Владимир Соколовский
Соколовский Владимир Иванович (1808–1839) – поэт, прозаик. Л.И. Герцен вспоминал о нем: «Соколовский имел от природы большой поэтический талант, но не довольно дико самобытный, чтоб обойтись без развития, и не довольно образованный, чтоб развиться. Милый гуляка, поэт в жизни, он… был очень забавен, любезен, веселый товарищ в веселые минуты, bon viant, любивший покутить – как мы все». Дальнейший жизненный путь самого Герцена, входившего в этот круг московской «золотой молодежи» начала 30-х годов, был предопределен клятвой, которую они дали с Николаем Огаревым на Воробьевых горах. Для них первый арест в июле 1834 года и заведенное дело «О лицах, певших в Москве пасквильные стихи», стало началом их тираноборческой биографии. В 1854 году Герцен опубликует в Лондоне эти стихи как образец революционной сатиры, заканчивавшейся словами о Николае I: «…Манифест читая, // Сжалился Творец – // Дал нам Николая, // Сукин сын, подлец».
На следствии Владимир Соколовский признавался: «Я пел несколько строчек одной глупой песни, давно мною позабытой, вольного против правительства содержания… песню я узнал тотчас по выходе из корпуса в 1825 году, и как с того времени прошло почти десять лет, то я решительно не помню, кто мне ее передал». Авторство «Русского императора…» приписывают то Соколовскому, то Александру Полежаеву, что, конечно, не делает им чести быть авторами подобной «глупой песни», как, впрочем, и реакции на нее императора. Но, скорее всего, она принадлежит не Соколовскому, а Полежаеву, в 1828 году сосланному на Кавказ за подобные же «пасквильные стихи». В 1833 году он вернулся с Кавказа, Соколовский, входивший в его ближайшее окружение, прекрасно осознавал, что значит для Полежаева любое упоминание его имени в новом процессе. Так что Соколовский в своих показаниях, вероятнее всего, спасал его от новой кары…
В 1828 году Александр Полежаев перед разжалованием в солдаты семь месяцев провел в тюрьме, и в его тюремных стихах впервые прозвучали слова о Боге: «Он снова влил // В грудь атеиста // И лжесофиста // Слова любви». Соколовский проведет в камере одиночке полтора года. С ним произойдет то же самое, с той только разницей, что до тюрьмы он никогда не был ни атеистом, ни лжесофистом. Он воспринял тюрьму не как наказание, а как спасение, избавление от всего внешнего, что мешало словам любви к Богу. В 1832 году в Москве отдельным изданием вышла его поэма «Мироздание» с подзаголовком: «Опыт духовного стихотворения»; в основу его первого опыта легла Книга Бытия. В тюрьме он продолжил работу над библейской поэмой «Эсфирь», которая незадолго до ареста была направлена из светской в духовную цензуру, нашедшей в ней «много несогласного с Священною историческою истиною». Соколовский изменил название поэмы, имена героев и вновь представил в светскую цензуру, приступив к осуществлению нового, еще более грандиозного замысла эпической библейской поэмы «Альма».
Владимир Соколовский вышел из Шлиссельбургской одиночки одним из самых известных религиозных поэтов, чему во многом способствовал ореол страдальца, «нашего Сильвио Пеллико», как называли его современники, сравнивая со знаменитым итальянским поэтом, перевод книги которого «Мои темницы» вышел в России как раз в 1836 году. В течение двух последующих лет он переиздаст поэму «Мироздание», выпустит поэму «Хеверь» (измененную «Эсфирь»), вместе с Михаилом Глинкой создаст ораторию на библейские темы («Сегодня я написал финал для оратории Глинки», – сообщит в одном из писем), его стихи появятся в пятом томе пушкинского (последнего прижизненного) номера «Современника» за 1837 год, а в первом посмертном номере «Современника», вместе с молитвами Пушкина и Евгения Гребенки, опубликован фрагмент из его религиозной эпической поэмы «Альма» (сохранились слова В.А. Жуковского о ней: «Вот поэт, который убьет все наши дарования»), его стихи можно встретить и в самых многотиражных журналах того времени – «Библиотеке для чтения» (десять стихотворений), в «Литературных Прибавлениях к «Русскому Инвалиду». «Он в мире посредник земли с небесами», – напишет о нем Николай Вуич.
В Петербурге он не прожил и года, приступив в сентябре 1837 года к своим новым обязанностям редактора «Вологодских губернских ведомостей». Все знали, что это была ссылка. В Вологде он продолжает работать над последней своей религиозной поэмой «Разрушение Вавилона». Отправляет в III Отделение одно прошение за другим о переводе в более благоприятные при его болезни края. К концу 1838 года его просьба была удовлетворена. В апреле 1839 года он прибывает в Ставрополь, но было слишком поздно: ни климат, ни врачи уже не могли спасти его. Последняя прижизненная публикация помечена: «Пятигорск». В Пятигорском военном госпитале он лечился, а умер в Ставропольской больнице общественного призрения.
10 июня 1840 года в Ставрополь, в штаб командующего войсками Кавказской линии генерал-адъютанта П.Х. Граббе, в последний раз прибыл Михаил Лермонтов и провел в городе целую неделю. Вполне возможно, что он посетил могилу такого же опального поэта. В наше время в Пятигорске уже никто не может посетить ни могилы, ни самого снесенного с лица земли Варваринского кладбища с прахом поэта, о котором современник писал: «Он в мире посредник земли с небесами».
Хор небесных сил
Из поэмы «Мироздание»
Светом счастья дыша,
Будто влагой золотою,
Наша чистая душа,
Как фиал, полна Тобою.
В нас красы Твои горят,
В нас любовь к Тебе сияет
И, как теплый аромат,
Упоеньем согревает.
В непостижной бездне сей
Из Тебя, как из светила,
Сеткой радужных лучей
Вдохновенье нас обвило.
Все живет одним Тобой,
Ты один властей не знаешь
И в предвечности святой
Не живешь, а пребываешь.
Благодатно Твой глагол
Все пространство без предела,
Вея жизнию, прошел –
И пучина закипела.
Необъятною волной
Рай пленительно разлился
И, наполненный Тобой,
Осветил и освятился.
И с державной высоты,
Со ступеней на ступени,
В блеске светлой красоты
Низошли святые тени.
С той поры любовь Твоя
Нам как море наслажденья,
И в восторге бытия
Мы поем Тебе хваленья!
* * *
Ты чудесно нам раскрыл
Всемогущество и славу,
И в восторге сонмы сил
Огласят Твою державу.
Арфы златом заблестят
И под нашими перстами
Затрепещут, зазвенят
Гармонически струнами.
Тот увидит мир святой,
Мир любви и упоенья,
Кто младенчески душой
Исполнял Твои веленья.
Бренный туск его очей
Просветлеет, просияет,
И красу Твоих лучей,
Торжествуя, он узнает.
Он Создателя поймет,
Бытие переменяя,
И о счастье запоет,
В нем навеки утопая.
Свят Господь! Егова свят!
Ты возвысил все Собою,
И к Тебе, Творец, горят
Все любовию святою!
* * *
Славен, славен Саваоф!
Дивен Ты в красах созданья
И святой любовью слов,
И могуществом дыханья!
Как таинственно оно
Прах и Дух соединило
И в творение одно
Мир безмерный отразило!
Ты дохнул – и прах восстал,
И, наполненный Тобою,
Непонятно просиял
Он небесной красотою.
Ты в него чудесно влил
Дивный Дух – светильник знанья
Чтоб постиг и оценил
Он Твои благодеянья.
Три начала слиты в нем:
Жизни, чувств и размышленья,
И себя, своим Отцом,
Передаст Он в поколенья.
Исполняя Твой закон,
Свет разрушится веками,
И последний вал времен
Расплеснется над гробами.
Тлен и прах хаос возьмет,
Но безсмертное дыханье
Исполинам перейдет
Чрез могилу мирозданья.
И сольется вновь тогда
Здесь Оно с Твоей красою,
Как с блестящею зарею
Утра светлая звезда!
Эпилог
Ах! Неужель навеки нам
Дорога скрыта к небесам?
Ужель, с томительной боязнью
Входя в таинственность гробов,
И там застонем мы под казнью
Грехопадения отцов?
Ужели все сгубила Ева,
И за могильным рубежом
Ужасный скрежет мы найдем?
Но вот, для нас святое древо
Неразрушимого Креста
Горит звездою примиренья,
И вечно, каплями спасенья,
С него струится кровь Христа!..
О братья! Вместе на колена
Пред Тем, Кто мукою своей
Извлек отечески людей
Навек из тягостного плена!
Затеплим святостью сердца,
Увлажним души мы слезами
И благодарными мольбами
Испросим милость у Отца;
Пусть Дух безсмертный Провиденья
Нам будет кормчий в море бед,
И Небу вновь дадим обет:
Любви, и Веры, и Смиренья!..
<1832>
Ветхий Завет
I
Во Мне затаилась мысль неземная –
И встал Я, как светоч веков.
И первый Мой шаг был твердыня Синая,
А шаг Мой последний – Голгоф.
II
Я дивен, Я мудр, Я вознес Моисея,
Исайю взлелеивал Я;
Я шел исполински и, древнее сея,
Ждал всхода в полях бытия.
III
И древнее дало Мне новые всходы,
И в них одинако зерно, –
И вам Я его завещаю, народы;
Залог возрожденья оно.
1838
Отрывки из «Воспоминаний о 1814 годе»
графу Федору Петровичу Толстому
I
Хор воинов под стенами Парижа
Богу наше величанье,
Богу песни и хвала!
Богом светлы, как венчанье,
Наши смелые дела.
Верны Богу без измены,
Полны силы и тепла,
Рати двигнулись как стены –
И предстеньем смерть легла.
Кроваво-гибельные речи
Заговорил вражды язык;
Заотвечали в поле сечи
Ядро – ядру и штыку – штык.
Тела горами – хоть взбираться,
А кровь потоками – хоть вброд,
А все рвалися в схватки браться…
Но тьму народов – смял народ!
Смял – и в славу, как в стихию,
Он вошел, мольбы творя
Все за матушку-Россию
Да за батюшку-Царя.
И от Бога, как венчанье,
Мир украсил все дела:
Богу наше величанье, Богу песни и хвала!
1839
Исповедь
Одержиша мя болезни смертныя,
и потоци беззакония смятоша мя.
Пс. 17, ст. 5
Житейское море воздвигаемое зря напастей бурею,
ко тихому пристанищу Твоему притек вопию Ти:
возведи от тли живот мой, многомилостиви.
6 песнь. Глас 6 в Октоихе
I
Я слышу зов; могильный глас.
Ко мне смерть руку простирает,
На сердце хладом навевает –
И шепчет мне: пробил твой час!
Пробил!.. Я в немощах, грехах,
В смятенье, страхе, исступленье,
В страдании, самозабвенье,
С молитвой грешной на устах –
Кончаю жизнь! о час ужасный!
Неотразимый, роковой!
Продлись, помедли, о, постой!
Пожди!.. Я помолюсь, несчастный!
О Ангел смерти!.. Трепет, страх,
Мрак, ужас обуяет мною!
Останови косы размах,
Взнесенный над моей главою,
Дай срок. Но поздни уж стенанья.
Я осудил уже себя,
Приемлю правды наказанья,
Владыко мира, от Тебя.
Всех тяжких, лютых мук достоен,
Где вечный скрежет, плач и стон,
Где падших ангелов закон
Для смертных грешников усвоен.
При мысли этой трепещу!
И в небо устремляю очи,
И, маловерный, я ищу
Сияния средь мрака ночи.
Спокойно, светло, величаво
Рисуется надзвездный свод:
Непостижим его оплот,
И непреложна его слава!
Туда я из оков страстей,
Туда я, грешный, устремляюсь,
Туда молитвой умиляюсь –
Я при кончине своих дней,
Туда и мыслию и взором
Ежеминутно возношусь.
За гробом гибели страшусь –
И мучаюсь греха укором.
II
Но мне ль надеяться,
Бог милосердный, от Тебя?!
Я весь есть страх, я весь презренье,
Крушусь и мучаюсь стеня –
Днесь видя бездну пред собою,
Развергшую свой страшный зев;
И знаю Твой правдивый гнев,
Я млею, трепещу душою.
III
Увы! смерть грешника люта,
Тоска его невыразима,
Ее коса неотразима;
Страшна в преклонные лета.
Чем дольше жизнь, тем плодовитей,
Многообразней и сильней
Гнездится грех в душе людей –
И вьется безконечной нитей:
И чем старее, тем грешнее,
Себялюбивей человек,
И для добра – наш краток век;
Для зла же – наша жизнь длиннее.
Счастлив, кто в юности своей,
Без искушенья, без лишений,
Без бед, без слез, без огорчений,
С невинной ясностью очей –
Окончил жизнь. Ему могила
Не так ужасно говорила;
Его безмолвный, грустный вид
Не так для юности сердит.
Кто страшной бурею страстей
На бреге жизни не застигнут,
Не закалился меж людей
И роком злобы не постигнут:
Кто лишь расцвел, воззрел – увял,
Явился в свет и вдруг сокрылся,
Кто не страдал и не томился,
Сует всех жизни не познал:
Тот мир прекраснейший увидел
И в лучший, высший воспарил.
Духовных чувств не раззорил,
Души грехами не обидел.
О юность, юность! Кто тебя
При старости не вспоминает!
Хоть искру твоего огня
Носить в груди кто не желает.
Тех чувств, тех помыслов, отрад,
Той ясности души прекрасной,
Я хилый грешный и злосчастный,
Иметь бы на мгновенье рад!
О, как бы я теперь желал
Поплакать юности слезами!
Всплеснув иссохшими руками,
Я лишь вздохнул, я простонал,
Слеза с ресницы не скатилась,
От вздоха грудь не облегчилась, –
Лишь пот холодный на челе
Кончину повествует мне,
Метутся мысли. Трепет, мрак,
Мои все пробегает члены,
Быть жертвой огненной геенны,
Не совмещу в себе никак,
Что будет тот правдивый суд,
На коем все ответ дадут,
Куда и я предстать осмелюсь.
IV
О, если б, человек, ты знал,
Что значит смерти разрушенье:
Бежал бы в жизни согрешенья,
Даров земли б не собирал,
Ты б с нищим долей променялся,
Ты в прах поникнул бы главой,
Смирился б гордою душой.
Не возвышаясь – унижался.
Ты легкое спасенья бремя
С любовью, верой, упованьем
И с пламенным души желаньем
На рамена б свои вознес.
Возвыся дух – ты б плоть унизил,
Молитвой страсти бы сковал –
Себя бы с небесами сблизил –
И страха смерти миновал.
Ты бы от жизни не снизшел,
Но в жизнь бы вечную вселился,
Без страха бы пред Тем явился,
Кто для тебя с небес сошел.
Чей чтил и исполнял завет,
Чье имя в жизни славословил,
Чей крест ты нес – и чей привет:
«Мир вам!» – ты для души усвоил.
Кто мысленно в сей жизни дольней
К местам невидимым парит,
И чувствует и говорит
О силе благости Господней!
И кто себе живописует
Величье, Славу, Власть Творца, –
И Сына, Духа и Отца –
В Едином зрит и торжествует!
Тот к жизни новой отойдет
И вечной славы озарится,
В селенье горнем водворится;
Тот оживет, а не умрет.
Но я, мой Бог, Творец вселенной,
Как пред Тобой и с чем явлюсь?..
Помилуй, научи, молюсь –
И дух мой ободри смятенный.
Молитву мытаря – мою –
Услыши в час предсмертный, лютый,
Повей мне радостью святой;
Я, как разбойник, говорю
И исповедуюсь и каюсь,
Страшусь, надежды ж не лишаюсь:
Ты милосерд – и нет числа
Твоим делам и разуменью,
Не дай же Твоему творенью
Низвергнуться в пучину зла.
Я грешен весь, Создатель Света,
Я чтил Тебя без добрых дел, –
И вот кончины час приспел,
К Тебе являюсь без ответа.
V
Что станется с моей душою?
Я полон злобы и крамолы,
Ошуюю стану пред Тобой
И повторю Твои глаголы;
Не посетил Тебя в темнице,
Когда Ты наг был – не одел,
Твоею скорбью – не скорбел,
Не стер слезы с Твоей зеницы,
Ты алкал – я не накормил,
Ты болен был – к одру страданья
Я, в гордости, не притекал,
Сердечных язв не врачевал,
Твой глас, для помощи, призванья
Не внял, отверг. В душе жестокой
Порок глубоко затаил,
Себя лишь знал, себя любил.
Считая смерть за час далекой,
Не чая близкого конца,
Я забывал Твои веленья
И оскорблял Тебя, Творца,
Души небрежностью моленья.
VI
Я верую, но помоги
Неверью моему, Царь Славы.
Я не соблюл Твои уставы,
Со мной судиться не моги.
Я грешен весь, но Твой, Бог мира:
Тебя чту сердцем и душой,
Тебе живот вручаю свой,
Призри на немощна и сира;
И научи, Господь всех благ,
Мой дух и разум оправданьем,
Да уменьшится смерти страх
Моим хоть поздним покаяньем.
О, сколько раз во тьме ночей,
В грехах погрязший и безмолвный,
Лишенный сна, тревоги полный,
Боролся с силой я страстей.
О, сколько раз стенал и плакал,
Когда я падал, злом прельстясь,
И демон тьмы не насытясь,
За жертвой – новой жертвы алкал;
И слабый, я не мог восстать,
Упав глубоко, пресмыкался,
Отравой сладкой упивался,
Стараясь совесть заглушать.
Но я, пороком омраченный,
Соблазн греха сколь ни развил,
Сколь совести ни возмутил
Неправдой дух мой озлобленный,
Но от светильника Святыни
Я смог хоть искру сохранить:
Она вот здесь, она – горит –
В душе греховныя пустыни.
VII
Зачем, на что и для чего
Себя мы злу поработили?
В неправду правду обратили?
Существованья своего
Вполне постигнуть не желаем?
Мы странники здесь на земле;
Мы не живем, но пробегаем,
Как тени скрытые во тьме.
Все прах, ничтожность, суета –
Земные почести, богатства,
Все удовольствия, приятства –
Одна пустая лишь мечта.
Без добродетели священной,
Что значит ум наш просвященной,
Сокровищ многих капитал?
Что значит красота и знатность,
Без красоты душевных сил?
Взгляните лишь на ряд могил –
И вы познаете превратность.
VIII
Всех заблуждений я пример,
Страдалец вечный, злополучный,
С грехами спутник неразлучный,
Терзаюсь словно изувер.
Молюсь, надеюсь – и терзаюсь,
Прощенья жду – и сомневаюсь;
Скорей покаяться спешу,
Но, каясь, все еще грешу.
Вот сколь я сильно затемнил
Души всю ясность созерцанья.
Мне видится вдали мерцанье,
Но разгадать его нет сил.
IX
Чем может нищий величаться?
Чем может хвастовать скупой?
Чем может низкий обижаться?
Чем может созерцать слепой?
О чем безумный может мыслить?
И жалость знает ли злодей?
Порочные ж между людей
Себя людьми не могут числить.
И беззаконник обижает
Достоинство людей собой;
С безсмертно созданной душой
Он смертью душу унижает,
Он видит Свет – и от него
Бежит во тьму, соблазнов полный.
С пути спасенья своего
Спешит охотно в путь раздольный, –
В путь гибели, в путь вечных мук,
Для действий зла в обширный круг.
Остановитесь – и взгляните,
Куда идете вы путем;
Пока есть свет, покуда днем,
Стези греха перемените,
Богач, бедняк, простолюдин,
Вельможа, воин, слабый, сильный–
Всем предстоит вам путь один,
Путь краткой жизни, домогильный!
X
Приятен на мгновенье грех,
Но продолжительно тревожен:
За час утех, за краткий смех,
Я годы скорбь терпеть был должен.
И часто, часто средь пиров,
Среди веселого забвенья,
Вселялись в сердце оскорбленья
И местию кипела кровь.
И меры гнева я не знал,
Долг ближнего позабывал:
Прощать врага, о нем молиться,
Пред гордостью его смириться,
Я знал добро, – и мне казалось
Оно мечтанием мыслей.
В влеченье за толпой людей
Оно все доле удалялось,
И опыт горький утверждал
Мой холод к людям ненавистный:
Мой друг, казалось, безкорыстный,
За чувства злом мне заплатил.
Обманом мне казался свет,
Все люди повестию ложной.
Что не было, чего уж нет
Мне снилось сущностью возможной;
И вот я страшный эгоист,
Без правил, без добра, без друга.
Порок мне спутник, лень подруга.
В речах, делах позволил вольность,
Приличия, благопристойность
Я часто, часто нарушал:
Чего бежал – к тому стремился.
Чего боялся – то искал,
Что нравилось – того страшился,
Что пагубно – того желал.
XI
Я рано счастье отравил
Пирами юности безпечной,
И в жизни краткой, быстротечной,
Наполнил, вспенил и испил
Я чашу сладких наслаждений.
Я сердцем жил – и бурны страсти
Торжествовали над умом.
Печали, скорби и напасти
Ко мне стекались часто в дом.
Всегда собою недовольный,
За скудный дар я жизнь считал,
Неистовый и своевольный,
Я быстро от страстей сгорал.
Мне тесен был свободы круг,
Мне в жизни – жизни было мало,
Для чувств – мне сил недоставало –
И я желал жить дважды вдруг.
Но кто желает – тот грешит,
Кто недоволен – тот несчастен.
И кто злу в жизни не причастен?
Прожить свой век кто не спешит?
XII
Среди заботы и сует
Я измерял страстями время,
Не выполнял святой завет, –
И легкое спасенья бремя
На рамо я не возлегал;
Молитвой долгой тяготился,
Устав святых не соблюдал,
Во дни поста я не постился.
Я бросился сей жизни в море –
И несся по его волнам.
Мешал, с весельем, зло и горе,
С бедами – счастье пополам.
Почти всегда мой утлый челн
Греха в пучину погружался,
О камни часто разбивался
Среди житейской бури волн.
ХIII
Да, жизнь моя скудна добром,
В ней мало Веры – все безверье,
В ней мало дела – все безделье,
Обильна лживости и злом,
Полна несбыточных желаний,
Предупреждений и забот,
Ничтожных мелочных хлопот,
Невысказуемых мечтаний;
Всю жизнь чего-то я все ждал –
И, не дождавшись, дни кончаю;
Всю жизнь я что-то призывал:
Что ждал и звал – теперь лишь знаю;
Я мнил: печаль, тоска пройдет, –
И завтра будет веселее;
А завтра же еще грустнее:
Скорбь гложет сердце и гнетет.
Сегодня скучно, тяжело,
Скорее – ночь бы наступила;
А ночь пришла – и что ж сложила,
Свое разинула жерло.
XIV
Я знаю участь сироты,
Я в школе горестей учился,
С несчастьем с юных лет сдружился, –
Питомец нужд и нищеты.
Я рос без нежного привета:
Никто малютку не ласкал,
Я радость лишь по слуху знал,
Казалось, лишним был для света.
Я тосковал – мои печали
Никто и ведать не хотел.
Я ждал вопроса – и глядел
В глаза людей, но все молчали.
И рано, рано встретил я –
И скорбь души и немощь тела.
Смерть ранней жертвы не хотела,
Жалея, сберегла меня.
А я, я жизнию играл,
Так точно, как она играла;
Я все забвенью предавал,
Иль, лучше, жизнь все забывала.
Играла жизнь, кипя страстями, –
И я, все, все ей проиграл.
Потом в безумии дерзал
Украсить пустоту цветами.
И что ж, увы! я сохранил
В душе от юных дней бывалых!
Добра до безконечно малых
Ошибкой словно заронил.
Что я терпел – и что я видел,
Но зла вполне не постигал,
На ближнего не посягал,
Себя лишь самого обидел.
Жизнь тихую, покой и радость,
Семейный быт и счастье дней
Мне отсудил, Ты Царь-Царей!
Промчалась буйно моя младость,
И я, на зло моим бедам,
Оставил за собою горе
И, переплыв чрез жизни море,
Пристал к желанным берегам.
Пристал. Но на моей ладье
Нет якоря, чтоб удержаться.
Ветрила нет опять помчаться,
А с веслами не справить мне.
И бьет прибрежная волна,
И заливает, и качает,
И ветхость моего челна
Уничтоженьем угрожает.
XV
Как беззаконно я провел
Дни ранней юности прекрасной,
Как в заблуждении, несчастный,
С концом начало жизни свел.
Ужасно вспомнить! обольется
Все сердце кровью. Трепет, хлад
По членам быстро пронесется,
И пот с чела, как крупный град,
И безнадежная тоска
Мне дыбом волос подымает;
Вид смерти, гробова доска
Во мне все чувства возмущает.
Безвременно лишенный сил,
Я пал страстей ужасных жертвой.
Еще полвека не прожил,
А весь иссох – и полумертвый.
И я не знаю до могилы
Куда сокрыть живой свой прах!
И где, и как, в каких местах,
Без жизни образа, без силы –
Бродить, скитаться должен я!
Кругом все пусто – нет привета;
Все, кажется, бегут меня,
Как от пришельца с того света.
Где мне присесть, прилечь – не знаю:
Печаль отвсюду гонит прочь.
Я целый день и целу ночь
В страданьях лютых провождаю.
Одно лишь жалкое блужданье
Мне представляет жизнь моя.
О Боже мой! теперь что я?!
Я остов страшный, привиденье!
Привык к страданьям, но не свык
Я мыслию с дверями гроба.
Точащий червь, земли утроба,
Смрад тления, надгробный клик,
Стук заступа. Все ужасает.
И я прошу, молюсь, стеня,
Чтоб пощадила смерть меня,
Но ах! она щадить не знает.
XVI
Я без родных и без друзей,
Болезненный и одинокой;
При жизни осени глубокой,
На пасмурном закате дней –
Не знаю где, куда сокрыть
Свой вид, свое существованье,
Но все еще в душе желанье
Печальну жизнь свою продлить!
Продлить! О, суета сует!
О, мрак надежд! хаос желаний,
Коль безусловной смерти нет:
К чему ж робеть ее призваний?!
К чему? Коль в жизни для меня
Уж жизни истинной не стало.
Что льстило мне, любил что я,
Что взор и чувство услаждало –
С собою время унесло,
Все скрылось вечности в жерло.
XVII
Моя ходьба – с клюкой движенье;
Мой разговор – стенанье слов;
На точке охлажденья кровь;
Надвисла бровь, затмилось зренье.
В душе уныние и страх,
А в слух влетает шум невнятной,
Какой-то говор непонятной
Мне повествует о грехах…
ХVIII
Итак, воздвигнутое море
Страстей житейских и сует
Я переплыл. И там, где нет
Болезней, воздыханий, горя –
У тихой пристани стою
И, Милосердный, вопию
К Тебе, в мои последни дни.
Услыши, Господи, вонми,
И не отринь моих молений,
И лютых жизней прегрешений
Не помяни, не дай упасть
В разверзшую над мною пасть.
Но возведи от тли живот,
Творец всех Благ, Долготерпенья,
Источник Света и Щедрот!
В минуты моего паденья –
Мой дух и разум просвети.
Ты смертным слабости прощаешь,
Ты сам же грешных призываешь:
И я притек к Тебе – «Прости!»
<1839>
Воздыхания души
I. Песнь
I
Снова мне, немощной, снова сгрустнулося!
Бедная!.. Тщетно исканье твое!
Верно, не пить мне святое питье,
Верно, обманчиво мне уяснилося
В ложном видении благо мое!..
II
Верно, глубокую чашу страдания
С мрачным уныньем до самого дна
Вместо веселия пить я должна!
Знать, не свершатся мои ожидания!
Знать, моя жизнь небесам не нужна!..
III
Что я помыслила, Царь мой властительный!..
Дивный! прости мне, что раны тоски
В сердце пылающем так глубоки!
Врач мой небесный и Дух утешительный!
Что мне, заблудшей, не дашь Ты руки?
IV
Светлый!.. ответь мне приветностью кроткою,
Выйди навстречу и скорбны пути
Светом божественным мне освети…
Сжалься, Незримый, над бедной сироткою,
Дай Ты Себя мне скорее найти!..
V
Как бы тогда было радостно, весело!
Как под влияньем святаго тепла
Я бы внимательна к Богу была:
Все бы слова я, как золото, взвесила,
Все наставленья, как перлы, сочла!..
VI
Ты б, преклоненный к созданью влечением,
Пребыл со мною до вечнаго дня:
Ты бы, как Солнце, к нам полный огня –
Сладкой беседой и светлым учением
К третьему небу восхитил меня.
VII
Кроткий!.. Ты зришь себе душу покорную:
Видишь, как тихой молитвой она
Вся пред Тобою теперь смирена:
Дай же мне веры росу животворную,
Дай мне прохладу… я жажды полна!..
* * *
Ответа нет!., я в мире одинока –
И грустно мне, и сердцу тяжело,
И от Него все, чем оно цвело,
Так далеко, как запад от востока…
Но Бог и Царь – Владыка высоты –
Да будет все, как мне назначишь Ты!..
II. Кто Ты, Господи?
Кто Я такой? – Я Альфа и Омега;
Я свету Свет; Я святости венец;
Я был; Я есмь; Я буду по конец;
Я для благих и радость, и утеха:
Я их Собой питаю сладко грудь;
Я жизни Жизнь; Я дверь, Я свет, Я путь –
И только Мной приходят в дом Святаго;
Я Царь высот на безконечный век;
Я Бог и Дух и перстный человек;
Я Божий Сын; Я ум Отца и Слово;
Я Бог побед, Свою проливший Кровь;
Я море благ, Я сладость, Я любовь!..
Кто Я такой? Я жизнь после могилы;
Я лествица молящейся души;
Я цвет долин, цветущий здесь в тиши;
Я светлое начало вечной Силы;
Я Истина, основа, цель и связь;
Я в славе тих, но Я высок, смирясь;
Я рай отрад томящимся бедою;
Я луч во тьме; Я сила при врагах;
Я проводник на жизненных стезях;
И, весь горя любовию святою,
Влеку людей к желанным высотам;
И вдруг – везде: и на земле, и там!..
Кто Я такой? – Я многое для многих!.
Кто заболит печалями – Я врач,
И Я один свеваю горький плач
С лица сирот, гонимых и убогих!..
Кто страстию губительной объят,
В ком чувственность разлилася, как яд,
И жжет его, все силы в нем снедая, –
Я для того прохладная вода…
Кто, сделав зло, томится от стыда
И, под ярмом падения страдая,
Заищет сам целительных речей:
Я бремя – в прах, и в душу, как ручей,
Вольюсь к нему, и в таинства святыя
Его как Бог богато облеку,
И, как змею, исторгну вон тоску,
И разрешу нечестия былые…
Кто одинок, и беден, и смущен,
И всем чужой, и всеми загнетен –
Тому Я щит, спасение и сила:
Я с ним пойду как ближний и родной, –
И скрепнет он, чудесно скрепнет Мной!..
Кому страшна безвестная могила –
Тот, осмотрясь и брося взор вперед,
Со Мной в нее безтрепетно пойдет…
Кто в кротости пленится высотами
И полетит душой на небеса,
Найдя, что в них есть дивная краса,
Которую с земными красотами
Нельзя сравнить ни в мыслях, ни в мечте, –
И ощутит в душевной простоте,
Что Богом Сил в провиденьи глубоком
Не тщетно там, на выси, разлито
Желанное очарованье то,
Но чтоб земным твердило о высоком.
Кто, с думой сей таинственно сроднясь,
Отбросит прочь порочное, как грязь,
И мглу грехов разлюбит сердцем чистым,
К делам любви усердием горя, –
Того в пути Я встречу как заря,
Пойду пред ним стеной, столпом огнистым
И свой святый, неугасимый свет
Я дам ему на безконечность лет!..
Кто голоден –Я сладостная пища;
Кто жаждет благ – Я дивное питье;
Нагим Я дам – величие свое,
Бездомникам –Я дам свои жилища!..
Кто в мире здесь от зависти людской,
От их вражды, от их любви плотской,
И самости, и желчи, и разврата,
Своей душой и телом изнемог, –
Того к Себе, в Мой царственный чертог,
Преполненный богатством аромата,
Я проведу, и в тишине святой
Согрею там живящей теплотой!..
Я благ ко всем, и строг лишь для жестоких,
Я кротким друг. Я гордости гроза,
Я бич грехов, Я пастырь, Я лоза.
О да, мой сын, – Я многое для многих,
Но для тебя – Я друг и твой жених;
Пришел к тебе потоком благ моих
Поить тебя, как животворной влагой;
В пути, в дали приветно поддержать,
К Началу весть, с Концем тебя сближать,
И сливши там и с Альфой, и с Омегой,
Вступить с тобой в обитель вечных благ.
III. Скажи мне, Господи, путь!
Я путь, Я свет, Я жизнь! – Творец небес
В былые дни творения чудес,
Все, словом, нам на радость создавая,
Любовь свою, как матерь всех даров,
Постановил законом для миров:
И все, что ты в природе можешь видеть,
И все, что в ней не можешь видеть ты, –
Все любит Он, Властитель красоты,
И зло одно Он только ненавидит.
Он, как Отец, как счастия исток,
Не может быть столь грозен и жесток,
Чтобы, создав прекрасное созданье
И образ Свой изобразивши в нем,
Мог жечь его все ярости огнем
И все являть к нему негодованье!..
Да! Он Отец творенья своего:
Иначе Он не создал бы его;
И все, что в сих мирах существовало,
Созданное от кроткаго Творца –
Все некогда, достигнувши конца,
Узнает там предвечное Начало,
Чтоб, озарясь неугасимым днем,
Любить, светлеть и наслаждаться в Нем!..
Вот вечныя Отца предначертанья, –
И Сын Его, те тайны возлюбя,
За этот мир дал Самого Себя,
Чтоб исцелить в грех падшия созданья
От лютаго, душевнаго вреда, –
Всех искупить, и всех любить всегда!..
Но если кто Небеснаго не любит
И в тину зла и суетных забот
Утонет здесь: увы! навеки тот
Своей души прямую жизнь загубит!
И только став невинным как дитя
И Мной долги Владыке заплатя,
Сподобится он лицезренья Бога, –
Как раб благой, как примиренный Мной!..
Вы заблудились все, но вам к стране родной
Указана спасения дорога,
И каждому Творцом предложено
Свободно выбирать из двух одно:
Греховный огнь или живую воду…
Тот огнь – есть плоть, а та вода – Мой Дух;
Кто избрал Дух, тому Он сам как друг
Дает свою духовную природу,
И в горний мир проводит наконец!..
Но вот глухой, разслабленный слепец,
Скиталец на земле, изгнанник рая,
Он не рожден для радостных пиров!
Одежды нет, не убран, не готов
Войти в чертог божественнаго края!
И нет ему в пирующих родства!
Не вкусит он, не узрит торжества!..
Вот следствия от выбора земнаго!..
Кто избрал дух, тому открыт восход, –
Превыше звезд, в надзвездный неба свод,
В страну чудес, на лоно Всеблагого;
Кто ж избрал плоть, тот плотью станет сам,
И, верно, он к нетлеющим красам
Не подойдет в болезненности хилой,
Когда душой, стремяся на Сион,
Таинственно не обновится он…
Да, ужас ждет за темною могилой
Того, кто здесь, на суетной земле,
Отвергнул свет и загрубел во мгле –
Считая плоть желательною целью!
Божественная ноша[81]
Благоволи мне, Боже, дать
Свою Цареву благодать,
И с Высоты пролив незримо
Ее в душевный мой фиал,
Прими меня, как Ты принял
Иосифа и Никодима.
И сотвори в любви святой,
Чтобы духовной красотой
Блестя, как ясною денницей,
К Тебе, мой Бог и мой Христос,
Я душу мирную принес
Желанно-чистой плащаницей,
И Тело здесь Твое одел
Благоуханьем добрых дел;
И чуждый страсти, чуждый злобе,
Еще бунтующих во мне,
Я бы понес Тебя, как в гробе,
В своей сердечной глубине,
И с этой ношею, ликуя,
Взошел бы в даль, в Твои края,
И чтоб всегда душа моя
К тебе взывала: Аллилуйя!..
Лествица спасения
Душой Святыню обнимая,
Иаков зрел в отрадном сне,
Как благолепно к Вышине
Пред ним шла лествица Святая;
Но мне в пути до райских мест
Восходом служит Божий крест;
И так, наитьем чудотворным
Того креста, взведи мой ум
От низких чувств, от грязных дум!..
Смерть Безсмертного
Живых избранный Воевода!
Господь небес и Царь земной!..
Когда роскошная природа
Среди семьи Твоей родной Тебя,
Безсмертного, на древе
Узрела мертвым, то она
Затрепетала вся во гневе
И стала смутами полна!..
В Раю притихли ликованья,
Светил затускнула краса,
И ужаснулись небеса,
И вздрогли мира основанья!..
Но убедившися теперь,
Что смертью той Ты отпер дверь
В чертог Отца всему созданью,
Я оставляю мрак и тьму
И поклоняюсь Твоему
Безмерно кроткому страданью –
Одной с разбойником мольбой
Молюсь, Распятый, пред Тобой:
«Мое нечестие велико;
Я шел погибельным путем,
Но помяни меня, Владыко,
В предвечном царствии Твоем!..»
Исцеляющие раны
Прекрасен у меня мой Бог,
Души невидимый Чертог,
Но Ты прекрасней добротою
И чище света в бытии,
А раны знойные Твои
Своею Силою святою,
Как в заповеданный приют,
Мне сладость Рая в сердце льют.
И ты, Державный, здесь вовеки
И, Повелитель горних стран, –
Ты мне струи из этих ран
Всеоживляющие реки.
И приникая с Небеси,
Ты смой, как тину, яд греховный
Во мне той влагою духовной
И убеленнаго спаси!..
Жертва неблагодарных
Земля есть ног Твоих подножье,
Но для Тебя, о Царь земли,
На ней здесь терны возросли,
А кровожадное безбожье,
Чтобы насытить сердца зло,
Из них венец Тебе сплело!..
Да, дочери Ерусалима!
Спешите выйти вы из врат,
Чтоб зреть самим, как Тот распят,
Кем все живущее хранимо,
И как в иглистом том венце
Им здесь проявлена открыто
Вся та любовь, какая слита
И в Нем, и в Духе, и в Отце!..
1846
[81] Стихотворения «Божественная ноша», «Лествица спасения», «Смерть безсмертного» и «Исцеляющие раны» впервые опубликованы в книге «Картины русской живописи», изданной Нестором Кукольником (СПб., 1846).
Комментировать