Иван Козлов
Козлов Иван Иванович (1779–1840) – поэт, переводчик. А.С. Пушкин называл его стихи «вечным образцом мучительной поэзии». В сорок лет его, блестящего светского денди из аристократической семьи, разбил паралич. Страшный удар судьбы пробудил в нем поэта. Поэму «Чернец», ставшую одним из ярких образцов романтизма Пушкинской эпохи, он создал в 1823–1824 годах уже прикованным к постели и ослепшим. Его ближайший друг В.А. Жуковский писал: «Глубоко проникнутый смирением христианским, он переносил бедственную свою участь с терпением удивительным – и Божий Промысел, пославший ему тяжелое испытание, даровал ему в то же время и великую отраду: поразив его болезнью, разлучившую его навсегда с внешним миром и со всеми его радостями, столь нам изменяющими, открыл он помраченному взору его весь внутренний, разнообразный и неизменчивый мир поэзии, озаренный верою, очищенный страданием, имея память необыкновенную (великое счастье для слепого), Козлов сохранил в глубине души все свое прошедшее; он жил им в настоящем и до последней минуты сберег всю свежесть и теплоту любящего сердца. Несчастье сделало его поэтом – и годы страданий были самыми деятельными годами ума его. Знавши прежде совершенно французский и итальянский языки, он, уже на одре болезни, лишенный зрения, выучился по-английски и по-немецки – и все, что прочитал он на сих языках, осталось врезанным в его памяти: он знал наизусть всего Байрона, все поэмы Вальтера Скотта, лучшие места из Шекспира, так же, как прежде всего Расина, Тасса и главные места из Данте. Но лучшим и самым постоянным утешением страдальческой его жизни было то, что он с такою же верностью мог читать напамять все Евангелие и все наши молитвы, столь спасительные в счастии, столь отрадные в печали. Таким образом, жизнь его, физически разрушенная, при безпрестанном, часто мучительном чувстве болезни, была разделена между религиею и поэзиею, которые целебным своим вдохновением заговаривали в нем и душевные скорби, и телесные муки. Но он не был чужд и обыкновенной ежедневной жизни: все, что делалось в свете, возбуждало его участие – и он нередко заботился о внешнем мире с каким-то ребяческим любопытством». Так продолжалось не год, не два – двадцать лет. «Кроткое христианское величие веры» отмечал в нем Н.В. Гоголь, а Михаил Дмитриев писал в 1840 году в стихотворении «Слепому певцу»:
…Пой, Певец! Лишенный зренья,
Ты не зришь, что зримо нам;
Но мир внутренний творенья
Не закрыт твоим очам!
Не затем ли ты оставлен
В поколении другом,
Что твой век – в тебе был явлен
И не прослыл ложным сном!
Не затем ли зренья очи
Лишены, чтоб ты не зрел
Лиц земных темнее ночи
И небесное нам пел!
Стихотворение «Моя молитва» создано в 1833 году. Строки «Молитвы», датированные 3 декабря 1839 года, были предсмертными: «Прости мне, Боже, прегрешенья // И дух мой томный обнови, // Дай мне терпеть мои мученья // В надежде, вере и любви…» Все годы невероятных страданий его поддерживали друзья-поэты, устраивавшие у Козлова музыкальные и литературные вечера. У него не раз звучала виолончель Михаила Виельгорского, пели самые знаменитые певицы – Мария Потоцкая, Прасковья Бартенева. «Вчера ты пела, – голос нежной, // Рассеял мрак мой безнадежной», – писал он Генриэтте Зонтаг. Но случалось и так, что его самого по субботам привозили и поднимали на носилках на олимпиадинский чердак Жуковского, где он всегда был желанным гостем. «Собираюсь идти в Козлову, – запишет Жуковский 29 января 1840 года, – который при последнем издыхании. Вероятно, в день своего рождения придется положить в гроб и его, как за три года пред сим положил Пушкина». Смерть наступит на следующий день. На кладбище Александро-Невской лавры рядом с могилами Карамзина и Дельвига появится еще одна – Ивана Козлова.
Поэта-мученика…
Вечерний звон
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом.
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет,
И уж не я, а будет он
В раздумьи петь вечерний звон!
<1827>
Вольный перевод стихотворения Томаса Мура. Это же стихотворение в 1829 году перевел Дмитрий Ознобишин, в 1839-м – Евдокия Ростопчина. Романсы А.А. Алябьева (1828), В.А. Сабуровой (1834), И. И. Геништы (1839), А.А. Рахманинова (1840), П.М. Воротникова, вокальный квартет (1873), А.Т. Гречанинова (1898), В. А. Золотарева, смешанный хор без сопровождения (1905) и других композиторов. В середине XX века большую популярность приобрела хоровая обработка А. В. Свешникова.
Сонет святой Терезы
Любовью дух кипит к Тебе, Спаситель мой,
Не радостных небес желаньем увлеченный,
Не ада мрачного огнями устрашенный
И не за бездны благ, мне данные Тобой!
В Тебе люблю Тебя; с любовию святой
Гляжу, как на кресте Сын Божий, утомленный,
Висит измученный, висит окровавленный,
Как тяжко умирал пред буйною толпой!
И жар таинственный мне в сердце проникает;
Без рая светлого пленил бы Ты меня;
Ты б страхом был моим без вечного огня!
Подобную любовь какая цель рождает?
Душа в любви к Тебе надежд святых полна;
Но так же и без них любила бы она!
<1828>
Молитва
Услышь, Христос, мое моленье,
Мой дух Собою озари
И сердца бурное волненье,
Как зыбь морскую, усмири!
Меня не крест мой ужасает:
Страданье верою цветет,
Сам Бог кресты нам посылает,
А крест наш Бога нам дает.
Тебе вослед идти готовый,
Молю, чтоб дух мой подкрепил!
Хочу носить венец терновый:
Ты Сам, Христос, его носил.
О, дай, чтоб верою святою
Рассеял я туман страстей
И чтоб безоблачной душою
Прощал врагам, любил друзей;
Чтоб луч отрадный упованья
Всегда мне в сердце проникал,
Чтоб помнил я благодеянья,
Чтобы обиды забывал…
Легенда
Меж африканских диких гор,
Над Средиземными волнами,
Святая обитель влечет к себе взор
В лесу, с блестящими крестами.
В ней иноки молят весь день и всю ночь;
Земная забота бежит от них прочь;
Одно у них в думах, одно в их сердцах,
Чтоб дал им Спаситель Свой мир в небесах!
Обители тихой игумен святой
Давно в ней спасался, с страстями в борьбе.
Отшельников прежних он образ живой,
Ко всем был радушен, но строг сам к себе.
И нищ он был духом, и чист сердцем был,
Любил страстно Бога и ближних любил,
Творя, в умиленьи, под сенью креста,
И заповедь Божью и волю Христа.
Один инок бедный меж иноков всех,
Божественной верой сгорая,
Был всех их моложе, усерднее всех:
Он жил для себя умирая.
Зари луч огнистый едва заблестит,
А он уж в пустыню молитвой летит,
И в Фивы стремяся, в порыве святом,
Он Павел Фивейский в цвету молодом.
И слух об обители всюду гремел,
И бедные братья смутились, –
Так был им по сердцу их тихий удел;
Они в нем измены страшились.
Один португалец, весенней порой,
Приехал в обитель с прелестной женой.
О, может лишь сердце одно обуздать –
Одно, – что не наше – Его благодать!
И только что инок Инесу узрел,
В нем дух взбунтовался и сердце кипит.
Уж думать святое он, грешник, не смел,
И пагубной страстью, безумец, горит;
Ее похищает: в дамасский предел
С собою увозит, где скрыться хотел;
И веру забыл он, и в пагубной тьме
Меж турок живет он и ходит в чалме.
Семь лет миновало, – уж совесть не спит:
Спешит он к евангельской сени,
В раскаянье сердца к и гумну бежит
И пал перед ним на колени;
И тот отвечает: «Толь страшным грехам
Простить не могу я; но плачь, молись сам:
Как грех ни ужасен, но огнь роковой
Раскаянье тушит одною слезой!
А я сберу братьев, и в храм мы пойдем
Три дня и три ночи молиться;
Быть может, прощенье у Бога найдем –
Спасителя воля явится».
И молятся братья, их слезы текли
За грешного брата, в святой их любви.
Но ах! ни днем светлым, ни в мраке ночей
Христос не являет им воли своей!
И братьев усталых отец распустил,
И в прахе, один пред престолом
Он плакал, молился и в грудь себе бил,
Терзаясь грехом столь тяжелым.
«Прости, Милосердный, Отец мой, прости!
Кто может безгрешно крест тяжкий нести!
Да праведный гнев Твой падет на меня,
Да буду я жертвой, один, один я!»
Едва он молитву в слезах сотворил,
Чудесно престол озарился,
И волю Спаситель явил,
В лучах Милосердный явился.
«О старец! Молитва святая твоя
Мне в сердце проникла, в ней заповедь вся,
И ею подобен ты Мне Самому –
Любовью твоею прощаю ему!»
Сельская элегия
В тиши села уединенной
Страдалец грустно жил,
И, долгой мукой утомленный,
Он добрым людям говорил:
«Уж в церковь нашего селенья,
Вас призывают на моленья,
В вечерний колокол звоня,
Молитесь Богу за меня.
Когда ж начнет дубрава тмиться,
Туманы лягут над водой,
Тогда скажите, не томится
Теперь страдалец молодой.
Но вы меня не забывайте,
В унывных песнях поминайте.
И слыша звон с кончиной дня,
Молитесь Богу за меня.
Пред хитрой злобной клеветою
Я дам всю жизнь мою в ответ,
И с непорочною душою
Без страха я покину свет.
Не долог был мой путь унылый,
В моей весне уж над могилой
Стою в слезах, к ней взор склоня:
Молитесь Богу за меня.
Мой милый друг, мой друг прекрасный!
Я думал долго жить с тобой,
Но жертвою мечты напрасной
Мой век минутой был одной.
О, сердца нежного тревогу
Простите ей, молитесь Богу,
Услышав звон в мерцанье дня
И за нее, и за меня.
1835
Романс А.А. Алябьева (1836). Публикуется по нотному изданию.
Моя молитва
О Ты, Кого хвалить не смею,
Творец всего, Создатель мой;
Но Ты, к Кому я пламенею
Моим всем сердцем, всей душой!
Кто по Своей небесной воле
Грехи любовью превозмог,
Приник к страдальцев бедной доле,
Как друг и брат, Отец и Бог;
Кто солнца яркими лучами
Сияет мне в красе денной
И огнезвездными зарями
Всегда горит в тиши ночной;
Крушитель зла, Судья верховный,
Кто нас спасает от сетей
И ставит против тьмы греховной
Всю бездну благости Своей! –
Услышь, Христос, мое моленье,
Мой дух Собою озари
И сердца бурного волненье,
Как зыбь морскую, усмири;
Прими меня в Свою обитель, –
Я блудный сын, – Ты Отче мой;
И, как над Лазарем, Спаситель,
О, прослезися надо мной!
Меня не крест мой ужасает, –
Страданье верою цветет,
Сам Бог кресты нам посылает,
А крест наш Бога нам дает;
Тебе вослед идти готовый,
Молю, чтоб дух мой подкрепил,
Хочу носить венец терновый, –
Ты Сам, Христос, его носил.
Но в мрачном, горестном уделе,
Хоть я без ног и без очей, –
Еще горит в убитом теле
Пожар бунтующих страстей;
В Тебе одном моя надежда,
Ты радость, свет и тишина;
Да будет брачная одежда
Рабу строптивому дана.
Тревожной совести угрозы,
О Милосердный, успокой;
Ты видишь покаянья слезы, –
Молю, не вниди в суд со мной.
Ты всемогущ, а я безсильный,
Ты Царь миров, а я убог,
Безсмертен Ты – я прах могильный,
Я быстрый миг – Ты вечный Бог!
О дай, чтоб верою святою
Рассеял я туман страстей
И чтоб безоблачной душою
Прощал врагам, любил друзей;
Чтоб луч отрадный упованья
Всегда мне в сердце проникал,
Чтоб помнил я благодеянья,
Чтоб оскорбленья забывал!
И на Тебя я уповаю;
Как сладко мне любить Тебя!
Твоей я благости вверяю
Жену, детей, всего себя!
О, искупя невинной Кровью
Виновный, грешный мир земной, –
Пребудь Божественной любовью
Везде, всегда – во мне, со мной!
1833
Молитва[73]
Прости мне, Боже, прегрешенья
И дух мой томный обнови,
Дай мне терпеть мои мученья
В надежде, вере и любви.
Не страшны мне мои страданья:
Они залог любви святой;
Но дай, чтоб пламенной душой
Я мог лить слезы покаянья.
Взгляни на сердца нищету,
Дай Магдалины жар священный,
Дай Иоанна чистоту;
Дай мне донесть венец мой тленный
Под игом тяжкого креста
К ногам Спасителя Христа.
3 декабря 1839
[73] Запись в дневнике: «Около 12 часов ночи нашло на меня вдохновение, и я сочинил молитву в виде сонета». В.А. Жуковский напишет: «Это последний звук его арфы».
Комментировать