Константинопольский храм св. Софии

Буюк-дере, 9-го июля, 1819 г. ¹

Наконец, исполнилось пламенное желание моего сердца! Я был в храме Св. Софии; был и молился внутренне, с чувством сердечного умиления, хотя должен был не обнаруживать своих чувств и прикрывать их внешним восторгом, какой невольно возбуждает в каждом красота здания, и к которому привыкли Турки. Но не без крестного знамения взошел я в тот храм, где предки наши впервые уверовали в Распятого на кресте; из глубины души воссылал я тайные хвалы благодарения Господу, давшему нам познать Его в храме Божественной Его Премудрости и просветившему Ею все необъятное отечество наше! Мне хотелось плакать не от радости о минувшем и от скорби: о настоящем; мне страшно было вступить в заветную внутренность святилища: сердце мое боролось между церковью и мечетью, и родственное одолело! Я взошел в Св. Софию, как бы христианскую, и хотел только помышлять о Св. Софии!

Здесь только вполне понял я послов Владимировых! Из храма Св. Софии нельзя было им возвратиться язычниками! Это действительно храм Божий, в полном и совершенном смысле сего слова, и такое впечатление храма Св. Софии сильно само по себе, даже и тогда, когда в нем нет христианского богослужения: – что же долженствовало быть при Патриаршем? – Я видел лучшие храмы западных вероисповеданий в Европе, но после Св. Софии ни на один не хотел бы смотреть, как и послы Владимировы говорили, что: «никто, вкусив однажды сладкое, не захочет более горького». Что такое римская базилика Св. Петра в сравнении со Св. Софией? – Там лишь чудное здание, из которого лучшие художники усиливались сделать великолепнейший в мире храм, но везде оставили они следы своей человеческой немощи, хотя и в гениальных порывах: потому что не столько благоговейное чувство, сколько суетное желание земной славы их одушевляло, и разнородная печать столетий легла на продолжительное дело стольких веков, не удовлетворив, однако, сердца! Даже внутри храма Св. Петра невольно спрашиваешь: «Где же святилище?» – Ибо утрачено единство основной мысли, взоры разбегаются далее престола Божия по галереям, и красота целого, можно сказать, подавлена красотой частей!

Не так в Св. Софии: тут напротив – все частности исчезают в гармонической красоте целого!

Тут одна мысль, одно чувство, один порыв – прославить Господа на земле сооружением святилища, в котором бы приносилась Его бескровная жертва, со всем великолепием, подобающим вселенскому Христианству! – Тут действует один могущественный государь, соображаясь со всеми потребностями богослужения своей эпохи, когда уже вполне определились все церковные обряды Православия; и вот, – для созидания новозаветного первопрестольного храма всемирной столицы берет он образцом ветхозаветный, созданный по начертанию, которое некогда свыше показано было Моисею на горе; ибо храм Соломонов был только расширенной скинией пустыни синайской, где хранился кивот Завета Бога с человеками. Внутри сего нового чудного святилища Иустинианова должна была также совершаться Божественная служба, по образцу, виденному на горе другим таинником Божиим – Иоанном, когда в откровениях Апокалипсиса предстала ему слава будущей Церкви. И, если справедливо, что, при зрелище созданного им храма, когда впервые вступил царственный ктитор в Св. Софию, он воскликнул: «О, Соломон! Я превзошел тебя!» – да простится ему горделивое слово, ради истины, исторгшейся из его уст.

Нет никакой возможности словами изобразить здание, которое должно необходимо видеть собственными глазами, чтобы оценить всю его красоту; скажу только одно, что нигде не поражала меня столько гармония целого, где ни одна малейшая черта не оскорбляет взоров: до такой степени изящны все формы; они везде смягчены и округлены, хотя здание четвероугольно и даже крестообразно внутри. Все так стройно и плавно, что, как будто, волнами текут из-под главного полного купола другие малые полусферы подчиненных ему куполов; и сама эта половинная их форма составляет гениальную красоту здания; ибо торжественная полнота обширной, господствующей над всеми, сферы сливает во едино все прочие части, как бы под один небесный свод, и взоры не забегают под иные отдельные главы, как это бывает в других храмах. Если мое сравнение слишком дерзко, простите: я не умел иначе выразить своего впечатления: самая мозаика купола и тройных полукуполов алтаря помогает воображению, образуя по ним золотые струи арабесков, текущие из центра к окружности; а когда внутри храма Св. Софии я сравнил это с водопадами, все бывшие со мной меня поняли.

Вам известно, что храм Св. Софии, т. е. собственно церковь без преддверия и горнего места, составляет правильный квадрат; длина его и ширина – 33 сажени; но все так премудро устроено в доме Премудрости Божией, что этот квадрат не заметен для глаз. От внутреннего расположения шести основных столбов представляется взорам одна только приятная овальная форма средней части церкви, весьма удобная для созерцания отовсюду богослужения; пред стоящими же в центре храма разбегаются в четыре стороны равноконечные ветви креста, а легкость сферического купола, который возвышается на 23 сажени от помоста, увлекает взоры как бы в глубокое небо.

Теперь обращусь от целого к частям, чтобы Вы могли лучше распознать их, и потом уже чрез них составить себе опять более ясное понятие о целом. Я буду говорить со всевозможной подробностью, не опасаясь утомить Вас; потому что можно ли нам, Русским, довольно наговориться о Св. Софии? Прежде всего скажу, что по особенному Промыслу Божию о храме Своей Премудрости, на исходе уже четвертого столетия ига магометанского, пришло на мысль Султану, сблизившемуся с образованием европейским, обновить мечеть, бывшую храмом Св. Софии, пришедшую в ветхость; ибо её великолепные столбы угрожали падением от натиска сводов. И это благое великое дело поручил он просвещенному архитектору нашей миссии, что также замечательно. Весьма счастливо, что такое обновление, которое требовало опытной руки искусного художника, не досталось кому-либо из Турков, имеющих правилом ломать все то, что им кажется непрочным, или какому-либо Греку и Армянину, неопытным и не умеющим оценить остатки древности. Два брата Фоссати, оба архитектора, занимавшиеся обновлением Св. Софии, уроженцы итальянских кантонов Швейцарии, исполнены были с детства благоговения к венецианской базилике Св. Марка, которая построена отчасти по образцу Св. Софии; и потому они старались, сколько можно, соображаться с сей копией в обновлении её священного подлинника. Такая судьба базилики Св. Марка также весьма замечательна, как будто она, в свое время, нарочно была сооружена для более верного соблюдения древности Софийского храма; ибо в этом вековом зеркале доселе отражается её первоначальная слава. Одни только Фоссати могли приступить к делу столь щекотливому, потому что, в течение десяти лет постоянно занимаясь постройками для турецких властей, они приобрели их доверенность и хорошо владеют языком. – Но не смотря на просвещенное покровительство Султана и его министров, которые доставляли им все возможные пособия, чрезвычайных усилий стоило обоим, а особенно старшему, главному зодчему, достигнуть желанной цели и спасти от варварских рук остатки драгоценных мозаик, найденных на стенах. Еще труднее было списать их и все надписи с той отчетливостью, с какой они это выполнили; потому что неумолимый фанатизм местных Имамов, не смотря на явное покровительство Султана, который несколько раз посещал храм во время перестройки, ревниво следил за всеми действиями зодчего. Часто должен был он пробираться тайно по лесам сквозь окна мечети, чтобы поспешить списать открывавшиеся постепенно мозаики под отбитой штукатуркой, пока их опять не закрыли. Благодарение Богу: все списано и все сохранено, и только легкий слой золотой краски покрывает драгоценные мозаики, которых, впрочем, не весьма много: я разумею о фигурах, а не о золотом грунте.

Достойно особого внимания глубокое слово Султана Абдула Меджида, сказанное им зодчему, конечно, без какой-либо особой мысли, и совершенно безотчетно вырвавшееся из уст его, как обыкновенно бывает с такими знаменательными изречениями: «Закрасьте, как можно легче, мозаики, чтобы всегда можно было стереть краску. Кто знает, может быть, мой преемник захочет совершенно открыть их». Действительно, по воле Султана, мозаики закрашены только слегка, и можно даже различать очерки некоторых фигур из-под краски, равно и кресты, над коими написаны арабески. Они бы могли своей четвероконечной формой, от VI века и до ныне, служить обличением нашим упорным почитателям мнимой своей древности. Впрочем, Фоссати просил нас не обращать много внимания на остатки крестов, потому что Имамы с трудом согласились сохранить их, и если заметить, что слишком сквозят из-под краски, они готовы совершенно их истребить.

Начну с внешнего портика или преддверия (νάϱϑηξ), в который входили императоры с южной его оконечности, а не из средины с запада; чтобы изъяснить странность бокового входа, должно предупредить, что иначе не позволяла местность. (То же самое и в Иерусалимском храме Св. гроба). Хотя пред главным портиком Св. Софии и находится обширный двор, обставленный колоннами, как это свойственно было всем древним базиликам, но крайняя западная стена сего двора примыкала к крутому обрыву, потому что церковь была построена на самой вершине одного из седьми каменистых холмов нового Рима, так что и на сам двор нельзя было входить иначе, как с обоих боков. Под всей западной частью храма находится обширная цистерна на столбах, теперь уже без воды, каких есть много в Царьграде. (Так и в Венеции под базиликой Св. Марка, но только с восточной стороны). Только середина Св. Софии сооружена на самой скале, а под алтарем её частью накладены были огромные камни для уровня земли по крутизне спускавшегося к морю холма. Посреди двора стояла конная статуя Императора Иустиниана, напоминавшая Капитолианскую Марка Аврелия в Риме, и на четырех пиластрах, которые и теперь выдаются с наружной стороны портика, действительно поставлены были медные кони Ипподрома Римского, взятые некогда из Коринеа, и которыми теперь красуется Венеция. Такое украшение весьма странно для храма; Фоссати тщательно вымерил в Венеции пьедесталы коней Св. Марка, и они совершенно одного размера с пиластрами византийскими пред Св. Софией. Впрочем, так как главный и обычный вход в саму церковь не пролегал чрез этот двор, то можно было почитать его совершенно отдельной частью здания, и конные его украшения не поражали взоры входящих, как у Св. Марка. – Еще достойно внимания, что само преддверие храма с запада было двойное для оглашенных. В первую часть его входили со двора Иустинианова четырьмя вратами; из неё во вторую – пятью, а оттоль, наконец, в сам храм – девятью: таким образом постепенно умножались входы в святилище, по мере приближения к святыне.

Между тем, у южной оконечности сего портика, отколе обыкновенно входили в храм, находилось несколько рядов столбов под легким навесом; они теперь вделаны в новую стену; архитектор не мог понять их назначения, и полагал, что утверждавшийся на них навес служил для прикрытия народа от непогоды при выходе из храма. Я объяснил Фоссати, что это было действительно прикрытие для обуреваемых, но только не одной внешней непогодой, а внутренними бурями страстей, которые здесь каялись у входа во святилище, и просили себе молитв у проходящих в заключенный для них храм. Он остался очень доволен таким объяснением. Но вот чем мы должны быть ему еще чрезвычайно обязаны: – напротив сих столбов, у самого входа с правой стороны, открыл он древнее осмиугольное здание самой крещальни, по подобию Лютеранского в Риме; доселе почитали оное новым строением, потому что оно обращено в тюрбе, или надгробную палату Султана Мурада IV. Крещальня сия имела внутреннее сообщение с храмом, вероятно для одних священнослужителей. Собственно-же есть и было только четыре входа в Св. Софию снаружи, и они все на её оконечностях: два с двух краев западного портика, и два с восточной стороны по обеим сторонам главного алтаря: из них северный, как ближайший к дворцу, доселе служит для торжественного вшествия Султана, и там устроена для него роскошная палата. С южной и северной стороны храма, во всю его длину, не было наружных выходов, как в наших соборах; все здание обнесено было низкой оградой, внутри коей заключались отдельные малые палаты, как, напр.. крещалъня, ризница и прочие подобные отделения, имевшие сообщение с храмом.

Великолепные двери, так называемого коринфского металла, лучшей резьбы века Периклова, которые, вероятно, принадлежали какому-либо капищу, досель отверзают главный вход Св. Софии, с южной оконечности портика. К ним были прибавлены позднейшие бронзовые ваяния для того, чтоб их расширить по объему входа, и на них было изображено в кругах имя Феодоры, Десноты, Августы, восстановившей чествование святых икон, потому что она их пожертвовала Св. Софии после бури иконоборства. Есть и летосчисление – ςτμѳ, т. е. 6349 год от сотворения мира, что означает 841 от Р. X.; индикта я не мог разобрать. «Христе помоги! Господи помоги»! начертано также внутри сих кругов, краегранием коих служит всегда имя Феодоры; прочие буквы не так ясны, но есть имя и сына её Михаила. Любопытно, как могли уцелетъ такие двери от жадности Венециан, которые увезли с собой для Св. Марка другие драгоценные двери собора, и кафедру проповедников, и амвон диаконский, и великолепную доску престола. Итак, 1000 лет уже вращаются чудные врата сии на своих вековых петлях, отверзая и заключая священный вход Св. Софии, и сколько тысяч входивших и исходивших ими уже перешли в вечность!

Не более трех недель опоздал я, чтобы еще видеть над ними великолепную мозаику, вероятно им современную, судя по красоте сохранившегося рисунка. Божия Матерь Влахернская, или, по-нашему, Печерская, восседает с Младенцем на троне, а по сторонам Её стоят два императора в лиловых далматиках и золотых нарамниках, облаченные подобно архиереям. Если бы не надписи и венцы, трудно было бы отличить обоих императоров от святителей. Они в багряных сандалиях царских, и на главе их жемчужные диадемы или стеммы, т. е. низкие повязки с крестом на верху: оба без бороды, и волосы их темно-русые. Один подносит с правой стороны Матери Божией созданный им зубчатый город, на двойных вратах коего два креста и с боку надпись: «Константин, иже во святых великий Царь (Вαϭιλευς)». Другой подносит Ей сооруженный им храм Св. Софии, и надпись гласит: «Иустиниан приснопамятный государь». Мозаик сей был открыт последний, и сохранился лучше всех. – Такие два великие стража поставлены на вечной страже созданного ими святилища, потому что Константин соорудил первую малую церковь Св. Софии, обновленную Феодосием младшим и сгоревшую во время смятения народного на ристалище, при императоре Иустиниане.

У Султана была странная мысль, или по крайней мере ему внушили, сохранить эту входную мозаику обоих кесарей, но между ними на месте лика Богоматери изобразить себя, как обновителя храма; однако это предположение оставлено, и все лица были покрыты золотой краской.

Свод западного портика покрыт весь золотой мозаикой с крестами, обращенными теперь в арабески, но также крестообразной формы. Над средними из девяти дверей, вводящих в храм, которые назывались царскими, потому что одни только цари ими входили, есть мраморный портал, или навес, и многие по старому баснословному преданию называли его саркофагом неведомой царевны; Греки любили давать волю своему воображение о заветном, заключенном для них святилище. Под навесом сохранился мозаик: Евангелие, отверстое на сем изречении: «Аз есмь дверь, Мною аще кто внидет, спасется, и внидет и изыдет и пажить обрящет» (Ин. 10:3). Свыше мраморного навеса ещё мозаик: Спаситель на престоле держит открытое Евангелие с такими письменами: «Мир вам, Аз есмь свет миру». По сторонам Господа в малых кругах Пречистая Дева, и благовествующий Ей Архангел. У ног Христовых простерт смиренно лобызающий их император, в такой же диадеме, как и первые два, но уже не в далматике, а в длинной мантии с золотыми лилиями по белому полю и с белокурой долгой бородой. Надписи нет. Это дает повод думать, что не Греческий Самодержец, но кто-либо из западных Государей, овладевших троном Византии, один из Балдуинов Фландрских изобразил себя таким образом, потому что лилии были в их гербе. А быть может, здесь представлен кто другой из позднейших обновителей храма, так как многие его укрепляли. Василий Македонянин и Роман старший поддержали две боковые арки. Василий Вулгароктон, знаменитый победитель Болгар, исправил самый купол, пострадавший от землетрясения. Андроник старший, иждивением своей супруги, опять укрепил его внешними пристройками, потому что он угрожал падением. Императоры Кантакузен п Палеолог, последние из христианских блюстителей Царьграда, обновляли заветное святилище. После же завоевания, Султан Селим II приказал укрепить полукупол горнего места, треснувший от землетрясения, и нынешнему Султану Абдуле Меджиду предстояла слава совершенно обновить Св. Софию, освободив ее от лишних подпор внешних и от той грубой извести, которой первые завоеватели обезобразили стены и даже некоторые столбы. Теперь все открыто, кроме ликов, и по-прежнему сияет.

Вот мы уже внутри самой церкви. Признаюсь, менее неприятное впечатление произвели на меня самые Турки, нежели наши христиане, и еще называющиеся православными. Хотя мы только двое с почтенным и знаменитым автором нашим Князем П. А. Вяземским хотели взять на свое имя фирман для осмотра Св. Софии, однако, мало-помалу, собралось неприметно большое число посетителей и даже дамы вовсе нам неизвестные; потому что, как только услышат в Константинополе, что есть фирман для входа в храм Св. Софии, все в него стремятся. В одно время с нами ворвалось в нее и довольно народа, большей частью, из Греков и Армян, которые с жадностью ожидают такого случая. Все они бродили без всякого благословения по храму в своих красных фесках, которые носят обыкновенно в комнатах и церквах, и потому не производили на меня столь грустного впечатления, как шляпы, бывших с нами посетителей.

Надобно видеть Св. Софию пред вечером, когда лучи солнца широко проникают во всю глубину её чрез западное обширное окно верхней галереи. Стены её до самых хоров покрыты разноцветным мрамором, ясписом и порфиром, и довершают великолепие мозаик при солнечном блеске. Колонны, коих считается более 80 по всему храму, собраны были из знаменитейших капищ языческих, и здесь придают много красоты зодчеству, поддерживая легкие аркады хоров и углублений алтарных. Восемь древнего зеленого мрамора взяты были некогда императором Аврелианом из капища сирийского Баалбека, для украшения Солнцева храма в Риме: на них, собственно, лежат боковые хоры, или гинекионы, где стояли женщины. Столько же драгоценных порфировых столбов поставлено по углам собора в его полукружиях; они принадлежали славному капищу дианы эфесской. Не менее драгоценны и прочие меньшие колонны верхних галерей.

Рассматривая убранство древнего алтаря, не мог я однако-же согласиться с нынешним обновителем Св. Софии. Привыкший к тесноте западного пресбитериума, или алтаря, и судя по римским древним базиликам, он ограничивал алтарь Св. Софии одним горним местом с его сопрестолием, и основывал свое мнение на том, что при оконечностях сопрестолия есть два боковые выхода, а между ними мраморный круг на помосте, теперь уже опущенном, означал будто бы место престола. Но в таком случае весь алтарь не имел бы даже и 5-ти сажень глубины, что не соответствует величию и пространству храма, и самому устройству восточных церквей, в которых алтарь занимает почти третью часть. Если же отнести иконостас к двум основным столбам, которые поддерживают купол, то внутри алтаря будет 13-ть сажень, и это более соразмерно с протяжением всего храма; тогда взойдут в алтарь и два боковые полукружия с порфировыми столбами ефесскими, а позади них жертвенник и ризница сами собой обозначатся весьма прилично в углах собора. Иначе нельзя себе представить многолюдного служения, потому что не более 6 епископов могли бы стать по сторонам Патриарха в алтаре, какой назначает Фоссати, а прочему клиру не было бы и места. Он предполагал, что жертвенником и диаконником служили две отдельные палатки, примыкавшие, с обеих сторон горнего места, извне, к восточной стене алтаря, и которые были разрушены Султаном Селимом, когда он хотел поддержать быками эту часть здания: отдельная ризница такого рода еще существует у северной стены и имеет сообщение с храмом; в ней и досель хранится масло для лампад мечети. И хотя в некоторых древних церквах Грузии, современных Св. Софии, есть отдельные жертвенники, пристроенные сбоку, но здесь это не соответствовало бы правильности и красоте целого, которое так замечательно общей своей гармонией, да и самое богослужение не могло бы совершаться с подобающим благолепием.

В пользу той черты, которую я назначаю для иконостаса, свидетельствует еще драгоценный мозаический круг на помосте с правой стороны, там, где стояла, вероятно, кафедра патриаршая, подле клироса, на таком точно расстоянии, как это мы видим в наших церквах. Но прежнее возвышение помоста алтарного было снято, и устроено новое деревянное по нуждам мечети; следственно, нельзя судить о положении амвона и ступеней. Впрочем, иконостас Св. Софии был открытый, как у Св. Марка в Венеции или в Пицунде, что в Абхазии, построенной также Иустинианом. Он состоял из мраморного основания, или низкой стенки, с прозрачной, весьма искусной резьбой; на ней стояли тонкие порфировые колонны с карнизами, сплетенными из голубей и крестов. Два таких столба поставлены в позднейшее время, как украшение, при входе в храм с юго-восточной стороны, а две резные плиты иконостаса успел спасти зодчий, и вставил их, вместо решеток с обеих сторон верхних галерей, там, где они примыкают к алтарю. Но по его размеру не более 6-ти подобных колонн могли поместиться на черте предполагаемого им иконостаса, и ему самому это кажется странным, потому что в базилике Св. Марка, которая гораздо меньше, таких столбов 12, по числу св. Апостолов, а на том месте, где я назначаю сию черту, они могут поместиться все и будут соразмерные по своей толщине. К тому же и у Св. Марка иконостас поставлен не у горнего места, но у начала разделения ветвей креста; а базилика венецианская была списком византийской. Но так как Церковь восточная не принимает ваяния, то не было и на сих столбах статуй апостольских, позади них задергивалась, как в святилище ветхозаветном, великолепная завеса с ткаными по ней иконами, вместо херувимов, которыми украшена была завеса, отделявшая Святая Святых, ибо Иустиниан старался подражать, в чем можно было, Соломонову храму.

Вообще, в Св. Софии, как явствует из оставшихся мозаик, было весьма мало икон, разве только в куполах и на сводах. Посреди главного купола еще несколько сохранился лик Господа Вседержителя, но теперь опять он закрыт: от него разбегаются лучами золотые арабески. Над горним местом, поверх трех окон, существует еще великолепная мозаика: Божия Матерь сидит на пурпурном одре, и подле Неё стоит Божественный Младенец, благословляющий с таким правильным перстосложением, что суемудрствующие старообрядцы наши необходимо должны бы согласиться с нами, и сия отчетливость в сложении перстов наблюдается во всех ликах. По сторонам были начертаны два Ангела большие с жезлами (вероятно рапидами), и с монограммой имени Христова в руках. Сохранился один только Ангел с правой стороны, и доселе можно различить из-под краски очерк его, равно как и сам лик Пречистой Девы, будто призрак минувшей славы Св. Софии сквозь настоящий её сумрак. Других мозаик не было в алтаре, украшенном мрамором по стенам. На так называемой царской арке или той, что поверх иконостаса, есть еще лик Богоматери, совершенно схожий с нашим, что в Св. Софии Киевской, над горним местом, называется нерушимой стеной. Та же одежда, то же подъятие рук. Около Неё начертан первый стих Её вдохновенной песни: «Величит душа моя Господа, и возрадовася дух мой о Бозе Спасе моем». Несколько ниже изображен император греческий Иоанн Палеолог старший, укрепивший сию арку; и виден был отчасти лик Предтечи, – его Ангела. На противоположной ей арке было также мозаическое изображение Матери Божией с двумя другими ликами полустертыми. Те херувимы огромного размера, о которых Вы, конечно, много слышали, теперь совершенно открыты, но только закрашены лица их между шестью крил, потому что Турки не терпят никаких фигур; по крыльям, свободно парящим, рассеяны очи сих многоочитых небесных сил: противоположные два херувима уже не существуют, и новые написаны на стенах. Фоссати заменили живописью утрату мозаик.

С северной и южной стороны в наружных арках прежде было по одному большому окну, как и теперь еще оно существует в западной арке; но для утверждения потрясенных сводов закладены кирпичом оба боковые окна, и вместо них устроены два ряда малых с мозаиками в промежутках. Досель сохранились в нижнем их ряду изображения трех великих Пророков, – Иеремии и Иезекииля с левой стороны, и Исаии – с правой, с хартией его пророчества о Пречистой Деве; но лик Даниила уже стерся; а из малых двунадесяти Пророков можно распознать только Аввакума и Софонию. Но, зато, над ними между вторым рядом окон, вполне уцелели Святители, исключая одного; их было по семь с каждой стороны, и они совершенно напоминают наших Киевских, какие досель видны в алтаре Софийском. Имена их написаны также сбоку. С правой руки следуют в таком порядке: Анфим Никомидийский, Василий Великий, Григорий Богослов, Дионисий Ареопагит, Николай Чудотворец, Григорий великий Армении, и едва-ли не Григорий Нисский на праздном месте; лик его стерся. С левой же руки: Игнатий новый (Патриарх Царьградский), предместник его Мефодий, Игнатий Богоносец, Григорий Чудотворец, Иоанн Златоуст, Кирилл и Афанасий – Александрийские. Замечательно, с какой исторической верностью изображены оба новейшие Святители Царьграда. Игнатий, сын царский, оскопленный жестоким тираном, который лишил жизни его родителя, представлен без бороды. Подле него св. Мефодий, пострадавший от иконоборцев и утративший челюсти, написан с ланитами, обвязанными клобуком иноческим. Бывший Патриарх Константин говорил мне, что с тех пор произошел обычай иметь воскрилия на клобуках, вместо обыкновенной формы покрывала, в память страдания св. Мефодия. Судя по времени Игнатия, мозаики не должны восходить дальше X века.

Быть может, я слишком утомляю Вас подробностями; но, мне кажется, нельзя достаточно сказать о таком занимательном предмете, каков храм Св. Софии. Она послужила образцом для первых храмов нашей родины, хотя и не совершенно по зодчеству, но по крайней мере по имени, и вот теперь, чрез столько веков, внезапно явилась опять на свет со всеми тайными своими сокровищами, которых утрачена была самая память. Если теперь не воспользоваться такой благоприятной минутой и не записать все виденное, которое как молния блеснуло, и опять отчасти скрылось, и все слышанное от того зодчего, кто обновлял родное нам святилище, то, быть может, навсегда утратится предание минувшего. Правда, Фоссати хочет издать подробное описание Св. Софии с рисунками, но еще это не скоро исполнится; к тому же, как человек западный, хотя и любознательный, не может он смотреть на Св.Софию нашим православным глазом.

Он устроил в ней новую, весьма изящную кафедру для Султана, во вкус той кафедры проповедников, которую похитили Венециане для своих Дожей; колонны же собрал под нее на улицах Царьграда, где они брошены были, как остовы, выглядывавшие из-под земли. Говоря о тех предметах, какие похитили Венециане из Св. Софии, я не могу согласиться с преданием народным, будто корабль, нагруженный её сокровищами, потонул около острова Мармары, и доселе кипит на этом месте море, и благовоние из него исходит. Чувство народное, оскорбление утратой самых дорогих своих сокровищ, не старалось ли утешить себя той мыслью, что по крайней мере они не достались и похитителям? Я видел в Венеции чудную икону Влахернскую, видел и так называемую palla d’ore, которая служила напрестольной доской алтаря Софийского, и много еще других драгоценностей византийских, похищенных, собственно, из Св. Софии. Что касается до обруча от кладезя самарийского, о котором говорит Патриарх в своей книге Константиниаде, будто он и доселе в Св. Софии, то я никак не могу назвать сим именем два большие мраморные кувшина, гораздо позднейших времен, в которых хранится вода при входе в церковь. Скорее можно согласиться с преданием римским, которое указывает самарийский кладезь на дворе Лютерана.

Чудно зрелище всего храма от царских входных дверей, потому что тут обширное святилище открывается в полном величии своих размеров; но грустно смотреть к алтарю и видеть на горнем месте вместо кафедры патриаршей, резную сень, устроенную для хранения корана. Она несколько сдвинута вправо, по направлению Каабы, и самой неправильностью своего положения свидетельствует о несвойственности такого влагалища и того, что в нем хранится, для Св. Софии. Слово Божие да услышится опять вместо суетного слова человеческого в храме Премудрости Божией, и да утешатся им сердца верующих!

Теперь поднимемся на хоры, на которых также сохранилось много занимательного. Несколько было на них выходов изнутри храма, и два средние служили собственно для диаконов, когда они выходили кадить в отделение женское с обеих сторон. По четырем углам собора не было вовсе ступеней в сих отлогих выходах.

Та же чудная колоннада зеленого древнего мрамора, но только в меньших размерах, представляется и на верхних галереях, которые обнесены низкими перилами из мраморных изящно изваянных плит. Такие же перила с изваяниями орлов и цветов украшают хоры и Киевского собора Св. Софии. Стены и своды сих галерей покрыты были мозаиками, но с левой стороны они осыпались. Тут находилось отделение почетных боярынь цареградских, на самой середине хоров, между двух основных столбов и на перилах еще сохранилась глубоко вырезанная надпись: «место Феодоры, именитой Патрикии». Какое горделивое притязание на обладание местом в храме, чрез столько веков, когда теперь уже неизвестно, кто была сия именитая некогда жена? Не супруга ли Иустиниана, прежде, нежели он возвел ее в достоинство императрицы; ибо такое превозношение внутри храма Божия обличает надменность, более свойственную лицам низкого происхождения. Такова была действительно Феодора прежде, нежели воссела на трон византийский.

На противоположных хорах с правой стороны то же самое пространство между столбов определено было для царственных лиц женского пола; и там всего более сохранилось мозаик и царских портретов. Мраморная перегородка с орлами отделяет это место от западной части хоров; но вероятно была какая-либо преграда и со стороны восточной, потому что нельзя думать, чтобы женщинам позволено было смотреть сверху, свободным взором, на совершение таинств внутри алтаря. Должно предполагать, что все пространство около него на хорах со всех сторон имело какое-либо особое назначение. Между мозаиками одна из самых лучших осталась на простенке у входа в царственный гинекион. Спаситель представлен сидящим между Богоматерью и Предтечей. Это так называемый деисис, или молитвенное предстательство их пред Господом. Судя по красоте мозаики, можно отнести ее к лучшим временам Комнинов. На боковой стене начинаются царские портреты, однако не в хронологическом порядке.

Умилительно благочестие сих державных: они всегда хотели изобразить себя в молитвенном положении по сторонам Матери Божией, которая восседает между ними с благословляющим их Младенцем; и везде та же скромная надпись с переменой только имени: «верный во Христе Государь и Самодержец Римлян». Как трогательно читать во главе всякого титла: «верный во Христе», – которым более всего они дорожили, потому что нигде не опущено сие свидетельство их православия! Таким образом представлен Император Константин Мономах и Зоя, его супруга, дочь Богрянородного, по сторонам Богоматери; далее Константин Багрянородный и Ирина, мать Алексия Комнина, опять с Владычицей, сидящей посреди них, и сам Император Алексий, еще в юношеском возрасте, и Александр, брат царевны Анны, супруги нашего Равноапостольного Владимира. Вероятно, было и много других, но они стерлись. Нижняя часть мозаик отпала, но до пояса весьма хорошо сохранились фигуры. Одежда царей уже не имеет простоты Иустиниановой и Константиновой: она вся испещрена золотом и яркими камнями и напоминает, отчасти, царское одеяние первых Романовых. На голове их уже не диадема, как у древних Кесарей, но полные венцы в виде митр. Еще великолепные трехзубчатые высокие тиары Императриц Зои и Ирины и их облачение, соблюденное во всей точности. Цари сии уже носят бороду, но ее нет у Комнина, по его молодости. Достойно внимания и то, что каждый император держит в руках мешок, я полагал, с деньгами, как знак пожертвования храму Божию; но Патриарх Константин уверял меня, что в их руках не золото, а земля ради смирения, дабы тем свидетельствовать, что они, по выражению Авраама, отца верующих, только прах и земля пред Господом. Не знаю, до какой степени справедливо такое толкование, но во всяком случае оно умилительно. Императрица Зоя держит в руках длинный свиток, и на нем написано: «из рода Константинова»; а подле её лика: «Зоя благочестивая Августа». То же титло дано и Ирине. Вот все, что сохранилось от мозаик в галереях и в целом храме. Я их все исчислил со всевозможной, по виденным мной рисункам, отчетливостью, чтобы память о них сохранилась на будущее время, если паче чаяния люди и время довершат свое опустошение.

Дверь, которою входили царицы и царевны с боковой лестницы на хоры, была закладена, и предание народное говорило, что тут в тесной палатке или церкви заключен, со времени завоевания Царьграда, священник, совершавший тогда литургию, и что еще доселе жив. Я слышал и прежде о таком предании в Молдавии, во время похода 1828 года; но мне иначе рассказывали: будто бы сам Патриарх соборно совершал литургию в Св. Софии, в ту минуту, когда ворвались Турки вовнутрь святилища, и что сами собой заключились царские врата алтаря, в которые никто с тех пор не смел проникнуть; а литургия будет продолжаться до времени освобождения Царьграда: тогда только, при отверстии царских врат, отыдут на вечный покой священнодействовавшие в течение стольких веков. Предание это вкоренилось, однако, так сильно в сердце народа, что никто из работников греческих не решился выломать заветной двери, ожидая с ужасом явления четырехсотлетнего пресвитера. Архитектор принужден был заставить Турка коснуться двери, но и тот не без страха выполнил его приказание. Так много жизни бывает в одном сказании, безотчетно брошенном в сумрак веков! – Нашли малую комнату с углублением к востоку, где можно предполагать место алтаря (а²); архитектор едва не провалился сам в глубокую яму давно сломанного помоста: тут было найдено много турецких записей и счетов, но ни одной рукописи греческой, хотя Патриарх Константий предполагал, что здесь должна была храниться библиотека Софийская. Фоссати положительно сказал мне, что не нашел желанных книг, и ему можно поверить, потому что он все осматривал с большим тщанием, и даже рылся под основаниями собора, чтобы найти клады и тайные ходы к морю, о которых ему много говорили. Все оказалось сказкой народной, облеченной в поэзию минувшего! Но недалеко от Св. Софии, там, где он строил для Турков университет, нашлось несколько порфировых саркофагов, без сомнения царских, по их величине и красоте, хотя и без имени. Они теперь около церкви св. Ирины.

В западной части хоров, на южной их оконечности, там, где народная молва говорила о чудном светящемся кресте, существовал довольно пространный придел, и действительно, на его дверях светился крест из золотых мозаик, который щадили и Турки; теперь уже его нет после обновления храма. Придел сей давно обращен был в складочное место для всякого хлама; но на его сводах еще сохранились, хотя и слабо, некоторые фрески и Деисус над входом и лики святых на сводах, хорошей живописи, судя по искаженным остаткам. Алтарь был у самого входа с левой стороны, ради восточного направления, и тут же в его углублении видно место жертвенника. Вероятно, это был единственный придел в целом обширном храме, если только не существовал еще один малый, в гинекионе для царственных жен; потому что в древности не имели обычая умножать без нужды число приделов, и наипаче не обращали в боковые алтари отдельных жертвенника и диаконикона, столь необходимых для порядка богослужения.

Обширное итальянское окно, с мраморными переплетами рамы, занимает всю наружную арку западных хоров, и я сожалел, что еще день не склонился к западу, дабы мне полюбоваться вечерней картиной Св. Софии, когда вся она обращается в один чудный порфировый водоем, преисполненный волнующимися лучами солнца; но довольно и того, что удалось мне видеть. Конечно, ничего подобного в мире я не увижу.

Как жаль, что нынешние зодчие, вместо того, чтобы подражать чудным образцам древности, вполне соответствующим всем потребностям богослужения, хотят непременно создать что-либо новое, свое, и с таким горделивым желанием останутся всегда далеко от сего совершеннейшего произведения христианского зодчества! Правда, оно обезображено снаружи пристройками, которыми принуждены были в различные времена подкреплять потрясенное здание, но за то внутренность есть невыразимый идеал красоты художественной. Турки хотели подражать ему в главных своих мечетях – Магомета, Солимана, Ахмета и других, но они не умели соблюсти изящности размеров софийских. К тому же Св. София создана для церкви, а не для мечети, и собственно для православного богослужения, потому что устройство древних базилик римских более свойственно было обрядам западным. О, если бы когда-либо пришло у нас на мысль создать Св. Софию в первопрестольной столице, как у нас уже и есть верный снимок храма св. Гроба! Какое бы это было сокровище для России! – Скажу кратко: мне еще предстоит видеть многое на Востоке, и я уже видел довольно любопытных предметов; но если бы все мое путешествие ограничилось одним посещением Св. Софии, я и тогда бы не считал потерянными время и труды долгого странствия до Царьграда. До такой степени удовлетворяет и взорам, и сердцу Св. София! Поистине, здесь исполнились слова пророчеств: «Премудрость созда себе дом»!

Словарь малоизвестных слов и терминов

Базилика (от греч. basilika – царский дом; в Афинах – портик, где заседал архонт-басилей), вытянутое, прямоугольное в плане здание, разделённое внутри продольными рядами колонн или столбов на несколько.

Воскри́лия (Иез.16:8; Мф.23:5) – полы, края одежды. Во втором случае имеются в виду кисточки, которые закон предписывал евреям делать на краях одежды для напоминания о заповедях Господних (Чис.15:38–39; Втор.22:12).

Гинекион – слово греческое, означает покой для женщин, определенное местопребывание женского пола.

Го́рнее место (греч. ἡ ἄνω καθέδρα – верхняя (горняя) кафедра) – часть православного храма, располагается у центральной части восточной стены алтаря напротив престола.

Де́исус (греч. δέησις – прошение, моление), или Де́исис – икона или композиция из трех икон, в центре которой изображение Иисуса Христа (чаще всего в иконографии Пантократора), слева (от зрителя, по правую руку от Спасителя) – икона обращенной к Нему Богородицы, и справа (от зрителя, по левую руку от Христа) – образ Иоанна Крестителя, представленных в традиционном жесте молитвенного обращения.

Дож – глава республики в средневековой Венеции и Генуе.

Кти́тор – лицо, выделившее средства на строительство или ремонт православного храма или монастыря или на его украшение иконами, фресками, предметами декоративно-прикладного искусства.

Порфир (от греч. porphyrus – пурпуровый). Вулканическая горная порода, в которой резко выделяются величиной или цветом отдельные крупные кристаллы; употребляется как строительный материал.

Пресбитерий (от греч. presbyteros – старейшина). В европейской и восточно-христианской церковной архитектуре пространство между солеей и престолом.

Солея (греч. σολέα, от латинского solium – престол, трон), возвышенная часть пола перед иконостасом. В раннехристианской и византийской церкви проход, соединяющий алтарь и амвон, часто огражденный балюстрадой.

Тиара (лат. tiara; от др.-греч. τιάρα) – первоначально персидский головной убор в виде высокой шапки; впоследствии, в более широком смысле – драгоценное головное украшение, разновидность короны или диадемы.

Хо́ры – в архитектуре верхняя открытая галерея или балкон внутри церкви (обычно на уровне второго этажа), в парадном зале и т. п. В западноевропейских храмах на хорах обычно размещаются музыканты, певчие, орган.

Яспис, яшма – один из драгоценных камней, упоминаемый как в Ветхом, так и в Новом Завете – нечистый вид кварца красного или желтого цвета.