Погребение высокопреосвященного Евсевия, бывшего Архиепископа Могилевского и Мстиславского

В течение своего слишком двадцатилетнего управления Могилевскою паствою, высокопреосвященный Евсевий своею проповедническою деятельностью, своею добротою, кротостью, всегда приветливым и ласковым обращением со всеми снискал себе самое глубокое и вполне искреннее расположение со стороны своих пасомых. Это расположение, обнаруживавшееся при каждом удобном случае, сказалось особенно ярко, когда Господу угодно было отозвать к Себе Своего верного слугу и когда таким образом пастве пришлось навсегда прощаться со своим незабвенным Архипастырем. Дни смерти и погребения глубокочтимого Владыки (21–24 февраля 1883 года) были временем в высшей степени тяжелым, – и не для жителей только Могилева, но, как мы уверены, для всех членов Могилевской паствы. Описание этих печальных дней, или точнее – описание происходившего в эти дни около дорогих останков – составляет предмет настоящего очерка.

Как только врачем, в присутствии Преосвященного Виталия и некоторых других лиц, вполне удостоверено полное прекращение жизни в высокопреосвященном Евсевие, – это было в 5-м ч. по полудни 21-го числа, – тотчас же приказано было ударить в колокол. Послышался сначала печальный одиночный звук, а затем – раздался полный колокольный звон. Этот звон, необычайный по времени, естественно вызывал у каждого вопрос о причине и в ответ с замечательною быстротою облетела по всему городу весть о том, что закатились дни Владыки, два с лишком десятка лет, правившего Могилевскою паствою. Толпы народа немедленно потекли на архиерейский двор к той небольшой келльи, где в последнее время жил досточтимый Архипастырь. Глубоко-потрясающую и поразительно-величественную картину представляло последнее, облачение высокопреосвященного Владыки. Нельзя было без умиления сердечного смотреть на этого убеленного сединами старца-архиепископа, когда он собравшимся духовенством вынесен был в более просторную комнату своего небольшого помещения для облачения. Он посажен был в кресла и под ноги были положены орлецы. Комната была полна духовенством и народом. Впереди других стояли Преосвященный Виталий и начальник губернии. Началось печально-торжественное облачение при пении полного архиерейского хора. Тем, которые лично знали в Бозе почившего, предоставляем самим представить печально-умилительую картину: в креслах старец-архипастырь, как прежде могучий, теперь безжизненный, с рассыпавшимися по плечам длинными, белыми, как серебро, волосами и опущенными вниз руками. Вот надевают одну за другой Священные одежды. Протодиакон произносит постепенно соответствующие слова. Хор поет соответственные песни. Среди предстоящих полное, глубокое безмолвие. Голос до слез растроганного протодьякона дрожит все более и более. Наконец, прерывающимся голосом он возглашает: тако да просветится свет твой пред человеки, яко да видят твоя добрая дела, и почивший Владыка вложенными в его безжизненные руки дикирием и трикирием последний раз благословляет народ. «Тон деспотии ке архиереа имон Кирие филатте ис полла эти деспота», поют в ответ на благословение певчие. «На веки вечные, Владыко», перевел я последние слова певчих и невольно поник головою, стараясь глубже запечатлеть в своей памяти образ глубокоуважаемого Архипастыря. При виде того светлого, ясного выражения, которое, как казалось, было на лице его, как-то не хотелось верить, что он мертв, безжизнен совершенно. Между тем всё происходившее· вокруг утверждало в этой печальной мысли. Тело усопшего лежит на столе. Преосвященный Виталий дает благословение, и протодиакон возглашает эктению об упокоении новопреставшагося раба Божия, высокопреосвященного архиепископа Евсевия. Спустя немного, певчие поют: со святыми упокой, и поминают опять того же высокопреосвященного Евсевия, а вот и «вечная память» ему же, возглашаемая дрожащим, плачущим голосом протодиакона. Как только кончилась эта первая панихида, Преосвященный Виталий сделал благословение, и протодиакон уже твердым голосом возгласил: и о сподобитися нам слышанию св. Евангелия Господа Бога молим. Преосвященный сам начал чтение, которое вслед затем продолжалось священниками непрерывно до самого погребения.

На другой день, т. е. 22 февраля, был совершен вынос усопшего в летнюю Спасскую церковь, где сам покойный Владыка желал быть похоронен. В 5 ч. вечера массы народа наполняли большой архиерейский двор. Всем хотелось воздать последнее поклонение глубоко-уважаемому Архипастырю. В числе присутствовавших находились – начальник губернии, начальник местной дивизии (лютеранин по вероисповеданию) и много других лиц, занимающих высокые общественные должности. К крайнему сожалению, в комнате, где лежало тело покойного, могло поместиться только одно духовенство. Поэтому никто почти из мирян не мог слышать речи, которую произнес пред самым выносом кафедральный протоиерей о. Петр Ганкевич. Немного сказал достопочтенный о. Петр, но слишком много чувств было в словах его. Он долго служил при покойном, был любим им и в свою очередь горячо любил его. Свою речь он начал сравнением настоящего печального момента с прежними, когда духовенство собиралось встречать и провожать своего Архипастыря «со славою» и чувством радости, и удовольствия в сердцах. «Теперь мы стоим у твоего гроба, так продолжал о. протоиерей, и собрались за тем, чтобы проводить тебя, досточтимый Святитель, в место вечного упокоения. Не тебе, отходящему, просить у нас прощения, как это поется в церковной песни, а нам, провожающим тебя. Твои отношения к нам были чисты и безупречны; мы же много-много грешили перед тобою.» Начав развивать эту мысль, о. Петр зарыдал и из-за рыданий должен был прекратить свою речь. – Начался вынос. Впереди священники несут знаки Монаршей милости к почившему и икону, поднесенную ему в день его Пятидесятилетнего юбилея, а вот и самый гроб, обитый малиновым бархатом, на руках протоиереев... Массы народа стоят с обнаженными головами и творят крестное знамение, шепча: упокой, Господи, душу раба Твоего. – Как только вошли в церковь и поставили гроб на катафалк, взошел на кафедру протоиерей о. Василий Лепешинский и произнес слово. Проповедник весьма удачно выбрал предмет для своей проповеди и произнес ее громким и внушительным голосом. Его задача была – при виде общего подавляющего горя, сказать предстоящим от имени Церкви христианское слово утешения. Признав полную естественность печали об утрате любимого лица, проповедник обратился к биографии высокопреосвященного Евсевия и старался фактически доказать, что какое-то особенное благословение Божие почивало на усопшем. «Много даров получил почивший от Господа, сказал в заключение проповедник, но не зарыл их в землю, а приобрел на талант талант. «Не даром проведена жизнь», скажет светский человек, отходя от предстоящего гроба, и таким образом с успокоенным сердцем выйдет, из церкви. «Почивший Владыка уготовал себе место в светлых обителях Отца Небесного», скажем мы с чувством полной радости о нетленном благе усопшего и, утешенные вполне этой мыслию, воскликнем вместе с псалмопевцем: Господи, буди цмя Твое благословенно!

На следуюший день в 10 ч. утра была отслужена панихида, на которой присутствовали почти исключительно ученики и наставники семинарии. На этой панихиде была произнесена речь преподавателем, св. Писания А.П. Пригоровским. Оратор начал и проходил свою шестнадцатилетнюю службу при покойном и, горячо уважая его, особенно тепло сказал свою, под живими впечатлениями набросанную речь. Был момент, когда оратор сам растрогался до слез. Голос его дрогнул искреннее воодушевление послышалось в словах; человек заговорил сердцем, а такие слова глубоко затрагивают и волнуют слушателей. Вот эта речь: «Высокопреосвященнийший Владыко, в Бозе почивший Архипастырь и Отец наш: нынешний день мы собрались вокруг тебя, с тем, чтобы помолиться Господу Богу об упокоении души твоей, посмотреть на твое, давно знакомое нам, доброе лицо и в скором, времени, проститься с тобою на веки. Грустная, тяжелая для нас, больная разлука!... Страдает сердце наше, робеет мысль, замирает слово на устах при одном взгляде на твой гроб. Что-то дорогое наше, нами любимое и священное для нас скоро унесут и зароют в землю. Трогательно и жалко закатились светлые дни твои после многолетней, многотрудной и славной твоей жизни. На наших глазах так быстро и так поразительно погасла твоя земная слава, упало ко гробу твое величие. Богатый ум, обширные знания, громадная власть, многоразличные почести земные – вот всё оно здесь, все оставлено тобою, всё ненужным стало для тебя. И ты сам как будто лишним сделался среди людей, столь редкий между людьми, бывший столь полезным для человечества.

Пред началом твоей серьезной болезни, чувствуя себя не совсем хорошо, ты одному из лиц, близких к тебе высказал знаменательное желание «умереть, на служении Богу» – которому ты, неутомимо служил с чистым сердцем и непорочною душою в течение всей своей земной жизни, в то же время, и точно также служа людям. Почти год назад тому (на 5-й неделе великого поста, в среду, при чтении великого канона), в своей домовой церкви, ты почувствовал слабость и сказал: «уведите меня отсюда». С тех пор ты больше не возвращался в церковь Божию, не мог совершать богослужение; заболел и умер. Чего хотел ты от Бога, то получил от Него; но, не смеем сказать, воздали-ль люди тебе вполне должное, – чего ты вправе быль желать и ожидать от них?! Не знаем и того, как в последние дни свои больной, почти одинокий, в «новой своей обстановке ты понимал и чувствовал суету здешней земной жизни, Грустные чувства и мрачные думы невольно овладевают нами и вызывают слезы. Но св. ап. Павел, утешая сетующих по умершим, говорит: да не скорбите, якоже прочии, не имущии упования. (1Сол.4:13), т. е. христианам прилично, насколько возможно для человека, не сетовал, не плакать долго по умершему, а молиться в ожидании общего всем нам воскресения, и вспоминать дела умершего. Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам Слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте всем им и делам (Евр.13:7). Повинуясь слову св. Апостола, удержим же слезы и вспомним о делах покойного. Дела его скажут сами за себя; дела объяснят нам самим и другим, за что мы любили живого и любим умершего преосвященного Евсевия.

«Покойный Преосвященный, всеми известный по своему уму, был милостив, сострадателен к ближним и благотворителен. В течение более 20-ти летнего своего управления Могилевской епархией, он помогал многим и очень многим нуждающимся – бедным, неимущим, страждущим и несчастным; а последний остаток небогатых денежных средств своих завещал на церкви Божии и монастыри. При великом, замечательном уме покойного Преосвященного, редкая простота и доброта сердца, удивительное ведикодушие и кротость всегда и во всем управляли его действиями и проявлялись в них. Строгий к самому себе, он был отечески нежно снисходителен в отношении к другим. Замечая недостатки в ком-либо, он с необыкновенною осторожностью и деликатностью указывал на них и исправлял их. Всегда строгий и точный в исполнении обязанностей своего высокого и трудного служения, он кротко извинял и великодушно прощал недостаток этих качеств в других. Имея право и власть требовать и взыскивать с подчиненных, с какою бывало вежливостью и осторожностью он только делал намеки, напоминания, – без гнева, без упреков. Какая-то сдержанность и нежелание обидеть даже одним словом всегда замечались и чувствовались в его наставлениях и увещаниях. С полным уважением к личности человека, он никогда ничем не желал унизить и оскорбить другого. Со всеми был вежлив, ласков, обходителен. Одна и та же неизменная, бескорыстная, непритворная, святительская любовь его делала его одинаковым и ровным в обращении со всеми. Любовь его долго терпела, милосердствовала, не превозносилась, не искала своего, не раздражалась, не мыслила зла никому, не радовалась неправде, и сорадовалась истине все покрывала, всему верила, всего надеялась, все переносила (1Кор.13:4). С полным доверием к честности человека, с глубокою снисходительностью к его слабостям и недостаткам, он всегда и ко всем относился ровно и одинаково. Радовался каждому успеху нашему в добром деле, и своими отеческими советами, опытным умом своим руководил нас к дальнейшей успешной деятельности, поощряя ее, возбуждая нас к ней.

«Приходилось тебе, незабвенный наш Архипастырь, переносить и наши недостатки, наши промахи и ошибки в нашем трудном деле – воспитания и обучения духовного юношества. С любовью следил ты за нашим преподаванием и искренно радовался успехам его; осторожно указывал на недостатки наших научных взглядов, и мудро исправлял их, терпеливо и с надеждой вел к большему и большему усовершенствованию их, – без насилия, без принуждения.

«Христианское воспитание человеческого сердца, нравственно-религиозное развитие и укрепление его воли, правильное образование ума, с сохранением физического здоровья питомца – всегда составляли главный предмет твоей нужной отеческой заботливости. Христианская любовь к Богу и ближним, исполнение Его святых заповедей, – вот любимая тема твоих общественных и частных бесед! – Ты добру, правде и честности учил нас словом и примером своей жизни; учил без обличений, без громких фраз и философских рассуждений, – просто, ясно, как ясна и проста, но тем не менее убедительна сама евангельская истина, проповеданная тобою. Говорил просто и общепонятно, не в убедительных словах человеческой мудрости – не от недостатка учености, а чтоб быть понятным каждому, и тем доставить пользу. Простой в слове, ты прост и слишком скромен был в образе жизни твоей, постоянно занятый, нередко до поздней ночи, письменными работами по чтению в истолковании слова Божия. И сколько прочитано, сколько написано тобою, великий труженик, в тишине твоей монашеской келлии. При простоте твоего слова, какая сила и глубина мысли в изъяснении слов Божественного Спасителя нашего и Его святых Апостолов! Все твои мысли и чувства были посвящены Богу. Ты весь жил в Боге и для Бога. – Ты указывал нам на высокие, эстестические наслаждения в храме природы, часто говоря о ней, как учительнице таин Божиих. Незадолго до начала твоей серьезной болезни, не смотря на преклонность своих лет, ты по долгу ходил и беседовал с нами, как будто не чувствуя усталости, – лишая себя необходимого отдыха и покоя. Бывало, в Печерске прощаясь с нами и питомцами нашими и благословляя всех нас, ты нас наделял глубоко назидательными своими книгами и брошюрами: как будто желая еще продолжать свою беседу с нами. И умирая ты не забыл нас... Пожертвованная тобою в нашу семинарию богатая твоя библиотека (1480 экземпляров) служит и будет вечно служить для всех ясным доказательством и твоего обширного ума и твоей беспредельной любви к духовной науке и духовному юношеству. Этот многоценный дар твой часто будет воскрешать в нашей памяти твой светлый образ. Разлучившись телом, ты долго неразлучно будешь жить с нами бессмертным духом твоим.

«Покойся же добрый, незабвенный Архипастырь наш, в недрах праведных! Господь Спаситель наш да причтет тя к лику Святых и нас помилует, яко благ и человеколюбец».

Эта речь была принята и понята всеми присутствовавшими на панихиде, как признательная и благодарная речь целого учебного заведения к своему долголетнему руководителю, своим ценным подарком навсегда оставившему по себе память в этом заведении.

На вечерней панихиде в тот же день сказано было слово протоиереем Успенской церкви, о. Иоанном Лиоренцевичем. «Ты явился сюда в храм, в Бозе почивший Владыко, но не для службы, как прежде, а за тем, чтобы мы, тобою поставленные на священное служение, совершили над тобой последнюю службу... Ты мертв телом, но жив духом». Таким обращением к почившему Архипастырю начал проповедник, и продолжал: «Как христиане, мы крепко веруем, что душа твоя жива, что она еще здесь с нами среди нас. К ней-то я и осмеливаюсь обратиться со своим словом». Затем после чистосердочного изложения своих мыслей и чувств, проповедник заключил свою речь следующими словами: «Оставляя нас, наш Архипастырь, говорил проповедник» и возносясь к престолу Всевышняго, оставь здесь все, в чем мы согрешили перед тобою, чем оскорбили тебя, чем возмутили покой твой, унеси от нас одну крепкую любовь к тебе, и, продолжая со своей стороны любить нас, в силу этой любви помолись за нас пред Отцом и Источником любви.» Обе панихиды – и утреннюю и вечернюю – совершал Преосвященный Виталий, в сослужении с Ректором семинарии и многими городскими и подгородными священниками.

С тяжелою душевною болью встретили почитатели в Бозе почившего Владыки утро 24 февраля: им предстояло тяжелое испытание – последнее прощание с любимым Архипастырем. В 9 ч. церковный колокол возвестил о начале, литургии, на которой в последний раз должен был присутствовать в Бозе почивший. Пасмурная погода вполне соответствовала тяжелому настроению шедших во храм, а этих, желавших помолиться за душу незабвенного Архипастыря, было бесчисленное множество. Довольно обширная церковь была настолько полна народом, что многие, очень многие не могли войти в нее и стояли вне, дожидаясь крестного хода, чтобы тогда взглянуть последний раз на гроб почившего. Среди народа в церкви стояли ученики семинарии, мужской гимназии и воспитанницы – женского духовного училища. В служении, кроме городского духовенства, которое было решительно все, участвовало множество священников, нарочито приехавших из сел, чтобы воздать последнее поклонение усопшему Архипастырю. На правом клиросе пел хор архиерейских певчих, на левом – семинарских, и пели очень стройно. После причастна вышел на амвон Ректор семинарии, Архимандрит Александр. Этот проповедник поставил своею задачею начертать нравственный образ почившего, как человека вообще и общественного деятеля в особенности, и предложил вниманию слушателей глубоко прочувствованное и поучительное слово. Как только окончилась литургия, Преосвященный приступил к совершению погребения. После третьей песни канона вышел на кафедру учитель семинарии А.В. Троицкий. Речь этого оратора совсем в другом роде, чем речь г. Пригоровского. Тот, говоря пред учениками и наставниками семинарии, говорил преимущественно от лица этих своих слушателей. Троицкий же говорил пред народом вообще и явился представителем собственно народа (и преимущественно простого). Оратор как-бы прислушался к молве и мнениям простых людей об усопшем и своими устами высказал лишь общий народный голос. Вот, что именно сказал г. Троицкий: Высокопреосвященнейший Владыко, в Бозе почивший Архипастырь и Отец! «В последние дни и в последние минуты ты в гробе своем выслушал речи представителей духовенства и семинарии, полные искренних чувств любви и уважения за твои полезные труды и заботы, направленные ко благу и преуспеянию твоей паствы, духовенства и семинарии, за твои кроткие и добрые к ним отношения. «Позволь же мне, Святитель Божий, любителю твоего святительского служения у престола Божия, от лица твоей многочисленнейшей и разнообразной паствы, так сильно любившей твое служение, от имени вот этого многотысячного народа, собравшегося вокруг твоего гроба и стоящего вне церкви в ожидании воздать тебе последний долг и в последний раз облобызать твою дорогую руку, выразить чувства искренней любви и глубокого уважения за твое искреннее, сердечное и благоговейное многолетнее служение у престола Божия! «Кто из нас, бл.сл., не испытал сам на себе и не видел на других могущественного влияния твоего, любимый наш Архипастырь и Отец, служения в храме Божием? Мог ли кто не проникнуться молитвенным настроением, видя твои молитвенно сложенные руки, взор твой, устремленный горе, голос твой, полный благоговейного чувства?! Боже, какая чудная и поразительная картина, когда маститый и глубоко любимый Архипастырь своим сердечным и благоговейным служением увлекает за собою на молитву свою паству! Разные службы церковные своими, разнообразного содержания песнопениями, возбуждая и настраивая глубоко верующую и чуткую к глаголу божественному душу твою соответственно, своему содержанию, невольно возбуждали и настраивали соответственным образом и твою молящуюся с тобою паству. Поистине ты, как Евангельский Пастырь, своим святительским служением вел свою паству туда, куда хотел, и она, зная голос твой и послушная ему, невольно шла за тобой. Кто из нас во дни покаяния вместе с Андреем треблаженным, пастырем Критским, другими праведниками и тобою, не сокрушался о грехах своих и не оплакивал скверн души своей?! Разве возможно было не радоваться священною радостью, видя твой светлый и торжествующий лик на утрени в день Светлого Воскресения при чтении беседы Св. Иоанна Златоустого, при чтении этого священного гимна торжествующей души христианской, сподобившейся достигнуть праздника праздников и принять участие в трапезе Духовной?! Кто мог оставаться равнодушным во дни новолетий и в других случаях при твоей горячей и искренней молитве к Богу о даровании человечеству, на новый год благ мира, тишины, обилия плодов земных, о даровании Царю здравия и долгоденствия, премудрости и разума, градоправителям мудрости и силы, судьям правды и нелицеприятия, наставникам разума и смиренномудрия и пр. – Разве мы, слыша твой задушевный призыв благодарить и славословить Бога, подателя всяческих благ, не благодарили и не славословили Его за Его многообразные и неисчислимые благодеяния к роду человеческому вообще и по отношении к каждому из нас в частности?! Сколько веры, искренней любви и благоговейной молитвенности слышалось в твоем святительском возглашении и в частности в возгласе: «Призри с небеси, Боже, и виждъ, и посети виноград сей и утверди и, его же насади десница Твоя.» – Словом, слушая в течение многих лет твое служение в храме Божием, полное полной искренней веры и любви к Богу, и возбуждавшее и питавшее в нас такие же чувства, мы с каждым годом все более и более сроднились с тобою духовно, все сильнее и глубже любили и уважали тебя за эти святые чувства. Чем же мы воздадим тебе за то, что ты делал относительно нашего религиозно-нравственного воспитания?

«Наш любимый народный поэт, выражая убеждение, на наших глазах вполне оправдавшееся, что он своими творениями заслужит себе бессмертное имя, сказал: «и долго славен в народе буду я за то, что чувства добрые я лирой возбуждал». И твое имя, дорогой и незабвенный наш Архипастырь-молитвенник, за твое святительское служение, возбуждавшее в нас столько святых и добрых чувств, славно будет между нами до тех пор, пока мы будем жить; твой молитвенный и дорогой образ всегда будет жить в сердцах, знавших тебя и слышавших твое служение; твое имя наряду с дорогими именами, именами родителей и наставников, будет поминаться в наших ежедневных молитвах.

«Теперь же в последний раз, в минуты тяжелой и горькой разлуки с тобою, будем молить тоже горячо и искренно, как ты учил нас своим примером, Праведного Судию, да даст Он душе твоей за тот временный душевный мир и покой, за ту радость и за ту усладу, духовную, какие нам доставляло твое служение, мир и покой вечный, радость и сладость жития райского».

«Да простит мне, Святитель Божий, твоя всепрощающая любовь то, что я неискусным словом коснулся ^–твоего святителъского служения. А вас, бл. слуш, прошу покрыть своим великодушием и снисходительностью то, что я, быть может, неумело й неполно выразил ваши чувства к горячо любимому вами в Бозе почившему Архипастырю-молитвеннику Евсевию».

Вся эта речь была произнесена громко, выразительно, и была выслушана от начала до конца с полным и глубоким вниманием. Наступало между тем время пения, повергающей слушателей на колена, церковной песни: со святыми упокой. На кафедре появился законоучитель мужской гимназии, протоиерей о. Стефан Гласко и произнес следующее назидательное и полное фактических данных слово:

«При виде гроба, вмещающего останки почившего в Бозе Архипастыря, о чем приличнее говорить здесь, как не торжественно, с умилением сердца, провозгласить высокую истину Божественного откровения: вемы, яко аще земная наша храмина тела разорится, создание от Бога имамы, храмину нерукотворенну, вечну на небесех (2Кор.5:1)? Что может быть, при молитвенном к Богу обращении об усопшем, утешительнее для скорбящих слушателей, как немногократное напоминание слов Св. Апостола с сего священного места: знаем, что когда земний наш дом – эта храмина разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворный, вечный»?

О, Боже Всемогущий! Тебе угодно было из бренного тела воззвать к Себе душу сего благого раба Твоего, друга истинного просвещения, друга святых добродетелей, – да будет воля Твоя! Кто мы, чтобы сметь вопрошать Тебя о судьбах Твоих непостижимых слабому смертному? Кто мы, чтобы дерзать возносить к Тебе жалобный вопль о кончине избранных Твоих, присных и любезных нашему сердцу? Да будет воля Твоя всеблагая и всесвятая! Теперь-то для нас время о всем благодарении и преданности Промыслу Всевышнего. Только по чувствам глубокого нашего уважения и любви к усопшему Святителю, припомним хотя мало о многих трудах и пастырских свойствах, по которым с уверенностью можем надеяться, что Правосудный Мздовоздаятель упокоит душу его в храмине нерукотворенной, вечной на небесах.

«Окончив свое воспитание в высшем рассаднике духовного просвещения под сению преподобного Сергия и восприяв иночество в его обители, покойный Архипастырь вступил непосредственно на поприще воспитания других. Не по многом времени судил ему Господь посвятить свои силы и труды тому самому учебному заведению, где довершено было и его собственное образование, здесь они положили доброе начало преподаванию науки (церковное право), которая до него не входила в круги предметов духовного просвещения. Необычайное усердие к своему делу, редкое умение ясно и точно передавать Свои познания отличали молодого наставника. Много трудился он, как один из первых участников в том духовном периодическом издании, которому при нем было положено начало, которое и ныне продолжается при Московской духовной академии для назидания благочестивых христиан. Вследствие всего этого, в несколько лет, он справедливо заслужил особенное благоволение и расположенность приснопамятного великого святителя Московского Филарета и поставлен был во главе академии сначала Московской, а потом – Петербургской. Настал, наконец, новый период жизни для покойного – периода святительского служения Церкви и Отечеству, продолжавшийся более 35 лет. Если велика ревность, велики труды усопшего были и прежде, то теперь эта ревность и эти труды еще более возвысились. Три епархии были преемственно поприщами его пастырских подвигов: Самарская, Иркутская и Могилевская. Первая из этих епархий при нем была открыта, и сколько забот и трудов нужно было ему перенести здесь! Нужно было заводить всё, нужно было заботиться об основании училищ, и эта забота была самою близкою сердцу покойного; нужно было умножать число храмов, благоустроять клир, и покойный делал всё, что только было в его силах и власти. Немало подвигов пастырской мудрости и ревности, скончавшагося Святителя нужно было и в Иркутской епархии. Иркутская епархия вмещает в себя верных чад Церкви Христовой, и малайских поклонников, последователей Магомета, и разнородных язычников в Иркутской епархии – этой многотруднейшей пастве – явил он все богатство пастырской ревности и истинно-апостольских трудов. Весьма часто предпринимал он путешествия по неизмеримому пространству своей паствы, – иногда по таким местам, которые до него считались непроходимыми, – совершал путешествия во всякое время года – и под летним зноем и под суровым небом осенним и в лютые сибирские морозы, и везде, где являлся он, беседовал, вразумлял, наставлял, и Господь видимо благословлял усилия ревностнейшего по вере Архипастыря: тысячи душ, обращенных им ко Христу, доселе благословляют память своего просветителя и благодетеля. Наконец, Иркутск не забудет, что провидение предоставило усопшему пастырю совершить здесь и чрезвычайное служение – возложить руки на двух благовестников Христовых и сих новопоставленных иерархов благословит в далекий путь – в Америку и на прибрежья Ледовитого моря. Дела последних 22 двух лет почившего, иерарха близки к нам. Они причислили его к лику иерархов Правительствующего Собора отечественной Церкви, которой много пользы, принес он как живим деятельным участием в управлении, так и многочисленными своими сочинениями, которыми занимался всю свою жизнь; Могилевская паства имела особенное счастье видеть в его лице чистоту православия и благочестия, святость жизни и благотворения.

«Пасите, еже в вас стадо Божие... усердно... и образи бывайте стаду». (1Петр. 5:2–3), молил некогда св. Апостол Петр пастырей Церкви. И усопший Отец наш исполнял это апостольское завещание с постоянною ревностию. Вспомним, бр., с каким горячим усердием совершал он священнодействия во храмах, с каким пламенным молением приносил он Богу бескровную жертву, возносил ум и сердце и воздевал руки свои к небу. Если посещал он грады и веси своей паствы, то совершал это дело не нуждою, но с чистым и благим изволением к распространению славы Божией, к пользе и наставлению служителей алтаря и к общему назиданию верующих. Найдутся ли такие, которые, став пред гробом сим, по совести, с сознанием своей правоты, высказал бы свои обиды на мирно почивающего Архипастыря? Где вы, невинно оскорбленные его словом, делом? Где вы, получившие от него обиды, огорчения? Напрасно будем искать гневающихся на него, ибо неправда не находила места в его действиях; кротость и смиренномудрее его далеко гнали от себя гордость и своенравие; тихость и правосудие, молитва, призрение и заступление бедных и сирот, любовь и благонамеренность, наконец, чистота и девственность, – вот те славные свойства, которыми, всегда украшалась святительская жизнь его. Сам Благочестивейший наш Государь Император, в ознаменование особенного своего благоволения, препровождая к нему орденские знаки, св. равноапостольного князя Владимира в день юбилея 50-ти-летнего служения в священном сане, торжественно, пред Отечеством, в Высочайшем рескрипте свидетельствовал о высоких пастырских качествах на всех местах полувекового служения его.

«Итак, сетующие братия и чада Церкви Христовой! Преклоняясь пред великими добродетелями и незабвенными заслугами доблестного Архипастыря, благоговейно облобызаем десницу его, ущедрявшую нас в жизни и милостиво благодеявшую всем нам. Да сопутствуем, вместе с тем, отходящему от нас усопшему иерарху искренними молитвами к вечному Пастыреначальнику, Господу нашему Иисусу Христу, дабы вселил Он, Всеблагий, душу его в царстве славы Своея и в месте нескончаемого блаженства. Прости нас, разлучающихся с нами пастырь наш, судья и наставник наш! Прости, – но не оставляй нас духом своим и выну поминай у Престола Господня на небеси, идеже предстоять будешь, как уповаем. Мы же ныне пред земною храминою твоею извествуем и всегда извествовать и памятовать будем, что ты, прешедый от нас Святитель в лоно блаженной вечности, был один из числа тех редких мужей, которых телеса в мир погребена быша, а имена их живут в роды: премудрость их поведят людие, и похвалу их исповесть Церковь (Сир.14:13–14)».

Эта проповедь, очень хорошо произнесенная, произвела большое впечатление на слушателей. Пред последним целованием, ставши на ступени катафалка, сказал последнюю прощальную речь сам Преосвященный Виталий. Какою-то особенною сердечностью и меланхолическою задушевностью звучали слова Преосвященного, когда он упомянул о Получении от почившего Архипастыря в дар его панагии и о своем жребии отдаривать усопшего последним свитком разрешительной молитвы. Продолжая далее свою речь, Преосвященнийший Владыка с замечательною верностью охарактеризовал кончину усопшего страдальца святителя, быв при своих частых посещениях в предсмертной его болезни очевидным свидетелем тех невыносимых мук, какие испытывал он, и той непреодолимой силы терпения, любви и преданности Господу, какую он обнаруживал в себе до последних минут своей жизни; Потому-то Архипастырь-проповедник высказал твердое упование, что отлетевшая душа «соименника благочестия» предстоит ныне Великому Царю-Христу, исполняясь горняго света, Испросив далее от почившего Святителя благословение на себя и на всю паству, Преосвященный Виталий заключил свою речь молитвенным обращением к Господу и Владыке живота об упокоении души преставшагося Святителя, высокопреосвященнейшего Архиепископа Евсевия и возгласил ему вечную память.¹

Кончилась эта речь – началось последнее целование. Затем гроб быль снят с катафалка, обнесен вокруг храма с хоругвами и крестом и опущен в могилу, которая по указанию Преосвященного Владыки вырыта была в той же церкви пред самым алтарем правого придела, у стены. – После краткой литии все присутствовавшие разошлись по Домам. Это было в исходе 4-го часа пополудни.

Позволяем себе закончить настоящий очерк словами св. Апостола Павла: поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их (Евр.13:7). Слова эти имеют полнейшее приложение к высокопреосвященнейшему Евсевию. Постоянный неутомимый проповедник слова Божия, считавший лучшим временем своей жизни свою апостольскую жизнь среди бурят и всегда с душевным восторгом рассказывавший об этих, полных всевозможных лишений, трудах в холодной, неприветливой Сибири, наконец духовный писатель, имевший в виду всегда одну только цель – нравственное назидание, он был наставник по призванию, был учитель, поставлявший в деле проповедания божественных истин всю свою жизненную задачу. И не на устах только была вера его во Христа, которого он проповедовал: чистоту и искренность своих убеждений он подтверждал всею своею нравственно-безупречною жизнию, с юности посвященною Богу, свою твердую, непоколебимую веру он засвидетельствовал своею вполне христианскою кончиною. Страшные физические страдания на предсмертном одре не послужили для него искушением; напротив, как древний мученик, открыто исповедывал он свою веру... «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси Христос, Сын Бога Живаго» – вот слова, которые особенно часто повторяли проповедники распятого Христа. Нельзя не подражать таким высоким и многознаменательным примерам и нельзя не быть обязанным вечною памятью таким великим учителям-наставникам, что и внушает св. Апостол в приведенном изречении. – И Христос Спаситель, скажем в заключение, не оставил своего проповедника, служившего Ему в течение всей своей жизни: высокопреосвященный Евсевий умер очищенный божественною благодатию, низшедшею на него во св. таинствах – исповеди, причащения и елеопомазания.

А. Скворцов