Вперёд в прошлое
Батюшка! — радуется, — моя староста, — к нам гости. И бежит из трапезной навстречу к отцу Нафанаилу. Он у нас гость, к сожалению, редкий. Потому всякий раз его приезд превращается в событие для всех, кто его знает и любит, а не любить его невозможно. Просто, вы его не знаете, а то бы точно так же радовались его приезду, как и мы.
Отец Нафанаил человек огромных размеров и большого сердца. Внешность его весьма колоритна, а сам он по-детски наивный, доверчивый и совершенно беззлобный человек. Общаясь с ним, начинаешь верить, что сердце способно занимать большую часть человеческого тела.
Не имея систематического образования, но обладая поразительной памятью, он превратился в энциклопедиста сегодняшних дней. Кажется, нет такого вопроса, в обсуждении которого батюшка не мог бы принять участия, но особым его коньком, любимым детищем, стало старообрядчество. Не знаю, есть ли сегодня специалисты, знающие эту тему лучше, чем наш отец игумен. Разумеется, что в округе все антиквары и букинисты его лучшие друзья. Как только где-то появляются дореволюционные издания старообрядцев, первый звонок, естественно, ему. Благо, что в нашей местности, во всяком случае, раньше, старообрядцы селились во множестве.
Как-то в разговоре со мной он спросил: — Батюшка, ты действительно не знаком с отцом Лаврентием? Нет, конечно же, я и раньше был наслышан об этом человеке, настоятеле старообрядческого храма, находящегося в нашем благочинии, но в живую никогда не встречался. — Ты, же миссионер, отче, и для тебя это непростительно. Так что готовься, я тебе позвоню, и мы обязательно к ним съездим.
Ехать в гости и без подарка, неудобно, поэтому соображаю, чтобы такое можно было им подарить? И вспоминаю, что на днях мне принесли старинную книгу. Это была богослужебная минея, не представляющая для нас особой ценности. Стал смотреть, книга очень старая, видно, что реставрировалась, где-то уже в середине 18 века. Но, главное, издана она была ещё до времени патриарха Никона. Продавать подарок я никогда не стану. Менять её на что-то ещё? Я не любитель. Пожертвовать в местный музей? Зачем? Пускай книга возвращается к тем, кому она нужна. Тем более, что когда-то она им и принадлежала.
Поэтому, когда отец Нафанаил предупредил меня: — Завтра заезжаю за тобой, и едем к отцу Лаврентию, то не стану скрывать, я обрадовался предстоящей совместной поездке.
Батюшка заходит в трапезную, всех благословляет и обнимает. — Ой, нет, дорогие, спаси вас Бог, чай с отцом Александром мы будем пить в гостях. Я беру большой старинный фолиант, и мы садимся в его «Волгу».
Через некоторое время машина въезжает в N, долго ещё крадёмся узенькими дорожками между частными домами. Вот и нужный нам дом, обнесённый высоким забором. Стучим, и нам открывают. Встречает нас сам отец Лаврентий, энергично вышагивая навстречу. Хозяин дома, пожилой уже крепыш, среднего роста, с седыми удлинёнными волосами и отрытым взглядом пронзительных глаз. Отец Нафанаил представляет ему меня, а тот в свою очередь знакомит нас с диаконом Константином.
Диакон — прямая противоположность отцу Лаврентию. Небольшого роста, сухощавый, и от этого кажущийся выше ростом. Прекрасное лицо аскета, если бы я писал образ древнего святого, то непременно бы просил его позировать. Его взгляд — взгляд интроверта. Он смотрел на меня, но казалось, что продолжает смотреть в самого себя, не позволяя новым впечатлениям нарушить его внутреннее равновесие. Знакомясь с отцом диаконом, вспоминаю, что лицо его мне уже знакомо. Года за четыре до этого мы с ним встречались. Как-то, проезжая по улицам N, я увидел храм, о существовании которого раньше не подозревал. Мне объяснили, что этот храм принадлежит старообрядцам-поповцам. Вот в нём-то мы и познакомились с отцом Константином. Храм ещё восстанавливался, и меня тогда удивило, что работал он в нём один. В течение почти десяти лет, с небольшой группой помощников, человек строил храм. В памяти об этой встрече у меня осталось ощущение его одиночества и отчуждённости от мира.
И, вот, теперь мы снова пересеклись. Кстати, в своё время Константин играл в народном театре. Я знаком с женщиной, которая тоже была участником их труппы. Она хорошо отзывается о нём, и всё вспоминает, как он однажды объявил: «пришла пора возвращаться к духовным корням». После этого будущий диакон оставил театр, работу в совете городских депутатов и ушёл сторожем в молельный дом. И в эти же дни он начинает строить храм.
Нас усадили за стол, говорил и всем командовал отец Лаврентий. Немедленно одна из бабушек и отец диакон, духовное чадо отца Лаврентия, стали носить угощения, самые простые: варёную картошку, солёные огурцы и капусту. Открыли баночку шпрот, а на середину стола хозяин поставил запотевшую бутылку водки. Я, будучи наслышан о неприветливости старообрядцев, наблюдал за приготовлениями, и ждал, будет ли кто-нибудь, кроме нас отцом Нафанаилом, садиться за стол. Но мои опасения оказались напрасны, сел и отец протопоп и отец диакон, только последний ел очень мало, и к рюмке только прикладывался, но пить не пил.
Отец Лаврентий оказался интересным собеседником, однако выпив пару рюмочек, попытался было начать богословский спор, и стал нахваливать приснопоминаемого протопопа Аввакума. Слушать это было скучно. Заметив, что гости загрустили, отец протопоп сменил тему, и я понял почему мой друг так любит общаться с хозяином этого дома. Напротив меня сидел удивительный рассказчик, и человек до самозабвения влюблённый в отечественную историю. Отец Нафанаил тут же подключился к разговору, и я слушал их диалог, точно так же, как слушаю весенним утром, по дороге в храм перекличку соловьёв — с наслаждением.
Потом нас пригласили посмотреть домовой храм, его иконы. Несколько икон были, действительно, интересными, но не настолько, как я ожидал увидеть у почитателей старого обряда. Выяснилось, что несколько лет назад этот частный дом, перестроенный под храм, был ограблен неизвестными. Вынесли несколько десятков икон, среди которых были и старинного письма. Вспоминал об этом старик с болью. Здесь же я впервые увидел «тощие» свечи. Это старинные пудовые восковые свечи, практически не зажигаемые на службах. И стоят они больше для украшения, зато и производят своими размерами колоссальное впечатление.
— Отец Лаврентий, а отец Александр привёз вам с отцом Константином подарок. Вот, просим взглянуть, — и батюшка Нафанаил предложил мне самому достать книгу из пакета. Когда старый священник взял книгу в руки, открыл её и стал листать, то я увидел, как он весь внутренне подобрался, и чуть дыша, стал гладить ладонью по страницам, восстановленным древним реставратором. Он что-то говорил, но так тихо, что я ничего не расслышал. Хотел было переспросить, но потом догадался, человек разговаривал с книгой. Наконец он произнёс: — Это книга будет одной из самых чудесных в нашей коллекции, посмотрите на эти страницы, с какой любовью наши предшественники их восстанавливали, как искусно проведена замена пришедших в негодность частей листа.
Всё внимание протопопа переключилось на мою персону, уже мне, а не отцу Нафанаилу, он стал рассказывать об иконах их храма, крещениях, венчаниях, и ещё много о чём, просто, я уже всего не помню. Потом он расспрашивал меня о храме, в котором я служу, и обо мне самом.
— Отец Александр миссионер нашего благочиния, — вставил мой друг, — и лица старообрядцев мгновенно изменились. Как миссионер!? А почему же ты нам такую ценную книгу привёз? Почему не обличаешь и не убеждаешь нас переходить в единоверчество? Вопросы сыпались градом. Я помню, каким испытующим взглядом смотрел в ту минуту на меня диакон Константин.
На самом деле, они недоумевали. В их понимании миссионер — это тот человек, который по своему положению обязан противостоять влиянию старообрядчества, а не дарить им такие подарки. Действительно, до революции всё так и было, и миссионеров по епархиям назначали чаще всего для этой цели. Но сегодня-то уже всё не так. И я стал объяснять, что нам со старообрядцами никак нельзя враждовать. А воюем мы всё по старой памяти, продолжая видеть друг в друге противников, хотя давно уже стали естественными союзниками.
Общаясь со старообрядцами, я пришёл к выводу, что в отличие от них, мы живём уже иным мировосприятием, а они задержались в прошлом. Наши священники, ещё недавно в большинстве своём, не знающие веры, не видят в старообрядцах врагов, мы не помним времени противостояния с ними, тем более, что в нём было больше политики, а не вероучительных расхождений. Старообрядческое священство, а это всё чаще, потомственное священство, видят в нас только опасных «никониан». Так когда-то учили их деды и прадеды, так по инерции продолжают считать и их потомки.
Старообрядцы, как никто, чувствительны к любым недружественным в их адрес выпадам с нашей стороны, потому, что продолжают их ждать, и им становится неуютно, когда их нет. Ведь, если есть гонения, то известно как нужно на них реагировать. Понятно кто есть враг и отработана система противодействия, а когда нет нападок, то и ответная позиция становится непонятной, а это дезориентирует.
Мы сидели за столом, всё больше говорили отцы Нафанаил и Лаврентий, я только иногда позволял себе вставлять небольшие междометия. Отец диакон не говорил вообще, периодически вставая, для того, чтобы поменять тарелки, или поставить на огонь чайник. Его взгляд всё больше был направлен в стол, или на башмаки. Я понимал, что он молился, и только начальственные распоряжения отца настоятеля отрывали его от этого занятия.
Через несколько месяцев встречаю в метрополии своего друга: — Помнишь, мы у старообрядцев познакомились с диаконом Константином? На днях он принял постриг с именем Сильвестр. У них, вообще, монашество не очень-то распространено, потому, что сопряжено с большим молитвенным правилом и числом поклонов. Поэтому он переживал и долго не мог решиться на постриг, хотя внутренне уже, несомненно, был готов. Он меня, помню, даже, как-то, спрашивал: — Трудно быть монахом? — И что ты ему ответил? — Если действительно вставать на этот путь, то монашество, как и всё остальное в Церкви, это, безусловно, подвиг. А разве добросовестное служение священника не подвиг, а регента, а псаломщика? И, буквально, в эти же дни мы узнали, что собор старообрядцев — поповцев выдвинул новопостриженного священноинока Сильвестра на поставление во епископы своей иерархии.
Вскоре после того, как Сильвестр уже стал епископом, мы с отцом Нафанаилом, будучи проездом в N, заехали к отцу Лаврентию. И только что новопоставленный епископ, точно так же, как в своё время простой диакон Константин, оставаясь чадом своего духовного отца, и исполняя послушание, обслуживал нас за столом, подавая нехитрые закуски и подливая в чашки горячий чай.
В сентябре того же года в Егорьевск привезли мощи самого святого покровителя города, великомученика Георгия Победоносца. Отец Нафанаил предложил мне съездить приложиться к святыне и посмотреть крестный ход, который будут совершать старообрядцы по Егорьевску от своей церкви в наш православный храм, где им разрешено отслужить молебен перед мощами святого. Событие для наших мест значимое, помолиться у мощей, и одновременно посмотреть на старообрядческий крестный ход собрались многие местные краеведы, историки и журналисты.
По дороге в Егорьевск мы с отцом игуменом предварительно заехали к его друзьям в N узнать время начала крестного хода. И здесь я стал очевидцем позабавившего меня зрелища. Все ждали епископа Сильвестра, а он запаздывал, время ехать, а его всё нет. И вдруг из-за переулка появляется велосипедист в кепке с огромной развеваемой ветром на обе стороны бородой. Эх, ну вот, почему в такой момент никогда не бывает под рукой фотоаппарата!?
— Бать, — спрашиваю отца Нафанаила, — а как нам с тобой быть? Пускай мы и не признаём эту иерархию, но всё-таки по их меркам это епископ, и нам, проявляя элементарное уважение, нужно бы взять у него благословение, что делать? Батюшка подумал и сказал: — Знаешь, если меня простая бабушка благословит, то я ей только спасибо скажу. А в этой ситуации давай проявим мудрость и любовь, потому, что любое наше доброе слово и действие в их адрес только подтвердит, что мы им не враги. И время противостояния уже давно закончилось.
Владыке Сильвестру благословлять было в новинку, потому я и получил от него ощутимый тычок по зубам. Про моего товарища сказать ничего не могу.
В Егорьевске, мы с батюшкой прошли в храм помолились перед десницей святого и стали ждать старообрядцев. Те входили во главе с нашими старыми знакомцами епископом Сильвестром и отцом Лаврентием, в сопровождении ещё, как минимум, пяти священников. Но священники ладно, на них я уже насмотрелся, больше всего меня интересовали миряне, было впечатление, что я попал в 17-й век. Бородатые мужчины — большей частью в сапогах и косоворотках. Сейчас так выступают танцоры в народных коллективах, поэтому наверно и смотрелось они немного киношно. Зато женские наряды поразили меня своим целомудрием и торжественностью. И, конечно же, платки, все, как один, белого цвета, повязанные женщинами так, что казалось, будто не хватает только короны — кокошника, для того, чтобы завершить целостное впечатление от их одежд.
Помню, с каким удовольствием я всматривался в эти лица, открытые лица русских людей, как они были красивы, особенно лица пожилых женщин под их белыми платками. Они напомнили мне матушку Фамарь с известного Коринского портрета.
Господи, помилуй, когда же, наконец, настанет время нашего единства? Пускай не литургического, но хотя бы исторического. Когда же мы перестанет подозревать друг друга во взаимных кознях и обижаться друг на друга. Давно пора поспешать, а то так и останемся непримиримыми, а иеговисты да сайентологи, так и будут под шумок нашей вражды, словно волки, утаскивать и резать наших овечек.
А ещё через месяц от отца Нафанаила узнаю, что Сильвестр избран митрополитом всей старообрядческой церкви. В своей речи на поставлении он сказал, что собирается продолжить линию своего предшественника на сближение позиций старообрядчества с православием.
Всё-таки, во время мне тогда кто-то принёс ту старинную книгу. Может, новый митрополит, готовя свою речь, и о ней вспомнил? У Бога случайностей не бывает, и в этом я только уверяюсь, всё больше и больше.
Комментировать