Арсений Голенищев-Кутузов
Голенищев-Кутузов Арсений Аркадьевич, граф (1848–1913) – поэт. Принадлежал к знатному дворянскому роду, занимал важные государственные должности, в том числе в течение почти двадцати лет управляющего личной канцелярией императрицы Марии Федоровны. Между тем с юности испытывал тягу к поэзии. Всю жизнь преклонялся перед А.С. Пушкиным, Ф.И. Тютчевым, считал своими учителями в поэзии (как и К.Р.) Аполлона Майкова и А.А. Фета, с которыми поддерживал многолетние дружеские отношения. Нет ничего удивительного в том, что в начале творческого пути Н.А. Некрасов дал ему от ворот поворот, посчитав его стихи «не удобными для помещения в «Отечественных Записках». Сближения с «шестидесятниками» не состоялось. В 1878 году вышел его первый поэтический сборник «Затишье и буря», не оставлявший никаких сомнений в том, что ряды поборников «чистого искусства» пополнились еще одним своим адептом.
Наиболее значительный период в творческой жизни Голенищева-Кутузова – сближение летом 1873 года с М.П. Мусоргским. Они поселились в одном доме. «Я писал стихи, – вспоминал Голенищев-Кутузов, – в страстной надежде увидеть их когда-нибудь напечатанными, он кончил своего «Бориса» и, довольствуясь пока посредственным исполнением его оперы в любительском кружке, мечтал о постановке оперы на сцене. Мы оба глубоко убеждены были в своей гениальности и непременно решили, что скажем, каждый в своей области, «новое слово». Письма Мусоргского к В.В. Стасову той поры полны восторженных оценок молодого поэта: «…Почти везде нюхается свежесть хорошего, теплого утра, при технике безподобной, ему прирожденной». Результатом этой дружбы и творческого взаимопонимания стали два цикла романсов Мусоргского на стихи Голенищева-Кутузова «Без солнца» (май – август 1874) и «Песни и пляски смерти» (1875–1877), вокальная баллада «Забытый» и рассказ о Красной свитке для оперы «Сорочинская ярмарка». В репертуар Федора Шаляпина и многих других певцов входил романс «Торжество смерти», созданный Голенищевым-Кутузовым и Мусоргским во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов:
День целый бой не умолкает;
В дыму затмился солнца свет,
Окрестность стонет и пылает,
Холмы ревут – победы нет!
И пала ночь на поле брани;
Дружины в поле разошлись;
Все стихло – и в ночном тумане
Стенанья к небу поднялись…
К. Р. (Константин Романов) отметит в 1913 году в некрологе: «Пусть современная критика почти не замечала или, вернее, не хотела замечать его. Он сам говорил: «Чем больше кричат о человеке его современники, тем скорее и полнее забывают о нем потомки». О графе Кутузове мало кричали, зато потомки не забудут его. Не забывают поэта, который не потворствует переменчивым и преходящим вкусам толпы, у которого стремления безкорыстны и возвышенны».
Романсную жизнь обрели более 50 стихотворений Голенищева-Кутузова. К его стихам, помимо М.П. Мусоргского, обращались М.А. Балакирев, С.М. Ляпунов, М.М. Ипполитов-Иванов, Н.Н. Черепнин, А.С. Аренский, С.В. Рахманинов и другие композиторы. Классикой русской молитвенной поэзии и музыки стала «Молитва» («Она пред иконой стояла святою…») Голенищева-Кутузова – Рахманинова.
Молитва
Она пред иконой стояла святою;
Скрестилися руки, уста шевелились;
Из глаз ее слезы одна за другою
По бледным щекам жемчугами катились.
Она повторяла все чье-то названье,
И взор озарялся молитвенным светом;
И было так много любви и страданья, –
Так мало надежды в молении этом!
Она преклонилась и долго лежала,
Прильнув головою к земле безответной,
Как будто в томленьи немом ожидала,
Что голос над нею раздастся приветный.
Но было все тихо в молчании ночи,
Лампада мерцала во мраке тревожном,
И скорбно смотрели Спасителя очи
На ту, что с моленьем пришла невозможным!
<1878>
Романс С.В. Рахманинова (1902).
Подражание Исаии
Меня Господь из всех людей
Избрал от века для спасенья
И тению руки Своей
Накрыл от злобы и гоненья.
Мои уста Он обострил
Как грозный меч пред часом битвы,
И как стрелу Он для ловитвы
Меня в колчане сохранил.
Равнины, горы, реки, долы
Народы, царства и цари,
Внимайте Господа глаголы,
Склоняйте головы свои!
Он рек: «Я подниму десницу
И стяг Свой людям покажу –
Я настежь растворю темницу
И Свой народ освобожу.
Мне внятен громкий плач Сиона,
Израиля печальный зов:
«Господь с небес не слышит стона,
Он позабыл Своих сынов!»
Но Я в ответ: «Когда ж то было,
Чтоб мать покинула дитя?
И если б мать дитя забыла –
Тебя не позабуду Я.
Твоих врагов в кровавых сечах
Я славой ослеплю твоей,
И вознесут они на плечах
Твоих сынов и дочерей.
Цари покорною толпою
От всех сбегутся стран земных,
И станут плакать пред тобою,
И прах лизать у ног твоих.
Ты их раздавишь, грозный мститель,
Да всякая познает плоть,
Что Я – Сиона Покровитель,
Что Я – Владыка и Господь!»
<1879>
* * *
Не спорь и не борись с враждующей судьбой,
Не унижай души мольбами и стенаньем:
Внимай житейский шум с подъятой головой,
На праздный крик толпы ответствуя молчаньем.
В молчанье кроется таинственная власть:
Поруганный Христос был нем перед Пилатом,
И Бога обрела земная, злая страсть
В Его безмолвии – пронзенном и распятом.
Шумит ничтожество – величие молчит.
Молчат и божество, и небо, и могила.
Но знай – безстрастная, безмолвная их сила
Все победит!
Родная
Покинув родину и дом, она пошла
Туда, куда текли все русские дружины.
Под ветхим рубищем в душе она несла
Безценный клад любви, участья и кручины.
Тяжел был дальний путь – и зной ее палил.
И ветер дул в лицо, и в поле дождь мочил.
Она ж все шла да шла, с мольбой усердной к Богу,
И к подвигам нашла желанную дорогу.
Уж скрылся позади рубеж земли родной.
Чу! Слышен битвы гром, холмов дымятся склоны:
Восторг отчаянной и дикой обороны
С редутов Гривицы и Плевны роковой
На русские полки огнем и смертью дышит;
Но чуткая любовь не грохот в битве слышит,
Не ей твердыни брать, не ей смирять врагов.
Мужичке-страннице иные внятны звуки,
Иной с побоищ к ней несется громкий зов –
Томящий жажды клик и вопли смертной муки.
И вот она в огне: визжит над ней картечь,
Рои летают пуль, гранаты с треском рвутся,
Увечья, раны, смерть! Но ей ли жизнь беречь?
Кругом мольбы и стон – и реки крови льются!
Страдальцев из огня, из схватки боевой,
Она уносит прочь, полна чудесной силы,
И жаждущих поит студеною водой,
И роет мертвецам с молитвою могилы.
Как звать ее? Бог весть, да и не все ль равно?
Луч славы над ее не блещет головою,
Одно ей прозвище негромкое дано:
Герои русские зовут ее «родною».
В годину смут
В годину смут, унынья и разврата
Не осуждай заблудшего ты брата;
Но, ополчась молитвой и крестом,
Пред гордостью – свою смиряй гордыню,
Пред злобою – любви познай святыню
И духа тьмы казни в самом себе.
Не говори: «Я капля в этом море,
Моя печаль безсильна в этом горе,
Моя любовь безследно пропадет…»
Смирись душой – и мощь свою постигнешь
Поверь любви– и горы ты подвигнешь
И укротишь пучину бурных вод.
Молитва
В день светлой радости дай мне, о Боже,
Помнить лишь то, что всего мне дороже,
Что исцеляет все раны мои:
Вешней любви лучезарные сказки,
Верной любви утешенья и ласки,
Счастие вечной любви.
Все ж безобразное, низкое, пошлое,
Все, что мрачит мое скорбное прошлое,
Дай в этот день мне забыть навсегда,
Чтоб, погруженное в бездну презрения,
Под непроглядным покровом забвения
Сгибло оно без следа!
* * *
Усталый, с сердцем отягченным,
Покинув жизни грешный пир,
Порой пред храмом озаренным,
Священным звоном оглашенным,
Стою я – мрачен, нем и сир.
Хочу вступить я в двери храма,
Хочу, отрясши прах земной,
В волнах молитв и фимиама,
Умчаться духом в мир иной;
Чтоб покаянными слезами
Там раны совести омыть
И дольний мир с его страстями,
С его безумьем позабыть.
Но миг! – и слезы умиленья
Уже во взоре не горят –
Знакомый голос искушенья
Опять зовет меня назад.
И перед светлым ликом Бога,
Не в силах мрака превозмочь,
От недоступного порога
Я отхожу в смятенье прочь.
Бреду на торжище людское;
Но долго там, как бы сквозь сон,
Все вижу пламя неземное,
Все слышу благовеста звон!
* * *
О, если б верил я, что в светлых небесах
Могучий грозный Бог земные внемлет стоны,
В молитве пламенной, в поклонах и слезах
Искал бы я от дум мятежных обороны.
Презрев борьбы земной обман и суету,
Вериги б я надел, облекся б в власяницу
И, может быть, вдаль сквозь ночи темноту
Прозрел бы истины желанную денницу.
Но детской веры луч в душе моей давно
Угаснул, как в глуши костер, людьми забытый.
И червь сомнения, холодный, ядовитый, –
Незваный чуждый гость, – гнездится смело в ней.
И точит сердце он язвительной мечтою,
Что жизни труд и шум – безплодная игра,
И дразнит бедный ум далекой красотою –
Нетленным призраком свободы и добра.
* * *
Так жить нельзя! В разумности притворной,
С тоской в душе и холодом в крови,
Без юности, без веры животворной,
Без жгучих мук и счастия любви,
Без тихих слез и громкого веселья,
В томлении немого забытья,
В унынии разврата и безделья…
Нет, други, нет – так дольше жить нельзя!
Сомнений ночь отрады не приносит,
Клевет и лжи наскучили слова,
Померкший взор лучей и солнца просит,
Усталый дух алкает Божества.
Но не прозреть нам к солнцу сквозь тумана,
Но не найти нам Бога в дальной тьме:
Нас держит власть победного обмана,
Как узников в оковах и тюрьме.
Не веет в мир мечты живой дыханье,
Творящих сил иссякнула струя,
И лишь одно не умерло сознанье –
Не то призыв, не то воспоминанье, –
Оно твердит: так дольше жить нельзя!
7 декабря 1884
* * *
Для битвы честной и суровой
С неправдой, злобою и тьмой
Мне Бог дал мысль, мне Бог дал Слово,
Свой мощный стяг, Свой меч святой.
Я их принял из Божьей длани
Как жизни дар, как солнца свет, –
И пусть в пылу на поле брани
Нарушу я любви завет;
Пусть, правый путь во тьме теряя,
Я грех свершу, как блудный сын, –
Господень суд не упреждая,
Да не коснется власть земная
Того, в чем властен Бог един!
Да, – наложить на разум цепи
И слово может умертвить
Лишь тот, кто властен вихрю в степи
И грому в небе запретить!
1884
В Ливадии
Благоговением и трепетом объятый,
В молитвенной тиши вхожу я в тот покой,
Где Царь – великий Царь[123], от мира Богом взятый,
Окончил путь земной.
То не роскошный храм, и не богатством тленным
Сверкающий чертог, утеха праздных глаз;
В приюте ласковом, приветном и смиренном
Лишь светит крест Христов на месте том священном,
Где праведник угас.
Но к этому кресту стеклися все дороги,
Весь мир к нему мольбы и скорби дань принес, –
И не вместили бы все храмы, все чертоги
Ни той любви, ни слез.
* * *
Бывают времена, когда десница Бога,
Как будто отстранясь от мира и людей,
Дает победу злу – и в мраке смутных дней
Царят вражда и ложь, насилье и тревога;
Когда завет веков минувших позабыт,
А смысл грядущего еще покрыт туманом,
Когда глас истины в безсилии молчит
Пред торжествующим обманом,
В такие дни хвала тому, кто, с высоты
На оргию страстей взирая трезвым оком,
Идет прямым путем в сознанье одиноком
Безумия и зла всей этой суеты;
Кто посреди толпы, не опьяненный битвой,
Ни страхом, ни враждой, ни лестью не объят,
На брань враждующих ответствует молитвой:
«Прости им, Господи, – не знают, что творят!»
Переложение псалма 22
Господь пасет меня, ни что же мя лишит;
Господь вселит меня в местах приятных, злачных;
Он воспитал меня струями вод прозрачных;
На правые стези меня Он возвратил.
И ежели пойду средь сени смертной я,
Не убоюся зла, коль Ты, мой Бог, со мною:
Утешит мя Твой жезл и палица Твоя.
Трапезу для меня Ты, Боже, учредил
Во укоризну всем гонящим мя злодеям;
Умастил Ты главу мою Твоим елеем
И чашей жизненной меня Ты упоил.
Доколе я дышу, доколе я живу,
Щедрота мне Твоя да спутствует повсюду.
Вселясь в Господень дом, я жить всегда в нем буду,
И в помощь я всегда Владыку призову.
[123] Император Александр III умер в крымской царской резиденции в Ливадии 20 октября 1894 г., но не в Большом, а в Малом дворце, где он жил, еще будучи цесаревичем.
Комментировать