Глава одиннадцатая
1
— Вера Сергеевна, мне кажется ваш… э-э… работник… утратил некоторую адекватность… — как-то неуверенно докладывал Астахов.
Вера посмотрела на него с вопросом и потом озвучила:
— Как полагается русскому неудачнику — пьёт?
— Да не то чтобы… Зато закапывает бутылки в сугробы…
— Куда? Бутылки?
— Ну да… С посланиями.
— Кому?
— Трудно сказать. Мы только две отрыли. Потом мои ребята сказали, что один тип за ним тоже бутылки откапывает. Но самое интересное, что Словцов, похоже, об этом знает.
— Что за послания?
— Ну вот, например, вам. «Вера Сергеевна, ждите марсиан. Любящий вас землянин», — прочитал Астахов.
— Что думаешь, Андрей Михайлович, насчет психиатров?
— Да нет… Похоже… Ну вот еще: «Когда моей рукою недостойной Я мог твою святыню оскорбить, Позволь губам моим, двум пилигримам, Мой сладкий грех лобзаньем искупить».
— Что это? Словцовские вирши?
— Никак нет, это, Вера Сергеевна, пришлось специалистов подымать, это Шекспир, слова Ромео.
— И?..
— Полагаю, он, с одной стороны, что-то хочет сказать, с другой — вводит всех в заблуждение. Очень тонкая игра. В такую играют разведчики, которым плотно сели на хвост.
— Шекспир… бутылки… хвост… — задумчиво повторила Вера.
— Володя сказал, что он в детстве закапывал бутылки с письмами, надеясь, что их отроет кто-то в будущем. Бзик такой был у будущего поэта, в фантастику играл. И вот еще что. В соусе…
Вера вскинулась на эти слова.
— Да-да, в том самом соусе к рыбе с вашего стола обнаружена смесь соков, ингредиентов растительного происхождения. Точно смогли установить только один из них. Произрастает в Южной Америке…
— Но они могут туда входить, ведь соус импортный?
— Нет. Мы проверили. В аналогичных упаковках ничего подобного.
— Бред какой-то…
— Да. Каждый из них по отдельности ничего особенного собой не представляет, хотя некоторые схожи по воздействию с наркотиками. Другой вопрос, что дает смесь. Отведать мы как-то не решились. Может, если санкционируете, попробуем на ком-нибудь?
— Андрей Михалыч, мне кажется, я уже видела это воздействие в действии, прости за тавтологию. Что нам делать?
— Ну, если вы не поставили на нем крест, то самое лучшее, это немного подождать. В таких случаях лучше всего любые проблемы решает время.
— А не упустим чего-нибудь? Помнишь, тот случай на охоте? Следователь до сих пор не успокоился.
— Все под контролем. А следователя успокоим. Хотя… — Астахов задумался, — хотя служебное рвение поощряемо и, возможно, стоит его подтолкнуть в нужном направлении…
2
Джордж Истмен сидел напротив телефона, гипнотизируя кнопки набора. Уайт крутил в руках стакан с виски.
— Разве это «скотч»? Где его делают? В Польше? — недоумевал Уайт.
— Скотчем здесь называют клейкую ленту, которая применяется, в том числе, для заклеивания говорливых ртов. А этот напиток они называют «вискарь» или «английский самогон». Лучше скажи мне, Колин: похоже, ситуация с твоим блестящим шпионским детективом выходит у тебя из-под контроля?
Уайт театрально вздохнул, всем своим видом выражая ленивое равнодушие. Глотнул из стакана, поморщился и кашлянул.
— Надо перейти на водку. Или что там Черчилль от Сталина в подарок получил?
— Армянский коньяк. Настоящего ты все равно не купишь. Лучше действительно пей хорошую водку. Ты не ответил на мой вопрос…
— Да нет никаких вопросов, Джордж. Признаюсь тебе, я ожидал другого развития событий, но не произошло ничего, что нарушило бы наши планы. Во всяком случае, фигуры разделены, партия продолжается. Патовой ситуации тоже нет. Я знал, что русские… как это сказать… взбалмошные. Мне еще дед рассказывал. В конце Второй мировой он как-то сидел в компании с русским майором, который после двух стаканов водки рвал на себе мундир: мы костьми ляжем, но добьем фрицев, первыми придем в Берлин. На что мой дед резонно ответил: а мы постараемся вернуться домой.
— Типичный английский подход к делу. Отсидеться на своем острове.
— О! Ты передумал быть англичанином?
— Нет, но мой дед был на той стороне…
— Извини, ничего личного.
— И все же, ты до сих пор считаешь, что я не должен звонить Вере?
— Позвони. Сразу станет ясно, по чьим нотам разыграна пьеса. Тебе не хватает выдержки настоящего джентльмена.
— Боюсь, пока мы тянем, поэт напишет пару проникновенных стихотворений… И… вернет расположение моей, — он подчеркнул последнее слово, — жены.
— Пока в этом доме будет еще одна женщина, вряд ли.
— А эта женщина, напомню тебе, Колин, мать моего сына.
Уайт выпил залпом содержимое стакана и на этот раз не поперхнулся.
— Начинаю привыкать. К этому, — он кивнул на стакан, — привыкнуть можно, но к твоим любовным треугольникам и ромбам — вряд ли. Самое неприятное, Джордж, что нас начали пасти. Я пока не знаю — кто, но мне это очень не нравится. Понятно, что мы и без того в поле зрения ФСБ, но у меня нет никакого желания дразнить ленивого русского медведя.
— Да уж, британскому льву этого делать не стоит, — ерничая, подмигнул Истмен. — Лучше скажи, что значит эта писулька из бутылки? — кивнул он на блокнотный лист на столе.
— Ты же у нас специалист по русской душе? — обиженный за британского льва вскинулся Уайт.
— Прости, дружище, но все-таки, что ты об этом думаешь?
«О, если б плоть столь крепкая моя
Могла расплавиться, Растаять,
Или росою обернуться!
О, если б заповедь Господня
Не запрещала нам самоубийства!
Мне вдруг дела мирские опостыли.
Как утомительны они и как бесцельны!
Как сад заброшенный, поросший сорняками,
Мир, что во власти грубых и вульгарных сил,
Мне стал противен».
Откуда это?
— Джордж, надо знать классику! Обратный перевод был для меня труден, но я сразу распознал «Гамлета».
— И к чему эта чушь в бутылках?
— Это не чушь, Джордж, это Шекспир. В сущности, эта фраза вечна, применима к любому времени, где есть власть. Покуда «мир, что во власти грубых и вульгарных сил».
— И что? Ничего нового!
— Клиент оказался больше жив, чем мертв. И умнее, чем ранее казалось.
— Вот я и думаю. А ты мне все про рокировки… Не пора ли переходить к плану «Б», Колин?
— Я бы повременил. Вера Сергеевна, как я понимаю, тоже не дура, и если после смерти Словцова произойдет воскресение господина Зарайского, ей, воленс-ноленс, придется сопоставить эти события.
— О-О-О! — потерял, наконец, самообладание Истмен. — Какого лешего я затеял эти игры! Для чего выживать, если не можешь жить так, как тебе нравится?!
— А никто не может, — спокойно возразил Уайт, — даже самые могущественные люди. — Он снова налил себе из бутылки, принюхался и смущенно заявил: — А теперь мне кажется — это «Джонни Уокер».
— Господи, Колин, — усмехнулся Истмен, — точно ты не знаешь, сколько виски поставлено в Великобританию из Восточной Европы в обратном порядке! Поди теперь — разберись!
— Да, помнится, я сам толкнул партию такого пойла ортодоксальным шотландцам. А что? Выгодная была сделка. Я наварил на ней даже больше, чем на продаже оружия в Чад и Ирак.
3
Только один раз за эти дни Павел прогулялся в район, где жила Вера. Захотелось сменить вид из окна на вид с улицы. Да и вида из окна, собственно, не было… На улице он был один, тут чаще ездили. Узкие тротуары жались к высоким стенам, а глухие особняки жались друг к другу разномастными заборами, подглядывая на улицу глазками видеокамер. Видимо, Павел был очень похож на зеваку, потому как обогнавший его еще один редкий пешеход обернулся и сказал:
— Чему удивляетесь? «Долина нищих».
Во всем его виде сразу угадывался советский интеллигент, который еще двадцать лет назад на кухонке своей хрущёвки приближал долгожданное время демократии и цитировал коллегам статьи из журнала «Огонёк». А теперь, выжатый этой самой демократией на обочину жизни, пользовался единственной своей привилегией — возможностью выражать свое мнение по любому поводу.
— «Долина нищих»? — переспросил Словцов.
Мужчина сразу обрадовался возможному единомышленнику, торопливо протер линзы поношенных роговых очков, будто хотел внимательнее рассмотреть Павла, и продолжил:
— Да-да… Именно так называют этот район в народе. Вы, наверное, не местный?
— Да таких, — Павел обвел взглядом маленькие крепости, — в каждом городе, а в больших — не по одному, — рассудил Словцов.
— Вот-вот! Думают, что отгородились от жизни, от всех остальных, полагают, что за забором можно спрятаться от общего неблагополучия. Но в один прекрасный день они выглянут на улицу, а она будет абсолютно пуста! Всё! — мужчина сделал многозначительную паузу. — Народ вымер! От алкоголя, от наркотиков, от собственной дебильности!..
— «И тишина… И мертвые с косами стоять…» — с улыбкой вспомнил Павел Крамарова в фильме «Неуловимые мстители».
— Зря смеетесь! — обиделся борец за справедливость.
— Я уже давно не смеюсь, — глубоко вздохнул разочарованный недальновидностью собеседника Словцов. — Но даже если сровнять эту «долину нищих» с землей, то нищих станет больше, а богатых не прибавится. Проверено в тысяча девятьсот семнадцатом.
— Вы не понимаете. У нас не так много бизнесменов, в основном чиновники! Откуда у них такие деньги?
— Чиновники? Значит — лучшие борцы за демократию. Так что вам не стоит переживать. Вы, как я понимаю, радовались, когда Ельцин взгромоздился на броневик, а ГКЧП невнятно бормотало о спасении Родины?
— А вы вели себя по-другому?! — вскинулся мужчина.
— Да. Я уже тогда чувствовал, что все эти митинги — это что-то не то. Столько было фальши. А все эти пляски на костях Сталина напоминали мне пляски на костях империй.
— Так вы сталинист? Сталинист! Из-за таких, как вы, надвигается эра нового тоталитаризма!
— А вы дурак, — равнодушно ответил Словцов, — и дедушка ваш в семнадцатом году Зимний брал, в двадцатом — вырезал казачество, а его дедушка в девятнадцатом веке симпатизировал блудливым декабристам.
Павлу стало неинтересно до боли, он повернулся и отправился обратно, в сторону улицы Мира. Славен город, в котором есть улица Мира! Но вслед ему еще долго неслись разного рода ярлыки и ругательства, словно это Словцов был виноват, что у этого человека нет на этой улице своего особняка. Явно он не настоялся на митингах. Да и не было их в Ханты-Мансийске. Есть такие города, которым митинги противопоказаны, а если и бывают, то только по заданию партии и правительства, как демонстрации в советские времена.
Дома уже после полуночи он застал Егорыча. Тот сидел на стуле и с явным интересом изучал этикетки бутылок пустых, початых и полных.
— Восполнял пробелы вкуса, — пояснил Павел разнообразие тары.
— И заливал горе, — дополнил Егорыч.
— Ты не Егорыч, ты Горыныч!
— Да бросьте вы, Штирлиц! Лучше скажи, на чем прокололся.
— Ты будешь смеяться, но я скажу банальную киношную фразу: меня подставили.
— И ты-ы-ы?.. — протянул в бороду Егорыч.
— Бес попутал с домработницей. Возможно, несколько раз, но за несколько минут.
— Да ты у нас сексуальный террорист.
— Вот именно — у вас! В средней полосе России я был среднестатистическим мужчиной и среднестатистическим поэтом.
— А со мной выпьешь?
Словцов с сомнением поморщился.
— Как всегда, с хорошим человеком — уже и не хочется, — притворно обиделся Егорыч.
— Не знаю, как Среда, а я чуть не дожил до воскресения после таких возлияний.
— Не настаиваю, — согласился Егорыч, наливая себе «Царской водки».
Но выпить он не успел, потому как подоспела компания. Без стука, но прилично хлопнув дверью, в комнату ввалился Хромов.
— И мне для сугрева, — с порога попросил он, глядя на стакан в руке геолога.
— А ты, пиит, теперь разъясни мне, чего значат твои «эсэмэски»? «Если друг оказался вдруг»? Или вот этот бред (далее он читал с дисплея телефона):
«Удалены от мира на кладбище,
Мы вновь с тобой, негаданный мертвец.
Ты перешел в последнее жилище,
Я всё в пыли, но вижу свой конец.
Там, в синеве, мы встретим наши зори,
Все наши сны продлятся наяву.
Я за тобой, поверь, мой милый, вскоре
За тем же сном в безбрежность уплыву».
— Это не бред, это — Блок, — спокойно пояснил Словцов. — Стихотворение называется «На могиле друга».
— И не лень тебе было все это набивать?
— Надо было хоть чем-то развлечься.
— А я прилетел сюда, чтобы восполнить пробелы в школьной программе по литературе? — ухмыльнулся Хромов, принимая от Егорыча стакан.
— Возможно и для этого, Юрий Максимович. «Душа его от глаз пророка
Со страхом удалилась прочь; И тень его в горах Востока Поныне бродит в темну ночь, И под окном поутру рано Он в сакли просится, стуча, Но внемля громкий стих Корана,
Бежит опять, под сень тумана, Как прежде бегал от меча», — процитировал Павел.
— «Гарун бежал быстрее лани»! — вспомнил школьную программу Хромов неожиданно даже для самого себя. — Лермонтов! Ух, меня наша русичка заставила выучить. А мне понравилось! Мораль сей басни: предательство влечет за собой смерть Иуды… Я прав, учитель? — с наигранным почтением спросил Хромов.
— Абсолютно, — подыграл Словцов. — А тот человечек, который обычно стоит у ресторана «Прага»?
— Он уже там не стоит, в данный момент он лежит в такси у подъезда. Удивительный паренек, смерти не боится, а летать — глаза зажмурил — и рюмку за рюмкой. Мы с ним весь запас коньяка в самолете выпили. Точнее — он. Я теперь очень сильно воздерживаюсь, — он задумчиво посмотрел на бутылку в руках Егорыча, — плесни-ка, дружище, пока доктора не видят. — Быстренько выпил содержимое рюмки, крякнув от удовольствия, и снова воззрился на Словцова: — Так в чем, Паша, суть дела? Тема какая?
— Тема, Юрик, — подыгрывая ему, ответил Павел, — вечная. Любовь. И прежде чем ты захочешь набить мне морду за Веру…
— За веру, царя и Отечество?! За это морду не бьют, Павлик. За это убивают на войне.
— Не ерничай, надо притащить сюда моего тезку и отпустить такси. Потом я все расскажу.
— Мне можно присутствовать? — спросил Егорыч.
— Нужно, — коротко отрезал Павел.
— А в магазин? — поинтересовался Хромов.
— Все уже есть, — кивнул Словцов на батарею емкостей под столом.
— Угу, — удовлетворился тот, — хорошо подготовились. Чувствую, предстоит научно-практическая конференция «за жизнь».
Все вместе они притащили почти безжизненное, что-то лепечущее тело Паши в комнату.
— Нашатырь? — спросил Словцов у Егорыча.
Тот кивнул и полез в аптечку. Порылся в коробке, достал ампулу, вскрыл ее и выплеснул на ватку. По квартире поплыл резкий запах аммиака.
— Вы присутствуете на парапсихологическом эксперименте, — предупредил Словцов, морщась, поднося к носу Паши «благоухающую» вату.
Тот ответно поморщился и открыл глаза.
— Сели? — спросил он.
— Прокурор посадит — сядем, — хохотнул сверху Хромов.
— Паша, ты хоть немного в себе? — Словцов с надеждой рассматривал его мутные глаза. — Хочу проверить твои способности. Ты… Ну, как эти экстрасенсы по телевизору… По фотографии можешь?
— Я не пробовал…
— Посмотри, — Павел достал из кармана свадебную фотографию Зарайских, где, кстати, маячил на заднем плане свидетель Хромов, — на жениха посмотри, этот человек жив?
Пока Паша наводил резкость, пытаясь сосредоточиться, Хромов тоже рассмотрел фотографию.
— Э?! Чё здесь происходит? — с пол-оборота завелся он, сразу напомнив, как выглядели братки 90-х.
— Юра, — почти нежно попросил его Словцов, — не кипятись раньше времени, я же тебя попросил — потерпеть. Потом, если посчитаешь нужным, забьешь «стрелки», на них набьешь морды, а сейчас дай этому чудо-алкоголику вникнуть в суть изображения. Так он жив? — снова вопросил он у Пашки.
— Как Ленин, живее всехживых, — резюмировал осмотр Паша. — Если нальют, можно попробовать поточнее.
— Вы чё, цирк тут устраиваете? — накалялся Хромов.
Егорыч задумчиво молчал, тревожно поглядывая то на Павла, то на Хромова, то на новопротрезвленного экстрасенса. Словцов же наседал:
— Паш, у Юрия Максимовича один только подзатыльник триста килограммов весит, ты уж поясни ему — при чем тут Ленин?
— Как при чем? Ленин умер? Умер! Но он жив? Жив!
— Проще, Паша, проще… Пока Юрий Максимович нас обоих в Мавзолей не отправил.
— Куда уж проще! — окончательно протрезвел Паша. — Этот человек умер, но он жив.
— Как жив? Что за хрень? Ты чё, Словцов, хочешь сказать, что этот бомжара — ясновидящий? — озадачился Хромов.
— Я не бомж, у меня квартира в Москве, комната то бишь! Я бич — бывший интеллигентный человек, — спокойно пояснил Пашка и, повернувшись к Словцову, добавил: — Помнишь, я тебе говорил, что на тебя охотятся? Так вот, этот тип и есть.
— Так, парни, — окончательно зависло сознание Хромова, — мне этой вудистики не надо…
— Юра, — прервал его Словцов, — вот теперь сядем, посидим, выпьем, и я все тебе спокойно расскажу. При этом я рассчитываю на твою помощь, заморачивать тебе мозги — не в моих интересах. Ну, сядь ты!
Хромов, шумно переводя дыхание, сел, следом опустился на стул Егорыч, потом уже Словцов. Он еще раз осмотрелся по сторонам, словно мог что-то забыть. Удовлетворенный осмотром, он начал:
— С чего начать?.. Гм… После того, как мне продырявили плечо, я начал писать роман… 4
— Надо уезжать, Колин, — сказал Джордж Истмен, — я здесь слишком заметен. Слишком. Не хочу потерять из-за какой-нибудь нелепости то, к чему шел восемь долгих лет. Даже здесь, казалось бы, на отшибе, я не чувствую себя спокойно.
Они сидели в номере люкс отеля «Югорская долина». Подойдя к окну, за которым сияла его вечерняя иллюминация, Истмен продолжил:
— Вот, там безбрежные пространства, тайга непролазная, а вокруг тебя все сжимается так, что получается весьма маленький мирок. Все твои психологические игры… Все это… Плохо ты знаешь русский менталитет. Я понял, что делает Словцов. Он за нос нас водит! А я все это время это же самое время терял!
— Успокойся, Джордж, — пытался остановить его Уайт.
— Я уже однажды упокоился и успокоился! Пока мы тут ждем результатов действия амазонских снадобий, Словцов может вернуть себе Веру. Я глуп, Колин! Я беспробудно глуп! Я приехал сюда по глупости! Тоска по родине? Дерьмо! Я ее себе запретил! Я приехал и непреднамеренно убил своего отца! Не надо было мне соваться в эту Россию.
— Возьми себя в руки, Джордж…
— Пора в ноги себя брать! Руки в ноги — и дергать! В родное Соединенное Королевство! Надо было Веру туда выманить. Что — шансов у нас не было? За хорошим контрактом она бы и в Парагвай поехала. — Истмен маятником метался по комнате.
— Джордж, ты сам решил сюда ехать, — заметил Уайт.
— Но ты бы мог это предвидеть?
— Вот я даже сейчас не понимаю — с кем я разговариваю: с английским джентльменом или русским психом?
— Самое главное, что сейчас этот поэтишка может сделать несколько таких шагов, что мне ничего не останется…
— Как ввести план «Б».
— И навсегда потерять Веру. Придумай, Колин, как можно выманить ее куда-нибудь в Европу. Там я еще что-нибудь попытаюсь сделать. А отсюда надо немедленно уезжать.
— Я предлагал тебе снять квартиру. Мы оба говорим по-русски… Мы бы затерялись и в этом небольшом городе. С моим-то опытом. Но ты захотел остаться в роскоши, чтоб тебе с утра подавали овсянку с мюсли и кофе в постель. Чтоб каждый день тренажерный зал и спа-салон! Чтоб машину к подъезду… И ты сделал вид, что вообще не знаешь и знать не хочешь русского языка. Вот тут ты — чуть ли не представитель палаты лордов!
— Да, ты прав, — остыл вдруг Истмен и сел на край кровати. — Что ты думаешь?
— Я думаю, он — не Махатма Ганди, и с его ходом мыслей мы справимся. В одном ты прав, Джордж, нам пора отсюда сматываться. Плохую работу на таком холоде можно делать чужими руками. И мой ход не был ошибкой. Госпожа Зарайская — это настоящая леди, а такие не забывают быстро даже случайных мужских ошибок. Время у нас пока есть. Сюда мы еще вернемся… — Уайт погрузился в задумчивость.
— Когда?
— Когда из-за всемирного потепления затопит Британские острова, — ухмыльнулся Уайт.
— Что он может предпринять?
— Самое банальное — пробить нас по гостиницам, явиться сюда вместе с твоим другом детства…
— Хромов здесь?
— Прилетел сегодня ночью… И тогда тебе очень трудно будет остаться подданным Ее Величества. Ибо Хромов, как твой отец, за сердце не схватится, в обморок не упадет.
— Я знаю, за что он схватится… — Истмен начал нервно покусывать губу. — Слушай, Колин, ты профессиональный разведчик, скажи, неужели у всех этих писателей такой цепкий взгляд? Даже Вера меня не вычислила!
— Есть, Джордж, еще такое понятие — стечение обстоятельств.
— Стечение?
— Ну да, они, как вода из ванной, стекаются в одну воронку. Мы в 1991-м полагали, что русская разведка сдохла. А они увели у нас из-под носа в иракской пустыне приборы со «Стеле». А вспомни бравый марш-бросок десантников в Приштину? Другое дело, что обстоятельства складывались так, что это не стало победой. Видит Бог, займи они круговую оборону, части НАТО даже не сунулись бы в их зону… Но этих десантников предали еще до того, как они родились.
— Причем здесь русские десантники в Приштине или американские в Сомали? — раздраженно спросил Истмен.
— При том, что и мы с тобой прокололись где-то в самом начале. И в этой непредсказуемой стране обстоятельства складываются не потому, что их кто-то разрабатывает, а потому, что так уж происходит. Мы живем по часам на Биг Бене, а русские — по обстоятельствам.
— Да уж… В начале девяностых я был в этом городе. Тогда важно было присосаться к трубе. Сюда даже приличные самолеты не летали. Это был колхоз. Самый настоящий колхоз! И не было ни малейшей надежды, что он станет похож на город, причем на европейский город. А тут — посмотри — осталось только несколько штрихов, и будет Абу-Даби в снежной пустыне.
— У нас есть одно преимущество, Джордж.
— ???
— Русские всегда побеждают, но не умеют пользоваться своими победами.
— Пожалуй, — согласился Истмен. — Надо собираться и уматывать. Я бы не хотел сейчас встретиться с моим лучшим другом Хромовым, думаю, он сейчас меня не поймет. Может, позже. Если его все-таки не придется убирать. Тем более — он никогда не был и не мог бы стать джентльменом. Да, надо уезжать. Если этот поэтишко о чем-то догадывается, то ничего хорошего это нам не сулит.
— Когда в тебе просыпается твой холодный расчет, помогающий тебе зарабатывать миллионы, я тоже чувствую вдохновение, Джордж, — сердечно поделился Уайт. — Хотя иногда даже мне становится страшно, вдруг тебе придет в голову, что и я лишний?
— Ну, Колин, в этом случае, с твоими навыками, ты меня опередишь, — улыбнулся Истмен. — Лучше думай, как нам не проиграть партию вчистую.
— Думаю, я еще оставлю им сюрприз.
— Только не промахнись, как в аэропорту…
— Джордж, ты же знаешь, я давно сам не делал грязной работы… Так, развлекся… В конце концов, это все равно доставило тебе удовольствие. Ну и вторичные цели были достигнуты: ты увидел — с кем и как она приехала в Москву. То есть — моя наблюдательность оказалась точнее, чем мой выстрел.
— Я иногда думаю, Колин, что когда в «Ми-6» не ценят таких людей, как ты, они буквально рубят сук, на котором сидят.
— Спасибо. Но, уверяю, такие, как я, бродят вокруг конторы стаями, готовые сожрать друг друга еще до того, как они сожрут врагов британской короны.
— Ты никогда не говорил мне об этом, — удивился Истмен.
— Если бы я говорил все, что я знаю, сколько бы я стоил?
Собрались быстро. Из гостиницы юркнули в салон неприметного такси и на скрипучей «пятерке» рванули в аэропорт.
Перед тем как скользнуть в ѴІР-зал, Уайт ринулся к телефону. Истмен приостановился, вслушиваясь, как он говорит, искажая голос и речевую манеру. С другой стороны провода слышали простоватого русского старичка с немного хриплым голосом:
— …Да, да, он не просто странный, он подозрительный. Поселился у нашего соседа, чего-то на чердаке прячет. Да откуда мне знать, вы проверьте, я же вам сигнал делаю, а вдруг террорист?! У вас же «вихрь-антитеррор», значит, вихрь должен быть… Я — кто? А зачем? Мало ли что? У вас же телефон доверия? Или недоверия? Ну… Я и говорю… Доверять надо бдительным гражданам! Проверить-то чего стоит? Он, может, просто не в себе, а может и чего! Да, на чердак несколько раз лазил. Не, я не проверял. Боюсь, конечно. А вдруг он заминировал! Полезешь, а там — Аллах акбар! И всему дому — акбар! Кто ж его знает? Да уж, вы проверьте… Если что, я сразу еще позвоню, но вы сильно-то не тяните… До свидания! Ага… До свидания…
4
После рассказа Павла Хромов погрузился в угрюмую задумчивость, машинально крутя в руках бокал, из которого несколько минут назад выпил коньяк. Пашка с тоской смотрел на початую бутылку, но боялся нарушить возникшую тишину, Егорыч смотрел в стол, Словцов — на Юрия Максимовича. Прошло несколько минут, когда Хромов не своим, глухим, сдавленным голосом спросил:
— За что он в меня стрелял?
— За Веру, — тут же включился Павел.
— За Веру… Правоверный… — ругнулся Хромов.
— Выходит, — продолжил Словцов, — и мне по заслугам досталось. Но, полагаю, это не последняя моя пуля.
— С тобой мы квиты, поэт, по одной пуле имеем. Я сейчас умную мысль скажу, ты не удивляйся. Я не только бабло считать умею и конкурентов устранять… — Хромов внимательно посмотрел на Павла. — Вся твоя история невероятна, но чем более невероятна, тем больше похожа на правду. Я на его могиле поклялся отомстить его убийцам. Вера меня и в этом опередила. А выходит, мы с ней оба… Мимо кассы. — Он снова замолчал, оценивая собственное внутреннее состояние, и, определив, сделал вывод: — Так хреново, что даже выпить не хочется…
— А я бы вот… — начал, было, Паша, и Егорыч понимающе плеснул ему в рюмку.
— Только не усердствуй, — предупредил геолог.
— Мы с ним жили в одном дворе, — продолжил Хромов, — и я помогал ему драться за его имя.
— За имя? — переспросил Егорыч.
— Ну да, он терпеть не мог, когда его называли Жориком, и требовал, чтобы звали Георгием. Тех, кто не соглашался или подтрунивал над ним, — мы били. А я в душе все равно его Жориком считал. Жорик — он и на Арбате, и в Африке Жорик. Но он из себя сделал-таки Георгия Михайловича. Пути-дорожки разошлись, когда он поступил в МГИМО, а я еле отмазался от первой ходки, пришлось вместо зоны выбирать казарму. Снова столкнулись, когда начался передел-беспредел собственности. Кто успел — тот и съел. В одной упряжке — столько лет… Его отец — идеальная крыша… Ну и братва своя не лыком шита… Я ему столько раз задницу прикрывал!.. Может, он не русский? Что в нем русского, раз он так поступил?
— Отец у него нормальный русский генерал был, — вставил Словцов.
— Да уж… Михал Иваныч… На таких империи держатся… Ты мне вот что скажи, Павел, ты же мне не просто так «эсэмэски» слал? У тебя план какой-то есть?
— Пока только отдельные мысли. Да и, боюсь, как бы не опередили меня. Самое главное, чего хочет Вера. Вот этого, после всего, что произошло, я не знаю.
— Нет, у меня в башке не укладывается! — то и дело заводился Хромов. — Уж если с чего начинать — у него наследник по Москве без родителей болтается! На это ему наплевать! А ты, Павел, если подумать, два раза ему рога наставил!
— Покойникам, — напомнил Словцов, — рога не наставляют. К тому же второй раз, я полагаю, был инсценирован самим господином… как его там?
— «Мыльная опера», — вставил Егорыч.
Паша тем временем снова потянулся к бутылке и, обрадовавшись, что никто не обратил на это внимания, быстренько наполнил рюмку и выпил.
— Паша, это не эликсир жизни, — попытался урезонить его Егорыч.
— Не переживайте, я не буйный, могу только уснуть, — примирительно ответил Паша.
— Да, — согласился Словцов, — надо выспаться. В любом случае, утро вечера мудренее.
— А я бы сейчас его поискал, — не унимался Хромов.
— А он сидит и ждет? Да и какое теперь у него имя? — высказал сомнение Словцов. — А, главное, для чего искать?
— Репу ему развалить! По-дружески, от всей души! В конце концов и из конца в конец, в этом городе не так много иностранцев. Гостиницы прошерстить…
— Не факт, что администраторы с улыбкой предоставят нужную информацию. Напоминаю, в этом городе милиция и сервис взяток не берут, — сообщил Егорыч.
— Но он вполне может снимать квартиру, — предположил Словцов. Пашка, зевая, добавил свою экстрасенсорную информацию:
— Кто вам сказал, что они будут вас ждать?
— Они? — хором спросили остальные.
— Ну да, во всяком случае, их никак не меньше двух. Плюс те, кого они наняли.
— Сейчас объявлю общую тревогу, — схватился Хромов за мобильник, — братва на стратегических бомбардировщиках сюда прилетит.
— Зачем сюда? — удивился Паша, под сурдинку наливая себе новую дозу. — Надо как раз в сторону НАТО лететь. А это чревато третьей мировой войной.
— Какая третья? — поморщился Словцов. — У нас еще первая не закончилась. Давайте не будем суетиться.
— Все, надо спать! — принял за всех решение Егорыч.
— Да у тебя здесь всего две кушетки, — заметил Хромов.
— Есть еще надувной матрас… Большой…
— Оставаться здесь небезопасно, — из каких-то своих соображений заявил Пашка, — но мне здесь нравится, — он с явным вожделением посмотрел на бутылки со спиртным.
— Павел, ты это, ты все-таки разъясни товарищам — чего ты замутить хочешь?
— Утром, — согласился Павел, который вдруг почувствовал нешуточную усталость.
— Ага, утром, — передразнил Хромов, — мне знаешь, сколько выпить надо, чтобы уснуть?
— Ну, тогда не будем рассусоливать, — поторопил Егорыч, наливая в рюмки коньяк.
— Да, не следует… — поддержал Паша.
5
Утро, возможно, и было мудрее, но явно не тянуло на доброе. К стуку в головах добавился назойливый стук в дверь. Явно кулаком. Словцов согнулся, сев на надувном матрасе, и осмотрелся. Рядом поднялся Егорыч. Московские гости еле подавали признаки жизни на спальных местах первого класса. Хромов пробурчал что-то, не открывая глаз, посылая всех и вся намного дальше общепринятого. Во всяком случае, букв там было значительно больше трех, а место было указано с художественно описанной точностью.
Павел отхлебнул минералки из пластиковой бутылки и передал ее Егорычу с вопросительным взглядом: кому открывать? Егорыч выпил остатки и, кряхтя, побрел в прихожую, продолжая начатую Хромовым тираду.
— Ну кто ж такой настырный? — задавал он вопрос замку, который не открылся с первого раза. На пороге стояли два милиционера: «старлей» и сержант.
— Есть хозяин? — спросил старлей.
— Я, — признался Егорыч.
— Храните на чердаке свои вещи?
— Нет, туда соседи старый хлам складывают. А я здесь живу не так уж часто, больше на буровых
— У вас кто-нибудь жил в последние дни из ваших знакомых?
— Я жил, — подал вдруг голос Пашка.
Словцов и проснувшийся Хромов посмотрели на него с удивлением, на что он моргнул обоими подпухшими глазами: мол, так надо.
— А ваши вещи на чердаке есть? — спросил старлей, без разрешения войдя в комнату.
— Э-э-э… — будто вспоминая, потянул Пашка, — бутылки с записками.
— С записками?
— Нуда.
— С какими записками? — прищурился милиционер.
— Ну… стихи там разные. Блок, Шекспир, Заболоцкий… Слыхали о таких? Читать-то, конечно, не читали, но, полагаю, слышали.
— Читал, на чердаке, — ухмыльнулся «старлей». — И к чему вам это?
— Хобби… Нравится мне так. А что, запрещено?
— Нет… А еще ваши вещи там есть?
— Если я скажу, что нет, вы поверите? — Пашка уже подошел к столу, плеснув себе в рюмку остатки коньяка и стремительно выпил.
— Злоупотребляете? — спросил сержант, который все это время молчал.
— Добро употребляю, — ответил, отдышавшись, Пашка.
— А в чем дело-то? — включился Хромов.
— Вы — кто? — вопросом на вопрос ответил «старлей». — Документы давайте посмотрим.
— У вас что — ордер? — спросил Егорыч.
— Хуже, документы давайте. И без резких движений, — предупредил сержант.
— Твою мать… — выругался Егорыч, доставая паспорт из куртки, которая висела в прихожей. Вслед за ним паспорта стали извлекать остальные.
— Они вам кто? — спросил сталей Егорыча, изучая документы.
— Друзья.
— Где трудитесь, Павел Сергеевич? — спросил Словцова «старлей».
— Советник президента «Траст-Холдинга», — спокойно ответил Словцов.
— А регистрация?
— Документы оформляют…
— Вы? Из Москвы? — глянул исподлобья на сурового Хромова милиционер.
— Из нее… Тема какая, лепи давай, чё тянуть?
— Когда прибыли?
— Вчера.
— Билет есть?
— Есть.
— Да вы успокойтесь, Юрий Максимович, никто же вам руки не заламывает.
— Ага, у кого свои лишние — пусть попробует.
Старлей оставил его наглость без внимания и перешел к Пашке.
— Павел Леонидович. Ага. И давно здесь живете? Работаете?
— Инвалид умственного труда, живу несколько дней, работать мне вредно, — отрапортовал Пашка.
— Бутылки, значит, ваши?
— М-да, я вот очень люблю полные, — Пашка скрутил с очередной пробку, вновь себе наливая, — а пустые ненавижу, потому заполняю ихдуховным опытом человечества.
— А как насчет снайперских винтовок? — осторожно спросил «старлей».
— Никак. У меня на службе был другой профиль. Нейролептонное оружие. Знакомо вам?
— Так или иначе, вам придется проехать с нами. И остальным тоже, до выяснения.
Егорыч тут же стал дозваниваться до кого-то по сотовому. Пашка же скептически посмотрел на милиционеров и снова себе налил.
— Вам часто приходилось арестовывать кавалеров ордена Ленина? — спросил он.
— Чего? — не понял сержант.
— Шутите? — усмехнулся «старлей».
— Отчего же, — Пашка достал из внутреннего кармана потертого пиджака маленькую красную книжечку. Хромов, увидев ее, присвистнул. Словцов поменялся в лице. Старлей, изучив содержимое, спокойно заметил:
— Это ничего пока не меняет.
— А это? — Егорыч протянул ему мобильный.
— Кто там? — спросил «старлей».
— Узнаете.
— Старший лейтенант Бусыгин. Слушаю… — Он тут же стал заметно напряженней. — Да, я понял, но есть серьезные обстоятельства. Товарищ полковник, я все понимаю… был сигнал. Там… Да… На чердаке обнаружено огнестрельное оружие — снайперская винтовка. Это не шутки. Надо все проверить. Да, насчет Василия Егоровича понял. Понял, товарищ полковник. Хорошо, доложу.
Отключив трубку, «старлей» протянул ее Егорычу, окинул оценивающим взглядом всю компанию.
— Вам, — сказал он Пашке, — все равно придется проехать с нами. Надеюсь, ненадолго. А вы, Василий Егорович, как думаете, кто из соседей испытывает к вам неприязнь?
— Таких нет, это точно, — твердо заявил Егорыч.
— Тем не менее… Подумайте.
— Тут и думать нечего.
— Н-ну… ладно. Агафонушкин, изъятый ствол где? — обратился он к сержанту.
— В прихожей.
— Бери все. И бутылки тоже. В машину. Хромов остановил его на выходе из комнаты.
— Слышь, ты этого парня не обижай, — кивнул он на Пашку. — Да, и ему через каждые полчаса надо пятьдесят грамм. Это как обезболивающее. Понимаешь?
— Н-ну…
— Гну. Пусть он возьмет с собой вон ту бутылку коньяка. А вот еще деньги, если ему что-то понадобится. — Хромов достал из бумажника пятитысячную купюру так, как достают червонец. — Будь так добр, — притворно нежно попросил он, — купи ему все, что он попросит. Я в долгу не останусь.
— Да ладно, — смутился «старлей», принимая деньги, — разберемся во всем. Там уже следователь ждет. Толковый.
— Ерышов поди? — предположил Словцов.
— Точно, — подтвердил сержант, — знакомый?
— Да друг почти…
Когда милиционеры вышли, Егорыч задумчиво спросил:
— Что это было? Вот тебе и утро вечера мудренее… Хромов со знанием дела ответил:
— Подстава… Ствол — это не хухры-мухры… Откуда он здесь взялся?
— Да ствол на чердаке можно и дедушке Мазаю приписать! — возразил Егорыч.
— Можно, если только он не стрелял в кого-нибудь из нас, — предположил Словцов.
— Здесь, короче, тереться небезопасно, — Хромов явно нервничал, — чем мы ответим? Что ты, в конце концов, придумал, Павел?
— Ничего нового, все уже давно придумано до нас. Ответим любовью…
— Че-ем? — изумился Хромов.
Комментировать