Яков Княжнин
Княжнин Яков Борисович (1742–1791) – драматург, поэт, переводчик. Обучался «на коште отца» товарища (заместителя) псковского воеводы в академической гимназии, где в совершенстве овладел французским и немецким языками и, по словам современника, «много писал весьма изрядных стихотворений, од, элегий и тому подобного». Состоял в качестве переводчика на статской и военной службе, но все закончилось обвинением в «издержании на свои надобности» казенных денег, судом и даже смертным приговором, замененным лишением дворянства и разжалованием на год в рядовые. В 1777 году был прощен Екатериной II с возвращением капитанского чина и дворянства, но к этому времени уже получил известность как переводчик и драматург, девизом которого стали строки «Хотя еще талантом слаб, // Да духом ничему не раб». В наибольшей степени его литературная деятельность связана с журнальными и театральными побранками тех лет. Его раннюю пародийную «эпическую поэму» с характерным названием «Бой стихотворцев» можно даже считать предтечей «Опасного соседа» Василия Пушкина и «Дома сумасшедших» Александра Воейкова. Наибольшей известностью пользовалась его комическая опера «Сбитенщик» (1784), продержавшаяся в репертуаре русских столичных и провинциальных театров вплоть до середины XIX века. В 1784 году состоялась премьера первой трагедии Княжнина «Росслав» с Иваном Дмитриевским в главной роли. «В этой трагедии и в последующих развивался конфликт «двух правд», когда каждая из сторон по-своему права. Но в последней трагедии «Вадим Новгородский» существует только одна из них – тироноборческая. По свидетельству современника, эту трагедию «играть актеры не хотели». Испугались, поскольку в эти же годы на сцене шла драма Екатерины II на тот же самый летописный сюжет о мятеже новгородцев против князя Рюрика, но с диаметрально противоположной трактовкой. В ее драме благородный князь Рюрик подавляет мятеж против законной власти и даже прощает смутьянов, которые в финале клянутся ему в верности (что, собственно, и стало реальностью в декабре 1825 года на Сенатской площади), а в драме Княжнина правда оказывается на стороне побежденных тираноборцев-новгородцев, провозглашающих: «Самодержавие, повсюду бед создатель, // Вредит и самую чистейшу добродетель // И, невозбранные пути открыв страстям, // Дает свободу быть тиранами царям». Премьера сорвалась, а отдельное издание «Вадима», отпечатанное в университетской типографии и поступившее в продажу в июле 1793 года, в самый разгар Французской революции, было конфисковано и сожжено. Второе издание сожженной трагедии вышло лишь в 1914 году, но в списках она была известна декабристам, использовавшим образ мятежника Вадима и тему вольного Новгорода. Считается, что Княжнин умер после допроса «с пристрастием» в Секретной экспедиции Шешковского. Некоторые из мемуаристов пишут о том, что он «за свою трагедию «Вадим» был посажен в крепость и отдан на руки Шешковскому. Степан Иванович так его «обласкал», что Княжнин, возвратившись домой, слег в постель и умер». Едва ли не таким же виновником смерти Княжнина называют «дедушку Крылова», который в пору своей добасенной молодости выпускал сатирическую «Почту духов», неоднократно выступавшую против Княжнина и других «вольнодумцев». Но писал он не о «Вадиме», а о предыдущей трагедии Княжнина «Владисан», резко критикуя ее за «безбожную брань» на крестителя Руси князя Владимира, изображенного развратником и братоубийцей. «Печатные доносы Крылова привлекли к Княжнину внимание цензуры и правительства», – утверждает один из крупнейших современных исследователей В.А. Западов. Что соответствует действительности, но лишь отчасти. Преследованиям со стороны «цензуры и правительства» подвергался и сам Иван Крылов, критиковавший, что называется, невзирая на лица, но при этом как в раннем творчестве, так и в позднейших баснях он оставался монархистом. С пресловутым Шешковским и Секретной экспедицией тоже все обстоит не так просто, как, впрочем, и со многими другими подобными «страшилками» типа аракчеевских военных поселений и «столыпынского галстука». Княжнин умер за два года до издания и сожжения «Вадима», так что Шешковский никак не мог посадить его в крепость за «Вадима». «Доносами» называли не только попытки Ивана Крылова противостоять «вольнодумству» и атеизму, его современника Павла Голенищева-Кутузова, вступившего в открытую полемику с «вольтерьянцем» Карамзиным, тоже объявили «доносчиком». В 1841 году Белинский назовет «стихотворным доносом» послание «К безымянному критику», опубликованное Михаилом Дмитриевым в «Москвитянине» в ответ на его выпады против Ломоносова, Державина. Использование этого ярлыка – один из самых распространенных «грязных» 142 приемов литературной и политической борьбы. В данном же случае уместно вспомнить конфликт «двух правд» в ранней драматургии Княжнина. Его тираноборческий «Вадим Новгородский» выражал только одну половину «правды», но второй ее половиной как раз и была пьеса Екатерины II, роль которой в литературе и литературной полемике ее эпохи – одна из центральных. Творчество Княжнина-драматурга и Княжнина-поэта гораздо шире тех иделогических схем, которые выработало советское литературоведение. В 1780 году он опубликовал стихотворение «Стансы к Богу», которое дает представление о том, каким Яков Княжнин входил в литературу до своих богоборческих и тираноборческих трагедий.
Стансы Богу
Источник жизни! благ Податель!
К Тебе, о Боже! вопию;
И пред Тобою, мой Создатель!
Мою всю душу пролию.
Премудрости наполни светом
Мою к Тебе парящу мысль!
Имущего Тебя предметом,
Меня к Своим рабам причисль.
К рабам?.. Рабов Ты не имеешь:
Отец Тебя любящих чад,
Ты благостью одной владеешь,
И власть Твоя – полна отрад.
Вотще Тебя себе подобным
Соделать смертные хотят,
Суровым, грозным, гордым, злобным,
С собою ставя Бога в ряд.
Не верю я сердцам сим диким,
Которы, лютостью одной
Тебя являя нам великим,
Не Твой нам кажут образ – свой.
Всяк час Ты ложь их обличаешь
Пучиною Твоих щедрот
И милостью опровергаешь
Угрюмых мудрецов довод.
Ты кротко солнцу рек: «Навеки,
Блистая, провещай Творца;
Да зрят всечасно человеки
Меня в щедроте без конца».
Всяк день то солнце повторяет,
Сей благости Твоей залог,
И вся природа нам являет,
Что Бог не может быть не Бог.
Лишь только мы, неблагодарны,
Не чувствуя Твоих щедрот,
То слабы, то высокопарны,
Крушим страстями свой живот.
Ты, смертным даровав свободу,
К блаженству тьму путей открыл;
Одним веселием природу
Своей Ты власти покорил.
А если иногда печали
Дают вкушать нам горький яд,
Не винен Ты, что мы создали
Себе из рая страшный ад.
Не Ты виновен, что мы, люди,
Желая все богами быть,
Вздымая гордо наши груди,
Тебя дерзнули позабыть.
Тобой творены наслаждаться,
Превыше мы себя летим
И мудростью с Тобой равняться
В своем безумствии хотим.
Чувствительность! о дар божествен!
Ты нас прямей ведешь к концу,
И крыл Твоих полет торжествен
Возносит сердце ко Творцу.
Творец! Тебя понять не тщуся,
Всем сердцем, как Отца, любя;
Кто Ты, о том я не крушуся,
С восторгом чувствуя Тебя.
Ты был, Ты есть, Ты вечно будешь, –
То небо и земля твердят;
Я есмь, меня не позабудешь, –
Мои все чувства то гласят.
<1780>
Комментировать