(P. S. Данной работой завершается цикл статей («Спасутся ли все?», «Вечны ли адские муки?»), посвященных будущему осуждению грешников на Страшном Суде).
В известном раннехристианском произведении «Пастырь», в видении Ермом строительства Церкви под образом башни, среди отбрасываемых далеко от башни камней (символизировавших грешных людей) помимо прочих были и такие, которые стремились к воде, но в воду не «входили». В ответ на вопрос тайнозрителя: «кого символизируют эти камни?», прозвучало: «Тех, которые слышали слово и желают креститься во имя Господа, но потом, когда приходит им на память святость истины, уклоняются и опять ходят по своим порочным пожеланиям» [3, 234]. Итак, давайте задумаемся! Что же подразумевается под «святостью истины»? И почему, вдруг, эта «святость» отталкивает от спасения людей?
Исходя из опыта исследования религиозной и противорелигиозной литературы, можно с уверенностью утверждать, что далеко не в последнюю очередь той непонятной и пугающей «святостью истины» является учение о будущем воздаянии грешникам, имеющим осуществиться на Страшном Суде. Вспомним (хотя бы) блаженного Августина Иппонского, отмечавшего «суровость» предупреждения: «...напрасно некоторые, даже весьма многие, по человеческой благожелательности сострадают вечному наказанию и не верят, что оно будет именно таковым... Они по своему усмотрению обходят все суровое, что, по их мнению, сказано скорее для устрашения, и останавливаются на более мягком изречении» [13, с. 68]. Отметим и более современное наблюдение: «Нет ни одной откровенной истины, против которой с таким упорством вооружался бы слепотствующий разум, с какою восстает он против вечности мучений. Различными вопросами и недоумениями, он старается подорвать, или, по крайней мере, оподозрить сие учение» [25, с. 361].
Неправильное понимание концепции о грядущих мучениях нередко служит причиной насмешек над верой, вводит смущения и соблазны в стан православных христиан, уводит людей в нехриситианские религиозные культы и атеизм. В свою очередь, неправильное понимание этой концепции вызвано ошибочным восприятием христианского вероучения о Боге как о Боге-Любви (ср.: «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:8)). В силу такого осмысления Создатель представляется неоправданно суровым Ревнителем, грозным Мздовоздаятелем, непомерно жестоким Судией. Отсюда — неприятие, пренебрежение, отторжение, критический богохульный сарказм.
С другой стороны, отношение к Богу как к чрезмерно снисходительному, всепрощающему, попустительствующему Искупителю (озвученное сторонниками всеобщего спасения, имеющего осуществиться независмо от образа жизни людей), ослабляет в отдельных христианах стремление к преображению жизни в соответствии с высшими духовно-нравственными нормами, установленными Господом, истолкованными и реализованными Святыми Отцами, закрепленными в Священном Предании Церкви (ср.: свт. Василий Великий: «если при таком числе подобных свидетельств... многие еще... обещают себе конец мучению, чтобы свободнее отваживаться на грех, то сие, конечно, есть одна из козней диавольских» [12, т. 2, с. 302].
Между тем, правильное святоотеческое отображение учения о Страшном Суде призвано содействовать большему вниманию спасаемого к будущей жизни, к мобилизации и переустремлению духовно-личностных сил в направлении Добра: «Блаженна душа, которая день и ночь не имеет другого попечения, кроме сего одного, как в великий тот день, когда вся тварь предстанет Судии, дать отчет в делах своих и ей не затрудняясь отвечать за жизнь свою. Кто имеет у себя перед глазами этот день и час и всегда помышляет об оправдании на непогрешнительном судилище, тот или вовсе не согрешит, или согрешит весьма мало; потому что грешим мы по отсутствию в нас страха Божия. А в ком ясно присутствует ожидание угрожающего, тому живущий в нем страх не дает возможности впадать в поступки или помышления необдуманные» (свт. Василий Великий) [12, т. 2, с. 687].
Собственно говоря, история полемических споров на тему соотношения справедливости и благости Создателя с наличием страдающих творений — не нова. Так, еще во II веке, непонимание страданий ветхозаветного мира толкнуло Маркиона к опровержению тождественности «злого» «Бога евреев» доброму «Богу Отцу Иисуса» Христа (см. Тертуллиан: «Несчастный, … впал в соблазн... Ведь Маркион, не справивившись, подобно многим нашим современникам, особенно еретикам, с вопросом о происхождении зла, утратив остроту чувств из-за чрезмерного любопытства, обнаружил, что Творец говорит: Я — Тот, кто творит бедствия («Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это» (Ис. 45:7) — А. Л.). Поскольку Маркион уже считал Его виновником зла на основании других доводов, способных убедить любого порочного человека, постольку, истолковав дурное дерево, творящего дурные плоды, а именно зло, как Творца, он предложил, что должен существовать другой бог, соответствующий доброму дереву с добрыми плодами» [1, с. 62]. Названный пример обнаруживает одну из неоправданных крайностей, превратно интерпретирующих учение Церкви о Боге и его свойствах: Бог, проповеданный Иисусом Христом, — свят и добр, а значит и чужд всякого зла; следовательно, Творец (ветхозаветного) мира — иной бог.
Однако, существует и другое заблуждение: поскольку Бог — не только благ, но и справедлив, постольку, несмотря на то, что по благости Он желает избавить беззаконников от будущих мучений, — по справедливости и святости (по праведному гневу) — «не хочет» или даже «не может» (в буквальном звучании этого тезиса). Такое понимание, особенно в изложении «христианских» писаталей, не раз и не два возбуждало колкие насмешки в адрес как христиан, так и Самого Главы Церкви.
Вот, например, как иронизировал по этому поводу известный «просветитель-материалист» Поль Гольбах (XVIII в.): «Итак, ... мы подошли к рассмотрению догмата о будущей жизни, согласно которому полагают, что, заставив людей пройти через искушения, испытания и превратности земного существования, бог вознаграждает их или наказывает в жизни загробной в зависимости от того, заслужат ли они его любовь или гнев. Эта догма — одна из основных в христианском вероучении — утверждается на множестве принципов и предположений, в полной абсурдности которых и несовместимости с представлениями той же религии о божестве мы уже убедились. Действительно, эта догма предполагает, что человек в состоянии оскорбить или ублаготворить повелителя вселенной, повлиять на его настороение, разжечь его гнев, огорчить его...» [2, с. 114].
Мнимое несоответствие будущих мучений грешников любви и милосердию Создателя нередко анонсируется противниками боговдохновенности Священного Писания в качестве одного из важнейших контрхристианских свидетельств (например): «Сам Христос, который изображается защитниками религии как воплощение милосердия и любви к человеку, не раз на страницах евангелий грозит всем ослушникам его воли жестокими наказаниями. Правда свои угрозы он не приводит в исполнение тотчас. Обстановка, изображенная в евангелиях, такова, что у Христа нет реальных возможностей мстить кому бы то ни было... Более подходящей оказалась другая версия: в первое свое пришествие он не вмешивался в реальное течение жизни на земле, зато во второе свое пришествие он всем воздаст по заслугам... Что же касается грешников, то “ввергнут их в печь огненную: там будет плач и скрежет зубов” (Мф. 13:42). Этой угрозе с печью огненной, плачем и скрежетом зубов придается особое значение, так как она повторяется несколько раз на протяжении новозаветного повествования. Страшным будет суд, которому подвергнутся люди после второго пришествия Христа, он так и называется — Страшный Суд. Грешники будут осуждены на муки в аду и никогда не смогут заслужить прощение. А почему же на них не распространяется безграничное милосердие Бога, проповедь всепрощения и любви? Трудно представить себе, чтобы именно из-за любви к людям Бог обрек их на бесконечные страдания в аду. Они виноваты, но ведь рекомендуется всех прощать!.. Так оказывается, что вместо милосердия и любви, вместо всепрощения и забвения обид Новый Завет, также как и Ветхий, проповедует бесчеловечную, притом несправедливую жестокость. И отделить в этом отношении Новый Завет от Ветхого невозможно» [19, c. 314-315].
А вот, как об этом рассуждает богослов, протестантский проповедник, профессор Джош Мак-Дауэлл: «Существует проблема, возникшая в результате того, что человечество вошло в грех. В вечности прошлого Бог решил создать мужчину и женщину. Я нахожу в Библии указания на то, что Бог сотворил мужчину и женщину, чтобы разделить с ними любовь и славу. Но когда Адам и Ева взбунтовались и пошли своим собственным путем, человечество узнало грех. С этого момента люди стали грешными, то есть оторванными от Бога. Бог оказался в весьма затруднительном положении. Он сотворил мужчин и женщин, чтобы они делили с ним его славу, а они ослушались его совета и приказа и выбрали путь греха. И он обратился к ним с любовью, чтобы их спасти. Но поскольку он не только любящий, но и святой, справедливый и праведный Бог, то сама его природа требует уничтожения любого грешника. Обычно люди ставят вопрос так: “Как же может любящий Бог допустить, чтобы человек попал в ад?” Я бы скорее спросил: “Как может святой, справедливый и праведный Бог допустить до себя грешника”» [4, с. 107-108].
Разница между концепциями Маркиона и Джоша Мак-Дауэлла — налицо, однако подразумевает и определенное злохудожное сходство: первый, не признавая совместимость Святого, любящего и Милосердного Владыки с наличием зла в мире, приходит к заключению о двух богах; второй — к суждению о раздвое и противоречивости в Боге существенных свойств и энергий (Божественных действий). Выражаясь острее, мнение Мак-Дауэлла сводится к тому, что Всесовершенный и Премудрый Создатель, в силу существования грешников, сделался заложником собственных природных свойств и проявлений: Милосердия и Любви — с одной стороны, Святости и Правды — с другой. Но здесь возникает вопрос: а имеет ли подобная концепция отношение к нам — к Православным? — К сожалению, имеет. Во-первых, потому, что такая интерпретация, высказанная «христианским» (пусть даже и неправославным мыслителем) иногда проецируется и закрепляется в сознании даже и православных людей. Во-вторых, потому что и в среде православных христиан встречаются авторы, пропагандирующие идеи, заимствованные из западного богословского мышления: римо-католицизма, протестантизма (см., например, критическое замечание протоирея Петра Гнедича на одно из «православных» богословских направлений: «И “возникает вопрос об отношении любви Божией, которая стремится воссоздать и спасти грешника, к правде Божией, которая требует его наказать”. Ответ на этот вопрос также не представляет ничего нового, как и постановка самого вопроса. Здесь проявляется то странное понятие о Боге и Его свойствах, когда действие приписывается не Самому Богу, Единому в Своем Существе и действиях, а каждому свойству в отдельности» [13, с. 72]).
Посмотрим, что же здесь не так? Навскидку высказывание Джоша Мак-Дауэлла может показаться безупречным, поскольку, и действительно, природные Божественные свойства, такие как любовь и милосердие, праведность и справедливость, присущи Вседержителю всегда. А значит, Бог никогда не действует неправедно, несправедливо (ср.: Тертуллиан: «Качества, которые ограничиваются тем, что не спешат <обнаружиться>, не будут природными. Ведь природа не ведает отдохновения от самой себя; ее бытие возводится к началу ее проявления... Природа не может отвергать себя; она действует так, что, если перестает действовать, перестает существовать» [1, с. 103]). Однако же речение Мак-Дауэлла — (как минимум) двусмысленно.
Слабое место его богословской позиции выражается в том, что (по его рассуждению) именно праведность Божия, несмотря на любовь и милосердие, или даже «точнее» сказать, вопреки этим свойствам, не позволит на Страшном Суде определить беззаконников в Рай. По Святым же Отцам, будущая участь нераскаявшихся грешников равно обнаружит как Божественные справедливость и праведность, так и любовь. Обратимся к преподобному Исааку Сирину: «Говорю же, что мучимые в геенне поражаются бичом любви. И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, терпят мучение, вящее всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая сердце за грех против любви, язвительнее всякого возможного наказания. Неуместна человеку такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией. Любовь есть порождение ведения истины, которое (в чем всякий согласен) дается всем вообще. Но любовь силою своею действует двояко: она мучит грешников, как и здесь случается другу терпеть от друга, и веселит соблюдших долг свой. И вот, по моему рассуждению, таково гееннское мучение, — оно есть раскаяние» [5, с. 121-122].
О двойственно-различном проявлении силы огня свидетельствуют и другие Отцы. На это же, собственно, прообразно указывает и Священное Писание Ветхого Завета. Наглядный пример можно видеть в неопаляющем действии огня на купину (Исх. 3:2) (обратимся к святителю Василию Великому): «Тебе невозможно отделить попаляющую силу огня от светозарности, но Бог, желая обратить внимание Своего служителя чудным видением, вложил в купину огонь, в котором действовала одна светозарность, а сила жечь пребывала в покое... Отсего и о воздаянии за дела жизни нашей некоторое учение втайне преподает нам, что естество огня будет разделено и свет предоставлен в наслаждение праведным, а мучительность жжения назначена наказываемым» [12, т. 2, с. 386]).
Другой, не менее яркий пример, — огнь вавилонской печи (ср.: «пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 13, 41-42)), не навредивший трём верующим отрокам, но попаливший идолопоклонников — жестоких царских палачей (многими годами позже, в период лютых гонений на Церковь, священномученик Киприан Карфагенский, помня о вечном геенском огне и призывая гонимых христиан к твердости веры и духа, использовал данный сюжет, оттеняя его прообразовательный смысл: «Будем подражать трем отрокам: Анании, Азарии, Мисаилу, которые… силою веры победили царя в самом царстве его, когда, принуждаемые поклониться истукану, устроенному по повелению царя Навуходоносора, оказались сильнее царских угроз и огненного пламени... Их устами высказалась несокрушимая и непобедимая сила Святого Духа» [15, с. 218-219]. Вера и любовь к Вседержителю сделала этот смертельный огонь пламенем жизни и славы.
Казалось бы, что между предположением протестанта Мак-Дауэлла и свидетельством преподобного Исаака Сирина нет принципиального различия, а обнаруживается лишь разность в формулировках. Но это — не так. Судите сами: сообразно первому воззрению, будущая участь нераскаявшихся грешников связана в большей степени со справедливостью, нежели с милосердием и любовью; отсюда и недоступность Царства святых; при этом, по Мак-Дауэллу, совместное пребывание грешников с праведниками, сулило бы им радость или, по крайней мере, меньшие страдания (ср.: «Он сотворил мужчин и женщин, чтобы они делили с ним его славу... Но поскольку он не только любящий, но и святой, справедливый и праведный Бог, то сама его природа требует уничтожения любого грешника» [4, с. 107-108]); соответственно же свидетельству Отцов, толкование принимает иной оборот.
И дело здесь вот в чём. С телесным воскресением грешников, под воздействием Божественной благодати, осуществится и восстановление их душ. С восстановлением душ, под которым следует понимать (и) восстановление сил (этих душ) (как то: разум, совесть, память, чувства и пр.) — произойдет осознание беззаконниками скверности и мерзости прожитой ими неправедно жизни, осознание собственной низости, гнусности, тяжести вины (ср.: блж. Феофилакт Болгарский: «А червь и огонь, терзающие грешников, есть совесть каждого и воспоминание о гнусных делах, совершенных в сей жизни. Это угрызает как червь и жжет как огонь» [6, c.100] (см. также статьи: «Вечны ли адские муки?», «Спасутся ли все?»). Это неизбежно повлечет за собой сильнейшее воспламенение чувства стыда (отметим, что на Страшном Суде будут раскрыты все до одного преступления, включая малейшие и даже нереализованные (греховные желания); причем раскрыты публично!). Преподобный Ефрем Сирин описывает это событие так: «Горе тому, кто гнусные дела свои утаивал во тьме, кто грешил и скрывался, чтобы обмануть всякого; кто, видя такового, нечествовал и лгал, чтобы обмануть всякого, слушающего его. Господи, да покроют меня крыла благости Твоей, потому что перстами будут там указывать на грешника и непрестанно разглашать срамоту и тайные дела его» [7, т. 3, с. 164-165]. О непрекращаемом вечном стыде предвозвещают и другие Отцы, такие, например, как святитель Григорий Богослов: «а уделом вторых, кроме прочего, будет мучение, или, вернее сказать, прежде всего прочего, отвержение от Бога и стыд в совести, которому не будет конца» [14, т. 1, с. 201]; святитель Григорий Плама: «Видите ли как живущие во Христе исполняются радости и неизреченной уверенности в том, что немедленно последует за этими событиями, а живущие по плоти — стыда и унижения» [21, т. 1, с. 51].
Сила воспламенившегося в грешниках чувства стыда будет зависеть от личной греховности каждого. Жжение (этого стыда) будет оказывать сильнейшее тягостное действие: «И вот представьте себе такую картину: перед лицом всех друзей, знакомых, родных вдруг обнаружится все наше лукавое, низменное, бессовестное. Какой ужас и срам — это ли не ад?!» (проф. Осипов А. И.) [11, с. 69]. Само собой понятно, что совместное пребывание в Царстве нераскаявшихся убийц, гонителей, мучителей, насильников, разбойников, развратников (с одной стороны) и убиенных, замученных, ограбленныых, растленных (с другой стороны), в случае, если бы их совместное пребывание в Царстве всё-таки было осуществлено, служило бы им сильнейшим дополнительным напоминанием-укором, фактором, усугубляющим и без того «невыносимое» иго позора, срама, скорби и стыда (ср.: преп. Симеон Новый Богослов: «Так-то наконец осуждены будут отцы отцами, рабы и свободные — рабами и свободными, богатые и бедные — богатыми и бедными, женатые — женатыми, неженатые — неженатыми, и, просто сказать, всякий грешник в оный страшный день суда увидит подобного себе против себя в жизни вечной и в неизреченном оном свете, и будет осужден им. Как бы сказать, всякий грешник будет видеть против себя подобного ему праведника, то есть царь — царя, начальник — начальника, блудник нераскаянный — блудника покаявшегося, бедный — бедного, раб — раба, и вспомнит, что и он был человек, и он имел душу и тело и все другое, как и тот имел в настоящей жизни, такое же достоинство, такое же искусство, такой же промысл, однако ж не хотел подражать ему; и зажмет рот свой, не имея ничего сказать в защиту себе. Когда миряне грешники увидят в царствии небесном мирян праведных, грешные цари — царей праведных, богатые и женатые грешные — богатых и женатых святых, и все другие грешники, имеющие находиться в аде, подобных себе находящимися в царствии небесном, тогда покроются стыдом, подобно оному богачу, который, палим будучи огнем неугасимым, увидел бедного Лазаря покоющимся на лоне Авраама» [16, т. 2, с. 124-125] (ср.: “Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день” (Ин. 12:48).
В этой связи уместно заключить, что определение нечестивцев вне Царства Славы, представится им куда более человеколюбивым и милосердным решением, нежели противоположный вариант. Таким образом, с этой точки зрения, осуждение грешников на пребывание вне общности святых явится не актом невозможности справедливости Божией склониться перед гласом любви, а именно проявлением (сопряженной со справедливостью) мудрой и милосердной любви.
Тем не менее, в этой связи возражают: а почему Бог не ограничит Своего наказания грешникам «отстранением» их от Себя и святых? Для чего Бог будет усугублять тяжесть страданий несчастных мучающим действием «бича (Божественной) любви»? Ведь богооставленность уже и сама по себе является страданием, поскольку отчужденность грешника от Бога, как от Источника благ, есть отлучение и от самих вечных благ. Это-де было бы и справедливо, и человеколюбиво: справедливость проявится в том, что, с одной стороны, грешники всё же понесут заслуженное наказание — отчужденность от благ; с другой стороны, отчужденность явится плодом именно их добровольного выбора, а не результатом насильственно навязанного действия со стороны Творца; человеколюбие же обнаружится в том, что Бог не подвергнет грешников дополнительным мучениям «извне» (просто отстранится — и всё!). В этом случае Бога нельзя будет упрекнуть ни в том, что Он — мучитель (ведь грешники сами отверглись от Источника благ), ни в том, что Он — несправедлив или немилосерд.
Именно так ставит вопрос автор статьи «Православное понимание вечных адских мучений. Систематическое изложение учения церкви в догматическом ключе», монах Феогност (Пушков). Вот эти странные слова: «Зачем Богу еще "мучить" тех, кто не выдерживает Его присутствия? Это сравнимо разве что с поступком человека, который направляет поток света на больные глаза другого человека» [20]; и в другом месте: “Апостол Христов говорит о том, что "Бог будет всяческая во всем" после того, как "последний... враг истребится – смерть" (1 Кор. 15:26). Бог, Который есть Жизнь, не может Собою наполнить смерть так, чтобы она оставалась смертью. В этот раз Он истребит смерть не так, как в Своем Воплощении: сошествием во ад Логос наполнил Собою пустоту смерти и она "уничтожилась". Но на Последнем Суде Бог отошлет смерть от Себя в сторону: "И смерть, и ад поверженны в озеро огненное" (Откр.20:14). Поскольку зло и тление - это возврат к небытию, к не-сущему, то они и воспринимаются как уже не-сущие, nihilo, ничто. Именно как удаление от Бога, а не "наполнение Божественной Любовью" понимает образ огненной реки свт. Григорий Палама: "Оный огнь… подобен реке, все далее и далее уносящей от Бога. Поэтому Христос не сказал "уйдите", но "идите от Меня", то есть непрестанно удаляйтесь"» [20].
С подобным рассуждением соглашаются и многие представители «западного» богословского мышления. Вот, скажем, как об этом пишет теолог Миллард Эриксон: «Основную характеристику ада в противоположность небу можно определить как отсутствие Бога или изгнание из Его присутствия. Это переживание сильнейшей муки, независимо от того, выражается ли она в физическом страдании, душевных мучениях или в том и другом. Страданиям погибших способствуют и другие факторы. Один из них — чувство одиночества, связанное с тем, что человек увидел славу и величие Бога, осознал, что Он есть Господь всего, а затем был отринут и лишен Божьего присутствия. Он понимает, что это отделение вечное. Нравственное и духовное состояние грешника тоже вечное. То, к чему он пришел к концу своей жизни, будет продолжаться всю вечность. Нет никаких оснований надеяться на изменение к лучшему. В результате человеком овладевает чувство безнадежности» [9, с. 1044-1045].
Итак, по соображению монаха Феогноста, пребывание грешников будет автономным от Бога: «В этом "ничто" никак не может быть явлено присутствие Божие. Творец предоставил автономию искавшим ее, и они все далее и далее уходят от Него в своем тлении» [20].
Что можно противопоставить данным словам? А вот что. Озадачим себя предположением: каково было бы состояние отчужденных от Божественной благости грешников, если бы Господь, и действительно, предоставив несчастным право свободного, автономного жительства, взял, да и отстранился от них — отстранил бы благодать милосердной щадящей любви? … Полагаем, что если бы произошло именно так, если бы Бог совершенно не проявлял Своего присутствия в аду, если бы «бич любви» не оказывал никакого воздействия на разум и совесть имеющих там находиться беззаконников, жизнь несчастных не только бы не сделалась менее мучительной, но и перетрансформировалась бы в несносное и ужасающее бытие. Трудно представить, какой страшной трагедией обернулась бы для обитателей темницы подобная жизнь: сконцентрированная воедино масса злодеев, не контролируемых ни естественным нравственным законом, ни (Любовью) «извне», озлобленных обездоленной участью непричастников благ... Думается, что присутствие Божие, «бич любви», раскрывающий разум и совесть нечестивцев, и явится тем милосердным, человеколюбивым Божественным средством, которое удержит их от нового преумножения зла (и, как результат, от многих дополнительных скорбей). Поскольку не только воспоминания о прежних грехах, но и любое вновь возникающее греховное стремление будет сопровождаться сильнейшими мучительными угрызениями, жжением, постольку утратится и сама привлекательность, очаровательность вершения зла...
Но и здесь возникает смущение: почему-де если грешники будут угрызаться муками совести, угрызения не приведут к исправлению? На это тоже имеется ответ. Например, священномученик Андрей (князь Ухтомский), епископ Уфимский разрешает недоумение следующим образом: «Дело, однако, в том, что душа человека не может относиться равнодушно к добру и злу; она будет только доброю или только злою, — она может истину или любить или ненавидеть, среднего состояния быть не может. Таким образом, рядом с угрызением совести душа будет постоянно пребывать еще в ненависти к добру, в самолюбии и в этом и заключается положительная невозможность ее исправления. Чем более человек стремится быть самоначалом, в противоположность единому Началу, тем более он начинает страдать вследствие неудовлетворенности своего стремления; в то время, как блаженство праведников будет состоять в полном и теснейшем со-пребывании души с Богом, когда свобода человека, не терпя ни малейшего насилия, сделается для них благою необходимостью, добровольно подчинится Богу и в этом найдет свое блаженство; — состояние мучения будет заключаться в безсильной ненависти злых к Богу и к истине от времени лишь увеличивающейся» [22, с. 55]. Суждение, аналогичное высказанному Уфимским епископом, озвучивают и другие богословы: «В таком же ужасном состоянии ожесточенной вражды против Бога и ненависти к Нему, нераскаянные враги Божии сойдут в место мучения. Вся вероятность на стороне мнения — что такая злоба есть злоба нераскаянная, которая никогда не может смягчиться, но будет продолжаться целую вечность и постоянно возрастать и усиливать. Мы знаем, что и в продолжение здешней краткой жизни, если человек всем существом отдается какой-нибудь страсти, она делается непреодолимою и совершенно овладевает умом и волей человека. А гордость, и особенно духовная, есть самая упорная и несокрушимая из всех человеческих страстей. И невозможно представить — по каким бы побуждениям закоренелая — горделивая вражда на Бога могла перейти когда-нибудь в искреннее смиренное сознание ничтожества твари пред Творцом. Существо, ожесточенное против Бога, презирает Его дары и обетования, издевается над верою и молитвою, почитая их постыдною слабостью. Возможно ли — чтобы такое существо, горделиво презирающее самые дары Божии, примирилось с Богом за те мучения, которым оно будет подвергнуто по праведному суду Божию?» [25, с. 367].
Стало быть, взращенные и жестко утвержденные на принципах, противоположных принципам, усвоенным и воспринятым людьми богоугодной добродетельной жизни, будучи обязанными всецело подчиняться этим принципам лишь в силу возложенной на них «извне» необходимости, беззаконники вряд ли испытывали бы от такого течения жизни блаженный покой (что, собственно, и ассоциируется с радостью, счастьем). Губительный след от воспринимавшихся на протяжении земной жизни злодея традиционных и привычных для него греховных удовольствий настолько крепко запечатлевается в его душе, что оттиск преступлений не исчезает даже после смерти, в аду. Так, сообразно преподобному Никодиму Святогорцу, «воображение и память суть одно внутреннее общее чувство, которое воображает и помнит всё, что внешним пяти чувствам пришлось прежде того перечувствовать. И некоторым образом внешние чувства и чувственные предметы походят на печать, а воображение на отпечатление печати» [8, с. 86-87]. Поэтому-то Церковь и взывает: избавляйтесь от греховной зависимости здесь, на земле! (ср.: Ерм: «Позаботьтесь о себе, пока еще строится башня» [17, с. 306]; преп. Ефрем Сирин: «Будем плакать здесь, христолюбивые братия, чтобы угасить нескончаемый пламень, потому что живущие весело здесь будут осуждены там» [5, т. 2, с. 250-251]).
Итак, путь к Царству Добра немыслим без освобождения от царства греха! Этот путь — Христос: «Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14:6). Обратимся к преподобному Симеону Новому Богослову: «Первая заповедь Евангелия есть следующая: «покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4:17)... И еще: «Проси́те, и дáстся вáмъ; ищи́те, и обря́щете: толцы́те, и отвéрзется вáмъ. Вся́къ бо прося́й прiéмлетъ, и ищя́й обрѣтáетъ, и толкýщему отвéрзется» (Мф. 7:7-8)... Итак, кто имеет в уме своем все сие, … тот день и ночь занимется тем, обсуждает, как что лучше сделать, и делает то со всем усердием и тщанием, и таким образом мало-помалу забывает мир и яже в мире... и соответственно тому единится и сочетавается с духовным, то есть, чем более отделяется от мирского, тем более прилепляется к духовному. Преуспевая же таким образом день ото дня, он замечает, как мало-помалу истощаются злые помыслы, прежде не дававшие ему покоя, и отбегают от него, потому познает, как сердце его умягчается, сокрушается, приходит в смирение и рождает смиренномудрые помыслы, а когда восчувствует все сие, тогда посредством всего сего, и также чрез многие скорби и искушения, приходит в сокрушение и слезы; и чем более смиряется, тем более сокрушается, потому что смирение рождает плачь, а плач питает матерь свою, то есть смирение, и возращает его. Когда же делание плача соединяется с исполнением заповедей Божиих, тогда оно омывает, — о чудо! — и очищает душу от всякой скверны и изгоняет из нее всякую страсть и всякую похоть плотскую и мирскую. Таким образом наконец человек делается свободным от всякого мирского похотения и от всех страстей, как телесных, так и душевных» [16, т. 2, c, 84-85]. В этом именно смысле необходимо понимать выражение: «Всякий грех, оставленный без покаяния, есть грех к смерти» [10, с. 369].
Утверждение воли в добре, помимо очищения, подразумевает взращивание отвращения, благочестивой ненависти человека ко греху: «желающий внити в Царствие Его, если прежде не положит в себе ненавидеть все, влекущее сердце к миру, не может войти в Царствие, которого возжелал» (Поучения и слова преподобных аввы Исаии Отшельника и Марка Подвижника) [10, с. 179-180].
В этом случае будущая невозможность грешить не будет восприниматься святыми как насильственное ограничение прав и свобод, отразится желанным, радостнотворным покоем и миром в душе.
Таким образом, будущее обретение праведниками вечных и нетленных Божественных благ следует воспринимать не как юридическое эквивалентно-заработанное воздаяние за добрые дела, а как осуществление дарованной Искупителем потенциальной возможности благодатного соединения человека с Богом и с ближним. Недоступность же Небесного Царства для грешников объяснится, прежде всего, их неспособностью к соединению с Источником блаженства и любви (но никак не мщением со стороны эмоционально разгневовавшегося, рассердившегося и распоясавшегося Бога-Творца). «Поэтому всё, совершаемое в Священной Церкви, установлено благодатью Святого Духа таким образом, чтобы научить нас еще здесь, в этой жизни находящихся, проявлять усердие для стяжания вечной милости и соделывания себя достойными Божественного человеколюбия» (святитель Григорий Палама) [21, т. 1, с. 48].
Некоторые, однако, и при таком восприятии учения о будущем воздаянии, не освобождаются от претконовений и соблазнов: соглашаясь, что для обретения причастности вечным нетленным благам необходима определенная духовно-нравственная чистота и совершенство, возражают: это достижимо не только во Христе, но и в других религиозных общинах (конфессиях, сектах...)
О том, насколько справедливо такое суждение, хорошо сказал митрополит Антоний Храповицкий. Обратимся к его заключению: «принимая во внимание условия нашего внутреннего совершенствования, мы должны признать, что действенное значение примера и слова Христова простирается только на тех Его последователей, которые исповедуют Его Богом; но и такая действенность ещё далеко недостаточна для того, чтобы возвести людей на крест жизни, чтобы дать им силы терпеливо нести этот крест, для этого нужно принять и исполнить учение о Христе – Искупителе. Пожалуй, видя страдания, освященный участием в них Сына Божия, я возлюблю их, я получу в сердце своем решимость нести их, но будет ли польза от их несения? Справедливо рассуждает Кант, говоря, что нравственное совершенство есть совлечение ветхой порочной природы и облечение в новую; но от кого же возьмет человек эту новую природу? Кто избавит его от этого тела смерти? (см. Рим. 7:24). Ужели не право слово Евангелия о том, что с терновника не собирают винограда и с репейника смокв? (см. Мф. 7:16). Примеры такого подвижничества, которое силится из самого себя извлечь благие чувства и дела, убеждают нас в гибельности этого пути, ибо он заключается в том, чтобы одну страсть подавлять другою – так, победившие чувственность буддисты впадают в гордыню, победившие злобу – в равнодушие, вознестись же к бесстрастию к любви они не могут. Такова нравственность классическая и современная европейская, основанная на тщеславии, сухая и мертвая; такова нравственность магометан, заключающаяся в регулярном наслаждении чувственными благами и ожидании таковых же в жизни загробной. Но этого мало; даже те совершенно православные и самоотверженные подвижники, которые, увлекшись силою собственного духа, в себе самих, а не в благодати полагали надежду дальнейшего совершенствования, скоро погибали в горделивом или чувственном ослеплении. Поэтому учители подвижничества всегда напоминали своим ученикам, что не в них самих, а в благодатном отвне даровании находится источник их духовного возрастания, как говорит апостол: “Я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог; посему и насаждающий и поливающий есть ничто, а все Бог возращающий” (1 Кор. 3, 6-7). Или в другом месте: “Я более всех их потрудился: не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною” (1 Кор. 15:10); “подвизаюсь силою Его, действующею во мне могущественно” (Кол. 1, 29)» [18, т. 2, с. 396-397].
Об этом же сигнализируют и преподобные авва Исаия Отшельник, Марк Подвижник: «Не познавающий судеб Божиих идет умом по пути, пролегающему между стремнин, и от всякого ветра удобно низлагается: будучи хвалим, он гордится; будучи порицаем, огорчается; наслаждаясь (пищею), увлекается телесною страстью; в злостраданиях плачет; зная что-либо, хочет показываться знающим; богатея, кичится; находясь в нищете, лицемерствует; насытившись, бывает дерзновенен, и, постясь, тщеславится; с обличающими любит спорить; и на подающих ему прощение смотрит как на неразумных» [10, с. 392].
Мысль вышеизложенных фрагментов такова. Даже и среди возрожденных благодатью Крещения, находящихся под покровом Христа и руководимых учительством Церкви, всецелого освобождения от страстей и пороков достигают не все. Тем более невероятно, чтобы совершенное бесстрастие и Любовь достигались в неправославных религиозных сообществах (ср.: Михайлов Г.: «Любая нравственная неполноценность (даже ничтожно малая) становится отклонением от сознательной нормы и выступает (хотя и незаметно) как симптом душевной болезни. Выдающийся русский психиатр профессор В. Ф. Чиж рассматривал душевное равновесие Православных праведников в качестве эталона психического здоровья. Уровень личности ниже святости уже не является совершенным, хотя и считается практически нормальным» [23, с. 44]).
Частичное же (фрагментарное) освобождение человека от власти греха, достижимое и вне лона Церкви, не искореняет в исправляемом преклонность ко злу, не освобождает душу от всплесков греховных движений и не преисполняет совершенной любовью к Богу и ближнему (ср.: преп. Иоанн Лествичник: «Из одного камня не составляется царский венец: так и бесстрастие не совершится, если вознерадим хотя об одной какой-либо добродетели» [24, с. 458]). Вот почему преподобные авва Исаия и Марк говорят: «Никакая добродетель одна сама по себе не отверзает естественную нашу дверь, если все они не будут последовательно зависеть одна от другой» [10, с. 369]. Эта дверь раскрывается ради Христа и Христом: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3:20).
Таким образом, для того, чтобы удостоиться Царства, надлежит добровольно принять в свое сердце Царя: «Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня» (Гал. 2:19-20).
Будущее Небесное Царство — Царство Любви. Поэтому и блаженное пребывание в нем без стяжания высшей — христианской — любви, «которая есть совокупность совершенства» (Кол. 3:14), — невозможно! (отсюда, собственно, и сведение Спасителем всех заповедей к двум: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22, 37-40)).
Сила и возвышенность благодатной христианской любви такова, что и единство (основанное, прежде всего, на любви), свойственное Церкви, уподобляется единству, присущему единотроичному Богу: «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17:21).
Внехристианская праведность, как было отмечено ранее, не дает иноверцу христианской любви, оставляет его равнодушным или, что хуже, наполняет отвращением и ненавистью к Истине (ср.: «Иисус сказал ему: Я есмь... Истина.., никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14, 6)). Неприятие же Истины сопровождается пренебрежением к последователям и подражателям Христа: «а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1 Кор. 1:23). Имея вышесказанное в виду, трудно представить, чтобы присутсвие подобных «добролюбцев» в братстве христианских святых не ввело в это братство нестроения и размолвки, дестабилизацию и, в итоге, — разлад. В результате — ни первые, ни вторые не обрели бы в обителях высший мир и блаженный покой...
Сопряженность бесстрастия, совершенной, христианской любви и усыновления Богу (что, собственно, и является целью жизни христиан) засвидетельствована преподобным Иоанном Лествичником в следующих (кратких, но емких) словах: «Любовь, бесстрастие и сыноположение различаются между собою одними только названиями. Как свет, огонь и пламень соединяются в одном действии, так должно рассуждать и о сих совершенствах» [24, с. 462]. Все это стяжается в Церкви! (ср.: свщмч. Киприан Карфагенский: «Тот не может уже иметь Отцом Бога, кто не имеет матерью Церковь. Находящийся вне Церкви мог бы спастись только в том случае, если бы спасся кто-либо из находившихся вне ковчега Ноева» [27, с. 14].
Опять же, недоумевают, упрекают: почему, мол, если вне-христианская «праведность» не является самодостаточным основанием для вхождения в Царство святых, Церковь свидетельствует о том, что будущее соцарствование православных, не вполне преуспевших в восхождении по лествице духовных совершенств, не только желанно (для них и для нас), но и возможно (для них)? (Такое положение демонстрируется, в частности, в ряде христианских молитв, как то: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих: родителей моих, сродников, благодетелей (имена их), и всех православных христиан, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное»).
Ответ — таков. Некоторое несовершенство последователей Иисуса Христа связано, скорее, с нерадением и немощью спасаемых, нередко — с недостаточным знанием основ вероучения (как догматического, так и нравственного), а не с ожесточением сердца, направленным в адрес Христа и Его Церкви. В случае будущей сопричастности к Царству Добра эти люди не воспримут воссоединение со святыми и, главное, с Богом-Троицей, как нежеланное. Напротив того, осознав ничтожность и недостоинство в сравнении с праведниками, с благодарностью и смирением примут это Царство как дар.
Тем не менее, их блаженство не будет соизмеряться с блаженстовом святых: «Педставляй себе, что бесстрастие есть небесная палата Небесного Царя. Многие обители суть селения внутри сего града, а стена Горнего оного Иерусалима есть прощение согрешений. Поспешим, братия, поспешим, чтобы получить вход в чертоги оной палаты. Если же, о бедствие, удерживает нас бремя греховных навыков, или самое время, то постараемся, по крайней мере, не лишиться одной из обителей близ сего чертога. Если же мы еще храмлем или немоществуем, то всячески потщимся хоть внутрь стены оной войти» (преп. Иоанн Лествичник) [24, с. 458-459]. Будущее состояние усопших христиан (как было отмечено выше) во многом зависит и от христианских молитв: «Несомненно, — утверждает преподобный Иоанн Дамскин, — что каждый человек, имевший в себе закваску добродетелей, но не успевший превратить ее в хлеб, — потому что хотя и хотел, но не мог сего сделать или по ленности, или по беспечности, или по человеческой немощи, или потому что отлагал сие со дня на день, и сверх чаяния пожат и постигнут смертью, — не будет забыт праведным Судиею и Владыкою; но по смерти его Господь возбудит его родных, ближних и друзей, направит мысли их, привлечет сердца и преклонит души их к оказанию пособия и помощи ему. А когда Бог подвигнет их, и Владыка коснется сердец их, — они поспешат вознаградить опущение умершего» [цит. по: 25, с. 359].
Люди же, упорно отвергавшие Спасителя, попиравшие Православную веру, христианские святыни и святых, едва ли не испытают разочарованиеи и стыд, осознав, что их собственные кумиры — ничто... Тем не менее, вслед за преподобным Ефремом Сириным уместно предположить, что и стяжавшие определенную добродетельность не-христиане также удостоятся некоторой причастности вечным нетленным благам: «Но, может быть, найдется кто-нибудь дерзновеннее меня, и он скажет, что незнающие и неразумные, которые грешили по неведению, должны, однако же, понести наказание как виновные, и благий поселит их подле рая, и будут они питаться от райских крупиц» [7, т. 3, с. 164-165] (ср.: «Спросили авву Исаию: что есть покаяние, или что есть убежание от греха? И он ответил, говоря: путей — два: один путь — жизни, а другой путь — смерти. Идущий по одному не ступает по другому. Ступающий же по обим не зачислен еще ни на одном — ни на том, что в Царство (ведет), ни на том, что в ад (низводит). Впрочем, если скончается таковый, то суд над ним есть дело Бога, имеющего и милость» [10, с. 171]).
Но и здесь не обходится без соблазнов. Неужели, говорят, действенность Искупительной Жертвы настолько неэффективна, что не в силах избавить от мучений всех без исключения людей? Между тем ответ на этот вопрос кроется не в области эсхатологического вероучения Церкви, а (заключается) в иной, тесно связанной с эсхатологией областью — сотериологией (концепцией, наукой о спасении). Согласно же сотериологическим воззрениям Отцов, эффективность Искупления выражается не в том, будто Бог, независимо от степени греховности людей, всех переместит в Вышний Небесный Иерусалим, а в том, что спасение, понимаемое как освобождение от скверны греха и соединение с Богом и ближним, достижимо для всех! В этом именно смысле к Крестной Жертве Спасителя приложимы слова: «бесконечное достоинстово», «бесконечная цена» (не в грубо-юридическом (!), конечно, а в строго Православном понимании) (ср. свт. Илия Минятий: «Надлежало и человеческому, и Божескому естеству быть соединенными в одном Лице Богочеловека. Этому Лицу надлежало пострадать и умереть по Своему человеческому, которое подлежит страданию и смерти, но вследствие соединения Божества и человеческого в одном Лице Богочеловека это страдание и эта смерть получают бесконечное достоинство, бесконечную цену» [28, с. 144]) (см. подробнее нашу работу: Догмат Искупления в Православном Богословии).
Вновь непонимание: неужели благодать Искупления не способна одарить беззаконников смирением и высшей любовью, необходимыми им для последующего пребывания в Царстве святых?
Бог, конечно, способен «усмирить» любого беззаконника, как, например, однажды «усмирил» горделивого и надменного, самопревозносящегося вавилонского царя: «расхаживая по царским чертогам в Вавилоне, царь сказал: это ли не величественный Вавилон, который построил я в дом царства силою моего могущества и в славу моего величия! Еще речь сия была в устах царя, как был с неба голос: «тебе говорят, царь Навуходоносор: царство отошло от тебя! И отлучат тебя от людей, и будет обитание твое с полевыми зверями; травою будут кормить тебя, как вола, и семь времен пройдут над тобою, доколе познаешь, что Всевышний владычествует над царством человеческим и дает его, кому хочет!» Тотчас и исполнилось это слово над Навуходоносором, и отлучен он был от людей, ел траву, как вол, и орошалось тело его росою небесною, так что волосы у него выросли как у льва, и ногти у него – как у птицы. По окончании же дней тех, я, Навуходоносор, возвел глаза мои к небу, и разум мой возвратился ко мне; и благословил я Всевышнего, восхвалил и прославил Присносущего, Которого владычество – владычество вечное, и Которого царство – в роды и роды. И все, живущие на земле, ничего не значат; по воле Своей Он действует как в небесном воинстве, так и у живущих на земле; и нет никого, кто мог бы противиться руке Его и сказать Ему: «что Ты сделал?» (Дан. 4, 26-32). Тем не менее, «смирение» Навуходоносора, не являлось следствием любви к Вседержтелю, я явилось актом вынужденного признания Бога как Могучего и Сильного Царя. Но такое «усмирение» можно будет обнаружить и в аду! Лютые грешники признают и познают Бога-Троицу, познают как Всесильного Судию! Подобное смирение, однако же, не приводит к христианскому счастью, блаженству. Обратимся к митрополиту Иерофею (Влахосу): «Во время Второго Пришествия Христова произойдет восстановление природы, но не воли. Все люди обретут бессмертие, тела всех людей воскреснут, но не претерпит изменения воля человека, его личное мнение. Произволение, бывшее у них (нераскаявшихся грешников — А. Л.) в биологической жизни, не изменится и там. И грешники обретут познание Бога, увидят Бога, но не будут приобщаться Ему. Геена — это не отсутствие Бога, а непричастность Ему, присутствие Бога как огня... » [26, с. 251]. Подчеркнем: утверждение владыки о том, что «во время Второго Пришествия Христова произойдет восстановление природы, но не воли» не указывает на немилость Творца, а говорит об обратном: Бог, как Благой, не станет насильственно «перепрограммировать» волю нераскаявшихся грешников, потому что Он — не насильник (не фатум, не рок, не «судьба»), да и они — не роботы, не автоматы (отметим: добродетель именно тогда и является добродетелью, когда выступает результатом не непреоборимого, а осознанного и добровольного действия)...
Теперь, что касается заключительной части вопроса: «неужели благодать Искупления не способна одарить беззаконников высшей любовью, необходимой им для последующего пребывания в Царстве святых?». — Способна! И множество тому подтверждений находим в Священном Писании, в Житиях Святых, наконец, в частных историях жизни священства, монахов, мирян. Однако же христианская любовь не навязывается Богом насильно, а стяжается праведной, добродетельной жизнью. Бог — не ворожея; никогда не занимался и не станет заниматься ворожбой: «Ворожеи не оставляй в живых» (Исх. 22:18)...
Итак, будущее горение грешников в геенском огне не явится подтверждением мнимых Божественных несовершенств: мстительности, взаимопротиворечивости свойств, нежелании даровать людям вечное счастье и пр... Спасение даровано всем! Искажение вероучительных истин («все равно, мол, так или иначе, — спасемся!») не оградит человека от будущих мук!
Завершим же статью добрым обнадеживающим напутствием преподобного Петра Дамаскина: «Однако не должно нам отчаиваться, если мы не таковы, какими должны быть. Худо это, что ты согрешил, человек; но зачем же ты оскорбляешь Бога и, по неразумию твоему, считаешь Его несильным? Ужели не может спасти души твоей Сотворивший такой, как ты видишь, мир ради тебя? Если же говоришь, что это послужит тебе на большее осуждение, как и снисхождение Его, то покайся, и Он примет покаяние твое, как — блудного сына и блудницы...» [29, с. 176].
Леонов А. М. Преподаватель Догматического Богословия Санкт-Петербургского Православного Института Религиоведения и Церковных Искусств
1.Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан. Против Маркиона. В пяти книгах. СПб.: Изд. Олега Абышко; Университетская книга — СПб, 2010.
2.Поль Гольбах. Письма к Евгении. Здравый смысл. М.: Изд. Академии Наук СССР, 1956.
4.Джош Мак-Дауэлл. Не просто плотник. Мн. Picorp, 1992.
5.Преподобный Исаак Сирин. Слова подвижнические преподобного Исаака Сирина. М.: Изд. Правило веры, 2009.
6.Блаженный Феофилакт Болгарский. Толкование на Евангелие от Марка. М.: Изд.: Лепта-Пресс, 2004.
7.Преподобный Ефрем Сирин. Творения преподобного Ефрема Сирина (в 4-х томах). Изд. Единецко-Бричанской Епархии Молдавской митрополии Московского Патриархата, 2003.
8.Преподобный Никодим Святогорец. Невидимая брань. М.: Изд. Сретенского монастыря, 2003.
9.Миллард Эриксон. Христианское богословие. СПб.: Изд. Библия для всех, 2006.
10.Поучения и слова преподобных аввы Исаии Отшельника и Марка Подвижника. М.: Изд. Правило веры, 2007.
11.Осипов А. Из времени в вечность. Посмертная жизнь души. М.: Изд. Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2011.
12.Святитель Василий Великий. Творения. М.: Сибирская Благозвонница, 2008.
13.Гнедич П., прот. Догмат искупления в русской богословской науке (1893-1944). М.: Изд. Сретенского монастыря; Московской Духовной академии, 2007.
14.Святитель Григорий Богослов. М.: Изд. Сибирская Благозвонница, 2007.
15.Священномученик Киприан Карфагенский. Таинство единства Церкви. М.: Изд. Сретенского монастыря, 2008.
16.Преподобный Симеон Новый Богослов. Слова преподобного Симеона Нового Богослова. М.: Изд. Правило веры, 2006.
17.Писания Мужей Апостольских. М.: Изд. Издательского Совета Русской Православной Церкви, 2008.
18.Митрополит Антоний (Храповицкий). Собрание сочинений (в двух томах). М.: Изд. Дар, 2007.
19.Крывелев И. Книга о Библии. М.: Изд. социально-экономической литературы, 1958.
20..Монах Феогност (Пушков). Православное понимание вечных адских мучений. Систематическое изложение учения церкви в догматическом ключе.
21.Святитель Григорий Палама. Омилии. М.: Изд. Прихода храма Святаго Духа сошествия, 2008.
22.Священномученик Андрей, епископ Уфимский. О Любви Божией на Страшном Суде. СПб.: Изд. Воскресение, 2008.
23.Михайлов Г. Три слова в психологии. СПб.: Изд. Издательского Дома «Русская Симфония», 2005.
24.Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица, возводящая на Небо. М.: Изд. Ставрос, 2004.
25.Голубинский Ф., проф., Левитский Д. Премудрость и благость Божия в судьбах мира и человека. Спб.: Изд. Общества памяти игумении Таисии, 2004.
26.Митрополит Иерофей (Влахос). Жизнь после смерти. М.: Изд. Дар, 2008.
27.Павлов Н. Церковь Воинствующая. СПб, 1997.
28.Крест Христов. Умилительные слова о Крестных страданиях Спасителя. М.: Изд. Прихода храма Святаго Духа сошествия, 2007.
29.Преподобный Петр Дамаскин. Творения. М.: Изд. Правило веры, 2009.
В известном раннехристианском произведении «Пастырь», в видении Ермом строительства Церкви под образом башни, среди отбрасываемых далеко от башни камней (символизировавших грешных людей) помимо прочих были и такие, которые стремились к воде, но в воду не «входили». В ответ на вопрос тайнозрителя: «кого символизируют эти камни?», прозвучало: «Тех, которые слышали слово и желают креститься во имя Господа, но потом, когда приходит им на память святость истины, уклоняются и опять ходят по своим порочным пожеланиям» [3, 234]. Итак, давайте задумаемся! Что же подразумевается под «святостью истины»? И почему, вдруг, эта «святость» отталкивает от спасения людей?
Исходя из опыта исследования религиозной и противорелигиозной литературы, можно с уверенностью утверждать, что далеко не в последнюю очередь той непонятной и пугающей «святостью истины» является учение о будущем воздаянии грешникам, имеющим осуществиться на Страшном Суде. Вспомним (хотя бы) блаженного Августина Иппонского, отмечавшего «суровость» предупреждения: «...напрасно некоторые, даже весьма многие, по человеческой благожелательности сострадают вечному наказанию и не верят, что оно будет именно таковым... Они по своему усмотрению обходят все суровое, что, по их мнению, сказано скорее для устрашения, и останавливаются на более мягком изречении» [13, с. 68]. Отметим и более современное наблюдение: «Нет ни одной откровенной истины, против которой с таким упорством вооружался бы слепотствующий разум, с какою восстает он против вечности мучений. Различными вопросами и недоумениями, он старается подорвать, или, по крайней мере, оподозрить сие учение» [25, с. 361].
Неправильное понимание концепции о грядущих мучениях нередко служит причиной насмешек над верой, вводит смущения и соблазны в стан православных христиан, уводит людей в нехриситианские религиозные культы и атеизм. В свою очередь, неправильное понимание этой концепции вызвано ошибочным восприятием христианского вероучения о Боге как о Боге-Любви (ср.: «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:8)). В силу такого осмысления Создатель представляется неоправданно суровым Ревнителем, грозным Мздовоздаятелем, непомерно жестоким Судией. Отсюда — неприятие, пренебрежение, отторжение, критический богохульный сарказм.
С другой стороны, отношение к Богу как к чрезмерно снисходительному, всепрощающему, попустительствующему Искупителю (озвученное сторонниками всеобщего спасения, имеющего осуществиться независмо от образа жизни людей), ослабляет в отдельных христианах стремление к преображению жизни в соответствии с высшими духовно-нравственными нормами, установленными Господом, истолкованными и реализованными Святыми Отцами, закрепленными в Священном Предании Церкви (ср.: свт. Василий Великий: «если при таком числе подобных свидетельств... многие еще... обещают себе конец мучению, чтобы свободнее отваживаться на грех, то сие, конечно, есть одна из козней диавольских» [12, т. 2, с. 302].
Между тем, правильное святоотеческое отображение учения о Страшном Суде призвано содействовать большему вниманию спасаемого к будущей жизни, к мобилизации и переустремлению духовно-личностных сил в направлении Добра: «Блаженна душа, которая день и ночь не имеет другого попечения, кроме сего одного, как в великий тот день, когда вся тварь предстанет Судии, дать отчет в делах своих и ей не затрудняясь отвечать за жизнь свою. Кто имеет у себя перед глазами этот день и час и всегда помышляет об оправдании на непогрешнительном судилище, тот или вовсе не согрешит, или согрешит весьма мало; потому что грешим мы по отсутствию в нас страха Божия. А в ком ясно присутствует ожидание угрожающего, тому живущий в нем страх не дает возможности впадать в поступки или помышления необдуманные» (свт. Василий Великий) [12, т. 2, с. 687].
Собственно говоря, история полемических споров на тему соотношения справедливости и благости Создателя с наличием страдающих творений — не нова. Так, еще во II веке, непонимание страданий ветхозаветного мира толкнуло Маркиона к опровержению тождественности «злого» «Бога евреев» доброму «Богу Отцу Иисуса» Христа (см. Тертуллиан: «Несчастный, … впал в соблазн... Ведь Маркион, не справивившись, подобно многим нашим современникам, особенно еретикам, с вопросом о происхождении зла, утратив остроту чувств из-за чрезмерного любопытства, обнаружил, что Творец говорит: Я — Тот, кто творит бедствия («Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это» (Ис. 45:7) — А. Л.). Поскольку Маркион уже считал Его виновником зла на основании других доводов, способных убедить любого порочного человека, постольку, истолковав дурное дерево, творящего дурные плоды, а именно зло, как Творца, он предложил, что должен существовать другой бог, соответствующий доброму дереву с добрыми плодами» [1, с. 62]. Названный пример обнаруживает одну из неоправданных крайностей, превратно интерпретирующих учение Церкви о Боге и его свойствах: Бог, проповеданный Иисусом Христом, — свят и добр, а значит и чужд всякого зла; следовательно, Творец (ветхозаветного) мира — иной бог.
Однако, существует и другое заблуждение: поскольку Бог — не только благ, но и справедлив, постольку, несмотря на то, что по благости Он желает избавить беззаконников от будущих мучений, — по справедливости и святости (по праведному гневу) — «не хочет» или даже «не может» (в буквальном звучании этого тезиса). Такое понимание, особенно в изложении «христианских» писаталей, не раз и не два возбуждало колкие насмешки в адрес как христиан, так и Самого Главы Церкви.
Вот, например, как иронизировал по этому поводу известный «просветитель-материалист» Поль Гольбах (XVIII в.): «Итак, ... мы подошли к рассмотрению догмата о будущей жизни, согласно которому полагают, что, заставив людей пройти через искушения, испытания и превратности земного существования, бог вознаграждает их или наказывает в жизни загробной в зависимости от того, заслужат ли они его любовь или гнев. Эта догма — одна из основных в христианском вероучении — утверждается на множестве принципов и предположений, в полной абсурдности которых и несовместимости с представлениями той же религии о божестве мы уже убедились. Действительно, эта догма предполагает, что человек в состоянии оскорбить или ублаготворить повелителя вселенной, повлиять на его настороение, разжечь его гнев, огорчить его...» [2, с. 114].
Мнимое несоответствие будущих мучений грешников любви и милосердию Создателя нередко анонсируется противниками боговдохновенности Священного Писания в качестве одного из важнейших контрхристианских свидетельств (например): «Сам Христос, который изображается защитниками религии как воплощение милосердия и любви к человеку, не раз на страницах евангелий грозит всем ослушникам его воли жестокими наказаниями. Правда свои угрозы он не приводит в исполнение тотчас. Обстановка, изображенная в евангелиях, такова, что у Христа нет реальных возможностей мстить кому бы то ни было... Более подходящей оказалась другая версия: в первое свое пришествие он не вмешивался в реальное течение жизни на земле, зато во второе свое пришествие он всем воздаст по заслугам... Что же касается грешников, то “ввергнут их в печь огненную: там будет плач и скрежет зубов” (Мф. 13:42). Этой угрозе с печью огненной, плачем и скрежетом зубов придается особое значение, так как она повторяется несколько раз на протяжении новозаветного повествования. Страшным будет суд, которому подвергнутся люди после второго пришествия Христа, он так и называется — Страшный Суд. Грешники будут осуждены на муки в аду и никогда не смогут заслужить прощение. А почему же на них не распространяется безграничное милосердие Бога, проповедь всепрощения и любви? Трудно представить себе, чтобы именно из-за любви к людям Бог обрек их на бесконечные страдания в аду. Они виноваты, но ведь рекомендуется всех прощать!.. Так оказывается, что вместо милосердия и любви, вместо всепрощения и забвения обид Новый Завет, также как и Ветхий, проповедует бесчеловечную, притом несправедливую жестокость. И отделить в этом отношении Новый Завет от Ветхого невозможно» [19, c. 314-315].
А вот, как об этом рассуждает богослов, протестантский проповедник, профессор Джош Мак-Дауэлл: «Существует проблема, возникшая в результате того, что человечество вошло в грех. В вечности прошлого Бог решил создать мужчину и женщину. Я нахожу в Библии указания на то, что Бог сотворил мужчину и женщину, чтобы разделить с ними любовь и славу. Но когда Адам и Ева взбунтовались и пошли своим собственным путем, человечество узнало грех. С этого момента люди стали грешными, то есть оторванными от Бога. Бог оказался в весьма затруднительном положении. Он сотворил мужчин и женщин, чтобы они делили с ним его славу, а они ослушались его совета и приказа и выбрали путь греха. И он обратился к ним с любовью, чтобы их спасти. Но поскольку он не только любящий, но и святой, справедливый и праведный Бог, то сама его природа требует уничтожения любого грешника. Обычно люди ставят вопрос так: “Как же может любящий Бог допустить, чтобы человек попал в ад?” Я бы скорее спросил: “Как может святой, справедливый и праведный Бог допустить до себя грешника”» [4, с. 107-108].
Разница между концепциями Маркиона и Джоша Мак-Дауэлла — налицо, однако подразумевает и определенное злохудожное сходство: первый, не признавая совместимость Святого, любящего и Милосердного Владыки с наличием зла в мире, приходит к заключению о двух богах; второй — к суждению о раздвое и противоречивости в Боге существенных свойств и энергий (Божественных действий). Выражаясь острее, мнение Мак-Дауэлла сводится к тому, что Всесовершенный и Премудрый Создатель, в силу существования грешников, сделался заложником собственных природных свойств и проявлений: Милосердия и Любви — с одной стороны, Святости и Правды — с другой. Но здесь возникает вопрос: а имеет ли подобная концепция отношение к нам — к Православным? — К сожалению, имеет. Во-первых, потому, что такая интерпретация, высказанная «христианским» (пусть даже и неправославным мыслителем) иногда проецируется и закрепляется в сознании даже и православных людей. Во-вторых, потому что и в среде православных христиан встречаются авторы, пропагандирующие идеи, заимствованные из западного богословского мышления: римо-католицизма, протестантизма (см., например, критическое замечание протоирея Петра Гнедича на одно из «православных» богословских направлений: «И “возникает вопрос об отношении любви Божией, которая стремится воссоздать и спасти грешника, к правде Божией, которая требует его наказать”. Ответ на этот вопрос также не представляет ничего нового, как и постановка самого вопроса. Здесь проявляется то странное понятие о Боге и Его свойствах, когда действие приписывается не Самому Богу, Единому в Своем Существе и действиях, а каждому свойству в отдельности» [13, с. 72]).
Посмотрим, что же здесь не так? Навскидку высказывание Джоша Мак-Дауэлла может показаться безупречным, поскольку, и действительно, природные Божественные свойства, такие как любовь и милосердие, праведность и справедливость, присущи Вседержителю всегда. А значит, Бог никогда не действует неправедно, несправедливо (ср.: Тертуллиан: «Качества, которые ограничиваются тем, что не спешат <обнаружиться>, не будут природными. Ведь природа не ведает отдохновения от самой себя; ее бытие возводится к началу ее проявления... Природа не может отвергать себя; она действует так, что, если перестает действовать, перестает существовать» [1, с. 103]). Однако же речение Мак-Дауэлла — (как минимум) двусмысленно.
Слабое место его богословской позиции выражается в том, что (по его рассуждению) именно праведность Божия, несмотря на любовь и милосердие, или даже «точнее» сказать, вопреки этим свойствам, не позволит на Страшном Суде определить беззаконников в Рай. По Святым же Отцам, будущая участь нераскаявшихся грешников равно обнаружит как Божественные справедливость и праведность, так и любовь. Обратимся к преподобному Исааку Сирину: «Говорю же, что мучимые в геенне поражаются бичом любви. И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, терпят мучение, вящее всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая сердце за грех против любви, язвительнее всякого возможного наказания. Неуместна человеку такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией. Любовь есть порождение ведения истины, которое (в чем всякий согласен) дается всем вообще. Но любовь силою своею действует двояко: она мучит грешников, как и здесь случается другу терпеть от друга, и веселит соблюдших долг свой. И вот, по моему рассуждению, таково гееннское мучение, — оно есть раскаяние» [5, с. 121-122].
О двойственно-различном проявлении силы огня свидетельствуют и другие Отцы. На это же, собственно, прообразно указывает и Священное Писание Ветхого Завета. Наглядный пример можно видеть в неопаляющем действии огня на купину (Исх. 3:2) (обратимся к святителю Василию Великому): «Тебе невозможно отделить попаляющую силу огня от светозарности, но Бог, желая обратить внимание Своего служителя чудным видением, вложил в купину огонь, в котором действовала одна светозарность, а сила жечь пребывала в покое... Отсего и о воздаянии за дела жизни нашей некоторое учение втайне преподает нам, что естество огня будет разделено и свет предоставлен в наслаждение праведным, а мучительность жжения назначена наказываемым» [12, т. 2, с. 386]).
Другой, не менее яркий пример, — огнь вавилонской печи (ср.: «пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 13, 41-42)), не навредивший трём верующим отрокам, но попаливший идолопоклонников — жестоких царских палачей (многими годами позже, в период лютых гонений на Церковь, священномученик Киприан Карфагенский, помня о вечном геенском огне и призывая гонимых христиан к твердости веры и духа, использовал данный сюжет, оттеняя его прообразовательный смысл: «Будем подражать трем отрокам: Анании, Азарии, Мисаилу, которые… силою веры победили царя в самом царстве его, когда, принуждаемые поклониться истукану, устроенному по повелению царя Навуходоносора, оказались сильнее царских угроз и огненного пламени... Их устами высказалась несокрушимая и непобедимая сила Святого Духа» [15, с. 218-219]. Вера и любовь к Вседержителю сделала этот смертельный огонь пламенем жизни и славы.
Казалось бы, что между предположением протестанта Мак-Дауэлла и свидетельством преподобного Исаака Сирина нет принципиального различия, а обнаруживается лишь разность в формулировках. Но это — не так. Судите сами: сообразно первому воззрению, будущая участь нераскаявшихся грешников связана в большей степени со справедливостью, нежели с милосердием и любовью; отсюда и недоступность Царства святых; при этом, по Мак-Дауэллу, совместное пребывание грешников с праведниками, сулило бы им радость или, по крайней мере, меньшие страдания (ср.: «Он сотворил мужчин и женщин, чтобы они делили с ним его славу... Но поскольку он не только любящий, но и святой, справедливый и праведный Бог, то сама его природа требует уничтожения любого грешника» [4, с. 107-108]); соответственно же свидетельству Отцов, толкование принимает иной оборот.
И дело здесь вот в чём. С телесным воскресением грешников, под воздействием Божественной благодати, осуществится и восстановление их душ. С восстановлением душ, под которым следует понимать (и) восстановление сил (этих душ) (как то: разум, совесть, память, чувства и пр.) — произойдет осознание беззаконниками скверности и мерзости прожитой ими неправедно жизни, осознание собственной низости, гнусности, тяжести вины (ср.: блж. Феофилакт Болгарский: «А червь и огонь, терзающие грешников, есть совесть каждого и воспоминание о гнусных делах, совершенных в сей жизни. Это угрызает как червь и жжет как огонь» [6, c.100] (см. также статьи: «Вечны ли адские муки?», «Спасутся ли все?»). Это неизбежно повлечет за собой сильнейшее воспламенение чувства стыда (отметим, что на Страшном Суде будут раскрыты все до одного преступления, включая малейшие и даже нереализованные (греховные желания); причем раскрыты публично!). Преподобный Ефрем Сирин описывает это событие так: «Горе тому, кто гнусные дела свои утаивал во тьме, кто грешил и скрывался, чтобы обмануть всякого; кто, видя такового, нечествовал и лгал, чтобы обмануть всякого, слушающего его. Господи, да покроют меня крыла благости Твоей, потому что перстами будут там указывать на грешника и непрестанно разглашать срамоту и тайные дела его» [7, т. 3, с. 164-165]. О непрекращаемом вечном стыде предвозвещают и другие Отцы, такие, например, как святитель Григорий Богослов: «а уделом вторых, кроме прочего, будет мучение, или, вернее сказать, прежде всего прочего, отвержение от Бога и стыд в совести, которому не будет конца» [14, т. 1, с. 201]; святитель Григорий Плама: «Видите ли как живущие во Христе исполняются радости и неизреченной уверенности в том, что немедленно последует за этими событиями, а живущие по плоти — стыда и унижения» [21, т. 1, с. 51].
Сила воспламенившегося в грешниках чувства стыда будет зависеть от личной греховности каждого. Жжение (этого стыда) будет оказывать сильнейшее тягостное действие: «И вот представьте себе такую картину: перед лицом всех друзей, знакомых, родных вдруг обнаружится все наше лукавое, низменное, бессовестное. Какой ужас и срам — это ли не ад?!» (проф. Осипов А. И.) [11, с. 69]. Само собой понятно, что совместное пребывание в Царстве нераскаявшихся убийц, гонителей, мучителей, насильников, разбойников, развратников (с одной стороны) и убиенных, замученных, ограбленныых, растленных (с другой стороны), в случае, если бы их совместное пребывание в Царстве всё-таки было осуществлено, служило бы им сильнейшим дополнительным напоминанием-укором, фактором, усугубляющим и без того «невыносимое» иго позора, срама, скорби и стыда (ср.: преп. Симеон Новый Богослов: «Так-то наконец осуждены будут отцы отцами, рабы и свободные — рабами и свободными, богатые и бедные — богатыми и бедными, женатые — женатыми, неженатые — неженатыми, и, просто сказать, всякий грешник в оный страшный день суда увидит подобного себе против себя в жизни вечной и в неизреченном оном свете, и будет осужден им. Как бы сказать, всякий грешник будет видеть против себя подобного ему праведника, то есть царь — царя, начальник — начальника, блудник нераскаянный — блудника покаявшегося, бедный — бедного, раб — раба, и вспомнит, что и он был человек, и он имел душу и тело и все другое, как и тот имел в настоящей жизни, такое же достоинство, такое же искусство, такой же промысл, однако ж не хотел подражать ему; и зажмет рот свой, не имея ничего сказать в защиту себе. Когда миряне грешники увидят в царствии небесном мирян праведных, грешные цари — царей праведных, богатые и женатые грешные — богатых и женатых святых, и все другие грешники, имеющие находиться в аде, подобных себе находящимися в царствии небесном, тогда покроются стыдом, подобно оному богачу, который, палим будучи огнем неугасимым, увидел бедного Лазаря покоющимся на лоне Авраама» [16, т. 2, с. 124-125] (ср.: “Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день” (Ин. 12:48).
В этой связи уместно заключить, что определение нечестивцев вне Царства Славы, представится им куда более человеколюбивым и милосердным решением, нежели противоположный вариант. Таким образом, с этой точки зрения, осуждение грешников на пребывание вне общности святых явится не актом невозможности справедливости Божией склониться перед гласом любви, а именно проявлением (сопряженной со справедливостью) мудрой и милосердной любви.
Тем не менее, в этой связи возражают: а почему Бог не ограничит Своего наказания грешникам «отстранением» их от Себя и святых? Для чего Бог будет усугублять тяжесть страданий несчастных мучающим действием «бича (Божественной) любви»? Ведь богооставленность уже и сама по себе является страданием, поскольку отчужденность грешника от Бога, как от Источника благ, есть отлучение и от самих вечных благ. Это-де было бы и справедливо, и человеколюбиво: справедливость проявится в том, что, с одной стороны, грешники всё же понесут заслуженное наказание — отчужденность от благ; с другой стороны, отчужденность явится плодом именно их добровольного выбора, а не результатом насильственно навязанного действия со стороны Творца; человеколюбие же обнаружится в том, что Бог не подвергнет грешников дополнительным мучениям «извне» (просто отстранится — и всё!). В этом случае Бога нельзя будет упрекнуть ни в том, что Он — мучитель (ведь грешники сами отверглись от Источника благ), ни в том, что Он — несправедлив или немилосерд.
Именно так ставит вопрос автор статьи «Православное понимание вечных адских мучений. Систематическое изложение учения церкви в догматическом ключе», монах Феогност (Пушков). Вот эти странные слова: «Зачем Богу еще "мучить" тех, кто не выдерживает Его присутствия? Это сравнимо разве что с поступком человека, который направляет поток света на больные глаза другого человека» [20]; и в другом месте: “Апостол Христов говорит о том, что "Бог будет всяческая во всем" после того, как "последний... враг истребится – смерть" (1 Кор. 15:26). Бог, Который есть Жизнь, не может Собою наполнить смерть так, чтобы она оставалась смертью. В этот раз Он истребит смерть не так, как в Своем Воплощении: сошествием во ад Логос наполнил Собою пустоту смерти и она "уничтожилась". Но на Последнем Суде Бог отошлет смерть от Себя в сторону: "И смерть, и ад поверженны в озеро огненное" (Откр.20:14). Поскольку зло и тление - это возврат к небытию, к не-сущему, то они и воспринимаются как уже не-сущие, nihilo, ничто. Именно как удаление от Бога, а не "наполнение Божественной Любовью" понимает образ огненной реки свт. Григорий Палама: "Оный огнь… подобен реке, все далее и далее уносящей от Бога. Поэтому Христос не сказал "уйдите", но "идите от Меня", то есть непрестанно удаляйтесь"» [20].
С подобным рассуждением соглашаются и многие представители «западного» богословского мышления. Вот, скажем, как об этом пишет теолог Миллард Эриксон: «Основную характеристику ада в противоположность небу можно определить как отсутствие Бога или изгнание из Его присутствия. Это переживание сильнейшей муки, независимо от того, выражается ли она в физическом страдании, душевных мучениях или в том и другом. Страданиям погибших способствуют и другие факторы. Один из них — чувство одиночества, связанное с тем, что человек увидел славу и величие Бога, осознал, что Он есть Господь всего, а затем был отринут и лишен Божьего присутствия. Он понимает, что это отделение вечное. Нравственное и духовное состояние грешника тоже вечное. То, к чему он пришел к концу своей жизни, будет продолжаться всю вечность. Нет никаких оснований надеяться на изменение к лучшему. В результате человеком овладевает чувство безнадежности» [9, с. 1044-1045].
Итак, по соображению монаха Феогноста, пребывание грешников будет автономным от Бога: «В этом "ничто" никак не может быть явлено присутствие Божие. Творец предоставил автономию искавшим ее, и они все далее и далее уходят от Него в своем тлении» [20].
Что можно противопоставить данным словам? А вот что. Озадачим себя предположением: каково было бы состояние отчужденных от Божественной благости грешников, если бы Господь, и действительно, предоставив несчастным право свободного, автономного жительства, взял, да и отстранился от них — отстранил бы благодать милосердной щадящей любви? … Полагаем, что если бы произошло именно так, если бы Бог совершенно не проявлял Своего присутствия в аду, если бы «бич любви» не оказывал никакого воздействия на разум и совесть имеющих там находиться беззаконников, жизнь несчастных не только бы не сделалась менее мучительной, но и перетрансформировалась бы в несносное и ужасающее бытие. Трудно представить, какой страшной трагедией обернулась бы для обитателей темницы подобная жизнь: сконцентрированная воедино масса злодеев, не контролируемых ни естественным нравственным законом, ни (Любовью) «извне», озлобленных обездоленной участью непричастников благ... Думается, что присутствие Божие, «бич любви», раскрывающий разум и совесть нечестивцев, и явится тем милосердным, человеколюбивым Божественным средством, которое удержит их от нового преумножения зла (и, как результат, от многих дополнительных скорбей). Поскольку не только воспоминания о прежних грехах, но и любое вновь возникающее греховное стремление будет сопровождаться сильнейшими мучительными угрызениями, жжением, постольку утратится и сама привлекательность, очаровательность вершения зла...
Но и здесь возникает смущение: почему-де если грешники будут угрызаться муками совести, угрызения не приведут к исправлению? На это тоже имеется ответ. Например, священномученик Андрей (князь Ухтомский), епископ Уфимский разрешает недоумение следующим образом: «Дело, однако, в том, что душа человека не может относиться равнодушно к добру и злу; она будет только доброю или только злою, — она может истину или любить или ненавидеть, среднего состояния быть не может. Таким образом, рядом с угрызением совести душа будет постоянно пребывать еще в ненависти к добру, в самолюбии и в этом и заключается положительная невозможность ее исправления. Чем более человек стремится быть самоначалом, в противоположность единому Началу, тем более он начинает страдать вследствие неудовлетворенности своего стремления; в то время, как блаженство праведников будет состоять в полном и теснейшем со-пребывании души с Богом, когда свобода человека, не терпя ни малейшего насилия, сделается для них благою необходимостью, добровольно подчинится Богу и в этом найдет свое блаженство; — состояние мучения будет заключаться в безсильной ненависти злых к Богу и к истине от времени лишь увеличивающейся» [22, с. 55]. Суждение, аналогичное высказанному Уфимским епископом, озвучивают и другие богословы: «В таком же ужасном состоянии ожесточенной вражды против Бога и ненависти к Нему, нераскаянные враги Божии сойдут в место мучения. Вся вероятность на стороне мнения — что такая злоба есть злоба нераскаянная, которая никогда не может смягчиться, но будет продолжаться целую вечность и постоянно возрастать и усиливать. Мы знаем, что и в продолжение здешней краткой жизни, если человек всем существом отдается какой-нибудь страсти, она делается непреодолимою и совершенно овладевает умом и волей человека. А гордость, и особенно духовная, есть самая упорная и несокрушимая из всех человеческих страстей. И невозможно представить — по каким бы побуждениям закоренелая — горделивая вражда на Бога могла перейти когда-нибудь в искреннее смиренное сознание ничтожества твари пред Творцом. Существо, ожесточенное против Бога, презирает Его дары и обетования, издевается над верою и молитвою, почитая их постыдною слабостью. Возможно ли — чтобы такое существо, горделиво презирающее самые дары Божии, примирилось с Богом за те мучения, которым оно будет подвергнуто по праведному суду Божию?» [25, с. 367].
Стало быть, взращенные и жестко утвержденные на принципах, противоположных принципам, усвоенным и воспринятым людьми богоугодной добродетельной жизни, будучи обязанными всецело подчиняться этим принципам лишь в силу возложенной на них «извне» необходимости, беззаконники вряд ли испытывали бы от такого течения жизни блаженный покой (что, собственно, и ассоциируется с радостью, счастьем). Губительный след от воспринимавшихся на протяжении земной жизни злодея традиционных и привычных для него греховных удовольствий настолько крепко запечатлевается в его душе, что оттиск преступлений не исчезает даже после смерти, в аду. Так, сообразно преподобному Никодиму Святогорцу, «воображение и память суть одно внутреннее общее чувство, которое воображает и помнит всё, что внешним пяти чувствам пришлось прежде того перечувствовать. И некоторым образом внешние чувства и чувственные предметы походят на печать, а воображение на отпечатление печати» [8, с. 86-87]. Поэтому-то Церковь и взывает: избавляйтесь от греховной зависимости здесь, на земле! (ср.: Ерм: «Позаботьтесь о себе, пока еще строится башня» [17, с. 306]; преп. Ефрем Сирин: «Будем плакать здесь, христолюбивые братия, чтобы угасить нескончаемый пламень, потому что живущие весело здесь будут осуждены там» [5, т. 2, с. 250-251]).
Итак, путь к Царству Добра немыслим без освобождения от царства греха! Этот путь — Христос: «Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14:6). Обратимся к преподобному Симеону Новому Богослову: «Первая заповедь Евангелия есть следующая: «покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4:17)... И еще: «Проси́те, и дáстся вáмъ; ищи́те, и обря́щете: толцы́те, и отвéрзется вáмъ. Вся́къ бо прося́й прiéмлетъ, и ищя́й обрѣтáетъ, и толкýщему отвéрзется» (Мф. 7:7-8)... Итак, кто имеет в уме своем все сие, … тот день и ночь занимется тем, обсуждает, как что лучше сделать, и делает то со всем усердием и тщанием, и таким образом мало-помалу забывает мир и яже в мире... и соответственно тому единится и сочетавается с духовным, то есть, чем более отделяется от мирского, тем более прилепляется к духовному. Преуспевая же таким образом день ото дня, он замечает, как мало-помалу истощаются злые помыслы, прежде не дававшие ему покоя, и отбегают от него, потому познает, как сердце его умягчается, сокрушается, приходит в смирение и рождает смиренномудрые помыслы, а когда восчувствует все сие, тогда посредством всего сего, и также чрез многие скорби и искушения, приходит в сокрушение и слезы; и чем более смиряется, тем более сокрушается, потому что смирение рождает плачь, а плач питает матерь свою, то есть смирение, и возращает его. Когда же делание плача соединяется с исполнением заповедей Божиих, тогда оно омывает, — о чудо! — и очищает душу от всякой скверны и изгоняет из нее всякую страсть и всякую похоть плотскую и мирскую. Таким образом наконец человек делается свободным от всякого мирского похотения и от всех страстей, как телесных, так и душевных» [16, т. 2, c, 84-85]. В этом именно смысле необходимо понимать выражение: «Всякий грех, оставленный без покаяния, есть грех к смерти» [10, с. 369].
Утверждение воли в добре, помимо очищения, подразумевает взращивание отвращения, благочестивой ненависти человека ко греху: «желающий внити в Царствие Его, если прежде не положит в себе ненавидеть все, влекущее сердце к миру, не может войти в Царствие, которого возжелал» (Поучения и слова преподобных аввы Исаии Отшельника и Марка Подвижника) [10, с. 179-180].
В этом случае будущая невозможность грешить не будет восприниматься святыми как насильственное ограничение прав и свобод, отразится желанным, радостнотворным покоем и миром в душе.
Таким образом, будущее обретение праведниками вечных и нетленных Божественных благ следует воспринимать не как юридическое эквивалентно-заработанное воздаяние за добрые дела, а как осуществление дарованной Искупителем потенциальной возможности благодатного соединения человека с Богом и с ближним. Недоступность же Небесного Царства для грешников объяснится, прежде всего, их неспособностью к соединению с Источником блаженства и любви (но никак не мщением со стороны эмоционально разгневовавшегося, рассердившегося и распоясавшегося Бога-Творца). «Поэтому всё, совершаемое в Священной Церкви, установлено благодатью Святого Духа таким образом, чтобы научить нас еще здесь, в этой жизни находящихся, проявлять усердие для стяжания вечной милости и соделывания себя достойными Божественного человеколюбия» (святитель Григорий Палама) [21, т. 1, с. 48].
Некоторые, однако, и при таком восприятии учения о будущем воздаянии, не освобождаются от претконовений и соблазнов: соглашаясь, что для обретения причастности вечным нетленным благам необходима определенная духовно-нравственная чистота и совершенство, возражают: это достижимо не только во Христе, но и в других религиозных общинах (конфессиях, сектах...)
О том, насколько справедливо такое суждение, хорошо сказал митрополит Антоний Храповицкий. Обратимся к его заключению: «принимая во внимание условия нашего внутреннего совершенствования, мы должны признать, что действенное значение примера и слова Христова простирается только на тех Его последователей, которые исповедуют Его Богом; но и такая действенность ещё далеко недостаточна для того, чтобы возвести людей на крест жизни, чтобы дать им силы терпеливо нести этот крест, для этого нужно принять и исполнить учение о Христе – Искупителе. Пожалуй, видя страдания, освященный участием в них Сына Божия, я возлюблю их, я получу в сердце своем решимость нести их, но будет ли польза от их несения? Справедливо рассуждает Кант, говоря, что нравственное совершенство есть совлечение ветхой порочной природы и облечение в новую; но от кого же возьмет человек эту новую природу? Кто избавит его от этого тела смерти? (см. Рим. 7:24). Ужели не право слово Евангелия о том, что с терновника не собирают винограда и с репейника смокв? (см. Мф. 7:16). Примеры такого подвижничества, которое силится из самого себя извлечь благие чувства и дела, убеждают нас в гибельности этого пути, ибо он заключается в том, чтобы одну страсть подавлять другою – так, победившие чувственность буддисты впадают в гордыню, победившие злобу – в равнодушие, вознестись же к бесстрастию к любви они не могут. Такова нравственность классическая и современная европейская, основанная на тщеславии, сухая и мертвая; такова нравственность магометан, заключающаяся в регулярном наслаждении чувственными благами и ожидании таковых же в жизни загробной. Но этого мало; даже те совершенно православные и самоотверженные подвижники, которые, увлекшись силою собственного духа, в себе самих, а не в благодати полагали надежду дальнейшего совершенствования, скоро погибали в горделивом или чувственном ослеплении. Поэтому учители подвижничества всегда напоминали своим ученикам, что не в них самих, а в благодатном отвне даровании находится источник их духовного возрастания, как говорит апостол: “Я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог; посему и насаждающий и поливающий есть ничто, а все Бог возращающий” (1 Кор. 3, 6-7). Или в другом месте: “Я более всех их потрудился: не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною” (1 Кор. 15:10); “подвизаюсь силою Его, действующею во мне могущественно” (Кол. 1, 29)» [18, т. 2, с. 396-397].
Об этом же сигнализируют и преподобные авва Исаия Отшельник, Марк Подвижник: «Не познавающий судеб Божиих идет умом по пути, пролегающему между стремнин, и от всякого ветра удобно низлагается: будучи хвалим, он гордится; будучи порицаем, огорчается; наслаждаясь (пищею), увлекается телесною страстью; в злостраданиях плачет; зная что-либо, хочет показываться знающим; богатея, кичится; находясь в нищете, лицемерствует; насытившись, бывает дерзновенен, и, постясь, тщеславится; с обличающими любит спорить; и на подающих ему прощение смотрит как на неразумных» [10, с. 392].
Мысль вышеизложенных фрагментов такова. Даже и среди возрожденных благодатью Крещения, находящихся под покровом Христа и руководимых учительством Церкви, всецелого освобождения от страстей и пороков достигают не все. Тем более невероятно, чтобы совершенное бесстрастие и Любовь достигались в неправославных религиозных сообществах (ср.: Михайлов Г.: «Любая нравственная неполноценность (даже ничтожно малая) становится отклонением от сознательной нормы и выступает (хотя и незаметно) как симптом душевной болезни. Выдающийся русский психиатр профессор В. Ф. Чиж рассматривал душевное равновесие Православных праведников в качестве эталона психического здоровья. Уровень личности ниже святости уже не является совершенным, хотя и считается практически нормальным» [23, с. 44]).
Частичное же (фрагментарное) освобождение человека от власти греха, достижимое и вне лона Церкви, не искореняет в исправляемом преклонность ко злу, не освобождает душу от всплесков греховных движений и не преисполняет совершенной любовью к Богу и ближнему (ср.: преп. Иоанн Лествичник: «Из одного камня не составляется царский венец: так и бесстрастие не совершится, если вознерадим хотя об одной какой-либо добродетели» [24, с. 458]). Вот почему преподобные авва Исаия и Марк говорят: «Никакая добродетель одна сама по себе не отверзает естественную нашу дверь, если все они не будут последовательно зависеть одна от другой» [10, с. 369]. Эта дверь раскрывается ради Христа и Христом: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3:20).
Таким образом, для того, чтобы удостоиться Царства, надлежит добровольно принять в свое сердце Царя: «Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня» (Гал. 2:19-20).
Будущее Небесное Царство — Царство Любви. Поэтому и блаженное пребывание в нем без стяжания высшей — христианской — любви, «которая есть совокупность совершенства» (Кол. 3:14), — невозможно! (отсюда, собственно, и сведение Спасителем всех заповедей к двум: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22, 37-40)).
Сила и возвышенность благодатной христианской любви такова, что и единство (основанное, прежде всего, на любви), свойственное Церкви, уподобляется единству, присущему единотроичному Богу: «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17:21).
Внехристианская праведность, как было отмечено ранее, не дает иноверцу христианской любви, оставляет его равнодушным или, что хуже, наполняет отвращением и ненавистью к Истине (ср.: «Иисус сказал ему: Я есмь... Истина.., никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14, 6)). Неприятие же Истины сопровождается пренебрежением к последователям и подражателям Христа: «а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1 Кор. 1:23). Имея вышесказанное в виду, трудно представить, чтобы присутсвие подобных «добролюбцев» в братстве христианских святых не ввело в это братство нестроения и размолвки, дестабилизацию и, в итоге, — разлад. В результате — ни первые, ни вторые не обрели бы в обителях высший мир и блаженный покой...
Сопряженность бесстрастия, совершенной, христианской любви и усыновления Богу (что, собственно, и является целью жизни христиан) засвидетельствована преподобным Иоанном Лествичником в следующих (кратких, но емких) словах: «Любовь, бесстрастие и сыноположение различаются между собою одними только названиями. Как свет, огонь и пламень соединяются в одном действии, так должно рассуждать и о сих совершенствах» [24, с. 462]. Все это стяжается в Церкви! (ср.: свщмч. Киприан Карфагенский: «Тот не может уже иметь Отцом Бога, кто не имеет матерью Церковь. Находящийся вне Церкви мог бы спастись только в том случае, если бы спасся кто-либо из находившихся вне ковчега Ноева» [27, с. 14].
Опять же, недоумевают, упрекают: почему, мол, если вне-христианская «праведность» не является самодостаточным основанием для вхождения в Царство святых, Церковь свидетельствует о том, что будущее соцарствование православных, не вполне преуспевших в восхождении по лествице духовных совершенств, не только желанно (для них и для нас), но и возможно (для них)? (Такое положение демонстрируется, в частности, в ряде христианских молитв, как то: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих: родителей моих, сродников, благодетелей (имена их), и всех православных христиан, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное»).
Ответ — таков. Некоторое несовершенство последователей Иисуса Христа связано, скорее, с нерадением и немощью спасаемых, нередко — с недостаточным знанием основ вероучения (как догматического, так и нравственного), а не с ожесточением сердца, направленным в адрес Христа и Его Церкви. В случае будущей сопричастности к Царству Добра эти люди не воспримут воссоединение со святыми и, главное, с Богом-Троицей, как нежеланное. Напротив того, осознав ничтожность и недостоинство в сравнении с праведниками, с благодарностью и смирением примут это Царство как дар.
Тем не менее, их блаженство не будет соизмеряться с блаженстовом святых: «Педставляй себе, что бесстрастие есть небесная палата Небесного Царя. Многие обители суть селения внутри сего града, а стена Горнего оного Иерусалима есть прощение согрешений. Поспешим, братия, поспешим, чтобы получить вход в чертоги оной палаты. Если же, о бедствие, удерживает нас бремя греховных навыков, или самое время, то постараемся, по крайней мере, не лишиться одной из обителей близ сего чертога. Если же мы еще храмлем или немоществуем, то всячески потщимся хоть внутрь стены оной войти» (преп. Иоанн Лествичник) [24, с. 458-459]. Будущее состояние усопших христиан (как было отмечено выше) во многом зависит и от христианских молитв: «Несомненно, — утверждает преподобный Иоанн Дамскин, — что каждый человек, имевший в себе закваску добродетелей, но не успевший превратить ее в хлеб, — потому что хотя и хотел, но не мог сего сделать или по ленности, или по беспечности, или по человеческой немощи, или потому что отлагал сие со дня на день, и сверх чаяния пожат и постигнут смертью, — не будет забыт праведным Судиею и Владыкою; но по смерти его Господь возбудит его родных, ближних и друзей, направит мысли их, привлечет сердца и преклонит души их к оказанию пособия и помощи ему. А когда Бог подвигнет их, и Владыка коснется сердец их, — они поспешат вознаградить опущение умершего» [цит. по: 25, с. 359].
Люди же, упорно отвергавшие Спасителя, попиравшие Православную веру, христианские святыни и святых, едва ли не испытают разочарованиеи и стыд, осознав, что их собственные кумиры — ничто... Тем не менее, вслед за преподобным Ефремом Сириным уместно предположить, что и стяжавшие определенную добродетельность не-христиане также удостоятся некоторой причастности вечным нетленным благам: «Но, может быть, найдется кто-нибудь дерзновеннее меня, и он скажет, что незнающие и неразумные, которые грешили по неведению, должны, однако же, понести наказание как виновные, и благий поселит их подле рая, и будут они питаться от райских крупиц» [7, т. 3, с. 164-165] (ср.: «Спросили авву Исаию: что есть покаяние, или что есть убежание от греха? И он ответил, говоря: путей — два: один путь — жизни, а другой путь — смерти. Идущий по одному не ступает по другому. Ступающий же по обим не зачислен еще ни на одном — ни на том, что в Царство (ведет), ни на том, что в ад (низводит). Впрочем, если скончается таковый, то суд над ним есть дело Бога, имеющего и милость» [10, с. 171]).
Но и здесь не обходится без соблазнов. Неужели, говорят, действенность Искупительной Жертвы настолько неэффективна, что не в силах избавить от мучений всех без исключения людей? Между тем ответ на этот вопрос кроется не в области эсхатологического вероучения Церкви, а (заключается) в иной, тесно связанной с эсхатологией областью — сотериологией (концепцией, наукой о спасении). Согласно же сотериологическим воззрениям Отцов, эффективность Искупления выражается не в том, будто Бог, независимо от степени греховности людей, всех переместит в Вышний Небесный Иерусалим, а в том, что спасение, понимаемое как освобождение от скверны греха и соединение с Богом и ближним, достижимо для всех! В этом именно смысле к Крестной Жертве Спасителя приложимы слова: «бесконечное достоинстово», «бесконечная цена» (не в грубо-юридическом (!), конечно, а в строго Православном понимании) (ср. свт. Илия Минятий: «Надлежало и человеческому, и Божескому естеству быть соединенными в одном Лице Богочеловека. Этому Лицу надлежало пострадать и умереть по Своему человеческому, которое подлежит страданию и смерти, но вследствие соединения Божества и человеческого в одном Лице Богочеловека это страдание и эта смерть получают бесконечное достоинство, бесконечную цену» [28, с. 144]) (см. подробнее нашу работу: Догмат Искупления в Православном Богословии).
Вновь непонимание: неужели благодать Искупления не способна одарить беззаконников смирением и высшей любовью, необходимыми им для последующего пребывания в Царстве святых?
Бог, конечно, способен «усмирить» любого беззаконника, как, например, однажды «усмирил» горделивого и надменного, самопревозносящегося вавилонского царя: «расхаживая по царским чертогам в Вавилоне, царь сказал: это ли не величественный Вавилон, который построил я в дом царства силою моего могущества и в славу моего величия! Еще речь сия была в устах царя, как был с неба голос: «тебе говорят, царь Навуходоносор: царство отошло от тебя! И отлучат тебя от людей, и будет обитание твое с полевыми зверями; травою будут кормить тебя, как вола, и семь времен пройдут над тобою, доколе познаешь, что Всевышний владычествует над царством человеческим и дает его, кому хочет!» Тотчас и исполнилось это слово над Навуходоносором, и отлучен он был от людей, ел траву, как вол, и орошалось тело его росою небесною, так что волосы у него выросли как у льва, и ногти у него – как у птицы. По окончании же дней тех, я, Навуходоносор, возвел глаза мои к небу, и разум мой возвратился ко мне; и благословил я Всевышнего, восхвалил и прославил Присносущего, Которого владычество – владычество вечное, и Которого царство – в роды и роды. И все, живущие на земле, ничего не значат; по воле Своей Он действует как в небесном воинстве, так и у живущих на земле; и нет никого, кто мог бы противиться руке Его и сказать Ему: «что Ты сделал?» (Дан. 4, 26-32). Тем не менее, «смирение» Навуходоносора, не являлось следствием любви к Вседержтелю, я явилось актом вынужденного признания Бога как Могучего и Сильного Царя. Но такое «усмирение» можно будет обнаружить и в аду! Лютые грешники признают и познают Бога-Троицу, познают как Всесильного Судию! Подобное смирение, однако же, не приводит к христианскому счастью, блаженству. Обратимся к митрополиту Иерофею (Влахосу): «Во время Второго Пришествия Христова произойдет восстановление природы, но не воли. Все люди обретут бессмертие, тела всех людей воскреснут, но не претерпит изменения воля человека, его личное мнение. Произволение, бывшее у них (нераскаявшихся грешников — А. Л.) в биологической жизни, не изменится и там. И грешники обретут познание Бога, увидят Бога, но не будут приобщаться Ему. Геена — это не отсутствие Бога, а непричастность Ему, присутствие Бога как огня... » [26, с. 251]. Подчеркнем: утверждение владыки о том, что «во время Второго Пришествия Христова произойдет восстановление природы, но не воли» не указывает на немилость Творца, а говорит об обратном: Бог, как Благой, не станет насильственно «перепрограммировать» волю нераскаявшихся грешников, потому что Он — не насильник (не фатум, не рок, не «судьба»), да и они — не роботы, не автоматы (отметим: добродетель именно тогда и является добродетелью, когда выступает результатом не непреоборимого, а осознанного и добровольного действия)...
Теперь, что касается заключительной части вопроса: «неужели благодать Искупления не способна одарить беззаконников высшей любовью, необходимой им для последующего пребывания в Царстве святых?». — Способна! И множество тому подтверждений находим в Священном Писании, в Житиях Святых, наконец, в частных историях жизни священства, монахов, мирян. Однако же христианская любовь не навязывается Богом насильно, а стяжается праведной, добродетельной жизнью. Бог — не ворожея; никогда не занимался и не станет заниматься ворожбой: «Ворожеи не оставляй в живых» (Исх. 22:18)...
Итак, будущее горение грешников в геенском огне не явится подтверждением мнимых Божественных несовершенств: мстительности, взаимопротиворечивости свойств, нежелании даровать людям вечное счастье и пр... Спасение даровано всем! Искажение вероучительных истин («все равно, мол, так или иначе, — спасемся!») не оградит человека от будущих мук!
Завершим же статью добрым обнадеживающим напутствием преподобного Петра Дамаскина: «Однако не должно нам отчаиваться, если мы не таковы, какими должны быть. Худо это, что ты согрешил, человек; но зачем же ты оскорбляешь Бога и, по неразумию твоему, считаешь Его несильным? Ужели не может спасти души твоей Сотворивший такой, как ты видишь, мир ради тебя? Если же говоришь, что это послужит тебе на большее осуждение, как и снисхождение Его, то покайся, и Он примет покаяние твое, как — блудного сына и блудницы...» [29, с. 176].
Леонов А. М. Преподаватель Догматического Богословия Санкт-Петербургского Православного Института Религиоведения и Церковных Искусств
*******
1.Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан. Против Маркиона. В пяти книгах. СПб.: Изд. Олега Абышко; Университетская книга — СПб, 2010.
2.Поль Гольбах. Письма к Евгении. Здравый смысл. М.: Изд. Академии Наук СССР, 1956.
4.Джош Мак-Дауэлл. Не просто плотник. Мн. Picorp, 1992.
5.Преподобный Исаак Сирин. Слова подвижнические преподобного Исаака Сирина. М.: Изд. Правило веры, 2009.
6.Блаженный Феофилакт Болгарский. Толкование на Евангелие от Марка. М.: Изд.: Лепта-Пресс, 2004.
7.Преподобный Ефрем Сирин. Творения преподобного Ефрема Сирина (в 4-х томах). Изд. Единецко-Бричанской Епархии Молдавской митрополии Московского Патриархата, 2003.
8.Преподобный Никодим Святогорец. Невидимая брань. М.: Изд. Сретенского монастыря, 2003.
9.Миллард Эриксон. Христианское богословие. СПб.: Изд. Библия для всех, 2006.
10.Поучения и слова преподобных аввы Исаии Отшельника и Марка Подвижника. М.: Изд. Правило веры, 2007.
11.Осипов А. Из времени в вечность. Посмертная жизнь души. М.: Изд. Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2011.
12.Святитель Василий Великий. Творения. М.: Сибирская Благозвонница, 2008.
13.Гнедич П., прот. Догмат искупления в русской богословской науке (1893-1944). М.: Изд. Сретенского монастыря; Московской Духовной академии, 2007.
14.Святитель Григорий Богослов. М.: Изд. Сибирская Благозвонница, 2007.
15.Священномученик Киприан Карфагенский. Таинство единства Церкви. М.: Изд. Сретенского монастыря, 2008.
16.Преподобный Симеон Новый Богослов. Слова преподобного Симеона Нового Богослова. М.: Изд. Правило веры, 2006.
17.Писания Мужей Апостольских. М.: Изд. Издательского Совета Русской Православной Церкви, 2008.
18.Митрополит Антоний (Храповицкий). Собрание сочинений (в двух томах). М.: Изд. Дар, 2007.
19.Крывелев И. Книга о Библии. М.: Изд. социально-экономической литературы, 1958.
20..Монах Феогност (Пушков). Православное понимание вечных адских мучений. Систематическое изложение учения церкви в догматическом ключе.
21.Святитель Григорий Палама. Омилии. М.: Изд. Прихода храма Святаго Духа сошествия, 2008.
22.Священномученик Андрей, епископ Уфимский. О Любви Божией на Страшном Суде. СПб.: Изд. Воскресение, 2008.
23.Михайлов Г. Три слова в психологии. СПб.: Изд. Издательского Дома «Русская Симфония», 2005.
24.Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица, возводящая на Небо. М.: Изд. Ставрос, 2004.
25.Голубинский Ф., проф., Левитский Д. Премудрость и благость Божия в судьбах мира и человека. Спб.: Изд. Общества памяти игумении Таисии, 2004.
26.Митрополит Иерофей (Влахос). Жизнь после смерти. М.: Изд. Дар, 2008.
27.Павлов Н. Церковь Воинствующая. СПб, 1997.
28.Крест Христов. Умилительные слова о Крестных страданиях Спасителя. М.: Изд. Прихода храма Святаго Духа сошествия, 2007.
29.Преподобный Петр Дамаскин. Творения. М.: Изд. Правило веры, 2009.
