Святейший патриарх Гермоген. К трехсолетию со дня его мученической кончины. 17 февраля 1612–1912

Святейший патриарх Гермоген. Скончался 17 февраля 1612 г.

Чудов монастырь

Много тревог и волнений пришлось пережить нашей Православной Церкви в продолжении своей почти тысячелетней истории, много пришлось пе­ренести мучений пастырям еë за этот же период, по не было таких опасных годин для русской Православной Церкви, какая настала в смутное время.

Смутное время – это самая мрачная страница Рус­ской истории, когда все святое для русского чело­века – народность, государственность и вера право­славная подвергались крушению. Это – эпоха великого гнева Божия, беспримерных смут и волнений вну­тренних и внешних и вопиющего развращения поли­тического и падения религиозно-нравственного самих русских людей и крайней опасности со стороны ино­верцев и иноплеменников. Все заставляло тогда думать, что пробил последний час для России и ей нет спасения. Но спасение нашлось: оно исходило из недр Православной Церкви, в лице еë первосвя­тителя патриарха Гермогена.

Когда, где, от кого родился Гермоген и какое было его мирское имя, достоверно не известно. Даже самое сословие его не выяснено. Одни говорят, что он принадлежал к тяглому сословию, другие – что он был донской казак, третьи производят его из рода князей Голицыных и до пострижения носил имя Ермолая¹. Это разногласие говорит лишь о том, что Гермоген был дорог для каждого сословия.

Казанская икона Божией Матери

Достоверные сведения о нем мы имеем с 1579 года, в бытность его священником в Казани в Николо-Гостиннодворской церкви и далеко немоло­дым, ему в то время было около пятидесяти лет. В этот год в городе Казани знамением милости Божией было явление иконы Пресвятой Богородицы. Девяти­летняя девочка, дочь казака, по имени Матрона, жившая с матерью в новопросвещённой столице бывшего татарского царства, видела во сне образ Богоматери, причем голос повелевал ей сказать воеводе и архиерею, чтоб отрыли и взяли из земли св. икону, и указал место, где она была скрыта. Но Матрона, боялась сначала открыть об этом и уже спустя неделю рассказала матери о благодатном сне своем. Мать сперва не обратила на рассказ до­чери должного внимания и отнесла сон еë к обык­новенной детской грезе. Через несколько времени тоже сновидение повторилось во второй и в третий раз и уже с угрозою. Святитель и воевода, к ко­торым обратилась Матрона и мать еë, не обратили внимания на слова девочки. Тогда, 8 июля, около по­лудня, мать Матроны пришла с заступом на ука­занное дочерью место и начала копать землю. Долго копала она, но св. иконы не находила. После нее принялись копать соседи еë, собравшиеся толпою из любопытства, вскопали все место, но также ничего не находили. Наконец, вместе с другими, начала копать сама девочка Матрона в том месте, где прежде находилась печь, и только что прорыла землю на пол-аршина, вдруг явилась чудотворная икона Пресвятой Богородицы с Предвечным Младенцем на руках, обвернутая в ветхое сукно вишневого цвета. Чудным светом сияла св. икона, как будто недавно была изображена она и прах земли, каза­лось, не коснулся еë. Матрона с благоговейным страхом и необыкновенною радостью приняла на руки Пречистую икону и поставила ее на том же месте. Чудесно явившаяся икона Божией Матери сразу сделалась оплотом Православия среди сильного иноверия в Казанском крае.

Сказание о явлении Казанской ик. Божией Матери патр. Гермогена. Его собственная рукопись

Другой отрывок рукописи патриарха Гермогена

Первым, кто удостоился взять св. икону Божией Матери от земли и показать ее народу, потом пе­ренести в ближнюю церковь св. Николая Тульского с благословения Казанского архиепископа Иеремии, был Николо-Гостиннодворский священник Гермоген, впо­следствии патриарх. Будучи уже митрополитом, Гер­моген в 1594 году составил сказание о явлении этой иконы и о совершившихся от нее чудесах: рукопись этого сказания хранится в Московской Сино­дальной библиотеке². При нем совершилось обретение и открытие мощей Казанских чудотворцев: св. Гурия, первого епископа Казанского и св. Варсанофия, епи­скопа Тверского. Гермоген, по повелению царя Фео­дора Иоанновича и благословению патриарха Иова, со­ставил житие святителей Гурия и Варсанофия: при нем перенесены были в 1592 г. мощи и второго Ка­занского архиепископа Германа, который скончался в Москве во время моровой язвы 1567 г., и погребен был у церкви св. Николая Мокрого; сам Гермоген встретил эти мощи в Свияжске, видел и осязал их, и совершил погребение их в Свияжском Успенском монастыре.

Овдовев, приснопамятный Гермоген принима­ет, в 1587 году, монашество и избирается настоя­телем Спасо-Преображенского монастыря, в г. Казани, в сане архимандрита. Но недолго ему пришлось быть в этом монастыре: в 1589 году, при учре­ждении благочестивым царем Феодором Иоаннови­чем патриаршества, в четырех главнейших обла­стях были поставлены митрополиты, в том числе Гермоген митрополитом Казанским и Астрахан­ским.

Великая честь выпала на долю святителя, но и велика была забота и труд в управлении епархией. Он становится ревностным проповедником хри­стианства, первым советником казанских намест­ников и воевод, охранителем русских интересов и печальником за просвещенных христиан из инородцев. Сила ума, непреклонность воли, безза­ветная преданность отечеству выдвигали святителя среди тогдашних иерархов. Под его руководством воспитались знаменитые такие борцы и страдальцы за Русь и Православие, как иерархи Феодосий Астра­ханский, Галактион Суздальский, преемник святи­теля Гермогена – в Спасо-Преображенском мона­стыре.

Семнадцать лет правил Казанскою кафедрою свя­титель Гермоген. И вот в начале этих лет над Святой Русью и Москвою разразилась гроза. 15 мая 1591 года в г. Угличе неожиданно погиб един­ственный брат царя Феодора, царевич Дмитрий– последняя отрасль царского рода св. кн. Влади­мира. Митр. Гермоген своим чутким сердцем и историческим умом сразу и лучше других понял всю важность несчастья, постигшего царский дом; он понял, что печальные события тяжело отзовутся на всем Русском царстве. Действительно, последую­щие события в скором времени оправдали мысли Гермогена.

7 января 1598 г. скончался последний Рюрикович царствующей династии царь Феодор Иоаннович. На место его 17 февраля избирается царем Борис Го­дунов. Царствование его известно страшными несча­стиями. Восстание и война, мор и ужасный голод сопут­ствовали царю Борису, а в 1604 появляется Самозва­нец, объявивший, что Годунов царствует не по праву, а насильством и законный царь он, Дмитрий, спас­шийся от смерти. Народ начинал верить обман­щику. В довершении всех бед 13 апр. 1605 года Борис скоропостижно умирает. Нет слов пересказать всех ужасов, которые произошли по смерти Бориса Годунова.

Царь Феодор Иоаннович

Каково было переживать все это митрополиту Гер- могену, чутко следившему за всем, что происходило в Москве, а вместе и во всей России. Он бо­лел своей русской душой. Но время шло, крамола кипела, ужасная драма Московская разразилась. Лже­димитрий был признан царем. Как видному че­ловеку, самозванец дает сенаторское звание митр. Гермогену и сидение в Сенате рядом с лже-царем.

Борис Феодорович Годунов

Это звание не прельстило Гермогена и не поколе­бало в нем родных убеждений. Он первый из русских иерархов выступил на защиту православия перед самозванцем. Святитель Гермоген обнаружил непоколебимое мужество и примерное самоот­вержение, когда зашла речь о женитьбе самозванца на католичке. Лжедимитрий перед всем собором заявил свое желание жениться на католичке Марине Мнишек и решился венчаться на ней без приня­тия ею св. крещения по православному обряду. Власти молчали из боязни гнева и опалы. Только Гер­моген смело ответил в глаза самозванцу: «Пра­вославному царю недостойно брать замуж неправо­славную, вводить ее в святую церковь и строить для нее римские костелы. Не делай так, царь. Из преж­них русских царей никто так не делал, а ты хочешь сделать!» Поддержанный коломенским епис­копом Иосифом, он стал настоятельно требовать, чтобы невеста Лжедимитрия крестилась и оставила католичество прежде венчания. В противном слу­чае брак будет беззаконием. Эта прямота привела в ярость Лжедимитрия и он выслал Гермогена из Москвы обратно в Казань, и ему угрожало лишение сана. В какой монастырь ссылался святитель не­известно.

Вскоре 17 мая 1606 г. последовала смерть само­званца; она прекратила невинные страдания Гермо­гена и открыла ему путь на новый подвиг в сане всероссийского патриарха. На престоле вступил ви­новник свержения самозванца боярин Василий Шуй­ский. Первым делом нового царя было открытие собора для избрания патриарха, вместо престарелого и ослепшего Иова. Общим голосом избран был невинно страдавший в заточении монастырском Гер­моген.

3 июля 1606 года Гермоген собором епископов посвящен был в Успенском соборе, по устано­вленному чину, в сан патриарха.

В страшное время Гермоген стал во главе рус­ской церкви. Буря восстаний и мятежей народных не утихла с гибелью Лжедимитрия. Поднимались име­нем царевича Димитрия новые и новые самозванцы. Воцарение Шуйского было не успокоением России, а только новым актом разжигающим смуту. Тяже­лое время было еще впереди и все предстояло пре­терпеть новому патриарху. Господь дал ему силы па новый подвиг, и Гермоген на своих плечах спас Русь, православие, царей русских, отчизну пашу и вывел ее к свету и счастью.

>Царь Василий Иванович Шуйский

Избрание Шуйского совершилось партиею бояр, его сторонников, притом он царскую власть ограни­чивал боярскою думою; народ признать этого не хотел и видел в нем полуцаря. Невзрачный, су­туловатый старик с подслеповатыми глазами, уже внешностью своей был никому не по душе. Его же хитрость и лукавство, обнаруживавшиеся в истории царевича Димитрия, когда он, то всенародно клялся при Годунове, что сам видел в Угличе убиенного царевича, то клялся потом самозванцу, как истин­ному Димитрию, то прославлял мученика-царевича и перенес мощи его в Москву, окончательно подор­вали нравственный авторитет полуцаря в глазах народа.

Не успел еще Шуйский вступить в управление государством, как уже разнеслась весть о спасении первого самозванца. В самой Москве начались вол­нения народа; чернь, волнуемая разными темными слу­хами, толпами носилась по улицам и площадям, производя беспорядки и бесчинства.

В прочих городах также было беспокойно. В Украине явился некий беглый холоп по имени Иван Болотников, он собрал около себя толпы беглых, гулящих людей, холопов и разных преступников. Объявился среди мятежников и самозванец, некто Лже-ІІетр, именовавший себя сыном, никогда небы­вавшим, царя Феодора.

Восстание быстро росло и переносилось из края в край, и в октябре 1606 года мятежники пододви­нулись к самой Москве. Приход мятежников к самой столице поставил Василия Шуйского в крайне тяжелое положение, он не знал что предпринять, так как не имел поддержки в широких слоях русского общества.

В эту-то роковую минуту великую силу и твер­дое мужество обнаружил святейший патриарх Гер­моген. Он отлично понимал, что враги спокой­ствия и царя сильны не правдою и даже не уверен­ностью в спасении от смерти Лжедимитрия, а главным образом греховною, нравственною и политическою развращенностью, объявшим народ русский, и прежде всего направил мысль и сознание народное на пока­яние перед Богом. Раздался бодрый голос патриарха в смятенной и беспомощной Москве: весь народ мо­сковский с 14 октября в течение трех дней по при­зыву патриарха должен был поститься и молиться, чтобы простил Милостивый Господь грехи всенарод­ные и чтобы даровал Земле Русской небесную по­мощь и защиту. Смирился народ, смирились сердца, проснулась любовь к царю и родине и все клялись дать отпор врагам порядка и законности.

Гермоген осенил крестом, окропил святою во­дой, собравшихся московских людей и напутствовал молитвами и благословениями ратный строй; в то же время разослал по другим городам русским по­слания, в которых призывал всех постоять за веру, отечество и царя православного. На призыв патриарха отовсюду потянулись воины-добровольцы спасать престольный город, и эта сила оттеснила полчища мятежников от Москвы и других горо­дов. Желая еще более подействовать на народ, патриарх собрал его в Успенский собор (20 февр. 1607 г.). Здесь толпы народа слушали за моле­бном от патриарха Гермогена, а также и слепца патриарха Иова, нарочно для этого вызванного, разрешение от содеянных грехов и преступлений. Па­триархи именем Бога прощали народу прежние его вины в надежде впредь сохранять ненарушимо мир, безмятежие царства и верность законному царю. Это торжество, устроенное Гермогеном, произвело сильное впечатление на народ, что выразилось покаянными вздохами, восклицаниями и обильными слезами. Нрав­ственное влияние Гермогена на народ возрастало, он теперь стоял выше всех на Руси.

Печать патриарха Иова

Умиротворенные Гермогеном Москва и москвичи стали успокаиваться, как происками мятежников и врагов России появился новый второй Лжедимитрий, именем которого действовали шайки Болотникова. Новый самозванец явился на Руси, как бич Бо­жий. По свидетельству современников он был не­сравненно хуже первого, – «человек без веры и без совести, чудовище, составленное из престу­плений».

1-го июля 1608 года самозванец остановился в 12 верстах от Москвы в селе Тушине. Здесь он устроил временную столицу, отсюда он желал до­быть всю Москву и с нею Россию. Сборное полчище злодея, расположившись в Тушине, предавалось пья­ной, развратной и разбойной жизни. Шайки поляков и казаков разбойничали по окрестностям, творили всякие бесчинства. Тушино стало ужасным гнездом разбойников.

Патриарх Гермоген глубоко скорбел и обра­тился к царю Василию Ивановичу с трогатель­ною речью, в которой умолял его, чтобы он, возложив надежду на Бога и призвав на по­мощь Пресвятую Богородицу и Московских угодни­ков, сам повел войска против врагов. Борьба продолжалась с переменным счастьем: Москвы не отдали самозванцу, но и его не прогнали из Тушина. Сюда приехала Марина, признала злодея своим му­жем, и еë духовник, иезуит, тайно повенчал их. Здесь второго Лжедимитрия окружили ревнители рим­ской веры и составили инструкцию, как царствовать и как ввести унию в России. Инструкция эта, в виду прежней неудачи, постигшей первого самозванца, советовала действовать с крайней осторожностью и осмотрительностью, а для насаждения унии в Москве указывала следующие средства: а) еретикам (т. е. протестантам), врагам унии, запретить въезд в государство; б) монахов из Константинополя, нахо­дящихся в России, выгнать; в) с осторожностью вы­бирать людей, с которыми вести речь об унии: потому что преждевременное разглашение об этом и теперь повредило бы; г) государю держать при себе не­большое число католического духовенства и письма, относящиеся к этому делу, писать, отсылать и принимать, особенно из Рима, как можно осторожнее; д) самому государю заговаривать об унии редко и осторожно, чтобы не от него началось дело, а пусть сами русские первые предложат о некоторых важ­ных предметах веры, требующих преобразования, и тем проложат путь к унии; е) издать закон, чтобы в церкви русской все подведено было под правило соборов и отцов греческих и поручить исполнение закона людям благонадежным, привер­женцам унии: возникнут споры, дойдут до госу­даря, он назначит собор, а там можно будет приступить и к унии; ж) раздавать должности лю­дям, расположенным к унии; особенно высшее ду­ховенство должно быть за унию, а это в руках его царского величества; 3) намекнуть черному духовен­ству о льготах, белому о наградах, народу о сво­боде, всем о рабстве греков; и) учредить семина­рии, для чего призвать из-за границы людей ученых, хотя светских; и) отправлять молодых людей для обучения в Вильну, или лучше туда, где нет отще­пенцев, в Италию, в Рим; к) позволить москви­тянам присутствовать при нашем богослужении; л) хорошо, если б поляки набрали здесь молодых людей и отдали их в Польше учиться к отцам иезуитам; м) хорошо, если б у царицы между свя­щенниками были один или два униата, которые бы отправляли службу по обряду русскому и беседовали с русскими; н) для царицы и живущих здесь по­ляков построить костел или монастырь католический и проч.

Вот какая опасность грозила России и всему рус­скому народу. Только один Гермоген понимал это и проявлял кипучую деятельность; он назначал по всем церквам моления о даровании победы над мятежниками; он предавал анафеме главных зло­деев; он собирал пожертвования на защиту Мо­сквы, рассылал во все концы грамоты духовенству и народу собирать ратников, снаряжать их и при­сылать в Москву, обязывал монастыри присылать жизненные припасы.

А между тем монастыри-то и привлекали глав­ное внимание поляков и мятежников, которые рас­считывали в них поживиться всяким добром. Многие монастыри были разорены, среди них под­верглись осаде и Троице-Сергиевская Лавра. Около стен Лавры поляки, под предводительством иску­сных своих полководцев Сапеги и Лисовского, 16 месяцев вели правильную осаду, но видимо Пре­подобный Сергий охранял свою обитель: поляки не могли одолеть ее и позорно должны были удалиться от стен монастыря.

Троицкая лавра

Не смотря на такое радостное событие в это смут­ное время, положение Шуйского было самое отчаянное. Еще во время осады Троицкой Лавры буйные москвичи желали низложить царя. С этой целью они 17 февраля 1609 года явились в Успенский собор во время бо­гослужения и требовали, чтобы патриарх шел с ними на Лобное место, на Красную площадь, где была собрана большая толпа крамольников, и осудил там перед народом царя.

Гермоген протестовал, но злодеи силою повлекли его с собою на площадь, оскорбляли, толкали, бро­сали в него песком, трясли его за грудь... Гермо­ген явился перед народом, в громовой своей речи обличил насильников и опроверг все их напраслины, возводимые па несчастного царя. В конце своей речи патриарх говорил всенародно мятежникам: «Вы восстаете на Бога и против всего народа христианского; вы хотите веру святую обесчестить, царству и людям беду великую сделать... Наперед в такой вражде вашей к нам не обра­щайтесь, потому что совет ваш – вражда на Бога и погибель царству». После своей речи Гермоген спокойно пошел обратно в Кремль, разъяренные мятежники не смели тронуть его. Зато народ, успо­коенный святителем, примирился с своим царем.

Отстоявши царя, патриарх неутомимо действовал для умиротворения отечества. С опасностью для своей жизни он являлся на площадях, среди бунтующей толпы, усмирял шумные сборища, унимал заговоры, а что всего важнее, писал грамоты к русскому на­роду, в которых со всею силою наболевшего сердца просил всех опомниться, отстать от измены и сжалиться над погибающей родиной. «Бывшим пра­вославным христианам, а теперь и не ведаю как назвать вас!» – так начинается одна из грамот. «Не достает мне слов, душа болит, болит сердце, вся внутренняя моя расторгаются, все составы мои содрогаются. Плачу и с рыданием вопию: помилуйте, пощадите свои души и души родителей ваших! Оста­новитесь, вразумитесь и возвратитесь. Вспомните, на кого вы поднимаете оружие: на Бога, создавшего вас, на братьев своих, – отечество свое разоряете!» ..."О таких делах, как ваши, уши паши ранее не слы­хали, и в летописях мы не читывали. Кто не уди­вится вам и кто не восплачется! Пишу это к тем, которые забыли смертный час, страшный суд Христов, преступив крестное целование, изменили те­перь царю, земле родной, родителям и всем ближ­ним своим, а особенно Господу Богу».

Пламенная, патриотическая деятельность патриарха приносила спасительные плоды. Грамоты его распро­странялись по всей земле и находили себе подража­телей в лице иерархов, как, например, епископы Ефрем Казанский, Феоктист Тверской, Галактион и Герасим Суздальские, Сергий Смоленский, Геннадий Псковский, Исидор Новгородский, Филарет Ростов­ский и др. самоотверженно выступали пред мятеж­ным движением и многие из них положили жизнь свою за царя, родину или умерли изгнан­никами.

Откликнулись силы народные на грамоты патриарха, стало составляться ополчение народное, отозвались один за другим разные города. К великому сча­стью, нашелся и доблестный вождь для этих опол­чений: известный герой и любимец народа М. В. Скопин-ІІІуйский, храбрый и мудрый 22-летний юноша. Одерживая победу за победой над поляками и мя­тежниками, Скопин подвигался к Москве. Тушин­ский вор побоялся вступить в открытую с ним борьбу, бежал в Калугу и гнездо разбойников рассеялось. 12 марта 1610 г. Михаил Васильевич торжественно вошел в Москву, с радостью встре­чаемый всем народом...

Но недолго торжествовала Москва: всеми бывшими смутами воспользовался польский король Сигизмунд и начал со своими войсками правильную осаду рус­ского города Смоленска, оплота России на тогдашней западной границе. Скопин-Шуйский, отдохнувший в Москве, хотел идти на выручку Смоленска, – как вдруг, отравленный на боярском крестильном пиру, 23 апреля умер. Весть о его смерти поразила всех русских людей. Молва народная в смерти своего любимца обвиняла царя Василия и брата его Дмитрия, который был послан против поляков и разбит при Клушине их гетманом Жолкевским. На этот раз никакие силы не могли спасти и отстоять Васи­лия Шуйского. Сколько ни ратовал за него Гермо­ген, сколько ни старался защитить безвольного царя – ничто не помогло.

Князь М. В. Скопин-Шуйский

19 июня низвергнутый Василий Шуйский, вместе со своей женой, был насильственно пострижен в монашество и заключен в келье Чудова монастыря.

Настала страшная пора для России, безгосударственное время, названное междуцарствием. Не на­прасно патриарх Гермоген старался предотвратить это несчастье. Враги как внешние, так и внутрен­ние, ободренные смертью Скопина-Шуйского и низло­жением царя, быстро перешли в наступление. Ко­роль Сигизмунд послал на Москву сильный отряд войска, под начальством гетмана Жолкевского, ко­торый, стоя с войском в Можайске, настоятельно требовал признать царем русским польского коро­левича Владислава и прислал самый договор, за­ключенный по этому предмету Сигизмундом с Михаи­лом Салтыковым и другими русскими послами, при­ходившими под Смоленск из Тушина. Первый боярин князь Мстиславский и другие бояре согласи­лись избрать Владислава и объявили об этом все­народно, но патриарх сильно противился, настаивая, чтобы избран был православный царь и из рус­ских, указывал на Михаила Феодоровича Романова, сына митрополита Филарета и на князя Василия Го­лицына.

Сам Филарет выезжал на лобное место и го­ворил народу: «Не прельщайтесь, мне самому подлинно известно королевское злое умышленье над Москов­ским Государством: хочет он им с сыном завладеть, и нашу истинную христианскую веру разо­рить, а свою латинскую утвердить». С своей стороны патриарх горячо уговаривал бояр не обольщаться обещаниями поляков и говорил им: «Что же ныне чаете вы от поляков? Токмо конечного разорения царству и вере православной?» Но голос патриарха был не услышан; решено было призвать на царство Владислава для спасения России от воров и мятежни­ков. Тогда Гермоген вынужден был согласиться на такой выбор, но с тем непременным условием: «Если королевич оставит веру латинскую и примет веру греческую, да будет тако, и мы на сие подаем свое благословение. Иначе же мы сие избрание вам не позволяем, и вы не точию благословение, а и клятву от нас будете носить». Бояре должны были согласиться с патриархом и в договоре главным пунктом поставить крещение Владислава в веру греческую и неприкосновенность православной веры в России. По настоянию Гермогена выбраны были до­стойные послы «разумные и крепкие, чтобы впрямь стояли за веру христианскую». Избраны были, дей­ствительно, надежные люди, отличавшиеся религиозно­стью и патриотизмом: Филарет – митрополит Ростов­ский, известный Авраамий Палицын и др. Им была дана точная инструкция как действовать при заклю­чении условий о вступлении в цари королевича. Гер­моген, напутствуя послов, убеждал твердо отстаи­вать все оговоренное в условии, «Даже до смерти не щадите живота своего. Бог с вами и Пресвятая Богородица и великие чудотворцы, иже в России просиявшие, наши заступники и хранители!» говорил патриарх.

Лишь только посольство успело доехать до Смоленска, как Жолкевский, стоявший уже около Москвы, стал требовать впустить поляков в столицу и поместиться на первый раз в Девичий монастырь. Бояре готовы были удовлетворить его желание, но патриарх восстал против такого поступка. Он говорил им, что неприлично выгонять из монастыря ради поля­ков монахинь и вообще не должно раньше времени пускать их в Москву. По поводу этих перегово­ров патриарх звал на совещание бояр, но они видимо уклонялись, тогда Гермоген силою потребо­вал, чтобы они пришли; если не пойдут, то он сам пойдет к ним и не один, но со всем на­родом, который восстанет против святотатцев и предателей. Бояре согласились; патриарх заклинал их великими прещениями не впускать поляков в Москву. При этом патриарху пришлось много выслу­шать грубых и дерзких речей от бояр, он все геройски перенес и в конце концов бояре видимо с ним согласились. А несколько дней спустя, 20 сен­тября, ночью тайно поляки были пущены в Москву и жители увидали себя, как бы пленниками королев­ских войск. Все предвиденные опасения патриарха оправдались. Многие стали понимать, какая опасность грозит всему русскому народу и их православной вере и тогда-то начали пробуждаться в испорчен­ных русских сердцах родные патриотические чув­ства. Поляки, находящиеся в Москве, страшно бес­чинствовали над религиозными чувствами русских. Начали разноситься по Москве слухи, что там по­ляк выстрелил в икону Пресвятой Богородицы, там другой насильно увел девушку из семьи; враги отнимали жен от мужей, дочерей от родителей, брали у русских все, что хотели и начали иновер­ные многие насильства и позоры чинить. Из областей тоже неслись стоны и жалобы на притеснения от ля­хов: они грабили уезды, опустошали целые города, мучили, жгли, били и убивали русских.

Но бояре, сидевшие в Думе, и не думали спасать отечество, они помышляли о своих животишках, вся­чески заискивали перед Жолкевским и льстили ему, тем более перед Сигизмундом, а некоторые из бояр, как Михайло Салтыков и Андронов на всю Москву кричали о провозглашении царем России Си­гизмунда.

Панагия патриарха Гермогена. Внешняя сторона.

(Воспроизводится впервые).

Панагия Гермогена³. Внутренняя сторона. (Воспроизводится впервые).

В это время взоры всех, желавших спасения России, устремились на патриарха, непоколебимого и доблестного защитника веры и родины. «Люди москов­ские, видя над собою такое зло от польских и литовских людей и неправдование королево, все возстенавше от горести сердца и, плачущись неутешно, приходили к святейшему Гермогену патриарху и припадаху пред ним с великим плачем и рыданием, поведающе свою погибель», говорит летопись. И действительно, Гермоген один восстал на самоотверженный и мученический подвиг – спасения погибавшей веры и отечества. Поляки с самых первых дней своего владычества в Москве не могли не за­метить в личности патриарха великой и опасной против них силы; они знали о великом его зна­чении в отечестве, об уважении к нему всего народа и боялись расправиться с святителем сразу насилием. Жолкевский и другие влиятельные ляхи сочли за нужное обращаться с ним вежливо, заискивающе, намере­ваясь обольстить его и склонить на свою сторону. Но все их старания не увенчались успехом. «Упор­ствует в зложелательстве к нам только один осмидесятилетний патриарх; но и его уже хладное, загрубелое сердце смягчается приветливостью нашею», писали поляки. Глубоко ошиблись враги в своих расчётах: старец безгранично и пламенно любил родину, никакие силы не могли его заставить отсту­пить от раз намеченной цели. Гермоген настой­чиво требовал от поляков удалиться из Москвы, не доводить народ до возмущения, но требования его не подействовали, враги думали завладеть всей Россией.

Когда же окончательно выяснилось для Жолкевского, что Сигизмунд не отпустит Владислава и сам желает царствовать в Москве, то Жолкевский поспе­шил отдать начальство над польскими войсками в Москве своему помощнику пану Гонсевскому.

При нем сразу изменились отношения поляков к русским. Гонсевский лишил значения боярскую думу, враждебно относился к патриарху, предпочте­ние давал людям, находящимся на стороне поляков, дурно обращался с москвичами. В виду этого, чуткий ко всему патриарх, начинал уже говорить в кругу близких ему людей, что разрешит всех от при­сяги Владиславу, если он не примет православия, и не потерпит самого Сигизмунда на престоле. Бу­дучи, как говорит летопись, един и уединен, но зная, что иному некому пособить в слове и деле, Гермоген ждал только, чтобы поляки открыто по­казали себя, готовый мужественно и громко поднять против них свой голос.

Слух об этом разными путями распространился среди русских – чутких людей.

10-го ноября подосланы были к патриарху русские изменники Салтыков и Андронов, которые дерзко требовали от него заставить народ присягать королю Сигизмунду. Святитель не обратил внимания на их угрозы и требования, а изобличил их в измене родине и просил оставить начатое ими дело. Тогда все бояре, во главе с представителем боярской думы Мстиславским, пришли к патриарху, имея в ру­ках уже изготовленную грамоту на подданство Си­гизмунду всей России, подписанную думными боярами. Они требовали у патриарха и его подписи. Но великий

старец, прочитав ее, сказал, «я сам буду писать к королю, но не о том и не так. Если король от­даст своего сына на Московское Государство и в православную греческую вру и если людей литовских всех выведет вон из Москвы, тогда я и сам к такой грамоте руку свою приложу и всех вас на сие благословлю. А вот таких грамот и я не подпишу и вам не повелеваю». После того бояре тре­бовали, хотя бы Гермоген приостановил ополчение, уже начавшееся собираться во многих городах про­тив поляков. Патриарх на это ответил: «Если королевич примет единую с нами веру, то всем повелю быть ему в послушании; а если он воца­рится, да веры не примет и людей польских из Москвы не выведет, то я и тех которые ему уже и крест целовали, благословлю идти под Москву и страдать за веру даже до смерти». Бояре вышли из себя; особенно Салтыков стал браниться, злословить, даже выхватил нож из-за пояса и замахнулся на патриарха. На это святитель ответил: «Не боюсь я твоего ножа, против него у меня есть сила святого креста, ты же будь проклят от нашего сми­рения в сей век и будущий!» Опасаясь влияния па­триарха на народ, изменник испросил прощения у первосвятителя церкви. В тот же день патриарх перешёл от слова к делу и в начале декабря собрал московских гостей (богатых купцов) и другой торговый люд по посадским сотням в Успенский собор и прямо объяснил им ужасное положение дел, решительно запретив присягать ко­ролю, и москвичи по его слову отказались целовать крест Сигизмунду.

Московский Успенский Собор

Когда же смерть второго самозванца освободила русских людей от гнетущего их страха, патриарх пошел далее в борьбе с поляками: он стал рас­сыпать по городам свои грамоты, призывая народ ополчиться на поляков. В грамотах Гермоген объяснял королевскую измену, разрешал народ от данной присяги на верность Владиславу, убе­ждал жителей городов, чтобы они, не мешкая, собрались со всеми городами, шли вооруженными ополчениями к Москве на литовских людей. Гонцы от патриарха скакали с этими грамотами по горо­дам разных областей и в Новгород, и в Казань, и в Псков, Нижний, Вологду, и др. города. Так напр. нижегородцы сообщали в Вологду: «27 генваря писали к нам из Рязани воевода Прокопий Ляпу­нов и дворяне и всякие люди Рязанской области, что они, по благословению святейшего Гермогена, патриарха Московского, собравшись со всеми северскими и ук­раинскими городами, с Калугою, идут на польских и литовских людей к Москве, и нам бы также идти... И мы, по благословению и приказу святейшего Гермогена, собравшись со всеми людьми из Нижнего и с окольными людьми, идем к Москве, а с нами многие ратные люди разных и окольных и низовых городов».

Вследствие этого временное правительство не оста­новилось перед насилием над доблестным святи­телем: чтобы прервать дальнейшие его сношения с городами: «У него дьяки, подьячие и всякие дворовые люди были пойманы, а двор его весь разграблен». Патриарха стали держать, аки птицу в заклепе, под бдительным надзором. Но приверженцы его опове­стили города об этом утеснении и гонении на пер­восвятителя. Это еще больше придало значения при­зывным грамотам патриарха, будило патриотиче­ские чувства и стремления вырвать Москву из рук поляков.

Прокопий Ляпунов послал грамоту к боярам о патриархе, о мирском гонении и тесноте. Слова его подействовали на московских правителей: «С тех пор патриарху учало быть повольнее, и дворовых людей ему немногих отдали», говорит летопись. Всё-таки полной свободы патриарх не получил: его держали в Кремле под бдительным над­зором.

Сильно было влияние патриарха и под Смолен­ском, когда туда пришла грамота боярская из Мо­сквы к русским послам с приказом поступать им во всем по воле Сигизмунда, митрополит Фи­ларет сказал: «Таким грамотам по совести по­виноваться нельзя: писаны они без воли патриарха», а князь Голицын заявил, что, „когда мы стали без государя, патриарх у нас человек началь­ный, и без него в таком важном деле решать не подобает». Бояре, находившиеся в посольстве под Смоленском, в грамоте своей писали в Мо­скву, чтобы не надеялись, что королевич воцарится в Москве, но что поляки выведут из России лучших людей, опустошат ее и завладеют ею. „Ради Бога положите крепкий совет между собою. Разо­шлите списки с нашей грамоты и в Новгород, и в Вологду, и в Нежин и свой совет напишите, чтобы всем было ведомо про то, чтобы всею землею сообща стать за православную веру, покамест мы еще свободны, а не в работе, и не разведены в плен. Грамота эта во многих списках была разо­слана из Москвы по городам и к ней была при­ложена грамота московская в духе патриарха Гер­могена. В ней говорилось: «Здесь (в Москве) корень нашего царства, здесь знамя отечества, образ Бо­жией Матери, Заступницы христианской, которую еван­гелист Лука написал. Здесь великие святители и хранители: Петр, Алексий и Иона чудотворцы... Та­кие грамоты рассыпались по городам, и стали устраи­ваться ополчения против поляков. Такое единодуш­ное восстание русских сильно смутило бояр-изменников и поляков, которые думали, что стоит только развратить бояр и Россия в их руках, но они упустили из виду простой русский народ и свя­тую православную веру народную – две могуществен­ные силы, с которыми трудно кому-либо справиться. Всполошившись, поляки пришли к Гермогену с тем же Салтыковым и паном Гонсевским. «Это ты писал грамоты –говорил Салтыков патриарху – всем людям ополчаться и идти к Москве, теперь напиши, чтоб не ходили».

«Напишу,– отвечал патриарх,– чтоб возврати­лись, если ты и все находящиеся с тобою изменники и королевские люди выйдете вон из Москвы; если же не выйдете, то благословляю всех довести нача­тое дело до конца; ибо вижу попрание истинной веры от еретиков и от вас, изменников, и разорение святых Божиих церквей, и не могу более слышать пения латинского в Москве».

После этих слов Гонсевский стал кричать на патриарха: «Ты, Гермоген, главный заводчик опол­чения. Тебе даром это не пройдет, и сан твой не охранит тебя»... Патриарх устремил на него свер­кающий взор свой, и подняв руку, произнес: ты, гор­дый пан, выслушай слово старца, когда страх ско­вывает уста наших лучших и сильных людей; наша Русь святая была свободна и могущественна, пока вы не протянули к ней алчные руки ваши. Обманом, насилием и лестью захватили теперь вы Русь, невзирая на проклятия миллионов русских людей. Ложь, хитрость, измена – вот орудия ваши. Но близок день, когда придется вам собрать кро­вавую жатву с посеянных вами семян. Прямо и открыто противлюсь я вашему государству; я разре­шаю всех от данной королевичу присяги, и пока язык мой слушается меня, я буду взывать к сы­нам Руси православной, буду призывать их на бой за веру, престол и отечество, и буду благословлять тех, кто жизнь свою на брани положит. А сам я не боюсь угроз ваших; ты обещаешь мне смерть; но через нее я чаю получить венец мученический и жизнь вечную. Ты умертвишь это дряхлое тело; но Сам Господь примет душу мою, и к стопам Его сложу я свой пастырский посох, не преставая умолять, да ниспошлет Он свою небесную помощь на защиту Руси святой». Посрамленные злодеи, видя твердость Гермогена и готовность пострадать за веру и отечество, стали держать его под стражей. Неза­метно подходили к Москве небольшие отряды опол­ченцев и тайно вступали в еë слободы, в Земля­ной город и даже в Белый город. Прибыл сюда из Суздаля и князь Дмитрий Михайлович Пожар­ский. Поляки расставили везде караулы, обходили Москву патрулями, втаскивали на стены Китай-го­рода и Кремля пушки.

Наступило вербное Христово Воскресенье, 17 марта 1611 года; враги выпустили Гермогена из под стражи, чтоб он совершил обычное-торжественное шествие на осляти; по площадям стояли поляки и немцы, пехота и конница, с обнаженными саблями и пушками, но православных никого не было: распро­странился слух, что Салтыков и ляхи хотят во время хода избить безоружный русский народ, вместе с патриархом. Действительно, во вторник на страст­ной неделе произошло столкновение польских войск с жителями Москвы; началась ужасная резня, про­должавшаяся два дня, и ляхи, не имея возможности одолеть русских, зажгли Москву, выжгли ее окон­чательно, кроме Кремля и Китай-города, и несчаст­ные жители бежали вон из столицы. Так встре­тила Москва великий день святой Пасхи 1611 года. Королевские войска и русские воры с торжеством возвратились в Кремль, свергли Гермогена с патриар­шего престола и заключили его в Чудовом монастыре в мрачную келью, окружив свирепою, вражескою стра­жею. В понедельник на святой русское ополчение из городов подошло к Москве в количестве 100,000 человек, а 1-го апреля приблизились к стенам Белого города и с этих пор начались ежедневные стычки русских с поляками. Неприятели, осажден­ные в Кремле и Китай-городе, находились в край­ней опасности, число их уменьшалось, за неимением хлеба принуждены были питаться нечистыми живот­ными. Салтыков и Гопсевский не раз присылали и сами приходили к патриарху Гермогену и говорили: «Вели ратным людям, стоящим под Москвою, идти прочь, а если не послушаешь нас, мы велим уморить тебя злою смертью Святитель отвечал: „Что вы мне угрожаете? Боюсь одного Бога. Если все вы, литовские люди, пойдете из Московского госу­дарства, я благословляю русское ополчение идти от Москвы; но если останетесь здесь, я благословляю всех стоять против вас и помереть за православ­ную веру. Но видно мера суда Божия над русскою землею еще не кончилась: между воеводами, стояв­шими во главе ополчений, начались несогласия и раздоры, лучший из них Прокопий Ляпунов был изменнически убит казаками. Сила русская расстрои­лась, ополчение распалось и стало отодвигаться от Москвы; врагов, как на грех, стало появляться больше. Кроме поляков, неистовавших на развали­нах Москвы, шведы захватили Новгородскую страну и навязывали на русский престол в цари одного из сыновей своего короля Карла IX; в Псковской области появился новый самозванец какой-то вор Сидорка; атаман казаков Заруцкий объявил ца­рем России малолетнего сына Марины Мнишек – жены двух самозванцев. К счастью для русских, в это тяжелое лихолетье, жив был патриарх Гер­моген, он томился в заключении, не мог сноситься с верными сынами России, но, по выражению историка, „и в темной келье он сиял, как лучезарное светило, готовое угаснуть, воспламенив жизнь в отече­стве и ревность к великому делу». В ту пору в Москву прибыли из Нижнего Новгорода два посла, родом свияжцы; они каким-то образом проникли к Гермогену, томившемуся в заключении. Это сви­дание имело великие последствия для общего русского дела. Святитель через этих посланцев, постарался воодушевить нижегородцев, послав им грамоту⁴, в ней он поднимал жителей Нижегородского края на спасение России, велит им всюду писать и в другие города послать неустрашимых послов, чтобы они от патриаршего имени всех одушевляли, собирали и поднимали ополчения. Он наказывает: «Пишите в Казань к Ефрему, да и в Вологду пишите, и к Рязанскому владыке, да и во все города пишите, везде говорите моим именем, моим словом: всем вам от меня благословение и разрешение в сем веке и в будущем! Стойте же за веру неподвижно; а я за вас Бога молю!» Это была последняя грамота, последнее распоряжение святителя. Слова великого Гермогена проникли в сердца русских людей, передавались из уст в уста и отозвались во всех городах русских чрез его учеников и ставленников – настоятеля Сергиевской обители преп. Дионисия и келаря Авраамия Палицына. Поднялись отовсюду дружины народные, но первенство и главенство принадлежит Нижнему Новгороду, где незабвенные Минин и кн. Пожарский выступили исполнителями воли и желаний непоколебимого патриарха Гермогена.

Вначале 1612 года весть о новом ополчении сильно смутила поляков: они предчувствовали ко­нец своим злодействам и в последний раз при­нялись за святейшего узника. Они приказывали Гермогену остановить нижегородцев: «Отпиши Пожар­скому и всему Нижнему-Новгороду, чтобы не ходили к Москве». Патриарх обратился в сторону, откуда шли к Москве защитники отечества, протянул руки и торжественно произнес: «Да будет над ними милость Божия и мое благословение! На вас же, из­менников, да изльется гнев Господень!»

Место заключения патриарха Гермогена в подземелье Чудова монастыря

Исступленные враги бросили старца в сырую тем­ницу и решили уморить голодною смертью. Так не­сколько недель промучился великий старец и 17 февраля 1612 года скончался в подземелье Чудова монастыря.

Угас великий светильник земли русской, но свя­тое патриотическое дело его окрепло и упрочилось. 22 октября 1612 года полки русские, под покровом Царицы Небесной, сопутствуемые иконою Казан­скою, вступили в Москву, очистили ее от врагов и взошли в родной для сердца каждого русского кафедральный собор Успенский. А 26 октября на Крас­ной площади у Лобного места сошлись два крестных хода; один с иконой Владимирской Богоматери вы­шел из Кремля, другой с иконой Казанской Божией Матери шел из сожженной Москвы. Встреча их произошла у Лобного места на Красной площади.

Ровно через год после мученической кончины великого страдальца Божия святителя Гермогена, 21 февраля 1613 года, в Москве, на Красной пло­щади, состоялся великий собор, где решилось вели­чайшее дело – избрание на царство юного Михаила Феодоровича Романова – единодушно избранного всем голосом народа Русской земли. Подвиг Гермогеновский завершился так желанным им и от Бога благословенным концом.

Имя Гермогена останется бессмертным в исто­рии России и русской церкви: он ревностно, муже­ственно и непоколебимо постоял за веру Православ­ную и землю Русскую, он спас их в самую кри­тическую минуту их жизни, когда им угрожала крайняя опасность попасть под власть Польши и иезуитов и потерять свою самобытность. Первосвяти­теля Гермогена высоко ценили и уважали современ­ные ему русские люди. Они видели в нем «мужа, зело премудростью украшена, и в книжном учении изящна, и в чистоте жития известна называли его «противу врагов крепким и непобедимым стоятелем, твердым адамантом и непоколебимым столпом, крепким поборником по православной истинной христианской вере», как и второго вели­кого Златоуста, исправляющего несомненно, без всякого страха, слова Христовы, истины обличителя на предателей и разорителей христианской веры».

Через сорок лет, после смерти праведно и му­ченически скончавшегося святителя Гермогена, в феврале 1652 года, по желанию царя Алексея Михай­ловича, тело его перенесено было в Московский Успенский собор из подземелья Чудова монастыря; его останки в распавшемся гробе, по раскрытии мо­гилы, оказались нетленными, вследствие чего не были опущены в вырытую уже могилу, а были в новом гробе поставлены сверх пола Успенского собора под каменным надгробием. В 1812 году французы, отыскивая сокровища, святотатственно выбросили тело святителя из гробницы; по выход неприятелей из Москвы, мощи Гермогена найдены на соборном полу нетленными; когда, к коронованию Императора Але­ксандра III реставрировался собор, сорвался со стены камень, пробил каменное надгробие и самый гроб, в котором открылись нетленные мощи. Около юго-западного угла Успенского собора, подле медного шатра ризы Господней, богомольцы видят теперь гробницу святителя Божия. Здесь совершались и со­вершаются чудотворения. Одна помещица Воронежской губернии, получив, по молитвенному предстательству патриарха Гермогена, исцеление от тяжкой болезни, поставила над его гробницей образ тезоименного ему святого с лампадой, что отличает от других эту патриаршую могилу. После совершения панахиды у гроба патриарха Гермогена в 1903 году почувство­вала облегчение от болезни Московская мещанка девица М. С. Павлова. На днях дочь мещанина Ва­лентина Малышева, проживающая в Москве с ро­дителями на Зацепе, заболела в тяжелой форме горлом, причем ей грозила опасность задуше­ния. Приглашенный врач признал необходимость операции. Родители не пожелали делать операцию, а мать больной поспешила в Успенский собор, где просила отслужить панихиду у гробницы святителя Гермогена. Во время совершения богослужения больная почувствовала сразу облегчение, а когда мать по воз­вращении из собора помазала горло больной маслом из лампады, громадный нарыв прорвался, и к утру следующего дня девочка совершенно выздо­ровела. Обрадованная мать поспешила на другой день в собор, отслужила панахиду по па­триархе и благодарственный молебен и заявила о случившемся причту собора. Были затребованы све­дения о болезни Малышевой у лечившего ее врача, допрошены свидетели и исцеление было устано­влено документальными данными и записано в осо­бую книгу.

Владимирская икона Божией Матери

15 марта прошлого года сестра одного иеромонаха Чудова монастыря известила его, что сыновья еë обучающиеся во Владимирской духовной семинарии, не были замешаны в бывших там беспорядках, благодаря молитвенному предстательству святителя Гермогена. Так как в это время, скорбя об участи своих детей, она видела сон, будто находится в каком-то соборе за молебном святителю Гер­могену, которого раньше совершенно не знала. В своем письме просит иеромонаха отыскать этого свя­того, поставить ему свечку и отслужить молебен.

В чиновник Московского Успенского собора Гермоген назван новым исповедником: «После Фо­мины недели с понедельника на вторник Государь патриарх поет панахиду большую с митрополитами и со всеми черными властьми по новом исповеднике по Ермогене (137 году)⁵. А в книге содержащей в себе собрание всех Российских святых чудо­творцев и кийждо от них в коем граде, или монастыре, или пустыни и весе поживе и где свя­тые их мощи погребены суть и проч. святейший патриарх Гермоген на ряду с другими святыми царствующего града Москвы назван святым⁶.

Примечательно, что через триста лет, в на­стоящее время, в эпоху новых смут и волнений на русской земле, воскрес необыкновенно ярко в памяти народной образ великого святителя, и потя­нулись вереницы православных людей в Успенский собор к гробнице патриарха и Чудов монастырь к месту его заключения, ища помощи и ответа на современные вопросы у страдальца за отечество. Не оставляет без помощи святитель притекающих к нему и своими чудотворениями вновь властно подтверждает свои заветы, данные триста лет тому назад.

Вечная слава да будет великому печальнику за Русь и Православие святейшему патриарху Гермогену...

Диак. В. Соколов.