Константин Случевский
Случевский Константин Константинович (1837–1904) – поэт, прозаик. В 1860 году стихи двадцатичетырехлетнего Случевского появились в некрасовском «Современнике». «Появление в «Современнике» значило сразу стать знаменитостью», – вспоминал он. Так оно и произошло: он проснулся знаменитым… мальчиком для битья. Вся «передовая» пресса обрушилась на него: Н.А. Добролюбов, В.С. Курочкин, Д.Д. Минаев. И стихи здесь были, собственно, ни при чем. Просто его приняли за нового фетовского адепта, каковым в начале 60-х годов он вовсе не был, но стал в 80-е. Молодой Случевский не выдержал этого публичного побоища. Как писал позднее Владимир Соловьев, «запуганный безпощадно-отрицательным отношением к чистой поэзи и со стороны тогдашней критики, имевшей свои исторически объяснимые, но эстетически неправильные требования, Случевский литературно замкнулся в себе». В эти же годы и по тем же самым причинам вынуждены были замкнуться в себе, уйти с литературной арены Фет и Апухтин. Возвращение этих «литературных мертвецов» состоялось лишь через двадцать лет. Одновременно со Случевским, чье имя в 80-е годы станет в один ряд с Фетом, Апухтиным, Аполлоном Майковым, Полонским, А.К. Толстым и другими поэтами «чистого искусства», сыграв значительную роль в судьбах молодых поэтов рубежа столетий. После смерти Полонского поэтические «пятницы» стали проходить у Случевского, занимавшего, как и Голенищев-Кутузов, ряд высоких постов, в том числе редактора официальной газеты «Правительственный Вестник». Бальмонт, Брюсов, Федор Сологуб, Бунин, Мазуркевич, Щепкина-Куперник и другие поэты новой генерации имели все основания восклицать: «Над мрачной набережной Невской не все темно. // Над ней есть факел: есть Случевский, // Есть вечной правды торжество». Вячеслав Иванов писал: «Я был тебе неведомый поэт, // Когда твой дерзкий гений заклинал // На новые ступени дерзновенья // И в крепкий стих враждующие звенья // Причудливых сцеплений замыкал».
Сирота-молитва
Перед новым 1872 г.
На этот образ с почерневшим ликом,
Утратившим давно и краски, и черты,
Одетым в старую, серебряную ризу,
Отец умерший мой, всегда молился ты!
К нему ты подходил, когда искал совета,
Ему зажег свечу, когда родился я…
И я стою над ним. Теперь другое время,
И у меня своя, и юная семья…
А ночь на новый год ступает молчаливо…
В снегу и холоде смыкается звено
Громадной цепи лет, и из него другое
Как призрак тянется, слегка обведено…
Какая цепь?! Всем, всем цепям царица!..
Погасший лик! в ночи на новый год,
По памяти отца, прими молитву сына,
Одну, всего одну, он с новой не придет.
Но эту жгучую и страстную молитву,
Молитву-сироту, ты ласково прийми:
Дай нам быть честными, и чтобы детям нашим
Не помешали мы стать честными людьми!
Перед статуей Богоматери
Только что слезы не льются из глаз ежечасно,
Так ты изваяна чудно, стоишь, как живая!
Матери Божьей страданья проходят безгласно,
Скорбь ее – скорбь молчаливая, грустно-немая!
Но не прекрасна ль и ты, что недвижно припала
К ней, к Богоматери, в долгом и жарком моленье?
Та – скорбь небесную, эта – земную прияла…
Родственны обе те скорби в своем воплощенье.
<1882>
* * *
Люблю я службу в сельском храме.
Открыты окна, воздух льет;
По лику образа, по раме
Тихонько бабочка снует.
И в церкви сад: над головами
Пришедших девушек цветы
Живыми тянутся рядами,
Полны весенней пестроты;
Святым словам молитвы вторя
При освящении даров,
Пичужки резвые, гуторя,
Щебечут в окна из кустов…
<1883>
Гимн святому равноапостольному Великому князю Владимиру, просветителю Руси
Верою Русской свободна, незыблема наша держава!
Древлепрестольного Киева князю Владимиру – слава!
Девять веков ополчались на нас! От девятого вала
Крепок остался наш щит, и блистает в алмазах забрало;
Веют святые хоругви, светла православья обитель!
Радуйся, Княже Владимир, родимой земли просветитель!
Верою Русской свободна, незыблема наша Держава!
Древлепрестольного Киева князю Владимиру – слава!
Радуйся, княже, народному сердцу любезный и славный,
Богом воздвигнутый витязь, Христовым апостолам равный!
Радуйся, княже, пристанище веры единой святой:
Днесь преклоняемся, княже, тебе всею Русской землей!
Верою Русской свободна, незыблема наша Держава!
Древлепрестольного Киева князю Владимиру – слава!
Слава! Слава! Слава!
1888
* * *
Я поставил свечу перед Образом…
Наклонилась и быстро горит!..
Иль рука, что ставила, дрогнула?
Каплет воск и, как слезы, бежит!
Иль сказалась молитва не искренно?
Иль любить не умею сполна?!.
Погасил я свечу перед Образом…
Пусть не плачет так жарко она…
<1889>
Романс М.М. Иванова.
На Пасху
1
Над плащаницею
Он мертв! С закрытыми очами… Б
елее снега пелена!
Никем не зримыми лучами
Вся церковь вкруг позлащена.
И в тех лучах, вполне живые,
В сердцах молельщиков встают
Явленья нежно-световые
Хороших мыслей и минут…
Под звуки слов надгробной песни
Они так чисты, так светлы…
Воскресни, Господи! Воскресни!
Довольно зла! Довольно мглы…
2
После причастия
И вот, в конце Страстной недели,
Сквозь полумрак, в туман сырой,
И в грязь, и в ростепель, с зарею
Спешат причастницы домой.
В мерцанье утра выделяясь
Весенней яркостью одежд,
Они мелькают торопливо,
Полны и счастья, и надежд!
Спешат… На лицах их – улыбки;
И, мнится, что в сердцах людских
Весна, приблизившись тихонько,
Запела свой причастный стих…
3
Воскрес!
День наступал, зажглась денница,
Лик мертвой степи заалел;
Заснул шакал, проснулась птица…
Пришли взглянуть – гроб опустел!..
И мироносицы бежали
Поведать чудо из чудес:
Что нет Его, чтобы искали!
Сказал: «Воскресну!» и – воскрес!
Бегут… молчат… признать не смеют,
Что смерти – нет, что – будет час,
Их гробы тоже опустеют,
Пожаром неба осветясь!
<1897>
На Рождество
Верь завету Божьей ночи!
И тогда, за гранью дней,
Пред твои предстанет очи
Сонм неведомых царей,
Сонм волхвов, объятых тайной,
Пастухов Святой земли,
Тех, что вслед необычайной,
Ведшей их звезде пошли!
Тех, что некогда слыхали
Песню неба… и, склонясь,
Перед яслями стояли,
Богу милости молясь!
Подле, близко, с ними рядом
Обретешь ты право стать
И своим безсмертным взглядом
Созерцать и познавать!
* * *
Опять Христос! Что Он меж нами,
Что каплет кровь с Его креста
На нас, здесь, подле, пред глазами,
Не видеть – злая слепота!
Христос везде! В скитаньях духа
В незнанье – где Ты, Бог живой?..
В обманах мысли, взгляда, слуха,
В гордыне мудрости людской!
Он – в незаконности желаний,
Он – в криках страждущих больных,
В ужасной музыке рыданий
Безсчетных горестей людских.
Он – у безвинно-прокаженных,
Он – в толчее людских страстей,
Он – в грезах мыслей воспаленных
И даже в творчестве людей.
Крест – у безвременной могилы;
Крест – в безобразье диких снов,
И в нерешительности силы,
И в ржавой дряблости оков…
Да, снова слышатся пороки,
И рухнул всякий идеал…
Блестят евангельские строки:
«Я к вам приду!» Он долго ждал.
1897–1898
Две молитвы
Молитва Ариев древней других! Она
Тончайшей плотью слов облечена,
Дошла до нас. В ней просит человек,
Чтоб солнце в засуху не выпивало рек,
Чтоб умножалися приплодами стада,
Чтоб червь не подточил созревшего плода,
Чтобы огонь не пожирал жилищ,
Чтоб не был человек болезнен, слаб и нищ!
Какая детская в молитве простота!
Когда сравнишь ее с молитвою Христа,
Поймешь: как много зла на жизненном пути
По человечеству должно было взрасти,
Чтобы оно могло понять и оценить –
Божественную мысль, мысль новую… простить.
* * *
По сугробам снега, по обледенелым,
Повествуя в полночь про какой-то день,
От небес ложится отблеском несмелым
Северных сияний золотая тень…
В совести глухие, по сердцам усталым,
Только помышленыо видимый едва,
На мирскую бледность, осененьем алым,
От небес ложится отблеск Рождества.
Без пути, без спроса, в прах земной пустыни,
В горе, в злобу, в ярость помышлений злых,
Льет от язв Христовых миро благостыни –
Язвы Бога глубже быстрых язв людских…
Обратись к нам, Боже, голосом приветным!
Отврати суровый и грозящий лик!
По земному кругу сонмищем несметным
В тяжком испытанье наш народ поник…
* * *
Сегодня в церковь не пошел я,
Но я в саду моем ходил
И грустный след полночной бури,
Насколько можно, удалил.
Срезал поломанные ветви,
Деревья падшие срубал
И обнаженные коренья
Землею свежей присыпал.
Да, это – вид богослуженья!
Казалось: церкви звон, дрожа,
Сопровождал, как литургию,
Труды лопаты и ножа.
И, так как праздник был в то время
Один из лучших по весне,
В кустах акафист птицы пели,
Безличный, но понятный мне…
<1900>
* * *
Час ночи! Погасли по окнам огни,
Одни за другими исчезли они,
Исчезли, как души умерших людей…
Судьбы наши сходны с судьбами огней!
Замолкли на улице говор и гул,
И кажется, будто весь город уснул.
Волненьем минувшаго дня утомлен,
Измаян… Не умер ли также и он?
Какое мученье! Ни яви, ни сна!
Заря золотая – о, где же она!..
А в сердце тревожном шумней и шумней,
Все больше и больше каких-то гостей;
Те гости незваные – думы да сны,
Так ярко одеты, так жизни полны,
Так шумно ликуют, так радуют глаз…
О Господи! В этот предутренний час
Ты в сердце горящем огни погаси,
Виновную совесть Ты Сам допроси,
Ты Сам оправдание ей усмотри,
Дай тьмы непроглядной, чтоб мне до зари
Светил, вместо этих тревожных огней,
Огонь одинокой лампады Твоей!
Комментировать