Оглавление
Глава 17
Неделю спустя Дориан сидел в оранжерее поместья Селби-Роял и разговаривал с милой герцогиней Монмаут, которая приехала к нему вместе со своим худощавым шестидесятилетним мужем. Как раз было время пить чай, поэтому мягкий свет большой лампы сверкал на фарфоре и серебре изысканного сервиза. За столом степенно хозяйничала герцогиня. Ее изящные ручки кружили между чашками, а на полных красных губах застыла улыбка – Дориан шептал ей что-то веселое. Лорд Генри полулежал в обитом шелком кресле и наблюдал за ними. Леди Нарборо сидела на диване персикового цвета и делала вид, что слушает герцога, который рассказывал о редком жуке, которого ему удалось добавить в свою коллекцию. Трое юношей в смокингах угощали дам пирожными. На данный момент в доме было двенадцать гостей, и еще несколько должны были прибыть на следующий день.
– О чем вы там говорите? – спросил лорд Генри, потянувшись к столу, чтобы поставить чашку. – Скажите, Глэдис, Дориан уже рассказывал вам о моем намерении все окрестить по-новому? Это такая замечательная идея.
– Но я не хочу, чтобы меня заново окрестили, Гарри, – ответила герцогиня, осеняя его взглядом своих волшебных глаз. – Мне вполне нравится мое собственное имя, как и мистеру Грею – его. По крайней мере, я так думаю.
– Дорогая Глэдис, я ни за что на свете не стал бы менять ваши совершенные имена. Собственно, говоря, я думал о цветах. Я вчера срезал орхидею для бутоньерки. Она была прекрасна, как семь смертных грехов. Мне хватило глупости, чтобы спросить садовника, как она называется. Он ответил, что это замечательный сорт «Робинзониана» или какой-то ужас вроде этого. К большому сожалению, мы потеряли способность давать вещам прекрасные имена. Имена – это главное. Я никогда не выступаю против поступков. Я выступаю против слов. Именно поэтому мне противен грубый реализм в литературе. Мужчину, который называет лопату лопатой, нужно заставить этой лопатой работать. Только на это он и способен.
– А как же нам тогда называть вас, Гарри? – спросила она.
– Его будут звать Принц Парадокс, – сказал Дориан.
– Да, это действительно о нем! – воскликнула герцогиня.
– Ни в коем случае, – засмеялся лорд Генри, удобнее устраиваясь в кресле. – Как только к кому-то пристает ярлык, от него уже нет спасения. Я отрекаюсь от титула.
– Король не имеет права отречься от титула, – сказали красивые губки.
– Так вы хотите, чтобы я стал защитником престола?
– Именно так.
– Я открываю людям истины будущего.
– Я предпочитаю недостатки настоящего.
– Вы оставляете меня без оружия, – сказал лорд Генри, которому уже передалось веселье герцогини.
– Я отобрала щит, Гарри, но копье все еще с вами.
– Я никогда не берусь за оружие в борьбе с красотой, – сказал он, взмахнув рукой.
– Зря, Гарри, поверьте. Вы слишком высоко цените красоту.
– Как вы можете такое обо мне говорить? Я действительно считаю, что лучше быть красивым, чем хорошим. Но в то же время вы не найдете человека, более охотно признающего, что лучше быть хорошим, чем безобразным.
– Так получается, что уродство – один из смертных грехов? – поинтересовалась герцогиня. – Вы только что сравнивали с ними орхидею.
– Уродство – это одна из семи смертных добродетелей, Глэдис. И вам, как настоящей тори, не стоит пренебрегать ими. Пиво, Библия и семь смертных добродетелей сделали Англию такой, какая она есть.
– Вы так не любите свою страну? – поинтересовалась герцогиня.
– Я в ней живу.
– Чтобы можно было еще яростнее критиковать ее?
– А вы хотели бы, чтобы я согласился с европейцами? – ответил он.
– А что говорят европейцы?
– Что Тартюф переехал в Англию и начал здесь торговать.
– Это ваше выражение, Гарри?
– Дарю его вам.
– Я не смогу его использовать. Слишком уж оно правдиво.
– Не стоит бояться. Наши соотечественники никогда не узнают себя в чужих словах.
– Они благоразумные.
– Скорее, хитрые. Они компенсируют собственную тупость богатством, а собственные грехи – лицемерием.
– Однако нам принадлежит много выдающихся достижений прошлого.
– Нам их навязали, Глэдис.
– А мы с честью несли это бремя.
– Пока не пришли к фондовой бирже.
Она покачала головой.
– Я верю в нашу нацию.
– Она выживает только благодаря упорству и настойчивости.
– Благодаря им же она и развивается.
– Меня больше привлекает упадок.
– А как же искусство? – спросила она.
– Оно представляет собой болезнь.
– А любовь?
– Иллюзия.
– Религия?
– Модный заменитель веры.
– Вы ужасный скептик.
– Ни в коем случае! Скептицизм дает дорогу вере.
– Кто же вы тогда?
– Определить – значит ограничить.
– Дайте мне хоть какую-то нить.
– Нити обрываются, и вы рискуете заблудиться в лабиринте.
– Вы запутали меня. Давайте сменим тему разговора.
– Например, поговорим о любезном хозяине этого поместья. Много лет назад его назвали Прекрасным Принцем.
– Не напоминай мне об этом! – воскликнул Дориан Грей.
– Хозяин сегодня просто невыносим, – сказала герцогиня, краснея. – Мне кажется, он считает, что Монмаут женился на мне из чисто научного интереса, видя во мне красивый вид бабочки.
– Что ж, надеюсь, он не тычет в вас иглы, – пошутил Дориан.
– О нет, мистер Грей, этим занимается моя служанка, когда сердится на меня.
– А за что же она сердится на вас, герцогиня?
– За самые обыденные вещи, мистер Грей, поверьте. Чаще всего это случается, когда я захожу в комнату без десяти девять и говорю, что должна быть одета в половине девятого.
– Как невежливо с ее стороны! Следовало бы выгнать ее за такое.
– Не могу, мистер Грей. Она придумывает мне шляпки. Помните ту, что была на мне на приеме у леди Хилстон? Вижу, что нет, но вы достаточно вежливы, чтобы сделать вид, будто помните. Так вот, она сделала ее просто из ничего. Все хорошие шляпки сделаны из ничего.
– Как и хорошие репутации, Глэдис, – вмешался в разговор лорд Генри. – Стоит только сделать что-то стоящее, как у тебя сразу же появляются враги. Чтобы быть популярным, нужно быть посредственностью.
– Но с женщинами это правило не срабатывает, – отметила герцогиня, покачав головой. – А женщины управляют миром. Поверьте, мы терпеть не можем посредственных мужчин. Мы, женщины, как однажды кто-то сказал, влюбляемся ушами, а мужчины влюбляются глазами, если вы вообще когда-то влюбляетесь.
– По-моему, мы только это и делаем, – сказал Дориан.
– Значит, вы никого не любите по-настоящему, – ответила герцогиня с притворным сожалением в голосе.
– Дорогая Глэдис! – воскликнул лорд Генри. – Как вы можете говорить так? Любовь живет благодаря повторам, и только эти повторы превращают простую жажду в искусство. К тому же каждая влюбленность – это единственная влюбленность в жизни. Меняется только объект, но страсть все та же. Она только усиливается со временем. Мы можем пережить только один выдающийся момент в жизни, а тайна жизни заключается в том, чтобы переживать его как можно чаще.
– Даже если это причиняет боль, Гарри? – спросила герцогиня после короткой паузы.
– Особенно если это причиняет боль, – ответил лорд Генри.
Герцогиня повернулась и посмотрела на Дориана Грея. В ее глазах читался интерес.
– Что вы думаете по этому поводу, мистер Грей? – спросила она.
Мгновение Дориан колебался. Затем он откинул голову назад и засмеялся.
– Я всегда соглашаюсь с Гарри, герцогиня.
– Даже когда он не прав?
– Гарри никогда не ошибается, герцогиня.
– Его взгляды дарят вам счастье?
– Я никогда не искал счастья. Кому оно может быть нужно? Я искал удовольствий.
– И находили, мистер Грей?
– Часто. Даже слишком часто.
– А я ищу покоя, – вздохнула герцогиня. – И если я не пойду сейчас переодеваться, то сегодня его точно не найду.
– Позвольте мне выбрать для вас орхидеи, герцогиня, – сказал Дориан, вскочив на ноги и направившись в оранжерею.
– Вы открыто флиртует с ним, Глэдис, – обратился к своей кузине лорд Генри. – Будьте осторожны! Он слишком привлекателен.
– А иначе не было бы никакого смысла бороться.
– Значит грек против грека?
– Я на стороне троянцев. Они сражались за женщину.
– И потерпели поражение.
– Есть вещи, страшнее плена, – ответила герцогиня.
– Вы скачете, отпустив вожжи.
– Именно в этом смысл жизни.
– Я запишу это в свой дневник.
– Что?
– Что ребенок, когда обожжется, снова тянется к огню.
– Я никогда и близко не была у огня. Он не коснулся моих крылышек.
– Все равно они вам служат для чего угодно, но только не для полета.
– Смелость перешла от мужчин к женщинам. Это для нас новый вызов в жизни.
– У вас есть соперница.
– Кто?
– Леди Нарборо, – с улыбкой прошептал он. – Она просто в восторге от него.
– Не пугайте меня так. Интерес к старине губителен для нас, романтиков.
– Ха! Романтиков! Да ведь женщины пользуются всеми возможными научными средствами.
– Нас этому учили мужчины.
– Но они не смогли изучить вас.
– А как бы вы описали наш пол?
– Как сфинкса без загадок.
Она с улыбкой посмотрела на него.
– Что-то долго нет мистера Грея, – сказала она. – Пойдемте поможем ему. Я еще даже не сказала ему, какого цвета платье надену.
– Вам придется надеть платье под цвет его орхидей, Глэдис.
– Это стало бы преждевременной капитуляцией.
– Романтика в искусстве возникает в момент кульминации.
– Я должна иметь пути для отступления.
– Как парфяне?
– Парфяне убежали в пустыню. У меня же нет такой возможности.
– У женщин не всегда есть выбор, – ответил лорд Генри, но не успел он закончить предложение, как в дальнем конце оранжереи раздался сдавленный стон, и они сразу же услышали, как упало что-то тяжелое.
Все вскочили на ноги. Герцогиня оцепенела от ужаса. А очень испуганный лорд Генри поспешил в дальний конец оранжереи, где нашел Дориана Грея, который лежал лицом вниз без сознания.
Его сразу же перенесли в гостиную и положили на диван. Через несколько минут он пришел в себя и растерянно оглянулся вокруг.
– Что произошло? – спросил он. – А! Вспомнил! Гарри? Я здесь в безопасности?
Он задрожал.
– Дорогой Дориан, – ответил лорд Генри, – ты просто потерял сознание, ничего страшного. Ты, наверное, слишком истощен. Лучше тебе не выходить на обед. Я обо всем позабочусь.
– Нет, я пойду, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Мне нельзя оставаться одному.
Он пошел в свою комнату и переоделся. За обедом он вел себя отчаянно весело, но время от времени его пронизывал ужас, когда он вспоминал смертельно бледное лицо Джеймса Вэйна, которое увидел в окне оранжереи.
Комментировать