Январь-июнь 1906 года
1 января 1906 года, деревня Паучеинза
Слава Богу, прошел наконец ужасный 1905 год! У нас все благополучно. Недавно проводили первую партию своих запасных (сто шестьдесят человек); я служил им молебен, а в конце этого месяца провожаем остальных запасных и отслужившихся нашего полка срока 1900 года (больше шестисот человек). До нас дошли из Шанхая слухи, что в Москве будто бы был настоящий бой между войсками и революционерами, что число убитых и раненых доходит до двадцати тысяч. А мы тем временем этими бессердечными железнодорожниками, почтовыми и телеграфными чиновниками лишены последнего признака нашей жизни в этой могиле, Маньчжурии, — лишены почты. Господь пусть будет им судья!
20 января
В начале месяца была телеграмма от главнокомандующего генерала Линевича, чтобы наш полк немедленно шел опять на прежние позиции: что-то там хунхузы набедокурили. А это ведь около трехсот верст, да морозы все это время стояли в двадцать пять — двадцать семь градусов. Признаться сказать, этот приказ неприятно на нас подействовал. Но слава Богу, дело обошлось и без нас. Тем не менее это обстоятельство затормозило на некоторое время срок нашего отъезда отсюда. На Хинганском перевале с 3 января начались жестокие морозы, доходившие до 40 градусов. Замерзли водокачки, рельсы обледенели, и движение приостановилось, а когда затем оно восстановилось, то вместо десяти-пятнадцати поездов стали отправлять в сутки только три-четыре поезда, так как во время забастовок от охлаждения попортились целые сотни паровозов. Затем запасные так безобразно повели себя в пути, что в каждом поезде с ними теперь идет строевая рота, а чрез это медленнее пошла отправка запасных. Во Владивостоке моряки опять забушевали, и отсюда повезли туда войска всех родов оружия; для нас это новая задержка. Наконец, пришла от государя императора телеграмма спешно отправить вне очереди в Россию 3-ю и 37-ю пехотные дивизии, а это ведь целый корпус. Вот и вышло, что наша очередь от всех этих причин отодвинулась по крайней мере на месяц.
25 января
Сегодня после почти трехмесячного перерыва получил из родных мест сразу два письма: от 13 и 30 ноября. Одно письмо шло два с половиной месяца, другое около двух. Вот она, долгожданная свобода-то, вот ее результаты! Господи! Прости им: не ведают, что творят.
В армии у нас полное спокойствие, никаких бунтов нет. Испытавши лишения войны и ужасы настоящих сражений, воины наши научились ценить тишину и порядок и рады-радешеньки пожить хоть на зимних здесь квартирах, но по крайней мере без мысли о постоянной опасности и возможности быть убитыми. Один Владивосток осрамился да Чита. Но там моряки, сахалинцы и ссыльные; особенно активную роль играют будто бы поляки, которых на сибирских дорогах служит масса. Но ведь к армиям все это не имеет отношения.
10 февраля
Какое неизреченное утешение быть христианином! Ведь христианин выше всех партий, выше всякого рода политиканств. Имея Христа в душе, видя в людях братьев, а в земных дарах — Божие имущество, порученное нам лишь на время, христианин при всяких правительствах будет прекрасным гражданином, деятельным, честным и мирным человеком. Мятутся люди, дышат злобою друг против друга; злые, глуповатые люди спешат исказить, извратить все благие начинания нашего возлюбленного монарха… Глубоко верю, что не без промысла и любви Божией к нам, грешным, мы задержаны здесь так долго. Не настал еще час нашего служения в России.
Ходят слухи, что во второй половине марта мы наконец-то поедем отсюда домой. Но мы так привыкли к перерешениям и отсрочкам, что поверим только тогда, когда сядем в вагоны. Да, терпение наше вполне испытано.
3 марта
Сегодня окончил говение своего полка и 3-й артиллерийской бригады; три недели ежедневно служил и приобщал любезных, дорогих моих воинов. Рад послужить им, хотя, конечно, за это время я очень устал. Дело в том, что мы спешили отговеть, полагая, что в марте поедем в родные края, а сегодня вдруг получили из Харбина довольно верное известие, что первый эшелон нашего полка двинется только 15 апреля, а штаб полка сядет в вагоны с третьим эшелоном 17-го числа. Таким образом, в половине мая мы будем дома. Мы уже и этому рады бесконечно, только и молим теперь Господа, чтобы не переменили и этого расписания.
И Ксенофонт и Михаил, мои верные боевые друзья и товарищи, оба выслужили свои сроки. Ксенофонт сегодня уже уехал в свой Кобринский уезд Гродненской губернии в запас. Трогательное было у нас с ним прощание. Как будто близкого, родного человека лишился я, проводивши Ксенофонта. По счастью, совершенно случайно в наш полк попал его родной брат Трофим, и он поступил ко мне на место Ксенофонта. Трофим тоже человек старательный, услужливый. За верную и усердную службу я дал Ксенофонту сто рублей: бедному семейному человеку и эти деньги пригодятся на первое обзаведение. А Михаил мой решил до конца испить со мной чашу невзгод и, несмотря на мои увещания ехать домой к жене и детям, остался в полку. Вот какие хорошие, преданные люди бывают среди простых людей! Поищите, много ли таких найдется даже среди интеллигенции. Господь воздаст ему сторицею за любовь.
Волосы мои что-то сильно секутся и лезут, в голове появилась почему-то страшная перхоть. Кажется, я останусь без волос. Впрочем, здешние доктора уверяют, что это происходит на нервной почве и от всегдашней пыли, среди которой мы живем уже почти два года. С устранением причин не будет и последствий, и дома будто бы все придет в норму.
9 марта
Вчера из штаба 17-го корпуса получилась бумага, в которой командир корпуса генерал Сахаров вызывает меня на всю пятую неделю поста в свой штаб служить в их штабной церкви: весь штаб будет говеть.
Подходит Пасха, а у нас самые лучшие певцы ушли в запас. Прямо не знаю, как и служить будем здесь. Впрочем, Бог поможет.
Все более определяется, что мы двинемся отсюда 15 апреля. Остается, значит, один месяц с небольшим здесь жить. Дорогу, вагоны сравнительно с настоящей жизнью я считаю чем-то вроде рая: новая обстановка, разные картины природы… Только бы здесь-то дотянуть, дотерпеть.
26 марта
Командующий войсками генерал Гродеков официальной телеграммой оставил было наш полк здесь до конца эвакуации, то есть до осени. Мы проводили уже запасных, и в полку теперь лошадей на триста восемьдесят девять больше, чем людей. Еле-еле пережили мы эту весть. Ведь едва ли бы генерал Гродеков оставил нас только стоять на одном месте, а, несомненно, стал бы гонять по Маньчжурии для ловли хунхузов. А китайцы как раз стали вести себя вызывающим образом, особенно их начальство. Но сегодня один офицер приехал из Харбина и привез от начальника штаба армии генерала Орановского известие, что командующий отдумал оставлять нас, а задержит лишь до тех пор, пока пройдет артиллерия 17-го корпуса, то есть до первых чисел мая. Если нас оставят до осени, то не знаю, что возьмет верх во мне: чувство ли долга или чувство любви к родным. Одно только утешает и мирит меня со всем — это евангельское «претерпевый до конца…».
Послужил я на пятой неделе в штабе корпуса. Служба моя там, должно быть, понравилась, так как генерал Сахаров торжественно поднес мне в подарок икону Спасителя с очень ласковой речью и подобающей надписью. Слава Богу за все!
28 марта
Сейчас приехал из Харбина командир 52-го Нежинского полка полковник Стахович. Он нарочно ездил к командующему войсками, чтобы узнать окончательно об участи нашей бригады. Генерал Гродеков сказал ему приблизительно следующее: «Лучше всех войск здешней армии по отличному порядку — ваша 2-я бригада. Я хотел задержать ее здесь до осени, как самое надежное войско, и просил прислать сюда новобранцев, но из Петербурга в присылке новобранцев отказали и приказали при первой возможности скорее выслать бригаду в Россию. Я бы и теперь отправил ее, но до 1 мая расписание уже сделано».
Слава Богу, я еду, значит, с полком! Апрель как-нибудь промаемся, к тому же апрель пройдет разнообразнее, ибо на третий день Пасхи мы переходим на станцию Яомынь. А жизнь на станции и жизнь в нашей деревушке — две вещи разные, несравнимые. К тому же там есть готовый для церкви барак. Послужим…
2 июня, город Орел
Милость Божия не покинула нас до конца: в полку за все время не было никаких волнений. С молитвой и торжеством проводили мы в разное время в запас три маршевых эскадрона и за два года своих запасных. 3 мая сели наконец в вагоны и мы сами, а сегодня мы уже снова в Орле. С великою любовью встретившие нас несметные толпы народа, свидание с родными, ласковый взор духовных детей и общая благодарственная молитва в родном моем храме заставили сразу забыться от всего прошлого, от пережитых двух годов скорби, трудов, неудач и из глубины сердца сказать: «Слава Богу за все!»
Комментировать