Мой первый учитель
К тому времени, когда я крестился и пришёл в Церковь, отец Павел прослужил в нашем храме уже около 12 лет. Внешне, это был очень фактурный мужчина, могучего телосложения. Большая рыжая борода и такая же коса до середины спины. Человек уже пожилой, старше шестидесяти, но сила в его руках чувствовалась немалая. Батюшку я постоянно видел или служащим, или работающим. Вне богослужений одевался он просто, даже, можно сказать, бедно. Одежда его была не то что бы ветхая, но в таком пиджаке, какой он носил, можно было бы и улицу мести, и дрова в поленницу укладывать. Отец архимандрит мало обращал внимания на свой внешний вид, хотя сан имел высокий. По дореволюционной табели о рангах соответствовал званию генерала. Жил всегда один, хозяйство его вела пожилая монашенка, она же и готовила ему еду.
При церковном доме был кусочек земли, который он исправно обрабатывал. Держал козочек, летом косил траву и сушил для них сено. Я как-то спросил его: «Батюшка, Вы постоянно так тяжело трудитесь, наверно верующие могли бы Вас и сами прокормить»? На что он ответил: «Я крестьянский сын, работать привык, да и нельзя монаху без работы, а то дурные мысли в голову лезть будут».
Я не видел, чтобы он что-то читал, видимо уже сказывался возраст, и зрение подводило. Каково же было моё удивление, когда я узнал, что отец архимандрит был ещё и кандидатом богословия. Ну и дела, спрашиваю: «Батюшка, когда же Вы защитились»? «Так я же из Троицких монахов. Пришёл к преподобному Сергию ещё в начале 50-х. Нас тогда было мало, и все мы учились, нужно было кому-то постигать богословскую премудрость. Ведь всё грамотное священство к тому времени в лагерях, да под пулями палачей полегло. Дореволюционную профессуру почитай всю истребили, но, слава Богу, некоторых из них мы всё же застали. Вот и учились монахи в обязательном порядке. Хотя, скажу тебе, честно, тяжело давалась вся эта премудрость». Отец Павел как-то рассказал мне о теме своей кандидатской. В ней он всё пытался разобраться в трудах одного учёного богослова начала 20 века, носившего двойную дворянскую фамилию. Правда, до конца своих дней батюшка оставался в полной уверенности, что богословов на самом деле было двое, и писали они свои труды наподобие Ильфа и Петрова. Но я с ним по этому вопросу никогда не спорил.
Именно отец Павел впервые предложил мне стать священником. В его устах это прозвучало приблизительно так: «Сашка, вот что я тебе скажу, а становись ка ты, брат, попом. Дело хорошее, нужное». У меня тогда, откровенно сказать, и в мыслях не было стать священником, поэтому я и не решился. Тогда через некоторое время батюшка повёл атаку с другой стороны, он решил меня хитростью «заманить» в священство. «Ты сам подумай, ну чем попы занимаются, а ничем. Ну, послужил ты субботу, воскресенье и свободен на всю оставшуюся неделю. Хочешь, ягоды, иди, собирай, не хочешь — рыбку лови. Он мечтательно зажмуривал глаза, и по его лицу можно было представить, как в этот момент отец архимандрит собирает грибы. «Хотя, понятное дело, москвичи будут мешать, но, они, же только на выходные приезжают, а так все остальные дни твои. Соглашайся, Сашка».
Кстати, отец Павел действительно был страстный рыбак. Помню, как он сам мне рассказывал про рыбалку в Переделкино. Батюшка одно время был служащим священником в храме на даче Патриарха. В то время Первосвятителем был Пимен, он и забрал отца Павла из Лавры. Не знаю, где там этот пруд, может где-то в пределах резиденции, но ловить рыбу, в нём было строго запрещено самим Патриархом. Зная, что наш батюшка любитель рыбной ловли, Святейший особо предупредил его: «Смотри, отец, за послушание: рыбу у меня в пруду не удить, увижу, епитимию наложу». Батюшка боролся-боролся с искушением, но всё-таки не выдержал и смастерил себе маленькую удочку, чтобы в случае необходимости её можно было бы незаметно выпустить из рук. «Сижу на бережку, знаю, что Святейшего не будет, поэтому ужу без опаски, на кукане две хорошеньких рыбки, душа поёт. Вдруг внезапно приезжает Сам. Смотрю, а он уже идёт в мою сторону. Я удочку — в кусты, рыбу только и сообразил что засунуть в рукав рясы. Спешу благословиться, а у меня рукав ходуном ходит, рыба-то живая. Патриарх посмотрел, как у меня ряса скачет, вздохнул, махнул на меня рукой, мол, неисправим, а наказывать не стал».
Отец Павел был очень ругачим человеком. Он мог так виртуозно припечатать бестолкового мирянина, что его фразы становились крылатыми и моментально разлетались по всему городу. И хотя батюшка, на самом деле, был добрейшей души человеком, многие его реально побаивались.
Отец настоятель считал, что напуская на себя строгий вид, только и можно руководить подчиненными. Никогда не забуду такой случай. У нас вторым священником служил тоже монах, отец Нифонт. В один год, договорилось руководство детского дома с отцом настоятелем, что утром на Пасху их детки поучаствуют в крестном ходу. С этой целью согласовали время, когда приведут детей. Батюшка пообещал, а сам видать забыл предупредить отца Нифонта, который служил утреннюю службу. А может отец Нифонт забыл, не помню уже, главное, что дети так на крестный ход так и не попали. Настоятель метал громы и молнии в адрес своего помощника. Он ругался так страшно, что старенький наш отец диакон, ставший свидетелем этой сцены, не устояв, рухнул перед отцами монахами на колени, и со слезами в голосе воскликнул: «Отцы, не забывайте, какой сегодня день! Примиритесь, прошу вас». Отец настоятель от неожиданности замолчал, и отец Нифонт успел вставить: «Кстати, отец Павел, ты не забыл, что я сегодня у тебя в гостях? Во сколько мы уговорились встретиться»? «Да сразу после вечерней службы и приходи. Ты, кстати, красную рыбу обещал засолить. Молодец, что напомнил, а то я чего-то запамятовал». И отцы священники ушли, обсуждая план предстоящего вечера, только один диакон, так и остался, в недоумении, стоять на коленях.
Отец архимандрит всегда с недоверием относился к священникам, которые занимались целительством, и отчиткой. По его словам, если бес не слушает тебя и не покидает несчастного с одного твоего слова, то и не стоит тебе дерзать. «Ты что, святой? Нет? Тогда смотри на свои грехи и борись с ними, и нечего тут концерты устраивать. Самое искусительное во всём этом деле — принять в сердце мысль, что ты чего-то стоишь. А вражья морда всё время только и пытается тебе это внушить. Запомни, нет лучшего лекарства от греха, как только доброе христианское делание, молитва и смирение».
Вспоминаю те годы. Я уже был священником, и к нам в храм пришли два человека — мужчина и женщина, пожилые уже. Вот женщина и спрашивает меня, нам бы такого-то батюшку найти. А вот он как раз-то отчитками и занимался. Я отвечаю, что, мол, ошиблись вы, приехали не туда. «А что же нам делать, мы из далёка»? «А пошлю ка я их, — думаю, — к отцу Павлу», — ведь целый архимандрит, ну что ему стоит почитать над человеком. «Только, чур, не выдавайте ему, что это я вас послал». Объяснил, где его найти. Через полчаса, смотрю, снова идут. Интересуюсь: «Нашли батюшку»? «Нашли. Правда, сам он отчитывать не стал, а сказал, мол, возвращайтесь в храм найдите там отца Александра. Вот отец архимандрит ему записку прислал», — и подают мне бумажку. Открываю и читаю: «Сашка, вот сам его и отчитывай»!
Я уже писал о том, что батюшка жил очень скромно и питался всегда самой, что ни наесть простой пищей. Никогда у него не было разносолов. Любил козье молоко, и жареных карасиков. Одно время он хотел, вроде, на права сдать и купить автомобиль, даже учиться ходил на курсы в ДОСААФ. Но потом заявил, что всё это только «баловство и перевод денег», и не стал покупать машину.
Не смотря на то, что батюшка был очень прост в быту, я слышал, что он был весьма состоятельным человеком. Во многих местах на его имя были куплены дома, в которые он селил знакомых старушек. Говорили, что он скупает старинные иконы и церковные предметы. Это было и не удивительно. К нему приезжало множество его духовных чад, а жили они, чуть ли не по всей стране. Многих он постригал в монашество, особенно из пожилых женщин, а имущество их собиралось, в конце концов, в руках самого отца Павла.
Сказать честно, я не мог понять, если у тебя есть такие средства, то почему ты живёшь так скудно, и всё время в трудах? Какой смысл? А потом, зачем монаху богатства? Даже немного в мыслях и осуждал его. И только уже через годы, после смерти отца Павла, я через ту самую монашенку, что прислуживала у него, узнал его историю.
Оказывается, он, будучи ещё совсем молодым священником, имел разговор с каким-то очень духовным человеком. Вот тот человек и сказал батюшке, что ты, отец Павел, доживёшь до того времени, когда у нас по всей стране начнут строить храмы и восстанавливать монастыри. А для того, чтобы строить, нужны будут средства, и немалые. «Вот тебе и послушание — готовится к восстановлению святынь там, где Господь благословит тебе служить».
И батюшка копил деньги, вкладывая их в недвижимость. Всё-таки крестьянская смекалка помогла ему сохранить их до наших дней, не взирая, ни на реформы, ни на дефолты. А потом, когда Церковь получила свободу, он на свои средства восстановил, это только то, что я знаю, три храма. Сделал очень существенный вклад на восстановление женского монастыря. И ещё я слышал, что один древний мужской монастырь в нашей епархии до сих пор восстанавливается на собранные им копеечки. Можно сказать, «сидел на миллионах», а довольствовался только трудами своих рук, и то, во всём отказывая себе.
Когда батюшка стал сдавать здоровьем, Владыка перевёл его служить в женский монастырь. Получив об этом известие, отец Павел сказал: «Ну, что же, правильно, монах должен умереть в монастыре». Помню, что представление нового настоятеля совпало с последним днём батюшкиной службы. Литургия уже закончилась, а он сам ещё не успел уйти, и на тот момент оставался в храме. И вот представьте себе, объявляют, что грозный отец Павел уже больше не настоятель, он уже не посмотрит на тебя своим «фирменным» страшным взглядом, и не припечатает тебя словом, как это он умел делать. И его бывшие подчинённые, на удивление быстро, освоившись, на перебой бросились выговаривать ему то, что раньше никто бы из них себе не позволил.
Старый лев остался без «клыков», его можно было, и толкнуть и даже безнаказанно укусить. Батюшка стоял, понурив голову, и слушал своих близких, никому ничего не отвечая. Потом подошёл к выходу, сделал земной поклон в сторону алтаря. И прощаясь с дорогим для него местом, поцеловал ступеньки паперти. Больше он никогда не входил в двери этого храма. А уходя, повернулся к своим ругателям, и сказал, так как это мог сказать только он, весомо подняв вверх указательный палец. «Бог-то, Он есть, не забывайтесь, други. И никого, никогда никого не осуждайте».
Знаю точно, что, где-то, через год, батюшка встретился с новым настоятелем и сказал ему: «Я вижу, ты не хищник и стараешься для храма. Слышу о тебе добрые слова. Вот здесь, — он протянул настоятелю свёрток, — деньги на ремонт нашего храма. У меня уже не хватало сил начать его, у тебя они есть».
Он ещё пару лет послужил на новом месте, но сахарный диабет, бич наших монашествующих, привёл его к быстрой потере зрения. Теперь он ходил по улице, высоко подняв голову, и ни с кем не здоровался. Люди думали, что отец Павел возгордился, а он просто никого не узнавал. До последнего дня он старался ещё послужить хоть немного, доказывая, что у него ещё достаточно силёнок.
В те дни я имел наверно, если не самый последний, то один из последних разговоров с ним. Помню, он сказал мне, какой же это тяжёлый крест быть монахом. «Я ведь, за столько лет жизни в миру, ни разу не прикоснулся к женщине».
«Батюшка, — спрашиваю я его, — скажите, вот Вы прожили такую долгую жизнь в Церкви, отдали всего себя служению, вот как понять, что жизнь прожита не зря, не просто так «топтал дворы Господни»»?
«Мало кто приобретает действительно высокие плоды Святого Духа. Вот жизнь прожита, а где плоды? Где то, что многие ищут: чудотворения, прозорливость? Ведь нам, монахом, в особенности, наверно должно иметь их. Не знаю, кто имеет, я не имею.
Вспоминаю себя, когда мне было чуть больше двадцати, с каким чувством после армии я пришёл в Лавру. Как мне хотелось служить Богу, как горело сердце. Много воды утекло с тех пор, но мне кажется, что если у человека, к концу его дней вот это желание служить Христу не угасло, и сердце всё ещё продолжает гореть, как когда-то в двадцать лет, значит, Царство Небесное настигло его. А, если эта встреча состоялась ещё на земле, значит, продолжится и в вечности. Я очень верю в это, друг мой, отец Александр»
Комментировать