Архиерей и «крокодил»
Медленно, но верно время двигалось к дню подачи документов в Семинарию. Отец Дмитрий помалкивал, и я со страхом стал ожидать развязки своей истории. Хотелось, чтобы отче написал мне рекомендацию к поступлению, как благословил владыка Мелитон.
Как-то опять за чаем речь зашла о владыке Мелитоне.
— Все-таки владыка — великий человек, — задумчиво рассуждал, вспоминая что-то, отец Дмитрий. — Вот сам посуди! В 30-х годах атеисты-коммунисты устраивали показательные диспуты со священнослужителями. Это дело было нешуточное. Если власть «опозоришь» и победишь в диспуте перед всем народом, жди расстрела, в лучшем случае, в худшем — «на комарики» в Соловки угодишь.
— А что такое «на комарики»? — спросил я.
— «На комарики» — пытка такая была. Ставили человека на ночь голого в муравьиную кучу, а к утру, весь распухший от укусов муравьев и мошек, человек в жутких мучениях умирал.
Но это еще не все фантазии творцов «светлого будущего» для своего народа. Один раз перед приездом «великого пролетарского писателя» (они все себя тогда «великими» считали, видимо, знали, что «великое горе» несли русскому народу) хотелось им показать, что все чудесно и прекрасно на «святом ¬острове». Согнали монахов и попов, раздели догола, поставили босыми на снег, дали им в руки шайки банные и веники и говорят изумленным морякам-сидельцам: «Матросики! Попы париться хотят, скорей им баньку стройте!» Чем тебе не мученики севастийские?
Ну так вот. В городе Козлове, где жил владыка Мелитон, тоже эти диспуты устраивали. Здания большого не было, так они народ в вокзал сгоняли для «зрелищного ринга».
Первый диспут шел 10 часов, второй — 8, третий — 4, и все диспуты владыка Мелитон выиграл. Конечно, он знал, что за это ему будет, но пошел. Народ жалел — и пошел. Вот что значит быть священником настоящим.
Через многие скорби и годы лихие пронес веру владыка. Семью вырастил: пятеро детей не шутка в голодные годы поднять. Жену проводил в Вечную жизнь и до сих пор служит народу, а ведь ему девятый десяток идет. Недавно я у него был и вижу, что молитва владыки многое может не только в этой жизни, но помогает и тому, кто уже за гробом.
Рассказывал он по секрету одну историю. «Лег я, — говорит, — перед службой отдохнуть — надо было на Смоленское кладбище служить ехать — и задремал. Во сне вижу, как подъезжаем к храму, подходит ко мне Подгорный и просится поисповедоваться. Конечно, членов правительства не каждый день можно увидеть. Попрошу, говорю, священников этого храма Вам услужить. Посмотрел, вроде и нет никого. Тогда предложил ему у меня поисповедоваться. Проснулся от того, что шофер будит: «Владыка, пора, время вышло». Подъезжаем к храму, а по радио в машине передают: «Подгорный ушел из жизни». Шофер говорит: «Надо же! Здесь его предки покоятся». Упокой, Господи, новопреставленного и молитвами его родителей помилуй его».
Разволновавшись этими рассказами, я напомнил отцу Дмитрию о благословении владыки Мелитона написать рекомендацию, на что батюшка удивленно ответил:
— Кто ж тебя знает, кто ты, — только один Господь. Пиши сам на себя рекомендацию.
Обложившись кипой журналов Московской Патриархии, стал подыскивать что-то подходящее. Нашел речи архимандритов на поставление в архиереи. Думаю: это уже что-то похожее. Надо сочинить наподобие просьбы только, а то там эпитетов много, которых я нигде не встречал. Типа «Ваше Высокопреосвященство», «Высокопреосвящен-нейшие», это же выговорить надо уметь, а потом я же не знаю, кто это такие.
Сочинял долго, не без труда, и наконец отнес отцу Дмитрию.
— Ну, ты посмотри, мать, чего он написал, — расхохотался отче. — Да это же в архиереи речь. Господи, он всю комиссию «завалит» этими речами под стол. От смеха. Дай-ка сюда ручку, я теперь сам напишу. И написал:
«Ф.И.О., крещен в Церкви, со слов матери; как положительный молодой человек, мною рекомендуется для поступления в Семинарию».
— И это все? — удивился я.
А чего же еще? — ответил возмущенно отец Дмитрий. — Пусть товарищи чекисты этим удовлетворятся пока, остальное сами доищут.
Отче рассмеялся.
В Ленинград ехали в забитой до отказа электричке. На освободившиеся места батюшка не садился, даже если было возможно, молчал и о чем-то думал.
В приемной канцелярии указал на черные лаково-пахучие стулья, скомандовал:
— Садись, молись и жди меня.
В открытые двери было видно, как батюшка, жестикулируя, рассказывал не совсем еще пожилой даме какую-то историю, затем позвал меня.
— Вот Вам здесь надо заполнить анкету из своей биографии, — сказала, вежливо улыбаясь, дама. — Как заполните там, в коридоре, так и зайдете вновь к нам.
Из-за двери раздавались несколько приглушенные смешливые голоса, прислушиваясь к которым, заполнял какие-то непонятные для меня бумаги, в которых особенно удручающе звучал вопрос: «Не был ли судим?»
— Интересно, наверное, ни один из сидевших за веру, если бы выжил, не поступил бы в эту Семинарию, тогда на кого же здесь учат? Может, Дима потом все объяснит, — утешал себя.
Когда я занес заполненную анкету, постоянно улыбающаяся женщина испуганно воскликнула:
— Что ж Вы понаписали, графы перепутали!
— Крокодил! — крякнул на меня отче. — Прошу прощения! Французское слово, — пояснил удивленным дамам отец Дмитрий, — он все исправит тут же, в коридоре. Он художник.
Через полчаса мы шли с отцом Дмитрием по кладбищу Александро-¬Невской Лавры.
— Шансы у тебя кое-какие есть, все-таки не часто люди из далекой провинции поступают в Семинарию. А главное, конечно, впереди ждет экзамен. Зайдем к владыке Никодиму на могилку, помянем.
— Скажи, отец Дмитрий! А кто такой Никодим?
— Великий был человек. Когда он умер, даже враги поняли, какая крупная личность ушла из жизни. Он мог последнее с себя снять и отдать, а как любил студентов, молодежь! Это тебе не передать. Всех знал поименно. Когда после шестого инфаркта скончался, его двадцать тысяч народу пришло хоронить. Вот так его любили люди! — голос отца Дмитрия задрожал. — Да что говорить, все ведь не скажешь.
Помолчав минуты две, как бы ободряя себя, продолжил:
— Знаешь, как он людей удивлял, это я тебе сейчас расскажу. Борода у него крупная, осанистый, роста среднего, плотный такой. Гуляет как-то после обеда в садике перед Семинарией без всяких регалий, в одном подрясничке, дышит свежим воздухом. Вдруг подходит делегация, человек двадцать.
Спрашивают:
— Где тут главный поп живет — Никодим?
Владыко и отвечает:
— Я его очень хорошо знаю, а что вы хотели? Я его секретарь.
— О! — говорят. — Это даже еще лучше! Как к нему на прием попасть? Мы на конференцию по атеизму из разных провинций приехали, работа у нас трудноразъяснительная. Вы не могли бы нам помочь, все-таки, когда непосредственно видишь человека в рясе, есть что потом из впечатлений рассказать студентам. Так достоверней и живей получаются лекции.
— Я его завтрашний распорядок знаю. С утра до 12 он свободен и может вас принять, это вам точно ручаюсь. Приходите, будете очень довольны. Я вас сам встречу, а его сегодня предупрежу, — заверил атеистов владыка.
Утром, как и условлено было, пришли гости и «секретаря» улыбающегося встречают.
— Вас владыка велел всех покормить, как издалека приехавших, тем более скоро обед, а к чаю он обязательно выйдет, не стесняйтесь, гости дорогие, — уговаривал учтивый «секретарь».
Увидев роскошный стол, гости немного были шокированы, но под шутки и любезности «секретаря» отлично пообедали.
— А где же владыка? — спросили они.
— Сейчас я напомню о его обещании, — сказал «секретарь» и зашел в соседнюю комнату. Надев все свои регалии, владыка вышел к посетителям.
— Такой владыка вас устроит? — спросил он обомлевших во второй раз гостей.
Разговоров откровенных между ними много было. Ушли какие-то примиренные и притихшие. «Вот Вы какой, Никодим! — шутили в коридоре, прощаясь. — Дипломат!»
Комментировать