Преподобный Иларио́н Затворник, Троекуровский (Тамбовский)

Детство и юность Илариона. Начало затворничества

Преподобный Иларион Троекуровский родился в селе Зенкино, Раковые Рясы тож, Добринского уезда Рязанской губернии (ныне это Чаплыгинский район Липецкой области). Точная дата его появления на свет Божий пока не установлена. Почти все исследования, использованные нами при составлении настоящего очерка, указывают на различные годы его рождения – от 1755 до 1784. К тому же пока не найдена или не сохранилась вовсе запись о его рождении в метрической книге Христо-Рождественской церкви с.Зенкино. Скорее всего это произошло в 1755 или 1756 году, что подтверждают исповедные ведомости Димитриевской церкви с.Троекурово за 1843 и метрическая запись того же храма о смерти и погребении затворника. По той же причине пока неизвестен точно и день его рождения. Лишь с большой долей вероятности можно предположить, что будущий угодник Божий родился 21 октября (по ст. ст.) – в день памяти преп. Илариона Великого, в честь которого был крещен и которого он всегда почитал как своего небесного покровителя. Родителями будущего старца были зажиточные государственные крестьяне Мефодий Абрамович и Феодосия Павловна Фокины. В многодетной семье Фокиных отрок Иларион с ранних лет отличался кротостью, тихим нравом и любовью к уединению. Тем не менее, в раннем детстве он иногда принимал участие в детских играх своих сверстников. Лишь когда было Илариону семь лет, услышал он однажды такой сильный и неожиданный для него звук колокола, благовестивший к заутрени, что в испуге свалился на пол с лавки, на которой спал. А когда опомнился и узнал церковный благовест, то поспешил в храм на службу, во время которой и после Иларион «почувствовал в душе своей невыразимое желание угождать Господу».

С тех пор старался он удаляться детских забав и почти все время проводил в доме своего деда по матери Павла Игнатовича Катасонова. Тот, будучи простым и неграмотным крестьянином, был при этом человеком благочестивым, опытным в духовной жизни, проводя дни своей жизни в строгом посте, неустанной молитве и воздержании. Кроткий отрок Иларион быстро и всем сердцем привязался к старцу, который и сам обратил внимание на богобоязненность своего внука, на склонность его к духовной жизни и всеми силами старался, чтобы не заглохли в детской душе его добрые семена. Он брал Илариона с собою к каждому Богослужению, а дома словом и собственным примером учил его посту и молитве. Несколько раз ходили они вместе в Киево-Печерскую и Троице-Сергиеву Лавры, посещали другие русские обители. Именно проживание у родного деда и в то же время духовно самого близкого человека укрепило и веру мальчика, и его стремление посвятить свою жизнь служению Господу.

Причем сам дед, опасавшийся, что напряжение детских сил в единообразии духовной жизни охладит святую ревность в отроке, иногда насильно прогонял внука с салазками на гору кататься, приказывая не являться домой до такого-то часу. Благонравный Иларион волей-неволей послушается деда и придет с салазками на горку. Ребятишки же, зная безответность Илариона, подбегут, отнимут салазки и катаются на них, кому только угодно, а он стоит и только смотрит на них. Постоит, пока придет время, назначенное дедом, а там возьмет салазки и везет их домой, не прокатившись ни разу.

Такие поступки юного Илариона и сам образ жизни, избранный им с ранних лет, слишком резко выделяли его среди сверстников и близких. Для всех окружающих он казался странным мальчиком, что чрезвычайно огорчало и даже раздражало его родителей, начинавших испытывать за это неприязнь к собственному сыну. И чем более рос отрок, и чем очевиднее становилось, что не станет он обыкновенным крестьянином, а значит, и хорошим работником и помощником в хозяйстве, тем сильнее возрастало в них это чувство. Потому пришлось Илариону претерпеть от своих сродников многочисленные насмешки и укоризны. Но Господь, избавляющий нища от сильна, и убога, ему же несть помощника (Пс.71:12) послал отроку надежного защитника и покровителя в лице того же деда Павла Игнатовича. Старец этот под предлогом найма в работники взял Илариона в свой дом, дав возможность тому, по слову псалмопевца, со страхом и трепетом работать Господу.

Под духовным руководством деда Иларион постепенно учился посту, воздержанию, молитве и безусловному послушанию. Принимая во внимание юные лета Илариона, постничество его достойно изумления. Пищей, о которой он и вовсе не думал, отроку служили два калача с водою в неделю. А благодаря строго внимательной духовной жизни под руководством опытного старца воздержание от страстей телесных и душевных проявлялось в юном подвижнике как бы само собой. Собственный же пример деда лучше всего учил Илариона другому важнейшему искусству – молитве. Отрок охотно и неопустительно ходил на службу, часто и подолгу молился с наставником дома, удивляя того своим усердием. Так, при помощи Божией и под видимым руководством старца-деда, юный подвижник полагал твердое основание своей духовной жизни, на котором уже начинал созидать свою духовную храмину.

Когда Илариону было четырнадцать лет – умер его дед и наставник Павел Игнатович, и отрок был вынужден вернуться к своим родным. Теперь, получив при содействии богомудрого старца духовное настроение жизни и вследствие этого став безучастным ко всему окружающему, Иларион и вовсе выглядел среди них отшельником. Родители его, желая привязать Илариона к жизни домашней и надеясь со временем иметь в нем опору своей старости, задумали его женить. После долгого сопротивления Иларион все же был вынужден подчиниться родительскому желанию, но с тем лишь условием, чтобы ему дозволили сходить в Киев – туда, где по указанию покойного деда ему следовало в трудных обстоятельствах искать утешение и благодатную помощь. Родители согласились с этим условием и вскоре нашли ему невесту в своем селе. Пришло время свадьбы, и вот, после венчания в храме, пока шло, по обычаю, переодевание невесты, Иларион тайно от всех скрылся из дома и ушел в Киев. Излив сердечную боль перед киевскими святынями и мощами угодников Божиих, он вынужден был вернуться к родным. Но, всячески избегая брачной жизни и обычных житейских занятий, притворился больным, сказав, что с ним дорогою из Киева случился паралич – отнялась правая рука. Так он стал и неспособным работником, впрочем, всегда вызываясь помочь родителям в их труде хотя бы одной рукою.

Так более четырех лет прожил Иларион в родительском доме, вынося насмешки и укоризны домашних, видя постоянную скорбь о себе родителей и жены. Ежеминутно он вынужден был притворяться человеком болезненным, дабы соблюсти девственную чистоту и непорочность, и все это не могло не отзываться болезненным чувством в его сердце. Одно лишь служило ему утешением в это трудное время – он ходил учиться грамоте в ближнее село Головинщино к благочестивому священнику о. Трофиму. Много времени проводил он там, в духовных беседах со своим учителем и другом, искренне и всем сердцем полюбившим Илариона. Так научился он грамоте, ставшей для него спасительным средством к удовлетворению сердечных стремлений. В одно время с Иларионом учился у о. Трофима и сын причетника местной церкви Петр Алексеевский, с которым он подолгу беседовал о духовных предметах, а впоследствии жил в великой дружбе духовной.

На двадцатом году жизни Иларион вознамерился, наконец навсегда оставить дом родительский и тайно ушел из родного села и укрылся у о. Трофима в Головинщино. Когда же через некоторое время родные прекратили поиски Илариона, он отправился странствовать по святым местам.

Сперва Иларион отправился в Киев, дабы испросить себе там, у подвижников Христовых молитвенной помощи и благословения на новые труды и подвиги любви ради Христовой. Уже здесь, несмотря на молодые годы подвижника, впервые проявилась сила его духовных дарований. Именно на пути в Киев он познакомился с будущей старицей Евфимией Григорьевной Поповой из Лебедянского села Каликино и предсказал ее дальнейшую судьбу. Побывав затем в Троице-Сергиевой Лавре и других святых обителях, Иларион наконец решил определиться в один из монастырей Рязанской губернии –Духовскую обитель Скопинского уезда или Димитриевскую – Ряжского. Однако пребывание Илариона в монастыре не было долгим – не прошло и года, как жена его, узнав от богомольцев о местопребывании своего сбежавшего супруга, вознамерилась вернуть себе то, что, по ее разумению, принадлежало ей по праву. Она подала прошение в рязанскую полицию с просьбой вернуть домой ее мужа, скрывающегося без паспорта в одном из монастырей губернии.

Узнав об этом заранее, Иларион поспешил покинуть обитель и скрылся в глухом и дремучем в ту пору Зенкинском лесу близ с. Каликино, поставив себе келию, и стал проводить там отшельническую жизнь. Тут навещала Илариона Евфимия Григорьевна Попова, пользовавшаяся его духовными советами и наставлениями и сама по способности своей помогавшая отшельнику словом и делом. Именно с Евфимией подвижник обсуждал появившееся у него вскоре сомнение в необходимости продолжать отшельническую жизнь в дремучем лесу и вдали от людей – влекла его жизнь монастырская. Богомудрая Евфимия, видя, что жизнь монастырская не по его призванию, пробовала, было отговорить Илариона от дальнейших попыток поступить в общежительную обитель. Однако тот остался на этот раз непреклонен в своем мнении и, вымоливши со слезами согласие своей жены, поступил вскоре в Петропавловскую пустынь близ города Раненбурга (ныне г. Чаплыгин Липецкой области).

Настоятель монастыря строитель Авраамий коротко знал Илариона как благочестивого юношу и с радостью принял его в число братии. Послушание дали ему – печь просфоры. Жизнь он вел очень строгую, ни с кем не сближался, по кельям не ходил и к себе не принимал. Все свободное время посвящал чтению и молитве. За это братия стала считать его гордым и возненавидела, а настоятель Авраамий полюбил еще более и вскоре постриг Илариона в рясофор с именем Илария. Доверяя ему во всем, настоятель не раз посылал о. Илария за сбором доброхотных пожертвований на обитель от Христолюбивых благотворителей. Это еще более восстановило против него братию. И вот однажды о. Иларий привез меньше подаяний, чем обыкновенно, и в то же время имея при себе хорошую ряску, подаренную ему одной благотворительницей. Тут уж завистники и вовсе стали клеветать, что он деньги себе присвоил. Настоятель поверил и прогневался на о. Илария. Братия же, видя немилость к нему начальника, нигде не давала ему покоя, даже в храме Божием не стеснялись преследовать его насмешками и глумлениями. Желая уклониться от встреч с братией, о. Иларий перестал ходить на общую трапезу, о чем тут же донесли о. настоятелю, что он выставляет себя постником. Настоятель приказал ему ежедневно ходить в трапезную. И опять последовал донос, что о. Иларий за трапезой ничего не ест. О. Авраамий счел это за грубость, обвинение доносчиков в постничестве нашел основательным и на целый год отказал ему от трапезы и от хлеба. Из всего монастыря один только нашелся сострадательный брат пономарь, навещавший о. Илария и приносивший ему ежедневно по просфоре, которыми он и питался весь этот год.

В довершение всех этих зол жена Илариона по наущению врага рода человеческого пришла в монастырь и стала требовать, чтобы мужа ее отпустили домой. При этом она наносила настоятелю и братии тяжкие оскорбления, перебила окна в настоятельской и других кельях. Словом, таких наделала она оскорблений настоятелю и братии, и без того немилостивым к подвижнику, что они вышли из терпения. О. Авраамий рапортом жаловался на него рязанскому Преосвященному Амвросию и получил разрешение на удаление монаха Илария из пустыни. В присутствии всей братии о. Илария вывели из кельи на монастырскую площадку, где настоятель, введенный в заблуждение его недоброжелателями и раздраженный дерзкими поступками его жены, сорвал с Илариона клобук и рясу, плюнул ему в лицо и приказал вытолкать за монастырские ворота. И безо всякой злобы, с тихой улыбкой на устах и с молитвой за врагов своих в сердце, подвижник оставил неприветливую для него обитель, твердо помня слова Господни: отпусти им: не ведают бо, что творят (Лк.23:34).

Вновь оставшись без постоянного местопребывания и вида на жительство, Иларион счел за лучшее вернуться в свою келейку близ с. Каликино. Но вскоре он перебрался оттуда в окрестности с. Головищино, где жил его духовный друг и учитель о. Трофим Иосифович, и поселился в так называемом Воловом овраге в четырех верстах от села. Здесь, в дремучем лесу, он по примеру древних насельников Киево-Печерской Лавры выкопал себе с помощью духовного друга своего, семинариста Петра Алексеевского, несколько пещер, соединенных узкими проходами между собою и с главной, в которой молился. А в одной из пещер попавшийся на пути огромный камень служил ему вместо стола.

Шесть лет прожил Иларион в этом овраге, молясь, день и ночь, изнуряя плоть свою трудами и постом. Питался он одною редькою, которую сам сажал, и притом ел ее без хлеба, не очистив кожи и не омывши земли. Воду пил дождевую, а если дождя долго не было, то помногу дней терпеливо выносил жажду. В жаркие дни в лесу на открытой поляне молился, кладя по три тысячи земных поклонов. В пещере своей Иларион совершал молитвенные правила – вечерню, всенощные и утренние, а утром посещал храм с. Головинщино для слушания Божественной Литургии. На теле своем Иларион носил медную проволочную сорочку и тяжелые вериги (литые: чугунный крест с вериг и чугунный же образ Страстной Божией Матери, что носил на груди, а также частичка проволочной сорочки хранились впоследствии в Троекуровской обители). Все тело его было в ранах от этой одежды. Спал он на постели из дубовых сучьев, на которых видели следы крови; лето и зиму ходил босой, отчего ноги были в глубоких трещинах и в крови; а одевался, не глядя ни на какие морозы, в белую холщовую рубашку и белый же простого холста халат. И Божия милость согревала его в этой одежде «более других», как он сам позднее говорил своему келейнику.

Однажды, во время Четыредесятницы, стоя во время службы в головинщинском храме, Иларион упал без чувств. Причиной того, как выяснилось позднее, было то, что он восемнадцать дней не вкушал вообще ничего. Тогда же, как вынесли подвижника на свежий воздух на паперть, увидели на теле его вериги и медную сорочку, причинявшие телу его ужасные раны.

За такие подвиги, в смиренном духе совершаемые, Господь сподобил своего угодника великих духовных дарований. Враг же рода нашего возненавидел угодника Божия еще более и озлоблял его, чем только мог. И ночью и днем нападал он на подвижника то в виде хищных зверей или гадов, то в виде разбойников; иногда являлся в виде громадного змия, готового пожрать труженика Христова, а иногда подымал в пещере страшный шум и крик. Но Иларион молитвой и крестом разрушал все его козни.

Не будучи в силах повредить подвижнику, враг пытался однажды оскорбить друга его о. Трофима. Священник этот пришел к Илариону вечером, и на ту пору тому нечем было даже лучину зажечь. Иларион отправился в село за жаром, а о, Трофиму велел дожидаться и никому не отворять без Иисусовой молитвы. Священнику жутко было одному в темной пещере. Вдруг застучал кто-то в дверь. О. Трофим хотел, было отворить, да опомнился и сказал: «Сотвори молитву». «Отворяй дверь»,– отвечал неизвестный. «Сотвори молитву, – сказал священник, – без того не пущу». Тот продолжал сильно стучать. Отец Трофим оградил дверь крестом с молитвою и услышал страшный хохот и хлопанье в ладоши. Потом все стихло. О. Трофим до того перепугался, что едва мог встать с места отворить дверь отцу Илариону, когда он вернулся.

Первое время подвижник проживал совершенно один. Были у него в пещере петух вместо часов и змий, который ему не вредил. Но скоро слава о его святой жизни и благодатных дарованиях, особенно о даре духовного прозрения, распространилась далеко, и к нему начали стекаться ищущие спасения души или утешения и облегчения в скорбях житейских. Явились даже желающие под руководством Илариона потрудиться в его пещерах. Таким образом, вокруг подвижника со временем образовалось небольшое общежитие из следующих лиц: некто юродивый Григорий, шурин о. Трофима, крестьянин Орловской губернии Емельян и раненбургский мещанин Василий Никитин.

Иларион учил их церковному пению и вместе с ними совершал обычные дневные и ночные правила. Но это небольшое братство испытывало большое лишение от постоянного недостатка воды. Сострадательный Иларион, сам до тех пор терпеливо выносивший жажду, обратился к Господу с горячей молитвой, давши при этом обет не вкушать воды, пока прошение его не будет услышано. На молитве этой он заснул в лесу от усталости и, проснувшись на заре, увидел недалеко от себя куст прекрасных цветов. «Вот место, благословенное Господом», – подумал он и стал рыть колодец, в котором вскоре явилась обильная чистая вода. Источник этот существует до сего дня в Воловом овраге, и вода его целебна для верующих.

Множество приходивших к Илариону за советом и молитвой посетителей нарушали его уединение, и он нередко, избегая их, удалялся в глубь леса или влезал на вершины высоких дерев и молился там, пока не удалялись обеспокоившие его. Однажды, возвращаясь от о. Трофима в свои пещеры ночью, во время сильной вьюги, Илариои сбился с дороги, ослабел и упал без памяти в снег. Проезжавший мимо крестьянин узнал его по одежде, положил в свои сани и привез к о. Трофиму. Священник счел его мертвым и не решался внести в дом, опасаясь полиции. Пока он колебался, подвижник еще около часа пролежал на морозе. Наконец о. Трофим решился, – внесли замерзшего в дом и начали оттирать. После долгих усилий растиравших Иларион открыл глаза и едва слышно попросил священника отслужить молебен Божией Матери Целительнице, что тот сейчас же исполнил. В продолжение молебна он лежал с закрытыми глазами и без малейшего движения. По окончании же молебна, когда о. Трофим поднес к нему крест, Иларион быстро встал, потом, вставши на колена, облобызал крест и, поклонившись священнику в ноги, не говоря ни слова, поспешно вышел из горницы и скрылся. О. Трофим, удивляясь такому поступку, послал воротить его, но на дворе была темная ночь и вьюга, и посланные его не нашли. На другой день утром Иларион уже слушал Божественную Литургию в Головинщинском храме, как всегда босой, в белом летнем халате и нимало не обмороженный. В знак благодарности Господу за избавление от напрасной смерти Иларион решил остальное время жизни своей провести в безвыходном затворе.

С этой целью, с помощью друга своего Петра Алексеевского, он заложил кирпичный столп такого размера, чтобы помещаться в нем только на коленях. Но Илариону не пришлось исполнить свое намерение. Промыслом Божним ему предстоял не вековой затвор, а до времени различные тяжкие испытания.

Начало земной славы подвижника. Период скитаний

Как уже отмечалось, слава о духовных подвигах и строго подвижнической жизни Илариона распространялась быстро и широко среди людей, что побуждало его иногда укрываться от молвы и славы человеческой в глубине леса по нескольку дней. Кроме того, такая известность обратила на него внимание полицейских властей, что заставляло подвижника покидать свои пещеры и отправляться на продолжительное время в более отдаленные места. Чаще всего Иларион находил тихий и радушный прием в г. Ельце Орловской губернии (ныне Липецкой области) у преданных ему Христолюбивых людей. Обычно он останавливался в доме Елецкого купца Михаила Ивановича Лаврова-Кречета, который вместе со всем своим семейством питал к Илариону глубокую любовь и уважение. Этот благотворитель отводил в своем доме подвижнику отдельное уединенное помещение, где его в воскресный день посещал духовник и приобщал Христовых Тайн. Сам Лавров говорил, что «всем своим капиталом я обязан молитвам о. Илариона; с тех пор как он стал меня посещать, Господь благословил дом мой всяким изобилием».

Пребывая в Ельце, Иларион посещал Знаменский девичий монастырь, старицы которого назидались его богоугодной жизнью и всегда принимали его с уважением. В этом монастыре Иларион познакомился с местной подвижницей Меланьей, с которой впоследствии много времени проводил в душеспасительных беседах и имел большую духовную дружбу. Однажды, накануне Святого Воскресения, затворница сходила к обедне и из храма пошла к Лавровым, желая пригласить к себе на Пасху Илариона. Но Лавровы никак не соглашались отпустить его. Тогда Мелания ушла со скорбью и на первый день Пасхи, сидя одна в своем затворе, даже заплакала, вспомнив, что духовный друг ее и собеседник близко, а она лишена возможности утешиться общением с ним. Вдруг входит к ней Иларион с приветствием: Христос Воскресе! И с кротостью начал укорять её за безвременные слезы и малодушие. Тогда уже радостные слезы посыпались из глаз подвижницы, и она ото всей души возблагодарила Господа и подвижника Его, посетившего её в такой скорбный час. После продолжительной беседы о спасении души Иларион пошел с Меланией в церковь и стоял там вечерню. Несколько дней спустя пришла навестить ее госпожа Лаврова и стала извиняться, что удержала в ломе своего дорогого гостя на первый день Праздника. Изумленная Мелания возразила: «Что ты говоришь, Авдотья Михайловна! В первый день праздника Иларион был у меня в келье и вместе с нами был у нас в церкви во время вечерни». – «Что ты! – воскликнула Лаврова, – он разговелся с нами и весь день читал жития Св. отцов, а мы все слушали». И тут обе, перекрестившись, прославили Бога, дивного во святых своих.

Кроме того, в Ельце Иларион пребывал в духовном общении с другими местными подвижниками – священником Преображенской церкви Иоанном Борисовичем Ждановым и юродивым Иоанном Тимофеевичем Каменевым. Но и в Ельце не всегда удавалось Илариону избежать неприятностей от недоброжелателей и полиции. Так, Елецкий протоиерей А.Ф. донес на него в полицию, что Иларион на улицах благословляет подходящих к нему как священник. Жалоба эта оказалась неосновательной, и подвижника вскоре после допроса отпустили. В другой раз в Великий четверг Иларион сделал в храме замечание стоявшим близ него особам, от шума и смеха которых нельзя было слышать Евангелия, напомнив, что они в храме Божием, а не в хлеву и здесь так стоять неприлично. На что одна особа пожаловалась городничему, что какой-то бродяга наговорил им в церкви дерзостей. Городничий приказал сейчас же посадить Илариона в острог. И целую неделю до среды Пасхи просидел тот в остроге, пока, наконец, Господь вразумил городничего, поразив его внезапной тяжкой болезнью. Самый вид Илариона – пуховая шляпа, длинный белый халат и в зимнее время босые ноги – обращали на него постоянно внимание полиции. Особенно ему вредило, что он ходил безо всякого вида на жительство – паспорта. Из-за этого ему часто приходилось сидеть в острогах во время странствований по святым местам. В одном городе ему даже пришлось шесть недель отсидеть по напрасному подозрению в важном преступлении. Во все это время угодник Божий не вкушал пищи и не оставлял молитвенного правила. Он говорил позднее, что за несколько дней до того видел сон, будто ходит по саду, где на каждом дереве на широких листьях видна надпись: гнев Божий. Один квартальный надзиратель в г. Ельце, увидев раз на улице Илариона в его странном наряде, приказал своим подчиненным схватить его. Подвижник, желая от них скрыться, побежал под гору к реке. А мост на реке в то время был разобран. Преследователи торжествовали, думая, что беглец в их руках. Каковы же были их удивление и страх, когда они увидели, что преследуемый, осенивши крестом себя и реку, пошел по воде, как по тверди. Квартальный в ужасе перекрестился и сказал: «Вот каких людей приказывают нам хватать как мошенников! Не ясно ли, что это человек Божий?» Этот случай так подействовал на его душу, что он, не медля долго, вышел в отставку и кончил жизнь в монастыре.

Кроме Ельца Иларион посещал иногда и Задонск, в Богородицком мужском монастыре которого имел общение с опытным в духовной жизни старцем иеросхимонахом Агапитом, по временам, благословлявшим того св. просфорой. В той же задонской обители Иларион повстречал будущего подвижника Раненбургской пустыни иеросхимонаха Нафанаила. Подойдя к нему в толпе резвящихся молодых послушников, Иларион духовно прозрел его будущее и, тронув тихо рукой, сказал: «Схимник! Будет...» Доходил подвижник в своих путешествиях и до любимого им всем сердцем Киева, где подолгу молился пред нетленными мощами угодников Божиих. Возвращаясь однажды оттуда в Головинщино, Иларион сильно заболел и смог добраться только до Коренной пустыни близ г. Курска. Настоятель ее архимандрит Филарет хорошо знал Илариона по прежним его посещениям и всегда благоволил к нему. Видя, что жизнь заболевшего в опасности, о. Филарет предложил ему постричься в мантию, что Иларион счел знаком милосердия Божия. Так угодник был тайно пострижен в монашество с именем своего прежнего Ангела – преп. Илариона Великого, память которого Церковь празднует 21 октября (ст. ст.). Через некоторое время Иларион поправился и вновь вернулся в свои пещеры.

Слух о возвращении подвижника быстро разносился по округе, и в Воловый овраг начинали стекаться толпы народа, жаждущие душеспасительной беседы с угодником Божиим или исцелений своих телесных недугов. Так, известно, что по молитвам Илариона от глухоты и расслабления вследствие громового удара избавился 12-летний мальчик, которого затворник учил грамоте и не раз брал с собой на богомолье. Около 1800 г. пещеры в Воловом овраге посетила 24-летняя благочестивая девица из села Пиково Раненбургского уезда Дарья Дмитриевна Катукова, ставшая впоследствии основательницей Казанского девичьего монастыря в с. Сезеново Лебедянского уезда. Она спрашивала у Илариона совета: каким путем идти ей в жизни для достижения вечного спасения. По совету подвижника Дарья Катукова поступила в одну из женских обителей, где провела около семи лет в великих трудах.

Как уже сказано, много явилось у Илариона почитателей, но, как всегда бывает, не было недостатка и в недоброжелателях и даже явных врагах, подвигавшихся дьявольской ненавистью к рабу Христову, своей жизнью обличавшему их нечестье. Особенно ненавидел преподобного управляющий имением Г. Соловово, на земле которого находились его пещеры, московский мещанин Степан Филатов. Это был человек грубый, жестокий и мучил подвластных ему крестьян. Несчастные обращались в скорбях своих к Илариону, и он утешал их советами и молитвою и укреплял в терпении. Филатову показалось, что крестьяне ходят к Илариону жаловаться на его жестокость и что он возмущает крестьян. Желая отомстить, управляющий взял однажды с собою четырех верховых с плетями и лопатами и поехал с ними к пещерам. Он намеревался высечь и прогнать Илариона, а пещеры его закопать. Но Господь затемнил их разум, и они целый день до поздней ночи проездили по своим полям и по собственному лесу, не узнавая местности, и, наконец, приехали к своему дому. Это чудо и убеждение случившегося гостя вразумили управляющего, и он решил на другой день у Илариона просить прощения. В эту же ночь ему привиделся страшный сон, будто перед окнами его стоят три виселицы: железная, медная и деревянная. Утром управляющий поехал к Илариону рассказать о своем злом умысле и просить прощения. «Если я подпал под такую твою немилость, значит, я перед тобою виноват, а не ты передо мною. Прости меня Бога ради», – кротко отвечал угодник Божий и поклонился ему в ноги. Филатов спросил о значении виденного им сна. Прозревая суд Божий над его домом, тот отвечал: «Железная виселица твоя, медная – сына твоего, а деревянная твоей жены». Скоро сон этот сбылся. Управляющий был убит лошадьми, сына его сослали на каторгу, а жену барин отправил на скотный двор наравне с последними крестьянками ходить за скотом.

Скоро постигло Илариона новое испытание. В 1805 г. недоброжелатели донесли раненбургскому исправнику, что затворник ведет дурную жизнь со своим молодым келейником. Вскоре явилась в лес полиция и арестовала подвижника, келейника прогнала домой, а пещеры были зарыты. Подвизавшиеся с ним в пещерах труженики разошлись еще до того один по одному, не имея сил продолжать такой трудный подвиг. Сперва Илариона заключили в острог, а потом подвергли церковной епитимий, присудив его к шестимесячному пребыванию в монастыре, которые он и провел с весны по осень того же года в Раненбургской пустыни. На этот раз другой настоятель иеромонах Паисий и братия встретили его дружелюбно, так как слава о его добродетельной жизни утвердилась прочно. Таким образом, вскорости со искушением Господь сотворил и избытие – неожиданно наказание это для Илариона стало скорее отдыхом от пещерной жизни.

Во время пребывания преподобного в Петропавловской пустыни Господь еще раз явил силу Десницы Своей, карающей оскорбителей угодников Его. Раненбургский городничий, ненавидя Илариона, решился даже истребить его, для чего подговорил подобных себе по злонравию людей поехать на тройке в пустынь. Недалеко от каменного моста лошади неожиданно понесли, экипаж разбился, седоков разбросало вокруг, а городничий на самом мосту был выброшен с такой силой, что убился едва ли не до смерти. Так Господь хранил верного раба Своего и разрушал совет нечестивых.

По окончании епитимий Иларион был вынужден искать себе новое местопребывание, так как пещеры в Воловом овраге были уничтожены. Желая вновь поселиться в своей лесной келий близ с. Каликино, он пришел в дремучий зенкинский лес, но обнаружил и этот свой приют уничтоженным. Поэтому был вынужден поселиться на квартире одного крестьянина в самом Каликино, где ему прислуживала все та же Евфимия Попова. Иларион стал наставником и руководителем духовной жизни будущей старицы, которая впоследствии часто рассказывала окружавшим ее людям замечательные случаи о своем послушании у преподобного, явно свидетельствующие о святости его жизни. Так, однажды случилось Евфимии остаться у отца Илариона в келье, в то время как сам он был в церкви у обедни. Она взяла у него просфору и хотела съесть, да вспомнила, что без благословения есть грешно, и спрятала просфору за печку. Батюшка вернулся из церкви и за чаем говорит: «Евфимия! Какая у нас завелась воровка! Таскает из скрывни просфоры!» И затем встал, подошел к печке и достал спрятанную просфору. Она упала ему в ноги и со слезами просила прошения. «Вставай, – сказал батюшка, – прощаю. А в другой раз так не делай, а то чрез один грех враг положит в сердце охоту и ко всем». В другой раз Иларион зашел за ней по дороге в храм и позвал с собой к Божественной литургии: «Пойдем, пора!» «Сейчас, – отвечала Евфимия, – только обуюсь». «Иди так», – сказал Иларион. «Нет, не могу, боюсь, ноги заболят». Иларион не стал настаивать, Евфимия обулась, и они пошли вместе на службу. И вот, обутая Евфимия хоть и идет, а все-таки отстает от Илариона. «Что ж ты отстаешь?» – спрашивает преподобный. «Ногам что-то больно», – отвечает Евфимия. «Да ведь ты обулась», – заметил ей Иларион, намекнув на то, что христианина, ревнующего о богоугождении и спасении своей души, не столько обувь и одежда охраняют, сколько беспрекословное послушание с верою духовному своему наставнику. После этого Евфимия шесть недель сильно болела ногами и не вставала с постели. А Иларион, вразумляя свою ученицу, сказал ей при посещении: «Это тебе за непослушание».

Два месяца прожил Иларион в с. Каликино, а затем переселился в церковную караулку с. Головинщино. Об этом периоде жизни угодника Божия стал известен один знаменательный случай. Помещик соседнего села Карповки князь Михаил Александрович Долгоруков, полям которого грозила засуха, прислал Илариону записку с просьбой помолиться Господу о ниспослании дождя. Тот ответным письмом обещал исполнить его просьбу, и в тот же день полил дождь, воскресивший погибавшие хлеба. Это уверило князя в том, что Иларион угоден Господу, и он возымел усердное желание дать ему покой в своем имении. В своем селе Карповке, у самой церкви во имя Иверской иконы Божией Матери, князь поставил с этой целью удобную келью и поселил в ней угодника. В услужение ему дали мальчика и доставляли все необходимое к содержанию. Все семейство князя любило и уважало Илариона, а княгиня собственноручно обила сукном его келию.

В Карповке он несколько лет жил покойно, подвизаясь по-прежнему в посте, молитве и трудах. Князь Михаил Александрович, подолгу проживавший в своем имении, находил великую отраду и утешение в беседах с богомудрым и опытным в духовной жизни подвижником. К этому же времени относится предсказание Илариона об исходе войны 1812 года. Многие соседи-помещики приезжали к нему за советом, куда им уехать от надвигавшихся полчищ Наполеона. «Не расстраивайте напрасно своих пожитков и много не беспокойтесь, – отвечал им угодник Божий, – а молитесь усерднее Господу в посте и слезах; читайте акафист Матери Божией, и мы помилованы будем, а супостат посрамится. Пусть он взял Москву – на деревне остановится». Пророческие слова подвижника сбылись в точности.

Здесь же, в Карповке, Илариона часто посещала Дарья Дмитриевна Катукова, уже вышедшая из монастыря и подобно своему наставнику часто переходившая с места на место. Наконец, родители ее выстроили для Дарьи келию в с. Головинщино близ церкви, где благочестивая девица занялась печением просфор для окрестных бел. В декабре 1817 г. она впервые привезла к Илариону из Задонска блаженного Иоанна, впоследствии прославившегося как Сезеновский затворник. Дарья намеревалась просить Илариона взять себе юродивого в услужение, но преподобный, провидя духовную зрелость Иоанна, несмотря на его юный возраст, отказался от предложения Катуковой и со смиренным видом сказал: «Не Иоанн мне, а я Иоанну должен служить – он старее меня». По совету Илариона блаженного Иоанна принял к себе помещик села Сезеново князь Федор Николаевич Несвицкий.

И хотя Иларион, по глубокому своему смирению, считал себя в духовной жизни ниже блаженного Иоанна, он не переставал внимательно следить за молодым подвижником. Известно несколько случаев, когда Иларион духовно прозревал многочисленные и разнообразные искушения Иоанна и спешил прийти ему на помощь духовными советами или душеполезными поступками.

По смерти князя Михаила Александровича дворовые и управляющие имением постарались сделать невозможным для Илариона дальнейшее пребывание в Карповке. Они писали на него ложные доношения молодому князю в Москву и настроили того против подвижника. И когда князь приехал в Карповку с намерением отказать Илариону в келий, то, встретившись с ним, вскоре понял всю нелепость возводимых на Илариона напраслин и, прощаясь, просил у него его молитв и благословения. Отъезжая из имения, князь наказывал своим людям оберегать Илариона ото всех неприятностей. Однако ненавистники старца стали еще более досаждать ему, пытаясь выжить Илариона из имения. Смиренно и с молитвой за врагов своих Иларион принял решение удалиться от своих притеснителей и принял предложение соседних владельцев Сухановых перебраться к ним в имение. Это было в 1819 г. Он переехал в с. Колычево и подвизался там пять лет, не имея постоянного приюта, а переходя от одного помещика к другому – сначала жил во флигеле Александра Дмитриевича Кошелева, затем у Писарева, Колосовнина, Петра Николаевича Кузьмина и, наконец, у Владимира Николаевича Меньшикова. Во время пребывания Илариона в Колычево известен один интересный и назидательный случай. Один богатый помещик предлагал Илариону в дар муку и просил о личной встрече, но всякий раз получал отказ. Тогда он сам приехал в Колычево и уговорил келейника пустить его к преподобному. Войдя к Илариону и не перекрестившись на св. иконы, он стал «вразумлять» угодника Божия, утверждая, что Господь создал человека для наслаждения жизнью, счастья и удовольствия, а не для самоистязания, как он. Затем он предложил затворнику переехать к нему в дом и обещал все блага жизни. «Вы кончили?» – кротко спросил Иларион. «Да, – ответил помещик. Что вы мне на это скажете?» — «Вы сами от себя все это говорили или кто прислал вас ко мне?» – «Да, я послан». Тогда Иларион взял животворящий крест и палицу, присланные ему в дар Преосвященным Антонием, архиепископом Воронежским, осенил изумленного посетителя, а палицу набросил на шею. Помещик побледнел, затрясся и упал без чувств, испуская изо рта пену. Иларион приказал келейнику сиять с правой ноги посетителя сапог, из которого после этого выпал крестик, который нечестивец попирал своей пятой. Пришедшего в чувство в полном изнеможении посетителя Иларион напоил богоявленской водою, и тот успокоился. Затем старец стал поучать его, советуя подумать о душе своей, оставить нечестие и переменить жизнь: «Покайтесь и молитесь Богу, и милосердный Господь простит грехи и беззакония ваши». На что помещик признался, что он состоит в тайном обществе, и дал страшную клятву вести именно такой образ жизни. «Ваша клятва, – возразил Иларион, – страшна только для вас. Я вам ручаюсь, что если вы с чистым раскаянием обратитесь к Богу, непостижимо и неизреченно благому и милосердному ко всем, в особенности к искренне кающимся грешникам, – будете помилованы Господом, Который за наши грехи благоволил принести Себя в жертву умилостивления правде Божией. Поезжайте домой, в Москву не ездите, читайте книгу, которую я дам вам; подавайте бедным милостыню без разбора всем. Во имя Христа, Спасителя нашего, и навещайте меня». Сначала этот помещик старался исполнять советы Илариона, но потом все же уехал в Москву и там злополучно окончил свою жизнь.

В последнее время пребывания в селе Колычеве Иларион жил в уединенной келии, устроенной для него данковским помещиком Владимиром Николаевичем Меньшиковым в глубоком овраге. Подвижник был обеспечен всем необходимым и даже получил от своего благодетеля одного из лучших его крепостных – Никиту – для келейного услужения. К этому периоду жизни Илариона относится создание им своего духовного завещания – документального свидетельства его глубочайшего смирения. Вот его текст: «Во имя Отца, и сына, и Святаго духа. Аминь. Боже жизни, у Которого мертвых нет. Все бо нисходящие во гроб к Тебе текут и у Тебя собираются в невидимом мире, – (Тебе живи суть, где тянут веки), куда вход нам неизбежен. Боже праведный! У Тебя мерило наших дел. Ужасаюся и трепещу, готовяся с часу на час к исходу от сей маловременной жизни – предстать на вечное пребывание. И возвращаюсь в землю, от нея же взят был. Разсудил я все свои тленныя вещи предоставить тленным же людям. Молю и прошу, по кончине дней моих, раздать все мое беднейшее имение самобеднейшим, да нестяжание мое видимо будет там, пред лицем Господа Бога моего. Я виновен против всех, прошу меня простить. А я от всей души моей прощаю всех. Убогий архигрешник Иларион отшельник. Писано от Рождества во плоти Бога Слова 1822 лета мая 28 дня, пребывания моего – иже везде».

К тому времени здоровье подвижника было уж сильно расшатано: давал себя чувствовать ревматизм. Поэтому Иларион стал думать о постоянном пристанище. Многие из окрестных помещиков рады бы были успокоить у себя великого подвижника, но ему всех угоднее было приглашение благочестивого Ивана Ивановича Раевского, владельца села Троекурово Лебедянского уезда. Он сам рассказывал впоследствии сестрам своей маленькой общины, что, путешествуя с юных лет в Киев, Воронеж, Задонск или Елец, он всегда старался зайти в Троекурово и любил отдохнуть там у строившейся церкви во имя Успения Божией Матери под тенью высоких и густых лип и берез: «Тишь такая, кругом зелень, прохлада – словно рай земной, и расстаться, бывало, не хочется, тут бы и умереть». Часто даже ночевал он там, на открытом воздухе. Его привлекала красота этого места, дышавшего миром и тишиною. После усердных и неотступных просьб Ивана Ивановича Раевского, желавшего приютить у себя угодника Божия, тот стал склоняться к тому, чтобы перебраться в Троекурово. Но сначала он сходил в Киев помолиться и посоветоваться со старцами. На возвратном пути, идя лесом, услышал Иларион голос: «Будет тебе ходить! Спасайся на одном месте!» Иларион пал ниц, с трепетом благодаря Господа за неизреченное Его Милосердие, и дал обещание остаток дней своих провести на месте, которое Он ему укажет. Вернувшись в Колычево, пришел Иларион в свою келью и не успел еще отдохнуть с дороги, как в тот же день вновь приехал к нему Иван Иванович с приглашением ехать с ним в Троекурово. Подвижник, видя в этом указание свыше, согласился и в самую полночь 3 ноября 1824 года выехал из Колычева, взяв с собою любимого келейника своего Никиту.

Жизнь Илариона в Троекурово

Было еще темно, когда они приехали в Троекурово, и лишь приготовленная Раевским трехкомнатная келья по левую сторону Димитриевской церкви так и светилась вся от лампад и свечей, будто в Великий праздник. С радостью вступил в нее Иларион, найдя, наконец, убежище, в котором надеялся кончить жизнь свою. Келья его была из трех комнат: в двух помешался он, а в третьей келейник. На содержание ему Раевский приказал выдавать ежегодно 50 руб. ассигнациями. Но это пособие нужно было только первое время, а затем усердие посетителей дало Илариону возможность не только содержать келейных, но и многим бедным помогать.

Живя в Троекурове, Иларион до самой смерти никуда не выходил из кельи, кроме храма, и к себе мало кого допускал, а посетителям отвечал больше через келейников – оттого и нарекли его в народе Затворником. Горя любовью к Господу, подвижник считал потерянным для себя тот день, в который не был у Божественной Литургии. Поэтому он упросил местного священника служить ежедневно и от себя давал в храм муку, вино, масло, ладан и свечи. В церковь подвижник приходил только к Литургии и, вероятно, неудовлетворенный сокращаемыми священником утренними и вечерними богослужениями, стал заменять их продолжительными келейными правилами. На молитву он становился с первого часу пополуночи и молился до обедни. Придя из церкви, опять молился до полудня. С двенадцати до трех часов принимал некоторых посетителей, а другим отвечал через келейников, С трех часов опять молился до девяти вечера. В девять отпускал келейника спать, а сам запирался в своей комнате. Спал ли он или в бдении проводил остальные часы – неизвестно.

Только он сам говорил келейникам, что монаху не должно спать более четырех часов в сутки, да и то после больших трудов. Желая, вероятно, приучить их к бодрствованию, он имел обыкновение будить их в двенадцатом часу ночи и посылать за водой на реку или в колодезь. Св. Тайн Иларион приобщался очень часто, а последние годы каждую неделю. В эти дни он просил священника начинать службу в час ночи. Редко кому выпадало счастье присутствовать при этой службе, и таким счастливцам все завидовали. На службе в храме Иларион всегда становился в алтаре на правой сторонке. Праздничную Литургию любил он больше раннюю.

В свободное от богослужений и молитвенных келейных правил время затворник читал жития святых и другие душеполезные книги или общался с посетителями, а порой протапливал у себя печку. По окончании дневного правила дважды в неделю – в воскресенье и четверг и во все двунадесятые праздники, по заведенному Иларионом правилу, полагалась трапеза. Ее для затворника готовили только один раз в неделю, и то без рыбы, а если случался день постный, то и без масла. Кушал он обыкновенно щи или суп из чечевицы. Лет за десять до кончины своей он и эту трапезу оставил и питался единственно антидором и девятичинной просфорой. В Великий же пост он ежедневно пил по стакану сока из конопляного семени, по словам его – для умягчения груди и свободы голоса, необходимого при пении и вычитывании правил, которые он совершал большей частью вслух и довольно громко. Очень редко, может быть в месяц раза три, а Великим постом, когда Иларион сильно изнемогал, то и четыре, приказывал он келейникам подать себе чашечку (которая хранилась впоследствии в монастыре) кофе и вливал в него три ложечки миндального молока. Вот и все было его питание во весь Великий пост. А когда ему что Бог посылал из съестного, то раздавал сестрам по кельям и отсылал в богадельню. Постничество свое Иларион старался скрыть даже от келейных своих. Бывало, заставит просвирню испечь себе ситный пеклеванный хлеб; принесут хлеб, а он, чтобы не заметно было, что он его не кушал, возьмет, разрежет его на кусочки и пошлет кому-нибудь из сестер. Однажды в погожий весенний день келейник предложил Илариону выйти в садик прогуляться. Старец согласился, но, едва выйдя в сад, велел скорее вести себя назад и говорил всю дорогу: «Хорошо, очень хорошо, пожалуй, захочешь и еще». Вот пример строгости старца Илариона к самому себе.

Строгость духовной жизни и высота подвигов Илариона придали, по свидетельству современников, его лицу выражение «святолепное». Вообще видевшие его так описывают внешность подвижника: роста он был среднего, грудь имел впалую. Черты лица имел тонкие, правильные, глаза темно-голубые, нос с небольшою горбинкой. От чрезмерного поста лицо его было весьма худое, но чистое, и цвет его необыкновенно прозрачной белизны. Волосы на голове длинные седые, с серебристым оттенком, борода несколько продолговатая и к концу заостренная. В открытом и спокойном взоре его сияла благодать. Тихою пленительною речью Иларион то ободрял и утешал, то убеждал и потрясал дух внимательного слушателя, скрашивая по временам сладостный разговор приятною улыбкою и ангельским взором. Впрочем, таким благоволением пользовались немногие; большей же части посетителей передавал свои наставления и ответы через послушника.

Если ранее подвижник по крепости сил телесных часто измождал себя холодом, то здесь, в Троекурово, вследствие потерянного здоровья, холод стал для него невыносим. Поэтому, находясь почти постоянно в своей кельи, Иларион приказывал келейным своим летом и зимой жарко натапливать печку. При этом даже в жарко натопленной кельи и даже в летнюю пору подвижник часто носил теплые валеные сапоги. В болезнях телесных старец не имел обыкновения прибегать к помощи врачей и медицинских пособий, а обращался к средствам народным – редечному соку и огуречному рассолу, что при случае советовал и другим. В конце жизни, примерно за шесть лет до смерти, старец Иларион Троекуровский лишился зрения.

Слава о дивных подвигах и о благодатных дарованиях Иллариона все более и более распространялась и привлекала в келью старца много людей, знатных и простых. Одни желали получить благословение на какое-либо дело, другие – услышать слово утешения, а иные разрешить какое-либо недоумение. И проникнутый чистою ко всем любовью, раб Господень, несмотря на слабость сил телесных от чрезмерного поста и молитвенных подвигов, не переставал ежедневно принимать приходящих к нему. При входе каждого из них он непременно полагал пред святыми иконами три земных поклона и осенял посетителя крестным знамением – тремя первыми перстами десницы. Весьма редким предлагал маленький диванчик, а сам садился в кресло, но чаще всего принимал стоя. Сначала долго переминал во рту иссохший от строгого поста язык и тогда уже начинал свою беседу. Говорил тихо. Речь его была простая, кроткая и иногда даже в притчах; но в кратких и простых его словах заключалась дивная благодатная сила, имевшая неотразимое влияние даже и на последователей других религий. Так по убеждению Илариона обратилась к православию некая Феликса, нареченная в православии Варварою, и приняли в Лебедяни христианство магометанин и еврей. Во время правила, угодник Божий не дозволял входить к себе даже и знатным особам, кроме самых редких случаев, когда была крайняя нужда в его благовременном совете; тогда беседа его состояла из двух-трех слов. Когда готовился ко св. Причастию, Иларион также никого не принимал.

Число посетителей подвижника ежедневно множилось, так что иногда и келья послушника с сенями и дома священника и диакона наполнялись народом. Богатые жители уездных и губернских городов и даже столиц, знаменитые защитники Отечества и самые архипастыри Тамбовские при объезде епархии почитали удовольствием побывать у великого старца. Один из них – Преосвященный Арсений – особенно обласкал Троекуровского затворника. Он благословил заранее приготовленный им для себя склеп и сам посоветовал то, что старец уже давно желал и предсказывал, а именно устроить здесь женскую общину. Благодаря его за такое милостивое внимание, старец подарил архипастырю четки, пророчественно благожелая ему повышения, что в скором времени и исполнилось. В бытность Владыки Арсения митрополитом Киевским, уже после кончины Илариона, монахини троекуровские были в Киеве и пожелали принять благословение Высокопреосвященнейшего Арсения как нашего бывшего архипастыря. Владыка принял их очень радушно: «А! Питомки Батюшки Илариона! Очень рад, очень рад». Он оставил матушек обедать и все вспоминал свое посещение затворника: «Батюшка ваш великий старец – прозорливый; я его чту как Угодника Божия, он мне предсказал, что я буду митрополитом. Верую Господу, что вы спасетесь за его святыми молитвами». Кроме того, Илариона в Троекурово посещали и другие тамбовские архиереи – Иона, ставший впоследствии Экзархом Грузии, и Николай, скончавшийся на покое в Трегуляевом монастыре близ Тамбова.

Достойно замечания, что когда к Илариоиу обращались за советом монашествующие, то он чаще всего отказывался их принимать, отсылая к своим духовникам и наставникам. А когда некоторые ревнители просили у старца благословения носить вериги, Иларион вместо этого советовал им лучше стяжать смирение, терпение и другие добродетели, так как видимые подвиги без указанных духовных побед над самим собой в душе неопытного подвижника способны только породить пагубное самомнение. Вообще, по свидетельству келейников Илариона, он принимал посетителей, невзирая на их знатность и состояние, а руководствуясь важностью и неотложностью их нужд. И потому случалось, что гордость и чопорность, украшенная орденами и драгоценностями, отступала с порога его кельи с одним лишь кратким ответом, а простодушный и смиренный поселянин долго выслушивал правду жизни и наставления внутри кельи подвижника.

Любопытен в этом отношении случай, связанный с посещением старца прославленным русским полководцем Николаем Николаевичем Муравьевым, жившим на покое в имении своей жены в с. Скорняково Задонского уезда. Вызванный в армию после начала Крымской войны 1853-1856 гг. и посланный командовать русскими войсками на Кавказе, Н. Н. Муравьев заехал в Троекурово и через келейника Спиридона – «Доложи, впусти» – стал добиваться встречи с Иларионом. Тот долгое время через того же келейника отказывал генералу во встрече. Наконец, с дозволения старца, знаменитый генерал вошел в келью к Илариону и смиренно повергся к стопам подвижника, который и сам не преминул ответить тому низким поклоном. Подняв друг друга, они обнялись, поцеловались, заплакали, и «начался меж ними дружественный, сладостный разговор». При расставании Иларион сказал Муравьеву: «Соблюди пост и победишь врага». Приняв благословение старца, будущий покоритель неприступного Карса еще раз поцеловался с ним, попросил его святых молитв и растроганный вышел в сени, чтобы тут же отправиться в далекий путь.

О том, как благотворно действовали на души обращавшихся людей к подвижнику беседы с ним, ярко засвидетельствовал благочестивый священник Никандр Андреев. Он служил в соседнем с Троекурово селе Губино и пользовался особенным расположением Илариона и часто его посещал. Впоследствии о. Никандр перешел в Троекурово. «Дивный был старец о. Иларион! Скорбь ли домашняя налетит тучей, недоумение ли камнем ляжет на сердце, – что тут делать? И побежишь, бывало, к старцу. Отворить келью старец поднимется со своей коечки. Положим оба по три поклончика пред св. иконами, – такое уж у него было обыкновение с каждым посетителем. Затем я поклонюсь ему в ноги, а он, смиренный, мне, грешному, поклонится. Я поцелую его руку, он взаимно мою поцелует. Садиться никогда не просил и сам стоя начинал разговор свой иносказательно, открывая помыслы, с какими, бывало, придешь к нему. Тихая и приветливая речь старца, исполненный небесного спокойствия и любви взор его, в один миг, бывало, разгонят хоть какие тучи скорбей и сообщат душе благодатное умиротворение. И так легко станет на сердце. К нему идешь под гнетом тяжкого бремени, а от него летишь, словно птица на крыльях». При воспоминании об этом, голос о. Никандра каждый раз дрожал, а в глазах искрились слезы.

Однако находились и такие люди, кто, подстрекаемые врагом рода человеческого, всячески клеветали на подвижника и распускали о нем самые нелепые слухи. Так, по ложному и тайному на него доносу к местным властям, лебедянский исправник вместе с секретарем суда отправились в Троекурово с целью исследовать подлинность этого вопроса. Но, воочию увидев старца в окружении святых икон и священных книг в его скромной келии, исправник сразу понял всю нелепость распускаемых про старца слухов, пожертвовал ему крупную сумму денег и пообещал в будущем ограждать его от подобных оскорблений. А когда исправник доложил о результатах своей поездки лебедянскому городничему, тот со всем своим семейством посетил старца и с великим почтением просил его молитв.

Впоследствии, чтобы избежать недоразумений с Лебедянской полицией, Иларион по просьбам своих почитателей при содействии помещицы Анны Ивановны Кузьминой приписался к мещанскому обществу г. Лебедяни, а местный купец Федор Алексеевич Ссеков ежегодно платил за него казенные подати и мирские повинности.

Начальный период устроения общины

После водворения старца Илариона в Троекурово постепенно около его кельи стали селиться благочестивые девицы и вдовы, желавшие пользоваться его старческим наставлением. С благословения подвижника и дозволения И. И. Раевского ими были поставлены сначала три убогие деревянные кельи, крытые соломой. Мало-помалу около затворника собрались двенадцать послушниц, после же его кончины осталось их в Троекурове двадцать человек. Главное их послушание заключалось в печении просфор для Троекуровского и других соседних храмов, чему их обучил сам Иларион, хорошо знакомый с этим делом еще по своему первому пребыванию в Петропавловской пустыни. Кроме того, затворник вменил им в обязанность обустраивать отдых и трапезу многочисленных странников, посещавших Троекурово в эти годы.

Первая из этих послушниц старца по времени поступления была Прасковья Васильева, затем – Анна Николаевна Судейкина, Гранина – впоследствии схимонахиня Пантелеймона, потом Пелагия Андреевна Уварова – схимонахиня Поликсена. Еще жили при старце девица Наталия Федоровна Бунина, в монашестве Илариона, Иванова – Нектария, Анна Федоровна Маслова – Асенсфа, Борзикова – Анисия, Саприкина – Агния, Ксения, Таисия, Пульхерия, Илария, Матрона, Августа, Фекла, Олимпиада, Макария, Евфросиния и Нафанаила – будущая настоятельница Троекуровского монастыря.

Вот каким образом поселилась в Троекурове возле старца Анна Федоровна Маслова, будущая монахиня Асенефа. Когда она впервые пришла к старцу, тот спросил – желает ли она поступить в монастырь, и, услышав утвердительный ответ, благословил остаться в Троекурово: «Здесь будет монастырь». Маслова осталась, но сильно скорбела, что ее семилетний сын Николай вынужден жить со своей бабушкой вдалеке от нее. Потом по приказу старца она привезла сына в Троекурово, которого Иларион принял очень ласково, давал ему крестики и даже дозволял входить к нему в келью без доклада. Через некоторое время, уезжая к родным вместе с сыном, Маслова пришла к старцу за благословением. Перекрестив Николая, старец сказал: «Прощай, в последний раз я тебя здесь вижу». Сын Масловой был совершенно здоров, и она не приняла эти слова близко к сердцу. Но в дороге Николай сильно заболел, и его еле довезли до родных в Тулу. Стали его лечить, но мальчик обратился к матери со словами: «На что вы меня лечите! Батюшка не велел мне лечиться. Разве вы его не видите? Вот он около меня стоит в белом халатике с голубым поясом». Через несколько дней Николай скончался, а Маслова, потеряв последнюю и единственную отраду в миру, вернулась в Троекурово.

Многих из послушниц Иларион сам призвал к себе, иногда даже супротив их первого желания. Так, Пелагия Кононовна Гранина рассказывала о себе, что, будучи 19 лет от роду, хотела поступить в монастырь. Отца ее, служившего в Задонске, переводили в Калугу, поэтому он хотел отдать дочь свою в тамошний монастырь. По дороге из Задонска в Калугу мать ее заехала с нею к Илариону. А тот и говорит ей: «Оставь Пелагию у меня; хоть не скоро, а здесь будет монастырь». Пелагия Кононовна возразила: «Я еду в Калужский монастырь». Но старец сказал ее матери: «Если не оставишь её у меня, она у вас дорогою умрет». Мать сначала побоялась оставить её без согласия отца, а потом решилась и оставила её у Прасковьи Васильевны, жившей около старца, а сама поехала в Лебедянь посоветоваться с мужем. Тот сильно разгневался на нее за то, что решилась оставить дочь у незнакомых людей, и приказал сейчас же взять её оттуда. Когда они пришли проститься, Иларион сказал Пелагии Кононовне: «Сам отец твой привезет тебя к моей келье, а ты ему об этом не говори и не противоречь». Так и случилось. Дорогой Пелагия Кононовна сильно заболела и была уже при смерти. Испуганный отец со слезами воскликнул: «Матерь Божия! Отец Иларион! Исцелите мою дочь – отдам тебе, отец Иларион, – как знаешь, управляй ею». И сам привез ее обратно в Троекурово. Иларион встретил её словами: «Вот я молился Царице Небесной, чтобы ты жила у меня». И, помазав ей горло маслом из лампады от Владимирской иконы Божией Матери, исцелил ее болезнь. Отец оставил её в Троекурове, и она двадцать пять лет была просвирней. А печь просфоры выучил её сам затворник.

Также Господь сподобил остаться здесь по благословению затворника и Наталью Антоновну Арнатову – будущую игуменью Нафанаилу. Мать ее, вдова Лебедянского соборного псаломщика, оставшись с большой семьей на руках, терпела крайнюю нужду. До десятилетнего возраста будущая настоятельница Троекуровской обители только и видела, что слезы и страдания матери, и возымела сильное желание определиться в монастырь. О том, как состоялась встреча со старцем Иларионом, определившая всю ее судьбу, мать Нафанаила впоследствии рассказывала так: «О Троекурове тогда еще и слуху не было, что здесь откроется монастырь. И вот в 1848 году одна знакомая нам купчиха приезжала к старцу Илариону за благословением в декабре месяце. Он её принял и сказал: «Ты мне сегодня пришли вина и масла для лампад, да сама не привози и с одним работником не присылай». Она спросила: «Да с кем же мне прислать?» – «А там у кого усердие будет, с тем и пришли». Приехала она домой, а я в тот день была у них по лакомству. Купчиха рассказывает слова затворника и недоумевает, кого «ей послать; я и вызвалась. «Да я бы поехала к Батюшке». А Батюшка вперед келейнику приказал: «Кто привезет вино, чтобы привесть его ко мне». Я приехала, и келейник прямо меня повел к Батюшке, – я испугалась, а он ласково говорит: «А, это ты, Наташа! Спасибо, что ко мне приехала. Куда ты думаешь?» Я ответила, что никуда не думаю. «Иди ко мне в монастырь». Я подумала: какой же тут монастырь? А Батюшка положил мне руку на голову и говорит: «У меня здесь будет монастырь». Я спросила: «Когда же мне, Батюшка, к вам приехать?» Он сказал: «Приходи весной». В 1849 году я пришла к нему, и Батюшка меня отдал И. А. Уваровой, с которой и прожила сорок четыре года». Относительно игуменьи Нафанаилы известен еще один знаменательный случай дивной прозорливости старца Илариона. Так, монахиня Троекуровского монастыря Серафима слышала от покойного диакона местного храма Петра Александровича Спасского, что после пострига в 1871 году четырех монахинь он был у А.Н. Голдобиной, и та с радостным изумлением поведала ему следующее: «В 1839 году была я раз у Батюшки. «Александра, – говорит он мне, – ведь у нас тут будет монастырь. А игуменья будет Нафанаил». Я удивилась, что это Батюшка говорит и как Нафанаил будет игуменьей, – при этом я подумала про о. Нафанаила, схимника Петропавловской пустыни. И вот сегодня при постриге вдруг слышу, что келейную Уваровой нарекли этим именем. Она, должно быть, будет игуменьей». Когда же в 1895 году игуменья Анфиса удалилась на покой, в монастыре интересовались, кто же будет игуменьей? В разговоре об этом диакон и передал монахине Серафиме, услышанное им много лет назад от Голдобиной. И действительно, указом Синода настоятельницей монастыря была назначена монахиня Нафанаила.

Но и после своей земной жизни старец не переставал посещать присных своих и незримо направлять их помыслы и дела. Так, третья игуменья Троекуровской обители Анфиса, в миру дочь почетного гражданина г. Козлова Анна Николаевна Придорогина, осталась в молодости круглой сиротой и решила посвятить свою жизнь служению Господу в иноческом чине. Потому она неоднократно приходила к старцу Илариону за благословением на поступление в какой-либо монастырь. Однако всегда получала отказ: «Поживи в мире, Анна, будешь и в монастыре». После этого она довольно долго была вынуждена помогать овдовевшему брату и его малолетним детям. Когда же Анна Николаевна «рассчиталась» с миром, Иларион благословил ее на принятие иноческого чина и поступление в Сезеновский монастырь. При этом старец добавил: «Поживешь, Анна, в Сезенове, поживешь и в Троекурове». Слова эти долгое время были для нее загадкой и разъяснились только позднее, когда она, будучи монахиней Анфисой, долгое время занимала должность казначеи Сезеновского монастыря, а в 1868 г. была определена в настоятельницы Троекуровской женской общины. В самый же день назначения Анфиса увидела во сне старца Илариона. Будто бы ожидали в Сезеново приезда московского митрополита Филарета, при появлении которого не игуменья монастыря, а именно казначея Анфиса вышла ему навстречу. Но в белой мантии и под митрополичьей митрой она сверх чаяния узнала знакомое и светолепное лицо старца Илариона. Неожиданная радость и безотчетный страх заставили ее отступить назад, на что Иларион ей все тем же до боли знакомым, тихим и кротким голосом сказал ей: «Что же ты стоишь?» После чего матушка Анфиса бросилась ему в ноги и просила благословить ее. Угодник Божий, по обычаю, перекрестил ее. И осенение крестным знамением и сама рука старца, которую Анфиса крепко прижала к своим устам, по пробуждении ее, казались ей не сном, а самой что ни на есть явью.

О всех послушницах, селившихся в Троекурово по его благословению, затворник имел особое попечение – все они получали от старца особое содержание, а порой и благовременную помощь, но особенно Иларион заботился об их духовных нуждах. Прозорливый подвижник не оставлял без внимания и соответствующего вразумления ни одного неправого поступка или достойного замечания движения души. Малодушных он ободрял, немощных укреплял. При случае Иларион старался отсекать в сестрах поводы к тщеславию и бесполезному любопытству. Так однажды он попросил одну послушницу, имевшую деньги, купить для некого бедного храма серебряное кадило. Когда же покупка была им получена с почты, он приказал ее принести и, не распечатывая и не показывая жертвовательнице, отправил ее в храм. Также старался затворник искоренять в сестрах излишнюю попечительность о вещах, призывая их заботиться, главным образом, о душевном спасении. Ищите прежде царствия Божия, и правды его, и сия вся приложатся вам (Мф.6:33) – говорил старец послушницам. Он приучал сестер любить уединение и внимательность к себе, а не предаваться рассеянности. Некая послушница пошла вечером в келью своей соседки безо всякой нужды, а просто поговорить. Между тем старец повелел своему келейнику пойти и запереть своим замком ее келью. Та, вернувшись и найдя свою келью запертой, поняла, в чем дело, и тут же бросилась к старцу со слезами раскаяния. Иларион взял у послушницы собственный ключ и, привязав его к большой веревке, отдал ей со словами: «Бог тебя простит, и я прощаю. Вот, возьми ключ-то свой. Теперь он уже не будет бегать – я его привязал». Всем будущим сестрам, по силе и возможности каждой, заповедовал старец соблюдать пост. Приказывал поститься в понедельник:«Это день Архангельский, надо его почитать». Особенно запрещал он послушницам есть тайно, без благословения старшей, и строго наказывал, если они нарушали эту заповедь. Однажды спросил он некую послушницу — что она приготовила к обеду. Та отвечала, что приготовила рыбу, так как день сегодня праздничный. «Оставь рыбу – сказал ей старец, – если любишь праздник, почти его постом». Так прозорливый старец предвидел скорую скорбь этой послушницы и приготовил ее к ней постом, ради которого, по молитвам угодника Божия, помиловал ее Господь.

Благотворительность и молитвенная помощь старца Илариона

Любя Господа всею душою и всею крепостью своею, Илларион, не забывал и ближних своих. Наставляя и окормляя боголюбивых насельниц, старец благотворил и всем обращавшимся к нему за помощью и советами. Никто не уходил от него неутешенным. Ни одного дня не проходило, чтобы он не облегчил чьей-нибудь скорби, не помог кому делом, кому молитвою или словом утешения. Что ни получал он от своих усердных почитателей, то все щедрой рукой раздавал нуждающимся. Пришлют благодетели что-нибудь из съестного, все, бывало, отправит в богадельню или сестрам по кельям, а для странных даже нарочно приказывал печь хлебы. Богадельня при Димитриевской церкви содержалась почти всецело на его средства. Всегда помнил он и острожников, когда, бывало, пошлет в Лебедянь за чем-нибудь, всегда прикажет купить на рубль белого хлеба в острог. На Пасху и Рождество Иларион посылал им каждый год по пяти рублей деньгами, сыру, белого хлеба и по несколько яиц, а на Масляной неделе по пуду рыбы.

По свидетельству современников, в голодный 1840 г. Иларион прокормил все население Троекурово, насчитывавшее в то время более 2 тыс. человек, теми добровольными подношениями, которые получал от своих многочисленных почитателей.

Любя церковное благолепие, старец Иларион и сам много жертвовал на построение и украшение храмов и других побуждал к этому. В Троекурове на его счет сооружены были два иконостаса в боковых приделах Димитриевской церкви и положены ценные серебряные ризы на иконы св. Великомученика Георгия Победоносца, Благовещения, св. Пророка Илии, Нерукотворенного Спаса, Смоленской Божией Матери и Святителя Николая в правом и левом приделах, а также и местный Спаситель в правом приделе – серебряная риза. В соседнем же селе Губине каменная церковь выстроена вся на его иждивение и большой колокол в этой церкви переменен на его средства. О побуждении к перемене колокола рассказывал его келейник: «В один праздничный день я услыхал дребезжащий звук разбитого губинского колокола и говорю Батюшке: «Батюшка! Как жалостно умоляет колокол-то. Хриплым голосом точно выговаривает: «Подайте, православные, на колокол Казанской Божией Матери». «А что, Спиридон? Это Архангел Михаил внушил тебе эту добрую мысль, которую непременно нужно исполнить. Ступай же в Лебедянь на ярмарку, перемени колокол у купца и вели ему заехать за деньгами».

В Лебедянский Троицкий монастырь Иларион пожертвовал серебряную ризу на икону в три тысячи рублей и, кроме того, в разное время посылал сотнями рубли. Большую сумму пожертвовал о. Иларион на постройку Лебедянской соборной колокольни и на храмы в селе Пятницком и в Монаенках. А вот родным своим, по заповеди святоотеческой, затворник никогда ничего не посылал и не давал. К нему ходил ежегодно один племянник; Иларион его никогда до себя не допускал, а приказывал келейным: «Покормите его в богадельне, пусть он там переночует; дайте на дорогу двадцать копеек, да скажите, чтобы они там молились да трудились». И родные за его св. молитвами жили всегда безбедно. Не имевшим же нужду вещественную, угодник Божий оказывал свою молитвенную помощь. По преимуществу такой великой милостью старца пользовались только люди благочестивые, имевшие к нему великую веру, которым вследствие сего и ниспосылались особые щедроты от Господа. Так, данковская помещица Екатерина Леоновна Шишкова просила его помолиться о ниспослании дождя, без которого погибала у нее свекловица. Иларион послал келейника в данковский Покровский монастырь отслужить молебен Божией Матери Успения и панихиду по схимонаху Роману. Во время панихиды ясное до того небо вдруг покрылось облаками и полил такой дождь, что на служивших и предстоявших не осталось сухой нитки, и все возвращались с могилы с обильными слезами умиления. На рассказ келейника об этом событии Иларион заметил:«Не все, Спиридон, богоугодные люди желают земной славы и по кончине, а между тем тайно благодетельствуют просящим их и тогда, как нетленные останки их скрываются под спудом».

С подобной же скорбью приходил к Батюшке другой данковский землевладелец – Иван Федорович Летошнев. У него всего имения только и было, что огород да небольшой пчельник, от которых он с семьей содержался круглый год. Случилась в то лето такая страшная засуха, что бедный Иван Федорович загоревал: чем жить зимою? Не придется ли умирать с голоду? Угощая его, Иларион сказал: «Не скорби, молись Богу: Он тебе поможет, и я помолюсь. На вот тебе благословенный хлебец, обойди с ним свой огород. Иди домой с Богом, Господь тебя утешит. Только веруй!» Поспешно пошел Летошнев домой. Еще дорогой увидел он на небе собиравшиеся тучи и едва обошел с благословенным хлебом свой огород, как пошел проливной дождь. Сбор с огорода в этом году был вдвое больше обыкновенного. Случалось, что сила молитвы старца Илариона порождала сердечное расположение к нему людей, прежде даже и вовсе к нему не расположенных. Муж двоюродной сестры троекуровской насельницы Пелагии Андреевны Уваровой – Александр Андреевич Синюков, живший в своем имении Моховом Ефремовского уезда, был человек веселого характера, но большой вольнодумец, не признавал святыни и очень неуважительно отзывался о старце. Это всегда огорчало его благочестивую жену и ее сестру Уварову. Пелагия Андреевна даже избегала бывать у них, не желая слушать его кощунственных насмешек. В одно время Иларион призывает её к себе и посылает в Моховое: «Пелагия Андреевна, съезди-ка ты к Синюкову Александру Андреевичу, попроси у него лошадку хорошенькую». Она и не знает, что ему ответить, и отказаться боится, и как зятя просить, ведь он непременно откажет, да еще неприятного наговорит. Но старец настаивал: «Отчего не даст? Он даст. Он добрый!» Она и отправилась. Синюкова дома не было. Она сказала сестре, зачем именно приехала. Та тоже смутилась, как его просить? К вечеру он приехал. «А, игуменья! Зачем пожаловала? Или по сбору ездишь?!» – «Ты, должно быть, провидишь, Александр, – заметила жена, – ведь сестра вправду по сбору приехала». – «В самом деле? Чем же ты собираешь?» – шутя спрашивал он. Уварова собралась с духом и говорит: «Вот что, Александр Андреевич, ведь я не шутя, приехала по сбору. Меня Батюшка послал у тебя попросить хорошенькую лошадку». – «А, лошадку! Да еще хорошенькую! Ну, хорошо, хорошо! Уж когда Батюшке лошадку нужно, то я тебе двух дам». Обе сестры даже ужаснулись, что такое с ним случилось – такая неожиданная перемена. На утро он сам выбрал двух молодых лошадок своего завода, велел насыпать им два воза овса и отправил со своими людьми; а Пелагию Андреевну просил поклониться Илариону и просить его святых молитв. После он сам приезжал к затворнику, просил у него прощения за свое прежнее неуважительное к нему отношение и через два года скончался истинным христианином.

Богомудрые советы затворника Илариона

Кроме вещественной и молитвенной помощи нуждающимся, Троекуровский затворник оказывал многим великую помощь своими мудрыми советами. Помня слова Господа: Не вы будете глаголющие, но Дух Отца вашего, глаголяй в вас (Мф.10:20), Иларион преподавал каждому обращавшемуся к нему спасительные советы и наставления сообразно с их потребностями и душевною их пользой. Один из самых известных и знаменательных случаев богомудрого советничества Троекуровского старца связан с посещением его в 1839 г. учителем липецкого духовного училища Александром Михайловичем Гренковым. Будущий знаменитый оптинский старец Амвросий, тогда молодой человек, осознавал всю суетность мирской жизни и размышлял о поступлении в монастырь. Для благословения на это и совета, – какой монастырь выбрать – А. М. Гренков и посетил Троекуровского затворника. На что получил ответ: «Иди прямо в Оптину, ты там нужен». И прибавил: «Можно бы поступить и в Саровскую пустынь, но там уже нет таких мудрых старцев, какие были прежде, а в Оптиной пустыни старчество процветает». Так преподобный предвидел жизненное назначение молодого человека, ставшего со временем достойным преемником великих оптинских старцев. Впоследствии преп. Амвросий всю жизнь почитал старца и многим из сестер Троекуровской обители говорил: «А вы молитесь своему Батюшке, просите его: «Преподобный отче Иларионе». И почти все окрестные поселяне имели благочестивый обычай никакого важного семейного дела не начинать без благословения старца Илариона и к нему же приходили за разрешением каких-нибудь спорных дел. Так, в семействе послушницы Наталии Шальневой в селе Курапове, за две версты от Троекурова, сохранилось следующее предание. Мать прадеда этого семейства, умирая, благословила его образом Казанской Божией Матери и сказала: «Это, Андрюшенька, твоя икона будет». Когда после ее смерти братья (их было четверо) стали делиться, то не отдали Андрею икону. Он очень заскорбел об этом и пошел с своим горем к Илариону. «Не скорби, Андрюша, – сказал ему Батюшка, – тебя мать благословила – она твоя и будет. Скажи братьям, чтобы об иконе жребий кинули». Братья согласились, но с тем, чтобы тот, кому достанется икона, получил самый плохой участок. Кинули жребий, и икона досталась Андрею. Жена роптала на него, потому что участок им достался – сплошное болото, в котором даже лошади тонули; но он не помнил себя от радости, что не лишился родительского благословения. И Господь оправдал его веру. Молитвами Илариона все у него шло хорошо, во всем Господь посылал успех. Болото свое они со временем почти осушили, и стал их участок гораздо плодороднее, и потомки его жили зажиточнее, чем семьи остальных братьев.

Но не всех посетителей, приходящих к старцу за советом, какой монастырь выбрать, благословлял Иларион. Вот что рассказывал троекуровский священник о. Савва Львов: «Однажды приехали из Симбирска помещица с дочерью и остановились у меня. Оставив на квартире свою дочку, помещица поспешила к о. Илариону. Между тем, разговорившись с дочерью, я узнал, что мать гонит ее в монастырь, но она на это не соглашается, не чувствуя ни малейшего расположения к иноческой жизни. Батюшка же велел келейнику сказать помещице, что одну ее он не примет и чтобы она пришла вместе с дочерью. Молодая девушка испугалась, увидев пришедшую за ней мать, и не хотела идти. Но я уговорил ее, успокоил, и они вместе пошли к старцу. Когда же мать подвела дочь свою за благословением к Илариону, то, перекрестив ее, сказал: «Тебе в монастыре не быть, а выходи ты замуж». Потом подошла к Илариону мать ее и сказала: «За кого же это ей выходить замуж? До двадцати трех лет дожила, никто даже не сватался». – «Господь милостив, – отвечал старец. – Он ей пошлет хорошего жениха, и она будет счастлива». И действительно, по приезде их домой Бог послал девушке хорошего жениха, и, обреченная матерью на жизнь иноческую, она вышла замуж. Вполне счастливая своим положением, через год она приезжала к Батюшке благодарить его, что по его святым молитвам жизнь ее так хорошо устроилась».

Лекарь Леонтий Павлович Ждановский рассказывал Ф. 3. Ключареву: «Рязанский полк, в котором я был старшим фельдшером, в 1842 году квартировал в г. Лебедяни Тамбовской губ. Доктор, у которого я состоял под начальством, был человек дерзкий и крутого нрава. Не проходило дня, чтобы он не нанес оскорбления без всякого с моей стороны повода. И странно, чем больше я старался быть исправным и угодить ему, тем больше он оскорблял меня. Сначала я терпел, а потом стал выходить из терпения и, наконец, так озлобился, что решился его погубить. Несколько ночей я караулил его на улице с заряженным пистолетом, но Господь всякий раз отводил мою руку от преступления. По обязанности службы мне пришлось как-то быть в Троекурове. Я остановился у фельдфебеля, человека доброго и набожного, и вечером в разговоре откровенно рассказал ему о преступном замысле моем против полкового доктора. Фельдфебель с участием выслушал меня и предложил сходить вместе с ним к о. Илариону. Я принял это предложение с большою радостью и благодарностью, и наутро мы пошли к нему. Старец принял нас благосклонно и, обратившись ко мне, спросил: «Что тебе нужно от меня?» Я не хотел, да и, не смел что-либо утаить от святого человека, а потому искренно сознался ему во всем. Старец снисходительно выслушал меня и спросил: «Сколько лет ты не был у исповеди и св. Причастия?» – «Пять лет», – отвечал я. «Это плохо, — сказал Батюшка. – Всякий человек склонен ко греху, а потому, если он себя не укрепляет верою и исполнением установлений Божественных, то через это сам себя отдает в руки дьявола. Постарайся как можно скорее исполнить долг христианина – поговей, исповедуйся и причастись Св. Тайн». – «Это я не могу сделать, – возразил я, – здесь нет ксендза, я ведь католик, Батюшка». – «Можно бы съездить туда, где он есть, а лучше прими-ка православие». Я изъявил готовность на предложение старца и, поблагодарив его за совет, принял от него благословение на предложенное дело и старался как можно скорее принять православие, так что недели через две я уже помазан был миром, исповедан и приобщен Св. Христовых Тайн. После сего я опять был у о. Илариона, который принял меня очень ласково, наставлял меня, говоря, что более всего нужно стараться о спасении своей души. С тех пор я почувствовал необыкновенную радость в душе моей; я как будто обновился и на все смотрел другими глазами. Да и отношение полкового доктора ко мне с того времени совершенно изменилось: тот же доктор, да не тот стал человек. Вместо прежнего его обращения со мною я стал пользоваться его расположением, и когда я окончил срок службы, то он представил меня к награде – чином и званием лекаря. Много раз и после бывал я у о. Илариона. Он, вероятно, молился за меня, и по его св. молитвам жизнь моя была самая счастливая. Со времени же кончины блаженного старца я поставил себе за правило в день его памяти всегда бывать в храме Божием и служить по нем панихиду».

Некий козловский купец Феодул Петрович Вагин приехал однажды к Илариону со своей женой с намерением просить благословения на постройку нового дома и совета – быть ли ему церковным старостой. На это старец сказал: «Должность церковного старосты прими, а новый дом строить до времени погоди». Вскоре случился в Козлове сильный пожар, в котором сильно пострадал храм, в котором Вагин был старостой, и полностью сгорел его старый дом. После этого купец с женой вновь приехали в Троекурово благодарить старца, что не позволил им строить новый дом, который наверняка сгорел бы в огне пожара, и просить совета – что делать с храмом. Иларион посоветовал им вначале приложить попечение об исправлении храма и перелить колокола в Москве, где у него было много знакомых богачей и которые должны были помочь Вагину в его храмоздательстве. И действительно, Вагину была оказана помощь, и вскоре храм был отделан и колокола перелиты. Благословив освящение храма, старец Иларион сказал: «Освящайте храм Божий, Господь Вас благословит. А потом принимайтесь за постройку своего дома». Так старец всегда и верно определял всему свое время».

Троекуровская монахиня Онуфрия, бывшая в 1870 г. в Петербурге за сбором подаяния на обитель, встретила там женщину, которая, узнав, откуда она, обрадовалась и рассказала о себе следующее. Была она крепостной дворовой девушкой в господском доме и прислуживала одной барыне. Та ее очень ценила, и когда господа собрались переезжать в Петербург, намеревалась взять с собой и девушку. Но та не хотела уезжать от своего дома и бедных родителей, хотела даже специально разгневать барыню, чтобы та не взяла ее с собой, но вначале все же решила сходить в Воронеж на богомолье. По пути она еще с одной женщиной зашла в Троекурово и решила спросить совета у старца Илариона. Но, увидев его после службы и растерявшись, она не сказала ни слова, а спутница сразу же поторопила ее отправиться далее. Но только они вышли на большую дорогу, как увидели, что их догоняет келейник Илариона с просфорой в руках. «Кто из вас петербургская?» – спросил он. Девушка ответила, что они не из Петербурга, но вот она, может быть, поедет в Петербург и, хотела все рассказать келейнику старца. Но тот и слушать ничего не стал и, подавая просфору, сказал: «Значит, это тебе Батюшка прислал на благословение в Питер». Рассуждая затем о происшедшем, девушка поняла, что должна беспрекословно поехать за барыней в Петербург. И помолившись у мощей св. Митрофана, возвратилась домой, чтобы вскоре уехать в столицу. Когда же монахиня Онуфрия слушала этот рассказ, женщина эта давно стала вольной, жила у бывших хозяев по найму, выполняя обязанности горничной, няни и экономки. В отсутствие хозяев она заведовала всем домом, и все у нее было в изобилии, так что даже получалось помогать родным в деревне. И всем этим, по ее словам, она была обязана старцу Илариону: «Если бы он меня не вразумил, Бог знает, что было бы со мною».

Прозорливость старца Илариона

Имея великие духовные дарования от Господа, преподобный Иларион Троекуровский особенно прославился своей прозорливостью. Старец предсказывал своим посетителям многие грядущие события в их жизни или, видя гнев Божий на людях нечестивых, старался их предостеречь от неразумных поступков и помыслов.

В начале июля 1848 г. некая помещица В. А. Ш., близко знавшая старца Илариона и купившая по его совету небольшой дом близ Троекурова, собралась ехать домой в Рязанскую губернию и по своему обыкновению заехала к старцу просить его напутственного наставления и благословения. Но тот через келейника передал ей, что не сможет принять ее до субботы. Она дважды после этого посылала к старцу сказать, что ждать три дня никак не может – ждут срочные дела, и просила принять тотчас же. И всякий раз получала ответ, что до субботы Иларион принять ее не сможет. Она дождалась субботы и вновь приехала в Троекурово. При встрече со старцем откровенно сказала ему, что сильно роптала на него за отказ принять ее ранее. На что старец с улыбкой ответил: «Теперь, пожалуй, ступай с Богом». С радостью В. А. Ш. поехала домой, но в дороге встретила посланца с известием, что в ее деревне открылась холера, и это заставило ее вернуться назад.

В жизни игуменьи Флоровского Киевского женского монастыря схимонахини Елеазары был опыт дивной прозорливости старца Илариона. Она в молодости своей была замужем за полицмейстером Курска Губертом. Приезжает она раз к Илариону, а тот с утра сказал келейнику: «Ко мне сегодня придет игуменья. Ты смотри, встреть её». Тот весь день прождал, и никакая игуменья не приезжала. Уже к вечеру подкатил экипаж с двумя барынями. Это и была г-жа Губерт с гувернанткой. Келейник пошел докладывать: «Батюшка, какая-то барыня приехала». – «Какая барыня? Это игуменья Киевская». Когда она вошла, затворник её встретил словами: «А! Игуменья ко мне приехала». Г-жа Губерт удивилась, к чему это он её так назвал, и запомнила эти слова. Довольно много времени спустя после этого посещения Пелагия Андреевна Уварова собралась в Киев и пришла проститься к Илариону. Он дает ей просфору девятичинную, завернутую в исчерченную крестами бумажку, ладану и свечей и приказывает передать это г-же Губерт. Та заплакала, принявши от матушки этот дар старца, считая его намеком на предстоящие ей скорби. На возвратном пути из Киева Уварова опять зашла к ним и узнала, что у них померли дети. Но еще большее испытание ожидало их впереди. Муж г-жи Губерт попал под суд, и ему грозило самое тяжкое наказание, которого он избежал только по Высочайшей милости. После этого они оба решили поступить в монастырь. Муж лет восемь жил в Киевской Лавре, где и скончался, а она до его смерти пожила в одном девичьем монастыре верст за 30 от Киева, а потом её перевели в Киевский Флоровский монастырь, В этом монастыре она умерла – игуменьей в 1902 году 96 лет от роду. До самой кончины своей она имела большую любовь и веру в троекуровского затворника.

Лебедянский помещик Александр Ильич Лукин приехал к Илариону со своей родственницей, желавшей получить у старца благословение на спорное дело с родной сестрой. Причем она сама была неправа в этом судебном деле. После обычных поклонов Иларион подошел прямо к ней и спросил: «Как твое имя?» – «Любовь», – отвечала она. «А, – воскликнул как бы удивленный старец, – Любовь! Да ведь любовь покрывает множество грехов». И повторил это несколько раз. После этого посетительница не решилась просить благословения на судебную тяжбу с сестрой. Лишь после смерти Илариона она начала это дело и, потратив множество денег, проиграла суд.

Друг затворника – благочестивый священник с. Губина о. Никандр благословлялся у него перенести свой дом поближе к строившейся тогда в Троекурове каменной церкви. «Напрасно ты хочешь строиться, – сказал ему старец, – построишься, а монашки тебя сгонят». В другой раз о. Никандр задумал перейти на место своего умершего отца в г. Усмань. «В Усмань переходить не надо, — сказал Илларион, – Погоди. Вот здесь у меня будет монастырь, тогда и перейдешь в Троекурово». И действительно, лет через 15 после этого, когда в Троекурове уже была открыта законным порядком женская община, о. Никандра перевели в Троекурово.

Богатые купцы Морозовы из г. Ряжска Рязанской губернии – муж с женой, не совсем здоровые – решились по совету врачей съездить на Кавказ подлечиться. Но сперва приехали к Илариону просить благословения на дальний путь. Тот не одобрил их намерения и посоветовал вернуться домой и, положившись на волю Божию, не беспокоиться о своем здоровье: «Бог даст, и дома поправитесь». Но Морозовы не послушались старца и отправились на Кавказ. Доехав до Ставрополя, они друг за другом заболели холерой и вскоре там умерли.

В один из приездов Евфимии Григорьевны Поповой в Троекурово старец заставил ее вскопать гряды на своем огороде. До самого вечера трудилась она и ничего не ела целый день. Вечером Иларион пригласил ее пообедать с ним. На стол подан был один-единственный соленый груздь, разрезанный на три части, да небольшой ломтик хлеба. Проголодавшаяся Евфимия Григорьевна с огорчением подумала: чего ж тут есть-то? Но, съевши самую малую часть гриба с хлебом, почувствовала, что уже так сыта, что более и есть не может. «Ты, кажется, хотела много у меня покушать, Евфимьюшка, –сказал ей старец, – а и половины груздика не скушала». «Не могу, Батюшка, очень сыта». После этой трапезы ей очень долго не хотелось есть. А то, бывало, пошлет ее старец зимою ночевать в нетопленую баню. «Иди, – скажет, – с Богом, Евфимьюшка, тебе и там будет тепло». И точно, по молитвам Угодника Божия она не ощущала холода. Другой раз приехала Евфимия Григорьевна зимой. Погостила у Илариона дня три и стала собираться домой. Он уговаривал её остаться еще дня на три, потому что сделался паводок. Она не слушалась. Собралась и пришла прощаться. Батюшка снял с себя шерстяные чулки и подал ей. «Они, – говорит, – хоть и старенькие, да ты их дорогою вымоешь». – «Где ж мне это дорогою чулки мыть?» – подумала Евфимия Григорьевна и поехала. С ней были любимый затворником послушник Задонского монастыря Михаил и кучер. Дорогой пришлось переезжать глубокий полный водою лог. Возок опрокинулся, и Евфимию Григорьевну еле вытащили из воды. Так она и вымыла чулочки старца Илариона.

С этим же самым Михаилом, когда он уже стал иеромонахом Зосимой (впоследствии наместник Задонского Богородицкого монастыря), был подобный случай. Приехал он в Троекурово на второй неделе Великого поста; побыл неделю и пришел к старцу благословиться в обратный путь. «Ну, Бог тебя благословит, – сказал Иларион, – ступай. Да погоди. На-ка вот тебе на дорогу чаю, сахарцу – да вот возьми еще сорочку, фуфайку и чулки». И дает ему эти вещи; дал еще пеклеванный ситный. Отец Зосима подумал про себя: «На что все это? Ведь ехать недалеко, да еще черный ситный!» А Батюшка, как бы читая его мысли, сказал: «Возьми, возьми – бывает, и ситный годится в дороге». О. Зосима покорно взял все и поехал. И какой же ужас ожидал его! Пришлось ему вдвоем с кучером переезжать Дон ночью по льду. Взъехали на середину реки, и вдруг лошади провалились в лед. О. Зосима с кучером кое-как мокрые выскочили оттуда, а лошади бились в воде. Кучер пошел за помощью в село. А о. Зосима, оставшись один среди реки, весь мокрый и обледеневший, начал со слезами просить Господа и старца Илариона, чтобы спасли его от опасности, угрожавшей ему смертью. Вдруг подходит кто-то неизвестный и говорит: «Иди на берег, а я твоих лошадей выведу». С трудом, утопая в сугробах, выбрался о. Зосима на берег. Он не видал, каким образом неизвестный вытащил лошадей из полыньи, только помнил, что, как вышел на берег, так и лошади с санями выехали следом и стали рядом с ним, а незнакомец молча оправлял сбрую. Оба стояли, как будто в ожидании кучера с людьми из села. Сам о. Зосима был в каком-то забвении и относился к происходившему как к чему-то обыкновенному, и только громкие изумленные восклицания подошедшей толпы крестьян привели его в себя. «Кто же тебе, Батюшка, вывел лошадей-то?» – спрашивали они. – «Да я и сам не знаю. Я думал, кто-нибудь из вашего села. Вот он сейчас тут стоял, оправлял лошадей». Но никого не было. Все приписали это к чудесам Божиим, так как невозможно было одному человеку справиться с этим делом. А о. Зосима уверился, что спасителем его был Троекуровский затворник, и со слезами возблагодарил Господа и о. Илариона. Вот тут-то, как приехали в село все обмерзлые, а на лошадях даже шлеи обледеневшие, тут-то и пригодились о. Зосиме и батюшкина сорочка, и фуфайка, и теплые чулки; кучеру же очень кстати показался пеклеванный ситный с горячим чаем, потому что ужина; хозяев не нашлось. А Иларион рано утром послал за Голдобиными. Они приезжают. «Подите отслужите молебен о здравии иеромонаха Зосимы. Ты знаешь, Александра, он нынче ночью в одиннадцатом часу ведь оборвался в лед. Я молился о нем, и Господь его спас. Напиши ему, чтобы не скорбел и не боялся: поболит немножко, и Господь исцелит. Весною еще к нам приедет».

Елецкой помещице Кожуховой старец как-то сказал: «Видишь, как у меня на креслах изветшала подушка-то. Пойдешь в свою деревню, привези мне оттуда новую; а покойнее бы тебе продать это беспокойное имение, и деньги отдать на Задонский собор за упокой души твоей». – «По приезде оттуда я исполню Ваш совет», – отвечала она. — «Не езди, а продай здесь, я купца найду, и деньги употребим на устройство собора», – сказал Иларион. «Нельзя же, Батюшка, не быть мне в деревне, и для распоряжения, и в последний раз посмотреть на имение», – отвечала Анастасия Петровна и отправилась. Вскоре по приезде в деревню нашли её в постели мертвую, задушенную подушками.

Однажды старец Иларион послал со своим келейником казначею Лебедянского Троицкого монастыря о. Филарету просфору и черное полотенце. Вскоре после этого настали для о. Филарета черные дни – по наветам недругов он был оклеветан перед начальством, лишен должности и долго переводился из одного монастыря в другой.

Чудеса исцелений по молитвам Илариона

Благодать, данная Господом своим апостолам – исцелять различные недуги и изгонять бесов, подавалась и подается верным рабам Христовым как дар и награда за их верность Царю Небесному. И угодник Божий Иларион имел живую веру в Бога и всю жизнь положил неустанному и непрестанному служению страждущему человечеству. За это сокровищница благодатных даров Божиих была для него открыта, и по молитвам старца Илариона совершались множественные чудеса исцелений. И даже сами бесы, по выражению апостолов, повиновались ему о Имени Иисусове. Вот несколько примеров.

Будучи уже наместником Задонского монастыря о. Зосима приехал к Илариону зимою и дорогою сильно простудился. С ним был ужасный жар, вроде горячки. По его просьбе принесли ему из старцевой кельи масла из неугасимой лампады перед иконою Владимирской Божией Матери, и он вытер этим маслом все тело. Утром Иларион прислал ему кусочек антидора, и, как только он съел его, болезнь прошла.

Одна ефремовская мещанка не владела рукой и ногою. Много и долго лечилась, но облегчения не получила. Доктора присудили отнять у нее больную ногу, но она не согласилась и попросила свою мать ходить посоветоваться к старцу Илариону. «Даром ногу пилить, – сказал ей Иларион, – Царица Небесная исцелит твою дочь. Иди отслужи ей молебен с акафистом и воду освяти и моему Ангелу молебен отслужи. Молись только усерднее. Святую воду возьми с собою и давай больной пить. Вот тебе еще и маслица, помазывай им больную руку и ногу твоей дочери. Приедешь в Ефремов, освяти еще воду пред иконою Царицы Небесной Живоносный Источник. Только веруй! Господь силен исцелить больную». По приезде домой, заставши дочь в безнадежном положении, почти при смерти, она поспешила исполнить все, что было приказано старцем, и сверх всякого ожидания больной полегчало. Через два месяца она сама приезжала в Троекурово и, хотя была еще слаба, но во время молебна, стоя на ногах, поддерживала икону Владимирской Божией Матери и совершенно исцелилась.

Купчиха Прасковья Яковлевна Коленкина два года страдала кровотечением и приехала к затворнику Илариону в такой слабости, Что не могла стоять на ногах. Он приказал ей употреблять каждый день по чайной ложке кипяченого церковного вина с пятью кусочками хлеба. После трех приемов она исцелилась. Муж ее тем же, по приказанию старца, исцелился от воспаления легких. А когда у него недели две шла постоянно слюна, Иларион приказал ему принимать в день по чайной ложке постного масла. После трех приемов слюна у него остановилась. Однажды он упал на льду; лицо его так распухло, что долгое время не видно было глаз. Он обратился к Илариону за помощью. Тот дал масла из лампады от своих святых икон, чтобы мазать лицо больного. На другой же день все прошло.

Иван Федорович Летошнев сильно заболел и приготовился к смерти. Вспомнив о старце, он послал к нему своего родственника просить его св. молитв и совета, чем полечиться. Старец отвечал посланному: «Дайте больному две ложки деревянного масла и напойте его парным молоком». Не успел еще посланный возвратиться, как больной настойчиво стал требовать две ложки деревянного масла и парного молока, говоря, что батюшка стоит возле него и приказывает принять это. Окружающие сочли слова его за бред и опасались исполнить его требование. Наконец решились дать. Больной выпил и заснул. Возвратившийся затем родственник с удивлением узнал, что больной уже принял лекарство, назначенное ему Иларионом, и именно в тот час, когда старец давал посланному этот совет. Через несколько дней Летошнев был совсем здоров.

Привезли раз к старцу двух одержимых злым духом. Один был купец из Задонска, а другой елецкий крестьянин. На пути, а еще более, когда приближались к Троекурову, бесноватые были так свирепы, что провожатые должны были заковать их железом. Но, едва показалась келья затворника, они умолкли, а при появлении старца, осенившего больных крестным знамением и напоившего их елеем из лампады, больные исцелились.

Страдавшая тем же лебедянская помещица Анна Петровна Штейн писала Илариону, прося его святых молитв. Старец ответил: «Из села Доброго Лебедянского уезда взять Тихвинскую чудотворную икон Божией Матери, отслужить водосвятие и молебен с акафистом Божией Матери и над болящей священнику прочесть определенные православною Церковью заклинательные на злых духов молитвы». Когда все это было исполнено, Анна Петровна, по молитвам Илариона получила совершенное исцеление. «Когда мы жили в Петербурге, – рассказывала о себе Александра Николаевна Голдобина, – я раз очень простудилась. Болезнь приняла дурной оборот. Доктора находили у меня рак в груди и требовали сделать операцию. Но ни я, ни родители мои не согласились на это, а поехали за советом к нашему уважаемому Старцу, который приказал мне помазать больное место маслом из его лампады (теплившейся перед его келейной Владимирской иконой Божией Матери), и я тот-час же исцелилась. Когда мать наша и мы стали благодарить Батюшку, он по своему смирению, скрывая силу своих молитв, сказал нам: «Ведь эта икона Божией Матери чудотворная».

Сестра ее, Анна Николаевна, в своих записках говорит: «Более года болели у меня глаза. При свидании с Батюшкою он перекрестил их трижды и сказал: «Бог даст, глаза твои никогда не будут болеть. Только сходи к мощам Святителя Митрофана Воронежского». По прибытии из Воронежа глаза мои заметно стали исправляться. Несмотря на слабость зрения, Батюшка приказал мне вышить по канве бумажник для него. С великим трудом, при болезни глаз заканчивала я работу; между тем думала и даже говорила семейным: вещь-то эта хороша и сработана собственно по усердию к Батюшке, а он непременно отдаст своему любимому келейнику. Спустя немного времени глаза мои окончательно исправились, и мы с сестрою приехали к Батюшке. Приятным долгом почла я поднести ему труды мои. Благосклонно приняв бумажник и любуясь им так же, как я дома любовалась, он сказал: «Хорош бумажник, и Спиридону я его не отдам». Долгое время страдала я унынием и нападавшим на меня ужасным страхом. Старец приказал сестре моей, Александре Николаевне, которая пришла о том посоветоваться, ударить три раза веткою ваий меня больную, и я внезапно избавилась от недуга».

Пелагия Кононовна Гранина рассказывала о себе: «Нечаянно защемила я палец, и он очень разболелся. Батюшка сказал мне: «Мажь его маслом из лампады, но другим ничем не лечи; а то у меня так-то год целый болел палец». И хотя он еще раз повторил мне эти слова, я не утерпела – стала лечить. Но лекарства не помогали, и боль в пальце усиливалась. Наконец я обратилась к доктору. Он посмотрел и сказал: «Его надо отпилить». Действительно, палец мой сильно разболелся, около него наросло мясо. Почти целый год я так страдала, но, боясь пилить палец, пошла к Батюшке просить его помощи. «Зачем ты лечила? – сказал он, – ведь я тебе не велел. Ступай скорее к Святителю Митрофану, помолись, и я помолюсь за тебя». Прибыв в Воронеж вскоре после открытия мощей Святителя, я с трудом дошла до них от множества поклонников. Приложившись к Святителю, я вместе с тем приложила свой больной палец – и он как будто не болел».

И по кончине своей старец Иларион не оставлял своею помощью прибегающих к нему с верою. Вот свидетельства чудесных исцелений, собранные игуменьей Троекуровской обители Нафанаилой: «Меня саму Господь привел испытать на себе силу молитв Старца Божия и убедиться, что Он и за гробом предстательствует за присных своих. Глаза у меня от сильной головной боли совсем закрылись, и я полгода почти ничего не видала, а к докторам боялась обращаться. Поехала я в Оптину пустынь к Батюшке о. Амвросию. Говорю ему: «Батюшка, как мне быть? Я ничего не вижу, а к доктору боюсь обращаться». Он говорит: «К доктору надо к хорошему обращаться с глазами». – «Говорят, батюшка, в Воронеже хорошие доктора?» – «Зачем в Воронеж?» – «Что же, Батюшка, разве в Москву, может, там лучше?» – спрашиваю я. Он подумал и сказал: «Нет, вот что: ходи ты к Батюшке отцу Илариону. Всякий день ходи. И возьми вот так потри рукой об Батюшку, а потом этой рукой глаза себе потри». Я спросила: «Что же, Батюшка, маслом?» – «Нет, зачем маслом? Ты об Батюшку потри вот так, – и показал рукой, – да глаза потом». Я так и делала, и скоро мои глаза совсем прошли. И сколько лет я живу, всегда прибегаю к Батюшке в случае болезни, и никогда не оставалась молитва неуслышанной».

Послушница Ксения Брыксина долгое время страдала от острой боли в руках. Боль все увеличивалась и дошла до того, что однажды, придя с послушания из кухни, она подумывала, что не в силах будет завтра идти к своему духовнику. Скорбя об этом и от сильной стрельбы и ломоты в руке, она горько плакала и в слезах заснула. Во сне подошел к ней старец Иларион, каким изображен на своем иконописном портрете, и, сказав: «Не плачь, – дай помажу святым маслицем», – помазал, и боль утихла. Ксения стала совершенно здоровая и с тех пор никогда не чувствовала боль в руках.

Елецкая помещица Евдокия Максимовна Полухина страдала болезнью печени. Назначен был консилиум. К больной приезжает тетушка Прасковья Петровна и рассказывает виденный ее сыном сон: «Приходит старичок и говорит: «Что же вы не отнесете больной щепочку, которую мать твоя, бывши в Троекуровском монастыре, взяла из кельи о. Илариона?» Тетушка моя принесла щепочку ко мне. Я попросила стакан воды, опустила туда щепочку, выпила воду, а щепочку приложила к больному месту, потом сама перевернулась на другой бок, чего раньше без помощи других не могла сделать, и крепко заснула. Сон продолжался долго. Проснувшись, я не чувствовала никакой боли. В этот день назначен был консилиум. Когда приехали доктора, то нашли меня здоровой, но я им ничего не сказала о своем исцелении. Свидетельницами сего исцеления были елецкая мещанка Просковья Петровна Быкова и государственная крестьянка Агриппина Ивановна Михайлова». В 1904 г. исцеленная приезжала в Троекуровский монастырь благодарить старца Божия, а к Пасхе 1905 г. в знак благодарности прислала покров на гробницу старца Илариона. Щепочка же была от поленца того, которое затворник клал под голову себе вместо подушки.

Крестьянин Орловской губернии Елецкого уезда Дамской волости Александровской слободы Николай Васильев Стуколов 5 июля 1907 года прислал в Троекуровскую обитель следующее письмо: «Служа на Кураповской мельнице (две версты от Троекурова) у г. Нечаева, я бывал в монастыре, видел отца Илариона и в келий его, и слышал о чудесных исцелениях, бывающих по его святым молитвам. На мельнице постигла меня болезнь живота, так, что я едва мог передвигаться. Вспомнил я про о. Илариона и, приказав принести огуречного рассолу, налил стакан и, сказав: по молитве о. Илариона, выпил. И верно, выпил я прямо и уснул, проснулся, не почувствовал боли, а только немного. С тех пор и доселе иногда начнет немного болеть, но по молитвам о. Илариона боль проходит. Все это до сих пор скрывал, но после виденного мною сна более не могу скрывать и спешу засвидетельствовать свое исцеление по молитвам о. Илариона».

Трехлетняя девочка, Мария, дочь лебедянских подгородных крестьян, долго болела глазами и под конец совершенно ослепла. И вот в 1897 году родные принесли её к Батюшке в пещеру, дали приложиться к гробнице его и помазали глаза маслом из лампады перед Владимирской иконою Божией Матери. Потом пошли к обедне. Во время Херувимской девочка воскликнула: «Дедушка, я тебя вижу!»

Молодая женщина, крестьянка села Казаки Елецкого уезда – Агафия Рябцева, со дня свадьбы своей шесть лет была одержима бесом. При этом она чувствовала постоянную сильную боль в животе, и во время припадков все тело у нее необыкновенно распухало. И вот в 1900 г. мать повезла её к о. Илариону. За 12 верст от Троекурова, в селе Епанчине, она так начала страшно биться, что пришлось даже привязать её к телеге. И так всю дорогу она мучилась, кричала и поносила старца Божия. Наконец, с большим трудом ввели её в пещеру и положили на гробницу о. Илариона. Долго лежала она, тяжко дыша, и, придя в себя, перекрестилась: «Царица Небесная, я тебя вижу, – тихо произносила она. – Батюшка о. Иларион!.. я выздоровела – помогите мне». Об этом исцелении своем она заявила священнику. Свидетелями этого исцеления были монахиня Досифея, послушница Монаенкова и крестьянка Юдаева.

Жена булочника елецкого мещанина Мария Николаевна Ягунова с первых дней вступления в замужество страдала припадками. Полтора года продолжалась ее болезнь. Муж и мать несчастной употребляли разные средства к излечению недуга, но ничто не помогало. В 1865 г., в июле месяце, пошли они все трое пешком по усердию к Старцу Божию о. Илариону. Лишь только больная завидела издали монастырские здания, так начала кричать и рваться, что многого труда, и то помощи посторонних людей, стоило дотащить ее до гробницы Батюшки, при виде которой ее страдания были ужасны. Но когда надели на голову шапочку о. Илариона, она стала понемногу успокаиваться, наконец, совсем утихла. Несколько дней после того она прожила монастырской гостинице в полном сознании, с верою и усердием приобщилась Св. Христовых Тайн и ушла здоровою. Года через два он опять приходила в монастырь воздать старцу о. Илариону благодарение за исцеление свое от мучительного недуга.

Лебедянская мещанка Анастасия Табакова, с малолетства страдая золотухой, впоследствии застудила ее, отчего образовались у не на голове и на шее шишки и свело руки и ноги. Восемь лет она та страдала. В 1872 г. родители привезли ее в монастырь. Со слез умиления слушала больная молебен Царице Небесной и Угодник Божию Целителю Пантелеймону, а затем и панихиду по о. Илариону. Отправляясь же домой, она взяла с собою св. воды и масла из лампады, от иконы Божией Матери; воду начала пить, а маслом мазать больные члены. Через год приезжал ее отец и со слезами радости рассказывал, что дочь его совершенно выздоровела и теперь свободно действует руками и ногами.

Благочинная нашего монастыря монахиня Еликонида передает следующее. Родственник ее из Тульской губернии, Богородицкого уезда, села Никитского купец Егор Ульянович Ванников, тридцати лет от роду, сильно пил. Пил до того, что с ним сделалась от вина горячка, и доктор советовал даже отдать его в дом умалишенных. Но родные предпочли обратиться к Господу и просить молитв о. Илариона. Привезли его к нам. Все в гостинице были свидетелями припадков одержавшей его горячки. Привели его в пещеру, отслужили по Батюшке панихиду, а он приложился к Батюшке. Потом повели его в келейку и заставили приложиться к батюшкиным халатикам. Оттуда поехали к колодцу, на котором явилась икона Владимирской Божией Матери. Там облили его водою. Он сильно вздрогнул и сразу почувствовал себя хорошо. С тех пор он капли вина не пил никакого.

В том же семействе мальчик три года не ходил, даже не вставал на ножки. Привезли его к нам в Троекуровский монастырь, отслужили панихиду, приложили к Батюшке, и он стал ходить. Двоюродная сестра этого мальчика, девочка одного году от рода, была совсем расслаблена: не владела ни руками, ни ногами и почти совсем не ела. Как ее приложили к Батюшке, она тут же заснула и к вечеру проснулась совершенно здоровая.

Еще когда матушка Еликонида ездила с книгой по сбору, в городе Курске была она у одной женщины в доме. Женщина эта едва ходила от сильной боли. У нее болели бок и грудь. Мать Еликонида посоветовала ей записать себя для поминовения о здравии, пожертвовать что-нибудь на церковь и отслужить панихиду по о. Иларионе. Она дала рубль и записала свое имя. Дня через три встретила она мать Еликониду на улице и благодарила за совет, говоря, что, как отслужила панихиду, в тот же день почувствовала себя здоровой.

В селе Медведках Тульской губернии выходит женщина к матери Еликониде с мальчиком совершенно слепым; глаза больные, все отонком затянуты. Женщина спрашивает: «Нет ли, матушка, у вас какого лекарства? Мальчик наш уже год болеет глазами, и доктора не помогают». Мать Еликонида дала ей маслица из лампады от батюшкиной иконы Владимирской Божией Матери и сказала: «Проси молитв Батюшки о. Илариона и помажь мальчику глаза этим маслом». Женщина послушалась. Помолилась Царице Небесной и мысленно попросила у о. Илариона молитвенного заступничества, помазала сыну – глаза. Мальчик заснул и спал целый день и всю ночь. Проснулся и говорит матери: «Дай мне работу» (он занимался вязаньем чулок). Мать спросила: «Какую тебе работу? У тебя глаза болят». – «Когда же они болели? У меня глаза не болят, они у меня здоровые», – отвечал мальчик. Мать взглянула на него и удивилась: глаза стали совершенно чистые, и следа нет болезни; через год мать Еликонида снов проезжала этим селом, и женщина эта подошла к ней и рассказала об исцелении ее сына.

В городе Твери зашла мать Еликонида к одной купчихе. У нее большое горе: муж умер, и девочка ослепла уже полтора месяца. На похоронах отца она сильно плакала, а ветер был навстречу. У нее глаза закрылись, и нельзя было поднять век. Доктора не могли помочь. По совету этой монахини купчиха отслужила молебен Владимирской Божией Матери и панихиду по Батюшке и помазала глаза дочери св. маслицем. Это было в чистый четверг, а в понедельник на Пасху мать Еликонида, придя к ним, нашла девочку совершенно здоровой.

«Была я еще, – рассказывает мать Еликонида, – в Туле, в девичьем монастыре, у хорошей своей знакомой м. Александры. У нее гостила одна родственница из Петербурга – больная. Они даже не подозревали, чем она больна. Знали только, что на нее часто нападает уныние. А я всегда носила при себе батюшкин портретик и святое масло. Только прихожу к ним – больная как вскочит, бросилась ко мне: «Вон! Вон! Зачем пришла? Гоните ее вон! Сама таскается, да еще какого-то Лариона с собою принесла!» Одним словом, такой подняла шум, что м. Александра просила меня удалиться для ее спокойствия. Но игуменья того монастыря, узнавши об этом, настояла, чтобы больной дали выпить св. маслица, помазали ее им и насильно приложили к батюшкину портретику. А наутро, когда больная по моему совету отслужила молебен Владимирской Божией Матери и панихиду по Батюшке о. Илариону, священник и монахини были свидетелями ее припадков и исцеления. Потом она при мне, крестясь, с любовью лобызала портрет старца Божия и благодарила Господа за благодатное дарование ей исцеления.

Пришлось и мне самой быть свидетельницей благодатного исцеления по молитвам о. Илариона в семействе боголюбивого и благочестивого князя Лобанова-Ростовского в Ефремовском уезде. В одно время приезжаем мы к ним с матушкой П. А. Уваровой. Дело было филипповками. У княгини был болен первый младенец. Трех месяцев еще ему не было. Сидим мы вечером. Она в ужасной скорби. Входит кормилица и докладывает: «Ваше сиятельство, дитя очень уж трудно. Умирает вовсе». А он уже несколько дней не кушал. Княгиня пошла в детскую. Приходит оттуда вся в слезах. Матушка ей говорит: «Не скорбите, княгиня. Слезами не поможете. А вы помолитесь лучше сегодня ночью старцу Божию о. Илариону. Усерднее помолитесь, и Господь исцелит ваше дитя. И я буду молиться». Княгиня пошла, затворилась в своей комнате и горячо молилась часа два. Потом пошла ночью посмотреть сына, в детскую. Кормилица говорит ей: «Не трогайте его, Ваше сиятельство, он уснул». – «Как уснул? Не умер ли он?» – воскликнула она в испуге. «Нет, он очень покойно спит». Она вернулась к себе. В шесть часов утра приходит снова кормилица: «Ваше сиятельство, пожалуйте в детскую». Княгиня пошла и видит, что сын лежит живой, веселенький и требует кушать. Княгиня в радости дала обещание съездить с ним к Батюшке, поблагодарить старца Илариона. С тех пор они возымели еще большую любовь и веру к Батюшке о. Илариону и обращались к нему с молитвой во всех своих скорбях. Через несколько лет после этого исцеления княгиня была в тягостях и так была слаба, что доктор сказал князю, что она может даже умереть. Они жили тогда в Москве. Боясь за ее жизнь, князь написал моей матушке, прося выслать батюшкину сорочку. Матушка тотчас же по почте выслала ее. Когда княгиня почувствовала боль и страдание, то тут же приказала подать ей батюшкину сорочку. Ей подали, и она вдруг пришла в забвение и разрешилась, не чувствуя никакой болезни. Сама княгиня Анна Ивановна Лобанова-Ростовская рассказывала мне об этом.

Приведу еще несколько рассказов, свидетельствующих о том, что Батюшка о. Иларион и по смерти своей помогает обращающимся к нему.Послушница Феоктиста Подкопаева постепенно начала глохнуть. Она лечилась, но глухота все увеличивалась и дошла до того, что она совсем потеряла слух и только по губам могла понять, что ей говорят. В таком положении она пробыла три дня, и все время плакала и просила старца Божия исцелить ее. На третью ночь видит она во сне: подошел к ней Батюшка, каким он изображен на портрете, и шепчет ей на ухо: «А ты голову маслом помажь да всегда говори: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя». Проснувшись, она исполнила это приказание, помазала голову маслом из лампады от батюшкиной иконы, и глухота ее прошла.

Другая послушница Евфимия Шушунова летом 1907 года сильно заболела и пролежала целый месяц в постели. Лечилась, но лекарства мало помогали. Тогда она с помощью палки пошла в батюшкину келью, приложилась к чугунному кресту, полежала на батюшкином диванчике и растерла больные члены маслом из лампады перед иконой Владимирской Божией Матери, и на другой же день встала здоровая.

Восьмилетний мальчик Иван Сидоров из города Липецка резал с отцом траву лошадям. Отец на него за что-то вдруг прикрикнул, ним от неожиданности и от испуга сделался припадок, который с тех пор часто повторялся. Родные кинулись по бабкам, но мальчику не легчало. Гостившая у них родственница, послушница Анна Егоровна Сидорова, посоветовала им поить больного водой, спущенной батюшкина портретика. Они так и сделали, помолились усердно, спустили с портретика воду и стали давать ее мальчику. Припадки в скором времени совсем прекратились. Это было в 1906 году. Исцеленный приезжал с отцом служить панихиду по Батюшке.

На родине о. Илариона в селе Зенкино, где так еще свежа память о нем, живут некоторые чернички, построившие себе кельи под так называемой Наумкиной горой у батюшкина колодца. Осенью 1906 г. в одной из этих келий гостила родственница хозяек, молодая девушка; чернички уговаривали ее остаться с ними или поступить в какой-либо монастырь, а замуж не ходить. А к ней сватался жених. Девушка была в нерешительности: ей и монастырь нравился, и от мира его утехами отказаться жалко. Переночевавши, они утром встала очень рано и принялись за домашние хлопоты: кто начал печку топить, кто пошел подоить корову, а гостья взяла ведра и пошла за водой к колодцу. Было еще темно, и туман скрывал дальние предметы. Подойдя к колодцу, видит она – стоит у часовни старичок в халатике, совсем такой, как Батюшка на портретике. Подошел к ней и сказал: «Ты по двум дорогам не ходи – выбирай одну». И еще говорил ей нечто о ее жизни, о чем она умалчивает. Во время этого разговора девица не чувствовала никакого страха, и только когда старичок стал от нее удаляться, она опомнилась, бросилась опрометью назад в келью и закричала: «Идите, идите! Смотрите: со мной Батюшка сейчас говорил. Вон он пошел на Наумкину гору». Те пошли посмотреть, но никого уже не было.

Другим свидетельством целительных дарований Угодника Божия старца Илариона служил многоводный источник близ села Зенкино, вырытый им самим. Вода этого источника считалась в окрестности целебной. Сюда матери приносили купать больных детей и замечали: кому исцелеть – сразу поздоровеет, а кому помереть – вдруг сильнее захворает. Над источником была устроена маленькая часовенка. В ней перед образами горела неугасаемая лампада и помещался небольшой портрет старца Илариона. Сюда совершались все крестные ходы на воду. В местной церкви по желанию жителей с. Зенкино перед каждой Литургией совершалась великая панихида по старцу Илариону и родителям его.

Труды Илариона и его помощниц по устроению общины

Увеличившееся со временем число послушниц, селившихся в Троекурово возле кельи затворника Илариона, их строгая подвижническая жизнь под духовным руководством старца, подали Преосвященному Арсению, епископу Тамбовскому мысль устроить при Димитриевской церкви женскую общину. Обозревая однажды пределы своей епархии, Владыка посетил Троекурово и долгое время беседовал со старцем Иларионом, открыв ему свою мысль об устройстве общины. При этом Преосвященный Арсений просил Ивана Ивановича Раевского помочь сему святому и богоугодному делу, обещав со своей стороны всяческое архипастырское содействие. Впрочем, мысль об открытии в Троекурове женской общины не стала для прозорливого старца новостью. Сам он почти с самого своего прибытия в Троекурово часто и уверенно предсказывал устроение здесь иноческой обители. И та же мысль, высказанная ему Архиереем Божиим, могла расцениваться старцем как видимое указание воли Господа на угодность Ему сего дела. Ибо истинной целью устроения общины было желание старца Илариона обезопасить со всех сторон и обеспечить собиравшихся в Троекурове боголюбивых сестер удобством в следовании путем спасения.

Однако, кроме устроения иноческой жизни на основании строго-нравственного порядка, изложенного в монастырском уставе, для жизни любой обители потребны немалые материальные средства. Потому для слабого телом старца, не имевшего у себя никаких средств и жившего в полном смысле милостынею христолюбивых благотворителей, устроить иноческую обитель казалось со стороны делом немыслимым. Потому многие так до конца и не верили в пророческие слова Илариона, который, напротив, имел твердую веру во всесильную помощь Божию. Он знал, что если Господь открыл ему свою волю об устройстве в Троекурове общины, то в его власти послать Илариону и людей, способных помочь в этом богоугодном деле – ходатаев, исполнителей, распорядителей, строителей и благотворителей.

И по вере и молитвам угодника Божия Господь со временем указал Илариону людей для воплощения в жизнь его замысла. В числе самых близких к нему была семья Голдобиных, которых затворник очень любил за благочестивую жизнь, а те, в свою очередь, любили и уважали старца как своего духовного наставника и свято веровали в его отеческое руководство. Из всего благочестивого семейства особенно две сестры – Александра и Анна Николаевны были особенно близки сердцу преподобного Илариона. И обе они по завету его стали подлинными строительницами Троекуровской обители. Эти достойные ученицы старца Илариона юность свою провели в Петербурге, где отец их служил. Мать их была урожденная княжна Еникеева. Все благочестивое семейство Голдобиных пользовалось всегдашней любовью и попечительностью старца за их детскую веру и привязанность к нему. А когда умер отец их, то затворник стал для них вторым отцом – духовным. Все они, мать и три дочери: Александра, Елизавета и Анна каждый год приезжали к старцу Илариону и ничего не предпринимали без его благословения. Провидя в них полезных себе помощниц, когда мать умерла, Иларион благословил их переехать из Петербурга поближе к нему, в Задонск. Покровители осиротевших девиц Николай Николаевич и Наталья Григорьевна Муравьевы посоветовали им купить имение в с. Ивове неподалеку от их Скорнякова и дом в Задонске. Здесь Голдобины вели духовную дружбу с затворником Георгием Алексеевичем Машуриным, Евфимией Григорьевной Поповой и с о. Зосимой (впоследствии наместником монастыря). Лето они проводили в имении, а зиму в городе. Средняя сестра Елизавета скончалась в Ивове и была погребена близ деревянной церкви. Из Задонска Голдобины часто ездили к старцу Илариону, жили здесь недели по две и более. Останавливались они у Прасковьи Васильевны. С течением времени они такую возымели любовь к угоднику Божию, что пожелали переселиться еще ближе к нему. Поговорили со своими попечителями Муравьевыми, и те из уважения к Илариону дороге купили их имение, а Голдобины приобрели имение в Каменке – за 15 верст от Троекурова. Но и здесь они скорбели, потому что и к Троекурово не так близко, и от благодетелей отдалились. Иларион их утешал: «Не скорбите, скоро поближе будете». Действительно, через год близ Троекурова поступило в продажу небольшое имение. Иларион просил Раевского купить у них Каменку, чтобы дать возможность переселиться поближе к нему. Раевский с удовольствием исполнил его просьбу.

Приведенные ниже случаи из жизни Анны и Александры Голдобиных, рассказанные ими самими, наглядно показывают их взаимоотношения со старцем Иларионом. «По смерти нашего родителя, писала Анна Николаевна, – мы с матушкой прибыли все к о. Илариону. После многих истинно отеческих наставлений всех сестер моих он благословил образами, а меня почему-то ничем не одарил. Оскорбившись, я ушла к жившей тогда около него Прасковье Васильевне и думаю себе: «Что бы это значило? Хоть бы крестик дал мне Батюшка». В эту минуту входит его келейный Никита и подает мне обернутый в бумагу крест на орденской пунцовой широкой ленте, который я блюду доселе как неоценимый знак прозорливости старца и его благословения. В другой раз во время собеседования Батюшки с моей матерью и сестрами мне пришло на мысль узнать от старца, безвинно ли заниматься пением и игрой на фортепиано, до которых я была большая охотница. Только что об этом подумала, старец, обратившись ко мне, сказал: «А ты, Анна, если будешь играть на фортепиано, то не ходи ко мне в келью». Батюшка предсказал также и неожиданный переход наш из Петербурга в Задонск и то, что из всей семьи мы только с сестрой останемся свидетелями его кончины. – «Александра, – говорил он, – положит меня в гроб, а ты похоронишь». Все это сбылось в точности».

Весь остаток дней своих прожили обе сестры Голдобины близ Троекурово, ведя самую строгую жизнь и находясь в полном послушании у старца. Вот что рассказывала впоследствии о сестрах Голдобиных игуменья Нафанаила: «Без благословения Батюшки они, кажется, воды не пили. Такие были рабы Божии и постницы. Батюшка заповедовал им пять дней в неделю кушать, и то по одному разу в день. Из двух сестер Голдобиных Анна Николаевна была тихая, кроткая девушка. Батюшка говорил, что она, как Мария, – благую часть избрала. Никуда она не выезжала, знала только церковь да изредка бывала в келье Пелагии Андреевны Уваровой. Дома она ни во что не входила, занималась молитвою, чтением и рукоделием. Александра Николаевна, напротив, была настоящей Марфой, все хлопотала по хозяйству: и по поручениям старца, и для богадельни, и для сестер. Едет, бывало, к обедне и весь тарантасик занят кувшинчиками, чашечками, корзиночками, свертками – кому ягод, кому молока, кому сливок к чаю привезет. Подъедет к нашей келье: «Наташенька, потрудись, сударик мой, отнеси это вот тому, а это тому». А сама пойдет в церковь и начнет поклоны класть. Поклоны клала так называемые детские. Ни одной иконы не пропустит, все перецелует и перед каждой по несколько поклонов положит. Это казалось кое-кому странным, но она о людском мнении небрегла».

Именно Александра и Анна Николаевны Голдобины стали с ми близкими и деятельными помощниками старца Илариона в деле устроения им женской общины в Троекурове. Особенно это относилось к старшей сестре – Александре, которой преимущественно выпал жребий хлопотать по этому делу. Сама же она часто передавала слова старца Илариона: «Александра, тебя я поручаю Царице Небесной, а моих вручаю тебе. Люби, помни, утешай их. Тебя за них Господь не оставит». Начиная хлопоты об учреждении общины, старец Иларион в конце 1840-х гг. направил Александру Николаевну Голдобину в Лебедянь, где проездом при обозрении епархии был Преосвященный Николай (Доброхотов), епископ Тамбовский и Шацкий. Иларион поручил ей обратиться к Владыке с просьбой благословить и разрешить устроение в Троекурове иноческой женской общины. Сознавая, что у старца Илариона пока нет никаких средств на это, она ли: по вере в него согласилась предстать пред Тамбовским архиереем. Но по молитвам угодника Божия, совсем того не ожидая, получила от Владыки утешительный ответ: «Если отыщутся средства, необходимые для устройства общины, устрояйте».

Получив архиерейское благословение, старец Иларион решил начать дело с приобретения земли для будущей обители. Для этого он велел Александре Николаевне Голдобиной озаботиться покупкой имения и даже указал на соседнее владение помещицы Клишиной в количестве 362 десятин. Теперь настала пора окончательно смутиться духом помощнице старца – приобретение такого большого участка земли для нищего, в сущности, старца ей казалось делом уж совсем невозможным. «Маловерная ты, Александра! – успокоил ее Иларион. – Нам Бог поможет. Только веруй». Смирившись, Голдобина сторговала у Клишиной землю за 30 тысяч рублей и по благословению старца заключила договор, включавший в себя сроки уплаты суммы и даже неустойку за просрочку платежей или отказ от покупки. После этого Александре Николаевне пришлось несколько раз съездить и в Тамбов и в Петербург, ходить по присутственным местам и по благодетелям и, как водится, много потерпеть оскорблений. И через некоторое время Голдобина собрала половину суммы. И такую веру имела она к старцу, что не усомнилась заложить свое имение, когда ему понадобились деньги для уплаты за землю. И вот когда приближался срок выплаты последней суммы, а недостающих 10 тыс. все не было, сестры вновь пришли в уныние, боясь потерять и землю, и уплаченные уже деньги. И вновь утешал их старец Иларион: «Что вы так скорбите? Есть у меня такая добрая барыня, которая даст мне 10 тыс. рублей». И предсказание его сбылось дивным образом. Богатая петербургская особа Феодосия Тарасовна Громова, имевшая обычай благотворить на монастыри и всякие богоугодные дела, нечаянным образом, желая пожертвовать неизвестному ей тогда Троекуровскому затворнику всего лишь 100 рублей, подала его доверенному лицу билет достоинством в 10 тыс. рублей. Впрочем, впоследствии, ближе узнав старца Илариона, она нисколько не жалела об этом случае и искренне считала, что «…чудо это свершилось по его святым молитвам и по Божию к нему благоволению».

Таким образом, в довольно короткий срок был приобретен участок земли в деревне Мочилки, послуживший к основанию иноческой женской общины в с. Троекурово.

Кончина старца Илариона

К концу своей подвижнической жизни старец Иларион настолько ослабел, что не мог уже ходить в храм Божий, редко стал принимать посетителей, а кушать готовили ему раз в месяц. Питался он единственно просфорой и антидором со святой водой. А за сорок дней до кончины затворник уже не вставал со своего диванчика и жизнь свою поддерживал в день несколькими глотками воды из своего головинщинского колодца, за которою нарочно посылал келейного. Он просил Господа открыть приближение смерти каким-либо видимым знаком на руке или ноге. По усердной молитве старца знак этот явился за шесть недель до его кончины, а именно – на левой ноге у него почернел и онемел большой палец. «Теперь я знаю, – сказал старец своему келейнику Спиридону, – что телесная моя храмина скоро разрушится». Тогда же он прозрел глазами, которыми не видел шесть последних лет.

Предчувствуя кончину свою, Иларион просил ускорить отделку церкви с. Губино и стал торопиться покончить дело устроения общины. Земля была куплена, и старец написал духовное завещание, по коему всю землю эту дарил в вечное владение Троекуровской женской общине. Александру Николаевну Голдобину назначил душеприказчицей и заповедал ей три дела: первое – открыть общину, второе – покровительствовать собранным им сестрам и третье – выстроить церковь во имя св. пророка Илии над святыми вратами будущей обители. По поводу последней просьбы старца Александра Николаевна особенно переживала, горестно спрашивая его всякий раз: «Где же мне взять деньги?» На что всегда получала ответ: «Благо есть надеятися на Господа, нежели надеятися на человека, а я приказываю тебе – выстрой. Сила Божия в немощах совершается».

Почти перед самой смертью Илариона приезжал Федор Захарович Ключарев посетить любимого им старца. Тот сказал ему: «Прошу тебя, не оставь мою обитель, а я, если обрету дерзновение пред Господом, потщусь исходатайствовать тебе Царствие Божие в обителях Небесных. Мне уже надоело жить, а ты поезжай в Оптину пустынь, там ведь хорошие старцы есть – Макарий и другие; вот у них и попроси совета – они научат, что тебе предпринять для жизни духовной». Совет старца исполнился в точности – богатый тульский помещик Ф. 3. Ключарев впоследствии стал насельником Оптиной пустыни и жизнеописателем многих подвижников Христовых – затворника троекуровского Илариона, затворника задонского Георгия и др. Велики была скорбь, и горьки были слезы послушниц, окружавших старца Илариона. А он утешал их то пророческим обещанием, что будет «на этом месте обитель, как лавра цветущая», то кротким отеческим обращением: «Не скорбите, ведь я телом только разлучаюсь с вами, а молитвенный дух мой пребудет вечно в этом благословенном месте. Не плачьте, Господь вас защитит. Ведь кто любит меня,и вас будет любить. А вы, как придет скорбь, болезнь или недоумение, какое, отслужите молебен пред Владимирскою иконою Царицы Небесной с акафистом. Я и сам пред Ее иконою молился. А потом и меня грешного помяните, отслужите панихиду». Сам Иларион очень чтил при жизни эту икону и заповедал келейнику и по исходе души своей из тела отслужить Ей молебен. Последние дни земной жизни затворник Иларион не принимал никого, кроме духовника своего, сестер Голдобиных и самых близких из послушниц.

За три дня до кончины Иларион пожелал святой водицы из Тюшевского колодца Царицы Небесной Живоносный Источник. Преданные старцу Илариону лица постарались исполнить последнее его желание – Голдобина послала за 40 верст за водою, которая и была ему принесена. Старец в это время лежал на диванчике лицом к стене; обернувшись, он перекрестился, проглотил две ложки святой воды, третью отстранил своей рукой и поблагодарил за любовь. После того он уже ничего не вкушал. Последнюю же исповедь перед кончиною принял друг его о. Никандр Андреев – священник села Губино.

А 5 ноября 1853 г. в самую полночь на девяносто восьмом году от рождения троекуровский затворник Иларион Мефодьевич Фокин тихо отошел ко Господу. Весть о его кончине быстро разнеслась по округе, и множество людей из соседних уездов – Данковского, Раненбургского, Елецкого, Липецкого, Козловского и Ефремовского – собрались отдать последний долг почившему подвижнику, благодетелю сирот и утешителю скорбящих, отцу и руководителю ищущих спасения, всецело и всю свою жизнь преданному Господу. По свидетельству очевидцев, народу собралось в Троекурово до 10 тысяч. Почти пять дней тело угодника Божия стояло непогребенным и с раннего утра до поздней ночи служились панихиды об упокоении души его.

В продолжение всего времени до погребения тела келья его и храм Божий наполнены были знатными лицами, духовенством, горожанами и крестьянами, богатыми и нищими – все теснились около гроба подвижника, желая воздать ему последнее целование, и оплакивали в нем своего общего отца духовного. Сама же келья и храм исполнены были неземным благоуханием, исходившим из гроба угодника Божия.

Наконец 9 ноября игуменом Лебедянского Троицкого монастыря Сергием при участии местного благочинного и десяти священников совершены были заупокойная литургия и чин погребения. Разрешительную молитву прочел духовник почившего – местный священник Семен Песков, и, когда приступил к гробу, чтобы вложить рукописание в десницу почившего, то к ужасу его пальцы Илариона как бы сами разжались и крепко взяли из рук его грамоту. О. Семен отошел, не помня себя от изумления и обливаясь слезами. Многие сестры заметили его смущение, но приписали это скорби. Лишь потом он сам многим рассказывал об этом, и, по словам игуменьи Нафанаилы, она лично слышала от него этот рассказ.

Последнее целование усопшего продолжалось четыре с половиною часа. Честные останки старца Божия в простом деревянном, им самим приготовленном гробе, сокрыты были в ископанной им же пещере в ограде Димитриевской церкви, над которой устроена была деревянная часовня. Позднее троекуровским помещиком Владимиром Артемьевичем Раевским, племянником Ивана Ивановича Раевского и наследником его имения, на месте часовни была поставлена деревянная церковь во имя Владимирской иконы Божией Матери. В сороковой день блаженной кончины старца Илариона 14 декабря 1853 г. после торжественной панихиды, собравшей множество почитателей памяти Троекуровского затворника, о. Семеоном Песковым была сказана следующая речь, в которой изображена вкратце вся жизнь почившего угодника Божия:

«Тридцать пять дней протекло с того времени, как в этом св. храме собором пастырей был совершаем христианский обряд над телом в Бозе почившего в счастливой нашей веси столетнего подвижника, затворника о. Илариона. На погребение чадолюбивого отца своего, каковым и был о. Иларион, любовь собрала тысячи детей, чтобы отдать последний долг усопшему, облобызать в последний раз отеческие длани его и видимо расстаться с ним надолго. Так думаю, и в настоящее время тою же любовью окрыленные, паки стеклись вы, о Христе братия, в сей же храм, чтобы, так сказать, дополнить долг свой почившему отцу нашему. Между тем для облегчения единодушной скорби нашей о столь драгоценной потере не излишним считаю воспомянуть достопамятные черты из жизни подвижника для собственного назидания и по возможности каждому из нас примера. Жизнь старца, как подобного нам человека, можно разделить на периоды. Первый период – младенчество; об этом периоде можно сказать только то, что старец как избранник Божий в самом младенчестве носил уже в себе, как в семени, тот драгоценный плод, который впоследствии начал произрастать, расцвел и наконец, созрел. В период отрочества своего о. Иларион был отроком кротким, благочестивым и богобоязненным, сыном покорным, утехою своих родителей. За отрочеством по порядку следует юношество. Вступив в этот период, пышно зацвел юноша Иларион, но не тем обманчивым цветом мира сего, скоро увядающим, а цветом мира духовного, вечно цветущим и всегда благоухающим. Из-за пламенной любви к Богу о. Иларион оставляет дом родительский, отца, мать и, что всего поразительнее, в самый день брака юную свою подругу и с верою вручает себя всецело Тому, Который сказал: Иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села имени Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит (Мф.19:29). Но цвет – не плод. Он может обещать только плод приятнейший, если не будет поврежден знойным ветром или утрачен другим каким-либо образом. Много нужно труда и ухода, чтобы дождаться от цветущего дерева доброго плода или чтобы самый цвет не был, так сказать, пустоцветом. Цветущая благочестивыми подвигами юная жизнь о. Илариона не раз подвергалась знойным ветрам, наносимым от исконного врага нашего спасения – дьявола посредством клеветы, злоречия, гонений и всевозможных скорбей. Иларион, осеняемый благодатною помощью, постоянно внимал себе, тщательно охраняя цвет юности своей как дар, благоугодный Господу и Творцу своему. Он удалялся, бегая и водворяясь в пустыни (Пс.54:8); уподоблялся, неясыти пустынной; бдел и был яко птица особящаяся (Пс.101:7-8); колена своя измождал от молитвы и плоть свою от усиленнаго поста; слезами своими постелю свою омочал (Пс.6:7) и такими-то неусыпными трудами охранял, возращал и поливал цвет юности своей, всецелою любовию прививаясь к Божественной лозе – Христу Спасителю и Искупителю. Непрестанно взывая с Апостолом: ни смерть, ни живот, ни Ангелы, ни Начала, ниже Силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет мя разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем (Рим.8:38-39). В нашу весь приведен был Промыслом Божиим блаженный старец уже в зрелых летах, мужем совершенным. Отсюда он, как светильник, возженный Господом Богом, в продолжение 30-ти почти лет ярко светил своею богоугодною жизнью, – и вот где именно приносил сторицею плод духовный, возращая и укрепляя в благочестии своими отеческими советами и спасительным руководством всех, приходивших к нему. Когда могли еще служить силы телесные крепким силам души его, он ежедневно посещал храм сей, слушал Божественную литургию и весьма часто сообщался Божественной трапезы. В келий до последней минуты жизни постоянным его упражнением была молитва, со строгим постом соединенная. Умолчу о характере блаженного затворника. Умолчу потому, во-первых, что многие из вас лично знали о. Иллариона. Во-вторых, потому более, что нет слов, которыми бы можно было достойно изобразить его неподражаемую кротость, его высочайшее смирение, Иовлево терпение, истинную и нелицемерную любовь к ближнему, даже и к самым врагам. И всецелую, неизменную от юности до гроба преданность воле Творца своего и Господа. Словом, вся жизнь в Бозе почившего отца нашего затворника Илариона была неисчерпаемым источником всех добродетелей и высоких подвигов, вместе с тем и прекрасным примером для людей всех возрастов. Добрый наш отец, Богомолец и подражатель благого Бога, не оставлявший никого без утешения и доброго совета в земной жизни твоей! Не оставь нас молитвами своими и за гробом. Веруем, несомненно, веруем, что ты предстоишь престолу Вышнего на небеси со святыми. Аминь».

Так окончилась земная жизнь старца Илариона Троекуровского, бывшая неисчерпаемым источником добродетелей, высоких подвигов и духовных дарований.

Составители: Найденов А.А., Клоков А.Ю.