Письмо В.А. Жуковского к А.С. Хомякову. (Б. Баден, 1847)

Видно, что я за живое зацепил вашу Русскую совесть, любезнейший Алексей Степанович, что вы с такой Немецкой аккуратностью исполнили своё обещание, данное мне в Эмсе. Ведь, знаете ли: я получил от вас известную вам рукопись, право получил. Не верю глазам своим, а оно так. Тем живее моя к вам благодарность: я рад этому присланному мне манускрипту, первое потому, что он – он; второе потому, что он памятник для меня наших Эмских вместе проведённых часов; наконец, третье, потому, что он представитель вашей мне милой дружбы, которая и заочно так же памятлива мне как и налицо. Я только вчера получил от Вяземского, а он от Попова, рукопись, ещё не принялся за чтение, начну его после Нового года. Но что же вы будете с нею делать? Я всё стою на том, что надо её перевести на Немецкий (а не на Французский) язык и напечатать в Германии. Теперь именно та минута, в которую она здесь произведёт великое действие. Но перевод может быть сделан только у вас на глазах. К переводу бы приложить и подлинник. Жаль, что об этом не подумали вы до вашего отъезда за границу; теперь книга была бы у всех в руках. Её появление было бы радостно и для протестантов верующих^⁶³⁰.

Вяземский пишет ко мне, что в конституции Москвитянина произошло изменение, что он теперь управляется дуумвирами и что Шевырёв подал могучую свою руку Погодину. Я этому радуюсь: Москвитянин всегда быль честным журналом. Теперь он будет и блистателен, и привлекательнее прежнего. Жалею весьма, что в эту минуту нет у меня ничего такого, что бы могло быть принесённым в дань новому издателю. Из Одиссеи я ничего не могу дать, потому что она должна вся сполна явиться, чтобы произвести действие своё в целом. На отрывки она не годится; ибо в ней ничего нет блестящего: она может быть привлекательна только общей, тихой гармонией двух частей своих, совокупно взятых. Первый том печатается здесь в Карлсруэ. Второй том ещё не родился. Когда печатание всех томов кончится, буду иметь счастье предложить вам своё поэтическое дитя, которого лепетание вы уже слышали. A propos: не слишком спешите с вашими обещанными мне примечаниями. В первом издании Одиссеи их нельзя будет напечатать, ибо это первое издание выйдет вместе со всеми другими моими творениями. Я печатаю здесь только их собрание. Одни только самые необходимые примечания будут прибавлены к Одиссее.

Простите, любезнейший Алексей Степанович. Хорошо бы и весьма хорошо бы было, если бы вы написали мне страничку о себе и страничку о Москве. Я буду у вас весной, то есть летом (весну я в Петербурге), один или с жёнкой, если её здоровье позволит. Эмс помог, но не совсем. Она вам и Екатерине Михайловне дружески кланяется, а я у вас обоих жму руки. А детей ваших снова благодарю за лестное внимание, оказанное ими Ивану Царевичу и Серому Волку.

В Январе 1841 года, когда Жуковский, перед своим последним отъездом за границу и женитьбою, приезжал в Москву повидаться с родными, А.С. Хомяков устроил для него вечер у себя в доме, а в альбом ему написал следующие стихи:

Москва-старушка вас вскормила,

Восторгов сладостным млеком,

И в светлый путь благословила

За поэтическим венком.

За песен вдохновенных сладость,

За вечно свежий ваш венец,

За вашу славу, – нашу радость,

Спасибо, наш родной певец!

Да будет ваше небо ясно;

Да будет светел мир труда,

И да сияет вам прекрасно

Любви негаснущей звезда.