Оглавление
Раздел 6. Пути-дороги
«Ты, Байкал, перекликнулся с Крымом…»
Прошлым летом, в 2017 году, мне в очередной раз посчастливилось побывать на Байкале. А вот на заповедный остров Ольхон я вступила впервые. Ольхон, поражающий первозданностью своей природы, административно является частью Бурятского автономного округа в пределах Иркутской области. На острове находится Прибайкальский национальный парк.
Остров Ольхон делит Байкал на Малое и Большое моря. От мыса Шаманка — сакрального для местного бурятского населения — открывается вид на приморские горы Байкала за Малым морем. С мыса Хобой — самой северной оконечности острова — в ясную погоду за Большим морем хорошо просматриваются береговая полоса южного берега озера Байкал, Баргузинский залив и водная гладь непередаваемого лазурного цвета, искрящаяся отражёнными солнечными лучами. С погодой нам действительно повезло! Отсюда до самой глубокой бездны Байкала всего десять километров. «Перепадом высот и глубин / Ты, Байкал, перекликнулся с Крымом», — написала я в одном из «ольхонских» стихотворений.
Здесь, на Ольхоне, над прозрачной пресной водой — самой чистой на планете — царство необузданных ветров. И все эти массы воды, воздуха, света — живописнейшего подвижного простора — обрамлены горными массивами в струящейся дымке почти стокилллометровой дали.
В ареале Ольхона расположено несколько мелких островов с выразительными линиями. В них угадываются то лев, то крокодил, что придаёт всему пейзажу сказочный колорит. От двух таких островков можно увидеть за Малым морем на горном склоне нерукотворное изображение с человекоподобными чертами. Его называют ликом самого Байкала. Каждый видит его по-разному: кто младенцем, кто Николаем-Чудотворцем с русской иконы… Мне открылся лик Байкала в образе древнерусского князя в шлеме.
Неподалёку от этого склона, во время экскурсии с Ольхона на коренной берег, мы встретились с диким медведем. Редкая удача, если учесть, что хозяин тайги не причинил никому вреда, сбежав в лес, гонимый егерями. Но его стремительный бег по белой косе вдоль синей воды всего в 50-метрах от нас забыть невозможно. С нами были туристы из Европы. Теперь мне стало понятно, почему там, на Западе, говорят, что в России медведи ходят по улицам городов. И, наверное, европейцы думают, что именно поэтому русские пьют водку.
На Ольхоне, как и во всём байкальском регионе, соседствуют три религии — шаманизм, буддизм, Православие. На Шаманке есть природная пещера, в которой найдены артефакты всех трёх религий. Православная святыня — это икона Святителя Николая (по словам сопровождавшего нас гида). Яркая деталь Ольхона — деревянные резные столбы и деревья со множеством цветных ленточек.
Для православных действует на Ольхоне церковь Держаной иконы Божией Матери. Когда мы подошли к ней, дверь храма оказалась открытой, хотя в помещении никого не было. Поставили свечи, оставили деньги… Для жителей больших городов такое доверие ко всякому входящему уже в диковинку.
Над Байкалом и Ольхоном витает множество легенд. Одна из них недавно осуществилась. В течение веков считалось, что на Шаманке должен открыться некий знак. Несколько лет назад часть мысовой скалы со стороны моря отвалилась и на плоской вертикальной стене открылась многометровая фигура в подобие дракона, оглядывающегося на собственный хвост. Цветом в терракоту чудовище на светлом фоне… Зрелище фантастическое.
Суровый климат, закалённые непредсказуемой стихией местные жители, а рядом с ними — беспрерывное движение серебристых чаек и скалы, облепленные чёрными бакланами. Разноцветное буйство цветущего багульника под тёмно-зелёными соснами на почти белом песке так и встают у меня перед глазами при каждом воспоминании об Ольхоне.
Здесь, вообще, растительность, особенно почти вжавшиеся в землю цветы, изумляют разнообразием форм и цветовых оттенков. Картины Ольхона сменяются словно кадры киноленты, остаются в памяти.
И всё же я удивляюсь своему восприятию красот Ольхона и Байкала. С одной стороны — восхищение потрясающей природой, с другой — чувство собственной отстранённости от неё. Что это? Испорченность цивилизацией или духовная чуждость местности? Странное чувство, необъяснимое…
С Байкала и Ольхона я приехала со стихами. Их немного, но они написаны в формате репортажа — с места событий.
КОНТРАСТЫ ОЛЬХОНА / На столбах заострённых — / Многоцветие лент: / Коренного Ольхона / Непременный акцент. / Камни белой Шаманки — / Древних духов приют — / Экзотичных и странных — / Поклонения ждут. / Отголоски молений / В кликах птичьих звучат, / А следы приношений / Под ногами скрипят. / Беспощадные ветры / Претворяют в песок / Атрибуты поверий / У мысков и дорог. / Но стоит, как заглавный, / На ольхонском песке / Храм иконы Державной, / Обретённой в Москве. / Я пытаюсь вглядеться / В нестыковку богов: / В человечества детство, / В зрелость истин его. / На обветренных склонах / Познаю со свечой: / В колыбели Ольхона — / Мир младенец ещё. / Он под небом не лишний, / Но пока лишь знаком — / Нет, не с твёрдою пищей — / С молоком, с молоком. / Верю, время настанет / Есть и хлеб со стола, / Потому Богоматерь / В эти дали пришла.
Ольхон-Севастополь, июнь 2017 г.
В полярных широтах
Славянский ход «Крымский мост» СЕВАСТОПОЛЬ–МОСКВА–МУРМАНСК: 2018
В последних числах ноября — начале декабря я стала участницей Славянского хода «Крымский мост» Севастополь–Москва–Мурманск, который состоялся по благословению митрополита Симферопольского и Крымского Лазаря. Впечатлений множество — и в Москве (низкий поклон братьям-литераторам, и сёстрам тоже).
Основными стихотворениями этой поездки были: «Мы вместе», «Херсонес», «Андрею Первозванному». На стихи, посвящённые Апостолу, в Мурманске появилась песня в день нашего отъезда. Её написал воинский священник из Полярного Сергий Мищенко. Так что для меня творческий мост Севастополь–Мурманск однозначно состоялся.
Есть надежда, что мурманчане Славянским ходом двинутся на юг, в уже русский Крым (до 2014 года мурманские писатели в Крыму побывали).
Я на севере побывала впервые. Спустя почти три месяца пытаюсь поймать некоторые впечатления в словесную сеть своих беглых заметок.
Утренняя заря около полудня… Бледно-розовая, проступающая у горизонта между заснеженной далью и сероватым пухом низкой сплошной облачности. И в этой, словно робеющей, нерезкой розовости продольной зари — проступание более яркого шара. Солнце напоминает мне цветок только что распустившейся чайной розы с загущённой серединкой, ещё не выцветшей на солнце. Такой я видела розу в летних сумерках в четыре часа утра, когда нас, крымских школьников, вывозили на розовые плантации для сбора лепестков. Согласитесь, неожиданное воспоминание под северным небом спустя полвека. Но… так было. И эта почти забытая памятка детства совсем не вязалось с видимым мурманским солнцем — далёким, отодвигающимся от взгляда ещё дальше, без обещания людям света и тепла.
Первая встреча в Областной Думе… Не стыкующийся поначалу в уме контраст между оцепеневшей природой и городской, раскрученной по всем современным правилам, текущей человеческой жизнью. Деловые энергичные люди, повёрнутые к гостям своей задушевной стороной, сразу помогают забыть и о ночном перелёте, и о том, что мы из разных исторических пределов: неразделяемый с Россией Север — и Крым, осчастливленный возвращением домой после четверть вековой разлуки с Родиной.
Читаю стихотворение «Мы вместе», написанное 24 марта 2014 года, и — о, радость единодушия! — крымская делегация получает в дар специальную медаль с такой же надписью: «Мы вместе».
Сомнений не остаётся — мы дома, где нас понимают, принимают сердечно, не для проформы. Мы — россияне! Мы действительно вместе.
И так было дальше — радушие на всех уровнях, искренняя заинтересованность в гостях, желание обустроить для нас всё по высшему классу — от быта, питания, до парадных выходов на приём к священноначалию и в общественные собрания, сами приёмы с сердечной ласковостью и благорасположенностью.
И начинаешь понимать, что когда между людьми так — искренно, открыто, сердечно, — то отсутствие физического света уже не тяготит. Дело не в нём, а в наличие сердечного света мурманчан — преизобильного света. И соборные эти свет и тепло людских сердец сполна возмещают сумеречные пустоты полярной ночи, которую уже на вторые сутки перестаёшь замечать.
Ночь даже становится интересной, приманчивой возможностью увидеть на её тёмном пологе всполохи полярного сияния. Частые разговоры об этом на долгих переездах и за трапезой, воспоминания тех, кто северное сияние уже видел… От всего этого разгорается желание получить в дар и увезти на юг ещё и это непостижимое колыхание разноцветного неба, видимое прежде только в кино и на фотографиях. Но, увы, небо оставалось обычным от первого до последнего дня нашего пребывания на Севере, словно приглашая: «Потрудитесь-ка приехать ещё, и, может быть, тогда…». Благодаря многообещающей молчаливости ночного неба все фонари в городах, селениях, вдоль дорог воспринимаются то малыми лунами, то праздничными иллюминациями, а их отражения в Кольском заливе Мурманска и Североморска — специально к нашему приезду затеянной световой феерией (хотя, конечно, умом понимаешь, что здесь так — всегда).
Этот рукотворный свет распределяется по воде цветовыми дорожками разных оттенков и ширины. Цветные бликующие полоски постоянно движутся, словно бегут тебе навстречу, всё время оставаясь на месте. Разве прежде, в Севастополе, изрезанном бухтами, я не видела подобного? Конечно, видела. Но среди высоких заснеженных сопок и с ракурсом взгляда сверху вниз почему-то знакомая картина воспринимается иначе.
Особенно прекрасен такой подвижный световой рисунок ночного залива со стороны здания Штаба Северного флота. Кстати, именно здесь, в Североморске, в моём сердце поселилась устойчивая надежда на то, что Отечество наше находится под крепкой защитой. И, конечно, внушили надежду не техника, не портовые сооружения, а люди, встречавшие нас в кабинетах, в домовых флотских храмах, на кораблях, в митрополичьих покоях…
Незабываемый момент: стоим у трапа корабля «Пётр Великий», в свете фонарей плещется пурга, строем проходят матросы и останавливаются неподалёку. И вдруг от стройного каре отделяется высокий, статный матрос. Он уверенно идёт в нашу сторону и берёт благословение у отца Сергия Поливцева. Тёплая волна толкнулась в сердце, думаю, не мне одной: «Христос посреди нас…».
Вновь и вновь перебираю в памяти те незабываемые дни приуготовления к Славянскому ходу, совместные молитвы, встречи, стихи, песни… Чета Поливцевых, Благочинный Севастополя отец Сергий Халюта, Татьяна Воронина, Николай Ильченко…
В Москве — Николай Иванов, Геннадий Иванов с кругом доброжелательных русских писателей, и среди них — Василий Дворцов, присоединившийся к нашему малому посольству от земли Крымской и придавший ему весомость столичного покровительства.
Всех мурманчан, с которыми нас свёл Господь в эти дни, перечислять не стану, чтобы не потерять кого-то в этом перечне по невниманию. Упомяну только о порадовавшей меня до глубин сердечных встрече с мурманской художницей Татьяной Шороховой. Сколько раз в жизни меня перепутали с нею, удивляясь тому, что я ещё и художница! И всякий раз мне приходилось объяснять, что художница Татьяна Шорохова живёт в Мурманске. И вот мы, наконец, встретились и познакомились. И место нашей встречи знаковое — Мурманская научная универсальная библиотека.
Деревянное зодчество мурманской земли… Монастырь Трифона Печенгского, Андреевский собор в Североморске… Вырастающие из камня, строгие в своих формах, устремлённые к небу церкви наполнены внутри святынями, возгревающими дух, укрепляющими веру. Среди гранитной суровости они, словно оазисы в пустыне. И каждый из нас, «томимый духовною жаждою», входя под своды, наполнился живой водой Слова Божия.
И несколько этих оживотворяющих глотков храню я в памяти своего сердца, как и тех людей, кто встречал, молился, накормил, обогрел и дал доброе напутствие на дальнейшую жизнь.
Но есть и тяжёлое воспоминание — это посещение ратного поля, линии обороны, где были остановлены фашисты, рвавшиеся к Мурманску в годы Великой Отечественной войны. Предсмертные записки воинов, запечатлённые в камне, мать, обнимающая пустой силуэт сына… И бесчисленные могильные плиты. Севастополь и Мурманск, братские города-герои, низкий вам поклон от потомков, а всем, кто погиб на ваших рубежах — Вечная память.
Заканчивая эти заметки, знаю, что Мурманск, его люди, святыни, история, книги, теперь со мной до скончания моего века. И пусть Милосердный Господь благословит эту мужественную и святую землю, её воинов, тружеников, детей, которые, возможно, сами не задумываются о том, какой добрый пример стойкости оставляют они в сердцах гостей северной русской земли.
МУРМАНСКУ / Под царским вензелем рожденье / Твоё стоит — с имперским знаком. / В суровости долготерпенья / Ты никому не одинаков! / Взошёл ты не травою сорною / Всё потому, что было прежде / Зерно посеяно отборное / В граниты Кольских побережий. / Царевич Севера — украденный, / Подкинутый в семью работника, — / Распорядился тем, что дадено: / Судьбою рыбака и плотника. / Когда ты возмужал, то воином / Встал у границ Руси-Отчизны. / И, адмиральством удостоенный, / Защитником России признан. / Тебе — в краю студёной местности — / У флота северной закалки / Передаю поклон от крепости / Такой же — царственной закладки. / От Севастополя для Мурманска / Его везла я, в сердце грея. / Во флотском братстве, стане мужества / Он никогда не постареет. / Неведомыми раньше тропами / До мурманчан приблизясь светлых, / От Мурманска для Севастополя / Я увожу поклон ответный.
Мурманск, 30.11.2018 г.,
Севастополь, 13.02.2019 г.
Комментировать