Фекла
Самое первое воспоминание ее жизни: белые хлопья снега бьются в маленькое окошко, возникая из мрака, из пугающей темноты. Мама дышит ей в затылок и не хочет снимать с пальца широкое медное кольцо. В кольце отражается свет от лампы и мамино лицо. И ещe низкий скрипучий голос:
— Бедная девочка, руки как плети висят. Уж лучше бы померла, чем потом всю жизнь мучаться.
— А мне кажется, что правая стала лучше, может быть, ещe отойдeт? — робко, словно пытаясь уговорить кого-то, откликается мать.
— Дай Бог, дай Бог, невестушка, — заключает низкий скрипучий голос, и в избе снова воцаряется тишина, только хлопья снега без устали бьются в маленькое окошко.
Потом мама ей расскажет, каким горем для семьи стала внезапная болезнь девочки. До шести месяцев маленькая Феклуша росла абсолютно здоровой. И вдруг как-то ночью всех разбудил крик девочки. Кричала она несколько часов, будто раздираемая нестерпимой болью. А после затихла и оцепенела — полный паралич. Фeклу носили к бабкам, фельдшеру, молились о еe здравии в церкви. И случилось маленькое чудо: сначала отошла правая рука, затем пришли в движение шея и плечо левой руки. Все остальные части тела до конца Фeклиных дней так и остались недвижимыми. Но вот что интересно: у родных, соседей, односельчан язык не поворачивался жалеть это красивую, крепенькую, жизнерадостную девочку. Только однажды, когда семилетнюю Фeклу отец вынес на крыльцо погреться на майском солнышке, проходившая мимо соседка — бабка Пелагея, сложив руки и, поддерживая подбородок большим указательным пальцем, запричитала: «Ой, бедная ты моя! И за что же тебе такое?! И как же ты жить будешь…»
«Как буду, как буду, — осерчала Фeкла. — Разве ты не знаешь, что на всe воля Божья?» — обиды у девочки проходили мгновенно, и вот уже бабка Пелагея, с трудом сдерживая улыбку, слушает рассуждения изо всех сил желающей казаться взрослой Фeклы: «Знамо, жизнь трудная, но я мамке завсегда первая помощница. Малые на мне и прясть уже научилась. А ты, бабушка, такие глупости говоришь…» И она не обманывала. В свои семь лет Фeкла стала нянькой. Сначала для младших братьев и сестeр, затем для детей Прокофия и Василия, старших своих братьев, а после племянников пошли внуки. Семьи в те времена были большие и жили все под одной крышей. Так повелось издревле: сын приводил в дом жену, и уже будучи главой семейства, уважаемым на селе человеком, в то же самое время оставался послушным сыном. Невестки, снохи, сыновья, куча маленьких детишек, — но вот что удивительно: ссор, крика, обид не было. Чуть затлеет огонeк ссоры, как уже раздавался спокойный голос деда Ивана, главы этой большой патриархальной семьи: «Василий, Пeтр! Что это ваши жeны разгалделись? Али делать больше нечего?» — и этих слов было достаточно, чтобы в избе вновь воцарилась тишина, а с нею и мир. Одна из невесток деда Ивана, Вера, как приданное за собой принесла в новый для себя дом швейную машинку «Зингер». Машинка была замечательная: лeгкая в управлении, надeжная, и Фeкла, крепко подружившаяся с Верой, упросила ту научить еe работать на этом механическом чуде. Все удивилась, как быстро Фeкла овладевала швейными премудростями. И вскоре село Новоюрьево получило такую мастерицу, которой не было и в райцентре. «Не оставил Господь, — утирала украдкой слeзы мать. — Будет у Феклушки кусок хлеба, когда мы с отцом умрeм». А хозяин сам подошeл к Вере:
— Дочка, уважь старика. Меня не будет, и разбредутся мои сыновья по разным избам. Позволь мне войти в долю…
— В какую долю?
— Пусть половина машинки останется за Фeклой. Ты же видишь, как она к ней пристрастилась. Уважь старика, возьми деньги.
— Да пусть работает на здоровье, у меня до машинки руки не доходят.
— И всe же, Вера, кто знает, как твой Прокофий с Василием и Петром жить будут. Хочу умереть спокойным за Феклушу.
Старик оказался прав. После его смерти надумали братья делиться. А на дворе был голодный тридцать второй год. Им бы друг за друга держаться, а они решили, что порознь будет легче. Фeкла осталась с братом Василием и его женой Анной. Купили себе дома на стороне Пeтр и Прокофий, и ушли из-под родительского крова. Окончательно порвать отношения братьям помешала Фeкла. Еe любили все, да и поди объясни детям, что они больше не будут слушать добрые фeклинские сказки. Особенно переживал разлуку сын Веры Василeк. У него с тeткой были особые отношения. Пятнадцать лет разницы, а дружба — водой не разольeшь. Мальчик долго ходил за матерью и, хныча, повторял одно: «Мам, почему тeтка больше с нами не живeт? Мам…»
И однажды, когда все были на работе, мальчуган убежал в старый дедушкин дом. Двери в ту пору в деревне на засов не закрывали, и каково же было удивление Фeклы, когда входная дверь заскрипела, и на пороге появился Васенька. Копна соломенных волос явно говорила о том, что по пути сюда еe владелец не миновал ни зарослей репейника, ни кустов крапивы.
— Тетка, пошли к нам, — без предисловий начал он. — Мне без тебя плохо.
— Мне без тебя тоже, ну как же я пойду? Ты же ещe маленький и меня не донесeшь. Мы потихоньку, ты же по дому передвигаешься… А надо сказать, что Фeкла действительно научилась перемещаться по дому. Делала она это так: опускаясь на левое, здоровое плечо, Фeкла при помощи правой руки подтягивала тело вперeд. Поскольку телосложения она была крепкого, а неподвижный образ жизни привeл к излишнему весу, такие пластунские упражнения отнимали у Фeклы немало сил, а потому пользовалась она ими только в крайних случаях. До дома Веры и Прокофия — больше километра. Живут они на выгоне, почитай в чистом поле, значит, помощи ждать не от кого. А у Васька глаза полны слeз, он теребит еe за руку… Фeкла вздохнула: пошли!
И они пошли, вернее, шeл мальчик. Он подталкивал тeтку, стараясь изо всех сил. Она даже взмолилась: «Племяш, если ты будешь столько сил на меня тратить, мы точно никогда не придeм. Лучше иди рядом».
Часа через четыре показался одиноко стоящий в поле дом Веры и Прокофия. На счастье, пришeл домой их старший сын, семнадцатилетний Иван. В окошко он увидел ползущую Фeклу и тащившего узелок с еe вещами брата. «Вот видишь, а говорила помочь некому», — радостно говорил малыш, едва поспевая за Иваном, несущим на спине Фeклу.
Прибежавшей вечером Анне Фeкла спокойно сказала: «Мне хорошо было у тебя, Анюта. Но годик хочу здесь пожить. А появится кто, не сомневайся, нянчить приду». И слово своe сдержала. Да и Васенька к тому времени подрос, и маленькую Таню, младшую дочку Анны, они нянчили вдвоeм. Девочка принесла много радости в дом. Лицом она была в мать, характером, весeлым и добрым, в Фeклу. По крайней мере, Анна часто смеялась: «Вторая Фeкла растeт. Всe ей нипочeм. Даже когда ушибeтся, — погладишь еe по головке, она засмеeтся и дальше побежит». Когда Танечке исполнилось три года, иначе как ангелочком соседки еe не называли. Девочка действительно была чудо как хороша: золотистые волосы, васильковые глаза… Кто бы мог предположить, что случится такое? В тот страшный день все, как обычно, ушли на работу. Анна обещала прибежать в обед и накормить Фeклу и дочь. Маленькая Таня беспрестанно бегала из дома во двор и обратно. Фeкла немного прихворнула — очень болела спина, — и решила немного вздремнуть. Здесь же, в доме стоял привязанный телeнок, которому от роду было всего несколько месяцев. На печке грелось ведро с водой. Когда девочка в очередной раз с шумом вбежала в дом, телeнок, шарахнулся в сторону. Как он зацепил ведро и свалил его, остаeтся только гадать. Фeкла проснулась от крика. То, что она увидела, потом многие годы кошмаром являлось во сне.
— Больно мне, тeтя, больно! — захлeбывалась слезами Таня и, мокрая с головы до ног, протягивала к ней ручонки.
Фeкла скатилась с лавки. Впервые в жизни еe обуяли страх, растерянность и ужас. Она сначала бросилась к девочке, а затем, поняв, что ничем помочь ей не в силах, через кипящую лужу, лежавшего телeнка выкатилась на улицу.
— Люди, ради Бога, помогите! — не кричала — выла она — спасите еe, люди! Из соседних домов бежали на помощь, но она уже ничего не видела и не слышала: сознание оставило еe. Фeкла была бы счастлива умереть. Но сознание вернулось. Танечка уже лежала в постели. Вокруг неe хлопотало много людей, но помочь никто не мог. Три дня девочка боролась за жизнь, стоически терпя мучения, которые вряд ли кто из взрослых мог выдержать.
Умерла Таня в яркий, звонкий день начала лета. Умерла также светло и тихо, как жила. Перед смертью простилась со всеми. Поцеловала маму, попросила не плакать о ней: «Мне ангелочек сказал, что там будет хорошо». А потом обратилась к Фeкле уже слабеющим голосом:
— Жалко, что ты не сможешь на мою могилку приходить. — Фeкла в своей привычной позе сидела в ногах Танечки. Кровать была огромная, девочка казалась в ней ещe меньше, чем была на самом деле. Таня пыталась приподняться, чтобы лучше увидеть тeтю, но у неe это не получалось. Тогда Фeкла осторожно опустилась на живот и подтянулась до уровня лица девочки:
— Не углядела я, голубчик мой, не углядела, — слeзы мешали видеть Танино лицо. Лучше б мне под тем ведром оказаться, всe равно никому не нужна.
— Обними меня, тeтя, — это были последние слова девочки. Фeкла здоровой рукой бережно обняла еe головку. Две слезы горошинками упали на подушку. Поняв, что Тани больше нет, заголосили бабы, мать сползла на пол около кровати и запричитала: «И на кого ж ты нас покинула…» А Фeкле вдруг сделалось легко и спокойно. Танечка лежала, будто спала. И, не слыша никого и ничего, Фeкла вдруг запела. Сначала тихо, затем громче. Растерявшиеся от неожиданности люди разом смолкли, и в наступившей тишине, — только ходики мирно отсчитывали время, звучал низкий голос Фeклы:
Сидела я у окошечка, Ждала себе милого,
Не могла дождаться. Спать ложилася.
Утром встала — спохватилася, Гляжу на себя — вдова,
Кому мы поeм, Тому добро будет,
Тому сбудется И не минуется.
После по деревне ходила молва, что так Фeкла всем новую беду пророчила. А беда действительно была совсем рядом. Через десять дней началась война. Старые бабки говорили, что это — за грехи людские. За то, что церкви святые поразрушили, священников поубивали. Но если покается народ русский, добавляли они, то обязательно Россия супостата Гитлера одолеет. Фeкла ничего не говорила, она только слушала. Странное дело: в опустевший дом Анны валом валил народ. Женщины приходили по вечерам, садились в ногах у Фeклы. У неe на кухне было своe место под образами, на крашеной скамье. Сзади подушки, на столе швейная машинка — всe тот же верный «Зингер». Шли к Фeкле люди и с радостью, и с горем, что было чаще. Отчего так повелось, вряд ли кто мог объяснить. В домах остались старики да малые ребятишки, целый день — работа до седьмого пота. И вечная тревога: как там мой, на войне? Стали приходить и похоронки. Вот и шли бабы в дом Анны, зная, что всегда на кухне, под образами сидит Фeкла. Она почти ничего не говорила, но зато всегда в конце находила несколько слов, от которых самая смертная тоска становилась тише. И хватало еe сил радоваться чужому счастью, даже когда пришли похоронки на брата Василия, мужа Анны, и Михаила, старшего сына Веры. Лет тридцать спустя Анна так ответит своему племяннику, тому самому соломенноволосому Васе, когда он спросит, почему она, молодая и красивая больше не вышла замуж: «А ведь и впрямь, предлагали. И не раз. Однажды уже согласие почти дала. Но не поверишь, Фeклы постеснялась. Она мне говорила, мол, решай, Анютка, сама, и как решишь, так пусть и будет. Но, веришь ли, чувство было такое, будто предаю еe. А она мне вновь твердит: «Брата моего не вернeшь, вдовою ты честною была, так что всe правильно». Ладно, отвечаю, только ты жить попрежнему со мной будешь. Молчит, но чую, уйдeт она к Верке, матери твоей, или ещe куда, но уйдeт. А мы же ведь с ней родней сестeр стали, особенно после смерти Танечки. Подумала я, подумала и решила: значит, так Господь судил, но куда ж мне без Фeклы, а ей без меня…»
И, как в прежние годы, двери в их доме не закрывались. Когда же утихал до будущей осени сиверко, и на майское солнышко выходил греться старый кот Рыжик, выносили Фeклу на крыльцо. Сосед всегда смеялся:
— У тебя, Фeкла Ивановна, настоящий политклуб. Как ни посмотрю, всe вокруг тебя бабы. И о чeм только вы весь день трепитесь?
— Эх, — смеялась Фeкла, — что ещe нам остаeтся? Одна радость — языки почесать. Умерла Фeкла на Святой неделе. И в этом народная молва усмотрела некий знак свыше. Умерла неожиданно, потому что не болела, по крайней мере, никто жалоб от неe не слышал. Она пила молоко и вдруг поперхнулась. Лицо посерело, кружка с грохотом покатилась по полу. Никто ничего не успел понять. Фeкла поняла всe. Она уже не чувствовала тела, сердце, словно нехотя, стукнуло раз, другой — и остановилось. Вместо голосов — гул, вместо лиц — какой-то яркий свет. Последняя мысль: как жаль, что я больше не увижу тот замечательный сон — куст бузины у родительского дома. Мама, говорит она, посмотри, какие красивые ягодки. Можно я сорву их? И, не дожидаясь ответа, бежит к кусту. Бежит сама, бежит босая, а из окна смотрит отец и смеeтся: «Какая ты ловкая у меня, дочка…» Хоронили Фeклу на Красную Горку — так в народе называют первое воскресенье после Пасхи. Бабам, готовившим еe в последний путь, так и не удалось выпрямить умершей ноги. Поэтому гроб сделали особенный — он больше напоминал квадратный ящик. Под старость Фeкла значительно прибавила в весе, а потому шесть здоровых мужиков, которые несли гроб, останавливались отдыхать почти у каждого дома. Из домов выходили люди и клали в гроб крашенные яйца, так что вскоре было видно только лицо Фeклы. «Христос воскресе, Фeклушка», — шептали женщины и вытирали платками уголки глаз.
Перед тем, как повернуть на кладбище, похоронная процессия прошла и то место, где некогда стоял родной дом Фeклы. Люди почему-то не вспомнили об этом, и не остановились. Может быть, и правильно, что не остановились: даже следов дома не осталось. Но, как и прежде, росла на своeм месте бузина. Налетевший майский ветерок пробежал по проулку, ветки бузины затрепетали и слегка наклонились, будто прощаясь с Фeклой. Прощаясь навеки.
Комментировать