Оглавление
Глава десятая
Дом был не похож на деревенскую избу. У него были широкие окна, точеные перильца у крыльца, двери с деревянными украшениями. Они были приоткрыты, эти двери. И мы осторожно шагнули через порог.
В дощатых сенях было пусто, лишь на рассохшейся кадушке сидела коричневая бабочка. Когда мы вошли, она вылетела в солнечную щель. Мы шагнули в кухню. Здесь разевала темную пасть русская печь, выложенная поверху зелеными изразцами. В углу валялись некрашеные табуретки. На широком столе сидел серый зверек. Мы не успели его разглядеть — он стрелой вылетел в разбитое окно. На столе осталась шелуха каких-то семечек.
Мы на цыпочках обошли комнаты, их было две. Половицы мягко прогибались под ногами. На них желтели под солнцем остатки краски. В комнатах сохранилась кое-какая мебель: ржавая кровать, облезлые стулья, книжный шкаф с побитыми стеклами. Шкаф был на полметра отодвинут от стены, будто его пытались унести из дома, а потом бросили.
Я хотел заглянуть за шкаф, но в это время за окном прокатился железный гул. Нервы у нас были слегка натянуты, и мы вздрогнули. Гул донесся опять, и в окнах потемнело. В углах на паутине погасли золотые точки.
Мы выскочили на крыльцо. Из-за деревьев накатывала синяя туча. Она проглотила солнце, и только узкие прямые лучи его вылетали из-за облачного гребня. Гребень золотился. Он был косматый и быстро двигался.
— Ковер! — крикнул я.
Мы стремительно скатали ковер-самолет и втащили в дом. И правильно сделали. По верхушкам травы, по крыльцу и стеклам защелкали крупнокалиберные капли, а затем ударил ливень. Он грянул о крышу, и в доме загудело, как в барабане. Потом сквозь темноту ливня пробилась розовая вспышка и грохнуло так, что мы схватились за уши и тихо присели у стены.
— Вот это попались, — прошептал Виталька.
— Может, скоро кончится? — неуверенно сказал я. И присел еще ниже, потому что грохнуло сильнее прежнего.
Было неуютно и зябко. В разбитые окна летели колючие брызги, а в двери прорывался сырой ветер. Закрыть двери было нельзя: они давно осели на петлях и заклинились. Да и жутковато было отрываться от стены и подходить к дверям, за которыми такая буря.
Гроза бесновалась долго. Нам казалось, что сто часов прошло. Можно было подумать, что не одна гроза, а все на свете грозы собрались над старым домом, чтобы залить дождями, ослепить, оглушить двух мальчишек…
Наконец раскаты стали глуше, а шум дождя ровнее.
— Уходит, — облегченно вздохнул Виталька.
Но напрасно он обрадовался. Дождь стал монотонным, спокойным и не хотел кончаться.
— Вот черт, — уныло сказал Виталька. — А если он на несколько дней зарядит?
Что тогда будет, можно и не говорить. Пешком нам и за неделю не добраться до дома. Да и где дорога? Бедная мама, бедная тетя Валя, которые будут искать нас и мучиться от страшных предположений! И бедные мы, конечно! Потому что влетит нам, как никогда еще в жизни не влетало. И бедный ковер-самолет, который у нас наверняка отберут…
— А может, и не зарядит на несколько дней. Он, по-моему, не затяжной, голос у него не такой, — более бодрым тоном сказал Виталька. — Чего раньше времени страдать?
Я не хотел при нем раскисать и заметил, что сами мечтали о приключениях, вот и заработали.
— В конце концов, нам повезло что дом нашли, — сказал Виталька. — Если бы нас в лесу прижало, что тогда?
В самом деле! Старый неуютный дом сразу показался мне добрым. Я с благодарностью посмотрел на облезший потолок, за которым слышался плеск дождя.
— Можно и заночевать, — предложил я. — Домой и завтра успеем. Хлеб еще есть…
За окнами темнело. В углах что-то стонало и поскрипывало. Делалось страшновато. И продрогли мы. Но все-таки мы были вдвоем и с нами — наш ковер-самолет.
Мы расстелили его напротив шкафа у стены, легли на одну половину, а другой накрылись. С головой. Ковер окутал нас шелковистой теплотой, мы прижались друг к другу. Правда, в ноги поддувало, но это — пустяк. Все равно было хорошо. И даже шум дождя, который отдавался в пустом доме, был теперь нестрашным и уютным.
Интересный дом. Кто в нем жил? Лесники, или охотники, или геологи? Или просто человек, который любил тишину и одиночество?
Почему люди ушли? И давно ли? Непонятно. Может, год назад, а может, давным-давно, когда нас на свете не было…
Мы с Виталькой немного пошептались об этом и заснули.
Я не знаю, почему проснулся. Виталька тепло дышал мне в щеку. Дождь кончился, и за окном, над черными деревьями, быстро летели клочковатые облака. Иногда из них мячиком выпрыгивала яркая луна, и в комнате делалось светло.
Стояла странная тишина. Неполная. Сквозь нее пробивалось тиканье — ровное и звонкое.
Я толкнул Витальку. Он поворчал, почмокал губами и проснулся.
— Слушай, — велел я.
Тик-так, тик-так… — доносилось откуда-то из-за шкафа.
Капли? Сверчок? Нет…
Мне стало страшно. Не знаю почему, но здорово страшно. Витальке, кажется, тоже. Но еще страшнее — лежать и не знать, что там: или тихие шаги, или чье-то сердце стукает…
Виталька медленно откинул ковер. Встал. Я тоже встал. Пробежали мурашки — ночной воздух был сырой и зябкий.
Мы крепко взялись за руки и на цыпочках двинулись к шкафу. Луна выкатилась опять и добросовестно светила в окно. А половицы, как и полагается в таинственном доме, поскрипывали. Мы заглянули за шкаф.
Там была еще одна дверь.
Дверь в третью комнату, которую мы раньше не заметили.
Тикало в той комнате.
Мы вместе, плечом к плечу, протиснулись в дверь. Комната была маленькая, с одним окном. Окно было темным, потому что луна светила с другой стороны. Виталька включил фонарик. Желтый круг пополз по стене, и в этом круге мы увидели ходики.
Это они бросали в тишину свое тик-так. Ровно качался маятник.
Мы прижались друг к другу. Если бы мы увидели привидение или разбойника, то и тогда испугались бы не больше.
Ходики шли!
Дом был пуст, давно заброшен, а они тикали так же мирно и обыкновенно, как у нас на кухне!
Кто здесь живет? Что за невидимка подтягивает гирю? Кто подвесил к гире для дополнительного веса большой старинный ключ? (У нас дома тоже была подвешена к такой же гире добавочная тяжесть — сломанные плоскогубцы. Старые ходики часто в этом нуждаются.)
Днем, наверно, мы так не испугались бы. Но сейчас эти живые часы в заброшенном доме показались нам жуткой загадкой. Мы тихо отступили от них и прижались плечами друг к другу, а лопатками к стене у окна. Виталька продолжал держать часы в светлом круге фонарика. Он словно боялся, что, если выпустит их из света, может случиться что-то страшное.
— А может, кто-нибудь до нас приходил сегодня? — спросил я жалобным шепотом. — Пришел и пустил их, а?
У Витальки досадливо шевельнулось плечо: он отвергал мое предположение. В самом деле, никаких следов не было ни в доме, ни в траве у крыльца.
— А может… — начал я опять, сам не зная, что скажу…
Виталька толкнул меня локтем.
В тиканье часов пробились другие звуки: легкое постукивание по половицам, словно кто-то на легких каблуках подходил к нашей комнате.
Это были тихие, но уверенные шаги.
Виталька выключил фонарик. Мы перестали дышать и сели на корточки.
Мои глаза еще не привыкли к сумраку, но все-таки я различал проем открытой двери, карнизы, белый циферблат ходиков, большие щели на стене. Стена была мутно-серой. И вот на этом сером фоне возник силуэт пришельца.
Это был зверь.
Постукивая когтями по полу, он вошел в комнату и настороженно остановился.
Виталька включил фонарик. Не знаю, нарочно или с перепугу. Свет метнулся по комнате и упал на зверя.
Зверь был собакой. Большой рыжей собакой с висячими ушами! Собака мотнула головой, замигала от света, но не отпрыгнула, не оскалилась, не зарычала. Она молча подошла и ткнулась мне в колени мокрым носом.
Это было так неожиданно и так хорошо, что страх пропал в одну секунду. Я сразу понял, почувствовал, что это добрая собака и что она рада нам. И, ничуть не боясь, обнял ее за шею, потрепал ее длинные уши и, радуясь счастливому исходу страшного приключения, сказал ей:
— Ух ты, собака. Ух, как ты нас перепугала. Ух ты, моя хорошая.
Хвост у собаки заметался так, что по ногам у нас прошел ветер.
Виталька притиснулся вплотную и спросил у собаки:
— Ты кто? Где твой хозяин?
А она мотала хвостом, толкала мне голову под мышку, прижималась косматым боком.
А правда, где ее хозяин? Он, наверно, придет сейчас следом? Что он за человек? А вдруг он не такой добрый, как собака?
Короткий гудящий толчок заставил нас вздрогнуть. Однако ничего страшного не было: это гиря часов рывком опустилась на несколько сантиметров и теперь вместе с тяжелым ключом покачивалась у самого пола.
Но собака насторожилась. Она высвободила голову у меня из-под мышки, прислушалась. А потом сделала такое, что мы притихли от изумления.
Она подошла к часам, встала на задние лапы, передними уперлась в стену, а зубами ухватила цепочку. Тр-р-р! — гиря и ключ поехали вверх. А собака встала на четыре лапы, махнула хвостом и оглянулась на нас.
— Ух ты, умница! — сказал я.
— Нет у нее хозяина, — с облегчением сказал Виталька. — Все уехали, а она одна осталась. И сама заводит часы.
— А зачем?
— Кто же знает? Наверно, привыкла, что в доме обязательно часы идут. Наверно, ждет, что люди вернутся, и думает, что часы — это очень важно. Может, она их и при людях заводила, а сейчас не хочет бросать…
Жаль мне стало эту собаку и захотелось сделать ей что-то хорошее, приласкать, помочь чем-то.
— Иди сюда, собака, — позвал я. — Тебя бросили, да?
Она опять подошла и положила мне голову на колени. К морде у нее прилипли шерсть и мелкие перышки.
— Слопала кого-то, — сказал Виталька.
Мне совсем не хотелось думать, что такая хорошая собака может кого-то слопать. Но Виталька опять заговорил:
— Конечно. Что ей делать? Раз бросили, надо самой кормиться, вот она и охотится.
Бросили! Такую собаку оставили! Что это за люди?!
— Разве можно бросать собак? — возмущенно сказал я. — Она здесь, наверно, не один год живет и все ждет…
— Откуда мы знаем, что здесь было? — рассудительно откликнулся Виталька. — Может быть, никто не виноват…
Но я не хотел думать, что никто не виноват. Как это? Собака брошена, живет одна и ждет, ждет, ждет. И заводит часы, чтобы дом не был совсем мертвым. Она бережет этот дом для людей, которые про нее забыли. А люди ни при чем?
— Какая она худая, — прошептал Виталька, поглаживая собачью спину.
Мы скормили собаке почти все наши запасы. Она ела жадно и виновато оглядывалась на нас. Извинялась, что не может удержаться.
Потом мы притащили в маленькую комнату ковер. Она казалась нам теперь самой уютной. По-домашнему тикали часы, ходила рядом с нами собака — хозяйка этого дома, и все страхи развеялись.
Мы завернулись в ковер, а собака легла у нас в ногах и стала ровно дышать.
— Хороший пес, — сказал я громким шепотом.
В ответ собака постучала хвостом.
— Рада, что люди пришли, — сказал Виталька.
— Завтра возьмем с собой? — спросил я.
— Конечно.
Мы еще немного поговорили о собаке, о старом доме, о тех, кто здесь жил. Почему ушли люди? Почему осталась собака? Кого ждала? Мы потом еще не раз будем придумывать про это всякие истории. А правду так и не узнаем.
Я проснулся от горячего солнца. Оно било вдоль промытых дождем стекол и рикошетом залетало в комнату. У Витальки на ресницах загорались золотые точки. Виталька поморгал и улыбнулся. Откинул край ковра и сел. Сразу стало зябко. Я тоже сел и обнял себя за плечи.
Тикали часы. Они показывали половину шестого, но мы не знали, конечно, точно ли они идут. Собака спала у нас в ногах. Ее рыжая шерсть местами слиплась в сосульки и казалась грязно-бурой. Сквозь шкуру проступали ребра.
— Голодная, наверно, — пожалел ее Виталька.
Собака открыла глаза и посмотрела на нас. У нее была грустная и добрая морда. И очень умная.
— Собака, хочешь с нами? — сказал Виталька. — Тетя Валя не прогонит, не бойся.
Собака медленно поднялась и шевельнула хвостом.
— Хочет! — обрадовался Виталька. — Пойдем!
Мы вынесли ковер из дома. Собака вышла за нами. Высокая трава еще не высохла и хватала нас за ноги, будто холодными пальцами. Чтобы ковер не промок, мы развернули его на просохших досках крыльца. Сели.
— Иди, собака, — позвал я.
Она послушно села рядом с нами. Я осторожно обнял ее за шею.
Мы взлетели очень тихо и плавно, чтобы не пугать собаку. И она не испугалась. Сидела совсем спокойно, поглядывая с высоты. Но когда мы отлетели метров на сто, она забеспокоилась. Освободила из-под моей руки голову, завертела ею, встревоженно глядя то на меня, то на Витальку.
— Не бойся, — ласково сказал я.
Но собака и не боялась. Она просилась назад. Она поползла к самому краю ковра, заскулила и негромко гавкнула.
— Не хочет, — сказал Виталька.
— Нельзя ее одну оставлять! — сердито сказал я.
— Это ее дом. Раз не хочет бросать, что поделаешь? Она все равно сюда уйдет.
Делать нечего, мы опустились недалеко от дома, собака сошла с ковра и оглянулась: звала нас с собой.
— Мы не можем, — сказал Виталька. — Ты не можешь, и мы не можем. Понимаешь?
Собака смотрела печально. Понимала.
— Мы тебя навестим, — пообещал я.
Комментировать