Избранные слова

Приближается праздник Христова Рождества: доброе, ласковое чувство подбирается к сердцу христианина; оно исполняется благодарностью к нашему Господу и Спасителю, грядущему на землю родиться от Пречистой Девы и восприять нашу нищету и гонение от Ирода. Даже черствый человек смягчается душей при этих мыслях: и ему хочется быть добрым ко всем людям, живущим не только около нас, но и по всей вселенной. Отвечая на такое благое намерение Христова Церковь велит нам в сочельник праздника, тотчас же по пропетии тропаря и кондака Рождеству Христову, вознести братскую молитву с многолетиями о всех православных христианах, за все поместные церкви, разсеянные по вселенной, и прежде всего за их духовные главы, за Святейших Патриархов Православных – Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и иерусалимского.

Широким крестом осеняют себя православные христиане, когда раздаются в храме эти наименования священных апостольских кафедр, известных для всех предстоящих по разсказам иерусалимских богомольцев наших и по житиям святых угодников. Радостно бывает нам тогда чувствовать, что прямые преемники святых Златоуста, Афанасия, Мелетия и иакова, брата Господня, здравствуют и пребывают в духовном общении с нами, не взирая на отдаленность тех святых древних градов. Однако до нынешнего года к этому радостному чувству присоединялось и другое, глубоко скорбное, – о том, что наша-то Российская Церковь лишена всей священной красоты и, включая в свои недра паству в десять раз многочисленнейшую, нежели паствы всех четырех Святейших Патриархов Востока, вместе взятых, – она, наша родная народная Церковь, лишена такого высшего пастыря и отца, и лишение это продолжалось до настоящего года целых 217 лет!

Отчего это случилось? Кто виновник такого сиротства нашей Церкви? Враги наши, лихие немцы-лютеране, подчинившие своему влиянию императора Петра первого, и воспрепятствовавшие русским людям избрать себе Патриарха по кончине святейшего Адриана, преставившегося в 1700 году в глубокой скорби о том, как и прочие обычаи и законы церковные попирались в те печальные дни.

Но теперь тем печальным дням пришел по воле Божией радостный конец! С 5 ноября сего года окончилось вдовство нашей церкви Российской. Жребием Господним, принятым от чудотворной иконы рукою преподобного схимника, избран Всероссийский Святейший Патриарх Тихон, и 21 ноября посвящен в сей высокий сан двенадцатью архиереями в присутствии всего состава Освященного Российского Собора и жителей града в чудотворном храме Успения Пресвятые Богородицы.

Вот этою-то радостью я и хочу поделиться с тобою, возлюбленная о Господе паства Харьковская. «Внидите вси в радость Господа Своего» и скажите нашей церкви Российской словами пророка: «ктому не наречешися вдова». Окончилось порабощение Церкви нашей мирскими чиновниками: у нас есть Пастырь и Защитник, возвещающий волю Господню и судящий дела церковные не по немецкому Регламенту Петра Первого, а по правилам святых Апостол и Вселенских Соборов. Радуйся Святая Церковь! «Не бойся, ибо не будешь постыжена; не смущайся, ибо не будешь в поругании; ты забудешь посрамление юности твоей и не будешь больше вспоминать о безславии вдовства твоего» (Ис. 54, 4).

Ведь из всех стран, братие, из всех народов, только Россия была лишена верховного пастыря; только в ней нарушалось правило, данное св. апостолами: «епископам всякого народа иодобает знати первого в них и признавати, яко главу, и ничего, превышающего их власть, не творити без его разсуждения» (34-е правило) – To-же подтверждают правила Вселенских Соборов, Первого (6-е), Второго (2-ое), Четвертого (28), затем Антиохийского (9-е), Двукратного (15) и многия другия.

Великие беды обрушились на нашу церковную жизнь вместе с лишением ея верховного пастыря в 1721 году: начали ни во что вменять церковные уставы, сокращать божественную службу, забросили св. посты, священные монастыри, любимые народом, закрывали, уничтожили чуть-ли не четвертую часть приходов; не смели уже обличать блудников, безбожников и кощуников; стали вступать в браки с еретиками, пренебрегая Божиим за сие проклятием (72 прав. VI собора), и вообще вера и благочестие стали ослабевать с каждым поколением, пока не дошли до явного богохульства на собраниях и в газетах и, наконец, руками русских беззаконников начали разстреливать святые храмы и метать бомбы в древния святыни.

Но это еще не все. Оскудение православия в Русской земле по упразднении власти патриаршей сказалось еще в том, что тогда же прекратилось живое общение с православными церквами и иерархами прочих народов, вопреки слову Божественного Духа о том, что в Церкви нет различия между православными народами: «несть еллин, ни иудей, обрезание и необрезание, варвар и скиф, раб и свободь, но всяческая и во всех Христос» Так, братие: Христос во всех, не только в том смысле, что Он пребывает в каждом христианине, призывающим Его, но и в том, что полнота Христовой истины и благодати подается нам, когда соединяется вся Христова Церковь, все православное христианство в лице своих архипастырей, разсеянных по всему миру, когда то есть собирается Вселенский Собор. – Такой полноты церковной не могли видеть христиане, пока многолюднейшая Церковь Российская была лишена своего главы, и вот она постыдно отмалчивалась, когда собирались вкупе все православные церкви Востока 45 лет тому назад и когда, тому назад лет 13, созывал всех пастырей великий светильник веры и мудрости, недавно усопший Вселенский Патриарх иоаким III († 1912).

Ныне же, имея законную церковную власть, мы сможем открыть свои братские объятия ко всем православным христианам всего мира и призвать их на собор Вселенский для низложения всех новых джеучений и для торжественного утверждения православия и общения любви нашей.

Возблагодарим же, братие, Господа, Который в наши лукавые дни все-таки помог нам возвратить себе церковную славу, приставил главу к телу церковному, коему грозило постепенное омертвение. Дело это – дело милости Божией, даже чуда – Божия, ибо оно совершилось, не взирая на то, что вокруг нашего церковного собрания гремели раскаты враждебного для Церкви грома, и внутри церковной жизни исполнилось печальное предсказание Апостола: «и из вас самих возстанут люди, которые будут говорить превратное, дабы увлечь учеников за собою» (Деян.20:30). – Не смею от себя повторить дальнейших слов блаженного Апостола: «посему бодрствуйте, памятуя, что я три года день и ночь непрестанно со слезами учил каждого из вас». Но зато могу закончить сие послание следующим затем заключением Павла: «ныне предаю вас, братие, Богу и слову блогодати Его, могущему назидать вас более и дать вам наследие со всеми освященными» (20, 32).

Потщимся же, возлюбленные, быть достойными милости Божией, дарованной нашей Церкви через возглавление Ея Святейшим Патриархом и вознесем о нем молитву, чтобы Господь даровал Его святей Церкви своей в мире цела, честна, здрава, долгоденствующа, право правяща слово истины Божией.

Нередко случается, что при ответах на приветственные адреса виновник торжества ломает голову над тем, чтобы подобрать подходящий ответ и долгое время тщетно подыскивает материал для ожидаемой от него речи. Затрудняюсь и я в выборе темы для сего ответного послания на ваш адрес и священный дар, но затрудняюсь не потому, чтобы у меня не было чего сказать вам, а наоборот, не знаю на чем остановиться среди безчисленных воспоминаний, разнообразных волнующих меня чувств, новых и старых мыслей и советов, наперерыв переполняющих мою душу приобщением ея к вам. «Стану-ли исчислять их, но они многочисленнее песка» (Пс. 138, 18).

Когда меня спрашивали посторонние люди о моих педагогических приемах или когда начинали удивляться моему влиянию на студентов и их любви ко мне – я всегда испытывал безпокойные чувства и старался заговорить о чем-нибудь другом, но теперь пришел час открыть хотя отчасти завесу над этим Святое Святых моей жизни.

Мое учебное делание не было системой по строго определенным принципам, – это была самая внутренняя жизнь моя, это было самое дыхание моей духовной жизни; это не было просто человеческим добрым отношением, каковы взаимные отношения ближайших родственников, нет – это было мое хождение пред Богом, низведение и созерцание Его всесильной благодати, которая, конечно, и была действующей силой в том нравственном возрождении и одушевлении юношества, о котором вы упоминаете в своем прощальном слове. – Вот почему я, хотя и не свободный от греховного самолюбия и ненаучившийся полагать хранение устом моим, деятель, всегда смущался, когда при мне восхваляли мои яко-бы педагогические таланты. – Не знаю никаких своих талантов. Я только молился, только старался устранять от дела свою личную гордость, препятствующую Божественной благодати нисходить среди людей и в сердца людей. – Люди везде жаждут братской любви, но любовь бежит от них, когда они тщатся ее создать на человеческих основаниях, и вот взамен любви и доверия возникает или бешенная злоба неудовлетворенных и соревнующих самолюбий, или лживая угодливость и взаимная потачка страстям, лесть и общение в пороках. Но там, где наши отношения основываются на вере в благодать Божию и на устранении своей славы, там любовь Божия богатно изливается в сердца наши Духом Святым; а где любовь, там и взаимное доверие, там и свободное послушание, там общая готовность к подвигу, там и пробуждение любознательности и духовное красноречие. Все это испытал я и опытом собственной души своей и наблюдением за вашими молодыми жизнями. Объясните тайну, по которой родительница проникается горячей любовью к дитяти, лишь только ей поднесут его и скажут: это твое дитя. Нечто подобное совершалось и в моей душе, когда ежегодно в августе месяце ко мне являлись молодые люди с заявлением, что они хотят поступить в Академию. «Не знаю, как вы явились во чреве моем» говорила Соломия о сынах своих: «не я дала вам дыхание и жизнь; не мною образовался состав каждого» (2 Макк.7:22). Так и я не могу найти естественной причинности своей любви к ученикам; но как Бог сочетавает законами природы естественную жизнь дитяти с матерью, так законами благодати Он сочетавал мою жизнь с жизнию моих питомцев. Душа моя не отрывалась от них, и как часто мог я говорить вам подобно Елисею к Гиезию, желавшему скрыть от него свой поступок: «разве сердце мое не сопутствовало тебе» (4Цар. 5, 26).

Любя вас необычною человеческою привязанностью, но прозирая каждого из вас в его борьбе с грехом и порождаемыми грехом сомнениями, в его постепенном восхождении к совершенству, я вдохновлялся не только надеждою вашего собственного спасения, но чрез вас, как благовестников Евангелия, я чувстовал свое единение со всей кафолическою Церковью, со всею вселенною, ибо для верующего сердца она вся предназначена к приятию проповеди спасения многими в каждом народе. Конечно, нередко взамен совершенствования я встречал у некоторых из вас падение, встречал иногда и довольно ожесточенное противление истине. Но на все это взирал, как на состояние временное и никогда ни в ком не терял надежды. Поэтому не солгу, если скажу, что за все 15 лет своей педагогической службы я не встретил ни одного ученика или студента, которому я бы не мог сказать со всею искренностью, «уста наши отверсты к вам, Коринфяне, сердце наше расширено. Вам не тесно в нас» (2 Корин.6:11–12). Правда, к числу многих моих недостатков относится и тот, что я дозволял себе резкие отзывы о людях; эти отзывы, хотя и не исключали моей к ним привязанности, но все-же отдаляли меня от некоторых мнительных юношей, чего я иногда не замечал, или заметил слишком поздно; тем не менее все мои питомцы оставались для меня присными по духу и дорогими моему сердцу. Поэтому и Господь так часто сподоблял меня радости отыскать потерянную драхму и заблудившую овцу, что случалось нередко уже по выходе питомца из академии, иногда чрез 5, 10 лет. Такие и подобные явления исполняли сердце мое надеждою, даже уверенностью в несокрушимой силе Божественной благодати, действующей любовью, и вот почему я так мало боялся влияния на вас книг с отрицательным направлением, знакомств с людьми внешними для церкви, смелого обмена мыслей. – Все эго не страшно, пока человек не становится рабом чувственности, гордыни или злобы, которые ищут предлогов для неверия, как пьяный безобразник с нетерпением ждет случая, чтобы затеять ссору с ближними.

Итак, не мои личные достоинства, а сила благодати Божией соединяла нас в одну любовь и вас вдохновляла на добрые дела, на добровольное послушание, на свободные подвиги благочестия, труда, проповедания. – Я привлекал благодать, стараясь подавлять свое самолюбие и вознося молитвы, но ея действия, далеко не были бы так обильны, еслиб в ваших добрых сердцах она не обретала для себя благоприятного вместилища. Вместилища эти были настолько благоприятны, что, взирая на вашу жизнь, я оставался жизнерадостным оптимистом среди постоянной томительной суеты, меня окружавшей, и среди множества служебных и иных неприятностей, а иногда и тяжких огорчений. – Академическое юношество в своей доброй половине вступает в Академию вовсе не с теми жизненными целями, которые я всегда открыто признавал единственно законными для питомцев академий; мой аскетический взгляд на жизнь вообще и на академическую в частности, взгляд, который я постоянно и иногда весьма резко излагал перед вами, конечно, не мог быть по сердцу молодой крови, и горячим головам; и при всем том ваши мягкие, добрые и неиспорченные сердца встречали все это с такою правдолюбивою терпимостью и готовностью осуждать себя, что среди вас я не мог не верить в человека, не мог еслиб даже и хотел, не мог не верить в близость к нам Бога Христа и Святого Духа, не мог не верить в жизнь, не любить ея не испытывать радости бытия. И если бы мне отныне было суждено прожить еще вдвое против того, что я прожил, и не видеть ничего, кроме порока, торжествующей лжи и злобы, то все-таки, воспоминая вас, я оставался бы счастлив воспоминаниями и благословлял бы жизнь.

Пишу это не для того, чтобы хвалить вас. Наши отношения были слишком возвышены и святы, чтобы нуждаться в комплиментах. И прежде, приветствуя вас, во дни праздников, я затруднялся высказать перед вами полноту своей любви к вам. И теперь привожу эти слова не ради похвал, а для того, чтобы изложить вам свою исповедь. Вы знаете, что в последние годы я начал изнемогать на академической службе, да и теперь еще не чувствую в себе сил, возвратиться к ней. Вот это настроение, которого я тоже от вас не скрывал, требует объяснения. Видите, высокая настроенность, которая невольно усваивалась моею совместною жизнею с молодыми жизнями студентов возможна при полной свободе от житейской суеты и толчеи. Поэтому, еще в Петербурге, когда мои внеучебные и внепедагогические отношения были немногочислены и не столь обязательны, я тяготился ими и нередко совершенно изнемогал. С великою радостью я поступил на академическую службу в удаленную и в уединенную Московскую Академию, ожидая в ней найти возможность свободы от всего, кроме академического дела. Однако, я ошибся! здесь ректора осаждали многочисленные посетители и богомольцы лавры, да сверх того академию постигли такие обстоятельства, которые постоянно волновали и отвлекали меня. Именно, за мою пятилетнюю там службу, сменилось четверо ближайших начальников-архипастырей и более пяти ближайших помощников, т. е. инспекторов. Все это так истомило мою душу, что когда меня спросили, где-бы я желал служить по выходе с той службы, то я ответил: «лишь бы не снова в академии».

И однако меня снова назначили ректором в совершенно неведомую мне академию а когда она стала для меня совершенно своею, то меня посвятили в сан епископа и связали столькими нитями с жизнью города и многочисленных учреждений, что я вовсе лишен был той сосредоточенности, безмятежности, спокойствия и досуга, которые столь нужны для всякого ученого и педагога, а для меня, который совершал это дело в Боге, и вовсе необходимы. И вот я, истомленный телом, с разрывающейся от целодневного говорения и приемов сотни людей – грудью, со стучащими в висках молотками, с заботою о том, чтобы не забыть того или иного распоряжения или отписки, выслушивал какую-нибудь сокровенную исповедь студента, привлекался к уяснению мудренного нравственного вопроса, должен был говорить воодушевленное увещание. И не так трудно было даже все это выполнять, как находиться под постоянно гнетущим сознанием многих неисполненных при такой жизни дел и нравственных обязанностей по отношению к вам и по отношению к науке; иногда по два года не мог я добраться до прочтения нужнейшей мне книги, что и удавалось мне, наконец, только в вагоне или на пароходе, где написано и большинство моих литературных произведений за последние годы, хотя ездить мне приходилось не более, как пять-восемь дней в году. – Благодать Божия, проходя через недостойные сосуды, жжет их и я начинал сгорать при такой невозможности создать благоприятные условия для своей ректорской службы и потому ждал времени, когда с меня снимут этот крест, тяжкий потому, что я уже не мог нести достойно это по существу своему благое иго Христово. Впрочем, я терпел и не просил об ускорении смены; я пробыл ректором дольше всех своих сверстников и прежних иерархов, исключая Епископа Сильвестра.

Итак, скажу словами преподобного Арсения Великого: «не потому удаляюсь от вас, что не люблю вас», но потому, что слишком люблю вас и не хотел бы с надломленными душевными и нервными силами служить делу вполовину.

Вы же, дорогие мои, «братие мои возлюбленные и вожделенные, радость и венец мой, стойте так в Господе возлюбленные» (Фил.4:1–2). Возростайте духом, умудряйтесь, процветайте, украшайтесь добродетелями.

Заочно целую вас лобзанием святым – учащихся и учившихся при мне в Казанской Академии, а с вами и питомцев моих по академиям Московской и Петербургской. С радостью буду встречаться с вами в этой жизни и с надеждою ожидать встречи в жизни будущей, где уже не будет разлуки, где ничто не помешает нам без конца беседовать о славе Божией, о мудрости Его откровений и святости Его судеб. Довольно ясно представлял я себе содержание жизни райской, когда вел с вами такие беседы в академии. Да будут оне залогом нашего общего служения славе Божией на земле и начатком вечного прославления Его на небе. Да не оскудевает же благодать Его в дальнейших днях жизни вашей. Поминайте меня в молитвах. Любите друг друга. «Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое».

Святейший Владыко – Патриарх, Преосвященнейшие Архипастыри, достопочтенные отцы и братие! Три месяца тому назад, также в праздник Пресвятой Богородицы, также после служения в ея Успенском Соборе, собирались мы, почти в таком же составе, в эти гостеприимные покои нашего высокого хозяина. Но кто бы мог тогда надеяться, что вторичное наше собрание в доме Божией Матери на молитву и в доме нашего Председателя на трапезу будет, иметь своей причиной то великое событие Российской и Всемирной истории церковной, которое нас объединило и объединяет сегодня? Поистине не от людей, а от Всемогущего Бога устроилось это событие!

Будем ли скрывать, что со смутным чувством и даже с несколько подавленным настроением духа, съезжались в августе на Церковный Собор церковные люди, духовные и миряне? Будем ли замалчивать то обстоятельство, что мутными облаками было тогда затянуто то солнышко жизни церковной, которое начинает проясняться настоящей осенью? – что мутными потоками бурных вод была покрыта церковная нива прежде, чем ныне произросли на ней прекрасные цветы церковных новонасаждений, готовые обратить настоящую суровую осень в благоухающую весну?

Ведь тогда, т. е. прошедшею календарной весной и летом, около самых верхов и около сердцевин церковной жизни, в церковной общероссийской газете даже, не говоря о прочей печати и о разных съездах, раздавались, и даже преобладали голоса, чуждые церковного духа и нередко враждебные ему; советывали духовенству даже снять с себя духовную одежду и остричь волосы – внешнее подобие Христово, – а внутреннее настроение этих течений печати и собраний было исполнено духом дерзостным, горделивым и раздраженным?

Но вот мы помолились в день Успения в чудотворном храме сего праздника и над нами сбылось Господне обетование: «идеже два или три собрани во имя Мое, ту есмь посреде их». С первых же заседаний нашего Собора начал превозмогать дух веры, дух послушания законам св. Церкви, дух терпения и любви. Собор все дружнее и дружнее, все смелее и прямее стал исповедывать свою непреклонную решимость не изменять, не коверкать Христовой веры и Церкви, но возстановлять в нерушимой чистоте и красоте то, чего она стала лишаться со времени подчинения ея немецкому влиянию со времен Петровых.

Тяжкие события нашей народной жизни, зловеще напоминавшия о себе Собору грохотом пушек и пулеметов около стен соборной палаты и св. храма, не только не могли остановить хотя бы одного его заседания, не только не могли ослабить строго церковного направления его речей и постановлений, но напротив усугубили ревность всех его членов о наиболее прочном утверждении православных, вселенских устоев жизни церковной, к числу которых и относится завещанное вселенскими соборами объединение всякой поместной Церкви под руководством одного пастыря-отца.

Горячее стремление возглавить нашу вдовствовавшую Церковь каноническим Патриархом с тем большей силой охватывало сердца наших соборян, чем ужаснее были новые вести о нравственной разрухе русской паствы, русского народа, – при чем стремление это с особенной силой сказывалось в настроении младшей по положению братии собора, т. е. мирян различных званий. Вот почему все они с такою чистой радостью благодарили Господа, когда от подножия чудотворной иконы Владимирской рукою смиренного отшельника был вынут жребий с твоим именем, как богодарованного Патриарха.

Не человеческими усилиями, не человеческим умом, велось и утверждалось доброе направление Собора, а воздействием Божественной благодати. Еслиб в день Успения кто-либо сказал, что в день Введения совершится посвящение Всероссийского Патриарха, то ему бы ответили, что это может совершиться только чудом Божиим.

И вот это чудо совершилось! Ты, Святейший Патриарх, дарован нам Божиим чудом и в этом светлый залог благой надежды на то, что служение Твое, не взирая на все скорби окружающей нас жизни, не взирая на то, что поставление твое совершено в священнейшем из русских храмов с пробитым артиллерийским снарядом куполом, – что эта богохульная пробоина совершена русской рукой, а не внешними врагами России и Церкви, – не взирая на все это, будет служением плодоносным для веры и благочиния, как служение, ознаменованное несомненным проявлением среди нас перста Божественного Промысла.

Еще и другое обстоятельство утверждает нас в том же уповании, – именно то состояние души, с которым ты принял свое избрание и посвящение. То смиренное и в смирении своем величественное настроение души, которое ты обнаруживаешь во все эти дни, та спокойная преданность воле Божией и забвение своей личности, своей личной жизни – это лучший залог благого поспешения в самых трудных и важных событиях, уже не скажу – своей жизни, но в событиях мировой истории, в которые ты вступил в сей месяц 1917 года. Понял эту тайну истории тот, к сожалению неверующий, писатель, который, однако, так глубоко разъяснил связь событий отечественной войны 1812 года. Военные успехи великого Кутузова он объяснял тем, что этот, преданный Богу, полководец устронял свою личную жизнь из области своего служения, что он не придумывал искусственно самонадеянных планов победы, но старался через связь воинских событий вникнуть и уразуметь, куда и как направляет их Божественный Промысл, и затем повиноваться Его указаниям, хотя бы и в ущерб собственной славе. И он возстановил славу нашего отечества через несколько месяцев после осквернения врагом священного Кремля, горевшей русской столицы, ибо Господь помогает тем, которые ищут не своей, а Его славы. «Ищет славы Пославшему Его, сей истинен есть и несть неправды в нем».

Так и тебе да поможет Господь возстановить до конца славу нашей Церкви, т. е. возстановить благочестие, веру и св. ревность ея чад, ограждая тебя от бед и напастей. Вторично воспоем нашему Патриарху многая лета.

Произнесено в церкви Московской Духовной Академии 6 декабря 1891 г.

«Блажени мертвии, умирающии о Господе отныне; ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих: дела бо их ходят в след с ними» (Откр. 14, 13).

Блажен ты, усопший учитель наш, учитель Академии, предлежащий бездыханно среди нас! Блажен ты, ибо дела твои таковы, что пойдут вслед за тобою в мир загробный. Действительно, чему и умирать в тебе? Есть смерть для горделивого самопревозношения и искания суетной славы. Но совершенно чужд был ты того и другого греха, и не гордость, но смирение предшествовало твоей «славе» (Прич. 18, 12). Есть смерть для чувственных страстей, для служения чреву; есть тяжкая смерть и грозный суд для ненависти, зависти и обид, но чист был твой дух и твоя жизнь от подобных падений. Посвятив свою жизнь служению Премудрости Божией, ты мог бы по всей справедливости определить сущность твоего жизненного содержания словами Писания: «премудрость и знание есть страх пред Господом, и благоугождение Ему – вера и кротость» (Сир. 1, 27). Твоя благочестивая премудрость была древо жизни для тех, которые приобретают ее (Прем.3:18), потому что она всегда возносилась к Богу и могла сказать Ему вместе с Соломоном: «знать Тебя есть полная праведность, и признавать власть Твою – корень безсмертия» (Премуд.15:3); а так как «на пути правды жизнь и на стезе ея нет смерти» (Пр. 12, 28), то мы уповаем, что твое «желание премудрости возводит к царству» (Прем.6:20), что, иначе говоря, для тебя смерти неть, праведный старец, что, умирая о Господе, ты блажен.

Блажен ты, но почему же мы грустим и плачем? Блажен ты, но почему мы все говорим: жаль Виктора Дмитриевича? Неужели потому, что не можем отрешиться от взгляда на твое преставление лишь, как на телесную муку и разрушение плоти? неужели потому, что мы знали тебя лишь по телесной жизни? Конечно нет! Напротив, ты, будучи во плоти, настолько жил не плотью, а духом, что все встречавшиеся с тобой, читавшие в твоем ясном любвеобильном взоре содержание души твоей, – как бы не замечали на тебе твоей плоти. И, конечно, эта плоть, предлежащая нам во гробе и присужденная ныне к нетлению, всего меньше должна удручать нас скорбью и жалостью. Нет, не о тебе жалеем мы, чистый, христианский дух, отлетающий от нас; жалеем мы о себе самих, о том, что остаемся вдали от твоего воспитывающего, очищающего и умудряющего влияния и примера. Жалеем еще больше о том, что, примени к себе ту участь, которая ныне тебя постигла, мы, увы, не находим в себе того богатства дел, идущих вслед за умирающими о Господе, и потому страшимся, чтобы день нашего посещения не оказался для нас днем казни. – Тихо жил ты между нами и разливал свой тихий свет любви и веры; тихо и неожиданно покинул ты нас, как бы выйдя от нас в другую комнату и спокойно предлежа ныне во гробе, заставляешь нас еще раз взглядеться в собственную душу. Являя нам на смертном ложе свой внутренний и внешний облик, исполненный мира и покоя, ты как бы повторяешь нам слова Спасителя: «не плачьте обо мне, но плачьте о себе самих... Ибо, если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим, что будет?» (Лк. 23:28, 31). Итак, да не возмутят твоего желанного покоя наши скорбные слезы. Скорбь наша – о себе самих, тебя же мы с надеждою называем блаженным, ибо взирая на дела твои и на твое учение, составлявшее содержание твоего духа, дерзаем думать, что это учение, было именно то «учение мудрого», которое есть «источник жизни, удаляющий от сетей смерти» (Причт. 13, 15).

Всмотримся же, братие, в смысл этой вечной мудрости, которая, сроднившись с духом, вложенным в смертное тело, еще на земле приобщает этот дух к вечности и с таким миром опускает тело в объятия смерти... Поистине усопший учитель наш, сей смиреннейший христианин-мудрец еще на земле жил в вечности, а не во времени. Ярче всего такое парение его в пределах вечности проявлялось в отношении усопшего к своим ученым трудам и к их оценке обществом. – Когда я занимался философией, то случалось не раз, что тщетно проискав точного и ясного определения какой-либо истины умозрения у современных и прежних знаменитостей западного мира, я совершенно неожиданно находил вполне удовлетворяющий ответ в творениях усопшего наставника; – ответ твердый, величественный в своей скромности и простоте, но с такою неотразимою ясностью раскрывающий читателю свойства человеческого духа и законы его познания и жизни, что автор его мог бы с полным правом говорить: «всяк иже есть от истины, послушает гласа Моего» (Ин.18:37). Тогда то, бывало, я изумлялся, почему же так мало известны людям эти ответы, эти разрешения философских споров, из коих некоторым был бы положен конец, еслиб творения Виктора Дмитриевича были бы распространены шире. Как, бывало, я негодовал на равнодушие к ним наших соотечественников, с какой горечью говорил всем, что они достойнее известности, чем знакомые всей Европе труды современных германских мыслителей, и что та же Германия, увидев их на своем наречии, конечно, поспешила бы их прославить по достоянию, а все образованные страны Европы перевели бы их на свои наречия, после чего и русское общество уделило-бы трудам почившего несравненно более внимания, чем ныне, когда они почти не идут далее сферы духовных. Как возмущало меня продолжавшееся и после обнародования трудов усопшего слепое самопревозношение совершенно разбитых им систем позитивизма и полуматериализма в русской печати, нагло провозглашавших себя последними словами науки! Тогда мне казалось, что наш усопший наставник, при виде такого неодолимого упорства лжи, должен бы постоянно носить в себе чувство непримиримого негодования на людей, на мир, на жизнь. Но вот через несколько лет я увидел тебя, философ-христианин! увидел спокойного, мирного, любящего, снисходящего. Ни тени ожесточения, ни звука жалобы на превозношение слепого невежества под личиною науки. Впрочем, далек ты остался и от равнодушия к раскрытию истины. Твое перо продолжало до самой смерти начертывать новые и новые ея обоснования и разъяснения: тобою руководило убеждение, что истина сама собою побеждает. В этом-то жизненном убеждении ты показал, что дух твой живет не временным, но вечным. Потому-то и встречал ты спокойно общественное влияние твоих философских противников, сильных одним упорством в невежестве, – что ты смотрел на дело истолкования истины, как на дело в себе самом заключающее жизнь и победу. Так понимать свое жизненное призвание могут только истинноверующие христиане, знающие что истинное учение, подобно зерну горчичному, «которое хотя меньше всех семян, но когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его» (Мф. 13. 32).

О, братие, да будут-же наши умы, наши души этим деревом, выростающим над умершим по телу и полагающимся ныне в землю зерном истинной философии! Как завидна участь того ума, того духа, которому почти нечего терять при смерти телесной, которого духовная жизнь, причастившаяся познанию и раскрытию вечной истины, – даже на земле приобщается вечности, даже на земле-же имеет прочную продолжаемость после смерти чрез влияние на других. Конечно, не многим из нас суждено быть самостоятельными мыслителями-философами: но все мы, учившиеся по творениям усопшего наставника, имеем возможность ясно, сознательно и неотразимо-убедительно усвоить истину, истинную мудрость и распространять между людьми сознательную убежденность в бытии и свойствах главного предмета ея изучения – Господа Бога. Если не будем поступать так, то будем виновны пред Господом и пред почившим почти так-же, как те писатели отрицательного направления, которые не хотели знать его трудов. Последние виноваты в намеренном коснении в неверии, но предосудительна была бы в учениках философа-христианина, призванных к делу христианского просвещения, предосудительна была-бы в них и косность в вере слепой, содержимой лишь по обычаю, по привычке, когда пред ними все средства, чтобы обосновать веру сознательно и затем передавать сознанию ближних.

Но да не будет так! Не нам, конечно, усопший друг и учитель, не нам, свидетелям твоего славного исхода, отрекаться от приобщения к познанию вечной истины чрез твои творения. Мы будем изучать их, будем сознательно проникаться истиною Божией и, проникаясь ею, будем еще на земле по твоим стезям вступать в вечную жизнь, дабы не со скорбию и не со страхом взирать на отходящих в вечный покой, но с надеждою, с молитвою и с воспоминанием слов Христовых, столь справедливо применимых к тебе, усопший наставник и друг, – тех слов, которые сказал Господь при подобной-же разлуке с близким сердцу человеком: «Аз есмь воскрешение и живот: веруяй в Мя, аще и умрет, оживет: и всяк живый и веруяй в Мя, не умрет во веки» (Ин.11:26). Аминь.

Заканчивая заупокойную молитву об убиенных собратиях наших по любви к Родине и приступая к началу молебного пения нашему небесному покровителю, Святому Архистратигу Михаилу, сосредоточим свою мысль на значении этого события в жизни нашего народного Союза.

Народный дух или национализм у других современных племен Европы является преобладающим началом их общественной и государственной жизни, или, выражаясь по мирскому, их политической аксиомой, на которую стараются опираться все влиятельные политические партии. У нас, напротив, это начало должно завоевать себе право на признание, потому что противоположная ему космополитическая подражательность уже издавна овладела умами русского общества и оторвала его от народа, так что самое кажущееся возвращение наших либеральных партий к началам национальным явилось у нас тоже в подражание народностям западным.

Совсем иным духом проникнуты те наши народные союзы, которые возникли на подлинных исторических основах жизни народной, союзы консервативные, патриотические. Существенное различие патриотизма русского, да и вообще патриотизма восточных народов и культур, от патриотизма племен и государств западных, выросших на началах римского язычества, заключается в том, что для последних самосохранение и внешнее усиление государства или племени является конечным предметом их вожделений, высшею целью их деятельности. Высока-ли такая цель? Что представляет она собою, как не расширенное себялюбие, как не стадный эгоизм? Что за смысл бороться за силу и преобладание чехов среди немцев или испанцев над португальцами, когда и та и другая народность имеет и ту-же религию и ту-же культуру.

Работать и бороться за одну из них против другой только потому, что то мое, а то не мое, – это иногда пожалуй и естественно, но здесь нет ничего высокого, вдохновляющего, святого. Чем отличается эта борьба от прежних боев Большой Охты с Малой Охтой? Почему я должен был бороться за ту группу людей, которые лишь тем отличаются от своих и моих противников, что говорят на одинаковом со мною наречии? Почему я не обязан объединяться с теми людьми, которые подобны мне, например по наружности? Почему вместо швейцарцев или бельгийцев не объединяться между собою, например, всем курносым всего мира, всем рыжим и т. п.? Скажут: у тех есть общие интересы, а у этих нет ничего кроме внешнего сходства. Верно, хотя и то не всегда, но в таком случае и не старайтесь придавать вашему западническому патриотизму характера нравственного, этического, а поставьте его на один уровень с любой акционерной компанией или торговым союзом.

Не так чувствовал и чувствует свою любовь к Родине народ русский. Не целью своей деятельности мыслит он свою страну и себя самого, а служебной силой для иной высшей цели, цели святой, божественной, всемирной. Нося в себе непоколебимую уверенность в неврежденном сохранении учения Христова, народ русский защищал и отстаивал с таким самоотвержением свою страну именно, как хранилище божественной истины, как служительницу евангельского благочестия: не себя самого, не свое благополучие, а это духовное сокровище ему вверенное, его охранение и расширение почитают русские люди высшим направителем своей и личной, и общественной, и государственной жизни. Самосознание русское, народное – есть самосознание не расовое, не племенное, а вероисповедное, религиозное. Начните убеждать русского в необходимости уважать евреев уже потому, что Пресвятая Богородийа, св. Апостолы и Пророки были евреями, а не русскими: что он вам на это ответит? Неправда, скажет он: «это было давно, когда евреи были русскими». Он отлично знает, что древние евреи по русски не говорили и о русских не слыхали, но он считает их своими предками, а себя их потомком именно по своему вероисповедному самосознанию. И в этом он прав, любезные слушатели. Да, не удивляетесь: он чувствует и говорит, согласно Христову глаголу, который отнял у евреев отступников право сыновства Аврааму (Ин.8:39), и возложил на лоно его многие народы (Мф. 8, 11); не тоже ли говорит и предтеча Христов (Мф. 3, 9) и Апостол Павел, возглашая с настойчивостью: «познайте же, что верующие суть сыны Авраама» (Гал. 3, 7 ср. Рим.4:16).

Скажу вам нечто еще более знаменательное о русском патриотизме. В Киевопечерской лавре в каждую субботу на заутрене читается акафист Пресвятой Богородице, а затем восторженная благодарственная молитва, в которой Матери Божией воздается хвала за то, что Она защищала Свой царствующей град, т. е. Константинополь, от нашествия северных варваров язычников, «от скифского воеводы зверообразного лукавого вепря, предстателя бесом, оного прегордого кагана... и многочисленные воинства потопила еси и паки с небесе одождением горящих камык тьмы кораблей в море вреющемся разварила еси». О чем здесь речь? о победе греков над русскими во второй половине IX века.

Ясно, что народ наш считает своими духовными предками не древних русских язычников, а греческих христиан и их врагов, – своими врагами. Ясно, что такому народу невозможно привить только рассового национализма; ясно, что истинно народным может оказаться только тот союз русских людей, который, подобно союзу имени Архистратига Михаила, примыкает к его религиозному вселенскому церковному патриотизму. Широк такой патриотизм, безпредельно такое общение! Вот мы молились за своих умерших... они для нас, верующих патриотов, живы. Их смерть – начало новой лучшей жизни, наши молитвенные воздыхания проливают отраду в их души. Мы даже не скажем со старинным поэтом:

«Не говори с тоской – их нет,

Но с благодарностью – были».

Нет, они не «были» только, но и суть теперь с нами! Это только для деятелей исключительно политических, для жалких западников смерть прекращает всякую значимость деятеля. Это только для них ценится жизнь и деятельность измеряется капризным наклоном минутного успеха; это только к ним относятся слова другого великого поэта:

«О, люди, жалкий род, достойный слез и смеха!

Жрецы минутного, поклонники успеха»!

Для нашего дела, для возстановления в жизни общественных начал и устоев народных – ни потеря политического влияния, ни самая смерть не может явиться остановкой духовному росту русского дела, лишь бы взялись за него искренно и дружно. Мы не боимся смерти, потому что дело наше в союзе с умершими, в союзе с небом и безсмертными ангелами. Наше сокровище на небе (Лк.12:33); там наше истинное жительство (Фил.3:20), а здесь мы только отблески его стараемся усвоить и посильно насаждать в общественном быту.

И стараемся мы не напрасно. Не смотрите на то, что огромное большинство наших союзов составляет простой народ. Вспомним слово Писания к первым христианам: «посмотрите, братие, кто вы призванные: не много из нас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных. Но Бог избрал не мудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное, и незнатное мира и уничтоженное и ничего незначущее избрал Бог, чтобы упразднить значущее, для того, чтобы никакая плоть не хвалилилась перед Богом» (1Кор. 1, 26–29).

История двух тысячелетий и далее создана первыми христианами. Но могли ли это предвидеть гордые римляне? В их глазах христиане были жалкою толпою нищих, бездомных оборванцев, беззащитных рабов, ничтожных мечтателей – которые не могли даже защитить своих братьев от жестоких терзаний палачей. А теперь весь мир знает, что то были свет миру и соль земли, которых кости, разбросанные палачами по ветру, благоговейно лобызают цари, как величайшую святыню. Презирали и наших русских предков могущественные татары, но и их владычество, не основанное на подвиге добродетели, пропало также безследно, как и римское, а терпение и молитвы, и слезы русских выростили громадную державу.

Итак, пусть никто не называет нас мечтателями, которые гонятся за тенями. Не мечта, а величайшее в мире государство создано именно на таких духовных упованиях, на таком церковном вероисповедном патриотизме русских царей, русских монахов, воинов, граждан. Напротив, лихорадочная погоня за успехом в данный момент политической борьбы, кратковременное возвышение, исполненное страха за себя и за свои фантазии, а затем глубокое и долгое забвение, – то слава, то безчестие, то радость, то безнадежная скорбь: вот удел тех мечтателей, которые не верят нашим обетованиям, открытым в евангелии, а сами гонятся целую жизнь за собственною тенью. За обманом они гонятся и обман сеют в умах.

Они, например, любят говорить о свободе личности, но их взгляды на жизнь, их дела обнажают в них рабскую, холопскую душу. В области свободного непосредственного воздействия на общественную жизнь, они совершерно безсильны. Здесь они могут только разрушать, только развращать, только ссорить. Свой успех они могут изображать только теми внешними узаконениями жизни государственной, которые им удается провести всеми неправдами жизни на горе и погибель России, а чтобы прикрыть свое полное безсилие воздействовать на нравы, они самые понятия жизни общественной, общественного развития, общественных интересов воровским образом слили с понятиями государственной жизни, государственного развития и т. д. и тем показали, как мало они имеют права на проповедь свободы, если не признают никакого начинания, позади которого не стоял бы полицейский с разносною книгой. Не таковы воззрения и приемы деятельности истиннонародных союзов и их представителей. Не отрицая, подобно Льву Толстому, отрослей жизни государственной (т. е. принудительной), не отказываясь служить посильно, русские патриоты знают, что государственное воздействие прочно только там, где встречает соответственную своим предположениям крепкую бытовую основу. Они знают, что истинные благодетели народа – это те, кто может воздействовать непосредственно на эти глубины его духа, кто влияет непосредственно на быт общества и народа, на его понятия, на его нравы. Они знают, что не государственные узаконения, а личное и общественное убеждение, свободный энтузиазм, свободный подвиг, создают те высокие проявления духа, как науку, поэзию, живопись, архитектуру, музыку, которые отражаются на общественном быте, предоставляя государству лишь внешнее частичное благоустройство его проявлений. Они знают, что сильнее и преимущественнее всех этих благородных проявлений человеческого гения на общественный быт влияет религиозная вера, что именно ею держится и ею создается быт народностей всего мира и что, действительно, добрыми двигателями его, а не разрушителями, могут быть только те, и в такой степени, кому и в какой степени присуще это таинственное общение с Божеством, эта чуждая сомнений связь с небом, которую так разумно и так благоговейно поставил на своем знамени наш народный союз, посвятив себя Небесным Силам и их Архистратигу Михаилу.

Итак, призывая их молиться о нас и о нашем деле, возносясь духом к их святой и блаженной жизни, посвященной славословию Господа и незримой помощи людям в их борьбе с грехом и демонами, выступим мужественно на эту борьбу, не уклоняясь от посильного укрепления и ограждения исконных начал русской жизни законами государственными, но не унывая и в тех случаях, когда это будет не удаваться нашим единомышленникам, на то уполномоченным, так как помимо государственного законодательства наше духовное общение с великим народом нашим через исповедуемого нами Господа Христа и Его святых ангелов дает нам широкий доступ к всегдашнему непосредственному влиянию на общественные нравы и быт чрез живое слово, чрез печать, чрез учреждения благотворительные, воспитательные и экономические, чрез мужественный пример, чрез безкорыстную ласку и ободрение. Таково обширное и разнообразное поприще для деятельности союза Архангела Михаила! Вот почему на него радостно откликнулись, к нему прильнули столь многия местные общества по лицу всей родной земли нашей! Вот что разбудило и потянуло сюда далекую Сибирь, и что всего труднее, – даже туманный Петербург. Только бы нам самим крепко держаться этого духа; только бы нам не забывать превосходства над всем прочим ценностей нравственных; только бы нам познать, что для них нет смерти на земле, потому что оне черпают жизнь от самого неба. Оттуда нам будут тогда помогать святые Ангелы и там будут утешаться нашей верностью убитые за веру, Царя и отечество наши дорогие единомышленники и друзья, туда перейдем и мы, если сподобимся здесь одной с ними участи, которой никто из нас не боится, но многие ревниво желают.

Мы знаем, что борьба наша не кончена. Подавлено вооруженное возстание на внешнюю целость нашего государства, но продолжается то несравненно более гибельное разрушение внутреннего содержания русской жизни, ради которого собственно ненавистна бунтовщикам и государственная власть, как его защитница. Именно, продолжается разрушение св. веры, народных нравов, русской правдивости, русской чистоты, терпения и всепрощения; развращаются сердца учащихся детей, отравляются умы юношей, попираются узы священного брака, внушается злобная ненависть к родине и к церкви, стараются разслабить и разложить наше воинство.

Вот в чем главная цель человеконенавистнической революции! Вот с кем бороться выступаем мы под покровительством Архистратига Михаила. Кто способен на такую борьбу кроме тех, кто искренне и сердечно верует и любит, и молится, и борется со своими страстями, – кто не боится смерти, кто презирает земное счастье, кто любит нашу Русь, Русь святую, древнюю, народную! Такой деятель будет победителем; он не изменит своему знамени, если бы он даже один остался с ним на всей земле. Но он не останется один, потому что вечное пребывание обещано Христу Своей Церкви и в ея сокровищницу входит все доброе, чго теплится в сердцах ея работников, входит, как действенная сила для современников и для дальнейших поколений. Ангелы Божии да помогают нам на земле, а отошедших от нас с пролитием своей крови за святые убеждения – да упокоит Господь в селениях праведных. Аминь.

Христолюбивые воины! Господь призвал вас на подвиг: учиться военному искусству и защищать нашу родную землю от врагов видимых – иноплеменников, и врагов внутренних – бунтовщиков. В мирное время должны вы в труде и послушании, вдали от родных домов и семейств, упражняться в военном деле; а во время военное, если наш Царь пошлет вас в поход на неприятелей, или на усмирение мятежников, вы должны жертвовать и здоровьем и самою жизнью для исполнения священной присяги и для спасения Руси православной.

Тяжелый подвиг, но и великая честь! Печально удаление от родни своей и своего дома, но зато близка вам будет вся земля русская, которую оберегать и защищать судил вам Господь. Идите-же на подвиг с радостною покорностью воле Божией; помните, что без Его воли и волос не упадет с головы человека. Если Он всеблагий устроит так вашу жизнь, чтобы идти вам на военную службу, то значит это нужно было для вашей души, для вашего спасения. Бог так и жизнь нашу устраивает, и смерть нам тогда посылает, чтобы все служило на пользу душе нашей. Только, если мы сами противимся воле Божией, это бывает нам во вред и погибель; также, если, хотя и покоримся, но с ропотом или досадою. Посему скажите каждый сам себе: «Господи, я с покорностью иду на тяжкий подвиг и рад по Твоей воле умереть за веру, царя и отечество: только помоги мне достойно понести военное послушание и безбоязненно встретить врага, если суждено мне идти на войну или на усмирение».

Если так, братие, помолитесь Богу, если заранее обречете себя на смерть, то будете славными храбрецами и победителями. Не то войско одолевает врага, которое ищет земной славы или хищнической наживы, а то, которое заранее обрекло себя на смерть, если бы она потребовалась для пользы отечества. Войско, не боящееся смерти, непобедимо: оно спокойно, разсудительно, исполнено единодушия и послушания.

Вас, русских людей, нечего много учить тому, как устроить свою душу, чтобы не бояться смерти. Отцы и деды ваши не знали наук мирских, не знали и грамоты, но эту великую науку, как жить и как умирать, знали твердо. Смерти простые русские люди не боялись вот уже 900 лет, именно с тех пор, как приняли Христову веру. Они знали, что смерть есть переселение от временной жизни к вечной и готовились к этому переселению покорно и радостно. Они понимали земную жизнь, как крест, который положен на нас от Бога, и знали, что от этого креста облегчается человек только при кончине, а потому всего более заботились о том, чтобы кончина их была праведная. Вот почему они умирали без страха во время мирное и были непобедимы на ратном поле по своему безстрашию. Знаменитый французский завоеватель Наполеон Бонапарт ни одному народу так не дивился за его храбрость и стойкость, как народу русскому. «Русский солдат», говорил он «и убитый стоит пред тобою пока враг его убитого не свалит».

И вы, любезные новоначальные воины, будете непобедимою армией нашего Царя, если сохраните веру своих отцов и дедов. А чтобы ее сохранить, чтобы помнить, что наша земная жизнь не праздник, а крест, посланный от Бога, для этого надо хранить воздержание и чистоту души, как хранили наши предки; для этого надо любить работу и учение, а не полагать свое счастье в том, чтобы отдохнуть побольше, или напиться пьяным или путаться с развратными женщинами. От таких пороков душа распадается, становится привязанною ко всему земному, а во время смертной опасности впадает в страх и отчаяние.

Был у древнего Израиля великий богатырь, благословенный Богом Сампсон; он один избивал целые полчища врагов, имея от Бога чудесную силу. Но когда он отдал сердце свое распутной женщине и она обольстила его, то Господь отнял от него эту силу и богатырь был взят в плен язычниками и ослеплен.

Не дай Господи, чтобы служба военная развратила ваши души, не дай Господи, чтобы вы вернулись после нея испорченными, нечестивыми, безстыдниками, лентяями. Тогда загублена будет и ваша жизнь, и ближние будут тяготиться вами, будут называть перевертнями, французами, пьяницами.

Старайтесь же о том, чтобы на военной службе сохранить все то доброе, русское-святое, чему учили вас в деревне родители, священник и все православные христиане: сохранить русское терпение, благочестие, смиренномудрие, правдивость, прощение обид, почитание начальства, послушание старшим, упование на Бога и безстрашие к смерти. А сверх того приобретайте и новую мудрость на службе военной. Учитесь грамоте, учитесь Божию закону, узнавайте всякую разумную науку книжную, сохраняя в чистоте и ту неписанную науку христианской добродетели, которую видели у своих смиренных отцов и дедов. Тогда исполните слово Господне о том, что христианская мудрость должна соединять и старое и новое (Мф. 13, 52).

Но внимая учению, которое будут вам преподавать ваши начальники, удаляйтесь лже-учителей, которые тоже будут вязаться к вам, желая погубить ваши души. Кто же эти лже-учители? Это бунтовщики, желающие разстроить русское войско, а воинов переманить на свою сторону и натравить их против своего православного русского царя.

Они представятся вам друзьями, доброжелателями, начнут сетовать: «какая тяжкая ваша служба, как вас скудно кормят и плохо одевают, как вас обижают, обходятся с вами грубо, не жалеют» и прочее. Так обольщал и змей наших праотцев Адама и Еву; они послушались его, нарушили волю Божию и изгнаны были из рая вместе со всем человеческим родом. – Никогда не считаете другом своим того, кто разслабляет вашу душу, кто внушает вашему сердцу злую зависть, кто научает роптать на свою судьбу и противиться начальству. Скажите ему так: «если любишь меня, то поддержи во мне бодрость, научи Христову терпению, внуши мне усердие к работе, а с помощниками дьявола-искусителя я и говорить не желаю и читать ваших книжек не буду, потому что это все равно, как если бы пить змеиный яд, и даже того хуже: яд убивает здоровье, а ваши скверные книжонки и прокламации убивают совесть в человеке и ведут к погибели его душу.» Особенно опасайтесь тех, которые постараются вас разжалобить напоминанием о семействе, о том в каком сиротстве оно останется, если вас убьют на походе. Таковым отвечайте словами 36-го псалма Давидова: «я был молод и состарелся, и не видел праведника оставленным и детей его просящими хлеба» (ст. 25). По слову Божию у Господа не забита и малая птичка, а христианские дети и сироты христолюбивого воина никогда в беде не будут.

Есть, братие, еще другой вид лже-учителей, которые начнут говорить тебе о Христе и о евангелии, и о добродетели, но постараются отвести душу твою от православной веры и сделать тебя штундистом, т. е. преслушником Православной Церкви, о которой сказал Господь: если же кто Церковь преслушает, да будет он для тебя, как язычник и мытарь (Мф. 18, 17). Эти притворщики не чтут заповедей Божиих: не постятся, не крестятся, не причащаются св. Таин, не миропомазаются, не почитают Пресвятую Богородицу и святых угодников; представляясь ласковыми, они злы и горды. Если начнешь обличать их за обман, они так и задрожат от злобы и тем обличают, что нет в них евангельского духа, а одно сатанинское притворство, как говорит Апостол Павел: «Сам сатана принимает вид Ангела света; а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды, но конец их будет по делам их» (2Кор. 11, 14–15). Чтобы распознать такого лже-учителя, если он не признается, что он штундист или иной сектант, вели ему осенить себя крестом и сказать молитвенно: «Пресвятая Богородица спаси нас». Этого он ни за что не сделает и тем обличит себя.

Еще третьего рода бывают лже-учители, свои же испорченные товарищи солдаты именно те, которые будут подговаривать тебя на обман начальства, на воровство, или на пьянство, или на разврат. Они постараются воспользоваться твоею деревенскою робостью и осмеять твою трезвость и целомудрие; начнут тебя убеждат в том, что тот и не солдат, который не бывает пьяным и не таскается с блудницами. Не верь таким и не стыдись их насмешек, постыдись того о чем говорит Писание: «Стыдитесь пред отцом и матерью блуда, пред начальником и властелином мира, пред судьей и князем – преступления, пред церковью и народом – беззакония, пред товарищем и другом – неправды, пред соседями – кражи; стыдитесь сего и пред истиной Бога и завета Его» (Сир. 41, 21–23) и далее сказано: «Стыдись обмана при займе и отдаче... смотрения на распутную женщину, отвращения лица от родственника, отнятия (чужой) доли и дара, помысла на замужнюю женщину» (24–26). Вот если будешь так чувствовать и жить, то будешь истинный православный воин, русского народа достойный защитник и Царю нашему верный слуга. А Царь наш и родная земля наша нуждается теперь в христолюбивых безстрашных воинах больше, чем прежде. И знают наши враги-революционеры, что не одолеть им Руси православной, которую они так злобно ненавидят, пока не развратят ея воинства.

Стеной, дружной, братской стеной стойте против них, Христовы воины. На вас с отеческой любовию взирает Царь православный. Как родных детей своих навещал он четыре года тому назад свои полки по всей широкой земле Русской и раздавал им от себя на благословение святые иконы.

Не посрамите же собой Царского доверия, не обманите православного народа, который положился на вашу защиту. Народ русский наделяет вас святыми крестиками на подвиг ратный и освященная рука возложит эти кресты на ваши груди. Носите и в сердцах своих Христов крест, вспоминайте о нем во дни печали или искушений и осеняйте себя знамением крестным. Обреките себя на подвиг с молитвой, и подвиг будет для вас не тяжек, а радостен; служба будет не мукой, а светлым утешением, и вернувшись в свое время опять к домам своим, будете вы с любовию и благодарностью разсказывать о военной службе своим детям и внукам и их учить верности Богу, любви к святой Родине и послушанию Самодержавному Царю нашему. Аминь.

«Велия Твоих, Господи, мучеников сила, во гробех бо лежат, и действуют в мире и духи прогоняют, и упраздниша вражию власть».

Такими, братие, словами, прославляем мы в различных стихирах мучеников Христовых, исповедуя свою веру в их благодатную молитву за нас, в их невидимую помощь в нашей борьбе со злом житейским и со злыми демонами. Но кроме этой незримой силы святых мучеников, на земле обнаруживается иногда и видимая мощь их на сердцах человеческих, на народной жизни. Такова и сила духовного облика святой Варвары в общественной жизни русской и особенно в жизни малорусского племени.

Если желаете знать, как любят наши малороссы, в частности жители поуниатского юго-западного края, святую Варвару, то оставьте мысленно этот прекрасный благолепный храм с его богатою живописью, с драгоценной утварью, многолюдным клиром и искусным хором певцов, и пойдите в одну из тех маленьких, убогих церковок, которые остались на Волыни, в Подолии и Галиции от 17 и 18 в.в. Эти церкви не высятся на холмах, как у нас на Великой России: они прячутся в кусточках за горкой в лесу, среди строений, чтобы пореже попадаться на глаза столь сильных прежде врагов православия, на обиды от которых наш народ не мог найти ни суда ни расправы. Войдите в такую церковку, вы не найдете в ней ни простора, ни благолепия. Иногда десяток только икон могли собрать безправные ея прихожане в тяжелое время иноземной панщины, икон небогатых, неискусных, иногда даже почти безобразных. И вот среди этих немногих икон всегда найдется там и образ св. Варвары, по большей части на боковой стене церкви, или сзади, – икона, тоже неискусно намалеванная доморощенным мастером, но зато дорогая по любви к ней прихожан. Повремените уходить из церкви после службы: вы увидите, как останавливаются пред этим образом смиренные богомольцы, как матери, поднимая на руки детей, показывают им пальцами на изображение и шепчут им на ухо свои немудрые объяснения рисунков. Да, здесь есть на что посмотреть. Икона величиной в квадратную сажень; посреде ея стоит святая мученица в нетленной славе, благословляемая с неба Спасителем, который простирает свои руки к уневестившейся Ему праведной деве; вокруг этого изображения, и сверху, и снизу, и по сторонам небольшия картины жития святой отроковицы; страшные картины. И оне то привлекают внимание простолюдинов.

Кто не знает этого жития? Воспитанная вельможным отцом, богатым вдовцом, положившим в дочери всю радость своей языческой жизни, любовавшимся ея красотою и разумностью, святая Варвара, во время его отсутствия, познакомилась с преследуемыми от римских властей христианами и, познав от них евангельскую истину, отвергла нечестие языческое, раздала, что могла, из своего достояния бедным, начертала чудесно пальцем крест на каменном полу своих чертогов и бань, и все эти символы отцовского тщеславия, все эти проявления роскоши, ознаменовала символами христианских истин. Когда о том узнал ея нечестивый отец, то горячая любовь его к дочери сменилась такою же горячею ненавистью, он бил ее и рвал ея волосы, безжалостно влачил ее по земле, и не было конца тем измышлениям жестокой злобы, которыми он терзал чистое тело отроковицы, не щадя ни ея нежного возраста, ни девственного стыда. Сделавшись сам доносчиком или свидетелем против нея на суде, безсердечный мучитель не удовлетворился и этим. Наслаждаясь муками Христовой агницы, которым подвергали ее злочестивые властители-язычники, он вызвался пред ними быть палачем своей дочери, и не дрогнула рука злодея-отца отсечь главу невинному своему детищу.

Беззащитная, всеми оставленная, кроме Бога, чистая, прекрасная дева, почти еще дитя, подвергнутая столь ужасным мукам и казненная родным отцом, радостно и без всякого сожаления отвратившая свое лицо от богатства, наслаждений брачных и земной славы, и устремившая свой взор к одному только сладчайшему иисусу, страдавшая безропотно и безмолвно, мужественно претерпевшая сверхчеловеческие муки и добровольно, безтрепетно пошедшая на встречу смерти от руки отцовской, о, конечно, этот облик может умилить сердце; этот образ может привлекать к себе взоры! Но блаженны и те сердца, которые влекутся к подобным священным воспоминаниям, блаженны взоры, сюда устремленные и орошенные слезами сострадательного умиления, блаженны руки, поднимающие детей к умилительному облику, и уста, благоговейно целующия изображения ран, принятых за Веру во Христа.

Однако, этим не исчерпывалось значение жития святой Варвары для предков наших крестьян. Была еще другая причина тому, за что они предпочли ее всем прочим святым, почему ея только образ из всех святых мучеников украшал все их церковки. Предки наши были сами мучениками веры и, подобно святой Варваре, мучениками совершенно одинокими, совершенно беззащитными. Не только действительной защиты, но и нравственной опоры они ни в ком вне своей среды не находили, кроме Бога и святых. Их князья и помещики, нередко потомки Рюрика, отреклись от истинной веры, от строгого монашеского православия. «Их прельстили, их сманили Польши шумные пиры», – и вот вместо покровителей своего народа, они стали его лютыми мучителями и врагами. Духовные владыки народа, архипастыри и архимандриты сперва отдалены были от народа ложною латинскою школою, а потом более чистые и честные из них были удаляемы в ссылку и заключаемы в тюрьмы, а на место их польские короли ставили заведомых безчинников и безбожников, иногда тайных униатов, а потом и униатов явных. Христиан, наших предков, не только разоряли, заключали в тюрьмы, били, и убивали, но и унижали, нравственно кощунствовали над верой и святынями народа, поносили его исповедание, как плод азиатского невежества, как выражение мужицкой грубости. Его церкви сдали жидам в аренду, и священный радостный праздник Воскресения Христова, как и прочие праздники нашего искупления, здешние русские люди должны были предворять унизительным выкупом церковных ключей у жида-арендатора, нарочно медлившего явиться на церковный погост и понуждавшего православную паству по несколько часов дожидаться на паперти запоздалого благовеста. Но народ угнетенный и обиженный все-таки от креста и от евангелия не отступился; он только просил у Бога терпения.

Он знал, что христиан унижает не рабство, не страдания, а грехи и нечестивые страсти. Он знал, что всем таким и еще тягчайшим унижениям и мукам подвергался его Бог, пришедший на землю спасти род человеческий. Впрочем, Господь страдал за других и на то пришел, но вот Он венчает вечной славой и тех, кто за Его веру тоже испивает чашу Его страданий. Там, в дорогом русскому сердцу сьященном Киеве, красуется златоверхая церковь и в ней священная рака когда то беззащитной, всеми оставленной мученицы-отроковицы Варвары. Вот и здесь, на селе, пред ним ея образ с начертанием ея страшных мук и ея нетленной славы, этими муками заслуженной. Смотрели на этот образ наши предки мученики, и не могли насмотреться, как не могут насмотреться и их потомки. Смотрели и почерпали бодрость в несении тяжелого креста своего рабства у польских панов и жидов, смотрели и умиленно лобызали неповинные страдания, и научили почитать и любить эти страдания своих потомков, уже свободных, хотя еще и очень робких. Правда, и этим посейчас приходится целовать руки евреям кредиторам, целовать ноги (колено или носок сапога) своих надменных панов католиков, приходится и им биться с нуждой и горем, с безпомощностью при болезнях, неурожаях или пожарах: но им светит лик святой Варвары; они в своем унижении, в своей беде не рабы; они несут с покорностью обиду, но несут как крест, посылаемый Богом, для очищения страстей, для стяжания вечной славы. Они покорны, но они не рабы, они свободны духом, зная, что над всеми есть праведный Господь, без воли которого ни один волос не упадет с головы человека. Вот чему учит их св. Варвара со своих неискусных изображений в сельских храмах в продолжении многих веков. Вот почему ни к одной святыне в заветном Киеве не спешат они с таким умиленным нетерпением, как к ея священной раке. Взгляните здесь на лица богомольцев из деревни: вы прочитаете в их взорах восторженную песнь, в которой соединяется и сострадательное чувство, и восторженное умиление, и мольба о помощи, и покорность своему нелегкому жребию пред видом добровольных страшных мук Христовой невесты Варвары. И это умиление, эта вера народная, как электрический ток, как свет молнии, как поток морских волн врывается в сердца и тех слоев общества, которым мало свойственно народное благочестие, которые стыдятся молиться вместе с невежественными мужиками, которые говорят будто народ наш христианин только во внешности, а верований христианских не знает, но погружен в языческие суеверия.

Но здесь, в этом святом храме, люди общества, вовлеченные во всенародную молитву, так не скажут. Здесь, взирая на одухотворенные лица богомольцев, они поймут, что хотя и не съумеет крестьянин разъяснить символа веры, хотя мало знает наизуст молитв (а много ли их знают люди просвещенные?): но все же не по видимости он только христианин, а по существу своих убеждений и привязанностей и, конечно, христианин в более совершенном смысле, нежели те, которые именуют его язычником. Сущность христианства есть отречение от житейских наслаждений; оно замечается в стремлении к чистоте, в готовности страдать за истину; в достижении чувства постоянной любви к Богу и людям и в прощении обид врагам. Эти заповеди, эти догматы благочестия наш народ знает и лобызает, он лобызает неповинные страдания за истину; его сокровище на небе, в веке грядущем и блаженном, а в этом и заключается все христианство. Он знает первую заповедь нового завета, первую заповедь Христа: «блаженни нищии духом, яко тех есть царствие небесное». А люди общества, напротив, еще с детства, с первого же школьного года, да и того раньше, слышат иную, языческую, противохристианскую заповедь: «имей благородное самолюбие, сохраняй чувство собственного достоинства».

Христианство не в том состоит, чтобы признавать иисуса Христа великим посланником, или даже Сыном Божиим; Его считают таковым и магометане, Ему молятся с верой черемисы-язычники, но духа Его, Его смирения и призыва к жизненному кресту они не знают, как не хотят знать и наши русские современники, но народ русский, народ простой, это знает, знает твердо и повинуется.

Впрочем, не будем обличать общества в том самом внутреннем язычестве, в котором оно, со слов немцев, неправо обличает наш христолюбивый народ. Скажем только, что не еретикам-лютеранам, сознательно выбросившим из своего учения понятие о подвиге жизни, не им, чувственным и равнодушным, судить о тебе, наш родной народ!

«Не поймет и не оценит

Гордый взор иноплеменный

Что сквозит и тайно светит

В простоте твоей смиренной».

Лучше укажем на отрадную картину того духовного единения и слияния общества и народа, которое наблюдается постоянно перед святыми мощами мученицы Варвары в этом святом храме. Здесь не одни деревенские богомольцы- пешеходы. Здесь молится вместе с ними, проникнувшись их верой, и важная барыня, и заезжий петербургский гвардеец, и робко осматривающийся по сторонам студент, который боится как бы его не увидели товарищи, ложные поборники свободы совести и вобще всякой свободы, и не подвергли бы наказанию, как погромщика и реакционера. Пусть не падет на него грозное Христово слово: «иже постыдится Меня и словес Моих в роде сем прелюбодейнем и грешнем, постыдится Его и Сын Человеческий, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми» (Мк.8:38). Лучше пожелаем, чтобы он усовершился в вере и исповедании постепенно, как «Никодим, князь жидовский» и «иосиф иже от Аримофея, сый ученик Его потаен страха ради иудейска», и, в свое время обратившись, утвердил братию свою (Лк.22:32).

Да подаст-же сия святая всем нам, всем слоям общества и народа, объединяющую благодать своего дерзновенного исповедания, своей всецелой преданности Христу. Как ни далека, повидимому, наша действительность от осуществления таких молитвенных пожеланий, но не может русское общество коснеть и в той измене себе самому, в какую поверг его революционный переворот последних лет; не может русское общество примириться надолго с тем грубым омирщением, с той жадною погоней за житейскими наслаждениями и житейским успехом, которая в последние годы так безраздельно его охватила и так глубоко понизила нравственный и умственный уровень его жизни и сделалась его богом. Теперь для большинсгва как бы не существует высших интересов знания и добродетели; теперь даже забыли ссылаться на нравственную или научную правду, когда стараются в чем-либо убедить друг друга, но только смотрят и ищут на чьей стороне будет внешний успех и выгода, и бегут туда без оглядки на свои недавния заявления в противоположном духе, – нисколько не стыдясь своего притворства. Постыдное, жалкое время, но не долго ему владеть общественным настроением. Русская душа, русское сердце, хотя и давно отдалилось от послушания вере православной, но в противовес западным иностранцам сохранило в себе стремление к высшему, хотя и неясно представляемому подвигу жизни. Оно не может на долго отказаться от нравственной оценки и жизни и себя самого, и в последний год нашего времени уже совсем разочаровалось в нанесенном сюда соре новейших языческих учений. Теперь все ищут глазами людей твердых и правдивых, которые остались верны своим убеждениям среди житейского водоворота. Быть может никогда так высоко не ценилась неподкупная убежденность, как теперь. Как свежая малина зимой, как летом чистый снег, так-же удивленно приветствуется теперь безстрашная последовательность безкорыстно убежденного человека; пред ним все разступается, пред ним все преклоняется. Ему не с кем больше бороться лицом к лицу: изступленный фанатизм врагов, веры и отечества испарился и против исповедника истины остались только грязные кучи нравственного мусора и всяких отбросов. Конечно, борьба его за веру и за историческую народную Россию может окончится и теперь для него многими жизненными лишениями и даже насильственным лишением его жизни: но его идея, его убеждение – оно торжественно будет сиять среди общественных сумерок общественного разслабления, и призовет себе новых, последователей.

Да не лишит-же и нас, братие, святая Варвара того одушевления в борьбе с общественным отступлением от веры и народности, в котором она сохраняла и сохраняет поколениями наш народ! Да приобщит она и нас к народному восторженному поклонению ея мученическому подвигу, ея любви ко Христу и пренебрежению к житейским благам. Да не допустит она нас склонить свою главу пред возвысившим свой рог современным язычеством, да низложит она последнее чрез веру народную, как вместе с прочими мучениками низложила, древних идолов в своем отечестве. Аминь.

Многократно собираясь во св. храм для молитвы за Царя и отечество во дни патриотических праздников, как сегодня, дадим себе, братие, отчет в том, что значит любить Россию?

Не будем разбирать политических учений по этому предмету, потому что на почве такого разсуждения мудрено в кратком слове привести к соглашению спорящия партии. Нет, мы постараемся выразить в понятиях то, что чувствуют, быть-может смутно, все Русские люди, независимо от того направления мыслей, которого они держатся.

Но некоторые скажут: «Да у меня вовсе нет любви к России, я жалею, что Россию не завоевала просвещенная Французская нация в 1812 году, да и при объявлении настоящей войны более сочувствовал Японии, нежели России».

Безутешно горько было бы слышать такие речи, если бы в них выражались действительные строго обдуманные убеждения; но дело обстоит не так плохо, хотя и не совсем хорошо.

У Русских людей есть неразумная привычка выражаться в самых парадоксально-отрицательных суждениях всякий раз, когда им не удается разобраться в своих убеждениях по вопросам сложным и трудным, а не удается им это прежде всего от легкомыслия и лености, а затем вследствие ложного направления мысли в школе и в повременной печати, того западнического направления, которое не только не может разъяснить вопросов окружающей русской действительности, но еще и запутывает естественный здравый смысл наблюдателя. И вот чувствует наш современник, что Россия, хотя и хороша, но чужда его образу мыслей, его школьной мерке суждений; сердится, но к сожалению не на самого себя, а на неповинное в том Отечество, и заявляет себя его отщепенцем, заглушая голос совести безумными ругательствами, как пьяница – вином.

Справедливость подобного взгляда на наших отщепенцев доказывается тем, что подобное настроение бывает временным, бывает достоянием «безумных лет» юности и является свойством лишь таких молодых людей, которые вообще не имеют никаких сериозных убеждений, а если затем приобретают убеждения, то со стыдом и скорбию вспоминают о кощунственной болтовне прежнего времени своей безтолковой жизни.

«Аще себе быхом разсуждали, не быхом осуждены были» (1Кор. 14, 29), говорит св. апостол. Если бы русские люди, называющие себя образованными, выслушивали хотя бы то, что говорит им их собственное сердце, если бы не заглушали безпутным поведением и словесным гаерством тех сокровищ истины, которые без труда, а даром преподаны их душам в качестве полусознательного достояния бытовой наследственности и соприкосновения с христианской верой, и с верующим народом, и с нашей литературой, – то они узнали бы, что вопреки собственным заявлениям, Россию они все таки любят, но за что любят, или что они любят в России? – на это не сумеют ответить многие, даже открытые и горячие патриоты. Чувство их сильно, цельно и ясно, но выразить его словами мало кто сумеет.

Где же нам искать ответа? Поучимся ему от сегодняшнего праздника.

Сегодня в сердце русских людей слились три начала, охватывающия собой все содержание русской жизни в ея прошедшем, настоящем и будущем. Прошедшее – это память Московских святителей Петра, Алексия, ионы и Филиппа, настоящее – это молитвы о благоприятном исходе войны, а будущее – тезоименитство будущего Царя России.

Знакомые с отечественной историей знают, что целокупность русской жизни держалась в средние века не мирским правительством, не князьями и полководцами, а святителями стольного града.

Более трехсот лет России не было, как единой державы, но была Россия, как единая митрополия, да и впоследствии, до времени Петра Первого, единство России, как религиозного общества, было гораздо действительнее, надежнее и крепче, нежели ея единство государственное, колебавшееся то самозванцами, то междуцарствиями.

Еще более замечательно то явление, что выразители, или точнее виновники духовного и бытового единства русской жизни, святители митрополиты, сложившие затем и ея политическую цельность, не были расчетливыми политиками в роде прелатов Римской курии или кардиналов Франции XVII века; нет, это были прежде всего и по преимуществу подвижники личного спасения, заботившиеся не об отдаленном будущем (хотя иногда и прозиравшие в него через озарение свыше), но о том, чтобы «в день сей без греха сохранитися нам». Оставляя в юности мирское звание, они поступали не в архиереи, а в послушники чернорабочие; они были не роскошные духовные вельможи, но согбенные и смиренные старцы, общники наших пустынножителей и сильные обличители царей, если последние забывали Божий закон. Плохо понимают их те историки, которые главным делом святителей считают подчинение удельных князей великому князю: они стояли только за правду Божию, а постепенное объединение государственной жизни России явилось лишь, как естественное следствие внутреннего тяготения к ея нравственному сосредоточию около святительских престолов, возглавляемых праведниками.

При жизни своей они были дороги всей Руси, а по смерти становились еще драгоценнее не только своим нравственным обликом, своими нетленными телами, но и храмом, в котором были погребены, и градом, который украшался их Успенским храмом, единодушно почитавшимся от наших предков, как земное небо, как явное вместилище чудодейственной Божественной благодати.

История Греции, Рима и государств Европейских протекала в борьбе правительства и народа, монархии и олигархии, а наша отечественная история более знакома с противоположной картиной. Народ изъявляет безусловную покорность Царю, готов умирать по его слову, а Самодержавный Царь согбенно держит главу свою в постоянном опасении внести произвол или вообще личное начало в то общенародное дело, которое поручено ему Богом. Он разделяет со своим народом строгие подвиги христианской веры и во дни святой четыредесятницы добровольно алчет и жаждет более, нежели любой бедняк. Стараясь выражать своими приказаниями только равнодействующую различных нужд народной жизни, Он был неумолимо строг к нарушителям ея православного строя и исполнял глагол Сказавшего: болий в вас, да будет всем слуга.

Быть может еще замечательнее то обстоятельство нашего прошлого, что при безусловном преобладании религиозных, церковных начал нашей общественной жизни над всякими другими, нашему отечеству был неизвестен захват последних в руки духовенства, как это было на латинском Западе. У нас преобладала Церковь, но не духовенство, религия, но не клир. Все были служители веры – и священники, и народ, и патриархи, и Цари, но царствовал Христос, церковный закон, а не его духовные выразители И в тех редких случаях, когда последние изменяли своему призванию, их отвергал сам народ, как униата Исидора.

Законы Церкви, правила веры знали все, а потому никто не мог ими злоупотреблять. Кроме них ничего не знали и ни перед чем условным не преклонялись. Жизнь России была жизнью Церкви; слова молитвы Господней: да приидет царствие Твое, осуществлялись непрестанно.

Вот такое содержание русской жизни сложили ублажаемые четыре святителя, великие не по высогому сану, но высокий сан получившие за великую душу, за святую жизнь. Меньшие их по сану, но равные по добродетели, в одинаковой мере с ними были вождями русской жизни и творцами русской истории, как преподобн. Сергий, Кирилл, или раньше их Феодосий Печерский.

Таково прошедшее России, открывающееся в сегодняшнем празднике. Что же открывает он об ея будущем?

Будущий Царь России рождается при условиях необычных, но давно изъясненных в Божественном писании. Он – давно желанный Первенец мужского пола Царственной Четы и Русского народа. Но нескорю даровал Его Господь Державным Родителям и земле: он родился пятым у Матери Своей предупрежденный четырьмя сестрами, радовавшими, конечно, сердце Родительское, но не успокаивавшими сердце Царское.

Такая медлительность Промысла многократно повторялась в Священной Истории, когда ожидался некто великий. Так патриархи Ветхого Завета: Авраам, Исаак, иаков, иуда, иосиф, стремившиеся передать своему первенцу таинственные обетования грядущего всеобщего избавления, не получали в первенцы тех кого сами желали. Не Измаил, не Исав, не Рувим, не Ир, не Зара, не Манасия были преемниками священного залога первенства, но их младшие братья. Сие Господь творил тогда, когда хотел показать Своим избранникам, что не от них, не от человека зависят судьбы грядущия и направление Божественного Промысла, но только от Его всемогущей воли.

Так и ныне Он даровал Царю Сына-наследника лишь на десятом году Его супружества, после совершенного Царской Четой духовного подвига в виде путешествия на открытие святых мощей Преподобного Серафима.

Я не пророк и не сын пророка (Ам.7:14), будущих событий нашей жизни не знаю, но нам указано от Бога, что, насколько это зависит от людей, они должны приуготовлять их, руководствуясь духовными целями, а не земными, как руководились наши предки, шедшие по стопам своих духовных вождей.

Наследник Престола наречен именем Алексия в честь одного из них, но это имя, данное будущему Царю России, напоминает нам и Алексия I-го, Михайловича, любимейшего из древних Царей, Московского Царя по преимуществу, бывшего образом или, выражаясь по современному, идеалом Русского Царя, совмещавшего в себе все благия чаяния русского сердца, смиренного в личной жизни, но твердого и грозного в исполнении долга своего звания.

Таковы молитвенные чаяния будущих судеб России, соединенные с сегодняшним днем: что же говорит он нам о настоящем?

Телеграфные известия с лихорадочной поспешностью расхватываемые и читаемые Русским народом, тоже открывают нам ту истину, что не земными расчетами, а десницею Божиею управляется Россия.

Мы ожидали легкой победы над азиатскими язычниками, но нам сообщают о тяжелом подвиге нашего самоотверженного воинства, о потоках крови, о десятках тысяч убитых. О сем печалию раздирается наше сердце, но оно и сладость находит в горечи сообщений, потому что эти самые известия говорят нам о сохранившейся силе древне-русского духа, о безстрашии наших воинов в ожидании смерти, об их великодушии, о самоотвержении и, что всего важнее, об их долготерпении, то есть той самой непонятной современникам добродетели, которою сложилась святая Русь, которая является главным средством спасения христианина, по сказанному Петром-апостолом: «и долготерпение Господа нашего почитайте спасением, как и возлюбленный брат наш Павел по данной ему премудрости написал вам» (2Пет. 3, 15).

Здесь именно раскрылась русская духовная природа из- под сора суеты, из-под несродных ей наслоений ложного воспитания и исходящего из городов распутства; тут настоящая, неискаженная, святая Русь открылась из-под офицерских и солдатских мундиров, и в них, в наших Христолюбивых подвижниках-героях, узнала себя самое мирная Россия, дотоле закрытая от собственных глаз печатной ложью еврейских и лжелиберальных газет и журналов.

И как далека эта беззаветная преданность Отечеству, Царю и присяге от всех тех праздных речей о правах и гарантиях, о доверии и недоверии, о разных свободах и несвободах, от этих совершенно чуждых нашей народной жизни заграничных рамок, в которые нас хотят втиснуть журналисты, как будто наша страна есть завоеванная, как будто Правительство есть чуждое земле нашей учреждение.

Нет, ей, напротив, чужды все эти придуманные, навязанные нам понятия; ей чужда лжелиберальная печать, незнающая народа, тайно его ненавидящая, якоже ненавидит блудница жену мудру и добру зело (3Ездр. 16, 50).

Но может кто-либо скажет:

«Не знаю, кто кого ненавидит, а я люблю Россию; но не эту допетровскую, мужицкую Россию с ея смирением и терпением, не эту Русь славянофилов с ея проселочными дорогами, лаптями, постами и богомольцами, а Россию реформированную, цивилизованную; я цель своей любви к Отечеству полагаю в том, чтобы пересаживать на родную почву блага Европейской культуры, дабы она была во всем подобна могущественным государствам просвещенного Запада».

Да, многие готовы повторять подобные слова и, пожалуй, искренно, но не от глубины сердца. Так говорят, либо доверчивые, не знающие жизни читатели либеральных передовиц в газетах и «внутренних обозрений» в журналах, либо скорые, но неглубокие умы, блуждающие всегда на поверхности явлений и не обращавшие никогда своего внимания на внутренний голос собственного духа.

Впрочем, в жизни подобных людей происходит замечательное явление, если они только искренни. Побывав заграницей, они сразу отказываются от своего поклонения заморским порядкам. Тамошнее религиозное и нравственное вырождение, отмеченное их собственными писателями, поражает Русских людей явлениями всеобщего себялюбия, черствости, сухости и подобных свойств самого мелкого скряжничества, прикрытых надутыми словами благородной независимости и притворного великодушия.

От Государя Александра Первого до любого современного студента все правдивые Русские люди возвращаются оттуда иными, чем отправлялись туда. Теперь они начинают прислушиваться к тому внутреннему, прежде заглушенному, голосу, который говорил им:

«Подожди, не хай свою Россию, не поноси нашего мужика, ведь ты чувствуешь в них нечто правдивое, святое, родное, чему смутно сорадуется твое сердце. Ты только не хотел разобраться в этом ощущении, понять, что, взамен внешнего казарменного порядка европейского быта, у нас люди опираются на нравствеьную правду, преклоняются не пред формальным узаконением, как там, а пред святыми заповедями Евангелия; заботятся о благоустроении своей жизни в вечности, а потому равнодушны к благам жизни временной. И хотя ты, быть может, осмеивал их настроение, как безплодную мечтательную отвлеченность от насущных интересов жизни, но и прежде, а особенно теперь, в виду постылого западного материализма, сам благоговеешь пред подвижниками высших начал, которых ты там не встретишь, а у нас узнаешь во всякой богомолке с посошком и котомкой, во всяком «дяде Власе» или смиренном отшельнике. Черно, серо, все это, но помни, кто были «званные на вечерю Господню», кому труднее войти в Царство Небесное, чем верблюду в игольные уши, кому обещано блаженство и кому горе в грядущем веке.

Кто умеет так беседовать с самим собою, тот скоро познает и то, что не только душа народа, сохраняющая начала прежней чисто русской культуры, но и душа мыслящего интеллигента во многом сроднее первой, нежели тем теоретическим началам, которые они проповедуют. Так, он благоговеет пред подвигом самооограничения и самоотвержения, хотя бы и исповедывал, утилитаризм, негодует от всей полноты души на себялюбие и черствость к страдальцам, хотя бы и превозносил выдуманного сумасшедшим немцем безжалостного сверх-человека, преклоняется пред безстрашным обличителем стяжаний, пред добровольным нищим, хотя бы и мнил себя последователем голландского учения о капитализме.

Вот в какой степени прав современный французский писатель, заверяющий, что все русские и до сего времени в сущности ищут только духовной религиозной правды жизни, хотя бы в теории и отрицали догматы религии. Так называемая реальная жизнь, т. е. благополучие земное, очень мало интересует типичного Русского человека, какие бы заблуждения он ни проповедывал.

Итак, не растлилась еще русская природа в душах наших и она-то, именно она, есть предмет нашей любви к Отечеству.

Правда, нам, кроме того дорога наша Отчизна в ея государственной целости, в ея необъятно великом географическом пространстве, в крепости ея государственных учреждений Но это лишь оболочка духовного содержания, внутреннего сокровища, именуемого святою Русью. Если хозяин сберегает драгоценное вино, то заботится и о сохранении сосуда, без которого оно разлилось бы по полу. Если добрый христианин любит Бога и усерден к молитве, то оберегает и украшает храм, в котором ему преподаются дары благодати: но потому только и дорог сосуд, что в нем хранится прекрасная влага, потому и свят храм, что в нем учимся познавать Бога.

Так и Россию мы любим потому, что она хранит в себе русскую идею, русскую духовную природу, русский быт. Эта идея есть царствие Божие, эта природа есть стремление к святости, этот быт выражает собой усилие семисотлетней жизни страны и девятисотлетней жизни народа водворять на земле праведность евангельскую, отвергнуться всего, чтобы найти Христа, ставить Его волю, каноны Его Церкви законом общественной жизни.

Резнообразны и неисчислимы те бытовые и душевные явления, в которых сказывается эта историческая идея России, немногие съумеюг отметить и определить их, но это стремление к внутренней духовной правде в личной и общественной жизни, эта отчужденность от западной гордыни и самолюбия, главных рычагов тамошней жизни, это равнодушие к земному благополучию, – все эти особенности нашей русской жизни и русской души, хотя бы и искаженной порочными падениями личности, складывают в ней особую настроенность, выражающуюся в тягостной неудовлетворенности западническими началами жизни и в нежной, хотя и смутно сознаваемой, сыновней любви ко всему родному и Родине.

Сию любовь испытывают, вопреки самим себе, даже такие завзятые западники, как Некрасов, Герцен, Тургенев и если они и подобные им современники наши бранят Россию, то они скользят лишь по поверхности своей души подобно подросткам, злословящим своих родителей, но готовым умереть от горя, когда родители подвергаются опасностям или тяжким страданиям. Как здесь, так и там выступает наружу таившееся природное глубокое чувство, которое трудно вытравить праздным злословием.

Да выступит же это чувство в нас, слушатели, в эти священные часы общей нашей молитвы, в которой соединяется откровение судеб нашей Родины – прошедших, настоящих и будущих.

Наша Родина есть воплощающееся в народном характере и народном быте Евангелие, воплощающееся царство Божие; наша Русь не есть только юридическое целое или государство, нет – это всемирная, всеобъемлющая идея.

Ее любить, ее разуметь, ее проводить в нашу душу и в зависящия от каждого из нас отросли жизни, вот в чем наш долг, вот в чем наша истинная радость, вот в чем примирение всех и с жизнью вообще и со своим жребием, вот о чем должна возноситься наша общая молитва в день сей и во все дни жизни. Аминь.

Господь, долготерпящий о наших грехах, сподобил нас дожить до предверия св. Четыредесятницы и еще раз услышать в храме Божием Его предсказания о Своем втором пришествии.

Страшный Суд! О, горестное слово для сынов суетной современности.

Страшный Суд! Как они не любят напоминать об этом Суде! Даже те, которые согласны тебя слушать, пока ты говоришь о некоторых евангельских заповедях, лишь только услышат о Страшном Суде, или о неизбежной для каждого смерти, сейчас же омрачают свои лица, стараются переменить разговор или даже ответить тебе каким-нибудь грубым кощунством.

Увы, они испытывают при этом то же настроение духа, как некогда нечестивый язычник Феликс, любивший слышать Апостола Павла, но когда последний говорил о правде, о воздержании и о будущем суде, то Феликс пришел в страх и отвечал: «теперь пойди, а когда найду время, позову тебя» (Деян.24:25).

Иначе, братие, относились к мысли о страшном суде древние христиане. Не страшным, а вожделенным представлялся он им. Они не отварачивались с ужасом от представления Суда Божия, но радостно простирали к нему руки. Когда Господь вознесся на небо и облик его исчез из глаз Святых Апостолов, то они не могли отвести своих взоров от небесных высот до тех пор, пока не явились два светлые ангела и удостоверили их в том, что сей иисус, вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, им же образом видесте Его, идуща на небо (Деян.1:2).

Тогда святые Апостолы обратили к земнородным свое слово и им посвятили свои труды, но свою силу и свое терпение почерпали в том блаженном ожидании грядущего с небес Вечного Судию, каковое они завещали и своим ученикам из поколения в поколение. Этим же ожиданием жили первые христиане, безропотно перенося житейскую неправду, тяготясь данною в удел людям многострастною плотью и созерцанием человеческих беззаконий. Они утешали себя уверенностью, что придет конец сему безбожному веку, что возвратится на землю Сладчайший Господь иисус и Своим нелицеприятным Судом посрамит возносящееся нечестие, вознесет и прославит угнетаемую правду. Подобное ожидание по временам охватывало христианские общины с такой нетерпеливостью, что люди оставляли свои обычные занятия и ни о чем не хотели слышать, кроме как об ожидаемом Спасителе и наступающем дне Его, так что Апостол Павел принужден был особым посланием охлаждать их неумеренный пыл (2 Солун.). Да и та книга, в которой заключены слова нашего спасения, т. е. Новый Завет Господа нашего иисуса Христа, заканчивается мольбой к Нему о скорейшем возвращении на землю для последнего суда: «И Дух и невеста говорят: прииди! и слышащий да скажет: прииди! Ей гряди, Господи иисусе!» (Откр. 22, 17, 20).

Скажи теперь современный христианин, почему же ты испытываешь иные чувства при мысли о втором пришествии Господнем? почему они более подобны чувствам врага Христова Феликса, а не Его блаженных Апостолов и их учеников? почему ты содрагаешься, когда слышишь о том, как небеса с шумом падут, как будут распадаться гробы и возставать умершие по трубному звуку Архангела, как море отдаст своих мертвых, и все нагими предстанут пред Сына Человеческого? Ведь не для тебя должно казаться все это страшным, ведь тебе, как христианину, сказано иное: когда же начнет это сбываться, тогда восклонитес и поднимите головы ваша, потому что приближается избавление ваше (Лк.21:28). Зачем же ты трепещешь, слыша то, чему должен радоваться? Не тебе должно страшиться и плакать, а врагам Христовым, язычникам; не будь же подобен тем о коих сказано: тогда явится знамение Сына Человеческого на небе, и тогда восплачутся все племена земные (Мф. 24, 30), и еще: се грядет с облаками, и узрит Его всяко око и те, которые пронзили Его, и возрыдают пред Ним все племена земные (Откр. 1, 7).

Ты тоже страшишься и плачешь? Плачь же, но не о Суде Божием, а о своем отступлении. Исповедай Богу, что сердце твое отступило от Его Евангелия, что возлюбил ты нынешний век с его неправдой, что отвратился ты делами своими от Христа и Его правлы, что ты ложно носил Его имя, а служил Велиару, у которого нет общения со Христом. Принеси покаяние Богу, вступи в предстоящее поприще поста и молитвы, как возвращающийся в дом отца блудный сын, бей себя в перси, как кающийся мытарь – и тогда не потеряна твоя надежда, ибо небесное царство восхитили и благоразумный разбойник и покаявшаяся блудница, и мытарь, отрекшийся от своего стяжания. Спеши и ты подражать их примеру.

Но увы, еслиб ты был близок к ним по духу, то не отвращал бы ушей своих от слушания о Страшном Суде. А, если, слыша о нем, нахмуриваешь лицо свое, то вижу в нем не покаянное чувство, столь мало доступное сынам нашего горделивого, лживого века, но злобное упорство, выражающееся в попытке найти отговорку своему невниманию. Кто из нас, духовных, не знает этих отговорок, чьи уши не были поражаемы ими, как ударами бича? Мы не суда грядущего боимся – так говорят теперешние люди: мы не союзники врагов Христа и Его учения, но мы берем из последнего лишь высокие заповеди о правде и любви к меньшей братии, а туманными предсказаниями о конце мира мы не интересуемся, и потому не любим слушать этих мрачных предвещаний, сжимающих сердце безотрадными ужасами.

Но зачем же вам ужасаться, если так? Вы любите правду и милосердие? Тогда Страшный Суд будет днем вашего торжества. Там откроется высшая правда, там упразднится разность между людьми по сословиям и состоянию: цари предстанут вместе с рабами, иерархи с простецами, старцы с юношами, богачи и нищие вкупе. Если вы избрали милосердие к бедным знаменем своей жизни, то для чего боитесь суда Божия? Ведь на нем только об этом и будет спрашивать Господь? Ни о благочестии, ни о молитвах, ни о постах, ни даже о целомудрии, – вообще ни о чем, что вам так не по душе, не спросит вас Небесный Судия, а только о напитании алчущих, о посещении больных и заключенных в темницах.

Или вы смутно чувствуете, что не устоять вам на этом допросе, что ваше правдолюбие было лишь личиною вашего мятежного духа, вашего внутреннего человеконенавистничества, что о любви к меньшей братии вы только говорили, а любили исключительно себя самих, и пышные слова, которыми питали свое тщеславие, и под которыми укрывали свою себялюбивую праздность?

Помилуйте, мы ли не работали для общественной правды и для меньшей братии? Мы ли не старались о введении равенства, участвуя в современном «освободительном движении», мы ли не боролись против чиновнического произвола? так заговорят представители передовых слоев общества, оправдывая себя от наших обвинений.

О, еслиб они не говорили так! О, еслиб эти несчастные безумцы такими словами не осуждали невольно самих себя прежде, чем услышат осуждение от Господа! Ведь те, которых Он признает исполнившими заповедь любви, те блаженные праведники, которых Он призовет в Свое царство, не найдут в своей памяти дел любви, а будут в смиренном покаянии только грехи свои вспоминать, и скажут Христу: Господи, когда мы видели Тебя алчущим и накормили или жаждущим и напоили? и прочее (Мф. 25, 37). Напротив того, нечестивые будут проникнуты тем же духом мрачного самооправдания, каким исполнены наши несчастные современники, когда мы видели Тебя алчущим или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице и не послужили Тебе? (44).

Да, чем больше самооправдания у людей, тем ближе они подходят к изображению участи осужденных навеки.

Горе, горе вам, лукавые, хвастливые лжецы! Не столь ужасны ваши беззакония, ваш разврат, ваша черствость, ваше забвение Бога и вечности, сколько пагубный дух самооправдания, закрывающий пред вами все пути к исправлению себя, все двери к покаянному воплю.

А духом этого горделивого оправдания себя и осуждения других проникнута вся современная жизнь; ему научают детей от школьного возраста, им извращают русский народный характер, народный дух, тот дух смиренномудрия, терпения и любви, в котором русские познали Христа, в котором пребывал Христос, как принято говорить, родившийся в Вифлееме и живущий в России.

Но этот дух смиренного самоосуждения давно вытравлен из нашего общества языческим бытом (культурой) еретического Запада, и оттуда общая ненависть к слышанию о Страшном Суде Божием, когда никакая ложь не поможет самооправдывающейся гордыне, но она будет изобличена, посрамлена и осуждена пред лицом целой Вселенной.

Но чтобы и теперь явить безответными носителей сего горделивого духа в глазах людей искренних и благоразумных, подвергнем безпристрастной оценке предмет их ложной похвальбы, то-есть их общественную деятельность, их общественные стремления. Это ли дело любви? Исполненные исконной злобой, ненавистью ко всему русскому, руководители этого движения не останавливаются ни перед чем, чтобы такою же злобой исполнить сердца юношей студентов и тех слоев простолюдинов, которые могут быть доступны их влиянию. Пользуясь легкомысленной неопытностью одних и обманывая других чрез разного рода переодетых самозванцев, они влекут их к участию в уличных безпорядках, под пули и плети, имея в виду лишь ту единственную цель, чтобы потом кричать о строгой расправе начальства и поселять озлобление против Правительства.

Разгоряченные, разочарованные юнцы, как учащиеся, так и фабричные, действительно не могут разобраться в том, кто виновники их беды, и готовы верить, со слов своих лукавых руководителей, будто неизбежная строгая расправа с ними есть произвол Правительства, на которое они озлобляются еще более, и за тем еще более слепо отдаются во власть зачинщиков мятежа, как кролики, бросающиеся в пасть удава.

А что сказать о преобразовательных толках в нашей печати и в различных общественных собраниях?

Может быть здесь видно попечение о благополучии Родины? Увы, нечто совершенно противоположное! О чем хлопочут они во всех своих постановлениях? Только о том, что выгодно для самих мятежников. О том, чтобы разделять власть с законным Правительством, да о безпрепятственном распространении мятежных идей чрез печать и другия средства, так чтобы никто не имел права ограничивать таких преступников иначе, как посредством судебной волокиты. Вот что легко уразуметь под криками о свободе печати и об отмене административной высылки и административных арестов.

Больше они ни о чем и говорить не умеют, да и что сказать им о России, о русском народе, которого они не знают, которого изучать не хотят, которого в душе своей глубоко ненавидят.

И вот такие люди пользуются теперь самым широким влиянием на наше юношество, на наше общество. Попущением Божиим оно предано в неискусен ум творити неподобная и исполнено всякой неправды (Рим.1:29).

Не так, совсем не так совершилось в сегодняшний день февраля сорок четыре года тому назад действительное освобождение меньших наших братий от крепостной зависимости. Там не было ни скандалов, ни крамолы, ни борьбы за свое собственное право, а нечто совершенно обратное, возможное только в жизни Русского Государства: был государственный и общественный, добровольный и самоотверженный подвиг. Царь и лучшие люди просвещенного общества, никем не понуждаемые, руководимые единственно Божией правдой и милосердием напомнили помещикам о том, как незаконно держать в рабстве православный народ – своих братьев, за которых умер Христос, и которых многие из них не только мучили непосильным, трудом и жестоким обращением, но и калечили нравственно, заставляя сынов народа вместо любезных ему священных молитвословий, заниматься кривлянием на своих театрах, – растлевая чистоту дев и разрушая священные узы брака.

И вот помещики, в огромном большинстве своем, дружно откликнулись на Царский призыв, и народ, получив свободу, не домогаясь ея, получил не как завоеванное право, но как добровольный дар. Вот это по-нашему, это по-русски, это достойно России, объединенной не чрез формальное право, но посредством правды Божией и добровольного послушания.

Не то мы видим теперь. Теперь почти все слои общества, как голодные волки, требуют себе всяких прав и льгот, не желая знать нашей общей беды на Дальнем Востоке, да и собственных своих прав, своей настоящей пользы вовсе не разумея.

Да, воистину, это общественное помрачение, эта нравственная эпидемия, охватывающая просвещенные слои русской жизни, достойны многих слез, если у кого еще остались слезы по прошествии нынешней печальной годины. Всегда холодные к своей Родине, передовые сыны России обрушились на свою мать, увидев ее угнетенною внешним врагом. Чего не сделал бы ни один более благородный неприятель страны, на то дерзают ея неблагодарные сыны. Они злорадствуют всякой малейшей неудаче нашей на войне в то время, как их самоотверженные братья, измученные, истомленные продолжительным походом, видят постоянную смерть пред глазами и спокойно бросаются в ея холодные объятия за Веру, Царя и Отечество.

Итак, смотрите, какое право имеют хвалиться правосудием и братолюбием наши безумные современники. О, печальное, горестное время! О непростительное, жестокосердное легкомыслие! Поистине, мы видим нечто напоминающее последние дни земной жизни Спасителя, когда народ, возглашавший Ему сегодня: «осанна», через пять дней кричал: распни Его, кровь Его на нас и на чадах наших. Не подобную ли противоположность представляют собой народные шествия в нашей столице: в начале прошлого года патриотические и верноподданические, а в начале нынешнего года мятежные, исполненные себялюбивых требований.

И пусть бы сходили с ума уже давно опьяненные мятежным духом крайние либералы, люди никогда не имевшие ни общественной почвы, ни веры, ни воспитания, ни Отечества: но ведь теперь слова их повторяют и мирные граждане, которые сами ужаснулись бы, еслиб услышали от кого-нибудь подобные речи полтора года тому назад. Тьма общественного одурманения сгустилась до такой степени что, если сам Господь не умилосердится над бедною, оскверненною, оплеванной страной нашей, то неоткуда нам ждать избавления. Многие старые люди, любящие свою Родину и свой народ, при виде возносящегося нечестия, молятся теперь только об одном, – чтобы Господь послал им скорее смерть, да не видеть нравственного растления своей Отчизны: довольно уже, Господи, возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих (3Цар. 19, 4).

И вот среди таких печальных размышлений, дожили мы до недели Страшного Суда. Теперь мы понимаем, почему о нем не желают слышать современные люди, почему и вовсе неверующие среди них и те, которые еще не отрешились от некоторых верований, одинаково смущаются и злобятся, когда вспоминают о том, что некогда должен придти день, когда Господь во свете приведет тайные тьмы и объявит советы сердечные (1Кор. 4, 5). Они чувствуют, что все их поведение, все их речи есть сплошная ложь, что им чужды всякая любовь и сочувствие к братьям, что они дышат себялюбием, ненавистью и злорадством, и что обманывать людей возможно лишь в продолжении недолгого времени, а вечность откроет для всех их злодейское настроение.

Но что переживаем, что думаем о Страшном Суде мы, хотя грешные, но верующие христиане? Скорбь о том, что приходится слышать и видеть, пересиливает в нас страх пред Праведным Судией, и мы снова испытываем то нетерпеливое желание дождаться Его пришествия, которым исполнены были древние христиане. Ей, гряди, Господи иисусе, посрами светом Твоей правды, обнажи сердца и помышления развратителей народа и юношества. Пусть труба Твоего Архангела пробудит уснувшую совесть общества, дабы оно воспользовалось последними минутами земного бытия для покаяния в своем себялюбии, в своей гордыне, в своем разврате, бывших причинами его теперешнего помрачения.

Такова наша первая молитва; но если Господь еще будет медлить Своим праведным судом, то будем умножать свои молитвенные воздыхания о том, чтобы Он не допустил простому Русскому народу заразиться общественным омрачением – чтобы народ продолжал ясно сознавать, кто его враги, и кто его друзья, чтобы он всегда хранил свою преданность Самодержавию, как единственной дружественной ему Высшей Власти, чтобы народ помнил, что, в случае ея колебания, он будет несчастнейший из народов, порабощенный уже не прежним суровым помещикам, но врагам всех священных ему и дорогих ему устоев его тысячелетней жизни, – врагам упорным и жестоким, которые начнут с того, что отнимут у него возможность изучать в школах Закон Божий, а кончат тем, что будут разрушать святые храмы и извергать мощи угодников Божиих, собирая их в анатомические театры.

Предвещания таких ужасных действий обнаруживались неоднократно на глазах у всех в последние годы нашей печальной действительности.

Впрочем, конечно, прежде чем они успели бы это сделать, сама Россия, через какие-нибудь 25 лет после отмены Самодержавия, перестала бы существовать, как целое государство, ибо, лишенная своей единственной нравственно-объединяющей силы, она распалась бы на множество частей, начиная от окраины и почти до центра, и притом даже от руки таких народностей, о которых наши газетные писаки даже ничего не знают, каковы, например, Татары Казанские, Крымские, Кавказские, так смело проявившие себя за последнее время. Такого распадения нетерпеливо желают наши западные враги, вдохновляющие мятежников, чтобы затем, подобно коршунам, броситься на разъединенные пределы нашего Отечества, на враждующия его племена и обречь их на положение порабощенной Индии и других западно-европейских колоний.

Вот то печальное будущее, которое ожидает Россию, еслиб она доверилась внутренним врагам своим, желающим сдвинуть ее с вековечных устоев.

Не забывай же о них, Русский народ, берегись богохульников, кощунников, мятежников, желающих оторвать тебя от вечной жизни, от ожидания грядущего суда Божьего и царствия Христова, которого да не лишит нас Господь, которого память да хранит Он в нас, – которого памятью да оградит Он нас от современного развращения. Аминь.

Мы собираемся, братие, в храм для молитвы и для назидания. Сегодняшнюю молитву мы уже приводим к окончанию, а назидание желаю вам предложить особенное, необычное. Раньше вы слышали поучение об усопших святых, а ныне поучитесь примеру здравствующего праведника.

Кто были праведники древности? Сперва святые мученики, а затем после торжества христианства при Константине Равноапостольном, Господь стал являть Церкви Своих угодников преимущественно двух родов: во-первых – преподобных отшельников, а во-вторых – Святителей и Царей. Те, и другие, и третьи распяли себя миру ради Христа, умертвили плоть и совлеклись ветхого человека. Первые достигали сего, удаляясь в пустыню или в затвор, предаваясь молитве, богомыслию, посту и бдению, а вторые умерщвляли себя, воспринимая в свое сердце жизнь своей паствы, своих подданных и через то умерщвляли в себе всякую личную жизнь, всякое движение ветхого человека. Они могли говорить вместе с божественным апостолом: «Я каждый день умираю: свидетельствуюсь в том похвалою вашею, братия, которую я имею во Христе иисусе, Господе нашем» (1 Коринф. 15, 31). «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!» (Галат. 4, 19).

Итак, та самая власть, которая стольких людей подчиняет духу гордыни и тщеславия, доставаясь в удел душам возвышенным и благородным, возносит их на такую же степень самоотвержения, которых достигали пустынники и постники. Это именно те представители власти, которые взирали на нее согласно с Господней заповедью: «Царие язык господствуют ими, и обладающие ими благодателе нарицаются. Вы же не тако: но болий в вас да будет яко мний: и старей, яко служай» (Лк. 22, 25 – 26).

Таким именно правилом руководствовался в своей жизни и наш возлюбленный Государь Николай Александрович.

Итак, слово будет о Царе.

Да, о Нем, о нашем возлюбленном Монархе. Пора мне сказать о Нем, братие; ибо в то время, когда Самодержавие у нас хранилось непоколебимым и по царским дням во всех соборах столичных и губернских городов раздавались пышные похвалы самодержавию и Самодержцам Александру III и Николаю II, я предпочитал говорить о словах Святого Евангелия, читавшихся в те дни, о Николае Чудотворце, об Александре Невском, о Марии Магдалине, о Праведном иове, о преподобном Иларионе и о других святых, коим творилась память, ибо боялся я отступить от глагола Давидова: «да не возглаголют уста моя дел человеческих, за словеса устен Твоих аз сохраних пути жестоки» (Пс. 16, 4). Но с тех пор, как враги России стараются поколебать самодержавие, наш долг открывать вам глаза на истинное положение дел, особенно, когда оно является для нас столь обильным источником назидания.

Сегодня окончился одинадцатый год царствования нашего Монарха и настает двенадцатый год с несколько изменившимися условиями правления, обозначенными в последнем манифесте. Оглянитесь же, русские люди, на сей, закончившийся первый период царствования нашего Государя, оглянитесь на себя, насколько вы за это время оправдали данную вами перед крестом и Евангелием присягу, и ныне, когда густая тьма безсовестной лжи и разнузданного себялюбия обложила небосклон нашей жизни, воззрите мысленно на Того, Кому так мало вы подражали в добродетели и Кому столь неблагодарными оказались многие.

Наш Государь вступил на отеческий престол в юном возрасте, но оказался мудр пред искушениями власти. Большею частью цари и другие высокие начальники, достигая власти, стараются о том, чтобы сразу выдвинуть пред глазами всех свою личность в противовес личности предшественника, чтобы показать ожидаемые преимущества своего управления сравнительно с предшественником. Они сменяют своих ближайших помощников, а особенно тех, которые были преданы прежнему властителю, и поощряют тех, которые были им обижены. Подобные приемы действий особенно свойственны государям молодым, как это и было при первых царствованиях в народе библейском.

Не так, совсем не так поступил наш, тогда еще юный Государь, сделавшись властителем величайшего в мире царства. Он обещал следовать во всем примеру и указаниям своего в Бозе почившего родителя, и постоянно ссылался на его авторитет. Он сохранил при себе его советников и не только не старался о том, чтобы выдвигать самолюбиво свою личность, но, напротив, постоянно смирялся пред своим Отечеством, исповедывал свою сердечную привязанность к старинной Москве и первый из русских Императоров не усрамился распространять свои изображения в старинной русской одежде.

Смирение, эта первая заповедь Евангелия, эта первая ступень из девяти блаженств, через которые открывается нам Господень рай – сколь редкая, сколь ценная эта добродетель в наш горделивый, изолгавшийся век! И если мы справедливо ценим ее так высоко среди простых смертных, то как она вожделенна в могущественнейшем Императоре.

Учись же, русский народ, у Твоего Царя этой великой мудрости быть смиренным, ибо в этом великая мудрость: тот уже мудрец, кто смирил свое сердце, а приобретающий много познаний, но пребывающий в ослеплении гордыни, рано или поздно обнаружит свое безумие. Сильная воля и быстровоспринимающий ум, если они лишены смиренномудрия, не могут быть полезными для ближних, но всюду вносят разстройство и неправду, и разрушают одною рукою то, что созидали другою.

Как же сохранить в себе дух смиренномудрия? Как сохранил его в себе наш Государь? Хранить такой дух может лишь тот, кто боится Бога, кто всем сердцем верит во Христа, кто благоговеет пред святыми угодниками.

И сему учитесь у своего Царя, русские люди.

Наш Государь начал царствовать в сегодняшний день 21-го октября, причастившись в храме св. Тайн Тела и Крови Христовой. Вторично причастился он Божественных Тайн через три недели, в день Своего бракосочетания. Сие необычно земным царям, которые хотя и стараются всегда показать, что они не чужды веры в Бога, но весьма опасаются прослыть слишком благочестивыми, ибо это не очень нравится Европейским народам, а Господню слову о том, что невозможно вместе работать Богу и мамоне, они не придают значения. Такая раздвоенность совершенно чужда нашему Монарху: Слава Божия являлась главным направляющим началом Его деятельности. Ревнуя о прославлении святых угодников с тем же безкорыстным упованием, с каким относится к ним народное сердце, Он с радостью разрешил открытие мощей святого Феодосия Черниговского в год своей коронации, а затем сам приложил старания к тому, чтобы провозглашена была Церковью святость другого угодника Божия – Преподобного Серафима Саровского. Но и на сем не успокоилось сердце Царево: оно повлекло Его с Царицей Супругой и с Царицей Матерью в далекую Саровскую пустынь и понудило Его собственными руками поднять священный гроб Чудотворца и вместе со своим народом, собравшимся туда в количестве трехсот тысяч, проливать слезы умиления, открывать свою совесть смиренному духовнику монаху и причащаться Святых Тайн у одной чаши с простолюдинами.

Слышал ли ты что-либо подобное, о русский народ, за последнее столетие и более? Часто ли встречал такую силу веры среди людей знатных и богатых, и укажешь ли мне во всей вселенной нечто подобное в жизни царей, именующих себя христианскими? Учись же у своего Царя вере, и умилению, и молитве. Учись, ибо силу этой молитвы засвидетельствовал Угодник Божий Серафим, даровав нашему Царю давно желанного Сына и Наследника, ровно через год по возвращении Его из святой обители.

Искреннее благочестие остается неполным, если не украшается любовию и состраданием к ближним. И сию любовь наш Государь проявил в первые же месяцы по своем воцарении, когда, по примеру всероссийского праведника отца Иоанна Кронштадтского, начал повсюду учреждать дома трудолюбия для бедных; ибо именно в этом нуждается городская беднота, тогда как простое разбрасывание милости поощряет тунеядство и пьянство. И если бы в этом наш народ учился у Царя, то сколько бы было отерто слез бедняков, сколько остановлено вздохов ропота во время безработицы, сколько людей удержано от падения! Но – увы – у нас любят только говорить о страдании несчастных, а оказывать им действительную помощь никто не хочет.

Наш Государь, желая распространить свое примиряющее доброжелательное настроение на весь мир, созвал правительства всех народов на Гаагскую конференцию для обсуждения мер к полному прекращению международных войн или, по крайней мере, к возможному их облегчению. Достигнуть первого, конечно, было невозможно, ибо, по слову Господню, войны не только не прекратятся, но весьма умножатся к концу времен: но все-таки эта конференция в значительной степени облегчила жестокости и коварство военных столкновений между народами. Такое столкновение и при том весьма неудачно для своего отечества, пришлось перенести и нашему Государю, и сия неудача зависела в значительной степени от того, что дух нашего Монарха до такой степени был чужд военного задора, что он и другия правительства считал миролюбивыми, а потому Россия подверглась нападению японцев совершенно не подготовленной.

Однако, не любя войны, как любит наш Государь Своих воинов! Благодаря этой войне, Его удостоились видеть многочисленные захолустные уголки нашей Отчизны, которые раньше не видели не только Высочайших Особ, но даже министров, ибо опять нечто новое и необычайное для царей совершает наш Монарх: взяв св. иконы, он объезжает всю нашу необъятную страну, чтобы лично благословить все свои верные полки, чтобы своею царскою нежною лаской ободрить всех своих воинов.

Учись же, русский народ, у своего Царя, любви к меньшей братии, учись любить «не словом и языком, но делом и истиною» (1Иоанна 3, 18).

Последние годы своего царствования Государь ознаменовал доверием к доброму сердцу и к разуму русского населения, и вот оно, не освоившись с новыми порядками жизни, теперь повсеместно бушует. Не наше дело обсуждать насколько подходят сии порядки к современной России, ибо говорю вам о Царе-человеке и христианине, а не о делах государственных; но ясно для меня то, что дух нашего Государя не склонен требовать послушания за страх, но за совесть, что, имея сам душу чистую, Он верит и в других людей и поступает согласно такому доверию.

Учись и сему, русский человек у твоего Государя; старайся о том, чтобы все меньше и меньше добиваться добрых целей через страх и принуждение и не переставай взывать к разуму и к совести твоих ближних.

Насколько сие удобоосуществимо в делах государственных о сем говорить мы не решаемся, но те, которые связаны с ближними властью, личными отношениями, т. е. родители, учителя и хозяева, пусть знают, что только тогда они достигли своего назначения, когда не за страх, а за совесть повинуются им дети, ученики и подчиненные служащие. В этом заключается истинный, сочувствия достойный либерализм, а никак не в том предосудительном и пакостном безразличии к добру и к злу, не в том безнравственном расширении прав молодого поколения, благодаря которому недавно перестали учить я ученики и ученицы нашей средней школы и предаются ныне уличным безчинствам, а высшая школа уже пять леть не учит и не учится, а лишь проедает, пропивает и проигрывает казенные оклады и стипендии.

Итак, смотри же русский народ, скольким добродетелям мог бы ты научиться у своего Государя, – и сколь далеко ты отступил от них. Говорить ли еще о том, что Его семья является одним из немногих безупречных семейств в современном обществе? Говорить ли об Его отзывчивости, щедрости, простоте и правдивости?

Или лучше сказать о том, сколь неблагодарною оказалась ему современная просвещенная Россия, о том, как безответны будут пред Богом присягавшие ему в свое время нынешние крамольники, ибо, если Божественный Дух повелевает повиноваться «владыкам не только благим и кротким, но и строптивым» (1Пет. 2, 18), то какая кара ждет тех, которые возстали на благостнейшего и кротчайшего из русских царей? Они подобны врагам Христовым, которые в тем большую приходили ярость, чем более светилась кротость и незлобие нашего Спасителя.

Впрочем, не одни только прямые мятежники и забастовщики виновны пред нашим Государем: виновны и все те, кто недостаточно смело им противился, кто своим невниманием или небрежением прямо или косвенно помогал развиваться крамоле.

Но, теперь, когда она открыто безчинствует в наших городах, когда нагло заглушает своими выходками всю Русскую землю, когда она плюет тебе в глаза, о родная Русь, теперь стыдом и раскаянием исполнены сердца наши. Теперь мы понимаем, как должны были мы беречь Тебя, о вожделенный наш Государь, теперь мы понимаем, что Ты один, Ты и никто более, надежный щит нашей растерзанной Родины, и Твои враги суть злейшие враги России.

О, Госидарь! если-б Ты знал, как безраздельно предан Тебе Твой народ и лучшие люди общества.

О, Государь! если-б Ты знал, сколько миллионов русских сердец дали бы себя изрезать на мелкие кусочки за Тебя, за Твое благополучие.

Тогда бы Ты утешился в эту тяжелую годину испытания; тогда бы Ты уверился в том, что не растлился еще Твой народ, в том, что под плесенью, покрывшей часть верхней поверхности нашей жизни, бьется здоровое народное сердце, бьется оно любовью к Тебе, нашему красному солнышку.

О, братие, дай Бог, чтобы Царь удостоверился в этом: тогда, быть может, и Его кроткое сердце найдет в себе силы к тому, чтобы простить своих неблагодарных и легкомысленных подданных и не замкнуться для них навсегда. Молитесь об этом, русские люди, ибо, если будет так-то и Господь не отвернется от нас за премногия наши беззакония, но, если долготерпение царственного праведника истощилось, и Он в своем сердце проклянет нас, то этот вопль праведника достигнет неба и низведет на нас проклятие Божие, как говорил Господь Моисею, и тогда уж никто не спасет русскую землю от конечной погибели, в которую стараются вовлечь ее внутренние враги.

Молитесь, братие, о своем Царе, чтобы Господь хранил Его благополучным и благодушным; молитесь, братие, о себе, чтобы Господь научил вас подражать Его добродетелям, Его смиренномудрию, Его благочестию, Его миролюбию, Его братолюбию, Его долготерпению, Его всепрощающей любви. Молитесь, чтобы Бог укрепил нас непоколебимо исполнять данную нами клятву в верности Ему, чтобы оградил нас от искушения предательства иудина, чтобы избавил Россию от лукавого демона мятежей и крамолы. Аминь.

Речь, сказанная на годичном празднике Русского Народного Союза имени Архангела Михаила 8-го ноября 1909 года за панихидой по убиенным крамольниками патриотам.

«Желанием возжелех сию пасху ясти с вами« (Лк. XXII, 15).

Среди печальных воспоминаний Страстной седмицы один только нынешний день, четвертый, преизобилует событиями и воспоминаниями – не то, чтобы совсем радостными, но утешительными. В этот день мы, слушатели евангельских чтений и песнопений церковных, несколько отвлекаемся от мрачных картин иудейской злобы на Спасителя и вводимся в горницу Сионскую, зрим Христа среди друзей Его, слышим глаголы любви Его, внимаем тому, как Он, «возлюбль Своя сущия в мире, до конца возлюби их» (Ин.13:1).

Сообразно с более светлыми Евангельскими воспоминаниями, и храмы Божии, и напевы церковные, и состав службы в день сей принимают вид и дух праздничный. Не скорбь, а тихая примиряющая надежда и смиренное благодарение вселяются в наши сердца: мы преклоняемся в сознании собственной немощи пред величием любви Христовой, которая в эти страшные дни, почти в самый час предания, восторжествовала над ужасной скорбью оклеветания, заушений, оплеваний, распятия и смерти, – восторжествовала настолько, что могла ео всей божественной красоте, с отеческой нежностью излиться на учеников Христовых. Сия-то торжествующая любовь и есть причина церковной радости во дни скорбей. Вот Господь устрояет ученикам праздничную вечерю, умывает им ноги, как последний раб; Он говорит им об общей их измене, но сейчас же прощает им их немощь и Сам же утешает их в том, что Он ими же будет оставлен. Вы оставите Меня одного, но Я буду не один – Отец со Мною; итак, имейте во Мне мир, но не впадайте в отчаяние от своей немощи: Я буду ждать вас по воскресении в Галилее. – Господь называет их чадцами, называет друзьями, завещает любить друг друга – и, войдя в сад Гефсиманский, когда уже приближался к Нему предатель, молится Отцу Небесному, чтобы все Его ученики и даже все те люди, которые у веруют во Христа по слову их, соединились вместе, в одно таинственное общение с Ним и Отцем Его, подобно тому, как во Святой Троице сохраняется вечное единство между Божескими Лицами.

Вот она святая, Божественная Христова любовь; ей не страшна приблизившаяся позорная казнь; она не хочет сокрушаться о предстоящем сегодня пленении со оружием и дрекольями, о заушении в доме нечестивого первосвященника, о веревках, о бичевании, о терновом венце, о поругании и страшном распятии крестном. Она знает только то, что пришли последние часы земного общения с немощными, непросвещенными, но чистыми сердцами учеников и вот она возгарается предсмертным пламенем святой ревности о их просвещении и гласит им о святом таинстве евхаристии, учит их смирению, взаимной любви, надежде на Бога, терпению скорбей и утешению от Св. Духа.

Не к одним апостолам, братии но и ко всем нам, христианам, распространяет объятия свои любовь Божественного Спасителя нашего, грядущего на вольную страсть: «яко же Аз возлюбих вы, да и вы любите себе; о сем уразумеют вси, яко Мои ученици есте, аще любовь имате между собою» (Ин.13:35). Идя на страшную смерть и страсть, Я всю душу свою влагаю на любовь к вам, как бы так говорит Господь: любите же и вы друг друга, как Мои последователи; такова Моя заповедь. – Да, братие, заповедь крепкая, приказание властное, ибо скажите теперь, какая, хотя бы и самая лукавая, совесть может освободить себя от такого долга любви, благотворения, благоснисхождения и самозабвения?

Сказал бы я, что не нуждаюсь в ближних; довольно того, что я сам буду чист от лжи, безпутства и неправды; но препятствует мне пример Святейшего Сына Божия, за правду Свою влекомого на казнь, но все же устремляющего взор любви и слово утешения к ученикам и ученицам Своим.

Сказал бы я, что не могу благотворить людям, потому что они грубы, глупы и неблагодарны, что не оценят любви, но и здесь евангелие замыкает уста мои, обнаруживая немощи, неразумение и измену тех, к кому была обращена нежная любовь Спасителя.

Наконец, сказал бы я то, что так любят повторять сыны нынешнего маловерного и нетерпеливого века; сказал бы: мне самому тяжко скорби облегают меня – ни любить, ни благотворить я не могу, а только быть любимым: сам я нуждаюсь в утешении – мне не до других. Но, каким жгучим стыдом покроются слова эти, лишь только я вспомню о тайной вечери, о прощальной беседе, о слове утешения к Пречистой Матери, к ученику со креста и к покаявшемуся разбойнику!

Так, братие, связанный и обвиненный Христос связал наши сердца, чтобы они не уклонялись «в словеса лукавствия непщевати вины о гресех». Он, которого не мог оправдать двоедушный Пилат пред Его врагами, отнял всякое оправдание от нашего двоедушного сердца, если-б оно пожелало освободиться от уз любви и самораспятия.

Чем более, братие, мы слышим, или читаем Евангелие, или созерцаем в церковной службе плененного Христа, тем более становимся Его пленниками во исполнение неложных слов Его: «аще Аз вознесен буду от земли, вся привлеку к Себе» (Ин.12:32).

Тяжела, братие жизнь того пленника, который не слушает своего владыки: всякое непослушание его карается тяжкими побоями. – Плен духовный, плен сердца, можно, правда, освободить не от этих бичеваний, не от укоров просвещенной Евангелием совести, но от того, чтобы ощущать ея удары. Можно оглушить свое сердце, сделать выю свою железною и лоб медным, и самую совесть сожженною (иез. 3, 7, 1Тим.4:2). Но знайте, братие, что для слышавших слово Божие в этом страшном ожесточении заключается единственное, не скоро приобретаемое, средство к тому, чтобы освободить свой ум от пленения в послушание Христу (2Кор. 10, 5), ибо без этого страшного условия ваша совесть при каждом жестоком и небратолюбивом деле вашем будет напоминать вам об умовении ног, о саде Гефсиманском, о кресте и Голгофе, и Христос, пленивший сердце Ваше, будет поражать его немыми укорами, как в ту ночь поразил Он отступившего Петра воззрением очей Своих.

Ей, Господи! Ты Своею святою жизнию, Своею всепрощающею любовию, Своим самозабвением навсегда осудил всякий грех, всякое себялюбие! Хотя и тернист тот путь, по которому Ты зовешь нас за Собою, но для слушателей Твоего Евангелия нет другого пути, кроме этого, или же пути сознательной погибели, по подобию предателя иуды. Итак, мы не будем избегать Твоего плена, заключающегося в хранении любви друг к другу. Но Ты нас укрепляй всегда Твоими святыми глаюлами, которыми утешал учеников Своих в день предания. Да не смущается наше сердце, да веруем всегда во Отца и в Тебя, да не убоимся скорбей мира, да не лишимся помощи Утешителя Духа, чтобы Он и нам вспоминал всегда те слова, которые Ты говорил на земле!

Такова, братие, да будет ныне исповедь наших сердец и наша молитва к сграждующему за нас и о нас Спасителю. Возлюбим плен Его, возлюбим друг друга от дня сего, и пусть эта любовь, не требующая благодарности и не знающая собственных печалей, а только нужды ближних наших, начнет вселяться в сердца нас поющих и воспевающих спасительную смерть Христову, дабы и мы, хотя бы ко дням приближения смерти нашей, могли сказать с апостолом: «я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни начала, ни силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе иисусе Господе нашем» (Римл.8:38–39).

Настал день Божьего испытания для Русского народа; нам объявили войну и дерзностною рукою язычников уже пролита русская христианская кровь.

Да, грянул гром, началась буря, но все же не скорбное, а напротив, торжественное настроение духа переживает ныне русская земля. И посмотрите, даже в нашем отдаленном, пограничном городе, что совершается в сей знаменательный момент истории? Наш обширнейший соборный храм в этот будничный день, в этот небогослужебный час переполнен одушевленно молящимися толпами народа, как в светлую ночь св. Пасхи, а газетные вести сообщают нам, что и вся Русская земля от океана до океана исполнена тем же благочестиво-восторженным чувством.

Отныне, как и во время прежних подобных событий, уже нет в России ни барина, ни простолюдина, ни богача, ни бедного, но есть только Русский православный народ. Как осенний иней под лучами утреннего солнца, исчез сегодня тот мерзкий и постыдный космополитизм, то презрительно-равнодушное, а иногда и прямо враждебное отношение к нашей великой и священной Родине, которым сквернили себя самих, свои уста и свои души многие недостойные и неблагодарные сыны отцов, отстаивавших родную землю потом и кровью.

Проснулась Русь, великая и святая, подняли голову лучшие сыны ея, дотоле смиренно переносившие глумление нечестивцев. Но и эти последние как грязную одежду, сразу отбросили от себя навеянное от западных растлителей нашей жизни и притворно надетое на себя обличие нигилизма.

Теперь все мы, старые и малые, ученые и простые, знатные и безродные, поняли, почувствовали, что у нас есть отечество, есть Бог, есть Спаситель Христос, есть Царь, заключающий нас всех в своем сердце, есть самоотверженное воинство, устремившееся по его мановению, за десять тысяч верст, в страну неведомую и ради послушания ему вверившее себя коварной морской стихии, на которой одна вражеская бомба может уничтожить тысячи жизней.

И в этом воинстве теперь уже нет разделения на благородных, живущих по укладу западной жизни, и представителей крестьянского смиренного быта, а есть одна только Христолюбивая православная рать, одно неразрывное братство, объединенное не тщеславием, не корыстию, не мстительной злобою, а верой и надеждой на Бога, преданностью Его Помазаннику и безстрашием пред смертью в ожидании помилования за гробом.

В войне бывает победителем тот, кто не боится умирать, а умирать не боится тот, кто исповедывает веру в Искупителя и усваивает от Его Евангелия равнодушное отношение к этой временной жизни. Таким именно настроением была прежде исполнена вся русская жизнь, но и теперь, в наше греховное время, оно охватывает сердца наших воинов, сожигая в них терния греховных страстей, а через то делает их неустрашимыми, а, следовательно, и непобедимыми.

Впрочем, и независимо от будущей победы или, напротив, уронов, наши воины, пролившие свою молодую кровь, явились славнейшими победителями для своей Родины, убив в ней тот антихристов дух – дух нравственного разложения, дух кощунственного безразличия к добру и злу, к отчизне и к врагам ея, который, как египетская тьма, как скверный смрадный туман, начал распространяться среди русского общества за последнее десятилетие и еще раньше. Да будет же благословенна та христианская кровь, которую добровольно отдало русское воинство за нравственное обновление своего отечества. Блаженны воды морские, принявшия в свои глубокие недра тела наших просветителей – воинов русских. Дорога утрата, но обилен ея плод. Высока цена, но безценна купленная за нее духовная жемчужина.

Теперь все мы – одна семья, один народ, один, дух, одно сердце, одна стена против врагов, одно молитвенное кадило за Православного Царя и его воинов.

Таково значение войны для России, но немаловажно оно и для нашего неприятеля.

Он знал нас давно: вот уже более сорока лет, благовествует Христа в его земле один наш святейший епископ, известный всей Японии преосвященный Николай, примером жизни своей и словом своим раскрывающий тому народу Евангельский путь спасения. Дело его не безплодно: 30.000 японцев присоединены им к Христову стаду.

Но если даже богоизбранный народ иудейский не столько слушал пророков Божиих, сколько своих развратителей – соседних язычников: то весьма понятно, что народ японский, издревле обольщенный скверным идолослужением, предпочел сближаться не с проповедниками неповрежденного христианства, а с гордыми западными еретиками, хотя именующими себя христианами, но давно утратившими дух Христова смирения, дух Христовой любви, возлюбившими нынешний век, и живущими по внушению своих страстей, а не по глаголу Евангелия.

Они явились туда с различными приспособлениями к житейским удобствам, переняв которые японцы решили, что они уже ничем не хуже просвещеннейших, по их мнению, народностей, и усугубили свою языческую гордыню языческой культурой ложных христиан.

Но вот, они видят, что с этим западным миром их разделяет огромная страна и многочисленнейший народ, усвоивший европейские усовершенствования внешнего быта, но исполненный совершенно иного духа, чем их новые друзья, – духа смиренного и безкорыстного, равнодушный к земным услаждениям, на которые с такой жадностью бросились японцы, вслед за своими руководителями на их новом гибельном пути.

И, конечно, не торговые затруднения, не одно только коварное влияние наших европейских недругов, а причины более сокровенные и глубокие внушили этим культурным дикарям то безумно дерзкое нападение на Русь, в котором обнаружилась их постепенно возроставшая ненависть к коренным основам русского духа, столь противоположным западному строю.

Бог или мир, жизнь будущая или наслаждение в настоящем, Евангельская вера или современный языческий нигилизм, Христово смирение и воздержание или англо-саксонская гордыня и узаконенная чувственнность; Россия или Европа, – вот вопросы, представшие сознанию проснувшихся дикарей. Они смело пустились по отрицательному течению их и скоро познают свое безумие, утопая в морской пучине, как дерзостные Египтяне, возставшие против народа Божия.

Мы, же, подобно древнему Израилю, вразумлявшемуся Божественными посещениями и с раскаянием возвращавшемуся к забытому Закону Божию, принесем прежде всего покаяние в том изменнически равнодушном отношении к нашей Богопреданной вере, к нашей священной земле, которую мы дерзновенно осквернили водворением на ней нечестивого и растленного обычая наших западных врагов, преклоняясь пред внешним лоском лживого строя их жизни, и отрываясь от Евангельского духа, которым исполнен быт нашего народа.

Затем, пусть каждый примет посильное деятельное участие в военных нуждах нашего Отечества; пусть всякий из нас, кто не может по разным причинам идти туда сам и пролить свою собственную кровь за Царя и Отчизну, пусть каждый умножит молитвы, во-первых – об упокоении Христолюбивых воинов, пожертвовавших собой за Веру и Отечество, во-вторых за нашего возлюбленного и миролюбивого Царя и Его воинов, чтобы Господь даровал им скорую и славную победу, чтобы утешил вдов и сирот убиенных; чтобы вразумил врагов наших познанием превосходства истинного христианства над языческим укладом их древней жизни и их нового западно-европейского направления; чтобы Он Милосердный и в наших грешных и неблагодатных сердцах, не только во времена бедствий и войны, но и во времена мирные обновлял дух правый и духом владычным утверждал нас, чтобы помрачение западною ложью навсегда далеко отошло от нас, и чтобы не просвещенный еще Христовым Законом Дальний Восток чрез наш христианский быт познал бы Солнце Правды, и чтобы ему возсиял Христос, как истинный Свет Разума. Аминь.

Произнесено в Казанском кафедральном соборе в 1897 г.

Возлюбленные братие! Конечно, вы ожидаете от меня, как от нового пришельца в вашу академическую семью, ожидаете исповедания тех духовных побуждений, коими я, по долгу своего звания, намерен привлекать вас к общему дружному и одушевленному служению богословской науке и пастырству, которые Московская Академия исполняет с такою честью уже более двух веков. Конечно, вы ожидаете, что таких побуждений я буду искать в области, наиболее доступной для ваших молодых и горячих сердец, в области кипучей современности, в последних словах науки и общественной жизни.

Правда, в наше время не было бы недостатка в подобных побуждениях, ибо при всей расшатанности современных умов и упадке нравов давно, а может быть никогда, в жизни русского народа и общества не замечалось такого напряженного искания правды, правды именно нравственной и религиозной, как в наше время. Жизнь сама сокрушила тех идолов, которым в слепоте поверхностного полуобразования поклонилось наше общество, а враждебные Божественной нашей вере теории материализма и позитивизма поддерживаются теперь только по старой памяти, только как показатели того, что многие не в силах найти в современном быту следов иной высшей жизни, основанной на откровении вечной и безусловной истины христианства. Но с какой томительной жаждой современные люди ищут и ожидают доступного раскрытия этой истины, можно видеть по тому быстрому и сильному, пожарам подобному влиянию на них всякого вновь появляющегося убежденного, хотя-бы и грубо заблуждающегося, учителя веры или жизни, – будь это сектантский проповедник в простом народе, будь это проповедник каких-либо нравственных понятий в обществе образованном, но, конечно, ложь не может долго обманывать народную совесть, минутное удовлетворение ея оканчивается разочарованием и вот по небосклону народной жизни или общественной письменности раздаются глухие раскаты философии отчаяния, приносят ужасные вести о самоубийствах от безверия или, точнее говоря, от тщетного искания веры, от неумения обрести проповедуемую Церковью благодатную жизнь, утоляющую духовную жажду.

Да, много и очень много можно бы говорить о том, что даже наиболее печальные явления современной жизни представляются как ясные доказательства для самих неверующих, что жить без веры нельзя: – тем убедительнее они должны доказывать нам, проповедникам благодати, что «се ныне время благоприятно» (2Кор. 6, 2) для призвания нашей школы.

Можно говорить, вам, братие, и о том, что современное искание Бога, являющееся плодом разуверения в воздвигнутых идолах безрелигиозной культуры, простирается далеко за пределы нашего отечества и проявляется с особенной силой в современном Вавилоне, в распущенной столице мятежной Франции, что там все чаще и чаще слышатся вопли отчаяния о безбожных устоях современного просвещения и быта, что в частности известнейший писатель Парижа, которого с жадностью переводят на все языки Европы, ожидает нравственного обновления для цивилизованного мира ни откуда, кроме России, ни от кого другого, как от наших народных писателей патриотов, учащих презирать низменные интересы мира сего и исповедывать веру в Евангельские и Апостольские заветы, которые и названный писатель считает в то-же время свойствами нашего народного исторического гения¹. Конечно, подобные чаяния еще глухи и туманны, эти обращенные к нам взоры России и Европы еще исполнены блужданий и попечений житейских, но, если бы вникнуть в дело поглубже, то легко можно было бы увидеть, что действующим началом в век этих болезненных блужданий жизни является та сторона человеческого духа, которая всегда была и будет лучшею почвою для насаждения Божественного слова, а именно совесть пробудившаяся ныне с такою силой.

Итак, раскрывать-ли мне в подробностях эти раны общественной жизни, дающия надежду исцеления и безмолвно призывающия духовных врачей к самоотверженному труду апостольства? Искать-ли для нас побуждений к такому труду чрез исповедание вам собственного, хотя непродолжительного, но довольно сложного опыта служения Слову? Говорить-ли о том, что при всех скорбях и тяжелых ударах, наносящихся в самое сердце служителю Церкви при постоянном его духовном распятии и умирании (Гал. 2, 19, 1Кор. 15, 30) нет в сей жизни высшей радости и утешения, как служение Христу и проповедь Его учения, что здесь и грешный человек, еще уязвляемый ангелом сатаны (2Кор. 12, 7) бывает восхищаем в рай христианской любви и столь ясного и сладостного ощущения Божественной Промыслительной десницы, какое воспето в книге Песнь Песней, почему и речь ея становится вполне понятной обручникам Христовой Церкви?

Да, братие, душа моя готова бы излиться пред вами, излить выношенное разумение жизни внешней, а равно и свой малый внутренний опыт, чтобы по мере сил и вам привить жажду той жизни, которую вливает в человека благодать священства, – и такого открытия своего упования вполне естественно вам ожидать от меня, как нового к вам пришельца: но удержусь днесь от сего ради иного Высшего Пришельца сретаемого ныне не нашею только духовною семьею, но всею Церковью. Буду-ли говорить о себе, когда ныне «грядет крепший мене, Ему же несмь достоин преклонься разрешити ремень сапог Его» (Мк.1:7). Днесь изнемогает всякое человеческое слово, ибо открылось Слово Божие, днесь-ли ограничить свою речь явлениями минутной современности, когда открыта вечная истина? Днесь-ли подымать свой светочь разумения, когда открывается Свет предвечный? «Просвещаяй и освещаяй всякого человека грядущего в мир?» (Ин.1:9). Впрочем, братие, сей свет ничего доброго не затмевает собою, не угашает курящегося льна (Мф. 12, 20), но все хорошее привлекает к Себе (Ин.12:32) к Нему приходит все, что от Отца, а грядущего к себе он не изгоняет вон (Ин.6:37). А потому не опасайтесь, чтобы обращая свое слово к явившему Себя днесь Господу, мы до конца оставили ободрение ваших юношеских надежд на плодотворное служение людям. Правда, явившийся на иордане Христос не открывает нам тех внешних средств, которыми ныне люди стараются овладеть умами общества или народа: но Господь показал нам ныне ту внутреннюю силу, которая одна может насаждать жизнь. Слышите-ли сегодняшнее исповедание Церкви? разумеете-ли в каком смысле настал ныне час, о котором сказал пророк: «возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необетаемая и расцветет, как нарцисс. Великолепно будет цвести и радоваться; будет торжествовать и ликовать... Укрепите ослабевшия руки и утвердите колена дрожащия. Скажите робким душею: будьте тверды, не бойтесь... Тогда откроются глаза слепых и уши глухих отверзутся. Тогда хромой вскочит, как олень и язык немого будет петь!» (Ис. 35, 1–7). Итак, зачем нам далеко искать средств для улучшения жизни? вот эти средства принесены Христом. Смотрите, ныне открыта тайна действительного исправления жизни благодатью, та тайна, которой тщетно добивались, и добиваются, и будут добиваться естественные друзья человечества. Не мудрее-ли всех был Соломон? не достигал-ли он всего, чего желала душа его? (Еккл.2:10). Но вот он ясно признает тщету всех естественных, человеческих усилий изменить греховное и гибельное содержание жизни: преобразования касаются только внешнего ея строя и внешних порядков, по существу же неправда и беззаконие (Еккл.3:18) будут всегда наполнять жизнь вне благодати: «кривое нельзя сделать прямым и чего нет, того нельзя считать» (Еккл.1:15).

Но вот мы слышим, что ныне исполнилось другое пророчество: кривизны выпрямились и неровные пути сделались гладкими (Ис. 12, 4). Чего не могло сделать естество, то совершила благодать, чего тщетно искали люди, то открыл явившийся Господь. Итак, братие, благодатное начало перерождения жизни, к которому, конечно, стремятся и ваши молодые сердца, и которого так жадно ищет современность, хотя и безуспешно, открыто самым Господом: нам остается только войти в Его жизнь, только усвоить это таинственное средство. В чем же содержание этой жизни? чем совершил Господь наше всеобщее обновление? чему радуется Церковь? – Тому ли, что Он провозглашен с неба Сыном Божиим? но таких свидетельств было несколько еще до крещения. – Тому ли что Он открыл людям чрез проповедь Предтечи? Но такие откровения были и раньше: откровение Волхвов и Богоприимца. Церковь торжествует и эти прославления Спасителя на земле, но главное содержание ея торжества составляет то, что ныне Господь открыл новое и неведомое естественному миру начало, которым Он действует в жизни: начало это есть смирение, – смирение и самоотречение, по которому «крещение приемлет не ведый греха» и Безгрешный Владыка, подклонив главу под руку раба, вместо того, чтобы страшным крещением опалить богомерзких грешников, Сам становится среди них, как бы нуждающийся в покаянном крещении, дабы призвать к покаянию человека.

Естественные усилия лучших людей не могли и не могут внести мира в род наш «смешанный в единомыслии зла» (Прем.10:5), потому что себялюбие и гордость сопровождают естественного человека всюду, даже в самоотверженную смерть за ближних, и никакие средства не могут его вырвать из гибельной борьбы за превосходство. Единственное средство вырваться из этих когтей греховного себялюбия и приносить действительное блого людям – это отречение от своего превосходства, любовь и смирение, ныне открытое Христом человеческому роду. Убивая богопротивное себялюбие, смирение нас вводит в благодатную жизнь, как сказано в Священ. Писании: «гордым Бог противится, смиренным же дает благодать» (Иак.4:6). И как-бы ни менялась жизнь, как-бы ни усложнялась культура, но только участие в благодатной жизни Христовой может вносить в нее действительное, а не кажущееся улучшение. Разнообразятся внешния проявления служения людям, но разум и совесть откроют тебе, что надо всякий раз делать, лишь бы ты носил в сердце твоем – благодать Христову, чрез дух смирения и самоотречения. В них и только в них, то, чего тщетно люди ищут под названием прогресса, гуманизма, альтруизма и др. слов, которые создаются ими именно теперь, когда совершенно утрачивается из жизни их настоящее содержание. О, братие, приимите же не от меня, но от другого, сегодняшнего Гостя Небес, эту заповедь для построения своих жизненных предначертаний, и вместо последнего слова мирской культуры из шумной северной столицы примите и меня с этим глаголом благодати. Усмотрим в духовном значении сегодняшнего праздника Церкви указание Господне о том, как построять и жизнь нашей академической семьи, и вашу дальнейшую общественную деятельность. Отринем идолов естественного мира и возлюбим Новый Завет благодати. Возьмем Христово смирение, как неложный светоч для нашего служения Ему и людям и будем твердо верить, что по мере такого усвоения Христовой жизни, – и никаким иным способом, – нам суждено будет вносить всюду ту духовную радость, то духовное оживление, которого тщетно добивается мир, и о котором ныне с такою уверенностью вещает Церковь. Чрез Христову благодать принесем мы людям «радость и веселие, а печаль и воздыхание удалятся» (Ис. 35, 10). Аминь.

Сказано в Московской Духовной Академии при первом служении в академической церкви 6 января 1891 года.

На многия размышления наводит нас, братие, нынешнее совпадение открытия нашего журнала с праздником в честь св. Ангелов.

Всевышний Творец, по единому побуждению безкорыстной любви воззвавший к бытию сонмы миров и безчисленнейшее множество разнороднейших тварей, – эту же любовь и взаимопомощь поставил основным звконом их жизни. Впрочем существенная разность наблюдается между двумя частями твари: тою, которая одарена нравственным сознанием, и тою, которая его лишена.

В жизни последней мы видим, что слабейшая и низшая по развитию порода идет на служение высшей; наоборот в жизни существ сознательных высшие и разумнейшие духи служат низшим и менее разумным, так что страшные Херувимы и Серафимы и прочия Силы Безплотные, предстоящия лицу Создателя, не только не гнушаются именоваться «служебными духами» (Евр. 1, 14), но с тем большим тщанием пекутся о духовном руководстве низших их тварей-людей, чем в глубочайшую бездну падения они низвергаются, ибо сказано, что небожители радуются более «об одном грешнике, кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк. 15, 7, 10). Поистине, как поразительна эта мысль. Хотя небесные духи настолько превосходят лучшего из людей, что он даже умом своим не может представить, чем различаются их боголюбезные чины, чем Херувимы разнятся от Серафимов и в чем преимущество Серафимов перед Началами: тем не менее даже слабые младенцы человеческого рода не лишены их предусмотрительных забот: «блюдите, говорит Господь: да не презрите единого от малых сих, глаголю бо вам: яко ангелы их на небесах выну видят лице Отца небесного» (Мф. 18, 10).

Падший род человеческий забыл этот закон служения высших низшим и уподобил свою жизнь жизни животных, борющихся за свое существование, но смотрите, для возстановления правильного понятия о жизни уже не Ангел и не Архангел, но сам Господь воплощается в бренную плоть и вот Он, Владыка Вселенной, в рабском виде стоит среди Своих учеников пред сосудом, в коем умывает их ноги и возстановляет истинное понятие о законах общежития: «царие язык господствует ими, и обладающии ими благодателе нарицаются. Вы же не тако, но болий в вас, да будет яко мний; и старей, яко служай. Кто бо болий, возлежай-ли или служай? не возлежай-ли? Аз же посреде вас есмь, яко служай» (Лк.22:25–28).

Соделавшиеся «причастниками Божеского естества» (2Пет. 1, 4), сыны Новозаветной Церкви твердо шли по начертанному пути и возстановили на земле закон жизни ангельской; приближенные ко Христу Апостолы, восхищавшиеся до третьего неба и слышавшие там «неизреченные глаголы» (2Кор. 22, 4) считали себя рабами христиан (2Кор. 4, 5), их кормилицами (1Сол.2:7), их многоболезненными матерями (Галат. 4, 19); будучи от всех свободны, они всем порабощались, дабы больше приобресть (1Кор. 9, 19), ибо для них не было большей радости, как слышать, что дети их ходят в истине (3Ин. 4). Тому же ангельскому обычаю учили они верных, говоря: «мы сильные должны сносить немощи безсильных и не себе угождать, каждый из вас должен угождать ближнему во блого к назиданию. Ибо и Христос не Себе угождал» (Римл.15:1–3).

Вот, братие, для нас наглядный пример того, как и мы должны подражать делу ангелов в начатом нами благом деле. Мы не знаем в подробностях жизнь безплотных руководителей наших; но знаем, что сравнительно даже с жизнию древних христиан современный внешний быт церковный стал иным: явились новые формы общежития, отношения между людьми осложнились; но все-таки ничто не может освободить нас от обязанности посвящать себя и свои труды на служение меньшей братии, ибо хотя изменился внешний строй жизни, но пребывает та любовь, которая создала христианское общество и дух Апостолов, дух Ангелов по прежнему должен исполнять тех, кому Господь открыл разумение Своей воли, кого приблизил к Себе чрез познание законов бытия и Домостроительства. «Разделения дарований суть, а той же Дух; и разделения служений суть, а той же Господь; и разделения действ суть, а той-же есть Бог, действуяй вся во всех» (1Кор. 12, 4–7).

Впрочем, не смотря на великую разность между веком апостольским и нашим, тот и другой имеют нечто весьма родственное по отношению к задачам духовного просвещения. Именно, как Апостолам Божиим предлежала необходимость ведаться с двумя главнейшими направлениями умственной жизни – эллинской и иудейской и в свою очередь становиться то яко подзаконными, то яко беззаконными, да всяко некие спасут (1Кор. 9, 22): так и современные деятели духовного просвещения должны примирять и приводить к истинно-христианским понятиям тоже два враждующих друг против друга и друг друга удаляющих от Христа два направления умственной жизни образованного общества.

Кто-же наши русские эллины и кто иудеи, и как должны вразумлять их представители церковного учения?

Наши эллины – это те безпокойные умы, которые или воспитались вне жизненного влияния Христовой веры и Церкви, или, не познав, не поняв той и другой, отчуждались от них по недоразумению. Разумеем не тех сознательных противников и даже ненавистников религии, которых, конечно, не книгами и не учеными разсуждениями возможно обратить на путь истины, а разве делами любви и свидетельством живой веры произвести переворот в их воле. Но мы имеем в виду тех маловерных, блудных сынов русской Церкви, которые просто по незнанию, по недомыслию относятся к ней с сомнением или боязнью, почитая ее, по ложным сведениям своих руководителей, вместилищем лишь сухого формализма, ненавистницею просвещения, утратившею священные заветы Евангелия о любви и правде. Разумеем те отрасли нашей светской печати, служащей выразительницею и учительницею таких современных эллинов, которые проповедуют высокие нравственные идеи, призывают людей к отвержению себялюбия и следованию по стезям закона евангельского, – которые действительно преисполнены желанием нравственного обновления, но, не зная, или не понимая Церкви, не имеют для него ни достаточно сильного побуждения, ни тем менее твердой почвы для борьбы с грехом, что ими с горечью и признается. Не таковы прежние не церковные проповедники любви и человечности, называющие себя либералами. Последние, обнаружив свое нравственное безсилие, очень мало о нем печалились и хотя немногие, лучшие из них, сознавались, что им «суждены лишь порывы благие, а свершить ничего не дано»: но в большинстве совершенно спокойно относились к своей порочной и себялюбивой жизни, усыпляя совесть мыслью о своих внешних трудах, под коими часто разумелись одне либеральные фразы. Нет, нынешные последователи независимой нравственности, столь близкие к духу Церкви по характеру своих сердечных стремлений и столь далекие от ней по заблуждениям ума, – ищут, напряженно и мучительно ищут опоры для своей религиозной и нравственной жизни, проверяют источники Откровения и обещают быть самыми ревностными сынами Церкви, если им объяснят, каким образом все ея верования и установления, вся ея жизнь выводится из той основной заповеди, на которой «закон и пророцы висят» (Мф. 22, 40). В таком разъяснении веры и жизни церковной и заключается первая задача распространителей церковного просвещения и богословской науки. Показать не только истинность, но и святость Церкви и Православия, вот что должны мы делать по отношению к современным эллинам. Подобно великому Павлу должны мы во всех отраслях православного богословия проповедать им Того Неведомого им Бога, Которого, не зная умом, они почитают сердцем (Деян.27:23) и показать, что кажущияся новыми нравственные понятия давно, давно имеются в сознании Церкви. Творения святых Отцев, заботившихся всегда о подобном именно толковании истин веры, могут для нас послужить руководством для сближения с Церковью умов современных эллинов.

Но кто-же наши иудеи? Это люди преданий, строгие поклонники внешнего церковного строя, по крайней мере, с тех его сторон, которые им нравятся, но самовольные толкователи духа Церкви, съуживающие его только до учения о борьбе с личными грехами, с чувственными страстями. Они держатся тех религиознных воззрений, которые были господствующими в XI веке в Византии и, конечно, сочли бы новшеством и своевольными умствованиями те светлые представления о царстве Божием, которые проповедывали Вселенские Учители 4-го и 5-го века. Ограничивая все содержание божественной веры церковными священнодействиями и выполнениями благочестивых упражнений в воздержании и уединении, они отрицают значение Церкви для жизни общественной, нисколько не хотят присматриваться к нравственному настроению общества, сказывающемуся в мирской печати, и, конечно, с непримиримой ненавистью и презрением относятся к вышеописанному первому направлению мысли, как древние иудеи к эллинам. Эта то их нетерпимость и самый склад их религиозных воззрений, холодных и внешних, служат главной причиной односторонних понятий о самой Церкви нашей у людей противоцерковнаю направления и поддерживает их упорное отступничество. Последние в свою очередь называют наших иудеев лицемерами, чуждыми христианских понятий, себялюбцами, и уподобляют два различных отношения к христианству тем двум сынам одного хозяина, из коих один, соответствующий современным иудеям, обещав отцу исполнить его приказание и идти работать в его виноградник, не пошел, а другой, подобно будто бы современным русским эллинам, отказавшись слушаться, на деле исполнил волю отца. – Конечно, лицемеры всегда были и будут в каждом религиозном обществе, но все-таки эти обвинения неверны точно так-же, как и то смешение современных маловерных искателей жизненного смысла христианства с прежними разрушителями нигилистами, на каковом смешении настаивают их противники. Нет, сколько глубокой веры в Господа, сколько благоговения пред величием Его дел, сколько подвигов и молитвы могут представить и эти ненавистники всякого общественного значения веры, имеющие нелицемерную ревность о ней, – хотя подобно древним иудеям, и не по совершенному разумению (Рим.10:2). И когда дело пойдет о действительной помощи страдальцу, о подлежащей сейчас необходимости пожертвовать своим для доброго дела, то как часто иудеи предворяют велеречивых эллинов, ясно свидетельствуя тем, что основанное на твердых убеждениях, хотя и холодное повиновение долгу, все-таки прочнее, чем висящия в воздухе произвольных измышлений благороднейшия стремления сердца.

Но может-ли мириться церковное просвещение с таким несовершенным со стороны русских иудеев пониманием веры? может-ли смотреть равнодушно на эту препону для обращения эллинов к Церкви? Не должно-ли оно дать ревности первых побольше сердечного простора и света, разъяснив им, что Господь милости хочет, а не жертвы (Мф. 12, 7), что лишенный любви, хотя и горы будет переставлять верою и отдаст тело свое на сожжение, – останется кимвалом бряцающим, будет как ничто? (1Кор. 13, 1–3). Им надо показать, что Церковь обнимает собою все стороны жизни человеческой, что только злоба и грех ею не вмещаются, и всякое дело, всякая мысль, согласные с совестью, неизменно включаются в жизнь Церкви, усовершаясь благодатью веры, что именно так учили Богоозаренные Отцы, которые древнее и церковнее их авторитетов; что вся наша жизнь должна быть продолжением тех богослужебных молитв, которые мы все так любим. Раскрывать все эти истины веры путем научно-теоретическим весьма трудно, несравненно труднее, чем благочестивым примером, но между тем существенно необходимо, ибо оба заблуждения происходят вследствие недостаточно глубокого понимания самого учения Христова и его истории. Поэтому, сколько надо нравственной чуткости, какое нежное внимание сердца, чтобы в дерзких и иногда грубо-неосмысленных, яко-бы критически философских заявлениях современных эллинов и неумолимом узком фанатизме иудеев различать среди возбуждений запальчивости голос совести, ищущей света или ревнующей о славе Божией. Поистине с терпением Ангела-Хранителя должен современный учитель православного богословия отыскивать искры правды в современных умах и чрез эти искры проницать в умы светом спасительных заветов Церкви. Конечно, св. Церковь, сама по себе, не нуждается в благоволении к ней какого ни было направления современной мысли, – сама в себе имеет она вечную основу жизни и врата ада ея не одолеют. (Мф. 16, 18): но ведь и св. Ангелы могли бы жить без нас, многогрешных, и однако сетуют и огорчаются, видя наше ожесточение. Не должны ли и мы, при виде погибающих в отчуждении или ожесточении почти целых поколений, при виде разбивающихся о скалы отчаяния волн самого чистого, но безсильного вне Церкви стремления к свету и добру – подобно Ангелам томиться и плакать и взывать с пророком: «кто даст главе моей воду и глазам моим источник слез, я плакал бы день и ночь о пораженных дщери народа моего» (иер. 9, 1). «Возвратись отступница дочь Израилева, говорит Господь: Я не изолью на вас гнева Моего; ибо Я милостив, говорит Господь: не вечно буду негодовать. Признай только вину свою, ибо ты отступила от Господа... Возвратитесь, дети отступники, говорит Господь, потому что я сочетался с вами» (иер. 3, 12–14).

Услышим-ли мы в ответ кающихся «вот мы идем к Тебе, ибо Ты Господь наш» (иер. 3, 22)? Это зависит от того будет-ли в нашем слове, в наших ученых изысканиях «явление духа и силы» (1Кор. 2, 4), будем-ли мы преисполнены ангелоподобной любви и смиренного попечения об умственных болезнях общества, сумеем-ли примирить односторонния увлечения мысли эллинов и иудеев и быть соработниками (1Кор. 3, 8) Того, Кто «есть мир наш, сотворивый обоя едино и средостение ограды разоривый» (Еф. 2, 14).

«Союзом любви связуеми, владычествующему над всеми Христу себе возложше», будем очищать молитвою сердца наши для благовествования сего мира, силой истинно-богословских знаний покоряя Христу и Церкви отчуждившуюся мысль и волю людей. «Светозарные Ангелы, неизмеримым кругом обстоящие равночестный свет Трисиянного Божества» (молитва св. Григория Богослова), не возгнушайтесь принять в общение своей службы и нас недостойных и многогрешных служителей веры, просвещая вашим предстательством наши умы, сердца и исполняя нас разумения истины Божией и умения раскрывать ее людям для обращения всех ко Христу. Аминь.

Днесь радостью великою радуется Святая Церковь и небесная и земная. Радуется Господь, вверивший десять талантов верному рабу Своему, св. Феодосию, и ныне поставивший его не над десятью городами, а на одном из небесных престолов для ходатайствования о кающихся и свидетельства против нечестивых.

Радуются ангелы, пророки, апостолы и все святые о том, что верный раб вошел в радость Господа своего. Ликуют и люди, праведные и грешные, и счастливые в Боге, и нищие мира.

Радуются они и тому, что им дарован новый предстатель, и тому, что в недавнее еще грешное время Господь повелел жить на земле святому человеку.

Но еще высшую радость, братие, чувствуем все мы по поводу события дня сего, когда слышим вновь дерзновенный глас Церкви, вещающий нам откровение воли Божией, властно свидетельствующий нам о святости своего сына, своего столпа. Отныне все, сподобившиеся чудесной помощи от Святителя, а равно и чающие от него исцелений и предстательства, будут призывать святого мужа уже не в стесненной заупокойными прошениями молитве, но с умиленным восторгом повторять дерзновенные, просительные и прославительные песнопения матери Церкви к святому угоднику. С сугубым доверием и уважением будем мы взирать ныне и на ея предстоятелей, с сугубой любовью будем благоговеть пред Церковью поместной, с сугубой верой будем испопедывать истину о Церкви православной вселенской, созерцая воочию ея дерзновение к Богу, ея близость к Главе своей и слову Его: «дам тебе ключи царства небесного». (Мф. 16, 19).

Внидем же в радость Господа! опять пред нами открывается жизнь Его Церкви, Его живого духовного тела, как во времена прежния. Опять все мы, искренне молящиеся Ему во всем мире, чувствуем себя объединенными во едином уповании звания нашего, не странными и пришельцами, но сожителями святым и присными Богу. Так во единое стадо собирает нас блаженный и святый Феодосий являющийся по смерти своей пастырем вселенной, ибо не в одной только своей пастве, но и всему верующему миру предстоит ныне его нетленный лик, призывая всех к надежде будущих благ.

Поистине, когда в день сего великого события его прославления, мы представим себе коленопреклоненные сотни тысяч исцеляемых больных, обращающихся неверных, ликующий град, то сколь ясно сознаем превосходство жизни небесной пред земною, как бледнеют в глазах наших прелести мира – богатство, слава, пoпeчение о плоти и все прочия приманки, удалявшия нас от Бога и от попечения о душе. Близким нам представляется небо, близкою Божественная помощь, воздаяние и суд.

Такой высокий подъем духовной жизни испытываем мы, братие, в событии прославления Угодника. Но еслиб вы пожелали научиться частнейшим добродетелям чрез подражание вере его и жизни, то и в таком духовном даре не отказал бы нам новоявленный чудотворец. Правда, при чтении кратких сведений о житии его, сохраненном нам современниками, мы, пожалуй, не найдем сразу чего-либо особенно назидательного. Узнаем мы, что святитель Феодосий жил во второй половине XVII-го столетия, учился в Киевской Академии, управлял затем Киевским Выдубецким монастырем, а потом был помощником епископа Черниговского, в епископском же сане, который восприял чрез рукоположение патриархом Адрианом и, наконец, не за много лет до собственного преставления, был возведен на кафедру архиепископов черниговских, в каковом звании и переселился в мир горний, в не старом еще возрасте. Знаем еще, что его архипастырь, преосв. Лазарь, так определил его богоугодный нрав: «муж благий, украшенный добродетелями монашеской жизни, которую ведет с молодых лет... исполнен страха Божия и духовной мудрости». Сказать просто, жития Святителя Феодосия и не сохранилось, а имеются лишь сведения о том, какие должности он проходил.

Но насколько смиренно и малоизвестно житие его, настолько же многосодержательно и свято. Насколько неизвестна его земная жизнь, настолько велика слава его по преставлении. Так, ближайший преемник служения его архиепископ Черниговский Иоанн Максимович вскоре после погребения святого исповедывал всем его чудесную помощь себе и, прославив его как святого, оставил надпись с молитвенным призванием имени св. Феодосия. После сего вскоре начались исцеления от его гроба, и вот целых 200 лет не оскудевают они от святых мощей Угодника, уже давно изъятых из недр земли и торжествующих над законами бренного естества своим чудесным нетлением, привлекая тысячи богомольцев от «конец» земли,

Итак, в чем нарочитая назидательность жития его? В исполнении на нем Евангельского слова: «царство небесное подобно зерну горчичному..., которое, хотя меньше всех семян, но когда выростет бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и скрываются в ветвях его» (Мф. 13:31, 32).

Есть два взгляда на жизнь: при одном взгляде человек ценит последнюю по ея внутреннему, нравственному достоинству, не заботясь ни о внешнем положении своем, ни о том, что говорят о нем другие, лишь бы достойно и нелицемерно преуспевать в исполнении принятого служения. Наградой за труд является созерцание растущего около деятеля добра; награтой за труд пастырский – общее спасение. Таково очевидно было отношение к своей деятельности новоявленного святого. Он не старался о сохранении памяти дел своих для грядущих поколений и не был знаменит среди современников, но смотрите, как глубоко было веяние его святой жизни, его духа на окружающих: одни сейчас после смерти его называют его святым, другие, привыкшие пользоваться его любовию при жизни, не хотели и по смерти прекратить свои прошения к нему и взамен советов и милостыни получают благодатные исцеления и утешения И вот, чем более прошедшее уходит в область забвения, чем более меркнут и бледнеют облики современных св. Феодосию деятелей, знаменитых и славных в мире сем деятелей столь много заботившихся об увековечении памяти своей: тем более возростает слава святого мужа, живущего среди нас и по смерти, предлежащего нетленно взорам молящегося народа и ставшего близким для всякого, независимо от времени и пространства. Не так складывается жизнь деятелей, нам современных. Очень немногие из них ищут «славы, которая от единого Бога» (Ин.5:44), а большинство прежде чем начнут свое делание, уже безпокоятся о том, будут ли они достойно прославлены на земле и знамениты. Их ум и сердце обращены не на свое послушание, не на данный им от Бога жребий, но или вверх на стоящих у власти, или вширь – на толпу, на повременную печать. А так как и пред начальством и пред общественным мнением они встречают соперников, то жизнь их, и без того суетная и безпочвенная, становится сугубо-смущенною, праздною гоньбой за повышением, знатностью, богатством, – самое же дело им порученное, является лишь средством к достижению этих соблазнительных благ земных. Конечно, искусственно поддерживаемое благоволение властей, или известность, не прочны и вместо наслаждений доставляют лишь вечную неутомимую тревогу, побуждают к безчестным поступкам, к безславной борьбе, к небратолюбивому соперничеству; истинный долг службы забывается и попирается окончательно; порученное дело, иногда святое и великое, остается в небрежении, нуждающиеся в полномочной помощи забытыми. Подобные явления, наблюдаемые в жизни у деятелей и государственных, и ученых, и писателей, и учителей, оставляют тройное сожаление: во-первых страх за участь злых виноградарей, во-вторых печаль о попираемом вертограде, а в-третьих жалость о том, что люди в погоне за земным счастьем оставляют вслед за собой самое счастье, становятся не способными понять, что всякая общественная деятельность, исполняемая от чистого сердца, дает труженнику гораздо больше радости, чем погоня за богатством и славой. На земле еще он сродняется с делом своим и порученными ему людьми, как с родной семьей, а на небе уготовляется ему венец правды. Его величие не бывает предметом зависти, как при мирском соперничестве, но все принимают участие в славе избранника Божия.

Наиболее поразительно исполняется это на тех, которых Господь прославляет святостию. Венчается один, но в нем награждаемся все мы, молящиеся одному. В противоположность мирскому здесь, чем более стремлений, чем более просящих, тем более и дарований. «Любочестив бо сый Владыка и оному дает и сему дарствует, и дела приемлет и намерения целует». Внидем же все в радость Господа! Забудем в день сей нашу мирскую борьбу, зависть и честолюбие и обратимся умом и сердцем к нравственному облику новоявленного святого мужа. Будем просить его помощи в нуждах наших, а того паче в том, чтобы отклонить наш жизненнный путь от начал суетного тщеславия н своекорыстия к началам чистоты и смирения по образу св. Феодосия. Аминь.