Преподобный Кирилл Филеот

Св. Кирилл^[1] происходил из областей Фракии из местечка, называемого Филеа, в Дерконской епархии. Он был рожден от благородных родителей и в Святом Крещении назван Кириаком.

С детства изучив священную грамоту, он превзошел всех своих сверстников в остроте ума и сообразительности, ибо это дитя было просвещено Самим Богом. Когда Кириак подрос, то был поставлен местным архиереем во чтеца, и с той поры, будучи посвящен Богу, день и ночь поучался «в законе Господни» (Пс.1:2). Он постоянно читал священные книги, воспевал псалмы, молился Богу, совершая при этом множество коленопреклонений. Юноша избегал общения с беспутными сверстниками и своим молчанием врачевал и исправлял многословие, а безмолвием исправлял смятение, которое испытывает душа после бесполезного общения. Во время Божественной литургии он с необыкновенным благоговением стоял, устремив взор свой долу, а в мыслях обращался к Богу, с верой и надеждой прося у Него помощи. И, горячо веруя, получал от Господа помощь.

Юношу этого, умом подобного старцу, видели проливающим потоки слез, соблюдающим молчание по Богу, которое есть матерь премудрости, ибо скорбь не только способствует преуспеянию, но с помощью смирения сохраняет достигну тое. Скорбь — это печаль по Богу, которую порождает покаяние. Поэтому видя юношу, который проводил такую жизнь, добродетельные радовались и безмерно его почитали, называя юным старцем, как некогда и святого Савву. Слыша такие отзывы, юноша говорил: «Убегай, Кириак, похвал и стыдись осуждений, тогда не будешь помышлять о суете, ища похвал человеческих, ибо таковой пусть не надеется на награду от Господа" А дурные обвиняли его, пытаясь своими обвинениями охладить его ревность, но блаженный взирал только на Бога не радуясь почестям, и не обижаясь на причиняемое бесчестие. Как мертвый не чувствует ни чести, ни бесчестия так и христианин не должен воспринимать ни славы, ни похвалы, ни презрения, ни оскорбления. Невозможно не гневаться, когда тебя оскорбляют и обвиняют, или долготерпением побеждать искушение, бывающее в скорби, если не будешь считать себя ниже всех и не станешь обладать крайним смирением. Прося Бога даровать ему терпение, когда его осуждают, юноша говорил: «Положи, Господи, охрану устам моим, и огради двери уст моих; не дай уклониться сердцу моему к словам лукавым для извинения дел греховных» (Пс.140:3). Видя его доброе произволение, Господь Сердцеведец прибавлял ему желание к желанию, и ревность к ревности, так что был преподобный «как зеленеющая маслина, в доме Божием» (Пс.51:10), уповая на милость Божию.

Был у благословенного обычай приходить на службы церковные раньше всех, а уходить позже всех. Он читал и пел таким приятным голосом, и так истово служил Богу, что все боголюбцы просили его стать священником, потому что от Всевидящего не может укрыться ни благоухание добродетели, ни зловоние греховное. Так и епископ Дерконский часто просил его принять сан, ибо ему хотелось иметь такого трезвенного клирика, целомудренного, учительного, знающего Священное Писание, сосредоточенного, несребролюбивого, спокойного, тихого, боголюбивого, нищелюбца, негневливого, незлопамятного, нетщеславного, недоступного для лести, стойкого и усердного в наставлении ближнего. Но смиренномудрый Кириак, хотя совесть ни в чем и не осуждала его, посчитал себя недостойным высокого священнического сана и продолжал оставаться в степени чтеца, к которой и был призван. Он так говорил: «Хорошо протягивать руку помощи тому, кто падает, если ты сам сможешь не пасть вместе с ним. Если же потом будет страдать тот, кто сострадал другом, тогда пусть предпочтет выгоде другого собственную выгоду, потому что нет ближе у человека никого, кроме его самого. Тот, кто может исправлять других, пусть общается со злыми и исправляет их. А тот, кто, как я, немощен, пусть убегает злых, чтобы не быть ему общником злобы и вреда для других. Святитель Василий Великий говорит, что тот, кто хочет поднять павшего, сам должен быть сильнее его. Если же и он падет, тогда нужен кто-то другой, чтобы поднять его. Один отец сказал, что если у тебя нет дел, не говори о добродетели, потому что как Иисус начал творить и учить (см. Ин.7:14-17), так и мы должны, преуспевая в словах, иметь и жизнь соответствующую. Поскольку мы страстны, то должны подчиняться другим и просить Бога очистить нас от страстей, ибо только с помощью Божией мы сможем предвосхищать страсти. «Мудрость бедняка пренебрегается, и слов его не слушают», — говорит Екклисиаст (Еккл. 9:16). Как может править другими в согласии с Божественными установлениями тот, кто не может властвовать над самим собой? Не все из нас должны спасать других, но точно все должны спасать самих себя».

Когда Кирилл достиг двадцатилетнего возраста, он взял себе законную жену, но не для наслаждения, а для деторождения. Она была ему помощницей и ревностной, мужественной сотрудницей на пути к добродетели. И были они оба едины, как в мыслях, так и в образе действий, подвигая друг друга к исполнению заповедей Божиих. После того как у них родился сын, блаженный стал говорить ей о целомудрии: «Несправедливо нам оказаться более неразумными, бессловесные животные, потому что те сходятся с особями женского пола один раз в году в определенное время, а мы, будучи разумными, часто делаем это ради сластолюбия, которое я называю распутством. Если не сможем вести жизнь целомудренную, тогда пусть это будет два, три или четыре раза в году. Хотя воздержникам и этого не подобает, но Бог, надеюсь, простит нас как немощных и не осудит за распутство. Целомудренным называется не тот, кто воздерживается от удовольствий запрещенных, но от разрешенных. Поскольку мы ожили посредством Святого Крещения, то сделаем члены наши оружием правды и освящения, потому что Бог Сам свят и во святых почивает. Не должно нам бояться высоты воздержания, но более опасаться глубины и бездны невоздержания. Воздержание чувственное — это когда человек воздерживается от всех неразумных поступков, что действуют через тело. Воздержание мысленное — это когда ум устраняется от наслаждения страстными помыслами. Но нельзя достичь воздержания чувств, не помышляя и не храня воздержание в мыслях, которое должно быть неразрывно связано с душой». Выслушав его доводы, супруга согласилась с ним и с той поры пребывала в воздержании и целомудрии, более уже не соблазняя его своим внешним видом, ибо начало плотской любви — зрение. Надежда на удовольствие увеличивает страсть, воспоминание питает ее, а привычка сохраняет. Так от зрения рождается страстная любовь, от нее происходит согласие, за которым следует сам грех.

Зная, что тому, кто сам побежден чревоугодием, невозможно победить плотские страсти, преподобный, согласно Божественным канонам, начал с сухоядения по средам и пятницам, вкушал пищу поздно и пил только воду. Затем, по прошествии времени, он стал также вкушать сухую пищу по понедельникам, вторникам и четвергам, а в субботу и воскресение ел всякую пищу и пил немного вина. Причем пищу, так и вино преподобный употреблял в меру и в определенное время, соблюдая подвижническое правило и в Господские праздники. Потом преподобный стал совершено воздерживаться от вина, потому что вино, по Григорию Богослову, никогда не делает естество целомудренным, но склоняет его к наслаждению. Избегал он насыщения чрева ибо невозможно стяжать бесстрастие тому, кто насыщает себя пищей. Бесстрастием называется не то состояние, когда кто-то воздерживается от совершения греха делом (это называется воздержанием, а не бесстрастием), а когда кто-то искоренит из своего сердца страстные помыслы. Это называется еще и чистотой сердца. Все свое время, а особенно в праздники, преподобный старался проводить в бдениях, псалмопениях, молитве, чтениях, ибо знал, что бдение утончает ум, который становится способным созерцать душеполезное, в то время как долгий сон утучняет его. Семь раз в день святой воспевал псалмы Давида со многими коленопреклонениями и часто говорил: «Увы», «горе», качая головой, сильно бия себя по щекам и дергая за волосы, потому что сердце его от благодати Божией возжигалось. Потому сей отважный не чувствовал боли при совершаемых им подвигах, но в своих по Богу скорбях веселился более, чем подверженные страстям радуются плотским наслаждениям.

Целомудренная его супруга по мере сил своих старалась следовать ему в подвигах, а присноблаженный побуждал ее продвигаться вперед и не оглядываться назад, размышляя о пройденном пути добродетели, но до конца претерпевать подвиги ради Господа. Видя, что она с ревностью следует за ним, преподобный благодарил Бога.

Слыша о подвигах и добродетелях истинных монахов, он необычайно возлюбил монашество и весьма желал отречься мира и того, что в мире, чтобы в монашеском житии безмолвии работать Богу. Поскольку же начало и основание монашеской жизни есть послушание, Кириак захотел испытать, сможет ли он соблюсти его и отсечь собственную волю. Ради этого он на три года предал себя в полное послушание некоему хозяину корабля, чтобы, без ропота и ревностно исполняя приказания корабельщика и его сотоварищей, самым делом знать, сможет ли он слушаться духовного отца и соблюдать правила монашеского жития. Лучше подчиниться ученику, чем жить как тебе хочется, пожиная негодные плоды собственной воли. Блаженный Кириак служил корабельщику и его товарищам как ангелам Божиим, исполняя все что ему приказывали, почетное или бесчестное, будучи для всех как раб, который не противоречит, не спорит, не оказывает непослушание. И хотя безумные издевались над ним и часто поносили его, он с радостью все претерпевал, и наоборот, когда его не поносили, печалился, как если бы терял сокровище, потому что с надеждой взирал на будущее воздаяние. Полагая, что поношения и бесчестия есть лекарство от гордости, он просил Бога за бесчестящих его, как будто они в действительности были его врачами. И хотя неразумные осуждали его за лицемерие, ложное благочестие и пост, он никогда не нарушал его. Те вкушали жирное мясо и рыбу, наслаждаясь всеми видами пищи, а преподобный, смотря на них, испытывал радость, вкушая лук с хлебом или чесноком, или дикими травами. Довольствуясь этим, он говорил: «Я, братия, немощен и не могу уцеломудрить плоть свою жирной пищей, потому что она разжигает во мне пламень страстей».

Всякий раз, когда корабль приставал к земле, блаженный выходил на сушу собрать дров или набрать воды, или еще по какой-нибудь надобности, а затем шел туда, где его никто не видел, и молился Богу, совершая множество поклонов. Потом он немилосердно бил себя по бедрам, по плечам, иногда веревкой, либо палкой, а иногда и колючим терновником. После таких побоев кровь из рассеченных бедер заливала даже лодыжки, как он сам рассказывал автору жития, однако по благодати Божией, раны его не воспалялись. Когда он бил себя, то жалобно плакал, призывая на помощь Бога. А поступал он так в тот момент, когда его донимал какой-нибудь страстный помысел похоти или гнева.

Когда святой был еще в миру, то вычитывал тот Часослов, какой читают монахи на горе Олимп. Когда же пришел в монастырь, то усердно старался выучить наизусть Псалтирь. Выучив наизусть половину, он отдал книгу нищему, который просил о помощи. В ту ночь, пропев половину Псалтири и сотворив пятьсот поклонов, как имел обыкновение делать каждую ночь, сдавленный вервием и страдающий из-за этого от невыносимых ран преподобный прилег на подстилку. Однако печалился он только оттого, что не успел выучить всю Псалтирь. Ему показалось, что он заснул и видит сон, что является к нему некий в белых одеждах и говорит:

— Авва, почему ты не поешь?

На что преподобный ответил:

— Знает Бог, что все псалмы и молитвы, какие знал, все пропел.

— А почему ты не поешь Псалтирь?

— У меня нет Псалтири.

— Поднимайся, будем вместе петь Псалтирь.

И так они пропели всю Псалтирь дважды. Затем явившийся исчез. Наяву ли было то видение, или в сновидении, и кто был научивший преподобного Псалтири, точно он сказать не мог, но с той поры он так хорошо знал Псалтирь, что мог объяснять многие псалмы некоторым братьям».

«С тех пор, как я стал монахом, не помню, чтобы провел хотя бы один день без псалмопения, молитвы, рукоделия и слез, которые есть дар Божий», – говорил святой.

А теперь настало время рассказать и о кончине преподобного. Преподобному Кириллу было тридцать лет, когда он начал подвиг, в котором провел более шестидесяти лет, при чем до девяноста трех лет у него ни разу не болели ни глаза ни зубы, ни какие-либо другие члены. В последние же три года своей жизни он иногда немного заболевал. В свои девяносто три года преподобный был согбен от глубокой старости и многолетнего подвига, из-за чего редко поднимался. Видя его в таком состоянии, враг наш диавол позавидовал, как бы он не окончил свою жизнь в старости благой. Потому послушайте, что задумал этот скверный.

Племянник царя, Иоанн Август, часто приходил к преподобному за благословением. Зная это и видя, что преподобный прикован к постели, диавол показал ему в видении, что в монастыре рядом с его кельей поставлен шатер, в нем стоит кровать, застеленная красными коврами, на ней сидит Иоанн Август, а вокруг него множество слуг. После этого, как бы в продолжение видения, Август вошел в келью к преподобному и завел с ним беседу. И как только он заговорил, помрачился помысел преподобного, и чем больше говорил проклятый Август, тем больше помрачался ум преподобного, до тех пор, пока преподобный почти не сошел с ума. Ядовитые слова диавола по попущению Божию не только это, но и большее могут сделать. Затем бес сказал преподобному: «Ты знаешь, какое благоговение я имею к тебе, поэтому хочу, чтобы в твой келье совершили литургию, и ты причастился». Преподобный, не понимая что говорит, произнес: «Вот келья, и поступай, как хочешь". Тотчас же в келье преподобного как бы видимым образом возникла Святая Трапеза, жертвенник, дискос с потиром, покровцы, и внутрь вошли как бы священники, которые начали совершать литургию. Преподобный стоял в другом углу кельи и прислушивался к тому, что произносят служащие, однако не мог понять, что они говорят. Они прочли и Апостол, и Евангелие, но из ответов, преподобный ничего не слышал, кроме «Аминь», «Аминь». Затем, когда эти нечестивые священники произнесли: «Приступите», Август из видения подошел и причастился от бесстыдства и нечестия их. Подобным же образом поступили и все, кто был с ним. Преподобный же задумался, не пойти ли и ему причаститься. Однако он не пошел, говоря самому себе: «Если есть на то воля Божия, то Август скажет мне а если нет, то кто я такой, недостойный, чтобы причаститься». Всемилостивый Бог не презрел его смирения, но избавил от врагов и не попустил причаститься, ибо если бы он причастился, то полностью бы сошел с ума. Когда завершилась скверная их литургия, Август (который на самом деле был бес) вышел и пошел в шатер.

Преподобный, устав от бессмысленного стояния, сел с сильно смущенным и помраченным видом. Он постучал, и на стук пришел ученик, которого он спросил:

— Разве вы не христиане и вам не нужно умирать, почему вы не жалеете мою старость и не видите моих мучений? Разве можно, чтобы меня так беспокоили мирские и устраивали литургию в моей келье?

Ученик на это отвечал:

— Прости меня, авва, я не знаю, о чем ты говоришь.

— Если ты не веришь моим словами, то поверь делам.

— Каким делам?

— Разве ты не видел Августа с его людьми и шатер? — и он рассказал ученику обо всем произошедшем.

— Из того, о чем ты говоришь, я ничего не видел. ~

Преподобный показал рукой в угол кельи:

— Ты даже не видишь этот дискос с потиром и покровцами?

Подняв стакан, ученик спросил:

— Разве это не тот стакан, из которого ты пьешь?

— Да.

Тогда ученик начал бить его по лицу, говоря:

— Горе, ты потерял ум свой, авва.

— Это ты потерял свой ум, а я в порядке.

— Да нет.

Так они препирались долгое время, и иногда преподобный приходил в себя. В один из таких моментов братья предложили преподобному:

— Хочешь, приведем к тебе того монаха (возможно автора сего жития), чтобы он помог тебе?

— Да, приведите.

Пришел тот монах и, положив поклон, спросил преподобного:

— Как ты, отче?

— Как говорят собратья мои, плохо.

Когда преподобный рассказал обо всем случившемся, монах произнес:

— Слава Господу, Который помог тебе, потому что, если бы ты причастился от их скверны, тогда бы совершенно потерял разум.

— А это точно, что то, что я видел, было лестью и видением? Не могу в это поверить.

— С помощью Божией поверишь, и не говори нет. Если же не поверишь, то я приведу тебе настоящего Иоанна Августа, и он подтвердит тебе мои слова. Разве ты не помнишь, отче, сколько в Отечниках рассказов о людях, которые были обольщены сатаной тем или иным способом.

— Да, помню, а что мне сейчас делать?

— Ты должен только поверить в наше свидетельство, потому что нас, свидетелей, много, и мы точно знаем, что Август в это время сюда не приходил, и ничего, из того что ты видел в видении, не случалось. Будучи не в силах обольстить твои мысленные очи, как бес обольщает очи мои и подобных мне, он обманул твои чувства, а это доказательство его слабости. Поверь, что ты видел все это при содействии бесов. Иногда и у хорошего капитана гибнет корабль, и очень редко идущий по дороге не спотыкается. Ты же знаешь, отче, что добродетельные, если иногда и впадают в грех, то могут снова встать и не малодушествовать.

Услышав это и многое другое, преподобный пришел в себя и начал плакать повторяя:

— Горе, горе мне, ибо вселилась бы душа моя во ад, если бы Господь не стал мне Помощником. Горе мне, ибо я мог бы все потерять, ничего не приобретя. Христе мой, Христе мой, не оставляй меня. Ты знаешь, что меня не страшат муки ада, но страшно мне быть разлученным от Твоего Сладчайшего Лика и от братьев, и нельзя будет поклониться Честному Твоему Кресту и святой Твоей иконе, нельзя причащаться Пречистого Тела и Крови Твоей. Все это для меня хуже любой смерти и вечного мучения. Все это я испытал бы в настоящей жизни, если бы был оставлен Тобой в обществе бесов, а в будущей был бы осужден с ними на темный и неугасимый огонь и разлуку с Тобой, Христе мой. Остави мне, Господи, прегрешения мои, да успокоюсь я извещением от Тебя, прежде чем отойду отсюда. Помилуй, Христе мой, старость мою, сжалься над мучением моим, пожалей меня, заблудшего, и освободи меня от многообразных козней врага, ибо Ты есть Бог кающихся и на мне покажи всякую благость Твою. Недостойного меня спаси, по великой милости Твоей, и буду восхвалять Тебя всегда во все немногие дни жизни моей.

Исповедавшись так Богу со слезами, преподобный встал и положил перед братией поклон со словами: «Простите меня, заблудшего». Братья же, умилившись и прослезившись, уговаривали его назавтра причаститься Божественных Тайн, потому что он не причащался уже давно. Я сказал ему, что это Таинство потому и называется Причастием, что соединяет нас со Христом и делает причастниками Его Царствия. Один еврейский маг по имени Даниил, когда его хотели сжечь, закричал: «Вот, Ангел Господень меня мучит, чтобы я сказал христианам то, чего не хотел говорить. Клянусь смертным моим часом, что магическое мое искусство никогда не действовало на христианина, который причащается каждый день».

Услышав это, преподобный сказал Богу: «Благодарю Тебя, мой Господи, что «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена» (Пс.22:5). Помолившись так, преподобный причастился Божественных Тайн, и лицо его стало подобно пламени. Немного погодя, с улыбкой и радостью душевной он произнес: «вечером водворяется плач, а на утро радость» (Пс.29:6). Поистине Господь смиряет, и возносит, «и восставляет всех низверженных» (Пс.144:14). Горе мне, пока я имею общение с врагами Божиими, какое мне общение с Богом? Во осуждение себе я причащаюсь, потому и произносит священник: «Святая святым», а не «нечистым». Если же я свят, то кто тогда эти враги, которые трудятся над моей погибелью. Блажен тот, кто приближается к Божественным Тайнам со страхом и трепетом, помышляя, что принимает жизнь вечную. Удивляюсь я, как, по попущению Божию, бесы могут выдавать людям одно за другое, и думаю, что если бы не было над людьми покрова Божия, тогда бы от сильной ярости, что имеют бесы к нам, они всех нас сбросили бы в море, как стадо свиней».

Через некоторое время бес в образе Августа снова пришел к преподобному, который, посмотрев на него, сразу узнал беса и хотел ударить его, но бес стал невидим. Преподобный же ударил рукой о стену, и потом показывал всем руку, почерневшую от удара. Совершенно избавившись от этого искушения, с помощью Божией, преподобный получил на время и телесное здравие. Потом он снова заболел, и я пришел навестить его. Увидев, что он лежит на голой подстилке, я попросил его подложить хоть немного травы, чтобы иметь малое утешение. Он послушался и положил вниз траву, сверху мы накрыли ее власяным покрывалом. Преподобный лег и со стоном произнес: "О, Кирилл, до чего ты дошел, лежишь на мягкой постели и ешь изысканную пищу, называя " постелью траву, а изысканной пищей вареную свеклу. Когда он достиг возраста девяноста пяти лет, он стал еще более слабым и болезненным. Мы едва уговорили его поесть рыбы и выпить вина, потому что только в девяносто лет он начал на Господские праздники вкушать вареную пищу, но без масла. В девяносто два года начал вкушать и масло. В девяносто шесть лет преподобный был совершенно немощен, и от болезней, и от глубокой старости. Предузнав о скором конце своей жизни, он велел нам не хоронить его в храме Господнем, считая себя недостойным, но похоронить его в могиле брата. На главу его мы должны были положить камень, а тело покрыть землей. Подвизаясь еще много дней в посте, он предал свою блаженную душу в руки Божии, а святые его мощи мы с честью и благоговением погребли в год тысяча сто одиннадцатый от Рождества Христова, во второй день декабря месяца

Примечание

^[1] Память 15 декабря (греч.). Не включён в современный Месяцеслов Русской Православной Церкви.