Писатель Солженицын и Православная Церковь — прот. Михаил Ардов
Смолоду я был усердным читателем А. Солженицына, но с некоторых пор стал замечать кое-какие, мягко выражаясь, несообразности в тех местах его сочинений, где автор касается христианства, Церкви, богослужения… Наконец, я принялся делать выписки, с которыми и намерен теперь познакомить православного читателя.
Следует, впрочем, оговориться. Я не стану цитировать писания Солженицына, непосредственно относящиеся к его общественной и политической деятельности, в оценку которой вовсе не вхожу, и оставляю в стороне даже выступления, специально посвященные церковным вопросам — его апологии раскольникам, его «великопостные» и вполне «скоромные» послания, ибо они, бесспорно, относятся все к той же сфере политики и общественности. Обо всем этом говорено и писано предостаточно Я хочу привести ряд цитат, которые встретились мне в художественных сочинениях А.Солженицына. Приношу извинения за то, что ссылки не всегда точны, ибо далеко не все читанное мною было напечатано типографским способом.
В главе о детях, содержащихся в тюрьмах и лагерях, автор описывает циничные и жестокие проделки этих «малолеток» и заключает: «Так и кажется, что по христианской мифологии вот такими должны быть чертенята, никакими другими!» («Архипелаг Гулаг»).
«Еще многое мне вблизи не видно, еще во многом правит меня Высшая Рука. Но это не затемняет мне груди. То и веселит меня, то и утверживает, что не я все задумываю и провожу, что я — только меч, хорошо отточенный на нечистую силу, заговоренный рубить ее и разгонять. О, дай мне, Господи, не преломиться при ударе, не выпасть из руки Твоей!» («Бодался теленок с дубом», цит. по Вестнику РХД, № 121, стр. 222).
«С тех пор я понял правду всех религий мира: они борются со злом в человеке (в каждом человеке)» («Архипелаг Гулаг»).
«По всей стране идет опись и реквизиция церковного имущества (это уже сверх закрытия монастырей, сверх отнятых земель и угодий, это уже о блюдах, чашах и паникадилах речь)» (Там же).
Повествуя о судьбе архиепископа Луки, автор ничтоже сумняшась утверждает, что Владыка согласился получать Сталинскую премию «только в полном епископском облачении!», а кроме того сообщает, что с архиерея Преображенского, вызванного в 1943 году на Лубянку «по дороге блатные сняли камилавку» (Там же).
«Утром 19-го проснулся Николай в тревоге… /…/ Была годовщина открытия мощей преподобного Серафима, день кончины его» («Этюд о монархе», Вестник РХД, № 124, стр. 247).
«Было два дня до Рождества Богородицы, и читали долгий канон Ей. Канон был неисчерпаемо красив, ленивой лавиной лились атрибуты и эпитеты Деве Марии, и в первый раз Яконов понял экстаз и поэзию этого моления. Канон писал не бездушный начетчик, а неизвестный большой поэт, полоненный монастырем, и был он движим не короткой мужской яростью к женскому полу, а тем высшим восхищением, какое способна извлечь из нас женщина» («В круге первом», гл. 23).
Все эти отрывки, бесспорно, наталкивают на некоторые заключения касательно личности автора.
Во-первых, А.Солженицын не разделяет вероучения Православной Церкви: называет падших ангелов существами «мифическими» или, находясь в явной прелести, отождествляет их со своими недругами из числа советских литераторов, чиновников и сотрудников тайной полиции. Кроме того, он заявляет, что все религии истинны — суждение невозможное в устах христианина.
Во-вторых, писатель не знаком с церковным бытом: по известному присловью путает кадило с паникадилом, как, впрочем, и клобук с камилавкой, и, очевидно, полагает, что ряса, панагия, клобук — суть «полное епископское облачение».
В-третьих, он не знает, не любит и не понимает православного богослужения: считает, будто день открытия мощей святого то же самое, что день его преставления, кощунственно трактует «экстаз и поэзию» канона Божией Матери.[*]
Естественно возникает вопрос: как же этот человек решается публично выступать едва ли не от лица всего Православия?.. Непостижимо… Но совершенно ясно одно: православность, церковность для г-на Солженицына всего-навсего один из нескольких его парадных мундиров, в который он облачается лишь в те моменты своей жизни, когда намерен поучать иерархов и целые соборы.
Москва, август 1980
_____________________________
[*] Если было два дня до Рождества Богородицы, то, разумеется, читали канон Предпразднеству. И вовсе он не «долгий» — самый обычный, восемь песен. Что же касается личности «неизвестного большого поэта, полоненного монастырем», то в данном случае речь должна идти об известнейшем всему православному миру византийском песнописце Преподобном Иосифе, кто до своей блаженной кончины в 883 году занимал должности сосудохранителя Софийской церкви и духовника всeго константинопольского клира.
Комментировать