Далеко заплыл
Когда еще был жив отец, то вечерами они с мамой начинали считать пьяниц мужиков и баб в нашем селе. Всего было тысяча семьсот человек, спившихся мужиков — сорок девять, женщин — пятьдесят.
— Пропадает народ. Вот за что мужики царскую власть раньше любили. Была церковь, поп маленько страху на баб нагонял, урядник, чуть что, — приструнит. Мужику баба в субботу сама кнут перед баней подавала, чтобы если мужик зло на нее имел, то кнутом по спине вытянул, и мир бы в семье был. Мужика царская власть уважала. А что сейчас? В селе пять милиционеров не справляются. Советы дали власть бабам над мужиками, вот все и спились. Кто сейчас пятнадцать суток не сидел? Это по пальцам можно пересчитать. Указ на пятнадцать суток сажать в декабре вышел, так, кто отсидел, тех «декабристами» зовут.
Правда, недавно рассказали, как один мужик бабу свою проучил. Она его помногу раз сажала, работящий такой мужичонка был, заботливый, а жена капризная, скандальная, одним словом, «хабалка». Как-то за обедом «расхабалилась» и заявляет:
— Хошь, сейчас сдам в милицию тебя ни за что ни про что?
Мужик прямо обалдел от такой наглости:
— Ну да! Советская власть вам, бабам, хорошую услугу оказала, иди, — говорит, — делай свое поганое дело, куражься.
Ну, баба к телефону, и через двадцать минут, из окна видать, машина показалась. Так кто их, что случись, дозовется, а тут знакомый бесплатный работник, они с радостью за ним едут. Можа, забор какой подлатать, он же плотник отменный.
Она их на крыльцо, как дорогих гостечков, пошла встречать, а мужик, не будь дурак, взял тарелку с супом, на голову себе надел, да так и сидит с тарелкой на голове.
Они приходят. Мать честная! Мужик им и говорит:
— Вот до чего дошло, какую вы ей власть дали, теперь житья нет. Делайте, что хотите! Не пьяный я.
— А ну, — говорят, — сволочь, одевайся. Вы так нам всех мужиков изведете. Собирайся, говорят тебе, с нами поедешь в милицию.
Сидит она там в «ментовке», а мужик милиционеров попросил тайком через дверь поглядеть, что с ней стало. Их там трое, баб-то сидело, обритых. Милиционер выстроил их со швабрами и давай командовать: «По порядку рассчитайсь!»
Вот праздник мужику был: свою бабу видеть в таком подчинении!
Потом жизнь у него «малина» была. После каждой получки: «Не желаете ли, муженек, водочки отведать, грибочков». Неохота ей, значит, опять на пятнадцать суток было.
Утром, после молитв и завтрака, я садился в передней читать книги, привезенные с собой из Питера. Однажды слышу, что в задней комнате кто-то пришел и с матерью разговоры ведет.
— Мань, мы вот с Шурой слышали, что у тебя сыночек с города приехал, можно нам его посмотреть?
— А чего нельзя? Вон он в передней сидит, глядите, — отвечает мать.
Бабули зашли, перекрестились на иконы, сели вдвоем у двери, молчали минут двадцать. Вдруг одна громким голосом проговорила:
— Он у них, наверно, святой будет?! Другая так же громко ответила:
— Конечно! Чай, давно уж Богу молится! Посидели еще минут пятнадцать, посмотрели, не мигая, и, перекрестившись, ушли.
— Шел бы на крыльцо, а то вон соседка к тебе идет. Не домом, а церковью изба стала. Иди скорей, — прогоняла на улицу мать.
— Здравствуйте! Василь Михалыч! Я к Вам в гости со своим горем. Слышали, чай, поди, как мово Вовку непутевого сбило электричкой? — начала беседу соседка.
— Что-то мама говорила. А что случилось? — стал ее участливо расспрашивать.
— Недели за две до истории вижу сон. Век снов не видала, а тут сон, да чудной. Вижу: мой Вовка тонет в озере, а я благим матом ору: «Спасайте!» Людей нигде нет, так я стала Бога звать: «Господи! Спаси его!» А он уж совсем тонет. И слышу невесть откуда голос: «Он уже далеко заплыл!» Так и захлебнулся. Утром-то Вовке рассказываю. Говорит — брехня все, поповщина, сказки. Ты же его помнишь, драчун был. В электричке ребята за ним гнались, он с нее спрыгнул, да прямо на стрелку животом, так и повис на ней. Как теперь за него молиться?
— Если крещёный был, то отпой, сама молись, детям милостыню подавай, в Церковь съезди, причастись, — советовал я.
Комментировать