Образец либерализма
Есть в Англии одна газета, к которой я испытывал чувства, весьма близкие тем, что испытывал Том Пинч к мистеру Пексниффу сразу же после его разоблачения[171]. Наступление на Диккенса явилось частью общего наступления на всех демократов, развернувшегося в восьмидесятые и девяностые годы прошлого столетия и положившего начало бесстыдной плутократии наших дней. В частности, в гостиных было модно обвинять Диккенса в отсутствии тонкости и неумении описывать сложное состояние духа. И это, как и почти все, о чем говорится в гостиных, было ложью. Диккенс был непревзойденным писателем, его успехи порой чередовались с неудачами, но успехи эти отличались необыкновенной тонкостью и в то же время простотой. Возьмем хотя бы роман «Мартин Чезлвит». Я бы назвал шутку о лорде Ноу-зу простой, зато шутку о том, как миссис Тоджерс представила себе деревянную ногу, — довольно тонкой[172]. И никогда еще расположение духа не передавалось так внутренне противоречиво и в то же время так реалистично, как в рассказе Диккенса о Пинче, который, уже наверняка зная, что такого человека, как Пекснифф, никогда не существовало, все же не может заставить себя нанести оскорбление облику, воплотившему эту легенду. Сравнение с либеральной журналистикой здесь не очень уместно, потому что она была некогда честной, а Пекснифф, очевидно, не был. Если я не ошибаюсь, однажды кельтский святой посоветовал языческому королю сжечь все, чему он поклонялся, и поклоняться тому, что он сжег[173]. Я готов, если мне докажут мою неправоту, поклоняться тому, что я сжег, но я абсолютно не готов, да и, пожалуй, не смогу сжечь то, чему я поклоняюсь. Очевидно, в столь скверные времена, как теперь, слабость эту придется преодолеть, особенно если учесть, что (как недавно с необычайным великолепием отметил мистер Орэдж) предстоит сделать так много, но так мало есть людей, способных на это. Итак, я посвящаю статью рассмотрению поразительной низости, до которой опустилась либеральная журналистика.
Умственная деградация Флит-стрит
Единственное, что оправдывает моральную деградацию наших газет, — это то, что ей сопутствовала деградация умственная. Современные официальные (по крайней мере в вопросах политики) газеты, такие, как «Дейли ньюс» или «Дейли кроникл»[174], просто не умеют полемизировать и даже не предпринимают таких попыток. Они поддерживают решение, которое, по их мнению, устраивает толстосумов, причем выражается это всегда не поднятием руки, а челобитием. Интересны только та поспешность и в то же время безразличие, с которыми они швыряют свои доводы или, вернее сказать, отказ выдвигать оные. Им даже не до софистики, пишут что попало. При этом они не столько отравляют ум читателя, сколько исходят из убеждения, что ума у того нет вовсе. Например, одна из этих газет напечатала статью о нарушившем закон о коррупции сэре Стюарте Сэмюэле, которого, возможно, попросят — хотя для него это пара пустяков — уплатить штраф. Если я правильно помню, в статье говорится, что такое решение вызовет всеобщее удивление и даже возмущение. Конечно, если современному правительству удастся заставить богатого капиталиста подчиниться закону, то это, безусловно, вызовет всеобщее удивление. А вот вызовет ли это всеобщее возмущение, зависит скорее от того, ограничивается ли у нас общение с людьми исключительно районом Парк-лейн и прочими подобными, выстроенными из золота свинарниками. Но, продолжает журналист (при этом его шея вытягивается все больше, волосы на голове поднимаются еще выше и сходство с героем Диккенса становится еще очевиднее)[175], он вовсе не имел в виду, что законы о коррупции должны быть помягче, просто, по его мнению, бремя штрафа должно лечь на плечи всего общества. Иными словами, в случае нарушения капиталистом закона штраф за него должны платить все бедняки. Но, по-моему, это также означает, что против такого нарушителя обвинителем должно выступать все Британское Содружество наций. Правда, в этом случае решение останется в руках того органа, который все еще претендует на выражение мощи Содружества. Другими словами, правительство станет судить правительство.
Ну не отличный ли это образец тупоумия? Нет нужды даже вдаваться в прочие восхитительные подробности статьи. Такие, например, когда автор пишет, что «в былые времена простолюдины защищали парламент от посягательства короля». Теперь же парламент нужно защищать от простых людей. Парламент сегодня — это наиболее ненавистный и презренный из наших социальных институтов.
В незапамятные времена, до того, как вымерли все либералы, один из них внес законопроект, целью которого было не допускать засилья в парламенте прихвостней класса имущих[176]. Для этого был установлен прекрасный демократический принцип: любой гражданин мог публично выступить с обвинением правительственной коррупции. Такой гражданин назывался Общественным Информатором. По-моему, наши партийные газеты только тем и занимаются, что играют на деградации значения обоих слов в современном языке. Ведь слово «общественный» в сочетании «общественный информатор» означает то же, что «здравый» в сочетании «здравый смысл» или «общий» в «палате общин». Слово это ни в коем случае не означает ничего низменного или вульгарного. Разница лишь в том, что палата общин действительно низменна и вульгарна, а Общественный Информатор нет. То же самое относится и к слову «информатор». «Информатор» — это не «шпион» и не «фискал». Информатор — это человек, сообщающий информацию. То же самое должно значить и слово «журналист». Разница лишь в том, что Общественному Информатору платят, если он говорит правду. Журналиста за это уничтожают.
Так, журналист сталкивается с очевидной проблемой: если он действительно считает, что нечистоплотную сделку между правительством и подрядчиком должно судить общественное мнение, то под ним он должен подразумевать парламент, вернее, небольшую контролирующую парламент фракцию. Тогда журналисту остается выбрать между двумя точками зрения. Либо, по его мнению, продажных правительств не бывает вовсе, либо он может счесть, что одним из характерных свойств продажного правительства является осуждение собственной продажности. Мне остается только посмеяться и предоставить ему самому сделать выбор.
[171] Том Пинч — помощник Пексниффа из романа Диккенса «Жизнь и приключения Мартина Чезлвита» (1844), преданный и обманутый своим лицемерным хозяином. Вероятно, Г.К.Ч. имеет в виду газету «Дейли ньюс», сотрудником которой он был на протяжении двенадцати лет.
[172] Лорд Ноу-Зу — в русском переводе «Черт-те кто». Так ответил Тоби Чезлвит на вопрос «Кто был твой дедушка?» («Мартин Чезлвит», гл. 1). Деревянную ногу представила себе не миссис Тоджерс, а миссис Гэмп, сказав, что «насчет пьянства» деревянная нога ее мужа «была все равно что живая плоть и кровь, если не хуже» (гл. 40).
[173] Эта фраза была сказана Реймским архиепископом Ремигием королю франков Хлодвигу 25 декабря 496 г., когда Хлодвиг после победы над алеманнами принимал крещение.
[174] «Дейли ньюс» и «Дейли кроникл» — газеты правящей либеральной партии.
[175] У Пексниффа в «Мартине Чезлвите» всегда стояли волосы дыбом.
[176] Речь идет о попытке Х. Беллока, избранного в 1906 г. в парламент по списку либеральной партии, провести законопроект, по которому все источники денежных поступлений в партийную кассу должны были предаваться гласности. Законопроект был провален.
Комментировать