описаний, например, гибели Содома, райского сада и других.

Наибольшей известностью пользуется книга 1-я, в которой на материале Ветхого Завета описываются шесть дней творения. С особым волнением и лиричностью изображает поэт сотворение человека.

Всем созданьям венец – существо, наделенное мыслью,

Обликом Бог и достоинством Бог, творится ю глины...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Тело сие без души пребывало недолгое время,

Но дуновение вдруг пробегает по глиняным членам,

И согревается алая кровь, наполняя предсердье,

Всходит румянец к щекам, становится розовой кожа,

В плоть превращается прах, вся кость наполняется мозгом,

И, как колосья в полях, прорастают на темени кудри.

(Стихи 329–330, 339–344; Пер. М.Л. Гаспарова)

Драконтий продолжает традиции латинских классиков Овидия, Лукреция, Вергилия, Лукана, Стация и новых христианских поэтов Пруденция и Седулия. Однако поэма не лишена многословия и темноты выражения. Есть в ней и исторические неточности, и некоторая несоразмерность в изложении материала, и повторение одних и тех же мотивов. В язык и метрику проникают некоторые особенности, характерные для разговорной латыни Африки.

Благодаря заступничеству знатных покровителей Драконтий был освобожден. Других сведений о его жизни мы не имеем.

Помимо указанных произведений, до нас дошел сборник из десяти стихотворений, озаглавленный словом «Romulea», означающем в данном случае «Ромуловы (то есть римские) стихи». В них преобладают мифологические темы, разработанные в русле школьной риторики. Это – три декламации, среди которых речь Геракла и размышления Ахилла, три небольшие поэмы о героях греческих мифов Гиласе, Елене и Медее, два эпиталамия и два предисловия ко всему циклу. Кроме того, Драконтию приписывается эпиллий «Трагедия Орест», представляющий собой риторическое повествование в 974 гексаметра о возвращении из Трои царя Агамемнона и судьбе его сына Ореста. Разработкой речей и склонностью автора к изображению ужасного эта поэма напоминает трагедии Сенеки.

Как мы видим, Драконтий без каких-либо внутренних колебаний писал одновременно и христианские, и языческие стихи.

Наша цель достигнута, если у прочитавших эту книгу возникло желание обратиться к произведениям самих христианских писателей (список переводов имеется в приложении).

476 год – это лишь условная дата в истории человечества. В действительности переход от Античности к Средневековью растянулся на три столетия, с IV по VI век включительно, когда в Европе окончательно утверждается средневековый уклад.

В VI в. латинская христианская литература окажется вновь на подъеме. В литературу придут Боэтий, автор знаменитого «Утешения философией», историки Кассиодор и Григорий Турский, поэты Эннодий, Аратор, Венанций Фортунат, написавший назидательные «Диалоги о житии и чудесах италийских отцов и о вечной жизни души» папа Григорий I Великий и, наконец, выдающийся писатель-энциклопедист Исидор Севильский (ок. 570–636), творчество которого завершает латинскую патристику. Словами из его «Синонимов» (2,2) и закончим эту книгу:

«Самого себя познай человек, познай, кто ты, откуда твое начало, почему ты родился и на какую потребу произведен на свет, познай, как ты устроен, в каких условиях воспитан и для чего сотворен в этом мире. Помни свое звание, храни чин, свойственный твоей природе. Будь таким, каким ты сотворен, кем создал тебя Бог, каким устроил тебя Творец, каким положил тебе быть Создатель» (Пер. Т.А. Миллер).

Августин. Творения блаженного Августина. Ч. 1–11. Киев, 1880–1908; 2-е изд. Ч. 1–8. Киев, 1901–1913.

Августин. Христианская наука, или Основания св. Герменевтики и церковного красноречия. Киев, 1833.

Августин. Избранные проповеди / Пер. Д. Садовского. Сергиев Посад, 1913.

Августин. Об обучении оглашаемых / Пер. и примеч. М.Е. Сергеенко // Богословские труды. 1976. № 13. С. 23–55.

Августин. О благодати и свободном произволении // Гусейнов А.А., Иррлитц Г. Краткая история этики. М., 1987. С. 332–557 (приложение).

Августин Аврелий. Исповедь / Пер. М.Е. Сергеенко. М., 1997.

Августин Блаженный. Исповедь / Пер., коммент. М.Е. Сергеенко // Богословские труды. 1978. № 18. С. 71–264.

Августин Иппонский. Творения. М., 1997.

Августин. Об истинной религии: Творения. Т. 1–4. СПб.; Киев, 1998.

Авсоний. Стихотворения // Изд. подг. М.Л. Гаспаров. М., 1993.

Амвросий Медиоланский. Полные творения. Киев, 1875.

Амвросий Медиоланский. Песнопения / Пер. П.И. Цветкова. Сергиев Посад, 1891.

Св. Амвросий, епископ Медиоланский. Творения по вопросу о девстве и браке / Пер. А. Вознесенского. Казань, 1901.

Амвросий. Об обязанностях священнослужителей / Пер. Гр. Прохорова. Казань, 1908 (репринт: М.; Рига, 1970).

Амвросий Медиоланский. Две книги о покаянии и другие творения. М., 1997.

Свт. Амвросий Медиоланский. О девстве и браке. М., 1997.

Арнобий. Семь книг «Против язычников» / Пер. Н.М. Дроздова. Киев, 1917.

Библия: Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета в русском переводе с примечаниями. 2-е изд. Брюссель, 1983.

Викторин Марий. Против Ария. Книга 2 / Пер. О.Е. Нестеровой // Памятники средневековой латинской литературы IV–VII веков / Под ред. С.С. Аверинцева и М.Л. Гаспарова. М., 1998. С. 38–54.

Дамас. Послания и стихотворения / Пер. В.Л. Задворного // История римских Пап. T. 1. М., 1995. С. 178–190.

Драконтий. Стихотворения / Пер. 3. Морозкиной и М. Гаспарова // Поздняя латинская поэзия / Пер. с латин. М., 1982. С. 572–593.

Иероним Стридонский. Творения. Т. 1–5. Киев, 1894–1903.

Иероним. О сохранении девственности / Пер., вступит, статья и примеч. В.С. Дурова. СПб., 1997.

Иероним Стридонский. Четыре книги толкований на Евангелие от Матфея / Пер. с латин. М., 1998 (Киев, 1901).

Иларий Пиктавийский. Изъяснение тайн. Книга 1 / Пер. О.Е. Нестеровой // Памятники средневековой латинской литературы ІV–VІІ веков / Под ред. С.С. Аверинцева и М.Л. Гаспарова М., 1998. С. 21–35.

Ипполит Римский. Творения. Т. 1–2. Казань, 1898–1899.

Ипполит Римский. Апостольское предание / Пер. с латин. П. Бубуруза // Богословские труды. 1970. № 5.

Кассиан Иоанн. Собеседования Отцов: Первая и вторая беседы / Пер. О.Е. Нестеровой // Памятники средневековой латинской литературы ІV–VІІ веков / Под ред. С.С. Аверинцева и М.Л. Гаспарова М., 1998. С. 236–269.

Киприан Карфагенский. О суете идолов. О падших. О единстве Церкви. О молитве Господней. О ревности и зависти. Письмо к Фортунату об увещании и мученичестве. Письма // Отцы и Учители Церкви III века: Антология. В 2 т. Т. 2. М., 1996. С. 274–381.

Киприан. Творения / Пер. Д.А. Подгурского. Ч. 1: Письма; Ч. 2: Трактаты. Киев, 1891.

Киприан, епископ Карфагенский. Письма / Пер., примеч. и предисл. М.Е. Сергеенко // Богословские труды. 1985. № 26. С. 181–221.

Лактанций. Творения / Пер. Е. Карнеева Ч. 1–2. СПб., 1848.

Лактанций. О смертях преследователей / Пер., вступит, статья, коммент. В.М. Тюленева. СПб., 1998.

Лев Великий. Слово 7, 26, 42, 45 / Пер. О.Е. Нестеровой // Памятники средневековой латинской литературы ІV–VII веков / Под ред. С.С. Аверинцева и М.Л. Гаспарова. М., 1998. С. 273–291.

Лев Великий. Проповеди // Воскресное чтение. Киев, 1849–1850, 1854, 1857–1860.

Лев Великий. Проповеди // Прибавления к Церковным Ведомостям. 1899, 1901.

Лев Великий. Послания / Пер. В.Л. Задворного. Проповеди / Пер. Д. Зотова // История римских Пап. T. 1. М., 1995. С. 244–317.

Минуций Феликс. Октавий / Пер. П. Преображенского // Сочинения древних христианских апологетов. СПб., 1864.

Минуций Феликс. Октавий / Пер. и статья о Минуции Феликсе – авторе «Октавия» М.Е. Сергеенко // Богословские труды. 1981. № 22. С. 139–177.

Павлин из Пеллы. Евхаристик Господу Богу в виде вседневной моей повести / Пер. М.Л. Гаспарова // Авсоний. Стихотворения. М., 1993. С. 233–248.

Павлин Ноланский. Послания к Авсонию / Пер. М.Л. Гаспарова // Авсоний. Стихотворения. М., 1993. С. 192–201.

Памятники средневековой латинской литературы ІV–ІХ веков / Под ред. М.Е. Грабарь-Пассек и М.Л. Гаспарова. М., 1970.

Памятники средневековой латинской литературы ІV–VІІ веков / Под ред. С.С. Аверинцева и М.Л. Гаспарова. М., 1998.

«Пастырь» Гермы / Сост., коммент. И. Свенцицкой. М., 1997.

Пелагий. Послание к Деметриаде // Эразм Роттердамский. Философские произведения / Отв. ред. В.В. Соколов. М., 1986. С. 594–635.

Писания мужей апостольских. Рига, 1992.

Поссидий Каламский. Жизнь Августина / Пер. М.В. Грацианского, П.В. Кузенкова // Августин Аврелий. Исповедь. М., 1997. С. 338–379 (приложение).

Пруденций. Гимны / Пер. П.И. Цветкова // Вера и Разум. Харьков, 1887–1888.

Пруденций. Стихотворения / Пер. Ф.А. Петровского // Памятники средневековой латинской литературы ІV–ІХ веков / Под ред. М.Е. Грабарь-Пассек и М.Л. Гаспарова. М., 1970. С. 69–76.

Ранние Отцы Церкви. Мужи апостольские и апологеты. Брюссель, 1988.

Сальвиан. Из книги «О мнроправлении» / Пер. под ред. И.И. Стрельниковой // Памятники средневековой латинской литературы ІV–ІХ веков / Под ред. М.Е. Грабарь-Пассек и М.Л. Гаспарова. М., 1970. С. 103–108.

Седулий. Пасхальное стихотворение. Книга 1 / Пер. Ф.А. Петровского // Памятники средневековой латинской литературы ІV–ІХ веков / Под ред. М.Е. Грабарь-Пассек и М.Л. Гаспарова. М., 1970. С. 109–117.

Сидоний Аполлинарий. Стихотворения / Пер. С. Ошерова и Ф. Петровского // Поздняя латинская поэзия / Пер. с латин. М., 1982. С. 543–571.

Сидоний Аполлинарий. Стихотворения и письма / Пер. Ф.А. Петровского // Памятники средневековой латинской литературы IV–IX веков / Под ред. М.Е. Грабарь-Пассек и М.Л. Гаспарова. М., 1970. С. 89–101.

Сидоний Аполлинарий. Письма / Пер. Н.Н. Трухиной // Хрестоматия по истории Древнего Рима / Под. ред. В.И. Кузищина. М., 1987. С. 407–420.

Тертуллиан. Творения / Пер. Е. Карнеева. Ч. 1–2. СПб., 1847–1850. Тертуллиан. Апологетические сочинения. Ч. 1–2 / Пер. Н. Щеглова; Ч. 3 / Пер. еп. Василия (Богдашевского). Киев, 1910–1915.

Тертуллиан Квинт Септимий Флоренс. Апология / Пер. и послесл. М.Е. Сергеенко // Богословские труды. 1984. № 25. С. 176–219.

Тертуллиан. Апология / Пер. Н. Щеглова // Отцы и Учители Церкви III века: Антология. В 2 т. T. 1. М., 1996. С. 317–378.

Тертуллиан. О покаянии / Пер. и послесл. М.Е. Сергеенко // Богословские труды. 1985. № 26. С. 224–233.

Тертуллиан Квинт Септимий Флорент. Избранные сочинения. М., 1994.

Аверинцев С.С. Истоки и развитие раннехристианской литературы // История всемирной литературы: В 9 т. T. 1. М., 1983. С. 501–515.

Аверинцев С.С., Гаспаров М.Л., Самарин Р.М. Литература Западной Европы раннего Средневековья // История всемирной литературы: В 9 т. Т. 2. М., 1984. С. 438–449.

Адамов И.И. Св. Амвросий Медиоланский. Сергиев Посад, 1915.

Аллар П. Христианство и Римская империя от Нерона до Феодосия. СПб., 1898.

A.M. Тертуллиан и его «Апология» // Богословские труды. 1984. № 25. С. 169–175.

Амман А. Путь Отцов: Краткое введение в патристику. М., 1994.

Митрополит Антоний (Мельников). Блаженный Августин как катехизатор // Богословские труды. 1976. № 15. С. 56–60.

Белоликов В. Литературная деятельность бл. Августина против раскола донатистов. Киев, 1912.

Бердников Л. Государственное положение религии в римско-византийской империи. T. 1: Государственное положение религии в Римской империи (до Константина). Казань, 1881.

Болотов В.Б. Лекции по истории древней Церкви. Т. 1–4. СПб.; Пг., 1907–1917 (репринт: М., 1994).

Буассье Г. Последние времена язычества: Исторические очерки конечных религиозных столкновений на Западе в IV вехе. СПб., 1893.

Бычков В.В. Эстетика поздней античности ІІ–III веков. М., 1981.

Бычков В.В. Эстетика Аврелия Августина. М., 1984.

Бычков В.В. Aesthetika patrum. Эстетика отцов Церкви. I. Апологеты.

Блаженный Августин. М., 1995.

Васильев Н.А. Проблема падения Западной Римской империи и античная цивилизация. Казань, 1921.

Виппер Р.Ю. Возникновение христианской литературы. М., 1946.

Виппер Р.Ю. Происхождение христианства. М., 1946.

Виппер Р.Ю. Рим и раннее христианство. М., 1954.

Герье В.Л. Блаженный Августин. М., 1910.

Голенищев-Кутузов И.Н. Средневековая латинская литература Италии. М., 1972.

Гусев Д. Тертуллиан, пресвитер Карфагенский: Очерк его литературной деятельности. Вып. 1: Апологетические и полемико-догматические сочинения Тертуллиана. Вып. 2: Нравственно-практические сочинения Тертуллиана. Казань, 1898.

Даниелу Ж. Истоки латинского христианства // Символ. [Париж.] 1994. № 34.

Данилов В.Б. «Октавий» Минуция Феликса и «Поучение Владимира Мономаха» // Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР. 1947. T. V. С. 97–107.

Делицын П.С. Святый Лев, папа Римский. М., 1849.

Диесперов А. Блаженный Иероним и его век. М., 1916.

Дроздов Н.М. Древнехристианский писатель Арнобий и его апология христианства: Историко-литературный очерк. Киев, 1917.

Ешевский С. Аполлинарий Сидоний – эпизод из литературной и политической истории Галлии V века М., 1855.

Задворный В.Л. История римских Пап. T. 1. М., 1995; Т. 2. 1997.

Зелинский Ф.Ф. Возрожденцы (Цицерон и Августин). СПб., 1922.

Иванцов-Платонов A.M. Ереси и расколы первых трех веков христианства Ч. 1. М., 1877.

Илькевич П. Древнехристианские апологеты и их значение в христианской Церкви. Загорск, 1961.

Канонические евангелия / Пер. с греч. В.И. Кузнецовой; Под ред. С.В. Лезова и С.В. Тищенко. М., 1993.

Кибардин Н.П. Блаженный Августин, епископ Иппонский, как воспитатель клира. Казань, 1915.

Карсавин Л.П. Святые Отцы и Учители Церкви. М., 1994 (Париж, 1926).

Корсунский А.Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение германских королевств. М., 1984.

Кремона К. Августин из Гиппона: Разум и Вера. М., 1995.

Кремплевский А. История пелагианства и пелагианская доктрина. Казань, 1898.

Лашкарев П. Об отношении древней христианской Церкви к римскому государству. Киев, 1873.

Лебедев А. Епископия и церковный приход в древности. М., 1904.

Лебедев А.П. Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в греко-римском мире при Константине Великом. М., 1994.

Лосев С. Св. Амвросий Медиоланский как толкователь Священного Писания Ветхого Завета. Киев, 1897.

Мазурин К.М. Тертуллиан и его творения. М., 1892.

Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии: Латинская патристика М., 1979.

Мень A.В., протоиерей. Мировая духовная культура, христианство, Церковь: Лекции и беседы. М., 1995.

Мусин А. Церковь. Общество. Власть: Опыт патрологического исследования СПб.; Петрозаводск, 1997.

Норт Дж. История Церкви от Дня Пятидесятницы до нашего времени.

М.. 1993.

Остроумов С. Разбор сведений Евсевия Кесарийского и блаженного Иеронима Стридонского о греческих апологетах христианства II века. М., 1886.

Павлович А.Л. Христианская Церковь в Римской империи в первые два века (до 170 года): К вопросу о гонениях на христиан. СПб., 1894.

Пареди А. Святой Амвросий Медиоланский и его время. Милан, 1991.

Певницкий В. Святой Лев Великий и его проповеди // Труды Киевской Духовной Академии. 1871. № 1–2.

Писарев Л.Л. Учение Блаженного Августина, епископа Иппонийского о человеке в его отношении к Богу. Казань, 1894.

Плотников В. История христианского просвещения в его отношениях к древней греко-римской образованности. Период первый: От начала христианства до Константина Великого. Казань, 1885.

Попов И.Л. Тертуллиан: Опыт литературной характеристики. Сергиев Посад, 1893.

Попов И.В. Личность и учение Блаженного Августина. T. 1. Ч. 1, 2. Сергиев Посад, 1916.

Попов К.Д. Тертуллиан, его теория христианского знания и основные начала его богословия. Киев, 1880.

Поснов М.Э. История христианской Церкви (до разделения Церквей – 1054 г.). Брюссель, 1988.

Преображенский П.Ф. Тертуллиан и Рим. М., 1926.

Прокошев П. Присциллиан и присциллианисты // Православный собеседник. [Казань.] 1900. № 10.

Прохоров Г. Нравственное учение св. Амвросия, епископа Медиоланского. СПб., 1912.

Ранович А.Л. Первоисточники по истории раннего христианства. М., 1990 (М., 1933).

Ранович А.Л. Античные критики христианства. М., 1935.

Реверсов И. Очерк западной апологетической литературы II и III вв. Казань, 1916.

Родников Н. Учение Блаженного Августина о взаимном отношении государства и Церкви. Казань, 1898.

Садов А.И. Лактанций. СПб., 1892.

Садов А.Л. Древнехристианский церковный писатель Лактанций. СПб., 1895.

Садов А.Л. Обзор языка папы Григория I (по его письмам). Пг., 1916.

Свенцицкая И. Возникновение раннехристианской литературы // Свенцицкая И. Апокрифические Евангелия: Исследования, тексты, комментарии. М., 1996. С. 3–37.

Сергеев С. Жизнь и труды священномученика Киприана, епископа Карфагенского. Загорск, 1962.

Сергеенко М.Е. О блаженном Августине // Богословские труды. 1976. № 15. С. 3–24.

Сергеенко М.Е. Гонения Деция // Вестник древней истории. 1980. № 1. С. 171–176.

Сергий (Соколов), архим. Учение Блаженного Августина о предопределении в связи с обстоятельствами его жизни и деятельности. М.. 1988.

Соколов П.П. «Octavius» Минуция Феликса и «De nature deorum» Цицерона: Страницы из литературной истории диалога. СПб., 1910.

Столяров А.Л. Аврелий Августин: Жизнь, учение и его судьбы // Августин Аврелий. Исповедь. М., 1997. С. 292–337 (приложение).

Трубецкой Е. Религиозно-общественный идеал западного христианства в V веке. Ч. 1: Миросозерцание Блаженного Августина М., 1898.

Уколова В.Л. Античное наследие и культура раннего средневековья (конец V – середина VII века). М., 1989.

Уколова В.Л. Поздний Рим: Пять портретов. М., 1992.

Уколова В.Л. Философия истории Аврелия Августина. М., 1986.

Фаррар Ф.Е. Жизнь и труды святых Отцов и Учителей Церкви. СПб., 1903.

Фрикен А. фон. Римские катакомбы и памятники первоначального христианского искусства. Т. 1–4. СПб., 1877.

Цветков П.Л. Аврелий Пруденций Клемент: Исследование. М., 1890. Шмеман А. Исторический путь Православия. Нью-Йорк, 1985.

Агиография – жизнеописания святых.

Азиатский стиль – патетический стиль, отличающийся цветистым языком и пристрастием к риторическим фигурам и ритмизованной речи.

Апокрифы – сочинения, имевшие хождение среди первых христиан, но не вошедшие в канон священных книг.

Апология – специфический жанр христианской литературы, имеющей целью защиту и восхваление христианского учения

Апострофа – риторическое обращение; стилистическая фигура, состоящая в том, что высказывание адресуется неодушевленному предмету, отвлеченному понятию, отсутствующему или воображаемому лицу.

Ассонанс – повтор гласного или группы гласных звуков.

Гностицизм – религиозное течение поздней античности (І–ІV вв.), в котором особую роль играл гносис – тайное знание о Боге, мире и подлинной духовной природе человека, открытое Спасителем.

Гомеотелевт – созвучие окончаний; одинаковый конечный слог в параллельных частях предложения; звуковая фигура, характерная для латинской прозы.

Гомилетика – раздел богословия посвященный искусству церковной проповеди – гомилии.

Диаспора – пребывание значительной части народа вне страны его происхождения.

Диметр – стих, состоящий из двух пар стоп, каждая из которых объединена одним сильным ударением.

Дистих – двустишие, образованное большей частью из дактилического гексаметра и пентаметра.

Догматическая теология – богословие, относящееся к изложению догматов, основных положений в религиозном вероучении, принимаемых на веру и не подлежащих критике.

Дуализм – религиозное учение о противостоящих друг другу и борющихся самостоятельных началах: добра и зла, света и тьмы, души и тела.

Ересиарх – глава религиозного течения вероотступников.

Еретик – последователь ереси, вероучения, отклоняющегося от церковных догматов.

Иеромонах – монах в сане священника.

Инвектива – написанное в стихах или в прозе обличение какого-либо лица.

Катехизис – краткое изложение христианского вероучения в форме вопросов и ответов.

Катехумен – человек, готовящийся к крещению (оглашенный).

Кафолический – зд.: в значении «правоверный», принадлежащий «единой, соборной, апостольской Церкви».

Клаузула – ритмическая концовка предложения и его отдельных частей.

Контроверсия – разновидность риторической декламации с надуманным конфликтом между двумя законами, законом и чувством и т.п.

Клир – совокупность священнослужителей и церковнослужителей.

Литургия – христианское церковное богослужение.

Монофизитство – течение в христианстве, признававшее у Христа наличие только одной божественной природы и отвергавшее представление о Христе-человеке.

Неофит – новообращенный в какую-либо религию.

Оглашение – подготовка к крещению.

Ортодоксальный – правоверный.

Палестра – в Древней Греции и Риме здание для тренировки атлетов.

Панегирик – похвальное слово.

Патристика – христианское догматическое учение, изложенное в произведениях церковных деятелей и писателей (Отцов Церкви).

Политеизм – многобожие; религии, признающие существование многих богов.

Прозелит – человек, принявший новую веру.

Просодия – учение о количестве, т.е. протяженности и ударности слогов и их соотношении при соединении в слова.

Реминисценция – отголосок чьего-нибудь творчества в художественном произведении.

Синоптические Евангелия – три первых Евангелия новозаветного канона: Матфея, Марка и Луки, имеющие большое сходство в содержании и стилистике.

Солецизм – неправильный языковой оборот как элемент стиля.

Схизма – церковный раскол, отделение от ранее единой Церкви какой-либо ее части.

Тринитарное учение – учение о единстве трех Лиц Троицы – Отца, Сына и Святого Духа.

Христология – учение о соотношении двух природ во Христе.

Экзегеза – толкование неясных мест в древних текстах.

Экзегетика – раздел богословия, в котором истолковываются библейские тексты.

Элогий – надпись хвалебного характера на надгробных памятниках.

Эмфаза – усиление эмоциональной выразительности, достигаемое применением различных риторических фигур.

Эпиллий – небольшая поэма, написанная в гексаметрах на мифологическую тему.

Эсхатология – религиозное учение о конце света, о конечных судьбах мира и человека.

Римские папы (І–V вв.)