Бд-7: Трон в крови
Войдя в камеру, я невольно улыбнулся:
— Именно здесь меня держали земляне.
Конвоир хмыкнул и посмотрел в зарешёченное окошко, будто советуясь с небом. Старик Хило всегда был нетороплив и основателен в ответах. Наверное, за это его и ценил отец. Откашлявшись, Хило снял цепочку с моих запястий и заметил:
— На этот раз вы вряд ли выйдете отсюда императором.
* * *
В зале суда немноголюдно. Только люди императорской крови, да главы высоких кланов.
На судейской скамье трое. Справа — дядя Вуор. По центру — мой младший брат Керкер. Возмужал братец, взгляд стал серьёзён, движения степенны и точны. Это не тот испуганный юноша, которого я оставил в бараке десять лет назад, перед тем, как меня схватили земляне.
Отец недолюбливал его, считая размазнёй. Теперь бы Керкер ему понравился. Именно он три дня назад ворвался в тронный зал с ватагой вооружённых оборванцев. И увидел меня, одного посреди зала.
— Ваше Величество, приказываю отречься от престола!
— Наконец-то! — радостно воскликнул я.
И отрёкся.
А слева, на обвинительском месте, сидит двоюродный брат Ахад. Помню, как чудесно он пел на моём двадцать пятом дне рождения ещё в той, блаженной жизни, когда правил отец, а я был всего лишь наследным принцем.
— Пусть выйдет тысячник Охтор! — выкликает Ахад.
Скольких же пришлось отправить тебе на смерть, братец, чтобы чистый голосок превратился в этот скрежет жерновов?
* * *
Тот день выдался пасмурным. Я думал, что запомню его до мелочей, а теперь вот даже не могу сказать, какое тогда было число. Где-то в начале осени. Колеи развезло от недавних дождей. Скачущие лошади гвардейцев вздымали брызги грязи. Несколько капель попали мне на манжеты. Из дворца мы выезжали очень поспешно, и я не успел переодеться в походное. Отец был очень возбуждён.
— Это за Синим Бором, — сказал он мне. — Уже недалеко.
* * *
Тысячник Охтор опустился на колени перед судьями и коснулся лбом пола. Расшитый мундир совсем не идёт к его крестьянскому лицу. В прежние времена никто бы не дал чин тысячника простолюдину. Землян больше нет, а до порядка в обществе ещё ой как далеко. Что ж, мутная вода не вмиг делается чистой.
— Чтобы пробраться к Их бывшему Величеству мне пришлось потерять троих людей, — Охтор говорит тихо, даже с первых рядов зрители вытягивают шеи, прислушиваясь. — До ареста Их бывшее Величество возглавляли сопротивление, и потому я получил приказ освободить наследного принца из лап землян…
* * *
За Синим Бором лежало огромное железное яйцо, на треть зарывшись в землю, и оставив длинную борозду на поле. Вокруг него копошились солдаты, одни откапывали находку, другие обтёсывали срубленные деревья, готовя полозья.
Отец пошёл к Хило и распорядился о том, чтобы диковинную добычу перевезли в крепость.
А я с досадой смотрел на их суету и думал: «ну, железное яйцо с неба упало. Ну и что? Из-за этого нужно было нестись сюда сломя голову?» Жаль было испачканных манжетов.
Вечером находка лежала во дворе цитадели, а вокруг копошились фигурки мастеровых.
— Ваше Величество, никто не может вскрыть скорлупу, — докладывал Хило. — Она очень прочна.
— Если обычное яйцо бросить в огонь, скорлупа треснет, — ответил отец. — Пусть готовят большой костёр.
Когда железное яйцо было объято пламенем, мастеровые вдруг задрали головы и начали тыкать пальцами вверх. Мы с отцом подняли взгляды и увидели, как с неба падает большая железная бочка. Она зависла в воздухе над площадью, что-то спереди у неё загремело, и мастеровые стали валиться наземь, истекая кровью.
* * *
— Их Величество приняли меня наедине, — бормочет коленопреклонённый Охтор. — И удостоили большой чести и внимания. Но отказались покидать дворец и просили передать, что сопротивление бессмысленно и что все мы должны расходиться по домам…
— Настоящее предательство! — выкрикнул обвинитель. — Бывший наследный принц не только бросил нас, но и перешёл к землянам, призывая подчиниться захватчикам. Все слышали это в публичных речах, но многие думали, будто земляне его заставляют. Свидетельство тысячника Охтора показывает, что те же мысли бывший император высказывал и наедине, и что, когда выпал шанс вернуться к своему народу — он отказался! Ну, что вы на это ответите? — процедил Ахад, оборачиваясь ко мне.
— Скажи что-нибудь в своё оправдание, — просит Керкер.
Я посмотрел на судей и сказал:
— Моему поступку нет оправдания.
Кажется, даже Ахад смутился.
В зале повисла тишина. Наверное, они ожидали продолжения речи, но больше мне сказать было нечего.
* * *
Я стоял рядом с отцом в южной башне. Мы наблюдали, как железная бочка опустилась на землю и из неё повыскакивали человечки в диковинных костюмах и с палками в руках. Одни бросились к костру и начали оттаскивать горящие брёвна, другие же встали полукругом, тыча в разные стороны чёрными палками.
Хило доложил, что лучники готовы, и отец кивнул.
Через минуту со стен и башен на чужаков обрушился дождь стрел. Кажется, двое из них выжили и стали стрекотать палками. Там, куда они ими тыкали, лучники падали замертво. Ещё несколько стрел — и чужаки замолчали.
— Что это за морок? — воскликнул я.
Отец же посмотрел на небо, нахмурился и велел мне:
— Возьми брата и уезжайте из города. Немедленно. Хило!
— Да, Ваше Величество!
— Сопроводи.
Это было последнее слово отца, которое я слышал. Уже потом нам рассказали, что спустилось много бочек с неба, и вся гвардия полегла, и внутренняя охрана, и отец, и дядя Ор, и множество простолюдинов. Так началась оккупация.
* * *
Я гляжу в зал, на красавицу Марутши. Отец собирался дать мне её в жёны. Она сидит рядом с Вильяной, женой Ахада. На обеих платья с земными фасонами — до оккупации таких не носили. И секретарь записывает стенограмму земной авторучкой.
Землян изгнали, но их влияние осталось.
Сколь ни призрачна была моя власть, но при мне в императорском суде такого непотребства не было.
Впрочем, теперь я уже не в том положении, чтобы давать указания.
* * *
Впервые я увидел землян, когда меня арестовали. Со мной встретились двое главных. Выглядели они почти как люди, только глаз у них всего двое, да тело почти без волос. Нижнюю половину лица загораживали прозрачные намордники, а голос их — неживой, монотонный, — шёл из груди.
— Садитесь, Ваше Высочество, — сказал мне тот, что с белым лицом.
Я остался стоять. Подчиняться простолюдинам — последнее дело.
— Ваш отец погиб, — заговорил второй, с чёрным лицом. — Мы сожалеем об этом. Произошла ошибка. В наших общих интересах её исправить. Мы предлагаем вам стать императором и признать власть Земли над вашей planeta. Так война прекратится и в Сиезе снова будет порядок.
— А зачем это вам? — спросил я.
— Мы хотим изучать вас, — снова вступил первый. — А изучать лучше в естественной среде.
— К чему же тогда было нападать на нас и разрушать эту среду?
Белый землянин ответил не сразу. Он долго смотрел на меня, а потом изрёк:
— Мы не собирались нападать. Произошла ошибка. Теперь мы её исправляем. И вы нам в этом поможете.
— Вы враги моего народа и убийцы моего отца. Я не буду помогать вам ни в чём.
— Воля ваша. Только не забудьте про них.
Чёрный бросил на стол передо мною стопку листов. Там были имена и лица. Керкер, Ахад, Вуор, Хило, и многие другие, все главы сопротивления и все, кто мог бы их заменить — весь цвет Сиеза.
— Мы знаем место нахождения каждого, — продолжал землянин. — После вашего окончательного отказа все они будут убиты. Сегодня же. Но если вы согласитесь сотрудничать, мы сохраним им жизнь.
— И свободу действий?
Вот этот момент. Момент предательства. Если начинаешь торговаться, то значит, вопрос уже только в цене. Внутренне ты готов продаться. А значит, уже продался.
* * *
Я стал императором, а они не стали трогать глав сопротивления. За рекой земляне устроили своё представительство. Три месяца спустя, когда я отдыхал в дальнем поместье, ко мне пробрался Охтор.
Ни он, ни те, кто послал его, и никто в Сиезе кроме меня не знал и не знает, что земляне могли следить за кем хотели, будучи невидимы. Любое моё слово им было известно. Поэтому я говорил:
— Передай брату, что война закончилась. Я признал над собою власть Земли.
Я не мог ни одним словом выдать своих подлинных мыслей. Только знаком. Но эта деревенщина даже не понял, что если император прислуживает ему за столом, то это честь не гонцу, а знак поддержки тем, кто его послал и их делу. Впрочем, стоит ли винить Охтора? От меня ведь ждали чего-то посущественнее знака.
* * *
— Последнее слово, — объявляет Ахад, глядя на меня. — Вам есть, что сказать суду?
— Да. Я прошу пощадить всех, кто при оккупации работал во дворце. Видит Бог, они подчинялись вынужденно. Каждый день я чувствовал, что они ненавидят и презирают мой поступок. И как только началось восстание, они поспешили к нему присоединиться. Они — не предатели. Я прошу о снисхождении к ним.
— Брат, есть ли тебе что сказать о себе самом? — Керкер опять пытается бросить мне соломинку.
Но её нет, соломинки. Я качаю головой:
— Об этом надлежит говорить не мне, а вам.
* * *
Однажды земляне ответили на мой вопрос о вторжении.
— Просто несчастный случай, — сказал белый. — Над вашей planeta уже давно висит наша stanciya. Жена и сын её начальника однажды вылетели в kapsula. Сломался dvigatel и kapsula упала. Оказалась у вас. Начальник пытался спасти их. И превысил свои полномочия.
— И как, спас?
— Нет.
— И что с ним стало?
— Зачем вам это знать? — белый, кажется, был удивлён.
— Я тоже хочу вас изучать.
Земляне засмеялись.
— Для начала захвати нашу планету, — сказал чёрный.
Я ничего не ответил. Препираться с простолюдинами — последнее дело.
* * *
А по ночам мне снился трон в крови. Я знал, чья эта кровь. Моего отца.
— Что же вы трон-то не вымыли? — спрашивал я, оборачиваясь к распорядителю церемоний.
— Простите, Ваше Величество, — безликий распорядитель склонялся в поклоне. — Виновные будут наказаны. Но обряд уже начинается. Готовьтесь принимать чествования.
И я, вздохнув, садился на трон, чувствуя его холод, и выпрямлялся, наводя на лицо величественное выражение, и опускал ладони на липкие подлокотники…
* * *
Шли годы. Я чувствовал, как земляне слабеют. Точнее, слабеет их присутствие на Сиезе. Сама-то земная империя, наверное, оставалась столь же могучей, но внимание её переключилось на что-то иное, лежащее далеко за пределами нашего мира. Мне было приятно надеяться, что на очередной «planeta» им попался орешек покрепче нашей армии. Хотя, быть может, причины совсем невоенные.
И вот, наконец, три дня назад, когда загремели взрывы за рекой, я понял, что началось, и сердце моё ожило. Я улыбнулся и повелел созвать всю дворцовую стражу.
— Идите! — сказал я им. — Пока не поздно, примкните к восстанию. Убивайте столько двухглазых, сколько сможете!
И вспыхнули взгляды, и, наверное, в первый и последний раз гвардейцы посмотрели на меня как на своего императора. Лишь капитан их возразил:
— Жизнь Вашего Величества в опасности…
— Поверь, со мной не случится ничего такого, чего бы я не заслужил. Выполняйте приказ!
Так я остался один в тронном зале. Встал у окна и смотрел на столбы дыма, темневшие с той стороны реки. А потом пришёл Керкер и принял моё отречение.
* * *
Свидетели заслушаны, последнее слово произнесено, судьи ушли совещаться. Я смотрю перед собой и жду приговора.
В тот день, когда я заключил сделку с землянами, я верил, что это единственный путь ко дню победы, и когда день победы наступил — со взрывами и дымом за рекой, — я знал, что он столь же неразрывно связан с днём моего суда.
Все десять лет, среди всеобщей ненависти и презрения, я верил в связь этих трёх дней, трёх событий.
Но как сказать об этом? Оправдываться: «я это сделал, чтобы спасти вас», и услышать в ответ: «лучше бы мы погибли, чем иметь такое пятно позора на нашем роде»? У них ведь своя правда, и это хорошая правда, ради того, чтобы она была у них, я и взял на себя грех. А мою правду понять можно лишь оказавшись на моём месте. Да и меня-то она не убеждает.
Ни дня не прекращало терзать сомнение — а что, если это лишь оправдание моей трусости? Быть может, откажись я тогда, и земляне всё равно не смогли бы убить тех, кто теперь меня судит? Или, если бы и смогли, то нашлись бы другие вожди, которые освободили бы Сиез?
Я никогда этого не узнаю.
Я жду приговора. Я очень устал. Я приму всё, что определит суд.
И со мной не случится ничего такого, чего бы я не заслужил.
Комментировать