Кондратий Рылеев
Рылеев Кондратий Федорович (1795–1826) – поэт. В 1827 году, через год после казни поэта-декабриста Кондратия Рылеева на кронверке (большой наружной пристройке) Петропавловской крепости, поэт-декабрист Вильгельм Кюхельбекер, узник другой, не менее зловещей Шлиссельбургской крепости, «В ужасных тех стенах, где Иоанн, // В младенчестве лишенный багряницы, // Во мраке заточенья был заклан» (в 1764 году в крепости был убит царь Иоанн Антонович) увидит «во тьме на узничьем одре» тень Рылеева и услышит его голос:
Тогда – то не был сон – во мрак темницы
Небесное видение сошло:
Раздался звук торжественной цевницы;
Испуганный певец подъял чело
И зрит: на облаках несомый,
Явился образ, узнику знакомый.
Несу товарищу привет
Из области, где нет тиранов,
Где вечен мир, где вечен свет,
Где нет ни бури, ни туманов.
Блажен и славен мой удел:
Свободу русскому народу
Могучим гласом я воспел,
Воспел и умер за свободу!
Счастливец, я запечатлел
Любовь к земле родимой кровью!
И ты – я знаю – пламенел
К отчизне чистою любовью.
Грядущее твоим очам
Разоблачу я в утешенье…
Поверь: не жертвовал ты снам;
Надеждам будет исполненье.
Узниками Петропавловской крепости были шесть поэтов-декабрисгов: Кондратий Рылеев, Александр Одоевский, Вильгельм Кюхельбекер, Гавриил Батеньков, Федор Глинка, Владимир Соколовский. Тюремные стихи каждого из них – молитвы. У Рылеева – предсмертные. Они сохранились вместе с его последним письмом к жене написанным 13 июля 1826 года, в ночь перед казнью:
«Бог и Государь решили участь мою; я должен умереть, и умереть смертию позорной. Да будет Его святая воля! Мой милый друг, предайся и ты воле Всемогущего, и Он утешит тебя. За душу мою молись Богу Он услышит твои молитвы. Не ропщи ни на Него, ни на Государя: ето будет и безрассудно и грешно. Нам ли постигнуть неисповедимые суды Непостижимого? Я ни разу не возроптал во время моего заключения, и за то Дух Святой давно утешал меня. Подивись, мой друг, и в сию самую минуту, когда я занят только тобою и нашей малюткою, я нахожусь в таком утешительном спокойствии, что не могу выразить тебе. О, милый друг, как спасительно быть христианином! Благодарю моего Создателя, что Он меня просветил и что я умираю во Христе. Ето дивное спокойствие порукою, что Творец не оставил ни тебя, ни нашей малютки. Ради Бога, не предавайся отчаянию: ищи утешение в религии. Я просил нашего священника посещать тебя. Слушай советов его и поручи ему молиться о душе моей. Отдай ему одну из золотых табакерок в знак признательности моей или, лучше сказать, на память, потому что возблагодарить его может только один Бог за то благодеяние, которое он оказал мне своими беседами. Ты не оставайся здесь долго, а старайся кончить скорее дела свои и отправиться к почтеннейшей матушке. Проси ее, чтобы она простила меня; равно всех родных своих проси о том же. Катерине Ивановне и детям ее кланяйся и скажи, чтобы они не роптали на меня за М.П. Я хотел было просить свидания с тобою, но раздумал, чтобы не расстроить себя. Молю Бога за тебя и Настеньку, и за бедную сестру Бога, и буду всю ночь молиться. С рассветом будет у меня священник, мой друг и благодетель, и опять причастит. Настеньку благословляю мысленно нерукотворным образом Спасителя и поручаю всех вас святому покровительству Живого Бога. Прошу тебя более всего позаботиться о воспитании ее. Я желал бы, чтобы она была воспитана при тебе. Старайся перелить в нее свои христианские чувства – она будет щастлива, несмотря ни на какие превратности в жизни, и когда будет иметь мужа, то ощастливит и его, как ты, мой милый, мой добрый и неоцененный друг, сщастливила меня в продолжение восьми лет. Могу ли, мой друг, благодарить тебя словами: они не могут выразить чувств моих. Бог тебя вознаградит за все. Почтеннейшей Прасковье Васильевне моя душевная, искренняя, предсмертная благодарность. Прощай! Велят одеваться. Да будет Его святая воля.
Твой искренний друг К. Рылеев.
У меня осталось здесь 530 р. Может быть, отдадут тебе».
Это предсмертное письмо было опубликовано полностью, без купюр, в академическом Полном собрании сочинений К.Ф. Рылеева 1934 года с факсимильным воспроизведением автографа, но в списках стало известно уже вскоре после казни. «Посылаю тебе письмо Рылеева, накануне казни написанное жене, – писал В.И. Туманский из Москвы 10 августа 1826 года. – Оно здесь ходит по рукам и читается с жадностью. Я видел множество дам, обливавшихся слезами при чтении сего трогательного послания». «Сделай милость, – писал в это же время Николай Языков брату из Дерпта, – пришли мне, если можешь достать, письма казненных и в Сибирь отправленных несчастных: ето любопытно и в политическом и в психологическом отношении; я имею только два из них – Рылеева к жене и Якубовича к отцу». «Знаете ли вы письмо Рылеева», – спрашивал Петр Вяземский своего друга 29 сентября 1826 года, а 7 августа того же года, послал жене копию письма со словами: «Какое возвышенное спокойствие». В 1860–1870 годы появились первые публикации письма в воспоминаниях Н.И. Греча, Д.А. Кропотова, князя Е.П. Оболенского, являвшиеся частью как достоверных, так и апокрифических рассказов о его казни и молитвах, написанных перед казнью на кленовых листьях и на оборотах писем жены. Не вызывает сомнений авторство трех молитв, обращенных к декабристу Оболенскому вместе с письмом, написанным в июне 1826 года после того, как он получил от него послание с молитвой: «Любезный друг! Какой безценный дар прислал ты мне! Сей дар через тебя, как через ближайшего моего друга, прислал мне сам Спаситель, которого давно уже душа моя исповедует. Я ему вчера молился со слезами. О, какая это была молитва, какие это были слезы и благодарности, и обетов, и сокрушения, и желаний – за тебя, за моих друзей, за моих врагов, за Государя, за мою добрую жену, за мою бедную малютку; словом за весь мир! Давно ли ты, любезный друг, так мыслишь, скажи мне: чужое это или твое? Ежели это река жизни излилась из твоей души, то чаще ею животвори твоего друга. Чужое оно или твое, но оно уже мое, так как и твое, если и чужое. Вспомни брожение ума около двойственности, моего духа и вещества». В ответ Рылеев передаст Оболенскому три своих молитвы, которые в дальнейшем найдут отражение в поэзии А.И. Полежаева, М.Ю. Лермонтова, Николая Огарева, Н.А. Некрасова. Но эти же мотивы появятся в поэзии Рылеева и до Петропавловской крепости. Принято выделять два направления декабристской поэзии, нашедшие наиболее яркое воплощение в «Думах» Кондратия Рылеева и псалмах Федора Глинки. Но историческое начало и библейское пересекались.
Федор Глинка был не просто его старшим собратом по поэзии. Оба они, но в разные годы, закончили 1-й Кадетский корпус, оба прошли заграничный поход, но Рылеев, помимо всего прочего, приходился кумом Федору Глинке. Много позже он напишет о нем и других декабристах: «Я… всегда был почитателем прекрасного (по моему мнению) таланта моего кума, – таланта всегда энергичного, всегда подтепленного огнем… Он был человеком с сердцем, но голова не была довольно холодна. Да надобно ведь знать и то время! Если рыбу, разгулявшуюся в раздольных морях, засадить в садок, и та восплескивает, чтоб вздохнуть вольным Божьим воздухом – душно ей! И душно было тогда в Петербурге людям, только что расставшимся с полями побед, с трофеями, с Парижем и прошедшими на возвратном пути через сто триумфальных ворот почти в каждом городке, на которых на лицевой стороне написано: «Храброму Российскому воинству», а на обратной: «Награда в отечестве!» – И эти разгулявшиеся рыцари попали в тесную рамку обыденности, в застой совершенный, в монотонно томительную дисциплину Шварца и пр. Ну вот и пошли мечты и помыслы…»
К началу 1820-х годов относятся строки послания Рылеева к Федору Глинке со словами признания:
…Я славой не избалован,
Но к благу общему дыша,
К Нему от детства я прикован;
К Нему летит моя душа,
Его пою на звучной лире.
В рылеевских «Думах» нет богоборческих мотивов. Его «Димитрий Донской» заканчивается возгласом князя:
Велик нас ополчивший в брань!
Велик! – речет, – к Нему молитвы!
Он Сергия услышал глас;
Ему вся слава грозной битвы;
Он, Он один прославил нас!
В последней поэме «Наливайко», фрагменты которой появились в «Полярной Звезде» в 1825 году, центральное место занимают главы «Наливайко в Печерской лавре», «Исповедь Наливайки» и «Молитва Наливайки».
Из поэмы «Наливайко»
Наливайко в Печерской лавре
Протяжный звон колоколов
В Печерской лавре раздавался;
С рассветом из своих домов
Народ к заутрене стекался.
Один, поодаль от других,
Шел Наливайко. Благовенье
К жилищу мертвецов святых
И непритворное смиренье
В очах яснели голубых.
Как чтитель ревностный закона,
К вратам ограды подойдя,
Крестом он осенил себя
И сделал три земных поклона.
Вот в церкви он. Идет служенье,
С кадильниц вьется фимиам,
Сребром и златом блещет храм,
И кротко-сладостное пенье
Возносит души к небесам.
В углу, от всех уединенно,
Колена преклоня смиренно,
Он стал. В богатых жемчугах
Пред ним Марии лик сияет,
Об угнетенных земляках
Он к ней молитвы воссылает.
Лицо горит, и, как алмаз,
Как драгоценный перл, из глаз
Слеза порою упадает.
Так целый пост его встречали
На каждой службе в церкви сей…
Исповедь Наливайки[37]
Не говори, отец святой,
Что это грех! Слова напрасны:
Пусть грех жестокий, грех ужасный…
Чтоб Малороссии родной,
Чтоб только русскому народу
Вновь возвратить его свободу –
Грехи Татар, грехи Жидов,
Отступничество Униатов,
Все преступления Сарматов
Я на душу принять готов.
Итак, уж не старайся боле
Меня страшить. Не убеждай!
Мне ад – Украину зреть в неволе,
Ее свободной видеть – рай!..
Еще от самой колыбели
К свободе страсть зажглась во мне;
Мне мать и сестры песни пели
О незабвенной старине.
Тогда, объятый низким страхом,
Никто не рабствовал пред Ляхом;
Никто дней жалких не влачил
Под игом тяжким и безславным:
Козак в союзе с Ляхом был,
Как вольный с вольным, равный с равным,
Но все исчезло, как призрак.
Уже давно узнал Козак
В своих союзниках тиранов.
Жид, Униат, Литвин, Поляк –
Как стаи кровожадных вранов,
Терзают безпощадно нас.
Давно закон в Варшаве дремлет,
Вотще народный слышен глас:
Ему никто, никто не внемлет.
К Полякам ненависть с тех пор
Во мне кипит, и кровь бушует.
Угрюм, суров и дик мой взор,
Душа без вольности тоскует.
Одна мечта и ночь и день
Меня преследует, как тень;
Она мне не дает покоя
Ни в тишине степей родных,
Ни в таборе, ни в вихре боя,
Ни в час мольбы в церквах святых.
«Пора! – мне шепчет голос тайный, –
Пора губить врагов Украйны!»
Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа;
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной, –
Я это чувствую, я знаю,
И радостно, отец святой,
Свой жребий я благословляю!
Молитва Наливайки
Ты зришь, о Боже Всемогущий!
Злодействам Ляхов нет числа;
Как дуб, на теме гор растущий,
Тиранов дерзость возросла.
Я не виновен, Боже правый,
Когда здесь хлынет кровь рекой;
Войну воздвиг я не для славы, –
Я поднял меч за край родной.
Ты лицемеров ненавидишь,
Ты грозно обличаешь их;
Ты с высоты небес святых
На дне морском песчинку видишь;
Ты проницаешь, мой Творец,
В изгибы тайные сердец…
Молитвы
* * *
Мне тошно здесь, как на чужбине;
Когда я сброшу жизнь мою?
Кто даст крыле мне голубине,
Да полечу и почию.
Весь мир, как смрадная могила!
Душа из тела рвется вон.
Творец! Ты мне прибежище и сила,
Вонми мой вопль, услышь мой стон:
Приникни на мое моленье,
Вонми смирению души,
Пошли друзьям моим спасенье
И дух от тела разреши!
* * *
О милый друг, как внятен голос твой,
Как утешителен и сердцу сладок:
Он возвратил душе моей покой
И мысли смутные привел в порядок.
Ты прав: Христос – Спаситель наш один,
И мир, и истина, и благо наше.
Блажен, в ком дух над плотью властелин,
Кто твердо шествует к Христовой чаше.
Прямой мудрец, он жребий свой вознес,
Он предпочел небесное земному,
И как Петра ведет его Христос
По треволнению мирскому.
Для цели мы высокой созданы:
Спасителю, сей Истине верховной,
Мы подчинять от всей души должны
И мир вещественный, и мир духовный.
Для смертного ужасен подвиг сей,
Но он к безсмертию стезя прямая;
И, благовествуя, речет о ней
Сама нам Истина святая:
«И плоть и кровь преграды вам поставит,
Вас будут гнать и предавать,
Осмеивать и дерзостно безславить,
Торжественно вас будут убивать…
Но тщетный страх не должен вас тревожить –
И страшны ль те, кто властен жизнь отнять,
Но этим зла вам причинить не может!
Счастлив, кого Отец мой изберет,
Кто истины здесь будет проповедник,
Тому венец, того блаженство ждет,
Тот царствия небесного наследник».
* * *
Как радостно, о друг любезный мой,
Внимаю я столь сладкому глаголу,
И, как орел, на небо рвусь душой,
Но плотью увлекаюсь долу.
Душою чист и сердцем прав,
Перед кончиною подвижник постоянный,
Как Моисей с горы Навав,
Увидит край обетованный.
<Июнь 1826. Петропавловская крепостъ>
[37] Буйство и утеснение Поляков на Украине переполнили меру терпения козацкого. Мститель их Наливайко, убив Чигиринского старосту, решается освободить отечество от Ляхов, поправших святость договоров презрением к правам Козаков и чистоту веры мучительным введением унии. Перед исполнением сего важного предприятия он, как благоговейный сын церкви, очищает душу постом и отдает исповедь печерскому схимнику. – К.Р.
Комментировать