А мне теперь новую одежду дали
Рождественские каникулы я провел дома с родителями, на родине. Папа был уже плох и никогда не вставал с постели, почти ничего не произносил.
— Сынок, поговори хоть немного с отцом, а то уедешь — не ровен час и умрет. Может, последний раз видитесь, — просила мама.
— Да рад бы, только он что-то все молчит, — отвечал я.
— Ну и что, что молчит, зато ты ему что-нибудь расскажи. Все повеселей ему будет, — убеждала меня мать.
Зимнее солнышко пробивалось сквозь морозные узоры на стеклах окна и переливалось на стенке, возле которой лежал отец. Когда я вошел, он знаком показал, чтобы зажег спичку и держал в своей руке. Когда спичка догорела, он махнул в отчаянии рукой, тем самым показывая, что жизнь его сгорает и скоро угаснет. Было грустно расставаться, чувствовалось, что, может быть, не придется увидеться больше здесь, на земле.
— Папа, если тебе суждено уйти из этой жизни, то можно я спою панихиду, которую будут служить по тебе в Церкви, ведь ты никогда не бывал в ней?
Отец согласно закивал головой.
После того как спел панихиду по нему, наступило более содержательное молчание.
— А когда, папа, ты воскреснешь, то услышишь другое пение — ангельское. Я думаю: это будет Пасха для твоей души. Хочешь, спою тебе пасхальные песнопения?
Он снова одобрительно кивнул головой.
Когда спел пасхальные, радостные, утверждающие гимны воскресшему Христу, то на папином лице забрезжила улыбка.
Накануне известия о кончине отца видел благодатный сон. Умершая бабушка Саня поливала меня маленького теплой водой из большущего ковшика, душа тихо радовалась.
С утра до самого обеда находился в необычно приподнятом настроении. Священник Дмитрий Недильчак вызвал с обеда и сообщил горестное известие. В первый момент просто ему не поверил, но через несколько секунд огромнейшая тяжесть легла на сердце.
Из Ленинграда до Москвы добирался самолетом, смотрел из окошка на покрытую снегом, как белым саваном, мерзлую землю и думал о том, как жаль, что самолет не летит вечно в небе.
Псалтырь по папе читал сам, хотя были и желающие помочь. Братья прилетели попозже и, грустные, долго стояли у гроба.
На поминках ощутил какой-то внутренний непонятный мир. Святитель Игнатий отмечал, что усопший под милостью Господней, если возле его гроба ощущается отрада. Действительно, так, я это испытал у гроба отца. Двоюродные сестры — близняшки Лида и Нина на поминках рассказывали, что в ночь кончины папы обе видели один и тот же сон. Отец был в сияющей, разноцветной рубахе. Сестры спросили:
— Дядя Миша, а отчего ты такой красивый стал?
Он им ответил, ликующий:
— Девчонки! Мне нынче новую одежду дали!
Никто из них, в том числе новопреставленный, никогда не читал Евангелие, где Господь сравнивает райскую жизнь со свадьбой, где дают новую одежду. Как хорошо, что он принял, обрадовался этому дару Господню!
Долго потом просил Господа открыть мне его небесную жизнь, и Бог исполнил просьбу. На сороковой день во сне увидел его в светлой комнате, совсем здоровым и внутренне радостным. От счастья я его поцеловал и спросил:
— Ну, как тебе здесь живется, папа?
Он только немного покашливал от довольства. Потом встал и начал удаляться. Тогда я поинтересовался:
— Ты куда?
— Покормиться, — ответил он.
— А вас же здесь не кормят? — удивился я, имея в виду материальную пищу. Отец обернулся и перекрестился точно так, как я его учил в последний раз, видимо, намекая, что у него теперь новая, духовная работа и новое питание души — духовное.
Маме перед кончиной папы тоже было увещание. Она увидела во сне подругу юности Марию Ивановну, первую жену папы, которая ей сказала:
— Знаешь что, «завражная», отдавай моего Мишу, пожила и довольно.
(Маму звали девушки «завражной», потому что их дом стоял за оврагом). Утром мама, вспоминая сон, спросила папу:
— Миша, а ты меня любил?
На это папа отрицательно замотал головой. Может быть, прежняя жена была первой его любовью, которую он ценил больше всего. Видимо, по этой причине особенно радостно ему было смотреть на дочь Валю, очень похожую на первую его Марию Ивановну. Упокой, Господи, их души в Своем Царстве Любви!
Комментировать