И вновь вспоминаем довоенные годы и начало войны.
Архиепископ Саратовский и Царицынский Досифей (Протопопов)
Протопопов Дмитрий Алексеевич родился в 1866 году в Смоленской губернии, в семье священника.
Окончил Смоленскую духовную семинарию и Московскую духовную академию.
Был назначен преподавателем Смоленского женского епархиального училища.
В 1894 году рукоположён во священника, назначен законоучителем мужской прогимназии города Егорьевска Рязанской губернии. В 1903 году овдовел, в 1904 году пострижен в монашество с именем Досифей. Преподавал в духовных учебных заведениях.
18 января 1909 года хиротонисан во епископа Вольского, викария Саратовской епархии.
14 августа 1917 года избран епархиальным собранием правящим архиереем Саратовской и Царицынской епархии (получил 248 из 277 голосов делегатов). 25 августа его избрание было утверждено Синодом.
Участвовал в 1-й и 3-й сессиях Поместного Собора 1917-1918 года.
БД ПСТБИ: "Арестован в начале июля 1919г., о чем свидетельствует постановление Святейшего Патриарха, Священного Синода и ВЦС от 12–25 июля 1919г.: "Слушали: доклад Саратовского Епархиального Совета, от 26 июня-4 июля с.г. об аресте и заключении в тюрьму Преосвященного Досифея, епископа Саратовского, второго викария Епископа Вольского Германа [Косолапова], членов Епархиального Совета священника Николая Докторова и мирян Евгения Анирова и Петра Львова, а также 15 священников церквей г.Саратова и что первый викарий Епископ Царицынский Дамиан находится в Царицыне, ныне отрезанном от Саратова..."
Был заключен на 4 месяца в Саратовскую тюрьму в качестве заложника. Освобожден в октябре 1919г.
В апреле 1922г. арестован вместе со своим викарием Вольским Иовом (Рогожиным) и др. по делу о сопротивлении "саратовских церковников" изъятию церковных ценностей.
Первоначально находился под домашним арестом в Архиерейском Доме, имея возможность управлять епархией.
В июне 1922г. переведен в саратовскую тюрьму и реально перестал управлять епархией с июня.
За отказ поддержать обновленческий раскол постановлением ВЦУ от 6/19.07.1922г. был уволен на покой."
В материале Скорбные годы владыки Досифея на сайте Саратовской митрополии есть более подробные сведения:
"После освобождения из тюрьмы владыка Досифей тяжело заболел. Об этом известно из постановления соединенного присутствия Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 23 марта 1920 года, которым решено было выделить епископу Уральскому Тихону (Оболенскому), назначенному управляющим Саратовской епархией «впредь до выздоровления епископа Досифея», 10 тысяч рублей в качестве пособия на проезд в Саратов и пребывание там. Средства были выделены из общецерковного фонда «на содержание епархиальных преосвященных».
В условиях, когда владыка не мог управлять епархией, огромное количество обязанностей легло на епархиальный совет. В 1920 году по инструкции Наркомюста все епархиальные советы в России принудительно закрываются. Происходит их преобразование в канцелярии при епископах. Так произошло и с саратовским советом. Но при владыке Досифее всегда был круг надежных помощников, благодаря им он мог управлять епархией и в мрачных и голодных 1920 и 1921 годах.
В Поволжье свирепствует голод. 24 января в главной газете Саратовской губернии — местных «Известиях» — появляется статья «Голод и церковное золото». В качестве положительного примера в ней приводится решение прихожан одного из сельских храмов далекого Мелитопольского уезда: отдать всю золотую и серебряную утварь на борьбу с голодом. Уже на следующий день редакция призывает верующих «как возможно шире» обсудить «поставленный статьей вопрос» и отозваться: «Время не ждет». Время действительно не ждало: из центра была уже дана директива по разгрому Церкви под прикрытием помощи голодающим.
Параллельно большевики создавали круг лояльного духовенства, готового на различные компромиссы и прямую раскольническую деятельность. Совершенно неслучайно — и буквально через несколько дней после статьи о голоде и церковном золоте — на страницах «Саратовских известий» появляется «Беседа с епископом Досифеем и протоиереем Русановым». Из слов владыки Досифея следует, что он «признает вполне возможным выделение части драгоценной утвари, как то: золотых и серебряных сосудов, крестов, риз, венчиков и драгоценных камней с икон, из панагий и пр., для реализации их в помощь голодающим. Церковь… перед лицом голода должна отдать все излишнее из церковных драгоценностей и украшений для голодающих». В этой беседе архиерей и кафедральный протоиерей Николай Русанов показаны единомышленниками. Но за их высказываниями следует редакционный комментарий: «Это — слова двух представителей саратовской церкви. Ближайшие дни покажут, насколько слова церкви о помощи ближнему являются не только словами, а и делом… Мы ждем решения советов благочинных: церковь у нас истинных ли христиан или лицемерных фарисеев?..» Вскоре Русанов стал одним из тех, кто возглавил «обновленческий» раскол на Саратовской земле.
В последующие дни главная газета губернии сообщает о постановлениях отдельных саратовских храмов и сделанных пожертвованиях. ...владыка Досифей изъятию ценностей по постановлениям приходов никак не препятствовал. Тем более не делал он этого после того, как в марте заработала губернская комиссия по изъятию церковных ценностей. Большевики, однако, раскручивали агитационный посыл о «жадной Церкви», не желающей делиться с голодающими. Постепенно пропаганда приобретает все более четко очерченный характер: религия в целом зло, но с некоторыми лояльно настроенными священниками мы, новые хозяева жизни, миримся, а вот сторонников Патриарха Тихона считаем контрреволюционерами.
После формирования «Живой церкви» в Москве в мае 1922 года Саратов становится важнейшим региональным центром обновленчества. Местные большевики спешат поддержать инспирированный чекистами раскол Российской Церкви. Воскресный номер «Известий Саратовского Совета» за 14 мая отводит всю первую полосу обличению «Святейшей контрреволюции». Среди ругательно-пропагандистских публикаций находится место специальной заметке о саратовском епископе Досифее. В архиерейский дом пришел корреспондент советской газеты. «За узким длинным столом перед грудой книг и бумаг 3–4 рясоносца. Среди них еп. Досифей. Ему, по-видимому, за 60 лет. Покрытое сединами, несколько одутловатое лицо, с мягкими чертами производит впечатление человека податливого, сговорчивого. Епископ туговат на ухо» — так описывал свой визит в архиерейский дом корреспондент «Саратовских известий», взявший у владыки интервью. Ответы архиерея не устроили редакцию, она сочла их слишком обтекаемыми. «Досифей молчит. Молчание — знак согласия. Но с кем? Не с Тихоном ли?».
Так проходила кампания по дискредитации владыки. Корреспонденты «Известий» выставляли епископа Досифея каким-то слабовольным дурачком, который ни «обновленцев», ни «тихоновцев» не поддерживает. Между тем ясно, что владыка Досифей был последователен, он оставался верным Патриарху Тихону и законной церковной власти. Параллельно с этим «Известия Саратовского Совета» на своих страницах оказывают поддержку «прогрессивным священникам города Саратова» — протоиереям Сергию Ледовскому и Николаю Русанову.
Пока советская пресса делала свое дело, саратовские чекисты фабриковали дело о нарушениях при бракоразводных процессах в канцелярии епископа Досифея.
9 июня владыка Досифей по постановлению местного отдела ГПУ был отправлен под «строгий домашний арест». Он, наряду с целой группой саратовских священников и трудившихся в канцелярии епископа мирян, был обвинен «в нарушении Декрета отделения Церкви от государства, неисполнении циркуляров Наркомюста, выразившихся в ведении бракоразводных дел и насильном оттеснении совести верующих путем наложения на таковых против их желания, церковных кар и эксплуатирования просителей способом вымогательства денежных вознаграждений за ведение бракоразводных процессов».
Накануне, 8 июня 1922 года, «Известия Саратовского Совета» «по наведенным в судебно-следственных органах справкам по делу епископа Досифея» (хотя, очевидно, что «органы» сами дали подконтрольной газете нужные сведения) сообщали, что владыка «действительно находится под строгим домашним арестом и привлекается к суду ревтрибунала по обвинению его в нарушении декрета об отделении церкви от государства и нарушени<и> распоряжения наркомюста по бракоразводным делам и в ряде других преступлений, связанных с изъятием церковных ценностей». При этом подчеркивалось, что «арест епископа Досифея вызван не новым движением в церкви, а его к.-р. деятельностью, которая на предстоящем процессе будет охарактеризована детальнее». Последнее звучит вообще примитивной пропагандой, отрицающей очевидное: для поддержки «живоцерковничества» требовалось устранение законной церковной власти.
Анонсировав судебный процесс, после этой публикации «Известия» странным образом замолкают. Никакой процесс не начинается, но владыка Досифей, находившийся под домашним арестом, после 15 июня 1922 года переводится в губернскую тюрьму.
9 сентября 1922 года следователь ревтрибунала Ф.Д. Корнилов, рассмотрев постановление уполномоченного ГПУ, принял дело к своему производству, а епископу Досифею решил оставить прежнюю меру пресечения. Но уже через несколько дней тот же следователь в своем постановлении написал, что «имеющимся в деле материалом виновность Протопопова во вмененных ему преступлениях по 119 ст. (Использование религиозных предрассудков масс с целью свержения рабоче-крестьянской власти или для возбуждения к сопротивлению ее законам и постановлениям. — Ред.) не установлена» и производство по ней прекращено. По остальным статьям Уголовного кодекса 1922 года — 72-й (Изготовление, хранение с целью распространения и распространение агитационной литературы контрреволюционного характера), 122-й (Принуждение при взимании сборов в пользу церковных и религиозных организаций) и 123-й (Присвоение себе религиозными или церковными организациями административных, судебных или иных публично-правовых функций) — вину епископа следователь усмотрел, но ввиду отпадения более важной статьи вынес постановление о направлении дела в губернский суд «по подсудности». Мера пресечения в связи с этим и в связи с «ходатайством коллектива верующих» епископу была изменена: он был освобожден из-под стражи на поруки коллектива верующих Александро-Невского кафедрального собора и Крестовой церкви.
29 сентября 1922 года начальник Саратовского губернского отдела ГПУ просит ревтрибунал вернуть дело епископа Досифея в возглавляемый им отдел «для доследования».
В 10 часов вечера 24 (или, по другим данным, 25, или, по третьим данным, 26) октября 1922 года владыка уже снова был арестован сотрудниками ГПУ. Как сообщала на личном приеме прокурору при Народном комиссариате юстиции В.Н. Бельдюгину уполномоченная от церковных приходов Саратова Нина Михайловна Ветвицкая, арест произошел по доносу представителей «Живой церкви» протоиереев Коблова и Русанова. 21 октября инспектор ОГПУ Улыбышев подписал и 25 октября начальник ОГПУ Панков утвердил заключение по делу № 347. По своему стилю этот документ похож на пламенную, но не очень связную антирелигиозную речь.
Считая епископа Досифея «центральной фигурой» дела, по которому проходили и другие священники и миряне, автор заключения расписывался в том, что никаких юридических оснований для суда над архиереем нет. Привожу выдержку из этого документа без всякой правки, сохраняя колоритные особенности его орфографии и стилистики:
«Подчеркивая чисто юридическую сторону дела, которая благодаря хитро и ловко обдуманной и замаскированной работы Досифея давал и дает ему возможность формально безнаказанно (за юридической недоказанностью и ссылок на разного род<а> канонические положения церкви) обходит[ь] правосудие, избегать карры революционного пролетариата, в тихомолку творить дело контрреволюции и, наконец, если предстать пред революционн<ы>м судом, то встоль незначительном преступлении, как предусмотренном стат[ьей] 123 Уголовного кодекса, которая благодаря минимальному наказанию не только не может удовлетворить революционного права сознания, а на оборот может нанести ему еще большую обиду, так как можно смело сказать, что после отбытия наказания “любимого” пастыря авторитет его среди контрреволюционных и одураченных им масс еще больше поднимется и обезумившись от революционного дурмана изуверы незамедлят своему Владыки приписать мученический венец и бросить новое незаслуженное обвинение Советской Власти в гонении на веру Христову, а заодно и возбудить несознательные массы низвержению ея».
После еще одного абзаца подобного плетения словес инспектор ГПУ предлагал дело владыки не передавать в народный суд, а оставить его «временно» в губернском отделе ГПУ. Вместе с тем перед руководством ГПУ возбуждалось ходатайство о высылке епископа Досифея в Архангельскую или Вологодскую губернию, а до нее предлагалось содержать его под стражей. Материал, накопленный в ходе процесса, предполагалось держать в ГПУ «для разработки»."
21 февраля 1923 года привлекался в качестве свидетеля по делу Патриарха Тихона, для чего был переведен на время в Москву, в Бутырскую тюрьму. Позже возвращен в саратовскую тюрьму.
ПЭ Древо: Осужден Саратовским губ. ревтрибуналом на пять лет лишения свободы. Отбывал срок в Бутырской тюрьме в Москве и в Томском окр. В заключении не терял силы духа. Он писал из Сибири саратовскому прот. Михаилу Сошественскому: "Со Господом и в тюрьме хорошо, и на этапе, и в ссылке... Около сотни епископов в ссылке или в тюрьме, но благодушны, а отступники на свободе мятутся, внутренне мучаясь, переходят из града во град, ища себе чад, но не находят, ибо сами они перестали быть чадами Святой Православной Церкви".
Освобожден досрочно. 6 марта 1926 года вернулся к управлению епархией.
По сообщению сайта Вяземской епархии "В феврале того же года высокопреосвященного Досифея вновь осудили и приговорили к трем годам ссылки и отправили в Терскую область.
27 октября 1927 года его почислили на покой.
С января 1929 года владыка Досифей проживал в городе Покровске Саратовской области."
Когда сторонники григорианского раскола заявили о присоединении к ним Досифея, обратился к Саратовскому митрополиту Серафиму (Александрову) с письмом, в котором заявил, что "григорианство положило в основание ложь, обман, и из лжи и обмана ничего доброго не может произрасти". Призвал отделившихся от Церкви по самолюбию или расчету, если им дорого спасение, одуматься и вернуться в лоно Православия.
В 1930 году проживал в Саратове в доме митрополита Серафима. Приходил на молитву в собор в честь Сошествия Св. Духа на апостолов. По воспоминаниям очевидцев, после захвата храма обновленцами призвал прихожан не ходить на службы, в результате чего собор простоял пустым до покаяния его клириков в расколе.
Пользовался большим уважением и любовью верующих. Последние годы жизни был лишен средств к существованию, оглох, собирал милостыню вместе с нищими на паперти Духосошественского собора.
Есть разногласия относительно времени кончины Владыки. Во всех источниках указывается дата 12 марта, но её можно понимать либо по старому, либо по новому стилю. Однако в материале на сайте Воскресенский некрополь приводится «Определение № 14 Патриаршего Местоблюстителя, Главы православной Церкви в СССР Сергия, митрополита Московского и Коломенского г. Ульяновск, от 8 апреля 1942 г. Слушали. Предложение Патриаршего Местоблюстителя о том, что, согласно письму протоиерея Н. К. Чукова… из Саратова, там от паралича сердца, происшедшего 25 марта в 11 часов вечера, скончался состоявший давно на покое Преосвященный архиепископ Досифей (Протопопов)… Гражданские власти, констатировавшие смерть, нашли ненужным вскрытие и выдали пасхальную ризницу для облачения тела, которое на машине было перевезено на кладбище, где и предано земле протоиереем Чуковым при очень большом стечении верующих. Определили. Принять к сведению и поручить Преосвященному Саратовскому архиепископу Андрею… организовать годичное поминовение почившего святителя, о чем и послать Преосвященному архиепископу Саратовскому указ».
Итак, правильным будет считать, что архиепископ Досифей скончался 25 марта 1942 года.
Может ещё возникнуть вопрос: почему он оставался без всякой помощи и был вынужден жить подаянием.
После 1930 года Саратовской епархией управляли:
- Серафим (Александров) - с 15 июня 1928 по 11 августа 1933, переведен на Казанскую и Свияжскую кафедру, расстрелян 2 декабря 1937 года.
- Афанасий (Малинин) - с 11 августа 1933 по 30 сентября 1935, арестован 15 мая 1935 г., уволен на покой 30 сентября 1935 г., умер в ссылке 27 мая 1939 г.
- Серафим (Силичев) - с 30 сентября 1935 по сентябрь 1936, арестован 28 марта 1936 г., уволен на покой в сентябре 1936 г., расстрелян 15 сентября 1937 г.
- Вениамин (Иванов) - с 23 сентября 1936 по октябрь 1937, арестован 10 февраля 1937 г., расстрелян 22 октября 1937 г.
После этого до конца 1941 года епископы на Саратовскую кафедру не назначались.
История Саратовской епархии: "К концу 30-х годов в Саратовской епархии не осталось ни одного действующего храма, большинство духовенства было или расстреляно, или находилось в лагерях и ссылках."
9 декабря 1941 года епископом Саратовским был назначен Владыка Андрей (Комаров), в 1939-1941 годах бывший единственным служившим архиереем на территории, включавшей Куйбышевскую и Ульяновскую области и Татарскую АССР. Однако до сентября 1942 года в епархию он не приезжал, поскольку действовавших храмов в ней не было.
Помогать епископу Досифею начиная с февраля 1937 года было просто некому.
Архиепископ Саратовский и Царицынский Досифей (Протопопов)
Протопопов Дмитрий Алексеевич родился в 1866 году в Смоленской губернии, в семье священника.
Окончил Смоленскую духовную семинарию и Московскую духовную академию.
Был назначен преподавателем Смоленского женского епархиального училища.
В 1894 году рукоположён во священника, назначен законоучителем мужской прогимназии города Егорьевска Рязанской губернии. В 1903 году овдовел, в 1904 году пострижен в монашество с именем Досифей. Преподавал в духовных учебных заведениях.
18 января 1909 года хиротонисан во епископа Вольского, викария Саратовской епархии.
14 августа 1917 года избран епархиальным собранием правящим архиереем Саратовской и Царицынской епархии (получил 248 из 277 голосов делегатов). 25 августа его избрание было утверждено Синодом.
Участвовал в 1-й и 3-й сессиях Поместного Собора 1917-1918 года.
БД ПСТБИ: "Арестован в начале июля 1919г., о чем свидетельствует постановление Святейшего Патриарха, Священного Синода и ВЦС от 12–25 июля 1919г.: "Слушали: доклад Саратовского Епархиального Совета, от 26 июня-4 июля с.г. об аресте и заключении в тюрьму Преосвященного Досифея, епископа Саратовского, второго викария Епископа Вольского Германа [Косолапова], членов Епархиального Совета священника Николая Докторова и мирян Евгения Анирова и Петра Львова, а также 15 священников церквей г.Саратова и что первый викарий Епископ Царицынский Дамиан находится в Царицыне, ныне отрезанном от Саратова..."
Был заключен на 4 месяца в Саратовскую тюрьму в качестве заложника. Освобожден в октябре 1919г.
В апреле 1922г. арестован вместе со своим викарием Вольским Иовом (Рогожиным) и др. по делу о сопротивлении "саратовских церковников" изъятию церковных ценностей.
Первоначально находился под домашним арестом в Архиерейском Доме, имея возможность управлять епархией.
В июне 1922г. переведен в саратовскую тюрьму и реально перестал управлять епархией с июня.
За отказ поддержать обновленческий раскол постановлением ВЦУ от 6/19.07.1922г. был уволен на покой."
В материале Скорбные годы владыки Досифея на сайте Саратовской митрополии есть более подробные сведения:
"После освобождения из тюрьмы владыка Досифей тяжело заболел. Об этом известно из постановления соединенного присутствия Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 23 марта 1920 года, которым решено было выделить епископу Уральскому Тихону (Оболенскому), назначенному управляющим Саратовской епархией «впредь до выздоровления епископа Досифея», 10 тысяч рублей в качестве пособия на проезд в Саратов и пребывание там. Средства были выделены из общецерковного фонда «на содержание епархиальных преосвященных».
В условиях, когда владыка не мог управлять епархией, огромное количество обязанностей легло на епархиальный совет. В 1920 году по инструкции Наркомюста все епархиальные советы в России принудительно закрываются. Происходит их преобразование в канцелярии при епископах. Так произошло и с саратовским советом. Но при владыке Досифее всегда был круг надежных помощников, благодаря им он мог управлять епархией и в мрачных и голодных 1920 и 1921 годах.
В Поволжье свирепствует голод. 24 января в главной газете Саратовской губернии — местных «Известиях» — появляется статья «Голод и церковное золото». В качестве положительного примера в ней приводится решение прихожан одного из сельских храмов далекого Мелитопольского уезда: отдать всю золотую и серебряную утварь на борьбу с голодом. Уже на следующий день редакция призывает верующих «как возможно шире» обсудить «поставленный статьей вопрос» и отозваться: «Время не ждет». Время действительно не ждало: из центра была уже дана директива по разгрому Церкви под прикрытием помощи голодающим.
Параллельно большевики создавали круг лояльного духовенства, готового на различные компромиссы и прямую раскольническую деятельность. Совершенно неслучайно — и буквально через несколько дней после статьи о голоде и церковном золоте — на страницах «Саратовских известий» появляется «Беседа с епископом Досифеем и протоиереем Русановым». Из слов владыки Досифея следует, что он «признает вполне возможным выделение части драгоценной утвари, как то: золотых и серебряных сосудов, крестов, риз, венчиков и драгоценных камней с икон, из панагий и пр., для реализации их в помощь голодающим. Церковь… перед лицом голода должна отдать все излишнее из церковных драгоценностей и украшений для голодающих». В этой беседе архиерей и кафедральный протоиерей Николай Русанов показаны единомышленниками. Но за их высказываниями следует редакционный комментарий: «Это — слова двух представителей саратовской церкви. Ближайшие дни покажут, насколько слова церкви о помощи ближнему являются не только словами, а и делом… Мы ждем решения советов благочинных: церковь у нас истинных ли христиан или лицемерных фарисеев?..» Вскоре Русанов стал одним из тех, кто возглавил «обновленческий» раскол на Саратовской земле.
В последующие дни главная газета губернии сообщает о постановлениях отдельных саратовских храмов и сделанных пожертвованиях. ...владыка Досифей изъятию ценностей по постановлениям приходов никак не препятствовал. Тем более не делал он этого после того, как в марте заработала губернская комиссия по изъятию церковных ценностей. Большевики, однако, раскручивали агитационный посыл о «жадной Церкви», не желающей делиться с голодающими. Постепенно пропаганда приобретает все более четко очерченный характер: религия в целом зло, но с некоторыми лояльно настроенными священниками мы, новые хозяева жизни, миримся, а вот сторонников Патриарха Тихона считаем контрреволюционерами.
После формирования «Живой церкви» в Москве в мае 1922 года Саратов становится важнейшим региональным центром обновленчества. Местные большевики спешат поддержать инспирированный чекистами раскол Российской Церкви. Воскресный номер «Известий Саратовского Совета» за 14 мая отводит всю первую полосу обличению «Святейшей контрреволюции». Среди ругательно-пропагандистских публикаций находится место специальной заметке о саратовском епископе Досифее. В архиерейский дом пришел корреспондент советской газеты. «За узким длинным столом перед грудой книг и бумаг 3–4 рясоносца. Среди них еп. Досифей. Ему, по-видимому, за 60 лет. Покрытое сединами, несколько одутловатое лицо, с мягкими чертами производит впечатление человека податливого, сговорчивого. Епископ туговат на ухо» — так описывал свой визит в архиерейский дом корреспондент «Саратовских известий», взявший у владыки интервью. Ответы архиерея не устроили редакцию, она сочла их слишком обтекаемыми. «Досифей молчит. Молчание — знак согласия. Но с кем? Не с Тихоном ли?».
Так проходила кампания по дискредитации владыки. Корреспонденты «Известий» выставляли епископа Досифея каким-то слабовольным дурачком, который ни «обновленцев», ни «тихоновцев» не поддерживает. Между тем ясно, что владыка Досифей был последователен, он оставался верным Патриарху Тихону и законной церковной власти. Параллельно с этим «Известия Саратовского Совета» на своих страницах оказывают поддержку «прогрессивным священникам города Саратова» — протоиереям Сергию Ледовскому и Николаю Русанову.
Пока советская пресса делала свое дело, саратовские чекисты фабриковали дело о нарушениях при бракоразводных процессах в канцелярии епископа Досифея.
9 июня владыка Досифей по постановлению местного отдела ГПУ был отправлен под «строгий домашний арест». Он, наряду с целой группой саратовских священников и трудившихся в канцелярии епископа мирян, был обвинен «в нарушении Декрета отделения Церкви от государства, неисполнении циркуляров Наркомюста, выразившихся в ведении бракоразводных дел и насильном оттеснении совести верующих путем наложения на таковых против их желания, церковных кар и эксплуатирования просителей способом вымогательства денежных вознаграждений за ведение бракоразводных процессов».
Накануне, 8 июня 1922 года, «Известия Саратовского Совета» «по наведенным в судебно-следственных органах справкам по делу епископа Досифея» (хотя, очевидно, что «органы» сами дали подконтрольной газете нужные сведения) сообщали, что владыка «действительно находится под строгим домашним арестом и привлекается к суду ревтрибунала по обвинению его в нарушении декрета об отделении церкви от государства и нарушени<и> распоряжения наркомюста по бракоразводным делам и в ряде других преступлений, связанных с изъятием церковных ценностей». При этом подчеркивалось, что «арест епископа Досифея вызван не новым движением в церкви, а его к.-р. деятельностью, которая на предстоящем процессе будет охарактеризована детальнее». Последнее звучит вообще примитивной пропагандой, отрицающей очевидное: для поддержки «живоцерковничества» требовалось устранение законной церковной власти.
Анонсировав судебный процесс, после этой публикации «Известия» странным образом замолкают. Никакой процесс не начинается, но владыка Досифей, находившийся под домашним арестом, после 15 июня 1922 года переводится в губернскую тюрьму.
9 сентября 1922 года следователь ревтрибунала Ф.Д. Корнилов, рассмотрев постановление уполномоченного ГПУ, принял дело к своему производству, а епископу Досифею решил оставить прежнюю меру пресечения. Но уже через несколько дней тот же следователь в своем постановлении написал, что «имеющимся в деле материалом виновность Протопопова во вмененных ему преступлениях по 119 ст. (Использование религиозных предрассудков масс с целью свержения рабоче-крестьянской власти или для возбуждения к сопротивлению ее законам и постановлениям. — Ред.) не установлена» и производство по ней прекращено. По остальным статьям Уголовного кодекса 1922 года — 72-й (Изготовление, хранение с целью распространения и распространение агитационной литературы контрреволюционного характера), 122-й (Принуждение при взимании сборов в пользу церковных и религиозных организаций) и 123-й (Присвоение себе религиозными или церковными организациями административных, судебных или иных публично-правовых функций) — вину епископа следователь усмотрел, но ввиду отпадения более важной статьи вынес постановление о направлении дела в губернский суд «по подсудности». Мера пресечения в связи с этим и в связи с «ходатайством коллектива верующих» епископу была изменена: он был освобожден из-под стражи на поруки коллектива верующих Александро-Невского кафедрального собора и Крестовой церкви.
29 сентября 1922 года начальник Саратовского губернского отдела ГПУ просит ревтрибунал вернуть дело епископа Досифея в возглавляемый им отдел «для доследования».
В 10 часов вечера 24 (или, по другим данным, 25, или, по третьим данным, 26) октября 1922 года владыка уже снова был арестован сотрудниками ГПУ. Как сообщала на личном приеме прокурору при Народном комиссариате юстиции В.Н. Бельдюгину уполномоченная от церковных приходов Саратова Нина Михайловна Ветвицкая, арест произошел по доносу представителей «Живой церкви» протоиереев Коблова и Русанова. 21 октября инспектор ОГПУ Улыбышев подписал и 25 октября начальник ОГПУ Панков утвердил заключение по делу № 347. По своему стилю этот документ похож на пламенную, но не очень связную антирелигиозную речь.
Считая епископа Досифея «центральной фигурой» дела, по которому проходили и другие священники и миряне, автор заключения расписывался в том, что никаких юридических оснований для суда над архиереем нет. Привожу выдержку из этого документа без всякой правки, сохраняя колоритные особенности его орфографии и стилистики:
«Подчеркивая чисто юридическую сторону дела, которая благодаря хитро и ловко обдуманной и замаскированной работы Досифея давал и дает ему возможность формально безнаказанно (за юридической недоказанностью и ссылок на разного род<а> канонические положения церкви) обходит[ь] правосудие, избегать карры революционного пролетариата, в тихомолку творить дело контрреволюции и, наконец, если предстать пред революционн<ы>м судом, то встоль незначительном преступлении, как предусмотренном стат[ьей] 123 Уголовного кодекса, которая благодаря минимальному наказанию не только не может удовлетворить революционного права сознания, а на оборот может нанести ему еще большую обиду, так как можно смело сказать, что после отбытия наказания “любимого” пастыря авторитет его среди контрреволюционных и одураченных им масс еще больше поднимется и обезумившись от революционного дурмана изуверы незамедлят своему Владыки приписать мученический венец и бросить новое незаслуженное обвинение Советской Власти в гонении на веру Христову, а заодно и возбудить несознательные массы низвержению ея».
После еще одного абзаца подобного плетения словес инспектор ГПУ предлагал дело владыки не передавать в народный суд, а оставить его «временно» в губернском отделе ГПУ. Вместе с тем перед руководством ГПУ возбуждалось ходатайство о высылке епископа Досифея в Архангельскую или Вологодскую губернию, а до нее предлагалось содержать его под стражей. Материал, накопленный в ходе процесса, предполагалось держать в ГПУ «для разработки»."
21 февраля 1923 года привлекался в качестве свидетеля по делу Патриарха Тихона, для чего был переведен на время в Москву, в Бутырскую тюрьму. Позже возвращен в саратовскую тюрьму.
ПЭ Древо: Осужден Саратовским губ. ревтрибуналом на пять лет лишения свободы. Отбывал срок в Бутырской тюрьме в Москве и в Томском окр. В заключении не терял силы духа. Он писал из Сибири саратовскому прот. Михаилу Сошественскому: "Со Господом и в тюрьме хорошо, и на этапе, и в ссылке... Около сотни епископов в ссылке или в тюрьме, но благодушны, а отступники на свободе мятутся, внутренне мучаясь, переходят из града во град, ища себе чад, но не находят, ибо сами они перестали быть чадами Святой Православной Церкви".
Освобожден досрочно. 6 марта 1926 года вернулся к управлению епархией.
По сообщению сайта Вяземской епархии "В феврале того же года высокопреосвященного Досифея вновь осудили и приговорили к трем годам ссылки и отправили в Терскую область.
27 октября 1927 года его почислили на покой.
С января 1929 года владыка Досифей проживал в городе Покровске Саратовской области."
Когда сторонники григорианского раскола заявили о присоединении к ним Досифея, обратился к Саратовскому митрополиту Серафиму (Александрову) с письмом, в котором заявил, что "григорианство положило в основание ложь, обман, и из лжи и обмана ничего доброго не может произрасти". Призвал отделившихся от Церкви по самолюбию или расчету, если им дорого спасение, одуматься и вернуться в лоно Православия.
В 1930 году проживал в Саратове в доме митрополита Серафима. Приходил на молитву в собор в честь Сошествия Св. Духа на апостолов. По воспоминаниям очевидцев, после захвата храма обновленцами призвал прихожан не ходить на службы, в результате чего собор простоял пустым до покаяния его клириков в расколе.
Пользовался большим уважением и любовью верующих. Последние годы жизни был лишен средств к существованию, оглох, собирал милостыню вместе с нищими на паперти Духосошественского собора.
Есть разногласия относительно времени кончины Владыки. Во всех источниках указывается дата 12 марта, но её можно понимать либо по старому, либо по новому стилю. Однако в материале на сайте Воскресенский некрополь приводится «Определение № 14 Патриаршего Местоблюстителя, Главы православной Церкви в СССР Сергия, митрополита Московского и Коломенского г. Ульяновск, от 8 апреля 1942 г. Слушали. Предложение Патриаршего Местоблюстителя о том, что, согласно письму протоиерея Н. К. Чукова… из Саратова, там от паралича сердца, происшедшего 25 марта в 11 часов вечера, скончался состоявший давно на покое Преосвященный архиепископ Досифей (Протопопов)… Гражданские власти, констатировавшие смерть, нашли ненужным вскрытие и выдали пасхальную ризницу для облачения тела, которое на машине было перевезено на кладбище, где и предано земле протоиереем Чуковым при очень большом стечении верующих. Определили. Принять к сведению и поручить Преосвященному Саратовскому архиепископу Андрею… организовать годичное поминовение почившего святителя, о чем и послать Преосвященному архиепископу Саратовскому указ».
Итак, правильным будет считать, что архиепископ Досифей скончался 25 марта 1942 года.
Может ещё возникнуть вопрос: почему он оставался без всякой помощи и был вынужден жить подаянием.
После 1930 года Саратовской епархией управляли:
- Серафим (Александров) - с 15 июня 1928 по 11 августа 1933, переведен на Казанскую и Свияжскую кафедру, расстрелян 2 декабря 1937 года.
- Афанасий (Малинин) - с 11 августа 1933 по 30 сентября 1935, арестован 15 мая 1935 г., уволен на покой 30 сентября 1935 г., умер в ссылке 27 мая 1939 г.
- Серафим (Силичев) - с 30 сентября 1935 по сентябрь 1936, арестован 28 марта 1936 г., уволен на покой в сентябре 1936 г., расстрелян 15 сентября 1937 г.
- Вениамин (Иванов) - с 23 сентября 1936 по октябрь 1937, арестован 10 февраля 1937 г., расстрелян 22 октября 1937 г.
После этого до конца 1941 года епископы на Саратовскую кафедру не назначались.
История Саратовской епархии: "К концу 30-х годов в Саратовской епархии не осталось ни одного действующего храма, большинство духовенства было или расстреляно, или находилось в лагерях и ссылках."
9 декабря 1941 года епископом Саратовским был назначен Владыка Андрей (Комаров), в 1939-1941 годах бывший единственным служившим архиереем на территории, включавшей Куйбышевскую и Ульяновскую области и Татарскую АССР. Однако до сентября 1942 года в епархию он не приезжал, поскольку действовавших храмов в ней не было.
Помогать епископу Досифею начиная с февраля 1937 года было просто некому.
