Оглавление
Икона
Икону принесли вечером. Утром позвонили, потом в храм пришли. Все уши прожужжали рассказами о древности, красоте и дороговизне этого образа.
Один из коробейников, шмыгая носом, с придыханием, пыхнув мне в лицо вечным перегаром, объяснил:
— На дереве, батя, под золотом. Бог нарисован и дом его рядом, в лесу…
— В раю, что ли, Бог?
— Да в каком раю? В лесу! Сколько стоить будет?
— Да откуда ж я знаю? Может, она ворованная.
— Да старуха моя мне оставила. Померла. Вот те крест! — Продавец попытался изобразить крестное знамение левой рукой. — Так сколько стоить будет? Семнадцатый век, отец, она у нас по наследству передавалась.
— Так уж и семнадцатый?
— Точно. Мне митрофановский поп сказал, что ей триста пятьдесят лет.
Священника из Митрофановки я знаю. В древних иконах он вряд ли разбирается, хотя… отличить старую от современных, написанных в годы хрущевские и брежневские, сможет.
— Ладно, приносите. Посмотрим.
Не прошло и двух часов, как постучали. В полосатой «базарной» сумке, завернутая в ветхое серое полотенце, уместилась большая икона. Судя по размеру, аналойная.
Разворачиваю. И… не могу сдержаться, так и выдохнулось:
— Ух ты, Серафим!
Соединенная с тыльной стороны шпонками, двухчастная, с ковчегом[18] и тонкой позолотой, созданная с соблюдением всех канонов икона преподобного Серафима Саровского была чудо как хороша.
Есть свойство у некоторых образов: они призывают не любоваться их красотой, а молиться. Так и говорят — намоленная икона. Передо мной лежала именно такая. Причем было абсолютно ясно, что храмовая; в торцах доски остались отверстия от креплений для установки в киоте.
— Так откуда икона? — сверля взглядом пришедшее трио продавцов, еще раз вопросил я. — Бабка оставила или из храма уведена?
— Ты что, батя? Обижаешь! Моя икона, — ответствовал самый «интеллигентный» коробейник. — Точно старуха оставила. Наследство. Вот уезжаем в Россию, с собой забирать не хотим, пусть на Родине останется.
Такого пафоса я не ожидал, хотя действительно, если уезжают, то с такой иконой на таможне проблемы обязательно возникнут.
— Так берешь? — требовательно спросил «хозяин». — Гляди, красивая какая. Семнадцатый век!
— Семнадцатый, точно, — подтвердил я, — только вот не век, а год. Именно 1917-й или около того.
— Да ты что! Цену сбить решил? — чуть ли не завопил продавец. — Да нам за нее в Луганске знаешь сколько забашляют? Не семнадцатый! Смотри-ка, какой спец нашелся! Она моей бабке от ее прабабки досталась, а той тоже с древности…
Гневу моего собеседника, казалось, не будет конца. Попытки объяснить, что икона никак не может быть семнадцатого века, так как преподобный вообще-то жил в девятнадцатом, а канонизирован лишь сто лет назад, были безуспешны.
— Так берешь икону? — оборвал возмущающегося поповской несправедливостью напарника его собрат.
— Эта икона храмовая и дорогая, мне посоветоваться надо.
— Дорогая! И я о том же, — поддакнул «хозяин». — Триста лет иконе.
Растолковывать, что иконе преподобного старца лет сто от роду, я больше не стал.
— Сколько хотите?
— Тысячу долларов, — вполголоса выдал продавец и икнул утверждающе.
— Нет, братцы, таких денег у нас нет, да и стоит она вполовину меньше.
Тут я говорил со знанием дела, потому что не так давно приискивал для храма подобный образ, и уровень цен был мне известен.
Спор рисковал затянуться до бесконечности. Дабы не устраивать бесполезных и никому не нужных торгов, я стал заворачивать икону в полотенце, всем своим видом показывая, что брать ее не буду.
— Поезжайте в область, в антикварный магазин и там продавайте.
Коробейники переглянулись.
— Деньги сейчас отдашь?
— Отдам половину, — заявил я. — Остальные через недельку, когда подсоберем на приходе, да и проверю я иконку, вдруг ворованная.
На «ворованная» продавцы никак не отреагировали, но стали требовать полного расчета.
Деньги, конечно, я бы нашел, тем более что мы собирались приобрести икону для храма. Но что-то мешало мне вот так просто забрать преподобного старца. Нужно было время — подумать и помолиться.
Согбенный, опирающийся на клюку батюшка Серафим как-то печально смотрел с лесной опушки, грусть в его взгляде соединялась с тревогой.
— Значит, так, братия, — решил я окончательно, — половину денег я сейчас же отдам, а вторую получите после Вознесения, то есть через пять дней. Устраивает — забираю, нет — везите в антикварный.
Коробейники помялись и согласились.
В ту ночь мне не спалось. Несколько раз я подходил к столику, на котором стояла икона. Старец из своего далека тревожно вглядывался в день сегодняшний и, как мне показалось, чего-то ждал.
Ненапрасны были его ожидания и мое беспокойство. Солнце толком еще не успело взойти, как раздался настойчивый и долгий, «аварийный» звонок в дверь.
На пороге стояла дородная дама, за ней, теряясь на ее фоне, жался один из вчерашних коробейников.
— Отдайте икону сейчас же! Да как вы посмели ее взять за такие гроши?! А еще священник называется!
Я, молча, не выслушивая дальнейшие причитания и обвинения в непорядочности и алчности, вынес икону.
— Возьмите.
Дама немного опешила от моего смирения и, возвращая деньги, сказала только:
— За эту икону я квартиру куплю и еще на машину останется. Семнадцатый век! А он (опускаю прозвучавшие враждебные определения) за такие гроши хотел нас наколоть!
Я закрыл за ней дверь, виновато посмотрел на встревоженных домочадцев и пошел в храм читать акафист преподобному Серафиму.
* * *
Примерно через неделю собрался я ехать на Родину, в Россию. Понадобилось поменять на рынке денежку: гривны на рубли. В будке местного валютчика увидел стоящий в углу образ, прикрытый рогожкой.
— Бать, икона не нужна? — спросил меняла. — Купил вот по случаю. Старец святой какой-то. По-моему, ей лет двести.
Он отбросил рогожку в сторону… на меня так же грустно смотрел преподобный Серафим!
— Да нет ей двухсот, от силы лет сто, — возразил я.
— О! Значит, не ошибся, — обрадовался местный финансист. — С меня за нее триста баксов требовали, а я им больше ста не дал. Так что, возьмешь за сто пятьдесят?
— Да нет, не буду. Ты ее в антикварку свези, толку больше будет, а греха меньше.
— Свезу, — как-то сразу согласился мой собеседник. И мне стало ясно, что обязательно отвезет.
Преподобный отче Серафиме, моли Бога о нас, грешных!
[18] Ковчег — (в иконописи) углубленное среднее поле на лицевой стороне иконы. — Примеч. авт.
Комментировать