Константин Георгиевич Паустовский
Особую судьбу выбрал себе Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968). Судьбу поучительную: уход, бегство от реальности — в природу, в измышленный мир, наполненный сентиментальными медитациями. Его взгляд был направлен на всё доброе и прекрасное, но поскольку в действительности всего этого обнаруживалась нехватка, писатель дополнял её плодами собственного воображения, порою и вовсе переиначивая мир творческим усилием.
Можно утверждать, что творчество писателей, подобных Паустовскому, направлено на совершенствование нашего поэтического видения мира. В сущности, красота не существует для человека сама по себе, но создаётся-осознаётся им в процессе эстетического освоения мира. Так, современное представление об идеале и красоте русской природы не существовало вечно, оно возникло сравнительно недавно — в начале XIX века. Эту красоту открыл и запечатлел для нас Пушкин, а затем — Лермонтов, Тургенев, Фет, Левитан… и многие художники-творцы. Она создаётся и совершенствуется и по сей день — и нет предела этому совершенствованию. Паустовский — один из таких творцов.
Но своеобразие его творчества в том, что он не просто высвобождал эстетическое восприятие мира, но пытался пересоздать в воображении сам этот мир, человека. При этом он погружается не в ирреальное существование, как обэриуты, например, а в достоверное до мельчайших подробностей. Многие произведения писателя представляются документально точными, хотя на самом деле они часто порождены вольной фантазией художника. Паустовский опровергает реальность вымыслом. Его измышления рождались из жажды совершенства, которого ему не хватало в жизни и которого он стремился достичь наперекор заурядной достоверности, наделяя свой художественный мир самыми правдоподобными приметами, настолько убедительными, что многие читатели бывали поражены, не обнаружив в действительности созданных им людей, событий, пейзажей. И сами персонажи очерков писателя порою удивлялись тем фактам (отнюдь недурным, нет), которые они узнавали о себе, читая Паустовского.
И напротив: многих подлинных из примет времени даже в документальных очерках Паустовского — не отыскать. Вот конец 30-х годов, время, покрытое для многих ужасом сталинских жестокостей. Чем занят Паустовский? Он ловит рыбу в Мещерском краю и с упоением повествует об идиллии пребывания среди гармоничной природы и в окружении почти идеальных людей. Так он видел мир? Так он хотел его видеть. Страшна была жизнь, в которой он вынужден был осуществлять своё бытие, — и он изменял её очертания.
Паустовский — мистификатор, один из крупнейших в мировой литературе. Его автобиографическая эпопея во многом повествует об измышленной реальности.
В какой-то момент многие художники, создававшие подобное иллюзорное пространство, начинали постигать как трагедию свой уход в него, какой бы убедительной по форме ни казалась иллюзия. Вот что писал Паустовский:
«Я растратил свой талант на бесплодных выдумках, пытался втиснуть их в жизнь, но из этого ничего не получилось, кроме мучений и обмана. Этим я оттолкнул от себя прекрасных людей, которые могли бы дать мне много счастья.
Сознание вины перед другими легло на меня своей страшной тяжестью.
На примере моей жизни можно проверить тот простой закон, что выходить из границ реального опасно и нелепо. Если бы можно было, я назвал бы свою книгу “Предостережение”. Предостережением для всех, кто живёт в своём вымышленном мире и не считается с суровой действительностью.
<…> И, может быть, случится маленькое чудо, крупицы добра и правды перетянут, и можно будет сказать: простим ему, потому что не он один не мог справиться с жизнью, не он один не ведал, что говорит».
Поразительное признание. Не нужно упускать только, что эти строки (они предназначались как будто для последней страницы автобиографической «Повести о жизни» — их публикация, уже после смерти писателя, так и называлась: «Последняя страница») были написаны в 1945 году. Значит, двадцать три года жил писатель под знаком этого своего постижения. И ни от чего не отрёкся… Вот проблема, которая стоит того, чтобы всерьёз задуматься над нею…
Это проблема религиозная по сути своей. Творческий Божий дар человек нередко употребляет на то, чтобы противиться Замыслу о себе. Он прячется от скорбей мира, он как самосущий творец создаёт воображаемое бытие, погружаясь в него и увлекая за собою тех, с кем довелось ему встретиться в яви и в творчестве. Но укрываясь от скорбей дольних, не закрывает ли себе человек путь в Горние селения (Деян. 14:22)? Паустовский, несомненно, не избегнул размышлений о Горнем, хотя его религиозная жизнь осталась укрытою от нас наглухо. Только намёки порою как бы приоткрывают плотную завесу:
«Мне хочется хотя бы маленькой, но светлой памяти о себе. Такой же слабой, как мимолётная улыбка.
Улыбнитесь мне напоследок. Я приму эту улыбку как величайший и незаслуженный дар и унесу её с собой в тот непонятный мир, где нет “ни болезней, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная”».
Значит, не чужды были ему церковные молитвы и песнопения. Не откажем же человеку в его просьбе…
Комментировать