Ольга Чюмина
Чюмина Ольга Николаевна (1858–1909) – поэтесса, переводчица. На рубеже веков ее имя принадлежало к числу известных, но во многом благодаря политическим фельетонам в стихах. В 1905–1906 годах вышли два сборника ее политической сатиры. Не меньшей популярностью пользовались ее театральные стихотворные фельетоны. В этом жанре ей тоже не было равных. «Самым верным другом и защитником Московского художественного театра» называл ее К.С. Станиславский. Фельетоны Ольги Чюминой составили внушительный том («В ожидании. Фельетоны в стихах». СПб., 1905) и являются яркой страницей в истории театра и театральной критики Серебряного века. В эти же годы выходили ее поэтические сборники: первый – в 1889 году; второй – в 1897; «Новые стихотворения» – в 1905; «Осенние вихри» – в 1908 году. Но гражданские стихи и театральные фельетоны были лишь данью времени. В русской поэзии конца XIX – начала XX века Ольга Чюмина была выдающейся религиозной поэтессой, чье имя должно стоять рядом с именами Евдокии Ростопчиной и Юлии Жадовской. «Русский Паломник» этого времени наполнен ее авторскими и переводными духовными стихами. В статье, посвященной памяти Ольги Чюминой («Русский Паломник», 1909, № 40), отмечалось: «В таланте ее, как переводчицы, была та черточка, какая присуща всякому истинно даровитому переводчику: в звучных, образных и изящных ее стихах не забывались, не затушевывались, но с точной и безусловной верностью передавались смысл, дух подлинника и национальная окраска. Был ли то Байрон, Шекспир, Бурже, Гюго, Теннисон, Лонгфелло, Сырокомля или Мильтон, – в передаче О. Н. они оставались собой, со всеми присущими им особенностями. То же надо сказать и о переводах О. Н. из Библии: здесь точность передачи доведена до совершенства. Из переводов О. Н. особенное внимание обращает на себя знаменитая «Божественная комедия» Данте, не менее известная религиозная поэма Мильтона «Потерянный и возвращенный рай» и «Королевские идиллии» Теннисона». К этому можно лишь добавить, что в переводах Ольги Чюминой предстала именно мировая духовная поэзия. В нашей подборке Ольга Чюмина представлена своими первыми публикациями в «Русском Паломнике», «Библейскими мотивами» и поэтическим переложением молитвы «Отче наш» (1902).
Молитва
Тучи темные нависли
Низко над землей,
Сон оковывает мысли
Непроглядной мглой…
Воли нет, слабеют силы,
Тишина вокруг…
И спокойствие могилы
Охватило вдруг.
Замирают в сердце муки…
На борьбу опять
Опустившиеся руки
Нету сил поднять.
Голова в изнеможеньи
Клонится на грудь…
Боже мой! Услышь моленье,
О, не дай заснуть.
Этот сон души мертвящий
Бурей разгони
И зажги во тьме царящей
Прежние огни.
Февраль 1888
Пасхальная ночь в Кремле[128]
Кремлевские стены окутала мгла –
Предвестница ночи пасхальной,
И площадь, затихнув, с волненьем ждала
Полета ракеты сигнальной…
Залиты блистающей массой огней
Старинные храмы и зданья,
Кой-где выступают из мрака ясней
И башен и стен очертанья.
А там – за извилистой лентой реки,
Как яркие звезды сияя,
Одни за другими зажглись огоньки,
Мерцающий свет разливая.
Все Божии храмы народом полны,
Горят золотые оклады
Икон… и с глухим рокотаньем волны
Толпится народ у ограды.
Посыпался тающий мелкий снежок,
И в легком морозном тумане
Над кровлями вьется спиралью дымок..
Но вот замелькали и сани.
Толпа оживилась – уж полночь близка,
И сердце полно умиленья,
И двинется скоро людская река
Под звуки священного пенья.
Хоругви готовы, и дети вокруг
Толпятся с сияющим взором…
Но чу!.. раздался колокольчиков звук –
Сигнал! За Успенским собором
Пронесся с Ивана Великого звон
Могучей, протяжной волною,
И вскоре со всех раздается сторон
Торжественный звон над Москвою!
Выходят из храмов… Огни – впереди
Громадного крестного хода,
Огни загорелись по всей площади
В руках у всей массы народа!
Взвилася ракета, блестя в вышине,
Несется священное пенье…
Нет более места ночной тишине…
Кругом – торжество Воскресенья!..
Кругом ликованье! Везде раздалось
Приветствие – братское слово,
И хор повторяет: «Воскресе Христос!»
Под сводами храма святого.
А рядом со храмом огнями горят
Зеркальные окна темницы,
Где в воздухе жарком струят аромат
Фиалки и розы-царицы…
И люди, купив дорогие цветы,
Везут их домой по морозу,
И тают снежинки упав на листы,
Целуя озябшую розу.
Случайная встреча холодной зимы
С душистой весной чаровницей!
И ярче огни выступают из тьмы,
Сияя над древней столицей…
Отрадней на сердце! «Воскресе Христос!»
Несется волной перекатной.
И сладость молитвы и радостных слез
Становится людям понятной!
Крещение Руси[129]
I
Над северным краем, где весны суровы,
Где с бурею шепчется бор,
Где крепко сковали мороза оковы
Зимою поверхность озер,
Где так безконечно обширны равнины,
Где бледны всегда небеса,
Где зверя рычанье и клекот орлиный
Собой оглашают леса, –
Над этой страною, угрюмы и строги,
Как грозный карающий рок, –
Царили кровавые, мрачные боги:
Перун, и Велес, и Стрибог!
Не волны курений в их храмах курились:
Под страшным оружьем жрецов
Отчаянно жертвы безсильные бились
И пленных струилася кровь…
Но мрак над страною лежавший глубоко
Уж многое множество лет, –
Рассеял победно, блеснувший с Востока,
Учения нового свет.
В начале блеснула лишь бледная искра,
Но там, разгораясь сильней,
Она разрослася нежданно и быстро,
И тьма отступила пред ней…
Явилися люди – носители слова,
С горячею верой в сердцах,
И шли, проповедуя царство Христово,
С хвалою Ему на устах.
Они повторяли, что людям прощенье
Даруется силой любви,
Что властно очистит святое крещенье
Весь мир, затонувший в крови!
II
Их слово достигло и в Киев престольный,
По Русской земле разнеслось,
И, сразу охваченный думой невольной,
Смутился воинственный князь…
Не тешит его ни добытая слава,
Ни блеск и веселье пиров,
Ни в поле отъезжем лихая забава,
Ни звук серебристый рогов.
Давно пошатнулася вера былая
В могущество древних богов,
И сердце томится и жаждет, пылая,
Иных откровений и слов…
Не там ли в Царьграде и свет и спасенье?
Не там ли желанный исход?
И вскоре Владимир, принявший решенье,
В Корсунь объявляет поход!
III
Полгода минуло, и в Киеве стольном
Народ, собираясь с утра,
Толпился с волненьем и страхе невольном
У вод темно-синих Днепра…
Сияли хоругви парчой золотою,
Дымились кадила окрест,
Сиял вознесенный над всею толпою
В руках архипастыря – крест!
Под стройное пенье церковного клира
Свершался крещенья обряд,
И крепким сияньем душевного мира
Светился Владимира взгляд…
И долго глядел он на город с холмами –
На веры святой колыбель,
На Днепр, заалевший под солнца лучами,
Великую Руси купель!
Предвидел он ясно, в грядущем читая,
Что Русь испытания ждет,
И будет оплотом ей вера святая
В годину тяжелых невзгод.
Что дикой ордою нагрянут татары
И ляхи с огнем и мечом,
Но выдержит Русь вековые удары,
Святым оградяся крестом!
И девять столетий прошли чередою,
Но твердо хранится обет,
И ярко сияет над Русью родною
Христова учения свет.
Разлившись рекою – могучей и шире
В земле заповедной славян,
Горит он повсюду – от дебрей Сибири
До грозной вершины Балкан!
Молитва земли[130]
(С арабского)
Когда зажигаются звезд вереницы
В стемневшей лазури, а люди и птицы
И звери лесные покоятся сном, –
Тогда все в природе полно умиленья
И небо с землею возносят моленья
К Творцу мирозданья в безмолвьи ночном.
Лишь праведник эту молитву услышит,
Которая верой глубокою дышит;
Она не грешна, как молитва людей,
Сердца у которых жестоки, как камень, –
Она горяча и чиста, словно пламень, –
Она непорочна, как души детей.
Блажен, кто услышит моление это,
Чье пылкое сердце возжаждало света,
Чьи ночи тропою тернистою шли,
И нет прегрешений, которых Предвечный
Ему не простил бы в любви безконечной
В часы вдохновенной молитвы земли!
Туман, что клубится в ночи над ручьями,
Зефир, колыхающий розы листами, –
Все это – лишь звуки молитвы святой.
Мольбы же, которых к Властителю мира
Не в силах отнесть ни дыханье зефира,
Ни легкий туман, что клубится грядой –
Творцу передаст их певец вдохновенный,
Любимец Господень, любимец вселенной,
Чарующей песнью своей, – соловей!
И уши Создателя стольких творений
Отверзты всегда для его песнопений,
Звучащих с зарею под сенью ветвей.
Когда все объято ночной тишиною,
Своим лучезарнейшим оком – луною
С любовью взирает на землю Аллах.
И свет благодати Своей посылает
И милость Он щедро Свою изливает
В ее серебристых блестящих лучах.
Весь мир осыпая Своими дарами,
Он шлет их – и с чудными солнца лучами,
И с тучкой, что быстро несется вдали,
С светилами ночи, с росой благовейной,
С дождями, шумящими в чаще зеленой, –
В ответ на святую молитву земли!
Жестокие бури, самум раскаленный
И это – молитва земли, отягченной
Нуждою и тьмой прегрешений своих:
Она, пораженная болью и страхом,
Рыдает с мольбою пред гневным Аллахом,
Чей голос ей слышен из туч грозовых!
Когда же минуют жестокие бури,
И молнии гаснут в небесной лазури,
И грома раскаты стихают вдали, –
Смягчается гнев Судии Всеблагого,
А ветер душистый несет ему снова
С туманом воздушным – молитву земли!
Рождественская ночь[131]
I
С колокольни села слышен радостный звон,
В храме пение слышится клирное,
И с любовью глядят лики темных икон;
Настроенье молитвенно мирное
Осенило сердца: позабыта нужда,
Позабыты труды непосильные,
Позабыты людьми и корысть и вражда;
Заструилися слезы обильные –
Умиления дань из суровых очей,
И усердно, с земными поклонами,
Бедный молится люд при сияньи свечей,
Что горят пред святыми иконами.
И не кажется ль всем, что Спаситель Христос
Здесь присутствует с нами – Невидимый,
Что с собою Он им избавленье принес,
Он, страдавший от мук, ненавидимый,
Он, к Которому шли бедняки, пастухи,
Испытавший труды и лишения,
Он – распятый за нас, за людские грехи,
И вещавший с Креста о прощении?..
И не кажется ль нам, что в небес синеве
Поднялись херувимы крылатые,
И несут они весть о святом Рождестве
К беднякам и в палаты богатые?..
И над всею землей, разносяся во мгле,
Голоса их разносят хваление:
– Слава в вышних Творцу, всюду мир на земле,
В человецех же – благоволение.
II
Дальний север… Снега, расстилаясь кругом,
Как покровы лежат сребротканые,
Ярко звезды сияют на небе ночном,
Озаряя кресты деревянные.
Замигал огонек в самой чистой из хат,
Занимаемой в зиму поморами;
Там сошлися они и недвижно сидят
Молчаливые, с грустными взорами.
Не отраду несет им канун Рождества
Вдалеке от селенья родимого;
Не услышит никто теплой ласки слова
И лица не увидит любимого.
Не дается легко трудный промысел их:
Злые бури, болезни жестокие,
Лишь неделю назад схоронили двоих
И в снега опустили глубокие…
Тяжело на душе. Вспоминается им
Сельский храм со знакомыми лицами,
И торжественный звон и кадил синий дым,
И мерцанье лампад пред божницами.
Слышно им, как гремит, заливаяся, клир,
Как разносится слово хваления:
– Слава в вышних Творцу, на земле всюду мир,
В человецех же – благоволение!
Русские паломники[132]
Длинной вереницею изо всех концов
Нашей Руси-матушки: от сибирских льдов
И от моря Черного, по родным степям
Движутся паломники ко святым местам.
С посохом, с котомкою ветхой за спиной,
В ведро, в непогодушку и в палящий зной,
Ночью в бедной хижине находя приют
Иль в лесу под деревом – все они бредут…
С верою горячею в глубине сердец,
Русь исходят матушку из конца в конец.
Это люди Божии, и, придя домой,
Многие паломники принесут с собой
Семена познания, света и добра,
Что роскошно примутся, как придет пора.
Их рассказы чудные новый свет прольют,
Просвещая темный наш деревенский люд.
И порой случается: слово их одно
Силу, что таилася скрытою давно,
Пробуждает к действию! Кроется подчас
Много сил непочатых на Руси у нас…
И чего паломникам видеть не пришлось!
Где не проливалося их горячих слез!
Киев – это первая из родных святынь,
Где в Днепре сияющем отразилась синь
Неба вечно ясного, где среди ветвей
Отливают золотом купола церквей…
Киев, с чудной лаврою, с тьмой пещер своих
Где спасались тысячи иноков святых;
Киев – это первая веры колыбель
И пути далекого радостная цель!
Новгород прославленный, город вековой,
С множеством обителей, с Софией святой,
Где лежат угодников Божиих тела
И князей, великие делавших дела!
И Соловки дальние, дальний Валаам,
Где трудом подвижников воздвигался храм
На безлюдном острове, меж суровых скал,
С ревом о которые разбивался вал,
Где бывало слышались в сумраке ночей
Не псалмы священные – дикий вой зверей.
Но терпенье с верою, неустанный труд
Чудеса великие совершили путь, –
И обитель дивная, величавый храм
Ныне представляются путника очам!
Всюду путь паломника! На Святой Афон,
К Троице и Сергию; всюду, всюду он,
С посохом, с котомкою бедной за спиной
В ведро, в непогодушку и в палящий зной
Все бредет без устали, – и в Земле Святой,
В умиленьи сладостном, с жаркою мольбой.
Славя милость Божию, он, потоком слез,
Орошает землю ту, где страдал Христос…
И тому исполнилось девять уж веков –
Как такие ж странники с дальних берегов
Синего Днепра-реки, не боясь преград,
В поисках за истиной притекли в Царьград.
Им, из тьмы язычества ищущим исход,
С верой и надеждою рвавшимся вперед, –
Свет блеснул божественный истины лучей,
И завеса мрачная спала с их очей…
Им открылась Истина с высоты Креста,
И ее восславили путников уста, –
И они, постигшие Господа завет,
Первые внесли на Русь Христианства свет!
1 сентября 1888
Умирающий христианин[133]
Из Ламартина
Что это? В колокол ударили!.. Какою
Лежу я окружен рыдающей толпою?
Зачем поют? Зачем здесь свечи вижу я?
О смерть, ужели ты пришла за мною? Силы
Оставили меня, и на краю могилы
Я прихожу в себя…
О искра от огня святого, что нетленной
И дивною была жилицей плоти бренной, –
Загробный светлый мир готовься лицезреть.
Пари, душа моя, стряхни свои оковы.
Ужели: сбросить гнет страдания земного
И значит – умереть?
Минуты сочтены… Посланник светозарный
Небес! Меня в какой несешь ты лучезарный
Сияющий чертог?
Уже подхваченный могучими волнами,
Я мчусь, и у меня земля, с ее страстями,
Уходит из-под ног…
Но что же слышу я? Товарищи изгнанья,
Ужели обо мне – те слезы и рыданья,
Что растревожили мой пробужденный слух?
Но я вкусил уже великое забвенье
И к пристани святой, где ждет меня спасенье,
Парит безсмертный дух!
Рождение Cпасителя[134]
Ибо алкал Я и вы дали Мне есть,
жаждал Я и вы напоили Меня.
От Матф., гл. 25
Сумрак и ночи молчанье святое,
Правды и мира слова,
Чувство покоя во всем разлитое:
Это – канун Рождества!
Звон колокольный несется волною,
Чудный вещая закон.
Братья! Внемлите призыву душою,
Это – рождественский звон.
Жалость ко всем неимущим и сирым,
К тем, кто судьбой обделен,
Нам возвещает с любовью и миром
Этот рождественский звон.
Вспомните, братья: не в пышных палатах –
В яслях родился Христос,
Он не пришел, чтоб судить виноватых,
Он избавленье принес.
В каждом страдающем видел Он брата,
Жил не среди богачей;
Кровом служила Спасителю хата
Бедных простых рыбарей…
Он возвестил нам: «Питавший голодных.
Жаждущим давший питье,
Теплой одеждой снабдивший холодных –
Делают это во Имя Мое.
Тот, кто приемлет к себе утомленных,
Странников прочь не гоня,
Кто посещает больных, заключенных, –
Тот посещает Меня!
К людям любовь, сострадание к людям!»
Эти Христовы слова,
Заповедь эту и мы не забудем
В светлые дни Рождества!
О, да не будут одними словами
Эти святые слова,
Веру свою мы докажем делами,
Вера без дела – мертва!
Братья, пускай же не «гласом в пустыне»
Будет молящего зов,
Пусть в нашем сердце, подобно святыне,
Свет засияет Христов!
Средневековая легенда[135]
Из В. Гюго
Был час таинственный и мрачный,
Когда под дымкою прозрачной
Созвездья гаснут в небесах
И путешественник с тревогой
Своей пустынною дорогой
Спешит, с молитвой на устах.
Через леса, луга и пашни
К развалинам старинной башни
Шли два рейтара из дружин.
Когда-то здесь была обитель,
Ее святой пустынножитель
Построил некогда один.
И, сняв тяжелые доспехи,
Два пришлеца при громком смехе
Уселися на часть плиты,
Где, сохранившися доселе,
При свете пламени темнели
Святого инока черты.
И вот, вином наполнив чары,
Закуску вынули рейтары;
Бросая отблески кругом,
Костер пылал; на свет багровый
Слетались филины и совы,
Его касался крылом.
Кощунственно звучали шутки,
И дикий смех, и прибаутки.
– Ты постник? – спрашивал один.
И вдруг, услыша взрывы смеха,
Они подумали, что эхо
Им отвечает из долин.
Но чрез минуту два рейтара,
Как буд то зарево пожара
Увидели на склоне гор,
И вновь подумали, что это
Бросает яркий отблеск света –
Зажженный ими же костер.
Меж тем и зарево, и грохот,
И чей-то дикий, адский хохот
С минутой каждою росли;
Распространился запах серы,
И задрожали изуверы,
И распростерлися в пыли.
И вдруг какой-то тенью темной,
Нечеловечески огромной
Затмился сразу небосклон.
И шутки с хохотом греховным
Сменились скрежетом зубовным
И прозвучал и смолкнул стон…
Грядущий день настал печален,
И все поблизости развалин
Казалось пусто, как всегда,
Лишь пепел виден был остывший.
Но в полночь мальчик, стороживший
В долине сумрачной стада,
Заметил там, где виден камень,
Какой-то странный, бледный пламень
Который стлался по земле.
Он услыхал проклятий звуки
И дикий хохот, полный муки,
Не умолкающий во мгле…
И с этой ночи в час урочный,
Когда ложился мрак полночный, –
Ужасный вспыхивал костер;
И с криками кружились совы,
И далеко он свет багровый
Отбрасывал на склоны гор.
Так продолжалось до рассвета.
Не погашали пламя это
Ни вихрь, ни ливень грозовой,
И грома сильного раскаты
Не заглушали смех проклятый
И вопли муки роковой.
Но в ночь одну из тьмы загробной
Восстал святитель преподобный;
И, сделав знаменье креста,
Простер он руку пред собою, –
Молитву с верою святою
Шептали кроткие уста.
И все исчезло, все пропало,
И все кругом спокойно стало!
Заутра были найдены
Тела усопших, – и во храме
Народ молился со слезами
Об отпущеньи им вины.
Полночь Рождества[136]
Из Т. Готье
Небо сумрачно и черно,
Но земля – бела;
Люди, радуйтесь, звоните
Вы в колокола!
Родился Христос Спаситель,
О, блаженный миг!
И к Нему склоняет Дева
Свой прекрасный лик.
И Младенец небогатым
Пологом укрыт, –
С перекладин паутина
Кружевом висит.
Дрогнет Он среди соломы,
Тут же, рядом с Ним
Мул и вол дыханьем греют
Господа своим.
Но над яслями раскрылась
Неба синева:
Это славят серафимы
Полночь Рождества!
Крест и луна[137]
Баллада В. Скотта
I
Давно, во главе христианских дружин,
Граф Альберт воюет в земле сарацин,
И льются о нем безутешные слезы
Из глаз побледневшей красавицы Розы.
И странник явился пред нею: худой,
С лицом загорелым, с седой бородой: –
О странник, в священной земле Палестины,
Скажи мне, видал ли ты наши дружины? –
– Они побеждают везде мусульман. –
И тут же прекрасная Роза Морган,
Сняв цепь, обвивавшую нежную шею,
Украсила старца маститого ею.
– Скажи мне, святые обеты храня,
Граф Альберт по-прежнему помнит меня?
И к Деве Святой воссылая молитву,
По-прежнему первый кидается в битву? –
– Прекрасная дама! Трава зелена,
Чиста и прозрачна морская волна,
И древний ваш замок с высокой стеною
Спокойно над горной царит крутизною;
Но вянут листы с молодою травой,
Один безлошадный удар громовой –
И рушатся древнего замка твердыни…
Жених ваш томится в плену на чужбине! –
II
С богатой казной, на своем корабле
Она отплывает к далекой земле.
Невеста спешит к берегам Палестины,
Где графа в неволе томят сарацины.
Увы, позабыл он среди мусульман
Свой дом и прекрасную Розу Морган;
Любовь к чужестранке его погубила,
И рыцарю молвит принцесса Лейла:
– О доблестный витязь, я буду твоей,
И станешь ты первым их наших вождей,
Но прежде клянись на священном Коране,
Что будут врагами тебе христиане! –
И рыцарь, забывший о Боге своем,
О чести забывший, – поклялся во всем,
И меч освященный сменил ятаганом,
И шлем златоверхий – зеленым тюрбаном.
И тут же в глубокие недра земли,
В пещеру глухую его отвели;
Три ночи, не делая шага оттуда,
Он ждал – но напрасно – виденья иль чуда.
Объят изумленьем, великий имам
Спустился в пещеру подземную сам.
И все объяснилось: у графа под платьем
Нашлися забытые четки с Распятьем.
И рыцарь сорвал их, и дерзкой пятой
Ступил он поспешно на символ святой…
И тою же ночью багровое пламя
Во тьме загорелось, взвиваясь, как знамя.
Смутился отступник, как ни был он смел,
И ангел-хранитель его отлетел.
Тогда распахнулись в волшебной пещере
Четыре железом окованных двери.
И дрогнул в основах нечистый алтарь,
И в вихре и дыме сам Огненный Царь
Явился нежданно – могучий, ужасный, –
И в сумраке голос послышался властный;
Как грома раскаты тот голос звучал,
И молнией взор смертоносный блистал…
И вдруг протянулась рука огневая,
Где меч драгоценный виднелся, блистая. –
Бери, – и победа тебе суждена,
Покуда главой не поникла Луна
Пред сенью Креста, и устами своими
Не вспомнишь ты Девы Пречистое Имя!
III
И принял беглец заколдованный меч.
Повсюду, в разгар безпощаднейших сеч,
Безстрашны и смелы, его изуверы
Громили поборников истинной веры.
Тогда во главе христианских дружин
Пошел на неверных король Балдуин,
И грозная сеча кругом закипела.
Граф Альберт, врезаясь отчаянно, смело
В средину отряда, занес уже меч,
Стремясь Балдуина на части рассечь,
И щит королевский, крестом осененный,
Не спас бы монарха, – но враг исступленный
Нежданно в седле покачнулся, дрожа.
Копье молодого красавца пажа
Мелькнуло, и взвившись с неведомой силой, –
Чалму с головы победителя сбило.
И дрогнул отступник, и низко челом
Поник он, склоняясь пред Божьим Крестом.
Невольно о клятве своей забывая,
Шепнул он: – Помилуй меня, Пресвятая! –
И тут же, на множество мелких частей,
Блеснувших, как тысячи адских огней, –
Копье разлетелось… В паже синеоком,
Следившим за ним в изумленье глубоком –
Граф Альберт, отступник и вождь мусульман,
Узнал белокурую Розу Морган!
И пал он на землю, терзаем тоскою,
Рыдая и каясь пред Девой Святою.
И сжалилась Дева: раскаянья миг,
Один лишь, тоскою исторгнутый крик,
Одно сокрушения полное слово –
Вернули отступника в лоно Христово!
Во имя невесты и прежних времен
Был граф королем Балдуином прощен,
И чары Луны навсегда победила
Святого Креста животворная сила.
Пасхальный звон[138]
Бретонская легенда
Скоро праздник, и в субботу, –
Изукрасивши алтарь
И покончив всю работу,
Вышел из дому звонарь.
Было тихо, отдыхало
Перед праздником село,
В полосе заката алой
Солнце ясное зашло.
Над песчаной полосою –
Волн темнеющая грань;
То не юг с его красою,
То суровая Бретань.
В отдаленье – скал отроги
Выступают там и тут…
Что же это? По дороге
Трое путников бредут.
От волнения румянец
Проступает на щеках
За спиною виден ранец,
Плащ солдатский на плечах…
«Стой приятель! Ты прихода
Кэргоэльского звонарь?
Расскажи нам: за два года
Все ли здесь как было встарь?»
И по лицам загорелым
Словно трепет пробежал,
Странно робким и несмелым
Голос каждого звучал.
«Отвечай! Одно лишь слово… –
Молвил старший из троих, –
Жанна с мельницы здорова?
Скоро будет к ней жених?»
«Жанна?.. Плакала вначале,
Проводив его в поход,
Только девичьи печали
Все равно что вешний лед.
Позабылся друг желанный, –
Пасха только что пришла,
Как пришлось на свадьбе Жанны
Мне звонить в колокола!»
«А красавица Мадлена
Не помолвлена с другим?
Нынче сделалась измена
Делом легким и простым!»
Но старик прервал солдата:
«Дав монашества обет,
Есть теперь сестра Агата, –
Маделены больше нет,
Пал жених ее в сраженьи,
Пасха светлая прошла,
И пришлось для постриженья
Мне звонить в колокола!»
«Ну, старик, тобой не скрыто
Много горестных вестей,
Что здорова ль Маргарита?
Из похода ждет гостей?»
«Спит Марго в сырой могиле
В белом платье и цветах;
Грустно в колокол звонили
На ее похоронах.
Часто ночкою безсонной,
Сидя грустно у окна,
Как свеча перед Мадонной,
Вся истаяла она.
В самый праздник Воскресенья,
Светлой радостью дыша,
Тихо в горния селенья
Унеслась ее душа!»
Он замолк, и все молчали;
Тут, задумчив и уныл,
С выражением печали
Старший вновь заговорил:
«Передай, увидев Жанну,
Ей привет мой и прости.
Я помехою не стану Е
й на избранном пути.
Но в отчизне, где невеста
Свой нарушила обет,
Для меня не стало места
И меж нами ляжет свет!»
«Словно друга, словно брата, –
Молвил третий в свой черед, –
Пусть меня сестра Агата
На молитве вспомянет.
Может быть, за дверью гроба,
Прежней верою горя,
С нею встретимся мы оба
У Господня алтаря».
Младший, бледный от волненья,
Обернулся к звонарю:
«Ты исполнишь порученье
И мое? Благодарю!
Всем чужой и позабытый
Ухожу отсюда я, –
Ты могиле Маргариты
Поклонися от меня!»
И бросая взор печальный
На родимое село,
Где в лучах зари прощальной
Медный крест горел светло, –
Вновь обратною дорогой
Пешеходы побрели,
И старик глядел с тревогой,
Как сливалися вдали
Тени их с вечерней мглою…
Что же это? Явь иль бред?
И, прикрыв глаза рукою,
Долго он глядел им вслед,
С сожалением во взоре
Провожал их долго он,
Но пора: раздастся вскоре
С колокольни первый звон.
Для живых и в гробе сущих
Разверзая глубь небес,
Для погибших и живущих –
Иисус Христос воскрес!
На закате[139]
Солнце заходит… улыбкой прощальною
Мир озарен;
Всем, истомленным работой печальною
Отдых и сон.
День с суетою его обольстительной
Близок к концу,
Луч над вершиной горы ослепительно
Блещет, подобно венцу.
Все золотит он: с зарей заалевшие
В роще цветы
И над могилами полуистлевшие
В поле кресты.
И над твоею могилой далекою
Отблеск горит,
Ветер вечерний травою высокою
Чуть шелестит.
Благовест тихий звучит в отдалении
Там, над рекой,
Стройно несется церковное пение –
Мир и покой!
Вечный покой. Но кому? От страданий
Скорбной земли
Всем, кто в обитель, где нет воздыхания,
С миром ушли.
Им, окрыляемым верою чистою,
Верой святой,
Шедшим покорно стезею тернистою, –
Вечный покой!
Мы же, страданья полны безутешного,
Рвемся вослед,
Но из юдоли блаженства безгрешного
Отклика нет.
Тщетно мы духом в святые селения
Рвемся, греша;
С вечной утратою нет примирения,
Скорбью разлуки, тоскою сомнения
Страждет душа.
* * *
Из В. Гюго [140]
К спокойной пристани приводишь Ты мой чёлн,
Ты снова засветил потухшую лампаду, –
И вновь, о Господи, былой надежды полн,
В Тебе одном я черпаю отраду!
Я бури испытал во дни моей весны,
Как все упавшие из теплых гнезд орлята,
И колыбель моя носилася когда-то
По прихоти бушующей волны.
Борьбу житейскую узнал я слишком рано,
Хотя Господь хранит, по благости Своей,
От безпощадного дыхания тумана –
Весенний цвет и завязи ветвей.
Мне молодость дала мираж любви и славы,
Мелькнув сияющим и невозвратным сном,
И я, едва вкусив от сладкой их отрады,
Очнулся вдруг во мраке гробовом.
Тогда покинул я друзей моих и братий,
Но совести укор я не унес с собой;
Я дни свои влачил без жалоб и проклятий,
И тронут был Господь изгнанника мольбой.
Блуждая в сумраке страданий без просвета,
Я очи к небесам молитвенно возвел,
И в сердце мне Господь вложил источник света
В уста мои – Свой пламенный глагол.
Я испытал восторг священных откровений,
Священная печаль жила в душе моей,
И, словно голоса в безмолвии ночей,
Рыдали звуки песнопений.
Изведав глубину страданья одного,
Я долго погибал в безжалостной пучине,
И трижды я блуждал с Израилем в пустыне,
Но я не проклял день рожденья своего.
И вспомнил я Творца в своем уничиженьи;
Хвалите Господа! Хвалите без конца!
К ягненку своему на зов спешит овца,
Я к Господу воззвал: услышал Он моленье.
И возвестил Господь: «Ты шел прямым путем
Во дни отчаянья, во дни тревоги мрачной,
Теперь одеждою украсишься ты брачной
И гостем на пиру ты явишься Моем!»
С тех пор без ропота иду я твердо к цели,
В себе могучих сил я чувствую приток,
И ветви старые, чьи листья отлетели,
Дают опять желаемый росток.
Тобою возжена угасшая лампада,
Ты к тихой пристани приводишь утлый челн,
Носившийся в грозу по воле бурных волн, –
Господь – прибежище, Господь – моя отрада!
Из цикла «Библейские мотивы»
Молитва Иакова
Книга Бытия, гл. XXXVII, ст. 10.
– «Я жил у Лавана богатого; ныне
Спешу возвратиться в отчизну мою;
Я много добра приобрел на чужбине;
Все есть у меня: и рабы, и рабыни,
Но я пред тобой, как проситель стою!»
Страшась и желая свидания с братом,
Так молвил Иаков, к Исаву послав…
И вестник его возвратился с закатом,
Сказав, что с толпою идет к ним Исав.
Смутился Иаков, исполнен кручиной,
И надвое свой разделил караван…
Меж тем опустилася ночь над долиной
И с синих холмов заклубился туман…
И пал он во мраке ночном на колена,
И к Богу отцов с упованьем взывал:
– «О Боже! Чья милость ко мне неизменна –
Не Ты ли в отчизну меня призывал?
В пустыне безводной Ты был мне вожатым
Среди отдаленных неведомых стран,
И посуху я перешел Иордан…
Щедротам великим Твоим и богатым
Нет меры! Покровом Своим осеняя,
Спаси же и ныне от мщенья Исава,
Лишенного мною священного права, –
От мщения брата помилуй меня!
Во гневе ему незнакома пощада.
Меня устрашает Исава приход:
Боюсь, что погибнут и матерь, и чада,
И с ними прервется Иакова род.
Но, Боже! прощая мое вероломство,
Раскаянье видя мое и тоску,
Сказал Ты: «Безчисленным будет потомство
Твое, уподобясь морскому песку!»
Ездра на молитве
Первая книга Ездры, гл. IX, ст. 5.
Я пал пред Господом в отчаянье великом,
И громко я взывал: – О, горе нам! Увы!
Погрязшие в грехе превыше головы,
Дерзаем мы предстать перед Господним ликом.
Еще со дней отцов презрели мы закон,
Угасли светочи, и мрак настал кромешный,
И предал Ты во власть языческих племен
Царей, священников и весь Израиль грешный.
Мы в рабстве, но и тут Ассирии владык
Ты умягчил сердца и сжалился над нами,
И ныне мы сошлись под древними стенами,
Дабы из пепла вновь Ерусалим возник.
Неемия и спутники его перед стенами Иерусалима
Проехал я молча вратами долины
К источникам царским и дальним вратам,
И были развалины града пустынны,
Лишь смерть и безмолвье гнездилися там.
В землю ложились полночные тени,
Вдали раздавалось рычанье зверей,
Терновник колючий опутал ступени
Разбитых рукою врага алтарей.
И долго взирал я на них, опечален;
Разрушены стены, врата сожжены,
Солим величавый – лишь груда развалин,
В оковах и рабстве – отчизны сыны.
Взглянул я на братьев, пришедших со мною,
И слово воззванья сорвалося с уст:
«Взгляните, окутанный мглы пеленою,
Наш город священный разрушен и пуст!
Воздвигнем лежащие в прахе твердыни,
Исполнив пророка священный глагол,
И там, где царит запустение ныне, –
Созиждется Господу новый престол!
Из бездны страданья, позора и страха
Возникнет, для жизни иной обновлен,
Победно восстанет из дольнего праха
Главою венчанной Сион!»
Восстановление храма
Хвала Творцу, хвала Ему и слава!
Воспойте все хваления Ему!
Прощает Он ходившему лукаво
Пред Ним в грехе народу Своему.
Опять в сердцах сияет веры пламень;
При звуке труб и пении псалмов,
Положен вновь краеугольный камень;
Восстанет Храм, как узник из оков.
Конец слезам, изгнанники Сиона,
Возрадуйтесь, возвеселитесь все,
Воздвигнется святыня Соломона
Пред вами вновь, во всей ее красе!
Забыта скорбь, изгнанье и обида,
Поют хвалы священник и левит,
И снова гимн ликующий Давида
Среди толпы молящихся звучит.
Лишь плачут те о разоренном Храме,
Кто знал его в величии былом,
И слушают, поникшие главами,
Они в тоске ликующий псалом.
Но тонет в хоре общих ликований,
В восторженном и шумном торжестве
Безследно звук их старческих рыданий,
Как облака в лазурной синеве.
<1896>
Отче наш
Отче наш на небеси!
Мы все, от мала до велика –
Перед Тобой равны, Владыка.
Помилуй грешных и спаси.
Тебя, царящего над нами,
Прославим сердцем и устами.
Да будет во вселенной всей
Творца и Бога Имя свято!
Сойдя с Синая, Моисей
Закон Его вещал когда-то,
И в храме – Отрока Христа
Благословенные уста.
Земное кончив бытие,
Земных соблазнов сбросив сети,
Простые сердцем, словно дети,
Да внидем в Царствие Твое,
Ведомые из тьмы порока
Глаголом пламенным пророка.
Пусть в небесах и на земле
Свершатся Божии веленья.
Спаситель – жертва искупленья
С кровавым потом на челе,
Сын Авраама в час закланья –
Пример высокий послушанья.
Народ, пришедший издали, –
Насытил Ты семью хлебами.
И нам, растроганный мольбами,
Ты хлеб насущный ниспошли,
А вместе с ним, Отец Верховный,
Даруй просящим хлеб духовный.
Виновным, Господи, прости,
Как, милосердный без границы,
Ты отпустил грехи блудницы –
И наши вины отпусти,
Пускай волной благоуханья
Прольются слезы покаянья.
Во искушенье не введи!
Тельца почтили золотого
Толпа народа и вожди,
Но слово дивное Христово
Пройдет века и времена:
– Оставь! Отыди, сатана!
Нас от лукавого избави,
Яви могущество Твое
Во всей его великой славе,
Вернув усопшим бытие.
Для жизни новой та же сила
Дочь Иаира воскресила.
Да придет Царствие Творца,
Его престол, Его держава,
Да будет в мире без конца
Его могущество и слава,
Во мраке жизненных пустынь
Да воссияет свет! Аминь!
1902
[128] Впервые: «Русский Паломник» (1888, № 17).
[129] Впервые: «Русский Паломник» (1888, № 30).
[130] Впервые: «Русский Паломник» (1888, № 25).
[131] Впервые: «Русский Паломник» (1888, № 52).
[132] Впервые: «Русский Паломник» (1889, № 5).
[133] Впервые: «Русский Паломник» (1893, № 35).
[134] Впервые: «Русский Паломник» (1893, № 52).
[135] Впервые: «Русский Паломник» (1895, № 6).
[136] Впервые: «Русский Паломник» (1895, № 51).
[137] Впервые: «Русский Паломник» (1896, № 2).
[138] Впервые: «Русский Паломник» (1897, № 15).
[139] Впервые: «Русский Паломник» (1898, № 5)
[140] Впервые: «Русский Паломник» (1898, № 25).
Комментировать